5 ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. ТЕОРИЯ. КРИТИКА

6 ЕЛИЗАВЕТИНЦЫ. ENVOI^1 2

§ 1

Елизаветинцами называют обычно писателей, деятельность которых протекала в пятидесятилетие, последовавшее за 1587 годом, т. е. в период от времени разгрома Непобедимой армады до начала Великого восстания³. Имя это не так условно, как кажется, ибо — хотя в названный юбилей⁴ сменилось несколько правителей — люди, его населявшие, или родились в царствование Девственной Королевы⁵, или были воспитаны в круге понятий, эпоху этого правления проникавшем. Исследователи установили схематическое деление всего периода на четыре цикла (мы имеем в виду главным образом драму, как наиболее своеобразное проявление гения той эры).

В подготовительном периоде явственно обозначилось два течения: реалистическое, чьих выразителей находим в лице Пиля и Грина, и романтическое, определившееся в творчестве Лилли. История этого цикла характеризуется победой романтического направления, нашедшего воплощение лучших своих надежд в созданиях Христофора Марло, окончательно установившего общие композиционные принципы английской драмы (основания видовых построений выработаны другими — для «кровавой трагедии» Киддом, для комедии — Грином). Смерть Марло лишила романтическое направление величайшего его представителя, и второй цикл елизаветинской драмы, реализовавший возможности созданной Марло композиции, характерен господством реализма, освященного ослепительной гениальностью Шекспира, и титанической механикой Джонсона. В системе талантов, обращающихся вокруг этих центров, романтические наклонности — такое же исключение, как и направление орбиты спутников Урана в нашей. У Гейвуда она пробивается в аспекте сентиментализма, у Мэрстона — в сарказме. Но значащими деятелями третьего цикла, естественно, оказались продолжатели стремлений Марло. Джон Форд в этом окружении занимал позицию, подобную месту А. Бейля⁶ среди романтиков или Флобера⁷ — у натуралистов. В это время, время разработки проблем, противопоставленных великими предшественниками творчеству богатых наследственным 7 опытом драматистов — общий уровень писанного театра достигает нигде не бывалой и никем не повторенной высоты. Для самого беглого перечисления великолепных представителей этого истинно царственного театра пришлось бы выписать не менее пятнадцати имен; стремительность развития романтической драмы захватывает дух того, кто захотел бы ее исследовать и дойти с ней до неисчерпаемого богатства поэтики памятного нам Флетчера, где драма эта достигает своих предельных, огнедышащих вершин… ледяных.

Драматическая композиция оказалась бессильной удержать стремления мятежного духа своего создателя — романтического коррелата Шекспиру не существует в драме и не будет существовать. Теперь мы это видим, потому что воистину прав де Куинси — нет литературы, не исключая и афинской, где бы найти многообразнее театр, и если той художнической армаде, которая за каких-нибудь двадцать пять лет «перебрала все грани человеческой личности, использовала все возможности родного наречья, приспособила белый стих к передаче мириады образов и положений»⁸ перед подвигом которой возможно только молчание, а свершившие его как бы «гигантов род, довременный потопу»⁹ — если им не удалось в романтике то, к чему сразу взмыл реализм — значит немыслим и вообще театр романтического пафоса. Героическая романца Флетчера¹⁰ — отпевание Елизаветинского века. Четвертый цикл отмечен блестящей риторичностью, огромным, чисто словесным искусством и сценической находчивостью своих представителей. Но в пьесах Вильсона, Дэвнента, Кроуна¹¹ — несмотря на вспышки гениальных прозрений (вспомним Вильсонову «Чуму» — по Пушкину): исключительность становится анекдотичностью, сложность — несообразностью, чувство — чувствительностью, а патетика — высокопарностью. Закон, принятый обеими палатами 2 сентября 1642 года¹², запоздал: театр сам прекратился — исчез дух его оживлявший. Но куда ж он ушел? Тщетны были усилия упоительного Отвея¹³ — на благороднейших вещах творца «Спасенной Венеции» осел перегар стилизации и бессильны мастерские приемы «людей». Зовись они Поп¹⁴ или даже Драйден — шаг их несоизмерим поступи «гигантов».

Отныне английский театр бездушен: правила классической трагедии спокойно могут приковать его к общей схеме XVIII века; героический стих действительно стал «белым» — он мертв: цезура не шелохнется в сторону от второй стопы. Но романтический дух Марло? Неужели не суждено ему найти форму в пределах словесной стихии народа его породившего? И если белый стих трагедии оказался не вмещающим его, то нет ли места, где бы этот же стих стал органом выражения все той же воли? И тогда мы увидим, что романтический коррелат Шекспира существует и что беспримерная работа «гигантов» завершена, то что не успел выговорить тот юный 8 беспутник, чьи «необыкновенно страшные богохульства и особенно проклятые мнения» записывались добровольным сыщиком за три дня до того, как произносивший их был зарезан по пьяному делу, в соответственном месте¹⁵ — все это воплощено. Оно вылилось в монологи безудержной смелости, где героический метр приобрел полноту и длительность, немыслимые ни в одной правдоподобной трагедии, и никем не превзойденную свободу¹⁶, а дерзновения протеста унеслись за пределы досягаемости всяких судов человеческих. Все тот же неукротимый и неукрощенный дух приказал музе песню о первом неповиновении человека и продиктовал ее из груди создателя неописуемых образов — слепого иконоборца, чиновника религиозной революции, набожного цареубийцы:

Il n’a chanté que pour les fous
Les anges et les diables¹⁷.

§ 2

Всем известна любовь русских к Шекспиру и те трогательные формы, которые она принимает среди наших таких еще шекспировских актеров и не менее шекспировской публики. Но и публика, и актеры понемногу перерабатываются — наивное отношение пора будет скоро признать отживающим и что же тогда достанется сознанию? Свойство всякого предмета мы определяем из наблюдения за действием его на окружающую среду. В этом смысле о Шекспире у нас понятия не имеют. Неправдоподобное зрелище гения в пустоте, явление возможное только в качестве символического эпизода — например, Мельхиседек¹⁸.

Впрочем, я преувеличил. Предшественники Шекспира удостоились уже внимания: о них имеется монография пр. Стороженко¹⁹, а театр Марло переведен полностью на наш язык. Из деятелей второго цикла, кроме Шекспира, сведения имеются об одном — В. Джонсоне²⁰, отрывки из двух пьес которого («Падение Сеяна» и «Лиса») переведены. Остальное — молчание. Еще о четвертом цикле известно, хотя бы из любопытства к источнику пушкинского «Пира»²¹, но о третьем, наиболее богатом и интересном: нет ничего, кроме двух цитат Бальмонта в третьем выпуске «Северных цветов»²² и пересказа своими словами Вебстерова «Дьявола», мимоходом сделанного П. Муратовым в «Образах Италии»²³, настоящая книга является началом попытки изменить положение, которое кажется мне недостойным ни моей страны, ни моего времени. Три драмы, представленные здесь суждению читателя, написаны драматургами, чья деятельность протекала в пределах третьего цикла Елизаветинского периода.

Драма Форда²⁴ напечатана в 1633 году и тогда же представленная в 9 Дрёри-Лене (театр Феникс), написана, по некоторым данным, раньше. Драма Вебстера поставлена на сцене Глобуса в 1612 году, напечатана тогда же, а трагедия Тернера²⁵ в 1611 году напечатана, о постановках ее знаем, что они состоялась «многократно во многих местах». Источником для задания интриги Вебстеровой драмы послужила та же флорентийская хроника, которая вдохновила и соответственную новеллу Стендаля²⁶, — Тернер, по-видимому, сам измышлял интригу своих трагедий (до нас дошли только две). Есть, по-видимому, возможность установить фабулистический источник пьесы Форда, но для этого необходима биографическая экскурсия, а ее мы начнем с Вебстера и Тернера для упрощения дела. Потому что о жизни этих личностей мы не имеем ровно никаких сведений, мы не знаем, ни когда они умерли, ни когда они родились и единственными (но зато бесспорными) доказательствами того, что имена Джона Вебстера и Кареля Тернера не псевдонимы, являются их расписки: Вебстер расписывался в долговой книге одного из лондонских ломбардов четыре раза (один раз, как поручитель), а Тернер был, видимо, счастливее — он получил от Лорда-Камергера, подъемные деньги на командировку в Брюссель 23 декабря 1613 года в размере десяти фунтов. Вряд ли поручение его было из важных, а должность — высокой. Зато дед Форда занимал достаточно почетную должность — это был Лорд Верховный судья Пелхэм. О жизни Форда мы знаем сравнительно много и хотя день рождения, равно как и день смерти (по обыкновению) не известны, но крещен он был в Ильсингтоне (Девоншир) 17-го апреля 1586 года. По-видимому, по настоянию деда юноша Форд отправился изучать право в Лондон, было это в 1602 году. В Лондоне же прошла и вся жизнь Форда — профессия его была, в терминах нашего времени — юрисконсульство, свободное от дел время заполнялось литературной работой и беседой. Перед началом гражданской войны Форд вернулся в Ильсингтон, где и умер (дальнейшее — предание, приводимое Лэмбом²⁷) окруженный заботами жены, детей и друзей, спокойно, как и прожил всю свою жизнь. В спокойствии последних лет жизни поэта можно усомниться, так как Ильсингтон и окрестность были настойчивыми прихожанами святого Георгия, а почитатели Михаила Архангела с такими не церемонились²⁸. Этим объясняется большое число американизмов в речах фордовских героев — ильсингтонцы, выселившись в Америку, сохранили в целости говор, утраченный теперешними насельниками Северо-Западного Девоншира. Возможно, что теперешний автомобильный фабрикант сродни автору «Разбитого сердца». Когда Джон Форд приехал в Лондон — злобой дня было начавшееся во Франции движение, известное под именем восстания Герцога Оверньского. Знаменитый маршал Бирон²⁹ только что уехал из Лондона, куда приезжал к Королеве за помощью и советом. Помощи он не получил, а совету, как известно очень картинному (голова Эссекса³⁰ и 10 «сподвижников»), не последовал, поэтому наиболее интересным пунктом земного шара для лондонцев в 1603 году была Гревская площадь и за происходящим на ней следили с большим вниманием. Но раньше, чем сбылось пророчество венчанной девственницы — на Парижский эшафот взошли — Юлиан де Раваллэ и Маргарита ле Фоконье, брат и сестра, осужденные за кровосмешение. История их наделала в свое время много шуму на родине и естественно предположить, что в числе жадно принимаемых французских известий в Лондоне, не без интереса выслушали плачевную повесть, вскоре пересказанную Россэ³¹ (1615 г.) и настолько глубоко запавшую в сознание земляков, что через двести с лишним лет другой нормандец, не зная о своем предшественнике, пересказал повествование о кровосмесительной любви сестры и брата и их горестно трагической кончине³².

«Трагические истории нашего времени» Франсуа Россэ вышли вторым изданием в Руане в 1626 году — возможно, что эта книжка, попав в руки Форда и напомнив ему одно из первых впечатлений лондонской жизни, побудила к написанию трагедии именно на эту фабулу. В виду недоступности книги Россэ считаю небесполезным позволить читателю лично ознакомиться с новеллой. Внешнее сходство ничтожно, но некоторые частности могут быть сближены.

§ 3

Настолько мне известно, ни одна из трагедий Вебстера и Тернера переведена на материковые языки не была. Приведенная здесь трагедия Форда имеет французскую адаптацию, сделанную Метерлинком для театра l’Oeuvre. Переведены прозой сцены с непосредственным участием Джованнини, Аннабеллы и Путаны. Ричадетто, Ипполита, Донадо, Берджетто, Поджио, Филота и Гримальди не появляются на сцене. Вольтер не позволил бы себе произвести такую расправу над текстом писателя, который ему нравился: разбив чужую композицию (он тоже находил неприемлемым английский политематизм и считал необходимым перевод распространять и на форму), он принимал меры к восстановлению нарушенного равновесия³³.

§ 4

Впрочем выбор Метерлинка не случаен: Форд оказал большое влияние на неанглийских лириков, ведущих свой род от Шелли, и увлечение которыми так характерно для передовых французских символистов. Автор Ченчи³⁴ в разработке белого стиха примыкал к методам автора «Аннабеллы»³⁵ и, как неизбежно в таких случаях (стих также повторяет 11 строение поэмы, как особь историю вида) и композиционные вопросы трактовал в том же духе. Вебстер тоже узнал бы своих потомков среди наших учителей. Эдгар По внимательно читал его итальянские пьесы — девиз Браччьяно³⁶ помещен в герб великого и славного рода Монтрезоров (Бочка амонтильядо)³⁷. Убийца Вильям Вильсон слышит слова, сказанные Корнелией братоубийце Фламиньо³⁸, а окончание беседы Антонио и Эхо (Герцогиня Мальфи, действ<ие> V, сц<ена> 3) — «Never see her more» — естественно сократилось: птицы лаконичнее эхо³⁹. Если мы вспомним раз мышления Уайльда о том, как отравлялись в дни Возрождения (Портрет Д. Г.⁴⁰), то мы увидим, под чьим знаком развивалось это течение символизма. Влияние Тернера проследить труднее — пристрастие к интриге, его характеризующее, сближает его с теми современниками, метафоричность которых перенесена с диалога на действие: таких не мало. Наиболее популярный Конан Дойль, наиболее возвышенный Дж. К. Честертон. Не будем же неблагодарны, забывая об источнике, чьи воды не раз облегчали нам тягости невольного странствия.

§ 5

В настоящем переводе сохранены: число стихов подлинника — всюду; почти всюду (в пределах возможности синтаксического согласования русского и английского текстов) — движение стиха. Не желая порывать с традициями русского белого стиха, я не следовал переводимым авторам в пользовании дактилическими окончаниями, наращениями неударяемых слогов как в начале стиха, так и после цезур⁴¹. Недостатки перевода виднее мне, чем кому бы то ни было из будущих моих судей — этими недостатками я особенно дорожу. Я не стану привлекать к своему оправданию ни обстановку, в которой мне пришлось оканчивать перевод Вебстера, переводить Тернера и писать настоящий комментарий — обстановка эта наиболее подходящая для общения с высокими поэтами, не идет мне ссылаться и на свою профессию — в настоящее время она является наиболее распространенной среди всех цивилизованных и некоторых одичалых народов⁴², то, что заставляет меня любить слабость моего труда — это надежда на неудовольствие кого-либо способнейшего, раздражению которого я буду обязан освобождением от трудной и ответственнейшей обязанности продолжить настоящую серию.

Март – апрель 1916 года, р. Шара

12 КОРИНФЯНЕ. ПРЕДИСЛОВИЕ⁴³

1. Сострадая читателям этой пьесы, должен сказать в свое оправдание, что писал ее⁴⁴ не для чтения, а для игры актеров того умопостигаемого театра, который бы взялся ее поставить, и для внимания его не менее умопостигаемой публики. Льщу себя надеждой, что трагедия моя имела бы там успех, тем больший, (стоит только войти в область невозможного, а выбраться из нее так же трудно, как из болот замка Сен-Мишель⁴⁵), что исполнителям полагалось бы читать стихи, как стихи, а не как прозу — принципиальное занятие немецких артистов и наших.

2. Впрочем, вина лежит, пожалуй, и не на лицедействующих, а помянутое прискорбное обстоятельство коренится в характере стихосложения, которым пользуются русские и немецкие авторы. Искусственность и извращенность обычной «лже-тонической» схемы стиха⁴⁶ достаточно обнаружена экспериментаторами, как французскими, (Руссело, Веррье, Ландри), так и американскими (Скриптюр)⁴⁷, и естественные попытки живой речи добиться звуковой выразительности естественности разрушают механизм стиха, не имеющего ничего общего с законами языка, действию этой схемы подверженного. Надо сознаться, что русская ударная метрика до последнего времени билась в петле, затянутой гелертами⁴⁸ Тредиаковским и Ломоносовым⁴⁹ в тот самый блаженный миг, когда изживаемая силлабическая система⁵⁰ расширялась до практики того органического ритмования речи, какой мы видим в сущности там, где процесс протекал естественно (английское, польское, французское стихосложения).

3. Подвижность интенсивного слога внутри слова неизбежно приведет нас или к закреплению его места, или заставит по греческому образцу обозначать ударения. С развитием грамотности и приобщения читательству граждан всей территории российской эта необходимость естественно скажется, а типографское дело усложнится, если только язык наш не установит окончательно своей восходящей природы. Соображаясь с изложенным, я стремился строить метрику отдельных пассажей по сочетанию с некоторыми обиходными фразами, чья ритмическая структура задана повседневностью пользования. Полагаю, что мои «ударные ямбы» оказались размером достаточно гибким.

4. Ритмический протест по адресу автора «Медеи и Ясона»⁵¹, вероятно и послужил причиной избрания мной именно этой фабулы, развитие же ее находится в полной зависимости от словесного построения пьесы.

5. Необходимость трагического представления в наши дни чувствуется очень остро, и творчество некоторых наших современников очень сильно 13 затронуто этим обстоятельством. Должен указать на пример прекрасной деятельности В. Маяковского, чьи поэмы суть, собственно, монологи трагедий⁵². Малая склонность русских художников к морфоургическому⁵³ и координированному действию, имеющая основание в условиях производства страны и вытекающем из них строении общества, сказалась в разрозненности этих совершенных частей неорганизованного целого. Трагедия есть, как никак, организм, образованный путем соподчинения (композиция) отдельных положений (музыкальных №№, эпико-патетических декламаций или фильм и т. д.) — заданной теме, распускаемой в фабулу.

6. Сопоставление прошлого, настоящего и будущего по своей примитивности, конечно, не «интересно». Однако интерес представления заключается не в мыслимой, а в изживаемой теме. А т. к. она изживается на пространстве малого времени и неизменного места, то, кроме световой игры, перемены костюмов и числа лицедействующих коллективное внимание аудитории должно ритмовать и последовательностью жизненных фактов, предъявляемых ей на подмостках.

7. В связи с тематическим содержанием и изложение трагедии ведется в методах французского классицизма, общеромантическом и футуристическом. Невероятный анахронизм, заставляющий архаических коринфян говорить по-русски, покрывает собой всяческий анахронизм более мелкий, оставляя за ним неоцененное преимущество возбуждения внимания и неоценимую прелесть неожиданности. Возражение на упрек этого свойства дано в тексте (строка 969)⁵⁴.

8. Если трагедия прошлого осталась безысходной для Медеи⁵⁵, безысходной помимо определенных преступных актов, имеющих для нее кафарическое значение⁵⁶, то Ясон из этой, вышел в трагедию настоящего (ст. 1006)⁵⁷ путем эротического ощущения полноты мига (стансы) и необходимости жизненного строительства (ст. 1305)⁵⁸. Должен сознаться, что трагедия будущего, данная в образе Эгея, по композиционным условиям изложена менее подробно; разрешение ее (ст. 1122)⁵⁹ покоится на тезисе К. Маркса: «только реакционер может гадать о будущем» (но т. к. мифологема Эгея нам известна, то его слова отбрасывают действие в подразумеваемое будущее время и обстановку; прием предварительно указан в ст. 567⁶⁰).

9. А, впрочем, при всем моем уважении к просвещенности читателя, считаю не лишним напомнить некоторые общеизвестные вещи. А именно: Медея была дочерью Ээта, царя Колхиды и, состоя в родстве с Киркой (известной колдуньей, превративших одиссеевых товарищей в свиней), и сама была волшебницей. Когда Ясон, посланный в Колхиду волей дяди-узурпатора⁶¹ на добычу Золотого Руна, т. е. на верную гибель, собрал дружину товарищей по школе Хирона-кентавра (идеал кавалериста), бывшего 14 кроме того и врачом, и астрономом (он специально для Ясона вычислил место летнего солнцестояния в зодиаке — середина созвездия Рака, что послужило основой хронологии Ньютона⁶²), снарядил длинный корабль (арго) и после долгих и многих приключений добрался до Черноморского побережья (Колхида у устья Фасиса — Риона), молодая Медея подпала обольстителю Ипсипилы (царица одного из островов на пути Ясона) и силой своего волшебства помогла возлюбленному выйти живым из ряда неисполнимых трудов, возложенных на него Ээтом. Когда дракон, охранявший Золотое Руно, был усыплен Медеей, и мех золотого барана снесен на Арго, она, естественно, не могла вернуться к отцу и бежала с Ясоном, захватив с собой своего маленького брата Абхирта. Когда царь Ээт направил за беглецами погоню всего своего флота, Медея изрезала брата на куски и побросала отдельные его члены с кормы Арго в воду, чем заставила Ээта из желания воздать должное погребение последнему отпрыску своего рода, заняться сбором растерзанного трупа и погоню прекратить. После убийства узурпатора-дяди, совершенного Медеей под видом омоложения крови, путем внутреннего вливания заведомо негодного препарата⁶³ — супруги: Ясон и Медея, должны были уйти из царства Эсона и нашли себе место в молодом городе Коринфе, процветанью коего якобы во многом способствовали. После событий, образовавших фабулу моей трагедии (я позволил себе использовать то обстоятельство, что в различных версиях Ясонова невеста называется то Креусой то Главкой и внес от себя финал матримониальных затей этого героя⁶⁴), Медея ушла в Афины к Эгею. Когда сын Эгея и Эфры — Фесей возмужал настолько, что мог, повалив скалу, указанную ему матерью, опоясаться отцовым мечом, своевременно заваленным этой скалой, т. е. сделался таким же сильным, как и отец, а затем, перебив по дороге много всяких злодеев, в том числе Синиса и Прокруста, пришел в Афины — Медея, предсказав Эгею смерть от пришельца, приготовила Фесею отравленный кубок, но Эгей, вовремя успев опознать заветный меч, опрокинул предательскую чашу. Дальнейшее пребывание Медеи при дворе Эгея стало невозможным, и она вынуждена была покинуть Афины. Что же касается ее пророчества, то оно сбылось в том смысле, что Фесей, возвращаясь с Крита, куда был отправлен с некоторым числом молодых людей в качестве ежегодной жертвы Миносу для каннибала Минотавра (которого он убил в Лабиринте… И Федра⁶⁵, низойдя в Лабиринт гробовой — Вместе б выход нашла иль погибла с тобой) — забыла велеть переменить черные траурные паруса победного возвращения, а Эгей, не найдя сил пережить воображаемую гибель сына, утопился в море, получившем имя Эгейского. Жизнь его, таким образом, показана нам в последовательном ряде ожиданий будущего явления (приход сына, появление убийцы — гостя, появление паруса на горизонте) и, придавая ему 15 характер героя трагедии будущего, я не погрешил против мифологической достоверности.

10. Что касается до порядка, установленного мной при смысловой обработке всей словесной структуры, то, должен сказать, что метод, приложенный мной к выполнению композиции ритма, применялся и здесь в полном своем объеме, и я, например, довольно широко пользовался приемом цитации, столь, распространенном в афинской и елисаветинской трагедии⁶⁶, только цитата применялась мной не в полемической, а в ассоциативной цели, как центр внимания и первый план смысловой перспективы. Так стих 595 впервые был произнесен Медеей Корнеля⁶⁷, стихи 429 – 435 — Медеей Овидия⁶⁸, вторая половина ст. 937 всецело принадлежит Пушкину⁶⁹ и должна вызывать представление о, может быть, лучшей из существующих формулировок упоения длящимся мигом, а ст. 879 – 882 происходят из трагедии о Царе Максимилиане⁷⁰, этой первой русской трагедии, изучение которой никогда не может быть достаточно тщательным, т. к. вместе со Словом о Полку она дает архетип и пролегомены всякой русской композиции ее рода.

11. Не считая возможным вводить злободневность в состав моей композиции, я, тем не менее, не прилагал особых усилий к тому, чтобы отгородить себя от жизни, в которой принимаю участие. Постольку, поскольку. Начатая в феврале 1916 и оконченная в июне 1917 года, пьеса, естественно, должна была включить в себя и впечатления, и суждения своего автора, чувства которого и их стойкое уподобление составляют настоящий субъект этой, как и любой, впрочем, драмы.

ПРОФЕССИОНАЛЫ⁷¹

Быть конферансье в наше время задача не трудная, основывать кафе и «живые альманахи с танцами», по-видимому, эпидемия.

И, увы она не идет на убыль, а еще менее склонна к исчезновению разновидность стихописцев, натасканных на революцию, так сказать профессиональных певцов ея. До последнего времени лауреаты такого стиля нам демонстрировали и провозглашали великого Блока (конферансье Иванов-Разумник⁷², увеселительное заведение «В грозе и буре»⁷³, не смешивать с «Н. Морозовым»⁷⁴), резво разводившего трепака по лужам крови⁷⁵, теперь этот жанр окончательно должен процвести: Есенин⁷⁶, Клюев, Орешин, Ширяевец⁷⁷… А какие стихи? «И стихи, батюшка, великолепные, пальчики оближите», уверяет конферансье — «попробуйте — знаете, на всякий звук» и т. д.

16 Что такое наша революция — всем известно: борьба отчаянная и, пока, беспросветная, но ведь поэты не боятся «бури», «поэт всегда с людьми, когда шумит гроза» и пр., а в такое время, как не запеть, если…

Однако, где мы это, господа? На баррикаде или у попа в столовой? Христос с Богородицей и Миколой Святым Угодником так и сыпятся, так и бегают по ухабистым и разухабистым стихам певцов революционного чайного домика 1-го разряда.

«Кушайте, милостивцы — сливости с пенкой».

Это революция.

Вот

1) «От Байкала до теплого Крыма

Распесняется ржаной океан».

2) «На державу лазоревых стран

Мы помазаны» (Клюев)⁷⁸.

3) «Там звездного хлеба

Златятся снопы» (Есенин).

4) «Будет веское в поле зерно»

5) «Собрано девками в кучу зерно,

Новые где-то скрипят возы,

Стонет от песен чудо-гумно,

Дома ребята твердят азы».

6) «Шумят золотые за хатой овсы.

Звенит золотая в полях казна».

7) «Поля, качаясь. Лоснятся.

Зерно идет к зерну» (Орешин)⁷⁹.

Что и говорить — разлюли-малина, а не революция. Факты говорят, что она родилась в голоде и мечется в безкормице, но «поэты» ея поют другое; тем хуже для фактов.

Только почему это их революционный пафос так дружен с хромающими стихами, почему безмятежно развертывается коснейшая форма однопаузного трехдольника, двадцатилетней давности? Почему малейшая попытка построить свободную строчку дает скверную прозу вроде: «О Чудотворец! Широкоскулый и красноротый, приявший в корузлые руки младенца нежного — укачай мою душу на пальцах ног своих» (Есенин)?⁸⁰

Нет, очевидно это не «отзвук» и тем более не «в воздухе пустом»: наш то слишком насыщен и криками, и кровавыми испареньями, и смрадом гниющих туш — такими сопелками его не всколышнешь, нечего зубы заговаривать, г-н конферансье. Сами изволите видеть, что это за люди:

— Придет «контр-революция» — кто первый «петушком, петушком» побежит за ея дрожками, на которых поедут Городничий и Хлестаков под 17 охраной Держиморды?⁸¹ Все он же, подлинный поэт.

В том то и дело, что не подлинный, а поэт «на случай», одописец революции и панегерист «сильной власти». Люди, уверяющие голодных, что они блаженствуют среди изобилия плодов земных, поющие «гром победы раздавайся»⁸² в нашей сегодняшней России, действительно способны, при первой же перемене декорации, переставить против шерсти пластинку своего граммофона. Это хорошо, конечно, потому что тогда слюнявые слова «народный поэт» и «профессионально-революционный лирик» будет читаться выразительней: «сутенеры анархии» и «альфонсы пролетариата».

К ЛИКВИДАЦИИ ФУТУРИЗМА. ЗАМЕТКИ⁸³

I

Хозяйственная жизнь России в конце XIX века определялась противоречием между потребностью земледелия перейти от экстенсивных форм эксплуатации земельного фонда к интенсивному его использованию, требованьями народившегося промышленного капитала, все более подчинявшего себе капитал торговый, и политикой правительства, поддерживавшего свою финансовую систему путем повышения числа пудов вывозимого зерна, и свою власть — защитой политических форм, свойственных эпохам господства торгового капитала. Результаты такого противоречия между требованиями объективной действительности и субъективными опытами управления страной сказались: в деревне в форме крайнего обнищания, хронического голода крестьян и разорения мелких помещиков, в городе спазматическими подъемами промышленности и длительными кризисами: и финансовыми, и производственными. Разоренные и потомство разоренных осаждались в городе: они или выгонялись нуждой из деревни, или не имели возможности убежать в нее из разорившего их города. Общественная группа деклассированных интеллигентов численно увеличивалась с каждым месяцем. Самый характер ее комплектования изменился: раньше она пополнялась выходцами из среды, стоявшей в глазах ушедших из нее людей ниже той среды, в которую они попадали, порвав с вотчиной, теперь исход приобретал обратный характер. И дети дворян, пропивших выкупные платежи, и потомки мелких купцов, прикрывших «дело» или влачивших свои дышавшие на ладан предприятия по направлению к братской могиле концентрованного капитала, и родственники жертв банковских крахов, и 18 присные обанкротившихся пионеров промышленности не могли особенно восторгаться переменой своего существования. Новый уклад бытия казался им тяжким, перспективы были мрачные, политический режим, связывавший личную инициативу этих отщепенцев погибавшего патриархального быта угнетал их сознание, времена давно прошедшие казались им золотым сном, настоящее, было не верно и действительность слишком зыбкой, неустойчивой и неприятной, чтоб не подлежать скорому исчезновению. Они его призывали. Люди активного характера стали революционерами, пассивные, созерцатели пустились в мистику или в искусство. Если вспомнить, как они учились и какой преувеличенно филологический характер носила гимназия александровской эпохи, легко себе представить, что за характер имели литературные вкусы молодых поэтов того времени.

Привычка к лингвистической тренировке помогла им в легком усвоении чужих языков. Постоянное же пребывание под воздействием греко-римской словесности, обнаружив нестерпимую слабость поэтических форм, господствовавших среди продукций предшествовавшего поколения, заставило их учиться современной поэзии у иностранцев, стоявших и по психике (строй общества экономически депрессированной Франции 80-х годов был им ближе российского быта 60-х, чьи традиции тогда господствовали в качестве идеала) в более близком к ним отношении.

Бальмонт, литературный ученик, а впоследствии наследник поэтической популярности Надсона, скоро перешел от собирания неизданных стихов Апухтина к усовершенствованию некрасовского трехдольника⁸⁴, совершенно испорченного «поэтами невыплаканных слез». Он ввел в него звуковые усовершенствования и пытался разнообразить достаточно убогий словарь предшественника. Новшества его особенными достоинствами не обладали, но по тому времени казались верхом виртуозности. Забывая, что аллитерацией является согласование пред ударной согласной, он считал однородным явлением слова «близко» и «буря», считая аллитерацией единоначатие. Это явление действительно существует в германических языках, где ударение привязано к первому слогу, но об этом ему в пылу новаторства думать было некогда. Ему надо было успеть еще наработать побольше длинных слов, и он усердно принялся производить отвлеченные существительные от качественных прилагательных. А затем с остатками патриархального коллективизма надо было поскорей покончить и развернуть тот индивидуализм, который выработался в период нарождения промышленной Германии и, кажется, навсегда будет связан с именем Ницше. Работа была не особенно трудная, и легко, сравнительно, воспринималась; удача вносила оптимизм и жизнерадостность в надсоновский, исправленный и подкрашенный метр. Другим было трудней.

19 Их жизнерадостность стала проявляться потом. Сначала это была определенно мрачная компания. Да и было отчего. Не сегодня-завтра последние остатки земли продаст государственный банк или родители последнего капитала решатся, либо глава семьи не дотянет до пенсии. Все было так превратно в этой юдоли скорби. Привычный быт умирал, мистика и спиритизм находили благоприятную почву у людей, обиженных временной действительностью настолько, что приходилось искать утешения в вечности. Некоторое здравомыслие мешало деятелям начального символизма договориться до Страшного Суда. В лице некоторых своих представителей они даже пытались анализировать причины происходящего в обществе, где живут не от тех благ,

что из почвы идут.
Так кончаются лики столетий,
Самородные лики грядут⁸⁵.

Зато последователи из молодежи прямо и определенно поставили вопрос о необходимости приготовиться к светопреставлению. Андрей Белый, происшедший от Бальмонта в той же мере, как сей последний возник из Надсона, но совершенствовавший манеры учителя, как Брюсов улучшал Случевского, — Андрей Белый в содружестве Александра Блока легко отожествил экономический перелом с тем концом всемирной истории, о котором так многозначительно прорицал великий философ русских восьмидесятников Владимир Соловьев. Вскоре такая тенденция стала господствовать. К ней легко примкнула и старая гвардия бывших надсонианцев. Мережковский, Минский затянули ту же песню, и Вячеслав Иванов прибавил ладану в этот новый «костер мирового слова». На этом довольно сошлись и старшие, и младшие богатыри символизма. И те, и другие, за исключением, если не ошибаюсь, В. Брюсова, мира не принимали, а в какой форме его не принимать — было дело второстепенное, тем более, что мир Николай-второйской России шел навстречу прорицателям. Правитель страны решил одним выстрелом повалить двух медведей: завоевание Манчжурии, с присоединением Кореи, Монголии и вассализацией Тибета, с японской контрибуцией, спасало систему хищнического земледелия и открывало ценные возможности именитому купечеству российскому.

Надо ли напоминать о той стремительности, с которой символисты ринулись воспевать сперва овладение Тихим океаном, потом и революцию: оба понятия отожествлялись с их эсхатологическими чаяниями. Не успел этого сделать только новоявленный тогда Михаил Кузьмин, но этот поэт имел самостоятельные пути к общему неприятию мира. Это был эстетический гедонизм и коллекционерство. Оно подразумевалось у старших, но не выговаривалось, считаясь делом слегка зазорным. Нужны 20 были опыты филологического коллекционерства Вячеслава Иванова, чтоб любовь Кузьмина к раритету стала простительной и закрыла исхищренностью фразы усовершенствованную систему Бальмонта. Круг символизма определенно замыкался. Революция удалась столь же, как и покорение Азии. Проклятый мир не провалился, надежды на Страшный Суд лопнули. Оставалось принять мир или повеситься. В аудитории символистов многие избрали второй путь. Сами же они, к чести их будь сказано, предпочли первое. Но как быть с почтенной публикой, — море-то ведь не загорелось? Публика сама переменилась.

II

Не вдруг, конечно: вдруг ничего не делается, и это обстоятельство помогло символистам отпраздновать победу. Их стали читать, хотя критика еще поругивала. Подросли те мальчики и девочки, которых родители в свое время бранили за предосудительное чтение «негодяев» (термин, которым «Вестник Европы»⁸⁶ характеризовал Бальмонта и Брюсова), «смрадное идиотство» (определение гамсуновского «Пана»⁸⁷ в «Русском Богатстве»⁸⁸) и культивирование «непроглядной скуки» (отзыв В. М. Фриче о «Саломее» Уайльда⁸⁹). Они образовали восторженную аудиторию своим учителям и наперебой раскупали их книжки, благо деньги у них завелись. Это заставило символистов пересмотреть вопрос о негодности мироздания. Трудно ведь человеку не принимать мира, который печатает и покупает его произведения, тем более, что за эпидемией самоубийств началось повальное принятие российского быта и даже более того.

Случилось же это вот как. Сорвавшись на попытке ограбить Азию, имперское правительство, во спасение своей финансовой системы, вынуждено было пойти на поклон к западному капиталу. Аграрные события пятого и шестого года понизили средства баланса утекающего по процентам золота и вывозимого для его возвращения зерна. Понадобились новые займы и их гарантии. Двери для ввоза иностранного капитала пришлось приоткрыть, а он оказался промышленным и потребовал для себя большей свободы. К тому же и местная денежная концентрация, вследствие спешной продажи беспокойных земельных угодий, вела к усилению индустрии. Банки были консолидированы, связаны с иностранными предприятиями этого рода и перестали лопаться. «Сбережения» попадали в верные руки, усложнившиеся имущественные отношения давали хорошую пищу деятельности юристов, техники не могли пожаловаться на безработицу, служба в банках и различного рода конторах была много выгодней государственно-чиновничьей карьеры: вообще свободные профессии оказались делом удобным и достаточно 21 удовлетворительно обеспечивали мелкую буржуазию города, чистую публику, читателей книжек.

Они не только приняли мир, но даже стали считать нехорошим делом его неприятие. Больше того, это неприятие становилось им совершенно непонятным, отрицание быта, проповеданное символистами, тоже не могло находить у них сочувствия. Конечно, быт комедий Островского был для них не нужен: но это ведь была только история, недостаточно далекая, чтоб стать курьезной: нечто вроде неприятного воспоминания.

Проходившая ускоренным темпом перестройка жизни заставляла будущих поэтов современности отзываться на изменения среды с большей поспешностью и большим радикализмом, чем это делали старшие. Правда, их еще не печатали, и рукописный текст можно было переработать при случае, но внутреннюю работу для такой операции, тем не менее, проделывать приходилось. У человека искреннего, а мы говорим о поэтах, подобное занятие не может протекать безболезненно: нужно оправдание, хоть в собственных глазах. Оно не замедлило отыскаться: зверь, как известно, бежит на ловца.

То было время, когда Лоренц⁹⁰ доказывал свою с тех пор знаменитую теорему и ныне препрославленный Эйнштейн подавал Берлинской Академии наук свой первый меморандум по теории относительности. Популярные изложения этих новинок стали самым дорогим для молодых поэтов открытием. Эта молодежь не знала еще тогда, что ей придется принять имя еле возникавшей в Италии школы⁹¹, о существовании каковой в России осведомлены не были. В. Хлебников и Д. Бурлюк именовали себя попросту импрессионистами и печатались впервые в ультраэстетском издательстве Бутковской⁹², тесно связанном с таким новаторством, как «Старинный Театр»⁹³.

В. Хлебников, как бы к нему или, верней, к его поэзии ни относиться, является родоначальником всей новой, недавно, а теперь всей современной русской поэзии (не исключая и творчества Демьяна Бедного, хоть я не сомневаюсь, что известный применитель свободного стиха будет крайне изумлен сообщением о такой своей наследственности). Одной из замечательнейших сторон его действия надо считать то обстоятельство, что техника его не претерпела почти никаких изменений со времени его первых напечатанных работ. Да и повествовательно учительная часть тоже.

Мысль об относительном значении времени приобрела у него характер навязчивой потребности обосновать собственную теорию совпадения двух точек в этой форме познания. Относительность всякого суждения привела к необходимости обосновать практически доказательство относительности всякого понятия и повела к маниакальному упражнению в придавании 22 любому корневому реченью всевозможных значимостей. Относительность всякого восприятия и ответной на него реакции побудила предпринять работу над созданием всеметрического ритма. Так как это была первая попытка и притом, как видите, довольно всеобъемлющая, то метод ее реализации должен был и естественно стал крайне примитивным. Разложение символизма, ставшее общедоступным методом и упрощенным трафаретом стихописания, могло только способствовать наименьшему сопротивлению новой поэтической линии. Она у Хлебникова пошла от того угла символистской печки, где был приклеен голубкинский барельеф Вячеслава Иванова⁹⁴, и недаром его литературный импресарио Д. Д. Бурлюк в свое время портретировал ивановского вульгаризатора Сергея Городецкого⁹⁵.

Грамматические опыты Хлебникова имеют прецеденты эстетического порядка в работах названных поэтов, его архаизм отмечен их наследственностью и без них был бы невозможен. Его относительность может быть (и бывала) обернута как непринятие мира, — на то она и относительность.

В смысле построения понятий примитивность метода была явной. Брался любой корень, грамматика третьего класса гимназии, ч. I. Этимология раскрывалась на главе о суффиксах и к избранному для операции корню приписывался этот материал. Таким же путем использовались флексии⁹⁶ и приставки. Это называлось словоновшеством. Так как часть этой семантики претендовала на вытеснение из русского языка «безобразных варваризмов», то речь Хлебникова приобретала весьма диковинный вид и казалась ультраархаичной.

Ритмическое единство достигалось так: в стих набивали возможно большее количество нейтральных или односложных слов, ударяемость которых оставалась под сильным сомнением, а последующие строчки писались уже в другом метре.

Все это было, как легко усмотреть даже из столь беглого изложения, далеко от теорий Ф. Маринетти. Все это было очень примитивно и наивно. Но именно эти качества привлекли к Хлебникову сочувствие молодежи, впечатлительность которой была утомлена до отвращения утонченным педантством символистов, непосредственным продолжателям коих предоставлялось разлагаться и умирать под различными замысловатыми эпитафиями в роде Акмэизма⁹⁷, Интуитивизма⁹⁸, Эолоарфизма⁹⁹ и прочих фракционных заглавий эпигонной поэтики. Молодежь взялась разрабатывать хлебниковский хаос и придавать ему космическое подобие при помощи собственных вкусов и привычек, приобретенных от того символиста, какой данному молодому больше нравился. Никто футуристом еще не назывался. Этого забывать не стоит.

23 Игорь Северянин¹⁰⁰ был человек невежественный вообще и лингвистически невежественный в частности. Итальянского он не знал, переводов Маринетти на русском языке еще не было, но ему хотелось «называться» чем-нибудь. Футуризм он связывал с личной будущностью и к мало вразумительному для себя иностранному речению прибавил приставку эго. Теория словоновшества у него развивалась тоже, главным образом, за счет приставок; немного меньше он словотворил в области построения глагола от существительных; особенно эффектный результат получался от такой операции с варваризмами, и вот в этом месте и начинается расхождение двух ветвей молодежи после седьмого года.

Наивность и примитивность эго-футуристов была не меньше, чем у Хлебникова, но она была свободна от последних колебаний мировоззрения: они пришли поздней. Революции они не переживали, и реакция к ним не относилась. Мир можно было принимать безотносительно, он был хорош и сам по себе, как есть. Надо помнить, что внешность наших городов к тому времени изменилась: символисты еще ездили на конках и детские впечатления говорили им о Старых Рядах в Москве и о славных временах питерского Щукина Двора, о стеариновых свечах, о плоских горелках керосинового освещения и прочей российской серости, от которой приходилось утешаться греко-римскими красотами. Но школа современников Игоря Северянина уже не была Толстовской гимназией, и богиня Афродита имела над их конкретной фантазией меньшую власть, чем лакированные ботинки и не менее лакированный лимузин. Поэтизирование этих домашних предметов оказалось делом нетрудным. Почва была подготовлена Михаилом Кузьминым. К нему Игорь Северянин относится, как Хлебников к Сергею Городецкому.

Что касается до ритмической характеристики первого русского «футуриста», то надо сказать, что она последовательно противоположна хлебниковской: в противоположность старшему поэту, Игорь Северянин разнообразит свой трехдольник накоплением большого количества многосложных слов; Этот метод оказался удобнее, стих более плавным и удобочитаемым, место ударного слога находилось легче, и читателю не приходилось его разыскивать, переворачивая строчку на все лады. У Игоря Северянина нашлось более последователей, чем у Хлебникова еще и по этой формальной причине.

Но реакция против несовременности символизма потребовала и переработки поэтического словаря. Людям, которым прилично жилось и которые стали довольствоваться внешним миром, естественно было принять и язык внешнего мира: приближение поэтической речи к повседневному разговору стало одной из задач молодых. На этом пути имелся опыт Кузьмина. За ним пошли, но исправляя и дополняя.

24 Исправлению подлежали остатки миронеприятия, имевшие выражение в стилизации и ретроспективности кузьминской поэтики. Каким бы эстетическим гедонистом ни был автор «Крыльев»¹⁰¹, безоговорочное принятие действительности, а тем более ее прославление, по его времени было делом слишком зазорным. На все эти проказы он накидывал флер историзма, этой торговой марки XIX века, а если решался говорить о прелестях современности, то делал это прикрываясь курьезом и опять же стилизацией современности, под, скажем, XVIII столетие. Потом можно было прибавить мистики, которая у символистов покрывала и оправдывала решительно все. Для десятых годов такая жертва была не нужна. У них был свой стиль, и лучшего они не хотели.

Высокая пудреная прическа маркизы была легко и безболезненно заменена модной шляпкой кокотки, «шабли во льду, поджаренная булка»¹⁰² — «ананасами в шампанском»¹⁰³, страсбургским пирогом и таинственным «коктеблем», очевидно, происшедшем из скрещения коктейля и летней резиденции поэта Макса Волошина¹⁰⁴. Если героини Грааля Арельского¹⁰⁵ находили удовольствие в распивании эклера, то и читатель, особенно провинциальный, радовался возможности их устами это твердое тело лить. «Все только мелочи», — как писал когда-то Михаил Кузьмин. Это могли бы повторить за ним молодые фланеры губернской улицы, покинувшие кинематограф, где два часа под ряд предавались изучению быта высшего света на 20 тысячах метров картины «В когтях развратницы или герцогиня Пантера. Серия Белых рабынь».

III

Должно ли напоминать, что Игорь Северянин оказался поэтом одной книги? Что усовершенствованный им стих Кузьмина, усовершенствовавшего Бальмонта, порожденного Надсоном, скоро застыл в формуле найденного новшества и слишком поспешно, слишком заметно стал выравниваться в самый неусовершенствованный трехдольник? Стоит ли напоминать, что именно в поэзии эстета Игоря Северянина, первого, кто решился ввести ругательную полемику с Надсоном в стих, этот самый стих перестал существенно отличаться от техники Надсона? Что с ним это случилось значительно скорей, чем с А. Блоком, — это известно каждому его читателю, но не всем понятно.

А причина была та, что со времени выступления Хлебникова, прошел порядочный срок, и промышленный подъем решительно начинал обнаруживать свою искусственность: все эти иностранные предприятия, гарантированные займы, стратегические дороги и экспортные конторы основывались не для настоящих потребностей населения, которое продолжало в большей своей массе беднеть и разоряться. Столыпинские 25 мужички никого не обманывали, кое-кто начинал тревожиться. Поэтому появление Владимира Маяковского на эстраде перестало казаться явлением исключительной возмутительности, и этого великолепного декламатора стали слушать и как поэта.

В ряды интеллигентов он попал путем шестидесятников, но в противоположность им от такой перемены обстановки в восторг не впал. Более того. Городские прелести, очень остро ощущавшиеся его молодыми чувствами, были для него источником великих и всяческих огорчений, терзаний и той обиды, которую не прощают врагу при жизни, да не всегда забывают и после его смерти.

Ранние вещи этого неплодовитого поэта (он читал много и поэтому кажется, что им написано не меньше Брюсова) обнаруживают сильное влияние Блока. Это характерно: Блок был одним из наиболее бесплотных символистов и наиболее усердным непринимателем мира, даже обходясь без санкции Второго Пришествия. Только Маяковский проявлял больший темперамент, и его требования к Прекрасной Даме были гораздо определенней, чем у Блока, а огорчение развертывалось не в тихую грусть, а в бурный протест, переходивший в протест социальный.

Игорь Северянин был хорош на первых порах, он будил аппетит, а потом приходилось жаловаться Маяковскому, и его влияние на северянинцев росло не по дням, а по часам. Формально, пока молодые люди были еще слишком смирны, чтоб идти за ним по пути протеста, и утешались в других местах: им этого хватало, как и «новой метрики Маяковского», основанной на совершенно небывалом в российской поэзии начале — зрительном. Все гениальные вещи просты. Ударная сторона помянутой метрики особенных усложнений не представляет: она проще и способа Северянина, и методики Хлебникова, к чьей группе примыкал Маяковский. Последний убирал иногда один — два слога из стиха, иногда прибавлял в него столько же. Использование Хлебниковым односложных речений в рифме широко применялось Маяковским для образования этих украшений стиха из групп слов, среди которых только одно несло ударение, место какого определялось по тому целому слову, которое было срифмовано с этим коллективом. Так в рифму попали предлоги и наречия. Но главное новшество было не в том. Маяковский плохо соображал насчет знаков препинания, а стих у него был декламационный. Чтобы отметить перерывы чтения, пришлось заменить предательские запятые, точки и прочие — пробелами и постишной¹⁰⁶ остановкой. Типографически это выглядело так ново, что на это нельзя было не наброситься.

Так поступил Вадим Шершеневич¹⁰⁷, следуя примеру своего альтер эго — Константина Большакова¹⁰⁸. Шершеневич был, не в пример прочим, человеком образованным и начитанным: он, по-видимому, первый прочел 26 Маринетти, чьи манифесты тому времени были напечатаны по-французски у Сансо¹⁰⁹, за счет автора, раздарены с нежными надписями по всему Парижу, и их бесчисленные экземпляры покрывали Сенскую набережную¹¹⁰ в течение целого сезона. Провинциальная затея не могла иметь успеха в столице, но в провинции, какой являлась Россия, еще не признанная официально за колонию (это было в будущем и на то потребовались героические усилия русских патриотов), дело пошло.

Тем более, что надо было новизны и перемены во что бы то ни стало. Жизнь развивалась с такой быстротой, что даже продолжатели Андрея Белого в «Лирике»¹¹¹ чувствовали в этом потребность; по признанию одного из них, в будущем ясно обозначались дыра и труба.

Культ скорости, провозглашенный Маринетти, быстро был усвоен молодежью, а также и новой аудиторией. Начался медовый месяц футуризма. Ругать его переставали даже в толстых журналах кадетов, а публика раскупала любую макулатуру с его штампом. Авто-хозяева и автопоклонники понимали прелести динамизма: это, впрочем, было единственное из проповеди Маринетти, нашедшее себе применение в русской, так называемой футуристической лирике. Впрочем, она не только не следовала законодателю Миланской школы, но и находилась с ним даже в вопиющем противоречии¹¹².

Действительно, боевым лозунгом лиризма итальянского севера, переживавшего буйный и менее искусственный, чем в России, промышленный подъем, было отрицание всякого архаизма и даже всякого пассеизма, в чем бы и где бы он ни выражался. Хлебников был до последних пределов архаичен и по языку, и по привязанности к древнерусским сюжетам, и по преданности истинно русскому синтаксису. Деревенские мотивы были запрещены итальянцами: они преобладают у Хлебникова, процветают у Игоря Северянина и украшают творчество поэтов Центрифуги¹¹³ — издательства, основанного левой группой «Лирика» и ставшим оплотом позднего вида русского футуризма. Любовные мотивы были очень энергично отвергнуты учениками Маринетти, и читатели Лачербы¹¹⁴ могут вспомнить открытое и коллективное письмо Маринетти, Карра и К-о, обращенное к Арденго Соффичи, заподозренному в такой ереси, хотя он непосредственно и не писал про любовь, а только про меланхолию. Весь наш футуризм, за единичными исключениями, сплошь эротичен. У позднего футуриста С. Боброва любовная лирика иногда уступает место философии: для итальянского движения это означало попасть из огня в полымя, метафизика была предана позору наравне с любовью, природой и архаизмом. Междометие, которым так широко пользовались миланцы, заполняя им целые четверостишия (Нодье кстати сказать, составлял из этого рода речений целые главы), было принято в 27 обиход только Вадимом Шершеневичем и то эпизодически, и то в 1915 году, когда идеология русского футуризма совершенно обнаружила свою оторванность от кузенов.

Влияние российской биржи не проникало вглубь мелкой буржуазии города, и поэтому, если последняя и была в общем довольна создавшимся положением, довольна до полной потери желания революции, с которой она до <19>05 года так мило заигрывала, то довольство это было совершенно пассивно: жертвовать собой за поддержание существующего правительства она ни в коем случае не собиралась, а личному ее благополучию угрозы еще не было. Поэтому она, в противоположность северо-итальянским одноклассникам, не была ни шовинистична, ни империалистична: она хотела только, чтоб ее не трогали. А когда это случилось, то первое ее негодование обратилось на нарушителей спокойного пищеварения в этом лучшем из миров.

Но немцы пробыли в роли злодеев очень недолго, — ровно столько, сколько потребовалось мобилизационным отделам времени для рассылки призывных повесток большей части городского населения. Тогда война стала ужасом и мерзостью. Патриотизм перешел в самоокапывание, идеология новой России путем Земгора¹¹⁵ процвела. И в то время, как последовательные итальянские футуристы, а таких там оказалось большинство, записывались добровольцами во французские полки (Италия еще не выступала) и агитировали за участие своей страны в великолепной потасовке — наши футуристы писали и читали пламенные проклятия войне. Исключением был В. Шершеневич, но он был особенным футуристом, да и его классовый антураж был несколько иным, чем среда поэтов, добывавших себе пропитание проводкой электрических звонков, в свободное от музы время.

После изложенного мне, вероятно, не придется слушать упреков за то резкое различие, какое я делаю между двумя поэтическими школами, имеющими общее имя, покрывающее совершенно различные приемы и тенденции, основанные почти одновременно, независимо друг от друга, и порожденные подобными, но не одинаковыми условиями экономического развития двух молодых в хозяйственном отношении стран.

IV

Повышение личного благосостояния мелкой городской буржуазии бросалось всякому, даже не особенно внимательному наблюдателю быта русского общества в первые шесть месяцев войны. Многим стали доступны такие вещи, о каких им раньше и думать не приходилось: та некоторая оппозиционность, которая намечалась еще в рядах упомянутой общественной группы на первых порах военного бытия, быстро исчезла, и 28 так называемые общественные организации из оппозиционных нечувствительно превратились в архиверноподданные. Роскошь и цветистость городского быта, поэтически преувеличиваемые довоенной риторикой северянинцев, сделались приятной действительностью. Когда процветают идеалы поэта, процветает и поэт.

Так русский футуризм сделался явлением принятым, приятным и в лице одной из своих фракций — даже любимым проявлением словесного искусства. Симпатии распространились и на смежные группы, хотя не всем они совпадали с петербургским бардом в своем отношении к действительности. Игорь Северянин очень хорошо определял свое отношение к серым героям, и восторги его перед наступающими победоносно на Будапешт не мешали ему откровенно признаваться, что сам он не намерен предаться подобному занятию. Разве только, когда все они будут перебиты. Да и то — предложение почтенной публике вести ее на Берлин делалось в форме, не допускавшей сомнений в отказе от такого самопожертвования со стороны симпатичного мужчины. Других не очень слушали, не очень понимали, но принимали к сведению по доверенности Северянина. Потом стали заниматься и ими.

Я уже говорил, что злоупотреблять можно всем. Правительство последнего императора злоупотребило многим, в том числе и эмиссией бумажных денег и возможностями эвакуации канцелярий из оставленных территорий, добившей довоенный транспорт, и терпением христолюбивого крестьянства. Положение портилось, жить становилось трудней, а вкусы уже успели развернуться, аппетиты стали шире, инициатива к личному обогащению давала слишком приятные результаты, чтоб не стать качеством ценным и почитаемым. Вы помните оргии спекуляции, справлявшиеся во всех крупных российских центрах в 15 и 16 годах? Вы помните кабацкий разгул и вызывающую роскошь кофейных заседаний и театральных разъездов? Если она не била в нос первое время, то потому, что контраст положения других слоев общества на улицу еще не был вынесен. Но когда хлебные и сахарные хвосты, выраставшие у лавок с четырех утра, пересекли поезда разъезжающихся по домам жизнелюбцев, тогда для понимающих стало ясно, чем кончится это беспечальное житье, и жестокие слова Маяковского нашли себе оправдание во взволнованных чувствах некоторых современников. Отмахиваться можно было еще временностью явления и, сваливая все на войну, ожидать и призывать ее окончание, как всеисцеляющий бальзам: поэзия С. Боброва выполняла эту функцию с высокой добросовестностью и непоколебимой убежденностью в своей правоте. Некоторый налет парадоксальности мешал несколько ее широкому распространению, в ней усматривали, пожалуй, по тому времени, кое-что от символистского неприятия мира, но ошибались — поэт 29 этот не отставал от сознания своего класса, а опережал его, кажется, бессознательно.

Потому, что эта группа не переменила своей манеры при крушении монархии, самое крушенье в первые минуты было понято, как ликвидация войны, приветствовано в качестве такого предвестника, но потом благовещение не состоялось и было даже признано ничтожным и не происшедшим. Появилась опасность большая, чем внешний враг. Благополучию мелкой городской буржуазии, пробравшейся к власти, угрожала сила, которую недавно наш общий друг Ллойд Джордж¹¹⁶ определил, как опаснейшую гуннов. С ней надо было бороться, но расхлябанность, пьянство, кокаинизм и проституция, небывалой широты и шикарности, сделали свое дело. Вместо борьбы процвела пассивность и желание наглотаться всем, чем можно, с наибольшим разнообразием и наивозможнейшей быстротой.

Когда волны потопа несколько осели и «родному русскому слову стало опять дело до стихов»¹¹⁷, литературный мир оказался в довольно странном аспекте. Любимые устои поэзии тех толстых журналов, которые в представлении российского мещанства олицетворяли собой литературу вообще, все эти Андреевы, Куприны, Бунины и вообще — пропали, сгинули, испарились на сторону белых, — в пределах республики советов остались люди, толстому журналу неведомые. Поэзия успела уже стать футуристичной.

И чем более развивалась перестройка, предпринятая Рабоче-Крестьянской властью, тем шире разливалось влияние футуризма¹¹⁸. Он нашел питательную среду, для своих прогрессивных элементов в окружающей его действительности. Когда футуризм объявлял, что его задача не в создании совершенных немедленно произведений, а в подготовке оснований для будущей поэзии, он находился в полном соответствии с той жизненной программой, которая все усилья направляла к созиданью будущего общества, когда события общественной жизни менялись и следовали друг другу с калейдоскопическим разнообразием и кино-быстротой. Футуризм находился в области своей, излюбленной динамики, когда язык переполнился новообразованными словами и построение их вошло в привычку, требующую уже теперь введения ее формул в систему грамматики. Футуризм мог видеть в этом явлении реализацию своих исконных заявлений и требований о словоновшестве и словотворчестве. Технически и формально поэзия стала футуристической.

Тем не менее положение футуризма до смешного напоминает положение его врага символизма, после шестого — седьмого года нашего столетия. Он не признан только теми самыми людьми, которые в свое время не признавали и его предшественника, он распространен в той же мере, как 30 и тогдашний символизм; но, как и тогдашний символизм, подвергается фракционному дроблению, в его собственной среде возникают внешне тожественные ему по технике группы поэтов, претендующие на звание новых школ, провозглашающих разнообразные, но быстро забывающиеся программы и определенно отмечающие, что футуризм, как литературная секта перестал существовать, а как литературное движение — разлагается.

V

Что общеприемлемость какой-нибудь доктрины уничтожает возможность сектантской ее защиты — понятно. Трудней объяснить себе причину разложения победившего литературного метода. Надо обратить внимание на ту среду, из которой вышли, в которой работают и к которой обращаются современные поэты.

Искусство принадлежит к ценностям культурного ряда, а культура создается в результате организационной работы многих поколений господствующего класса. Пролетариат, ныне осуществляющий свою классовую диктатуру, еще слишком мало времени находится у власти для того, чтобы создать свою науку, свое право, свою этику, свое искусство. В этом смысле он еще потребитель. Производят искусство остатки низверженных классов, главным образом, все та же мелкая городская буржуазия. Ее представители и создают стойкие подобия своих чувств, передавая эти модели тем, кто в них нуждается. Что же это за чувства, как живется теперь этой общественной прослойке?

В подавляющем большинстве — плохо ей живется. Не все пристроились на пайковые места, жалованья не хватает, еженедельно грозит выселение, мобилизация того или иного свойства, ежедневно приходится изворачиваться как для избежания помянутых опасностей, так и для простого добывания пищи и дров. Последнее до сих пор невозможно, почти невозможно в легальных пределах, предпоследнее только недавно стало легализованным, под именем покупки излишков. Отсюда, конечно, оппозиционность существующему порядку: дискуссионно-политическая оппозиция: меньшевизм, анархизм, меньше-эсэровство, чуть больше кадетство, еще больше черносотенство и самый неожиданный антисемитизм (до смешного заразивший даже евреев); поэтически: непринятие мира, вообще, существующего пафоса господствующего класса в частности, то есть аполитизм, ненависть к принципу организации: принципиальный индивидуализм, своевольничание; внеполитичный протест — апология бандитизма и упоение рассказами о разбойничьих подвигах; неприятие господствующей идеологии; протест против рационализма — мистика, демонстративная религиозность, появление в стихах и прозе такого осмеянного футуристами литературного персонажа, 31 как небезызвестный Господь Бог и многое в том же роде. Особенно интересна одна подробность в современном укладе жизни исследуемого общественного явления: большинство этих людей живет старыми запасами, распродавая уцелевшее от реквизиций, переселений, вселений и уплотнений имущество, приобретая на него предметы питания, то есть непрерывно съедая свои средства существования без возможности и надежды пополнить их чем-либо новым в том же роде: такое новое перестало производиться в Р. С. Ф. С. Р., его можно найти только за ее пределами, и крик: «в Москву, в Москву», сменился воплем: «за границу» или даже «в никуда».

Мне пришлось привести не случайно заголовок книги одного талантливого имажиниста¹¹⁹, среди продуктов распадения того литературного течения, которое внешне как бы одержало победу на всех фронтах, а теперь умирает, потому что исчезло из его питательной среды то отношение к собственному быту, которое его породило и поддерживало его существование.

Вопреки всем нападкам имажинисты — явление органически связанное с настоящими условиями существования мелкой городской буржуазии. Пусть техника их стихов — футуристична, пусть большая их часть была в свое время в рядах футуристов, пусть некоторые критики обличают их в сплошном или систематическом присвоении до них написанных строчек, — мы знаем, чем живет и питается современный обыватель, мы знаем, какое участие принимает он в производстве страны, мы знаем, как ему приходится использовать нелегальное распределение краденных продуктов для поддержания своей жизни, и поэтому литературные хищения имажинистов только доказывают их своевременность и органичность. Они последовательны и в методах своей издательской деятельности, сплошь нелегальной, и в способах Сухаревского распространения своей литературы. Они являются истинными представителями чувств и идеологии всех совбуров, совбарышень и совспекулянтов, не только в шершеневичевском аполитизме, не только в мариенгофской эротике или кусиковской экзотике, но и в есенинской религиозности, в его разбойничьем пафосе, столь милом сердцу любителей кулацких восстаний, и… сердцу бывших народников, ничего не забывших из времен своей грешной молодости и ничему не научившихся в этой области от партийных билетов, украшающих ныне их почтенную старость.

Тот факт, что наряду с этой старшей группой эпигонов футуризма продолжают возникать, образовываться и почковаться все новые поэтические секты, показывает, что окончательной формулы, объединяющей чувства обывателя, еще не найдено. Жизнь его слишком беспокойна и превратна, чтоб в ней могло что-нибудь основательно 32 отстояться. Дальнейшие события в области этой поэзии зависят от характера ближайшего развития нашего производства и от тех изменений, какое оно внесет в современный уклад городского быта.

VI

Ошибочно было бы противопоставлять этому течению группу, известную под именем пролетарских поэтов, в самом титуле которых имеется некоторое недоразумение. Люди, ее образующие, вышли из рабочей среды, но рабочими быть перестали по большей части вот уже несколько лет. Живут они не на фабриках, непосредственного участия в производстве не принимают, и по роду деятельности должны быть отнесены к лицам так называемых свободных профессий, то есть все к той же городской мелкой буржуазии. Конечно, они недавно в ее рядах, конечно, они — считают, что их теперешнее положение выше того, которое они занимали раньше, — не станем с ними спорить по этому поводу, а примем к сведению такой факт и тогда мы увидим, что отношение к происходящему у них должно быть диаметрально противоположно отношению имажинистов, ничевоков, презентистов, экспрессионистов, ледоколистов, ваграмофлейтистов¹²⁰ и прочая, и прочая, и прочая.

Оно и является таковым: среда, их питающая, то же иная: это та группа старой и новой интеллигенции, которая ведет ответственную и натурпремированную работу, обеспечена жилищем и топливом, в услугах спекулянта не нуждается, личного запаса всяких предметов обмена не имеет и ни переселений, ни мобилизаций поэтому не боится. Она основательно погрязла в канцелярии и потому обюрократилась, и потому очень ревниво относится ко всякой критике, особенно печатной. Ее оптимизм очень искренен, и не ее вина, если он носит официальный характер. За краткостью своего довольно уединенного существования, она не успела создать культуры, как не успела создать достаточно ощутительного производства. В последней области мы еще находимся в периоде овладения продуктами капиталистического строительства и живем в них, как в реквизированном особняке. Общественный слой, о котором я говорю, еще очень тонок, неоднороден, люди его образующие принесли с собой остатки своего прежнего быта и его навыков, чувства их могут быть объединены и обобщены только в области политики. Перегруженность работой не оставляет им достаточно свободного времени для общения с людьми, а если такое и удается осуществить, то производится оно в узком и тесном кругу товарищей по работе: люди других социальных группировок слишком неприятные собеседники, да и политически опасно их к себе подпускать, — если не напакостят, то карьере повредить могут.

То обстоятельство, что мировая революция развивается с быстротой, 33 вынуждающей Р. С. Ф. С. Р. в деле своего экономического спасения рассчитывать главнейшим, а до самого недавнего времени единственным образом на собственные средства, помогает забывать, что настоящая ценность нашего государства в том, что оно является единственным участком территории мировой борьбы пролетариата, где низвержен крупный частный капитализм. Все больше забывается средняя буква нашего пентаграмматона¹²¹ и национализму представляются неожиданные возможности. О патриотизме говорить не приходится: идея государства веками смешивалась с понятием его земельной площади, и победоносная борьба за коммунистические советы ведь только еще протекала в пространстве.

Я остановился с такой подробностью на анализе изложенного социального явления, — с подробностью, которая может показаться излишней, но считал необходимым ее в виду полной неразработанности вопроса и тем несправедливым нападкам, которые за последнее время участились по адресу группы пролетарских поэтов. Нападки эти столь же несправедливы, как и не заслуженны.

Если в период первых выступлений техника пролетпоэтов и повторяла приемы Маяковского, то объяснение такому случаю легко найти в неуравновешенности структуры того общественного слоя, в котором протекала поэтическая работа этих лиц, и вызываемым подобным обстоятельством динамическим направлением формы. Надо указать и на то, что Маяковский был единственным большим поэтом, в те дни безоговорочно повернувшим на путь мировой революции вообще и на дорогу советского строительства в частности. В настоящее время поэты «кузницы»¹²² все более поворачивают в сторону изобразительных приемов символизма. Что они вынуждены быть эклектиками, кажется, достаточно ясно показано выше, но необходимость их отхода от футуризма требует некоторого пояснения.

Мы видели, как футуризм, правда, постепенно перешел из должности поэзии будущего на амплуа поэзии настоящего, к чему его привела его диалектическая антитеза символизму в отношении к миру. Я указал также и на то обстоятельство, что среда, в которой развивается поэзия интересующей нас группы литераторов, отличается замкнутостью. В силу отмеченных мной предпосылок всякого поэтического начинания у наших лириков эта замкнутость должна приобрести особенный, доходящий до агрессивности отпечаток. Так оно и есть в действительности: замкнуты не только в организационном смысле, не только в своих коллективных выступлениях, когда они избегают появляться на трибуне, обмирщенной чужими и погаными предшественниками, но и в самых выражениях своих чувств, в самом выборе тех своих треволнений, которые им приходится 34 выражать ритмически. Если наши потомки захотят составить себе картину жизни республики наших дней и обратятся для этого к писаниям пролетарских поэтов, в виду программного заявления последних об их принципиальной привязанности к действительной жизни, случится такая идиллия, перед которой Теокрит покажется Гартманом¹²³, и исследователь погрузится в глубочайшее недоумение, буде он не лишен иных источников исторической характеристики современной нам эпохи. Пролетарский поэт обязан писать оптимистические стихи во всяких обстоятельствах, ибо он окружен врагами, которые будут радоваться малейшему выражению беспокойства с его стороны. Таким образом, эта поэзия оставляет ряд чувств и ощущений современного нам поэта пролетария без воплощения: она даже и для этого слоя новой интеллигенции является недостаточно емкой, но в неискренности ее обвинить нельзя. Вместе с тем ряд ограничений, о которых пришлось упомянуть, образует своеобразное отношение к действительности, в силу которого добрая ее половина, если не больше, оказывается за пределами поэтического наблюдения или изображения. Получается положение, обратно повторяющее позицию имажинистов с компанией: другая, но вполне аналогичная форма обновленного непринятия мира. Не даром теория предпочтительности образного письма, защищаемая имажинистами, нашла своих последователей среди теоретиков пролетарской группы, не случайно также и все усиливающееся тяготение той же группы к символистической форме.

Изложенное заставляет меня видеть и в пролетарской поэтике нашего времени только поэтическую секту, не имеющую шансов сохранить свои родовые признаки ко времени создания нового литературного движения, которое возможно только при условии большего уплотнения и большей однородности тех социальных слоев, что в данное время участвуют в культуре страны. Их теперешняя структура, недостатки и болезни коренятся в тяжелых условиях нашего производства.

Чем больше усилий будет приложено всеми к созданию его подъема, тем скорей исчезнет и уродливая пришибленность, и безобразная исковерканность наследников старой городской интеллигенции, тем скорей изживется канцелярская замкнутость и бюрократическое изуверство интеллигенции новой, тем скорей появится возможность к созданию истинно жизненной и действительной поэзии, равной в своих достижениях величию поставленных нами задач и перенесенной за них борьбы.

Выполнение такой работы выходит далеко за пределы литературы вообще и поэтической критики в частности. Но та жизнь, которая создает революцию на всей поверхности земного шара, тоже переходит и уже перешла все пределы не только возможных классификаций, но и возможных предвидений. Легкомысленно поэтому было бы пробовать 35 определять характер новой поэтики. Проще и полезней сознаться в полном своем к тому бессилии. Но если мы не можем предсказывать, то мы не смеем запретить себе желания ее увидеть, и от нас, а не от кого другого, зависит возможность приблизить к себе эпоху ее осуществления. Каждый новый станок, пущенный в ход, приближает ее к нам больше, чем каждый новый сонет; каждая загоревшаяся домна делает для будущей поэзии больше, чем самая совершенная по технике или по чистоте идеологий поэма; каждое проснувшееся от спячки веретено — больший вклад в поэзию будущего, чем самый благозвучный стих.

К мыслям такого порядка нас приводит исследование любого явления современности, и если мне сейчас приходится говорить о примате станка над стихом, то только потому, что я отправлялся от стиха в моем изложении. Мы живем в настоящем, но живем будущим и мы хотим и должны стать его участниками.

К БЕСПОРЯДКУ ДНЯ. ВВЕДЕНИЕ В ПОЭТИКУ¹²⁴

1

Искусство мы находим на всех дорогах развития человека и заключаем, что по каким-то нам обычно неинтересным причинам он этого или не мог обойти или не мог без него обходиться, иначе говоря, оно было ему необходимо. Понятие необходимости заключает в себе понятие полезности, откуда с прискорбием следует вывод, что искусство принадлежит к числу явлений, говоря по-русски полезных, но варварски — утилитарных.

2

Польза искусства, вопреки утверждению некоторых, не может заключаться во внушении подлежащим человекам [так в тексте] истин христианской нравственности, ибо оно существовало во времена языческие и даже вообще безнравственные, не может она заключаться в изложении, как полагают другие, учения Карла Маркса, зане учению тому не имеется еще ста лет от роду, искусство же значительно старше; не может она заключаться, несмотря на мнение о том т. Фриче, и в проповеди классовой борьбы, яко же в первые времена человеческого общества и его однородного строения, классов не имелось. И тем не менее польза искусства существовала и существует.

3

Прежде всего, как надлежит делать всегда, занимаясь искусством, 36 наплюем в душу тем, кто полагает ею обладать: это позволит нам быть последовательными и сказать, что полезное человеку есть то, что полезно его организму и деятельности этого организма. Откуда надлежит вывести, что искусство полезно человеческому организму, помогая ему исполнять некоторые его, организма функции. Последние же, как и функции всякого живого организма, сводятся к двум главным группам: питанию и размножению, согласно чему и распределены органы человека. Непосредственной помощи от искусства и его произведений ни одна из помянутых двух групп не получит: соловья даже баснями не кормят и от статуи детей не заработать (наблюдение над чудотворными, в этом смысле иконами показывает, что дело не обходится без помощи соответствующего старца). Если же нет непосредственного воздействия, то следует искать содействия опосредованного.

4

То, что мне приходится писать четвертый параграф и я не могу ограничиться приведением простой и исчерпывающей формулы полезного действия искусства, а так же привести рационального рецепта изготовления произведения искусства, свидетельствует о недостаточной работе человеческого разума над этой задачей: с тринитротолуолом и иными пикратами¹²⁵ дело обстоит иначе. Очень грустно, конечно, но над изготовлением взрывчатых веществ человеческий разум поработал больше, чем над вопросом о полезности искусства. Печально, но факт. А факт — дело серьезное. «Тем хуже для фактов», говорила одна упрямая королевская голова, пока не стала перед фактом собственного усекновения¹²⁶. Факт же, о котором мне пришлось погрустить, очевидно, обязан своим бытием тому, что искусство лежит вне главных усилий, производимых человеческим разумом. А там, где не работает разум, действует инстинкт.

5

Инстинкт управлял большинством действий человека в гнуснейшие времена его существования. История преступного сообщества, именуемого человечеством, заключается в систематическом вытеснении инстинкта и подчинении человеческой деятельности разуму и его формулам. Так как и деятельность человека направлена к удовлетворению потребностей его организма, то ясно, что разуму пришлось работать главным образом в области сохранения целости помянутого организма, обслуживая предприятия, защищающие тело человека изнутри (питание) и снаружи (одежда, дом, загородка — распространительно). Так как в окончательном виде ни первое, ни четвертое не нашло еще своего разумного и окончательного разрешения в жизни, то человечеству простительно в области устроения второй 37 системы своих потребностей (половых) пробавляться инстинктом, экономя разум для наиболее важного дела: всякому известно, что голодный плохо размножается и стойкого потомства не дает. В области половой разум до сего времени имел возможность производить только вылазки и наскоки — это и есть территория в стороне от его больших дорог. На ней валяется в том числе и вопрос об утилитарности искусства.

6

В пределах данного исторически существующего общества условия добывания пищи и ее выбора нормированы законами. Закон есть писанный разум и разум написавшею. Пишет законы экономически и политически господствующий класс (иногда бывает невязка [так в тексте] в двух эпитетах, но революция ставит дело на место). Вот оне [так в тексте] формулы! Это не об искусстве писать. Продолжаю. Если человек, живущий в пределах разумно построенного общества, не желает в пределах указанных ему писанным разумом действовать по нормам, этим разумом установленным, он становится опасен для помянутого общества, в тягость себе и другим. Общество вынуждено его уговорить разумными доводами, если это не помогает, оно вынуждено ограничить его волю, если этого нельзя сделать, оно вынуждено его убить. Происходит это с людьми, у которых правильность условий питания нарушена — благодаря причинам внешним и внутренним.

7

К причинам внутренним надо отнести половую неудовлетворенность и она то является наиболее трудно уследимой, оставаясь, вместе с тем наиболее трудно устранимой, даже при обнаружении. Если человеку нечего есть от безработицы, делу можно помочь. Если организм человека плохо питается, потому что его пищеварительный аппарат подпортился, известно более или менее, как его починить, но если питание того же организма нарушено благодаря расстройству эндокрии половых желез, а она расстроилась благодаря неправильному отправлению организмом половых функций, вследствие неправильного выбора объекта влечения, то дело труднее. Такой человек становится тем не менее в тягость себе и другим, опасен для вышеупомянутого общества, не желает действовать в пределах указанных ему писанным разумом, и его надлежит уговорить сперва доводами… какими, спрашивается? Разумных в этой области нет.

8

Воспитатели подрастающего поколения! Отцы, запрещающие дочерям путаться с негодяями, матери, открывающие дочерям глаза на мерзавцев, 38 юноши, стреляющиеся из рогатки, и вы, бедные девушки, отравившиеся зубным порошком — я призываю вас в свидетели того, что благоразумных доводов и рациональных уговоров не существует! Увы, это область давно опороченного руководителя, давно упраздненного в иных, более первостепенных районах деятельности (как бы его не защищали все Гершензоны¹²⁷) первостепенного инстинкта. И если девятые этажи домов все еще находятся в ведении жилищных бюро, а не бюро похоронных процессий, если мосты никто еще не предложил перечислить из ведения НКПС в заведование Наркомздрава, яхт клубы существуют автономно от обществ спасения на водах и серная кислота не считается предметом первой необходимости, а разум докопался до явления эндокрии половых желез немного лет тому назад, то причиной всему этому благополучию — издавна выработанная человеком способность инстинктивной координации своих чувств путем изживания их требований в построении их условного подобия, откуда уже начинаются границы искусства.

9

Начинается оно не только инстинктивно (подсознательно), но прямо таки бессознательно: сон — простейшая объективация не проявленного чувства. Вторая ступень: попытка запомнить сон в логической последовательности — это уже построение модели выраженной группы чувств. Остается придать сну словесную форму, сложить рассказ — построена стройная модель. Здесь начинается территория вымысла. Приехали!

10

Осмотримся. Модель может быть стройкой, т. е. стоять, и прочной, т. е. не разваливаться от прикосновения (к сведению многих конструктивистов). Прочность модели чувств определяется качеством и сроком ее воздействия. Искусство имеет дело с моделями испытанной прочности: сумма воздействий трагедий Софокла на протяжении существования его текста больше такой же суммы воздействия картин Ярошенко, хотя современники обнародования моделей и были другого мнения.

11

Построение модели доступно и практикуется всеми. Построение стойкой модели чувств доступно меньшему числу лиц. Построение прочной модели — совсем небольшому количеству человек. И это в то время, когда постройка моста (модели разумного рассуждения) может быть доступна любому грамотному человеку. Происходит это потому, что модели чувств строятся еще инстинктивно, самое их назначение спорно, рецепта и формулы нет.

39 12

Человек, построивший плохой мост, затем провалившийся, вынужден ездить по мосту, который не проваливается и построен другим человеком. Человек, сладивший нестойкую модель своих чувств, вынужден изживать их в стойкой или прочной модели, построенной другим человеком. В этом изживании — польза искусства. Полезное действие данной модели — утилитарность произведения искусства.

13

Всякое действие или совокупность действий, имеющие своим предметом чувства человека, называются действиями эстетическими. Провизор, прибавляющий сладкое вещество в микстуру, хирург, втыкающий булавку в спинной хребет пациента (для анестезии его), мать, шлепающая ребенка, художник, пишущий картину, или композитор, составляющий партитуру, совершают поступки эстетического порядка. Изыскание разумных законов наиболее выгодного воздействия того или иного эстетического поступка или последовательности таких поступков на чувства человека составляет предмет научной дисциплины, называемой эстетикой. Она еще не построена.

14

Человека, строящего стойкие модели чувств, принято называть по-русски художником или артистом. Когда он и его друзья построили много таких моделей, они начинают думать, что они инстинктивно установили законы наибольшей полезной работы модели, полагая их в том, что лучше всего воздействует на чувства построителей и воспринимателей данного времени и данной отрасли искусства. Такое инстинктивно отвлеченное наблюдение, если ему придается вид разумного обоснования, называется каноном. И художники и каноны бывают разные.

15

Кроме художников каноны устанавливают еще и люди, не способные ни к построению стойких моделей чувств, ни к построенью моделей разумного рассуждения. Они обычно находятся около вышеуказанных людей и подсматривают. Затем придают подобие разумного изложения подсмотренному или подслушанному, чем добывают себе средства пропитания. Поэт Маяковский предложил называть таких людей — коганами¹²⁸.

16

Обоснование оценки произведения искусства на основании инстинктивно 40 установленного критерия (канона) называется эстетизмом, а люди, руководящиеся таким правилом — эстетами. Так как эти правила бывают разные, то и эстетизмы тоже бывают разные.

17

В начале прошлого века за канон принимали красоту. К середине века было установлено, что красота — понятие инстинктивное, т. е. не содержащее разумного определения. Тогда каноном стали считать действительно существующее, но так как оно и без того имелось в распоряжении чувств, подлежащих обработке, не удовлетворяя их, то к критерию пришлось прибавить необходимость толкования наблюденных предметов, до и во время их изображения.

Критерий переместился в область толкования, и канон был спасен — толкование политически-прогрессивное у передвижников (для краткости [пропуск в машинописи и в тексте журнальной публикации] только пластике), потом политически реакционное (Мир искусства), потом мистическое (Золотое Руно), потом архаическое (Бубновый Валет), потом геометрическое (кубизм). После этого установился новый канон и новый эстетизм: изображать не предметы, а инстинктивные построения (беспредметность) или инстинктивные принципы инстинктивных построений (конструктивизм).

18

Инстинктивное построение канона инстинктивно воспроизводит классовую идеологию построителя. Отвлеченный канон, инстинктивно установленный во времена господства капитализма, естественно становился самодовлеющей ценностью, т. е. обращался в фетиш. В настоящее время художники и их паразиты в большей части люди деклассированные, поэтому они, если не принимают еще идеологию господствующего класса, продолжают строить каноны и обращают их в фетиши.

19

Канон самодовлеющей вещи¹²⁹ есть по существу вариация хорошо известного явления, называемого «товарным фетишизмом», канон самодовлеющего изобретательства выдвинут группой анархистов универсалистов, что избавляет от необходимости его характеризовать, канон «современного американизма» (приводящий к эстетизму железобетона) обязан своим происхождением географическому месту, локализуются упования уцелевшей российской буржуазии, — все эти учения ничего общего не имеют с наукой эстетикой и в основе своей являются глубоко реакционными. Какие бы резоны ни приводил Гершензон, как бы ни флоресцировал 41 Флоренский, как бы ни фырчал Фриче, как бы ни брыкался Брик, как бы не разрывался Арватов — они никогда из этого болота не выбьются, потому что все они коганы.

20

«… самый плохой архитектор от наилучшей пчелы отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в голове. В конце процесса труда получается результат, который уже перед началом этого процесса имелся идеально, т. е. в представлении работника» (Капитал, т. 1)¹³⁰.

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГРУППА КОНСТРУКТИВИСТОВ (ЛЦК)
ДОКУМЕНТЫ

ПЕВЦЫ РЕВОЛЮЦИИ¹³¹

Мне всегда казался характерным тот факт, что история сохранила нам хотя бы каких-нибудь анекдотических данных о жизни великих эпиков прошлого. Возражение, что подлинные инициаторы эпических поэм вообще неизвестны, что Гомер лицо вымышленное, что автор Кудрун¹³², романсов о Сиде¹³³, былин об Илье Муромце и подвигах Кухулина¹³⁴ — неизвестен — только свидетельствует о малом интересе слушателей к личности первого сказителя данного эпоса. Орфей¹³⁵ лицо не менее мифическое, чем Гомер, но его сказочную биографию мы знаем, мы знаем и историю Марсия¹³⁶, хотя не имеем понятия о его творчестве — этот лирический неудачник представляется нам редким образцом поэта, известного своей смертью, но совершенно не заинтересовавшего потомство своими произведениями. Стоит ли умножать примеры? Поминать Ивика, Амфиона, Ариона¹³⁷и многих других? От Алкея и Сафо¹³⁸, от Архилоха¹³⁹ до наших дней дошли жалкие отрывки — биографические данные о них во много раз многословней их литературного наследия. Лирически поэт всегда интересовал современников своей личностью и она во мнении потомства являлась, по-видимому не меньшей ценностью, чем литературная ее проекция.

Поэтому, говоря о лирических поэтах нашего времени без обращения к личности их обойтись нельзя. Это, конечно, противоречит добрым нравам литературного безличия и обезличения, идет в разрез с правилами примитивной корректности и является грубейшим вторжением в неприятные для критики области. Вообразите, если вам в обществе предложат раздеться и начнут стучать костяшкой по спине — неприлично. И однако, исследовать 42 ваш организм, не прибегая к таким некорректным методам обращения — нельзя. Исследовать искусство лирического поэта приходится тоже путем выслушивания и просвечивания. Да проститься мне личное вторжение в существование тех двух поэтов, которые сейчас соревнуются в звании певца нашей революции.

Я не стал бы делать попытки вмешаться в спор, который сейчас еще не кончен и разделил читателей и слушателей на две половины хора, не находящие еще возможности остановить развитие своих антистроф и произнести эпод¹⁴⁰, если бы мне не довелось встречаться с обоими, слышать их голос, видеть их лица [пропуск в машинописи] писать о них.

Являйся они для меня только первой строчкой заглавного листа своих книг или последней строчкой текста, напечатанного в колонках газетного набора, автотипией вклеенной в томик полного собрания стихов или рисунком лица между буквами обложки сборника их поэм. Меня не смущает, что встреч с одним из них было мало.

[пропуск в машинописи] <…> я видел Демьяна Бедного, кажется два раза, а может быть и один. Это было в одном из номеров Первого дома Советов, в комнате, где две пишущие машинки сиротливо окутывались высокими стенами, затянутыми розовым штофом, в 1918 году, летом Демьян Бедный только что выпустил листовое собрание своих сатирических вещей под названием «Земля Обетованная»¹⁴¹ и принес для печати новый цикл с многочисленными цитатами из пророков. Он говорил, не для меня, но, обращаясь ко мне с тем, как трудно пользоваться библейскими мотивами и как внимательно надо вникать в этот источник для возможности его использования.

В числе литературы, которую мне пришлось везти тогда на Урал¹⁴², оказалась книжка Д. Бедного, о которой я говорил. Читая ее в давке тогдашнего заселенного вагона, я добрался до последней странички и обнаружил там четырехстопные ямбы, не имевшие видимой связи с агитационным раешником¹⁴³, дававшим современную параллель Моисея и Адада¹⁴⁴. По мнится последняя поэма говорила о свежем утре, зеленой траве, голубом небе — вообще о хорошей погоде. В сборник она примостилась контрабандой, но автору напечатать ее было совершенно необходимо. Ею он переводил дух от полемики, в ней он давал исход своему подавленному очередными задачами лиризму. Агитация Д. Бедного стоила ему много — жертвы лирической свободы, самой тяжкой жертвы, какую способен понести поэт. Сознавая себя неспособным на такой поступок, я, естественно, испытывал чувства, возникающие в нас при обнаружении чужого над собой нравственного превосходства. Утешиться мне тем, что Демьян Бедный перестал быть поэтом, удалился из литературы, мне не удалось.

Осенью того же года на одном официальном созванном совещании литераторов, 43 имевшем своей целью положить начало организации, принявшей впоследствии форму и имя Государственного издательства, большой литератор, к которому вскоре после открытия заседания перешло председательствование, не нашел лучшего способа каптировать беневоленцию¹⁴⁵ своей аудитории, как сетовать о типографском засилии Демьяна Бедного, в то время, якобы представлявшего единственного из печатавшихся беллетристов. Сочувствие аудитории докладчику, глубокое отвращение, вызванное в ней моими скромными возражениями и страстность полученного мной отпора отняли у меня последнюю возможность думать, что Д. Бедный находится вне литературы. Более того — мне стало совершенно очевидно, что этот лирик является наиболее живым выразителем тех сторон современности, которые тогда с такой неохотой воспринимались представителями нашей словесности, собранными в кавалерском корпусе Кремлевского дворца. Гнев академиков всегда свидетельствовал о свежести и новизне творчества ненавидимого автора, ненависть литератора может быть истинно развита только против литератора же. Степень его значимости может в таком случае точно измеряться степенью этой ненависти. Литературное значение Демьяна Бедного, тогда, помню, представлялось мне подавляющим.

Маяковского не было на этом совещании. Кажется, его тогда вообще не было в Москве. Я видел его потом и много раз. Я знал подробности о его жизни, слыхал еще очень давно, году в двенадцатом о нем. Маяковский тогда еще не печатался. Я встречал людей, бывших свидетелями его литературного развития, слушал отзывы его недоброжелателей, воспоминания женщин с которыми он был близок и мужчин с которыми он играл в карты. Мне довелось по его просьбе давать ему советы в некоторых жизненных затруднениях и разрешать как-то щекотливый вопрос о целесообразности немедленного заушения одного долговязого франта, обязанного моему совету сохранением привлекательности своего профиля. Мне невозможно и сейчас, отказаться от того обаяния, которое свойственно личности В. В. Маяковского, от впечатления той грузно и спокойно залегшей нежности и укрощенной грусти, которая пленяет всякого, хотя бы поверхностно ощутившего ее собеседника или мельком отметившего это явление наблюдателя. Это признание кажется мне гарантией моей критической беспристрастности¹⁴⁶.

В разборе современных нам литературных явлений эту беспристрастность вообще трудновато сохранять. Попытки выйти из этого затруднения путем ухода в объективный критерий приводят к торжеству теории, положенной в основание этого критерия, но уводят критика в сторону от непосредственного объекта его внимания. Коган и Фриче дают блестящий пример весьма искусного изложения марксова тезиса о базисе и надстройке, 44 независимо от того пишут ли они о Рабле или о Метерлинке. В те времена, когда за открытое изложение Маркса, излагателя низлагали с занимавшейся им кафедры и ссылали в столь отдаленные местности, такой критический метод был весьма полезен, но в годы процветания Института Маркса и Энгельса «Коммунистической» Академий и Университетов в значительной мере потерял свое оправдание. Истина о базисе и надстройке стала уже аподиктической¹⁴⁷, подкреплять ее еще новыми примерами, пожалуй, и непочтительно.

Метод психиатрической критики, сводящийся к обнаружению в писателе того или иного невроза и исходящий из предпосылки явной ненормальности чудака, занимающегося писанием стихов, приводит к неизбежному определению номенклатуры его болезни с явным намерением оберечь общество от такого опасного члена его. Пушкина можно было бы вылечить: он перестал бы стихи писать и стал бы исправным камер юнкером, не хуже других. В обоих случаях, однако остается неясным, почему именно Пушкин занял такое исключительное место в надстройке, а не занял его Тепляков¹⁴⁸ и почему именно психоз Пушкина, а не Кукольника до сих пор привлекает внимание читателей и поэтов. Что объективный критерий в приведенных разновидностях, проходя мимо поэта и поэзии, в сущности, совпадает, видно из аналогичности критической оценки. Если Баженов¹⁴⁹ или Чиж¹⁵⁰ готовы вылечить Пушкина от поэзии, то Коган публично признается, что, осуждая Брюсова на всем протяжении литературной деятельности за писание стихов, он, Коган, произносит поминальную речь этому поэту за то, что Брюсов никогда не опаздывал на заседания в Наркомпросе и помнил наизусть циркуляры этого учреждения. Критика этого рода в наше время несколько заблудилась — переменив свой объект, занявшись, скажем вопросами воспитания будущих совслужащих и рационализацией канцелярского делопроизводства на основах НОТ она могла бы принести значительно большую пользу.

Вообще общеобязательность какого-нибудь определения только заставляет заново пересматривать предметы, находящиеся под небесной твердью этого определения. Если все в мире есть стилистический прием, как полагает Шкловский¹⁵¹, то чем отличается стилистический прием, именуемый Тэн¹⁵², от стилистического приема, именуемого Шкловский и который из них рациональней? Если, по мнению профессора Ермакова¹⁵³, всякая поэзия есть результат анальной или уретральной эротики, подкрепленных действием эдиповского комплекса, то почему поэзия Батюшкова имеет один вид и один круг воздействия, а поэзия Пушкина другой? На это защитники объективного критерия могут ответить только одно: нам важен наш критерий сам по себе, нам нравится повторять его до потери сознания, как дьячок повторяет свое «помелосподи», а до повода произнесения 45 нашей формулы ни нам дела нет, да и вам быть не должно.

Так критика становится лирикой и лирикой самой примитивной. Лирикой ботокудов¹⁵⁴ и шаманением остяков. Не попробовать ли просто лирически оценить современных лириков, в формах более откровенных и более близких нашему чувству?

Это тем более оправдывается в пределах данного писания, что оба названные мной современные поэта явно открыто соперничают в вопросе близости своей к явлению, покрывающему все наши существования — к революции.

Те, кто хотел бы особенно подчеркнуть и прикрепить свое очарование поэмами Маяковского, охотно утверждают, что революция производственных отношений, создание нового общества и нового базиса для идеологической надстройки естественно приводит к созданию и новых лирических оформлений чувства. Такая новизна изложения свойственна поэзии Маяковского по существу революционна, стало быть, Маяковский — певец революции.

Люди, высказывающие такого рода суждения, обычно с большою охотой повторяют суждение о традиционности поэзии Демьяна Бедного, выводя из них заключение об отсталости его поэтического метода, об эпигонстве его поэтики, о ее естественном в таком случае бесплодии и временности ее значения. По мнению таких лиц — Демьян Бедный является только стихотворным фельетонистом, подобным какому-нибудь Лоло или Дону-Аминаду, за разницей предмета, излагаемого в рифмованных строчках газетного материала им поставляемого.

Я представляю читателю произвести обратное построение этого суждения: оно настолько симметрично, что затруднений подобная операция не вызовет. Более целесообразным будет проверить правильность характера отправных посылок приведенной формулировки, более интересным будет, мне кажется, найти исходный пункт того конфликта, которым порождается лиризм каждого из названных мной поэтов и разобраться в их личной трагедии ибо, где конфликт, там и трагедия, что по-русски значит — козлогласия. Поэтом является тот, кто в момент лирического конфликта не кричит козлом, а поет человеческим голосом.

Маяковский, при всем своем презрении к старине, любит говорить о пении, хотя я никогда не слыхал его поющим. Стихи свои он декламирует и, кажется, выступая даже с певуном Игорем Северянином не соблазнился модной тогда манерой исполнения эстрадных поэтов.

Тебя пою — некрашеную, рыжую (Флейта)
Вижу миллионы, миллионы пою (150 мил[лионов])
Где бы не умер, умру, поя (Про это)¹⁵⁵.

В последней цитате странная оговорка, поэт видимо спутал два глагола: 46 петь и поить. Вряд ли это свидетельствует о его большом знакомстве с пением. Глагол петь для него остаток традиции клочок «высокого стиля», появляющегося в патетический момент, нечто вроде машинально совершаемого крестного знамения у давно позабывшего все молитвы крестьянина или «слава Богу» в словаре оратора-атеиста. Но понятие песни, как лирики и свободного оформления задавленного чувства, как показывает патетика тех же цитат для него крайне дорого. На протяжении многих лет, в произведениях отделенных многими потрясающими событиями, это понятие неизменно возникает в кульминационных пунктах его изложения — лиризм Маяковского выращивает формулу песни и, дойдя до этого определения, начинает свое ниспадение. К песне двигалась лирика Маяковского до войны и до революции. В этом своем стремлении она опиралась на сильную и высокую страсть, на испытанную многими годами привязанность к женщине. На этом пути выработался стиль Маяковского, легко различимый среди всех русских лириков, создалась систематическая постройка гиперболы, являвшейся до того проходящим украшением протасиса¹⁵⁶ похвальных слов. Гипербола, обращенная к образованию метафоры, а все в целом служившее изображению страдания неразделенной любви, этому извечному мотиву и стимулу сентиментального лиризма на людей воспитанных изысканным стилем символо-акмеизма производила огорошивающее впечатление. Смутно вставал вопрос о несоответствии приема с поводом его применения, но предшествовавшее развитие темы, постоянный гимн величию полового влечения к единственной в мире ценности — страсти, достаточно подготовил публику к эксцессам Маяковского в трактовке его привычной темы. Так образовывался стиль Маяковского. Он всецело вытекал из методов и оформился до войны, а тем более до революции.

Скажу больше — лучшие произведения Маяковского: Облако и Флейта¹⁵⁷были написаны до Революции и проникнуты полнейшим его центризмом. В них, правда имеются ссылки на развертывающуюся трагедию войны, но эти обращения к действительности являются материалом для метафорического возвеличения любовных огорчений поэта. Бедствия короля Альберта¹⁵⁸, агония пассажиров Лузитании¹⁵⁹ страдания окопников — ничто по сравнению с любовными муками Маяковского. Вряд ли когда солепсизм находил более ослепительное выражение.

В поэме «Облако» есть место, часто приводимое, как свидетельство революционной зоркости нашего поэта. В нем говорится о революции, которая должна произойти в шестнадцатый год. Дата эта имеется только в послереволюционных изданиях, первое издание имеет в тексте просто: «который-то год». Ссылка на цензурное искажение стиха не вполне убедительна: иные цензурованные стихи этого же издания так и оставлены незаполненными (многоточия и линейки). Можно с достаточным основанием 47 предполагать, что пророчество это, как и все иные предсказания сделано задним числом¹⁶⁰. Но будь оно даже и в первоначальном тексте рукописи, истинная его революционность вскрывается контекстом.

Революция, провиденная тогда поэтом, не имеет ничего общего по заданиям своим с той революцией, которая произошла в действительности. Революция «Облака» имеет своим заданием свести за Маяковского счеты с публикой оказавшей скверный прием декламации нашего лирика («Голгофы аудиторий Петрограда, Москвы, Одессы, и Киева»¹⁶¹), «обсмеянного, как длинный скабрезный анекдот» — пусть земле под ножами припомнится, кого хотела опошлить!

Мне кажется, что приведенного достаточно для возражения тем лицам, которые возлагают на революцию ответственность за формальные особенности стиля Маяковского. Революция наша в этом стиле не повинна, не она создала его, и не ее призывал поэт. Искусство его довоенное, старое.

Верно однако, что он, не колеблясь, отдал его революции. Произошло это, кажется мне, не только потому, что в поэте жили надежды на революционное возмездие освиставшей его публике. К семнадцатому году Маяковский уже входил достаточно явственно в отечественную литературу, на него продолжали коситься, но все более и более начинали признавать. Да и «Облако» было написано в порывах такой ранней молодости, которая давно уже и у всех лириков всегда давала пищу символам всяческой скоротечности. Революция была дорога и желанна поэту, потому что она потрясла и покорила его любимую стихию — улицу.

Характернейшим для поэзии Маяковского является его органическая связь не с городом в целом, не с его центральными кварталами (большинство символистов), не с рабочими кварталами современных столиц (Жан Риктю), а именно с улицами, с уличной толпой вообще. Улица была тем героем мстителем, о безликости которой сетовал молодой поэт, к уличной публике обращался он с призывом отмстить за него революцией:

Выньте, гулящие руки из брюк (вон они «революционеры»!)
берите камень, нож или бомбу…

Следующая затем парафраза монолога Мармеладова¹⁶² обращена по-видимому к «гулящему» люмпен-пролетариату — классовая ориентация поэта конечно не яснее истории мидян¹⁶³, но авторитет улицы несомненен. Улица оказалась во власти пролетарской революции. Овладев предметом внимания поэта, революция овладела и самим поэтом со всей его лирикой.

Тогда то началось создание революционного стиля Маяковского. Создавался он с крайней простотой. Вместо «накрашенная, рыжая ты!» всюду проставлялась — революция. Гиперболизм построения, составивший уже и ранее основу стиля Маяковского, остался в полной неприкосновенности. Но гипербола, казавшейся не вполне уместным средством для изображения 48 интимной влюбленности теперь, в приложении к революции и ее событиям, пришлась ко двору, вернее вернулась на старое место — в область высокого парения и лирического беспорядка оды. Державинский богатырь¹⁶⁴, бросавший рукою башни за облако заставлявший трещать горы под своей поступью, а воды вскипать от своего прикосновения возродился в гиперболе Маяковского. Так началась любовь лирики Маяковского и революции.

Измены нет — любовь одна! — как сказали Гиппиус и Зигмунд Фрейд. Любовь нашего лирика к революции, если по стихам судить о ней, была не менее мучительной, чем его любовь к героине «Флейты». Стихи Маяковского о революции проникнуты все тем же напряжением, ищущим песенного исхода и его не находящего. Истерия густым цветом растягивается по его поверхности, и поэт торжествующей революции возникает из своих произведений в образе гонимого страдальца. Голгофа его не кончилась, хотя аудитория давно перестала ему свистать, она даже сделала его своим любимцем — ни один поэт на нашей земле не слышал себе столь громких и столь дружных аплодисментов. Состав этой аудитории казалось бы не оставляет поэту желать лучшего — его любимая улица почти целиком заполняет многоярусную аудиторию Политехнического музея — откуда же грусть? Поэту улицы мало улицы.

Впервые он стал заботиться о классовом составе своей аудитории. Он идет со своими стихами на митинг. Организует свои чтения перед делегатами профсоюзов, собирает анкеты, коллекционирует резолюции и приходит в неописуемую ярость, если анонимные анкеты предполагаются подписанными совбарышнями, его поклонницами. Он спорит и доказывает. Он хочет быть признанным пролетарским поэтом. Он желает признания за собой этого титула со стороны старых борцов революции. Он терпит неудачу.

Тщетно столбцы советских и партийных газет заполняются стихами Маяковского, тщетно книги его печатаются во всех разновидностях Госиздата — Маяковский не может не чувствовать, что чужда его лирика чувствам его издателей, что старый революционер отворачивается от поэтического беспорядка его гипербол. И воспевая торжество революции Маяковский так же страдает, как страдал герой его поэмы «Человек», целуя губы, протянутые ему любимой, но чужой женщиной.

Личный момент революционной лирики Маяковского особенно явственно проявляется его повествовательными попытками. Как и его учителя-символисты, он не владеет фабулой. И дореволюционные его поэмы излагали ее в крайне скомканном виде — лирическое построение на каждой странице разрывало и мяло построение повествовательное, способное вообще быть изложенным в нескольких строчках. Революцию Маяковский прожил 49 в канцелярии мастерских телеграфного агентства¹⁶⁵. Свидетелями событий, которые он излагает к прославлению их он лично не наблюдал [так в тексте]. Отсюда — зависимость его изложения, отсюда запоздалость его суждений. Революционные поэмы Маяковского строятся вокруг данных информационного отдела газеты и повторяют суждения ее передовых статей. Своего мнения, своего события Маяковскому не удается найти. Он надевает на готовый материал свою гиперболу и в таком виде выносит его на улицу.

Хорошо брошенным в гильотины пасть [строчка зачеркнута]
Хорошо, когда брошенный в зубы эшафоту,
Крикнуть — «пейте какао Ван-Гутена!» (Облако)¹⁶⁶.
Нигде кроме, как в Моссельпроме! (1923)¹⁶⁷.

Мы подходим к тайне революционного стиля Маяковского — это стиль рекламы. Маяковскому очень хотелось петь революцию — он только ее рекламирует. Но стиль рекламы — стиль капитализма. Его можно приспособить к надобностям революции, и такое приспособление может быть вызвано революцией, но самый стиль останется стилем дореволюционным. Какие слова ни пиши на щитках сандвича — человек сандвич не станет знаменосцем, хотя найдутся люди, утверждающие, что сандвич современнее знамени. Ассоциативный элемент силен — символ борьбы неизменно остается привлекательнее символа наживы. Реклама не дает песни. Много раз делались попытки положить на музыку стихи Маяковского — неудача этих попыток известна. Много раз вузовская молодежь пыталась демонстрировать со стихами Маяковского — коллективная декламация получалась, но никому в голову не приходила мысль запеть этот текст. Певцом революции Маяковский не стал и не станет.

Молодые пролетарские поэты в начале своей деятельности пробовали усвоить стиль Маяковского в своем изложении. Теперь, поскольку могу судить, эти попытки оставлены. Гипербола Маяковского оказалась, по-видимому, слишком индивидуальным приемом и развиться в стиль не может. Да наше время уже не удовлетворяется более или менее беспредметным лиризмом. Повествовательный элемент все отчетливей пробивается в современную поэзию — творчество поэтов Октября обещало развитие этого фактора в новый стилистический метод. Роман Сельвинского¹⁶⁸ опередил медленность этой Эволюции и, кажется, определил собой ближайший этап форсированного развития нашей поэзии.

Естественное ее развитие имеет своим источником и работу другого нашего современника. Ее все растущее влияние имеет свои причины, подлежащие изучению более необходимому, чем уже уходящая, прекрасная, но старозаветная лирика Маяковского, исчерпанная уже до конца как и его личным творчеством, так и восприимчивостью внимательных к нему поэтов.

50 На примере Маяковского мы уже видели, насколько субъективно бывает ощущение новизны формы и насколько неосторожны построенные на таком ощущении выводы. Убежденность в строгой приверженности Демьяна Бедного к традициям русских поэтов XIX века, по-моему, покоится на явном недоразумении. Помимо того, что некрасовский четный восьмисложник с дактилическим окончанием нерифмованного стиха¹⁶⁹ встречается только в одной поэме Д. Бедного, а стало быть не может быть признан для него с основной манерой письма, в равной мере и основанием для сближения автора поэмы «Про землю, про волю»¹⁷⁰ со стилем поэта «Кому на Руси жить хорошо», недостаточно обоснованными надо считать и попытки вывести поэтику Д. Бедного из частушки: частушек Д. Бедный написал гораздо меньше, чем басен или поэм, изложенных так называемом раешником (входить в метрическое разбирательство этого термина — дело для меня весьма интересное, но читателю полагаю нелюбопытное). Именно сатира басни и сатира раешника являются наиболее постоянной манерой изложения нашего современника, они и определяют его стиль, говоря формально.

Традиционность их достаточно сомнительна. Именно в XIX веке обрывается басенная традиция, а раешник в нашей литературе как разработанная форма поэзии вовсе не изменялся. Поскольку новым считают давно забытое — басня, как постоянный тип изложения для нас имеет все права считаться новшеством, а литературный раешник таким новшеством является и без упомянутой предпосылки. Могут возразить, что свою манеру письма Д. Бедный вырабатывал и до войны и до революции, относя его на этом основании к дореволюционному стилю нашей литературы. Такая точка зрения слишком много раз служила отправлением критики, чтоб на ней не было соблазнительно задержаться.

Прежде всего она покоится на обывательском представлении о революции, как о кратковременном вооруженном столкновении, приводящем к перевороту и пронунциаменто¹⁷¹. В действительности пронунциаменто это является результатом весьма длительной подготовки и работа по этой под готовке не менее революция, чем последующая ее уличная пальба со всеми ее оптическими и слуховыми эффектами. Внеся такую поправку в отправное определение, мы, во-первых, увидим, что творчество Д. Бедного воз никло и протекало в пределах нашей революции, ни на одно мгновение ее не покидало и ею же создано. Поскольку этого не было с другими нашими поэтами, необходимо признать за Д. Бедным исключительное право именоваться поэтом революции, а поскольку наша эра [стала] новой именно благодаря покрывающей ее революции, постольку и поэзия Д. Бедного должна быть новой. Вопрос, таким образом, несколько изменятся и предшествующая оценка, приведенная мной, принимает уже не 51 форму утверждения, а форму проблемы: «Является ли творчество Д. Бедного творчеством поэтическим или в чем его революционная новизна?» Попробую ответить с начала на вторую половину вопроса — традиционная оценка с нее начинает.

Еще подписывая свои стихи именем Е. Придворова, поэт обнаружил свою связанность с политическими темами. В тогдашних его стихотворениях, писанных в годы глубочайшей реакции, в моменты наиболее кровожадного торжества царизма имеется материал, развитие которого имело все шансы создать патетику протеста не уступавшую по напряженности стилю Гюго или того же Маяковского. Этого, однако, не случилось с Д. Бедным. Даже протестуя, даже обличая, даже пользуясь жестоким оружием сарказма, наш поэт не чувствует себя равным, а тем более слабейшим того, что он обличает. Отсюда отсутствие пафоса (страдания) и тон превосходства над предметом обличил. Личное ли это свойство или свойство темы? Но темой Д. Бедного бывал и Ленский расстрел. Будь этот [пропуск в машинописи] высокомерием личности, ставящей себя в центр мироздания — мы имели бы конфликт воображаемого величия и действительности, это величие унижающей. Мы имели бы Маяковского, Барбье, Архилоха. Стиль Д. Бедного вызван не предметом изложения и не его личностью, он вызван отношением к предмету, которое обусловлено некоторым фактором, подчиняющим себе личность поэта. Этим фактором является характер той революции, участником какой был Д. Бедный.

Будучи революцией пролетарской и отчетливо формулируя свой классовый характер, революция эта не могла считаться побежденной теми или иными неудачами. Революционер индивидуалист может ощущать поражение своего предприятия, как поражения всего дела: его борьба протекает на протяжении его жизни, если торжество его дела в этих пределах невозможно: поражение налицо. Здесь начинается и мировая скорбь, и космическая патетика и прочие декламационные атрибуты революционной романтики. Но пролетариат в целом побежден не может быть, так по самому его свойству он будет бороться пока существует и противники его истребить не могут, так как без него они не могут существовать; он же может истребить своих противников, так как для его существования они вовсе не необходимы. Грабитель не может существовать без ограбляемого, ограбляемому совсем не нужен грабитель.

Поэтому в пределах революции пролетарской угнетение и кровавые неудачи являлись только свидетельствами <дальней>шей напряженности борьбы, то есть приближением ее решительных моментов или, что то ж, — близости торжества революции.

Преувеличивать силы своих противников в такой обстановке никому 52 не придет в голову. Гипербола, утешающая в несчастии поражения (я побежден, потому что мой противник могуч до невероятия) — неуместна и невозможна. Мы должны иметь явление обратное: победа противника — его жалкое заблуждение, за которое он скоро будет расплачиваться, совершаемые им низости вдвойне гадки, потому что бессмысленны и падут на него же. Такой противник вызывает к себе не страх, а призрение.

Вот причина естественности и простоты юмора Д. Бедного, легкости его стиля и приятности его выговора, свойств до того неизвестных нашей обличительной и вообще политической поэзии. В этом настоящая новизна стиля Д. Бедного, новизна оставляющая далеко позади себя новшества стихосложения раешника.

Технические новшества вещь легко усвояемая — новизну поэзии они не определяют. Материалом поэзии является не слово, а мотивы поэтической потребности, выбирающей своим орудием слова и обуславливающей выбор тех, а не иных речений.

Новизна поэтического приема Д. Бедного явилась результатом небывалой до него в нашей поэзии поэтической ориентацией. Демьян Бедный так же нов, как наша пролетарская революция. Он самый новый из наших поэтов.

Новизна поэтического метода обычно склонна заставлять рутинеров выражать сомнение в поэтичности новизны. Борис Годунов и Песни Западных Славян¹⁷² критикой этого рода были объявлены произведениями не стихотворными, лермонтовские элегии оскорбляли современников своим «прозаизмом», умножать примеров не буду.

По своим первым опытам Д. Бедный показывает, что интересы тогдашней разработки четного восьмисложника ему не были чужды. Он широко пользуется модной по тому времени и пропагандированной символистами техникой пеонизации¹⁷³, многие современные его стихи написанные восьмисложником нечетного ударения обнаруживают в нем внимательного читателя Брюсова:

В жаркой битве, в стычке мелкой,
Средь строительных лесов,
Жадно мы следим за стрелкой
Исторических весов¹⁷⁴.

Ничто, по-видимому, не мешало Д. Бедному оставаться в пределах традиционной поэтики. Тогда никто бы не смел спорить о его праве на звание «поэта». Ему стоило только остаться в пределах форм, установленных поэзией личного переживания. Последнее заманчиво для каждого поэта и всякому понятно, что отказ от приятного лично и общеодобренного метода не может быть легким. Для того, что б его осуществить, нужны сильные побудительные причины и достаточно уважительные 53 основания. Целесообразность жертвы обнаруживается ее результатом.

Дело создания поэзии рабочих есть дело рук самих рабочих. Дело создания поэзии революции есть дело рук революционеров. Демьян Бедный, старый большевик, сделал поэзию своей партийной работой и одновременно заложил основание развитию литературы рабочих, получивших путем революции возможность культурного своего строительства.

В начале всякой литературы мы видим басню, сатиру и обличительную эпиграмму. Архилох и Феокрит предшествовали аэдам¹⁷⁵ и лирикам. Поэзия современного русского языка, поэзия XVIII и XIX веков начались с сатиры и басни. К сатире и басне должен обратиться тот, кто желает начать собой новый культурный период словесности, если ему становится ясной его необходимость. Д. Бедному было бы гораздо легче допевать личную или обличительную (Некрасов, Якубович) песню, чем создавать свои сатиры, то такова участь всякого основателя литературной эпохи. Теперь, вчитываясь в академическое издание сочинений Антиоха Кантемира¹⁷⁶, мы поражаемся силой его лиризма, мы с удивлением восстанавливаем в своем воображении образ того несравненного певца, которым он мог быть для потомства, и мы преклоняемся перед жертвой, которую он совершил и равной которой может быть только достигнутый ею результат: создание нашего современного языка. Беспомощный жаргон «свободной лирики» Тредиаковского¹⁷⁷, который по языку мерещится прадедом Кантемира — параллель, к поучительности которой неизменно следует обращать внимание защитников вольного вдохновения пиита.

Через двести лет после А. Кантемира, Д. Бедный повторил его жертву, но жертва эта была принесена в другой обстановке и для других людей, для другого класса. Размеры ее и ее последствия от этого только возросли. Полный итог им можно будет подвести только в таком положении, какое мы занимаем по отношению к Кантемиру, то есть тогда когда перед глазами оценщика будет та литература, какая произойдет от работ Д. Бедного, как дворянско-буржуазная литература русского языка произошла <…>¹⁷⁸.

Понятие жертвы включает в себя условие ее ощутимости приносящим. Трогательное возвращение Д. Бедного к личному лиризму, о котором я говорил выше, показывает, что рана разрыва еще не зажила, его внимательное изучение работ современных поэтов (он их неоднократно цитирует в тексте своих поэм) показывает, что она не склонна заживать, а агрессивность личного вмешательства Д. Бедного в современные поэтические дела свидетельствует о том, что она все еще болезненна.

Но что из того, скажут мне, что у Д. Бедного миллион читателей (по-моему их должно быть больше)? Что в том, что он написал почти столько 54 же, сколько Гюго (по-моему много меньше)? Что в том, если к революции он подходит как агитатор, а не как живая реклама? Достаточно ли это для звания певца революции? Реклама не создала песни, но создала ли ее агитация?

Действительно, в стихах Демьяна Бедного глагол петь почти не встречается, а в приложении к автору его совсем не найти. Раешник его как будто менее певуч, чем даже ораторское выкликание других современников, свою песенность Демьян Бедный давно принес в жертву своей политической сатире и именно поэтому его объективный лиризм нашел путь к песне, уже ставшей общим достоянием, распеваемой везде и всюду, понемногу теряющей даже воспоминание о своем авторе. Это именно песня, созданная всей нашей революцией, песня, а не гимн. Но приход упраздняет все, написанное до того о том же. И упраздняет песенно то, что отменено в порядке революции.

Как родная меня мать
Провожала…¹⁷⁹.

Я не знаю читателя, который не достроил бы четверостишия и тем не ответил бы на вопрос — является ли Д. Бедный певцом революции.

О ФОНЕТИЧЕСКОМ МАГИСТРАЛЕ¹⁸⁰

§ 1

Учет и классификация согласных, применяемых поэтом в той или иной своей композиции, рано вылилась у поэтов-исследователей в попытки символически истолковать каждый звук и подчинить ему ту или иную чувственную значимость¹⁸¹. Эти утверждения в конце концов сводились к личному воображенью поэта, да по ходу дела иного получиться не могло: при отсутствии достаточно обширного накопления наблюденных приме ров и упорядоченья данных опыта, личный произвол и голословность являлись необходимым средством и признаком помянутого суждения. Все это привело к тому, что в наше время исследователь звукового материала поэмы с большой брезгливостью относится к мысли о самой возможности объяснить причину появления того или иного фонетического хода. Нельзя не признать законности такого отношения и не сознаться, что осторожность современников дала в деле изучения великих поэтов прошлого гораздо больше, чем мистическое фантазирование символистов, но нельзя и не напоминать так же, что осторожность не может становиться добродетелью самодовлеющей. Ей, в таком случае, как добродетели отрицательной, грозит опасность обратиться в чистый порок и получить 55 название трусости. Поэтому со всей осторожностью, которой современный поэт обязан горькому опыту своих предшественников, я попробую привести некоторые наблюдения и выводы, по ним произведенные.

§ 2

Рассматривая согласные нашего языка в степени их употребляемости, мы видим, что некоторые из них применяются часто, другие редко. Отсюда легко вывести, что первые согласные должны равномерно распределяться по всему стихотворению, а вторые появляться эпизодически. Эти же редкие согласные в случае непроизвольности своего появления должны встречаться в самых разнообразных местах изложения. Что же касается распространенных согласных, то суждение о намеренном их использовании автором возможно главным образом в случаях обеднения ими того или иного словесного эпизода. По наблюдении и установлении наличности таких случаев возможно уже сделать попытку их объяснения и истолкования.

§ 3

К частым согласным нашего языка следует отнести: п р с т м н к. К редким: ж з х ф ц щ.

§ 4 [– 6]

Лермонтов. ДЕМОН. Часть II, отрывок VII.

Русский псевдо-четырехстопный лжеямб имеет, как известно, диподическое строение¹⁸² и может быть изображен как: 01 02 01 03, откуда ясно, что наиболее звучными станут согласные перед гласной четвертого и восьмого слога. Это рабочее место стиха, оно привлекает внимание читателя, оно же привлекает внимание поэта. С. П. Бобров в своей статье об установлении влияний¹⁸³ дал достаточный материал для определения роли звукового выделения. Отправляю желающих к его статье. Итак:

 

			на 4	на 8
1.	Вечерней мглы покров воздушный		гл.	зд(у)
	Уж холмы Грузии одел.		Гр(у)з	д(е)л	ж
2.	Привычке сладостной послушный,		сл.	сл.
	В обитель Демон прилетел;		д	д
	Но долго, долго он не смел		Д	м
	Святыню мирного приюта.		м	р
	Нарушить. И была минута,		—	н
	Когда казался он готов		з(а)л	т
	Оставить умысел жестокий.		(ть)	т
56 3.	Задумчив у стены высокой		—	с
	Он бродит; от его шагов		—	г
	Без ветра лист в тени трепещет.		л(и)с	п
	Он поднял взор, ее окно		З	н
	Озарено, лампадой блещет;		н	л
	Кого-то ждет она давно.		жд	н	ж
4.	И вот, средь общего молчанья,		(дь)	ч
	Чангуры стройное бряцанье		Р	ц
	И звуки песни раздались	(зв)	н	(зд)л(н)с
	И звуки те лились, лились	(зв)	—	(лис)л(и)с
	Как слезы, мерно, друг за другом;	сл(е)з	м	р
	И эта песнь была нежна,		п	н
	Как будто для земли она		(дл)~	(зем)н
	Была на небе сложена.		н	(сло)н	ж
5.	Не ангел ли с забытым другом		—	р
	Вновь повидаться захотел,		д	т
	Сюда украдкою слетел		р	(сле)т
	И о былом ему пропел,		л	п
	Чтоб усладить его мученье?	сл(а)	д	ч
	Тоску любви, ее волненье		в	н
	Постигнул Демон в первый раз		Д	р
	Он хочет в страхе удалиться! —		Р	л(и)тс
	Его крыло не шевелится!		л	л(и)тс
	И чудо! — из померкших глаз		—	л(а)з
	Слеза тяжелая катится.	сл(е)з	ж(е)л	т	ж
6.	Доныне возле кельи той		в(о)зл	т
	Насквозь прожженный виден камень	в(о)з	жж	к	ж
	Слезою жаркою как пламень	сл(е)з	ж(а)р	л	ж
	Нечеловеческой слезой.		п	З

 

Согласные по этой схеме распределяются в порядке частоты употребления следующим образом:

 

	Опорная 4-го слога			Опорная 8-го слога (рифменная)
1.	Д. . . . . . .	6		Л. . . . . . . .	8 раз.
2.	Л. . . . . . .			Т. . . . . . . .	7 "
				Н. . . . . . . .	7 "
	Ж. . . . . .	3 (и 2 в слож)
3.	Р. . . . . . .	4		Р. . . . . . . .	4 "
	В. . . . . . .	3
4.	М. . . . . .	2		Д. . . . . . . .	2 "
	М
	Н. . . . . .	2		Ч. . . . . . . .	2
	П. . . . . .	2		П. . . . . . . .	2
5.	З. . . . . . .	2		З. . . . . . . .	1 (и 1 в слож)
	Т. . . . . . .	1
57 6.	Г. . . . . . .	— (2 раза в слож)		Г. . . . . . . .	1
				К. . . . . . . .	1
				С. . . . . . . .	1
				Ц. . . . . . . .	1
				М. . . . . . . .	1
7.	К. С. Ц.	—		Ж. . . . . . . .	(1 в слож)
8.				В. . . . . . . .	—
	ВСЕГО	31			38

 

Результат довольно неожиданный: второй столбец, в котором в зависимости от рифменного согласования позволительно было ожидать большего единообразия согласных, оказался пестрее первого. Это можно объяснить, во-первых, отказом от согласования опорных, а, во-вторых, согласованием их по группам. Действительно: мы видим, что Д часто согласуется с Т как по вертикали (рифма), так как и по горизонтали или по диагонали. Несомненно однако, что в опорной слога Д стоит преимущественно перед Т, а принимая во внимание, что Д является опорной рифменных слогов в нерифмованных первых строках стихотворения, чтобы потом дважды подряд оказаться симметрически перенесенной к 4 слогу, причем обе пары Д окажутся симметричными симметричной аллитеративной фигуре «ел» у сильных времен третьего стиха, фигуре к тому же заканчивающей диагональное перемещение вправо «гл» «дл», соответствующее такому же перемещению влево ударного «у», принимая во внимание всю сложность и, конечно, рассчитанность такого согласования, необходимо признать, что выбор основы построения случайным быть не мог и что согласная «Д» не случайно занимает первое место по количеству своих появлений у первого сильного удара. «Т» в таком случае идет за «Д», как его замена или эхо.

Посмотрим теперь, как группируются согласные в обоих сильных местах стиха в сложности:

 

I.	II.	III.	IV.	V.	VI.	VII.	VIII.	IX.	X
Л.	Н. Т.	Д. Р.	П.	Ж.	З.	М. В.	Ч.	Г.	К. С. Ц.
13	8	8   8	4	3(3)	3(1)	3.	2.	1 (1)	1

Примечание. Цифры в скобках обозначают применение согласной как призвука.

 

Мы видим из этого подсчета, как сглаживается разница в частоте применения некоторых согласных: выравниваются значения ее для «Т» и «Д», что подтверждает их связанность, выдвигается на второе место «Н», положение которой сильно колебалось в обоих схемах (2 – 7). Редким остается по-прежнему «М» (на 7-м месте).

Попробуем большее обобщенье, распределим согласные по группам:

58 1. Язычные (ЛР) — 21.

2. Зубные (ДТ) — 16.

3. Носовые (МН) — 12.

4. Губные (ПВ) — 7.

5. Шипящие (ЖЧ) — 5 (3)

6. Свистящие (ЗС) — 5 (1)

7. Гортанные (ГК) — 2 (2)

То обстоятельство, что носовые, составляющие обычно главное количество согласных, оказались только на третьем месте, свидетельствует о преднамеренности поэта в избрании опорных сильных времен стиха. Большое количество язычных говорит в пользу их согласованности. И действительно, рассматривая схему, мы видим постоянную, хотя и очень прихотливую связь между «р» и «л», доходящую временами до сознательной игры на замену: «жел» и «жар» симметрично у 4 слога. Преобладание «Л» и подавляющее его количество у 8-го слога объясняется глагольным характером рифм, однако именно в словах содержащих предударное «л» они не являются преобладающими. Третий стих, применяющий аллитерацию «л» на сильных ударениях, не оканчивается глаголом, а первые стихи обычно имеют большое значение для количества согласных. Пока вопрос об управлении той или иной язычной остается открытым. Гортанные, по-видимому, случайны. Из шипящих «ч» появляется один раз для оттенения экзотического слова «чангур», а второй раз для уравновешения прозаического начала (чтоб) стиха патетического. Довольно загадочно упорство, с которым проводится «ж»: три раза у сильного времени, все время у а 1-го слога и три раза в виде призвука. Согласная эта довольно редка в качестве опорной, с другой шипящей мы видим ее не согласованной. Это какая-то одиночка, но определить случайность или намеренность ее наличия числовой подсчет не дает возможности.

Свистящие распределены странно: С, одна из самых распространенных согласных, попадается на сильном времени стиха только один раз, откуда мы можем с определенностью предполагать об умышленном ее изъятии поэтом с указанного места. Это тем более нам позволено, что Лермонтов не избегал этого звука на сильных временах стиха и даже временами строил свою фонетическую композицию на таком приеме. Пример:

По синим волнам океана
Лишь звезды блеснут в небесах
Корабль одинокий несется
Несется на всех парусах.

Относительно причин и характера данного исключения С численный подсчет не дает возможности судить. Количество губных нормально и только.

59 § 7

Предыдущее рассуждение доказывает нам, что даже и в тех случаях, когда мне удалось наметить признаки какой-то зависимости согласных, мне приходилось от таблицы простого подсчета обращаться к схеме, т. е. подкреплять результаты числового начала началом качественным. Отсюда напрашивается вывод, что количественное исследование вообще мало что объясняет, но это неверно. Оно действительно немного дало мне в данном примере, но виной тому основная предпосылка моего учета. Я подсчитывал не все согласные, а только согласные, находящиеся в определенных местах стиха. Предпосылка носила качественный характер и результаты ее развития должны, естественно, быть в преобладающем числе — тоже качественные. За сплошным подсчетом остается значение основного критерия. Не будь он ранее меня проделан рядом исследователей, я не мог бы так спокойно указывать количественных отклонений от нормы, а читатель видит, какое это имело значение в предшествовавшем. В данном же случае у статистики согласных имеется все же некоторое приобретение: 1) указание на господствующее значение согласной Д и на подчиненность ей звука Т и 2) на исключение согласной С, и 3) на предпочтение редкой согласной Ж. Это не мало. Но это только наводящий признак; удовлетворимся пока мнением, что иным количественный анализ нас не порадует, будем благодарны ему и на этом и перейдем к анализу качественному.

Согласная Д. Встречается в словах (у сильного времени):

а) первого: Демон, долго, ждет, средь, повидаться, усладить, Демон, б) второго: воздушный, одел.

В слове «средь» (общего молчания) Д во-первых смягчено знаком, затем притушено словом, поэтому на схеме я отметил его в скобках. За исключением этого слова мы получим если не фразу то черновик программы:

Демон долго ждет (средь) повидаться, усладить. Демон.

В число слов, образующих это построение, мы имеем: одно прилагательное (одно наречие), три глагола и два существительных. Существительное собственно одно, повторенное дважды. Это не только имя собственное и подлежащее нашей гипотетической фразы, но и предикат всей поэмы, а так же ее заглавие. Вывод напрашивается. Я обожду с ним.

Вторая группа дает: воздушный, одел. Одно прилагательное и один глагол. Оба слова относятся к «покрову вечерней мглы», но по своему характеру могут быть отнесены и к Демону.

Один я здесь, как царь воздушный
Страданья в сердце стеснены.

60 § 9

Согласная Т. 1) На первом сильном: оставить 2) На втором прилетел, готов, жестокий, захотел, слетел, катится, той. Сплошь глаголы и одно местоименье. Одни управляемые слова. Выше мы знаем, что согласная Т у нас подчинена согласной Д, как правило: грамматический характер слов, ее содержащих, подтверждает выведенное мной путем подсчета правило. Результаты двух методов совпали. Теперь возможен и частный вывод. В группе зубных управляющей является согласная Д, слова, ее содержащие, подчинены слову «Демон», это слово встречается только на первом сильном времени стиха.

§ 10

Согласная Ж. 1) На первом сильном времени: тяжелая, прожженый, жаркою; на втором сильном Ж не встречается. Три прилагательных, слова подчиненные. Место, где располагается Ж, заставляет нас предположить подчинение этой согласной уже знакомому нам Д, согласной недалеко от него отстоящей в фонетическом ряду. Это тем более соблазнительно, что удвоенное Ж перед инотированной гласной¹⁸⁴ произносится некоторыми как ЖД. Но логически все три прилагательные связаны со словом «слезой», где предударная — З. Это слово — последнее в нашем отрывке и мимо этого обстоятельства проходить неосмотрительно. Тем более, что и наши прилагательные собраны на две трети в концовке отрывка, то есть и по месту своего расположения подчинены этому слову. Тем более, что З составляет соединительное звено между Д и Ж. Последний стих:

Нечеловеческой слезой.

Новый эпитет, не внося нового в нашу фонетику, дает нам тем не менее некоторое указание на соподчинение рассматриваемых нами явлений. Слово «нечеловеческой», есть антономассия¹⁸⁵ слова «Демонова» и таким образом логическая связь устанавливается как: жаркою слезой демона; еще раз логика совпала с фонетикой.

При первом взгляде на расположение Д (Т) и Ж бросается в глаза неравномерность распределения последней по сравнению с зубными. Согласная Ж собрана к концу отрывка и господствует в концовке, являющейся стилистической точкой отрывка. Хотя Ж вообще говоря и редкая согласная, но наше предположение о ее связанности с Д, определенно управляющей первым сильным временем стихотворного отрывка, дает нам право предположить, что мы встретим Ж, кроме концовки и в других местах его. Действительно: Ж встречается еще в стихах — 2, 9, 15, 23, 35 (кроме четырех стихов концовки). Каковы эти стихи? Это концевые стихи абзацев, замыкающиеся «большой точкой». Каждый абзац содержит в себе описание одного и вполне законченного обстоятельства рассказа. Ж появляется в 61 качестве элемента пунктуации. В других стихах Ж вовсе не встречается, кроме одного, где его присутствие объясняется участием в тройной рифмовке климакса. Применение Ж в виде призвука у Д на первом сильном времени 15-го стиха дает лишний довод в пользу связи этих двух согласных в разбираемой композиции, а концевой характер появления Ж заставляет нас построить новую схему расположения: Д — З — Ж. Для словесного развития этой схемы у нас еще нет материала. Ограничимся пока выводом. Согласная Ж появляется как элемент пунктуации отрывка, разбивая его на пять абзацев и одну концовку. Ж поддерживает конец климакса четвертого абзаца рифмой 21-го стиха и Трижды звучит у первого сильного времени концовки.

§ 11

СОГЛАСНАЯ З. 1) На первой сильном времени: казалось, взор. 2) на втором: слезой. Перевес расположения на первом сильном показывает на связь со словами содержащими Д и Ж. Грамматически мы имеем два существительных родственных, и один глагол, сближение с которым возможно, но не обязательно: казалось — акт зрительный, но сильно стертый смысл этого выражения, значительно даже потерявшего глагольность, делает всякое на нем основанное построение сомнительным. Вывод наш при данном малом количестве предметов наблюденья может быть только отрицательным. Согласная З применяется на сильных временах с большой осторожностью, занимает промежуточное положение между Д — Ж и самостоятельного значения не имеет.

«Кто подходит к конструктивистам с точки зрения рифмы, как таковой, метафоры, как таковой, аллитерации, как таковой — ничего в них не поймет: все они имеют строго служебное значение».

§ 12

Если З не поддается учету, как граничащая согласная, а Д Ж показал нам возможность такого применения звука, законно будет справиться с текстом о месте, занимаемом Д в композиции. Правильно ли наше членение на абзацы по Ж. Симметрия этих согласных требует, чтоб каждый первый стих абзаца содержал в себе эту согласную. Стихи концевые, содержащие Ж: 2, 9, 15, 23, 35. Согласно этому Д должно содержаться в стихах: 1, 3, 10, 16, 24. Вот эти стихи:

1. Вечерней мглы покров воздушный.
3. Привычке сладостной послушный.
10. Задумчив у стены высокой.
16. И вот средь общего молчанья.
24. Не ангел ли с забытым другом.

Симметрия налицо. Ряд Д — Ж действительно существует. Вопрос о его 62 среднем члене остается открытым. У согласной З имеются некоторые основания занять это место, но данных для этого мы, разбирая опорные сильных времен в достаточном количестве, не нашли.

§ 13

СОГЛАСНАЯ С. Встречается один раз на втором сильном времени в прилагательном — высокой. Она дана без всякой текстуальной связи со своей родственницей З. Таким образом замена их по данным сильных времен стиха не усматривается. Однако С очень распространенная согласная, и мне приходилось говорить уже о подозрительности факта ее исключения. А если исключение умышленно, то надлежит разобрать основание умысла и установить его характер. Такие исключения распространенных бывают у Лермонтова. Примером может служить стихотворение «Ангел», где систематически проведено исключение весьма распространенного Р, встречающегося там только четыре раза (райских, мира, непритворна). Рассматривая схему легко обнаруживаем искомое С, но в довольно странной обстановке: оно встречается очень часто и присутствует у сильных времен шесть раз в соединении с согласной Л, в виде ли призвука или в виде заударной согласной. Таким образом мы имеем типичный случай так называемого повтора у сильного времени. Повтор этот при первом своем появлении дается как чистая аллитерация сильных времен третьего стиха: автор озаботился обставить первый выход этого явления достаточно почетно: читатель не должен терять из виду столь внушительно прозвучавшее сочетание, а против навязчивости его Лермонтов озаботился принять меры, обычно применяемые большими мастерами стиха.

§ 14

ПОВТОР СЛ(ЛС). Встречается на обоих сильных временах.

1) на первом: сладостной, лист. 2) на втором: послушный, раздались, лились, (удалиться шевелится). Подавляет количество управляемых слов. Единственное существительное, по-видимому, само подчинено фонетике, а не управляет ею. Из этого следует заключить, что управляющие слово необходимо поискать в другом месте текста и обратиться к обследованию слабых времен стиха.

§ 15

Кроме указанных нами случаев схема дает дополнительное обнаружение нашего сочетания в слабых временах стиха абзацев четвертого, пятого и шестого. Максимум накопления в четвертом абзаце: два раза на сильном и три раза на слабом (лились, слез, сложена). В пятом абзаце СЛ встречается в еще более заглушённом виде: на неударных слогах два раза (слетел, 63 усладить), у первого слога стиха (слеза) один раз и на сильном времени, но в разложенном виде, два раза (удалиться, шевелится) всего, стало быть, шесть раз. В шестом абзаце: два раза (слезою, слезой).

§ 16

Таким образом имеем для сочетания СЛ:

На сильном времени — 7 раз.

На слабых временах — 8 раз.

ВСЕГО — 15 раз.

Все словосочетания управляемые, кроме одного: слеза, применяемого в различных падежах три раза. Слово «лист» дает обращенную группу и встречается только один раз, в фонетическом одиночестве. Словом управляющим группировкой по СЛ необходимо признать слово: «слеза». Это слово и явится средним членом в ряду Д — Ж.

§ 17

3-й абзац имеет 7 стихов СЛ помещено в 3 стихе.

4-й абзац имеет 8 стихов СЛ помещено в 4 – 6 стихах.

5-й абзац имеет 11 стихов СЛ помещено в 5 стихе.

6-й абзац имеет 4 стихов СЛ помещено в 3 стихе.

 

Кроме первого абзаца, вообще не содержащего СЛ и второго, где СЛ является впервые и на сильных временах первого стиха, вытесняя из него Д, мы встречаем или присутствие СЛ в средних стихах абзаца или его накопление в том же месте. В 4, 5, 6 абзацах мы видим СЛ и в последних стихах абзаца. Там оно встречается с Ж. Из этого мы можем вывести следующее: СЛ группируется самостоятельно в средине абзаца, оно может быть, связано с Д, вытесняя его или будучи им вытеснено (1-й абзац), оно является в сочетании с Ж и с ним связано в стихах второго, четвертого, пятого и шестого абзаца. Написанное подтверждает наше право на построение ряда: Д — СЛ — Ж. Или: Демон — слезой — жечь.

§ 18

Слово: слеза, кроме сочетания СЛ, содержит еще и другое: ЛЗ, таким образом в обратной симметрии повторяя сочетание плавной и звонкой зубной. Эта симметрия дает нам право заподозрить возможность замены СЛ вообще сочетанием ЗЛ (ЛЗ), подобно тому как звонкая Д управляла глухим Т. На схеме мы видим, что такая зависимость имеется в последних абзацах (пятом и шестом): глаз — слеза, возле — слезою. До этого З является 64 основной эпизодических согласований, очень хитрых и тонких, постепенно приближая свои группировки к сочетанию СЛ до тех пор, пока не происходит встреча обоих свистящих в четвертом абзаце на слове: слеза. Это место отрывка замечательно вообще сочетанием свистящих, достигающим здесь наибольшей густоты расположения. На этом примере мы можем видеть образец мастерской подготовки звукового эффекта, да, пожалуй, и не только звукового.

§ 19

Вообще говоря, вся фонетика отрывка до мелочей разработана и полна очень тонких и тактически замаскированных приемов. Как пример приведу тройную рифмовку углом в третьем абзаце, окно — озарено — давно, сложное согласование: вОЗДУшный — ГрУЗии ОДел, вариационную комбинацию: МГЛЫ — ХоЛМЫ, разорванный параллелизм ударного У в четвертом абзаце, связанный омонимной рифмой (другом) с построением пятого абзаца. В этой композиции появляются группы согласных, выделяются согласованные ударные гласные и, исполнив свое назначение, сменяются новыми переборами: стойким и проходящим сквозь весь отрывок остаются только Д СЛ-Ж, определенные и заданные словами: Демон, Слезой, Прожег.

§ 20

Что такое эти слова: это программа или план всего отрывка. Эти три слова, очевидно явились как кратчайшее выражение задания всего куска и присутствовали в памяти поэта во все время писания отрывка. Каждый раз при начале абзаца он имел в виду своего героя, в середине вспоминал о том, что Демону предстоит уронить СЛЕЗУ и в конце старался не забыть сказать, что эта слеза прожжет.

§ 21

Но если Лермонтов считал нужным подготовить фонетически появление этих актов в отрывке, возможно, что он подготовлял и другие эффекты, с этим связанные или из них вытекающие. Ведь в конце концов эпизод наш имеет только предварительное значение: это злое предвещание о предстоя щей гибели героев. Демон не может плакать по-человечьи и любить он также по-человечески не может. Тамара будет сожжена, подобно камню. Сохранит ли поэт фонетику своего отрывка и пользовался ли он ею до того?

§ 22

Того подробного обследования, которое мы только что произвели для 65 VII отрывка второй части поэмы, нам уже не потребуется: это очень интересная и в будущем необходимая работа, для нас при намеченном пути достаточен беглый обзор текста и пристальное внимание только к стихам, непосредственно содержащим изображение данного действия или данной ситуации. Конечно, влияние приема легче всего найти поближе от нашего отрывка. Будем читать выше: отрывок VI той же части.

И целый день вздыхая ждет (конец абзаца)
И чудной нежностью речей, (конец другого)
Склонится ли на лоЖе сна —
Подушка ЖЖЕТ, ей душно, страшно
И вся, вскочив, дроЖит она,
Объятья Жадно ищут встречи, (предпоследний стих)

Характер пунктуационного значенья Ж здесь намечен довольно выразительно, но не это нам важно: мечты Тамары о Демоне выводят на свет нашего внимания согласную Ж — оба отрывка применяют ее с одним значением — жечь.

§ 23

Отрывок XI, ч. II.

— И он слегка
Коснулся жаркими устами
Он жег ее. Во мраке ночи…
Неотразимый как кинЖал.
Увы, злой дух торжествовал!
Мучительный, уЖасный крик…
И безнадеЖное прощанье,
Прощанье с Жизнью молодой…

Много стихов отделяют шестой отрывок от одиннадцатого, но фонетика редкой согласной Ж осталась та же. И теперь мы можем спокойно читать: «ужасный крик» и признать предложенное Висковатовым¹⁸⁶ чтение: «но слабый крик» — неверным. Неавторитетным надо признать и список Висковатого, дающий этот именно вариант, на наличии которого неутомимый исследователь биографии поэта и автор первого его критического издания основывал свое чтение. Мучительность и ужасность крика еще не обуславливают его пронзительности и громкости, да об этом поэт долго не раздумывал. Ему важно было сохранить в этой ситуации характер сожжения и слову жечь — он подчинил эпитет крика.

§ 24

В дальнейшем Ж теряет всякий постоянный характер. Эта согласная не 66 исключена вовсе, хотя XXII отрывок ею беден: она встречается в нем всего четыре раза на двадцать восемь стихов отрывка. Она содержится в первом (отзвук) стихе и в последнем (28), в 23-м и в 25-м. Начало и конец. Двадцать два стиха в толще отрывка совершенно свободны от присутствия этой жгучей согласной. Если мы припомним, что ее вторичное появление произведено стихом:

Чтоб наважденье духа злого

мы поймем, что ни исключенье, ни возвращенье этого звука случайностью объяснены быть не могут.

§ 25

Зато мы теперь получаем возможность формулировать предположенье, подлежащее дальнейшей проверке, а именно:

Согласные в стихе не имеют общеобязательного значения. Сама их звуковая природа лишена символизма. Поэт имеет возможность придавать им то или иное значенье. Для определенного стихотворения основной темой композиции согласных будут те, которые являются предударными в словах наибольшей значимости для этого целого и выражающих его программу и план.

§ 26

У Лермонтова мы видим большую выдержанность в использовании этого явления. Программа «Демон жжет», исчерпывает возможности применения опорных согласных, они стираются и затухают по прохождении всего эпизода о испепеляющем поцелуе. Посмотрим на такие же явления у других поэтов. Особенно показательно это будет в стихах чисто лирических, где музыкальное в том числе и фонетическое начало не связаны грамматическими формами повествования. Для примера возьмем Сологуба. Его стихотворение: «АнГеЛ бЛаГого молчанья». В своем заголовке оно уже содержит редкую согласную Г в сочетании с Л, повторение этого сочетания и обусловило эпитет (вместо «святого», «блаженного»: «доброго» и т. д.). Согласно нашего допущения, это сочетание должно быть основой стихотворной фонетики и пройти всю пиесу. Вот она,

Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг,
Только бы ты был со мною,
Сладкий и радостный друг.

АнГеЛ бЛаГого молчанья
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья,
Над ГоЛовою твоей.

67 Кротко потуплены очи,
Стан твой окутала мГЛа,
Тонкою вЛаГою ночи
Веют два ЛеГких крыла.

Реешь над дольным пределом
Ты, без меча, без луча,
Только на поясе белом
Два золотые ключа.

Друг неизменный и нежный
Тенью проХЛадною крыл
Век мой безумно мятежный
Ты от толпы заслонил

В тяжкие дни утомленья,
В ночи бессильных тревог
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.

Как мы и ожидали слова заголовка «анГеЛ бЛаГого молчанья» приводят с собой сочетанье ГЛ, но делается это не сразу. Сначала появляется только Г, но в виде призвука и окрашенная в характер придыханья. Это же Г ставится на рифму (место наибольшего вниманья символистов), где в качестве заударной сильно ослаблена и приближена к соседней гортанной К. Отсюда в стихотворении легкая замена Г через Х или К. В чистом виде, зато, очень выразительно и во вне всяких сомнений обозначенной связи с заголовком ГЛ господствует во второй и третьей строфе (лучших. Недаром Жирмунский¹⁸⁷ приводит их, как образец несущественности изысканной рифмовки). Дальше идет постепенное заглушение: тоЛьКо КЛюча, проХЛадною и почти нечувствительное, оторванное от общего построения: отКЛонил, в стихе, не содержащем рифмы с мужским окончанием на Г.

§ 27

Сологуб не был связан повествованием, но выдержать с последовательностью Лермонтова фонетическую композицию он не смог. Маскированное появление группы согласных, так искусно проводимое Лермонтовым, у Сологуба сбило все построение. Надо было всю тематическую силу действительно замечательного заголовка (заимствованного у Лескова)¹⁸⁸, чтоб укрепить основную по заданию группу, но напряжения хватило только на восемь стихов, потом оно стало падать и совсем заглохло. Параллельно с этим падает и лирическая самостоятельность поэта, возрастает его литературная связанность, поэма, начатая изысканно, явственно сворачивает на печальное воспоминание об Апухтине¹⁸⁹:

68 В тине Житейских волнений,
В пошлости жизни людской,
В тяжкие дни утомленья,
В ночи бессильных тревог.

У Некрасова влиял Лермонтов — у Сологуба…

Жестокие, судырь, у нас ндравы.

§ 28

У Маяковского в связи, очевидно, с общей отрывочностью его письма, довольно трудно найти последовательно проведенную фонетическую схему. Тем не менее в редких местах ему удается длительное построение:

Идет Иван, сиянием брежжет.		ван		бреж
Шагает Иван, прибоями брыжжет.		ван		брыж
Бежит живое. Бежит побережит.		живое		береж
Вулканом мир хорохорится рыже.	ан	мир		рыж
Этого вулкана нет на		ан		на
Составленной старыми географами карте:		ар		ар
Вселенная вся, а не жалкая Этна		ся	а не	на
Народов лавой брызжущий кратер.		ав		ат
Ревя несется странами стертыми		ан		ер
Живое и мертвое от ливня лав		ер		ав
Одни к Ивану бегут с простертыми		ван		ер
Руками — другие к Вильсону стремглав190	ам	гие		ав

 

Характерная откровенность этой схемы говорит сама за себя: тема — «Иван брежжет» нашла свое полное изложение в сильных местах стиха. Конечный синтез ИВана и бреЖЖит не обойден.

Он дан в слове «живое». Читатель, прочитавший схему первого примера, легко разберется в тексте, отыщет Ж у слабых времен и составит себе понятие о степени богатства приемов нашего знаменитого современника… Этот пример поучителен для наших наблюдений особенно тем, что в связи с примитивностью изложенья, поэт не заботится подысканием слов, варьирующих тему: она дается в совершенно сыром виде, заменяющее тематическое слово ставится только, чтобы его долго искать не приходилось: лава, вулкан, обычные существительные митинговой риторики, прославленьем которой и является, сознательно, метод изложения избранный Маяковским.

§ 29

О природе русского псевдо-четырехстопного лжехорея писали много. Некоторые полагали, что он размер нисходящий, западающий, а потому печальный. Другие, исходя из греческого термина, считали его, наоборот — 69 размером плясовым, разудалым. Сюжетность пьес, им написанных в XIX веке, резко расходилась с действительностью такого определения: как на грех этим размером писались исключительно фантастические или заунывные пиесы. Причина этого обстоятельства в двойственной природе размера: он несомненно нисходящий в слоговом ударении, но сгруппирован в восходящие диподии русского восьмисложника или четырехударного стиха. Такой двойственный размер особенно подходит для выражения двойственных чувств, откуда и его излюбленность для мечтательно элегических или фантастических поэм. Один из примеров его применения мы находим у Брюсова: БЛИЗЬ МОРЯ. (Зеркало теней)¹⁹¹.

 

Засыпать под ропот моря,	пать	мор
Просыпаться с шумом сосен,	пать	сос
Жить, храня веселья, горя,	ня	гор
Помня радость прошлых весен.	ра	вес
В созерцаньи одиноком	цан	бок
Наблюдать лесные тени,	дать	тен
Вечно с мыслью о далеком,	мысл	лек
Вечно в мареве видений	мар	ден
Было счастье, счастье было,	счас	был
Горе было, есть и будет	был	буд
Море вечно с новой силой	веч	сил
В берег биться не забудет,	бить	буд
Не забудут сосны шумом	буд	шум
Отвечать на ветер с моря	чать	мор
И мечты валам угрюмым	ты	рюм
Откликаться бору вторя.	кать	втор
Хорошо о прошлом мыслить,	шо	мыс
Сладко плакать в настоящем.	плакать	оящ
Темной хвои не исчислить	хво	чис
В тихом сумраке шумящем.	сум	мящ
Хорошо над серым морем,	шо	мор
Хорошо в бору суровом	шо	ров
С прежним счастьем, с вечным горем,	счас	гор
С тихим горем, вечно новым.	гор	нов

 

Максимум падает на следующие предударные сильных времен М/2,5/ — 7, Б/3,4/ — 7, Ш/3,1 / — 4, Ч/4,1 / — 4. Управляющие слова: Море, шум, счастье, было. Как видим, даже не привлекая согласные слабых времен, мы находим план-программу стихотворения. Это свидетельствует о большой простоте, однако разнообразие словаря конечно больше, чем у 70 Маяковского, доведшего упрощение Брюсова до полного оголенья схемы. Если помнить, как сильна была теория обнаженья приема у идеологов передового искусства, под чьим влиянием начинал работать Маяковский — эволюция станет понятной. Исключительная музыкальность Брюсовского стихотворенья обязана собой: большой выдержке в выборе гласных; на первом сильном преобладает А, на втором О; игре на согласовании согласной заударной (преобладает Р); согласование сильных времен как горизонтальному, так преимущественно вертикальному, иногда под углом. Правда, это согласование не очень планомерно и редко захватывает более трех строчек, однако это обстоятельство, объяснимое импрессионистской манерой с одной стороны, замкнутой формой четверостиший с другой, компенсируется широким развитием эпизодических аллитераций, в значительной мере звукоподражательных, при выдерживании принципа обращенной аллитерации, т. е. все того же согласования заударной. Вокруг одной согласной Р собираются столь противоположные значением слова, как радость, море, бор, горе. На символическое самодовленье она конечно претендовать при таком способе употребленья в области чистой фонетики не может, но смысловое ее подчиненье несомненно. Гипотеза, по-видимому, начинает себя оправдывать. Характерно и то, что иллюстративная «звукопись» (термин В. Брюсова) в данном стихотворении не вырывается из общей схемы, а группируется вокруг максимальных согласных и гласных:

ХОРОШО О пРОШлоМ Мыслить
СЛАдко плАкАть в настояЩеМ
ТеМной хвОи не иСЧислить
В тихоМ су Мраке ШуМяЩеМ.

Это лишает иллюстративную согласованность ее всегдашней опасности: внешности и неорганичности, какими грешили так часто символисты вроде Бальмонта, Вячеслава Иванова, не упоминая уже о Блоке, с явной надуманностью вводившем этот прием, к счастью для себя довольно редко, чего нельзя сказать о двух первых.

§ 30

Нечего говорить, что русский кубизм, быстро переименованный в футуризм, был верен своей теории обнажения приема и композиционных «осей»¹⁹². Если припомнить, что его учителем был архаизм, и что Вячеславу Иванову принадлежит не малая заслуга в совращении на этот путь и соблазн к грамматическим упражнениям юношей, тяготевших к лиризму Блока, понятным станет топорность обработки словесного материала у наиболее ярких представителей раннего русла этого поэтического теченья. Это 71 наследство они по праву стяжали от своего первого учителя и, конечно, эту законную операцию они за грех не считают. Они совершенно справедливо полагают гордиться этим, и хотя кройка их работы и не совсем бывает ладна, за то сшито их изделие крепко, хотя и суровыми нитками, если не просто дратвой. Надо надеяться, что в будущем, однако, а этому мы имеем предвещанья в работе наших молодых поэтов, с материалом их станут обращаться с несколько большей заботливостью.

§ 31

Дабы утешение это не казалось голословным и не могло быть отнесено в разряд метафизических, посылаю сомневающихся к стихам Агапова и Сельвинского¹⁹³.

Изучение мастерства этих молодых поэтов затрудняется, впрочем, ограниченным числом напечатанного по их рукописям материала. Сожалением этому горю не помочь. Спрашивать у редакторов бесполезно: тому последуют пункты, почему и цитата: СЕЛЬВИНСКИЙ, Улялаевщина, гл. III, стихи: 109 – 128 и 145 – 156.

109. «Братва! Мы сейчас выступаем в поход,
          В поход, если хотите, крестовых РЫЦАРей
          Мы должны устроить бойню пехот
          Красной республики — ЦАРиЦЫНа.

113. Какая нам РаЗНиЦа, где нам слечь?
          ДНем поЗДНей или РАНее?
          Вы умрете. Но помните, что вашу честь
          Почтят в Учредительном Собрании».

117. Улюлюканье, гарканье «Долой» — «Скись!»
          Геть к чертякам! «На чурбан его…»
          По стрибожьим ниЗИНАМ языческий свист
          МиЗиНЦа и беЗыМяННого.

121. Растопырил коВбаски своей пятерни
          Батько, да гаркнул: «ЦЫЦ» оН —
           «Сынки! Як я бачу, нема вже дурных,
          Щоб за смiртью пойты на ЦАРИЦЫН.

125. Нi, Я годаю — не худо було б
          По карбованЦИ в ту полосу йты.
          Тылько хто боиТЬСя може пули у лоб
          72 Хай сидэ пид юБЦей. Голосуйтэ».

145. УлялаеВЦы сдрейфили — трусятся поводья,
          Задние в дыбы и айда лататы.
          Улялась спокойно ухи поводит,
          Смотрит: с мазанки аула та тын.

149. Смотрит — белые огибают слякоть,
          Пара эскадронов прожужжала в полверсте,
          А на них, из под ярока, прямо в атаку
          Чьей-то конНИЦей палит степь.

153. Что там? Уж не банда ли? Кавалерийский оклик,
          Буденовки, петлИЦЫ. Как будто бы нет…
          Выгибаясь в лосном пузе бинокля
          Горсть бойЦов — ошиблась в табуне.

В этих тридцати двух стихах интересно проследить участь и влияние магистрального слова «ЦАРИЦЫН»: магистрал «УЛЯЛАЕВ» потребовал бы от меня анализа всех 208 стихов отрывка.

До приводимых стихов применяются оба сочетания «Ц», заданные магистралом: магистральные фракции: «ЦР» и «ЦН», они предварительно обгоняют изложение, появляясь в стихах: 34 (заеРНИЦких), 54 (мокРЕЦ) с тем, чтоб провести магистрал на сильнейшем ударении (концевом) стиха 61-го. После этого имеем стих 82 и стих 84: «сеРдЦе» и «ТуРЦий».

В дальнейшем, как будто, картина знакомая — по Маяковскому (122, 124, 126 – 128, 145, 148, 152, 154, 156) магистрал на сильных временах и в рифмах. Однако мы находим в первом отрывке очень искусную разработку магистрального зачатка, полученную путем деградации, исполняющую роль подготовительного звучания. Слово «ЦАРИЦЫНА» (112) смягчено в одном из «ц» на «з» и во второй объемлемой гласной с «ы» на «и» (операция облегчется наличием в магистральном слове среднего «и», которое за нейтральностью опускается). После этого, магистральные фракции: «ЦР» (теперь уже «ЗР») и «ЦН» в повторе, схемы АВ-АВ: ВА ВА, при сохранении порядка объемлемых гласных, дают имитационный магистрал в виде слова «РАЗНИЦА» (113). Этот новый имитационный магистрал разрабатывается в стихах 114, 119, 120, сопоставляясь с натуральным в этом стихе, путем сложного фонетического хода.

Приключения его таковы: «раЗНица», в сочетании с первым словом следующего стиха — «днем» — дает на первом сильном времени: 73 «поЗДНей» (заударная и предударная группа), а на втором того же стиха (114) — смысловую антитезу: «РАНее». Любопытно, что здесь мы встречаемся с хорошо знакомым явлением образования смысловой антитезы из одного основания (фрейнд-фейнд, друг-враг).

После краткого, очень выразительного в своем циклическом построении побочного эпизода, связанного с разобранной рифмой 114 – 116 и посвященного неудаче эсеровской пропаганды (ЧЕСТь — уЧРедиТельное — ЧеРТякам — ЧуРбан — языЧЕСкий) мы имеем (ст. 119) на первом сильном: «ниЗИНам» (предударная группа слова «разница» расщепилась вокруг неизменной ударной). Далее в стихе 120 путем двойной операции смягчения (н-м) и восстановительного отвердения (з-ц) из фракции «низ» образуются — «миз» и «инц» сводимые в слово «мизинца», возвращающего нас к магистралу (ЦариЦыНа).

Подготовительный характер подчеркнут обращенным видом фракции (сохранена инверсия АВ-ВА, играющая роль в образовании разобранной выше имитации).

Теперь, непосредственно, следует полное и последнее проведение имитации словом «беЗыМяННого» (НиЗиНаМ), после чего уже допускается двойная реприза магистрала в стянутом (ЦыЦ оН) и натуральном виде (ЦаРиЦын).

Из этого и далеко не полного обзора, видно, насколько поэты, сменившие футуристов, обогатили фонетическую схему своих произведений, и насколько глубже проникает конструктивизм в существо подлежащего оформлению словесного материала.

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ¹⁹⁴

Поэтическая обстановка данного момента может казаться во многом чрезвычайно благоприятной конструктивизму. Военный разгром материальных ценностей делает невозможным консолидацию симпатий к разрушительным методам футуризма, всяческие попытки материального восстановления и материального строительства, естественно вызывают к жизни тенденцию к рассчитанной прочности словесно-возводимых сооружений.

Отсюда может казаться, что конструктивизм — явление поэзии СССР Должен иметь близких родственников, братьев и союзников в поэзии западного материка и западной оконечности нашего Старого Света.

Многим поверхностным наблюдателям может показаться убедительной та тенденция к упорядочению футуристического «свободного стиха», которую мы наблюдаем в настоящее время в группе Ж. Кокто¹⁹⁵ (Франция), так и среди «левых» группировок С. А. С. Ш., где «Крайний из крайних» — 74 Максвель Боденгейм, все чаще обращается к «упорядоченным», если не прямо «законным» размерам стиха.

Концевое созвучие возвращается, о нем начинают проявлять трогательную заботу, ему дают связывать строчки по самым сложным и заново изобретенным схемам с нечетными числами в основании (троекратные, пяти кратные рифмовки — ассонирования постоянные явления во французской лирике наших дней) внутренняя фонетика стиха начинает делаться областью усерднейшего приложения усилий немецких экспрессионистов, семантика литературного языка разнообразится введением возможно большего количества слов, образующих технически — словесное наполнение среды, в которой авторы умещают повествовательный элемент своей лирической темы. И страх и щеголянье местными или профессиональными особенностями диалекта отошли в прошлое. Все произносимые на данном языке слова имеют право на жизнь в стихе.

Такое неожиданное богатство, естественно, требует инвентаризации и распределения — во Франции выдвигается практика локального словаря, локального синтаксиса.

Все казалось бы указывает на родство этого рода поэзии с методами нашего конструктивизма и однако все это исключительно видимость и иллюзия¹⁹⁶.

Разница нашего конструктивизма от всех зарубежных течений, конечно, не в названии — никто из нас не может запретить каким-нибудь зарубежникам принять этот титул конструктивизма, разница тем более не в элементарно обнаруживаемых технических сходствах — различие лежит в самой сущности творчества конструктивистов СССР и их иноземных современников.

Мы отличаемся от них тем же, чем процесс технического строительства нашей страны отличается от всех разновидностей «восстановления» проводимых в странах Лиги Наций¹⁹⁷ или у «потерпевших» держав. Основное различие заключается в назначении любого технического приема, в целевой установке нашей техники, в отказе нашем от принципа самодовлеющей формы и в замене его принципом подчинения каждого технического приема заданиям агитации или пропаганды¹⁹⁸.

В этой области мы не имеем и не скоро будем иметь союзников во всех странах Запада, поэтическая культура которых строится на принципе самодовлеющей красоты. Красота на принципе наименьшего сопротивления усилию, все же сводится в конце концов к идеалу безделия.

Этим «идеалам» противостоят положения наибольшей нагрузки материала, планового использования возможностей его характера, систематическое исследование известных естественных богатств языка и разведка его новых образований, а наконец и выше всего этого подчинения всей 75 поэтической деятельности задачам оформления пропаганды тех основных общих и конкретно возникающих методов мировой перестройки, какими существует и какие осуществляет СССР, в пределах и за пределами дипломатической географии.

Если на Западе у нас найдутся единомышленники в этом (а они не найтись не могут) — мы сможем приветствовать таких союзников, но, пока ясно одно — в числе современной нам официальной поэзии Америки и Западной Европы искать их праздный и потому расточительный труд.

РАСПРОСТРАНЕНИЕ КОНСТРУКТИВИЗМА¹⁹⁹

Значительность и жизненность любого художественного течения определяются способностью его воздействия на окружающее искусство. Конструктивизм, как школа еще очень молода. Тем не менее степень его влияния на современную литературу весьма высока, а область распространения этого влияния настолько разнообразна, что приходится удивляться быстроте с какой оно проникает во все области современной ему литературы, кажется достаточно забронированные от внешних воздействий.

Примеров можно привести очень много, но во избежание протокольности проводимого исследования, вовсе не претендующего на характер судебного следствия, здесь ограничимся только беглым обзором их, удовлетворяясь приведением компетентных отзывов, подтверждающих заявление конструктивистов, которых иначе могли бы упрекнуть в предвзятости.

Еще в прошлом году [1926], критика «Красной Нови»²⁰⁰ отметила стилистические изменения в прозе популярного Всеволода Иванова и определила их как «усвоение приемов московских конструктивистов»²⁰¹. Дело шло о так называемом «локальном принципе»²⁰². Это основоположение конструктивистов оказалось по-видимому первым элементом, заставившим открыть двери его влиянию. На примере Вс. Иванова сказались последствия нашего (конструктивистов) тезиса о необходимости для поэзии бить прозу ее же оружием в ее же области²⁰³.

Если влияние конструктивистов поэтов на вполне сложившую прозу кажется удивительным — влияние их на поэзию современников не может уже поразить кого либо. В данном случае более интересен не самый факт, а характер и последствия такого влияния.

Принцип повествовательности поэмы, неоднократно прокламировавшийся конструктивистами, доставил широкую известность поэту Уткину, в его наиболее популярной вещи: «Рыжем Мотеле»²⁰⁴. Очень характерно, что и здесь широкое применение нашел себе «локальный принцип» конструктивистов. Вспомним хотя бы луну — золотую ермолку, взошедшую над 76 еврейским местечком.

Что это было именно влияние, свидетельствует попытка Уткина отделаться от него в дальнейшем, а что влияние было хорошее и для Уткина спасительное, видно из того, что последующий сентиментальный лиризм этого поэта не дал ни одного произведения, стоящего на уровне его поэмы «О рыжем Мотеле».

Н. Ушаков в своей книге «Весна Республики»²⁰⁵ широко использует приемы локального метода, но у него влияние конструктивизма идет и глубже. Он воспроизводит форму служебного рапорта, заимствуя ее из сборника «Госплан литературы», где Сельвинским опубликована поэма-прототип²⁰⁶. Ушаков идет вслед за Сельвинским в использовании местных акцентов, вводя этнологическую речевую характеристику в стих.

И вологодские были сласть
Дыбя льняные бороды:
«Цайку испить, комиссар елась
Овецья твоя морда».
И вятичи покинули дом
То же с винтом, не иначе:
«Вячькие, сивячькие — однаво
Семеро их не боятси».

Приводя эту цитату, Вешнев (Кр[асная] Новь)²⁰⁷ выражает мнение, что стихотворение «Зеленые», откуда она взята — «совсем пародия на И. Сельвинского». Пародия, не пародия, но полное и безоговорочное подчинение методу — несомненно.

Однако наиболее яркий пример силы воздействия конструктивизма на современников дает поэзия В. Маяковского²⁰⁸, поэта, казалось бы давно закончившего свой карстовый период.

Еще в своей статье «Как писать стихи»²⁰⁹ Маяковский, объясняя способ создания своей поэмы на смерть Есенина²¹⁰, указывает, что Есенин был поэт, поэтому и определения поэмы, ему посвященной, должно браться из области литературного его окружения. Это буквальное и точнейшее применение все того же локального принципа конструктивистов.

В поэме «Хорошо!» Маяковский, желая совладать с повествованием, обычно ему не дающемся, обратился к методу прозаической инфляции, предъявленному Сельвинским в «Улялаевщине». У Сельвинского:

А мы. Что у нас? Беспризорный Есенин,
Где «вяз присел пред костром зари»?
Да ведь это же Япония, как я говорил:
Огромный закат да под лиственной сенью.
                                                   («Улялаевщина», страница 73)

А там оккупация. Серый террор,
Какая-нибудь Дума, как венец революций.
Но до этого времени народная прорвь
77 Ни в коем случае не должна затянуться.
Рабочий сагитирован. Интеллигент пустяк.
Нужно помнить, что такое Россия
Мы ориентируемся на крестьян
И будем будировать и трясти их.
                                                   (То же, страница 76)

У Маяковского:

Нет, я не за монархию, с коронами, с орлами, —
Но для социализма нужен базис.
Сначала демократия, потом парламент.
Культура нужна. А мы — Азия с!
Я даже — социалист. Но не граблю, не жгу.
Разве можно сразу? Конечно нет!
Постепенно, понемногу, по вершочку, по шажку,
Сегодня, завтра, через двадцать лет.
                                                   («Хорошо!», страница 18)

И как всегда, усвоение чужой технической позиции переходит в текстуальное заимствование:

Сельвинский:

Багряное солнце лучи подъемлет:
Казалось кровавая Вошь из ада…
                                                   («Улялаевщина», страница 19)

Маяковский:

И вот из-за леса небу в шаль
Вползает солнца вша.
                                                   («Хорошо!», страница 70)

Сельвинский:

И Сергея-Свет-кирылыча тут же в поле
                                                   («Улялаевщина», страница 146)

Маяковский:

К матушке, к свет к Елизавета Кирилловна
                                                   («Хорошо!», страница 18)

Матушка, к которой денщик послал офицера, встречается только в одном стихе и могла называться как угодно: повествовательного значения ее наименование не имеет никакого и, однако, отчество ее точно воспроизводит отчество героя Сельвинского до бесчувствия, до бессознательности.

Характерно не только то, что молодая школа влияет вообще, характерно, что она влияет всеми своими приемами — это показывает, что, провозгласив их теперешнюю насущность, она была права. Характерно и замечательно, что ее влияние распространяется по всем линиям литературы нашей, и в прозе и в поэзии одновременно. Она имеет право гордиться 78 тем, что научила старейших себя поэтов делать то, чего они до ее уроков делать не умели²¹¹.

СПРАВКА²¹²

§ 1

О стихе равночисленного ударения, который теперь все больше входит у нас в силу и о патенте, на открытие которого скоро начнут спорить, не мешает выяснить следующее: «первая часть последующей поэмы была написана в 1797 году… размер… собственно говоря не является правильным, хотя и может показаться таким, будучи основан на новом принципе: именно в построчном исчислении не слогов, а ударений. Если первые могут изменяться от семи до двенадцати, число ударений во всех стихах остается равным четырем. Несмотря на это и встречающиеся вариации в числе слогов введены не произвола и не условности ради, но в соответствии с переходами в природе образного строения и выражения страстей». С. Т. Кольридж. Предисловие к поэме «Кристобель» (1816)²¹³.

§ 2

Как видим «открытие» насчитывает порядочную давность. Но Колумб приехал в Америку, открытую до него Эриком Красным²¹⁴, подвиги которого настолько предшествовали отваге будущего вице-короля, что высокое качество их забвения являлось лучшим правом на новость открытия.

§ 3

«… Размер “Кристабель”, применяемый ее автором в совершенстве, вероятно, сильно испорчен нашему теперешнему восприятию ассоциацией с фальшивыми упражнениями Вальтера Скотта и еще более фальшивыми упражнениями лорда Байрона, перенявшими этот метод стихосложения. С тех пор он был до крайности опошлен…» (Колье²¹⁵, 1923 год).

§ 4

Я бы не приводил этой справки, если бы такие вещи писались в маленькой деревушке под Геркуланумом²¹⁶ в начале первого года новоевропейского летоисчисления.

§ 5

Кавалер де Сеньяль²¹⁷, поставленный перед очевидностью своего самозванства, заявил, что азбука ему принадлежит, и поэтому он имеет полное право использовать ее буквы для составления себе имени, какое ему заблагорассудится 79 принять.

§ 6

Под именем Локального Метода разумеют применение к образованию тропов — элементов речевого материала, образующего словесную среду субъекта изложения. Этот метод, таким образом, покоится на принципе исключения и ограничения.

§ 7

Ограничение не есть ограниченность, хотя смешивать эти понятия есть тьма охотников. Надо сознаться, что локальный метод на первых порах своего существования именно в их руки и попал.

§ 8

Что может заставить человека ограничивать свою речь определенным словесным материалом? — Как бы спрашивал себя автор и отвечал: собственная ограниченность этого человека!

§ 9

Может ли труп являться собственником? По здравому рассуждению нет. Но скряга, живущий в постоянном страхе за свою собственность, не мирится с такой очевидной истиной. Область его суждений ограничена его страстью, и он говорит: «Украв ключи у трупа моего»²¹⁸. Женоубийца²¹⁹, вспоминая свою вину перед умершей, любовь которой он вызвал рассказами о своих путешествиях, в публичном своем покаянии характеризует свои поступки цитатами и тропами из этих рассказов. И Пушкин, и Шекспир, и аттические трагисты знали локальный метод, как характеристику мономанов. Локальное ограничение тропа было ограниченностью безумства.

§ 10

Однако человек может родиться ограниченным или стать таковым по условиям воспитания. Локальный метод его речи, тогда уже не будучи несчастием Отелло, может оказаться чем то вроде позора, а явлением смешным во всяком случае будет. Поэтому комики так любили пользоваться этим приемом. Поэтому неизбежными персонажами юмористов являлись люди либо от роду чем-нибудь ушибленные, либо глухие провинциалы, либо ослепшие ко всему в мире специалисты. Перенесенные в Другую среду они говорят «не к стати» этой среде, результаты для них получаются разные, а читателю неизменно смешно. От старинного «Канун Да ладан»²²⁰ до рассказов Аверченко и О’Генри. До первых годов нашего века Локальный Метод казался бесспорной вотчиной юмористов.

80 § 11

Дж. К. Честертон — патетический иронист — в романе, вышедшем задолго до появления Лачербы²²¹ и прочих манифестаций Маринетти с компанией²²², развивал теорию локального метода городской поэзии. Его герой, умный и патетический человек, органически не может пользоваться деревенскими и растительными формулировками речи. Старейшее английское клише для описания красоты своей очаровательницы: «лилии и розы сражаются на ее щеках» он заменяет таким тропом: «трамвай А борется с трамваем Б за площадь щек моей возлюбленной» (где трамвай «А» — красный, а «Б» — белый: дело происходит в Лондоне)²²³.

§ 12

Футуристы (западные) охотно применяли иронию и прямо развивались под сенью развесистого Сатирикона²²⁴. Маяковский признает свою преемственность от Саши Черного²²⁵. Честертоновский локальный метод урбанизма принят был ими всерьез и всерьез проводился. Роль его была служебная, на потребу 100 %ного урбанизма. Срывы в деревенщину бывали, да где же в тогдашней России найти было 100 % горожанина?

§ 13

Не в пример откровенности Маяковского, пролеткультовцы²²⁶ тщились отрицать всякую свою преемственность от автора «Войны и мира»²²⁷.

Это не помешало им работать по шпаргалке Маяковского. От себя они внесли только одну поправку: локальный метод был обращен на потребу доказательства 100 %ности их пролетарской культурности. Следуя еще не выведенному тогда предписанию одного из героев Н. Эрдмана и предвосхищая его, требовали «чтобы все харчи у нас были пролетарского происхождения»²²⁸. Гастев, Садофьев и Василий Казин²²⁹ дали весьма выразительные доказательства последствий упорства в проведении этого принципа. Если же и у них случались срывы то… См. конец § 12 и то, что писалось о «пролетариате военного времени».

§ 14

Таким образом, Локальный метод, ограниченный сам по себе, подвергался еще и ограничению техническому — целевому. Ограничение это производилось во имя бытовой или политической эстетики. Возможно ли построение Локального метода, ограниченного самодовлеющей эстетикой самого локального метода? Теоретически, как будто возможно. На практике эта возможность тоже была использована в худших вещах Мандельштама. Такое произведение, как поэма «Венецианской жизни темной 81 и бесплодной»²³⁰, имеющее своим заданием коллекцию всех общих мест до вышеупомянутой Венеции относящихся, таит в себе огромные возможности использования.

Такое произведение можно с величайшим успехом читать от конца к началу, от середины к началу и т. д., переставлять строфы, переставлять стихи и полустишия — стихотворение ничуть от этого не пострадает. Гоголевский Петрушка²³¹ (ныне один из создателей формального метода и поборник искусства медленного чтения²³²) дожил наконец до широкого признания правоты своих литературных воззрений.

§ 15

И тем не менее, локальный метод теперь, наконец, начинает вырисовываться, как могучее орудие поэтического построения. Настоящее применение его возможно только при наличии повествовательного стиля в поэзии.

Требуя развития субъекта поэмы, перемещая действие, вводя новые, дополнительные и побочные элементы — повествование строит поэму из ряда взаимовключенных и переключающихся тем. Каждая из них локализована в той или иной среде, локальный метод в приложении к каждой из данных тем естественно сохраняет свою ограниченность, но совокупность локально построенных тем ничем не ограничена, кроме цели повествования.

§ 16

Ни одно сколько-нибудь значительное сооружение из одного материала не строится. Даже алюминиевый чайник имеет деревянную ручку. Что может быть противоположней порошка и железной полосы? (Бетон Монье).

§ 17

Целевая значимость создает постройку. Целевая значимость эпохи создает современность, т. е. существование постройки. Постройки прошлого, утерявшие теперь свою целевую значимость, сносятся или приспосабливаются под современные цели, если только они к такому приспособлению хоть сколько-нибудь способны. Обычно это плохо удается. Лувр — очень скверное музейное помещение. Дни, в которые можно рассмотреть первый план Рембрандтовской «Вирсавии»²³³, не превышает десятка на год.

§ 18

Пропаганда очередного и долгосрочного задания нашей действительности — социалистическое строительство и борьба за качество (со всем, что тому прилежит) — вот целевая установка всякого повествования, сочиняющего отдельные стандарты локального метода.

82 ДОКУМЕНТЫ ЛЦК

ДЕКЛАРАЦИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ЦЕНТРА КОНСТРУКТИВИСТОВ^234 235

 

Конструктивизм — этап искусства социализма

 

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ КОНСТРУКТИВИЗМА

1. Характер современной производственной техники, убыстренной, экономической и емкой — влияет и на способы идеологических представлений, подчиняя все культурные процессы этим внутренним формально-организационным требованиям.

Выражением этого повышенного внимания к технико-организационным вопросам и является конструктивизм²³⁶.

2. У нас, в СССР конструктивизм приобретает широкий общественно-культурный смысл, вследствие необходимости в сравнительно — короткий срок покрыть расстояние, отделяющее пролетариат, как культурно отсталый класс, от современной высокой техники и всей развитой системы культурных надстроек, которые, в обстановке обостряющейся во всем мире классовой борьбы, используются буржуазией, тоже как технические орудия борьбы.

3. Организационным оформлением этой задачи и является конструктивизм.

4. Таким образом, конструктивизм есть упорядоченные в систему мысли и общественные умонастроения, которые подчеркнуто отражают организационной натиск рабочего класса, вынужденного в крестьянской стране после завоевания власти, строить хозяйство и закладывать фундамент новой социалистической культуры.

5. Этот натиск в области культуры устремляется преимущественно на ее технику во всех областях знания и умения, начиная с простого овладения грамотой.

6. Носителем конструктивистского (т. е. напористо-организационного) и культургического движения должен явиться, прежде всего, пролетариат, а затем промежуточные социальные группы, находящиеся под идейно политическим влиянием пролетариата.

7. Конструктивизм, перенесенный в область искусства, формально превращается в систему максимальной эксплуатации темы, в систему взаимного функционального оправдания всех слагающих художественных элементов. Т. е. в целом, конструктивизм есть мотивированное искусство.

8. В формальном отношении такое требование упирается в так называемый 83 принцип грузофикации, т. е. увеличения нагрузки потребности на единицу материала.

9. Правые социальные слои, интеллигентские и мелкобуржуазные группы приспосабливают формальные требования конструктивизма в качестве эстетических окопов для отсиживания в них от натиска революционной современности, ищущей закрепиться в художественной теме. Тогда конструктивизм превращается в особый станковый жанр, т. е. не мотивированную демонстрацию приема. Это одинаково верно, как в отношении живописи, так и поэзии²³⁷.

Для левых социальных слоев это требование максимальной эксплуатации естественно слито с поисками большой эпохальной темы и тесной формы для нее, что логикой сюжета вводит в область поэзии приемы прозы²³⁸.

10. Принцип грузофикации в применении к поэзии превращается в требование построения стихов локальной семантики, т. е. развертывания всей фактуры стиха из основного смыслового содержания темы.

11. Литературный центр конструктивистов (Л. Ц. К.), сделавший своим знаменем вышепоименованные положения, есть общественное объединение людей, спаянных общими целями коммунистического строительства и ставящее своей задачей путем совместной, практической переработки формально технической и теоретической сторон конструктивизма — придать литературе и в частности поэзии в современной культурной обстановке действенный смысл.

Конструктивисты считают необходимым в своем литературном творчестве активно выделять революционную современность, как тематически, так и в ее технических требованиях.

Илья Сельвинский, Корнелий Зелинский,

Вера Инбер, Борис Агапов,

Евгений Габрилович, Д. Туманный,

И. А. Аксенов

Москва, август, 1924

ЗАЩИТА И ПРОСЛАВЛЕНИЕ КОНСТРУКТИВИЗМА
[План статьи]²³⁹

Литературные системы периода крушения капитализма. Деструктивисты Лефа²⁴⁰. Период собирания материалов, соответственный восстановительному периоду хозяйства страны. Конструктивизм как литературная система строительного периода.

84 Задачи конструктивизма и задачи «Плеяды»²⁴¹. Новый словарь и классовый пересмотр языка.

Принцип планового ограничения²⁴². Принцип перспективного построения. Принцип наибольшей емкости.

Исходные построения. Принцип наивыгоднейшего действия. Положительное определение. Отрицательное определение: небывалый выверт и изумление мира злодейством из практики деструктивизма.

Характер современного конструктивизма²⁴³. Общие цели и различные дороги. Обязательность широких задач и углубленной разработки. Бедность нашей литературы.

Конструктивизм как средство против переводных романов и Есенинщины. <…>

ПИСЬМО В ЛИТЕР<АТУРНЫЙ> ЦЕНТР КОНСТРУКТИВИСТОВ О ВЫХОДЕ ИЗ ЧЛЕНОВ ЛЦК^244 245

Дорогие Друзья!

Вечером 7-го сего мая, в помещении Союза Писателей, Илья Львович Сельвинский довел до моего сведения слухи, которые, по его словам, ходят по Москве и нервируют мнение [так в тексте] конструктивистов. Слухи эти сводились к тому, что в пределах этого города образована некая литературная организация, присвоившая себе имя Союза Приблизительно Равных²⁴⁶, что эта организация имеет своей основной целью вести борьбу с конструктивизмом и что я состою председателем помянутой организации.

Проверив за истекшее время источники возможных слухов, я должен указать ЛЦК следующее:

В числе моих знакомых имеется Георгий Николаевич Оболдуев²⁴⁷, с семьей которого я познакомился в 1897 году и отношения с которым я отнюдь не склонен порвать, считая его одним из наиболее мне близких современников. На квартире у данного лица, писателя и поэта, естественно встречаются литераторы, по большей части бывшие студенты Брюсовского института²⁴⁸. Среди них возникла мысль об организации общества, имевшего бы наименование Союза Приблизительно Равных. Мне было сделано предложение войти в него, на что я ответил, что разговор считаю преждевременным, пока не установлен ни точный состав членов организации, ни ее программа. Показанные мне эскизы декларации я не мог считать программой чего бы то ни было.

К такой точке зрения склонились и ее авторы, в настоящее время занятые обработкой соответственного документа. Как видите, говорить о существовании 85 Союза Приблизительно Равных не приходится. Не приходится говорить и [о] моем существовании в качестве его предводителя, даже в смысле председательствования на чтениях литературных произведений в доме Г. Н. Оболдуева, так как там прения протекают в порядке застольной беседы и председателя не имеют.

В равной мере мне не доводилось слышать, чтобы задачей этого литературного объединения в какой либо мере могла являться борьба с конструктивизмом. Напротив, мне много раз приходилось выслушивать восторженные отзывы о прозе нашего друга Гаузнера и весьма единодушное сочувствие поэтической работе И. Л. Сельвинского.

Не имея под собой реальной почвы, слухи эти порождены некоторой мистификацией, допущенной тремя (если не ошибаюсь) гостями Г. Н. Оболдуева, по отношению к Б. Агапову, являющемуся их школьным товарищем и давнишним предметом школьнического вышучивания. Они, как мне стало известно, неоднократно пугали его (по их словам «до смерти») страшной кампанией, которую готов поднять против конструктивизма вообще и Агапова в частности, вышеупомянутый Союз Приблизительно Равных, однако, никто из них не называл меня председателем его и самое наличие председателя упорно ими отрицалось, чему Агапов, по их словам, отказывался верить «в силу ограниченности своих умственных способностей».

Вот все, что я знаю по этому делу.

Полагаю его достаточным для установления одного факта. Легковерие, с каким ЛЦК восприняло мистификацию двух молодых поэтов, свидетельствует о некоторой напряженности в отношениях между ним и мной. Не считаю нужным отрицать этого факта — напряженность эта длится в течение около двух лет, если не больше, и за все это время, мной по отношению ЛЦК была, насколько мне известно, проявлена полная лояльность. Не скрою того, что отношение ЛЦК ко мне отличалось обратными свойствами. Ряд действий, слишком известных, что бы останавливаться на них подробней, проводился против меня и за моей спиной. Один из таких эпизодов послужил поводом даже к протесту некоторых членов организации, протесту оставленному без последствий нашим Оргбюро.

В результате основного политического расхождения моего с К. Л. Зелинским, обнаруженным еще около трех лет тому назад, в моем мнении о явно меньшевистском уклоне его идеологии, создалась та атмосфера взаимного недоверия, в которой один из членов учредителей организации ежегодно готов ожидать от своих товарищей любой враждебной выходки по отношению к себе, а организация в той же мере ожидает нападения со стороны одного из своих членов.

Испробовав в течение последних двух лет всевозможные пути к преодолению, 86 как личных, так и идеологических разногласий с ЛЦК, вижу для себя в необходимости просить его не считать меня впредь своим членом.

ПИСЬМО «СОЮЗА ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО РАВНЫХ»
«ЛИТЕРАТУРНОМУ ЦЕНТРУ КОНСТРУКТИВИСТОВ»²⁴⁹

10 мая с. г. нами получено от члена СПР И. А. Аксенова копия его заявления в «ЛЦК»²⁵⁰. Считаем себя вынужденными дать некоторые разъяснения касательно СПР.

1. Декларация Союза Приблизительно Равных была подписана в феврале с. г. Этот день является днем возникновения СПР²⁵¹.

2. Название «Союз Приблизительно Равных» вытекло непосредственно из идеи создания нашей группы. Этой идее противоречило бы возложение обязанностей председателя на одного из членов СПР.

3. Двум членам СПР было поручено информировать прессу о существовании СПР по материалам декларации 8/II.

4. Квалификацию умственных способностей члена ЛЦК Б. Н. Агапова члены СПР своей задачей не ставят и ею не занимались²⁵².

5. СПР, выявляя свое принципиальное отношение к литературному окружению, не может не замечать ошибки тех или иных известных ему литературных объединений, но специальной «травлей» или «мистификацией» какой-либо литературной организации или ее членов СПР (и каждый из входящих в него) не занимался и заниматься не намерен.

6. В настоящее время СПР разрабатывает те основные принципы искусства, которые изложены в декларации 8/II.

* * *

В заключение считаем необходимым указать, что многое из высказанного могло быть неизвестно И. А. Аксенову, так как он, будучи сильно занятым членом Л. Ц. К. по всей вероятности, не считая возможным для себя уделить достаточно времени для участия в работе СПР, почему и имел неточную информацию о побуждениях и действиях Союза Приблизительно Равных.

11 мая 19292 года. СПР

И. А. Аксенов, Г. Оболдуев, К. Андреев,

И. Пулькин, Я. Фрид

87 ТЕЗИСЫ ДОКЛАДОВ И ЛЕКЦИЙ²⁵³

ПРОГРАММЫ ЛЕКЦИЙ И СЕМИНАРОВ В ГВЫТМЕ-ГВЫРМЕ-ГЭКТЕМАСЕ

1. Литературная форма²⁵⁴

1. Понятие и предмет искусства. Сознание и подсознание. История вопроса. Работа сознания, его предмет, его нормирование. Подсознание. Деятельность неустроенного подсознания. Ее нормирование и регулирование. Первые проявления искусства. Ритмический крик, пляски, заклинательный характер фрески Альтамира²⁵⁵.

2. Основания воздействия искусства. Ритм. Понятие и предмет. Примеры ритмического воздействия. Ритм пространственный и временной. Определение литературы, как искусства временного. Зрительные элементы в литературе. Пространственный ритм в литературе.

3. Ритм простой и сложный. Восходящий и нисходящий. Характер природного ритма языка. Его влияние на настроение литературных форм. Примеры.

4. Приложение ритма и его пути к подсознанию. Внимание. Сознательное внимание и внимание принудительное. Целесообразность в искусстве. Целесообразное и беспредметное регулирование подсознания²⁵⁶. Идеологический момент в искусстве. Искусство и классовая борьба. Эпохи искусства целесообразного и беспредметного. Понятие реакционности и прогрессивности. Взаимоотношение искусства и исторических событий.

5. Ритмика русского языка и русского стихосложения. Отвлеченный ритм ударного стиха. Его разновидности. Формы. Стих и проза.

6. Пропуск в тексте.

7. Конкретный ритм русского стиха. Фонетический ритм.

8. Синтаксический ритм. Учение о поэтической мелодике. Современное состояние вопроса.

9. Выводы. Общие законы композиции. Эмотивная окраска целевых задач литературной формы. Чередование воздействий. Подчиненность их общему плану.

10. Развитие литературных форм. Принцип взаимной поддержки и взаимозаменимости элементов воздействия формы.

11. Построение формы. Ее части. Экспозиция.

12. Изложение. Разработка.

13. Напряжение. Способы его создания.

88 14. Заинтересованность читателя. Предпосылки и методы создания заинтересованности. Зависимость автора от потребителя. Понятие чистого искусства и его противоречивость.

15. Техника усложнения разработки. Ложные последования и отвлечения внимания. Контраст темпа: задержания и стремительность. Повествовательное и лирическое отступление. Многоначатие. Хронологический монтаж изложения.

16. Завершение разработки. Высшая ее точка. Способы подведения, Катастрофа и разъяснение. Примеры применения приема.

17. О концах композиции. Финал, концовка, эпилог. Примеры.

18. Методы наивыгоднейшего действия. Дидактика и ирония. Ирония органическая, ирония отвлеченная и ирония как прием маскировки дидактики. Историческая обоснованность этих методов.

19. Переход от развязки к концам композиции.

20. Понятие о литературном колорите и постоянной образующей.

21. О единстве композиции. Способы ее достижения. Идеологическая направляющая. Система лейтмотивов и лейтмотив идеологический. Соединение обоих методов. (Катон о Карфагене²⁵⁷). Припев, кольцо и цепочка.

2. Государственные экспериментальные театральные мастерские им. Вс. Мейерхольда. Программа по курсу драматургии²⁵⁸

Драма — процесс действия. Условия возникновения драматического процесса:

а) «Единое действие».

б) «Драматический узел» обстоятельств и событий, противодействующих действующему лицу и одновременно разжигающих его желания.

Драматическая борьба. Расщепление борющихся групп на подгруппы. Проходные сцены. Параллельная борьба.

Общая конструкция трагедии по «Поэтике» Аристотеля²⁵⁹: сцены смены «счастья и несчастья». Сцены узна<ва>ния. Сцены бурного страдания. Применение этой схемы ко всем видам драматических произведений. Остановка действия.

Эмоциональная вибрация воли: «драматизм» как сочетание активности²⁶⁰ с сильной эмоциональной вибрацией воли. Раздвоение воли (присущее неврастеникам или людям с надломленной волей).

Драматическая сцена — «поединок».

Контрастный перелом, завершающий драматическую сцену. Мнимое 89 поражение. Развитие драматической сцены. Конструкция диалога, как чередование волевых усилий и контрусилий. Драматические реплики — удар и парирование удара (слово — действие). Риторика в драме.

Лирика, эпический рассказ и диалектика в драме, как элементы риторики (их орудийное значение).

Параллельные ритмические ряды: (ряд словесных действий, ряд физических действий, ряд лирический). Ритмическая единица в драме (парная группа волевых усилий и контрусилий).

Волевая, относительно-схематическая (сравнительно с характеристикой в романе) природа драматической характеристики.

Проявление интеллектуальной и эмоциональной природы действующих лиц в драме. Язык характеров.

Нарушение драматическим героем интересов, обычаев и норм окружающей среды: «драматическая вина». (Драма — всегда бунт, «революция», всегда — переоценка ценностей).

Драма (бытовая) и трагедия. «Трагическая вина». Максимализм трагедии. Борьба страстей и борьба идей в трагедии.

Условно-эстетическое значение трагедийной фантастики у Шекспира и других.

Трагедия религиозная и трагедия современная, материалистическая (нарушение божественного закона и нарушение закона исторической необходимости; борьба с богом — и борьба с общественностью).

Героическая драма и др. виды драм. Мелодрама.

«Смех» — Бергсона²⁶¹. Комедия — пародия трагедии. Разные виды комедии: комедия характеров, положений; сатира. «Типы» в драме и «карикатуры» в комедии. Фарс: нарушение социально-физических норм героями фарса. «Смех сквозь слезы».

Социологический (идеологический) анализ комедии, драмы и трагедии.

«Катарсис» в трагедии; его обязательность только для зрителя (не для героев трагедии).

Массовые сцены:

а) древнегреческий хор,

б) массовые сцены дифференцированных представителей общества,

в) недифференцированная масса (толпа) на сцене, как масса революционная.

3. Программа ГЭКТЕМАСа по драматургии²⁶²

1. Понятие драматического текста.

90 2. Отличие драматического произведения от других видов поэзии.

3. Свойство драматического развертывания сюжета.

4. Единое действие.

5. Носители действия.

6. Главные моменты развития действия.

7. Действие и действия.

8. Деление драмы: а) акты в) сцены с) явления д) поступки е) мотивирование поступков р) реплики.

9. Точные определения понятия о реплике: а) реплика словесная в) реплика жеста с) реплика механическая д) реплика-пауза (всех видов).

10. Понятия интенсивности.

11. Интенсивность паузы.

12. Словесная часть поступка и мотивировки: а) монолог в) диалог с) ансамбль д) пауза — междометия.

13. Словесный поступок: a) сентенция b) раскрытие c) приказ d) программа действия е) ответ.

14. Поступок физический.

15. Определение поступка драматического и сценического.

16. Сценическая точка.

17. Драматическое и сценическое движение.

18. Направляющие понятия.

19. Обязательные предметы.

20. Вещи интриги.

21. Яд, памятные знаки, документы, ценности.

22. Понятия о занимательности.

23. Способ создания.

24. Идеологический конфликт.

25. Начало подвижного равновесия.

26. Интрига.

27. Характер.

28. Настроение.

29. Драматическое положение.

30. Понятие драматической вины.

31. Элементы сценического повествования а) экспозиция в) завязка с) перипетия д) [пропуск в машинописи] климакс, апогей, эксод²⁶³.

32. Связь моментов повествования с актами пьесы.

33. Драматический комментарий — актеры и хор.

34. Современные образы хора.

35. Исторические примеры.

Сцена и аудитория.

91 36. Способы воздействия: классовый, злободневный (прочность их).

37. Способ воздействия на чувства (проходящие и прочные).

38. Психологические основания воздействия. Основные комплексы.

39. Понятие героического, трогательного и комического.

40. Происхождение драмы и комедии.

41. Драматические [пропуск в тексте]: простейшие приемы их создания.

Способы создания драматического произведения

a) тема. b) сюжет, c) фабула, d) сценарий.

42. Построение сценария: a) размещение элементов драматического повествования b) размещение элементов воздействия, размещение сценических эффектов.

43. Темп развития. Задержка действия.

44. Сценическая и драматическая неожиданность. Применение, a) воздействие на чувствительность. b) воздействие на внимание, c) элементы ускоряющие, элементы задерживающие.

45. Границы трагического и комического. Ограничение техники равновесия материала.

4. Практические занятия по драматургии (семинарии)²⁶⁴

1. Сочинение сценариев для клубных пьес, пьес для пионеров, интермедий и т. д. а) Рассмотрение современной советской драматургической тематики, б) После фиксирования определенной темы — разработка сюжета. Намечается основная линия драматической борьбы, то есть, основные сценические положения и «перипетии», то есть внезапные изменения в судьбе действующих лиц. События намечаются применительно к идеологическому заданию пьесы, в) После того, как план выработан, пишется текст.

2. Чтение и анализ пьес: а) классических (Шекспир, Шиллер, Пушкин, Островский и др.), б) современных.

5. Английский театр²⁶⁵

1. Наследие средневековой мистерии и моралитэ²⁶⁶. Цирки и зрелища на площади.

2. Экономические предпосылки английского Возрождения и его специфические особенности.

3. Первая английская Реформация и политическая игра вокруг религиозного законодательства.

92 4. Город и деревня при последних Тюдорах и первых Стюартах.

5. Внешние сношения. Америка, Голландия, Франция и их влияние на мировоззрение английского зрителя.

6. Придворный и народный спектакль. Английский гуманизм. Попытки классической драматургии.

7. Испанская и итальянская комедии. Их влияние на английскую драматургию.

8. Драмы английского народного театра. Первый период зарождения романтической драмы. Грин, Пиль, Нэш, Лилли²⁶⁷.

9. Марло²⁶⁸ и окончательное установление форм английской романтической драматургии.

10. Материальные и идеологические предпосылки романтической драмы. Устройство театра. Контингент зрителей. Двор и город.

11. Второй период английской драмы. Реалисты: Шекспир, Гейвуд, Декер²⁶⁹. Йоркширская трагедия²⁷⁰ и «Эндрю Февершам»²⁷¹. Чапмэн²⁷².

12. Спор об авторе Шекспировских драм. Бэконианство и его разновидности. Современное состояние вопроса.

13. Третий период английской драмы. Растущая изолированность двора. Пуританство. Экономическая подкладка борьбы короля и парламента. Место театра в этой борьбе. Гуманистический натурализм. Бен Джонсон²⁷³ и его школа.

14. Перемены в составе зрительного зала. Четвертый период английского театра. Возрожденная романтика и декадентство. Бомонт и Флетчер²⁷⁴, Форд, Марстон, Тернер²⁷⁵.

15. Упадок театральной жизни. Новые формы литературного выражения. Мильтон²⁷⁶. Билль о закрытии театров. Крушение экономического строя государства Тюдоров. Конец театра Английского Возрождения.

16. Реставрационные попытки. Причины их неудач. Растворение особенностей английского театра в общеевропейской драматургии.

ТЕЗИСЫ ДОКЛАДОВ В ГАХНЕ²⁷⁷

1. Тезисы доклада «Тематический анализ драматической композиции и тематика шекспировского Гамлета». (Группа Иностранного театра Театральной секции, совмещенной с группой Актера. 18 декабря 1927 года)²⁷⁸

1. Временная композиция сложного действия образуется последовательным сопоставлением и разработкой отдельных сюжетных тем.

2. Драматическая композиция в противоположность музыкальной допускает 93 сопоставление тем, не приведенных к одной тональности.

3. Драматическая разработка трехсюжетной композиции елизаветинского театра у Шекспира подвергалась попыткам объединения композиции.

4. Объединительные композиционные задачи Шекспира доведены до конца лишь в немногих драмах (Тимон²⁷⁹, Кориолан²⁸⁰).

5. Многопланность Гамлета может являться либо следствием незаконченности композиционной практики драматурга, либо результатом сценической корректуры драматического текста.

6. Недостатки драматических композиций трехплановой драмы у Шекспира: выбор второстепенного характера для объединения композиции трех планов и последующее нарушение драматической перспективы (Шейлок, Бенедикт и Беатриче²⁸¹).

7. Попытки свести к единству драматическое изложение Гамлета неизбежно терпит неудачу. Показателен пример изложения Вольтером²⁸².

8. Основной темой хроникального источника является родовая месть. Гамлет задуман в плане трагедии мести.

9. Техника драматического действия Гамлета полностью совпадает с каноном драмы мести.

10. Причины сложности композиции Гамлета — в трехплановой композиции и попытках ее повествовательного объединения автором.

11. Тройная драма родовой мести или проблема родовой мести, трактуемая на трех наглядных примерах.

12. Драматический материал распределен в драме крайне неравномерно: очевидно, купюры. Широкая разработка драмы Фортинбраса²⁸³ выдается обилием материала о нем в экспозиции трагедии. Значение Фортинбраса в развязке трагедии.

13. Тройное отношение к феодальному долгу родовой мести: Лаэрт, Гамлет и Фортинбрас²⁸⁴.

14. Образная защита автором тезиса: «Каждый за себя, а бог за всех».

15. Классовая типичность этого тезиса делает нелепым все попытки приписать авторство Гамлета любому из феодалов тех времен.

16. Идеализация борьбы с феодальной моралью и признание заслуг феодальной морали — принадлежность деклассированного дворянина.

2. Тезисы доклада «Сценометрическое значение монолога и длинного рассказа в английской драме». (Группа западноевропейского театра Театральной секции. 8 апреля 1928 года)²⁸⁵

1. Монолог, как часть материального оформления сценического действия.

94 2. Сценометрия английской сцены в области твердых тел и твердых соединений звукового материала.

3. Определение монолога. Условное допущение изолированности монологиста.

4. Монолог, [пропуск в машинописи] и рассказ.

5. Композиционные места монолога и длинного рассказа в елизаветинской драме.

6. Сценометрия монолога. Кинетические моменты декламации. Сентенция. Переходы.

7. Сценометрия длинного²⁸⁶ рассказа.

8. Современные попытки возрождения монолога и их судьба.

9. Социальная база популярности монолога в елизаветинской драме.

10. Сценометрия современного [монолога] и длинного рассказа в жизни.

11. Социальная база возрождения монолога и причины неуспешности их попыток.

12. Причины технической отсталости современного театрального стиля.

3. Тезисы доклада «Индивидуалистическая эстетика елизаветинских драматургов, ее развитие, кризис и судьба. (Гуманизм елизаветинской драмы)». (Пленум театральной секции. Тезисы к докладу. 19 февраля 1929 года)²⁸⁷

1. Елизаветинский театр возник на почве развития частной земельной собственности и «мании огораживания».

2. Репертуар Елизаветинского театра создавался деклассированными писателями английского Возрождения.

3. Отражая основные тенденции эпохи формирования идеологии нового-класса, елизаветинская трагедия в центре своего интереса поставила вопрос о ценности отдельной человеческой личности, действующей по собственным законам.

4. Индивидуалистическая тема требует индивидуальной трактовки.

5. Многообразие елизаветинской драмы есть следствие такой трактовки.

6. Различные формы оправдания человеческой личности и защита ее автономии. Тезис Хейвуда: театральность человеческих поступков. Способность человеческой личности быть ценнее своих проявлений.

7. Тезис Деккера: нестойкость понятия характера. Человеческая личность не поддается окончательной характеристике.

8. Тезис Бомонта-Флетчера: все поступки человека равноценны как материал для создания художественных ценностей.

9. Тезис Шекспира: ценность человеческой личности в гармоническом 95 ее равновесии. Средства для создания этого равновесия могут быть как угодно жестки и оправдываются достигнутым результатом.

10. Развитие классового расслоения ставит вопрос о неизбежности классовой борьбы и о ценности личности в этой борьбе. Тезис Бен Джонсона: человеческая личность приобретает ценность только в подчинении себя государству, независимо от совершенства его устройства. Бен Джонсон критикует понятия государства и его критика подрывает его тезис. Невозможность для деклассированного писателя оценить силы вновь организующегося класса. Театр вступает в конфликт с классовой идеологией организующейся буржуазии.

11. Тезис Вебстера: невозможность окончательного суждения о достоинстве человека, пока он жив. Смерть как единственный критерий ценности человеческой личности.

12. Тезис Форда: полное проявление человеческой личности делает прекрасным все человеческие поступки. Единственной моралью может быть только эстетический анархизм.

13. Тезис Тернера: человеческая личность может развиваться двумя путями: агрессивным и пассивным. Оба равноценны и равноправны с точки зрения справедливости. Материальнее выгодней путь пассивный — непротивление злу.

14. Эстетическое самодовление личности как признак отпадения елизаветинской трагедии от первоначального задания, идейно организующего центра новой идеологии. Оно совпадает с материальным упадком театра. Новые пути английского гуманизма.

15. Пуританство, в роли ненавистника театра. Мильтон — ученик елизаветинской драмы. Сатана, как собирательный тип героя елизаветинской трагедии.

4. Тезисы доклада «Испанская трагедия» Томаса Кидда²⁸⁸, как драматический образец трагедии о «Гамлете принце Датском». (Совм<естное> зас<едание> группы Иностранного театра Театральной секции и п<од>с<екции> Всеобщей литературы. 23 мая 1929 года)²⁸⁹

1. Распространенность мнения о непосредственном влиянии «Испанской трагедии» на разработку сюжета шекспировской трагедии обязывает к внимательному отношению.

2. История текста «Испанской трагедии», вопрос о критическом толковании свободных включений в него. Автором дополнений необходимо признать Бен Джонсона. Этим ограничивается его участие в данной трагедии.

3. Причины успеха трагедии Кидда. Неизменная ее популярность. Ее 96 роль в создании канона драмы мести.

4. Успех «Испанской трагедии» побуждает Кидда к ее дополнению трагедией о Старом Иеронимо. Судьба этой экстраполяции. Кидд повторяет испанскую трагедию в образовании темы. Вместо отца за смерть сына, мстит сын за смерть отца. Киддовская трагедия «Месть Гамлета».

5. Бен Джонсон издевается над трагедией Кидда, но продолжает дополнять Испанскую Трагедию. Шекспир берет на себя переработку «Мести Гамлета».

6. «Гамлет, принц Датский» в издании 1596 года является результатом этой работы.

7. Династические перемены, выяснившиеся к 1602 году, побуждают Шекспира к переработке трагедии на датский сюжет.

8. Общая схема исторической трагедии Шекспира. Развязка в смерти династии. Симметрия «Макбета» (установление династии Стюартов) и «Гамлета» (установление династии, от которой могла произойти жена короля Якова).

9. Третья редакция «Гамлета» в 1604 году, через год после коронации Якоба Первого подтверждает эту гипотезу.

10. Описание трагедии Кидда. Сюжетная трактовка и идеология драмы трактуется Шекспиром пародически.

11. Шекспир свободно воспроизводит канон драмы мести, данный Киддом, тем не менее, все же воспроизводит его.

12. Успех Шекспировской трагедии не упразднил симпатий к трагедии Кидда. Отсталому зрителю совершенно была чужда проблема родовой мести, и в трагедии Кидда он усматривал только борьбу человека, несправедливо обиженного двором.

13. Канон Кидда и трагедия Шекспира находились в конкурирующих отношениях. Дальнейшее развитие драмы мести осталось верным канону Кидда, приняв от Шекспира только некоторые технические поправки.

14. Канон Кидда не являлся для Шекспира препятствием и служил материалом. Фабула мести Гамлета то же, в виду пародийности задания Шекспира. Препятствием композиционного характера могла быть только разработка готовой киддовской интриги.

15. Непосредственного влияния «Испанская трагедия» в существенных частях шекспировского «Гамлета» не имела. Ее влияние не распространяется дальше установленной ею композиционно абстрактной трагедии.

97 ПОЭЗИЯ

98 НЕУВАЖИТЕЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ²⁹⁰

 

I

По несмятой скатерти
Раскатывались
Мятные ликеры месяца:
Было так сладко, что хотелось повеситься.
Разверчивая путь коленчатый,
Дважды или вшестеро
Ad libitum²⁹¹ перекрещивала
Лыжи
Разговор искренно-лживый —
От роду ему лет восемь с перерывами…
Вашими молитвами!

От прошлой истерики стеклярус льдинок
Схоронил временно жестянки сардинок
И прочие памятники летние,
Вот отчего перевелись лешие.

                              Слева — пня тень,
                              Справа — трещит наст,
                              Слева — сейчас мель.
                              Счастье?
                              Переменим координаты:
                              Уходи ухабами, сухняк зубчатый.
                              Не надо бы радоваться
                              Подобранной раковине

                              Подобные шалости
                              Кому диковина;
                              Да и бросаться оттуда мокрым нечего —
                              Не осталось ума человеческого —
                              И мост отупел,
                              И товар убрел,
                              И остановил
                              Город нагорный сорных миганий улей
                               «Пищит ребеночек:
                              Косточки хрустят».
                              100 Можно и поговорить
                              Во всю однолета прыть
                              В воздухе пяти вечера мая…

Только даром почему столько добра пропадает? —
Ежедневно включают на куполе непонятные рекламы,
Не глядят на них ни мужья, ни дамы,
Ни обоюдные их поклонники
Воробьи окончательно занялись колокольнями,
А энтропия то, можно сказать, возрастает.
К чему такая трата мира?
Я ведь не скаред
Но всему есть мера —
Есть она и нашему терпению:
Это ведь не проволочное терние —
То по всем садам
(Виноват Адам)
Произрастает
                    В изобилии…
                    Косая птиц стая
                    Как шприц прямая
                    Через верхнюю яму.
                    Не довольно ли одной рекламы —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . —
Ведь мог бы открыть со своей высоты,
Отчего это собственно
Фоксам рубят хвосты,
А у нас курносится прошлое?
И только антракты полиочные
Смолоду маки балкончатые…
                    И паки и паки
                    Нотные следы
                    Уводи…
                    Ешьте меня — собаки.

II

До последней запятой не брошу
И ни скобки!
Сохни,
Единственный стенной урожай —
Гуттаперчивый
Боб обойного огорода!
Наверстывай, моя отрада,
101 Смертоносное благо,
Трансформированных i

Клинки,
Верниссируя восклицательными блоками.
А за всем — железное клепанье
Двуопора;
Уничтожение невылазного семишопота,
Плавнем светового сифона,
Пронзительные
Тюльпаны
Парным
Клэр дел гонщикам
Бензовыми,
Расплющенными
Выхлестами…
Еще и еще стоаниц бы мне!

                              Алло?
                              Участье?
                              В обиде?
                              Он распался на четыре части —
                              Добился конечного вида!
                              Все равно не услышу выстрела.
                              Предупредительность, ничем не вызванная,
                              Со стороны гаража.

Чище первой пороши,
Ход по халве
Меховой голове
К страху, магнитами выкроенному…
                    Над домами, над домами, над домами
                    Телефона нити сини, иней
                    Сити, сети,
                    Цимбальный
                    Склон.
                    Сом
                     (Скользкий, коричневый).
                    Сон (лиловый, безлиственный)
                    Стой!
                              Не дадут лифта мне!..

Вертикально вырастающая игра в кубики
Светит во тьме:
102 Хижины Дяди Тома…
Отцвела кабинка,
На подушку из мрака.
Родной верещит безысходней
Семидесятипятилетнего франта;
Горизонталятся мои надежнейшие
Посмертные сувениры:
Промежутки — тошные
Телеграммы из Балтиморы.
Полупомолвленные,
Колокола каленые.
Колючие, скорлупные,
Коломенскими скрупулами,
Колами закулемканы,
Отточено катучие,

Ракетами рогатые,
На молоко богатые,
Забодаю но —…
Готово — дверь не заперта.
Глубина.
Окна не удавлены шелковыми,
Да, на улице электричество отморозило себе головы.
Брысь, стук стула! Выплюнь, лампы, расцветку, гаже
Горе то горе —
Чем самого непозволительного Якулова
Обложка.
Всуе Вы
Отстаивали право на безвкусье…
Туфель то, туфель. Точно Вы вовсе сороконожка…
А под веками визитная карточка
Ваша — легендарный шахматист.
Злая! Вы не узнаете знакомого галстуха?
Мученица мистики
Кокетливой веры,
В роды и роды назидательно:
Стали Вы натюрмортом
(Что, впрочем, весьма сомнительно)
Примимирясь с небом и миром
В священодействии педикюра
Пьета.

103 III

Мюнхен
Вырвать слова!

Но Неизбежен, непобедим Ярлык
Совершенно извращенного всеобщим вниманием каучука
N
N
N
Так что 31=81.
Случайно ли дополнение чека?
Или это ответ?
                    Надо бы.
                              Только
Что же,
          Когда каждому шагу ответ — бетон
          И откажет родник — фонтан
          Может ли,
          Согнутый
          На своем, на своем поле
          Отмахнуть семикожный
          Чернофигурный щит?

Еще один свисток и смеркнется
          Ноль —
                    Разведи еще перекресток в заострении
                     (Давний, давний спектр многоафишных щитов:
                    Падайте, падайте, росказни лоскута)

                    НЕИЗБЕЖЕН
          Коленом
          Притиснутый к пальмету,
          Растерянный,
          Ощеренный,
          Разверенный
          Эриманфийский страх.

                              И ЭТИ АПОТРОПИЧЕСКИЕ РУКИ
ТАЙ!
                    Безграалие на горе,
                              Что до двойной провинциальности
                    Безграалие на горе,
                                        Ci-devant²⁹² столицы
                    Безграалие на горе,
                              Все это лопающаяся пластика
                                        Хлюпающего зонтика —
                                        104 Сверлит смрад систематики
                                        Селезенчатых готиков

          ОТЧЕго НЕ мЕДнОе оТВОРЯТь?

                    Где это сердятся турники?
                              Сколько морщин в этой улыбке!
                              А башенные науки
                              Шевелят робко
                              Меловой милый лунь для луны
Проявлять ли теперь этот негатив?

          НЕИЗБЕЖНО!

          Потому что только воздух была песня
                     (Несмотря на совершенно невыносимую манеру отельной
                    прислуги отворять в отсутствии, окна на улицу)
Нет! Нет! Нет! Не поздно
И весть еще дрожит
И не будет тебе никакого сахара
Пока не уберут, не утолкут трут
Растоптанные войной над землей озими
Жалооконное

                    О горестной доле,
                    О канифоле,
                    О каприфоле
                              Безграалие на горе
          И не видно ни краю, ни отдыха
          Ах! Не хватило краски вина
          Кто, г-спода, видел многоуважаемого архитриклина?
          Ясно разваливается голова на апельсинные доли;
То говорун дал отбой:
                    Под тучей ключ перевинчен
                    И когда падают деньги —
                                                            звонок
                    Когда падает палка —
                                                            стук
                    Когда падает…
                                                  НЕТ!

          Пегая поляна
                    Палево бела
                    Плакала былая
                    Плавная пила.
                                        Кириллицей укрыть
                                        105 Кукуя видел?
                    НЕИЗБЕЖНО
          И перебросился день
          День?
Так!
          Угарали коралловые сумерки
          Вспомните меня
          Сумерки умерли
          В многоледяной бридж
                    И

PAL MAL BAL

Увял
          Платок
          Плакат
                    На ток
                    Окол-
                              до-
                              вавший УНОСИМЫЙ газ.

Уносись НЕИЗБЕЖНО в ярлык

Со скоростью
Превосходящей все последние изобретения в этой области.
                                        Благодетели! Зовите пожарных:
                                                  Начинается мировая скорбь.

Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?
                                                                   Февраль 1914 года

L’églantine est a la rose Ce que le cerf est à l’etang, Oyez la méthamorphose D’un serf en prince charmant, Oyez la méthamorphose D’un ourse en ecuyer bleu La rose a vainqu la rose Le buisson blanc est amour. (Max Jacob)293

1
Перчатка, щетка и подсвечник

                                                             (Перед зеркалом)

Ветер очень долго рулил по озеру, и умер. —
Оттого оно осеннего листа,
106 Над стерней берега
И разсеменилось много, много корешкой.
Раковина ли, купавка ли, туча или, прости Господи,
                                                                                земская камера
Никак не прибьется от севера;
Может быть, исходя будущим огнем хвороста —
Хвойно вершинит фитиль огарка,
Сквозь прозрачный рюш обведенных золотом
                                                                      облаков.

От воды к небу, от неба к воде не мерно.
Ветер долго ломал песок, холмик над останками
                                                                      третичного перламутра;
Озеро выросло в лодку и, обгоняя стрекозиные отражения, ищет знакомые причальные места

Много борозд по песку строчено, мерено;
Отвори мне двери, ради всех богов.

2

В тяжести вся опора
В скорости — высота:
Города погода
Дернулась, перевернулась — была.
Расчеркивайтесь же, прокалыванья —
Все переплелось в лицо;
Пришло; стало; поняли: притворяешься,
Пристальное колесо!
Только ровнее
Томный рему:
Тростники залетные,
Проволочная корма,
Милости не по адресу —
Перемешали, верно, в трубе.
Мольбища огненные, безследные, пасочные.
Восковые…
Сколько жалости
В этом больном кулаке.
«Радовался же
Горизонту над тополем?»
Непереубедимая моль.
Соображай, расклинивайся,
Свертывающийся толь.
Запомни: ветер нашлет надежду на траур
Дождь — бисер
107 И некчему заставлять себя завтракать,
Мыши, — кот на крыше.

3
Курильщик

Папирус очень сомнительной пустыни Египта
Обручения (два) — оазисы ли?
Одно видимое желание золотого слитка,
Другое на молнию претензии.
Не найти лощеней базальта на Ниле
И где полагается кварцевый обелиск.
Замкнутые медленно, но верно, сблизятся,
Одно ни причем — нет никаких улик,
За другим — только видимость,
Как заведено — мертвая и очень непрочная.
Мало ли ее такой славили?
И над этим полночным отчаяньем
В бескорыстии недосягаемом
Жертвенник Авеля.
Неизменно поворачивается вопрос «очень умный».
«Каин, где твой брат?»
Но и ответ, так же давно зазубрен,
Как и весь исторический шеколад.
Происходящее в том отдаленном лаке
Ноет о потопе,
Кое чьем гневе
И т. д., попался и света не видать тебе,
Если не сделаешь ничтожного движенья.

4

Предрассудки брошены, ими не пугаюсь:
Подчиниться им возможна стала роскошь.
Через улицу, стаканы, стайкой
Перебегают зайчики, —
Не застрянут, не застынут, в джин —
Это ли охота?
Где обещан сбор?
Только около стального сота
Пара, как один,
Горят и говорят о том, что день был сыт —
          108 Вовсе выжат
          Вовсе выжить
          И —
Если бы не заставлять, то не взошел бы на востоке в кровь
          Опять. — Опять
          И не найти конца
          Глазастой гусенице злой вокруг сосны.
          А удержи дыханье — перестанешь быть
          И это все почти что на вине.
Но не про это жук
Жует из Жьювизи:
«Можно удержать и без ужимки нить:
Жарко жаловаться».
Все равно — рассчитываться
Или еще налить,
Пренебрегая возрастанием за салфетками бархата
И полтора пера.
Заклеиваться марками
До другого дня.

5

Не надо ни боксировать, ни фехтовать, ни плавать.
(Ах! Если бы можно было и думать и думать, и радоваться и плакать!)
Надо смотреть на доску, на рамочника, на пламя,
Проводя на бумаге мягкие буквы, уводящие память.

6

          Снова славится вечер властный
          Неукоснительный амулет
          На разочарованный и атласный
          Небу индукционный след.
А и непредусмотрительными видами
Те, воображающие, не осуществя, вину. —
          Пыльно водам,
          Пробежавшему огню в саду
          Через пепельницу.
Уходящие ко взрывам птицы.
На застывшем
Устарелый знак последних откровений —
Голова готова спрятаться под снег — крыло,
Да еще она видна от брызог.
Перепряжа.
О увядшем шуме и вольтаже ламп.
109 Умершем до жизни
И неизлечимом дне:
Коротко замкнулся и прославился книжно,
Совместно
Заплетенный, замоленный свет.
Причина неизвестна.

7

Засыпая в трухлом такси я думаю о небе перерезанном прожектором;
Этот сходящийся рельс повторялся колеями осенних дорог.
С тех пор я навсегда ушел от любви-геометрии.
Знаю только: ничего не имею против своей смерти.
Однако, я несомненно живу, потому что ношу монокль.

Vedesti al mio parere ogni valore, E tutto gioco e quanto bene uom sente, Se fosti in pruova del signer valente, Che signoreggia il mondo dell’onore;   Poi vive in parte dove moia muore, E tien ragion nella pietosa mente: Si va soave ne’sonm alia gente, Che I cor ne porta sanza far dolore. (Quido Cavalcanti)294.

1
Диалог (Второе лицо без речей)

В бумагу высох, на тебя шуршу.
Я целый день словами порошу,
Что далее, то чаще да сырей
И злей, чем разстригаемый ерей,
Зрачков оберегу колючий лак
И страх, играющий скулою, как…
— Упрека ли боишься по весне?
          А если бы и да? — он вовсе не
          Острей, чем твой незаменимый шприц. —
                    Под вечер остывает щекот птиц,
          А только расседаются в ночи
          Противные сороки да грачи.
          Скрипя, что не даешь себя обуть
          И отложить презлющий «добрый путь». —
110 — Хоть ихний храп и не совсем неправ,
          Не говорю: перемените нрав,
          Но… — Этот камень унеси с собой:
          В нем трещина, а все он голубой.
          И что внизу я нацарапал вам
          И не на память, и не по глазам,
          Которым не навязываю спор. —
— Кармин и пудра невеликий сбор
                    А времени то много у тебя. —
— Цените выдержку, не теребя
          Прошу: не поцелуете на чай?
— А оглянуться то же некогда, поди, —
                                                  Прощай!

2
Меркаба

В Женеву малоезжий путь
          Светлей пути в Дамаск
Его огней не отпугнуть
          Многолеорду²⁹⁵ каск.

Мне, будто, восемнадцать лет,
          Меня не проведут:
Я вижу полосатый плед,
          И надоконный прут.

Через пятьдесят пять минут,
          Не изменяя курс,
Пересекать не преминут
          Нагорный город Курск.

Но (не определю) разъезд
          Или, размыв пути,
На выключенье ранних звезд
          Настаивал идти.

Там непомерною звездой
          Горела медь свистка,
Над отуманенной водой
          Светающе легка.

Так больше не цвела сирень
          А золотой жасмин
С тех пор не обращал плетень
          111 В глазурный каолин,

Всего же волшебства острей
          Был чуткий паровоз,
Сквознейший балерин кисеи
          И тени от стрекоз;

От рельса золотой росы
          За облака ввинтясь.
Святые осенял часы
          Земленебесный князь.

Им кто то, видимый едва,
          Кому то говорил,
Я и не разбирал слова,
          Но голос звонкий был.

Припомню паровик,
          Пожалуй потому —
Что с этого в любви привык
          Не верить ничему.

Всеосияиней луч косой
          Застраховал меня
Неслышней поступи босой
          Прозрачнее огня.
                    12 августа 1915 года на Буге, ночью, когда было страшно.

3
Диагноз

Из благоустроенной пасеки трут навсегда изгоняется,
И не надо, подруги, никакой идеализации…
Такси было расхлябанное,
Карбид вонючий:
Векрнулся усталый, но не раскаянный;
Залюбовался ее ключицей —
Освешение? — Закат за спиной колдовал. Тишина
За стеной промышляла охрипших ступенек…
А необходимо сказать, что она целый день была чрезвычайно нежна:
Подготавливалась экстракция денег.
И подкатывался щитовидный вопрос,
Конфузом: догадался — не догадался?
112 Притаился в ней от каблука до плачевно сожженных волос,
До гусиной улыбки, неоценимей семнадцатилетних признаний,
Что, что?.. Король собирался на подвиги —
Снарядился он на беду:
В поход трубили о вторнике
В среду объявился в плену.

… As ravens, screch — owls, bulls, and bears, We’ll bell, and bawl our parts, Till irksome noise have cloyed your ears. And corrosived your hearts. At lost, when a sour quire wants breath, Our bodies being blest, We’ll sing, line swans, to welcome death And die in love and rest. (I. Webster)296.

1

На щуплой бумажной ленте спешили слова от Мальты, Оттавы, Посьета,
Уржумки, Дублина, Стокгольма, Тимбукту, Уайна, Сингапура.
Повторились правильно, только, сразу, предел 2 сантиметра —
Два города стали: это солнце весны расцвело во Владивостоке
И разорвался закат, ионизуя осенний прилив Сен Луи Патози.

22
Mars 1914. Paris²⁹⁷

На улице муниципальная машина
Вертится и размешивает грязь —
Свет не разведет своего клина:
Солнечный свет не газ.

Ну! Как эта канава раскапывалась —
Не упоминаем мы —
Где то многоэтажными шляпами
Direction Etoile-Italie²⁹⁸.
На улице проблески обыкновенного бензина
Муниципальный велосипедист;
Машина всяческого значения и смысла,
Вертится день между крыш.
Размешивает, но не рассмешит
113 Необутые ветки лип
Необузданный ветер липкий:
Неопознанная вещей лепкой
Статуя просто грязь.
Нами же создан свет.
Не нам только мост разведет
Лай своего пролета.
Что убедительней рычага и клина?
Что смелей, чем стремительный солнечный кран?
Свет! Свет! Свет! — бесконечно делимый —
Не газ, не фонтан,
А вот эта вот, необгоняемая улица
За огнем фонари и ацетилен
Окно, пол, лимонный соус, курица —
Маклореновский ряд дилемм.

3

Сколько бы я не крестил зулусов,
На пари — они меня съедят
В утверждение трансцендентальных вкусов
Той страны, где зреет кокотаж.
Право! — Отслужившего билета
Легче, отвалился день
Не подставили ему корзины,
Полируя регулярный стаж.
Прочерчиваюсь без перспективы.
Даже свистать — загадится
Корней угольного отложения —
Оттого — стыжусь, забыв ея заглавьице,
Не могу еще простить — оглавления
И немногочисленных листов икры.
Напрасны усилья белой печати:
Далек зеленоптичий край,
Не переставая громоздили дни,
Выкормленных, выпоенных считая
По неокаемляемому говоруну, свет, мигни.
Ты погас, мокрый звон
Не окликай меня
В этом неперпендикулярном воздухе
Где, обеззолотя тополя ЭКЛИПСЪ —
Зияющий подсолнух ветра,
Заглядываю на него мельком,
Да не надо и ответа мне —
За трамвайными тэтами
114 Расплетаются возможности всех цветов —
Электричество погушено,
Тучи густы
И еще не зажигали газ.

4

Милые мои друзья! — Облака, облака в улице:
Мало ли дразнить обломками состояний?
Обмылкамти поезда (кто его видел?) обдало.
Молимся радостью ропота в дали, дали, дали…

5

Отваля волненье разъезжее.
Миновать семафоры можно:
Радость разбежится еще кромешнее —
Волноломы ли у нас не мощные?
Устоять!
                    Или он опять завертится,
Уравнитель, стачивающий свой эксцентрицитет
И, не уберегаясь от мерзости
Обезоруживающих цитат,
Подкошусь в ореол лазоревый —
Широкоувеличивающий окуляр
В метаэротическом лепрозории
Безапелляционных карт?
Наплевать!
                    Мы давно повенчаны.
Я и этот распыляющий распев гудков
В затухании беспыльно ветренном
Просыхающих прощай — платков.

6
La tour Eiffel²⁹⁹

I

Не превозмозгла свое сиянье,
Дня полуотцвеченный разлив
Все еще ежеминутным садом
Завивая вялый перегиб.
Вот оно и все — Но только
115 Сколько, сколько звонкого просыпалось
Град ли? Велосипедные шарики? Вряд ли все-таки смех;
Но переключенье вспыхнуло
Безоглядным, неприятной, предотлетных стай
Раскатистою выходкой —
В опрокинутом стакане,
В белизне перил,
В окончательном расколе
Обещанья. Прям
Был еще последний вызов
И не отведен заход:
Свейся ея ветрило —
Турбина, эссенция, Нот.
Кто меня «любит не любит»,
Кого разлюбил — равно
Замерзнут и ресницы и слюни
На М (m - n + 2) оборот!
Смейтесь же над неудачей,
Сморкаясь по мере сил:
Только тогда заплатим
За перерыв пути
Если… «Берегитесь молодого»
«А старик Ваш никого не устрашит»
«Ожидайте, но не дольше года»
Уноси Ты, мое горе, уноси.

II

Я хочу задремать на том,
Что заклепано высотою
Покрываемые и дол и дом.
Отбуксовывают холостою,
Что до слабых вершин Монсо
Котелков распустили четки,
Что ловлю на лету серсо
Радиотелеграфной трещетки,
Что, холодный обведя валер
Обозначающий помост
Я на тебя накину флер —
Чужих и собственная подлость.
Неотменимый поворот
Извечно тянущая хорда —
Вот он, параллелизма и проблеск:
Изоляторы в звании непреходящих ioт,
Напрасная гордость!
116 Порхая крыльями рваного зонтика
Осень капелью осмеет
Периодический, лампа за лампой
На зеркальных асфальтах
Лакированный хоровод,
А зима в карнавальной заутрени,
Голубея в глубину, голубей
Благословя на Верленовой лысине,
Разведет метель конфетти.
И зашелестит бумажной радугой
На амвон, где застыли парные
Рубины туманов,
Где прессуется ожидание
Среди фарфоровых труб и слов,
Где сервируют научно препарированный поезд
На операционный стол,
Юркнула крыса в граммофонный рупор.
Звезды подземные.
Молчание караульных шагов.
Задумчивая грубость.
Но ведь это, все же, не та
Окончательная бесполезность —
Сна расклепанная высота
Иль-де Франсовая окрестность.

«ЭЙФЕЛЕИ»³⁰⁰
2 книга стихов

Эйфелея I

Этот воздух, дымящий рассветом долин,
          Занесенных домами,
Потрясенный игрой беспечальных турбин
          И густыми низами
Полированных и отвлеченных метро —
          В нем играют не феи,
Не обезнадеживает в нем серебро
          Щекота Лорелеи
И пробьет его не знамени крик,
          Не рыданье ракеты,
Не передадут ему свой тик
          Жеванные эстеты:
117 С ними давно покончен процесс
          Его фонари помнят,
Не даром они ощетинили свой лес
          На ночной допинг.
Не даром рос обелиск, где пила
          Дистиллированную кровь площадь
Белая пена — согласие их помела,
          Как фонтаны полощат.
Но всегда и о чем бы ни захоаеть.
          В этих бережно — серых
Берегах — отразится живая сеть
          На былого примерах.
По снам отвесна, — в века полет
          Мировая антена
Ничего не спрося, все возьмет
          Из любого безмена,
Собирая в себя, как в ороенный сот,
          Мед веселья и стона
Эхоически примет, что ей принесет
          С Торонта до Сайгана
Этот воздух, пронизанный в пенье треск
          Тайной старого Герца
Воздух, кого ни один не оцарапал крест,
          Кровь планетного сердца,
Дай в последний раз втянуть тебя
          Мыслью с этой бумаги,
Опаленные годы вдали клубя,
          Сталью секундной шпаги.

Эйфелея II

Как Пушкин был верен М. Н. Раевской,
На пространстве пятнадцати лет,
Как Дант между парой штанов и курток детских
В сундуке терял решетки своих терцет
О несущественной Портинари,
Чтоб она проводила в рай,
Так Ты на планетном пожаре
Оду мне наиграй.
Ты будешь струнами странствия,
Ты станешь огня смычком,
Ты станешь ароматом пространственным
Ты будишь сна вином.
И качаясь головой запрокинутой,
В зрительном пиру,
118 Не перестанет дрожать мой, не оттиснутый
Ни на ком поцелуй,
Разбивающийся на ритмы и строки,
Прорезающий меридианы верст,
Скручивающий времена и сроки,
Быстрее миганья звезд.

Эйфелея III

Ты знаешь мой любимый зов,
          Ты знаешь как во мне
Гудит перекликанье сов
          При лаковой луне

На поле пепельных небес
          Браслет моей руки
И поцелуй за всех невест
          И прямы тростники,

Но ты, я вижу не со мной,
          В твоих глазах песок,
Ты смотришь, как на белый зной
          На мой тупой носок,

За множеством зеленых верст
          И бледно синих миль
Ты слушаешь как ревмя ржет
          Твой злой автомобиль

Твои улыбки не со мной,
          Твое пытанье — пыж
Летящий над земной корой
          Погаснуть на Париж;

Но если даже твой ответ
          Одно прости — прощай,
Смелей, заклинивая, свет
          Туши, но отвечай.

— Моя печаль, не плачь, не плачь,
          Машину не брони,
И я не обещал калач
          И Ты им не мани:

Авто мой нов, моя печаль,
          119 Но слушай, разве тут
Душиста не морская даль —
          Акании цветут

И если лес тебе видать
          Сквозь сердца моего
Что им успеешь удержать?
          Да равно ничего

Оно желаний вялых сеть
          И пьявками сосут,
Приятно ли тебе смотреть,
          На этакий сосуд?

Вот, надо этот переплет
          В железо превратить
И крашеный металомет
          Над гарью водрузить

Чтоб у героя на тулье
          Не траура перо,
А плещется на много лье
          Белей чем серебро

Прожектора прозрачный луч
          В неопалимом дне
Всецветен, ласков и колюч
          Тобою обо мне

И будет он гореть, гореть,
          Гореть, пока жива
Во мне твоя живая медь
          И есть во мне слова.

Эйфелея IV

Девсвеннейшая страна.
Хирургическая роскошь.
Умывается в облаках
Твоя железная легкость.
А подержанный антука
Раскосого полушарья
Сильно побился по швам
И видать каркас.
Если то только тень обелиска
120 Не фонарный ли ты эпизод?
Нет.
— Но блестит, несется, хлещет
Невозвратным стремлением всегда к высоте
Крайний «всего земного шара»
Один непадучий фонтан.
Что ж, что ночью не вечно знамя,
Что созвездный дрожит почет:
Шаркая по небу правит
Прожектурного луча весло.
Кабачьи огни осыпятся,
Но бессонней, чем биржевой телеграф
Или тень того полководца.
Увидишь, как доскребаясь,
Петух выплюнет солнце
Счастья сквозь сон, в золотых бубенцах пробежит
Цветы зарежут набережную
И пушечной сальвой тебя поздравят
Железные жалюзи.

Эйфелея V

Бьется львом, теплым мхом
                    Ветер в морях асфальта,
Прутья грызет, тычется лбом
                    Зеркала злая свалка —
Да не оставишь меня, зараженного пеплом дней
Посреди многообещающих но ни от чего не помогающих,
Поминально окрашенных, каламитных пней.
Так, потому что пора, и Тот, Чья власть
Поставила горы, Кто повелел свет, положил магниту север
юг
          Чьи Одного Сила. Слава, Престолы, Господства,
Тот лишь…
                                        — Сверни хвост индюк.
Боже мой. Дался им мой несчастный хвост,
Будто он хуже лицемерных к небу глаз или чем потрясаемая рука.
Господи, да не сам ли Ты возложил крест на ишачку и на ишака.
Видел Ты меня в бане, видел меня пьяным, видел во всех видах и даже
Не под смоковницей, а в гостинице Эрмитаже.
Дай же мне петь как достоит, втягивая до отказа воздух, задыхаясь своей монограммой И А и да прославится Твоя высота
Судорожным подпрыгиванием моего, их смущающего хвоста.
Долгий путь мне еще топтать до окончательного поворота,
Вот, один, без седока, вхожу в прошлые, городские ворота:

121 Некому и петь то тебя — сценками отраженные, авто-сирены путь заметут
И неоконченная тема четвертого рожка напророчит горчишники очередных простуд;
Но пока пульс твой бьется, прочно, как львом охраняется верея и придумывает не на розах тумпаковоцветный, спектро-пернатый ацтек
Теплый оклич пароли перекрестков: дисковые маяки аптек,
Все-таки я иду и неслышны шаги мои, точно подбитые мхом —
Вечер зашился телефонными проводами и подкатывается под ноги мохнатым комком
И сердце прядает, точно песня перепела, как оно впрыгивало на тот двусмысленный (до сих пор не разобрался) не то благословенный не то чрезвычайно проклятый час,
Им же небо стекало с вечернего вертела,
Розовый фонарь задыхался, а лиловый чихнул и погас.
Помню, день тогда был большой резвости, в мыле, запален и рыж —
Да провалится нос и небо мое, если забуду тебя, Париж:
Если забуду реверберы, ощетинившиеся темными лучами веток на трамо-проводах врагов, румпели переулков и тьму, вывалившуюся из каждого проема и трещины, тысячами взбесившихся утюгов,
Со дна асфальтововых морей, водорослями произрастающие Булонские ветки,
Признания, виражи и прочее, совершаемое с легкостью газетной заметки,
На площади толпу, наслоившуюся в совершенно небывалую луковицу,
С чрезмерно-пылкого корсажа полуночи, отскочившую, по дуге, самовозгорающуюся пуговицу
И Тебя, неоглядную, взмах твоего рукова по куполу кульминации, вышеупомянутого часа,
Жест, подчинивший Тебе вращение Медведицы и Вополаса —
Выгоревшие предохранители зорь на гниль лесов облокачивающиеся
Да разве заменят они эти кессоны воздуха, гексаедры на трапеции ночи покачивающиеся.
Я сейчас опустил бинокль и вижу все золото на которое способно человечество,
Сколько абонементов, осенним кленом осыпающиеся кинэ, этим обеспечивается.
Сколько раз на платформе Твоей опускали в гадательную (почти написал молитвенную) машину, непахнущий билет преславные и великолепные…
Сколько их у нас полегло-полегло, высоко вынося евхаристические клади.
Это ведь не вы эстетические постройки, сюперфин, которых разъел merulius lacrimans³⁰¹, добродетели паразит
Истинно говорю, не вам войти сквозь оранжевый экравит
Да и пахнут не безмятежностью свеже вывернутые кишки и иные.
Священные брашна³⁰².
122 Радуйся прибежище наше, высь наша, ласкание наше; радуйся столп и утверждение наше, самая высокая на всем Земном шаре, из крестового железа склепанная, радуйся публичная башня.
Да ведь это, собственно-то говоря, еще не известно, кто сопутствует Христу при втором пришествии, а когда был приход первый
Записано единогласно, что любимым обществом Его были портовые моряки, земские стражники и святые стервы
И из каждого креста крестовины Твоей, пригвожденной над асфальтовым морем призм
Освещается достояние Твое — благорастворенная жизнь.
Которая даже выше твоего луча, при вклинении одного, необходимо достаточного условия, жизнь сугубая, о, воздушная мель,
Чтобы она антэной цвела, чтобы ее каждый волосной интервал разбить мог, как вот эту, геть, — по небу за аэроплан раскупоренную шрапнель.
                    Домна Ойтуза.

Эйфелея VI

Кривые солнечных пятен, магнитных бурь и солнечных дней совпадают. А. Секки

Если кругом завивается
Метель Круксовых волн
Если «под Дохлым Зайцем»
Отель — утверждения — столп
Охоты, а препровождение
Любимое рвать себе
Сердце и сеять весело
Этакое конфетти на столбе
Решетчатом — решение
Если приветствуете это вы
Похваливая месиво
Для вольной головы:
Сделайте одолжение —
(Сконапель истуар³⁰³)
Душа наша с умилением
Делает тротуар:
Проела метаморфозы
Консерва крыса-гурман
На новые занозы
Фотосферных ран;
Чтоб летом было жарко
Чтоб полным горлом петь
Чтоб жизненная старка
123 Науськивала плеть
И что ни взмах — то зарево
Что ни жест — полоса
Флаг бело-сине-красный
Поднебесье ласкать.
Любуйтесь же сограждане
На вольности свои
И да будут дороги каждому
Интересы страны,
И мы у вас отпросимся:
Свободы трезвый тост,
Мы на небо возносимся
Через Кузнецкий мост.
                              8 апреля 1917 года Бырлад

Эйфелей VII³⁰⁴

Зачем свой неупругий позвоночник
Я захотел перед Тобой склонить?
Уже залились: «Отыскал источник
Кому, как “футуристу” не чудить!»

Но если не избегну объясненья,
Не им его намереваюсь дать:
Мне тени, те — кому пустая тень я,
Кто спит и видит парную кровать.

Прийми его: я уверяю, Ты не
Останешься к поэту холодна,
Где зеркалом из яшмы на пустыне
Подвешена промерзлая луна;

Отправлен свет последнего трамвая
Кармин улыбки даже не солжет,
Дневная продается даром вайя³⁰⁵,
Прокисли тени у тупых ворот.

И окрыляется былого заметь,
Пуранами бурана запросить:
Кто это сердце не умел изранить?
Кого оно успело не простить?

Ты, Ты одна. Светопылящей щеткой,
Щетиной неземного серебра,
124 Порхающим листом своей трещетки,
Уклоном ветробойного ребра —

Все замела, слила. В тебе изжитой
Из глубины взываю: усыновь
Последнюю, что вижу не убитой,
К своим стихам постылую любовь.

Эйфелея VIII

Не в иглу, колдовать на канве,
Крест на крест налагая жесты,
Не оркестра в росной траве
Увядать, как слеза челесты,
Не в порхание мотылька,
Не в преблагословение лилий,
Не в застенчивость василька,
Не в лиловый плач глициний,
Не в ванилевый солнцецвет,
Раз в году одурительный кактус,
Не в огнекудрявость комет
И не в жизнеспасающий артос:
Если мне выбирать, Насон,
Предмет моей метаморфозы
Я не оскоплю твой сон
И мольбой — «обратиться в розы».
Нет. Только в тот ветровой апаш,
Что скользит не глядя спиралью,
Через шестисотметровый третьяж.
Над его теневой скрижалью,
Чьи бесчисленные письмена,
Повторяя кресты Андрея
Сетью закинуты на
Город, что не найти острее,
Как на тот, незадачливый борт
Ловли, в полночь, Генисарета…
И по-прежнему этот жест простерт
Над злобой всякого поэта.
Значит в том числе и моей,
Чтобы ей перервать все препоны
И пучком неучитываемых огней
Вырваться в разлетающиеся ионы;
Далеко и прямым путем,
Вплоть до приисканья Америк,

125 Петь с лучом и шуметь с дождем
Вольно ото всех истерик,
Да земной завивать наплыв
В голубые прорывы робы
Неба, навсегда перезабыв
Кучевые страстей сугробы.

Эйфелея IX

Ты была первой, кого я увидел.
Только Тебя я не разлюбил.

Кровью ли расклеивается мой пыл,
Магнитного океана житель?

Не о ней шелестите ль,
Под ревом своим, перекошенные решетом сил,
Хрустально звездящие тыл,
Окованный верками литер?

Все прозрачные или непромакаемые зонты вер
Ветру Твоему общелкнутый кливер,

Чтоб вымела, переплетя
Пустоши прозрачной воли моей, как
Несут кричащее дитя
В кокосовый гамак.

Эйфелея X

Пусть я черпнул бортом и иду ко дну, оглушенный ураганной световой пальбой,
Пусть на каждом шагу я выдаю себя головой,

Пусть тупее меня только провозоспособный интеллигентский состав, забитый в тупик, мумией мазанный без меловой пометы о срочности возврата
Вам сутенеры анархии и альфонсы пролетариата.
Пусть в моей местности одно слышно, хныканье, да как зубы на сторону съезжают, да как группируются, перекатываются, кооптируются взаимо заменяемые, что два гроша
Мы честный и благородный «ум» и проституированная «дума».
Что ж, если коромыслом, слоистый, трубочный, из самого сердца дым
Вытянулся железометом, многокрестно перевитым?
Если на меду настоянные и давно отпрессованные страсти
Вырвались вверх броском и притягивают на себя микрокосм, точно он 126 нижний блок в полиспасте
Пока не вывернется из него, как выдергивают из непробудной земли, добросовестно укоренившуюся морковь
Чувство, чище даже чем ненависть и славнейшее без сравнения, чем самая хваленая любовь?
И оно, это самое, не вписывается в гранки общесентиментального кода,
А понимать его начинают при первом (при втором забывают?) шаге по стране тезиса: равенство, братство, свобода,
Или еще задумав топиться в швейцарской зелени самых шлифованных шартрез-озер,
Знает его проваливаясь в первый и последний раз в провинции Гамлет-позер
Или при наблюдении быстро уменьшающихся числом и возрастающих в размере предметов земли,
Когда тряпками болтаются под рукой, скорость потерявшие рули;
Да вот, когда гладко шоссе, как стекло, под уклон, перекашивается в темноте гроза
И бренчат на лету авто, оборвавшиеся тормоза,
А навстречу ему выносится неоспоримый билль,
Пропастью, которую не опровергнет всеми своими № HP самый блистательный автомобиль;
Ибо над ней не властны ни сот радиатора, ни зеркальный щит, ни последнее слово ступицы,
Ни тревожно пробующие пространство опережения и пропуска улиткины щупальцы.
Да вот разве еще, когда судорога захлестывает горло и пересыхает наиболее соответствующий поднимаемому баккара спич,
Чем неопровержимо свидетельствует, что вот, у семафора стоит и сигнализирует он самый голубчик — прогрессивный паралич.
Или если кто подумает о суточном числе объятий
Или о том сколько на башне совершено распятий.
Распятий энергии связывающей и тайно образующей металла молекулы,
Херувимы звенящие системы неразрывной крепости,
Да мечом ражения филистимлян отвей полувекового посева
Вся в излучениях мировой грозы, красуется железная дева.
Нет мне иного палладиума, кроме Тебя — публичная,
Нет мне иного откровения, кроме чести Твоей открытости
Ты велела достаточным основанием своих четырех корней
Петь, петь, петь Тебя впредь и до устья дней.
Предал ли я Тебя? Разве не стрелкой буссоли?
Оды мои устремляются к решетчатой Твоей консоли?
Или не помешан я для них на Тебе?
Разве не Ты мой сумасшедший дом?
Скажи, разве не Твой фонарь служит мне отрезвляющим льдом?
Научи меня железной легкости Твоей, туманами обтекаемой фермы,
127 И пусть шелестит надо мной не тройного тканья непромокаемый флаг, а фражильнейшее³⁰⁶ морской звезды или малого берца.
Мое рекордное, трижды за один сезон разбитое сердце.
Чувства мне, как видите, не занимать стать, да что мне его жалко что ли?
Вот оно плещется ящером, пролетающим лес, поле
С пастухом и домашней птицей, порт и вечное ухмылянье морских зыбей —
Лизнул и полнеба съел, что те балладный змей.
Весело скажите? Помилуйте, благодетели, да разве и мне не хочется петь
Аккорд розовых на закатном фоне азалий,
Счастье первого взгляда на предпоследнем вокзале
О перебоях и ожиданьице,
Видя в окно, что почтальон понур,
При отсутствующем лязге дверной шестянницы,
За портьерой крапо³⁰⁷ мор д’амур?
О плачевном бедствии подобного рода лягушки
И как явствуют белые долгоносые утки в пруду,
Всякие редкости: например в декабре веснушки
Штампить всю потребительскую бурду?
Да ко мне долилась моя родина,
Что-то слишком слышна,
Перекрывая пролет переводина
Скрипит: ни покрышки, ни дна.
Мать. Твои груди в ранах.
Тварь, ты опять блудишь?
Слов мне скажи желанных.
Э, мать, да ты хрипишь.
Ты лишь сама пред собой испуганная,
Пух алым гробам,
Ты, всеми друзьями поруганная,
Отпустившая всем врагам,
Будь мне по-старому ласковой,
Искрами вертящихся над пожарами твоих турманов-голубей
Со всякого полета стаскивая,
Радостные окури, закрути, опеки — убей.
                                                  Апрель 1917 год, Текучино

Эйфелея XI

До чего же людей доводит Этот самый деспотизм. С. П. Бобров

Ласково нас увлекает
128 В пене объявись душе
Юных золотистых заед
Волнопевное туше.
Плеск и блеск и восхищенья
Окружают ломкий трон,
Как винтовые круженья
Белят ровный Ахерон.
Потому ль, что мотобота
Не знавали пляжи кар,
Оттого ль что я деспота
Жестом уведен в Тенар,
Но обломок не весельный,
А веселья смертных дней
Правит правдой колыбельной
В бурунах базальтных пней
И ускоря равномерно
К роковой воронке плав,
Упоительно и скверно.
Жертва лучевых облав —
Счастие. Оно трепещет
Отступившим бытием
И далеко рукоплещет
Не донявшее мытьем
Да и катаньем. А строгой
Мачтою мечты пловца
Светоносною острогой
И эфирного гонца
Пристанью, не насмеется
Мой палладиум сквозной
Шахта вышнего колодца
И учитель ледяной:
«Рано пташечка запела —
Так не потерять себя
До поддонного предела
Не доходят разлюбя. —»
                              19 июня 1918 года, Ижевский завод

Эйфелея XII³⁰⁸

Как сейчас вижу себя на верхней платформе
С двумя истерическими, никуда не годными женщинами…
(Оне, конечно, будут говорить, что это я был никуда не годен.
Но у меня имеются доказательства противного. Веские.)
129 Сквозь рваное небесное трико,
Барахтаясь, вываливалась луна.
Не умирал Парижа гул
Было сыро, было тепло.
Была весна
И разбегалась, вдоль черных ул-
Иц чепцовыми, зелеными лентами.
Этим, надеюсь, все сказано.
                              Прибавить нечего.

Эйфелея ХIII

Свивая веселья
Не своей площади
Невиданного новоселья
Приворот пощади.
Мы всем эфритам раскололи бутылки,
Мы взорвали все корабли,
Мы всем чувствиям продавили затылки
И теперь вопим горю: «Пли».
Выспръ. Выспрь. Махинация
Сортового ковья
Вечная иллюминация
И дворец без жилья.
Не квартировать в чем построили,
Сквозь себя пролетим в пылу
Карфагены под ноги. Троили.
И гарь. (Гарь) в тылу.
Так прославим Тебя, о лилия,
Вырощенная из грозы желез,
Вознесенных сердец идиллия,
И Твой электролощенный обрез.
Пусть и взяли, и встретим сталь мы:
Пустяки — из-за всех застав
Тебе наши пальмы,
Наш кенотаф.

Эйфелея XIV

Я не забуду этой высоты
Жестокого железа треугольник,
Покрывший труб ея поклонник³⁰⁹.
И как же мне не прославлять ее
130 Над корешком разбитого романа,
Когда находит на копье копье³¹⁰,
А циферблата чуть белеет рана
И время в непрощающих путях
Неуклоняемым дыханьем дует
На пряжу трех присноблаженных прях?
И неопровержимо повествует
Вся эта даль еще святей о злом,
Какое мог когда нибудь представить.
Еще немей, чем ни одним веслом
Не взмыленная мельничная заводь,
Где тайно тают белые цветы,
Над пурпурной изнанкой ровных листьев,
Где распускаются души бинты
И ни один не раздается выстрел.

Эйфелея XV

Со мной веселое воспоминанье…
Воспоминанье ли. Пожалуй время
Играет старые, сухие шутки
Охрипшим выкрикам гнилой кукушки
Не выносящей ни моих стихов,
Ни дикции моей, ни зорких глаз
Слушательниц. О Время, Время, Время.
Не благодарная, беда-стихия;
Неблагодарная, как все признанья
Принявшие с прикрытым удовольствием
И явно кислосладкою улыбкой.
Ты право: знаешь как тебя люблю,
Я виноват: давненько проболтался
Про свой огонь. Но ты теперь ошиблось
Ты ошибаешься: я порываю,
Я попираю наши отношенья,
Я покажу зимующего рака.
И если напишу я снова: «Ты»,
Не вздумая и воображать поклон
Себе: одна, одна любима мной —
Железная и пламенная дева,
Дочурка Эйфеля, Парижа стержень
И (здесь необходимо примечанье)
Зачем нам время, если есть причинность?
Гори, гортанным грохотом огромность
Раскрашенного изгарью гиганта;
Игрой скрипичным грифом в горизонте,
131 Горячим, раскаляемым проклятьем,
Гримуаром³¹¹ бренных драк и спешной бойни
Где замерло дыханье корсиканских
Ублюдков ароматом керосина
Святого. Прям горбатый, как стрела.
А не бунтуй. Но было все напрасно
И дорого пришлось платить Курбэ
За статую и бронзу на столбе.
Тот вал не спал и плавно лавируя
За шустро зашептавшей тишиной
Распрыгался пакетами фаналов³¹²
Полез на стены дыбами наклеек
И прободая всякие дефанс³¹³
Клыками белых букв изъерзал стекла.
Тай, золотой по серому финал
Топтанья дня, интрада шалой ночи,
Парад произрастанья фонарей
С эподом дискоблещущих каштанов,
С чеканной сихомифией решеток,
С агоном Лувра и часов Киклопа,
И климаксом светолегящих шифров:
Все это просит слов и словарей.
Как часто в этот час на неподвижной
И запертой пустыне позабытого
Пустого Сен-Луи я караулил
Тот вздох огня, неудержимой своре
Свист доезжачего: я сам был зайцем
И я не знал, каким святым молиться
По незнакомству с заячьей религией
И зная только ихнюю капусту.
Глаза открылись. Сердце оборвись.
Да, Ты пойдешь по каждому желанью
Ударишь по всему, что наслаждающимся
В шампанской углекислоте пришипилось
И пьяной пеной оснежает пальцы
В игре ночных камей и звезд суставных.

Ты — всех сердец пурпуровый прибой,
Из будущего нагнетенный ветер,
Волна всех четырех материков.
Так обвала ровно и свирепо
Вне шума, им служившего составом
Все слизывая, в счастье утонувших³¹⁴,
Но процвели огнем, огнем холодным
И пламенным веков тройным заветом
132 Где холод неба, жар желаний жадных
А между них — безжалостный жемчуг:
Соцветье спектра и венец бурунный.
И если посмотрю на твой пилон,
Если поглажу пальцем запыленный
Борт лифта твоего и безнадежно
Пойду платить тщедушный телескоп:
Вся выльется росой отбойной боль,
Вся вспыхнет и ухлопнется ракетой
Трусость, — Тебе отбелится любовь
Моя. Она не малое количество.
Не отвергай ее, Твое Величество.

Эйфелея XVI

Тебя одну живописал Делонэ
          Он не портретист царей —
В Твоем стегне, не в Троянском коне
          Ждал своих богатырей.

Хотя он не один, раньше, изобразил собор,
          Но, ангажировав харит,
Только Твой простор, Твой убор
          Взял — за ними стоит.
И конечно не безбожье сказалось в том,
           (Куда мне о том болтать)
Но каким же венком, каким листом,
          Воскороновать их рать?

Только Ты, в лад богинь неземным шагам,
          Упруга, земна, легка
Кованый вигвам, дева — линагм
          Целуй, в грудь, облака.

И благодарить, и превозносить маневр
          Всеслышащей Твоей головы
Повинен всей силой нерв, до разрыва плевр
          Вассал Девы-Совы.

Эйфелея XVII

О. Д. Форш

Я таскался в жару по холерным торцам города
          Который от крови полгода пьян
133 Завалился и дрыхнет, трубой, так что из за гранитного ворота
          Его пророс бурьян.
И от этой непроходимой гнусности я вспомнил пророчества
          Ну а если впрямь над Сеной волкам завыть?
Доведет нас до этого, злостного оборончества
          Неизлечивающийся мыт.

Ну, да что я? Разве над Сеной шпили
          Золотые обныряет стриж?
Разве тем зевоту куранты били?
          Разве не защитишь Париж

Ты, всеозирающая платформа,
          Небесная из желез земля,
Житница соловьиного корма.
          Любвей наших. О, конопля,

Где настаиваются миров наркозы
          Чей бесстрастного гнева жест
Разлущит, проще мертвой розы,
          Осквернителей твоих мест.

Эйфелея XVIII

С. П. Боброву

Я собственно, не слагал песни
Я не пробегал регистров
Бланк диатон, чернь хроматизма
И не моей рукой жужелились струны.
Это Ты на себе наиграла знак
Это Ты для себя глядишь вниз
Это Ты не увидав нас
Методически минируешь визг,
Дрожа от фарфоровой почки изолятора
          К другой такой же
           (Они Тебе ниже пояса
          А я у каблука)
          Но все ли перемелется и будет ли мука?
Продовольственный вопрос стоит очень остро
Вот что наделала любовь к остроте,
Но это теперь, а тогда Твои астры
Приготовляли гаданья царские
И надежд пехота
Парадировала без присмотра
Только, вели мне кто, я бы на них не смотрел.
134 Тебе знать почему —
Я Твой менестрель
Ищу
Твою слабую струну
Дринь дру.

Эйфелея XIX

                    Она
С-сы лаешься на вечные побеги,
Цвет легковейный, неподвижный прах,
Непреходимость альфы и омеги,
Уток неразделимой тройки прях?

                    Поэт
Нет! Угнела огоренных лига,
Но о беспеременном затая
Вечерний пыл, разрозненного ига
Избавиться бессилен мата я.

                    Она
Удар ударом издавна исправлен,
Определишь, куда его ронять?

                    Поэт
Пожалуй, поднимаю камень Савлин,
На горизонты занеся печать?

                    Она
Кто запаял крутые горизонты?

                    Поэт
Земная! Прорываешься в зенит.

                    Она
Остановясь

                    Поэт
Нерасплавной закон Ты.

                    Она
Рази!

                    Поэт
Виновный?

                    Она
Ты!

(Поэт, пользуясь цезурой ударяется головой о Ея пилон, производит звук, по поводу которого, ходят дешевые остроты).

                    Оба
Стихом звенит.

135 Эйфелея XX
(поэтика)

I

Прорывающийся	Покой
1. Воде нести радужные пятна	взмылен пегий небесный конь
2. свертываться спиралью улитки	дать себя прорыть кроту,
3. неисчислимые мысли — весом	центробежной силе само-
сливки	храненье юлит
4. поглощать доблесть небесного	расплавленным рвать горы гор
золота
5. и пустота пресного покоя	самоцвет самоцветов, руда руд
6. западный ветер заливает	душа кудри его пурпура
набережную

II

Тоскующие	Толчки
1. Аорта расчленяется волосинками	улица дождь чужая лампа
кабеля
2. короткое включение слезы металла	гадай тенью отшиневшего
	сплава
3. взброшенное — голубь земного	солнцем выстрелены все лучи
центра
4. и сжатие отбрасывает заводную	залп вспышки — удар поршней
ручку
5. о, осень желтых зерен	о, бесцветный гроб зеленей.
6. Д — зззз, х — хххх ветреют листья	внезапный фонарь заплакал
	дождем

III

Раскровенное	Рожденье
1. лиственной зари тигровая поступь	отравой воззрившихся
	сладких рос
2. сноп жерла бессемеровой реторты	гибкость в бьющемся
3. писк отвечающий срезанному реву	теплом осаженный
	камелии расцвет
4. скальпирующийся скорлупой	павлин считающий глазки
сесстин (сонетов)	хвоста
5. непроходимых степей перекипающие	снежат ветром лепестки
горизонты	слив
6. нетерпеливо капнет яблоко	кровавый золотой
отравленное	фиалковой радугой

136 IV

Безнадежная	Борьба
1. Всякий пульс убивает сердце	нагнетающая его любовь поет
2. поднимающийся шаг строит	пересчитывает свои капли
ступени	водомет
3. поверженные тени заглушают	слышен только шахмат стук
дыханье
4. своеручно извлекаться из болота	дыша тяготения сохранять
	учет
5. на синь причитания чаек	натянуть железа строгий уток
6. населяя безбрежный эфир	тогда полетит снежный аист
межзвездности

V

Храбрый	Холод
1. поэт горы стань огнеедом	пустота попрана потухшим
	чугуном
2. подножье туч лава самогасителя	облака завивают пудру высот
3. ощипи гаданье Додонского леса	подлинно дерево станка зимы
4. сумерки свертывают снежную	гора выдула раструб луны
полость
5. рука сжимает месяца бебут	кровь тучам свету смерть
6. ярчайший день скрипучего снега	лыжа крылата слезы лед.

VI

Молитвенный	Металл
1. Стих меча вражьим мечом	песня колокола от железа
2. вековому зеркалу юных взглядов	светлый кречет чистого ветра
3. неуставаемые цветы собой	До Тебя Простительница
распускать	вырубиться
4. слуху облича мировой станок	кованный горизонт подметая
	светом
5. прорастать тучи, облетая орб	неподвижными ярусами
	беготни сумасшедшей
6. встречными взлетами Твоими	протянуть руку полярной
Башня	звезде

Эйфелея XXI

Летите нефтяные кони
137 Дельфиновой чешуи,
Скоростью, какой нет в каноне,
Ниспадающей водяной струи
И пусть ваш автомедон, как проклятый
Распускает мысль по ветру:
Оседлав воздух вылетят ямы, повороты, переезды и пропасти
Мысль уцелеет одна:
«Встречного в порошок сотру».
А мое дело смеяться,
Спину вогну в капитонаж —
Многих к тому обстоятельств
Выкопался дренаж.
Да и что мне иное прочее,
Какому еще огню пожру —
Давно по счетам уплочено,
Щеткой стер всю игру.
Но не потому прямо на выстрелы
Царственно клубящейся новизны
Еду. Не потому что пути немыслимей нет.
Не потому, что грязны
Стали все патентованные краски,
Протух анилин,
Пафос в могилу уволок Херасков,
А Роллина — сплин:
Исполняю Твое приказание
День электрических зорь —
Тобой поднят венец состязаний,
Небесная корь.
И когда неизвестного цвета пеною
Я, собой, опылю пассат,
Твой во мне, самосветной вербеною
Выгнется повергаюший взгляд.

Эйфелея XXII

Аспидом мансарды, рустами их зданий,
Оплетаешь Милой поющие токи
Дымчатый вершитель моих назиданий
                    Многоок далекий.

Сняв со счет лет двести; бурбонских историй
Знамена по ветру, летает там пудра,
Где ныне прославен одной из факторий
                    Руконог премудро.

138 А в месте почета, шелками облитый
Смотрел как проносят эслантон и банник
Подбородком острым, рвя линии свиты
                    Риторист посланник.

Определив тесно в небо выспрь улета
Перенапрягая лук словесных радуг
Незаконоломно буднего намета
                    Цифровых укладок

Устраивал тайну. Перевоплощений
Отвергнуты нами буддистские басни
Но не отрицаем иных прощений:
                    Кто простит прекрасней.

Башни среброкудрой, ввысь бьющей гнев слова?
«Завет, данный Нами, все таки чтите ль?»
Спрашивает строго с подзвездного крова
                    Кантемир-учитель

Эйфелея XXIII

Плыл дым и тлели тихие афиши
Заглядывая в зеркала неслышных машин
Фыркавших елками нежных шин,
А лентам их краснели крыши
Из за жестяных, суставчатых
Труб. Так славили заключительную кадриль…
И вечер прыгнул, сусальный
И испуганный эквилибрист.
Бедный верил в трапецию
И душеспасительную сеть,
Несчастный — ждал местную милицию,
Думая не навек висеть,
Нет, дескать, будет, дудки:
Сыграл и с круга снят,
Да чужим ли считать у меня в желудке —
Сейчас все честные люди спят.
Плыл дым и тлели тихие афиши,
Мигая в зеркала занавешенных машин
И хлюпала грусть все тише,
В саду, где цвел бензин.
И на крышах распяленный вечер,
Связки в крике сгубив,
Изверился даже в Беккер
139 Истязующяй музыкальный миф.
Сбесился и плеваться стал
Куда ни на есть,
Рассыпаясь сумрака пастами
И растрачиваясь на пустую месть.
Ни я, ни мы не замечали
И, ручаюсь, не найдется там гражданин,
Услышавший те печали
В быстрых, летучих звездах небесных равнин
Лишь Ты, сама звезда и звезда земная
Людям из маяка, тьму
Назвала, разрубила все и хрусталем тысячегранным
Смерть предложила³¹⁵ ему.
Взял. Был и сплыл: сумасшедшей мыши
Зарылся в первый зарешеченный магазин:
Пал первый час и кисли мертвые афиши
Вспыхивая в лучах машин.

Эйфелея XXIV

Париж протянулся шлейфом
Расшитым светляками бирюзой реки —
Твоим, красавица Эйфелева,
Отправляемым лаской невидимой руки.
И дни и ночи
Послушные скрипу Твоих пульсирующих скреп
(Времени скат по-прежнему и неизменно свиреп)
Пестрят его зернами человеческих многоточий.
А ветер,
Чист и прозрачен, впору Твоему лучу,
Облаками играет в мячик
Или пляшет качучу.
Путая утро и вечер.
Ветер!
Когда же
Из сажи
Ежедневных жертвенников аборигена
Вынесешь сургучную печать декрета о преодолении плена?
Тебе, Любимая, к лицу летучий мак.
Очаруй, не скромничай, очаруй всех, заломив фригийский колпак
Наш красный флаг на весь свет.

Эйфелея XXV

                    Вертелось колесо
140 Топали и гудели ради праздника.
                    Весна хихикала пестро,
Рубинами загорался метро,
Волокли в участок безобразника.
И закат вылетал раскаленной полосой
Из-под вальца прокатного.
Мятой лаской распученных камер
Двойственностью аллегро сонатного
День звякнул и замер.
Тогда все, что плясало и грело,
Все что было умно, хитро или неумело,
Лопнуло, растворилось и брызнуло
В единственно-свободный угол
В небесную призму,
На плафон сутулый.
С золотыми гвоздиками созвездий
Это Ты тогда засветилась одна за всех —
Милый светляк одна,
Прости наш невольный грех:
На миру и смерть красна.

Эйфелея XXVI

Я не знал какая Ты страшная
Пока не стих у ног Твоих,
Все таки спрашивая,
Что может убивать мой стих.
Неисчислимый гнет опоры
Одной, а всю Тебя не охватить,
Давит злей, чем Андов горы,
Чем детонущий пикрит.
Так, отступая и слабея,
Под смех голубо-рдяных искр,
Не мог ввериться Тебе я
И стук метро не казался мне быстр,
Пока огнистую игрою
Большой фарфоровой трубы
Меридиан не выдал рою
Гуляющих беглого. Из гурьбы
Домов и шляп, и мягких фетров,
Где то у Porte d’Orlean³¹⁶.
Что то рвало отвесным ветром
Парижский мартовый туман.
Туман сама, лучами стали
Из серо-аспидной коры
141 Твои движенья вырастали
Столбом толкучей мошкары
И вертелась вокруг Тебя столица,
Вернее. Ты вертела ей,
А каждая улица была спицей
Строчащей Зингерки Твоей.
Так Ты со мной играла в швейку,
На расстоянии держа
И, полуостров, к перешейку
Любви я приникал дрожа.

Эйфелея XXVII

Небо было серое
Сена — зеленая
Грустно или весело
Не к чему вспоминать.
Вечера и утра
Межи перепутаны
Торцы отполированы
И оковы каштанов звенели;
Фонтанов сантинели
Пенились и подковы
Печатали счастье
В Булонском лесу!
Это растенье многодольной семьи,
От пяти до семи.
Вечером и утром всегда обнаруживались кражи;
Башня тоже была все та же.
Мил и светел был
Этот бег на месте,
Рев машинных кобыл
В несчетном заезде.
Хлюпала вода
Хлюпала вода.
И виснули провода.
Вот бал,
Кто не спал
Себя веселил
Брызгами чернил.
У у! Как шлепает дождь, сквозь антену в крышу:
Трешишь, Милая, Тебя слышу.

142 Эйфелея XXVIII

К. А. Большакову

Неумолимо стройны канелюры
Органного Парфенона,
Пестрят пляски молящихся,
Играют с пчелами в песне их
Амуры
Анакреона.
Но выше и пламенней
Железный скелет с мускулами прессованного бетона
Семидесятиэтажные факелы
Лонг-Эйленда, Чикаго или Бостона
И снующие в колодцах машины,
В колодцах не знавших плесени,
Подымающие крик львиный
Сияющие полярней льдины,
На площадях авеню и скверах предместий.
Когда тени ультрамариновы,
А гребни марины забрызганы апельсином,
Когда мечутся горластые афиши,
Когда всюду протискивается газет петит
И на всякую страсти пищу
Раскрывает пустыней пасть
Волчий аппетит;
Тогда слово взрезывает сутолоки массу,
Как со лба уходящий, безукоризненый пробор,
Тогда свалка слогов низлагает слух
И качается стих над невиданнейшей из флор:
Царственно всем излетающий, худой и чуткий бамбук.
Но, вроде взглядов с набережной Палоса
Провожавших архаический парус
Прищурено много узколучных штор,
У которых стихает шторм.
Есть и ревность за ребрами лаковых жалюзи
И не один крематорий впереди…
Так налей же, ночь, огней вина,
Чтоб его поцелуи были, как наши ритмы едки,
И нам, как треугольнику Эйфеля,
Всю тебя вплести в свои клетки.

Эйфелея XXIX

Как над изголовьем больного
Перекрещиваясь стрекочат спицы,
143 Как птицы,
Испуганные ружьем со стоном
Несчетных крыльев
Взметываются, переломанным столбом,
Как быстрейшие фильмы
Пробивают время лбом,
Возвращая нам жесты покойников,
Так Ты, неутомимейшая и непреклоннейшая
Не перестаешь строить себя
Вязать миру плащ,
Роняя на Сенские берега
Пламени своего бьющийся мяч.
Прыгнул и стал осколком,
Ударился в мириады искр,
Пропастями ухает и звенит щелками,
Покоряя всякий регистр.
Но работа твоя недреманная:
Игла на иглу легла,
Пока мира обкормленного
Желтуха³¹⁷ не прошла.
Только тогда узкий угол своего вязанья
Свернешь на клубок,
Воткнув последней спицей сверкающей
Красному шелку флагшток.

Эйфелея XXX

Час ночи. На потухший город Твой опять зажужжит чужая эскадрилья.
Цветут световые датуры³¹⁸ ночных, таких неизменных и всегда перехватывающих вздох сражений.
И, как они по небу, по сердцу своему тянусь, через тьмы тем своих поражений.
Вся предо мной пролитая кровь, из под каждого дыма туч растравляется, в каждой неупраздненной и неупраздняемой заре.
Каждое заколоченное из 19 000 000 в сердец, сердце стукает в каждом мор-цовом «точка-тире».
И каждый барьерный камень, уводящий шоссе, в разъедаемые теперь кнутом места.
Каждый из них подмена березового беженеческого креста.
Пыль, запряженная ветром, пыль, колония бактерий, пыль слепящая, заста вляющая чихать и отплевываться, благополучно загаживающих тротуар людей —
Пепел мне, в урне сафировой, прах дедов, отцов, женщин и детей, детей, без конца детей.
Умер я в них давно, как умирали они от меня на расстоянии четырех аршин,
144 Но смерть их чем она мне? Слабая седина виска и даже у бровей не видать морщин.
Но проклятье, проклятье, проклятье, зацветает стихом во мне.
И в железе каждого красного моего шарика скручивается, как береста на огне
Все наши силы — бессилие; вся наша честь — позор; все наши в ветре шумевшие надежды, радуга движений и декоративность поз —
Безмятежное благоуханье, которое оставляет за собой ассенизационный обоз.
Вот поэтому на все это необходимо плюнуть да рваным сапогом растереть
И огнем, огнем переплавить растленную победными перезвонами медь,
А по всей планете, если и впредь будет к журчанию кровяной своей Ниагары глуха
Пустить Петрова знакомого — красного петуха
И в поганейшие минуты, себе я — спичка, для которой недостижим бензин,
Вожделеннейшей цистерны и горе мое от этого хуже Вашего Вифсаида и Хоразин.
Вот тогда я зову Тебя, из звонких полос нетленного бессмертья скелет
Твой силуэт мне светится, сквозь копоть, ошпаренных вонючими газами лет.
Ты, вросшее восстание, Ты побега счисления гений,
Ты, созданная криком одного из вековых поражений.
Прийди ко мне. Тихо, тихо (далеко и трудно, только все останется между нами)
Прийди и на грудь мою наступи всеми своими четырьмя ногами
Чтоб я ожил в Тебе, чтобы огнем стала моей боли зарница,
Чтоб я умер всему, чтобы вот это, перестало пойманным зябликом биться.
И тогда только отпущу Тебя с миром, и в напутствие пожелаю всяческих благ,
Когда стану — сталь и загорюсь тем, чем держится за Тебя Твой непромокаемый ветер флаг.
Да о чем это я? Ты сама это делаешь. Вот почему засвистела по мне такая боль.
Вот почему, в этом явном сне, я прохожу через термически абсолютный ноль,
Вот оно почему я себя чувствую чучелом барсука, без имени и без отчества —
Это, матушка, Твоя шахта — колодец моего одиночества.
Глубина ввысь, прославляемая во всех дымовых (нет дыма без и т. д.) путеводных столпах.
Ты самая переливчатая изо всех певучих щитов черепах,
Всех надежд, криков, воль — собиратель, всякого призыва — мишень,
Мощная, высишься Ты среди своих современников, как Сы-Кун-Ту-Бяо-Шань
И хоть сердце давно и безнадежно сорвал, прошлой манерой живу, но Тебе каждый толчок его посылаю — Ты, Ты, Ты
Одна, резонатор былого, а не пристяжная — луна, зеркало пустоты
Ведь сама пришла, пресуешь все скопы недель, дней и часов (о, каких еще) растирая в ракетную пороховую мякоть
Все фокусы — покусы счастья, всех обид священнейшие образа —
Этого не дано мне Тобой, но если бы даже я и умел когда-нибудь плакать
145 Теперь, друг за другом, из рогатки выстрелил бы соблазняющие глаза.
Вот он Твой абрис, он уплыл плакальщицей слоистых
Облаков безветренных зорь.
                    Я не признаю аллегорий.
Не вижу на свою печаль, выспренных светил чернобархатный бисер:
Твой многозвенный, многоколокольный приход ветром все выстрочал, вытер
И могу больше не видать Тебя, до самого окошечка очереди, куда возвращают использованную карточку дней
И нет мне дела до тех, кто теперь не знал Тебя, кто не молится Тебе, кто не верит в Тебя, кто меня бедней.
Правильно. Я не хуже прежнего помню с кем и как «мы давно повенчаны»
Все это так, всеми цветными чернилами преревизовал подсчет
И сальдо заверено — ухожу исключительно кентером
Не оглядываясь через плечо.
                                                                                          Питер, октябрь 1918 года

* * *³¹⁹

Стакан освещен без блика
Рюмка и алый ликер
И кругом заплелась повелика
Разных болтовни и вер
Но разве понедельники, пятницы,
И вообще недели не сон
Почтительного товарища Пятницы,
Когда его изловил Робинзон?
Так на обитаемом острове
Среди необитаемых дней.
Мы состязаемся тостами
У непогасших огней
Центра всего вдохновения
Неугасающих глаз костра
И, запалом Ньютонова тяготенья
Крепла наша Москва.
Пусть образцово свирепствует
Киевский пылесос
Мы здесь, в невидимой крепости,
Где умер всякий «вопрос».
                                        29/XI <19>18 года. И. Аксенов

146 Изменчиво³²⁰

С. П. Боброву

Набор упал из очень клетчатых касс.
Мы знаем вероятность Иллиады
И песен Ариоста. Нас
Ничем не испугать.
Рады или не рады,
Любим или не любим,
Но за мигом миг
В свинцовые призмы
Просчитывая ногтем приймем.
Ах. Эти парами в небе чувства
И каменное солнце лета,
И грусть голубую пунша распевая
Гортанными изогнутыми густо…
Все видеть, и многоокий арифмометр,
Мигая треском под лучами пальцев
Молотит жатву пущенного по ветру,
Пойманного пестрого воробья…
Все видеть и на привязи держать увиденное:
Зрение шлифовано в чечевицах,
Озерно мигающих кострам папиросы
И заячьей садке на лицах.
Известняк волны волн, кадильные росы
Крыма и каблук Марии Николаевны Раевской
На оплаканном бурей песке³²¹ —
Все это чистыми числами вычеканется,
Пышнее партии Стейница…
Но числом не опрокинуть случай:
Лоб горит и в котором ухе звон?
Вот он, Кама, коршуном гнездится,
Вот он голубой гроздью опушен.
И упал клекочущий на ягоды
Клюв кривой; брызжет Сомы сок,
Вышивая по граниту пагоды,
Обгоняя когтистый, полосатый скок.
Растрепать ибисом ирисы,
Магнолии щекотать бархатом ахмелиным
И непроходимые запалить папирусы
Крыльями панического фламинго;
Бьющимся над Гренландией, Вайгачем,
147 Над девственной лавой террор,
Падающими пилонами света зодиакального
В край Кордильерских озер;
Чтоб лучи, пойманные чечевицами,
Пружинными, на стальной цепочке, не обманули глаз:
Потому что праздно чему то дивиться,
Рассыпанному по шахматным полям касс.
                                                            АХ [1919]

Темп вальса³²²

Давно ли мои чувства разграблены
           (Кажется и твои),
Но не трещины, а царапины
          По нашим сердцам прошли.
А тучи, теплы и быстры,
          Не закрывают звездную рябь,
Комнате, занавес пестрый
          Распустивший, парус — корабль.
В ней вином о красе графина
          Шелестит налетевшая грусть,
И искали слова не слышно,
          Первых разомкнувшихся губ.
Но не слова, не зова, не ласки,
          Не полупризнанья, не лжи
Мы ждали, потому что внятно
          Нам колокольчики всех дорог цвели
И их лиловые, и их кривые,
          Завивающиеся лепестки —
Волны, волны слезной стихии,
          Не нашей: времени любви
Пусть за стеклами, по асфальтовой
          Палубе, жемчужную пыльцу секунд
Осыпает дождь, и каждой
          Каплей новый зеленый лист раздут —
Мы, не плача, из тех же лоций
          Пролетаем туман — тропой,
Мыслью к мысли, локоть с локтем,
          Плечо о плечо, о щеку щекой,
Расцветать при весенних росах,
          Позабыв о нас, о себе,
На взошедших дуговых колесах,
          В горящем из туч серпе.
                                                  30 апреля 1920 года

148 Довольно быстро³²³

В дни горячего гама,
В годы горбатых боев,
Челюстей, стиснутых упрямо,
Запрокинутых на отлет голов,
Что звенит мне, что лучится на зорях,
В плещущей обо всех росе,
Чей вздох вобрал все
Криви, все прыжки истории?
И Леды плечем круглясь,
Облаков далекие лебеди,
Кем посланы в тихо вошедшем небе,
Опустить свою тень на нас?
Нет, никто не обманывает, даже
Если б и мог обмануть:
Никогда не расплескивался глаже
Предо мной горизонтов путь,
Никогда беспощадней клича,
Не сходила к нам Дева-Месть,
Никогда воронью добыча
Не умела пышней расцвесть!
Но кровавые крылья, пеной
Уплыли в закат с глаз,
И колокол о старые стены,
Заводит бесконечный рассказ.
Начало ушло за мерю,
За срубы скитских боров,
Только ветер по были мерит,
По прошлому пыли верит
И давним сказкам готов
Прививать новые повести:
Как дороги люди те,
Кто в печи, раскаленной дочиста,
Нежны, как дождь на листе,
Весной распускающейся зелени,
Говорят: цвети цветам³²⁴,
Костром не закатной прелести
И звенеть у шпилей стрижам.
                                        20 апреля 1920 года

149 Serenade
Серенада³²⁵

В сияньи моего пожара
          Вплоть до утра
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра ра

О, сердце, нервы и так дале
          Глуша виски
Зачем отсутствуют педали?
          Держись, полки!

Твое окно: окно, конечно,
          А мой призыв
Мне надоел бесчеловечно
          Но не фальшив.

Поток помой в мои объятья
          Ты пролила
Но помни, что, помимо платья
          Ты всем гола,

Что ревности моей Сахара
          Сестра костра!
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра Ра.

Как плачет бедуин, пустынник
          Свой оазис,
Как прибежит газель на финик
          Взойди, явись.

Да будет рай! Но к черту гурий:
          Лишь ты, одна —
Тебе вручаю разум курий,
          Моя луна

И жертвуя любви азарту,
          На тройке пик
Взношу тебя на страсти карту,
          Мой Мозамбик,

150 А на поверхность небосферы,
          Во слез толпе,
Твои неданные размеры
          Кассиопэ

Что б их молить, сквозь нимбы пара,
          Из под шатра…
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра Ра.

Но поучают кузов полный
          И круглый гриф
Жестокостью, кастильской школы:
          Любовь есть тиф.

По откровенности окошка
          Мне все видать:
И почему упала брошка
          И где кровать.

Ах, кара раны янычара
          Не так быстра!
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра ра.

Муж уволок свою зевоту
          Он, (с нами Бог)
Он спит, он увидал охоту,
          Он трубит в рог

Зажженный тобой любовник
          Еще свежей,
Тот уронил на подоконник
          Тень от ушей.

Сопровождает серенада
          Его исход.
К тебе шмыгнул, твоя отрада
          Твой новый кот.

Нет! Я не перенес удара:
          Об этот стык
Фонарный, разлетись, гитара —
          Кулдык, кулдык!

151 Все, кажется, достигли цели
          Мой кроткий друг,
Какие струны подебеле
          И где тут крюк?

Ты, на прощанье, из постели
          Венцу обид
Напомнишь: мы не разглядели
          На чем висит.

Но будет в пеньи самовара
          Звенеть игра:
Тари ра ри, моя гитара
Тра ри ра ра.
                                        Мастрчув

* * *³²⁶

Пожаром дрожавший праздник
Еще отгорал в звездах,
Чтоб ночью рост его важный
Раскинутый, не зачах.

Мой сон уходил и плавал
Под резонатор всех, трепетавших днем
Воль и своим, неуемным,
Полночь окропил огнем.

А хрустя, хрусталем созвездий
С башен звеня стекал
Извиняющимся курантом
Колокольный Интернационал.

Я же все, что слезы достойно,
Чем дыханье было полно,
В эти звезды забросил горстью
Устрицу на морское дно:

Та радость и боль не тщетно
Дробилась, взлетя, в тебе,
Небесной пустыней, светлой
Песнь о последней борьбе.

152 * * *³²⁷

1

Не забудь меня взять в свою
Улыбку далеких губ,
Не забудь потушить зарю,
Облаками укутать грудь.

Жесткие не к тебе пути
И знаю, что сердце мое,
Полное тобою, не донести
Сквозь болью обгорелое жнивье.

Я умру на нем. И для всех.
И тучами буду рад летать,
Чтоб себя уронить в твой смех
И туманом ночь укрывать.

2

Что нести вам, курлыкая, журавли,
Над отавами, на памятный юг
От сожженной нашей земли?
Унесите любовь мою.

Гуси-гоголи, из чугунных туч
Гордо, о жемчуговых зобах,
Угоните от вьюг поцелуй,
Что прогорк на тугих губах.

А вы, зигзаги ласточек, синий визг,
Извивающие на Занильский лад,
Увезите, пронзивший эту жизнь,
Сизый, капризный взгляд.

Мокрая осень облетит в окно
Золотыми сердцами лип.
И в снега… И на шесте будет только алеть мое,
Улыбкой скулы улик.
                                                                      1921

153 * * *³²⁸

Б. Лапину

Если в сердце махровом
Загорелась труба,
Если сгорбленным словом
Ворковала гурьба
Дней, угробленных в атом,
Что распятясь угас:
Vanitas vanitatum
Et omnia vanitas!³²⁹
                    Не уйти нам посуды
                    Под сиденьем небес,
                    Как по веснам — простуды,
                    Как Сусаннам — повес;
                    А кольчугам — булатов,
                    А любовникам — глаз:
                    Vanitas vanitatum
                    Et omnia vanitas!
Можно бегать стихами,
Поцелуем, пером,
Нежностью и цепями,
Целясь и напролом,
Вдоль долин и по скатам:
Даже дальний Дарваз —
Vanitas vanitatum
Et omnia vanitas!
                    Только тот исцеляет
                    На лодке дыбы лет,
                    Кто молитвы обреет
                    О беды амулет,
                    Кто засветит в щербатом
                    Своде, звезд пустоте:
                    Vanitas vanitatum
                    Liberté! Liberté!³³⁰
                                                  1924

Валерию Брюсову³³¹

Стихотворение, читанное в Большом академическом театре

Пятьдесят лет. У Скинии Завета
Гремели трубы и Первосвященник
154 Благославлял собравших лет избыток
На радость и на отдых годовой.
          Нет отдыха поэту!
                    Есть избыток:
Он собран жизнью полной стройных песен
О счастье, о тоске, о строгой страсти,
О городе, о мире, о восстанья,
О правой мести, о былых веках,
О будущем великом совершеньи
Но это нам, а новый труд — поэту.
Еще дрожал пальбою этот юрод,
Еще дымились баррикады Пресни,
Еще мычали чьи то поздравленья,
О наступавшем правовом порядке,
Когда Валерий Брюсов крикнул: «Нет!»
                     «Нет мне не надо травоядной жвачки,
                    Я не войду в парламентский загон,
                    Я срам пред ликом будущих веков
                    Другим представлю. Дети молний,
                    Кующие восстанье! Дети дня
                    Искусственного, под крепленьем шахт —
                    Разбейте эту жизнь и с ней меня!»

То было восемнадцать лет назад.
Поэт, Вы помните «довольных малым?»
Их небывалый смерчь отбросил в смерть,
Не видно даже пыли их паденья,
А Вы?
Напрасно-ль в шахтах нашей речи
Вы вырубали пламенной киркою
Базальты слов и образов трахиты?
Напрасно ли Вы каждое страданье,
Каждую радость отливали в формы
Закрытые в придавленную жизнь?
Напрасно ли Вы ели хлеб насмешки,
Напрасно ли Вы пили желчь вражды,
Замешенную в уксусе клевет
И впитанную губкой лицемерья?
          Но я скажу:
                    Республики труда
Вам отвечают. Многих вод паденье —
Их голос. Эти лампы слабый призрак
Тех глаз, которые хотят увидеть
Сегодня Ваше торжество и праздник
Неуклонимой, бешеной работы.
И голос мой теряется среди
155 Приветствий, кем взволнованный далеко,
Воздух Страны Всемирного Восстанья
Сегодня полон.
                              Это Вам награда
Желанной Вечности, которой Вам не надо.

* * *³³²

О, ночи пурпура, Сусанна,
О, дочь моя!
Поведай мне, какого стана
Наездник я?

Цикады в звездах Требизонда;
Звенит копер.
Покрыт заветом горизонта,
Грозит костер.

Ал ойя лейте, аманаты
На мой, земной,
Яд, упоенный в ароматы,
Над злой золой.

То племя — пламя василиска —
Убит фарис —
То лепет ветки тамариска:
О, воротись!

«Ко рта изогнутой арене,
Кудрям Медей,
В пурпурно парусной карене
Крепись и рдей».

«Иль древней кривды Хоросана
Красны края…»
О, ночи пурпура, Сусанна,
О, дочь моя!

156 I
Широко³³³

День свернулся в заморском облаке,
Этот злой, полосатый кот
И прорезывает гаснущие проволоки
Бархатистый бесшумный крот,
Приносящий за собой свое логово
И невидимую зубастую пасть,
Куда (знаю схватит ловко)
Всею грудью тянет упасть.
Знаю, в улице бесфонарной
Только по полосам тента
Опознавать переулки и тротуарный
Вал. По которому шла
И ушла, и устлала стуком,
Сухим стуком, днем преувеличенного каблука
Балкон, прикинувшийся виадуком,
Где долго на периле скучала моя рука.
Что ж. Доволен и благодарен:
Спасибо и за этот шаг,
За день, что зарей распарен,
За морем душистый мрак,
За праздное поджиданье,
За праздничную от угла пальбу,
За мой поклон, за мое молчанье,
За росу на усталом лбу. —
Все, что было когда нибудь ранено,
Здесь, навсегда, сейчас…
И дрожит из рестниц развалины
Левкоя лиловых глаз.

II
В восточном роде³³⁴

Никогда не любил луны,
Этой серной спички по бархату, —
Лучше, когда перепонки мышиных крыл
В сумасшедшем сумраке шаркали.
                    Но свежо распускались во мне
                    Радость увяданья разлуки,
                    157 Когда на пепельном дне,
                    Сквозь сухие деревьев руки
Открывал холодный и злой
Серп серебряно золотистый,
Собиравший огнем иглой,
Звезд рассыпанное монисто.
                    То была не улыбка, не лесть,
                    Не любовь, не стыд, не жалость,
                    Не предупрежденья фольга, не состраданья жесть,
                    Не разочарованная усталость.
Строгий рог и металл луча
Говорили: «Да пламя будет.
                    Полночь полночью излеча,
                    Взрежет все и за всех рассудит».
Пробди и меня кривым,
Обращенным к заре кинжалом,
Чтобы крови поспешной дым
Взмыл восходом небесно алым.

Неопубликованные стихи разных лет

* * *³³⁵

Любовь ли, укор ли, ненависть ли,
(Стоит ли узнавать?) вплела
В эту безлунную, перистую
Ночь два огненных ствола.

К ним, грудью, несу, ими запертый,
Переулок сухой травы,
Роняя сегодняшне завтрашний
Час упрямейшей головы,

Поднимавшей клубы и молнии
Черногрудых, грозовых облаков
В путь, где светит твой лет долгий:
Ненависть ли, укор, любовь.

* * *³³⁶

Твоим желаньям ли обо мне,
Крылатым ли ревности заботам
158 Кружить по звонкой темноте
Над сердца моею сотом?

Слышу, но не разобрать,
Счастье ли это, грусть ли?
Горюет ли горе мать?
Или роняют гусли?

Нет, сам я к тебе в эти пустые дни
Час посылал, бой за боем.
И вот — вернулись они
Гудящим до уза роем.

ХОР³³⁷

Родимый берег отделяют
Холодные туманы,
А впереди нас ожидают
Пути, бои и раны.

Гори костер, дыми синее
Зелеными дровами:
Кому то завтра сломят шеи —
Судьба не за горами.

Забудем свет, любовь и горе,
Забудем жизнь и время,
Как забывают волны моря
Судов разбитых бремя.

Так пей же пиво полным рогом
И пой пока поется,
Не рассуждая по дорогам,
Когда и кто вернется.

                                        Аксенов
                                        Будем в гробу с открытым лицом. Пиши³³⁸

159 ПРОЗА

160 БЛАГОРОДНЫЙ МЕТАЛЛ³³⁹

В городе этом³⁴⁰, от благородного прошлого, кроме славных воспоминаний ганзейской героики и пышных операций довоенного времени осталась железная поросль гавани и традиция ежедневного дождя. Казалось облачный купол, защищавший именитое скопище складов, верфей и пакгаузов на период их консервации (жители со свойственной их народу упрямостью были убеждены, что это именно консервация, хотя, пожалуй, и долговременная), облачный колпак, проливал тихие и меланхолические слезы над отшумевшей славой, умершим шумом и отзвеневшим колокольчиком биржи.

Ганзеец оживал только осенью, быстро отцветавшей деятельностью операций Экспортхлеба. Месяца на два воспоминания становились действительностью, потом глохли, глухая крапива безделья затягивала собой ячейки торговли и небо, которое только что плакало от умиленья, теперь возвращалось к исполнению своих прямых обязанностей, оплакиванию разбитых надежд, невозродимого прошлого.

Затихала и жизнь Советского Консульства, где молодой инвалид Гражданской войны, искупал свое упорное непослушание врачам, жизнью, спокойствие которой, для него было принципиально нестерпимо³⁴¹. Он не жаловался, потому что жаловаться было не на что: в его годы такое назначение было слишком почетно. Он не пытался просить перемещения: попытки вернуться к темпу СССР неизменно кончались клинической койкой на разные сроки с последующим поражением в правах того или иного внутреннего органа. Он считал себя пребывающим в консервации и бессознательно отмечал карандашом гранки «Известий», доводившие до его отдаленного сведения торжества по восстановлению производства на том или ином заводе, участь которого еще недавно была похожа на его состояние.

Город к нему не приставал, как вода к маслу или зерно к элеватору. Дождь не казался традицией и, за домоседством, воспринимался им только в порядке многоголосого хитросплетения, никак не доводившегося до всеразрешающей стретты³⁴². Консул когда-то собирался стать композитором, но потоки времени смыли это обстоятельство его биографии. От прошлого осталось только пристрастие к звуковым впечатлениям и построению по кругу. Голос собеседника отличался музыкальной вкрадчивостью, было начало лета, бумаги в папке даже не перекладывались, а дождь подражал регулярности пасторской проповеди.

Тоненькая полоска золота, обведенная вокруг пальца руки, лежавшей на столе, была гравирована в виде змейки, бессильной проглотить собственный хвост, а разговор, повторенный неоднократно в последние два месяца, вновь завершал свой круг, возвращаясь в исходное положение и перерождался в чистый монолог просителя, чему (консул это знал до зевоты) судьбой было предопределено обратиться в 161 исповедь.

Он сделал попытку отклонить от себя пасторские обязанности.

— Это у вас такое обручальное кольцо. Какая странная мысль.

— Змейка? Нет. Вы думаете, что оно обручальное, потому, что не продано.

— В нем слишком мало весу для этого. Да и отыскалось недавно, хотя завелось давно. Во времена моей антропософии. Когда я был мальчиком-москвичом и членом Общества Свободной Эстетики. Золото тем хорошо, что может ни с чем не соединяться, знаете. Лежит сколько хотите в земле и ни с чем не дает реакции. Его ценят за это. Я такой же, господин консул. То есть я всегда хотел быть таким, а если Вы мне поможете в моем деле, то таким и буду. Я знаю, что сейчас последнее слова за Вами. Я не хочу Вас обманывать. Я всегда говорил Вам правду. Я знаю, что Вы навели справки и знаете, что это так. А если Вы еще не все знаете, то я сам скажу…

Никто не входил, никто не звонил и исповедь оказалась неотвратимой.

1

В Университете его любили все коллеги. Он от природы умел быть приятным. Он не поражал ничем и никого не трогал. Он легко воспринимал, что от него хотели бы слышать, и говорил именно это. Без намека, он угадывал, какой его поступок будет приятен окружающим, и поступал именно так. Он ничего не хотел для себя — всего у него было довольно, ему было приятно знать, что он ни от кого не зависит и никому ничем не обязан, а все считают его очень хорошим человеком.

На войну он пошел не добровольцем, а по призыву. В кавалерийском полку, где его устроили, он сделался всеобщим баловнем и скоро пошел по ступеням штабной иерархии. Революция застала его уже в одной из канцелярий штаба фронта³⁴³. Канцелярские солдаты именно его избрали своим делегатом. В комитете было тоже хорошо. Старое начальство, то есть генералы и полковники с мальтийскими крестами Пажеского Корпуса, кажется, были чем-то недовольны, но он скоро перестал их замечать; они уже не имели для него значения.

По Университету он помнил названия политических партий и кое-что из их программы. Приходившая на фронт литература обновила его познания. Он защищал точку зрения большинства своих слушателей и ни в какую партию не записывался, чтобы ни с кем не ссориться. Он был беспартийным и все его считали своим.

Только один делегат не поддавался общему чувству. Ремонтной мастерской автобазы³⁴⁴. Он не отводил и не дискредитировал. Даже не спорил. Только смотрел на него особенными глазами. Молча. Даже нельзя было понять, что это выражало. Только становилось очень неловко и с этим солдатом сговариваться бесполезно. Странно, что когда выбирали на Демократическое Совещание, делегат Ремонтной Мастерской голосовал с остальными. Постановление было единогласное и он подошел его благодарить, потому что, по правде сказать, он думал, что этот будет против его кандидатуры. Подошел, тот опять посмотрел и никакого разговора не вышло.

162 В Петрограде оказались влиятельные знакомые. Устроили от фронта. Войны уже не было и это было прилично. На родину. В Москве. Там было страшно и хорошо. Он был молод тогда и, вообще тогда все позволялось. Впрочем и при всяких иных обстоятельствах он любил бы только ее и женился бы только на ней. Он знает, что и в мирное время никто не попрекнул бы его, что она маленькая балерина, даже первая от воды³⁴⁵, даже так. Впрочем ему было все равно. Все было — все равно.

Конечно, был и в комитете. Всем надо было быть в комитетах. Его выбирали. И опять все было очень спокойно, душевно и хорошо. Но опять, опять был один человек, который смотрел на него темп самыми твердыми и непонятными глазами. Он пробовал выяснить. Невозможно. А потом Октябрь.

Он был в сущности даже не нейтрален. Он сидел в комитете. Он даже готов был идти драться и не за юнкеров, конечно. Ждал только слова. Ему не сказали. Ушли без него. Навязываться было нетактично и потом… Но это вероятно была нервная мнительность. Ему показалось одно время, что все его товарищи по комитету смотрят на него этим взглядом, которого он до сих пор не понимает, хотя… Только потом этого не было. Все стало почти по старому. Но жить как-то стало уже труднее.

Квартира сократилась до одной комнаты. Вещи убывали в числе с большой скоростью. Он думал только об одной кушетке. На ней, как Робинзон на острове прошлого, обитала его милая, маленькая жена. Он все силы клал, чтобы сохранить этот клочок твердой почвы. Он не боится лишений — как никак, а год в боях, да год в Пинских окопах… Но она. Чужое страданье всегда чувствуется острее. Особенно такого человека. И потом — он видел, как на его глазах менялись люди. Быстро. Он не менялся. Не смейтесь — как золото или благородный газ — гелий. Она тоже. Но для нее была опасность, а этого он не хотел. Она не должна была меняться, терять себя. Он был ответственен за это. Его нельзя осуждать. Многие это делали и теперь у них все хорошо. Он поехал за продуктами для учреждения. На Украину. Он, конечно, выполнил поручение и все было доставлено в Москву. Но сам остался. Это никому не вредило, а для них имело огромное значение. Ведь и в Раде были свои люди, а он юрист, к тому же, хотя коммерческое образование не получил, но коммерсантом оказался не из плохих. Это известно и господину Консулу. Наследственность, должно быть.

Вернуть жену к тому, что было в Москве он не мог. Да и она, при одной мысли об этом… Короче говоря, когда Раде пришлось уходить он уехал в Варшаву. Там было почти то же, что в Киеве — разница в том, что в эту столицу он приехал уже с положением и с фондами. Оказалось, однако, что старые национальные грехи имеют живучие воспоминания. Его обеспокоили.

Все можно было бы объяснить и оправдать. Комитеты? — хорошо; кто в них не был. Он — беспартийный. Даже вопрос — за кого он, не так страшен. На всякий вопрос можно ответить так, чтобы это было правдой. Но у спрашивавшего были те самые глаза, которые выгнали из Москвы. Они не изменили своего выражения даже 163 когда он сделал все, что от него требовали. В чем это выражение? Трудно объяснить такие вещи.

Он не скрывает, что он беспартийный³⁴⁶. Что он, вообще независимый человек. Морально независимый — физически все от чего-нибудь зависят, хоть бы от этого бесконечного дождя, например. Независимость — достоинство. Она ценится в золоте и прочем. А эти… фанатики… именно фанатики ее видят и отвергают. Независимость не исключает того, что я хочу быть в мире со всеми. Я всем хочу сделать хорошее. А те не хотят. Те не верят. Те даже не приказывают, а принуждают, потому, что считают, будто я всем изменю, всех предам — обязательно. Я не выношу этого, потому что это оскорбляет человека, который им ничего дурного еще не сделал, да не доказано, что вообще сделает.

Я не мог не подчиниться. Я был в их руках. Но я приложил все усилия, чтобы моя деятельность, вернее их деятельность, исполняемая мной, не имела дурных последствий. Кажется, мне удалось это почти во всем, Если даже, что и произошло, то я ведь был только орудием, палкой, деревяшкой, моей воли, моего сочувствия или старания не было. Механика, закон инерции и сложения сил. Я так же виноват, как тот карниз, что вчера обвалился из-за дождя и отбил лапу собаке нотариуса.

В общем, совершенно естественно, что он покинул тот город, когда дела приобрели решительный оборот. Так естественно, что никто и не возражал. Он был совершенно счастлив, когда соскакивал на платформу вокзала в другой столице. Представительный господин в штатском, подойдя к нему, отвернул лацкан своего пальто и показал значок. Если приезжий, о котором известно, желает иметь право поселиться в этом городе, то он должен…

Разговаривать не приходилось. Опять то же самое. Три года. Правда, отношение было человеческое, то есть профессиональное. Исполняй, что велено. Может быть потому, что ему не мешали, впрочем и он преуспевал в делах, это стало его тяготить, а вернее потому, что однажды он обнаружил исчезновение одного из прикосновенных к тому же принудительному занятию человека. Труп нашли в угольной яме маленькой станции, где останавливались только товарные поезда. Голова была проломана в двух местах, почему соответственная экспертиза составила акт о самоубийстве. Потом, пропал и другой такой же знакомый. Этого уже и совсем не нашли. Даже в газетах ничего не было. По-видимому слишком долго работать там не полагалось.

Он заявил о переутомлении и т. д. К крайнему удивлению его оставили в покое. Два года он уже может жить, как ему угодно. В чем же дело тогда? Он не может поручиться за будущее. В любой момент может явиться человек, способный отвернуть лацкан своего пальто, показать значок и т. д. Он этого больше не хочет. К тому же он здесь слишком оторван. Это прошлое заставило его жить все время настороже. Он потерял самое дорогое в себе. Возможность спокойно относиться к людям, входить с ними в соприкосновение, заслуживать их приязнь, оставаясь самим собой 164 и зная свою независимость. Он думает, что это возможно восстановить только дома. Может быть тоска по родине? Возможно, хотя это и сентиментально. Ей тоже не хорошо. Он заметил у нее кое-что. Она не говорит и это понятно. Это ценно — она не хочет его огорчать, но тоскует. Это, конечно, то же самое чувство.

Поэтому он и поставил вопрос о своей посылке в Москву. Фирма, где он, как известно, играет не последнюю скрипку, только рада. Он надоел Консулу, но это не его вина. Теперь все сказано, все известно — он ничего не скрыл. Это было несчастьем, из которого он вырвался, Не в его интересах, чтобы оно повторилось, Господин консул видит, что исполнение просьбы будет полезно всячески. Но даже вне порядка убеждения, он вынужден был бы рассказать все, что он рассказал. Если это ему повредило — тем хуже. Сказанное было неожиданным для господина Консула?

2

Считаю излишним скрывать от вас, что это для меня не было новостью.

— Неужели — известно?

— Как видите: возможность не исключена.

— Но тогда?

— Вы получите визу.

— Как это понимать?

— Поскольку Ваши прошлые дела кончены, а Ваше заявление показывает, что Вы, по-видимому их кончили, мешать Вашей законной торговле нет оснований.

— Нет: это формула. А попросту — можно ли ехать и работать спокойно?

— Это зависит от Вас. За старое приниматься не будете — хорошо. Нет — не взыщите.

— И жену потом можно будет выписать?

— Отчего же?

Запасы дождя были неисчерпаемы и некий невидимый бесхозяйственник, решивший испытать устойчивость рынка стал выбрасывать на припрятанный город такое количество водяных струй, что случись это в Австралии, население ее могло бы считать себя обеспеченным влагою по крайней мере на четыре вегетационных периода.

3

Но когда чемоданы были уже уложены, аккредитивы пересмотрены, порядок бумаг не оставлял ни малейшего сомнения, а паспорт был украшен всей коллекцией лимитрофных виз³⁴⁷, осталось только звонить в гараж и целоваться с женой, только тогда он понял размеры своего счастья.

Оно не оставляло его в отделении вагона, которое постепенно светлело по мере выхода из зоны дождя. Скоро стало совсем светло. Дождь оборвался и оборвалась неопределенная радость о конченной истории. Стало почему то неловко. Он сделал усилие. Это был вздор и следствие напряженности положения. В глазах у консула 165 этого не было. Так показалось только на одну сороковую секунды. Несчастная мнительность. И он поднял глава к солнечному окну.

Его глаза встретились с глазами соседа по сизому дивану. Взгляд этот, был, правда, очень жесток, неуклоним и в нем было приказание, но все это не имело ничего общего с тем, что было так невыносимо. Тем не менее и это было ужасно, ужасом проклятой, но неизбежной неожиданности.

— О. Вы?

— О. Я. Несомненно и все в порядке.

— Вам необходимо убедиться в моем отъезде?

— Он убедителен сам по себе. О, нет. Я сейчас Вас покину. Но не Вам мне объяснять, что держался в курсе Ваших переговоров. Сделайте одолжение. Мы имели это в виду и знали, что этим кончится. Возьмите это и прочитайте. До границы времени достаточно — успеете, но откладывать все же не следует, потому что подобные письма через границу не провозятся, а если зажечь сразу — проводник прибежит на пожар. Ваша супруга, как известно, осталась. Имейте это ввиду и не думайте, что семьдесят мостов, которые Вы проедете, лишают нас права на Вашу память Будьте здоровы.

Он только поэтому узнал, что поезд, остановился, но уже не заметил, как поезд тронулся и понимание происшедшего стало для него действительностью только после того, как последний обрывок спрятанного в конверте и самого конверта, деловито обратились в черный прах на дне бронзовой откидной пепельницы, о которую дробно стучала тонкая змейка узкого кольца, неподвижного, на внезапно отекшей руке.

Потом, он понял, что, в сущности, могло быть гораздо хуже. Даже все поручение, по-настоящему, его ни к чему не обязывало. Он понял, это окончательно, когда выходил от того человека в Москве, которому отвез чемодан, оставленный в его сетке, предусмотренным между Столбцами и Минском пассажиром, столь же незамечательным, как и забытый чемодан, который тем не менее служил явкой и не мог быть доверен носильщику, так не терпел грубого обращения, ввиду деликатности вмещаемого.

Человек не сказал ему ничего особенного и не обнаружил ни оживления, ни любопытства. Это еще упростило положение. Он исполнял дорожную услугу и только. Ему предстояло еще зайти на следующий день, взять справку для отсылки через фирму, чем и должна была исчерпаться вся процедура. И все.

Он еще не вполне отдавал себе отчет в своем счастье, но оно уже тихим, теплым, вечерним дождем опускалось на его сознание и телеграмма, которую он сдал для отправки своей жене, — была, вероятно, самой нежной темой, прошедшей краткую клавиатуру аппарата Бодэ.

Только закрыв за собой белую дверь номера, он почувствовал все разбегающиеся горизонты своей радости, не приминавшей даже тонкий ковер, довоенного рисунка, не отсвечивавшей на голубой масляной краске стен и белого дуба мебели, стиля 166 девятидесятых³⁴⁸ годов.

Он был в городе, где родился и вырос, в городе, где он любил и в первый и в последний раз, в городе, от которого бежал в ужасе и в котором, наконец, сжигал все прошедшее за время этой разлуки с точностью, и заботливостью, которая сопровождала сожжение письма в вагоне. Он не знал даже золы этого прошлого. Ветер, взмахнувший занавеской окна против серого Госиздата³⁴⁹, вероятно, унес эту пыль в бледное, как голубые глаза, московское небо.

Он понял, что он уже в Москве и только, поняв — увидел ее.

4

Это было встречей с живым и дорогим существом, последние слова которого продолжают звучать в памяти на все годы разлуки. Может быть даже не последние по времени слова, а то, какие особенно вспомнились. Они могут быть и не радостными, и не слишком значительными, постороннему они мало что объяснят, но для разлученного они, тот ключ в тоне, которого он будет ожидать свою встречу и в тоне, которого он начнет говорить. И слишком часто этот тон, за переменами, происшедшими во времени, оказывается неуместным, и, накладываясь на тональность ответа, дает жестокую фальшь.

В данном случае опасности этой как будто не предвиделось. Он нес свои чувства в себе и сам мог отвечать себе от лица города. Москва не так уже изменилась за эти десять лет. Прибавилось немного автомобилей, появились автобусы, но извозчики, существование которых становится преданием в западных столицах, были прежние. Зеленая трава прорастала края переулочных тротуаров, голуби летали над Страстной площадью, и никто не протестовал против княжеского титула торговцев старыми вещами³⁵⁰.

Эти архаизмы и даже постыдная для столицы булыжная мостовая не казались ему хорошими, он предпочел бы иные городские удобства, но это создавало впечатление настоящего, подлинно ему принадлежащего, вызывало точный и легкий ответ его чувств и поэтому слагалось в длинное и сложное ощущение тихого благополучия, счастливого разрешения всех пройденных неуверенностей и тягостных превратностей.

Он ходил по Москве не для того, чтобы разыскивать знакомых людей. Он даже не вспомнил, были ли у него такие вообще в этом городе. Он ходил смотреть на улицы, узнавать знакомые здания, выступы переулков и угольные достопримечательности. Кое-кого не было. Маленький белый домик в переулочке, носившем тоже прилагательное — «малый» — исчез. Место оставалось незастроенным и отделялось от тротуара колючей проволокой настолько ржавой, что она оставалась невидимой. За проволокой процветали высокие подсолнечники, салат и серела капуста. Три серые курицы посильно портили грядки под наблюдением радужного петуха. Это было место давнего и пламенного счастья, довоенного счастья восемнадцати лет и мокрого от прохлады рассвета. Он не возражал.

167 По пути его ежедневных прогулок из дома, где он родился и вырос, на вымостке тротуара был очень любопытный камень. С пятого класса гимназии он считал его аммонитом³⁵¹ и все собирался вывернуть, принести домой разбить и гордиться находкой допотопной раковины. Но в гимназию нельзя было опоздать, а идя домой, он неизменно пропускал камень, обещая себе обязательно вывернуть его в следующий раз. Так прошла жизнь. Булыжник на улице меняют изредка, а на тротуарных вымостках никогда. Он был уверен, что на этот раз, круглая конкреция от него не уйдет. На минуту ему даже представилось, что и весь путь, пройденный им за эти годы, полусознательно загибался в сторону этого завершения детской задачи, без ответа на которую пустела его юношеская жизнь и затуманивалась пора странствия.

Он вошел в переулок, как входят в развалины Дельфийского Оракула, окруженный памятью самодельной легенды и надежды услыхать то, чего никогда не было. Не замедляя шага, он поднял голову. Сероглазое московское небо несло две растрепанные эгретки³⁵² перистого облака и моторный шум. По привычке бойца, ставшей рефлексом он автоматически повернул лицо под нужным углом и узнал очертанья Дорнье Комет³⁵³. Воздушных линий в его времени не было. Он знал о них, но сегодня предпочел бы не думать. Опущенная голова вернула его к прошлой действительности.

Камни тротуарного откоса пережили все политические превратности десятилетия, они пережили много надежд, трепетавших в беспроволочном телеграфе очередных хвостов, загибавшихся в переулок от крайнего магазина, где когда-то выдавался керосин вместо мяса и табак вместо муки, из расчета равновеликого количества калорий. Теперь тротуар был пуст на всем протяжении и украшен древнейшим вариантом игры в котлы³⁵⁴. Кабошоны³⁵⁵ кремней и кварца образовывали прежний переход от асфальта к булыге. Те самые.

Аммонит был на другой стороне. Надо было перейти улицу и не терять из виду вымостки до десятого дома. Он так и не поднял головы. Да камни так именно лежали во все времена, именно так и именно на этой стороне. Ему незачем было оглядываться на дома и сверяться с их номерами: по смене гальки он уже узнавал, где идет, где его начинал утомлять ранец учебников и что восьмой дом уже пройден.

Асфальт грязно оборвался деревянным помостом. Неряшливо сбитый забор выставил ребро, глядя на которое ощущаешь полдюжины заноз в руке, и овладел тротуаром. Заглянув за это сооружение, искатель аммонита обнаружил, что все пространство, подлежавшее некогда номерам 10 – 14, подверглось разрушительным раскопкам, бесследно уничтожившим петрографию данного участка искусственной надстройки земной поверхности. Голая земля в городе всегда неприлична. Он никогда не замечал этой непристойности с такой силой, как теперь, подглядывая в Щели дощатой ограждения за рыжим песком, взметанным ломовыми ободьями с интенсивной культурой пустых бочонков цемента и битого матового стекла, в качестве сорняка неизвестного происхождения.

Он разочарованно поднял голову. Еще не покосившаяся вывеска объясняла, что 168 одна кодовая лигатура³⁵⁶ производит постройку для другой такой же. Размеры букв этих имен ничего не поясняли, но ясно было одно: в этом переулке ничего не осталось, ничего не найти и то, о чем долго думалось с детства, над чем можно было смеяться и то про себя, потому, что это было слишком нелепо для рассказа другим, но что стало вдруг и на полчаса, занимающие всю жизнь данного вздоха, самым важным и циклопически <…>³⁵⁷.

5

Повинуясь чужому движению, он перемещался нечувствительно. Мысли его продол жали нечувствительно же развивать последнее впечатление. Оно было не из тех, которые вызывают по доброй воле, но и не из тех, от которых легко отделаться, раз им заблагорассудилось возникнуть в сознании.

Ему казалось и это имело склонность стать уверенностью, что говоря с консулом и объясняя значение того взгляда, который гнал его и гнался за ним, он допустил серьезную ошибку. Взгляд не выражал недоверия (его можно бы было заслужить), и не выражал принуждения (его можно было бы удовлетворить), выражал нечто худшее, назвать которое сейчас не было ни возможности, ни сил. Но к необходимости сделать это вели все тропы его жизни, оно находилось в их конечном скрещении, вероятно было их концом и, он не хотел додумывать, но чувствовал, что додумать придется, — тем концом жизни, который называют: смерть. Обойти ту никому не удавалось, не удавалось и ему: к решению вопроса он приблизился с точностью прямой линии параллельных рустов гранитной облицовки большого дома, казалось перенесенного в Москву с одной из улиц Флоренции.

Он знал этот дом. В свое время он разделял сочувствие архитектору, получившему премию за этот фасад и удовлетворенно прочел латинскую легенду, протянувшую вдоль первоэтажного фриза, извещение прохожим, что Гаврила такой то «фецит»³⁵⁸ здание в таком то римском году. Он помнил и самого Гаврилу, молодого богача-армянина, застрелившегося в этом самом палаццо, ради опоздания телефонного звонка от возлюбленной, которую соединили на две минуты после установленного астрономического срока, помнил и то, как застрелилась эта возлюбленная, узнав о роковом последствии шалостей коммутатора, в ту минуту, когда ее рысак, серый в яблоках грудью, прорывал контрольную нитку на ристалище, унаследованном Москвою непосредственно от Византии.

Толпа к тому времени прекратилась и он продолжал движение по инерции. Небольшая группа народа была отделена от него куском асфальта. Он покрыл этот интервал, может быть под влиянием мысли о рысаке. Дальше начиналась преграда какой-то непомерно широкой спины, от которой весьма острыми углами отходили линии, ограничивавшие талию пешехода. Этот силуэт был настолько характерен, что сразу напомнил о возможности существования в Москве сверстников, гимназических и университетских товарищей. Мысль была приятна до такой степени, что стало страшно потерять ее. Обладатель спины и виновник радости заговорил с соседом. 169 Как это часто бывает у очень высоких и плотных людей, голос его был высок и резок. Он был голосом знакомого. Атлет говорил с той фальшивой интонацией и акцентированным искажением открытых гласных, которые были шиком у армейских кавалеристов, а в военное время усвоились сотрудниками земского союза, равно, как и прапорщиками, выпуска 17 года.

— Вы как думаете, насчет приговора?

— Да что ж думать то? Дело ясное. Завтра узнаем.

— По-моему придавят.

— Кого как.

— Я бы признаться возиться не стал. Шпионил, гадил, подсиживал — к стенке мерзавцев. Какие разговоры.

— Со стороны говорить изволите.

— Как со стороны? Видал я эту рвань. Верьте мне, своими руками, если надо будет, стукать их готов. Честное слово.

Такого роста, таких плеч, и такого голоса дважды собрать природе не удается. Это был тот… да, да тат самый. Университет и теннис. Потом… Потом, весной восемнадцатого года этот спортсмен звал его в Архангельск, куда и сбежал, не добившись согласия. Артиллерист. Дрался против красных. Он считался расстрелянным по сдаче, не то замерзшим в лесу. Он ли? Предмет наблюдения стал переходить улицу, и сомневаться никакой возможности не оставалось. Действительно он. Противоречие слов и воспоминания было настолько сильно, что, заставило остановиться и оглядеться.

Серое флорентийское палаццо господствовало над скромной улицей, из-за своего угла давало видеть круглую Эмблему советских печатей и вывеску Верховного Суда, приговору которого радовался старый собутыльник, переменной удачи соперник волокитства и бывший вербовщик добрармии³⁵⁹.

Внезапно стало ясно, что идти не к кому и Москва вымерла. Поколение это стер то, как стирается губкой дежурного по классу меловое объяснение задачи, результат которой дважды подчеркнут преподавателем, списан отличниками и прозеван «Камчаткой». Меловая отметка на [заборе] заставила его вздрогнуть. Вековой обычай краткой непристойности казался ему ключом в прошлое. Он подошел ближе. Непристойность была: чья-то торопливая дерзость нарисовала свастику. В этом городе изменилась и манера хулиганить. Пустыня спускалась вокруг и сумерки просили искусственного освещения.

Оно уже горело на площади. На маленькой площади, какие нанизаны на садовое кольцо, круглые при своем создании и позднейшими архитектурными упражнениями обращенные в неправильные многоугольники. Эта не составляла исключения, кроме того, что одна из ее сторон открывалась в пустырь отгороженный решеткой, не допускавшей к извилистым деревьям за ней расположенным.

Вечер был жаркий и тихий. Пыль, поднятая дневной сутолокой, делала небо дымчато-синим и протягивала пленку, которая так характерна для западных городов, 170 переполненных бензинной копотью. В такие вечера Москва, неведомо чем, до боли напоминает Париж тем, кто скучает разлукой с этой столицей, хотя похожего нет ничего. Цветочный запах поднимался облаком из середины площади, длинные цветы табака обременяли стебли и шевелились в воздухе, неподвижность которого не нарушалась падением воды пышного белого фонтана; фонтан существовал всегда, но прежде его никогда не видели в действии.

Он помнил это и ему казалось, что площадь перестроили, хотя все дома были прежние. Может быть это от цветов, которые раньше здесь не разводились? Или от людей, которые одеты не по старому? Может быть. Это были преимущественно женщины, в белых платьях с узорами, которые он видел в витринах. Голосов было почти не слышно. Отдыхали молча или говорили по комнатному. Это была странная порода людей. Сумерки скрадывали лица и только иной профиль в лучах скромной лампы фонаря напоминал старые этнические особенности москвичей. Он подумал о большом количестве выходцев из Азии, костюмы которых его взволновали сегодня. Цвет кожи женщин у фонтана был столь же чужд его воспоминаниям. Ему показалось, что из сочувствия угнетенности колониальных народов они отреклись от принадлежности к белой расе и позаботились стать цветными. Волосы, выгоревшие на солнце, казались еще светлее по контрасту с цветом лиц, ими окружаемых и создавали экзотическое впечатление белокурого мулатства. Со стороны невидимого бульвара кто-то запел маршеобразную мелодию, ему неизвестную.

Он повернулся, пытаясь осмыслить впечатление песни на этом постороннем ему фоне. Певец был невидим, как и бульвар, потому, что между площадью и бульваром помещалось здание стиля модерн. Здание было то же. Оно только обновило побелку. Тем не менее это был тот дом, из которого он уехал. Тот дом, где во все уменьшавшейся квартире осталась последняя кушетка, островок счастья, где укрывалась от жизненной грозы его маленькая жена, свернувшись клубочком под грохот жести вывесок, срываемых с фасадов. Девять лет разлуки прошли. Он стоит у дверей своего дома. Ему остается только войти в него. Дверь была в том же внешнем проезде, как прежде открывалась на улицу. Ничего не изменилось на лестнице и ему не надо было считать площадок. Ноги сами донесли наверх. На последнем этаже он остановился передохнуть. Он был против двери своей квартиры. Не объясняя себе причины жеста, он снял перчатку, чтобы позвонить и тут вспомнил, что квартира давно не его, что ему не к кому идти, да и незачем. Рука его опустилась на перила, змейка золотого кольца сухо ударилась о дерево поручня и, на мгновенье, на верхней площадке стало тихо. Стало тихо, настолько что сначала он слышал только часы, неуклонно отсчитывавшие шаги наступления смерти, сквозь карман жилета, расположенный против сердца. Потом его слух стал различать голоса за дверью. Очевидно, кому то стало жарко и открыли дверь в переднюю Кто-то с кем-то спорил и кто-то кого-то уговаривал и стыдил.

— Да и врет он все. Никакого Госплана³⁶⁰ завтра нет.

— Ну нет Госплана, значит будет конъюнктура³⁶¹.

171 — Врешь, ее летом не соберешь.

— Чудак ты человек, по твоему цесеу³⁶² летом не существует?

— Ну существует. Существует. У меня тоже рабкрин³⁶³ существует. Батюшки… Сомнения были неуместны, но он сомневался и сила его сомнения сдавливала все крепче поручень, все сильнее и до боли врезая узкую змейку благородного металла в его нечувствительную руку. Изо всех чувств у него оставался слух.

Тогда поднялся глубокий голос контральто и с патетикой, в профессиональности которой не требовалось доказательства, видимо указывая на происшедшее в невидимой комнате (той самой) прочел:

— «… самая гнусная и злостная гадина оползла свой цикл и на положенном ей месте преткнулась и…»

— «Актерка» — пронеслось у него в голове соображение немедленно затертое взрывом смешанных уговоров и протестов и собственного приговора тем более неотвратимого, что он был произнесен им самим в верховном суде собственного сознание.

Сомнения не было и поручни площадки не удержали действительности. Так говорить могли только в Москве, хотя слова и были чужие. Так могли говорить только москвичи перед рюмкой водки, люди, для которых спокойное ее опрокидывание является островом блаженных, отгороженным от всех бурь и напастей сознанием спокойного и неизменного бытия друзей, пусть краткосрочных, но им подобных, ничем не обремененных, и ни от чего не угнанных и ничем не преследуемых. И как тому шотландскому феодалу, убившему сон, ему с неменьшей ясной неотвратимостью стало очевидно, что нигде, никак, никогда, никогда ему не пить водки в своей компании.

Это открытие смотрело на него со знакомой неумолимостью и в этой неумолимости он начинал подозревать смысл, до которого оставалось сделать всего один логический шаг, который он хотел сделать, и удержаться от которого ему помогли шаги за дверью.

Он успел принять выражение достоинства и случайного присутствия, чтобы встретить выходящего. Тот шел на него, видимо наслаждаясь неожиданной твердостью своей походки и ощущением прямолинейности равномерного движения. Безмолвное присутствие перед единственной квартирой налагало обязательства. Он объяснился:

— Я приезжий. Это была когда-то моя квартира. Не можете ли сказать, чья она теперь?

Выходец из квартиры замедлил свое поступательное движение и, глядя на спросившего, отвечал голосом, в котором чувствовалось, что хозяин его доволен легкостью и плавностью своей речи:

— Вы имеете в виду, очевидно, ответственного съемщика… Не могу Вам сказать — не знаю. На двери написано — прочтите.

На минуту глаза проходившего мимо остановились в глазах того, кого он оставлял 172 за собой, потом площадка кончилась и прохожий стал погружаться в проем лестничной клетки, срезался до половины, потом скрылась готова, не повернувшись, потом оставался только ровный звук обуви без каблука, потом хлопнула пружинная дверь, металлически ответили перила и все стало тихо.

В глазах прохожего не было ни подозрения, ни неудовольствия, ни враждебности, ни любопытства, ни подчеркнутого равнодушия и тем не менее тот, кто принял его взгляд готов был бы отдать половину оставшейся ему жизни за что-либо подобное тому, что он в них не увидал, потому что увиденное было тем, что он до сих пор не понимал и чего понимать не хотел ценой всей своей жизни. Он долго еще стоял на своей высокой площадке. Трамваи перестали шуметь под домом и только изредка шаркали шаги на далеком тротуаре. Он стоял и все глубже чувствовал ужас происшедшего. На всей земле не было места, где бы он мог стать рядом с людьми, равный с равными, не озираясь и не оглядываясь. Перчатка упала из его руки — он не думал ее поднимать, равнодушно глядя на резкие буквы ее кнопки, говорившие о последней моде Парижа. Воля покинула его и все его усилия распустились, как складка, наживленная булавкой, когда ему булавку вынули.

6

Это вернулось под утро, когда прошла самая незапамятная ночь его жизни и рассвет застал его на берегу реки, куда он пришел неизвестными путями и с неизвестным намерением, может быть попробовать утопиться. Последнее никогда еще не возникало в его уме и подумав о возможности таких чувств он почти улыбнулся.

Пар переставал подниматься от воды, покрытой тенью набережной, мост был еще пустынным, лампы на Кремлевской стене еще не были включены. Он стоял у самой воды, на сходе. Две пустые лодки бледно желтели в рассеянном свете, точно лодки перевозчика в царство мертвых. Погибшее деревце стояло рядом с ним, печальное, как ивы реки Вавилонской и сухое, как смоковница над головой двенадцатого апостола. Одинокий колокол задребезжал и смолк; звонарь по-видимому раздумал работать в такую рань. Небольшой камень просвистел у его головы. Оборванный мальчишка у решетки пробовал устроить рикошет по воде, но не умел.

Он поднял камень и пустил его вровень с водой. Галька подпрыгнула раз шесть, дала, брызги веером и затонула. Мальчишка наверху молча харкнул и плюнул, не целясь в жестяную урну, потом, поймав себя на невольном соблюдении порядка, яростно лягнул жестяное приспособление ногой и, вихляясь, побежал вдоль решетки. Взгляды обоих беспризорных ничего нового не сказали друг другу.

Теперь, когда он знал, в чем дело, и нашел полное объяснение, все чем он дорожил в себе, было возмущено и требовало борьбы, хотя бы ценой полного пересмотра своей правоты. Он будет бороться за свое место у стола и право простой жизни. Потому что не могло быть справедливым и просто возможным, что бы такой человек, каким он себя знал, оказался вычеркнутым за полной ненадобностью. А это, ни что иное, как это, говорилось, преследующим взглядом. Те глаза говорили не о презрении, 173 а о полной ничем неисправимой ненужности существа, которое они видели насквозь и которого не удостаивали даже отвращением. Он угождал и подчинялся: это было неудачно — он берег себя для себя: это было ошибкой. Теперь он покажет, что… На этом месте план борьбы обрывался.

Участники матча менее подробно разбираются в своих шансах и недостатках, чем делал он, вглядываясь в медленные и мутные воды городской речки. Последовательно отпадали ряды возможностей, пока не осталась одна — использование своего слабейшего места. Консул не исключал возможности, то есть прямо утверждал ее. Знают. Тем лучше. Если встреча неизбежна, то пусть она произойдет по его собственной инициативе. Он не станет ожидать приглашения человека со значком — он найдет тех, кто такого посылает. Невыгодной стороной дела было то, что оно начиналось поздно. Он поторопился с передачей чемодана. Его надо было бы свести не туда. Для начала, во всяком случае. Теперь еще возможно и исправить оплошность, но исправлять вообще нежелательно. Он заметил, что нечувствительно поднялся уже на вымостку набережной. Это не мешало дальнейшему рассуждению.

Чемодан могли заменить. Сведения о его адресате, но они были ничтожны. Потребуется дополнение. Практика прошлого подсказывала, что и как в таких случаях говорится… Нет, он будет нужен, без него на этот раз не обойдутся, и еще посмотрим, кто как на кого будет смотреть.

Теперь он шел уже по улице, твердо упираясь в тротуар и помахивая рукой, свободной от потерянной перчатки. Шаг его был ровен и размерен, как на параде, но голова опущена. Последнее могло происходить и от сосредоточенности рассуждения: времени у него оставалось немного, но вытекало также и из других обстоятельств. Он не хотел пока смотреть на город, обманувший его ожидания, он не хотел видеть людей, которые не переставали быть ему чуждыми, дома, которые притворялись ему знакомыми, вывески, остававшиеся ему непонятными, всю ту печать отчуждения и собственной им ненужности, которую надлежало сорвать, сбросить и закинуть, как тот камень в реке или плевок беспризорника в продавленную урну.

Пока адресат чемодана еще не ушел по делам — его надо застать. Он сумеет разговорить этого человека: мало он в этом упражнялся? У него будут имена, адреса… вообще придет не с пустыми руками. Спокойствие, выдержка. Он заметил, что почтя перебегает улицу, где сразу оказалось очень много народа с свертками и портфелями. Служебный день начинал проявлять свою власть над Москвой.

В свою гостиницу он не пошел — потеря времени. Сберегая его, он не стал разыскивать извозчика и обнаруживать такси. Часы, которые остановились и которые потребовали исключительно продолжительного завода показали ему, что он еще не опоздал, когда приблизился к хорошо запомнившемуся подъезду. Лестница быстро опускалась под его шагами и звонок отыскался сам. Дверная табличка предупредила о числе нажимов на кнопку³⁶⁴, половинка двери отвалилась, голос из темного коридора спросил к кому и, удовлетворенный ответом вопроситель посторонился.

Воспоминания последних впечатлений перед разлукой всегда бывают сильны, 174 особенно когда, волнение торопит реакцию. Он прикинул мерку впечатления 1918 года к обстановке коридора и не обнаружил странности в том, что вопрос был задан вооруженным военным; во времена его отъезда все были в военном и добрая половина была вооружена.

Сам по себе коридор был темен и пуст. В квартире царила тишина клиники перед серьезной операцией, видимо все разошлись по службам, и он опоздал, хотя по времени этого не должно было ожидать. Дверь, нужная ему нашлась сразу, и он, волнуясь возможностью отсутствия хозяина попробовал ручку. Комната была не заперта, дверь отворилась и он уже вошел, когда успел вспомнить, что вежливость требовала постучать.

Чемодана в комнате не было — первое, что он в ней заметил, следующим наблюдением была перемена в обстановке. Собственно говоря, настоящих изменений комната не претерпела. Все в ней осталось в том же количестве, как было в час первого посещения. Скрипач Баллесгриериевского Бетховена³⁶⁵ по прежнему в рамке красного дерева поворачивал спину Острову Мертвых в зеленом дубе³⁶⁶, но это были, кажется, единственные два предмета, сохранившие неприкосновенность. Все остальные вещи, хотя и старались казаться не потревоженными, имели вид, чуждый прошлому своему расположению, общий распорядок которого они тщились воспроизвести. Как будто в этом им содействовала рука человека не знавшего привычек квартиры и восстановившего нарушенную кем-то планировку, без точного понимания назначения того или иного поворота мебели. Все было почти на своем месте, ошибка для каждого предмета составляла не больше вершка, если не части его, то сумма ошибок слагалась в новый ансамбль, вносивший тревожную неупорядоченность и ощущение нежилого существования комнаты.

За письменным столом, стоявшим по прежнему одной из боковых колонок к окну сидел человек, ростом, кажется, с хозяина и повернутое к вошедшему лицо было в тени. Вошедший не вызвал других признаков внимания к себе. Помня вчерашний прием и сегодняшнее намерение, он со спокойствием знакомого опустился в кресло против письменного стола, оперся на лакированную доску, на которой теперь не лежало ни одной бумаги, манжетами руки в перчатке и руки без перчатки, потом опустил эту руку, плашмя, на гладкую поверхность, покорно отразившую маленькую змеиную головку, закусившую хвост и поднял лицо, готовя приветствие.

Человек за столом был в военной форме, но сочетание оливковых петлиц и оранжевого канта ничего не говорило приезжему, он помнил вчерашнего знакомца в штатском и штатским. Военный поворотился к будущему собеседнику. Это был не вчерашней человек. А если это другой, то значит…

Мысль остановилась не потому что надо было уже говорить или слушать и не потому еще, что происшедшее доказывало, что он опоздал и опоздал — быть может опасно: глаза его встретились все с тем же взглядом, который был ему слишком знаком, который он подозревал только до сих пор, только подозревал, сейчас это было неопровержимо и который сейчас только вперился в него со всей своей настоящей 175 отчетливостью. В нем, в этом взгляде, он еще раз, и на этот раз с окончательной бесповоротностью, прочел не чувства, которые он надеялся возбудить, как бы они унизительны и угрожающи не были, в последний и обжалованию не подлежащий раз он увидел в них, что он не нужен, что все его усилия быть расцененным и установленным в жизни смотревшего, падают в пустоту без сопротивления, что его отводит, не затрагивая непонятное ему начало, как благородный металл не принимает на себя ржавчину.

Быстротой, которая не учитывается во времени, как желтый огонек, вспыхивающий в подрывном патроне, перед тем как вырваться черному дыму ртутного капсуля, подлежащему смене зелеными клубами английского мелинита³⁶⁷, блеснула в нем длинная и быстрая сеть дождевых спиц, бахрома кушетки и на ней маленькая и капризная женщина; загорелась, потухла и унесла остатки того, что он считал возможной жизнью. Оставшееся для него до самого конца было простой формальностью.

7

— Простая формальность, господин консул. Да, простая формальность, но от нее зависит моя жизнь и не только моя. Конечно, после его телеграммы из Москвы две недели, как нет никаких известий и мы знаем, что это значит. Конечно, частные справки наведены и говорят, что он уже расстрелян. Бог его простит и не мне судить его ошибки, за которые он уже расплатился. Можете, мне поверить, я не знала ничего о его намерениях и если одобряла его отъезд, то сами теперь поймете, почему. Справьтесь по телефону и дайте мне официальное подтверждение смерти мужа. Без этого здесь отказываются венчать, а в моем положения каждый день дорог, потому что мой жених мог пользоваться моей поддержкой при жизни того, но сейчас его отношения в свете этого не допускают. Да, да. Он сейчас правда не у дел и его известность не соответствует его заслугам. Война, к сожалению, кончилась слишком скоро, продлись она еще года два, он был бы знаменитее всех. Ведь он вышел в поход из академии, а к перемирию он уже был… понимаете был… генерал.

176 ГЕРКУЛЕСОВЫ СТОЛПЫ³⁶⁸

Часть I
ПАМЯТЬ ДЕВИЧЬЯ

Глава 1
Золотые горы

 

Общая убежденность в том, что время имеет только одно измерение, сильно поколеблена последними размышлениями некоторых бездельников, уверяющих почтенную публику, будто, они, бездельники, любят мудрость, а не издательский гонорар или аплодисменты своих пышношляпных слушательниц. Последние, естественно, радуются провозглашению величества памяти — вещи для них весьма ценной, как в виду редкости личного ею обладания, так в виду и несомненного их пристрастия, пристрастия профессионального, к заселению собой чужой (преимущественно, если не исключительно мужской) памяти. Вы не сердитесь на них, читатели? Не сердитесь на меня, читательницы: если вы уже сейчас недовольны, то что же будет с моей книгой впоследствии? Я прощаюсь с вами на пороге ее — простите, простите… прости. Не поминай лихом.

Память! Добродетель атлантов! Ключ Мнемосины! Место прохладное. Вечное успокоение праведных, обличительница грешников! Молния в полуночи! Книга, тщетно перелистываемая бледным и величественным банкиром, в поисках заведомо несуществующей записи, где спасение бронированного девственным крахмалом сердца. Рот скривился и слюна уже капнула на манжет. Невидимая на растресканной коре бабочка раскрыла пожар цветов и опять захлопнулась: ты — память. Но чаще ты представляешься мне длинной, длинной полосой хирургически отшлифованного рельса — двойной вблизи — одним серебром у снежного горизонта; или длинной, длинной пятерной линейкой по небу, с аккордами изоляторов, 177 мелодией ласточек и паузами ущемленных за мочальные хвосты змеев; или неслышными, гибкими, белыми по белому, пушистыми, милыми следами лыж без начала, ощутимого у какого-нибудь поворота, и с веселыми голосами отдыхающих в конце, среди бамбуковых палок, серебряного инея, золотого смеха, золотого солнца, морозного румянца и неизбежных мешочков, предпосылки бытия женщины любого возраста, всех времен и народов. Не, я сбиваюсь с дороги, эти следы сейчас повернут. Вот, так и есть, еще сидят, но только двое и сейчас молчали: поэтому я их не сразу нашел. Не подходите, читатель, и не спрашивайте — они вас не увидят и не ответят: они — прошлое. Он — этот молодой человек (что достаточно старит его), Флавий Николаевич Болтарзин и в те времена не увидал бы вас (вы о нем еще не то узнаете, не торопитесь) — слишком он смотрит на Зинаиду Павловну Ленц. Слишком, читательница? Ведь «ничего особенного» — только глаза фиолетовые при волосах темнее собольей шапочки (любила светлые соболя и светлые рубины) и зубы блестят на фоне меха (у, кокетка! — не сердитесь, читательница: увидите, чем это кончится). Что же они говорят? Вопрос праздный. Говорят то, что положено говорить в таких случаях и что они сами вряд ли представляли себе в подробностях. Говорили, чтобы не молчать, чтобы слушать чужой, милый (?), да, что греха таить, и свой, особенно милый и совершенно незаменимый голос. Что поделаете, я не встречал еще ни одного человека, переживающего собственную кончину, а смерть самых дорогих существ переживалась, обыкновенно, благополучно. Деловая часть остановки и уединения заканчивалась тоже благополучно. Кстати, это были слишком благонравные молодые люди, чтобы им объясняться в любви при такой обстановке (Боже упаси!), алюминиевое приспособление девичьей лыжи было исправлено («Я говорил, что…») и, в сущности, можно было идти к [горке] — кататься под нее и прыгать. Но горел четвертый час января.

Был тот час, когда солнце, без видимой причины, вспыхивает ракетой, на высшей точке восходящей ветви своей кривой; час, когда лучи бегут параллельно земле и зажигают золотом кругло замерзшие колонны сосен, когда небо само не знает, что оно: голубое или желтое, снег обращается в зернистую икру пентаграмм света и счастья, глаза горят, щеки вспыхивают ярче рубина, полночных семафоров и, все таки, ничего не видят — ресницы то длинные, и на них иней, тоже блестящий. Но и это золото ржавеет, как дружба: краснеют стволы — пора, пора… «Но у меня нет брата, а так все шутишь, трещишь — мало этого. Могу ли я быть уверена, что если когда-нибудь… Боже, что там?» Потому что тишина проснулась и лопнула одним, а там и другим, третьим и т. д. криком. Кричали на горке, там катались, там несчастье, туда и бежать. Поступлено в соответствии, да так и оказалось. Отбежав положенное по данному направлению расстояние, 178 увидели, что несчастье действительно произошло: все лыжники друзья стояли копной, а копна махала черными руками (много) и кричала; с горки же скатилась одна лыжа, явно смущенная собственной ненадобностью, и торчала одна палка, а другая зарылась в снег, вверх колесом и находилась в мечтательном отдалении от этой пары. Умница один такой уверял, что у луковицы нет ничего, кроме слоев шелухи — в том-то и дело, что внутри есть росточек — стрелка, она потом цвести будет. Вот такой именно стрелкой многорядного скопления лыжного и был добрейший кузен Зинаиды Павловны — Петя. Он возился (кончал возиться) с ногой — какой ужас, — кровь на снегу: барышне чуть дурно не сделалось. Посмотрел на кущину и сказал: «это все листики — цветочки будут впереди». И Зинаида Павловна подумала, что он прав, что тетя — да, тетя сердитая и вообще не одобряет, что Пете будут ягодки и семечки, да что вообще, вероятно, с лыжами и ей придется проститься. А так как последняя мысль самая яркая (по времени своего возникновения, конечно, а не по характеру), то Зинаиде Павловне сделалось грустно и затруднительно, а когда ей делалось затруднительно, она говорила: «Флавий Николаевич». В данном случае этот общеполезный человек предложил перевезти Петю в лабораторию, переменить сапог, разорванный железным наконечником, а потом Пете со всеми домой; шуметь; а у Пети будут зубы и он пойдет спать, бедный мальчик. Дня два все успокоится и заживет. Принято без возражений и единогласно. А на обратном пути наши друзья молчали; т. е. говорить, ясное дело, хотели, но подняться на ту горку, на какую только что взвились — народ мешал, да и движения, дыхание и т. д., потом вот еще… но этого они не знали. Бежит ток по проволоке, вбегает в лампу, кружит по звонкому лабиринту серых волосинок, они краснеют, краснеют и светятся, ровно и бело, а ток бежит по другой меди, в шелковом платье, рядом с прежней. Но если можно, если шелк истерся где-нигде, лентяю не расчет бежать в лампу на предмет культурно-просветительской деятельности, предпочтительно юркнуть на медный паркет соседнего шелкового коридора; миг и дуга, яркая до ослепительности. Предохранитель перегорает, во всей квартире темно: «№ 477 – 129». «Да, что угодно?» — «Монтера, пожалуйста — короткое замыкание, предохранитель, скорее, пожалуйста». Что, хорошо, скажете? Нет, конечно. Так берегите же себя, а то и с вами это случится, дорогие читательницы и уважаемые товарищи. Все это я говорю к тому, что с нашими молодыми друзьями произошло именно это самое, и, хотя в душе и посвечивало еще солнце, ослепившее путника и видимое им и при закрытых глазах, но ночь несомненно обнимала свет, который в такой тьме не светит иначе, как ревнивым и не греющим (зависть всех осветителей) огоньком светляка, приманкой порхающей любви. Поэтому бывает грустно хорошей, небольшой, сумеречной грустью 179 белого, скрипящего под лыжей снега, сначала покойной в движении глаз: от земли к соответственным глазам и обратно потом переходящей в движенье, непрерывное (до остановки), прямолинейное (по возможности) и равномерное (смотря по обстоятельствам).

Но всякое движенье сопровождается непроизводительной тратой энергии, переходящей в тепло и рассеивающейся таким образом в мировом пространстве без возврата. Ах, без возврата. Поэтому-то все, что имеет начало, имеет и конец. Тем не менее, легкомысленно было бы заключить из этого, что сумма калорий тепла, рассеянного движеньем прямолинейных и равномерных лыжников образовала высокую температуру Петиной лаборатории. Просто, печку хорошо натопили и вьюшку во время захлопнули; печка была не герметическая, значит, действие происходит в Москве, если вы еще не догадались об этом. Перед дверью компания рассеялась по частям и в розницу, кто куда и с кем по дороге, но некоторый малый остаток, впрочем, уцелел и проник в помещение, где произошло разочарование. Потому что комната была, как комната, и пустая при том, только без дельно длинная и в конце дырка в стене, порядочная. Дырка была заделана витринным стеклом, перед этим стеклом стоял стол и еще был стол, посреди комнаты, под электричеством (кое-кто утешился немного тем, что доска у стола была стеклянная), пол паркетный, четыре шкафа (стекла рубчатые — ничего не видно), справа тоже и дверь, куда ушел переодеваться Петя, нелюбезный хозяин этого учреждения, где, очевидно, производились не опыты с микробами (очень интересными), а разводилась самая настоящая скука. Господи, да когда же все это кончится? И Флавий Николаевич исчез с Петей. Тот понятно, зачем — из-за него ведь все. И на руках посменно до города его тащили, пусть возится; ну, а этот, что сунулся? В дальнейшем мелкобуржуазные соображения о собственности не получили развития, так как произошел шум. Какое-то пальто вырвало с мысом свою вешалку, повалилось на пол и на поверженном гадко пуговицы щелкнули. Выяснилось, что лыжники (у, невыволока… — Это что за слово? Да это кучер Иван Новиков. Тогда лошадям хвосты остригали, шоры надели, его обрили и устроили англичанина; совсем было хорошо, даже на Джона отзывался и вдруг: «у, невыволока» и вместо бича кнутишку вытащил из-под козел. Полный провал. Ну да, это было в деревне и уезжали с имения поздно; все вышли на балкон. А что на мне было?..) Опять. Это невозможные люди. Что они здесь делают? Выяснилось, говорю, что лыжники, томимые зноем, поснимали пальто и шапки, да нагромоздили их на стеклянные столы Пелионом на Оссе³⁷¹ и так как на единственном стуле сидела, как оказывается, строгая Зинаида Павловна, то публике приходилось топтаться, выделывая сморгоньские па³⁷², в ограниченном пространстве, между столами и шкапами, что повлекло… В общем 180 они не смущались (пожалуйста, пожалуйста), им вполне было достаточно собственного общества (сделайте одолжение), решительно все равно, что кругом делается (и на здоровье, очень нужно, тоже подумаешь), хоть весь мир провались (пускай, пускай, пускай). «Петя, ты вообще думаешь домой идти?» «А ты подъжди, подъжди, подъжди». «Негодяй». «Ай, бедного больного и такими словами, грех, грех какой». «Поганый». «Вот тебя Бог накажет». Невозможно, положительно, да и неприлично, наконец, среди этой молодежи одной; где эти все Маши, Нины, Кати? Оказывается тут же и им еще весело. Интересно знать, с чего бы это? Пойти к ним теперь уже поздно: «наконец надумала» — ни за что. Положение становилось затруднительным, а когда у Зинаиды Павловны бывало затруднение… Но обычным порядком оно на этот раз не разрешилось, от чего становилось прямо безвыходным, а ликвидировалось выходом исправленного Пети. Пети, дополненного двумя приятелями. Появление было приветствуемо бурными выражениями радости сограждан. Один из спутников бедного, милого, слава Богу, целого Пети, деловито сообщил Зинаиде Павловне, чем дворнику, велено доставить извозчиков и что теперь все будет очень скоро. «Спасибо, Петя, ведь мы с тобой?» — «Как хочешь, мисс Психея Зенобия³⁷³». Такое согласие осталось без протеста, ибо Зинаиде Павловне теперь все было ясно и она твердо знала, кто виноват во всем. Да он и сам только притворялся, что не догадывается, понимал отлично. Чего там еще? «Петя, тебе не больно?» — «Нет, да там пустяк, и зубной комедии не надо». «А где у тебя все это, трубки с твоими бациллами, микроскопы и еще, что у тебя там есть?» — «А в шкафу заперто». — «А зачем?» «А чтоб кто-нибудь не полизал или не утащил — ядовитые ведь звери». «А кролики, свинки?» «Внизу в клетках» «Эти-то почему?» «Вонючие они. Стой, извозчик. Господа, извлеките меня, пожалуйста». «Нет, не беспокойтесь, я сама». И передняя достаточно давно, но прочно окрашенного особняка заполнялась народом, а соседние дворники загадочно мыслили, растворясь в созерцании саней, вооруженных отвесными лыжами и фантастическими в ночи колесными палками, материалу которых никогда не снилось такое предназначение, но пути Господни неисповедимы. И почему бы в конце китайскому бамбуку не тыкаться в московский снег, если его тамошние владельцы усаживаются пить не менее китайского происхождения отвар? Последний протекал вообще без всяких, но тут появилось новое лицо. Я не говорю этим, что в столовой, кроме света, изразцовых печек с отдушниками на цепочках, самовара с семейством и стульями никого не было. Но про Петину маму мы уже знаем, отец Зинаиды Павловны был в другой комнате, собственную мать она убила своим же бытием, а кузины лыжничали союзно и тоже были входящими. Вся суть в том, что Зинаиде Павловне представили господина Фомича Брайсса. Господин был красивый, 181 крепкий, высокий и широкий, но не бегемот, глаза были очень острые, серые и сидели глубоко. «(Вообще тип северный). Вы не швед?» Нет, оказывается — мать полька, отец ирландец. Тут в памяти и сознании Зинаиды Павловны образовалась пустота и она не помнила, что она говорила и говорила ли она вообще. Такие вещи иногда случались и очень ее пугали, да оно и понятно — мало ли что сказать можно вообще, а не помнючи, так и совсем… Эх! Но раз на раз не приходится и пока, по-видимому, ничего плохого не произошло. Разговором овладел обнаруженный в непосредственной близости Флавий Николаевич (эта южная пиявка), но говорил Брайсс. «Да, вы правы, лопасти латаний³⁷⁴ на эмалевой стене предмет обыденный. Латании растут в любой комнате, не исключая и той, где имеется изразцовая печка, то есть эмалевая стена. Вообще же быть понятными для стихов — потеря секунд у крэка: износ³⁷⁵». «Лотрэамон не износится». «Кем, если его никто не понимает? И не знает. Я, например, не знал, не знаю и не буду его знать… если Зинаида Павловна мне не расскажет». Но в Зинаиде Павловне этот мальчишка, сын Дюкасса, французского консула в Парагвае, приехавший в Ларине сойти с ума, издать отвратительную, бесконечно длинную непристойность под названием: «Песни Мальдорора» и умереть так, что и могилы то его никто найти не может, в Зинаиде Павловне этот Сидор, псевдограф Лотрэамон, возбуждал только омерзение. О вкусах, впрочем, не спорят (о, есть бесспорная истина в этой области) и Флавий Николаевич собирается посвятить свою жизнь собиранию материалов для биографии этого маленького поэта. — «Да? И вы думаете для этого ехать в Париж?» — «Именно». — «Исключительно для этого?» — «Да». — «Как вы молоды». — «Что ж, болезнь непродолжительная, говорят». — «Иногда, к счастью, неизлечимая. Но вы серьезно готовы лететь на край света за справками о мертвом писаке?» — «До Парагвая, если потребуется». «Зинаида Павловна, ваше заключение?» — «<пропуск в машинописи: реплика героини>». Но никто из троих не засмеялся, хотя много правды было в словах Зинаиды Павловны Ленц. Что-то мешало, очевидно. И тихо стал обегать грудь каждого из трех оставшихся невидимый синий огонек, круглый вдоль борта круглого стола, опустевшей столовой. Тихо, но скорей, скорей и каждый знал, что грудь его становится прозрачным стеклянным цилиндром, где спит золотая, красная рыбка, и насыпано много мелких, как песок, перламутровых раковинок. Что огонек бежит изнутри, по стеклу, и что там нет центробежной силы, а совсем напротив, что огонек все суживает и суживает свои круги и что уже видна блестящая воронка, а она из воды; такая — зеленая и серебряная, как окунь и уже красной рыбки нет, а есть такая-то красная же непонятность, но горячая и она бьется в перебой с сердцем и не сливается, потому что сердце в другой комнате и отсчитывает взятки в бридж: один козырь, другой, 182 третий, четвертый… всего тринадцать — тогда не будет ничего красного, но не будет ни зеленого, ни синего… белого и черного не покупайте, да и нет не говорите.

Флавий Николаевич объяснил это инерцией памяти движения, с заката; Зинаида Павловна согласилась с этим, а Патрикий Фомич не говорил, но дома, у себя, вытащил записную книжку в сафьяне и на одной нечетной странице, помеченной «Приднев», сделал запись: «ЗПЛ — 700000 (? + ?)». Запись была не единственной на данной странице.

Глава II
Предварительное освобождение

Но Петр Владимирович не утаил своего секрета. Резвость характера помешала ему быть бедным больным весь вечер и он шумел, шалил и вертелся, до того, говорят, довертелся, что на другой день знакомому доктору пришлось чинить ногу этого блестящего исследователя чумных, тифоидных, малярийных и иных, похуже, спирилл и бактерий. Они от этого только выиграли, ибо неизвестность для них самое дорогое украшение, как для фиалки и девицы Ла Вальер³⁷⁶; но потеряли лыжники, потому что Елена Ивановна заявила Владимиру Генриховичу о своем окончательном и неизменном решении прекратить безобразия, о своем предвидении, о предчувствиях, о «как нарочно», вообще, она удивлялась, но, конечно, не потерпит. Надо сказать, что терпение Владимира Генриховича не поддавалось учету и Елена Ивановна знала это постольку, поскольку жена может знать о терпении собственного мужа. Лыжные экскурсии из дома Ленц прекратились и на лыжников в целом было воздвигнуто гонение, второе и окончательное. Гонение перекинулось и на смежные по знакомству дома, не пощадя и предусмотрительного Флавия Николаевича Болтарзина. Впрочем, он, по-видимому, это предчувствовал и предугадывал, потому что исчез с горизонта внезапно, бесшумно и окончательно. Петр Владимирович вызвонил его как-то раз к себе в лабораторию, тот пришел, сидел и поглядывал на бесконечные ряды стеклянных пробирок в открытых шкапах, но явно чувствовал себя не ко двору. «Ты что? Дуешься, что ли?» — «Нет, да я очень был занят все это время: извлекал все конкретно биографическое из Мальдорора и пробую пока построить хронологию впечатлений. Это, к сожалению, очень отвлекает от всего». — «Сейчас Брайсс приедет. Посиди. Он очень интересен и спортсмен». — «Не знаю, меня этот человек как-то корежит, да меня, впрочем, сейчас, кажется, и все вообще корежит». — «И я в том числе?» — «Ты не знаю, но твоя лаборатория — несомненно». — «Несчастная любовь? Ревность?» — «То есть?» — 183 «Ты не ревнуешь Зину к Брайссу? Если так, то можешь оставаться, потому что он не опасен и никогда не умел искать расположения барышень — его собственные слова. Дай мне из той коробки стекло. Спасибо. Так вот что, видишь». — «Нет, никаких у меня нет оснований кого-нибудь к кому-нибудь ревновать». — «Ты как будто жалеешь?» — «Жалею». — «Так получай. Вот тебе материал для душевных терзаний: Зина страшно увлечена одним субъектом и собирается выходить за него, дядя не одобряет: говорит мне — рыхлый тип и наверно импотент». — «Ну, это просто брань; а мое мнение, если тебе интересно — совет да любовь. А Брайсс?» — «Тот, что! Целый день по кругу. Конюшеньку беговую налаживает. Маленькую, метиссатор³⁷⁷ проклятый. Спасибо не надо. У меня часто бывает и помогает. Чего ты? Правда. У него очень-очень острое зрение, и он хороший фотограф. К тому же просто влюблен в мою погань». — «В луэтическую, вероятно?» — «Вот именно. Ну, пока будет». — «Устал?» — «Немного. Но ты мне вот что скажи, почему тобой так страшно заинтересован Натаниэль?» — «Это все тот же? Последний раз его иначе звали, как будто?» — «Католик он, а у них, сам знаешь, по этому случаю имен с полдюжины на брата. Это имя мне больше нравится. Да. Скажи на милость, почему ты его не выносишь?» — «Уж будто не выношу? Только что симпатии особой нет. Не знаю почему — не нравится». — «Точно барышня». Флавий Николаевич увидел себя припертым к объяснению и обстоятельно, согласно похвальному своему обычаю изложить все, что мог сказать по этому делу (ну, положим, не все). Рассказ сводился вкратце к тому, что стеклянный цилиндр, образовавшийся в груди Флавия Николаевича, не дождался тринадцатого козыря и стал развертывать свою поверхность в плоскости перпендикулярной груди потерпевшего, по оси двубоковой симметрии человечества. Плоскость эта немедленно получила вид некоторого очень большого зеркального стекла, которое своим свободным концом отводило в левую, недоступную наблюдению сторону все предметы, попа давшие в поле его опыта, как внешнего так и внутреннего, причем иные из таких восприятий рассекались этим стеклом на части и правые элементы сечения, скользя по вышеупомянутой плоскости, попадали в едино-неизменную книгу Лотрэамона, а пройдя через нее, принимали образ соответственных оттуда цитат, какие цитаты и проецировались в пространство, что в значительной степени способствовало уяснению разбираемого автора, и, вообще, никакого неудобства не представляло. Вещи, отведенные влево от стекла, не теряли видимости, но несколько искажались, из-за очевидной неоднородности прозрачной среды и вытекающих из того различных условий преломляемости. «Вообще, — заключил свое изложение Болтарзин — я как будто ножницами перерезан — все, бывшее близким, воспринимаю исторически и питаюсь одним Мальдорором. Вот тебе и все. 184 Ну?» Петя убрал микроскоп, подумал и сказал, подчеркивая глубокомысленную окончательность суждения: «А) ты зазубрился своим поэтом (я тоже иногда очумеваю, это ничего). Бэ) ты боишься влюбиться в Зину и усиленно отталкиваешься от всего, с нею связанного (очень хорошо делаешь, потому что, хотя мы и родня, она все-таки с большой придурью и в комбинации с тобой даст такую нисходящую, что святых вон выноси); Сэ) тебе необходимо проветриться, для чего: во-первых — смотри побольше картин, я это всегда делаю, когда ничего, кроме своих препаратов, не вижу уже, — помогает; во вторых — попробуй удрать отсюда, куда-нибудь к черту. Г-м. Г-м. Порошки по прежнему, касторку и клизму с мылом». Флавий Николаевич привык любоваться в своем друге легкостью юмора германических народов почему не удивился игривости последних предложений, поблагодарил, попрощался и неумолимо ушел. Свежий воздух (дело в апреле) привел его в обычную ярость и он стал развивать большую скорость, имевшую целью вывести его на улицу из достаточного облупленного переулка. Вдалеке вычертился благородный силуэт Патрикия Натаниэля и Болтарзин перешел улицу. Брайсс узнал его, когда уже было поздно, крик делу не помог, и небезуспешная симуляция глухоты исчерпала инцидент в направлении желательном Флавию Николаевичу, исследователю жизни и творчества Исидора Дюкасса. Дальнейшие его размышления, протекавшие в согласии с ухабами изувеченного ломовиками снега и пределом упругого сопротивления извозчичьих саней, дали вывод благоприятный пункту C в первой его части (C1). C2 была излишней, так как езда в Париж стояла в порядке дней; пункт А не рассматривался, в виду его определенной демагогичности, а В отвергнут был с глубоким негодованием, энергия которого проявилась кинетически. Какое количество тепла увеличило при этом мировую энтропию, осталось невыясненным за отсутствием достаточно точных приемов взвешивания, могущих дать механический эквивалент психической энергии (так что пока самое это выражение довольно невзрачного свойства; ну, да кто же из нас на это обратит внимание, при нашей-то терпимости?). Проявление это ограничилось завыванием по телефону к той же все Зинаиде Павловне и удивленностью инициатора слуховым эффектом, призвуков телефонной трубки, искажавшей до неузнаваемости достаточно, казалось бы, знакомый говор.

Конечно, он очень хорошо сделал, что позвонил, жаль только, что давно этого не надумал. Она сама все собиралась, но не знала №. Абонементная книжка? Да, конечно, но она такая смешная — ей просто в голову не пришло, что это… ну, ей очень стыдно; вообще масса, масса новостей и совершенно необходимо говорить, но ни по телефону, ни дома нельзя, а почему нельзя, этого тоже нельзя, все-таки пусть он уж сам придумывает. Изобретательность телефонного партнера не пошла дальше 185 предложения избрать час для разговора в Третьяковке (п<ункт> С1), день по возможности, ближайший, а то в Париж еду. Так и он уезжает? Но ведь и они тоже. Это прямо ужасно; то есть не ужасно, а может быть очень хорошо, но ужасно неожиданно и опять-таки… ну, да, она, конечно, с кем-нибудь придет. Когда только? Завтра она занята, после завтра она совершенно не может, потом она не знает, но это зависит от завтра, ну, она ему сама позвонит. Его номер?.. Я не стану утомлять вас, уважаемый читатель, полным изложением этого разговора и его дальнейших последствий, полагаясь на вашу собственную память, тем более, что мои милые читательницы, мои прекрасные читательницы, мои обожаемые читательницы… Не надо, Бога ради, не надо этого выражения. Я ведь всегда дослуживаю и разве я сказал, что это плохо? Разве я позволил сказать своему персонажу что-нибудь такое? Да нет же, нет. И потом, если я что-нибудь вам дурное сделал, а то, ведь, я, ей богу, ничего, кроме хорошего. Ну? Разве я не прав? Прав. Итак?.. Итак, когда Флавий Николаевич Болтарзин, в условленный день и на час раньше назначенного времени приближался ко Святая-Святых Лаврушенского переулка, он вынужден был остановиться (это не воспрещалось) зрелищем, помещаемым не в отделе «театры и зрелища», а в рубрике «особые происшествия». Не вообразите, пожалуйста, что тут происходили «подкинутые младенцы», нет, совсем наоборот: «жертва бешеной езды». Хотя бешенство езды обыкновенного легкового извозчика понятие относительное, тем не менее, загадочность происшествия не оставляла никакого сомнения и на крик городового сбежалась толпа. Лошадь лежала на булыжниках, ее должны были скоро начать рассупонивать, но пока еще не теряли надежды поднять ударами сапога в живот. Этим занимались все взрослые граждане ее данный среды, так как труп неизвестного человека мужского пола был уже вытащен из под параболического полоза, задних ног лошади и произведенного ею свежего навоза, следы которого, обильно покрывавшие темно-синее драповое с барашковым воротником пальто покойного обывателя, определенно свидетельствовали, что овса на извозчичьем дворе мало и не с жиру лошади бесятся. Болтарзина кроме этого поразило в умершем то, что голова его, обыкновенно с пафосом возносимая на подушку и вообще неприкосновенная, на этот раз была совсем непочтительно расщеплена, расколота и вообще переломана так, что челюсти съехали совсем на сторону и казались страшно непрочно сделанными, а зубы вывалились и несколько их валялось на мостовой, в живописной своей непоследовательности напоминая чеснок. Вообще, весь человек стал маленьким, нарочным, игрушечным и комочковым, таким, что несомненно была полная его непричастность чему бы то ни было настоящему, и ни жалеть его, такого, ни сердиться на него никому нельзя было. Болтарзин не подумал делать ни этого, ни размышляться 186 про концы и начала, помятуя, что ни он сам, ни потерпевший, «ни все четыре перепончатые лапы белого медведя»³⁷⁸ совершенно не осведомлены в такого рода вопросах. Тем не менее его чувствительность… Лошадь уже пороли в три кнута, занятие явно бесполезное, но удовлетворявшее понятию о справедливости, поскольку такое понятие присуще «сбежавшемуся» [в] толпу, голова которого работала успешно настолько, что Флавий, но не Иосиф³⁷⁹, а Николаевич, предполагал активничать — не состоялось: сквозь панцирную цепочку (99 пробы глупости) накопился и просочился скотомилец не блаженный (вопреки псалму)³⁸⁰, но очень всклокоченный. «Как вы смеете позволять такое безобразие? Да вы знаете, что вы за это ответите?» — «А вы какое такое имеете полное право?» — «Я? Вот мой билет, вот, сволочь, мерзавец»… «Вы оскорбляете, можно сказать, даже при исполнении (лошадь перестали пороть и она в знак протеста сама поднялась, но это никого не касалось), да я сам свистеть буду». — «Свисти». — «Буду» — «Ну, и свисти. 1. 2. 3. (пропускаю три слова: городовому после них нельзя было не свистеть)». Звук не успел еще излететь из оловянного инструмента, как член общества покровительства животных ударил блюстителя по свистку, свисток скользнул в рот и дальше, свисток был проглочен городовым, у коего изо рта висели два оранжевых повода и официальное лицо при исполнении был похож на сына фараона Асаменита, когда царь Камбиз³⁸¹ послал его на казнь, взнуздав, как сивого мерина. «Царь, я не плакал о своем, потому что горе мое слишком велико для слез, но видя, как этот человек был и т. д.» Флавий Николаевич, не в силах следить за дальнейшим ходом драмы, скрылся в подъезде безобразного здания, хранящего много холстов про дурного городового. Вы извините меня за мою медлительность в расставании с этим закатившимся образом прошлого режима?

Неутомимый исследователь, как всякий москвич, любил это приплюснутое здание, этот «воздушный пирог» потерпевшей крушение надежд кухарки, он любил и картины передвижников, и стены, и деревянную лестницу, прощая безграмотность, отдыхая в безвкусии и умиляясь убожеству так как дорого ему было все, говорившее о детской вере в самовлюбленность, о сознании самодовления живописи, о домашнем деле для себя, переросшем и дом и его основателя. Он как раз сел на подоконник, против этих жалких³⁸² дубовых перил: не лестницы музея, а трапа в лабазное подполье, и позабыл решительно обо всем, и о Зине, и о Париже, и, даже, о графе Лотрэамоне. Он видел только трогательную в своей беспомощности панель, параллельный ей картон Васнецовской апофеозы, да зубодерный портрет композитора, фабрики Серова в Москве³⁸³. Не знаю, был ли он счастлив (не думаю), но на часы он не смотрел и, кажется, не смотрел ни на что; губы его шептали одно слово и беззвучное вначале движенье 187 становилось все выразительнее и значительнее, приобретя, наконец, кристаллически отчетливый смысл: Флавий Николаевич периодически изрекал: «пара-пан, парапан»³⁸⁴.

Долго ли, коротко ли, но он оказался вынужденным прекратить этот монолог — он услышал около себя перепуганный шепот, срывающийся в истерический вскрик: «отчего барабан? Где?» Чья-то горячая и большая рука в кольцах схватила его руку и он еще раз выслушал: «Ради Бога, мне страшно, где?» — «Да нигде его нет, это я так… рифму подбирал». — «Ах так? Спасибо. У вас есть время? Я могу с вами говорить? Пожалуйста. Вы что на меня смотрите? Я знаю, вы тоже думаете, что я кафешантанная певица; это неправда: я в этом году кончаю консерваторию по классу композиции. Неизвестно впрочем, зачем я это делаю. Я здесь с мамой… Да мне, конечно, все равно, что вы обо мне думаете. Вы здесь назначили свиданье? Никогда не назначайте их в музеях — ужасно нелепо себя чувствуешь — не знаешь, куда деваться и на что смотреть»… Каскад не иссякал. Барышня сидела на том же подоконнике (мне скажут, что там нет окон, тем хуже для них, я мог бы ее и не на подоконник посадить, а, скажем, на фарфоровую тумбу, что ли, отстаньте) и свет серого дня освещал профиль с затылка (предусмотрительность, оцененная впоследствии), руками она обняла одно из своих колен, ноги до полу не доставали. Поза была приятная и хорошо заученная, интонации отличались умело выработанной задушевностью и вполне согласовались с мимикой, костюм был элегантен, но нелеп. Видя пассивность собеседника, она уселась глубже, сложила руки, устроилась с комфортом и продолжала: «Вот картины — их смотрят, покупают, знают, кто писал, вообще это нужно; счастливые вы люди». — «Я же не живописец». — «Это все равно. Я говорю, что это нужно, а мы ничего не можем — напишем, а кто играть будет, кто узнает? Да и где? Это меня все время мучает. А вот это все я бы, если могла сожгла. Меня вообще раздражает живопись и ужасно мешает. Я, не думайте, понимаю, но памяти зрительной нет и никогда не могу запомнить». — «А почему же вы ходите в музей?» — «Я не за этим… у вас есть время? Я, видите, вас совершенно не знаю и мне все равно, но у нас, современных людей, нет веры; я свою потеряла, когда некоторые мои молитвы, очень нужные, от которых все зависело, пропали даром и я тогда поняла, что ничего нет. У нас нет счастья исповеди, правда, есть психоанализ, но, ведь, очень трудно найти подходящего доктора и опасно, потому что всегда им увлекаешься и попадешь еще на какого-нибудь мерзавца. Меня предупреждали. Один господин, который давал мне очень, очень много, мне говорил — никогда не торопись — и вот всегда опаздываю. Верно я и теперь опоздала. Но мне не хочется уезжать из Москвы и работа брошена будет. Это, как тогда, на севере… Вам случалось терять себя в другом? Это дает 188 необыкновенное приращение искусства. Вот тогда…» — «Что же вы, торопились?» — «Ах, нет… это было раньше… нет, совсем другое; но очень, очень большое, может быть самое большое в жизни. Хотя положим, когда мы были на Балеарских островах»… Флавий Николаевич посмотрел на свою соседку и на часы ее браслета. Часы показывали, что уже просрочено минут двадцать; он вздохнул украдкой — еще полчаса ждать предстоят: он был человек в этом отношении без иллюзий. Болтарзин посмотрел на свою соседку и убедился, что ни к чему в частности придраться нельзя, а все вместе очень нелепо. Нос, например, был безукоризненно греческого фасона, но требовал роста, по крайней мере вдвое большего, чем было отпущено композиторше, тоже и руки, тоже и ноги, тоже и рот. Кроме того, все поименованное совершенно не вязалось друг с другом и видимо влияло на туалет. Платье было сшито у хорошего портного, но цвет был в противоречии с хозяйкой, а фасон дополнялся, видимо, ее собственными усовершенствованиями, вполне уместными, как вышивка на коврике или добавление к абажуру, но крайне тягостными на живом человеке. Она задыхалась: «Посоветуйте мне, как поступить: у меня нет своей воли сейчас совсем. У вас приятный голос и мне все равно, это вас ни к чему не обязывает». Оказывается, она поселилась с мамой у родственника, очень, очень милого и родственного, он ей очень нравился, а она на него никакого впечатления и очень от этого страдала — это было ужасно; потом все-таки удалось в себе побороть и вот тогда случилось совсем, чего не нужно было, он, родственник, начал ею увлекаться, а она не заметила, ела конфеты и брала цветы, потому что представить не могла. Вот он теперь требует решительного ответа и просит почему-то сообщить не дома. Она ему послала с горничной в конверте, что очень любит его, как родственника и не иначе, а чтобы приходил он сюда и с указанием времени. Вот его теперь уже наверное не будет. Боже, Боже, что с ним может случиться, а главное, она не виновата, какой это ужас, он так страдает, если бы она знала. Теперь Флавию Николаевичу была видна вся блондинка и вид ее был жалкий, мокрый и навсегда, с давних пор, перепуганный; нижняя губа выехала вперед и шевелилась, как хобот у бабочки, глаза были опущены, а брови сходились и расходились, вроде бойцовых петухов на Зацепе. Она бесшумно стала на ноги, схватилась за сердце, вся повернулась к собеседнику и, внезапно покорив его чувства своими огромными черными глаза ми, где были полностью и довременная ночь, и все страхи земли, ада, и эмпирея, спросила задыхаясь: «Почему вы сказали — барабан?» — «Сядьте, — сказал Флавий Николаевич; она закрыла глаза, завертела головой. — Вот что. У вашего родственника пальто какого цвета?» — «Цвета. Не знаю». «Не синего?» — «Синего? Да. Да.» — «А воротник не барашковый?» — «Барашковый». — «Он высокого роста?» — «Высокого, 189 нет, не помню; да, да, высокого». — «Он блондин?» — «Да. Зачем вам?» — «Уезжаете?» — «Да? Хорошо… Нет. Почему?» — «Потому что высокий блондин, в синем пальто с барашковым воротником, часа два тому назад бросился под извозчика». «И?» — «Голова вдребезги». «Умер?» — «Да». Да, тогда, конечно, надо уезжать. Спасибо большое Он не знает, как он ей помог. Ее зовут Мария Марковна Корнева — вот и адрес по карточке, она ему напишет подробно, если он хочет знать, чем кончилось, а куда писать? Замок ридикюля щелкнул за визитным бристолем³⁸⁵ Мальдорорщика, весьма изумленного спокойствием, нисшедшим на эту душу. «Может быть, ее можно проводить?» — «Нет, зачем же. Она совершенно спокойна теперь, а у него ведь свидание. Нет, правда, правда… Значит, его так зовут и адрес… так. Ну, спасибо. Очень, очень многим обязана. Теперь все хорошо. Могло быть гораздо хуже — я думала, он меня убьет». Флавий Николаевич дождался минуты, когда дверной проем лишился фантастического силуэта музыкантши и вдохновение осенило голову исследователя. Он понял, что, как ни нелепа Корнева, нелепость ее вещь временная и относительная, одаренная не бытием, а бываньем. Женщина эта, как замечал теперь Флавий Николаевич, могла казаться безумно прекрасной при наличии одного необходимого и достаточного условия, снимающего противоречия конструкции ее образа — условие это: любовь. И с ясностью молнии, открывающей ночью непроницаемый бархат удавленных в небесной Ходынке туч и показывающей до последнего лепестка цветущей рябины, Флавию Николаевичу стало несомненно, что он не должен допустить себя до такого состояния, ибо это была не женщина, а испанский сапог и ничего, кроме пакостей, от этого убоища ни в каком случае, а тем более в любви, где и благородные женщины, можно сказать… так уж она то… Одним словом, Болтарзин карточки прятать не стал, а разорвал ее на мелкие кусочки и бросил в плевательницу. Перед этим он внимательно прочел адрес и запомнил его наизусть.

Глава III
Звонкие извинения

Флавий Николаевич высморкался и посмотрел на часы — оставалось пять минут, считая нормальное опоздание в час. Он вздохнул и продолжал смотреть на безногого Корсакова, играющего роль банкира или прокурора Судебной палаты. Ему было понятно озлобление, написанное на лице портрета и, по-видимому, отвечавшее тогдашнему состоянию модели. Загадочность славы Серова изогнула свой вопросительный знак перед сознанием созерцателя, но, к спасению всех, воздух заколыхался и зашуршал; 190 лестница заскрипела и, вероятно, зашаталась, каблучки застучали по паркету, зал сделался очень тесным, все картины прижались к стенам, а какая-то окантовка над лестницей, потеряв равновесие и один гвоздь, удовлетворилась последним уцелевшим и позой свиного уха острием вверх. В таком настроении она и пребывала до второго пришествия Грабаря³⁸⁶, который, как известно, восхотел и надеясь быть русским Чуди³⁸⁷ («Ведь это ересь, отец игумен?»³⁸⁸) стал на Москве чудесить и перевешал все, что мог в галерее бр. Третьяковых с Н<аследни>ками. Извиняюсь за отступление, но читатель, я надеюсь, уже успел привыкнуть к моей дурной и неискоренимой привычке. Я извиняюсь, но должен предупредить, что впереди не то еще будет. Так вот, я об электричестве… т. е. … не об электричестве, а о Зинаиде Павловне, потому что всем ясно, что это ее юбки шелестели, ее каблучки топали, а кузина Катя, и вовсе не она, Зинаида Павловна, прогибала лестницу. Радость была взаимная, солнце, погасшее в январе, загорелось в серый апрельский день, в сером зале, наполненном рваной, серой и нудной живописью; цвела сирень, пели стрекозы и благоухали канталупы. А главное, был веселый девичий лай: — тра-та-та, четыре таксы и один фокс забегали по полу. — В общем он был удивительный. Да, она страшно виновата, что опоздала, страшно извиняется, но надо было непременно дождаться почтальона; она совсем забыла сказать, когда сегодня отвечала ему, но потом, ведь, здесь никогда не бывает скучно, потому что такие великолепные картины — вот эти ангелы; это же удивительно, какие счастливые те, кто могут зарисовывать свои чувства (несчастная не знала, что от этого с чувствами бывает и какие гнусные карикатуры оказываются в сердце, после зарисованья). Нет, они должны, непременно должны познакомиться: он совершенно особенный и, главное, она никогда такого не видала: и не бегемот, и не южанин, а, главное, доброта невероятная чувствуется и благородство. Папа? Да, это-это решительно непонятно, но дело в том, что папа действительно не хочет слышать об этом человеке. — А она хочет замуж? — Ну, да, хочет, потому что это чувство навсегда и больше другого уж не будет, это она твердо знает. — Но почему же папа? Финансовый мезальянс? — О нет, этого вопроса не существует. Нет, тут другое. Конечно, папа… Он ее любит, он хочет ее счастья, но счастье у него на 40 лет старше ее счастья. О, да, он ей все сомненья изложил; нет, она не конфузится, потому что здесь говорит со своим. Ну, ведь, он же, Флавий Николаевич, не чужой, и она говорит ему просто, что по ее мнению папа ошибается, а если и правда, потому что тогда дело яснее. Конечно, папа думает, что высшее счастье — это в одной постели спать и размножаться, но теперь чувствуют иначе и любовь понимают не так. Ну, вот, кажется, договорились до самого больного папиного места. Что из это следует? А то, что ее увозят за границу — проветриться. Вероятно, будут 191 женишков демонстрировать; пусть, пусть, пусть, пусть. Это даже лучше, можно будет доказать, что достаточно прочное чувство их связывает. Ну-ка. Пускай потом кто-нибудь попробует сказать. Да, впрочем, у нее есть свой план. Он не знает, согласится ли на эскападу и «он»? «Он», да будет известно Флавию Николаевичу — тряпка милая и будет делать все, что она захочет и что ему скажет. Боже, Боже, какое счастье. Ну, а его мнение по этому всему? — Флавий Николаевич, по совести, ничего не мог возразить против выбора З. П. Ленд, он попробовал проверить пункт В Петиного диагноза и спокойно убедился в его полной несостоятельности. Читатель улыбается, думая о свежем впечатлении от композиторши Корневой? Флавий Николаевич тоже подумал, но сейчас же решил, что если долго вырастающее чувство прогнано одним получасовым и достаточно бессвязным монологом некрасивой и безалаберной девицы, доказавшей наглядно полное свое бессердечие и духовную нищету, то Флавий Николаевич сознавал это со всей твердостью своего характера — такого чувства, значит, и вовсе не было, а был, если вообще был, можно сказать, вроде, как бы некоторый газ или самообман-с: так-то. Поэтому он не подвергал никакой критике непосредственное ощущение радости о том, что милая девушка, давно, еще ребенком ему знакомая, счастлива; не ощущал ни малейшей досады от того, что счастье не им доставлено по назначению, и не сомневался в своей признательности к человеку, имевшему возможность натащить столько упоения в душу Зинаиды Павловны. Так он ей это и вычитал. «Милый, хороший. Я так и знала, что вы поймете. Ну, а вы?» И так как ответ был скорее нечленораздельный, то барышня с легкостью ласточки и с искусством крокодила стала разбираться в том, что думает ее друг; но ведь он был не «он» и потому отчаяния не последовало; нет, не бойтесь, читатель. Но, вообще говоря, рекомендую вам укрепить ваши нервы, если вы хотите спокойно наслаждаться этим моим произведением искусства. Дальше разговор шел уже втроем, шепотом, как и подобает в такой важном месте, но с фырканьем и подвизгиваньем, никому не мешавшим — в этот день никого в галерее не было. Прощаясь у подножки экипажа, Болтарзин вспомнил, что, как никак, а он в один день выслушал две исповеди и дал отпущение, не будучи ни попом, ни врачом невропатом; подумал, что Мария Марковна, кажется, преувеличивала выгоды этой профессии, и побрел по тающему снегу, под облезлым небом, по направлению к облупленным древностям, с подтеками краски, черными куполами и самодовлеющей шапкой неусыпного гренадера перед нестоящим охранения памятником³⁸⁹. А дальше завозились красные церкви, с синими главами, переулки «пиво-мед», белым по синему, закатываньем полозьев извозчиков (о, Господи), снежной халвой, тысячами скребков по тротуару, снежным обвалом — берегись — с крыш, ледяными сталактитами от желоба до цоколя, 192 засыпанными верандами особняков, с рысаком, брезгливо ступающим по весеннему студню, снежками мальчишек, расшляпившихся о крашеный зубатый забор дровяного двора, банная сырость и ленивый звон великопостного говенья; осетрина, кухарка, готовая к предпраздничному саботажу, и тишина от Воздвиженки до Плющихи. Да исправится молитва моя, яко кадило пред тобою, воздеяние руки моей, жертва вечерняя. И, если внимательно посмотреть, то сплошное облако — небо так и едет, так и едет, осторожно, чтобы не зацепиться за все кресты церквей, колоколен, памятников и ворот (сверху то город на кладбище смахивает), а так же разумеется, затем, чтобы это не заметили праздношатающиеся сплетники, ибо у неба есть свои тайны и пути его неисповедимы.

Так как не было ни причин, ни предлога оттягивать отъезд, то Флавий Николаевич, по-прежнему со стеклянным клеем в душе, отправился в Мальдорорную экспедицию.

Изложение мое не будет полным, если я пропущу последнее посещение Петиной лаборатории. Потому что, хотя Флавий Николаевич и не любил дальних провод, молодым людям все слезы лишние, но, по той же молодости лет, любил похвастать своей неуязвимостью (к старости все меняется, как известно, и другим хвастают), на что считал себя ныне уполномоченным. Но Пети он не застал, а застал Брайсса, за фотографьем вакцины сапа и, что поразило Болтарзина, никакой особой радости своим приходом в Патрикии Фомиче он не вызвал. Тот был весьма корректен, но скорее сух; сообщил, что Петя уехал дня на три из города, поручив ему, Брайссу, попечения о срочных культурах, выразил уверенность в сожалениях общего друга, поблагодарив за любезный вопрос о лошадях («не важно, знаете, да что при такой дорожке сделаешь?»), сообщил, что он, кажется, бросит крупных животных и постарается найти счастье в среде микроорганизмов, для чего не хватает пока одного — возможности любоваться настоящей бледной спириллой; этот зверь еще на положении эфира. То есть, существование его имеет все признаки бытия, кроме непосредственной наблюдаемости. Малы, проклятые, не видать, но есть возможность сделать их более рослыми. Да, он займется выведением новой породы. Пока, до свиданья. Непременно передаст. Неизвестно почему, Флавий Николаевич выругал себя за визит и решил раз навсегда порвать, не с Петей, но с его лабораторией, не говоря уже о его Брайссе. Однако, намерения эти пришлось отложить исполнением, так как принимались они уже в купе международного вагона. Поезд шел мягко и прямолинейно, книга (ясно, какая) читалась наизусть; изредка семафор прожигал звездой шерстяную занавеску и Флавий Николаевич чувствовал себя отлично в мире, столь похожем на его зеркальную вселенную, в мире, отданном власти параллельных желез³⁹⁰, вытаращенным часам, стукотне телеграфного тока и 193 волшебному подбору цифр, заполняющих логарифмические таблицы путеводителей. Однако, Летейская вода³⁹¹, как ни заманчив был ее вкус, немного подозревалась нашим путешественником; он боялся, по традиции, чтобы она не наделала ему вреда³⁹², при выходе из вагонного шестигранника или саркофага микста³⁹³. Надо бы озаботиться Эвноэ³⁹⁴, а ее он мыслил в форме, указанной Петей и, как мы могли с ним убедиться, форма эта удовлетворительно выдержала применение к психотерапевтике (самодельной — ручная-с работа, за то и ценится). Поэтому, путешествие от вокзала до вокзала, или от буфета к буфету (наиболее портативный способ езды с развлечением) был заменен модернизацией странствия Аполлония Тианского³⁹⁵, но не от храма к храму, а от музея к музею. Я не стану излагать здесь всех этапов стеклянной болезни Болтарзина, скажу только, что его отвращение к немецкой живописи, бывшее всегда весьма активным, стало переходить в агрессию; поэтому в его вселенной заиграли все цвета радуги и стали стираться границы отдельных явлений. В таком виде его выплюнуло из вагона в Дрездене. Этот город им всегда старательно избегался; ибо в раннем детстве ему объяснили, что в город Д.(е)-рез-ден отправляют капризных детей на исправление, производимое способом, который легко установить из фантастической этимологии слова. В противность ожиданию, он прижился в этой унылой столице. Ему нравилось слушать собственные шаги на базарной площади, второго акта оперы Гуно³⁹⁶, скучать перед Рафаэлем, экстазировать перед Рембрандтовой Вечерей и воспринимать спор о местопребывании подлинной Мадонны Гольбейна³⁹⁷, — здесь ли она, в Цвингере³⁹⁸ или в Дармштадте. А когда ему хотелось посмеяться, он шел к Брюллевской террасе³⁹⁹, и этот каменный армянский анекдот («В десять раз больше» Версальской) действовал без отказа. Так просочились две недели безделья, когда однажды, около круглого театра⁴⁰⁰, не спасаемого чугунной свадьбой Диониса от сходства с нефтяным баком, Флавий Николаевич обнаружил, что его третий глаз glandula pineorlis⁴⁰¹ кем-то фиксируется, что повлекло за собой полный поворот всей физической системы вокруг оси симметрии. Вообще это впечатление необходимо отнести к разряду неприятных, но неприятность становится простительной, а иногда способной перейти в удовольствие, если смотрит на вас кто-нибудь красивый, вернее, считаемый вами красивым, так как, увы, и самая красота есть понятие относительное.

Кому из нас, ныне живущих и бумагомарающих хищников, убедительны вегетарианские восторги перед Ботичелли, самое имя которого опиум и в ненависти нашей местится разве рядом с Франциском Ассизским, а отнюдь не с Сан-Франциско. То существо, достойное всяческой любви и поклонения за свою красоту; но так как я только что говорил, что красоте простительна даже фиксация нашего затылка, то вы, терпеливый (или 194 не терпеливый, все равно) читатель, конечно, не удивитесь, если Флавий Николаевич наш с приятностью заулыбался в сторону Зинаиды Павловны, ее серого дорожного плаща и соответственной шляпки. «А, вот вы, какая стройная под родным небом»⁴⁰². — «Я сейчас должна ехать, но, кажется, все провалилось. Вот что, отец, вам не попадалось под ноги нечто очень нелепое и очень милое?»

Флавий Николаевич изобразил отрицание, но по привычке заглянул за угол и позвал: «Слушайте». К своему удивлению и торжеству m-lle Ленц, подъезд одного магазина разверзся и из него «потек» господин, кипевший, по-видимому, не менее Готфрида Бульонского⁴⁰³. «Поздравляю. Знакомьтесь. Ну, да это вы потом успеете, положим. Где билеты?» — «Здесь билеты». — «А извозчик?» — «Ну, там». — «Пошли. Вы понимаете, что билеты заказывала, конечно, я, получала я же, а терял он, но не думайте, пожалуйста, что извозчик был нанят не нашим швейцаром; после этого извольте догадываться, что этот влюбленный изволит похищать меня из-под родительского… нет, не крова, потому что кров в Москве остался… из-под чего, господа?» — «Ока?» — «Отлично. Садитесь, место, как видите, есть, потому, положим, что он забыл свой багаж. Правда?» — «Я его давно уже на вокзал свез и трегеру⁴⁰⁴ сдал». — «Да какой же ты у меня умник». Так вот, мы едем в Кобург, там есть русский поп, венчаемся и затем к папе: казни-милуй. Ему ничего не останется, как миловать, потому что меня он ни за что не казнит, а на него нельзя сердиться. Это был славный и крепкий человек, говоривший по-немецки много лучше своей нареченной и артистически молчавший на всех языках. Большие старания, приложенные им к овладению тайной элегантности, хотя и должны были приводить в отчаяние его портных, но зато отчаяние смягчалось точной оплатой счета и свидетельствовало о желании нравиться во что бы то ни стало, а за сие не только не обижаются, но даже и совсем, можно сказать, напротив. Выражение растерянного блаженства, видимо, еще не обношенное и в первый раз надетое на лицо вообще далеко не теряющегося господина, придавало ему странное сходство с членом первой артели полотеров… «Скажите, — спросил Болтарзин: а что, кошки вас не любят?» — «Терпеть не могут, да и взаимно». — «Ваше имя, если не ошибаюсь, Иван?» — «Иванович и Воронин. Чего ты смеешься? Извините, я знал от нее про вас и на лыжной группе⁴⁰⁵ вы похожи, поэтому, вас не спрося, себя не назвал. Ну, а теперь все в порядке и ничего уже до такой степени смешного нет». — «Ему — нет. Флавий Иванович, благодетель, только правду говорите: что я — такая же, как он? Есть хоть какая-нибудь разница? Ну, не две большие, а хоть одна маленькая — маленькая? Есть?» Хотя ответ и предстоял утвердительный, но услыхать его было некогда, потому что тут же оказался вокзал. Зинаида Павловна сияла, только Болтарзин тщетно 195 добивался найти в этом свете хоть отблеск прямых январских лучей; положим, и так все было прекрасно и даже довольно великолепно. «Ты знаешь, все-таки, попридержись, Зина, а то есть примета, что смех к худу». И надо было видеть, какие круглые глаза бывают у будущей мадам Ворониной, как вытягивается ее подбородок и какая серьезность пропитывает до тульи все ее существо. Все это длилось, положим, на пространстве выстрела из рогатки, но было достаточно убедительно для увенчания созвучия душ. «Этот злюка меня расстроил, гадость такая. Дайте руку на счастье, от души только. Так. Ну, всего хорошего». Она крепко поцеловала… Ивана Ивановича к общему удовольствию публики и все-таки, смеясь, крикнула Болтарзину: «Это я вас поцеловала друг мой… сердешный».

 

Флавий Николаевич, не обладая даром пророчества, не мог подозревать, что тогдашняя Российская Империя подлежит преобразованию в Республику рабочих, солдатских и батрацких депутатов, а потому почитал нелепым присутствие российского посольства в рабочем квартале Парижа. Он, — Флавий Николаевич, а не квартал, как это, впрочем, ясно из последующего, так как кварталы пока что не ездят по железной дороге, в чем у них имеется сходство с Прекрасной Дамой Александра Блока⁴⁰⁶, — само собой понятно, поехал в Париж в тот же вечер. Тогда еще только у Оперы стояла десятка полтора авто, да едва ли даже столько, а по всему городу спотыкались чахоточные кобылы, вытянутые шеи которых позвякивали широкой шлеей, щелкали удочки-бичи и ползали першеронами исторические достопримечательности омнибусов. Не было ни севера ни юга под землей⁴⁰⁷ и единственный метрополитен еще не одевался в изразцы, презирая этот буржуазный шик и сохраняя девственную копоть и неприкосновенную грязь своих сводов. Город был, несомненно, живописней, движенье разнообразнее и толчея больше теперешнего, а ласка его всегда та же. Флавия Николаевича всегда поражали размеры Botlin⁴⁰⁸, ему, видите ли, казалось, что Париж мог бы уместиться по всей Москве, да и что эта большая французская деревня вовсе не так велика, чтобы… но это кажется, кажется всем… вблизи. Это называется перспективой горного пейзажа, или нет великого человека для портамойницы. Бумаги Флавия Николаевича оказались в доброй и должной форме, да посольство от себя просило содействовать изысканиям, имеющим научное значение («что значит, ничего не читать» подумал Болтарзин и пошел на Ка д’Орсэ⁴⁰⁹). Сказывать ему, однако, оказалось ничего — все, изволите видеть, документы о происхождении службы и переписка о личном составе были оставлены здесь в момент эвакуации⁴¹⁰ — нельзя же было все вывозить. Сожаления достойные события коммуны, о которых, конечно, бесполезно напоминать уважаемому собеседнику, выразились тогда в сожжении всего 196 этого добра так, что, как ни грустно, но о консуле Империи Дюкассе в Парагвае⁴¹¹ здесь никаких данных не имеется. В торговых домах и подавно, да это, вероятно, по тем временам была синекура, вроде консульства в Чивитта Веккиа⁴¹², он, само собой, знает, что консулом французским там был… ну, еще бы они сомневались, это естественно слышать от лица, столь просвещенного в области их словесности. Но такому ученому легко достать требуемое им на месте, т. е. в самом Ассунсионе⁴¹³ и, в конце концов, это не так и далеко. Документы? Нет, зачем же. Достаточно одного заявления. Нет, у них формальностей меньше, чем где бы то ни было и здесь, в месте, правда, ошибочно, но, все-таки, надо признать, прославленном своими формальностями и церемонией, тем более там, за океаном, где так приятно будет услышать родную речь и оказать услугу лицу, которое заботится до такой степени об одной из подробностей литературного движения, не вполне еще оцененного у себя на родине и тем более и т. д. и т. д.

После этого Флавий Николаевич без всякой осадки растворился в серый цвет прокопченного города, в котором становилось жарко и цвела акация. Булонский лес дрожал всеми своими крыльями и хотел улететь⁴¹⁴. Народу на акациевой дорожке была труба непротолченная⁴¹⁵, зелень была легкая, но ядовитая, улыбки были растерянные и неизвестно к кому обращенные. Казалось, все были взаимозаменимы и каждый существовал для каждого, так что весь Париж с весной, листьями, шляпками, плечами сквозь тюль рукавов, всеми улыбками земли и неба, всеми цветами базара Маделен, весь Париж, вообразите себе, существовал и был создан для одного Флавия Николаевича Болтарзина. Сомневаюсь, чтобы Париж об этом отгадывался и очень за него извиняюсь.

Глава IV
Опрятные оправдания

Современные писатели совершенно не заботятся о спутниках своей мысли, т. е. о читающем, скажу точнее, о потребителе. Виной тому (еще бы) влияние посредствующих отношений: мастерства издателя и книготорговца, невидимость покупателя — общая безличная форма капиталистического производства. Поэтому уважаемые (ей Богу уважаемые) критики несомненно будут бранить меня за манерность моего внимания к лучшим друзьям этой работы, к моим сотрудникам, к моим продолжателям — моей аудитории — забывая, что и они сами есть часть аудитории, да и сам я ее член; так что их брань есть собственно натравливание одной части населения на другую, что предусмотрено… а потому и на основании… тем 197 более, потому что, где же правда, когда считать неестественностью заботу быть понятым теми, кому придется понимать? А именно к этой цели и направлены все усилия моей экспланации⁴¹⁶. Теперь можно перейти к самому изложению, так как все предшествовавшее было, собственно говоря, да читатель и сам это видит, только предисловием или, говоря по русскому, — присказкой: сказка впереди будет. Итак, Флавий Николаевич, господин Болтарзин… Вам, уважаемые, приходилось когда-нибудь оказываться под колоколом воздушного насоса? Т. е., разумею, воображать себя под и т. д. Нет, конечно, где же нас под колпак посадить. Во-первых, вы туда не влезете, а во вторых вы и сами туда готовы всякого посадить. Оговариваюсь, всякого ошибающегося, т. е. всякого, что либо делающего. Сами вы, уважаемые критики (не читатели, ради всего святого, не читатели), никогда ни в чем, кроме своих критик, не ошибаетесь. «Бездельник!» — вскрикнул капитан Куниянос, — «я велю тебя повесить на первой же пальме!» Но так как дело было в пустоте Гоби (или Шамо), где, как известно из учебника, никакая пальма не растет, а такая растет или в Сахаре или в Аравийской пустыне, то несчастному смертнику представлялось много шансов убежать до приведения в действие ужасного, варварского и очень отвратительного приговора, выполнимого только в пустыне, ибо, если, например, в России начать вешать человека только за то, что он бездельник, то это была бы уже не Россия, а, можно сказать, Гоби, Шамо, Сахара, Акатами, Ливия и одним словом, Арапия в большом масштабе. Такие мысли не приходили в голову Флавию Николаевичу, поэтому, вероятно, он угрызался совестью о своем бездельи. Вообще, какой нравственный человек! Кстати. Так как эту книгу будут обвинять в безнравственности и порнографии (особенно те критики, которые ее не будут читать, ругая из доверия к нашему книгоиздательству), то мы видим себя в необходимости (этот оборот речи отвратителен, но его применяют все наши правительства, ничего не поделаешь) раз навсегда исповедать ее (книги) основные тезисы, дабы с одной стороны нас не винили в намеренном утаиваньи истинного смысла повествования, а с другой не упрекали бы в развращении подрастающего поколения. Вот, значит, что мы хотим этим сказать. — Надо уважать своих родителей. Любить своих родственников. Избегать мясной пищи. Пить только безалкогольные напитки (если противное не вызывается государственной необходимостью). Вступать в полообщение только с женщиной и только для ее оплодотворения, при чем испытывать от сего какое-либо удовольствие совершенно недопустимо, чрезвычайно безнравственно и чревато последствиями. Научные исследования должны позволяться только вполне добродетельным людям. Правительство, обладающее полнотой власти, сегодня, в этом городе, есть лучшее из всех возможных правительств. Нельзя читать всякую попавшуюся книгу, следует читать преимущественно (если 198 не исключительно) издания Центрифуги⁴¹⁷.

Все эти тезисы в образной форме защищаются данной книгой, почему она не только должна быть признана нравственной, но и рекомендована Министерством Народного Просвещения, как обязательное пособие, во все средние женские и мужские учебные заведения, а также и на акушерские курсы. Флавий Николаевич угрызался, стало быть, своим бездельем, и, так как он был человек нравственный, то не мог слишком скоро перестать это делать. Поэтому его угрызенья от безделья перешли в безделье от угрызения и занятия ни много, ни мало, а год, по истечении которого мы могли бы отыскать его в той же Москве, какая была помянута выше, причем он укладывался в новую поездку, на этот раз в Парагвай, дело близилось к весне, потому что наступал август, а Парагвай лежит в Южном полушарии. В общем он чувствовал себя веселым и крылатым, единственным темным пятном на горизонте была маленькая в начале, но все разраставшаяся кучка писем, наглядное доказательство, что друзей у него было значительно больше трех, т. е. больше, чем у Иова в апогее его несчастья (у того, положим, была еще жена). Дело в том, что Флавий Николаевич, человек аккуратный, простился письменно со всеми друзьями, применяя и копировальную бумагу и гектограф, просил их писать ему в Шанхай до востребования и надеялся прочесть все их поручения на возвратном пути, что имело несомненное преимущество перед всяким иным образом действий. Оказалось, однако, что и друзья были люди аккуратные и все наперебой торопились послать ему письменно ultimum vale⁴¹⁸. Флавий Николаевич решил уложить все это в чемодан и прочесть, когда нечего будет делать, но друзьям сказать, что он был в деревне до самого отъезда, а прислуга автоматически посылала все в Шанхай. Он был совершенно неумолим и о своей деревенской жизни даже навесил на двери, но какие-то негодяи немедленно сорвали плакат, чем вернули этого ренегата на его милую родину. Родным же был и строгий приказ вломившегося телеграфиста — выдать расписку за врученье телеграммы, химический карандаш, наваристая книга и неизвестно, где писать: у, тут вот, расписался и с горя раскрыл — уж не умер ли кто перед самим отъездом, они любят это делать. Нет. Не то, а черт его знает, что. «Приезжайте немедленно на дачу ради Бога и как можно скорей ради Бога Воронина». «Это которая Воронина? Кажется, такой еще не было и как много лишних слов; видно и телеграммы то никогда не посылала, чучело, туда же…» «Приезжай-те», — нет, это, может быть, что-нибудь человекообразное… Воронина… Батюшки мои, да ведь это Зина Ленц. Надо ехать. И чего ей надо, есть у девушки муж, кажется, а все «Флавий Николаевич», егоза пискливая. И вдруг выяснилось, что укладываться уже нечего, что все билеты, плацкарты, паспорта и сертификаты взяты и даже известно, куда 199 положены, что извозчик заказан через 4 часа и никто не помешает ему уехать даже в самую настоящую деревню, не только на дачу… Ленд или Воронина? Но где дача Воронина, он не знал, и не знал даже, есть ли вообще такая вещь в пределах солнечной системы, а на даче Ленн все узнается. Езда в ту сторону снабдила его всеми впечатлениями возврата на пепелище, после долгого странствия; так как эти чувства изложены достаточно удовлетворительно в любом романе, я их пропускаю.

Его провели сразу же на половину Ворониных, так как барыня нездоровы и не выходят, но вас изволили приказать, чтобы пустить сейчас же. И вышло очень глупо, потому что Флавий Николаевич не сообразил, что эта высокая и худая заграничная дама — Зина Ленц, что за год можно так вырасти и изменить не только овал лица, но и самый его тип с птичьего на лошадиный. Но эта перемена сама по себе говорившая, о беде, была подчеркнута таким неопределимым отчаяньем движений, что уже не только мысли о собственной кажущести, но даже и мысли о плацкартах испарились из сердца Болтарзина. «Не вышло счасть счасть?»⁴¹⁹ — «Ах, какое не вышло и какое счастье». Свадьба разыгралась по заготовленному трафарету; потом ездили. Папины предсказанья? Ну, это не так уж важно, однако оправдались только отчасти. Ваня и она были некоторое время мужем и женой, а потом все куда то, нет, не рухнуло, а просто, любовь, как под лед скользнула и концы в воду. Собственно говоря, ни в чем никого упрекнуть нельзя было, но виноваты были только в том, что думали друг друга близкими, а оказалось, что ничего подобного нет. «А вы знаете, он этого так до сих пор и не понял. Он меня любит и это очень меня мучает. Слава Богу, что его нет. Но вам скоро надо будет на поезд. Это хорошо, потому что заставит меня говорить скорей». Но она все-таки еде лала попытку раз или два увильнуть от темы, что, впрочем, было и понятно и простительно, если не для читателя, то для читательницы, и, во всяком случае, для Флавия Николаевича Болтарзина. Вот как было дело: Иван Иванович потерял все свое равновесие и сбился с панталыку, после чего, по совету любимой женщины, уехал за границу, так как он считал, что нет ничего вернее советов этого рода. Были у него там дела и фабричные, были торговые, да так себе и подлечивал нервы. Тем временем Зинаида Павловна сидела в пустой квартире мужа или «дома», т. е. у отца. Туда, неизвестно как, появился Брайсс. У него в это время лошади подохли от сапа, но это его огорчило только в том смысле, что он не мог уже доказать окончательно русское их происхождение. Он говорил, что всюду бы в другом месте гордились считать национальными рысаков с такими пятнами, но в России все навыворот. Должно быть, он прав, потому что он ей всегда был неприятен, если не больше, а стал ее любовником. Положим, тогда всякий бы им стал. Вот, если бы он, Флавий Николаевич, 200 не путешествовал: … но улыбки не вышло ни у того, ни у другого. Да нет — ничего и интересного не было — имелся любовник и функционировал исправно — скука порядочная. И тогда катушка стала наматываться в другую сторону, наконец, нестерпимо захотелось видеть Ваню всего, с кожей и пальцами. Это было в апреле. Нет, в начале мая? Год. Ах, может быть, да что, не в этом суть. Вот, она написала и телеграмму послала. Тот расцвел, но не ожидал, бедный, и оказался связан с делами, связан до начала августа — через неделю и приедет. — Что же, Брайсса с собой увезти в Парагвай? — Ах, нет, с Брайссом кончено. Теперь самое худшее и самое трудное. Ну, хорошо. Брайссу она написала, что все хорошо, что хорошо кончается и чтобы он ей вернул письма. Тот ответил, что он без нее жить не может и т. п., но готов стать ее мужем с тем, чтобы две трети ее состояния (так цифрами и написано) были переведены на его имя, а, впрочем, будущее в ее руках, а письма в них уже будут, если она подарит ему еще одно свидание, просто, как другу. Ну, она согласилась, только, конечно, подтвердила, что выходить за него и не подумает. Дальше. Но дальше, она боится, он не поймет. Она уступила ему, как любовнику, т. е. пусть он не думает, чтобы такая какая-нибудь вспышка — rubis sur l’ongle⁴²⁰ — ничего подобного, но есть проклятое бабье свойство, которого он, мужчина, никогда не поймет, но пусть пример без доказательств — это чувственный автоматизм (смысл его, должно быть, сохранение родовой группы, так она это понимает, вот она какие учености проявляет с горя), так что свидание, хотя и прощальное, оказалось любовным. По его мнению, одним меньше, одним больше — не важно? Не совсем. Зависит от душевной обстановки. Ведь тогда она не изменяла мужу, раньше, а теперь изменила, но это тяжело, но можно еще. Дело совсем плохо. «Две недели тому назад Брайсс имел наглость приехать с прощальным (за границу, видите ли, едет) визитом, конечно, пожелал со мной беседовать и великодушно предложил ехать с ним, но уже условия были строже — не две трети, а все его. Почему? Потому что он берет меня, снисходя к моему бедствию — я больна. — Т. е.? — Я больна, как бывают больны проститутки. Его определение? — Но в таком случае, его осведомленность означает и его болезнь, разница положения отсутствует. — В том-то и дело, что он совершенно здоров, “благодаря совершенству современной техники”, препарат, по его словам, приготовлен им в Петиной лаборатории, маленькая трубочка легко прячется в жилетном кармане. Дальнейшие подробности можете восстановить сами. Он указал мне симптомы — они совпали с тем, что я наблюдала у себя. Мне нужно врача завтра или после завтра. Флавий Николаевич, мы старые друзья, окажите мне эту услугу, хотя и очень противно, я понимаю». — Но Флавию Николаевичу ничуть не было неловко и он не мог не залюбоваться своей собеседницей, внезапно ставшей красивее и значительнее 201 той хохотушки, с какой он бегал на лыжах четыре зимы к ряду. «Ну, вот что» — и, подумав, продолжал. — «приезжайте пораньше завтра в город, созвонимся и будет вам дерматолог, самый знаменитый. Он вам скажет, что ваш друг шантажист и ничего больше. А если даже и не то, горе все же не столь большой руки. Еще потанцуем. Вы вот скажите мне номер вашего телефона, да запишите мой. Есть? Ну?» Лечь пришлось поздно, потому что телеграмма о немедленном выезде одной иногородней знаменитости, к местным обращаться он не решился, для соблюдения полной Зининой конспирации, пришла поздно ночью. Великий муж должен был выгрузиться на квартиру Болтарзина. Он был жаден и точен, а потому Флавий Николаевич имел счастье приветствовать у себя историческую личность в указанное для того время. Господин этот сохранил свое имя в памяти потомства, не скажу благородного, так как употребление связанного с именем этим шприца не принадлежит к наиболее счастливым минутам человеческой жизни; литература его, пропитанная пламенной ненавистью к онанизму и защитой регламентации, сосредоточила на своем авторе много ненависти со стороны защитников общественной нравственности. Самая знаменитость воспринималась им, как дебош, и потому, очевидно, лицо его, заросшее до самого пенсне, имела выражение человека, произносящего «Гы-ы», а малое количество свободной от шерсти кожи было красно и лакировано. «Что послали, небось, в газету, что я у вас вылез? Нет? Еще бы, знамениты мы. Как же понимаем, понимаем… но вы могли бы добавить, что я лечу чесотку вашей сучки, а не шанкры вашей любовницы. Что? Ну, не вашей, не вашей, а чужой и даже согласен, не любовницы. Предположим, что шанкры ей свадебный подарок наизаконнейшего супруга, которому она досталась — равно, как и брак. Так что мы вращаемся, можно сказать, в области не менее добродетельной, чем дифтерит или сахарная болезнь, которая происходит от пьянства. Святая терапевтика (в свиных глазках загорелись слабые огоньки гнилого дерева)! Пречистая гинекология! Но где же справедливость, дорогой мой, где, где? А? Почему мой уважаемый коллега, производящий аборты, которые вызваны совершенно таким же актом, как и достающее мне спринцевание, уважаемый, значит, коллега, говорю я, имеет титул лейб-акушера и существуют всяческие лейбы, но нет лейб дерматолога? Да, да, мы очень полезны, денег дают стричь, да подвозят-то вечером, да крадучись, да с заднего крыльца. Надувательство всюду сплошное. Впрочем, ванна ваша довольно “честное явление” и можно рассчитывать на полное мое внимание. Да, внимание вообще вещь полезная. Например, владетели гипертрофии предстательной железы — я их всех знаю, всех, а почему? В театре в писсуаре наблюдаю — тужится, тужится и кончит тем, что пустит в своей же сапог, ну, а здоровый — тот свободно через забор… Э, э, да вот и 202 гудок. Ну, угнетенная невинность, вы аккуратны, если вы так же были точны, когда бегали к своему… приятелю (тут профессор шаркнул ножкой), которому я завидую и ревную, то могу его поздравить, он счастливее меня. Ну, или может быть к делу? Вы почему такая скучная?» — «Вот что — сказала Зина Ленц — я не очень растрепана?» Народ безмолвствовал, «Я велела опустить стекла, потому что давно боюсь пыли, а при сегодняшнем дожде ее не было да и быть не могло». Безоблачное, раскаленное небо, к счастью, не обладало свойствами, необходимыми для вмешательства. «Таким образом, когда профессор меня разберет, я увожу вас, Флавий Николаевич, к папе; потом брошу, съезжу домой одеться, проедем за город и проводите меня к моему последнему пристанищу». Но профессор перебил Зину: «Сударыня, вы здесь не на флирт пришли; посмотрим, возможен ли он для кого-нибудь с вами. Ступайте за ширму и раздевайтесь». Через некоторое время и почтенный ученый оказался за шелковым барьером (а вышивали его когда-то в семье Лендов все барышни; да напутали: срисованный узор не так выполнили, как уговорились при дележе; получилось, правда, гораздо интереснее, но никто ничего не мог узнать, где роза, где маргаритка, где бабочка (бабочки были Зининой специальностью); кончилось тем, что Болтарзин неосторожно восторгнулся и был за то объявлен собственником всего рукоделия). «Ну? Чего же стали — снимайте штанишки. Без манер, пожалуйста; любовников, небось, не конфузились… Благодарю вас. Достаточно. Вы мне больше не нужны. Где это? Ага.» И профессор заполоскался и заскребся щеткой. Вышел он, все-таки, раньше Ворониной, звякнул пружиной кресельного сиденья и закурил, поглядывая на ширму. «Какой идиот мог вышивать такую дрянь?» — «Это я, профессор, — вот вам, чтобы были осторожнее в выражениях». Профессор покурил и ткнул окурок в пепельницу, посорив предварительно на скатерть. «У вас сифилис. Вы знаете, что это такое? Это то, отчего носы проваливаются». — «Принимаю к сведению». — «Лечиться надо. Я вам напишу адрес одного здешнего моего филиала. Будете к нему ездить, тайком… ну, да этому вам не учиться, мужьям очки втирать. От рандеву отличие, что втыкать в вас иголку будут, а не что другое, и впрыскивать ртуть двухлористую… Да, а насчет любви, вы это дело бросьте: всех перезаразите и целоваться нельзя теперь. Залечивайтесь». — «А внешние признаки у меня будут?» — «Будут. Сыпь скоро пойдет. Самая роза. Не беспокойтесь. Все будет, что положено. Ну, носик отстоим, пожалуй. Это я так, увлекся; но вот насчет прогрессивного паралича ничего не поделаешь, должен вам его обещать… Впоследствии, конечно, вы будете тогда уже старушкой и не для кого вам, как теперь, тогда прическу делать, костюм менять: все равно, что платье, что сумасшедшая рубашка. Вот вам адрес, вот рецепты, а занадоблюсь, телеграмму по этому бланку и деньги вперед. 203 Не давайте без кондома⁴²¹». — «Это все? Спасибо. У вас есть где-нибудь зеркало, Флавий Николаевич? Там? Дело в том, что я все-таки, наверно, криво-накриво причесана, а мы с вами обедаем у папы. Вы, пока, рассчитайтесь с профессором и извинитесь, как следует, что его бросаете. Я сейчас». Но с профессором расчета не было, так как он получил деньги вперед, а из разговора ничего не вышло. Болтарзину почему-то казалось, что очагом заразы был ученый, а никто другой; он с большой брезгливостью думал о неизбежности рукопожатия и вообще проявлял малодушие. «Да, — говорил библеец, — валдайская… А небойсь… как теленок матку, не оторвешь. Видно, что любительница». — «Ну, господа, вы готовы? Еще раз спасибо, профессор, Флавий Николаевич, пойдемте, а то я на часы смотрю, вижу, что очень поздно. Всего хорошего».

Верх любезности

План, конечно, оказался фантазией. Они никуда не заезжали, все сроки прошли и четыре дутые колеса пылили к даче. Разговаривать было невыносимо. Болтарзин не пробовал; помалкивала и Зина. Он смотрел на нее с тем большим вниманием, что она была в некоторой нирване и никакой резвости не осталось, но не было в ней и грусти. Удивленья достойным казалось Болтарзину превращенье севшей с ним на машину дамы. Она не похудела, не потускнела, не осунулась, разве что побледнела немного, да лицо стало неподвижным, но не это его поразило. Было другое. Было, что все лишнее, случайное, снялось с этого лица с клубящейся за авто пылью, завилось по шоссе и сбросилось на росу лугов, на телеграфные изоляторы, на маленькие городки по зеленым буграм над крашенными реками, белые церкви, куполом осененные пучками тонких, высоких, сплошь кирпичных труб. Было, что лицо это, оставаясь объективно неизмененным, вошло в окончательные границы, точно невидимый резец прошелся по нему, достигая той предустановленной поверхности, о которой сонетировал Микель Анджело⁴²². Видимо от этого, а, может быть, от подслеповатой старухи луны (день еще не кончился, но солнце слабело с каждый оборотом мотора) лицо это обнаруживало самую настоящую святость и Болтарзин, привыкший доводить формулировку до конца, почти сказал: «выходит, женщине надо заболеть сифилисом, чтобы стать святой». Но и мысль не удержалась, болтнулась в пространства и выпала на повороте, зацепившись, кажется, за сухой будяк⁴²³. Сумерки все больше овладевали положением и положительный шофер, включив лампы, все кругом погрузил в небытие: живым оказался только предрадиаторный плес света, остров блаженных — автомобиль, да щебеночная пыль в освещении и горящие белые бабочки в луче прожекторов. Болтарзину думалось, что не из фонаря, а из сердца 204 его бьют эти фонтаны и он радовался, если толчком дороги подбрасывались высоко в черное окружение прямые и бесконечные раструбы луча, а цис<тола> или диастола совпадали с ним. Мальдорорный⁴²⁴ читатель разбивался в пыль этим огнем я возрождался акацией в цвету, чтобы вновь потерять всяческий образ и подобие чего бы то ни было, в смысле черной и быстрой, фиктивной ночи.

Когда они вышли из автомобиля, (карета имела очень глупый вид на пыльной грунтовой колее перед решеткой дома), чтобы сделать прощальный тур, так как Зина устала, мол, сидеть, — оказалось что ночи, как не бывало. Действительно, небо было, что называется, цвета электрик, потому что скот гнали недавно домой и баранье пыль развело изрядную, да и весь день занимался этим делом, поэтому же луна не давала резких кон трастов и все контуры смылись. Болтарзин констатировал разительное уменьшение своей спутницы и странность ее городского костюма в пределах плетня, замыкавшего перспективу, сам же он чувствовал себя так называемым умирающим чертом, которого то надуют, то заставляют съеживаться⁴²⁵. Это, впрочем, стоя на месте — пошли и все переменилось: они были опять двое в одном разговоре. «Бедный профессор и не подозревал, что Брайссу именно применением его завета удалось использовать плоды работ в Петиной лаборатории, trempant le caoutchouc dans la drogue á bacterien⁴²⁶. Он хитрый человек, Брайсс, но он думал, что я слишком религиозна для того, чтобы избежать последствия, только он ошибся. Мне очень трудно, Флавий Николаевич, очень трудно, но у него ничего не получится, уверяю вас». — «Вы это насчет цианистого из своей фотографической комнаты?» — «То есть о последствии его, — он не годится. Надо что-нибудь другое выдумать; я выдумаю, но не это — тяжело. Извините, что я вам говорю это, но плохо лишь в том смысле, что он прав — я верю в вечную жизнь, в рай, в ад, и в то, что мне прощенья не будет. Для меня не сделают исключения, то, что я сейчас чувствую, я буду чувствовать без конца, без конца. А все-таки, вы знаете, в том, что я сейчас чувствую, не все плохо: я вот знаю, что у него ничего не вышло и не выйдет и что он ничего не понимает. Быть сильнее своего любовника — это, Флавий Николаевич, много для нас, женщин, очень много. И все-таки, мне, конечно, и себя жалко, и папу, и вот этот вечер, и вас жалко». Болтарзин почувствовал себя уязвленным. «Теперь я ничего плохого не вижу во всем, что было: дурное пропало, помню только радость, а ее много было у меня. Ведь я была веселой собачонкой». Болтарзин вспомнил, что Воронин совсем не удостоен упоминания и успокоился. «Если бы я могла верить, что там только черная дырка и больше ничего. Если бы я могла думать, что меня простят, хотя бы не сразу. Но я не могу уйти без вины». Болтарзин быстро прикинул, что шофер его не знает ни в лицо, ни по имени и пока 205 будет искать, можно быть уже за пределом досягаемости, да и наготове — он уже объявил ведь всем о своем отъезде. Желание помочь, выручить веселую Зину — лыжницу, напухало все упорнее и становилось нестерпимым. Пыль оседала. Светлело. Конопля обстала узкую дорожку. Болтарзин пропустил даму вперед и додумалось выдернуть из новенького стека стилет (он ведь в Южную Америку ехал). Тень, длинная тень выдала его любезную затею. Зина повернулась и положила свою руку на его перчатку. «Спрячьте. Там все равно знают, не надуете. Мне здешних нужно обмануть. Спасибо за желание. Нет, мне все самой надо будет сделать. Ведь если бы вы меня убили, меня бы нашли, разрезали и все бы узнали. Поэтому я не отравлюсь и не утоплюсь, а что-нибудь другое придумаю, да еще, чтобы на нечаянно было похоже. Вот мы и пришли. Прощайте. Еще раз спасибо. Дай вам Бог счастья. Не снимайте перчатку. Идите на станцию — сейчас, помните, поезд будет. Не опоздайте». Болтарзин ничего не мог придумать словесного: он окостенел вообще и был жесток, как картон дачного билета и стуканье бандажа о крестовину стрелки.

Верх осторожности

Женщины читают книгу, положив ее в перегнутом виде под подушку и заснув на ней. «Пресловутое содержание» переходит в их мозг, оне на этом настаивают, очевидно, в силу эндосмоса⁴²⁷ или закона волосности. Думаю, что последнее вернее, поэтому милые мои читательницы не станут сетовать на меня за такое отступление: оно не коснется их сознания, так как вряд ли мои коллеги, которые будут им пересказывать «своими словами, про что там рассказывается», сами на нем остановятся. Но я не вижу себя (о, ужас) автором новой гипотезы о путях усвоения дамами нашей литературы. Это даже не гипотеза, а ересь и, если я не вычеркиваю этих строк, то только для того, чтобы от них отказаться. Я поддерживаю теорию капиллярного всасывания содержания и докажу сейчас, что она лучший способ чтения в дамском быту, а также, что всякое отступление от него карается, как саботаж, спекуляция и контрреволюция. Дело в том, что Зинаида Павловна Воронина, ложась в постель, взялась за книжку (в первый и последний раз в жизни; несчастная… остановись), забытую когда-то супругом. Это была какая-то повесть модного в те дни писателя, не безызвестного Максима Горького. Правда, Зина прочла только две страницы о сладости жизни, но и того было достаточно для убеждения в крайней необходимости самоубийства; то, что она немедленно заснула, не спасло ни мужу ее жену, ни профессору пациентку, ни мне читательницу (эндосмическую). На утро все в доме, как выяснилось потом, обратили внимание 206 на необыкновенное, скрытое веселье, проникавшее всю хозяйку с ног до головы, с головы до ног облекавшее ее коконом счастье и ласки. Предметом ее забот был супружеский приезд, она отдала самые точные распоряжения о высылке машины, цветах, какие надо в нее, заказала обед, указала сервиз (приказание было четыре раза изменено), выбрала себе туалет и убор, телефонила в город кондитеру, телефонила родителю, телефонила «лучшему другу» своего мужа (друга этого она, обыкновенно, на глаза себе не пускала), осмотрела острижку газонов и велела остричь пуделя, собственность садовника, который был лыс, в стрижке не нуждался, но обещал побриться, чтобы доставить удовольствие молодой барыне. День, как и предыдущий, был до безобразия безоблачен и пекло, пекло вовсю. Наконец, произошло обычное извращение световой перспективы: теплые тона оказались на горизонте, а холодные на первом плане, потом все облезло и завелась луна, круглая и желтая; большая роса обрызгала Зинины ботинки. Молодая женщина шла, опираясь на бессмысленный зонтик: дома знали с ее слов, что идет она к соседям, в следующий поселок, пригласить их на торжество приезда. Практиковалось это и раньше, потому что барыня любила и спорт и ходьбу, а народ кругом был тихий — никакого грабежа там и вообще. Дорожка из холодной конопли вывела в пахучий сосняк, лес лыжных прогулок, пустой и тихий, как стекла потухших изб, по каким бродили лунные плоскости, перекликаясь с бездельем собачьим, а песок был мягкий, и не пылил и не лип. Зина подошла к тому месту пути, где кончалась выемка и уклон (ох, выше предельного) продолжался к горизонту, перешла на ту сторону, села на муравейник, отряхнулась, села на почтенный пень и посмотрела на часы. Через сорок пять минут луне полагалось зайти за верхушки сосен, а потом половина пути будет совсем блестящая, а другая совсем черная, ножом отрезали. Зина сидела и думала так, как думают женщины: быстро и по кругу, вернее по кольцу, по ряду колец. Получалась целая цепочка, не то серебряная, не то золотая, блестящая во всяком случае. Она, собственно, была в воздухе, но иногда припадала к рельсу. Тогда был слышен маленький и сейчас же затухавший звон. Зина знала — это значит, что где-то за бывшей зеленью заплакал паровоз или звякнул звонок разъезда. Все еще блестели четыре обернутые в свинец шоколадины рельсов, но освещение приспускалось и провода чуть гудели невидимым роем пчел; верхушка тени заехала в канаву и кончик зонтика запачкался во мраке. Последнее светлое пятно ушло из жизни. Воронина поднялась, перебежала канаву, шелестя юбкой и обрывая песок, чуть зацепила каблуком о выпяченную шпалу и деловито стала умащиваться вдоль первого рельса. Первоначальным ее намерением было улечься головой к поезду, потому что тогда все сразу кончится, но, постояв, она передумала: зная свое любопытство и живость характера, 207 поручиться за себя было совершенно невозможно и на подходящий паровоз наверно начнешь смотреть, так и свалиться с рельса недолго и ничего не выйдет. Решено лечь ногами против движения, но тут оказалось, что уклон дает себя знать и голова очутилась внизу — положение нелепое. Была снята кофточка, в кофточку завернута шляпка и зонтик. С зонтиком вышло некоторое недоразумение. На белой ручке обнаружилась, неожиданно и невесть откуда взявшаяся ремарка «П. Брайсс». «Очевидно, любезный автограф», — подумала Зина и потерла надпись. Нет, не сходит. Махнула рукой, посмотрела на нее с презрением и сунула ручкой в общий сверток, на который и улеглась. Теперь, при некоторой ловкости (а Зина, помните, была искусницей в таких делах) можно было чувствовать себя в полном уюте. Холод рельса проскользнул сквозь шелк и пощекотал позвоночник. Зина вспомнила профессора и радужные перспективы, но они оказались бездейственны, а небо бесцветно — оно облысело над луной и только щетка леса, втыкаясь в малопонятное озарение, напоминала, что этот мармелад был когда-то твердью, на нем кучились звезды и кишели кометы. Бывшая лыжница заметила, что лучи светила стали бить сквозь щели хвои и обратила внимание на то, что хвоя эта давала тень, делившую белые лучи и сама, то есть, была черными лучами наверху, а к полотну ползла черная бахрома мохнатого ночного одеяла. Закутаться, как в детстве отец укрывал. Но это ее ничуть не трогало, не было жалости к папе, а к кому? Нет и даже к самой себе. Она попробовала подумать о Брайссе, но мысль ушла, не дав никакого ощущенья. Нелепо звучало это имя. Зина решила вспомнить о Боге, о кадиле в дыму, о вечной жизни, о своем осужденьи, о Страшном Судилище Христове, но и это не подействовало; она, перестала отличать одно слово от другого, одну мысль от другой и пропала граница между всяким отдельным желанием. Не появилось только усилия ликвидировать затею, да ведь и затеи давно уже не было. Что же было? Вот собаки лаяли на селе, хорошо, с заливом, и сторож постучал трещеткой ляп-ляп, но потом исчезли и собаки и ля-ляп. Что же осталось? Она не интересовалась этим вопросом: не было ни ночи, ни леса, ни месяца, была, кажется, Зина Ленд и длинные серебряные лыжи, убегавшие на край света. Она не спала и иногда гладила щебенку балласта, белую, как туман. Наконец, она нашла над собой две мигающие и очень обиженные звезды. Тогда все пошло как по маслу. От звезд упали на Зиму длинные вязальные спицы и застрекотали, а она учила распускаться высокие, блестящие фарфоровые трубы-цветы, которых становилось все больше и спиц больше, к небу, в небе, от неба и под небом. Все это было — Зина, и цвело и звенело. Прошел поезд и раздавил ее.

208 Комбинированное движение

«Человек! Если твои силы кажутся тебе студнем, если ты сам достиг совершенства синдетикона⁴²⁸, если дни твои давно зашлепаны штемпелями и могут завидовать почтовой марке, совершившей кругосветное путешествие. Если ты сам в поте лица своего не придумал занятия спасительнее подбиранья папиросных окурков и утилизации отработанного клистира, если ты, значит, что называется, вполне порядочный человек — будь человеком порядка. Потому что я предпочел бы всю жизнь просидеть на пневматическом стуле дантиста под действием колесейки, смотреть на больной зуб в разрезе и на репродукцию Беклина⁴²⁹, предпочел бы слушать лекцию Чхеидзе и монологи Керенского, предпочел бы ночью садиться на бочку, Аким — простота, читать публично стихи Анны Ахматовой, всенародно хвалить живопись Малевича⁴³⁰, торговать пиявками и рожать ежа, против шерсти, чем походить на тебя! Потому что я ненавижу тебя, человек порядка! Я проклял ночь твоего рождения, рожденья между мочой и калом, проклял жизнь твою — между навозом и горячими углями, проклял все дела дней твоих, между передовой статьей и утерянным паспортом. Что ты сделал со мной, собака? Что ты затеваешь для себя, утконос? Возьмите, братие, ножницы и воткните в него. Два конца, два кольца, посередине гвоздик. Из этого надо заключить, что маленьким детям нельзя играть с огнем».

Так не говорил Флавий Николаевич Болтарзин, хотя он ни в чем не сомневался и привлекать его за это к законной по соответственному суду ответственности было бы излишней ошибкой. Впрочем, ошибка, как говорят, есть спутник действия, а так как человечество действует со времени Ноева Потопа, то ошибок набралось такое количество, что появление еще одной не изменяет сути дела. Но его могли бы судить, что, будучи по существу судебной ошибкой, было бы действием справедливым (о, проказа), т. е. не ошибочным и свидетельствовало бы о умственном убожестве гг. судей (это бы еще ничего) и о полной их бездеятельности (что недопустимо с точки зрения порядка), но Флавий Николаевич не ошибался, он ничего не делал и его везли в Восточном направлении. В душе его (если допустить наличность этого недоказуемого придатка) мелькали, соответственно быстроте листов перелистываемой книги, самые разные чувства и неверие в твердость Зинаиды Ворониной расплывалось по небу дымом и паром.

Тихая и бесконечно прозрачная вода зеленела у его ног, шумела у отвесных колоколен берега и к вечеру из тумана без всяких проволочек делалась тучей, пронзенной елкой. Она пронесла на себе леорды грехов и леорды леордов преступлений, вороны лжи и вороны ворон⁴³¹ обманов. Если же сама после того оставалась прозрачной и цветилась цветом надежды, то 209 потому, что имя ее святое: Байкал, я не называю ее иной и высшей святыней-забвением. Что освященней этой святости? Что незыблемей ее в царстве недвижного и алмазного твердостью эфира? Что не принимает ни прироста, ни ущерба? В слабости дел наших все приходим к тебе и даешь нам вольное подобие смерти, ров и отрицание лжи нашей, скипетр слабости нашей — забвение.

Небо закатилось вокруг полярной звезды. Купаются созвездия по рытому бархату. Купаются и выплывают из неумолимого шума водяных волн, плачется туман, выгибая грудь о зеленую воду, плачется береговыми сигналами, слезится огнем маяков, рыдает всхлипыванием маячного колокола. Забвение забвения — (как это называется?)

Пароход не трясло, но он дрожал сплошными мурашками от действия строгих и шлифованных машин, помешенных под стеклянными колпаками. Болтарзин с большой любовью смотрел на совместные движения, одновременно поднимавшихся и разновременно разбегавшихся металлических предметов. Он смотрел на них, как слушают впервые иностранный и неизученный язык, видел целесообразность к неведомой цели и знал, что впоследствии ему это пригодится: он был в своем роде коллекционер, хотя и не собирал ни перьев, ни фарфора, ни даже почтовых марок. С каждым падением мотыля, с каждым оборотом винта изглаживались из сознания его (если такое отвлеченное выражение допустимо в ходе образного повествования) та или иная живая данность накопленного и в силу закона эндосмоса или, возможно, закона волосности — святая вода забвенья просачивалась в полированное пространство. Было, как видите, отчего чувствовать себя счастливым, хотя и временно. Потому что совершенно независимо от написанного выше, уважаемый читатель, совершенно независимо от этого истинно и то, что забвение понятие отрицательное и, как таковое, для бытия своего требует некоторого существенного топлива. Вы согласны со мной, что вечным является только память? Перечтите первые страницы этой назидательной (попробуйте-ка теперь упрекнуть меня в безнравственности) истории и вы увидите, что я, по обыкновению, прав.

Что до Флавия Николаевича Болтарзина, то он переживал довольно неопределенное в коротких словах ощущение, не имея возможности точно установить, ему ли плюнули в лицо или он кому то в лицо плюнул. Впрочем, его это не интересовало совершенно. Такое состояние называется «нахождение Великого Тао», если верить мудрейшему учителю, его превосходительству, историографу Империи и архивариусу пресветлого Двора — Лао Тее⁴³². Чего и вам желаю.

210 Часть II
НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ

Глава I
Все-таки верится

Разговоры, разводимые в вагонной качке, отличаются изобилием паузных форм, ожидающих еще своего С. Боброва⁴³³. Не беру на себя смелость предлагать ныне оперирующему в области родной метрики поэтому обратиться к их исследованию — дело это слишком, пока, бесполезное, так как лучший способ, по-моему, использовать вагонную беседу, это — не слушать собеседника, а слушать… но после. Есть еще собеседницы, не сомневаюсь в том, что они есть, но они только тогда имеют бытие, когда на них приятно смотреть и если их голос отличается тем же в акустике; но и тут вслушиваться не рекомендую, ибо из-за этого может произойти взаимное непонимание и дальнейшее путешествие станет <…>⁴³⁴, то есть, по мнению Макбета⁴³⁵, уподобится «бедному актеру» и самому нашему земному существованию, так называемой жизни. Но если жизнь и без того у нас имеется в наличии, то удваивать ее тоже не имеет никакого оправдания, а следственно… но я уже уверен в сочувствии вашем, милостивые государыни, тем более, что ничуть не намереваюсь пересекать или учить пересекать естественную и вполне законную вашу свободу слов, напротив, говорите как можно больше и быстрее. Да что я пишу еще? Разве мало у меня на прочитанных вами страницах записано ваших монологов? И еще будет. Итак, чей же разговор слушать в вагонной качке? Я так ставлю вопрос. — С вашего позволения — слушать следует вечную историю поезда. Он расскажет вам о мостах, больших и малых, прямопоясных и эллиптических, арочных и консольных; о поворотах и петлях; о белых решетчатых колоннах одноглазых семафоров; о реках, проскакивающих под полотно, о мужиках у переезда и перепуганной сивке, о бутылках с молоком и огурцах; прочтет лекцию о насыпях и выемках, заготовке лесных материалов и гусином экспорте, докажет, что все железнодорожные архитекторы были мерзавцами и что гаже охранных хибарок, именуемых станциями, только их декадентские упражнения из бетона; он заведет длинную (вам еще не довольно?) канитель о горках с елками и без, о городах с электрическим освещением и без оного и, наконец, будет пищать под строгим зеленым взором и драться с вами от красного сглазу. Разве он не приятнейший собеседник? А ветер, обрывающий волосы и мысли, парикмахер молодости в голубом салоне красоты? Но об этом писал Николай Асеев⁴³⁶ и навсегда 211 всех освободил от этой темы. Хорошо, что есть на свете хорошие поэты, господа, но это не мешает поезду быть одним из них. Болтарзин был того же мнения и, когда однажды все, это было замыто святыми зыбями Байкала окончательно выпорхнуло, ударилось о свет и потекло росой по стеклу, Флавий Николаевич опустил окно и стал смотреть. Вот что он увидел. Он увидел золотые горы и золотую степь. Это было на границе весны и лета. Чувства обострились и обработанные паровой машиной штамповались в бесчисленные пентаграммы из чистого золота, которые и отбрасывались на изумрудный рынок арийской впадины. Если такую лилию понюхать, то нос будет желтый; это было известно Флавию Николаевичу и он чихнул. Как только это произошло, машина сделала поворот, свет потух, и, после большого дыма с копотью тоннель кончился. Тогда золото засыпало решительно все, но за ним стало зелено, а потом были очень синие горы под ярким небом и это было рукой подать. Однако, на меже зеленого и синего обнаружилось подвижное многоточие. Это был, понятно, караван верблюдов и стало ясно, что до гор страшно, невероятно далеко, еще дальше, чем до верблюдов. И все это сдавливало грудь и заставляло человека чувствовать себя царем неограниченного пространства. Это все были плоды машинного производства пейзажей и Болтарзин еще раз прославлял торжество техники, развернутой промышленности, а также и высокой организации, позабыл, что он совершает акт присвоения прибавочной эстетической стоимости, о которой не догадывались ни обработанные верблюды, ни безобразные, вблизи, сопатые туземцы. Но тарабаганы⁴³⁷ затаили злобу в глубине своих пещерных жилищ и фабриковали чуму. Невидимо, но верно — лучше поздно, чем никогда и славно смеется тот, кто смеется последним. В том же роде было и дальше, до самого Ассунсиона. Хозяин гостиницы «Пале-Рояль», выселенец из Аргентины, выселенец второго порядка, так как он говорил по-русски и весьма интересовался тем, кто сейчас городским головой у нас в Одессе, очень был разочарован неосведомленностью исследователя, впрочем, поспешил ориентировать его на местности. Прямо следует обратиться к президенту. Как? Ну, да ведь это очень просто. Прямо-таки надо пойти в кафе «Свободы» на улице «Независимости», которую все называют улицей Франчия, господин президент каждый день обязательно бывает в нем, вот и все дело. Пальмы вдоль улицы отбивали от корня, после какого-то непонятного Флавию Николаевичу своего бедствия, сама улица отличалась прямолинейностью и упорством: она, видимое дело, желала быть единственной в городе и нанизала на себя его при помощи площади «Славы», где были и собор (посередине), и государственное казначейство (одесную), с Палатой депутатов (ошуюю). Все пышные названия были установлены после того, как, изнемогая в героической борьбе, коммунистический Парагвай, которым деспотически 212 управлял великий Франчия, под наемными штыками грабительских банд Бразильского империализма, потерял и свободу, и независимость. Славу не отнимают, но кафе от нее не становится чище. К тому же оно было пустовато: кроме Флавия Николаевича имелось только двое посетителей.

Проглотив полчашки кофе и полчашки кофейной гущи, любопытный путешественник осмелел и, подойдя к гражданам всевеликой Парагвайской Республики, спросил у них по-испански, не был ли здесь господин президент. Толстый и тонкий сделали страшные лица, выкатили глаза и вытянули шеи, предавшись мышлению. Думали они стремительно и с таким напряжением, что пот выступил у них на лбах, носах и весьма бритых подбородках. Наконец, тонкий вскочил, шлепнул ладонью по столу и, живописно отшвырнув стул, сказал «monsieur, vous aurez peut-étre l’obligence de parler français car nons ne comprenons pas le grec»⁴³⁸.

Болтарзин имел право ответить незнанием санскрита, тем не менее признал, что тонкий говорит по-французски и через пять минут выяснилось, что толстый и был самый президент, Элсио Фуентес, тонкий — начальник Главного Штаба Альберто Дарио, что Болтарзин говорил действительно по-испански, но путал ударения, что все это страшно интересно и что они рады служить, чем могут, путешественнику из столь далекой страны, которому наверно очень дико в местности, совершенно лишенной лесов и снега. По выяснении сути дела, генерал с большой готовностью откликнулся на просьбу русского ученого, но прибавил. «Какая вам разница, подождите неделю. Посмотрите город и реку. Пока вам от меня пользы особой не будет. Сегодня все закрыто и занумеровать исходящий номер нельзя. А на днях будет у нас резолюция и мне может быть не удастся удержаться, тогда, вы понимаете, мое письмо потеряет свою рекомендательную способность». — «Неужели дело так серьезно?» — «Мы всегда серьезны. В свободной стране не до шуток. А подробности вы можете узнать у главы будущих инсургентов». — «А откуда мне его знать?» — «Он рядом с вами — вот этот самый Альберто. Ваше удивление, мой молодой друг, доказывает только то, что вы в России не понимаете истинного смысла свободы. Это, впрочем, вполне естественно, так как у вас и на улицу нельзя выйти без паспорта, сейчас же схватят казаки и начнут бить кнутами, а потом сошлют в Сибирь. Знаем, знаем. Вы патриот и вам неприятно в этом сознаваться. Но здесь — совсем другое дело. Увидите. Да, если хотите, и сами можете принять участие на той или другой стороне. Надеюсь, Альберто даст вам время оглядеться. Правда, полковник?» — «Все, чем могу быть полезен нашему гостю. Мы выйдем вместе?» — «Нет, я жду еще кой-кого». — «Так я жду. Добрый вечер». Чувствуя конспирацию со стороны президента встал и Болтарзин. На улице полковник Дарио с большой любезностью 213 просит его зайти к нему, дом в два шага и стакан вина, которого не найти ни в старой Испании, ни подавно в других местах, сразу введет исследователя в ход здешний жизни. Ибо все на свете меняется и красавицы стареют, одно вино прогрессирует. Дверь захлопнулась и Болтарзин оказался среди обкуренных заговорщиков. Тучи сигарного дыма сгущались и добрая дюжина серых смерчей поддерживала кучевое строение атмосферы, сотрясаемой громкими монологами. План действий к утру был готов и Флавий Николаевич оказался, мало ему понятным образом, начальником строительства баррикад на улице Фанчиа. Он, впрочем, считал, что правительственная партия не говорила по-французски и потому с ней работать нельзя было, а заинтересованность в успехе собственного предприятия не позволяла ему оставаться нейтральным наблюдателем. Надежды Фуентоса не оправдались — их наличие только подтвердило необходимость немедленного выступления. Таково было, по крайней мере, мнение полковника Дарио, а свое убеждение он умел внушать сотрудникам. Длинный, худой, лысый, узколицый, с красивыми сухими руками и саркастической улыбкой, скрывающей довольно удачно добрейшее выражение глаз, он вскакивал, жестикулировал, опрокидывал сифоны и стаканы, падал на стул и окаменовал в позе невозмутимой важности и покровительственного величия. О сне забыли и с четырех утра над городом развевались, с четырех концов его принесенные трехцветные национальные флаги, перехваченные красными лентами. Баррикады строились сами собой и делать там было нечего. Болтарзин взял на себя почин устроить редюит⁴³⁹ восстания и приспособил для этой цели часть набережной, женский монастырь и паровую мельницу, высокие формы которой приводили в восторг ее будущий гарнизон. Альберто был в восхищении. «Так их» — говорил он, «ни одна, революция не происходила в такой научной обстановке. Так мы не укрепляли. Теперь даже в случае поражения нас не сбросят в реку, но мы пойдем все вперед и овладеем банком, потом мы вступим в Палату, откроем заседание и пусть весь город сам свободно решает, кого он желает видеть у власти». — «Вы не думаете, что ценности эвакуируют?» — «Это физически невозможно. Уже три дня, как мужики съехались из деревень, стоят вокруг города с мешками и возами, ждут, когда начнется бегство. Это у нас всегда так водится и никто не рискнет проехать с какой-либо солидной монетой. Наши хитрецы далее не обыскивают, а просто раздевают до гола, да так и пускают. Платье потом распарывается, там подкладки, знаете, сборки разные». — «А как же с дамами?» — «То же. Ведь у нас тепло. Никто не простуживается. Ну, вот и все, кажется. Готовы, граждане?» — «Готово». Альберто сел на вороную лошадь и подъехал к баррикаде. Не доезжая шагов двадцати, он сошел с коня, и, жестом удержав будущих бойцов (очень декоративных) от изъявлений, произнес: 214 «Граждане! Немного нужно мне сказать вам. Вы сами все знаете. Но помните, что вы потомки тех, кто одни, без чьей либо поддержки, одни, без какой-либо надежды, бились за свободу всевеликого государства Парагвая. Помните, что они не только провозгласили свободу страны, — они решили за нее биться, не только решили за нее биться, но и пошли в бой, не только пошли в бой, но и бились, не только бились, но и были убиты. Они побеждали врага на волнах Параны и Рио-Ля-Плата, они гнали перед собой презренных в глубине девственных лесов, куда ничья нога не ступала до них, они бились среди лиан, отчаянья и мирового молчания, потому что все смотрели на немцев и французов, Европе не было дела до нас. И мы, выступая, знали, что никто нам не поможет. Старая, прогнившая до мозга костей Европа, действительно, потеряла окончательно последние оскребки понятия о свободе, но юнейшая ее страна, самая угнетенная и самая свободолюбивая, Россия страна ледяных степей и пламенеющих сердец — Россия прислала нам помощь в лице нашего молодого друга и помощь эта уже сказалась: нам нечего бояться быть утопленными в реке, как Даедро-де-ля-Крус, погибший с позором два года тому назад. Будь проклято его имя, как имя всякого врага свободы и единства Республики. Да. Пусть несметные наемники этого зажиревшего собаки Фуентеса, этой заплывшей салом свиньи, ринутся на нас — мы пядь за пядью можем отойти до последней нашей твердыни: паровой мельницы Финкеля. И пусть они сунутся туда со своим суконным рылом. Ваши ружья, ваши сабли и наши уста бросят им: “назад, поросята — бегите в хлев”. Но не отступать зову вас, граждане, вы потомки непобедимых: вперед, говорю, на врага, потому что мы бьемся за свободу, за нацию, за нашу родину, за веру Марии Девы. Да благословит Она своих воинов. О, великая минута, когда все сердца вознесены к Тебе Мать Восходящего Светила. Вознеси и нас в свое время. Граждане! Перед вами путь к славе! Бейте всех, бейте в лицо, идите прямо и овладейте банком, где злодей истязает достояние земли! Вперед! Смерть или победа! За нами страна! Вперед!» Инсургенты покрыли речь своего вождя громкими кликами одобрения, потрясали оружием и протягивали руки к высокоподнятым знаменам восставшей партии. От реки доносился нестройный шум: стоявшие на пристанях пароходы спешно снимались и уходили наверх. Альберто Дарио обнажил шпагу и, указуя на казначейство, воскликнул: «Вперед!» Бойцы быстро перескочили баррикаду и устремились по улице, в конце которой уже устраивался противник. Лютая пальба огласила воздух. Стреляли с упоением и сладострастием, но несчастий с людьми пока не было. Сближение врагов происходило быстро и победа откровенно, бесстыдно (славная она женщина) улыбалась воинству, поднявшему знамя, которое и т. д. Уже был сбит с ног передовой неприятельского отряда, уже отступили 215 его силы, уже задние ряда толклись на площади, уже приближалась минута занятия кофейни «Свобода», уже можно было считать простым глазом буквы на вывеске национального банка и различать завитки узоров на чугунных воротах, прочно запертого Собора, но… О, ужасная часть речи, нож острый всякому решительному мероприятию, новому начинанию, нормальному выходу из затруднения, ноге, ступающей на стезю правды, закона и добродетели. Я говорил уже, что улица Франчия (благодетеля народа, завоеванного при нем соседями) претендовала быть единственной центральной артерией города, но не успел сказать, что это ее намерение встретило должное противодействие со стороны города, образовавшего у нее две развилины по имени: направо улица Героев и налево улица Непобедимых (на них-то и намекал в своей речи полковник Дарио), — обе они, поломавшись, выходили все-таки, на площадь Славы. Продолжаю о «но». Дело в том, что по улице Героев двинулся (очевидно с площади) небольшой, но весьма решительный отрядик, предводимый каким-то иностранцем (судя по наружности), малорослым, бритым, моноклическим субъектом, с трубкой в зубах и тростью в руке (последняя, видимо, составляла его единственное вооружение). Этот тип указал тростью в сторону инсургентов и сказал нечто вроде: «Paucas», после чего его люди оказались на фланге и отчасти в тылу у наступающих, увлеченных улыбкой победы (у, шкура). «Вот, до чего дожили» — вопил весь мокрый и охрипший Альберто, без шляпы, пеший и в расстегнутом мундире. «Мы отброшены на последнюю линию. Эй, вы, подлецы, занимайте мельницу, и, если кто-нибудь из нее выскочит, я утоплю его в Паране, как слепого щенка. Ты, Алонзо, думаешь, я тебя для беготни избавил от каторги? Ты бы знал без меня, что значит векселя подскабливать… Ты, Мигель, помни, как я тебя спас от петли помни, как ты в рулетку железный гвоздь вбил и шарик намагнитил. Помни, стервец, и не бегай, не бегай, не бегай. А вы, рвань, раклы⁴⁴⁰ и предатели, думаете, у меня в верном месте нет про вас списков? Успокойтесь. Да и писать нечего, на рожу каждого посмотреть довольно, кандальники, отребье Парагвая и человечества. Расстреляю!» Альберто выпучил глаза, побледнел и действительно застрелил какого-то из своих воинов, который был поближе и поменьше. «Оттащить его за ноги и бросить в воду… Двое, двое, не больше, все рады бежать, собаки… Ну, кажется, стали», — продолжал он, подойдя к Болтарзину, размещавшему людей вдоль третьей и, увы, единственной уцелевшей баррикады (остальные были разметаны в бегстве, хотя преследования не было). «Уверяю вас, что это невиданная подлость со стороны Фуэнтеса, никто никогда не нападал у нас исподтишка. Мы честно бились грудь против груди — мы все благородны, это у нас в крови. Он нарушил все святое, попрал все… Ну, дети мои, мы не виноваты; не так уж виноваты, хочу 216 сказать. Переночуем здесь, завтра мы им покажем! Алоизо дель Торро, Мигуэль де ла Торра Крехата, пожалуйста сюда, на военный совет, решимте, как нам делать, чтобы опять этого не вышло». — К вечеру на площади завозились, шла какая-то постройка. «Уж не триумфальную ли арку строит себе Фуентес, с него, нахала, станется», — ворчал Дарио, но сумерки ночи, быстро свалившиеся на голову, помешали догадкам развиться. Добытые в монастыре припасы были съедены на баррикаде, все на нее подобрались и число инсургентов увеличилось неизвестно откуда при бывшими добровольцами, от чьей квалификации отказалось даже… красноречие Альберто. «Так себе люди», — сказал он на вопрос Болтарзина и все захрапели, не исключая и караульных.

Рододактилос⁴⁴¹ обнаружила на площади нечто вызвавшее град восклицаний, неописуемых по своей непечатности. Улицу Независимости замыкала виселица, на которой что то болталось. Флавий Николаевич взял из рук энергично плевавшегося вождя бинокль и всмотрелся. Оказалось — плакат, и на нем, белым по черному: «Имена диких и отвратительных унитариев, врагов народа, объявленных вне закона и имеющих быть повешенными на сем же: 1) Альберто Дарио (вор и поджигатель); 2) Алоизо Торро (фальшивомонетчик и растлитель), 3) Мигуэль Кремата (шулер и кошкодав)»… «Читайте-ка дальше», — мрачно предложил Альберто, «4) Флавио Болтарзин (скотоложец и еретик)». — «Ага! Видите» — Дальше было еще шесть имен не менее ужасных личностей. «Дети мои, воистину, глупость наших врагов не знает предела. Видите, что они готовят нам?» — «А что такое — унитарии?» — спросил Болтарзин. «Видите, что готовят они нам, дети мои, нам, унитариям, защитникам единства родины, они, свирепые и омерзительные федералисты, растерзатели святого тела нашей нации. Неужели так будет (голоса: “нет! нет!”) Неужели мы допустим до такого поругания? (голоса: “нет! никогда! долой!”) Предадим ли мы самих себя и нашу великую идею, идею Франчиа? (“позор! позор! долой!”). Дети мои, вчера вы дрались, как львы, — бейтесь сегодня, как ангелы! Богородица с нами! Она умножила наше число. Вместо убитых (убитых был всего один, да и тот см. выше) встали новые борцы. Мы непобедимы — будем же победителями. Свободные — будем же освободителями!» — И опять победа ощерилась и раскололась. Меры были приняты: Болтарзин с новыми добровольцами (когорта «чистых») заполнил улицу Героев в то время, как устье улицы Непобедимых затыкалось мебелью кафе «Свободы». Флавий Николаевич вышел на площадь в самый торжественный момент: двери казначейства были покрыты свежими печатями, возле них стояли знакомые ему инсургенты, из выбитых окон Парламента несся дикий рев, из подъезда его выходил увитый красными лентами — новопровозглашенный Президент — генерал Альберто Дарио, за ним следовал 217 кабинет министров, в числе которых были граждане: Алоизо дело Торро, Мигуэль де ла Торра Кремата и др. Развязанные национальные знамена осеняли головы героев. Шествие близилось к Собору; ворота, казавшиеся навсегда сросшимися, распахнулись; на каждой створке их белела бумага (при ближайшем знакомстве это оказалось печатным воззванием и благодарственной молитвой за дарование победы правому делу, где имя героя и его партии были вписаны химическим карандашом), а на ступенях портала сиял сонм духовенства, в парадном облачении, возглавляемый епископом, поднимавшим посох рукой, украшенной символическим аметистом. Толпа, не успевшая проникнуть в Собор, разбредалась по домам; на улице Независимости бронзокожие рабочие заравнивали мостовую и убирали обломки пальм, которым, по-видимому, никогда не суждено отрасти окончательно; мальчишки шагали по тротуарам и расклеивали приказ об амнистии всем федералистам; вдали, через неопределенные промежутки, разражались залпы — кого-то спешно расстреливали. Революция кончилась.

Глава II
Карьера историка

Вечером, полный усталости и надежд (или наоборот, так как это понятие взаимно заменимое), Флавий Николаевич Болтарзин вошел в Зеленый дом. Дарио был величественен и печален, но с дружественным приветом вручил соратнику не запечатанное письмо к французскому консулу. «Завтра с 10 открываем мы лавку — заходите в это время, а то потом набьются всякие прохвосты по поводу сегодняшних убытков. Всех бы их… Но мы не какие-нибудь федералисты; вы видели мой приказ об амнистии?» — «Видеть — видел, а кого это все таки расстреляли?» — «Вот и видно, что вы новичок в свободе. Ни один политический деятель не казнен. Перебиты негодяи. Ничего общего с политикой. Да их бы и Фуэнтес и кто угодно расстрелял, Фуэнтес, между прочим, сбежал, животное. Вы бы расстреляли их. Слушайте. Ну, что делать с подлецом, который берет по восемнадцати процентов — двадцать восемь процентов в месяц и это при фиктивности выдачи на пятьдесят процентов?» — «А вы почем знаете, что расстрелянные это делали?» — «Верьте мне, что мне-то это слишком хорошо известно. Да всего-то их наказано пять каких-нибудь толстопузых. Идете? Жду новостей о нашем деле. Казначейство? Не говорите мне о подлости Фуэнтеса. Так разорить страну, так злоупотреблять, такое отношение к трудовому достоянию народа! Ведь, это пот и кровь поколения! И все-таки он может вернуться и быть здесь в безопасности. Мое слово — святыня. Желаю вам успеха». Проходя по площади, Болтарзин увидел, 218 что Банк был действительно очищен от печатей и от охраны: президент, видимо, не преувеличивал трудности финансового положения страны. Финансиста можно было бы заподозрить в маленьком, короткоруком консуле, видимо, страдавшем полипом и потому пребывавшем всегда с открытом ртом, что, впрочем, не мешало его многословию. Прочитанное пристально, не без пенснэ, письмо было решительно отодвинуто. «Ну? Что же вы думаете, я так и пущу вас в наш архив, на основании этого документа? Какой фирмой вы рекомендованы? Чей вы представитель? Потому что все эти разговоры о биографиях это все, видите ли, для нас старая песня. Кому вы собираете статистические данные по развитию нашего товарообмена?» — «Я могу только повторить то, что сказал, и полагаю, что рекомендация первого гражданина в стране…» — «Это вы про кого? Президента подразумеваете? Оставьте этот тон, говорят вам. Мы еще не признали это правительство, да мы и прежнего не успели признать, как оно свалилось. Я не знаю, какой трест финансировал переворот, знаю только, что не французский и вы думаете, мы будем терпеть, чтобы здесь устанавливалось чужое влияние: допустим себя до сношения с агентами неизвестных спекулянтов, которые в погоне за темной наживой готовы на все, даже на революцию в чужом государстве? Вы думаете, что мы не можем произвести переворот, если этого, наконец, потребуют наши собственные национальные интересы? Будьте покойны, сударь, не хуже вашего; мы не лыком шиты. Что до вас, то если вы ищите места… не беспокойтесь вынимать документы, у беглых каторжников документы всегда в порядке. Если вы ищете места, говорю, можете записаться в наш иностранный легион — Бюро, третья дверь налево по коридору, там у вас и имени не спросят: можете, если хотите, значиться под номером, как палка в Музее. Путь добрый. Желаю успеха». — «Эти несчастные, бывшие дети революции, эти французы окончательно погрязли и утратили всякое понятие о свободе. Плюньте вы на это дело. Я понимаю, вам неприятно, но ведь вы все-таки не даром проехались. Знаете что? Займите пост военного министра и оставайтесь здесь. Ну, чего ради вам тащиться в вашу варварскую страну, к казакам, волкам и медведям? Хотите получить разрешение от своего Правительства? Да кто же может, в здравом уме будучи, признавать власть вашего царя? Свергать его надо, а не признавать. Но для этого надо же научиться смыслу свободы, а ему вы научитесь здесь у нас. Оставайтесь. Вот что: даю вам 24 часа на размышление. 24 часа жду вашего ответа, а после этого считаю должность вакантной. Подумайте».

Хозяин гостиницы думал минут пять, потом лицо его приняло хитрое выражение: «Он таки вам дал 24 часа? Ну, а вы удирайте сейчас». — «Каким образом?» — «Это же совсем просто. Вам запрягут лошадей, мой сын едет с вами, а я беру вам билеты на пароход. Президент думает, что 219 вы уехали в Бразилию и вас стерегут на границе, а вы возвращаетесь вот сюда на пристань, входите на американский пароход и рассчитываетесь со мной. Я счет приготовлю, маленький, не бойтесь». Сказано — сделано. Действительно, отказ от поста военного министра всевеликой Парагвайской Республики — акт или явного безумия, или холодный расчет честолюбия, которому все мало и ему президентство подай: на меньшем не помирится, а, значит, новый переворот может произойти, а так как партизанам платить нечем, да и не охота, то… Да, он, конечно, прав. Так думал Болтарзин под холщевой крышкой повозки, не обращая внимания на трескотню компатриота-спутника и весь отдаваясь любовью поразительным искусством форейтора мальчишки, единственного управителя шестерки, знавшего не глядя, когда ему повернуть бесконечный цуг лошадей, на первой из коих он восседал. Так, ни разу не зацепившись ни за столб поддерживающий проволоку полевой изгороди, ни за камень, которых было видимо-невидимо на дороге, ни за деревья, которых было мало, ни за дома города, что было возможно на каждом углу, они доехали до пристани. Я умалчиваю о счете. Мне не хочется оставлять у вас, читатель, какого-нибудь теневого пятна на светлом образе Парагвая.

Белая оборка, украшающая волнорез парохода, полна всяческой философии, ее там больше, чем во всем книгоиздательстве «Путь»⁴⁴², не считая Леманова и Сахарова^1* 443, но Болтарзин занялся этим делом значительно позже. Пока что, он просто сел на стул в столовой океанского парохода, исправно выполняющего обязательства, принятые документом, проданным в кассе Американского Ллойда. Не одна пароходная каюта видела страдания Флавия Николаевича, поэтому он заказывал обед по карте, а не абонировался. Когда главная задача текучего момента была осуществлена, он позволил себе оглядеть единственного своего сотрапезника (прочая публика занималась очередным рваньем частно и соборно, как кому нравилось). Радости его не было предела, когда он узнал vis-a-vis⁴⁴⁴ недавнего своего врага — предводителя обходной операции. Оказалось, что стратег был швед и называл себя Райнером Скрамом. Принял участие в борьбе на стороне федералистов, потому что восстания в Парагвае обычно удаются и оборона, значит, интереснее. «Вы говорите с человеком, который пять раз был приговорен к смертной казни. Последний раз было со мной в Монголии, где меня по ошибке приняли за другого. Я был уже привязан к большой корзинке с камнями, так как в той стране растет только трава и столбов не имеется»⁴⁴⁵. Ему очень приятно познакомиться со своим победителем и он надеется, что в дальнейшем они будут работать в согласии. Дело в том, что старуха собирается заварить кашу и практика в уличном 220 бое может пригодиться. К сожалению, в это время года нигде больше не предвидится ничего поучительного, даже в Мексике. Рокфеллер переуступил остаток верхнеозерных акций комбинированному консорциуму и Порфирио Диац может спать спокойно. «Дело за старухой, говорю вам. Вы читали текст присяги в Парагвае? Нет? Потеряли. Все предусмотрено, и личная месть, и честолюбие, и убеждения, и подкуп, а главного-то и нет. И нигде нет. Потому что они все идиоты. Нигде, поймите, не сказано: “и для собственного развлечения”. Конечно, это никого не свяжет, но они об этом не догадываются, вот какое дело. А потом? Ох, почему да отчего и откуда эти темные неорганизованные массы вдруг начинают согласованные действия и умеют не только умирать под их пушками. Они не знают нас и вообразить не могут себе, что такое завелось, что мы беспощадны потому что нам нечего терять, кроме собственного душевного спокойствия, а при обретаем мы нож в горло или штык в живот. Они думают, что мы “защитники обездоленных”, подлецы, — думают нас купить. Но ведь все, что они могут дать — только разная чеканка душевного спокойствия и <…>⁴⁴⁶ для них идеал. А есть люди, вроде нас с вами, на первый взгляд. Даже и на второй — человек, как будто, а по должном анализе окажется — пустая жестянка из под мясного консерва, предназначенного для снабжении армии добровольцев, покоряющих Нубию, Габеш или долину Оранта⁴⁴⁷. Недавно я видел такого одного. Да он из России, знаете, может быть, Брайсса? Вижу. Так вот он из тех. Голенький. Могу вас ориентировать. Вандервельде⁴⁴⁸ поехал в Конго, доказывать, что произнесенные им же речи о варварстве бельгийцев ни на чем не основаны. Предприятие это вызвано падением ценностей, владельцем которых состоит президент 2-го интернационала. Отчет о путешествии уже сдан в печать. Брайсс принимает участие в поездке. [Нрзб.] les monstres sont pas en Afrique, ni les antropofages au Congo, car il y a importation⁴⁴⁹, как видите. Ах, бабушка Европа, да чья ж ты, наконец, бабушка? Уверяю вас, она затевает историю. Вы говорите, Лотраэмон? Ах, вот в чем дело. Да, ведь, весь архив продан и введен в расход, как съеденный сороконожками и уховерткой, еще пять лет тому назад. Из этой бумаги сварили массу, часть которой и теперь служит для отпечатывания официальных Известий Парагвайской Республики, а из другой отлили четыре лодки для увеселения гуляющих в городском саду. Первую кто-то проткнул ножом и утопился с женой, детьми, но без собаки, славу Богу. Другую сушили и подожгли детишки — сгорела, третью украл один итальянец, а четвертая отдана недавно в Музей Великой Войны, когда справлялось пятидесятилетие потери независимости, где она и значится под № 7728, в качестве индейской пироги, доисторического происхождения. У меня второе издание с фронтисписом Ле Руа, а у вас?» — И они Мальдорорили дня три подряд. Болтарзина поражало то, что наиболее 221 пламенные речи говорились спокойным голосом и улыбка не сходила с довольно толстых губ довольно маленького рта господина Скрама. Эту улыбку и подчеркнутую корректность легко можно было счесть искусственными, но Болтарзин, которому привелось наблюдать ее и на поле битвы в Ассунсионе и в минуты самой свирепой качки, не мог обманываться в природе явления. Он только раз спросил; «А скажите, господин Скрам, что, вы и людей будете вешать с таким же спокойным лицом?» — Тот только дым пустил и сказал: «можете быть уверены, что таким же останусь и когда меня самого будут вешать люди». Слушая его рацеи, Болтарзин испытывая знакомое чувство отождествления себя с волчком, испытанное в отдаленном детстве и незабвенное, он будто превращался в мультиплан⁴⁵⁰ и прозрачные поверхности лесенкой восходили до не<бо>подобия⁴⁵¹. Чем дальше это продолжалось, тем настойчивее он чувствовал себя пустым, лишенным Лотрэамона, цели жизни и оснащенным для потребностей женской любви, к которой в Шанхае он был выгружен совсем готовеньким, как огурчик. Письма его сгрудились на почте и так его заняли, что только остановки безумного движения и дикая дрожь на месте застопоренного квартала прерывали его мелкое любопытство. Среди прочего хлама он нашел письмо Пети Ленца. Тот писал ему, что в семье горе, никто ничего не поймет; Воронин, верно, умрет, так как смерть жены обострила развивавшийся втихомолку нефрит; к этому была приложена вырезка, где смерть Зины была рассказана несколько иначе, чем у нас. Желания ее исполнялись, так как колеса всего поезда проехались вдоль по ее телу и голове. Из груды мяса торчали в полной сохранности только ноги, по которым ее и узнали, как Императора Константина Палеолога⁴⁵². Другое письмо с событиями было от Корневой. Она сообщала, что очень счастлива, симфонию бросила, тот, которого раздавили, был чужой, а родственник ее брюнет и цел совершенно. Она вышла замуж за одного очень (зачеркнуто) необыкновенного талантливого человека, о котором Флавий Николаевич, наверное, слыхал (имени не называлось), но свои работы будет подписывать все таки той, старой фамилией, которую все знают. Сейчас она занята одной очень большой вещью, основанной на ритме не сильных времен, а пауз, на движеньи, на⁴⁵³ механической скорости, а тембровой окраски с композицией не отдельных форм, а удельного веса тональности. Работа ее совершенно захватила, и, хотя она очень мучается, но все хорошо. Потом она много ездила, была в Мюнхене, где текут молочные реки в кисельных берегах, растут журнальные дома и не режут глаза: старое срослось с новым, органически вытекая одно из другого. Поехала на автомобиле по замкам Людовика Баварского⁴⁵⁴, из окон которого, последнего, открывается вид на три озера и пять горных цепей и в великолепном зале византийского стиля ему пели лучшие певцы всего земного 222 шара. Потом она побывала в Париже, где по его части (он, кажется, художник?) большое движенье и самый замечательный — Синьяк, которые подошел вплотную к проблемам той живописи, по стенам, которую она потом видела в Помпее. Вот удивительная вещь! Но все это почти сквозь сон, Ах, что с нею будет и куда она идет! Если б он знал… Но если он будет в Париже, то ее адрес, вероятно, будет такой-то, этой зимой. Катясь по Забайкалью, Болтарзин уже твердо знал, что со Скрамом ему, вероятно, придется делить участь, что композитора он постарается не встречать, по причине ее бестолковости, а так же, что искать Брайсса нет никакой надобности, но убить его при встрече первейшая обязанность всякого человека, находящегося в состоянии вменяемости. Это не было решением, а фактом, происшедшим уже в будущем.

Глава III
Тихие откровенности

Последнее обстоятельство нуждается в некотором комментарии, но вряд ли он уместен на этих страницах и наличие, равно как и отсутствие его, не изменят мирового порядка, в силу коего будущее есть понятие в корне относительное. Некоторые наши чувства (S), обусловленные состоянием нашего организма (c), в некоторый момент (t), определяют желания нашего перемещения в некоторую определенную обстановку (E), состоящую из ряда явлений (e1, e2, e3…), заранее воображаемых в зависимости от SCT. Так что мы имеем SCT = Ec1 + e2 + e3+. Но так как Sct выбирает элементы е не наобум, а группируя их, согласно своему господствующему содержанию, то продифференцировав настоящее уравнение (по придании ему конкретной формы) и проведя производную через О, будем иметь возможность установить максимум искомого значения⁴⁵⁵. Болтарзин знал, в чем дело, он знал это, собака, и без математики, но то, недостаточно смутное, что копошилось в нем, как рак, опрокинутый на спину, и требовало названия, упорно зачеркивалось усилиями благоразумна. Флавий Николаевич понимал, что определенность неизбежна и что ярлык придется не только наклеить, но и проштемпелевать и все же, инстинкт самосохранения, погубивший Шекспировского Адониса⁴⁵⁶, заставлял бывшего парагвайца ограничиться бесплодным изложением заранее зашлепанной каучуковой печати, чтобы и самому не видать. Прием этот, давно использованный в Африке птицей страус, не отличаясь новизной, пользуется тем не менее широким распространением среди человечества (и не только современного). Они договаривали о Клиниде⁴⁵⁷ и коралловые, розовые сумерки, глазируя Новые Афины⁴⁵⁸, корежились, должно быть, от вечной улыбки, 223 трубки и спокойствия Скрама. Этот остаток был безжалостно выброшен Болтарзиным, не хотевшим ничего импортировать в серый Париж, ни в чемодане, ни в голове. Душа его была раскрыта, воронка в нее вставлена и можно было начинать пытку движением, несравненно упоительнейшую пытки водой^2*. В конце концов он на все махнул рукой и уже не сопротивлялся. После чего, опускаясь в фарфоровую трубу метро, он встретил бывшую Корневу. Музыкантша узнала его немедленно и радовалась, если не шумно, то достаточно откровенно. Болтарзин поймал себя на усилии найти ее красивой и обрадовался, что еще не нашел (несчастный, несчастный). «Как поживаете? Что ваш супруг? Я получил ваше письмо в Шанхае. И был страшно тронут вашим вниманием». — «Супруга у меня больше не чувствует?⁴⁵⁹ (она положительно отлично причесана); ах, Флавий Николаевич, сколько всего было с тех пор (она очень элегантная), заходите, мне очень нужно с вами поговорить (это хорошо, что у нее голос не поставлен и срывается снизу вверх), адрес тот же я писала? Вот мой». Граммофонная труба туннеля проглотила не только Марию Марковну, но и весь поезд со всем содержимым страхов, деловых соображений и флиртовых намерений, не проглотив, однако, чувствительности господина Болтарзина Флавия Николаевича. «Ну, что ж? — думал этот, почему и нет? зачем прятаться от себя самого? Чем я рискую: терять мне нечего, кроме собственного душевного спокойствия». Через семьдесят два часа он был у Марии Марковны. «Я скажу горничной принести чай. Я говорю безобразно, но здесь я перепутала все языки. Вам крепкий? Еще? Будет? Что вы делали? Очень красиво в Париже? Жалко я не знала, я просила бы вас привезти мне оттуда мотивы. Ну, это просто делается. Симфония? Я же ее бросила. Ах, та… да, дописала. Я теперь иначе буду работать. Там много было еще старого. Не знаю только, во что мое новое выльется. А вы все рисуете? Ужасно смешно, я все считаю вас художником. Но это даже лучше, так редко найти человека, свободного от личного искусства. Я ничего не делала все это время. Видите, я была больна. Пришлось делать операцию. Мужа тогда уже не было. Нет, он хороший человек, очень преданный… Вы знаете, он меня до сих пор любит… так странно. Но он, понимаете, совершенно не может меня зажечь и я при нем не могу работать. Я много работала недавно и скоро засяду опять. Вот только с деньгами плохо. Я любила очень одного господина. Это замечательный человек, ну, несомненный гений… нет достаточно я понимаю в своем деле, уверяю вас. У меня могут отнимать способность к музыке, к творчеству, но все со мной советуются, и в критическом уменьи меня признают… и я вам говорю, как специалист — этот человек гениален. Теперь он мне, конечно, 224 кажется красивым, но раньше, нет… Я очень перед ним виновата: я от него убежала и прячусь. Ах! Было страшно тяжело, он обращался со мной, как с идиоткой. Вы знаете, в России меня все считали умным человеком, так что здесь обидно… Хоть говорили, по крайней мере. А теперь я потеряла у него последнее… я потеряла… право… на… уважение. Есть, конечно, за что. Потом он совершенно не признавал во мне композитора, а я, ей Богу, пишу лучше всех его приятелей. Это же черт знает, какие прохвосты, вы себе представить не можете, это надо видеть… Напиваются до рвоты и для них нет ничего святого. Я вот все думаю… Это не принято, кажется, говорить. Если бы мне поступить на содержание к какому-нибудь старику. У вас никого такого знакомого нет? Пожалуйста. Задолжала кругом и кончится тем, что меня посадят в тюрьму. Ну, довольно об этом, что будет, то будет. Я вам сейчас покажу, что я сделала… последнее, теперь я буду по другому работать». — Музыка вообще вредная вещь, а в состоянии Болтарзина ее можно было принимать только в малых дозах и по предписанию врачей. Конечно, она была хорошей композиторшей, Мария Марковна, и красивой женщиной. Музыка ее была несравненно вразумительней лирических отступлений речи и слушатель негодовал на грубого и тупого угнетателя бедной жертвы. — «Вы понимаете, я была тогда полна всем этим, когда начинала сочинять, а дописывала совсем другой. Это чувствуется? Почему, почему это так сделано? За что? Вот эта бумага, чернила, эта тряпка, все это не меняется, остается, а из человека все уходит, как из дырявой бочки и он сам переделывается? Меня это ужасно мучает. Милый Флавий Петрович…» — «Николаевич», — «А я как сказала? Просьба, конечно, большая — не можете ли вы узнать, где он… Я боюсь его встретить каждый день. Я часто вижу его во всяком мужчине и перебегаю на другую сторону… Меня раздавит какой-нибудь автобус, я вижу, что этим кончится. Узнаете? Я тогда сейчас же уеду. Я вам дам его имя на бумажке, а то я не могу еще его произносить — это меня на целую неделю расстроит, а мне нужно будет много бегать… Дела. Посидите еще. Я только с двух часов ночи на человека похожа. Боже мой, как это все ужасно! Я все думаю, думаю. Мне кажется, что вся комната шевелится и везде пятна крови. Пойдемте сюда, рядом, а то мне кажется, что в той комнате кто-то есть. Посмотрите под стол. Ну?» — И она вытянула шею, при чем сходство ее с… Чем-то вроде лебедя, только домашнее, стало особенно заметно. — «Никого нет? Ну, теперь я спокойна. Все это время я так волновалась, мучалась. Понимаете. И потом — сны. Каждую ночь. Одному моему знакомому в годовщину смерти его матери приснился большой черный таракан и сказал: “я пришел и посмотрел, а потом еще приду и ты умрешь”. — Он потом еще раз пришел и тот действительно умер. Он мне сам рассказывал. Вот эта история меня мучит, 225 мучит, мучит… Я очень, несчастна, Флавий Николаевич, не оставляйте меня». — Так продолжалось довольно долго Болтарзин, как нетрудно догадаться, принял для отыскания Ernesto de Fiori все меры необходимости для неуспеха предприятия, в чем и преуспел. Но душевное спокойствие тем не менее оставалось в сохранности. Еженедельно он заходил на авеню Ош, еженедельно слушал музыку и музыку голоса несвязно изливавшего сетования на безбожного Ernesto и соображение о бренности всего, тяжести существования, особенно для женщины, которая самой природой осуждена на непосредственность во всем и потом… сны. Но душевное спокойствие Флавия Николаевича было похоже на водную поверхность кувшина басни, в него падали камушки на камушек и кто его знает, когда начнет переливаться через край живительная влага? Он совсем забыл, что она, обычно, бывает соленая. Впрочем, это равновесие могло быть нарушено раньше срока, любым толчком, а как тому не возникнуть в городе, где непрерывная дрожь охватывает пространство от неба, трепещущего аэропланами и прожектором, до глубоких слоев подпочвы? Пропитанная кровью земля выращивает не одни обелиски, фонтаны и каштановые заросли: ажурная башня Эйфеля и сквозное колесо вертятся вокруг любой головы пловца, полированного резиной асфальтового озера, живого моря на [нрзб.]. История и геология современности не уступает в ноздреватости любому авторадитору. Правда — кровь подменили и преосуществили, но пульсация сосудов только ускорилась: фарфоровые вены метро, глазурные трубы канализации, чугунные цилиндры акведука, свинцовые жилы газа, цементные вощины телефона, медные капиллярии электричества, стальные почтовые артерии бьются сильнее четырех сердец мегалоимперии, отвечая несчетным взрывам неисчислимых моторов, переполняющих чашу возможного. И терпение переполнилось: обещание Скрама пришло к исполнению — последней каплей была какая-то казнь какого-то учителя в какой-то андалузской деревне. Все взметнулось, небо вспыхнуло зеленью и погасло. Улицы замостились головами — булыжник потрясал котелками и по воздуху распоролись шелковые черные бабочки. Рви! Загорелась медь предохранителей и шип ее зеленых паров нельзя было заглушить свистками. Огороды больших бульваров лопнули от гордости. Черная мощь не обочлась⁴⁶⁰. Рви! Загородились порочные бесконечности штукатуренных рвов. Свет пропадал с каждым криком и они хрипели все новыми пророчествами и прорицаниями. Хрюканье обуви по каменной земле и лязг падающего гофренного железа отсчитывал надсаждающийся перебой фабричных гудков. Рви! Все на улицу! Мощный мрак шлепали по морде горящими газетами. Светлые змеи пробегали по фетровой икре и улетали, помахивая хвостиком. Ревущие обшлага распадались крыльями и черные пучеглазые утюги врезались в кучи замолкавшие, чтобы снова завыть: «невозможно». 226 Рви! Падали вровень с тротуарной замостью искореняемые фонари и вспыхивал газ, вылетавший из земли. Огненные деревья ветвились и сплетали верхушки, а повсюду блестели одни глаза, глаза, глаза, глаза… не бриллианты Тата. Рви! Зацепи зарю земляную безделицу! Царапай разрежь ее! И стекло валилось звонкой инструментовской ударных «От, крепкое. Бью в него ломом, дырка есть, а звезды не получается». Но звезд нигде не было в продаже. Пурпурный цветок взмыл над папоротником столицы⁴⁶¹ далеко видели его качанье, но никто не знал слова, хотя бесчисленные руки тянулись к нему в эту сырую, осеннюю ночь. Наскоро садясь в тонущий и топочущий поезд, Флавий Николаевич бросил в коробку несколько дней лежавшее в кармане письмо с объяснением в любви. Оно, во-первых, могло не дойти по адресу, а, во-вторых, он уезжал, чтобы быть по край ней мере повешенным — эту прекрасную перспективу развернул ему Скрам и сигнал к реализации, данный Парижем, пробегал по всем трансмиссиям, соединяющим все страны. Во власти вращенья паровозных эксцентриков, Болтарзин вспомнил, что подлинный цвет финикийского пурпура столь же иррационален, как произношение и [пропуск в тексте], разложенный по двум зорям на в, б, т, ф, алый и лиловый, торжество и траур. Впрочем, тот цвет, совмещал оба эти понятия, в свое время вознося уцелевшего победителя и окутывая трупы, окруженные многоустным шелестом золотого лепетанья огня; дым же его восходит во веки веков. Аминь.

Глава IV
Паралипоменон⁴⁶²
(на папиросной бумаге)

Задачей последующего является, как показывает настоящий заголовок, не пересказ событий, известность которых слишком неоспорима⁴⁶³ для того, чтобы подобное предприятие не являлось излишней тратой труда излагателя и внимания читающего. Все происшедшее протекало в обстановке общего, вполне естественного, любопытства и легкомысленной надо считать всякую попытку состязания с жизнью в желании соревновать истории, занесенной в тесные колонны газет и четкие страницы ежемесячников, на сухую древесную или рыхлую меловую бумаги, рукой репортера или камерой специального корреспондента, скрипением самосмачивающегося пара или стрекотанием моментального затвора. Некоторые обстоятельства, более внутреннего характера, некоторые суждения, высказанные в менее публичной обстановке, некоторые мероприятия, не нашедшие осуществления, тем не менее или не могли быть замеченными, или не были в свое время обнародованы, или избегали должного к ним внимания. 227 Посильное их восстановление в памяти современников и возможность передачи их сознанию потомков, составляли предмет долгих моих изысканий, являясь в данное время содержанием этих немногих страниц. Всем известно, что движение, получившее свой толчок в ночь памятного возмущенья в Париже, не встретило непосредственной поддержки в стране, чьей столицей являлся этот город, но возникло и развилось с необычайной силой в долинах Рейна и реки Рур. Всем памятны по личному опыту или заучено со слов старших, какой стремительностью отличалось восстание и каким единодушием дышали все акты соединившихся для общей борьбы, перипетии которой давно сделались предметом многочисленных кинотрагедий, можно считать окончательно установленным, что первоначальная федерация Десяти Городов, в момент провозглашения ее титула, на соединенном заседании делегатов в Эльберфельде, состояла только из шести городов, из числа коих два (Креффельд и Бонн⁴⁶⁴) не имели представителей на собрании. Титул был принят тем не менее не по «внезапному единогласию», как принято писать, со слов малоосведомленного, но широко распространенного «Neue Zeit», впервые пустившего это выражение, а после двукратного голосования, из которых первое, как это известно, быть может, немногим, дало: 10 за и 22 против, при 10 воздержавшихся. Заслуга отвода двух Дюссельдорфских представителей, аннулирование вотума и постановка предложения на вторичное голосование, открытое и поименное, а равно и блестящая защита первоначальной формулы и решительный аргумент: «не наше — будет наше», образовавшие прославленное единогласие, составляют заслугу Райнера Скрама, человека, деятельность которого возбудила такое изумление и до настоящего времени ждет подробного анализа. Мнение о давней партийной работе этого знаменитого революционера можно считать окончательно поколебленным, в то время, как настоящая оценка его огромных трудов за всю эпоху возникновения и бытия федерации Десяти еще только намечается. Не буду напоминать его первого призыва к объединению, не стану цит<ир>овать много раз переданных строк «изъявления», написанные им и Ф. Н. Болтарзиным (последний письменно отклонял от себя главное авторство в этом документе, хотя и не называл прямо Скрама его написателем), я не имею в виду составлять каталога его поступкам: последнее, в сущности, невозможно, а первое бесцельно. Необходимо отметить только, что никто из участников движения не обладал такой способностью по отдельным, часто мало оформленным, восклицаниям и, порой, несколько нечленораздельным, выкрикам масс, угадывать предмет, ее возбуждающий, определять ее желания, находить им соответствующую формулировку и облекать их в законодательную оболочку декрета, всегда безупречно понятную и бесстрашную по радикальности намеченного. Никто не прилагал 228 большей настойчивости, никто не проявлял большей быстроты действий, никто не находил в себе большей беспощадности. — «Мы, — говорил Скрам, — производим вивисекцию, где хлороформ только мешает, наша асептика — скорость и мы видим только истину и упрямые организмы, ее скрывающие». — Всегда неутомимый и прозванный «бессонным титаном» (что было шуткой над его незначительным ростом), всегда спокойный и не возвышающий голос даже в минуты наибольших обострений. Он казался вездесущим. Например: приведенная цитата заимствована мной из речи на собрании металлистов Бармена⁴⁶⁵, законченном в два часа 35 м<инут> дня, а вечером того же числа Скрам принял участие в разоружении «черной гвардии» — негров Тоголенда, двинутых по распоряжению из Потсдама и встреченных им у Байрета. Оно было обязано своим успехом его многосторонним способностям, так как, изучив многие языки, в том числе и наречие этого племени, он успел в полтора часа не только нарушить агрессивность этого отряда, но и направить ее на внутреннее поле действия, следствием чего, как известно, была короткая, но очень жестокая междоусобная схватка черной гвардии, в конце которой победители, принявшие сторону Скрама, не отделяемого их сознанием от революции, сняли кожу со своих недавних товарищей и, вымазавшись их кровью, воскликнули: «теперь мы все здесь красные, а черную кожу возьми на Барабан Свободы» (что, как известно, было исполнено, но вышел не один, а шесть барабанов, из числа коих только три находятся в «Музее Федерации», а три бродят по свету в каких то паноптикумах). Вечно агитирующий, выбирающий, выбираемый, голосующий, кодифирующий и проводящий в жизнь постановления масс, человек, речь которого бесстрастно требовала убийства, а совет — истребления, человек, любимой юрисдикцией которого был массовый самосуд, даже в ту пламенеющую эпоху обращал на себя внимание своей необычайной отвлеченностью от всякой позы и заставлял, даже в то время всемерной и всеобщей перегруженности работой, задумываться над сущностью демона, внушавшего ему его бесчисленные речи и неумолимые поступки. Опубликование его литературного наследия, обогатив культуру, не способствует разрешению задачи, но удивило всех своей неожиданностью. Большое исследование «О дифтонгах норвежского языка, как следствии распада методического ударения», занимающее более 20 листов бумаги, как несомненно теперь установлено, писалось им в дни самой страстной борьбы, в то же, приблизительно, время были составлены и 18 писем Ф. Болтарзину; последнее, пятое и совершенно уже разошедшееся их издание, снабжено индексом имен, из какого ясно, что политические деятели, упомянутые в этой переписке суть: Клеон, Гуго Гроций, Сулейман Великолепный и К. Маркс (1 раз). В период же существования Федерации Десяти Городов написаны и те 10 французских стихотворений, 229 которые, будучи первоначально приписаны экспертами молодости Стефана Цвейга, а великим учителем современной поэзии признаны «не принадлежащими ни одному периоду» его творчества, в виду недостижимой, якобы, для него «твердой прозрачности слов и безмятежности свыше озаряемой сущности», подробным, формальным анализом окончательно призваны безраздельной собственностью музы Райнера Скрама⁴⁶⁶. Необходимо отметить, что индивидуалистические тенденции, столь обычно свойственные всякому литератору, были совершенно чужды этому деятелю, неуклонно отвергавшему всякие официальные звания и должности, которыми его облекало доверие соратников и определенно формуливавшим свое мнение по этому вопросу в речи, до сего времени полностью не обнародованной. «Неопровержимо, — говорит он — неопровержимо и незыблемо то, что отдельный человек, в качестве вождя, лишь медиум массы, представляющей из себя конденсатор социально-экономических противоречий, чье напряжение разряжается взрывами преобразующих действительность актов. Мы имеем действенную действительность и безумным суеверием будет полагать, что уговором, доводами или закаливаниями возможно изменять в ней течение, ею закононеизбежно принятое». — Так начинается его обращение к Съезду на Драхенфельсе⁴⁶⁷, где его, вопреки общераспространенному убеждению, не было: он в этот день был в Регенсбурге, так как приглашение на Съезд случайно (?) не было ему послано, и речь свою передал по прямому поводу. Изограмма этого замечательнейшего произведения хранится в картоне № 4711, лист 606 verso Базельского музея и, насколько знаю, на Собрании прочитана не была, ее просто подшили к протоколу и только впоследствии благосклонный Секретариат счел небесполезным внести этот документ в общий отчет, да и то без начала и заключения. Да будет же мне позволено привести последние строки этого доклада: «… Ибо нет ничего благоразумнее пения сирен, от которого надо затыкать уши воском. Имейте в виду, что мы повернули оси наших социальных координат без малого на 180°, а математика учит, что в такой обстановке все знаки меняются на обратные. Поэтому, в мире, нами созданном, только наиболее безумное, наиболее отчаянное решение соответствует условиям действительности и верх безрассудства в них — верх благоразумия, как верх жестокости является высшей гуманностью. Всякая попытка остановить начатое, всякое действие, обусловленное оценкой не перемещенного критерия — есть убийство всего, что нами до сего времени сделано, и уничтожение не только плодов, но и самой работы, их питающей». — Как известно, Съезд на Драхенфельсе был поворотным моментом в ходе развития движения; принятые на нем тезисы «укрепления и упорядочения» обратились скоро в призывы «сохранения» только с тем, чтобы вылиться в вопли о «защите» и «спасении»; спасении не столько дела, 230 сколько деятелей, это дело убивших. Позиция, занятая всеми официальными дореволюционными организациями общеизвестна; неоднократно приводились их обращения и воззвания, кончавшиеся неизменно призывами к соблюдению полного спокойствия; общеизвестны и те проклятия, которыми «старики» осыпали «молодых» ослушников, окончательно входя в роль курицы, высидевшей утят. Мало знают или мало хотят помнить, однако, что в последнем бою у Фюссена⁴⁶⁸ и в трехдневном заседании последнего Конгресса принимал личное участие старейший из «старых» — И. А. Шульцер, которому и довелось руководствовать эвакуацией Райнера Скрама из последнего боя, бывшего тем не менее победой, хотя и тактической. Этому предшествовали достаточно описанные события гибели общего дела, которую Скрам видел лучше других, о чем свидетельствуют его пометки на полях Orlando Furioso⁴⁶⁹, книги, с которой он не расставался. — «Политическая деятельность кончена, начинаю культурно-просветительную 2/II», пишет он, как видно, в начале февраля; дальнейшее поясняет, какое содержание им вкладывалось в эту формулу. — «4/II. Сожжен, разрушен и распахан Ротенбург. 7/II, Уничтожена вилла Ванфрид и взорван театр. 10/II. Приступлено к ассенизации Нюрнберга. 12/II. Предложение, внесенное Т., испытать действие орудий на сторожах и консерваторах музея отклонено всеми против двух. Работа все же приличная, но вещи из воды могут выловить. Пускать на дырявых лодках. 16/II. Успел уничтожить в Эгере все о Валленштейне. Кажется, снобам не для чего возвращаться», и т. д. К концу месяца был назначен конгресс в Мюнхене, имевшем вступить в Федерацию Десяти, причины достаточно веские, в том числе присутствие Скрама и его отряда, побудили этот город ускорить акт, поспешность которого соответствовала скоротечности дней остатков Союза; тем не менее, граждане разрушили Изерские ворота и снесли до основания Женский Монастырь без всякого побуждения с чьей либо стороны. К социальному переустройству было приступлено и в четы ре дня город был неузнаваем: на этом примере сказалось важность накопления опыта. Тем не менее, в виду окружения последнего Федеративного отряда, конгресс, не считая возможным собраться в Мюнхене, но, не допуская мысли о молчаливом уходе из боя, постановил открыть сессию в трон ном зале замка Нейшванштейн, возлагая на Скрама охранение подступов и «соблюдение должного спокойствия в окрестностях на все время работ». Последние часы, проведенные Райнером Скрамом в Мюнхене, были особенно плодотворны с точки зрения «ассенизации культуры»⁴⁷⁰, как он ее понимал. Им лично, это установлено многочисленными свидетелями, обливались царской водкой картины Пуца, Келлера и Беклина⁴⁷¹ в Новой Пинакотеке, чье минированное помещение за сим было наполнено удушливым газами, обрызгано бензином, зажжено и взорвано, та же участь 231 постигла Гласпалас и Максимилианеум; полному уничтожению подверглась и галерея Героев против Театинерштрассе, увлечению же работой, по обращению в порошок фонтана Норн⁴⁷², он едва не был обязан арестом (и казнью, ибо голова его была оценена) со стороны высаженного на вокзале отряда буржуазных войск, рассеянных только партизанской стрельбой федератов, засевших в гостинице Бельвю, превращенной в Дом Федерации. Той же участи Скрам едва не подвергся во время эвакуации конского лазарета, устроенного в помещении кафе Одеон, на этот раз помощь пришла со стороны Швабинга; под треск ошибающихся местных партизанов, часто просто беспартийных людей, увлеченных потоком событий, как щепки шумным потоком из-под шлюза лесопильни, отрядам Скрама удалось в обычном для них порядке занять Фюссен и усилиться формированиями, подготовленными местным Комитетом батрацких депутатов. Оборонительные постройки были заняты 12 марта и вплоть до 15 выдерживали ожесточенные атаки, как регулярных войск буржуазии, так и дружин корпорантов; последние отличались особой настойчивостью атак, ввиду беспощадного истребления, какому Скрам подвергал их сочленов в исполнение декрета: «Принимая во внимание». 15 марта в Фюссен, через Инсбрук, прибыл для участия в Конгрессе И. А. Шульцер, но, узнав по дороге о положении, об успехах, одержанных федератами в ожесточенных схватках на Фалькенштейне, и об отчаянной борьбе в Фюссене, не пожелал ехать на Конгресс, не побывав в боевой линии. Он застал бой на фронте Сельская Школа-Мост и далее по Леху (вокзал был в руках федератов еще с 13 марта) в то время, когда группа Скрама форсировала переправу. Перейдя под непрерывном огнем мост, старый вождь немецкого движения был поражен быстротой, с какой воздвигался полукольцевой окоп тет де пона⁴⁷³ и, узнав от Скрама, с кем он говорит, выразил ему, как свое восхищение искусством борьбы, так и не меньшее удивление отсутствием на Конгрессе столь видного деятеля. Скрам решительно предложил старику уйти, подкрепляя свое указание тем, что присутствие Шульцера в зале заседаний важнее его наличия в бою, где смерть невооруженного бесполезна, тогда как речь давнишнего вождя и общение недавнего противника неоцененны. И. А. Шульцер приводит «полные горечи», по его мнению, слова Скрама о том, что оборона была возложена именно на него, Райнера, в целях недопущения на Конгресс, где он мог напортить крови «мышам, погребающим Великого Кота», приводит, в подтверждение своей импрессии, каменное выражение лица говорившего, ссылается даже на тембр его голоса, но мы, знавшие неизменное наличие этих свойств в решительно всякую минуту Райнера Скрама, не можем следовать домыслам человека, единственный раз в жизни видавшего этого деятеля, презрение которого ко всякой «комитетской обрядности» не имело границ. 232 Тем не менее, мы советуем всякому прочесть «Мемуары» в той части их, где говорится о приводимом нами эпизоде, ибо страницы, посвященные смертельному ранению Скрама, происшедшему в тот самый миг, когда корпоранты были сброшены в ледяную зелень пенного Леха, а имперские войска, окруженные отрядом бывшей «черной гвардии» разоружены с обычными в таких случаях последствиями, лучше всего рисуют характер последней борьбы. Несмотря на протесты Скрама, Шульцер велел его внести в Дворец Конгресса и поставить носилки на стол президиума, находившийся в абсиде Зала Королей, куда, по намерениям Людвига II, Вительсбаха⁴⁷⁴, имели право входить только коронованные владыки народов. Общая тишина, воцарившаяся в несравненной акустике этого золото-мозаичного зала, бледность лиц и слезы многих недавних, но безраздельно благодарных Скраму деятелей движения, единогласно свидетельствуются как всеми участниками конгресса, так и его официальными протоколами. Безмолвное одобрение, выраженное собранием, передало председательствование И. А. Шульцеру, старейшему из присутствующих, первому, произнесшему великие лозунги и последнему, пришедшему их защищать. Новый председатель Конгресса, желая подчеркнуть значение минуты, оттенить весь трагизм положения, поднять на высоту переживаемого момента все заседание и воздать должное заслугам, уходящего из борьбы товарища, предоставил вне очереди слово Райнеру Скраму, который воспользовался этим правом, чтобы сказать: «уберите отсюда мою падаль и считайте мой голос за крайнее решение». — Перенесенный затем в спальню Людовика, он громко жаловался на свое бессилие привести эту местность в порядок, на боль в животе и неоднократно просил окружающих проткнуть ему сердце чем-нибудь поострее. На груди Скрама нашли промоченное кровью первое «Изъявление», из которого можно было прочитать такие слова: «… Вы сами все знаете. Но помните, что вы потомки тех, кто одни, без чьей-либо поддержки одни, без какой-либо надежды, бились в рядах повстанцев всевеликой крестьянской войны. Помните, что они не только провозгласили Свободу Труда, они решили за нее биться, не только решили за нее биться, но и пошли в бой, не только пошли в бой, но и бились, не только бились, но и были убиты… И мы, выступая, знаем, что судьба трудящихся дорога только им самим, знаем, что никто…» Излишне, впрочем, цитировать документ, заученный с тех пор наизусть каждым, в ком бьется живое сердце, кто, хотя бы и пассивно, любит свободу, кто, хотя бы лишь на половину, склонен сочувствовать страданиям обездоленных и угнетенных. Защита, руководимая Скрамом, преданность делу собранных им для обороны федерации людей, желание мести, проникавшее в сердца наименее сознательных солдат, сделали возможным дальнейшее спокойное течение работ Конгресса. Погребение Скрама, согласно 233 его желанию, было Комитетом батрацких депутатов Фюссена передано отряду черно-красных, которые и провели его с торжественностью, подобающей заслугам павшего и экспансивностью, свойственной их бытовому характеру. Весь замок, превращенный в костер, начиненный всеми доступными армии Федератов подрывными материалами и украшенный трофеями последних боев, замок, свидетель тихого помешательства венценосного психопата и бурных заседаний окончательного Конгресса Федерации 10 Городов, капище эстетизованного прошлого и кратковременный храм все народного будущего, взлетел на воздух и развеялся в пламени и дыме, среди экстатического пения младших детей интернационала, под их героический танец и громовые раскаты черных и белых Барабанов Свободы. Утилизация падения воды местных источников дала в настоящее время возможность некоторым предпринимателям основать на месте этих событий шоколадную фабрику, окружить склон, некогда покрываемый бутафорией замка, стройными рядами промышленных зданий, населить ее рабочими и выпускать продукт, широкому распространению которого способствует не только реклама, как известно, очень слабая, не только научно удостоверенная целебность этого шоколада и не только присущие ему свойства не белеть от времени, не отягчать желудка и не возбуждать жажды, но в гораздо большей мере имя и портрет Райнера Скрама, введенные в фабричный этикет, согласно единодушному требованию рабочих и беднейших крестьян Фюссена — округа Гогеншвангау. Мне остается добавить еще, что известный Флавий Николаевич Болтарзин, участвуя весьма активно во всех практических действиях и работах федерации, поддерживая всюду линию поведения Скрама и неустанно защищая общее дело, в творческой разработке принципиальных вопросов никакого участия не принимал и ни в одной партийной группе не числился. Все толки о так называемом «отречении», «отступничестве» и «ренегатстве» этого деятеля являются, следовательно, в полном смысле этого слова злонамеренными измышлениями людей, цель и качество которых определяются трусостью их тактики в той же мере, как и низостью их чувств. Не имея сил подняться до действительной свободной высоты сознания, не имея сил признавать свою неспособность к последовательному демократизму, к защите неурезанных лозунгов, не желая сознаваться в ненависти, вызванной последовательным рядом поражений, открывшимся отклонением поправки: «тем не менее однако» к декрету: «Принимая во внимание», в ненависти к человеку, открыто их презиравшему; группа однакистов прилагает последние, но беззубые усилия к осквернению недоступного клевете борца, путем опорочивания ближайшего ему человека; но бессильный позор есть худший вид и позора, и бессилия⁴⁷⁵.

234 Глава V
Трогательная история

Последнее воспоминание о славных боях было обращено к Скраму. Болтарзин посмотрел, как налетевший из-за горы ветер опрокинул два беленьких бумажных кораблика, сделанных из резолюцией Окончательного Конгресса, а набежавшая рябь отвела всякую прозрачность и озеро стало обыкновенно скучным. Привет памяти Скрама повис в воздухе. Пришло ли к тому искомое беспокойство, утратил ли он, наконец, душевное равновесие, разорвало ли что-нибудь его сердце, Болтарзин не знал; во всяком случае, сквозь это сердце время уже не бежало. У себя на квартире он нашел все, как ни в чем не бывало, поэтому первым делом, по снятии перчаток, были письма; их обнаружилось несколько: разных цветов, форм, но одного почерка. В последовательности штемпелей, по возрастании нервности почерка он имел: 1) Милый Флавий Николаевич и т. д. Что греха таить, меня очень обрадовала ваша любовь — она поднимает мое значение в моих собственных глазах. Мне страшно тяжело, что я не могу дать вам то, что вам сейчас нужно, но горе мое в том, что я не могу. Поймите меня: я не могу ничего принести, кроме большого мучения и себе и вам. Не потому, что считаю это безнравственным, а потому что не могу. И т. д. 2) Милый Флавий Николаевич! Отчего вы не пришли? Что с вами? Я очень несчастна. Напишите мне или лучше придите. Неужели вы меня не поняли? 3) Милый Флавий Николаевич! Неужели вы обиделись или я сделала вам больно? Не может быть. Конечно, лучше всего было бы порвать, но мне это очень тяжело. Судьбу наших отношений я отдаю в ваши руки, как хотите. Вы знаете, что будет много тяжелых минут. Приходите. Я страшно одна и мне страшно. 4) Флавий Николаевич! Я была у вас и спрашивала, что с вами. Когда вы вернетесь, приходите сейчас же ко мне, это для меня необходимо. Очень извиняюсь за нескромность, но я беспокоилась. Мне очень тяжело думать, что вы меня не поняли. 4) Милый Эрнесто! Приходите сейчас ко мне. Это совершенно необходимо.

Последний petit bec⁴⁷⁶ был сегодняшнего производства и Флавий Николаевич окрылился сознанием новой победы, которая ему, в сущности, далась без расходов для души. У Корневой он удивился, увидя Воронина, в совершенно выпотрошенном состоянии, настолько, что не спросил даже об источнике знакомства, о котором он не подозревал. Смерть этого человека была фактом на две трети; оставшийся обряд ему предстояло совершить в Каире, при помощи лучших медицинских сил, со всей научной добросовестностью высокой культуры. Несколько фраз послужили ко взаимному освобождению и Болтарзин облизнулся ожидаемому. Было нечто, что 235 его беспокоило, однако. Стекло, разгораживавшее его от живущих, бесследно пропавшее в дни бытия Федерации, внезапно обнаружило свою несокрушимость. Как ни дорога была ему Мария Марковна, но он чувствовал себя по сю сторону и даже видел свое отраженье в предполагаемой витрине. Многие и должные слова отскакивали от преграды под углом, равным падению, и голос его звучал, как в бочке, для него самого. Может быть дело в издыхающем Воронине. Американский замок щелкнул зубом и выражение лица собеседницы резко изменилось. Тревога была во всех его поворотах, крайняя напряженность проникала ее до кончиков волос. «Вы знаете, Флавий Петрович — он здесь. Вы удивлены? Мне сказал Воронин. Я его давно знаю. О, я умею владеть собой. Научили. Что со мной будет? Боже, что со мной будет? Флавий Петрович что со мной будет? Ну, Флавий Николаевич, не придирайтесь вы ко мне. Ах, я смеялась, болтала… За что? Какая боль. Ах. Ах…» И Болтарзин принужден был опрокинуть графин воды на свою милую знакомую, внезапно принявшую горизонтальное положение. «Не трогайте, не трогайте меня!» — взывала она, пытаясь произвести акт собственноручного удушения и в промежутках довольно больно кусаясь. Все-таки приглашение злополучному Эрнесто было написано после нескольких неудачных попыток; после неоднократного колебания был означен адрес конверта. Надо было выйти и вечер провести вместе, так как Корнева за себя не ручалась. «Держите меня, а то себя убью!» Но так как туалет продолжался дольше расчетов Болтарзина, то он счел позволительным нарушить неприкосновенность жилища и застал композитора во всеоружии кармина, пудры и прочего, за поглощением содержимого склянки английских духов, что вынудило новое вмешательство, довольно энергичное, во внутренние дела союзной личности. С письмом в руках и судорожными подергиваниями плеч она предшествовала приближению Флавия Николаевича к почтовому ящику. — «Нет, Мария Марковна, вы уже сами опускайте, я в эти предприятия не пускаюсь. А теперь куда?» Париж завивался и разбивался в хрусталях ресторанов, в камнях кокоток, в разноцветных жидкостях полных стаканов. Этот вечер был один сплошной поцелуй и красивые рекламные огни сводились приближающимся прикосновением. О, она могла пить много, она может море выпить; это ее настоящая сфера, здесь ее настоящее «я»; да, да, она, в сущности, в душе, конечно, проститутка. Боже мой, Боже мой, за что? Она никому не делала зла, но ей это предсказывали и еще недавно. Пусть и он пьет. На бульвар они врезались пешком, в каскад авто, но добрые звери пневматически обегали их, виляя лучами. Огни вывесок падали и вертелись, каштаны, прорезанные ими, распинались за автономию и ершились черными лучами, но и они были свет, свет, свет. Улица ревела и трещала от взрыва бензина и зеркальный асфальт игрался 236 горящей ночью, как мячиком, игрался змеиной толкотней тротуаров, как телеграфной лентой, как бесконечной бумагой ротационной машины, газеты Temps⁴⁷⁷ с ее голубыми ананасами. За пестрой мраморной плитой артистка, выпивая коньяк (Болтарзин злонамеренно предложил ему завершительную комбинацию, зная по горькому опыту эффект на непосвященных), продолжала о том, что вся жизнь ее — одна сплошная рана, что Воронин недавно говорил о ней одной знакомой, будто по его мнению она должна быть страшно развратна и он хотел бы с ней провести ночь, одну, не больше, и она все думает об этом теперь, все думает. Ему, конечно, больно это слышать, она понимает, хотя он очень напряжен, но она этого во всю жизнь не забудет (Болтарзин вздрогнул, такие обещания создают смертельных врагов), он должен простить (ужас, ужас), она несчастна, несчастна; надо ехать. Красное колесо, одно, вытаращилось за окном и посмотрело на них не без укоризны, поморгало, сообразило и скромно убралось по добру, по здорову. Скатертью дорога! Но им она была шелком, была плюшем, фетром и восемью отражениями ночного цилиндра. Волны ее рассекались номером самохода, черная синева клубилась под его ударами, сквозь пропавшие стенки ворвался парк и обтекал их, шурша и поглаживая набухшими почками водорослей-веток. Болтарзин чувствовал пожатье руки на своей перчатке, чувствовал щеку на своей, чужие слезы на своем лице и цит<ир>уемое из Грекко⁴⁷⁸ небо распускало свой плед «ах, здесь он мне сказал, что он меня любит», но все было чистым движением, все было чистым пространством и производило скорость |d(s)t|⁴⁷⁹, пока Флавий Николаевич не увидел с жалостью и бесконечной, завернутой в Эйфелеву башню, нежностью, как женщина перегнулась в окно и вся ритмически подбрасывалась вне такта почтенного механизма. Твоя от Твоих — весь обед пропал: страдалицу вывернуло, как перчатку. Не слушайте друзей, милые читательницы, не хвастайтесь своим винопийством, а главное, не пейте коньяку после шампанского, в минуту скорби душевной. Но, впрочем, все к лучшему, и кто знает… если вы за себя не ручаетесь? Но если Болтарзин думал, что это для него эксод⁴⁸⁰, то он злостно ошибался, не тут то было. Неделя сменяла неделю, а ему приходилось выслушивать много, много разного о Жестоковыйности Эрнесто, подвергнутого платонизму; ему приходилось выслушивать тревожные расспросы очень смирного Эрнесто о том, «что русские женщины понимают, собственно, под словом душа?» Ему довелось пережить монологи о недостатке уважения в сердце этого изверга (о, читатели мои, если эти строки уймут хоть одну русскую, многое мне простится) и ему неоднократно демонстрировалась большая душа. Наконец, он дал телеграмму супругу Марии Марковны, чье имя запрыгало по разговору его жены с проворностью некоторого насекомого и, не ожидая конечного появления deus’а из конъюгального 237 карантина⁴⁸¹, он выкатился на север в тот же час, когда потентат⁴⁸² выгружался на восточном вокзале. Прощание? Прочили о прощении и многое обещали. Многообещающее прощение, вообще, выгодное помещение чувства, ибо оно разгружает настоящее без закабаления будущего, чем приятно отличается от государственных займов. Эти соображения, впрочем, «Флавий Петрович» (он все-таки оставался Петровичем в минуты наибольшей утилизации (и, следовательно, благоволения), против чего перестал даже протестовать), бывший комментатор Лотрэамона, а ныне издатель посмертного Скрама, всего меньше думал о таких вещах. Все для него подверглось распылению бодрящих пароходных свистков и высокий дебаркадер взметнул и высушил навсегда (навсегда? навсегда ли? увы!) и дни, и вечера, и ночи (утром он спал, принципиально не допуская сновидений). Чернело. По темно-синему подмалевку пущена была белая опушка, отчаялась и зашлепала какая-то материя, и не стало больше дельфинов. Салон опустел, палуба обратилась в свеже-просольню, берега не было, в наличии состояла одна мокрая толчея, да скрип ревматический во всех заклепках и суетливая беготня команды. Все было загажено и перепугано. Только под стеклом, в раме фарфорового лифостратона⁴⁸³ была тишь, гладь и Божья благодать. Невозмутимо ровно калились лампы, умно обдумывали свои измерения настенные циферблаты, жестикулировали машины, незыблемые в бессонном движении. Патетически возникали из мрака их вертлюги, широко взмахивали, рассыпая отраженные лучи, сладострастно отшатывались, обобщая полировкой, и опрокидываясь ожесточенно в жирно смазанную темноту, не обращая внимания на длинные патентованные стебли, осторожно ползавшие среди этой декламации. Вдумчиво останавливающиеся, поражавшие сухостью и возвращавшиеся с полдороги, чтобы настоять на своем перед капризами несимметрично насаженных деревьев. Этот исступленно рассчитанный бег неподвижно клокотавшего металла, осуществляя единство во множественности, был таким благородным контрастом по отношению к происходящему вокруг безобразию, что целебное спокойствие разливалось по всем чувствам Болтарзина и зрение было единственной радостью в этом мире прискорбия. Но пусть прозрачны самые черные валы, пусть упоения достойны самые не чесанные тучи и неопровержимо бодрствуют за нас непогрешимые, непогрешимые механизмы — всему этому не изменить печального наличия в нашем мозгу не усыпленных половых центров. И сквозь все возрастающее мировое нахальство Болтарзина, черными и серыми воронками смерчей, черными и серыми воронками врывалась обида, ущемленное самолюбие, желание, «желание желаний, тоска» и эта самая, с позволения сказать, любовь. Все это отличалась весьма шустрой быстротой и юркостью, семеня в безграничном сознании, обнимающем вселенную и ее содержащем. Ибо

Все на свете вертит Турбо,
238 Всевертящий увертитель,
Центрифуга, Центрифуга,
Все вертится вкруг тебя!⁴⁸⁴

Часть III

Глава I
Такелаж и клотик⁴⁸⁵

Comment le pont de caroussel put-il garder la constance de sa neutralité?⁴⁸⁶

Они обратились в серые и желтые раструбы хладнокровных приемников лаборатории Флавия Николаевича, бывшего стратега Федерации, ныне наследника литературных памятников ее трибуна и издателя его ритмоисследований. Разбор материалов потребовал знакомства с предметом, знакомство это оказалось компрометирующим, и совратило уловленного неосторожника в самостоятельное ковырянье девственной почвы эксперимента, несмотря на всегдашнее отвращение Болтарзина (читатель, вероятно, его уже заметил) к дефлорации всякого рода. Но кто в наше да и вообще в любое, время был защищен от компрометирующих знакомств с достаточностью, исключающей невозможность беспокойства? Кто из нас обладает, не критерием (куда!), — чутьем, позволяющим поднять на дыбы нашу осторожность в предчувствии нового лица или нового понятия (что особенно опасно)? Факт неуменьшающегося числа браков и неумеренного размножения лабораторий — лучшее подтверждение распространенности опрометчивых вопросов и неосторожных завязок; последствия же брачных союзов ведут к возрастанию числа потребляемых последствий лабораторного опыта, и так — одно проявление человеческой опрометчивости подпирает своими ветвями крону другой ее манифестации, в какую опять же вплетаются побеги некоторой третьей неосторожности и т. д., пока весь этот лес лесов, silve silvarum⁴⁸⁷ не обратятся на наших глазах в древо Игрдразил⁴⁸⁸ (по которому так приятно растекаются мыслью), выражаясь мифологически, или в небесный свод, говоря метафорически, ибо небесного свода тоже не существует. И да будет вам это известно. Вот… так я об электричестве, как говорил когда-то Петя Ленц в стенах той же лаборатории. Болтарзин, повинуясь желанию точной природы которого он не пожелал 239 установить, за непредвиденьем какого-либо для себя удовольствия от подобного рода исследований, осел в замкнутой прострации этих трех параллелепипедов, подобно кристаллу пересыщенного раствора. Много изменилось за это время в городе (и слава Року, думал Флавий), никто из былых лыжников не показывался из-за горизонта прошлых лет. Петя давно развязался с любезным отечеством и водрузил свои кущи у подножья каменного нарыва Европы в кантоне Бо, где с упоением и безмятежностью занимался изучением очаровательных экземпляров базедовой болезни, поглотившим его с головой, так глубоко, так глубоко от людской поверхности, что на письма он привык не отвечать, а от телеграмм довольно успешно отмалчивался, утешаясь высоким мнением, которое имел о нем его Лозанский коллега, доктор Ру, чье посредство и произвело передачу лаборатории, где, помимо присутствия в ней осажденного метриста⁴⁸⁹, никаких существенных изменений не произошло. Шкапы обзавелись другими жильцами и только. По-прежнему, ровный, северный свет сеялся на стеклянную поверхность стола, по-прежнему, на этом столе корчился медный хитин микроскопа, подмигивая кругленьким зеркальцем потолку, стульям и соседней комнате, где сидел Болтарзин в приятном обществе трех диктофонов, логарифмической линейки и арифмометра.

Работа шла ровно и автоматически, серые деления холодно скользили вдоль полированных пазов, таблицы заселялись защитным воинством цифири, вытягивавшимся в кильватерную колонну, и хряск черной шарманки довольно часто давал знать, что экспериментальная метрика ожидает исполнения своего долга от каждого из этих зафрахтованных рекрут. Но уходящая в бесконечность вереница воинов, не радовали сердца своего повелителя. И не то, чтобы он опасался, измены, готовый, как известно, в любую минуту просочиться в строй защитников научной закономерности. Сама эта закономерность становилась все дезорганизованной, по мере возрастания числа ее рыцарей и Флавий Николаевич бледно шептал: Si c’etait le nombre, ce serait le hasard⁴⁹⁰. И так была сильна тоска этого последнего завоевания великого борца со случаем, так были сбиты его слова, что Болтарзину привиделось нечто вроде Фюссенского моста, и сам он стоит у дуба, возле прислоненного к его стволу Баярда Малларма⁴⁹¹, принимая последний вздох этой груди, окованной золотыми латами молчания, пробитой серебряным копьем слова и истекающей черными каплями типографского шрифта. Скупая и узкая метелка лучей надежды прыснула на это место отчаяния и вымелась за листву Игрдразила. Да, вот:

<…>
                                        une constellation
froide d’oubli et de désuétude
                              240 pas tant
          qu’elle n’énumére
sur quelque surface vacante et supérieure
                    le heurt successif
                                        sidéralement
d’un compte total en formation veillant
                                                  doutant
                                                            roulant
                                                                      brillant et méditant.
avant de s’arréler
à quelque point dernier qui
                              le sacré⁴⁹².

А экспериментатор, пробегая мысленно этот звездный каскад, не решался довести его мысленно до надлежащего конца (о, если бы ему вернули его старое стекло!), да послать к зеленому черту и таблицы, и линейки, и копченую бумагу, и арифмометр, и желтые с серым раструбы, в них же превратились вихри его любви, которой, собственно говоря, и не было ник……аких причин особенно завиваться, так как разорванное на четыре части письмо композиторши Корневой убедительно указывало своим соседям по корзине на крайнюю необходимость для Марии Марковны видеть Флавия Николаевича, а сама написательница помянутого документа (компрометирующего и дипломатического) с некоторых недавних пор довольно мягко проектировалась на фоне дверей в переднюю, не запертых адресатом, во избежание перерыва работы, вызываемого их открываньем; это показывает догадливому читателю, что письмо было, по уже знакомому и похвальному обычаю путешественника, предварительно прочитано.

— Да, да… все это, конечно, так. Но это было, было нужно, то есть необходимо нужно, только теперь все другое и ничего. Ни одного душевного (Флавий Николаевич вздрогнул) движенья не жалко. — Эрнесто? — Не существует. То есть, он жив и, кажется, здоров, вообще, благополучен, но это ее не касается ни в какой степени. Ах, если б вы знали, до какой степени это мне теперь безразлично! Столько перемен. — Работает ли она? Очень много. Странный вопрос (у собеседника тоже навертывался вопрос: что, собственно, от него требуется) — если бы она не работала, она б не жила. Это составная часть ее организма — музыка. Она, он не забыл, пожалуй, работала и в то время, когда никто не хотел играть ее вещей и некому было их слушать, тем более теперь. Но разве он ничего не знает о ее «успехах?» Странно, что он так зарылся в свои рисунки… Пусть это будут не рисунки, если он непременно настаивает, но он ее когда-нибудь убьет этими вечными придирками насчет точности выражений. Это совсем не важно, требуется, чтоб понимали, о чем говорят, — Симфония? — Безнадежная старина — эта форма. Дух, Флавий Николаевич, дышит, где 241 хочет, и Атма⁴⁹³ проливается в астрал, согласно способностям оплодотворяемый материи. Она пишет теперь для кафешантанов. В конце концов это то, что она более всего чувствует. Это хорошо оплачивается и, главное, такое сердечное отношение, к какому она никак не привыкла. Он же знает, как до сих пор, но, конечно… люди всюду люди, даже в кафешантане… Бывали такие минуты… Но есть друзья, которые поддерживают. Правда. Ей с ними хорошо: известная легкость и простое товарищество. Полное или на вере? Она не совсем разбирается в коммерческих выражениях. Конечно, вера в людей ей всегда много вредила и будет, вероятно, вредить еще больше. Если б он только знал, что с ней было! Но это она расскажет когда-нибудь. Вообще, говорить придется очень много и она не знает, откуда ей начать, такое количество разных обстоятельств надо выяснить. Да, относительно веры в людей: его приятель, эта жирная свинья Марто (о таком приятельстве стиховед узнал впервые и с большим изумлением, он искренно не выносил гравера и пользовался взаимностью) оказался последним мерзавцем. Занятое не отдавал, это не важно, но потом всем рассказывал, что она у него занимает без отдачи, чуть ли не воровала и это при ней же, в глаза. Да, конечно, перемена не без причины. Он все хотел устроить ее к одному и еще к другому господину на содержание. Собственно говоря, было время, когда она и сама его об этом просила, но потом ей это почему-то расхотелось. Тогда негодяй решил, очевидно из жадности, чтобы зря товару не пропадать, самому уместиться на пустое сердце. Были острые эпизоды. Да… довольно примитивно. Ничего: она умеет отказывать. Только зло берет, когда подумаешь. К тому же и несколько тетрадей у него осталось. Зачем? Теперь не нужны, но потом могут понадобиться. Ведь, не век же ей шансонетки писать. Это делается для возможности настоящей работы. Неужели он не понимает? Вот еще: она хотела знать его мнение — может ли какой-нибудь человек, сам не испытывая чувства, заставить гипнозом другого это чувство к себе… переживать? Это ей очень, очень важно. Правда? К сожалению, он ошибается: все говорит и, увы, достаточно убедительно за то, что это действительно так. Она даже сама пошла к нему и спросила, зачем он это делает? Он ответил, чтоб она себя не мучила, а, главное, не пила сырой воды. Так вот и сказал. Она не понимает. Один день ей кажется, что ему пятьдесят лет, другой, что ему только двадцать. Совершенно необычайное нечто. Но теперь эта душевная чума прошла. Ничего. Хуже бывало. Она, собственно, пришла свести счеты. Сколько она ему должна? Не надо протестовать, а надо вспомнить. Она не записывала, полагаясь на его аккуратность, и будет огорчена, если он не даст ей точную справку. Он ставит ее в совершенно невозможное положение. Возмущаться нечем, так как она говорила без всякого умысла. О Марто? Да нет же, ничего она не думает, 242 но не хочет иметь от него неприятностей, именно и больше ничего. Так он говорит правду? Когда он заведет? Не адрес… телефон… Звоните, хотя и редко дома. Разве утром, хотя не всегда и ночую. Квартира дохлая и у знакомых иногда остаюсь, если поздно. День то у меня тоже не очень рано начинается. Но она помешала его работе. Боже мой, какая ученость. Зачем это? Но если помогает… только кому? Впрочем, ему, конечно, и книги в руки. Он ей очень, очень нужен и именно теперь. А то бы она, конечно, не пришла. Впрочем, она объяснит все это. Только не сейчас, потому что он, верно, и так утомлен, а ей надо бежать. Всего хорошего. Значит, он позвонит?

На фоне дверной дырки не было ни шляпы, ни светлых волос, ни фиалок. Тишина прокармливалась только ровной работой выключенных часовых механизмов и мыслями, прорывавшимися в сознании Флавий Николаевича. Они бежали короткими, но компактными, тяжелыми поездами и тащил их какой-то здоровенный паровик, походкой напоминавший человека, поспевающего к третьему звонку, имея в каждой руке по чайнику с кипятком. Зрелище это редкостью почитаться не могло, но созерцатель обрывал его усилием воли, так, вагоне на девятом, усердно уговаривая самого себя, что цепь представлений сама укрывается⁴⁹⁴. Дело заключалось в решении вопроса о том, почему у него, Болтарзина, сосет под ложечкой и какой у него же гвоздь в голове? Флавий Николаевич решил решить и при том весьма решительно, что происходит от недостаточности производимых исследований и неутолимого искания истины. Получив же письмо от Корневой, он радостно изменил ход суждений, что и оказалось, что сосало под ложечкой от неудовлетворенной любви, а гвоздь в голове было желание эту самую женщину, которой он не был кратным, окончательно взять и забыть. И теперь, как только Флавий Николаевич подумал это, длинные колонны цифр двинулись с мест, занимаемых в графиках, полезли обозами вверх и налево под гальтель⁴⁹⁵ к пауку медленно, а потом скорее, цилиндры копченые и некопченые сами собой включались, вращаясь с математичной точностью часовых механизмов, выверенных, проверенных пантентованных; небо пробило потолок, вспучившийся образом желтого звукоприемника, лампы мгновенно отождествились с хозяином сих мест и потухли — ученый стиховед спал безмятежно, прижимаясь кончиком носа к полосе закопченной бумаги, ничуть его не беспокоившей. Мало-помалу дыханье усыпленного искателя становилось все глубже, все полней, пока не перешло в сап, а потом и в храп. Носовой аппарат героя довольно отчетливо произносил слова, не имевшие видимой связи ни с материальной, ни с визионарной деятельностью среды, однако, точность транскрипции не подлежит никакому обсуждению. А слова то были такие: вре-шь, не уйдеш-шь, не уйдеш-шь и. т. д., пока Флавий Николаевич не 243 увидел себя лично на самой оконечности желтой воронки, откуда небо подмигивало круглым зеркальцем микроскопа, не возмутился подобным беспорядком и не вернулся к бодрствованию от незакономерных сновидений, Стоит ли еще останавливаться на подробностях? Перечислять количества удивленья сновидца, мыла, отмывавшего его нюхательное приспособление и ярости о погибшей криптограмме? По-моему, не стоит: даром вы, читатель, время потратите и потом будете мне же пенять, как пенял другому лицу Болтарзин, история которого с данного момента завелась с упругостью пружины часового механизма.

Он почти ежедневно рвал письма М. К., ежедневно бросал утром безмолвную от нее трубку телефона и висел на зеленом шнурке этой машины к вечеру, по воле кривого сигнала композиторши. Они встречались, согласно обычаев и нравов этой женщины, или на улице или в кафе и нейтральность почвы, в связи со столь раздражавшим Болтарзина дребезжаньем возрожденной мостовой, доставляла писателю все больше неприятностей. Старая, парижская задушевность, на которую Флавием Николаевичем возлагались, однако, довольно тихие и мягкие надежды, тем не менее, не появлялись на свет истинный и нашему знакомому это обстоятельство казалось огорчительным. Огорчительность имела свойство обнаруживаться при прощании и разлетаться при встречах, о которой он, идя в указанное место, твердо решал сделать ее последней, однако же, помянутая огорчительность принадлежа к числу прямокрылых, именуемых в точной науке мухами (musca) и привыкла возвращаться на покинутое место. Так что с досвиданием у Болтарзина оказывалось не только новое огорчение, но и все бывшие. Эта прибыль, по свойственной человеческому роду вообще и мужской его разновидности в частности (читательницы, читательницы мои, внимание, глубокоуважаемые) неблагодарности ничуть не ценилась кавалером Корневой, а, напротив, привела его к очень нехорошему поступку. Хотя, — кто поставил нас судьями над чужими поступками? По каким уложеньям должны мы выносить наши приговоры над потемками чужой мысли и закон, признаваемый сегодня самим действующим, не станет ли для него сомнительным изречением мировой глупости через два месяца? Как видите, я щедр на время и никто, в сущности, не имеет права меня упрекать.

Но Флавий Николаевич огорчался совсем не так рассуждением о бренности осудительных критериев: возраст, в который он вступал, ласково понуждал своего обладателя к подведению итогов целому периоду деятельности и стихометрист чувствовал себя обокраденным — так полагается это ощущать всякой сознательной и осознанной личности. В сущности, он ничего не приобрел, все его поступки были бескорыстны, то есть совершались им для собственного удовольствия, жаловаться было положительно 244 не на кого, требовать возмещения не откуда, приход равнялся расходу, а прибыль нулю.

Флавий Болтарзин твердо решил впредь жить только для себя: довольно мол для других пожил и совершил таким мысленным намерением крупнейшую ошибку, так как самопожертвование, происходя непосредственно от слова «сам», обозначает, главным образом, жертву самому себе. Но самое скверное было не в ошибке, а в том, что ошибавшийся лучше нас с вами видел свою логическую погрешность, но не хотел ее произнести, в том, что он хотел впредь любить легко, счастливо и безболезненно, что для этого он не хотел искать (это совершенно правильно) никого и будет счастлив с М. К. (это было уже легкомыслие), для чего атакует ее при первой возможности и да будет любовь. Он действительно был полон ею, любовью, несчастный, но направление роста этого деревца лежит в первом развитии его корня и о, всепрекраснейшие мои друзья, вы все являете образец постоянства: вы любите одной любовью одну и ту же женщину, выбирая ее из поступков и жестов бесчисленных ваших любовниц, как неизменными глазами видите один и тот же зеленый цвет. Любовь, как и зрение, считают чувством, но она слагается из традиционных пяти лучей пентаграммы и если каждый ее лепесток изменяется со временем и организмом, то взаимоотношения их куда устойчивей и человек верен своей любви, как собственной своей левой ноздре. Так что постоянством, действительно, стыдно хвалиться.

Но это говорю я для вас, читательница моя прилежная и заслуженная, а Болтарзин не тем был занят. Он просто хотел быть счастливым в любви, то есть обладать намеченной женщиной, следуя в своем желании обычному словоупотреблению русского языка. Здесь кстати было бы вспомнить о сравнительном языковедении, Максе Мюллере⁴⁹⁶ и религиозных воззрений якутов, не сделаю этого, однако, опасаясь сообщать слишком известные вещи, хотя материя это и не сухая.

Глава II
Семь мертвых гробов

Счастья любви Болтарзин решил достигнуть самым безжалостным образом, происходило это где-то в переулках, между Арбатом и Пречистенкой, был снова полный конец апреля, было тепло, зелень праздновала уже несколько дней день своего рождения, но покрытое небо давало дождь и обещало майские снега. Тротуар тоже отличался неровностью характера или пульса влюбленного и то заливался водой, то суживался, то убедительно исчезал, обращаясь в деревянные мостки, по которым двум человекам 245 пройти было так же невозможно, как поделить теоретически одну и ту же даму. Ясно, что разговор подвергался достаточно твердой обработки именно с его стороны. Говорила то, собственно говоря, милая приятельница, а Флавиус, уважаемый, больше упражнялся в междометиях с закрытым ртом, терпеливо ожидая паузы, как замены дирижерского мания ко вступлению в симфонию; но ввиду важности сольной партии, предстоявшей к исполнению, необходимой экономии экспрессии и томительности такого рода ожидания, победитель парагвайских федералистов, не считаясь с высоким интересом дамственной декламации, занимался вольной игрой мысли, подобно герцогу Орлеанскому, во время стояния⁴⁹⁷ у Английского пятого Гарри⁴⁹⁸, автора милой рондели, утверждавшей звание высшего счастья за помянутой игрой. Из этого можно вывести заключение и мораль, что неволя розовых не легче рабства железных цепей. Единственным недостатком этого вывода будет перерыв цепи исторического повествования, но ведь мораль всегда была и осталась форм мажор⁴⁹⁹, значит, прощенье возможно, тем более, что милость есть, будет и была вечным украшением какого угодно судилища.

— Сюда приезжает на днях один мой знакомый, который недель пять тому назад звонил мне из Владимира и звал смотреть соборы, пока есть еще снег, но я не поехала, потому что была очень пассивна, такое состояние. Должна сказать, что я когда-то жаловалась на Париж, но в этом отношении Москва что то невообразимое, где все люди занимаются передаваньем сплетен, потому что они интриганы.

— Золотили ли эллины волюты ионической капители? Говорят, он похож на локон, но вероятнее всего, он воспоминанье о какой-нибудь тамошней бересте, да еще осмоленной, чтоб не загнивал торец, карниз карнизом, а ведь дождь то косой. И ветер. Да, золотой локон на белом это дело… дело. Поднялся и рассыпался… Поцеловать? Проклятый гвоздь! Какой мерзавец строит такие мостки? Подъезда еще не хватало! Будет мне, как той капители.

Действительность оправдала его опасения, потому что композиторша поместилась в глубину, предоставя кавалеру наблюдать параллелизм серых вязальных спиц, усердно и совершенно бессмысленно втыкаемых, по распоряжению свыше, в мостовую: занятие очевидно исключительно праздное, так как любая спица, дойдя до булыжника, ломалась и расплющивалась, которая немедленно высовывала небу кончик языка и пускала пузыри, как любой государственный деятель в крайней молодости или ветреная Геба (ее покровительница), слушая в вечный раз повествование законного супруга о яблоках Гесперид, Эврисфее в бочке и прочих двенадцати подвигах⁵⁰⁰.

— Конечно, во всем виновата Бутс и это от нее идет. Спрашивается 246 только, за что? И, главное, она бы сама не поверила, потому что наружность обманчива, как известно. То есть представить себе нельзя, какие она ей говорит в глаза. А что же за глаза? Один господин, очень милый и всегда говорит правду, передавал, что та жаловалась: мол, ничего не могу с ней сделать — такое ей говорю, что уж дальше, кажется, некуда, а она хоть бы что: пустит в лицо дым и пошла. Я слушаю, а у меня по щекам слезы… Смотрите, что это кругом нас? что это?

Правда последних слов состояла в переулочном сквозняке, завертевшем велосипедные спицы дождя вокруг собеседников, плюнувшем на сине-белый фонарь подворотни и побежавшем деловито сводить счеты с почтовым ящиком. Вероятно, его привлекал закон дополнительных цветов, впрочем, этим никто не интересовался, у каждого были свои дела, потому что невероятные эгоисты. Дождь всхлипнул и впал в истерику.

— Это копья готической миниатюры. Лес сабельных ударов. Верно, такой виделась вся отскаканная жизнь Мстиславу Удалому⁵⁰¹, когда он сидел в Новгородской избе, перед своим последним боем. Обстановка мало изменилась с тех пор, только в окне был бычий пузырь вместо стекла и отсутствовал самовар. Тем удобнее за столом. Положенье отличалось неопределенностью и не беспокоило; в памяти солнце плескалось по мрамору Киевских дворцов, вспыхивало кострами на его куполах и самоцветными камнями переливалось в Млечном Пути мозаик. Служба, кири элейсон, Христос анести⁵⁰², греческая речь на улицах, петушиная шея и маслины вместо глаз у любопытствующего схоласта, приехавшего на Борисфен, проверять Геродота и цитирующего Пиндара, к великому поученью местного певца с красным рубцом от уха до уха. «За изящество духа», говорил Аристофан⁵⁰³. Что ж — ему не сделают упрека в его недостатке: от Торжка до Калки, от Судомира и Лаборецкой межи до этого захолустья оно им сохранено с чистотой зубного спиранта варяжской песни⁵⁰⁴ и отчетливости приказа коннице. Это так же верно, как тот клинок, что рассечет завтра его шишак. Для того, чтобы знать будущее, не стоит быть богом Одином и беседовать с головой Мимира⁵⁰⁵ — достаточно вспомнить любой, из бесчисленной заросли своих сияющих взмахов. Мухомора в лесу выросло довольно, его уже, вероятно, успели натолочь в воде, так что все дело только на своих не наехать, завтра, в злую среду, за которой не взойти четвергу. — Хляби тем временем закрылись и было душно под паническим беглым небом. Корнева набралась воздуха и решительно продолжала.

— Так что это мне совершенно нужно и вы мне очень поможете, потому что тогда ее интриги пропадут, как прошлогодний снег. Она уверяет, что я ей оборвала платье, но дело в том, что мне вредит ее дядя, который, потому что она живет с Николаем Борисовичем, а с женой этого путается Пип, который мне много простить не может, хотя пустяков. Вы знаете, в 247 Париже она бросилась на несчастного лифтенка и заставила его расстегнуть себе все платье, за завтраком требовала от равалэ⁵⁰⁶ снять штаны. Тот, хоть и пьяный до рвоты, не соглашался. Так что мне совершенно нужно. Этот человек меня очень поддержал в двух номерах и я думаю его еще использовать. Пожалуйста. — Я все-таки хотел бы знать… — Ничего ему не нужно знать. Просто хочет написать предисловие к той метрике или как там: одним словом, к Скраму. Он согласен даже, чтобы все примечанья оставались Флавия Николаевича, но на предисловии определенно уперся. Надо сейчас ему сказать, он уже второй раз звонит. Еще рассердится. — Книга не нуждается в предисловии. — Тем проще дело — Гумнюк ничего не понимает. — Это не важно. — Смотря для кого. — Не для нее, во всяком случае. — На что он ей? Ведь, он глуп, как сорок свиней, связанных хвостами и повернутых на восток. — Он пользуется большим влиянием. — Где? — В «Листке». — Ть-фу! — Какое ему дело, наконец, если это нужно для ее спокойствия? — Он — душеприказчик Скрама и не может выбрасывать жизненное дело мертвого друга в помойку, если уж она не думает о его, лично, добром имени. — Да ведь Гумнюк мне ничто, пусть он совсем провалится, наконец. Что это? — А то… — Флавий Николаевич в свою очередь распустил жабры и набрал воздуха. В небе мелькнули гетры полковника Дарио и зацепились за пуп декадентской крыши, сменившись барабаном свободы; ни один берсекр, отравленный мускарином⁵⁰⁷, не бросался яростней в опасность: — то, что я вас люблю? — Самое удивительное: ни один дом не упал, но два кобеля в конец испакостили угол забора, на началах соревнования и свободной конкуренции. Композиторша говорила тоном маленькой девочки после разрушения сложного здания из кубиков. — Так вот вы какой! А я верила. Не могу я этого, поймите меня.

— Почему? — Но если нет, нет этого? Неужели вы хотите, чтоб я вам лгала? Чтоб я вас обманывала? — Да, хочу!

Она круто двинулась в сторону забора, но пройти сквозь него не сумела, в силу известного физического закона. Болтарзин заметил, что милая, не хромая, перемещалась не по-людски, все платье, до перьев шляпы, внезапно повисло, как на чужом манекене; лицо было очень бледно, глаза прятались и кончик носа шевелился, как пятачок тапира.

— Зачем? Не могу. — Ах, вы могли для достаточного числа других: не говорите мне этого и не вам спрашивать. Мне не нужно вашей правды как мне не нужно вашей любви. Годы я был возле вас: я не покидал вас ни в минуты страха, ни в часы отчаянья, ни в месяцы скуки. Я мирил вас с мужем и слушал акафисты любовникам, и снимал трубку с телефона и сочинял за вас телеграммы, от лживости которых краснел аппарат Уитсона. Да разве вы не видите, что я люблю за двух и верю только себе? Мои губы сами складываются в ваше имя, поцелуйте его, если вы себя 248 любите. Но, если хотите, я буду молчать, говорите о чем угодно, только не говорите мне, что вы меня не любите. Я заслужил право на ложь и оно мне дороже права на правду. — Пафос Болтарзина возрастал обратно пропорционально квадрату расстояния до того дома, куда направлялась музыкантша на обед, участником которого путешественник не был.

У решетки она протянула Флавию Николаевичу руку, посмотрела на него когда-то очень яркими глазами и сказала срывающимся голосом, что завтра они встретятся там-то. Стиховед машинально готов был спросить дорогу и поезд, куда взять ей билет на завтра, но успел вспомнить, что на этот раз бежать будут от него, что сейчас он осуществляет право на ложь и что, хотя это не тот обман, какого он просил, но, тем не менее, ведь, достаточно… дверь закрылась, а небо золотилось всем солнцем апреля. Видел ли его Болтарзин? В этом, то есть в обратном, могли не сомневаться встречные знакомые, не получавшие ответных поклонов с улыбкой; деловито и сдержанно, как дантист перед бормашиной, шел человек в сторону Кремля. С той же точностью и прямоугольностью движений он опустил в кружку темных сеней просимую подвязанным пономарем монету и протопал все ступени Ивана Великого. Высота этой кегли, конечно, понятие относительное, но я хотел бы посмотреть на понятие другого свойства; пока, должен сознаться, не приходилось встречать паноптикума, где бы такое, действительно, показывали: церкви и соборы не в счет, так как Москва слезам не верит. Впрочем, она верит размерам своей колокольни, а во время путешествия Лаплатского фортификатора⁵⁰⁸ особенно верила, мысленно сравнив ее с Монбланом, не без ущерба для славы сего последнего и репутации альпинистов. Жалкие маниаки, скажем теперь: дыбиться по токучей горе⁵⁰⁹, ковыряться киркой в породе, колоть лед топором и страдать инсоляцией глазного нерва для того, чтобы увидеть небольшой горизонт однообразных камней, посыпанных снегом и радоваться готтентотски бедной мелодии коровьей свистельки! Единственное утешение — возможность расхвастаться четырьмя тысячами метров достигнутой высоты в корне подрезано милыми, стально-матерчатыми птицами, дающими втрое большее превышение без всякой возни и хлопот для туриста эмпиреев. Но и только. Потому что радость высот есть собственно восторг большему кругозору, непрерывной перспективе, и некоторому значительному количеству явлений, воспринимаемых, как и целое, вопреки привычке видеть их в одиночку — значит, дорогие мои спутники по кривым, по подметенным дорожкам повествования, значит, милые мои туристы, значит, вы очень мало потеряли от того, что не были на двенадцать тысяч метров над земной поверхностью, зане оттуда ровно ничего не видно: с этих страниц вам дается гораздо больше, чем с Женевской обсерватории, гулкого аэроплана или даже колокольни Ивана Великого. Но Флавий 249 Николаевич Болтарзин был несчастнее вас — он не мог читать этой высоко-поучительной летописи и, ручаюсь головой, несомненно, рыдал бы о том слезами, пролитыми в детстве, при мысли, что он не состоял шафером на свадьбе своей матери. Не ко всем благосклонно сочетание времени и памяти, называемое в просторечии судьбой; однако, печаль такого рода нападает на человека в случаях исключительной неосведомленности в подробностях ее строения, а Болтарзину некогда было этим заниматься, подходящего комментатора, к счастью для обоих, под руку не подвертывалось и друг многострадальной Зины Ленц не чувствовал тяжести раззолотившейся шапки детища Бориса Годунова⁵¹⁰. Напротив, чернолатый⁵¹¹ шлем, сквозь забрало которого он выглядывал, казался ему самым удачным головным убором, а высота шестидесяти пяти сажен ни с чем несравнимой (так как он ее ни с чем не сравнивал).

Минуты капали сначала криками ласточек, потом замечательно чистым булыжником в плане площади, потом дребезжанием множества извозчиков, чьи колеса, может быть, не раз обагрились кровью истребленных пешеходов, и потом заварилась каша и Москва, как Флавий Николаевич на любовь, или как отряд скандинавов, нализавшихся мухоморной настойки (что, по данным современной токсикологии, лишает человека всякого сознания опасности, приводя его дополнительно в состояние крайней разъяренности и необычайного остервенения). Москва двинулась на своего занесшегося потребителя. Сначала пошевелились трубы самых высоких домов и погнули в сторону лыжника свои черные телескопы, крыши, выкрашенные ярью-медянкой, втянули бока и нацелили прыжок, железная дрожь пробежала от переулка по переулку и четыре фаллических обелиска завода Келлера⁵¹² осторожно подвинулись на левый берег Москвы-реки. Самый конспиративный толчок прокатился по чащам бульваров, Александровского сада, палисадников Садовой, липовым струнам Поварской, стриженным тополям Новой Басманной и всей невесть откуда полезшей листве. Все это болталось над асфальтом, размахивая верхушками, и ринулось звездой, кто на Петровский парк, кто в Сокольники, кто в Разумовское, кто об Нескучный сад. Потом это как будто оборвалось, и только трамваи искрили невидимыми культяпками, с воем и скрежетом усмиряя и протыкая волнующие лиственные страсти. Круговое движенье этих прытких зверей не осталось без влияния на ход событий: первыми запротестовали Красные Ворота. Бароковый⁵¹³ темперамент свернул их крышку, золотой гений вывернул трубу и глубокий котлован площади услыхал сигнал в одному ему доступной тональности. Церковь Никиты-Мученика⁵¹⁴ бросила в Болтарзина своим циферблатом, но не докинула и он влип к колокольне Никитского Монастыря⁵¹⁵, только что превратившей свой крест в арбалет и накаливший золотую стрелу апрельского луча в сторону 250 соглядатая. То было стартом: все золото, вся синька и сурик, смирно лежавшие на сорока сороках, съежились, качнули и брызнули хороводом расцветающей неожиданности. Они били в колокола, перекидывались солнечным зайчиком и шатали шапками на предмет закиданья несчастного наблюдателя. Весна нахлестывала их куцым кнутом коллективного Ваньки, фыркала им в лицо чистым ветром и заставляла чихать белой пуховкой своих облачных горностаев. Всеобщая ярость достигала крайних пределов: шпили, кресты, громоотводы, дефлекторы⁵¹⁶ и трубные колпаки — все были направлены в грудь Флавия Николаевича: в ней перекрещивались бесчисленные траектории, она пронизывалась неисчислимыми выстрелами света и ребра ее оказались лесами дома Титовых по Калашному переулку⁵¹⁷. Напряжение росло: многие не выдержали — Китай Город поднялся белый, белый, как прибой в Биаррице, напружился, надулся, повернулся два раза, увлекая Ряды, и треснул, как новый холодный стакан с кипятком, засыпая собой все окрестное стекло, долго швырявшее в небо его исторические обломки. Зато Кремль получил большую свободу действий. Медленно и важно, как по чину положено, как медведь вокруг козы или грузовик перед земским мостом, заерзал, споткнулся, клюнул и пошел в круговую, дрыгая зеленой Кутафьей, орлеными Спасскими, розовой Собакиной и облезлыми Троицкими бастеями⁵¹⁸, в то время, как почерневшие, но с золотыми отливами, маковки пыжились наподобие пузырного замка из-под соломки мальчика, отчаявшегося в искусстве пускать радужный шарик свободного полета. Болтарзин утратил всякое хладнокровие: все лезло и перло на него: рев и громозд стояли невыносимые; он делал тщательные, но тщетные усилия отбояриться от наседающего кирпича, слишком хорошо ощущая последнюю минуту личного самоусовершенствования. Тогда, сквозь вой и язык, сохраняя полное самообладание, но с убедительной мрачностью латыша, мечтающего о своей возлюбленной, держа свою вышку на перевес, снялась с места шарлаховая Сухарева Башня⁵¹⁹. В три счета она оказалась под самым подбородком покорного судьбе унитаря и с отчетливым шуршаньем ударила его по переносью, забодала куколем, затоптала ступами арок и вымыла мокрое место водой, Мытищенского происхождения⁵²⁰. Но злое дело имело последствия: реакция наступила мгновенно, окровавленный зверь отшатнулся в свою берлогу, где до сих пор служит центром спекуляции и снежной повинности; приспешники его сунулись, куда попало, натыкаясь друг на друга и, меньше, чем в полсекунды, все были съедены и бежали.

Флавий Николаевич с кротостью смотрел на дымившиеся остатки побоища: мокрая радуга раскинулась рукавами по голому небу и плясала, взмахивая бледную родственницу, разгоравшуюся рядом и немножко пониже. Небеса были наново выстроганы и разглажены утюгом, поставленным 251 на осколках Болтарзинского сердца, и ученый подумал об этом не без гордости, но только на миг. Слишком мягко путалась синяя речка; двигались за городом, не пыля, солдаты, а над Шелепихой стояла большая, знакомая, серая туча, выпускавшая длинную, кривую мочалу. Длинный поезд торопливо уменьшался вдоль серебряной шоколадины, теряя судорожный песцовый хвост, округло оттененный необъяснимой копотью. Флавию Николаевичу подумалось, что в этом пресмыкающемся сидит, пожалуй, Корнева с подругой, обреченной выслушивать жалостную повесть о бессердечном человеке, обманувшем веру с надеждой, но никакого огорчения от этого не испытал. Мысль сменялась новой мыслью, мягко и легко, как первая радуга последующей и все кругом золотилось возраставшей прозрачностью воздуха. Самое страшное было позади, потому что Сухарева Башня разбила все запоры и загородки, все естественные и искусственные препятствия, ограждавшие Болтарзина от неизбежного признанья неизменной истины. Чутким облачком скользнул по созданью вопрос: почему же именно ему не хотела лгать особа, не имевшая привычки стесняться с другими? Но, оно, должно быть, сконфузилось своей наивности и зарозовело по Калужскому направлению, где автоматический автомобиль напугал встреченную лошадь, дернувшую, засбоившую, нашедшую рысь и художественно бросавшую ногами по влажной поверхности сиреневого шоссе.

Исследователь не поразился собственным равнодушием: он покорился и поплелся на мостовую, но в это время весь побежденный блеск взвился под зеленое небо, снизился на обрезки радуги и поразительницу зарю, свился, завился, выразился в пронзительный звон зыбкого стеклянного колпака, неизбежно проглотившего Флавия Николаевича Болтарзина, со всем, в нем заключенными. Подобно перьям тех белых птиц, чьи хвосты распускаются на оконных стеклах в морозные дни, заигрывая бесконечными фасетами, размножая все тот же неизменно заиндевелый луч, все грани ошеломленного покрытья зеленели вырезом однообразного зигзага: Зина, Зина. Он любил только ее, легкомысленную лыжницу, ласковую лакомку, ловкую Ленц. Не оставалось больше тыловых линий для отступления и жалкий Флавий признавал это без всякого прискорбия и — надо уже все сказать — даже с некоторою признательностью, неизвестно к кому обращенной. Что ему, что ему не хотели лгать по причине любви к нему, — он действительно любил двоих и преимущество заключалось в неизменной преданности партнера, с которого, правда, были взятки гладки, но чья нетребовательность превышала пределы неописуемого. Только так ли? Парагвайский партизан на минуту поверил сладкой недействительности, но вы, дорогой читатель, не повторите, надеюсь, того, что я здесь откровенно назову ошибкой нашего доброго знакомого? А вы, милая читательница, чьи блестящие глаза утомляются типографским несовершенством 252 настоящего рассказа (ах, сколько разноцветных женских глаз устремлено сейчас на ухабистые валики неуклюжих ундервудов), но подозреваете, очевидно, меня в подкопе под ваше обаянье, не обвиняйте меня в рекламировании заранее безответной привязанности, удобства и портативности любви к мертвой. Нет ничего требовательнее этой породы людей и если кто из читателей думает тайно, что со смертью его любимой его положение облегчится — знайте, что вы ошибаетесь. Поэтому, любовники, берегите своих милых: мужья, заботьтесь о здоровье своих жен (размножайтесь умеренно) и старайтесь не попадать в них теми тяжелыми предметами, которые вы… Но небо совсем потемнело, от радуги не осталось и клочка воспоминаний и семь ее цветов заменились семизвездием. Ассиро-Вавилонского происхождения⁵²¹.

Ученого Болтарзина долго занимала плодотворная мысль — к хвосту какой собаки привязана эта кастрюля и почему не пищит несчастное животное? Он утешился мысль, что святая церковь об этом умалчивает, что репертуар Одиссеевских сирен покрыт мраком неизвестности и современные филологи не удачнее императора Клавдия в определении имени Ахиллеса на острове Схерии⁵²². А в Александровском саду вечер подровнял все оттенки зелени и бесконечную негу новорожденной лиственницы можно было угадать только потому, как влюбленное ухо слышало прощальный поцелуй хвоинки, отлипающей от своей подруги по мягкой метелке. — Тихо пробирался спать последний трамвай, а голубые ананасы электричества холодели от безделья, так как освещать им было некого, кроме звонких шагов длинного господина в котелке, черном пальто и при желтой тросточке, сунутой в карман и торчавшей наподобие хвоста той кошки, что претендовала на Большую Медведицу, счастливо избегнув жестянки от Ревельской кильки.

Тем не менее, хотя безобразие Храма Спасителя было для Флавия Николаевича вещью доказанной, он не мог остаться спокойным перед красотой этого памятника. Розово-золотистые лучи фонарей пронизывали и плавили каменный блок, строили мельничные крылья среди лабиринта пяти глав и закладывали световую трансмиссию далеко за ночь, а большая луковица окончательно оторвалась, пропала и парила над страстным мрамором только золотым ореолом своей пучины, скользившим вверх и вниз прихотью угольного регулятора. Все душевные силы Болтарзина натянулись и загудели, как телефонные проволоки под инеем: он чувствовал себя способным на могучие подвиги: он наступил на хвост спящего дракона, зверь взвизгнул и бросился в свежевырытую клумбу; спугнул папиросой какую-то нерешительную пару, а в переулке расшиб двух котов, надувшихся до степени привязанного аэростата. Они уже не прыгали, не шевелились, но сидели друг против друга и ненавидели взаимно и бескорыстно, 253 так как предмет вражды давно убежала с кавалером, сердце которого не знало ненависти, а высоко задранная конечность говорила о святой чистоте его намерений. За то грязным к слюнявым был свет (электрическая лампочка, наверное, коптила украдкой, когда на нее никто не смотрел) почтового отделения, где пришлось долго ждать гнусного огрызка бумаги, свидетеля телеграммы, поданной в коммуну д’Анж, картона Во, Ленц. В ней, кроме приведенного адреса, читалось: имелись ли бледные спириллы в лаборатории тогда то точка очень важно точка. Квитанция была брошена упорно вернувшимся на стенд ненависти котам и Флавий Николаевич, полный любви и сторожкого счастья, брызгавшего поверх крыш и часов Омега, поехал…

— Но, мадам, разве вы не знаете, что любовь, подобно фонтану, достигает не неба, а только своей собственной высоты, после чего падает в резервуар, приспособленный для пусканья по нему детских корабликов, построенных из бумаги и других подручных материалов? Потому не завидуйте ей, а пожалейте бедную Зину Ленц, которую, как следует, любил только один человек, да и тот догадался об этом только тогда, когда она стала пустышкой. Потому что, имейте это в виду, мадам, когда вы умрете, от вас ничего не останется и самая пламенная любовь никак не изменит вашего отсутствия всякого положения, вернувшись неразменным рублем к поклоннику. И, пока вы прекрасны (слушайте, слушайте!) спешите накрыть своими губами те губы, которые тянутся к вам, раньше, чем они произнесли слово, которое вы знаете, вы успеете его услышать потом много раз; Флавий Николаевич правду говорил: на чужих губах вы всегда целуете собственное имя и себя ли вам пугаться? Да посмотритесь сей час в зеркало, наконец, доставьте себе это легкое удовольствие и вы согласитесь со мной, в том даже случае, если к вам протянутся много ртов — ведь, вы так, сразу, не скажете, какой настоящий. Не забудьте, что догадки и умозрения осуждены наукой, как метод исследования, что единственным правильным путем познания признан опыт, а потому…

Но ведь вы и сами давно все знаете, я вижу по вашим глазам, что вы умнее бедной Зины Ленц и говорю это только под гнетом сознанья той ответственности, которую принимает на себя всякий писатель, работающий над рассказом о такой опасной и необыкновенной вещи, как любовь; к тому же я хочу сделать эту книгу полезной и назидательной для молодых девушек, чья неопытность может грозить большими неприятностями их уважаемым. Я прошу им кланяться и благодарить.

254 Глава III
Закон и вера

РУА — ЭЛОИМ — АУР! Из этого следует, что свет есть обратное дыхание богов (богов, потому что бог — Элои) и ночь есть именно это самое дыханье. Вывод этот, хотя, быть может, и преждевременный, тем не менее значительно устарел, так как уже на третий день творения светила тверди небесной разрушили торжество тьмы и ночи. С тех пор дни и ночи различествуют только типами освещения, так что и Руа в большей или меньшей размеренности, можно предположить наличным в любой части итальянского циферблата, имеющего, как известно 24 деления. К первоизданным светилам тверди современная техника присочинила достаточное количество самодельщины, которая, занимая менее высокие посты, надо сознаться, успешно конкурирует с центром в сфере просветительной деятельности. Без провинциальности дело, понятно, не обходится, но ведь они простительны, особенно ввиду благой цели, преследуемой всеми этими дуговыми, нернстовыми, вольфрамовыми и другими лампами. Пусть образуют туманности, созвездия и звездные кучи, если им это доставляет удовольствие, не будем излишне насмешливым, не будем придирчивы, но постараемся воспользоваться чужой наивностью для своих намерений. Что и говорить, дело гадкое, прямо сказать, рвань дело, но наивность… о, бесценные мышиные жеребчики всех стран, не вы ли спекулируете на этом чужом свойстве со времени сложения мира, а на вас не очень сердятся потерпевшие. Дальше больше, сердятся именно не потерпевшие, по вине нашей, как бы это сказать не щепетильности (нет), не доброжелатели (о, нет!), но… одним словом, мы понимаемым друг друга, авгуры улыбки наивных девушек, надевающих красные шляпы на рыжие волосы и голубые на каштановые. Бедные, милые: может быть, среди них тщится моя дорогая читательница? Может быть, она (в ее возрасте этого, к сожаленью, не делают) из-за моей истории опоздает на свидание в дождливый день, под часами, желая узнать, чем кончится и на ком женится Флавий Николаевич Болтарзин? Добрая девушка, я хочу приносить пользу. Я надеюсь рассказать вам что-нибудь нежное и приятное, что-нибудь чистое, как ваши слова, когда вы говорите со старой родственницей или свет бесчисленных ламп того кафешантана, в котором заседает носитель вышеприведенного имя-отчества.

Привел ли его туда заведомо безнадежный расчет повидать Корневу, для проверки собственной неуязвимости (это, бывает, нехорошее занятие, никому не советую), или сами ноги занесли по привычке, а то, может быть, сказал по рассеянности вознице этот адрес, благо, язык на него по 255 вечерам наладился, а тот и рад, подкатил на чай, но факт остается фактом и Фюссенский Гверильясс⁵²³ мирно купался в предвечном свете перед очень белой скатертью и не менее сияющим научным прибором, в котором опытные люди умели узнавать кофейник. Профессиональные румыны, закосневшие в своих намерениях, настойчиво перепиливали кишки покойного барана, скрипки их саморазлагались по всем правилам, установленным Пабло Пикассо, а собачьи глаза перекатывались, как стеклянные их заместители в корзине выставки хирургического магазина. Нечто хирургически точное было и в многосложном кофейнике, предмете стойкого созерцания его собеседника, чья мрачность не поддавалась учету, в попытке сравняться плотностью с кофейной гущей. Не знаю только, могла ли она служить предметом гаданья, но что никелированная машина у одинокого мужчины служила сигналом, одинокому йогу не мешало бы знать. Ему скоро это напомнил фрачник, заявивший, что госпожа N просит подарить цветок. Болтарзин, досадуя на прерванное занятие, вынул цветную бумагу и протянул ее косой девице, державшей стеклянную дудку, с обмызганными тряпками на проволоке, и просит отнести «цветок» просительнице, продолжая фиксировать блистательную сферу фетиша. В это место приходили, как говорят забыться, почему, естественно были приняты все надлежащие меры к тому, чтобы поддержать в семейных точную память о дорогих сердцу предметах, как-то о вытягиваньи души и без пилы пиленья и прочем. Эта затея не менее естественно достигала результатов обратных заданью, но добрые намерения были спасены и вели своего путника туда, куда им положено мостить дорогу.

Вот уже появилась длинная полоса, белая на белом снегу, довольно быстро… слишком быстро для Болтарзина обнаруживая свое тожество со складкой скатерти и бархатом манишки лакея, любезно передавшего, что госпожа N очень благодарит за цветок, что программа кончилась и она хотела бы разделить компанию «с вами». Флавий Николаевич возымел немедленно злостный умысел перелить в эту любительницу продольной формы все содержимое хирургического снаряда, почему пригласил данную госпожу с благодарностью и посмотрел на нее с той ненавистью, от которой до зевоты, зверской, крокодильей зевоты всегда полшага.

Это была русская и в качестве таковой, конечно, считала праздным делом способность носить костюм, главное назначение которого, вероятно, состояло в том, чтоб его снимать. Флавий Николаевич уронил конец своей папиросы и позволил ей висеть только на нижней губе — это в данную минуту показалось ему символом, достаточно ограждающим от дальнейшей настойчивости дамы, которая села и заговорила. Говорила она по-домашнему и жаловалась на злоумье наездника с английской фамилией, который дернул за хвост ее фаворита, чем вызвал собой и провал радужных 256 надежд. Болтарзин собрался было перейти к кофейной операции, но осекся, покоренный не глупостью веселого изложения, а глубоким и певучим голосом, его проводившем. То была старая московская речь, специальность знаменитых в нашей словесности просвирен⁵²⁴, говор, замирающий у наших ушей, грозящий покинуть нас на веки, оставя мучительное воспоминанье о словах, наезжающих друг на друга, удваивающихся и пропадающих гласных, усеченных окончаниях, придыхательных приступах и дивной фонеме — «а том», чье существование, по мнению Флавия Николаевича (и по моему: здесь мы с ним совпадаем), послужило причиной вероподобности легенд о вечном блаженстве. Ненависть и зевота убежали в кофейник, где перемешались с паром сосуда, он неожиданно хрюкнул и погасил голубой хвостик спиртовки, за что был поднят на подносе, как коронуемый латник на щите и отнесен в триумфе за ложу, где был решен ужин, фонетическое происхождение которого осталось неизвестным для неизвестной обольстительницы слухового нерва почтенного стиховеда. Ему показался очень забавным плановой пейзаж зала, бесчисленные ракурсы стеклянных предметов на столах, лысины и проборы, положенные в гордые воротнички и черные впадины, посреди дамских корсажей, но после некоторого второго блюда рука его стала производить определенное движение по известной поверхности вращенья какой то кривой. — Он хочет знать, какие у нее мускулы? Пожалуйста. — Госпожа N не должна бы учиться анатомии, но практически хорошо установила, что в этаких случаях не мешает вытягивать носок. Собутыльник был ей весьма обязан за такую предупредительность и скоро в его глазах были только зрачки, ее, раздвинутые тенью ложи, ферментом вина и морем разливающихся струнных.

Это было белое море смычков, независимое от звуков, которых уже не слушал Флавий Николаевич и которым властвовал бог Нептун в образе дирижера и при посредстве гипертрофированной зубочистки. Волна упала, упала, упала, и сквозь ее прозрачную пену кудрявились теневые волюты улиток, кастаньеты колков, смываемые голыши запонок и помадные медузы, утло колыхаемые на неумирающих гребнях. Сливаясь, набегам, обивая и захлестывая, море рванулось с эстрады и стало всем: это оно обратило в росу радугу, радугу, радугу, радугу хрусталя, блики бутылок, жидкую призму вин и густую ликеров, оно и никто другой, ласково качнуло головы и завило золотые локоны на пенных под крем рефлексами затылках, как волюты скрипок, волюты ионийского ордена, гребни волн священного моря Эллады. И бритым губам было не щекотно, и в носу кололо, и глаза уходили в чащу или чашу ночи, которая ото дня отличалась только характером своего освещения. — Смотрите, Анюта смеется и кивает, против нас то ведь зеркало: все видно. Какие у тебя глаза стали черные, зрачки большие… 257 Последнее слово упало в зал, как стакан: смычки укладывались в двуспальную постель своих законных скрипок, на эстраде сквозь пыль потухло освещенье румын, расходившихся буквами с оборванной ветром вывески или иероглифами непостижной криптограммы, именуемой шантанным счетом, чей математический смысл давно отправился к неисследумейшим пределам сознания, а непосредственное значение — плата, не считая и не требуя сдачи, что и было достигнуто.

Созвездие Лиры дунуло в лицо мягкой пуховкой первого часа, никому не нужные деревья не смели пошевелиться, очевидно, осведомленные о необычайности путешествующей особы. Потому что резиновый мяч преувеличенно выпученных камер колыхал, а рысак звонко брякал подковами по эху затаившей дыханье перспективы ослепших домов леди Годивы⁵²⁵, катя не Болтарзина, не из внимания к пышноголосой госпоже N: не в именах было дело, но в том, что сквозь струи холодного и нагретого воздуха, сквозь тени еще не запыленных листьев, сквозь девственные мечи фонарей, мчалась она, бесчисленноименная вертительница, Великая Центрифуга называемая также — любовь.

Милые, милые, да, — люди о которых я пишу, везли ее в своей груди, как вы, надеюсь, дорогая моя, будете носить когда-нибудь живоподобие счастья первых ласк милого, милого (хотя на полчаса) навек любовника; они несли ее в образе чистейшего ее владычества и она переливалась всеми своими подобиями, как самый зыбкий по цвету, самый чистый прозрачностью, самый неодолимый в прочности алмаз-камень. Когда мы любим недели, месяцы и даже годы (это, несомненно, бывает и вольтерьянцы напрасно попробуют возражать), когда мы ждем первого румянца (от щек до шеи) милой при нашем имени, которое она будет прятать от подруг как дорогую вещь, хрупкую и летучую, боящуюся чужого дыханья и недоброго глаза, когда мы плачем от тоски в мире, пустом до завтра, наполняя его шепотом единственного имени (вами исковерканного до такой неузнаваемости, что оно было дано нами и только нами), когда мы, наконец, молим о тихом беге ночную колесницу подземного Митры⁵²⁶, а плечи наши дрожат от огня плеч прекраснейшей — велики и смерти стоят те радости, но в них только фата любви при тех веселых и прискорбных обстоятельствах, которые я только что перечислил, мы любим много, я сильно опасаюсь, что мы любим весь мир, но только отчасти мы любим саму любовь, ее одну, чистую, как свет на Гималайской вершине, говорящую с нашей вечной и одной любовью, поверх всех имен и наречий, не нуждаясь во времени для созреванья, в памятном лице для поцелуя, в горечи обиды для воспоминания. Потому столь веселы так называемые развратники и столь мрачны так называемые добродетельные супруги. Меня обвинят в парадоксальности, зря обидят человека, потому как эта самая история если и грешит чем-нибудь, 258 то скорее уж слишком неприкрытым, восторгом перед добродетелью и всяческими общими местами — зданиями им подобными в том числе. Но если мне скажут, что про горечь воспоминаний второго порядка я забыл, я возражу, что читатель человек до очевидности рассеянный — есть чистая любовь, я поддерживаю точность выписанного мной адреса, но есть и скверное к ней отношение. А любовь зла. Зла и мстительна. Человек же… Прекрасен, конечно, прекраснее всего на планете, но именно потому и прекрасней всех все умеет испакостить.

Глухая, глухая, непроходимая непроходимая, тайга тайга; по ней виляет узенькая тропинка; продираясь сквозь корявый ельник, высовывается на нее кожаная морда лося. Зверь втягивает воздух со свистом, как когда продувают свечи мотора, и вдруг панически бросается в чащу, где долго еще трещит его отчаянное бегство: по этой тропинке, сутки тому назад, прошел человек. Не мудрено при таких задатках отравить своей эманацией не только дремучий воздух векового леса, но и что-нибудь позапутаннее — ту же любовь, например?

Вот кредитка, протянутая Флавием Николаевич кучеру, объемистому, как пневматик ласкового экипажа, не вызвала никаких сомнений в подлинности, именно благодаря своей засаленности, но ковер лестницы был безупречен, как жена Цезаря или поклон человека, отворившего потребованный и заранее оплаченный номер. В комнате царила ночь освещения, не менее распахнутого, чем в зале румынского потопа, в нее первой вошла милая N, а гроза противников Скрамовой метрики быстро произвел некоторую безнравственную операцию, свидетельствовавшую о его глубокой порочности и которая состояла в том, что он наскоро выдернул из бумажника некоторое количество портретов негодяев и негодяек с целью присвоения, ибо по-настоящему наличность должна бы принадлежать спутнице: таков закон и порядок, если хотите, и вера. Но, мне стыдно рассказывать, до какой степени может пасть человек в минуты самые святые в жизни всякого многоклеточного организма, вы думаете, он так думал? Вы ошибаетесь! Как ни в чем небывало, чувствуя себя, по-видимому, вполне достойным звания честного человека и гражданина, Флавий Николаевич подошел к столу и с наглядной наглостью ярмарочного фокусника, выбросил на него остатки содержимого своего портфельчика. Бедная, невинная женщина, кажется, была покорена таким жестом и оказалась за то на высоте призванья: она положила тогда свою лапку на грязноцветную горку и со смехом ответила: «все!» — «Нет, ты мне дай на извозчика, а то как же я тебя довезу до дома. — На тебе три рубля. — Мало, милая, прибавь. — Ну, вот, бери еще три и за глаза с тебя довольно!» — А смех ее разбивался, как ваза арбитра Петрония⁵²⁷, как радуга того Альпийского водопада, где английский кровосмеситель заставляет явиться тому подобному 259 колдуну⁵²⁸ мгновенную фею. Но там не было Альп, было лучше: кушетка, приученная многими любовниками, повторяла на память их лозы, кресла углубляли всякое желанье и учили всякой возможности, кровать была из того же добродетельного магазина, где ее покупают чистые невесты, не знавшие до брака объятий, так как они благоразумно умели развлекаться дешевле, без посторонней помощи, и невинные молодые люди того же калибра. Все было на месте, все было усовершенствовано и все было сама любовь. Она и была.

Быстрыми воробьями ее колесницы⁵²⁹ дождили поцелуи, руки наливались кровью сквозь кожу, скользившую по живому атласу, языки беззвучно сплетали повесть Ринальдо и Альцины⁵³⁰ и глаза уходили в бездонную пропасть глаз, видевших только один все приближающийся, один все приближавший и сейчас узнанный очерк лица той, которая движет солнце и другие звезды. И гонит ветер движеньем своим, грудь о грудь с океанами, рвет белые фиалки его неотцветающего луга, повторяя их в бесчисленных скольжениях стеблей паровых и моторных установок. Волосы Вероники, Плеяды⁵³¹, горели на прогнутой подушке, молодик опустил белые рожки и выгнутые краем ятагана ласкал из-за розовых почти параллельных туч, он рассыпался мелким ландышем зубов: утро не всходит, а смех завивается жаворонком. Густы и жарки твои леса, Амазонка-Мараньон⁵³², много шелестов и песен скользит по слуху продирающего по ним путешественника, много звонких серебряных и изумрудных шепотов вливает в него желтая лихорадка, но то не горячие ветры каньонов любви, страны, где щеки путника погружаются в лету мела и молока, где дыханье пьет не воздух, а свет двух далеко за горами горами затуманенных звезд, в висках звенят золотые подснежники, шепчущие, как растет трава и солнце спит в глубине толстого хлорофила, как глубоки глубоки глубоки долины мягкого ветра, тень теряющего зренье искателя, как бьют фонтаны победы нашедшего Золотое Руно!

Необоримая. Ты горишь в вечерней заре и в заре утренней, звездой потухаешь в лучах восходных, слезой звезды загораешься сквозь лучи вечерней зари! Ты обнимаешь нас затекающими руками, Ты сжимаешь наши бедра пульсирующими коленями. Ты сжигаешь немысленные слова в подводном пурпуре розы-актинии, Ты захлебываешь наше дыханье песнью вездесущего соловья! Ты уничтожаешь одного человека, Ты творишь множества — будь же прославлена человеческой речью. Ты, о Всепетая Мать! Мы будем слышать хвалу Тебе и в громе бури, и в кашле стосантиметровых пушек, в крике издыхающего врага революции и в холодных расчетах организатора, мы будем прославлять Тебя в кимвалах струнных⁵³³ и при посредстве всех существующих и подлежащим изобретению предметов всяческого потребления! В рождении нашем, в борьбе нашей, в сне нашем — 260 Ты! И последний поцелуй жизни возвращаемуся в общую стихию углеводородистых соединений, — это Твой поцелуй, Всепроницающая Зиждительница сладкого сна неугасимой Вселенной!

Нашего друга сон застиг на кушетке, замкнувшей круг происшествий, сон маковый, зернистый и черный, как воды подземного мира, тот сон, от которого теряют воспоминание о месте успения и неопределенного во времени покоя, а проснувшись, не знают, где голова, а где ноги, если комната темная. Но она темной никогда не была, и помянутого затруднения Флавий Николаевич не пережил, за что ему предстала другая непонятность, что делает N. Еще не открывая глаза, он вспомнил рассказы, писанные великодушными сотрудниками книгоиздательства Знание⁵³⁴, неизменно излагавшими эпизод о деньгах, уворованных у благородного благодетеля развратной проституткой с таким непоколебимым убеждением в своей святости, что ему казалось необходимым покориться своей участи и только взглянуть на развороченный до подкладки карман пиджака. Однако, при первой попытке пошевелиться, он почувствовал, что рассчитанная на все, что угодно, кроме сна, кушетка не потерпит вращательной операции и сбросит его на пол. Оказалось, что преступница тут же приплюснута к стенке и вот ее-то положение, то есть, где у нее голова-ноги, определить не так-то легко. В конце концов удалось установить, что она опиралась одним коленом на длинную ручку кушетки, одноименной рукой прицепилась к вентиляторному шнуру, а прочие конечности распределились для баланса и что отсутствие костюма она носила отлично. — Батюшки, проснулся, а я боялась разбудить, тут ведь тесно — повернуться негде. Я не помешала? А то пусти меня, теперь иди, давай вместе переберемся, если одному скучно. — А я это долго? — Ну, кто тебя знает. Да ты не возись, а то упадешь: —

Ему все таки захотелось повернуть голову, но не по причине рыцарских идеалов российской беллетристики: он нашел окно, занавески были плотные на совесть, но краешек отвернулся и белый шелк подкладки отражал не электрический свет. Утро еще только начинало зеленеть, вероятно, еще далеко умничали куманицы⁵³⁵ и вальдшнеп не должен бы хоркать. Он отнес женщину в пределы высокой добродетели и такая в нем поднялась любовь, что он не принял во внимание, что он, затейщик, что он спал, а она повесничала совсем другим образом, что, наконец, ей от него ни ждать, ни терять нечего, такая поднялась, что всеми последствиями. Она была очень бледна и почти засыпала, но с большими усилиями пробовала отвечать на его действия: за невозможностью симулировать страсть глазами, она их закрыла, но старалась дышать, как принято в таких случаях и повторяла те движенья, какие ей диктовались отошедшими теперь от нее желаньями. Он подумал об этом только много позже, теперь же — теперь 261 же слушал песню своей крови, чужие далекие чувства и ласку обрываемых лаской слов. И Великая Богиня опять пронеслась над этим затерянным в рассветающем рассвете уголком земного круга желаний, улеем жужжали крылья пестрой стаи⁵³⁶ воробьев Ее колесницы, в руке Ее была золотая сеть и Она уронила этот семейный подарок на двух людей, собранных в Ее жертву. Это был уже совсем золотой, едва ли просвечивающий даже голубым и преждевременно майский сон. Сеть звенела и расширялась в потухающем светом созвездии, плотное молоко небесных коров разлеталось в быстрые от земли к верху тучи и к Флавию Николаевичу подошла Зина Ленц. Она подняла над ним большой, едва лиловеющий колокольчик и почти опустила его, когда же он повернулся к ее глазам, то увидел только бесконечно разливающееся чувство улыбки, перезванивающееся колокольчиками всех троп и дорожек, всех лесов и рощ, всех стран и народов. Звон слабел, розовела улыбка и расцветало на губах далекое, далекое слово, которое никогда не будет выговорено, потому что это не слово, а тот безотносительный поцелуй, который во сне дают только благодетельной проститутке, принимающей его по доверенности Великой Покровительницы Любви.

Теперь N спала и лицо ее было совсем, как у утомленной куклами девочки, розовая мышка луча прокусила занавеску и щекотала хвостиком щеку щепетильной труженицы, один локон попал на освещенный кружок подушки и сделался маленьким солнцем над нежным облаком палевого плеча. Болтарзин взглянул на часы, но те стояли на знаке часа его выхода из шантана: они согласились на упразднение им временного вектора. Оставалось старинное и сейчас обновленное ласками Фетиды⁵³⁷ солнце: оно велело последователю потушить лампы и без стеснения заставило покраснеть все предметы, без зазрения разбудило милую N.

Зелень пахучего тополя вспоминала вчерашний кортеж Богини и радовалась, что имеет тень с ее добрыми послушниками: небесные розы покрывали прощальную и розовую же улыбку спутницы, прошмыгнувшей в темные врата решетки, цепочка чьей пасти была достаточно коротка, по мнению дворника, для защиты жильцов от напасти, а его самого от ответственности. — А ты во сне называл кого то, — Правда? Тебя? — нет, не меня. — Кого же? — Не скажу: тебе будет неприятно. — Ну, пожелай мне выиграть, ты не сглазишь. — И тебе того же! —

А за розовой улыбкой ушли и краски небесные и роса и растроганность каменного века городского пейзажа: стало просто холодно, повалил гниловатый желтый свет и заклубилась рыжая пыль под метлами, озверелых дворницких подмастерий. Все спешило занять свое, положенное ему по штату, место, два кобеля занимались обнюхиваньем фонаря, романтический кот распластался вдоль стенки мясной лавки, в воротном пролете 262 расширял свою поддевку господин со всеми вытекающими из него последствиями запрещенной остановки, на углу Кузнецкого переулка человек в редкостном для Москвы одеянии громко совершал утреннюю молитву, исходя из такелажа и клотика, обращая свои чувства в дальнейшем на Христа Бога Мать с Боженятами, семь мертвых гробов в мутный глаз (очевидно, он думал о грядущем воскресении любимой тетеньки) и осложнял свое религиозное настроение привнесением современных мотивов в виде совершенно, казалось бы, непричастных к делу телеграфных столбов. Большие корзины всякого рода экипажей конной и моторной тяги развозили разнообразного вида присяжных и помощников присяжных поверенных. Котелки их были покрыты пылью, носы покрыты осоловелым салом, все неровности кожных покровов лица подернуты желтизной никотина, двойные подбородки слоились, щеки свисали за нижнюю челюсть, глаза загнаивались, хлябающие губы раздирались зевотой, но языки, в силу заведенности механизма, автоматически лопотали о равенстве-братстве-свободе и высоких идеалах российской интеллигенции.

Сестры мои, проститутки! И ни одна из вас не догадалась зарезать их осколком от ночного горшка?

Глава IV
Телеграфным столбом

Москва. М. Власьевский 48 Болтарзину. За четыре месяца до указанного бледные уничтожены ненадобностью. Отстань. Леиц.

Глава V
Омела

После долгого ряда дневных и ночных боев, рискованных переправ и надоедливых переходов, наш отряд получил возможность отстояться в маленьком уездном городке, овеянном древними сказаньями, отраженном в тихой и ленивой реке, заросшем садами и не обезображенном ни одним памятником. Мне отвели с просьбами о прощении, что он не в центре, маленький и довольно нелепого вида домик, приютившийся у начала паденья Монастырской горки, объясняя, при отпираньи и обходе, что первое зданье построено старым доктором Воробьевым, ботаником и акклиматизатором, нуждавшимся больше в оранжерее для выращиванья камелий, которые он особенно нежно любил, чем в комнате для приема гостей, которых он терпеть не мог, или в столовой для детей, каковых у него не имелось. Различные владельцы этого клочка земли, переменившего по исчезновении 263 Воробьева многих хозяев, не удовлетворяясь перекрашиваньем докторского гнезда, нагородили множество пристроек, так что из-под стеклянной будки, надстроенной выше оранжереи мастерской, здание казалось, чем-то вроде трогательного куста опенок.

Мне, впрочем, некогда было интересоваться безвестными именами предприимчивых перестройщиков — пейзаж бесконечного луга, прошитого меандрами блестящей и синей реки, ограниченной кулисой большого лесистого холма, пестрой от крыш и стен, с горкой и монастырем, заполнявшим впадину между ними, был мне важнее этого каталога. Впрочем, я спросил, кажется, почему никто из жильцов не догадался повалить огромный пирамидальный дуб (подобное дерево я видел еще в Карлсбаде, но тот был меньше), стоявший на первом плане картины, и получил ответ, что преемники Воробьева были все люди, любившие цветы и растения, не только не уничтожавшие посадок аборигена, но и расширявшие по возможности список прирученной флоры, что сад этот пользовался в уезде почетной известностью и что дом покупали из-за него. Тогда я заметил, что газон, действительно и почти сплошь образован цветущими гиацинтами, а вдоль забора качались большие шапки всякой сирени — от темно-пурпуровой до бледно-желтой, не считая обычной серенькой и беленькой. Так как при въезде в город, ожидая отвода квартир, мы развлекались купаньем, то туалетом заботиться не приходилось и я решил кончить со всей официальностью, посылкой ряда бумаг, снимавших с меня целый град звонков телефона, близость чьих проводов я начинал мучительно ощущать. Откидная крышка оклеенной березовым наплывом конторки послушалась ключа, покорно, до ржавчины, дежурившего в украшенной темным сердцем скважине, обнаружив комбинацию дверок, ящиков и полочек, по разнообразию и числу [похожих] на теперешнюю форму дома, чью вышку обитала эта мебель. Я стал пробовать отдельные части этой сложной системы в поисках бумаги, на которую у нас в то время была большая бедность, но все коробочки оказались наполненными давно использованными записными книжками, фотографиями, желтыми, облезлыми, устаревшими до полного к ним равнодушия любой Ч. К. или и какого угодно Освага⁵³⁸, счетами, оплата которых, видимо, уже произошла на лоне Авраамовом и прочим, ни к чему не применимым хламом. Эта операция меня разогрела и, прежде, чем приняться за достаточно сложную возню с пружинами «секретного» ящика, я повернулся к окну, рассеянно подергивая красно-желтый шнурок мудреного приспособленья, радуясь мягкой ласке ветра, зашелестевшего в занавеске.

В саду японская вишня оплакивала свое изгнанье и крупные слезы ее лепестков утешались крестиками опадающей сирени, строившей душистое кладбище легкому расцвету и безбольному увяданью. За пирамидальным 264 дубом качались ветки, видимо, очень сложной метиссации клена, у одной из развилин которого дрожал большой, упругий шар, образованный темно-зелеными лучами побегов растения, мне неизвестного по имени, хотя, как будто, чем-то знакомого.

Я повернулся довольно резко и, убедившись в присутствии старой экономки, не обращая внимания на тонкий звонок, совпавший с внезапной слабиной одного из цветных шнурков, спросил у нее названье шара, очевидно, привитого Воробьевым. Старуха, не без усилья понять меня, сказала, что Воробьев, напротив, очень хотел извести эту вредную поросль временно успевал, но преемники бросили и саду грозит опасность от высасыванья соков этой «заразихой». Доктор, впрочем, звал ее — омель, кажется. Тогда я все вспомнил: и детские книжки, и рождественские картинки, и английский обычай, и коварство Локки⁵³⁹. Я попросил закрыть окно от сквозняка, прислать мне посыльного, когда он придет, а, пока, оставить меня одного повернувшись в конторке, я увидел, что потайной ящик высунулся во всю длину, что в нем лежит связка белых писем, переложенная папиросной бумагой, перевязанная лиловой бархатной лентой, прижимавшей к остывшим тайнам зеленую, но сухую ветку омелы. Заинтересованный совпаденьем, я потянул к себе эту находку. В ящике, кроме нее, была только черная ручка с бороздованным хрустальным пером. Неосторожное движенье руки, отученной от нежных предметов привычкой к сабельным ударам наотмашь, выбросило его из многолетнего убежища; ручка кругло покатилась по паркету, оставляя за собой брызги рассыпавшегося стекла. Я сунул письма, вывинтил Уотермана⁵⁴⁰ и собирался предаться служебной отписке в ту минуту, когда стук и последующий доклад посыльного (не моего, а за мной) оборвал мое благое намерение.

По дороге на совещанье я встретил телегу со своими вещами и отправил ее в обоз, так как внезапность вызова свидетельствовала о положении дел, которое легко было предвидеть, оценивая обстановку последних операций. Мое распоряжение сослужило мне большую пользу, так как совещанье затянулось до появленья у околицы неприятельских разъездов, правда, со стороны, противоположной пути нашего отступленья. Дорога его была продолженьем поросшей овечьей травой улицы, [на] века заснувшего города: она казалась такой же прямой и обсаженной такими же вербами, только полотно было шире и деревья старше. Ровная, как стекло она упиралась в большое черное облако, но казалась мне бесконечной. Мне и сейчас представляется, что я не оставил тихого сада и светлого бельведера — я только что перебирал эти письма.

У них есть особенность. Конверты, какие есть, нарезаны ножницами: удалено имя адресата, так же, как и названье города, то же проделано и с именем отправителя, видимо отпечатанном, по иноземному обычаю, на 265 почтовой бумаге, чуть серой, толстой и покрытой зелеными буквами. Первое впечатление белизны произошло у меня от папиросной бумаги, на которой неизвестный мне корреспондент помощью черной прокладки копировал свои письма. Они исполнены тем почерков, каким было можно писать в 1912 году: тонким, косым, тесным и крупным. И подлинники с дорогими всякому (все знают, как мы забываем друзей, перевалив рубеж) синими французскими марками и копии неизвестных оригиналов писаны, как будто, одной рукой. Я счел бы их чьим-нибудь беллетристическим упражнением, не изменись он в последних папиросных листах переписки. На одном из серых писем сохранился оттиск вдавившегося (до вырезанья, очевидно) адреса. Я разобрал только начальные буквы имени: СОР, но больше ничего не нашел и личность моих предшественников в доме доктора Воробьева этих странных людей, так усердно избегавших родовых окончаний, осталась для меня по прежнему невыясненной, да, вероятно, покажется такой и всякому иному читателю их переписки. Полагаю, что это не важно тому, кто станет пересматривать деланный почерк спасенных мной листков. Я ставлю это выражение не из гордости, совершенно неуместной в данном случае, а только потому, что, сказали мне последние люди нашего арьергарда — весь квартал Воробьевского дома выгорел, подожженный неприятельским снарядом.

В городе, о котором я рассказывал, я больше не был и не думаю быть, не только потому, что я стар для путешествия, трудного в наши дни и молодым. Мне кажется, и вряд ли я ошибаюсь, жизнь не изменилась на изумрудных улицах, с вербами тротуаров, пирамидальными тополями за изгородями, белыми гусями на Кузнечной площади и розовыми свиньями у каждого фонаря.

Письма датированы мной по штемпелю, копии по отметкам текста, в случаях отсутствия в нем даты, я соображался с содержаньем письма, но отмечал такое толкованье знаком, который может быть общим всего, что пробуждает во мне найденная мной переписка — ?

 

Воскресенье.

Дорогой Друг!

Я боюсь, что Вы не забыли своего обещанья приехать ко мне, через неделю после моего приезда сюда и что Ваше недельное опозданье вызвано другими, для Вас более важными, причинами, а для меня (и только для меня) надеюсь, более грустными. Так или иначе, но мое время занято ожиданьем. Я смотрю на серые ленты дороги за рекой и ищу на ней черной точки, а потом, под вечер, у камина, свечей и одинокого самовара, который Вам нравился в фотографии, стараюсь расслышать колокольчик Ваших саней или звонок Вашего ямщика. Но календарь бесстрастно теряет 266 листки, худеет, стал совсем тоненьким, а от Вас ни слуха, ни привета. Иногда я спрашиваю себя — не очень ли Вы стали счастливы? Если это с Вами случилось, то не мне разве надо было послать первое письмо о том? Или Вы так счастливы, что не до писем? Я не из тех, кто этим огорчается и шлю Вам пожелания долгой и прочной радости. Но, может быть, Вы хотите просто — все забыть, все решительно, и я первая попытка Вашего опыта? Друг мой, не делайте этого — Вас ждет неудача, наедине с собой Вы забудете (а своих друзей особенно скоро, я в этом не сомневаюсь), все, кроме того, что Вас больше всего огорчает, того, что Вы больше всего хотите забыть. Вы сделаете своим единственным собеседником это незабываемое и сами станете своим горем. Приключение мне знакомо и Вам не стоит его повторять. Лучше будет прислушаться моего совета и согласиться на мое приглашение, делом, конечно, потому что обещанье Ваше у меня есть и еще потому, что забывать здесь легче, чем в любом другом месте мира. Уже потому легче, что и сам наш городок забыт совсем со времен Кирилла Антиохийского⁵⁴¹, замер, завалил обломками своего последнего пожарища всю старину, настроился по Николаевскому шнурку на плоскогорье и только редкие дома выросли посреди садов его раската, как тот, из окна которого я напрасно выглядываю Ваш приезд по заречью.

Мы будем забывать с ним втроем, мы забудем не только себя, но и время, пока оно, совершеннейший доктор, не закроет бесследно раны, которые Вы только разрываете. Впрочем, думаю, что мне недолго ждать и каждый день произвожу обход. Убеждаюсь в способности моего дома встретить Вас подобающим образом. Да, мое ожиданье разделено всеми — шторы, не скрипя, бегают по темным (Вашим) трубам, текинец⁵⁴² ждет Ваших шагов, ноты — Ваших глаз, клавиши Стенвея — Ваших пальцев, бумага Вашего карандаша, цветы — Вашего дыханья, стены — Вашего голоса, а я — всего этого вместе, потому что жду Вас. Приезжайте же. Дорога пуховая, меха теплые и лошади быстры.

 

Париж.

Пятница.

Милый друг!

Боюсь, Вы на меня сердитесь, несмотря на всю нежность Вашего письма. Вы будете еще больше сердиться. Но этого не надо. А со мной вот что: мой приезд к вам задерживается и не по моей вине. Отчасти, конечно, есть то, что вы говорите, но иногда забывать не хочется. Потому что ведь и боль — это нечто, а я больше всего боюсь (не рассказывайте этого никому) больше всего на свете — полной пустоты. Один человек, много от меня потерпевший и который, верно, очень должен меня ненавидеть, вспомнил как-то своего приятеля, который всегда и везде бывал совершенно спокоен. 267 Меня вы дразнили, что я всегда в треволнениях и вечно куда-то спешу. Но, не говоря о том, что мне слишком дорого обходились мои опозданья, надо Вам сказать, что я до паники боюсь такого случая с собой, тем более, что он вполне возможен. Да, слишком много прошло по душе и слишком мало до нее стало теперь доходить. На днях был со мной один случай — года три назад не знаю, что бы из меня вырвалось, а теперь, так… Поморщиться еще хватило брезгливости и уже забылось.

Тем более мне дорога возможность душевной близости и те люди, в которых я ее чувствую. Поэтому не забывайте и не оставляйте меня, никогда мне не нужна была так Ваша поддержка, как сейчас. Это не значит, что я чего-нибудь забуду. Ничего нет, ничего не будет и пустым останется пустое место. Но необходимо выяснить кое какие дрязги, кое-кого разочаровать в надеждах на неисправимость моей глупости. Не сердитесь: я скоро приеду. Не залечивать раны (нет их у моей души, сомневаюсь, что и она есть: боюсь — пар), а быть с Вами, в Вашем тихом городе и светлой комнате. Слушать Вас (я ведь почти не говорю теперь: вы удивитесь) и… может быть, оттаять. Не думайте, что меня здесь что-нибудь держит, напротив. Потерпите еще немного и я постучусь в Вашу зеленую дверь.

М. К.

 

Среда.

Дорогой друг!

Боюсь, что Вы не совсем меня понимаете, несмотря на всю проницательность Вашего письма. Я не знаю тех, о ком вы говорите, но я меньше всего предполагаю убивать в Вас чувства и способность узнавать их в других. Когда я пишу о забвении, я думаю о нем в добром и хорошем смысле. Мне удалось обратить мои чувства в память, а Вы знаете, какие это были чувства и как мне было больно от них. Вы знаете это, потому что Вы приняли тогда на себя неблагодарную задачу врача первой помощи. Дальнейшее, более привлекательное леченье принадлежит мне, этому городу и времени, которое здесь летит на пушистых крыльях прозрачного снега. Он заносит все выбоины, сглаживает все неровности, и все черное, жесткое и корявое обращает в мягкий алмаз, радующийся солнцу, смягчающий ласку луны и умножающий звезды. Все, заставлявшее страдать, осталось, как было, потеряв только способность мучить и мне не пришлось отрекаться ни от малейшей капли того, что было мне дорого. Но во всем бывшем теперь я вижу только хорошее, только это помню, другого, наверное, не было и я удивляюсь, если кто-нибудь мне про такое напомнит. У меня нечем его вспомнить. Судите сами о степени моего благоразумия. Вы, свидетель противоположного. И вовсе это я не хочу лишить Вас страданья. Оно не очищает человека, оно не улучшает его и мне кажется, что человек вообще не 268 подлежит усовершенствованью — оно просто делает его других, а разве этого мало?

Так приезжайте же скорей, говорят Вам, приезжайте, пока снег шапками на деревьях, пока дорога только чуть желтая и синицы клюют мерзлую калину. Мною отдано распоряжение расчистить дорожку от дуба до кипариса (он, правда, не пирамидальный, но, тем не менее кипарис и гордость покойного доктора Воробьева), это уже сделано и мой обход простирается теперь до откоса наших владений. Иней погнул ветку одного дерева почти до земли, мне пришло в голову установить причину ее отличья от соседок: дело оказалось довольно любопытным. Эта ветка зазеленела и под снегом — ее облюбовала большая купа омелы. Садовник принес ее мне к обеду и теперь она блестит своими жемчужными ягодами в большой бронзовой вазе столовой. Не знаю почему, но мне приятно на нее смотреть. Может быть, за ее живучесть и за то, что она растет, обманывая все ожиданья наблюдателя. Ах, дорогой друг, посмотрите теперь на меня. Вы, верно, измените мнение о человеке меня огорчавшем, потому что Ваше недоброжелательство к этому лицу, прошу не опровергать, вызывалось Вашим сочувствием моей душевной чуме. Впрочем, здесь ко мне относятся именно вроде этого и избегают, как зачумленных. Мой давешний образ жизни и мой костюм, кажется, возмутили умы невозмутимого города. Это не помешало кузине Мари приехать ко мне обедать. Ей за тридцать, она не вышла замуж и, вероятно, не сделает этого (будучи г<ордой?> и совершенно основательно, скажу от себя), убеждена в своей непривлекательности и корыстных побуждениях поклонников. Привезла ее тройка вороных под палевой сеткой, которыми она любит править сама, а с ней сидела ее старая гувернантка — француженка. За столом Мари была очень мила со мной, но поглядывала на старуху и отказалась от продолженья вина, когда та сказала, что довольно. Вы видите, что здесь цветет и добродетель, принимая формы нескучного своеобразья. Но лампа моя гаснет и бумага приходит к концу. У меня место ровно столько, чтобы послать Вам новое напоминание про обещанный мне приезд. Ну, а Вы?

 

Понедельник.

Париж.

Милый друг!

Я скоро буду у вас и не потому, что верю Вашему лекарству. Мне не от чего лечиться. Я Вам завидую, но от этого как будто не лечат. Вы понимаете, что как бы там ни было и хотя это все прошло (я говорю совершенно безотносительно, потому что этого даже и Вы, простите, не знаете, да к тому же, так не интересно, хотя для меня довольно типично и вообще говоря, ничего не было, если следовать принятым выраженьям), но я 269 не так то могу оторваться от всего окружающего. Не сердитесь: я говорю не о людях: эти пусть хоть все сейчас провалятся, а о вещах, домах, улицах. Привыкаешь к ним, как кошка к дому и хотя напоминают они все только об очень тяжелом, но трудно. В сторону Сан-Лазара я не хожу: была сделана попытка, довольно с меня, спасибо. Шофер должен был меня приводить в чувства, а мы еще не выехали на рю де Ром. Хорошо, что рассеянность невозможна в таких случаях, а то я и вообразить не могу, что было бы, пропусти я поворот и окажись против того самого дома…

Простите личные сплетни: пусть, впрочем, я их о себе распространяю, а не кто-нибудь другой. Здесь, впрочем, этим занимаются больше всего. Мне казалось когда-то, что Москва первая сплетница, теперь вижу свою ошибку. Жалко, поздно. Опротивели мне здесь все и никого я к себе не пускаю. Сижу дома. В этом углу города, по крайней мере, не проливалось слез, кажется, единственное чудо в своем роде. Не скажу, чтоб мне здесь нравилось: новый картье⁵⁴³ и на Париж не похож, дома еще белые, а дожидаться, пока они сделаются дымчатыми от копоти, вероятно, придется не мне. На моей улице по крайности такое впечатление (как говорила наша горничная в Москве) будто исключительно квартиры для гарсон сель⁵⁴⁴: имеет свои удобства. Портье во всяком случае не устраивает сцен ревности и добродетели, если кто пришел и ушел в час, не стоящий на страже чистоты и невинности этой миленькой киновии⁵⁴⁵.

Вчера одна приятельница звала в Ниццу. Все равно. Пожалуй поеду. Но мне все равно к Вам не удалось бы выехать раньше того срока, какой пойдет на это коротенькое отсутствие. Поэтому Вы не сердитесь и ждите спокойно. Я приеду. Но напишите мне, как устроить с почтой, потому что деловая переписка все-таки будет.

Меня сейчас прервали. Ничего, оказывается, не поделаешь: надо ехать. Если б Вы только знали, до чего мне этого не хочется. И Ницца! Это такой позор. Как будто кто бумагу пожевал и выплюнул в блюдечко с розовой краской. Если успеете, напишите мне в Элизабет. По-видимому, придется сойти там. Ну, пока. До скорого.

 

Суббота.

Дорогой друг!

Пишу Вам в Ниццу, сожалел о том, что Вы нашли такое время сезона (какой же он теперь!) для поездки туда. Друг мой, теперь вы не сердитесь: Вы делаете глупости. Я вижу отлично, в чем дело и знаю по опыту, что выходит из подобных предприятий. Вам давно следовало быть здесь. До картонки календарю осталось всего несколько листиков и скоро я пошлю вам желанья счастья и новизны в каждом пузырьке тех бокалов, которые 270 хвалили по фотографии. Я поставлю их несколько: для себя, для Вас, для тех, кого мы с Вами-то считали самым дорогим для нас в мире. Небо будет черное и в звездах. Я не велю опускать штор. Монастырь загорится и загудит колоколом. Фонари богомольных саней и возков растянутся по горе до святых ворот и в глубине оврага, который теперь виден, потому что упали листья, будут передвигаться большие зеленые с красным звезды христославников. Мне грустно, что Вы не будете смотреть на это со мной. Тем более грустно, что Вы теперь уже, вероятно, кусаете свою подушку и проклинаете и Париж, Ниццу, и Бордягьеру⁵⁴⁶ и… не хочу знать я, кого Вы еще еще проклинаете.

Приезжайте скорей! Мне только что принесли Ваши любимые папиросы, обернутые по кончику листиком красной розы. Вам будет весело погрузиться в наш тихий океан глубочайшего кресла и низкого кабинета дома, где все происходит и делается само собой. Вы знаете, что мне стоило только раз указать на омелу и она у меня теперь не переводится. Я перенес персидскую бронзу из столовой сюда и серые ленты моих, нет, Ваших папирос оплетают теперь зеленый с жемчугом глобус, как джины и пери песен страны, где ковали его поддерживающую вазу. Мне приятно смотреть на эти вещи. И я даже начинаю становиться артистом. Вероятно, я боюсь Вашего вечного упрека в отсутствии во мне такого свойства. Вы знаете историю Балдура?⁵⁴⁷ Слушайте же теперь ее конец.

Тогда ваше растение забыли предупредить и оно не плакало. Но, когда оно узнало, что Солнечный Юноша погиб из-за этого, и что оно причина его смерти — зеленая омела зарыдала и плакала так до тех пор и такими крупными и едкими слезами, что и яд Сигининой змеи мог показаться в сравнении с ними шахским бальзамом. Она плакала так до тех пор, пока слезы эти не проникли до Хеллы⁵⁴⁸ и не зажгли горя даже в жилище Страшной. Тогда Необорная решила расстаться с Бальдуром и земля стала играть с цветами от радости. А омела так обрадовалась, что не успела перестать плакать и слезы ее застыли жемчужными ягодами, ровными, частыми, крепкими и такими ядовитыми, что их не едят даже несчастные любовники, когда они пробуют умереть. Каждый год, когда солнце становится самым коротким посетителем неба, омела плачет от страха, что оно не вернется и перестает, только убедившись в том, что день удлиняется. Но боюсь, Вас не забавит моя сказка: Вы верно и сами в слезах. Помните, что на каждой развилине моей любимицы по слезинке, что завилинки сходятся в ветки, а все веточки сходятся в одном направлении к куску дерева, которое радо своему посетителю. Приезжайте же!

 

271 Ницца

Четверг (?)

Милый Друг!

Да. Вы, к сожаленью, правы и на это раз, но Вы ошибаетесь, если думаете, что мне неизвестно, что это будет. В свое оправданье могу только сказать, что и в голову мне не могло прийти, что будет именно так. Вы не можете себе представить пределов человеческой низости, мне показанных в эту неделю. Пишу с большими усильями, так руки плохо меня слушаются. Выехать к Вам очень бы нужно сейчас, но не потому, что мне этого не хочется, а потому что не могу по целому ряду до смешного простых и мелких вещей не выезжаю и не знаю, когда смогу. Прокляну я, кажется, все великим проклятьем. Только не Вас, конечно, хотя Вы, неизвестно почему, торчите в каком-то захолустье, когда Вы мне очень именно сейчас нужны. Простите меня, но мне сейчас совершенно невозможно сосредоточиться на чем-нибудь определенном: такое начинает подниматься, что, кажется, весь мир разорвать бы. Проще всего, конечно, себя убить, вероятно, я так и сделаю: мои прежние попытки в этом направлении и их неудачи не должны Вас смущать. Теперь я гораздо крепче и имею некоторый опыт. Привезите омелы на мою могилу, если это Вас хоть сколько-нибудь утешит. Не сердитесь, если есть на что сердиться в этом письме: мне не до того. Посылаю вам свою нежность. Ее не так-то у меня много за последнее время.

 

Понедельник.

Дорогой Друг!

Меня очень испугало Ваше письмо, и не потому, что мне стало страшно от ваших угроз. Вы слишком хорошо знаете место, которое Вы занимаете и в жизни и в свободной республике искусства, чтобы решаться серьезно на такую преступную перед ними попытку. Меня беспокоит именно то, что Вы называете препятствием Вашего приезда. Напишите или телеграфируйте (последнее желательнее), в чем дело и что в моих силах сделать. Последнее исчисляйте не в пределах своей скромности, а в расчете на мою благодарность Вам за ту неоценимую помощь, которой моя жизнь, как Вам известно, обязана своим продлением до настоящих, тяжелых для Вас, дней. Не гонитесь за тем, что не выносит погони и поворачивается к своему сопернику по олимпиаде своим страшным и грозным лицом. Оно при ходит само и приход его обычен и неожиданен. Он тих, как появленье Бога пророку Илие на горе Кармильской⁵⁴⁹. Говорите себе, оставьте на время все, что Вы думаете успеть теперь распутать и разрешить: Вам это не удастся. Моя зеленая дверь ждет Ваших шагов с тем же нетерпеньем, как и я.

 

272 Ницца (?)

Вторник.

Милый Друг!

Не знаю, как Вам написать мою благодарность за исполнение моей телеграммы. Это, вы скажете, мелочи, по своему обыкновению, но когда-то оно и мне казалось таким. Теперь же когда это было безумно нужно и никто, понимаете ли, никто не захотел этого сделать, я вижу, что не так многое обстоит, как оно мне представлялось раньше. Я вяжу еще, и это в сущности для меня не является неожиданным, так как подозревалось давно, что люблю я только вас, что Вы мне необходимы, сейчас, здесь. И теперь я говорю Вам. Приезжайте немедленно сюда. Довольно Вы насиделись: здесь к тому же мы никогда не будем обеспокоены посторонними; выезжать никуда не станем и, если и услышим чей-нибудь голос, то разве Жоржету, когда она скверными словами ругает (ни одна прачка так не сквернословит) под глициниями — своего Метерлинка⁵⁵⁰, нашего (если Вы приедете) соседа. Еще раз — люблю Вас и жду.

М. К.

 

Воскресенье.

Дорогой Друг!

Формальности с паспортом, который приходится проводить в губернском городе, займут около недели и поэтому мое письмо меня обгонит. Пишу Вам его, как последнее: в дальнейшем, мне кажется, наша разлука не будет выходить из пределов телефонной сети. Видите и к нам оно пришло, как говорилось в прошлом моем письме: тихо и неожиданно, как омела, врастающая в ветку заснувшего без ветра дерева. Вот она передо мной вся вытянулась и дрожит от моих движений за моей старой конторкой-секретером. Я не возьму ее к нам на Ривьеру: там она будет чужой: она слишком таинственна для царства роз и фиалок. Она любит тайну леса, снега, ожиданье нового года и нового счастья. Она сама его приносит в предварении, а разве оно не с нами теперь? Разве не подошла ко мне та минута (и да будет она благословенная в человеке), когда губы обгонят плечи и не знаешь, кто из них первый коснется любимого? Да будут звезды на тверди небесной, чтобы смотреть и светить нашему счастью. Да будет ветер душист от моря к холмам, чтоб наши слова разносились им в дыханьи радости и неуходящей весны.

Мы из нее не уедем весь этот год. Земной шар довольно обширен для нас и всегда в одном из ее поясов она появляется. Мы будет гоняться за ней и проплывем тропики и пассаты, если она потребует. Но потом и я жду этого, дорогой друг, зовя Вас до времени таким именем, в котором все сказано, потом мы все же вернемся сюда, где Вас так долго дожидались и 273 стены и вещи: в дом, который был убран с мыслью о Вас, одет и закутан в нее, как инеем, который ею сквозь снег расцветал и зеленел, как без лиственный клен вечно живущей стрелою Гордра⁵⁵¹, ставшей цветком Бальдура.

Мы опять вспомним тогда все, что мы знаем теперь и что нам будет радостно узнавать уже не друг о друге, а друг от друга, в ласках и радости поцелуя, с которым я беру Ваши письма, связываю их со своим трауром по нашей разлуке и покрываю их веткой омелы, которая будет зеленеть на них, как чернила Ваших записок, надеясь на наше скорое возвращенье. Год для нее — наш день: он промелькнет быстро и для нас и для нее в убежище старых тайн моих прабабушек, охраняемым красно-зеленым шнурком потайной пружины, которой в свое время так должен был гордиться крепостной Невтон⁵⁵². Не ждите меня. Я хочу застать Вас врасплох.

Глава VI
Мутный глаз

Дальние проводы — лишние слезы. Я не хочу провожать, уезжающих друзей, дорогие читатели, а тем менее не развлекаюсь присутствованьем на их похоронах. Враги дело другое: с удовольствием произнесу надгробную речь такому, поглядывая, что б он, подлец, не пошевелился, первая горсть земли на крышку за мной и я последний уйду с кладбища. Но ведь с вами-то мы друзья и прощаться не хочется. К сожалению, нет такой компании, которая бы не расходилась, как сказал Казбек Эльбрусу в известном стихотворении Лермонтова⁵⁵³, и нет книги, которая бы не кончалась. Мне грустно: мне грустно прощаться с вами, дорогая и прекрасная моя читательница, тем более, что вы меня не любите, но не огорчайтесь тем, если вы даже и согласны меня полюбить, убедившись из этой долгой, может быть, слишком краткой летописи, что я человек, глубоко верующий во все возвышенное и прекрасное, если даже вы про это мне напишете: все равно. Нам должно расстаться. Да: план моей работы, являющийся неисповедимой судьбой для заключенных в ней слов, материалов, предложений и знаков препинания, в той же мере, как вне присутствующий электромагнит, является роком судеб электрожителей чужого ему магнитного поля, он, план, требует и повелевает, клянется и не обманывает, что глава эта есть последняя глава книги, в том случае, если, написав ее, я еще не вздумаю присочинить к ней эпилога. Но нет: эпилог это дальние проводы, шестая глава будет последней и в ней кончится весь мир ваш, уважаемые жители планеты, показанный мной с состоятельностью, мне возможной и вам доступной.

274 И еще вот что (только не сердитесь вы на меня): не в вас одних дело. Мне грустно дописывать эти страницы, мне грустно замыкать и выбрасывать мир, который мной построен по всем законам биополярной координации и мне жаль невозвратного отрезка времени, убегающего вместе с ним в пределы мировой энтропии. Ведь я начал его еще в декабре 1917 года. Румынский часовой тянул бесконечную волынку своей идиотской четырехнотной песни у дверей моей камеры, сержант Попа неодобрительно поглядывал в волчок на мое предосудительное занятие, а почтенное начальство плакалось о невероятной моей требовательности по части бумаги. Лицемеры! Как будто они мне давали что-нибудь, кроме обрезков отработанных рапортичек отмененного образца! Время шло, книге везло на читателей-дилетантов: на Дону казацкие бунтовщики довольно внимательно исследовали первую часть и если не расстреляли меня со всеми моими спутниками, то, очевидно, по неразборчивости моего почерка и своей совершенной безграмотности. Я помню и вторую часть: она писалась летом восемнадцатого года на Ижевском заводе в предвыборную агитацию на пятый Съезд, Вы видите, что ее Паралипоменон предвосхитил события, происшедшие в 1919 году⁵⁵⁴ и я говорю это с гордостью не потому, что я пророк, но потому, что наша доктрина правильна, а эсер Рапопорт, мой тогдашний противник, говорил, стало быть, чепуху. А потом были бои под Одессой и отступление до Попельни и осада Фастофа и много любви и ненависти. Вы думаете, с этим так весело распрощаться? Потому что напечатанная книга — это совершенно посторонняя личность и на нее противно смотреть ее автору. Чужая дело другое, особенно, если она написана приятно и приятным человеком. Я понимаю и вы тоже, слышите, должны понять, что со стороны Болтарзина привязанность его к посмертному не имела в себе ничего противоестественного и товарищу Фрейду туда нечего показываться.

Но мне еще надо покаяться перед вами, дорогие мои: я не вполне с вами искренен. Если я оттягивал сказку и еще до сих пор не вышел из присказки, то причиной тому не единственное огорченье разлуки с вами, однако, вы сильно замешаны в дело. А оно, видите ли, в том, что мне совестно за моего приятеля: мне приходится освещать очень позорный период его жизненного путешествия и, хотя он, впоследствии, выплатил все свои обязательства, но в то время, к которому мы с вами подобрались, он был… да, действительно, он был… эксплуататором⁵⁵⁵. Пил кровь и ел пот своих ближних; стоило после этого быть душеприказчиком Скрама! Увы, это, к сожалению, стоило слишком дорого для продолжения дальнейшей пассивной эксплуатации. Рента была съедена звукоприемниками и переварена копченым цилиндром, остатки замели типографии. Пришлось извергнуться [и] показаться на полпути между долинами Темника и 275 Селенги⁵⁵⁶, благо там глины подходящей не было, известняк водился, постройка шла каменная и силикатный кирпич расхватывали. Тем не менее книга, отпечатанная в свое время на толстой и пористой бумаге, со вкладками таблицами, обремененными разноцветными кривыми, окаймленными синей загородкой клеток, не доходившей до краев бумаги в доказательство своего презренья к ней и преданности тому началу, которое, как известно, все вывозит; снабженная различными графическими резвостями на восковке и клапаном на обложке, под которым ютился какой-то картонный морской житель, раздвижной, складной, с хвостиком, циф<и>рью, всеми цветами радуги и совершенно непонятного назначенья; снабженный всем этим, волюм⁵⁵⁷ лежал вечно, поскольку мы в вечности, на еще не сломанном американском бюро домашнего кабинета Флавиуса. Последний смотрел на него с нежностью, которую делить приходилось только письмам из пределов Федерации Десяти Городов, начинавшей потихоньку отбивать от корня, поднимать голову и шипеть. Некоторые анархические настроенные элементы решались даже поговаривать о революции, хотя она еще была гезетцлих ферботен⁵⁵⁸. К крайнему ужасу многих социалистов число этого предосудительного отродья имело склонность возрастать. Но к крайнему своему удивленью, Флавий Николаевич ощущал некоторую неопределенную связанность воли, мешавшую ему, реализовав фонды достаточно продажей способного силикатника, тряхнуть недавностью и отправиться на знакомые места во имя… имя он хорошо знал, но с грязными, как ему казалось, руками за новый режим не хотел приниматься: очень уж поучительной казалась ему позиция Скрама.

Не следует думать, однако, что единственными посетителями Болтарзинова стола были только эти злокозненные конверты: почта принесла ему как то открытку, нежно-белую, с отчетливо прорисованной на ней веткой омелы и с известием, что композиторша счастлива, так, наконец, счастлива, что она просит ее простить за все прежнее, потому что если б он знал, какого рода счастье и с кем, он бы сам так же наверное, поступил. Но федерат только вспомнил о произведенной, мысленно, когда-то над ней операции, состоящей во втыканьи в оную веника и предоставлении ей всех прав на звание райской птицы или священника, смотря по настроению. Это было жестоко, дорогие, но если бы вы были на его месте, вы, наверное, поступили точно так же, тем более, что в это время сердцем его владела все та же неосуществимая Зина Ленц, а мыслями вопрос о том, кто же ее в конце концов уложил под поезд?

Не имея в руках спирилл, а об этом свидетельствовала телеграмма Пети, составляющая четвертую главу этой истории и заставившая товарища Тура из ООВЧК⁵⁵⁹, производившего недавно исследованье содержимого моих ящиков, прочитать весь текст, до нее относящийся (мне было 276 очень жаль его времени, но я считал, что он вполне вознагражден за труд сознанием, что ему первому удалось прочитать полностью почти все три части бессмертного произведения. Вот только с этой главой не вышло, но его подпись на протоколе говорит, где мне его найти письмом, и копия будет ему послана, а четвертую главу я ему посвящаю. А то у него был такой несчастный вид и он жаловался все на головную боль, но я ничего не мог для него сделать), не имея спирилл, Брайсс, естественно, не мог произвести своей преступно-экзотической прививки. Тогда вина падала на злого доктора и наказывать надо было этого уловителя доходных пациентов. Но великий профессор уже дал свое имя нескольким почетного характера лечебницам и успел увеличить собой количество свободных углеводородистых соединений нашей планеты, говоря научно, а выражаясь поэтически-шекспировски: умер и сгнил. Искать выходило не с кого, разве еще с лица, так как ответчиком являлся сам истец и Флавий Николаевич, естественно, отвергал самую возможность такого решения.

А время то шло, а ничего путного в смысле ликвидации этих долгов не делалось, а осень прошла, а весна переломала два моста и одну железнодорожную будку, лето вывернуло все ушаты своих ежедневных до полудня ливней, после которых сейчас же становится совсем худо и только трава зеленей, бабочки ярче и бекасы осторожней. Август начинал свои недвусмысленные комплименты осинам и лиственницам, единственным обитательницам леса, не потерявшим способность краснеть от его недвусмысленных шуток, а Брайсс все продолжал прятаться от Болтарзина (наш друг, забившись в отроги Хамар Дабана⁵⁶⁰, так определял его поведение) в Лондоне, Париже, Нью-Йорке и тому подобных пустынных местах. Все равно, рано или поздно им предстояло встретиться: мир не так велик, чтоб на одной дорожке не столкнулись люди, которым не следует встречаться, особенно, если один из них не двигается с места. Это вообще лучший способ дождаться встречи. Рекомендую его моим читательницам, если им придется назначить свидание в картинной галерее: место самое выгодное для такого занятия, как предполагала одна моя знакомая живописица, говорившая это мне в дни своей второй и, увы, уже теперь облетевшей молодости, преждевременно сударыня, преждевременно облететь изволили и бороду отпустили, а еще блондинкой считались, не без помощи некоего окиси водородного агрегата, положим, но кто прошлое помянет, тому и глаз вон. Вы как думаете, читатель, много людей зрячими останется, если бы да это всерьез, а?

И дело было так. Жил на свете король. Царство его было не очень большое, но уютное, люди в нем водились трудолюбивые, добродетель процветала настолько, что, однажды, вечером, после пира у королевской фаворитки, дамы почтенной и обогатившей мир особого рода прической, 277 напоминающей слуховые приспособления легавых собак, первый министр сказал: «Ваше величество! Все хорошо в нашем царстве, одного у нас нет, одно у нас, не как у людей: дозвольте разрешить публичные дома устроить. По крайней мере хоть один на королевство. За персоналом дело не станет. — За помещеньем тоже», — отвечал король: «покройте мою страну стеклянным колпаком и готово». Подданные благословляли мудрость своего государя и почитали его бороду, которую вы, если вы собирали когда-нибудь марки, могли наблюдать во всей ее сокращенной длине и прелести на этих отживающих знаках почтовой оплаты, а если вы имели удовольствие останавливаться в Парижских отелях, то видели ее на огромных серебряных кружках, не влазивших ни в одно портмоне, продиравших ваши карманы и слишком часто фальшивых, чтоб вы могли позабыть все причиненные ими неприятности. Говорят, впрочем, что главным фабрикантом поддельных монет был сам повелитель страны: коммерческий темперамент которого увлекал его часто даже за пределы самой конституции, нарушением которой, положим, денежная фальсификация не являлась, так как об этом в королевской присяге ни слова не говорилось. Но, сами понимаете, если у человека есть потребности, если у человека есть бюджет, проверяемый чужими людьми, если он живет на подотчетные суммы, тем более, если он не фабрикант под администрацией и не молодой человек под опекой, а какой ни на есть король, то надо же ж измышлять же ж доходы ж. И темперамент, вещь всегда ценная, увлекал доброго короля не только за пределы легальной литературы, но и за границы своего континента. Ухватив однажды большой кусок земли, где-то очень далеко, храбрый завоеватель начал с выколачиванья всего возможного из бесцельно до того времени околачивавшихся там туземцев. Поняв свое предназначение и просветись светом истины, каннибалы благословили Пресвятую Богородицу и ее верного рыцаря — доброго короля. Потом, когда доходы понизились, а сборщики податей собственного Его Величества Королевства стали доносить, что, поддавшись наущеньям диких жрецов, безбожные каннибалы принялись вымирать с быстротой, засвидетельствованной статистической диаграммой, а посланные к ним социал-демократы, вернувшись, подтвердили, что они это на зло делают и не слушают их научной аргументации. Король спешно перевел на имя Свободного Государства все свои и своей милой личные долги, а королевство принес в дар своему любимому народу. Парламент плакал навзрыд. Единогласно, при участии невоздержанных социалистов, были ему вотированы титулы, заимствованные из Плутарха, главный город каннибальской земли постановили окрестить его именем, а потом все поверглись к стопам, за разрешением поставить благодетелю Земли достойный ее памятник. Государь соизволил принять при условии, что председательницей комитета постановки монумента 278 будет изобретательница собачьего уха. Народ долго не мог прийти в себя от безмерности подобного великодушия. Но король внезапно почувствовал потребность переселиться временно в страну, куда переселяли в то время людей, неосторожно обходившихся с вексельными бланками: возможно, что его влекла надежда отыскать среди них кандидата в государственные канцлеры: местные претенденты и вообще министерабельные люди его королевства честно признавали, что Король имеет основания так поступать и благословили Бога, вложившего благую мысль в бессмертную душу Монарха. Были такие, которые рассчитывали, что по дикости места и язычности его насельников всеблагому Проведению угодно будет позволить основать новое Свободное Государство, в коем тарабаганьи шкурки смогут заменить сок резинового дерева и клыки слишком быстро исчезавших слонов. По дороге Король, согласно освященному обыкновению, отправился поклониться Святым Местам Великого Города. В одном из них, именуемом «Гвоздь», он встретил некоего не очень молодого юношу, оказавшего ему некоторые научные и благодетельные услуги, совершенно не узнав его инкогнито. Это случилось в день праздника Тела Господня и перст Божий был очевидным участником сей встречи. Покорившись неисповедимым путям Проведения, славный Монарх сделал юношу спутником своего странствия. Некоторые вольнодумцы говорили потом, что Государь этим искушал Своего Творца и что в путешествии более не являлось надобности, так как уже и тогда, было ясно, что лучшего канцлера ни на одной каторге не найти, но это доказывает только, до какой степени безбожное учение жида Карла Маркса и его современных клевретов отравляет наш мир, проникая в сознанье дела тех, кто самым своим бытием и непрестанной близостью к пресветлой особе Помазанника Христова должны быть от того защищены и очищены. Можно предположить, что бесовская гордыня, именуемая для прикро<в>енности ее срамоты рационализмом, заразила и дух юноши Патрикия Брайсса, что было тем легче ей, что он, по установленной Королем и потому несомненной для нас душевной невинности, не подозревал о последствиях, ему угрожавших, и не обратился за советом к духовнику своего Повелителя, не покидавшему Отца Народа ни на один шаг и присутствовавшему при встрече их.

Первая мысль Болтарзина, при известии о появлении в его краях великого афериста, была обжулить этого негодяя и спустить ему подороже силикатный завод, успевший смертельно ему опротиветь. Король, кстати сказать, задержался на этой станции, так как приятные окрестности и полный золота воздух обратили на себя благосклонное внимание его телохранительницы. В городе не оказалось, за отдаленностью страны и за особого рода характером населения, ни одного лица, говорившего достаточно внятно на королевском наречии и власти очень кланялись филологу, упрашивая 279 пособить и выручить. Поплевав некоторое время в потолок и починившись, приличия ради, Болтарзин согласился. Брайсс не присутствовал при встрече и взаимное знакомство не состоялось. Памятью на лица Натаниэль⁵⁶¹ никогда не отличался и к появлению не ведомого прихвостня отнесся с любезностью, он чувствовал себя вне конкуренции. Все тот же, массаж едва посинил кожу лица, но не допустил образованья гусиных лапок. Золотые брови опрокидывали свой первый полумесяц с завидным упрямством, букетного дамасска глаза не потеряли своей способности ворониться и делаться глубокими, как шахта екай скреппера⁵⁶², а разговор по-прежнему отливал всеми цветами нефти на помойном ведре. Как это бывает в обществе, где присутствие в нем человека является достаточным определителем его качества, разговор не требовал автобиографии и куррикулум витэ⁵⁶³. Болтарзин предусмотрительно явился под урожденным именем своей матери и так его все и называли там. Ездили, плавали, пили, катались, смотрели, пили, посещали, осматривали, пили. Потом уже реши ли, что последнее, очевидно, наиболее существенно, так как этим все кончается и в нем, очевидно, вся суть. Приложение этого вывода нетрудно предвидеть. Опускаю дальнейшие преобразованья. Конечным результатом было такое.

Король, как это бывает с некоторыми людьми в его состоянии, внезапно захотел ехать поездом и немедленно. Брайсс же настаивал дождаться восхода солнца, которого досидеться нет ничего скорее, потому что заря необыкновенно уже разгорелась, а если компас говорит, что она на западе, то значит, его пьяница какой-то делал и все переврал, старожилы профессионально ничего не помнят и он, Брайсс сам видел который день, как солнце встает именно оттуда и чтоб ему не врали всякие лизоблюды и паразиты. А вот когда взойдет солнце, надо будет поехать на Гусиное озеро с визитом к буддийскому архиерею или кардиналу, как его там, у которого много, наверно, найдется поучительного, чего нашим святым Антониям и во сне не виделось. Распря принимала тем более территориальные размеры, что помянутая графиня внезапно почувствовала непреодолимую потребность купаться и приняла соответствующие меры к немедленному удовлетворению своих высоких предначертаний. Зрелище начинало становиться жутким и летучий двор поспешил скрыться под сень вагона, увлекая почтенную матрону со всеми не успевшими ниспасть покровами в поезд, который только этого и ждал, потому что он застоялся и ржать ему давно хотелось на железке. Когда почтенные и почетные путешественники проспались, им подали завтрак, в котором рыбка хариус, плавающая, как известно, по воде, принимала слишком большое участие, чтобы они не занялись пропиванием бессмертной души до самого Владивостока, а логическим следствием явилось притяжение великого смутителя 280 подобных комет, то есть, не Юпитера, а Сан-Франциско, где король и свита его получили возможность почувствовать себя дома. То, что Брайсса с ними не оказалось, никого не удивило: он исчез, как возник, и по соответственным местам ихнего брата слишком много бегает, чтобы о нем печалиться. К тому же, король скоро умер, Рене Лярик предъявил иск его королеве по неоплаченным счетам, королева отослала судью к купальщице, купальщица заплакала и, украв бронзу неотлитого монумента, так что столица долго оставалась при одном пьедестале, пока систематический неприятель не завоевал страну и не достроил из принципа затеянную благородными народопредставителями постройку, бежала, как говорят, в бывшее Свободное Королевство, где, слышно, каннибалы сделали из нее что-то очень хорошее: не то сотэ, не то а ла брошь⁵⁶⁴. (Картон де Виар готовит по этому поводу обширное исследованье, которое, когда оно проявится, прольет и т. д.).

С Брайссом же дело обстояло гораздо проще: он слегка задремал часам к шести и, когда увидел розовое освещенье зари, сказал, что она появилась именно с той стороны, на какую он ссылался. Кроме Болтарзина с ним никого не было и никто поэтому ему не возражал. Так как прощальные распорядки монарха подразумевали его скорое возвращенье и на станции к тому же позабыли авто, что в глазах суеверных туземцев являлось несомненным признаком неизбежности обещанного события, то к Брайссу отнеслись, как к многоиспытанным мощам нетленного угодника. Он пожелал ехать к Хамбо Ламе и вцепился во Флавиев рукав, хотя никакой надобности в спутнике не было: Натаниэль внезапно обрел дар русского и даже больше слова. Восклицания его отличались живописностью, свидетельствовавшей о глубоком и любовном переживаньи всех тонкостей российского коллективного и преемственного творчества. Нечего и говорить, насколько это способствовало возрастанию его авторитета среди окружающих. Шоссе, никем не строенное, потому что почва была достаточно камениста и требовала исключительно укатки, произведенной двухвековой ездой без дальнейших расходов от казны, отличалось любезностью к редкому гостью и его обитателям. Когда переехали все сомнительные мосты, Брайсс потянулся, чихнул и оказался совершенно трезвым. Болтарзин выразил ему свое восхищенье такой быстрой переменой. Тот засмеялся. Никакой перемены и не было. Он вообще редко бывает пьян: разве только очень захочется, но проходит желанье, проходит и хмель. Впрочем, вчера было кое-что и естественное, с четверть часа, потом только началась стратегия, тактика и использование создавшегося. Неужели Флавий Николаевич, видевший этот, с позволенья сказать, двор, обидит своего спутника предположеньем, что того может удовлетворить такая компания? Чем скорей с ней развязаться, тем лучше. В Парижском притоне, ночью, 281 можно еще сесть рядом с этими невозможными людьми, но ехать дальше Аляски не позволяет чувство приличья, да и в Аляске коряков стыдно будет. Нет, автомобиль получить и дернуть с ним в сторону, благо он, все равно, краденый, единственное, что еще можно себе позволить в смысле поддержания с ними отношений. А Хамбо Лама ему вот зачем нужен: не учиться у него чему-нибудь, разумеется, еще чего, а получить ярлык в Тибет можно. Тогда можно доехать до степи до истощения бензина, пре доставить машину и жуликов шоферов их никому не интересной участи и ехать дальше одному на лошадях и в эскорте первого попавшегося монгольского князя, который вряд ли окажется таким же прохвостом, как этот европейский король. Хуже, во всяком, случае не может быть: это за пределами человеческой одаренности. А Тибет еще неизвестно, что такое. Бывают там вообще очень редко и вывозимые оттуда сведения, независимо от степени лживости, ценятся очень высоко. Потом место разных возможностей, чисто спортивных. Ведь, Флавий Николаевич, положим, в этих местах такими вопросами не интересуются, надо будет узнать, что его собеседник один из наиболее известных лыжников обоих континентов, что он недавно еще поставил рекорд фигурного лета и Джек Джонсон жалел о пропадающем в нем сопернике Карпантье. А долго еще до Гусиного? — Верст двадцать, девятнадцать. Шоферы, однако, были тоже тертые калачи и в своем роде спортсмены, почему, проехав верст двенадцать, решительно остановились, заявляя, что бензина едва назад хватит и предложили седокам либо идти пешком, а они обождут на видневшейся вдали станции, либо ехать домой. Так как солнце стояло высоко, небо прослаивалось летучими золотыми паутинками, воздух был прозрачен и тепел без дрожи, но с предчувствием холодка, как плавает ледяная иголка, в сухом [пропуск в тексте], то мнение Брайсса показалось всем совершенно естественным. Он предложил первую версию шоферам и просил не очень рассчитывать на скорое его возвращение. Ведь с ним и не то еще бывало: вдруг он в монахи поступит. Во всяком случае, часов до двенадцати ночи они ведь могут подождать? — Те обещали до утра, потому что им проще спать под крышей, чем колесить по степи, к тому же, может и водка на станции отыскаться. — Она им была обеспечена и они, посмеиваясь, принялись заводить машину, в то время, как пассажиры углублялись в излучины гладкой и твердой тропинки, имевшей своей конечной целью внезапно оборванный сосняк, впереди⁵⁶⁵ синюю от далека и высокую скалу, а у колен ее и на втором плане удивленных ресниц невозмутимого озера белые колонны коричневого монастыря, с подседом китайской крыши, ее золоченым коньком и шпилем, чуткими бронзовыми цветками джархи⁵⁶⁶, свисавшей на стебельках тоненьких цепочек с высоко задранных углов многоярусной кровли, геометрическими, медными подносами блях архитрава и двумя пегими 282 чудовищами у портала, мордами к бенгальской курильнице, утаившей свои золотые отливы под вековыми осадками благочестивых смол. Когда затихает в коленях матери прибежавший из дня резвым ребенком ветер, а солнце краснеет от надежды ночных ласк в хрустальном городе, среди расписных песков поддонного края; или когда он еще не успел проснуться и на востоке потягивается только чистый, весенний хлорофил: у этой курильницы и по сторонам ее, на середине интервалов с чудовищами, ста нут два молодых хаварока⁵⁶⁷. На них будут апостольского, деревенских икон образца, красные рясы, желтые плащи через левое плечо и высокие с греческим из щетины гребнем шлемы, завезенные, надо полагать, Александром Великим. Они возьмут в руки трубы, какими ангелы вызывают покойников на Страшный Суд и по шлифованному озеру, как кольца дыма из амбашора⁵⁶⁸, мечтательного курильщика, закругляется журавлиные и инструментальные молитвы, которым не до [слово нрзб.] Должно будет отвечать эхо, потому что в воде эта нимфа не водится, а гора умышленно поставлена сзади Дацанам⁵⁶⁹. Когда уйдут трубачи, распахнет свое тело милая заря и дотлеют угли ладана, ветерок, во сне или спросонок, тряхнет джархами, сделает рыбку из озера и пустит в круг несметные цилиндры с ветрянками за надписью: «О, Мани падме хум»⁵⁷⁰. Ведь молиться надо всем и непрерывно, а за всякими мелкими, но питательными делами такое чистое занятие, как молитва, может, пожалуй, и пострадать. Необходимость механизации этого процесса так давно сознана, что великое техническое изобретение Востока вышло из хронологии и в веках будет служить религии, этому единственному отделу промышленности, работающему на бесплатном сырье.

Брайсс был человек любопытный и ему естественно хотелось посетить этот главк. Но он был и человеком, не лишенным впечатлительности; а поэтому падь, оборвавшая разговор, не могла пройти его внимания. Действительно: неприглядная муштра худосочной по упрямости неподобающего места жительства сосны прорезалась очень болтливым и совершенно недисциплинированным ручьем, с темно-синей пенистой водой по замшенным валунам, подозрением в золотоносности, несомненной крапчатой форелью и всем, чем полагается в таких случаях, до сочной пихты, весело потряхивающей своей кашей березы, до той лиственницы, которую Болтарзин имел уже случай наблюдать в Александровском саду и на майском кругу Петровского Парка, сибирских ябочек⁵⁷¹ красными букетами своих карликов заменивших весеннее развлечение черемух и каскадом, которого не было видно, но который шумел под плеск хвостящей лососины, имеющей уступать соблазну отдыха от подъема в мирных ямках, любезно ископанных некиим местным гастрономом, в ведении которого состоит не только мед⁵⁷², но и кое-какие, не подозревающие своей вкусности 283 (в чем сомневался, впрочем, маститый К. Бубера⁵⁷³) речные обыватели.

А может быть, он просто запыхался, прыгая по камушкам поперек водяной холстины, достаточно глубокой для радикальной порчи костюма любителей путешествовать прямиком, во всяком случае он поглаживал еще ни разу не треснувшую кору цилиндрического ствола и, сняв перчатку, попробовал ее ковырнуть ногтем. — Г-м, крепкая! — он полез за ножом. — По ножику вы охотник. — И по всему прочему. Почем здесь берлога? — Берлоги по двести, триста. — Но, ведь это нелепо! Шкура от тридцати и ниже! — Несомненно, но за удовольствием позволительно обобрать праздного настолько, что ему неизвестно местожительство самого обыкновенного зверка. — А снег здесь глубокий? — По пядям наметает, а так довольно скупо на этот счет, восточней еще голее. — Жаль, что так, мне бы нравилось здесь на лыжах. Вы когда-нибудь пробовали ходить? — И даже с вами, Патрикий Фомич. — ??? — Давненько, в Москве, с Ленцами, забыли? — Да как же, как же, Ваше имя? Ну, конечно же. По-прежнему мистификатор-профессионал. Помню ваш воображаемый Парагвай. — Действительный. — Да? Когда вы там были? — Болтарзин несколько отступил во времени и Брайсс совсем повеселел. Ему так хотелось вырезать что-нибудь на этой коре, где еще ничего не написано, кроме сердца, пронзенного стрелой не выдумывалось, а этот символ сейчас в буддийском лесу неуместен. Он напишет себя, старый друг вырежется рядом, а внизу нежное изречение из Саади и дата? Готово, первое. Очередь за цитатой, вы ее знаете лучше меня, который не читал ни одной руббаяты⁵⁷⁴. А режу лучше. Диктуйте. — По Пушкину. — Конечно. — Да, действительно, разбросало нас, как Раевских⁵⁷⁵ с ним… А вы знаете, Брайсс, мне кажется, у вас что-то было с Зиной. — А у вас? — Когда? — Да, вы не унаследовали, умерла. Но не жалейте: это был такой павиан, какого свет не производил. Несчастный Воронин был высушен заживо, как капустный лист под караваем⁵⁷⁶, сам я насилу отдышался, спасшись заявлением о неизлечимой Эрлихе⁵⁷⁷… — Мы были с ней большими друзьями, вы не думаете, что вы неосторожны: место безлюдное, вы неизвестны, я пользуюсь всеобщим доверием и единственный нож у меня? — Натаниэль опустил руку в карман, где прорисовывался рельефный контур г-образного предмета, но вытащил ее оттуда пустой и произвел жест отрицания. — В конце концов это лучшая услуга, которую человек может оказать человеку. И потом у вас слишком много вкуса. Из-за женщины (глаза его забегали и он стал подвигаться боком от дерева) и особенно из-за этой сквозной Зины! Действительно! Ее непомерное сластолюбие уже никто не мог утолить, потребовался даже не паровоз, а целый поезд: она не успокоилась, пока не дала ему прокатиться…

Брайсс, оказывается, не так уже презирал жизнь: выпавший из кармана 284 браунинг при обследовании оказался не заряженным, а ствол закопченным⁵⁷⁸ — во время пьянства из него расшибали изоляторы. Серая огива⁵⁷⁹ полированной стали, как известно всем, производившим когда-нибудь подобный медицинский эксперимент, входит с умопомрачительной легкостью в неплотно обтянутое пространство между ребрами, а если она прошла сквозь сердце пациента, то из него ничего не вытечет. Спортсмен лежал отчасти на камнях ручья, уровень которого был склонен играть на повышенье. Утонуть он не мог, но это никого не интересовало. В конце концов поступки частных лиц, как бы решительны они ни были, не имели способности удивлять зрителей благосклонной долины и окрестностей Гусиного и Щучьих озер. Когда падь оставалась все дальше и воздух свежел, а глухари перестали срываться с веток, Болтарзин услыхал звук далекого раструба длинной трубы, второй его нагнал и оба, сплетясь, заснули в горах за горелым лесом. Он принял их, как бой часов на башне Сен Жермен Локсеруа⁵⁸⁰, и поспешил к своим заговорщикам, потому что не любил спотыкаться о корневища. Выйдя в поле еще зазолото, он глянул на пройденный лес: тот вытянулся на караул и над ним, сокращая вектор спирали, упражнялся хороший орел, потом их оказалось два, а через некоторое время и больше. Флавий Николаевич сказал, что Брайсс действительно поступил в монахи и намерен оставаться в Дацане надолго. Шоферы выругались по матери, сплюнули, продули свечи, зажгли ацетилен и все завертелось.

Луны в заводе не было и ночь была тихая, лакированная копалом⁵⁸¹. Шоссе естественно уходило далеко, как длинный след четырех лыж, среди снега двух рефлекторов. Порой пятерная линейка телеграфа, пойманная лучом, давала неожиданное трезвучье отдыхающей птицы, темного отростка и ущемленного за мочальный хвост змеи. И как самый яркий румянец разрастается на лице чахоточного, как нежнейшая эротика пишется полужильцами могил с оглядкой на уходящую в пыль семидесятилетнюю тризну, как поваленная снегом и выжженная в сердцевине костром груша уже не дает листьев, а на последнюю весну отвечает всеми способами носить цветы развилинками, так эта осень распустила ночь, разукрашенную всем, что хотело, но не успело сказаться в линиях и грозах, с последующими улыбками лета — в талом лепете и шиповном коронованьи весны. Глушитель был скромен и не выдавал секретов кухни внутреннего его ранья, амортизаторы — внимательны, а мотор бесклапанный. Быстрота бархатом дороги убегала в добродетель Атлантов⁵⁸², ключ Мнемосины⁵⁸³, место прохладное. Память! Она опять свертывалась и развертывалась высокой орлиной спиралью, она опять залетала предсмертной искрой бабочки в луч фонаря, она веселым голосом отдыхающих отзывалась из-за угла деревень и оборвалась лоскутком песни звеневшего на рыси уздечкой 285 бурята: «Знаю ее, сын: когда мы с ней шили небо…»

А шофер повернул стеклянный щит и нагретый днем воздух степи широкими полосами Млечного Пути прорезал Болтарзина, дорога разматывалась, как кокон на шпульке и ночь бросала ему в сердце полной горстью золотые букеты звезд. Может быть никогда до этого дня он не знал, как благословлять жизнь, опаснейшую и самую разорительную любовницу: до тла.

 

Но ее лица прекрасней клюв голодного орла!

 

Дальнейшее, дорогие читатели и милые, милые мои читательницы, кроме техники реализации силиката, не представляет для вас интереса новизны. Все, что осталось прожить Флавию Николаевичу, протекало в обстановке, настолько подверженной наблюденью и настолько принадлежа истории всем известных событий вошло в нее, что от нее его биографии, а не повести, которую я сейчас дописал — не отделить. Если она вам еще не надоела на уроках и лекциях: перечтите ее, мне только страшно, как бы и этот мой скромный опыт восстановления шедшего⁵⁸⁴ не разделил предполагаемой для его продолжения участи и вам моя книга не опротивела, больше, чем мне. А я не хотел бы ее кончать, потому что, если я поставлю точку, я уже не буду видеть ваших блестящих, позвольте считать их черными дорогая читательница, глаз, а передо мной станут серо-синие, большие и круглые, как солнечное затмение, глаза и я буду несчастен. Потому что, да будет известно вам, дорогая читательница, женщина, которую я люблю, меня, стыдно сказать, не любит и не хочет разговаривать о бессмертии души под тем предлогом, будто я ко всему отношусь легко. Она не понимает, поймите, что это происходит от моего отношения к весовой единице и мой коэффициент к русскому фунту = 120, тогда как…

286 ПЕРЕВОДЫ

287 Пьер де Ронсар
К ЕЛЕНЕ⁵⁸⁵

Крепче лоз, оплетающих ульмову кору,
Гибкой мощью дрожа,
Узой рук меня, плачу, в блаженную пору
Ты обвей, госпожа!

И, притворствуя сон, ты, лица обаянье
На чело мне клоня,
Лобызая, излей свою прелесть, дыханье
Да и сердце в меня.

Если так ты поступишь — очами твоими
(Нет милее мне клятв!)
Я клянусь, что отныне не буду другими
Обольщеньями взят;

Но, склоненный в ярмо твоего государства,
Сколь ни строг его лет,
Одновременный нас в Елисейское царство
Корабль перевезет.

Залюбившимся на смерть, нам в сени миртинной
Лет бесчисленный ряд
Слушать, как там герои и героини
Лишь любовь говорят.

То мы будем плясать по цветеньям прибрежным
В пеньях той стороны,
То, от бала устав, мы укроемся в нежной
Вечных лавров тени,

Где легчайший Зефир, задыхаясь, качает
На весенний распев.
Где — цветы апельсин, где — влюбленный, играет
Меж лимонных дерев.

Милого там апреля бессмертное время
Неизменно стоит,
Там земля, упраздняя заботное бремя.
Вольной грудью дарит,

288 Там давнишних влюбленных святая станица,
Славя нас по векам,
На поклон принесется и будет гордиться,
Что приблизилась к нам.

Хоровода среди на цветущие травы
Нас веля восседать,
Ни одна, ни Прокрида не счтег себя правой
Места нам не отдать,

И ни та, кого бык под обманчивой шкурой
Умыкал за моря,
И ни та, кого Фебу невинной и хмурой
Лавра скрыла кора,

И ни те, кто, мечтая, склонились на ложе —
Артемис и Дидо,
И ни эллинка та, с кем красою ты схожа,
Будто имя твое.

Джон Мейсфильд
* * *⁵⁸⁶

Ломали камень здесь столетие назад;
Обозы по лесу скрипели, не слабея.
И сверла ставили пороховой заряд,
          Чей след теперь в дожде чернеет.

И вот, последний воз сквозь лес продребезжал:
Дом строили большой, чтоб сделать вековечный
Апрель — красавицу, — супруг так пожелал,
          И стала глыба человечной.

Дом до сих пор стоит, апрель же этот гордый
Давно исчез, как та красавица потом,
На Запад: старая, печальная исторья, —
          Не стоит говорить о том.

Исчез и муж ее. Но не каменоломня,
Когда спускается по-старому апрель, —
Отрада нежная свиданиям влюбленных:
          В ней первоцвет растет сквозь прель.

289 И дрозд гнездится под сережками орешин,
Фиалок беленьких цветет краса в крови,
И тянется нарцисс, и терна свечи.
          Блестят в запущенной любви.

Рене Вивьен
НА САФИЧЕСКИЙ РИТМ⁵⁸⁷

          Для меня не гордость любви, не
                                                  слава
и не радость мне в похвале из-
                                                  лишней —
мне покой в углу потемневших
                    комнат, где разлюбили.

          Знаю: не сыскать на земле нам
                                                  правды,
терпеливо здесь ожидала смерть я,
боль тая свою, и неправый рока
жребий сносила.

          Для меня не встречи, не смех,
                                                  не праздник
но затишье глубокого вздоха, черный
час молчания после потери битвы
и воспоминанье.

Анри Гильбо
УТРЕННИЙ ОТЪЕЗД⁵⁸⁸

Медленно и окончательно разворачивается залитая солнцем заря.
Свежестью, радостью зеленеет пышная листва.
На неподвижные серые стены садятся беглые и веселые пятна света.
Веки домов еще сомкнуты, кое-где поблескивает несколько зрачков.
Все пробуждается; все потянулось.
В воздухе повис щебет птиц.
Уже мычат кое-где моторы,
Рождаются, замирают и возрождаются ритмы,
Напряженно блестит дрожь и толчки металла.
В ангарах и гаражах авто, жадные, трепещущие,
290 Авто отчаливают.
Согнутые циклисты зажимают рога своих стройных вилок,
Еще в невысохшей росе, зевают, просыпаясь, трамы, автобусы:
Они послушны, покорны толчку своих моторов.
На солнце выступают задорные краски.
Мотометла медленная и пушистая идет вдоль тротуара.
Радость вспыхивает, металл сияет,
Все пыхтит, дрожит, живет,
С мотором в унисон стучат сердца домов.
Воздух радостен, праздничный;
Виднеется просторный и весенний отдых:
С нитей стальных, шуршащие птицы стригут криком воздух;
Прочерчивая быстрый след похлопывают моторы,
В здоровый аромат веселья и покоя вливается запах бензина и масла.
Авто отчаливают,
Птицы поют,
Солнце — здоровый пудлинговщик — все перемешивает чугун плавленный в свой
Восходит трепетное и широкое ура жизни.
Дороги и пути скрещиваются, путаются, переплетаются.
Прекрасной зелени листва дрожит по ветру.
Стволы сворачивают, окрестность завертелась. Бахают, бахают,
Бахают, бахают, бахают цилиндры,
Песнь птиц остается неслышно.
Звучит волнуясь только мощный вздох металла.

Анри Гильбо
ТАМАРА⁵⁸⁹

Клочьями просветы неба, Осколками проблески солнца,
Сразу тиканье дрожащее, раскалывающее
Смисс, лифт, ролик, блок,
Полные поцелуи, наслоенные ласки,
Мощные пахучие наплывы дегтя,
И вдруг мохнатая голова высокой горы.
Вольт на коротке, трепет металла,
Эллипсы, параболы, геликоиды,
Перепутанные крыши, фосфоресцентные города.
И материя, вся материя голая и губчатая,
Упоенья огня, умноженные и ревностные.
Водопады ли пламенной страсти,
Или пустыня, унылая, огромная, без горизонта?
Сталкиванье молекул, спазмы атомов,

291 Кусты волнений, страх непроходимый,
Плавящиеся иероглифы, пестрые и прыгающие разводы,
Небо, земля, солнце — тьма и сиянье,
Паденье плоское, подъем отвесный?
                                                                                1920

Анри Гильбо
ПЕРЕМЕНА СКОРОСТИ⁵⁹⁰

Осень, бежа, на высокие ели кладет широкие пасмы дождя,
От коры и хвои по сырому воздуху растекается смола,
По прямой дороге, чья граница укрыта травой,
В тяжелой и молчаливой ночи медленно и мелко скользят мои шаги.
Как девы, вырисовывающиеся неясно вдали,
С вымытого небесного балкона склонились две-три звезды,
И порой сквозь тяжелые дождем и молчанием ветки,
Хрупкая и нежная, обличая чью-то заснувшую жизнь,
Прыгает точкой свет,
Я так иду. Трепещут легкие, спокоен лоб.
Вдруг голос скребущий: поезд выворачивает мир и молчанье.
Мне одиночество не страшно,
Но тело, в пространстве изолированном, как недоступный остров,
Уже не знает трепета веселого и мощного,
И снег укроет скоро редкие его вибрации.
Я здесь слишком далек от бессонных лабораторий,
И от всемирного технического великолепия.
Я еле вмешан во всесозидающую магию электричества.
Слишком много камней и песка,
Слишком много коней, слишком много инерции,
И замерзает нрав мой
Как металл смелого и нового мотора
Или творческий сперм машины.
Хочу услышать близкий и горячий трепет механизмов:
Сердце мое здоровое и искупающее все магнето.

Чарльз Эшли
НОЧЬ ПЕРЕД ЗАКЛЮЧЕНИЕМ В ТЮРЬМУ⁵⁹¹

Один на улице. Тучи исчезли
Под стойкой луной,
Чуть внятный бриз от речки тянет:
292 Все, брошенное мной.
          Тьма, скрой, что рот мой искривился,
          Что мне прощанья не превозмочь;
          Проспектов я, столиц любовник.
          О, скрой, меня, гнилость ночь!
Дай душу мне вдавить в асфалыы,
Подняв от них глаза,
Чтоб ею был отмечен город
Моим и на года.
          Эта глубокая ночь, обрученья пред смертью
          С улицами, любовью моей:
          Сладкая, брачная едкость
          Слез и строгого пыла страстей.
О, роящиеся, влюбленные улицы,
Город, жажда мой —
Дай унести в мою клетку
Хоть рану темного своего огня.
                                                  1921

293 ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ И. А. АКСЕНОВУ

294 С. Г. Мар (Аксенова)
БИОГРАФИЯ ИВАНА АЛЕКСАНДРОВИЧА АКСЕНОВА⁵⁹²

Иван Александрович Аксенов родился в декабре 1884 года⁵⁹³ в семье помещика. Род Аксеновых — военный. И, по преемственной традиции Иван Александрович, достигнув необходимого возраста, был отдан в кадетский корпус. Окончив его, он поступил в Николаевское военное инженерное училище и оттуда был выпущен в 21 саперный батальон, как раз к отправке последнего в Манчьжурию. Однако участие в военных действиях не принял, потому что к моменту прибытия батальона война прекратилась.

В 1908 году⁵⁹⁴ в саперном батальоне произошел бунт, в связи с которым Иван Александрович был отдан под суд, просидел месяц до суда в крепости и после суда был переведен из Киева в отдаленнейший батальон, стоявший в Сибири в Березовке⁵⁹⁵.

Иван Александрович забрал с собою множество книг, построил в Березовке превосходные оранжереи и соединял военную службу с выращиванием роз и чтением.

Через два года⁵⁹⁶ Аксенова перевели обратно в Киев.

В то время, да и во все последующее, литература значила для него все в жизни. Наибольшей любовью Аксенова пользовался французский поэт Лотрэамон (Дюкасс) ныне чрезвычайно прославляемый во Франции (у нас сейчас переводятся его «Песни Мальдорера»).

В жизни Ивана Александровича попеременно различные искусства играли доминирующую роль. Первоначально это была живопись, и первым печатным выступлением⁵⁹⁷ его стала статья в сборнике «Бубнового Валета» в 1912 году, где он сразу и на всю жизнь заявил себя горячим поклонником Кончаловского. Потом это были стихи, которые он писал всю жизнь. Музыка, театр, кино также были ему близки и дороги.

Эта разносторонность Аксенова касалась не только искусства, — он преподавал математику на Днепрострое, писал брошюры, посвященные вопросам хлебопечения, сотрудничал в журналах, трактующих вопросы электросварки. Он знал языки: французский, английский, немецкий, итальянский, польский.

Во время империалистической войны, которую Аксенов провел на фронте, Иван Александрович написал книжку стихов «Неуважительные основания», книжку о Пикассо (включена во все французские библиографии) — «Пикассо и окрестности», драму в стихах «Коринфяне» и первый том переводов «Елизаветинцев». Все книжки 295 вышли в издательстве «Центрифуга».

В начале 1917 года Иван Александрович, капитан инженерного управления штаба румынского фронта, стал одним из организаторов первой большевистской ячейки. Он был избран от офицеров в Совет солдатских и офицерских депутатов, но так как сразу выявил себя большевиком, офицеры лишили его мандата, и он тут же был переизбран солдатами. Когда высшее офицерство во главе с Щербачевым и Головиным содействовало захвату Бессарабии, Аксенов был схвачен, брошен в одиночку и подвергнут пыткам.

Аксенов вел себя одинаково героично и на пытке, и в камере. На пытке он молча вытерпел подвешивание на дыбу и накачивание водой, в одиночке он исписывал бесконечные рапортички (другой бумаги не давалось) своим романом. Через четыре месяца наше правительство обменяло Аксенова на военнопленных румынских сановников.

Аксенов принимал участие в боях, воевал на Дону. Потом председательствовал во Всероссийской комиссии по борьбе с дезертирством. В 1919 году был начальником политотдела 47 дивизии. В Ленинграде он был первым комиссаром Военно-инженерной академии.

Но даже в горячке Гражданской войны Аксенов не расставался с «Елизаветинцами». Именно в это время он переводил Бен Джонсона, поэта-драматурга елизаветинской эпохи, наиболее любимою им.

В 1920 году Аксенов еще работал в Наркоминделе, но страсть к искусству взяла верх, и уже в 1921 году он работает у Мейерхольда ректором Мастерских. С 1922 года Аксенов, не бросая театра, сделался бессменным председателем Союза поэтов. Из «Центрифуги» он перекочевал в «Московский Парнас», где люди были моложе и живее, потом — к конструктивистам.

Вскоре Аксенов порвал и с конструктивистами. Он был слишком горячим человеком, чтобы оставаться литератором. Строился Днепрострой, и Аксенов, не задумываясь, отправился в Кинкас преподавать математику.

Начиная с 1929 года елизаветинская эпоха стала наиболее близкой Аксенову. В 1930 году вышла первая книга Аксенова о Шекспире.

Будучи человеком основательным, он не мог легко отойти от темы и замыслил ряд других изысканий. Он написал ряд статей и, наконец, подготовил к печати книгу. Он написал сценарий оперы «Гамлет»⁵⁹⁸, в совершенстве передав концепцию шекспировского времени. Он переводил Деккера, Хейвуда, Флетчера.

Аксенов замыслил написать книгу «Современники» От живописи он взял Кончаловского, от театра — Бабанову, от кино — Эйзенштейна. (Все три образа готовы к печати, книга об Эйзенштейне скоро выйдет в издательстве «Искусство».) Умер Аксенов в 1934 году⁵⁹⁹, заканчивая статью об интриге в пьесах Шекспира.

296 С. П. Бобров
И. А. АКСЕНОВУ⁶⁰⁰

Краб отдыхает на камне плоском,
Я желал бы иметь восемь лай,
Водой сероизумрудной двигаться боком —
И клешня покачиваемая водой!

Каждый шаг прибавляет каплю пота,
МОРЕ сваливается вниз,
Пожалуйста, острее: море,
Соль великая —
Синий гиппопотам, большой, неясный,

Восходить испещренной дорогой,
Похмыкивая крыши дач,
Детской зевоте часового,
И поворот вперед.

Вот смотрите, как
День закатывает агонии.
Чуть вздрагивая, свой единственный,
Циклоп закатывает — паленый
Трахматозный глаз —

И нежное, как семга, плечо берега,
Розоватое плечико,
В неподвижной подвижности — странной
Небывчивости,
Растет из струинных вод,
Растет в струинных водах,
А с визгом видимым, а не слышимым
В бочку противоположной горы
Сваливается задыхающееся, слепнущее,
Высоко повешенное небо.

Я же хитростью Одиссея —
Я вижу и другое море, я вижу и другое небо,
Где закатывается изумрудное точило света,
И все в спокойствии долгом
Подергивается камнем.
Сквозь
Мою грудь
297 Проходит
В 3+n’ом измерении
Меридиальный горизонт,
Он пронзает,
Он пронзает, голодный насквозь.
                              5.VII.1916. Балаклава⁶⁰¹

Б. Л. Пастернак
ИЗ ПЕРЕПИСКИ⁶⁰²

ИЗ ПИСЬМА РОДИТЕЛЯМ

16 – 23 ноября 1916 года. Тихие Горы

Дорогие мои!

Простите, что долго не отвечал на папину открытку; ту, в которой он сообщает о лестной Аксеновской надписи. К сожалению, лично с ним не знаком и имени-отчества его не знаю; адрес же его официальный мне известен. А я уже писал вам о протекционной телеграмме Боброва — это я должен был Аксенову (саперный капитан) прошение посылать⁶⁰³. Уже запросил Боброва об его имени и отчестве и ему напишу.

Пока же, чтобы достойным образом ответить на столь задушевный отклик, перевел Свинберновский сонет о том самом Дж. Форде, которого Аксенов перевел в «Елисаветинцах»; перевод решил напечатать с посвящением Аксенову в ближайшем альманахе ЦФГи. <…>

ИЗ ПИСЕМ С. П. БОБРОВУ

3 – 4 февраля 1917 года. Тихие горы

<…> У Аксенова много счастливых элементов. Степень счастливости их подчас — первой руки. Но в восхищение все это меня не приводит. <…>

 

8 февраля 1917 года. Тихие горы

<…> Непременно пришли мне Аксеновскую книжку о Пикассо. Судя по проспекту, очень содержательная и живая книга вроде «Елизаветинцев» (Envoi). <…>

298 С. П. Бобров
НЕИЗМЕННО⁶⁰⁴

                                        И. А. Аксенову

На всякое горе мира —
Существует две точки зрения, —
Одна из них премило изложена
В достойном внимания послании,
Каковое Ваша любезность
Относит к имени моему.

Давайте ж на время бросим
Наш горький и радостный крик:
В жилетном кармане не носим
Мы — складной, портативный язык.

Прекрасное изобретенье!
Альва! Задохнись, умри!
Пожалуйста присажива… осторожней!
Это самая последняя система.

Заводя этот складный рассказец,
Я должен внимательно следить,
Чтобы дружеская любезность
Не утопила меня.
Конечно, приятнее нет ведь
Увидеть добрый глаз,
Спокойную друга руку
И — «Здрастесергейпалыч!» — в телефон.

Ответ во втором изданьи,
Там будет подробно: как и что, а ныне
Портретик… Попробуем.
Чорта с два. О-го-го! Начинается.
Пажж-жжалте!
Звонок менее, чем самоуверен, однако
Серьезность пополам с горохом
Бороздит переднюю. — АКС.
Серая нога нетороплива,
Ей-ей он так же входит в магазин,
«Чинясь и притворяясь?» — нет.
Ноги нет и к озеру Меридата никакого отношения.
Рука растет с кепи,
Нежный бочонок запел,
Как это изумительно однако
299 Голос человека подделан.
За этой морщиной детской —
Собран детский негодующий сон,
Там отстроена парочка мыслей
(Комансон парле комансман⁶⁰⁵) —
«На всякое горе мира»

Но я осмелюсь:
Попроще я думал, и плакал,
Давно — полтысячи лет,
Когда за чужой работой,
За кузнечикающим Гаммондом
Я возмечтал об индийце
Которого называете Вы.
Разве смел я признаться
В великом имени этом?
Нет, — я слышал в полуха
Колебанье света — пустые тени —
Признаться наверно — не видел,
Как плакали сердца струны
Тех чудаков смуглощеких,
Иссохших от чтенья старья,
Как сердце впрямь пламенело.

Пламенеющее сердце…
Картина простейшего типа:
Никто не видит, всем плевать, чорт с ним,
Он сам никому не расскажет.

Может быть кто уверен, в том, что
Он делает важное дело, что
Все это дело не на три года, после
Коих — икнет зевота, исчезнув
В макулатурной пустоте.

Да, надо нам
Ниже опускать лоб, изрытый
Сотней чужих истерик,
Невинноголосых личек,
Заржавленных орудий пытки,
Полузасохших ручек,
Отрывающих куски тела и проч., и проч. …
И так далее, и т. п. — еще чего!

Про себя (автор скромен) изумительно
Какая неуверенность в слове…
300 Я очень хотел бы… Оставим.
Вопрос слишком серьезен. А мир кичлив.
У него масса своих соображений.
Не будем ему портить раскладку
И план снабжения.

О Вас? Ландшафт бесподобен.
Попробуем. Чорта с два.
О-го-г-о… Начинается!
Па-жжалте!
Звонок менее самоуверен, однако
Серьезность пополам с горохом,
Бороздит переднюю. А к с.
Серая нога нетороплива.
Ей-ей, он так же входят в магазин —
«Чинясь и притворяясь?» Нет!
Ноги нет и к озеру Мерида никакого отношения.
Рука растет с кепи.
Нежный бочонок запел —
Как изумительно это
Голос человека подделан.

За этой морщиной — детский
Собран негодующий сон.
Там были какие-то мысли,
Которым никто не скажет (нет!)
В спокойной уверенности горя…

Это кажется не на тему.
Хотя бы.
Сердце спорит с кем то,
Кто хочет хихикать
И цукаться, придираться —
Немножко он слишком ясен:
— За то видно, что нет ничего,
Что должно было прятать.
Маленький, — слава тетереву:
Экую орясину вынесли!
Пятнадцать лет терпели,
Писклявый кашель Вячеслава,
Который даже не постеснялся
Ложечкой в милой поболтать:
Вот, что делает привычка к чаепитию!
А ведь кажись петербуржец.
301 Нет, мы много любезней:
Это не пепельница, а Феничка Петрова,
Героиня Крюкова канала,
Та которая — ясное дело! — доканала
Однаго, а потом и другого
Того самого малого расписного,
Жертву легко достижимых писем, —
Рраз — два три по высям,
Потом голос повысим, плюнем, тяпнем.
И такую мистерию ляпнем,
Что злейшие враги говорят, как Лунд-, Ддэ- …а.
Это значительно проще, чем я думал… жидка!
Так чокнемся, друг любезный,
Над сей опороченной бездной,
Парою рифм простейших:
На овь, на ты и на за…

Люблю встречать на перепутье
Большого Левшинского я… —
Там где Обухов врежется —
В скошенный домик, —
Ручку, растущую туго,
Серый уверенный ход.
                                        19.III.1919 Москва

Т. М. Левит
И. А. АКСЕНОВУ⁶⁰⁶

Сюземы выкорчеваны дней.
Теперь, над изгарью зари,
Я знаю, что больше некому
В звездных тобурах рыскать.
Растреплет ли труплё треск?
Смрадом сызмладу и в огонь
Брошен путь разогретый
И часами и радиусами изгоротан
Да похерен. Через уру ребешкой?
А сети? А морды? А невода?
Небесная киноварь, расплесканная
По всем ветрам, рыбасом придавлена,
Процежена искорками слов
По листу, сверху, наниз.
302 Дни програчены, трут словно,
Только я дописывать стихи останусь.
                                                  2.7.1920

Г. А. Ечеистов
ИВАНУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ АКСЕНОВУ⁶⁰⁷

У Вас
Родные в имении
Ток электрический в иглы
Острых глаз
Над ними
Вспыхнула бровь
Эту кровь
Ни на что бы не выменял.
Так у поэта
Зоркости орлий
Взлет
Гибкость мысли
А в горле
Где голос поет
Жаргон Парижа.
Вижу Тебя
Восхищенный, улыбчивый
Пряжа!
Рыжая!
Борода
Рыжая
Ваше величество
Одолжите один волосок
Я его солнцу продам.

Т. М. Левит
ВЕСНА 1921⁶⁰⁸

                                        a J. A. Axenoff

Le fanion de courage,
Qui tombe dans le fosse
Solide et tien enfonce
Emporte le temps a nage.

303 C’est la nuit qui tombe du
Livre en feuilletant les heures.
Elle est triste, ma demeure
Et le chagrin est bien du.

Je m’en vais dans ies ruelles
Il <est> prmtemps et j’en suis [нрзб.] —
Enlevant la nuit dessous
Des chaunies qui s’y melent.

C’est la nuit et je m’en vais;
Il fait chaud, mais je grelotte,
Tutubant comme un pilote
Dans le vent doux et mauvais⁶⁰⁹.
                                        26.3.1921

Б. К. Зайцев
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ⁶¹⁰

Много позже, уже в начале революции, заполнилась мне сценка в его же квартире⁶¹¹, там же. Было довольно много народу, довольно пестрого.

Затесался и большевик один, Аксенов. Что-то говорили, спорили, Д. Кузьмин-Караваев⁶¹² и жена моя⁶¹³ коршунами налетали на этого Аксенова, он стал отступать к выходу, но спор продолжался и в прихожей. Ругали они его ужасно. Николай Александрович стоял в дверях и весело улыбался. Когда Аксенов ухватил свою фуражку и поскорей стал удирать, Бердяев захохотал совсем радостно. — Ты с ума сошла, — шептал я жене, — ведь он донести может. Подводишь Николая Александровича…

Но тогда можно еще было выкидывать такие штуки. Сами большевики иной раз как бы стеснялись. (У нас был знакомый большевик Вуль⁶¹⁴, мы тоже его ругали как хотели. Он терпел, даже как бы извинялся. Потом свои же его расстреляли).

304 Борис Лапин
* * *⁶¹⁵

                                        И. А. Аксенову

Там ласковый дымок вьется
Прекраснее рая
И тихо Бэ-Цэт несется —
Смерть моя, жизнь моя!
Как дико я плыл, ощущая
Плоскости неэвклидовых дней,
По которым душа из рая,
Как уголь в топку, пройдет.
И перед ударом в вечность
Моя душа отойдет,
Следя, как, винтом, гранаты
Оканчивается полет,
Как голубая вода на нитке
Повисит и канет навек
Бледно лиловым паром
Неба сморщенных век.

БОГ СОЛНЦА⁶¹⁶

                                        И. А. Аксенову

Он поджигает хладный труп
о центробежный факел года,
пока из страсти жирный суп
ему поставила природа
в горючий времени очаг.
Он поджигает факел мира
И страх горит в его очах
И в прах горит его порфира.
                                        Ц. Ф. Г. <19>22

О. Э. Мандельштам
ЛИТЕРАТУРНАЯ МОСКВА⁶¹⁷

Москва-Пекин; здесь торжество материка, дух Срединного царства, здесь тяжелые канаты железнодорожных путей сплелись в тугой узел, здесь материк Евразии празднует свои вечные именины. <…> Здесь на плоской крыше небольшого 305 небоскреба показывают ночью американскую сыщецкую драму: <…> Здесь ни один человек, если он не член Всероссийского союза писателей, не пойдет летом на литературный диспут <…>

Когда в Политехническом музее Маяковский чистил поэтов по алфавиту, среди аудитории нашлись молодые люди, которые вызвались, когда до них дошла очередь, сами читать свои стихи, чтобы облегчить задачу Маяковскому. Это возможно только в Москве и нигде в мире, — только здесь есть люди, которые, как шииты, готовы лечь на землю, чтобы по ним проехала колесница зычного голоса.

В Москве Хлебников как лесной зверь, мог укрываться от глаз человеческих и незаметно променял жесткие московские ночлеги на зеленую новгородскую могилу, но зато в Москве же И. А. Аксенов, в скромнейшем из скромных литературных собраний⁶¹⁸, возложил на могилу ушедшего великого архаического поэта прекрасный венок аналитической критики, осветив принципом относительности Эйнштейна архаику Хлебникова и обнаружив связь его творчества с древнерусским нравственным идеалом шестнадцатого и семнадцатого веков, — в то время как в Петербурге просвещенный «Вестник литературы» сумел только откликнуться скудоумной, высокомерной заметкой на великую утрату⁶¹⁹. Со стороны видней — с Петербургом неладно, он разучился говорить на языке времени дикого меда. <…>

Худшее в литературной Москве — это женская поэзия. Опыт последних лет доказал, что единственная женщина, вступившая в круг поэзии на правах новой музы, это русская наука о поэзии, вызванная к жизни Потебней и Андреем Белым и окрепшая в формальной школе Эйхенбаума, Жирмунского и Шкловского. <…>

В. З. Масс
[ПАРОДИЯ]⁶²⁰

Облокотись рукой на стол,
Свой труд расхваливал Аксенов
И в доказательство привел
Марксистских множество законов.
Он сразу в сущность дела вник
(Не так, как Оскар Блюм и Брик).
Сквозь всеобемлющую призму
Диалектических начал
Он подошел к конструктивизму
И виновато замолчал…

306 А. Селивановский
«И. АКСЕНОВ. ЛЮБОВЬ СЕГОДНЯ». ВНУТРЕННЯЯ РЕЦЕНЗИЯ⁶²¹

«Книга задумана как целое и поймется до конца, только когда ее дочитают до конца…

Рассказы посвящаются раскрытию тех общественных отношений, которые строят социалистическую этику и ее прикладное, отдельное, рефлекторное действие — социалистическую мораль».

Это — слова из авторского пространного предисловия. Если можно согласиться с первым утверждением, то второе никак не вытекает из самого текста книги. Склонность автора к самодовлеющей психологизации, оторванной от анализа общественных отношений, особенно отчетливо вскрывается в рассказе «О двери, которой хлопнули (Соната в белом)». Судя по вполне определенным признакам, речь идет в нем о Троцком, хотя внешние сюжетные особенности и расходятся с биографией реального Троцкого. Здесь образ человека типа Троцких (назовем так) раскрывается в отрыве от развития классовой борьбы и ее исторического эквивалента, дан как образ постарения и морального опустошения людей предельной психологической складки.

Сказанное относится не ко всем рассказам т. Аксенова. Некоторые из них («Столп и утверждение истины»⁶²², например) являются в сущности публицистическим памфлетом. С точки зрения проблематики, интересующей т. Аксенова в этой книге, необходимо отметить, что ему более удался показ морального разложения и цинизма представителей эксплуататорских классов. Значительно менее удался ему показ зарождения (и развития) морали социалистической — так рассказ «Кирпич в кладке», наименее подверженный книжности и надуманности языка, и — тем не менее — художественно наиболее слабый, наименее законченный, лишенный обычной для Аксенова концентрированности основного образа.

К этой особенности (разностильность и художественная неравноценность книги) необходимо добавить еще одну: язык Аксенова так «пролитературен», так «зарационализирован» в ряде мест, так густо насыщен всяческими ассоциациями из отдаленных областей культуры, в частности и из искусства, — что книга становится неудобочитаемой даже для высококвалифицированного читателя, а многие места вообще воспринимаются как пародия.

Рекомендую воздержаться от издания этой книги.

307 НЕКРОЛОГИ И. А. АКСЕНОВА

Внезапно скончавшийся на пятьдесят первом году жизни Иван Александрович Аксенов был выдающимся советским писателем, исследователем и крупным художником слова.

Отличаясь необычной разносторонностью и исключительной образованностью, в совершенстве владея десятком языков, поэт, драматург, переводчик, искусствовед, литературовед и критик, он во всех областях, во всех жанрах сочетал самостоятельность пытливой мысли с мастерством формы. Его перу, кроме многочисленных, глубоких и острых статей в литературных и театральных журналах, принадлежат следующие книги: сборник стихов «Неуважительные основания», «Пикассо и окрестности», «Гамлет и другие опыты», трагедия «Коринфяне», монографии о Бабановой. Эйзенштейне и др. работы.

Страстный шекспиролог и блестящий знаток елизаветинской эпохи И. А. Аксенов посвятил Шекспиру и драматургии елизаветинской эпохи ряд ученых исследований. Им переведены и снабжены вводными статьями и комментариями сочинения Бен Джонсона. Для издания «Академии» и для театра им сделаны новые стихотворные переводы некоторых пьес Шекспира и почти закончено либретто оперы «Отелло»⁶²³. Имеется у него также много переводов с французского — стихов и прозы, в том числе Малларме, Рембо, Франса и Кроммелинка, пьеса которого в его переводе до сих пор идет в театре Мейерхольда.

Участник Гражданской войны в рядах Красной Армии, И. А. Аксенов был активным общественником.

Еще в 1922 году он был избран председателем Всероссийского союза поэтов. Все последующие годы вел большую культурно-просветительскую работу, а последние два года — в групкоме писателей при издании «Академия» проявил себя общественником-ударником, отличаясь высоким сознанием долга, ответственности и с энтузиазмом выполняя все виды профработы.

В высказываниях И. А. Аксенова по вопросам литературы и искусства были спорные положения, но наряду с этим некоторые его мысли и изыскания войдут в железный фонд марксистско-ленинского литературоведения⁶²⁴.

Б. Гимельфарб

 

Иван Александрович Аксенов был одним из тех людей, которые произнесли первые слова свободы на Румынском фронте в эпоху империалистической бойни.

Царские приспешники несколько дней скрывали от солдатских масс на Румфронте известие о свержении царя и о происшедшем в Ленинграде перевороте.

На первых митингах Аксенов сразу заявил, что он с теми, кто углубляет революцию. Это было по тем временам необычно, потому что Иван Александрович находился в чине капитана инженерных войск и служил в инженерном управлении 308 штаба Румынского фронта.

Солдатские массы избрали его сначала секретарем Исполнительного Комитета, а, впоследствии, после разгрома эсеровского руководства — председателем Совета солдатских депутатов.

И. А. организовал в июле 1917 года первую большевистскую партийную ячейку при войсках штаба Румфронта.

Как сейчас, вспоминается нам тот момент, когда на фронт приезжал Вандевельде, выступая перед солдатами с империалистическим докладом на тему «Le petit chaperon rouge» («Красная шапочка»), Вандевельде решил самолично предстать перед русскими солдатами, чтобы доказать, что Германия — «серый волк», а Антанта — «красная шапочка», которую она хотела проглотить, и что поэтому русские солдаты должны пойти в наступление и продолжить войну до победного конца.

В блестящей речи на французском языке, Иван Александрович тонко и остроумно отчитал социал-предателя Вандельвельде. Он сам перевел свою речь собравшейся огромной солдатской аудитории в театре «Пастиа». Солдаты искренне хохотали над наивной агитацией уже тогда поблекшего социал-демократического вождя.

Наш комитет поддерживал связь с революционной румынской социал-демократией; он укрывал Доброджан-Гереа и Бужора, людей, головы которых были расценены сигуранцей⁶²⁵.

Иван Александрович выступал на Румфронте вместе с большевиком Рошалем, присланным партией из Петрограда. Рошаль был убит из-за угла румынскими охранниками, и труп его был найден в поле.

Скоро румынская охранка со своим «вождем» Папайтеско отомстила и Аксенову. Когда высшее офицерство во главе с Щербачевым и Головиным предательски изменили новому большевистскому отечеству и содействовали захвату Бессарабии, не успевший эвакуироваться Аксенов, был схвачен, брошен в одиночную румынскую тюрьму и подвергнут пыткам.

Четыре месяца провел Иван Александрович в тюрьме до тех пор, пока советское правительство не обменяло его на военнопленных румынских сановников, арестованных в Одессе.

В 1919 году И. А. работал в Красной Армии и Красном флоте. Он был начальником политотдела обороны побережья Черного моря, а затем начальником политотдела 47 дивизии.

В 1922 году, переутомленный и болезненный И. А. механически выбыл из рядов ВКП (б), оставаясь неизменно непартийным большевиком.

Армейская и флотская массы, в гущу которых Иван Александрович самоотверженно нес светоч коммунизма, распространяя учение Маркса и Ленина, всегда с затаенным дыханием слушали полную блеска, сверкающую речь И. А. Он был подлинным художником устного слова.

309 Соратники никогда его не забудут⁶²⁶.

Эмиль Гиллер, Михаил Большаков,

Доброджан Гереа, А. К., Дик, И. О., Диамандеску, Т.

 

Аксенов был человеком широкого, можно сказать, универсального образования, больших общественных интересов и оригинальной мысли.

Инженер (он получил высшее военно-техническое образование), математик, языковед, знаток музыки и живописи, поэт, драматург и беллетрист, переводчик, театральный и литературный критик, педагог литературных вузов, — Аксенов в молодости порвал с дворянской помещичьей средой, из которой он происходил, и стал на путь революции.

Его первые литературные работы были весьма изысканны. Много лет отдал он поискам новых выразительных средств в искусстве; примыкая отчасти к футуристическому направлению, председательствовал в литературной группе «Центрифуга», написал первый у нас критический опыт о Пикассо («Пикассо и окрестности»). Он был непримиримым врагом всякого шаблона; самый экстравагантный, самый субъективный парадокс был ему дороже почтенного трюизма.

Однако в течение последних лет, углубляясь в исследовательскую работу о драматургах елизаветинской эпохи и с увлечением следя за развитием советского театра, он постепенно отрешился от субъективности, можно сказать, от некоторой капризности своих первых опытов. Тщательно исследуя историко-социальную почву, на которой возникли произведения Шекспира, Бен Джонсона и других, пользуясь огромным фактическим материалом, вооруженный большим пониманием структуры драмы, он дал интереснейших и еще недостаточно оцененных нашей критикой характеристик. Его книга о «Гамлете», его статьи о «Ромео и Джульетте» и о «Венецианском купце», его работа о Бен Джонсоне (в издательстве «Academia») и др. составляют чрезвычайно ценный труд, к которому постоянно будут возвращаться исследователи Шекспира и других драматургов-елизаветинцев.

Аксенов первый поднял занавес елизаветинского театра перед читателем: он был не только исследователем, но и переводчиком целого ряда драматургов «елизаветинцев». Он показал Шекспира в окружении плеяды его замечательных современников, в тесной и непосредственной с ними связи.

Не прекращая этой большой работы, Аксенов постоянно отзывался на художественные явления современности: его этюды об Эйзенштейне, Бабановой и других свидетельствуют о глубоком интересе к современному, новому, советскому искусству.

Он был советский писатель — писатель, мечтающий о широкой, демократической аудитории, и всем усилием художественной воли стремился он побороть чрезмерную пышность и усложненность свойственного ему стиля.

310 В своих социологических изысканиях Аксенов никогда не элементарен. Аксенов всегда стремился охватить предмет исследования всесторонне и никогда не удовлетворялся поверхностными объяснениями.

Своеобразны его беллетристические опыты (еще не напечатанные). В них тематика, насыщенность языка, преемственная от Эдгара По, сочетается с моментами психологического анализа, явно отражающими влияние Льва Толстого.

Занимаясь музыкой, он в последнее время написал либретто оперы «Гамлет» (для композитора Черемухина).

В театре Аксенов долгое время работал с Мейерхольдом, впервые перевел для него «Великодушного рогоносца» Кроммелинка; в боевом ГОСТИМ он был завлитом театра.

Пылкий полемист, Аксенов всегда отстаивал свои художественные и литературные вкусы. Он дорожил своим духовным опытом, он считал, что только то, что писатель самостоятельно продумал и прочувствовал, может быть интересно для общества. Сам он был настоящий писатель общественник⁶²⁷.

В. Волькенштейн

 

3 сентября умер Иван Александрович Аксенов. Немного есть в мире людей, о которых можно сказать, что они действительно знают Шекспира. Иван Александрович был таким человеком. Поистине он знал о Шекспире и его эпохе все. Он знал окружение Шекспира, он знал все тексты всех драматургов той эпохи, он знал каждую умную строчку, написанную о Шекспире. Он хорошо видел каждую сцену Шекспира — что ее вызвало к жизни, какое место она занимает в общем размахе шекспировского творчества и как ее нужно понимать. Своей книгой «“Гамлет” и другие опыты содействия отечественной шекспирологии»⁶²⁸ И. А. Аксенов сделал ценный научный вклад в дело изучения Шекспира в нашей стране.

Обидно и горько, что он умер, так и не закончив намеченных больших работ о Шекспире. Последнее время он работал долго и упорно над «Ромео и Джульеттой»⁶²⁹, над изучением и переводом «Отелло»⁶³⁰, над приведением в одну стройную систему всех материалов по биографии Шекспира. (В последнем письме в нашу редакцию он писал, что довел это дело до 1560 года).

Лучшей памятью об умершем шекспироведе И. А. Аксенове будет дальнейшая работа над изучением Шекспира, над освоением наследия этого гениального художника, а здесь труды Ивана Александровича дадут много полезного каждому, кто любит Шекспира так же как любил его покойный шекспировед И. А. Аксенов⁶³¹.

311 С. М. Эйзенштейн
ЭССЕ ОБ ЭССЕИСТЕ⁶³²

Его сравнительно мало любили.

Он был своеобразен, необычен и неуютен.

И имел злой язык и еще более злой юмор.

Притом юмор своеобразный и не всегда доступный⁶³³.

Как шутки в пьесах Шекспира, совершенно несоизмеримые с нашими представлениями, неизбежно не удающиеся в наших постановках. Но полагается полагать их смешными.

В отношении Аксенова это положение положенным не было.

Он оставался несвойственным. Юмор — непонятным. Сам Аксенов — непонимаемым. И, как сказано, его не любили.

Я Аксенова любил очень.

И за злой язык, и за злой юмор, и за неуютность.

Может быть, потому, что я понимал его лучше.

Блистательный знаток Шекспира. Не поверхностно социологически. А изнутри — творчески. Конструктивно и методологически.

Он написал «Пикассо и окрестности»⁶³⁴. С таким же успехом он мог [написать] «Окрестности Шекспира» — [они] были ему еще более близки.

В этих елизаветинских переулках⁶³⁵, вдали от громыхания столбовой дороги шекспирологии, завязалась наша дружба.

Греческая скульптура для нас пресна. Ее пластическое благополучие… Базальтовая гладь когда то тревоживших египетских образцов заставляет скользить по себе осязающее зрение безучастно.

Недаром взгляд повисает на пластике варварской формы негритянской скульптуры. И въедается в извилины пластики инков, древних жителей Юкатана, ацтеков.

Терзающий глаз Хосе Клементе Ороско вытесняет округлое благополучие фресок Диего Риверы.

Вебстер, Марлоу, Бен Джонсон⁶³⁶ волнуют и задевают больше Шекспира.

Уклоны вкуса — это та же приусадебная частная земля, не нарушающая. Не перечащая, а идущая в ногу с мощным ходом коллективизации.

На этой земле завязывается дружба.

И с Аксеновым мы дружили.

Еще сильнее в тени Джонсона и Вебстера, чем на чрезмерно ярком солнце Шекспира.

В елизаветинцах прекрасна их несправедливость. Их частность. Диспропорция и асимметрия.

312 У Аксенова в жизни лицо было асимметрично. В данном случае лицо было если не зеркалом души, то аналогом мысли. Думал он диспропорциями и асимметрично. То, что мне нравилось в ацтеках, в Пикассо, в Вебстере, — нравилось мне в Аксенове.

Он был односторонен, асимметричен. И субъективен Это делало его чуждым по тенденции.

Он был изолирован. Потому что на фоне общего движения к объективности познаваемого он культивировал манеру эссеиста.

В эссе же субъективная односторонность и личное искажение оригинальностью и парадокс ценится выше объективной истины или степени приближения к ней.

Эссе, тем более ироническое, поэтому у нас не культивируется в форме Квинси или Уистлера.

Аксенов оставался субъективным, предпочитая односторонность. Культивируя чуждый нам юмор. Излагая себя в чуждой нам форме изложения.

Он оставался малопонятным. Враждебно настраивающим. И его не любили.

Последней работой, которой он был занят до самых последних дней своей жизни, было то, что он написал обо мне⁶³⁷.

Написанное способно вызвать нарекания.

Для Рембрандта — тени наложены недостаточно густо.

Понимая под «тенями» самую примитивную метафору отрицательных изложений, уравновешивающих положительные.

Для кинотрадиций это особенно возбуждает агрессию.

Не потому, что «рембрандтовский свет» — почти единственное, что имеет формулу в зыбкой эстетике искусства интуитивного освещения.

Но потому, что кинособытию прошлого мы сейчас привыкли ставить в обвинение то, что вчера не носило еще черт сегодня. То, что с позиций августовского урожая мы упрекаем весеннюю землю непокрытостью рожью. Или с [позиций] декабрьского снега осуждаем цветочное оперение майских яблонь.

Это далеко не всегда позиция, с которой судит прошлое Октябрьская революция…

Аксенов односторонен в изложении, он не оттененно объективен. Так же односторонен он и внутри отдельных изложений.

Без поправки на эссе, без твердого памятования об односторонности — его читать нельзя. Но отказать [ему в] прав<е> на стиль и на субъективное искажение — нельзя. Преступным было бы выдавать это за объективность и за полную картину. Оригинал бунтовал бы вместе с критикой против автора.

Пусть это читается как пересказ с англоманского мышления.

Как стригли лошадей, носили фраки и бачки на английский манер.

В калейдоскопе планируемых литературных жанров возможен и жанр англизированного essay.

Написанное — тоже эссе.

Пусть это послужит оговоркой…

313 Арденго Соффичи
[ВОСПОМИНАНИЯ]⁶³⁸

Мы⁶³⁹ были охвачены общим творческим состоянием, когда однажды⁶⁴⁰ в нашей мастерской появился странный человек. Он прибыл недавно из страны Аиссы⁶⁴¹. Он был снабжен рекомендательными письмами известных и влиятельных людей и об этом было сразу заявлено. Вот почему его прозвали «чужеродным элементом», как сказали бы химики Человек этот был сухопарым, хорошо одет, блондин, лысый: редкие волосы и борода ухожены, зализаны. Внешне — аристократ. Но в холодном взгляде, злобной ухмылке — во всем его внешнем облике было что то такое неприятное, подозрительное, какая то обеспокоенность, что давало повод охарактеризовать его выражением Казановы, высказанным им в адрес графа Ториани: «человек с лицом висельника, в котором ясно прослеживаются черты жестокости, вероломства, предательства, высокомерия, чувственной грубости, враждебности и ревностности». Говорили, что в прошлом он был военоначальником царской армии, организатором ужасных артиллерийских взрывов.

В то же время он был любителем искусства и писал книги по искусству. Фамилия его была — Аксенов. За впечатление от внешней брутальности, за некоторые первые его действия и подозрения, что он мог быть шпионом⁶⁴², Аисса и я прозвали его «ужасный Аксенов»: прозвище, которое закрепилось за ним в нашем окружении.

Между тем его слишком частые, беспричинные и, конечно, сомнительные разглагольствования начали нас раздражать. Мы задумались над тем, как можно более деликатно избавиться от его общества. И мы в этом преуспели.

Позже мне стало известно, что, вернувшись в Россию, этот «ужасный Аксенов» перевел и опубликовал мою книгу «Кубизм и футуризм», приписав себе мое авторство⁶⁴³. Не знаю, так ли это. Правда то, что приятель Сергей⁶⁴⁴ писал мне в то время: «А. В. Луначарский (позже нарком при большевистском правительстве) упомянул эту работу в своем выступлении на одной конференции, касавшемся деятельности парижского Общества высшего образования»⁶⁴⁵.

А. В. Февральский
ЭЙЗЕНШТЕЙН И АКСЕНОВ⁶⁴⁶

К 1923 году Эйзенштейн творчески окреп, ученические рамки стали ему тесны. И он, не порывая дружеских отношений со своим учителем Мейерхольдом и с товарищами, оставил школу⁶⁴⁷, чтобы целиком отдать себя режиссерской работе в Пролеткульте. Уйдя от Мейерхольда, Эйзенштейн по-прежнему живо интересовался 314 всем, что делал его учитель.

В те годы это был плотный молодой человек, ходивший немного вразвалку. Активность, жизнерадостность, острота ума переполняли его. В разговорах он обнаруживал умение подмечать смешное в людях и в ситуациях, склонность к меткой шутке, насмешке, розыгрышу.

Великолепны были его беседы с ректором ГВЫТМ Иваном Александровичем Аксеновым. Военный инженер по образованию и человек широчайших познаний, Аксенов, в течение некоторого времени бывший председателем Всероссийского союза поэтов, являлся автором трудов об изобразительном искусстве и о Шекспире, переводил произведения английских драматургов его плеяды и новейшие французские пьесы. Оба — и Эйзенштейн, и Аксенов — были людьми разносторонних и глубоких интересов и их влекло друг к другу. Неудивительно, что в 1933 году⁶⁴⁸ Аксенов посвятил Эйзенштейну очерк, а впоследствии Эйзенштейн написал о нем⁶⁴⁹.

Они часто беседовали. Обоим, отлично владевшим английским языком, была близка манера спокойного английского остроумия — разговор протекал в почти академических тонах, с применением подтекста и иносказаний, и самые рискованные шутки облекались в респектабельную по внешности форму и произносились с невозмутимым видом. Это было высокое мастерство ведения диалога.

Н. И. Харджиев
ХАРДЖИЕВ ОБ АКСЕНОВЕ. ИЗ ЗАПИСЕЙ М. О. ЧУДАКОВОЙ⁶⁵⁰

И. Аксенов и Шкловский ненавидели друг друга. Они однажды встретились у меня и чуть не подрались. Он [Аксенов] написал в «Книге и революции»⁶⁵¹ отрицательную рецензию на «Сентиментальное путешествие»⁶⁵² — и Шкловский не мог забыть, сразу спросил: «Что Вы написали про меня?» — это было 10 лет назад⁶⁵³.

Мандельштам его [Аксенова] уважал. Его было за что уважать. Это был человек умопомрачительной эрудиции.

315 Даниил Данин
… И АНДРЕЙ ГОНЧАРОВ. (ИЗ «КНИГИ БЕЗ ЖАНРА»)
ФРАГМЕНТЫ⁶⁵⁴

Мария Алексеевна⁶⁵⁵ была коллекционершей человеческих достопримечательностей. И в предреволюционные годы, когда появился в ее коллекции, изменчивой, как само время, Иван Александрович Аксенов, казалось, легче легкого мог появиться и его товарищ по модной московской литературной группе — Борис Пастернак.

<…> из обрывков ответов Марии Алексеевны память собирает сейчас единый — довольно достоверный — монолог:

— Ну, голубчик, как вам объяснить?! Все происходило непреднамеренно. Вы себе многое превратно рисуете. Не помню уж, как растолковывалось названье их литературной группы — Центрифуга. Ах, тогда было столько эфемерных групп! Ими увлекались, но, поверьте, они почти ничего не значили. Моему поколенью был всего ближе символизм. Я ведь, <…> ровесница Блока и Белого…

<…> А Иван Александрович появился у нас, право, не из за Центрифуги. У него случилось юридическое или театроведческое соприкосновенье с Сергей Георгичем⁶⁵⁶. Вы же слышали, как они подсмеиваются над «вкладами в отечественную шекспирологию»⁶⁵⁷. Это из названия аксеновской книжки. Она у нас есть. Почитайте. Он острый человек. Не без цинизма. В Киеве пошел на казнь Багрова — убийцы Столыпина. А потом говорил: «это было менее интересно, чем я ожидал!» Со своей голой головой и военной выправкой он ведь, правда, не очень похож на изысканного литератора? Хотя… после гражданской войны, знаете, пришли такие писатели — с голой головой, во френче и с выправкой. Но у Ивана Александровича она — наследственная. Не будем вдаваться в подробности⁶⁵⁸ <…>

Однажды, когда я совпал с Аксеновым за воскресным столом, Мария Алексеевна кинула мне ободряющую улыбку, дабы я решился без околичностей задать ему свой вопрос о Центрифуге и Пастернаке. Я решился. Последовал ответ: да, была такая группа, да, мы были в ней вместе, и все… Так прозвучал тот ответ, словно сам Пастернак был ему, Аксенову, уже столь же неинтересен, как процедура казни убийцы Столыпина. И все уязвимо помнится, как ни на один градус не пожертвовал Иван Александрович офицерской вертикальностью своего торса, дабы хоть чуточку наклониться и хоть искоса взглянуть на искренне вопрошающего взлохмаченного юнца, какового он к тому же не раз встречал за этим столом. <…> Возникло впечатление, будто между старыми литературными сотоварищами пробежала черная кошка, а я, не зная брода, сунулся в ледяную реку…

В таких случаях догадываешься о своей бестактности, пробуешь тотчас исправить дело и увязаешь в неловкости еще глубже. Я сказал, точно оправдываясь, 316 что впервые прочитал о Центрифуге в недавно вышедшей «Охранной грамоте»⁶⁵⁹, где Пастернак сердечно помянул, как друзей по группе, Николая Асеева, Сергея Боброва, Юлиана Анисимова⁶⁶⁰ и кого-то еще. Тут бы мне и остановиться, а я помянул, что Иван Александрович почему-то там не помянут!.. Ничего не произошло — только река стала еще ледянее и торс Аксенова еще вертикальней.

— Ах, как все просто, голубчик! — утешила меня потом Мария Алексеевна. — Вы даже отдаленно не представляете, как самолюбива и как ревнива эта среда: писатели, художники, ученые… А Иван Александрович — и писатель, и ученый, и, пожалуй, художник, потому что писал о Пикассо и других… <…> Но, знаете, меня удивило — почему Пастернак обошел Аксенова? Впрочем, поэты небрежны, поверьте. И возможно, за этим ничего не кроется⁶⁶¹.

… Через четверть века, в середине 50-х, когда Пастернак писал свою вторую автобиографическую вещь — «Люди и положения», он обошелся без упоминания даже самой Центрифуги, будто не желая на склоне лет придавать серьезное значение той историко-литературной мимолетности. Однако вновь не забыл ни Асеева, ни Боброва, ни Анисимова. А об Аксенове — вновь ни слова! Меж тем финансовым попечением Аксенова (вместе с Вермелем) в 1917 году издательство «Центрифуга» выпустило «Поверх барьеров» — вторую книгу Пастернака. Что же случилось? Гаданья постороннего бесплодны. Но мне интересно лишь одно: в доме Кара-Мурзы ни сам Аксенов, ни хозяева дома, ни Андрей Гончаров никогда не упоминали о материальном содействии Ивана Александровича раннему Пастернаку.

Откуда же взялось для литературной группы название — «Центрифуга»? <…> Спросить Аксенова помешала вертикальность его торса. А позднее, когда ничто не помешало бы спросить самого Бориса Леонидовича Пастернака, будоражило другое и не приходило в голову это ретро. Теперь же просто некого потревожить праздным вопросом. Впрочем… <…> И я решаюсь набрать телефонный номер надежнейшего из еще не ушедших знатоков.

— Николай Иванович! — несмело, однако громко окликаю я старого человека, предупрежденный о нынешней глуховатости Харджиева, которому уже за восемьдесят, <…> — А вы помните Марию Алексеевну, мать Андрюши Гончарова? <…> А тут еще телефонный поводок выводит нас как раз навстречу Аксенову и Пастернаку.

— Да-да, замечательно образованный был человек, Иван Александрович. Но вы не могли не заметить его замкнутости. И того, как он обычно изъяснялся: не поднимая глаз, помните? А названье «Центрифуга» не он придумал. Это — Сергей Бобров. <…> Не думаю, не думаю, чтобы между Пастернаком и Аксеновым мрачное что-нибудь произошло, хотя замеченное вами неупоминание Ивана Александровича — да еще дважды! — в мемуарных вещах Б. Л., признаться, странновато…

И на этом-то повороте телефонного рассказа Николая Ивановича я впервые слышу об истории издания «Поверх барьеров»: — Аксенов был в свое время 317 довольно состоятельным человеком, но вы наверняка не знаете, что вторая книга Пастернака вышла в издательстве «Центрифуга» на аксеновские средства! Это заслуга Ивана Александровича.

И тотчас в моих глазах по-иному — просветленно! — окрашивается вся молчаливая повадка былого сотоварища Пастернака.

Н. Вильмонт
О БОРИСЕ ПАСТЕРНАКЕ. ВОСПОМИНАНИЯ И МЫСЛИ⁶⁶²

Существует такое стихотворение Бориса Леонидовича: «Нас мало. Нас может быть трое».

Кто же были эти трое?

Мне теперь достоверно известно, что под этой «тройкой» подразумевались три сотрудника «Центрифуги», а именно И. А. Аксенов, С. П. Бобров и сам Пастернак.

Борис Леонидович имел обыкновение складывать свою работу и покрывать ее пустым листом. Записанную страницу клал сверху только в том случае, когда хотел о ней поговорить. <…> На сей раз сверху лежала записанная.

— Вот видите, я без правки, только чтобы не осталось и следа от первоначального посвящения. Прочитайте стихи и попробуйте догадаться.

Стихи были, как мне показалось, прекрасны, хотелось их переписать. Я так и поступил.

Нас мало. Нас может быть трое
Донецких, горючих и адских
Под серой бегущей корою
Дождей, облаков и солдатских
Советов, стихов я дискуссий
О транспорте и об искусстве.

Мы были людьми. Мы эпохи.
Нас сбило, и мчит в караване,
Как тундру под тендера вздохи
И поршней и шпал порыванье.
Слетимся, ворвемся и тронем,
Закружимся вихрем вороньим.

И — мимо! — Вы поздно поймете,
Так, утром ударивши в ворох
Соломы — с момента на намете, —
След ветра живет в разговорах
318 Идущего бурно собранья
Деревьев над кровельной дранью.

— Чудесные стихи!

— А кому я их в свое время посвятил?

— Боюсь, что Сергею Павловичу Боброву. Хотя он того совсем не заслуживает.

— А второй?

— Тот, кого я должен был назвать первым, — вы сами.

— Самому себе стихов не посвящают. Но вы правы, Я и себя имел в виду. А третий?

— Не могу угадать.

— И правда — угадать невозможно — Аксенов… Но и то, что вы назвали Боброва, — чудеса в решете.

— Ну, Бобров «все же не дурак»; ум его покидает, только когда он начинает стихотворствовать.

— Ха-ха-ха! Это вы здорово сказали! Хорошо, что он не слыхал вас, тут же бы умер от огорчения и злости.

— Ошибаетесь. Он предпочел бы счесть меня круглым идиотом.

— Да, это бескровнее. Ха-ха-ха!

— Но Аксенов? У него дело обстоит еще хуже. Он бегает по литераторам и объявляет вас «дачником»: «пишите-де о природе».

— Это и до меня дошло. Но то, что я посвятил им стихи, по моему тогдашнему положению понятно. Они оба неусыпно следили за моей «футуристической чистотой». Брик оказался прозорливей: он называл меня квазифутуристом. Кстати, мое «Нас мало. Нас может быть трое» я сочинил в 1918 году⁶⁶³; дата 1921 — дата, когда я решил снять это дурацкое посвящение, так сказать, «дата нашего разрыва». Но, конечно, их слежка за моей «футуристической чистотой» в какой-то мере вторглась в мою поэтику. Надеюсь от нее избавиться, когда возмужаю. <…>

Разговор происходил, если не ошибаюсь, осенью 1925 года, не сразу после возвращения Пастернаков из Германии.

Н. И. Харджиев
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ⁶⁶⁴

Издательством «Советский художник» выпущен сборник статей Н. Н. Пунина о русском и советском искусстве. Издание избранных статей одного из самых талантливых художественных критиков 1920 – 1930 годов, разумеется, нельзя не приветствовать. К сожалению, сборник составлен крайне сумбурно и дает неверное представление об эволюции взглядов критика и метода их оформления. Статьи даны 319 в произвольной последовательности. <…>

В сборнике впервые опубликовано несколько статей 30-х годов, в том числе биографический очерк «П. П. Кончаловский (человек и художник)», финальная часть которого в архиве Пунина не сохранилась.

Полное отсутствие стилистического сходства между биографическим очерком и всем литературным наследием Пунина заставило автора предисловия⁶⁶⁵ отметить, что «в данном случае» критик решил «отойти от обычных приемов своей художественно-критической работы».

Между тем включение «психологического портрета художника» в сборник — досаднейшее недоразумение, основанное на недостаточно внимательном отношении к тексту.

Во вступительной части биографического очерка автор упоминает о том, что «двадцать лет назад» состоялось его «первое литературное выступление», где он доказывал «серьезность» художественных исканий Кончаловского и его товарищей по группе.

1912 – 1913 годы — первый период сотрудничества Н. Пунина в «эстетском» журнале «Аполлон», и это совершенно исключает возможность написания им статьи в защиту «Бубнового валета». Авторство статьи, напечатанной «двадцать лет назад», принадлежит поэту, стиховеду и искусствоведу И. А. Аксенову. Его статьей «К вопросу о современном состоянии русской живописи» открывается декларативно-полемический «Сборник статей по искусству», изданный обществом художников «Бубновый валет» в начале 1913 года⁶⁶⁶. С П. П. Кончаловским И. А. Аксенова связывали и личные, весьма дружественные отношения.

Полный машинописный текст биографического очерка о Кончаловском, подаренный мне И. А. Аксеновым в 1934 году, сохранился⁶⁶⁷. К машинописи было приложено следующее письмо Н. Пунина, посланное 21 июня 1932 года московскому издательству «Художник»: «Получил ваше предложение написать статью о П. П. Кончаловском… От П. П. точно так же получил письмо и на днях ему отвечу. О П. П. могу написать статью в 1 – 1 ¹/₂ листа и, думаю, что “биографическую часть” лучше было бы передать Аксенову; так, по-видимому, хочет и П. П.»…

Биографический очерк о Кончаловском, написанный его давним соратником и другом (в конце 1932 года или в начале 1933 года), был послан Аксеновым или издательством Н. Пунину. Сам же Н. Пунин, по всей вероятности, статьи не написал.

Такова история несостоявшегося издания монографии о П. П. Кончаловском.

320 ДАТЫ И ФАКТЫ ЖИЗНИ И. А. АКСЕНОВА
СОЧИНЕНИЯ И. А. АКСЕНОВА

321 1884

18 (30) ноября — родился в городе Путивле. Отец — Аксенов Александр Васильевич, потомственный дворянин Курской губернии, отставной штабс-ротмистр, помещик деревень Горки и Бунякино Новослободской волости.

В Автобиографии, написанной Аксеновым, сказано, что он родился 1 декабря (по н. ст.), т. е. неверно сделан пересчет да новый стиль. Там же местом рождения указан городок Путиловка Курской губернии. С. И. Побожий указывает (без ссылок на источник) место рождения — Горки Путивлевского уезда Курской губернии (Сергей Побожий. Ред.: Искусствознание вчера и сегодня // Nova книга. 2002. 5 (14). Вересень – жовтень. С. 32). Горки — имение Аксеновых, неоднократно упоминаемое в письмах. Позднее выяснилось, что версия о том, что сын помещика А. В. Аксенова родился в Горках, основана не на документах, а на воспоминаниях местных жителей.

В 1910-е годы (возможно, в 1900-е) семья Аксеновых (мать и сестры Елизавета и Мария) жила в Киеве по адресу Б. Подвальная, 16, кв. 9. Лето проводили в имении. Кроме сестер у Ивана Александровича был брат, имени которого, так же, как и полного имени их матери, мы не знаем. На своей книге «Коринфяне» Аксенов сделал надпись-посвящение: «Семи Аксеновым и среднему течению реки Сейма»

 

Около 1900 (1902?)

Окончил 1-й Московский Кадетский Корпус.

1905

Окончил Николаевское военно-инженерное училище в Петербурге.

Был отправлен на Маньчжурский фронт, но участия в военных действиях не принимал.

6 мая (н. ст.) произведен в офицеры.

1906 – 1907

Служил в инженерных войсках в Киеве.

1907

Был арестован в Киеве по обвинению в организации вооруженного восстания в 21 саперном батальоне.

1908

После бунта в саперном батальоне Аксенов был судим, месяц провел в тюрьме. За недоказанностью обвинения был освобожден и отправлен продолжать службу во 322 2 Восточно-Сибирский саперный батальон в Сибири (Березовка или Верхнеудинск Тобольской губернии)

1909

Ноябрь. Возвращение в Киев. Продолжает военную службу, становится участником культурной жизни города, входит в круг литераторов и гуманитариев.

1910

25 апреля (8 мая). Венчание Николая Гумилева и Анны Горенко в Никольской церкви села Никольская слободка под Киевом; Аксенов — шафер на их свадьбе. В. Ю. Эльснер был вторым шафером. На свадьбу Гумилева приезжал А. Н. Толстой, где произошло знакомство с ним Аксенова.

1911

Переведен в 14-й саперный батальон. Вошел в редколлегию вновь организованного киевского журнала «Лукоморье», опубликовал в нем заметку о французской поэтессе Рене Вивьен и перевод ее стихотворения. В том же году вышел из состава редколлегии в связи с публикацией репродукции картины Экстер «Диана на охоте», подпись под которой не устроила художницу и ее друзей. Письмо о выходе из редколлегии «Лукоморья» с объяснением причины за подписями Аксенова, Б. Лившица и В. Эльснера было опубликовано в журнале «Маски» (1911. № 1. Октябрь. С. 14).

1912

В журнале «Киевская неделя» (№ 5) опубликована статья «Врубель, Врубель и без конца Врубель». Первый сборник стихов «Кенотаф» был уничтожен автором.

1913

24 февраля. В Москве, в большой аудитории Политехнического музея, общество «Бубновый валет» провело диспут. С докладами выступили Д. Бурлюк («Новое искусство в России и отношение к нему художественной критики») и Аксенов («О современном в искусстве»). В афише и программе, изданной к диспуту, были опубликованы тезисы докладов Аксенова и Бурлюка и объявлялось, что доклад Аксенова прочтет В. В. Савинков.

«Доклад Аксенова — одно из первых в России изложений принципов кубизма и характеризовались его заграничные и русские представители» (Московская газета. 1913. 25 февраля. См. также отчет о докладе Аксенова «О современном искусстве»: На диспуте «Бубнового Валета» // Русские ведомости. 1913. 26 февраля. С. 3)

1914

Февраль. Проездом в Париж Аксенов, по всей вероятности, посетил Германию и останавливался в Мюнхене.

323 Это предположение основано на том, что в сборнике стихов «Неуважительные основания» наряду с другими циклами есть раздел, озаглавленный «Мюнхен», датированный автором февралем 1914 года. Существует версия, что Аксенов побывал в Мюнхене весной 1913 года на выставке Пикассо.

Март – май. Посещение Парижа. Встречи с Пикассо и его окружением. Работа над книгой «Пикассо и окрестности». Точное время пребывания в Париже Аксенова неизвестно. В Париже он встречался с Робером Делоне, поэтом Максом Жакобом, итальянскими футуристами Соффичи, Папини, общался с жившими в Париже русскими художниками Архипенко, Жеребцовой, Ястребцовым. В тот же период в Париже находились Экстер и Попова.

1914 – 1917

Участвует в Первой мировой войне. Служит командиром 24-й саперной роты при штабе 3-й армии.

1916

Командирован в распоряжение Начальника инженеров Румфронта. На фронте работает над переводами, пишет стихи и рецензии. Становится идеологом «западнической» ориентации в московской группе «Центрифуги».

В «Центрифуге» вышли сборник стихов «Неуважительные основания», иллюстрированный офортами А. А. Экстер и ей посвященный, и книга пьес английских драматургов XVI – XVII веков в переводе Аксенова с его вступительной статьей «Елизаветинцы I». Книга получила много отзывов в печати.

Посетил Москву.

1916 – 1917

Ведет оживленную переписку с С. П. Бобровым. (Начало переписки — февраль 1916). В письмах они обсуждали издательские планы «Центрифуги», современную литературу и искусство. Аксенов финансировал ряд изданий «Центрифуги».

1917

Март. Получил отпуск и побывал в Москве. 22 марта вместе с Бобровым посетил Брюсова.

Сегодня был прием «заправский»,
Был Саликовский (он стихов
Просил для «Края»), был Варшавский,
Аксенов и Сергей Бобров,
Шервинский и его товарищ,
Таиров и еще два-три…
                               (В. Я. Брюсов. Дневник поэта //
                              Литературное наследие. Т. 85. М., 1976. С. 29).

Июль. Организовал первую большевистскую партийную ячейку при войсках штаба Румфронта. «<…> он сообщает, что занялся политикой, а потому весь прочий мир для него померк» (Из письма сестры Аксенова Елизаветы Александровны Боброву от 24 июня 1917 года. РГАЛИ. Ф. 2554. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 19).

324 Избран секретарем исполнительного комитета, а потом, председателем Совета солдатских и офицерских депутатов и председателем исполкома Ясско Сокольского гарнизона и военно-революционного района Штаба армий Румынского фронта.

Осенью вышла в свет книга «Пикассо и окрестности». Она написана в 1914 году, дополнена и закончена в 1916-м на фронте. (В газете «Новая жизнь» объявление о выходе книги помещено 10 сентября.)

Октябрь. Избран членом Ревкома Румфронта. Выступал на Румфронте вместе с большевиком Рошалем, присланным из Петрограда. Рошаль был убит из-за угла. Аксенов отозвался на это событие в неопубликованной поэме «Первое. Второе».

Декабрь. Арестован румынскими властями. Четыре месяца провел в тюрьме и подвергался пыткам. Действия румынских властей были ответом на начало переговоров Советской России с немцами о заключении мира. В одиночке в румынской тюрьме писал первую часть романа «Геркулесовы столпы».

1918

Апрель. Освобожден из тюрьмы, обменен на румынских офицеров, арестованных в Одессе советской властью в период с 27 января по 13 марта 1918. По пути в Москву вновь арестован казацкими повстанцами и интернирован в станицу Нижне-Курмоярскую.

Май. Прибыл в Москву и поступил в распоряжение ЦК РКП.

Июнь. Едет на Ижевский завод для участия в предвыборной агитации на пятый съезд Советов (съезд проходил с 4 по 10 июля).

Июль – сентябрь. Назначен военкомом Военно-инженерной академии (б. Николаевской) в Петрограде, где читает лекции. Входит в редколлегию литературно-политического еженедельного журнала «Вестник красноармейца», издававшегося в Петрограде в 1918 году.

С 23 июля на недолгое время едет на Урал в город Воткинск, где он читал лекции по военным дисциплинам.

Сентябрь. Работает в Публичной библиотеке над проблемами истории литературы (Петроград).

Октябрь. Назначен членом коллегии Всероссийского бюро военных комиссаров и заведующим курсами военкомов (Петроград).

Ноябрь. Посещает в Москве литературный салон («Вторник») М. А. и С. Г. Кара-Мурза. В дальнейшем становится частым гостем в этом доме.

16 декабря. В Москве в кафе «Элит» на Петровских линиях [бывшее кафе «Ампир»] «состоялся диспут, устроенный Профессиональным союзом художников-живописцев нового искусства [Ножив]. Доклад на злободневную тему “Искусство и эпоха” сделал И. А. Аксенов. Среди оппонентов выступали А. К. Топорков, П. В. Кузнецов, А. В. Лентулов и др.» (Искусство. Вестник отдела изобразительных искусств НКП. 1919. № 3. С. 3. Хроника).

В конце года привлечен к участию в подготовке журнала «Интернационал искусства» 325 (издание не было осуществлено) при Международном бюро, организованном в конце 1918 года московским Отделом ИЗО.

Конец 1918 – 1919. Читает курс «теории композиции» в Москве в 1 ГСХМ (сведения взяты из «Автобиографии» и по информации в газете «Известия» от 2 октября)

1919

В январе назначен заместителем председателя Центральной комиссии по борьбе с дезертирством.

2 марта в клубе-мастерской искусств «Красный петух» (бывшее кафе «Питтореск») в прениях по докладу А. Гидони «Искусство и жизнь» выступали Аксенов, Брик, Маяковский. Организатор — секция изобразительных искусств МОНО (Искусство. Вестник отдела изобразительных искусств НКП. 1919. № 5 (1 апреля). С. 3. Информационная заметка Ф. Варст). Доклад Гидони и дискуссия были продолжением острого обсуждения проблемы «засилья футуристов» в художественной жизни страны, началом которого был доклад того же автора в той же аудитории 22 января. Первый раз Гидони горячо оппонировал Вс. Мейерхольд. На втором заседании присутствовал Маяковский.

14 марта участвует в первом заседании редакционной коллегии журнала «Интернационал искусства». Кроме Луначарского, художников Малевича, Татлина, П. Кузнецова, Моргунова, Матюшина, Дымшиц-Толстой, искусствоведов Аксенова, А. Топоркова, Брика, Н. Пунина, участвовать в «Интернационале искусства» изъявили согласие и два крупных поэта-символиста — Андрей Белый и Вячеслав Иванов.

Апрель. Командирован на Украинский фронт.

Июнь. Вступил в должность начальника политотдела охраны Черноморского побережья, затем в той же должности — в 48-й стрелковой дивизии.

После похода «Одесса-Житомир» прибыл в Москву.

С августа в Доме искусств (на Поварской, 52) по четвергам и пятницам читались лекции и велись занятия по стиховедению на литературно-художественных курсах ЛИТО НКП. Аксенов преподавал курс «Елизаветинская драма» и «Елизаветинский театр».

Осень. Принимал участие в собрании, где организовывалось «Государственное издательство», собрание проходило в Кавалерском корпусе Кремлевского дворца.

17 декабря чествование Ю. Балтрушайтиса в связи с 20-летием творческой деятельности (в помещении МХАТ); организатор — Московский профессиональный союз писателей. Аксенов выступал от «Центрифуги».

В течение года. Написан очерк о Лентулове.

1920

С 24 мая преподает французский язык в Литературной студии при ЛИТО.

4 июня в Доме печати (Никитский бульвар, 8) доклад О. Брика «Культ искусства как рассадник мещанства». Аксенов приглашался к прениям.

326 22 июня в клубе ВСП (Тверская, 18) прочитал доклад «Перспективы революционной поэзии».

28 июня во Дворце искусств (Поварская. 52) состоялся вечер чтения стихов Пастернака, Боброва и Аксенова, организованный ВСП.

15 июля прочитал доклад в клубе ВСП, председательствовал Брюсов.

16 июля участвовал в первой и третьей (30 июля) литературно художественных вечеринках ЛИТО НКП (т. н. «пятницы»; М. Гнездниковский пер., 9). Вечера организуются комячейкой ЛИТО.

12 августа участвовал в вечере «Революционный сборник союза» в клубе ВСП.

20 сентября. Вечер «О современной поэзии» в Политехническом музее. Организатор ВСП, председатель Брюсов. Аксенов выступал от «центрифунгистов».

4 октября на собрании «Литературного особняка» было решено взять дело «спасения» ВСП, клуб которого был закрыт по решению Наркомпроса, в руки «Литературного особняка». Аксенов в дальнейшем был связан с этой литературной группой и принимал участие в изданиях «Литературного особняка».

20 октября в «Правде» опубликована информация об объявлении ЛИТО НКП первого всероссийского конкурса на «художественные рассказы, отражающие переживаемый момент (период социальной революции и борьбы за утверждение коммунизма)». Аксенов — член жюри.

25 октября в Большом зале Московской консерватории ВСП был представлен первый выпуск «Устного журнала». В третьем отделе статью о французском поэте Ж. Рибо «прочитал поэт Аксенов».

29 октября на литературно-художественной вечеринке ЛИТО, посвященной новой французской поэзии. Аксенов участвовал с чтением переводов.

4 ноября в Большом зале Московской консерватории (Большая Никитская) состоялся «Литературный суд над имажинистами», организованный ВСП. «Обвинителем» был Брюсов, «гражданским истцом» — Аксенов.

12 ноября прочитал свою трагедию в литературно художественной вечеринке ЛИТО (можно было бы предположить, что речь идет о новой трагедии Аксенова «Пряхи», публикация которой предполагалась в 1921 году «Молодой Центрифугой», Однако чтение «Прях» состоялось в декабре 1922 года).

16 ноября в Большой аудитории Политехнического музея ВСП был устроен вечер «Литературный суд над современной поэзией». «Защитником» был Брюсов, «обвинителем» Шершеневич, «эксперты» — Есенин и Аксенов. Мариенгоф был «гражданским истцом», Буданцев, Адалис и Грузинов — «свидетелями».

23 ноября в Политехническом музее ВСП организован вечер «О современной поэзии». Аксенов с Буданцевым и Маяковским выступал с чтением стихов от группы «футуристов».

2 декабря состоялся второй выпуск устного журнала ВСП «Московский разговор» под редакцией Брюсова в Политехническом музее. Аксенов был среди участников, читал прозу.

327 7 и 10 декабря состоялся Устный поэтический конкурс («турнир поэтов») в Политехническом музее. Председательствовал Брюсов, Аксенов среди более 20 выступавших.

В течение года. В Москве выходит сборник стихов Аксенова «Серенада» (издание объединения Мастарчув, организованного Г. А. Ечеистовым и Г. В. Щетининым. Аксенов вступил в объединение).

Стихи Аксенова опубликованы в поэтическом сборнике «Булань».

1920 – 1921

Работает в Наркомате иностранных дел.

В Свердловском университете он читает курс истории западной литературы (1920 – 1922)

1920 – 1923

Работает заместителем заведующего ГЛАВЛИТО Наркомпроса, позднее избран членом центральной и издательской коллегий. В связи с этим рецензирует многие литературные произведения, главным образом стихи, для литературно-издательского подотдела. Работа велась в тесном сотрудничестве с Брюсовым — председателем ЛИТО.

1921

Становится ближайшим сотрудником Мейерхольда в Театре «РСФСР Первый», назначен заведующим драматургической лабораторией.

Занимает пост директора Театра актера, созданного в результате «противоестественного союза» слиянием мейерхольдовцев с незлобинцами. Также назначен заведующим репертуаром в Театре актера.

Ректор ГВЫРМ ГВЫТМ (1921 – 1922, реорганизованы в ГИТИС до февраль 1923, затем ГЭКТЕМАС). Читает курсы: «Английский театр» и «Поэтика», затем «Драматургия». Сотрудничал в этом учреждении до апреля 1927 года.

3 января делает вступительный доклад «Значение художника в современном театре» на очередном «понедельнике “Зорь”» в Театре «РСФСР Первый». В прениях выступали: Якулов, Равдель, Мейерхольд, Каменский, Маяковский, Тихонович и др.

Предполагается участие в задуманном, но не осуществленном издании журнала «Литературная Москва».

9 февраля утвержден членом реорганизованной Центральной литературной коллегии ЛИТО НКП под председательством А. С. Серафимовича.

10 апреля состоялось общее собрание, на котором было избрано новое руководство Союза поэтов. На посту председателя Брюсова сменил Рюрик Ивнев. В состав нового правления вошли Аксенов и Бобров. Секретарем стал Р. Рок.

Весна. Становится одним из организаторов празднования дня III конгресса 328 Коминтерна (работа конгресса 22 июня – 12 июля). Создает сценарий массового действа «Борьба и Победа», которое предполагалось поставить в честь участников конгресса. Режиссером был Мейерхольд, художниками Попова и А. Веснин. Спектакль не был осуществлен.

19 мая в Доме печати сделал доклад «Почему ликвидируется футуризм?»

22 мая выступает с докладом «“Мистерия-буфф” Маяковского» в клубе ВСП. По докладу Аксенова состоялся диспут. Оппонентом выступил С. А. Марголин.

Июнь. Серьезно болен (последствия фронта и плена).

10 июля на заседании подотдела пролетарской литературы ЛИТО НКП и правления ВАПП обсуждается предложение Аксенова пролетарским поэтам включиться в работу ВСП.

Август – сентябрь, проводились «состязания» на звание действительного члена ВСП для вступающих в союз. Аксенов в президиуме.

Как многие писатели, Аксенов работал в книжной лавке Союза поэтов (Печать и революция. 1921. Кн. 3. С. 310).

Сентябрь. В помещении СОПО по адресу Тверская, 18 состоялась выставка «5x5=25» (открытие 18 сентября), организованная Родченко, в которой также участвовали Попова, Степанова, Веснин и Экстер, экспонировалась живопись. Мейерхольд посетил выставку и пригласил Попову в ГВЫРМ. Аксенов придавал этому посещению большое значение. Можно предположить, что именно он привлек внимание Мейерхольда к этой выставке. Аксенов председательствовал на диспуте, устроенном участниками выставки с целью разъяснения их позиций.

7 октября в Доме печати проходила дискуссия по докладу И. Гроссмана-Рощина «Основные проблемы искусства». Были приглашены Арватов, Аксенов, Бебутов, Брик, Коган, Маяковский, Плетнев, Сахновский.

14 октября в Доме печати прочел доклад «Семь лет “Центрифуги”». Текст доклада в архивах не обнаружен.

17 октября в Политехническом музее состоялся «Вечер всех поэтических школ и групп». Председатель — Брюсов. С декларациями и стихами должны были выступать (сведения по афише): неоклассики М. Гальперин, О. Леонидов: неоромантики Арго, А. Мареев; символисты А. Белый, В. Брюсов, И. Рукавишников; неоакмеисты Адалис; футуристы Аксенов, С. Буданцев, В. Каменский, А. Крученых, В. Маяковский; имажинисты И. Грузинов, С. Есенин, А. Кусиков, А. Мариенгоф, М. Ройзман, В. Шершеневич, Н. Эрдман; экспрессионисты С. Спасский, И. Соколов; презантисты А. Наврозов, Д. Туманный; ничевоки Б. Земенков, Р. Рок, С. Садиков; эклектики Я. Апушкин, Н. Бенар. В вечере в группе имажинистов участвовала и юная Сусанна Мар — будущая жена Аксенова.

10 ноября в Доме печати состоялся диспут «Нужен ли Большой театр?» Аксенов выступал с предложением кардинальных реформ.

11 ноября в Политехническом музее читает доклад «Четыре Октября» на диспуте «Искусство, взирающее на современность».

329 5 декабря выступает в клубе ВСП с докладом на вечере, посвященном трехлетию союза. По многочисленным свидетельствам мемуаристов, Аксенов был председателем ВСП с 1922 года.

1921 – 1924

Начиная с первого номера, активно сотрудничал в журнале «Печать и революция». В № 3 (ноябрь – декабрь) за 1921 год опубликована обзорная статья «К ликвидации футуризма».

1922

Конец 1921 – весна 1922. Образовалось небольшое и недолго просуществовавшее объединение «Молодая Центрифуга», ориентировавшееся одновременно на лидеров «Центрифуги» и экспрессионизм. Аксенов сотрудничал с этой группой.

Февраль. В клубе ВСП под председательством Аксенова проводится суд над поэтами И. Грузиновым и Н. Хабиас по обвинению в издании «нецензурных книг».

13 февраля участвует в диспуте «“Федра” в Камерном театре».

19 февраля избран в новый президиум ВСП на годичном общем собрании московских поэтов.

Продолжал руководить СОПО и в 1923 году.

13 марта участвует в торжественном заседании в Доме печати по случаю 2-й годовщины его основания.

3 апреля делает вступительное слово на вечере поэтов ВСП в Доме печати. Со стихами выступали В. Хлебников, Я. Полонский, С. Спасский.

8 мая читает доклад на диспуте в Театре Актера о спектакле «Великодушный рогоносец».

Июнь – июль. На одном из еженедельных «академических вечеров» ВСП в Доме Герцена сделал доклад о поэзии А. Гильбо.

18 июня в «Литературном приложении» к берлинской газете «Накануне» помещен анонс еженедельной газеты ВСП, сотрудниками которой предполагались все члены СОПО, редколлегией — президиум ВСП во главе с Аксеновым. Издание не состоялось.

28 июня Всероссийская ассоциация писателей-коммунистов рассмотрела вопрос о распределении «академических пайков» среди литераторов. Постановили о «безусловном отводе» и снятии с акпайка группы литераторов, в их числе Аксенова.

Август. На еженедельном «академическом вечере» ВСП в Доме Герцена Аксенов читает доклад о поэзии Хлебникова.

Опубликована творческая декларация «К беспорядку дня», с подзаголовком «Введение в поэтику» (Московский Парнас. Вып. 2. М., 1922).

Механически выбыл из рядов ВКП (б).

Октябрь. Вступает в члены Союза драматических писателей.

2 октября. Выступает на вечере ВСП в помещении Наркомата земледелия — первом 330 из цикла вечеров ВСП в районах Москвы.

Сформировалось объединение «Московский Парнас», в сборниках которого участвовали члены «Центрифуги» Аксенов, Бобров, Е. Шиллинг и члены «Молодой Центрифуги» Б. Лапин, Е. Габрилович и др.

5 декабря в Доме печати Мейерхольд, Аксенов и В. Бебутов выступили с докладом на тему «Амплуа актера».

8 декабря Анонсировалось участие Аксенова в «Вечере современной поэзии» в Политехническом музее под председательством А Чичерина. Аксенов и Бобров представляли Центрифугу.

12 декабря состоялся «Вечер современной поэзии» в Доме печати под председательством Брюсова. Аксенов и Бобров представляли Центрифугу. Были представлены также символист Брюсов; футуристы Асеев, Каменский, Крученых, Третьяков; члены «Московского Парнаса» Адалис, В. Ковалевский, Б. Лапин, Е. Габрилович, В. Монина; пролетарские поэты В. Александровский, М. Герасимов, В. Казин, В. Кириллов. С. Обрадович. Г. Санников; крестьянские поэты Г. Деев-Хомяковский, С. Клычков, П. Орешин, Чернышев.

15 декабря пишет письмо в Инхук по поводу сценографии В. Степановой «Смерть Тарелкина».

23 декабря читает трагедию «Пряхи» на вечере ВСП. («Очередная суббота союза поэтов была посвящена докладу и чтению произведений поэта Ивана Аксенова. Была прочитана полностью его четырехактная трагедия “Пряхи”. Пьеса взята из жизни Древней Греции, затрагивает вопросы любви и расцвечена поэтическими образами и аллегориями. Трагическая сущность ее нарушается, однако, вводимыми по временам сравнениями из современной жизни. В связи с Дарданеллами фигурирует даже имя П. Н. Милюкова. Эти анахронизмы отражаются неблагоприятно на трагедии, придавая ей опереточный характер». Известия ВЦИК. 29 декабря. 1922. С. 6).

28 декабря председательствует на вечере группы «Московский Парнас» в Доме печати, где с докладом выступал Бобров, со стихами, прозой и переводами Адалис, Бобров, В. Монина, В. Ковалевский, Б. Лапин и др.

В течение года. В сборнике статей «О театре» (Тверь, 1922) опубликована статья «Театр в дороге».

1922 – 1923

С конца августа 1922 по февраль 1923 происходила процедура перерегистрации ВСП, существовавшего с 1918 года. Аксенов был председателем правления. Секретный отдел ГПУ рекомендовал НКВД отказать в утверждении. Отказ последовал: «Ввиду чрезвычайной сомнительности революционных целей и задач, пре следуемых союзом, а также вредной деятельности в рядах молодежи, НКВД в утверждении устава отказывает» (Цит. по изд.: Литературная жизнь России 1920-х годов. Том 1. Часть 2. Отв. ред. А. Ю. Галушкин. М., 2005. С. 502 – 503).

331 1922 – 1926

Написаны статьи о театре Мейерхольда.

1923

Январь — февраль. Реорганизуется театр Мейерхольда (с 1923 года — ТИМ). В 1923 – 1926 ТИМ существовал как трудовой коллектив (товарищество, трудовая артель). Возглавлял коллектив президиум (правление, совет). «В настоящее время мой театр реорганизуется. Создается товарищество. Править театром будет молодежь. <…> Репертуаром будут руководить Чужак и Третьяков (вместо Аксенова)» (Из письма Мейерхольда от января февраля 1923 года // В. Э. Мейерхольд. Переписка. 1896 – 1939. М., 1976. С. 216). Позднее (в 1926 году) Аксенов исполнял должность ученого секретаря ТИМа.

22 мая выступил с докладом на диспуте о «Мистерии-буфф» в клубе СОПО.

20 ноября состоялся вечер, посвященный 5-летию ВСП. В помещении СОПО по адресу Тверская, 18 была открыта однодневная выставка книг, портретов, плакатов, документов. Вечером в помещении Всероссийского союза писателей (Тверской бульвар, д. 25) состоялось «академическое собрание» под председательством Брюсова при участии поэтов Аксенова, Асеева, М. П. Герасимова, Есенина, Рюрика Ивнева, Каменского, Мандельштама, Маяковского, Пастернака, Шершеневича и др.

17 декабря. Чествовании Брюсова в Большом театре. Аксенов в вечере не участвовал, но написал в честь Брюсова стихотворение.

В течение года

Был под судом по обвинению в принятии на службу двух сотрудниц, в обход биржи труда.

1924

Входит в редколлегию однодневной литературной газеты, посвященной памяти В. И. Ленина (Ульянова). М., 1924. В издании приняли участие многие творческие объединения писателей.

30 мая читает доклад на вечере, посвященном Хлебникову в ГАХНе.

Весна

Входит в ЛЦК (секция конструктивистов при Всероссийском союзе писателей).

Август. Пишет Декларацию ЛЦК.

Написана статья «Певцы революции», которая не была в тот момент опубликована.

1924 – 1925

Написаны статьи «Л. С. Попова в театре» и «Посмертная выставка Л. С. Поповой».

Ноябрь 1924 – февраль 1925. Работа по организации двухнедельного журнала литературно-художественной ориентации «Левая разведка», соединенного органа Лефа и 332 конструктивистов-поэтов, Судя по сохранившимся документам, инициатива принадлежала лефовцам и была вызвана превращением «Лефа» в академическое издание (трехмесячник). В редколлегию предполагалось ввести Асеева, Брика, Зелинского и Сельвинского. Ответственным редактором планировали Зелинского. Организаторы журнала рассчитывали на издательские возможности ВСП. Аксенов, бывший в то время председателем ВСП, оказался в центре событий. В процессе согласований на первое место в будущем журнале выдвигалась группа конструктивистов-поэтов. Издание не состоялось.

1925

Женитьба на Сусанне Георгиевне Чалхушьян, поэтессе, переводчице (псевдоним Сусанна Мар).

22 февраля на заседании секции ЛЦК обсуждается состав сборника, издание которого стало возможно после переговоров с издательством «Круг», (названия «Госплан литературы» в тот момент еще не существовало). Планировали получить от Аксенова статью о работе конструктивистов и «стихи об автомобиле Ленина».

8 марта на заседании секции ЛЦК обсуждается статья Аксенова «Певцы революции» и стихи «Ода». Группа приняла резолюцию о выходе Аксенова из ВСП: «считая дальнейшее пребывание <…> отозвать».

11 марта принимает участие в «Вечере поэтов» в «Мансарде» Б. К. Пронина (Б. Молчановка, 32) (сохранялась рукописная повестка «Мансарды»: «3-й вечер поэтов 11 марта 1925 г. Обвиняемые поэты: Юрий Верховский, Борис Лапин, Павел Сухотин. Общественный хулитель: Иван Аксенов. Хвалитель — Борис Зубакин. Присяжные заседатели — друзья “Мансарды”» // Николай Ашукин. Заметки о виденном и слышанном 1914 – 1933. Публ. Е. А. Муравьевой. Новое литературное обозрение. 1998. № 33. С. 236).

13 марта написано «Открытое письмо» Всероссийскому Союзу Поэтов от Секции конструктивистов ВСП. (Коллективное письмо было подписано К. Л. Зелинским).

Март. Принимает участие в диспуте о спектакле ТИМа «Учитель Бубус».

Июль. Обращается в Драмсоюз с просьбой о высылке ему аванса «ввиду тяжелого материального положения, создавшегося в результате недавней болезни».

Вышел сборник «Госплан литературы» (М.-Л. издательство «Круг») со статья ми Аксенова «О фонетическом магистрале». Сборник рецензировал Шкловский.

Статья «Международное положение» была опубликована в газете «Известия ЛЦК» (август 1925, приложении к сборнику «Госплан литературы»).

В течение года. Написание неопубликованного в то время очерка «Пять лет ТИМ» и сценария документального фильма к пятилетию ТИМа. «Сценарий охватывает историю возникновения и развития театра им. Мейерхольда. Сценарий будет составлен комбинированием трех элементов: кинореставрацией отдельных, особенно важных моментов истории театра, мультипликационными диаграммами, дающими статистическую характеристику театра, и засъемками отдельных моментов постановок 333 и репетиций театра. <…> над сценарием фильма работал поэт, переводчик и искусствовед И. А. Аксенов, один из ближайших сотрудников Мейерхольда» (цит. по изд.: А. Февральский. Пути к синтезу. Мейерхольд и кино. М., 1978. С. 78). Проект не был осуществлен.

Активно сотрудничает в журнале «Жизнь искусств».

1926

Ноябрь. Вышел в свет третий выпуск журнала «Афиша ТИМ» со статьей Аксенова «Происхождение установки “Великодушный рогоносец”».

В течение года. Вышла статья «Почти все о Маяковском» (Новая Россия. № 3) — переработка статьи «Певцы революции», написанной в 1924 году.

Подготавливает к печати небольшую книжку «Пять лет театра имени Вс. Мейерхольда» (опубликована в 1994), издает (со статьей и материалами) каталог «Театр имени Вс. Мейерхольда. Музей. Каталог выставки 5 лет (1920 – 1925)», публикует статью «Пространственный конструктивизм на сцене».

1927

3 января выступает на диспуте о спектакле «Ревизор» в ТИМе.

Готовит материал для Третейского суда, разбиравшего конфликт между Мейерхольдом и критиками спектакля «Ревизор». Основным оппонентом Мейерхольда выступал М. Левидов. Материалы Аксенова были использованы судом, состоявшемся позднее.

Январь. Вступает в Профессиональный союз работников искусств (членский билет № 127160).

Апрель. Покидает ГЭКТЕМАС; становится безработным, что отражено в профсоюзном билете.

Июнь. Ведутся переговоры о назначении главой некоего «нового учреждения» (уточнить, о каком учреждении шла речь, не удалось). Назначение не состоялось.

4 ноября на заседании ЛЦК обсуждалось, разрешить ли Аксенову участвовать в литературной комиссии ВОКСа. Постановили: разрешить.

18 декабря в Театральной секции ГАХНа (Группа иностранного театра, совмещенная с группой актера) делает доклад «Тематический анализ драматической ком позиции и тематика шекспировского Гамлета».

1928

8 апреля в Театральной секции ГАХНа делает доклад «Сценометрическое значение монолога и длинного рассказа в английской драме».

Опубликована рецензия «Илья Сельвинский. “Записки поэта” ГИЗ. М., 1928» в журнале «Красная Новь» (1928. № 4), послужившая началом серьезных расхождений между Аксеновым и ЛЦК.

25 апреля секция конструктивистов ЛЦК обсуждала эту рецензию Аксенова.

334 1929

19 февраля делает доклад на пленуме театральной секции ГАХНа «Индивидуалистическая эстетика елизаветинских драматургов, ее развитие, кризис и судьба. (Гуманизм елизаветинской драмы)».

9 мая пишет письмо о выходе из ЛЦК.

Участвует в организации «Союза приблизительно равных». Там же состояли К. Андреев, Г. Оболдуев и др.

23 мая делает доклад на совместном заседании группы иностранного театра театральной секции и подсекции всеобщей литературы ГАХНа на тему «Испанская трагедия Томаса Кидда, как драматический образец трагедии о Гамлете принце Датском».

1930

Июль (двадцатые числа) уезжает на Днепрострой в Кичкас. Преподает математику (начертательную геометрию) и физику во Втузе для рабочих или на рабфаке (с двадцатых чисел июля по октябрь).

В издательстве «Федерация» (Москва) выходит книга «Гамлет и другие опыты в содействие отечественной шекспирологии».

1931

Январь – февраль. Читает цикл лекций «Основы кинодраматургии» в сценарной мастерской «Межрабпомфильма» (17 января, 27 января, 27 февраля).

31 января присутствует на заседании Художественно-политического совета МХАТа на обсуждении пьесы А. Н. Афиногенова «Страх».

8 февраля присутствует на заседании Художественно-политического совета МХАТа на обсуждении инсценировки, написанной М. А. Булгаковым по роману Н. В. Гоголя «Мертвые души».

1931 – 1933

В издательстве «Academia» выходят 2 тома «Драматических произведений» Бенджамена Джонсона со вступительной статьей, некоторыми переводами и примечаниями Аксенова.

1933

Написан очерк «Петр Петрович Кончаловский. Человек и художник» (опубликован в 1976).

Работает над эссе «Сергей Эйзенштейн. Портрет художника» (опубликовано в 1968).

14 – 19 мая в Театре Революции читает три лекции о «Ромео и Джульетте». (В связи с попыткой Аксенова опубликовать этот материал внутренний рецензент 335 Тарасов-Родионов отмечал, в частности: «По Аксенову пьесы Шекспира противостоят тем пьесам, которые стремятся поучать зрителя. В таких пьесах даются непосредственные указания, как жить и действовать, а у Шекспира не разберешь, где хороший человек, а где плохой. Автор как бы снимает идейную направленность шекспировских драм и выставляет этот принцип как идеальный в противовес “проповеднической” тенденции советских пьес». РГАЛИ. Ф. 625. Оп. 1. Ед. хр. 96. Л. 67).

Май. Читает цикл лекций о драматургии в Всероскомдраме.

Написан и опубликован очерк о Бабановой.

1933 – 1934

По приглашению Эйзенштейна читает курс лекций о театре и драматургии Шекспира в ГИКе (представлен в институт также в виде рукописи). Эти лекции Эйзенштейн предполагал опубликовать в Приложениях к своему учебнику по режиссуре.

1934

Написан ряд статей для журналов «Театр и драматургия» и «Интернациональная литература».

1930-е годы

Участвует в заседаниях Художественно-политического совета МХТ. Совет обсуждает репертуар театра, проводит «читки» пьес авторами.

Работает над очерком о Шекспире для БСЭ и многочисленными статьями о нем, которые публиковались в периодической печати. Эти тексты вошли в книгу «Шекспир», вышедшую в 1937 году в издательстве «Художественная литература».

Работает над вторым томом переводов английской драмы «Елизаветинцы. Статьи и переводы» (вышел в свет в 1938).

Состоит в различных творческих и профессиональных организациях: ФОСП, ВССП и Клуб писателей, Дом советского писателя, Московское отделение секции научных работников, Профессиональный союз рабочих полиграфической промышленности СССР, ССП, Группком писателей при издательстве «Academia», ЦДРИ и др.

1935

Закончена книга о Бабановой, включающая три части: «Портал», «Актриса», «Сцена». Вторая часть книги («Актриса») является расширенной переработкой статьи, опубликованной в 1933 году в журнале «Театр и драматургия».

3 сентября скоропостижно умирает в доме творчества писателей «Малеевка» под Москвой.

336 ПРИЛОЖЕНИЕ

Автобиография. 1926⁶⁶⁸

Иван Александрович АКСЕНОВ.

Родился 1-го декабря⁶⁶⁹ (н. ст.) 1884 года в городе ПУТИЛОВКЕ⁶⁷⁰ Курской губ<ернии> Образование: 1-й Московский Кадетский Корпус, Николаевское Инженерное училище.

6 Мая (н. ст.) 1905 году произведен в Офицеры и отправлен в Маньчжурию.

В 1907 году арестован в Городе Киеве по обвинению в организации вооруженного восстания 21 саперного батальона.

За недоказанностью обвинения освобожден и переведен на службу во 2 Вост<очно->Сибирский Саперный Батальон (Верхнеудинск). В 1911 году переведен в 14 саперный батальон. Участвовал в войне 1914 года.

1916 году командирован в распоряжение нач<альника> инж<енеров> Румфронта. В 1917 году избран Председателем Совета РУМФРОНТА, а в Октябре членом РЕВКОМА того же фронта. В декабре того же года арестован и заключен в румынскую тюрьму.

В апреле обмене<н> на Рум<ы>нских заложников. В том же месяце по пути в Москву арестован Казацкими повстанцами и интернирован в станице Ниже-Курмоярской. В мае прибыл в Москву и поступил в распоряжение ЦК РКП. В Августе 1918 года назначен Военкомом Инженерной Академии (Петроград), в Октябре членом Коллегии Всеросс<ийского> Бюро Военн<ых> Комиссаров и завед<ующим> курсами Военком<ов>. В январе 1919 года Зам<еститель> Пред<седателя> Центральной Комиссии по борьбе с дезертирством. В апреле 1919 года командирован на Украинский фронт. В июне Нач<альник> Политотд<ела> Охраны Черноморского Побережья. Затем то же 48 стрелковой Дивизии.

После похода Одесса — Житомир прибыл в Москву. В 1920 – 1921 году в НКИД.

В Москве в 1918 [году] в Госуд<арственных> Вольных Худ<ожественных> Мастерских (ныне Вхутемас), читал курс Теории композиции⁶⁷¹. В 1919 году то же. В 1920 году Зам<еститель> <ГЛ>АВЛИТО НАРКОМПРОС <…>⁶⁷². В Свердловском Университете курс истории западной литературы. То же в 1921 году.

С 1921 по 1922 год был ректором Государственных режиссерских и Государственных актерских мастерских. Там же читал курсы: Английский театр и поэтика. В 1922 – 1923 году был ректором Госуд<арственного> Института театрального искусства. (По февраль 1923 года)

В настоящее время читаю курсы Английского театра и драматургии в Гос<ударственных> Выс<ших> Экспериментальных мастерских.

337 АНКЕТА ЦЕКУБУ⁶⁷³. [1921 – 1922]

1. Аксенов Иван Александрович.

2. Специальность — поэт, критик, переводчик.

3. Учреждение, в котором работает — ЛИТО Наркомпроса.

4. Выполняемая работа — член Центральной и Редакционной коллегий.

5. Литературный стаж — 10 лет⁶⁷⁴.

6. Имеются ли печатные труды (если имеются, перечислить важнейшие) — Елизаветинцы (Форд, Вебстер, Тернер), Неутешительные основания (стихи), Коринфяне (трагедия), Пикассо и окрестности (критика).

338 СОЧИНЕНИЯ И. А. АКСЕНОВА

* Звездочкой отмечены произведения, включенные в наст. изд.

 

Кенотаф. Сборник стихотворений. Уничтожен автором.

[Сообщено в списке произведений Аксенова в книге «Пикассо и окрестности»]

 

*Рене Вивьен. На сафический ритм. Аксенов. Под защитой фиалок // Летопись. Киев. 1911. № 11. С. 12 – 13.

[Перевод с французского и очерк о Рене Вивьен И. А. Аксенова]

 

*Врубель, Врубель и без конца Врубель // Киевская неделя. Еженедельный литературный журнал. 1912. № 5. С. 8 – 9.

 

*К вопросу о современном состоянии русской живописи // Сборник статей по искусству. М., издание общества «Бубновый Валет», [1913]. С. 3 – 36.

[Публикация реферата, подготовленного И. А. Аксеновым для чтения на диспуте 24 февраля 1913 года в Москве]

Перепечатано: Ivan Aksenov. On the Problem of Contemporary State of Russian Painting. [Knave of diamonds, 1913] // Russian Art of the Avant-garde: Theory and Criticism, 1902 – 1934. John E. Bowlt (ed.). New York, 1976. P. 60 – 69.

 

*Неуважительные основания. Два офорта А. А. Экстер. М., «Центрифуга», 1916 [Сборник стихотворений]

 

Елисаветинцы. Вып. 1. Форд — Как жаль ее развратницей назвать; Вебстер — Белый дьявол; Тернер — Трагедия атеиста. *Envoi. [М.], «Центрифуга», [1916]

[Перевод с английского и статья И. А. Аксенова]

Перепечатано: Джон Вебстер. Белый дьявол. Драма в пяти действиях. Пер. И. А. Аксенова // Людвиг Тик. Виттория Аккоромбона. Роман в пяти книгах. М., 2002.

Рецензии: М. Елизаветинцы. Вып. 1. М. «Центрифуга» 1916 // Киевлянин. 1916. 30 ноября; Валерий Брюсов. И. А. Аксенов. Елизаветнцы. Выпуск первый. К-во «Центрифуга» М. 1916. Ц. 4 р. // Русские Ведомости. 1916. № 235; В[алерий] Б[рюсов] Елизаветинцы. Вып. I. К-во «Центрифуга». М. 1916. Ц. 4 р. Стр. 304. // Известия литературно-художественной критики. Вып. 16; Д. Выгодский, И. А. Аксенов. Елизаветинцы. Выпуск первый. Москва Книгоиздательство «Центрифуга». DCCCCXVI. Стр. 299. Ц. 4 р. // Летопись. 1916. Декабрь; А. А. Смирнов. Елизаветинцы. Вып. 1. М. «Центрифуга» 1916. // Русская летопись. 339 1917. Январь; В. Жирмунский. И. А. Аксенов. Елизаветинцы. Вып. первый. Книгоиздательство «Центрифуга». М. 1916. Ц. 4 р. // Северные записки. 1917. № 1. Январь. С. 270 – 271; Ст. II. И. А. Аксенов Елизаветинцы. Выпуск 1. М. Изд-е «Центрифуги» 1916 // Одесские новости. 1916. 3 октября; А. Гвоздев. Елизаветинцы. Выпуск 1. Форд — Вебстер — Тернер. Книгоиздательство Центрифуга. М. 1916 г. Цена 4 р. // Исторический вестник. Петроград. 1917. Апрель. С. 260 – 262.

 

О переводах И. Г. Эренбурга.

Не опубликовано. Автограф. ОР ГММ. 31176 (170/АБ-73. Л. 1 – 21. Подписано псевдонимом «Лия Эпштейн».

[Рецензия на книгу: Франсуа Вийон. Отрывки из большого завещания. Баллады и разные стихотворения. В переводе И. Эренбурга. Москва, изд. «Зерно», 1916. Под названием «Виллон и Эренбург» и под тем же псевдонимом статья анонсировалась в составе Третьего сборника «Центрифуги»]

 

Н. В. Соловьев История одной жизни. Т. 1. Пг., 1915. Стр. 282. Т. 2. Пг., 1916. Стр. 194. Ц. 12 р.

Не опубликовано. Автограф. ОР ГММ. 30634/АБ-56. Л. 1 – 8.

[Рецензия на книгу: Н. В. Соловьев. Бумаги А. А. Воейковой. История одной жизни. Воейкова — Светлана. Тт. 1 – 2. Пг., 1915 – 1916]

 

Вячеслав Иванов: Борозды и Межи. Москва. 1916.

Не опубликовано. Автограф. РГАЛИ. Ф. 2554. Оп. 2. Ед. хр. 676. Л. 5 – 6. Подписано псевдонимом «Люгару».

[Эта же статья под названием «Психологизм. Из цикла “Беседы с попугаем”» (другое название: «Письма о попугаях») несколько раз анонсировалась в составе Третьего сборника «Центрифуги» под псевдонимом «Э. П. Камень»]

 

История одного увлечения. Не опубликовано. Автограф. РГАЛИ. Ф. 2554. Оп. 2. Ед. хр. 676. Л. 1 – 4. Подписано псевдонимом «Люгару».

[Рецензия на книгу: Андрей Белый. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Ответ Эмилию Метнеру на его первый том «Размышления о Гете». М., «Духовное знание», 1917]

 

А. Мицкевич. Пан Тадеуш или последний наезд на Литве. Шляхетская история 1811 – 1812 годов в двенадцати книгах стихами (песнь I, песнь VI, песнь VIII).

[Перевод с польского И. А. Аксенова. 1916] Машинопись.

Опубликовано: Из поэмы «Пан Тадеуш». Из VI книги. Пер. И. Аксенова // Адам Мицкевич. Избранное. М., 1943. С. 97 – 99.

Рецензия: М. Г. Гаспаров. Буквализм словесный против буквализма ритмического. 340 (Неизданный перевод из «Пана Тадеуша») // Quinquagenario. Alexandri Il’ušini oblate. М., 1990. С. 53 – 62.

 

*Пикассо и окрестности. [М.], «Центрифуга», 1917. Обложка А. А. Экстер.

Перепечатано: Iwan A. Axjonov. Sätze über Picasso // Picasso in Russland. Materialen zur Wirkungsgeschichte (1913 – 1971). Hrsg. Felix Philipp Ingold. Zürich, 1973. S. 49 – 60; Cahiers du Musee national d’art moderne (Centre du Geoges Pompidou) 1980, № 4. P. 319 – 320. Trad. françase par Lucia Popova et Dominique Moyen (опубликованы фрагменты текста); Ivan Aksenov. Picasso’s painting // A Picasso anthology: documents, criticism, reminescences. Marilyn McCully (ed.). London, 1981. P. 113 – 118; Иван Аксенов. Пикассо и окрестности. Orange, Conn., «Antiquary», Ed. Stein, 1986 (репринтное издание); Иван Аксенов. Пикассо и окрестности. Публикация В. Т. Шевелевой // Искусствознание 2/98. М., 1998. С. 484 – 524.

Рецензия: Вениамин Бабаджан. И. А. Аксенов. Пикассо и окрестности. К-во «Центрифуга» // Южный огонек. Одесса. 1918. № 11. Июль. С. 15. (Сведения о неточностях в названии приводятся по книге: Вениамин Бабаджан. Из творческого наследия. Стихотворения, искусствоведческие статьи, рисунки, комментарии. В 2-х томах. Сост. С. З. Лущик. Одесса, 2004. Т. 1. С. 268)

 

Делоне и динамизм. Не опубликовано. Рукопись не обнаружена. [Сообщено в списке произведений Аксенова в книге «Пикассо и окрестности» (1917) с указанием: печатается]

 

Экспериментальная метрика на Западе. Не опубликовано. Рукопись не обнаружена.

[Статья указана в анонсе Третьего сборника «Центрифуги» в книге «Пикассо и окрестности» (1917)]

 

Леон Блуа. Не опубликовано. Рукопись не обнаружена.

[Статья указана в анонсе Третьего сборника «Центрифуги» в книге «Пикассо и окрестности» (1917)]

 

*Геркулесовы столпы. Машинопись с правкой автора. 75 листов. Не опубликовано. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 21 – 95. [Роман. 1917 – 1918, начало 1920-х годов]

 

Коринфяне. М., «Центрифуга», 1918. Фронтиспис А. М. Родченко. [Драма в стихах. *Предисловие]

Перепечатано: Иван Аксенов. Из трагедии «Коринфяне» // От символизма до обериутов. Антология. Под общ. ред. Н. А. Богомолова. Кн. 1. М., 2001. С. 521 – 532 341 (перепечатан фрагмент текста)

 

*Профессионалы // Книжный угол. 1918. № 3. С. 16 – 17. Подписано псевдонимом «Э. П. Камень».

 

Современное искусство как зиждительная борьба с природой [1918]. Рукопись не обнаружена.

[Статья указана в протоколах редколлегии журнала «Интернационал искусств»]

 

*Аристарх Васильевич Лентулов. Машинопись. 40 страниц. Частный архив. [1919]

Опубликовано: Иван Аксенов. Аристарх Васильевич Лентулов // Искусствознание. 1/06. Публикация, вступительная статья и комментарии Н. Л. Адаскиной. М., 2006. С. 479 – 519.

 

*Темп вальса. Довольно быстро // Булань. Первый сборник стихов Московского цеха поэтов. С предисловием А. В. Луначарского и С. М. Городецкого [М.], 1920.

[Сборник стихотворений девяти авторов]

 

Серенада. [Б. м.], «Мастартчув», 1920. Линогравюра Г. А. Ечеистова.

 

Ода Выборгскому району. Оформление Г. А. Ечеистова. Текст не обнаружен. Существует эскиз обложки.

Составители каталога «Образ книги в русской графике первой трети XX века. Из коллекций М. В. Раца и Л. И. Черткова» (М., 2003) Ю. А. Молок, В. С. Турчин и Ю. М. Лоев называют эту книгу среди существующих (С. 236)

 

Гермес. Ежегодник искусства и гуманистического знания // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга первая. М., 1920. С. 58 – 59. [Рецензия]

 

Михаил Кузмин. Новый Плутарх. I. Петербург. 1919 // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга первая. М., 1920. С. 58.

[Рецензия на книгу М. А. Кузмина «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро»: В 3-х кн. Пг., Странствующий энтузиаст, 1919. На обл. заглавие: «Новый Плутарх»]

 

Борис Пастернак. Сочинения. Т. I. // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга первая. М., 1920. С. 60. [Рецензия на рукопись]

 

342 Сергей Буданцев. Пароходы в Вечности. Стихи. 1916 – 1920 // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга первая. М., 1920. С. 60 – 61. [Рецензия на рукопись]

 

Диэз. Сказки // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга первая. М., 1920. С. 61. [Рецензия на рукопись]

 

Я. Тисленко. Весенний взмах // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга первая. М., 1920. С. 61. [Рецензия на рукопись]

 

Непримиримый // Художественное слово. Временник отдела ЛИТО Наркомпроса. Книга вторая. 1920. С. 33 – 37. [Рассказ]

 

Оды Эйфелевой Башне // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга вторая. М., 1920.

[Стихотворения Аксенова «Как Пушкин был верен М. Н. Раевской…» и «Париж протянулся шлейфом»]

 

Александр Кусиков. Поэма поэм. М. 1920. К-во Имажинисты. Стр. 32. Коевангелиеран. М. 1920 // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга вторая. М., 1920. С. 63.

[Рецензия]

 

Георгий Светлый. Мотивы города и революции. Ташкент. 1919. «Солнцебунт и Ржа». Ташкент. 1920 // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга вторая. М., 1920. С. 64.

[Рецензия]

 

Лирика. Альманах стихов. Ташкент. 1919 // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга вторая. М., 1920. С. 64. Подпись инициалами И. А.

[Рецензия]

 

«Пролетарская культура» (№ 13 – 14); «Кузнеца» (№ 1 – 3); «Творчество» (№ 5 – 6); «Москва» (№ 1, 1919), № 4 – 5, 1920); «Красный Балтиец» (№ 1); «Раненый Красноармеец» (№. 1); «Красный пахарь», № 8; «Лава» (№ 2); «Творчество» (1918 – 1919); «Москва» (1919 – 1920) // Художественное слово. Временник литературного 343 отдела НКП. Книга вторая. М., 1920. С. 66 – 67. [Рецензия на журналы]

 

А. Кусиков. В никуда. 2-я книга строк. М., Имажинисты, 1920 // Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Книга вторая. М., 1920. С. 63 – 64.

[Рецензия]

 

Вадим Шершеневич. Книга стихов «Лошадь как лошадь». 1920. Не опубликовано. РГАЛИ. Ф. 1640. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 13.

[Внутренняя рецензия для ЛИТО Наркомпроса].

 

Отзыв о романе А. К. Гольдбаева «Кто он?» Не опубликовано. Автограф. РГАЛИ. Ф. 133. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 1.

 

Пряхи. Трагедия. Не опубликовано. Текст не обнаружен.

[В 1921 году предполагалось издание трагедии группой «Молодая Центрифуга». В 1920 – 1923 годах Аксенов неоднократно читал это произведение на литературных вечерах]

 

Вступительное слово на диспуте «Значение художника в современном театре». 3 января 1921 года. Полностью не опубликовано. Машинопись. РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 1 – 7, 35 – 38.

Опубликовано: Понедельники «Зорь». (Отчет о диспуте «Значение художника в современном театре». 3 января 1921 года. Вступительное слово И. А. Аксенова) // Вестник театра. 1921. № 27 января. С. 17 – 19.

 

«Дом, где разбивают сердца» (Пьеса Бернарда Шоу) // Культура театра. М., 1921. № 2 (15 февраля). С. 52 – 53 [Рецензия]

 

Письмо в редакцию // Вестник театра. 1921. № 85 – 86. С. 17.

 

Б. Шоу. «Дом, где разбивают сердца». Не опубликовано. Рукопись 25 февраля 1921 года. РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 870. [Перевод с английского И. А. Аксенова]

 

С. Городецкий. Серп. Стихотворения // Печать и революция. Кн. 1. М., 1921. С. 147.

[Рецензия]

 

344 В. Маяковский. Сто пятьдесят миллионов // Печать и революция. Кн. 2. М., 1921. С. 205 – 206. [Рецензия]

 

*Пожаром дрожавший праздник. СОПО. Первый сборник стихов. Москва. 4-й год I века. [М., 1921]

[Стихотворение Аксенова]

Рецензия: Вал. Брюсов // Печать и революция. Кн. 2. М., 1921. С. 270.

 

*К ликвидации футуризма. Заметки // Печать и революция. Кн. 3. М., 1921. С. 82 – 98.

 

*Эйфелея. 30 од. Не опубликовано. Машинопись. Три фрагмента. РГАЛИ. Ф. 2354 (Бобров). Оп. 2. Ед. хр. 675.

Машинопись с авторской правкой находится в ОИК Исторической библиотеки, Москва. Отдельные листы рукописи и машинописного текста в разрозненном виде сохранились в разных архивных фондах.

[Эйфелея вторая (Как Пушкин был верен М. Н. Раевской) и двадцать четвертая (Париж протянулся шлейфом) опубликованы в изд.: Художественное слово. Временник литературного отдела НКП. Кн. 2. М., 1920. С. 9 – 10.

Эйфелея первая и восьмая опубликованы в изд.: Московский Парнас. Сборник второй. М., 1922. С. 59 – 64. Перепечатано: Терехина. С. 172 – 173]

[Сборник стихов Аксенова, над которым он работал во второй половине 1910-х годов, готовился к печати в издательстве «Центрифуга» в начале 1920-х. Оформлением книги занималась Л. С. Попова. Сохранились: эскизы: обложка (ГТГ); макет из 10 страниц (SMCA). См. воспр. двух страниц макета — оды второй и оды тринадцатой: Russian Avant Garde Art The George Costakis Collection. New York, 1981. № 920, 921]

 

Поль Клодель. Тиара зека. Трилогия. Перевод И. А. Аксенова. Не опубликовано. Машинопись. Библиотека ВТО.

[Переработка Аксеновым пьес П. Клоделя «Залог» и «Черствый хлеб». Рукопись]

 

*К беспорядку дня. Введение в поэтику // Московский Парнас. Сборник второй. М., 1922. С. 3 – 11.

Перепечатано: Забытый авангард: Россия первой трети XX столетия. Сборник справочных и теоретических материалов. Сост. Константин Кузьминский, Джеральд Янечек, Александр Очеретьянский. Wien, [1988]. S. 157 – 167; Терехина. С. 140 – 146.

 

*Анри Гильбо. Утренний отъезд // Московский Парнас. Сборник второй. М., 1922. С. 23 – 24.

345 [Перевод с французского И. А. Аксенова]

Перепечатано: Терехина. С. 152 – 153.

 

«Диспут о “Рогоносце”». Хроника // Эрмитаж. 1922. Май. № 1. С. 3. [Отчет о диспуте 8 мая 1922 года. Выступление Аксенова]

 

На диспуте в Доме печати // Театральная Москва. М., 1922. № 7. С. 6. [Отчет о диспуте в Доме печати 10 ноября 1922 года. Выступление Аксенова на тему: «Нужен ли Большой театр?»]

 

Амплуа актера. Сост.: В. Мейерхольд, В. А. Бебутов, И. А. Аксенов. М., издание Государственных Высших Режиссерских курсов. 1922.

Рецензия: Купцова Ольга. «Амплуа актера» // Театральная жизнь. М., 1922. № 4. Февраль. С. 28 – 29.

 

Ховин В. На одну тему. П., 1921 г. // Печать и революция. Кн. 1 (4). М., 1922. С. 288.

[Рецензия]

 

Н. Ляшко. Весенний день. М., 1921; Михаил Волков. Чудо. М., 1921; Владимир Кириллов. Паруса. М., 1921; Гр. Санников. Лирика. М., 1921; В. Александровский. Утро. М., 1921; С. Обрадович. Сдвиг. М., 1921; Семен Родов. Прорыв. М., (Стихи. Издание ВАПрП), 1921: Г. Санников. Дни. Вятка, 1921 // Печать и революция. Кн. 1 (4). М., 1922. С. 301 – 302.

[Рецензии]

 

А. Э. Беленсон. Искусственная жизнь. Пг., 1921 // Печать и революция. Кн. 2 (5). М., 1922. С. 355 – 356. [Рецензия]

 

Северные дни. Сб. II-й. М., 1922 // Печать и революция. Кн. 2 (5). М., 1922. С. 356.

[Рецензия]

 

Новиков И. Душка. Повесть. М., 1922 // Печать и революция. Кн. 2 (5). М., 1922. С. 357 – 358. [Рецензия]

 

Костры. Книга первая. М., 1922 // Печать и революция. Кн. 2 (5). М., 1922. С. 358.

[Рецензия]

 

346 Валерий Брюсов. В такие дни. М., 1921 // Печать и революция. Кн. 6. М., 1922. С. 293. [Рецензия]

 

Уолт Уитмэн. Избранные сочинения. Перевод и предисловие К. Чуковского. Пг., 1922 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1922. С. 310 – 311. [Рецензия]

 

Андрей Белый. Офейра. М., 1922 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1922. С. 319 – 320.

[Рецензия]

 

В. Маяковский издевается. М., 1922 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1922. С. 320.

[Рецензия]

 

Виктор Шкловский. Революция и фронт. Пг., 1921 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1922. С. 250 – 251. [Рецензия]

 

*Театр в дороге // О театре. [Сборник статей. Тверь, 1922]

 

В. Мейерхольд // В. Э. Мейерхольд. Сборник к 20-летию режиссерской и 25-летию актерской деятельности. Тверь, 1922. С. 21 – 22.

 

*К постановке «Великодушного Рогоносца» Кроммелинка. (Мастерская Мейерхольда) // Театральная Москва. 1922. № 37. С. 16. Подписано инициалами В. А.

[Интервью]

Перепечатано. И. Аксенов. От переводчика. Публ. и статья О. Фельдмана (И. Аксенов о форме и смысле «Великодушного рогоносца») // Театр. 1994. № 1. С. 172 – 175. См. также: Мейерхольдовский сборник. Вып. 2. Мейерхольд и другие. Документы и материалы. Ред. О. Фельдман. М., 2000. С. 517 – 522.

 

*В пространство // Зрелища. 1922. № 2. С. 3 – 4.

 

*По назначению // Зрелища. 1922. № 6. С. 7 – 8.

 

Анри Гильбо. Перемена скорости // Газета «Московский понедельник». № 7 от 31 июля 1922. С. 2.

[Перевод с французского И. А. Аксенова]

 

347 Перикола // Зрелища. М. 1922. № 8. С. 15 – 16.

[Рецензия на спектакль «Перикола» в МХАТе в оформлении П. П. Кончаловского]

 

Любовь Бушканец. Впрогрезь. Стихи. Кн. 1-я. М., тип. Центросоюза, 1922. [Предисловие к книге]

 

Борис Соколов. Кн. Мария Волконская и Пушкин. М., изд. «Задруга», 1922 // Печать и революция. Кн. 1. М., 1923. С. 211. [Рецензия]

 

*Приоритет // Мастерство театра, М., 1923. № 2. С. 105 – 111. [Перепечатка всех полемических статей А. Я. Таирова и И. А. Аксенова касательно приоритетов в области театральной машинерии (1922)]

 

Дж. Уоллес. Уот Уитмэн и мировой кризис. М., Госиздат, 1922. Стр. 32 // Печать и революция. Кн. 2. М., 1923. С. 223. [Рецензия]

 

Бальмонт К. Революционная поэзия Европы и Америки. Уитмэн. М., Госиздат, 1922 // Печать и революция. Кн. 2. М., 1923. С. 232. [Рецензия]

 

Муратов П. Магические рассказы. М., изд. «Дельфин», 1922 // Печать и революция. Кн. 2. М., 1923. С. 232 – 233. [Рецензия]

 

Роллан Р. Лилюли. Пер. В. Брюсова. М., Госиздат, 1922. То же. Пер. А. Гормина. Пг., Госиздат, 1922 // Печать и революция. Кн. 2. М., 1923. С. 236 – 237. [Рецензия]

 

А. В. Луначарский. Освобожденный Дон-Кихот. М., Госиздат, 1922 // Печать и революция. Кн. 3. М., 1923. С. 254 – 255. [Рецензия]

 

Проф. Г. Генкель. Геммы и камеи. Пг., изд. «Книга», 1923 // Печать и революция. Кн. 4. М., 1923. С. 272. [Рецензия]

 

Велемир Хлебников. Отрывок из досок судьбы. М., 1923 // Печать и революция. 348 Кн. 5. М., 1923. С 277. [Рецензия]

 

Американская новелла. (Дмброс Бирсау, Джозеф Конрад, Вильям Морро и Лоурейс Мотт). Перевод В. А. Азова, Л. Гаусман, О. Пржецловской. П., изд. «Атеней», 1923 // Печать и революция. Кн. 5. М., 1923. С. 302.

[Рецензия]

 

О. Генри. Душа Техаса. Перевод К. Жихаревой. Пг., изд. «Мысль», 1923 // Печать и революция. Кн. 5. М., 1923. С. 303. [Рецензия]

 

«Окно». Трехмесячник литературы № 2. Издательство М. и М. Цетлин. Париж, 1923 // Печать и революция. Кн. 6. М., 1923. С. 255 – 258. [Рецензия]

 

С. Бобров. Восстание мизантропов. М., 1922 // Печать и революция. Кн. 6. М., 1923. С. 262 [Рецензия]

 

«Волшебный мертвец». Сказки. «Всемирная литература». М.-Пг., Госиздат, 1923 // Печать и революция. Кн. 6. М., 1923. С. 265. [Рецензия]

 

А. Франс. Жизнь в цвету. Пг., изд. «Атеней», 1923 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1923. С. 266. [Рецензия]

 

Пьер Бенуа. За Дон-Карлоса. Пер. Овсянниковой. П., изд. «Мысль», 1923 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1923. С. 267 – 268. [Рецензия]

 

Джозеф Конрад. Каприз Ольмэйра. Перевод М. А. Соломон. Под ред. К. Чуковского и Ст. Вольского. Предисловие К. Чуковского. Пг., Госиздат, 1923.

 

Его же. Приливы и отливы. Пер. под ред. В. А. Азова. Пг., изд. А. А. Френкель, 1923 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1923. С. 268 – 271.

[Рецензия]

 

Соболь А. Обломки. М., изд. «Круг», 1923 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1923. С. 232. [Рецензия]

 

349 В. Маяковский. 255 страниц Маяковского. Книга 1. М., Госиздат, 1923 // Печать и революция. Кн. 7. М., 1923. С. 274. [Рецензия]

 

*К постановке «Ночи» М. Мартине в театре Всеволода Мейерхольда // Зрелища. 1923. № 21. С. 8 – 9.

 

«Мудрец» С. М. Эйзенштейна // Зрелища. М., 1923. № 40. С. 5 – 6.

[Рецензия]

 

*1. Не забудь меня взять в свою улыбку… 2. Что нести вам, курлыкая, журавли… 1921 // Поэты наших дней. Антология. М., Всероссийский Союз поэтов, 1924. С. 3 – 4.

[Стихотворения И. А. Аксенова]

 

*Анри Гильбо. Тамара. 1920 // Поэты наших дней. Антология. М., Всероссийский Союз поэтов, 1924. С. 25.

[Перевод с французского И. А. Аксенова]

 

*Чарльз Эшли. Ночь перед заключением в тюрьму. 1921 // Поэты наших дней. Антология. М., Всероссийский Союз поэтов, 1924. С. 103 [Перевод с английского И. А. Аксенова]

 

*Если в сердце махровом… (Посвящено Б. Лапину) // Московские поэты. Сборник стихов. В. Устюг, 1924. [Стихотворение И. А. Аксенова]

 

*Любовь Попова в театре // Новый зритель. 1924. № 23. С. 5 – 7.

 

Рихард Эден. Эйнштейнова соната. Роман. Пер. с нем. В. Онегина. Пг., изд. «Петроград», 1923 // Печать и революция. Кн. 1. М., 1924. С. 284. [Рецензия]

 

Синклер Эптон. Ад. Пер. с англ. С. В. Ш. Под ред. М. Лозинского и Е. Замятина. Пг., Госиздат, 1923. С. 168 // Печать и революция. Кн. 1. М., 1924. С. 286. [Рецензия]

 

Кольридж, Кристабель. Пер. Георгия Иванова. Пг., изд. «Петрополис», 1923 // Печать и революция. Кн. 2. М., 1924. С. 276 – 277. [Рецензия]

 

350 Джованни Папини. Конченный человек. Пер. Р. Да-Рома под редакцией А. Волынского. П., ГИЗ, 1923 // Печать и революция. Кн. 2. М., 1924. С. 277 – 278. [Рецензия]

 

Уптон Синклер. Дебри. Переводчик не указан. Харьков, изд. «Пролетарий», 1923 // Печать и революция. Кн. 3. М., 1924. С. 256 – 257. [Рецензия]

 

Эренбург И. История гибели Европы. Харьков, Госиздат Украины, 1923 // Печать и революция. Кн. 3. М., 1924. С. 261 – 262 [Рецензия]

 

Братт. Мир без голода. Пер. с нем. С. В. Крыленко. М., изд. «Новая Москва», 1924 // Печать и революция. Кн. 5. М., 1924. С. 290 – 291. [Рецензия]

 

Н. Церукавский. Соль земли. М., Всероссийский Союз поэтов, 1924. [Предисловие к книге]

 

*Певцы революции. 1924. Машинопись. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 45. Л. 36 – 50.

[Статья предполагалась для сборника «Госплан литературы»] Перепечатано: Тыняновский сборник. С. 294 – 307.

 

*Справка. 1924. Машинопись. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 30. Перепечатано: Тыняновский сборник. С. 291 – 293.

 

Валерию Брюсову // Валерию Брюсову. Сборник, посвященный 50-летию со дня рождения поэта. М., изд. ЖУБС’а В. Л. Х. П., 1924. С. 66 – 67. [Стихотворение И. А. Аксенова]

 

*О фонетическом магистрале // Госплан литературы. М.-Л., «Круг», 1925. С. 122 – 144.

Рецензия: В. Шкловский. Литературный центр конструктивистов: Госплан литературы. М.-Л., «Круг», 1925. Рецензия впервые опубликована по автографу в книге: Виктор Шкловский. Гамбургский счет. М., 1990. С. 296 – 299.

 

*Международное положение // Газета «Известия ЛЦК». Приложение к сборнику «Госплан литературы». М.-Л., «Круг», 1925.

Перепечатано: Тыняновский сборник. С. 282 – 283 (текст перепечатан частично)

 

351 Отжитое время. Театр им. В. Ф. Комиссаржевской // Жизнь искусства. 1925. № 2. С. 9 – 10.

[Рецензия на комедии Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» и «Дело», объединенных в один спектакль]

 

Юбилейная болтовня // Жизнь искусства. 1925. № 4. С. 16.

[Рецензия на книгу Ипполита Соколова «Режиссура А. Я. Таирова» (М., 1925)]

 

*Посмертная выставка Л. С. Поповой // Жизнь искусства. 1925. № 5. С. 4 – 5.

 

«Горе от ума» МХАТа // Жизнь искусства. 1925. № 6. С. 9 – 10. [Рецензия]

Перепечатано: «Горе от ума» на русской и советской сцене: Свидетельства современников. Ред. О. М. Фельдман. М., 1987. С. 248 – 249.

 

Театр Пролеткульта // Жизнь искусства. 1925. № 8. С. 5 – 6. [По поводу полемики В. Плетнева и С. Эйзенштейна об авторском праве на сценарий «Стачки»]

 

Автобиографические опыты Айседоры Дункан // Жизнь искусства. 1925. № 11. С. 12.

 

Новости истории и теории театра // Жизнь искусства. 1925. № 13. С. 11 – 12; № 15. С. 18 – 19.

 

«Стачка» — первая кино-лента С. М. Эйзенштейна // Жизнь искусства. 1925. № 17. С. 15 [Рецензия]

 

*Мандат // Жизнь искусства. 1925. № 18. С. 7 – 8.

Перепечатано: Мейерхольд в русской театральной критике. Т. 2. Москва, «Артист Режиссер, Театр», 2000.

 

Ф. Кроммелинк. Златопуз. [1925] Рукопись (отрывки). РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 994.

[Перевод с французского И. А. Аксенова]

 

*Живопись на выставках: АХРР, Обис и «Коминтерн» Бродского // Жизнь искусства. 1925. № 9. С. 5 – 6.

 

352 *Выставка живописи // Жизнь искусства. 1925. № 20. С. 16.

 

*Выставка живописи II // Жизнь искусства. 1925. № 21. С. 5 – 6.

 

Первое. Второе. Не опубликовано. Машинопись. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 96 – 109.

[Отрывки из поэмы]

 

*Благородный металл. Машинопись. Не опубликовано. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 29; экземпляр в ОР ГММ. 12590/1/РД 8358.

[Рассказ]

 

Письма светлых личностей. Машинопись. РГАЛИ; ОР ГММ. [Рассказ]

 

Театр имени Вс. Мейерхольда. Музей. Каталог выставки. 5 лет (1920 – 1925). М., Театральный Октябрь, 1926.

 

*Почти все о Маяковском // Новая Россия. 1926. № 3. [вариант статьи «Певцы революции»] Перепечатано: Тыняновский сборник. С. 294 – 307.

 

*Пространственный конструктивизм на сцене // Театральный Октябрь. Сб. 1. М.-Л., 1926. С. 31 – 37.

Перепечатано: Мейерхольд и художники. Концепция и вступительная статья А. А. Михайловой. М., 1995. С. 306 – 310.

 

Всемирная театральная выставка в Нью-Йорке // Афиша ТИМ. 1926. № 1. С. 10 – 12.

 

*Происхождение установки «Великодушного рогоносца» // Афиша ТИМ. 1926. № 3. С. 7 – 11.

Перепечатано: Мейерхольд и художники. Концепция и вступительная статья А. А. Михайловой. М., 1995. С. 310 – 311.

 

*Театральное ликвидаторство // Афиша ТИМ. 1926. № 3. С. 2 – 7. [Ответ на статью С. Эйзенштейна «Два черепа Александра Македонского» в театральном журнале «Новый зритель» от 31 августа 1926 года]

 

Пять лет Театра им. Вс. Мейерхольда. Верстка книги 1926 года. РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Д. 138.

353 Опубликовано: Театр. 1994. № 1. С. 109 – 171 (с предисловием: О. Фельдман. Не разрешенная нашей цензурой брошюра. С. 103 – 108).

[О том, что брошюра была подготовлена к печати говорит тот факт, что в журнале «Афиша ТИМ» (1926. № 2, 7 сентября) было опубликовано объявление: «Требуйте во всех книжных магазинах:

1) Сборник “Театральный Октябрь” № 1.

2) Брошюру И. А. Аксенова “5 лет ТИМ”». Можно предположить, что этот текст был вариантом сценария документального фильма, который Аксенов писал летом 1925 года к пятилетию «ТИМа». Фильм планировали выпустить к ноябрю 1925 года, но проект не был осуществлен]

 

Ф. Кроммелинк. Великодушный рогоносец. Фарс в 3-х действиях. М.; Л., ГИЗ, 1926.

[Перевод с французского А. И. Аксенова. 1922]

 

Д. и М. Подгаецкие, Язва, Драма в 11 эпизодах. Не опубликовано. Рукопись. РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 1005. Л. 78. [Рецензия]

 

*О, ночи пурпура, Сусанна… // Новые стихи. Сборник второй. М., Всероссийский союз поэтов, 1927. С. 5 – 6. [Стихотворение И. А. Аксенова]

 

*Распространение конструктивизма. 1927. Не опубликовано. Автограф и машинопись. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 30. Л. 23 – 25. [Конспект статьи]

 

Илья Сельвинский, Записки поэта. Повесть. М., ГИЗ, 1928. Стр. 94. Со вкладным листом. Ц. 1 р. 25 к. // Красная новь. 1928. № 4. С. 241 – 243. [Рецензия]

 

В. Газенклевер. Убийство. 1930. Не опубликовано. Автограф. РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Д. 951. [Рецензия]

 

С. Багдасарьян. Марокко. В кровавой пустыне. Варианты текста 1928 – 1929 годов. Не опубликовано. РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 586 – 589.

[Перевод с армянского и сценическая переработка драмы И. А. Аксенова]

 

*Широко. В восточном роде // Литературный особняк. Второй сборник. Стихи. М., Издание коллектива поэтов и критиков «Литературный Особняк», 1929. С. 5 – 8.

354 [Стихотворения И. А. Аксенова]

 

Перспектива кооперативного хлебопечения. Приложение к книге В. И. Ефимова «Состояние хлебопечения в СССР». М., Центросоюз, 1930.

 

«Гамлет» и другие опыты в содействие отечественной шекспирологии, в которых говорится о медвежьих травлях, о пиратских изданиях, о родовой мести, о счетных книгах мистера Генсло, о несостоятельности формального анализа, о золотой инфляции в царствование королевы Елисаветы, о тематическом анализе временной композиции, о переодевании пьес, о немецком романтизме, об огороживании земельной собственности, о жизни и смерти английского народного театра, о классовой сущности догмата о божественном предопределении, а также о многих иных любопытных и назидательных вещах. М., «Федерация», 1930. Обложка работы И. Ф. Рерберга.

[В книгу вошли доклады, прочитанные Аксеновым в ГАХНе в 1927 и 1929 годах] Рецензии: В. Волькенштейн // Новый мир. 1930. № 7. С. 205 – 206; См. также: Г. Шмуйловский. Заметки о «Гамлете» (Театр. 1968. № 2. С. 26 – 35)

 

Кид Томас // Литературная энциклопедия. Т. V. М., 1931. Стб. 194 – 195.

 

Джонсон Бен. Драматические произведения. Вступительная статья и примечания И. А. Аксенова. Предисловие И. И. Анисимова. Т. 1 – 2. [М.-Л.], «Academia», 1931 – 1933.

Т. 1. 1931. Сеян [перевод И. А. Аксенова]; Алхимик; Варфаламеевская ярмарка [переводы других авторов]

Т. 2. 1933. Вольпоне [перевод И. А. Аксенова]; Каждый по своему; Склад новостей [переводы других авторов]

[Редактирование И. А. Аксенова]

 

Трагедия о Гамлете принце Датском и как она была играна актерами т-ра им. Вахтангова // Советский театр. 1932. № 9. С. 19 – 22. Перепечатано: Аксенов. Шекспир. [Рецензия]

 

Концерт. Рукопись не обнаружена.

[Возможно, это название одного из рассказов или вариант названия сборника рассказов. Другое название — «Любовь сегодня». В архиве сохранилась рецензия А. Селивановского, датированная 3 ноября 1932 года]

 

ГОСТИМ в третьем решающем году пятилетки. Факты и документы. М., 1932. Не опубликовано. Машинопись. РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1 Ед. хр. 937. Л. 3 – 27.

 

355 В. Волькенштейн. О классическом наследии // Театр и драматургия. 1933. № 5. [Рецензия]

 

Кудрявая, простая речь Шекспира // Литературная газета. 1933. 11 сентября. С. 3.

 

*Мария Ивановна Бабанова // Театр и драматургия. 1933. № 8. С. 38 – 48.

[Расширенный вариант текста в ОР ГММ (28372/РД 8362)]

Журнальный вариант перепечатан в виде приложения в кн.: Н. М. Берновская. Бабанова: «Примите просьбу о помиловании…» М., 1996. С. 344 – 364.

Рецензия: Д. Тальников. Бархатная литература // Советская литература. М., 1934. 17 марта. С 2.

 

Шекспир // БСЭ. 1933. Т. 62.

[Статья была написана по разделам пятью авторами. Аксенов написал разделы «Биографический очерк» (с. 195 – 202) и «Вопрос авторства» (с. 202 – 204)] Перепечатано: Аксенов. Шекспир.

 

*Двенадцатая ночь // Театр и драматургия. 1934. № 2. С. 50 – 58.

 

Новый перевод «Гамлета» // Литературная газета. 1934. 18 февраля. С. 4. [рецензия на перевод «Гамлета» М. Лозинского]

 

На пороге мастерства. В. Марецкая и А. Тарасова // Театр и драматургия. 1934. № 10. С. 22 – 27.

 

Язык советской драматургии // Театр и драматургия. 1934. № 6. С. 21 – 29.

 

И. И. Аркадин // Театр и драматургия. 1935. № 1. С. 30 – 33.

 

Комедия Дж. Флетчера об испанском священнике и как она была сыграна в первый раз актерами МХТ II // Театр и драматургия. 1935. № 3. С. 15 – 21. [Рецензия]

 

Лица и характеры Шекспира // Театр и драматургия. 1935. № 8. С. 12 – 19; № 9. С. 43 – 46.

 

Первая трагедия Шекспира // Литературная газета. 1935. 10 мая. С. 5.

 

Ромео и Джульетта // Интернациональная литература. 1935. № 8. С. 150 – 165.

356 Перепечатано: Аксенов. Шекспир.

 

Происхождение драмы Шекспира // Интернациональная литература. 1935. № 11. С. 128 – 136; № 12. С. 113 – 120. Перепечатано: Аксенов. Шекспир.

 

Шекспир. Отелло. Не опубликовано. Машинопись. РГАЛИ. Ф. 1013. Оп. 1. Ед. хр. 11.

[Перевод с английского И. А. Аксенова]

 

Отелло // Интернациональная литература. 1935. № 10. С. 119 – 126. Рецензия: Литературная газета. 1936. 10 апреля. № 21. С. 6.

 

Анатоль Франс. На белом камне. Предисловие А. В. Луначарского. Перевод и комментарии И. А. Аксенова. Художник А. Суриков. М., 1935. [Перевод с французского]

 

Шекспир. Статьи. Часть 1. М., «Художественная литература», 1937 (предисловие С. Г. Аксеновой Мар «Иван Александрович Аксенов»). Рецензия: Театральная декада. 1937. № 19. С. 11.

 

Елизаветинцы. Статьи и переводы. Томас Хейвуд. Красотка с Запада. Томас Деккер. Добродетельная шлюха. (Драма в двух частях). Джон Флетчер. Укрощение укротителя.

М., Гослитиздат. 1938.

[Перевод с английского И. А. Аксенова]

[Книга упомянута в рубрике «Книги в гранках»: «Гослитиздат выпускает» // Литературная газета. 1936. № 21. 10 апреля. С. 6].

Рецензия: В. Наумов. Елизаветинцы // Литературное обозрение. 1938. № 13 – 14. С. 99 – 106. См. также: М. Г. Тарлинская. Ритмический буквализм? О том, как Иван Аксенов переводил елизаветинцев // Славянский стих. Стиховедение, лингвистика и поэтика. Сб. статей. М., 1996. С. 147 – 155.

 

*Полифония «Броненосца Потемкина» // Искусство кино. 1940. № 12. С. 19 – 23.

[В статье опубликован отрывок из рукописи Аксенова об Эйзенштейне]

 

«What is the Question?» // Shakespeare in the Soviet Union: a Collection of Articles, translated from the Russian by Avril Pyman. Roman Samarin and Alexander Nikolyukin (eds.) M., Progress Publishers, 1966. P. 51 – 57.

 

357 Сергей Михайлович Эйзенштейн (Портрет художника) // Искусство кино. 1968. № 1. С. 88 – 113.

 

*Петр Петрович Кончаловский. Человек и художник. [1933]. Машинопись с автографом автора (полный? вариант). ОР ГММ (28358/РД 8359).

Опубликовано: Н. Н. Пунин. Русское и советское искусство. Сборник статей. М., 1976. С. 197 – 210 (как сочинение Н. Н. Пунина).

Рецензия: Н. Харджиев. О двух «Автопортретах» и об одной статье. Письмо в редакцию // Московский художник. 1977. 3 февраля.

 

*Сергей Эйзенштейн. Портрет художника. Общая редакция, послесловие и комментарии Н. И. Клеймана. М., Киноцентр, 1991.

[Полная публикация эссе, написанного в 1933 – 1935 годах].

Перепечатано в переводе на немецкий: Iwan A. Axjonov. Sergej Eisenstein: ein Porträt. Übersetzung aus dem Russischen von Regina Kübn, Berlin, 1997.

 

Основы кинодраматургии. Лекции в Сценарной мастерской Межрабпомфильма. 1931.

Цикл лекций, прочитанных поэтом, переводчиком и исследователем 20-х — 30-х годов // Киноведческие записки 44. 1999. С. 321 – 356.

 

В списке использованы сведения, любезно предоставленные А. Семененко.

358 Комментарии

¹ 359 1916. Опубликовано: Елизаветинцы. Вып. 1. М., «Центрифуга», 1916. С. 277 – 284. Печатается по тексту публикации.

Авторские примечания отмечены звездочками и выделены курсивом.

² Envoi (фр.) — отправка, посылка, заключительная строфа поэмы; в данном контексте — посвящение. Аксенов использует значение, близкое англ. envoy — посланный, консул, уполномоченный. Так, например, В. Набоков использует французское написание «L’envoi» для заключительного раздела «Лекций по зарубежной литературе» (М., 2000).

³ Испанская флотилия «Непобедимая армада» была разгромлена англичанами в 1588 году. Английская буржуазная революция — Великое восстание — началась с избрания «Долгого парламента» в 1640 году. 1642 год — начало гражданской войны.

⁴ Речь идет об обозначенном выше промежутке времени от 1588 до 1640 года. Королева Елизавета умерла в 1603 году, после нее правили Яков I (с 1603 по 1625; шотландский король из рода Стюартов) и Карл I (с 1625 по 1649).

⁵ Имеется в виду английская королева Елизавета I Тюдор (правила с 1558 года).

⁶ Книга Стендаля (А. Бейля) «Расин и Шекспир» (1823 – 1825) — один из ранних манифестов реалистической школы.

⁷ Флобер был блестящим стилистом, автором точных психологических реалистических образов.

⁸ А. Саймонс.

Артур Саймонс — поэт, активный представитель движения декадентов, редактировал влиятельный журнал «Савой», автор работ о Бодлере, Оскаре Уайльде и др. Итальянской истории посвящена его работа «Casanova at Dux. An Unpublished Chapter of History» (The North American Review. 1902). Возможно, что Аксенов ошибочно написал инициал «А», а на самом деле ссылается на английского искусствоведа и критика XIX века Джона Аддингтона Саймондса (Saymonds). В России было принято транскрибировать его фамилию как «Саймонс». Его перу принадлежит книга: «Italian Byways» (London, 1883), в которую включен очерк «Vittoria Accoramboni, and the Tragedy of Webster». Он же написал двухтомный труд «Renaissance in Italy». Part 1. The Catholic Reaction (New York, 1887); Part 2. Italian Literature (London, 1906).

⁹ Драйден. (Независящие обстоятельства заставляют меня цитировать по памяти, извиняюсь за возможные ошибки). Аксенов писал «Envoi» на румынском фронте во время Первой мировой войны. Английский писатель XVII века Джон Драйден (Dryden) был одним из основоположников классицизма в Англии.

¹⁰ Возможно, Аксенов произвел слово «романца» от фр. «romancer» в значении «déformer les faits» — 360 приукрашивать/приукрасить вымышленными деталями (вымыслом). Речь может идти о трагедии Флетчера «Верноподданный» (1618).

¹¹ Джон Краун (Кроун), автор пьесы «Круглоголовые» (1681), и Уильям Давенант (у Аксенова — Дэвнент) — английские драматурги «елизаветинцы». Джон Вильсон Крокер — писатель первой половины XIX века; его пьеса «Город чумы» была написана в 1816 году. Аксенов ошибочно ставит Вильсона в один ряд с Крауном и Давенантом.

¹² Закон о запрете театральных зрелищ был принят парламентом, который в это время возглавляли индепенденты (левое крыло пуритан).

¹³ Упомянута пьеса Томаса Отвея «Спасенная Венеция, или раскрытый замысел» (1681).

¹⁴ Стихотворный трактат «Опыт о критике» (1711) Александра Поупа — манифест английского просветительного классицизма.

¹⁵ Речь идет о слежке за Кристофером Марло (Marlowe). В книге «Гамлет и другие опыты, в содействие отечественной шекспирологии…» 1930 года (М., изд. «Федерация») Аксенов писал об этом: «Донос этот писан специально подосланным к Марло шпионом. Донос сохранился. Имя шпиона тоже. Я не стану его приводить здесь, ограничусь только указанием, что негодяй через два-три года после этого все-таки был повешен» (С. 28 – 29). О содержании доноса: «Интересовались не только эротическим толкованием отношений Христа к апостолу Иоанну, не предпочтением, которое Марло оказывал Варраве, и не признанием Иуды наиболее порядочным человеком во всем Евангелии, а утверждением неограниченного права каждого человека на чеканку монеты любого достоинства, сопряженной со ссылкой на знакомство с двумя большими специалистами по данному делу, к которым Марло обещал обратиться за помощью в самом близком будущем» (С. 29). Убит Марло был в городе Дептфорде, в кабаке, но не «по пьянке», как полагал Аксенов, а агентами правительства (см.: История западноевропейского театра. Т. 1. М., 1956. С. 416). Историю убийства Марло в ссоре из-за женщины из тех, «которым можно говорить слова любви, не зная их имен», приводит К. Бальмонт в статье в «Северных цветах» (С. 55). См. ниже прим. 20 [В электронной версии — 21].

¹⁶ Об этом: Robert Bridges. M-n’s prosody. Oxf. Интересна его попытка логического разделения первых одиннадцати стихов поэмы — получилась метрика, совпадающая с размерами Уитмана.

Книга Роберта Бриджеса «Milton’s Prosody» — «Просодия Мильтона» — была издана в Оксфорде в 1893 году. Просодия — система стихотворных размеров, характерных для определенной литературы.

Поэт Уолт Уитмен был публицистом, реформатором американской поэзии, новатором «свободного стиха» (фр. vers libre). Он оказал воздействие на европейскую поэзию конца XIX века. Об интересе Аксенова к новейшим формам в стихосложении свидетельствует его переписка с Бобровым: в частности, обсуждение проблемы применения в русских стихах разностопного дольника, близкого «свободному стиху».

¹⁷ «Он пел только для сумасшедших, ангелов и дьяволов» (фр.). Аксенов пишет о поэме «Потерянный рай» (1671) и ее авторе Джоне Мильтоне — поэте и политическом деятеле, стороннике индепендентов. В его поэзии отразился дух революции и вопрос о праве человека преступать освященную богословием мораль. См. прим. к авторской сноске 32* [В электронной версии — 33].

¹⁸ Мельхиседек — современник Авраама, царь Салима (Шалема, будущего Иерусалима), священнослужитель культа Эльона (в русском переводе — «бога возвышенного»), отожествленного библейской традицией с Яхве.

¹⁹ Н. И. Стороженко. Предшественники Шекспира. Эпизод из истории английской драмы в эпоху Елизаветинцев. СПб., 1872.

²⁰ Опечатка в тексте — В. Джонсон — связана с латинским написанием имени английского драматурга — Бенджамин. Упомянуты его пьесы «Падение Сеяна» (1603) и «Вольпоне или Лис» (1607).

²¹ Драма англичанина Джона Вильсона Крокера «Город чумы» легла в основу сюжета маленькой 361 трагедии «Пир во время чумы» (1830) А. С. Пушкина, который дал своей пьесе подзаголовок: «Из Вильсоновой трагедии: The city of the plague». См. прим. 9 [В электронной версии — 10].

²² К. Бальмонт. Чувство личности в поэзии // Северные цветы. Вып. 3. М., 1904. Бальмонт приводит в своем переводе краткие цитаты из пьес Тернера «Трагедия атеиста» (1611) и Вебстера «Белый дьявол» (1612) и 2 – 3-х страничный диалог Аннабеллы и Джованни из пьесы Джона Форда «Как жаль, что развратница она» (1633).

²³ Книга П. П. Муратова «Образы Италии» вышла первым изданием в Москве в 1911 году в издательстве «Научное слово». К сюжету Вебстера Муратов обращается дважды. Сначала в очерке о Флоренции он кратко пересказывает сюжет «Герцогини Амальфи» и более подробно излагает сюжет пьесы Вебстера «Белый дьявол» (Образы Италии. М., 1993. Т. I. С. 210 – 213). Перевод второй из пьес Аксенов включил в первый том «Елизаветинцев». Далее в связи с описанием замка Браччано Муратов пишет, имея в виду эту же пьесу: «Знаменитый кондотьер Наполеоне Орсини построил этот замок около середины XV века. <…> Его залы видели гостьей в XVI веке Витторию Аккорамбони, внушившую такую слепую страсть старому герцогу Паоло Джордано и сделавшуюся поэтому героиней новеллы Стендаля и трагедии Вебстера» (Там же. М., 1993. Т. II. С. 132).

²⁴ В книгу «Елизаветинцы» Аксенов включил перевод драмы Джона Форда «Как жаль ее развратницей назвать».

²⁵ Аксенов перевел для «Елизаветинцев» «Трагедию атеиста» Тернера. Он транскрибировал имя Тернера как Кирил или Карель, в нашей литературе одно время было принято написание — Сирил, затем снова Кирилл.

²⁶ Цикл «Итальянские хроники» Стендаля, в который включена новелла «Виттория Аккорамбони», был издан после смерти автора в 1855 году.

²⁷ Чарльз Лем (Лэмб) — английский писатель-романтик, эссеист, общепризнанный ориентир жанра эссе. В 1808 году он издал книгу «Specimens of English Dramatic Poets, who lived about the time of Shakspeare; with Notes» («Образцы творчества драматургов, живших во времена Шекспира»), в которой сцены из пьес «елизаветинцев» сопровождались пояснениями и биографическими справками.

²⁸ Прихожане св. Георгия — протестанты, которым пришлось эмигрировать в Америку во время династических войн. Культ св. Георгия наиболее популярен в Англии, где на Оксфордском соборе (1222) он был провозглашен национальным святым, а ок. 1347 объявлен королем Эдуардом III покровителем ордена Подвязки. Англиканская Епископальная церковь была образована в 1536 году королем Генрихом VIII. Культ св. Георгия сформировался особенно отчетливо в 1660 году, после реставрации монархии. В 1818 году принц-регент (будущий король Георг IV) создал орден свв. Михаила и Георгия. Главный собор ордена — собор св. Павла в Лондоне. Культ св. Георгия широко используется для распространения англиканской церкви на других континентах. В 1969 году св. Георгий был исключен из официального списка католических святых, в 2000 — восстановлен.

²⁹ Маршал Шарль Бирон герцог Овернский был фаворитом французского короля Генриха IV, потом восстал против него и был казнен в Париже в 1602 году. В 1608 году английский драматург Чапмен написал пьесу «Заговор и трагедия Шарля, герцога Бирона». Байрон писал в примечании к «Дон Жуану» о том, что французские Бироны в родстве с английскими Байронами.

³⁰ Граф Эссекс Роберт Девере — фаворит королевы Елизаветы. В 1600 году он поднял восстание против королевы, которое некоторые историки так и называют «восстание Эссекса». Был казнен в 1601 году. Об этих событиях в связи с первой постановкой пьесы Шекспира «12 ночь» Аксенов пишет в 1934 году в рецензии на спектакль МХТ II. См. в наст. изд.

³¹ François de Rosset. Histoires Tragiques de 362 Nostre Temps. 2 éd. Rouen, 1624. Новелла Франсуа Россэ «Трагические истории нашего времени» в переводе Аксенова помещена в книге «Елизаветинцы» в качестве приложения. См. прим. 8 [В электронной версии — 9].

³² J. Barbey d’Aurevilly. Une page d’histoire. Что новелла Россэ была ему неизвестна, видно из полного разногласия в описании казни. Маргарит имела детей и от мужа. Род Ле Фоконье не прекратился до наших дней. Жюль Амаде Барбье д’Орвильи — французский писатель XIX века. Россэ — французский писатель XVII века. Аксенов полагает, возможно, что к роду Ле Фоконье принадлежит известный художник Анри Ле Фоконье.

³³ Пристрастие Вольтера очень характерно. Любопытно также то, что Шелли, спокойно относившийся к демонизму своего друга, волновался при мысли о Paradies lost. См. его предисловие к «Прометею». У нас Мильтона не читают, кажется, потому что в гимназиях учат, будто поэма его нравоучительная повесть, вроде «Поль и Виржини». (Слышал от потерпевших). Пристрастие Вольтера — в 1726 – 1729 годах Вольтер в Англии познакомился с трагедиями Шекспира. В 1762 году перевел «Юлия Цезаря». Творчество Шекспира оказало влияние на его драматургию. В конце жизни он начал опасаться влияния Шекспира на французское общество. Его отпугивала народность английского драматурга, он обвинял его в грубости и шутовстве. В 1776 году он написал открытое письмо Французской Академии, где выражал опасения о неблагоприятном воздействии Шекспира на французскую литературу. Письмо имело успех, но не умерило интерес к Шекспиру, открытому для французов самим Вольтером.

«Демонизм друга» — это о Байроне и его богоборческой мистерии «Каин» (1823). «Paradies lost» — поэма Мильтона «Потерянный рай» (1667).

«Прометей» — лирическая драма Шелли «Освобожденный Прометей» (1820). «Поль и Виржини» (1787) — нравоучительный роман французского писателя XVIII века. Бернардена де Сент-Пьера. О переводах елизаветинцев на европейские языки см.: письма Боброву. прим. 719 [В электронной версии — 918].

³⁴ Имеется в виду Шелли Перси и его трагедия «Ченчи» (1819 – 1820). Ченчи — знатное итальянское семейство. В начале 1920-х годов в Москве в Театре б. Корша шла пьеса (или инсценировка) Шелли «Беатриче Ченчи».

³⁵ Пьесу Джона Форда «Как жаль ее развратницей назвать» называли «Анабеллой» по имени героини.

³⁶ Браччьяно или Паоло Джордано Орсини, герцог Браччьяно, муж Изабеллы — персонаж трагедии Вебстера «Белый дьявол или Трагедия о Паоло Джордано Орсини, герцоге Браччьяно, а также жизнь и смерть Виттории Коромбони, знаменитой куртизанки».

³⁷ Имеется в виду новелла Эдгара По «Бочонок Амонтильядо» (1846), в которой описан герб старинного знатного итальянского рода Монтрезов «Nemo me impune lacessit» (лат.) — «Никто не уязвит меня безнаказанно».

³⁸ Убийца Вильям Вильсон — герой новеллы Эдгара По «Вильям Вильсон» (1839). Убив своего двойника, он слышит слова «Но отныне мертв и ты — мертв для Земли, для Неба, для Надежды! Во мне ты существовал…» (перевод В. В. Рогова), заимствованные По, по мнению Аксенова, из пьесы Вебстера «Белый дьявол»: «Здесь половиной сам лежишь» (перевод Аксеновым строки из монолога Корнелии — матери братьев Коромбони, один из которых, Фдаминио, убил второго на глазах матери).

³⁹ Реплика из пьесы Вебстера «Герцогиня Амальфи» (между 1613 – 1623) «Never see her more» превратилась в рефрен в поэме «Ворон» (The Raven): «Nevermore».

⁴⁰ В романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» (1891) в главе VIII в связи с гибелью героини обсуждаются пьесы Вебстера, Форда, Тернера, но в отличии от аксеновского термина «Елизаветинцы» персонажи Уайльда называют их «Якобинская трагедия» по имени короля Якова I Стюарта, сменившего Елизавету на английском троне.

⁴¹ 363 Вообще, несмотря на огромную работу английских, американских и французских исследователей — область шекспировской фонетики еще мало освещена — вопрос об элизии до сего времени не разрешен и вряд ли разрешим, тогда всякое желание безусловной точности — неисполнимо.

Элизия — лингвистический термин. См.: письма Боброву, прим. 41 [В электронной версии — 171].

⁴² Аксенов работал над книгой «Елизаветинцы» на Румынском фронте Первой мировой войны; по профессии он был военным инженером.

⁴³ 1917. Опубликовано: М., «Центрифуга», 1918. С. VII – XIII. Печатается по тексту публикации.

Пьесу «Коринфяне» Аксенов писал в 1916 – 1917 годах на Румынском фронте Первой мировой войны.

⁴⁴ Предисловие заключается указанием на место написания и датировано: «Яссы. 1917». Автор упоминал о работе над трагедией уже 1 мая 1916 года. В августе 1917 года он отдал ее в типографию. Об этом см.: письма № 13, 80, 81 Боброву в наст. изд.

⁴⁵ Замок Сен-Мишель и одноименная гора расположен в Нормандии в проливе Ла Манш. Сам Аксенов в комментариях к роману А. Франса «На белом камне» пояснил: «Мон Сен-Мишель — “Гора святого Михаила”. Древний замок в Нормандии на отвесной скале над морем. До середины XIX века служил местом заключения политических преступников».

⁴⁶ Так Аксенов называет принятую в русской поэзии с первой трети XVIII века систему стихосложения. Другие названия: метрико-тоническая, метро-тоническая, силлабическо-тоническая, силлабо-тоническая.

⁴⁷ Работы этих стиховедов Аксенов читал в 1916 году на фронте, о чем он писал в письмах С. П. Боброву (см. наст. изд.). На основании работ названных авторов он готовил статью «Экспериментальная метрика на Западе» для третьего выпуска «Центрифуги». Работу Скрипчюра (Скриптюра) «Экспериментальная фонетика» планировали опубликовать в «Центрифуге» в 1919 году.

⁴⁸ Гелертер (нем.) — ученый, человек, обладающий книжными знаниями, схоласт.

⁴⁹ В своей работе «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» (1735) В. К. Тредиаковский сформулировал принципы русского силлабо-тонического стихосложения. М. В. Ломоносов был союзником Тредиаковского в реформе русского стихосложения.

⁵⁰ Силлабическая система стихосложения существовала в России с конца XVI века до реформы Тредиаковского — Ломоносова, которая, по убеждению Аксенова, помешала естественной модернизации стихосложения, произошедшей в других странах.

⁵¹ Так как Аксенов скорее всего реагирует на русские стихи, можно предположить, что он мог иметь в виду стихотворение В. Брюсова «Медея» из сборника «Urbi et Orbi» (М., Скорпион, 1903), причисленное позднее Жирмунским к балладам (см.: В. М. Жирмунский. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 145). Возможно скептическое отношение к ритмам Брюсова навеяно Аксенову изысканиями Андрея Белого, который отнес Брюсова к группе поэтов, наименее богатых в отношении ритмики в статье «Опыт характеристики русского четырехстопного ямба». 364 (Андрей Белый. Символизм. М., 1910. С. 320 – 321). На мнение Белого о ритмической «бедности» Брюсова позже обратил внимание Жирмунский, ошибочно указав название статьи — «Морфология русского четырехстопного ямба» (указ. соч. С. 168).

⁵² Имеются в виду поэмы В. В. Маяковского «Облако в штанах» (1915), «Флейта-позвоночник» (1915), «Война и мир» (1916).

⁵³ Т. е. к формообразующему.

⁵⁴ Аксенов указывает строки текста своей трагедии (ст. 969 – 974):

Яс[он]

При том, что я влюблен

Кр[еонт]

Париж любовь?

Яс[он]

Кто не любил в Париже?

Кр[еонт]

Но мы в Коринфе

Яс[он]

Нет веков любви!

⁵⁵ Медея, Ясон, Эгей и другие, упомянутые здесь персонажи — герои древнегреческой мифологии. Далее Аксенов излагает основные моменты и взаимные связи героев мифа. Помимо мифа об аргонавтах им использованы мотивы ряда других мифологических линий: история Одиссея, Эгея и его сына Тесея и др.

⁵⁶ Т. е. определяющее значение.

⁵⁷ Ст. 1006 – 1009: Яс[он]

Я теперь свободен от всех прошлых и будущих веков / Эвона, где мира навсегда огорошенный кастет звенит. / Мой императив — половая любовь. Совершенней. Чем карбюратор «Зенит».

⁵⁸ Ст. 1305 – 1306: Яс[он]

Спокойны будьте дети — царь Ваш помнит, / Что, он поставлен здесь на кару злым.

⁵⁹ В ответ на слова Медеи «Я говорю о знаниях моих: / Ты не рабыню подобрал у пойла / На алтаре: открыта мне судьба», Эгей отвечает (ст. 1122 – 1123): «Не говори, ты отобьешь охоту / Ее переживать».

⁶⁰ Ст. 567 – 568: Что Медея, как впоследствии, Лаокоон, / Не разорвет, не расплетет змеевиковых пут.

⁶¹ Дядя-узурпатор — Пелий, брат царя Иолка Эсона (отца Ясона), свергнувший своего брата.

⁶² Имеется в виду учение Исаака Ньютона о пространстве и времени.

⁶³ Аксенов несколько упростил и модернизировал процедуру умерщвления Пелия: в мифе Медея разрубила его тело на куски и после варки в котле он должен был омолодиться по аналогии с тем, как она превратила старого барана в молодого барашка.

⁶⁴ В мифе Ясон намеревался жениться на дочери коринфского царя Креонта Главке (вариант: Креусе). Аксенов назвал отца Креусы Главком, причем, Главк у него не царь, а «капиталист, гражданин города Коринфа».

⁶⁵ Аксенов заменил в своей версии античного мифа Ариадну ее сестрой Федрой. Тесей смог выбраться из лабиринта после убийства Минотавра, используя нить, которую дала ему Ариадна.

⁶⁶ Драматурги времени английской королевы Елизаветы Тюдор не только широко применяли прием цитирования других авторов в своих пьесах, но часто полностью использовали старые фабулы в своих сочинениях.

⁶⁷ Медея — героиня одноименной трагедии Пьера Корнеля. Она произносит следующие слова: «Я судьбу создаю и она мне раба» (ст. 595).

⁶⁸ «Медея» древнеримского поэта Публия Овидия Назона сохранилась только в отрывках, этот сюжет использован также в его «Метаморфозах». Ст. 429 – 439: Медея говорит: «И ты, смеешь говорить о вене? / Где вено? У Ифестовых быков / Оно… Где вено? Не на той ли пашне, / Где ты 365 железных покосил бойцов? / Где вено? В очарованной дубраве, / Распятое на вековом дубу, / Хранимое драконом, не мерцало / Там это вено? Это вено — здесь». Вено (у древних славян) — 1) выкуп за невесту; 2) приданое жены.

⁶⁹ У Аксенова (ст. 937): «Там на севере, в Париже / Есть месяц март. Мерцает в утро свет, / А в полдень ветер небеса замажет / И хлещется крупой». У Пушкина: «Лаура. А далеко, на севере — в Париже — / Быть может, небо тучами покрыто, / Холодный дождь идет и ветер дует» («Каменный гость»).

⁷⁰ Русская народная драма конца XVIII – XIX века «Царь Максемьян и ево непокорный сын Адольф» в 1910-е годы ставилась в Москве и Петрограде. У Аксенова (ст. 879 – 882): Мед[ея]

Поклонись моим кумирическим богам

Яс[он] (гордо)

Не поклонюсь я твоим кумирическим богам / Я твои кумирические боги / Подвергаю себе под ноги!

⁷¹ Опубликовано: Книжный угол. 1918. № 3. С. 16 – 17 под псевдонимом «Э. П. Камень». Печатается по тексту публикации.

В справочнике «Литературная жизнь России 1920-х годов» (Т. 1. Ч. 1. Москва и Петроград. 1917 – 1920. М., 2005. С. 256, 721, 757) авторство ошибочно приписано В. Ховину.

⁷² Литератор Р. В. Иванов-Разумник участвовал в деятельности левых эсеров.

⁷³ Книга Иванова-Разумника «Испытание в грозе и буре. А. Блок. Скифы. Двенадцать» (СПб., «Революционный социализм», 1918). Название книги понравилось: 6 декабря 1920 года в Большом зале Московской консерватории Дворцом искусств был организован вечер «Россия в грозе и буре»; со вступительным словом выступил А. В. Луначарский.

⁷⁴ Аксенов имеет в виду совпадение названия очерка Иванова-Разумника с названием книги Н. А. Морозова «История возникновения Апокалипсиса: Откровение в грозе и буре», изданной в 1907 году, в которой указанная тема трактуется с астрологических позиций.

⁷⁵ Речь, по-видимому, идет о поэме Блока «Двенадцать».

⁷⁶ В 1918 вышла книга С. А. Есенина «Сельский часослов. Поэмы» (М., издание Моск. Труд. Артели художников слова). Новые стихи поэта публиковались так же в сборнике «Скифы» (Пг., 1918, № 2).

⁷⁷ В 1917 году вышел сборник А. В. Щиряевца «Алые маки. Песни последних лет. Весна» (М.-Пг., «Коробейники»).

⁷⁸ Процитированы строчки из стихотворения Н. А. Клюева «Красная песня», опубликованные в его книге «Красная песня. Стихи» (Пг., 1917).

⁷⁹ Поэт П. В. Орешин был одним из инициаторов создания секции крестьянских поэтов при московском Пролеткульте. В 1925 году был избран членом правления СОПО. В 1918 году в петроградском издательстве «Революционный социализм» напечатана его книга «Зарево», тогда же в Москве вышел его сборник «Красная Русь. Стихи».

⁸⁰ Строки из стихотворения Есенина «Отчарь» (июнь 1917 года). Стихотворение является откликом на Февральскую революцию; впервые было опубликовано в газете «Дело народа» (П., 1917 № 151, 10 сентября). Приведенные выше строки: «Там звездного хлеба / златятся снопы» также взяты из «Отчаря». В новейших изданиях 366 печатают: «Там лунного хлеба / Златятся снопы!» Таким образом мы имеем дело либо с искажением цитаты Аксеновым, либо с изменением, внесенным автором в первоначальную редакцию.

⁸¹ Аллюзия на комедию Н. В. Гоголя «Ревизор».

⁸² Строчка из хора Г. Р. Державина, написанного к празднику 28 апреля 1791 года в доме Г. А. Потемкина в честь победы в Турецкой войне. Четыре хора были вскоре изданы отдельной брошюрой. «Гром победы…»; второй хор, в издания был обозначен: «Для кадрили». Музыку к хору написал композитор О. А. Козловский.

⁸³ Опубликовано: Печать и революция. 1921. Кн. 3. С. 82 – 98. Печатается по тексту публикации.

Статья «К ликвидации футуризма» — самое развернутое литературно-критическое выступление Аксенова. Своеобразным эскизом к нему была небольшая статья «Профессионалы» (см. в наст. изд.). Помимо этого к 1921 году у Аксенова был накоплен материал рецензий, опубликованных и внутренних, написанных для ЛИТО Наркомпроса, и некоторое число предисловий к поэтическим сборникам. Характерно, что данный обширный текст посвящен исключительно поэзии, хотя автор делает весьма детальный анализ исторических предпосылок современного творчества и включает в него обсуждение не только логики художественного развития, но и общественно-социальные условия, в которых оно протекало. Таким образом поэзия для него продолжает занимать место наиболее актуального вида литературы. Крусанов связывает эту статью Аксенова «с отстранением футуристов от руководящих постов в Наркомпросе». Доклад Аксенова «Почему ликвидируется футуризм», прочитанный в Доме печати 19 мая 1921 года, был посвящен перевыборам правления Дома печати, после которых из него были выведены Брик, Маяковский и Мейерхольд (А. Крусанов. Русский авангард. Т. 2. Кн. 1. С. 350, 723). Учитывая независимость Аксенова, любившего высказывать собственные суждения, трудно представить его простым проводником партийно-государственной политики. Можно скорее предположить, что, будучи привлечен к работе в ЛИТО, он сам был среди авторов концепции, которую Наркомпрос реализовывал в дальнейшем, как государственную.

⁸⁴ Размер метрического стиха, стопы которого состоят из трех долей (необязательно трех слогов). Таковы дактиль, амфибрахий и анапест.

⁸⁵ Источник цитаты не найден.

⁸⁶ Ежемесячный литературно-политический журнал буржуазно-либерального направления в Петербурге (1866 – 1918). Редактор-издатель М. М. Стасюлевич.

⁸⁷ Роман норвежского писателя Кнута Гамсуна был написан в 1894 году, русский перевод был опубликован в 1901 году.

⁸⁸ Ежемесячный литературный, научный и политический журнал народнического направления, основан в Москве, издавался в Петербурге (1876 – 1918). С 1893 — центр либерального народничества.

⁸⁹ Пьеса английского писателя Оскара Уайльда «Саломея» была написана на французском языке для Сары Бернар в 1893 году, переведена автором на английский в 1894-м. Русская аудитория интересовалась творчеством писателя: русский перевод вышел в 1904 году в издательстве «Гриф», в 1908-м пьеса была опубликована в Петербурге в переводе Бальмонта, еще раньше в 18 ноября 1903 года он выступал с беседой об этом произведении в Московском 367 литературно-художественном кружке (Весы. 1904. № 1. С. 22 – 40), в 1903 году в Литературно-художественном клубе в Петербурге проводились «Чтения» об Уайльде, в которых принимал участие М. Волошин (Максимилиан Волошин. Лики творчества. Л., 1989. С. 783). Рецензия М. Фриче не найдена. В своих книгах, посвященных западной литературе новейшего времени, этот автор рассматривал «Саломею» Уайльда в контексте изменения взаимоотношений полов и возникновения движения феминизма (см., например: В. Фриче. Поэзия кошмаров и ужаса. Несколько глав из истории литературы и искусства на Западе. М., 1912. С. 301).

⁹⁰ Нидерландский физик Хендрик Антон Лоренц был иностранным членом Петербургской АН (1910). Он создал классическую электронную теорию, объясняющую многие электрические и оптические явления физики.

⁹¹ Имеется в виду футуризм.

⁹² Издательство Н. И. Бутковской в Петрограде (1908 – 1917) известно также под названием «Современное искусство». Оно выпускало монографии о художниках, книги о театре, беллетристику, альбомы для детей и другую литературу.

⁹³ «Старинный театр» был организован по инициативе режиссера Н. Н. Евреинова, функционировал в сезонах 1907/08 и 1911/12 годов. В театре ставили спектакли по средневековым текстам мистерий, моралите и пр., и приемами примитивизма пытались возродить наивность и простодушие театра той эпохи. Н. И. Бутковская входила в руководство театра, играла и ставила спектакли.

⁹⁴ Аксенов имеет в виду «Портрет писателя Вячеслава Ивановича Иванова» (гипсовая маска; 1914; Музей-мастерская А. С. Голубкиной, Москва). На основе маски был в том же году выполнен бюст. Метафорически Аксенов указывает на влияние, оказанное В. Ивановым на молодого Хлебникова.

⁹⁵ Портрет Городецкого работы Бурлюка нам неизвестен. Возможно, Аксенов запамятовал, кого писал Бурлюк, и имел в виду его известные произведения: «Портрет песнебойца футуриста Василия Каменского» (1916; ПГ) и «Портрет поэта-футуриста В. В. Каменского» (1917; ГРМ).

⁹⁶ Флексия (от лат. flexio — изгибание, изгиб) — лингвистический термин, обозначающий окончание, последнюю изменяющуюся часть слова; внутренняя флексия — чередование фонем в корне слова.

⁹⁷ Акмеизм (акмэизм; от греч. акте — высшая степень чего либо, вершина, цветущая сила) — течение в русской поэзии начала XX века, возникшая наряду с футуризмом, как реакция на символизм.

⁹⁸ Интуитивизм — одно из направлений (или одно из названий) эгофутуризма. Теоретик эгофутуризма Иван Игнатьев после конфликта с И. Северяниным объявил не существующей северянинскую «Академию Эго-поэзии» и образовал «Интуитивную ассоциацию Эго-футуризм», в которую входили как основные участники: П. Широков, Василиск Гнедов, Дмитрий Крючков. Еще раньше вышла книга Северянина «Интуитивные краски. Немного стихов» (Пг., 1909), на которую тогда же с возмущением реагировал Лев Толстой. В 1912 году И. В. Игнатьев организовал издательство «Петербургский глашатай» и одноименную газету, где печатал произведения эгофутуристов. В кругу эгофутуристов Игнатьев и Гнедов были ближе других к кубофутуристам. Игнатьев был также участником первого сборника «Центрифуги» «Руконог». После его смерти в 1914 году участники группы «Центрифуга» отстаивали его приоритет как «первого русского футуриста».

⁹⁹ Термин «Эолоарфизм» происходит от названия сборника стихов А. Туфанова «Эолова арфа» (1917).

¹⁰⁰ Игорь Северянин был основателем 368 течения «эгофутуризм». Его поэзия оказала влияние на целую плеяду современных ему поэтов, даже тех, кто входил в другие группировки и исповедовал иные, чем эго-футуризм художественные принципы. Пользовался огромной популярностью, был коронован публикой как «король поэтов».

¹⁰¹ Роман М. А. Кузмина «Крылья» был написан в 1906 году. Авторское написание фамилии поэта: Кузьмин.

¹⁰² Строчка из стихотворения Кузмина «Где слог найду, чтоб описать прогулку…» (1906).

¹⁰³ Название сборника стихотворений Северянина 1915 года (Москва, издательство «Наши дни») и первая строчка стихотворения того же года «Увертюра».

¹⁰⁴ Аксенов полагает, что в неологизме «коктебль» Северянина соединились слова «коктейль» и название крымского местечка «Коктебель», где находилась знаменитая дача Макса Волошина. В стихотворении Северянина «Нелли» (1911) слово «коктебли» рифмуются со словом «констебли».

¹⁰⁵ Поэт Грааль-Арельский был эгофутуристом (сборник стихов «Голубой ажур» 1911), позднее — акмеистом (книга «Летейский брег», 1913).

¹⁰⁶ От фр. слова postiche — лишний, ненужный, фальшивый.

¹⁰⁷ Поэт В. Г. Шершеневич был организатором издательства «Мезонин поэзии».

¹⁰⁸ Поэт К. А. Большаков активно участвовал в изданиях «Мезонина поэзии», позже сблизился с поэтами «Центрифуги».

¹⁰⁹ См.: Marinetti. Le Futurisme. Paris, Sansot, 1911.

¹¹⁰ Место на набережной Сены, где находились лавки букинистов.

¹¹¹ Т. е. поэты, публиковавшиеся в организованном весной 1913 года С. П. Бобровым издательстве «Лирика»: Н. Н. Асеев, Б. Л. Пастернак.

¹¹² Аксенов здесь пишет о Маринетти и о том, что русские поэты «не следовали» его теориям. Однако в конфликте итальянских футуристов Маринетти выступал как представитель флорентийского крыла, которому противостояли «миланцы» во главе с Папини. См. прим. 31 [В электронной версии — 114].

¹¹³ В издательстве «Центрифуга» печатались: С. Бобров, Н. Асеев, Б. Пастернак, И. Аксенов, Г. Петников, Ф. Платов, К. Большаков, Рюрик Ивнев, Кювилье, Е. Шиллинг.

¹¹⁴ «Лачерба» («Lacerba», 1913 – 1915) — газета итальянских футуристов. Основателем изданий «Леонардо», «Воче», «Лачерба» был итальянский писатель и философ Дж. Папини. Статья «Futurismo e Маrinettismo» («Футуризм и маринеттизм»), подписанная Папини, Палаццески и Соффичи и опубликованная 14 февраля 1915 года в «Лачерба», подводила итог разногласиям между двумя группами итальянских футуристов — «миланцами» (Папини, Соффичи и их единомышленниками) и «флорентинцами» (Маринетти, Боччони и др.). Начало разногласий было отмечено статьей Папини «Круг замыкается», опубликованной в начале 1914 года в той же газете и полемизировавшей главным образом со взглядами Боччони.

¹¹⁵ «Земгор» — объединенный комитет Земского союза и Союза городов — был создан 10 июля 1915 года для помощи обществу в организации снабжения русской армии. Он ведал мобилизацией мелкой и кустарной промышленности. Октябрьскую революцию встретил враждебно и был упразднен в России декретом СНК, однако продолжил в эмиграции деятельность гуманитарной и культурной направленности.

¹¹⁶ Ллойд Джорж был одним из организаторов антисоветской интервенции.

¹¹⁷ Аксенов использует слова Тютчева. Брюсов год спустя в статье для журнала «Печать и революция» (1922. Кн. 7) использовал эти же слова иначе: «Но быстро надвигались сначала черные месяцы начала 1917 г., когда русскому слову 369 стало “не до стихов” (выражение Тютчева)» (цит. по изд.: Валерий Брюсов. Среди стихов. М., 1990. С. 578).

¹¹⁸ Тот же образ «разливающегося» футуризма возник у Маяковского в декабре 1915 года: «Футуризм умер как особенная группа, но во всех нас он разлит наводнением» (Владимир Маяковский. Капля дегтя // Газета «Взял. Барабан футуризма». Пг., 1915. С. 2).

¹¹⁹ В 1920 году в Москве в издательстве «Имажинисты» была опубликована книга стихов Александра Кусикова «В никуда. Вторая книга строк»; в 1922 году она была переиздана в Берлине (изд. «Эпоха»). Кусиков эмигрировал в 1922 году, сначала в Берлин, затем в Париж.

¹²⁰ Перечислены литературные группировки начала двадцатых годов, родственные по своему направлению, наиболее представительной из них была группа имажинистов. Они проявились ярче всего в 1917 – 1922 годах, когда было издано значительное число их сборников и книги, излагавшие их кредо. Основные участники: А. Мариенгоф, В. Шершеневич, Р. Ивнев, Сандро Кусиков, С. Есенин, а также И. Грузинов, М. Ройзман, Н. Эрдман, В. Риччиотти и др. Название «презентисты» не было широко распространено, его предложил в 1916 году В. Каменский вместо «футуристов»: «Нас правильнее было бы назвать “презантистами” от слова present — настоящее» (цит. по изд.: А. Крусанов. Русский авангард. Т. II. Кн. 2. С. 41).

В сборнике «Экспрессионисты» в 1921 году были опубликованы произведения Е. Габриловича, С. Спасского, Б. Лапина, И. Соколова. Манифест экспрессионистов Соколов подписал единолично. Группа «ничевоки» образовалась в Ростове-на-Дону в 1920 году, сразу же после этого продолжила свою деятельность в Москве. Был написан «Декрет о ничевоках поэзии», датированный 1920 годом, в котором излагалась платформа группы и «Приказ по организационной части». Ничевоки выпускали издание под названием «Собачий ящик», где в пародийной эпатажной форме сообщали о жизни группы. Лидером был Рюрик Рок (Р. Ю. Геринг), среди участников — Сусанна Мар, будущая жена И. А. Аксенова, О. Е. Эрберг, Б. С. Земенков, С. В. Садиков и др.

Название «ваграмофлейтисты» происходит от издательства «Содружество Флейты Ваграма», также «Флейта Ваграма» назывался сборник стихов Т. Левита (1921). В этом сборнике были опубликованы стихотворения, посвященные Аксенову.

¹²¹ Пентаграмматон — аббревиатура Р. С. Ф. С. Р. Средняя буква «Ф» — федерация — обозначает объединение наций в противоположность имперскому национализму.

¹²² «Кузница» — литературная группа, основанная в 1920 году поэтами, вышедшими из Пролеткульта (В. Д. Александровский, М. П. Герасимов, В. В. Казин). Издавали журналы «Кузница» (1920 – 1922) и «Рабочий журнал» (1924 – 1925).

¹²³ Древнегреческий поэт Феокрит (Теокрит) основал жанр идиллии, в которой предметом любования становится простота и естественность невзыскательного быта, отсюда традиция «буколической» литературы. Аксенов, по-видимому, сопоставляет его с немецким философом Эдуардом Гартманом, разрабатывавшим концепцию пессимизма (по сравнению с идиллией пролетарских поэтов Феокрит выглядит пессимистом). Возможно, предположить и другое сопоставление: с немецким философом Николаем Гартманом, разрабатывавшим теорию неизменных этических ценностей (заложенное Феокритом сохраняется в неизменном виде).

¹²⁴ 370 Машинопись. 1922, РГАЛИ. Ф. 1640. Оп. 1. Ед. хр. 8.

Опубликовано в изд.: Московский Парнас. Второй сборник. М., 1922. С. 3 – 11. Печатается по тексту машинописи.

Этот текст представляет собой своеобразное авторское кредо. В своих теоретических рассуждениях о природе и закономерностях художественного творчества (прежде всего, конечно, литературного) Аксенов не примыкает к какому-либо определенному направлению. Он представляет личную концепцию, истоки которой можно найти в его более ранних произведениях, начиная с книги «Пикассо и окрестности» (см. в наст. изд.).

¹²⁵ Тринитротолуол (тротил, тол) и пикриновая кислота (тринитрофенол) — ароматические соединения, светло-желтые кристаллы. Как и тротил, пикриты (соли пикриновой кислоты, имеющие в разных странах разные названия: меленит, лиддит, шимоза) — взрывчатые вещества.

¹²⁶ Усекновение головы короля — высказывание и казнь Людовика XVI, который был свергнут народным восстанием и казнен по приговору Конвента в 1793 году.

¹²⁷ Историк литературы М. О. Гершензон был склонен к религиозным исканиям.

¹²⁸ Производное от имени литературоведа П. С. Когана. В мемуарной литературе описывается эпизод, когда Маяковский на одном из диспутов называл Коганом Ю. И. Айхенвальда и на уточняющее возражение последнего бросил: «Все вы коганы» (об этом см.: Мой век. С. 127 – 129). В дальнейшем Маяковский использовал фамилию «Коган» как собирательный образ критика («Сергею Есенину», 1926).

¹²⁹ Канон самодовлеющей вещи — одно из направлений в русском авангардизме начала 1920-х годов. В Инхуке оно выступало под названием «обжективизм» (от фр. Objet — предмет). В этой системе целью и смыслом творчества провозглашалось совершенство вещи независимо от того, имела ли она практическое назначение или была произведением искусства (наиболее высоко котировались произведения абстрактного искусства). Идеологию «вещи» пропагандировал журнал «Вещь», издававшийся в Берлине в 1922 году Эренбургом и Лисинким.

¹³⁰ Известная цитата из фундаментального труда Карла Маркса «Капитал» (1867): «Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что прежде, чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении работника, т. е. идеально» (К. Маркс. Капитал. Т. 1. М., 1950. С. 185).

¹³¹ 1924. Машинопись.

РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 1. Д. 45. Л. 36 – 50. Опубликовано: Н. Л. Адаскина. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12. М., 2006. С. 275 – 317. Печатается по тексту машинописи.

Статья была написана в 1924 году для сборника «Госплан литературы» (1925), но не вошла в это издание. Ее обсуждали на заседании группы ЛЦК 8 марта 1924 года, но, к сожалению, стенограммы дискуссии в протоколе не сохранилось. Статья откровенно 371 полемична. Аксенов упорно пытается внедрять в литературную критику критерий социальности и революционной целесообразности. С этих позиций он утверждает значение поэзии Демьяна Бедного. Сравнивая процессы, протекавшие в русской литературе на заре ее профессионального формирования в XVIII веке с современностью, он необоснованно приписывает Бедному роль родоначальника нового этапа в русской поэзии. Аксенов отсылает своих читателей к суду будущего. Мы в наши дни уже вправе оценить его прогноз как ошибку, как явное преувеличение значения поэзии Бедного для эволюции поэзии. Элемент вульгарно-социологического подхода к проблемам художественной культуры в целом характерен для Аксенова первых послереволюционных лет и связан с его активным участием в революционных событиях. На этой почве естественным была и переоценка творчества Бедного, подчеркнуто позитивно воспринимавшего революцию и активно участвовавшего в организации новых форм художественной жизни. Однако при этом Аксенов сохраняет способность довольно точно анализировать произведения искусства и литературы. Критик точно определяет наиболее ценное в творчестве Бедного — его песенную стихию. Зоркость Аксенова-критика ярко проявилась в очерке о творчестве Маяковского.

Не случайно, именно эта часть статьи была опубликована два года спустя в журнале «Новая Россия» (1926. № 3) под названием «Почти все о Маяковском». По предложению М. О. Чудаковой в «Тыняновском сборнике» нами была осуществлена совмещенная публикация обоих вариантов статьи.

В своих рассуждениях о творчестве Маяковского Аксенов настаивает, что оно основано на рекламе. Критик считает рекламу стержнем его стиля, построенного на гиперболе. Аксенов смягчает характеристику поэта, отмечая появление повествовательного элемента как нового качества, адекватного, как он полагает, запросам времени.

Интересно сравнить оценку послереволюционного творчества Маяковского Аксеновым и Пастернаком. В очерке «Люди и положения», написанном в 1956 – 1957 годах, Пастернак признавался: «До меня не доходят эти неуклюже зарифмованные прописи, эта изощренная бессодержательность, эти общие места и избитые истины, изложенные так искусственно, запутанно и неостроумно. Это, на мой взгляд, Маяковский никакой, несуществующий. И удивительно, что никакой Маяковский стал считаться революционным» (Цит. по изд.: Б. Пастернак. Воздушные пути. Проза разных лет. М., 1983. С. 456 – 457). В 1922 году на книге «Сестра моя жизнь» Пастернак написал Маяковскому: «Вы заняты нашим балансом / Трагедией ВСНХ, / Вы, певший Летучим голландцем / Над краем любого стиха! / Я знаю, Ваш путь неподделен, / Но как Вас могло занести / Под своды таких богаделен / На искреннем Вашем пути?» (цит. по изд.: Борис Пастернак. Темы и вариации. Стихотворения. Роман в стихах. СПб., 2002. С. 51 – 52).

¹³² Кудрун (Кримхильда) — персонаж германского и скандинавского эпоса, жена Сигурда (Зигфрида). Эпическая поэма «Кудрун», созданная ок. 1240 года в австрийских землях, известна по «Амбразской рукописи» начала XVI века. В исландских сагах Гудрун главная героиня большой «Саги о людях из Лососьей долины».

¹³³ Испанский рыцарь Сид Кампеадор, прославившийся подвигами в Реконкисте, был героем анонимного средневекового сказания «Песнь о моем Сиде», впоследствии стал героем трагедии П. Корнеля «Сид».

¹³⁴ 372 Кухулин «пес Куланна» — герой ирландской мифологии.

¹³⁵ Орфей — в древнегреческой мифологии сын фракийского речного бога Эагра (вариант Аполлона) и музы Каллиопы. Орфей славился как певец и музыкант, наделенный магической силой искусства, которой покорялись люди, боги и природа. Орфей был женат на Эвридике и после ее смерти отправился за ней в царство мертвых. Был растерзан менадами по наущению Диониса, которого не почитал.

¹³⁶ Марсий — в греческой мифологии сатир или силен, сын бога Эагра, родом из Фригии. В игре на флейте, выброшенной Афиной и подобранной им, достиг необычайного мастерства, возгордился и вызвал на состязание Аполлона. После победы над Марсием Аполлон ободрал с Марсия кожу.

¹³⁷ Ивик — древнегреческий лирический поэт, сказание о его насильственной смерти послужило темой баллады Ф. Шиллера «Ивиковы журавли» (1797), переведенной на русский язык В. А. Жуковским (1813). Амфион — в греческой мифологии сын Зевса и Антиопы, близнец Зета, в отличие от деятельного Зета, Амфион — созерцатель, братья почитались в Фивах как местные герои. Арион — древнегреческий поэт, придавший литературную форму дифирамбу, существовавшему до того лишь в устной форме. Легенда рассказывает о спасении Ариона дельфином.

¹³⁸ Алкей — древнегреческий поэт-лирик, в поэзии Алкея мотивы гражданской войны, воспринимаемой с позиций аристократа, а также застольного веселья. По его имени названа поэтическая форма — алкеева строфа. Сафо (Сапфо) — древнегреческая поэтесса, известная любовной лирикой, по ее имени назван один из поэтических размеров — сапфическая строфа.

¹³⁹ Архилох — древнегреческий поэт-лирик, примыкал к гомеровской традиции, но противопоставил эпическому идеалу новый индивидуализированный образ человека.

¹⁴⁰ Точнее: апод (греч.) — достоверное, неопровержимое суждение.

¹⁴¹ В октябрьские дни 1917 года Демьян Бедный работал над героико-сатирической эпопеей «Про землю, про волю, про рабочую долю», публикуя ее в отрывках в газетах; вскоре после Октябрьской революции она вышла отдельным изданием (П., 1917, на обложке — 1918). Демьян Бедный определял это произведение как повесть.

¹⁴² 23 июля 1918 года Аксенов уехал на Урал в г. Воткинск, который он в письмах и анкетах называл поселком, читать лекции.

¹⁴³ Раешник или раешный стих — вольный народный стих, не подчиняющийся никаким правилам версификации, кроме рифмовки (обычно употребляется смежная рифма). Раешным стихом написаны отдельные произведения профессиональных поэтов, например, «Сказка о попе и о работнике его Балде» А. С. Пушкина.

¹⁴⁴ Адад (Адду) Ишкур — в шумеро-аккадской мифологии бог грома, бури, ветра.

¹⁴⁵ От лат. captatio benevolentiae. Так называли часть речи или послания, в которой оратор обращается к чувству слушателей, чтобы завоевать их благосклонность, снискать расположение.

¹⁴⁶ Для Маяковского, как и для многих других, Аксенов выступал арбитром в литературных спорах. В книге М. Л. Гаспарова «Записи и выписки» (М., 2000. С. 388) приведен рассказ С. П. Боброва: «Однажды сидели в СОПО, пора вставать из-за столиков, Маяковский говорит: “Что ж, скажем словами Надсона: "Пожелаем тому доброй ночи, кто все стерпит во имя Христа"” и т. д. Я сказал: “Пожелаем, только это не Надсон, а Некрасов”, Маяковский помрачнел: “Аксенов, он правду говорит?” “Правду”. — “Вот сволочи, я по десяти городам кончал этим свои выступления — и хоть бы одна душа заметила”».

¹⁴⁷ 373 Достоверный, основанный на логической необходимости, неопровержимый.

¹⁴⁸ По свидетельству историка литературы И. Н. Розанова, Брюсов в беседе с ним «бранил Теплякова, на стихотворения которого Пушкин написал сочувственную рецензию» (Литературное наследство. Т. 85. М., 1976. С. 769).

¹⁴⁹ В своих произведениях врач-психиатр Н. И. Баженов (он был главным врачом первой психиатрической больницы в Москве) обсуждал проблемы «творческой болезни». Баженов — автор книг «Символисты и декаденты. Психиатрический этюд» (М., 1899), «Болезнь и смерть Гоголя», «Психиатрические беседы на литературные и общественные темы», на которую Брюсов написал рецензию (Новый путь. 1903. № 3) и др. Баженов сам писал стихи и переводил, он публиковал свои литературные сочинения под псевдонимом «Слепцов-Теряевский». Первые работы написаны в духе теории дегенерации. В дальнейшем он предложил формулу гения «Большой талант с большим душевным страданием». В начале девятисотых годов Баженов был председателем правления Московского литературно-художественного кружка. О нем резко отзывался А. Белый в мемуарах. (Между двух революций. М., 1990. С. 215). Комментатор Белого А. В. Лавров отмечает, что Баженов послужил прототипом Пепеш-Довлиаша, персонажа романа Белого «Маски» (М., 1932).

¹⁵⁰ Врач-психиатр В. Ф. Чиж был автором работы «Пушкин как идеал душевного здоровья» (Ученые записки имп. Юрьевского Университета за 1899 год). В этой работе автор доказывает, что именно идеальное душевное здоровье Пушкина определяло высокие достоинства его творчества, по определению автора: «мудрость, нравственность, художественный вкус». Чиж противопоставляет Пушкина «больным» гениям, у которых он обнаруживает отсутствие одной или двух составляющих совершенного творчества. Т. н. Чиж — противник концепции «гений есть болезнь».

¹⁵¹ В. Шкловским была предложена концепция литературы как системы приемов.

¹⁵² Французский литературовед, философ, историк Ипполит Тэн был родоначальником культурно-исторической школы.

¹⁵³ Профессор И. Д. Ермаков — психоаналитик, историк литературы, художник — художественное образование получил в Академии Жюльена в Париже (1904), с того же года стал выставлять свои произведения на выставках. Один из первых издателей трудов Фрейда в России. В 1921 году Ермаков организовал и возглавил (до закрытия в 1925) Психоаналитический детский дом-лабораторию (с 1923 — Государственный психоаналитический институт). С 1921 года состоял действительным членом ГАХНа. С 1922 года издавал «Психоаналитическую серию профессора И. Ермакова» (вышло 15 выпусков).

¹⁵⁴ Ботокуды — почти целиком истребленное индейское племя в Бразилии.

¹⁵⁵ Приведены строчки из поэм Маяковского «Флейта-позвоночник» (1915), «150 000 000» (1920), «Про это» (1923).

¹⁵⁶ Протасис (греч.) — предложения, письменные заявления сторон, посылки.

¹⁵⁷ Имеются в виду поэмы Маяковского «Флейта-позвоночник» (1915) и «Облако в штанах» (1914 – 1915).

¹⁵⁸ «Король Альберт. / все города / отдавший, / рядом со мной задаренный именинник» («Флейта-позвоночник»). Альберт — король Бельгии, захваченной в Первую мировую войну немцами.

¹⁵⁹ «Обгорелые фигурки слов и чисел / Из черепа как дети из горящего здания / Так страх схватиться за небо высил / Горящие руки “Лузитании”» («Облако в штанах»). В основе образа лежит трагедия: 7 мая 1915 года немецкая субмарина потопила лайнер «Лузитания», погибло 1195 человек.

¹⁶⁰ 374 «Где глаз людей обрывается куцый, / главой голодных орд, / в терновом венке революций / грядет шестнадцатый год» («Облако в штанах»). Впервые отрывки из поэмы «Облако в штанах» (из пролога и 4-й части) были напечатаны в статье поэта «О разных Маяковских» (Журнал журналов. Пг. 1915. № 17) и в сборнике «Стрелец» (Пг., 1915; отдельное издание — Пг., изд. О. М. Брика, 1915 — вышло с большим количеством цензурных купюр). В экземпляре О. М. Брика от руки были вписаны пропущенные строчки: «Грядет какой-то год». В книге «Простое как мычание» (Пг., «Летопись», 1916) этой строчки не было вовсе, она была заменена отточьями. Полностью, без купюр поэма вышла в начале 1918 года в Москве в издательстве «Асис». Замечание о том, что строчка печаталась «Грядет который-то год», повторяет и В. Шершеневич в главке «Легенда о шестнадцатом» в очерке «Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910 – 1925 гг.» (Мой век. С. 510).

¹⁶¹ «Это взвело на Голгофы аудиторий / Петрограда, Москвы, Одессы, Киева, / и не было ни одного, / который / не кричал бы: / “Распни его!”» («Облако в штанах»).

¹⁶² «Идите, голодненькие, / потненькие, покорненькие, / закисшие в блохастом грязненьке!» («Облако в штанах»).

¹⁶³ «История Мидян темна и непонятна». Аксенов использует ставшую «крылатой» фразу из сохранившегося в записях Шереметева (Павел Шереметев. Отзвуки рассказов И. Ф. Горбунова, СПб., 1901. С. 98) устного рассказа И. Ф. Горбунова об учителе, произнесшим ее во время урока.

¹⁶⁴ Возможно, Аксенов имел в виду стихотворение Державина «Атаману и войску Донскому» (1807), в котором есть такие строки: «В траве идешь — с травою ровен, / В лесу — и равен лес с главой, / На коне вскокнешь — конь тих, не нравен, / Но вихрем мчится под тобой / По безднам, по горам высоким <…> Разил ты Льва, Лося гнул роги! / Ходил противу Солнца в бой; / Медведей, тигров средь берлоги / Могучей задушал рукой» и т. д.

¹⁶⁵ Имеется в виду работа Маяковского над плакатами для «Окон РОСТА» (Российского телеграфного агентства).

¹⁶⁶ Строчки из поэмы «Облако в штанах» отразили реальный факт: приговоренный к казни за вознаграждение его семье согласился крикнуть с эшафота: «Пейте какао Ван-Гутена!» (см.: В. В. Маяковский. Сочинения в двух томах. М., 1988. Том 2. С. 731). Реклама какао этой фирмы обычно помещалась на обложках низкопробных журналов, (Об этом см.: Маски. Киев, 1911. № 4. С. 9).

¹⁶⁷ Реклама, сочиненная Маяковским, была размещена на торце здания Моссельпрома в районе Арбатской площади в Москве.

¹⁶⁸ Известный роман в стихах Сельвинского «Пушторг» был опубликован позднее, в 1928 году, и датирован автором 1927 годом. Аксенов называет романом «Улялаевщину». Именно так поэма была обозначена в сборнике «Госплан литературы» (М.-Л., «Круг», 1925). Введение прозаизмов в поэзию было одним из принципов новой поэтики, которую пропагандировали в группе ЛЦК.

¹⁶⁹ Возможно, Аксенов таким образом определяет характерную некрасовскую строфику: «Однажды в студеную зимнюю пору / Я из лесу вышел / Был сильный мороз».

¹⁷⁰ Автором поэмы «Про землю, про волю, про рабочую долю» был Демьян Бедный. См. прим. 10 [В электронной версии — 141].

¹⁷¹ Пронунциаменто (пронунсиаменто) — государственный военный переворот или призыв к перевороту в Испании и странах Латинской Америки.

¹⁷² Речь идет о произведениях А. С. Пушкина.

¹⁷³ 375 В античной метрике пэон (пеон) — пятидольная стопа. В силлабо-тоническом стихе пэоном (пэонизированным стихом) называют сочетание ямба (или хорея) с пиррихием, и тогда это сочетание принимает вид четырехстопной стопы. Понятие «пэон» для русского стиха применил Андрей Белый.

¹⁷⁴ Цитата из стихотворения Демьяна Бедного «Стрелка» (ноябрь 1920 года).

¹⁷⁵ Певцы-сказители, создатели эпических песен, исполнявшихся под аккомпанемент струнного инструмента.

¹⁷⁶ Антиох Кантемир был одним из основателей русского классицизма.

¹⁷⁷ См. прим. к письму 2 Боброву в наст. изд.  [В электронной версии — 140]

¹⁷⁸ Пропуск текста в машинописи.

¹⁷⁹ Строки из стихотворения Демьяна Бедного «Проводы (Красноармейская песня)» (1918).

¹⁸⁰ Опубликовано: Госплан литературы. Статьи. Стихи. Борис Агапов. И. А. Аксенов. Корнелий Зелинский. Вера Инбер. Илья Сельвинский. Д. Туманный. Литературный Центр Конструктивистов. Москва. Издательство «Круг». [1925] С. 122 – 144. Печатается по тексту публикации. Сохранены особенности оригинального набора.

¹⁸¹ Аксенов вслед за Бобровым (см. прим. ниже) обращается к анализу роли согласных в стихотворном тексте. Роль гласных выявляли еще немецкие романтики. В книге «Рифма, ее история и теория» (Пг., «Academia», 1923) Жирмунский цитирует мнение Бернгарди (A. F. Bernhardi), высказанное в 1803 году, о том, что единство настроения в стихотворении «достигается повторением одинакового гласного. <…> Поскольку согласные, окружающие гласный, могут меняться, является возможность видоизменения общего настроения» (цит. по изд.: В. М. Жирмунский. Теория стиха. Л., 1975. С. 615).

¹⁸² Русский псевдочетырехстопный лжеямб имеет, как известно, диподическое строение и может быть изображен как: 01 02 01 03. Четырехстопный ямб — в силлабо-тонической системе — двухдольная стопа, в которой ударения падают на вторую долю. Диподия — двухстопие, соединение двух античных стоп в одно метрическое целое. Причем одна из них несет на себе более сильное ритмическое ударение. В силлабо-тоническом стихе понятие диподии некоторыми стиховедами относится к четырехстопным ямбу и хорею, при этом имеется в виду отсутствия ударений на первой и третьей стопах этих размеров. Данные определения приводятся нами по справочнику А. П. Квятковского «Словарь поэтических терминов». (М., 1940). С ним полемизировали многие специалисты-стиховеды, включая последователей Жирмунского. Квятковский состоял в группе конструктивистов ЛЦК. Судя по близости терминологии, Аксенов, видимо, разделял его позиции.

¹⁸³ Статья С. П. Боброва «Заимствования и влияния. (Попытка методологизации вопроса)» была опубликована в журнале «Печать и революция» (1922. Кн. 8). В разные годы статьи Боброва на эту тему планировались к печати в изданиях «Центрифуги»: в 1917 году для сборника «Стиховед. Сборник статей по теории русского стиха» (выпуск 1) была заявлена статья Боброва «Согласные у Пушкина, Баратынского, Языкова, Дельвига, Валентинова и др.», 376 а во второй книге «Записок стихотворца» Бобров предполагал напечатать статью «Установление влияний». В 1919 году в сборнике «Стиховед» планировалось напечатать статью «Установление влияний (теории реминисценции)», отдельно анонсировалось издание второго тома «Записок стихотворца».

¹⁸⁴ Обеззвученная безударная гласная.

¹⁸⁵ В тексте публикации опечатка. Антономазия (правильное написание) — переименование, вид метонимии, поэтический троп, заключающийся в замене имени известного лица названием предмета, относящегося к нему или наименование понятия именем лица.

¹⁸⁶ Речь идет о публикации поэмы «Демон» биографом Лермонтова П. А. Висковатым; Сочинения Лермонтова. Под ред. Пав. Ал. Висковатого. М., 1891. Т. 3. Аксенов усомнился принадлежности списка поэмы, которым пользовался Висковатый, принявший его за последнюю авторскую редакцию. Позднее было установлено, что этот список относится к середине XIX века. В том же томе была опубликована статья Висковатого «Несколько слов по поводу поэмы “Демон”».

¹⁸⁷ Вторую и третью строфы из стихотворения Ф. Сологуба «Ангел благого молчания» В. М. Жирмунский цитирует в статье «Рифма ее история и теория». См. прим. 1 [В электронной версии — 181]. В той же статье и в других стиховедческих исследованиях в том числе и в книге «Валерий Брюсов и наследие Пушкина. Опыт сравнительно-стилистического исследования» (Пб., 1922) Жирмунский разбирает стихотворение Бальмонта «Ангелы опальные» (из сборника «Горящие здания» 1899 года): Ангелы опальные, / Светлые, печальные, / Блески погребальные / Тающих свечей… с тем же сочетанием звуков (цит. по изд.: В. М. Жирмунский. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 384).

¹⁸⁸ Стихотворение Ф. К. Сологуба имеет название «Ангел благого молчания» («Пламенный круг. Восьмая книга стихов»; 1908) и посвящено Брюсову. Это не случайно: у Брюсова также есть стихотворение «Ангел благого молчания. Молитва» (7 мая 1908 года). У Лескова в XX главе повести «Очарованный странник» (1872) есть описание иконы «Благое молчание»: «… пишется Спас крылами тихими, в виде ангела, но в Саваофовых чинах заместо венца, а ручки у груди смирно сложены», кроме того у него есть рассказ «Запечатленный ангел» (1873).

¹⁸⁹ Источник цитаты из Апухтина не обнаружен. Близкие строчки в его стихотворениях из цикла «К поэзии» (1881), посвященного Л. В. Панаевой: «Над пошлостью житейской ты царила, / Светлели мы в лучах твоей красы…», «В эти дни ожиданья тупого, / В эти тяжкие, тусклые дни…»

¹⁹⁰ Приводятся строки из поэмы В. В. Маяковского «150 000 000», написанной в 1920 году. На отдельное издание 1921 года Аксенов писал рецензию (Печать и революция. 1921. Кн. 3).

¹⁹¹ Приведено стихотворение из сборника В. Я. Брюсова «Зеркало теней. Стихи 1909 – 12 гг.» (М., 1912).

¹⁹² Теорию обнажения приема разрабатывали представители формальной школы — участники ОПОЯЗа. Во втором выпуске «Сборников по теории поэтического языка» (Пг., 1917) была опубликована статья В. Шкловского «Искусство как прием», ставшая манифестом формальной школы. Одним и самым важным источником теории формалистов была художественная практика современных им литературы и искусства. Аксенов был причастен к этой проблематике: как и целый ряд других деятелей искусства и литературы выступал одновременно и в качестве творца и в роли теоретика, обобщающего практику. В 377 момент написания статьи он уже был оппонентом по отношению к представителям формальной школы.

¹⁹³ Б. Н. Агапов и И. Л. Сельвинский были членами группы ЛЦК. Далее приводится цитата из поэмы Сельвинского «Улялаевщина», полностью опубликованной в 1927 году, но написанной и публиковавшейся в отрывках раньше. В сборнике «Госплан литературы» также печатались отрывки из поэмы, которая здесь названа романом.

¹⁹⁴ Машинопись. 1925. РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 1. Д. 30. Л. 20 – 21. Печатается по тексту машинописи. Статья опубликована в газете «Известия ЛЦК» (1925. Август; приложение к книге «Госплан литературы»), Перепечатано: Н. Л. Адаскина. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12. М., 2006. С. 282 – 283.

¹⁹⁵ Поэзия Жана Кокто развивалась от дадаизма к сюрреализму. Возможно, Аксенов имел в виду дадаистов. Ближайшими соратниками Кокто среди литераторов были Радиге Реймон, Макс Жакоб и Леон Доде. Кокто известен так же как литературный глашатай музыкальной группы «Шестерка».

¹⁹⁶ Выделенный курсивом фрагмент текста не был включен в публикацию «Известий ЛЦК».

¹⁹⁷ Международная организация «Лига наций» была учреждена в 1919 году странами-победительницами в Первой мировой войне (Англия, Франция, присоединившаяся к союзу в 1915 году Италия) с целью развития сотрудничества между народами и обеспечения гарантий мира и безопасности. Ведущую роль играли Англия и Франция. Потерпевшие страны — потерпевшие поражение в войне Германия, Австро-Венгрия и примкнувшие к ним Турция и Болгария.

¹⁹⁸ Конструктивисты ЛЦК декларировали свое активное участие в пропаганде идей Советского государства.

¹⁹⁹ Машинопись. 1927. РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 1. Д. 30. Л. 23 – 25. Статья может быть датирована 1927 годом по упоминанию в тексте «прошлого 1926 года» и по называемым в ней изданиям. Опубликовано: Н. Л. Адаскина. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12. М., 2006. С. 308 – 311.

²⁰⁰ Ежемесячный литературно-художественный и научно-публицистический журнал «Красная Новь» (издавался в Москве в 1921 – 1942 годах) был первым советским «толстым» журналом.

²⁰¹ Аксенов пишет о статье Н. Юргина, помещенной в разделе «Критика и библиография», в которой автор рецензирует книгу Всеволода Иванова «Гафир и Мариам. Рассказы» (М., «Круг», 1926). Рецензент пишет: «Некоторые моменты кажутся сделанными прямо по теории — в согласии с принципом “локализации образа” у московских конструктивистов» (Красная новь. 1926. № 4. С. 230).

²⁰² 378 «Локальный принцип» — введение в поэзию (и в прозу) местных диалектных говоров. Теоретическое обоснование этого принципа приводится в Декларации ЛЦК в статье Аксенова «Защита и прославление конструктивизма» (см. «Тезисы» в наст. изд.), и других текстах. Цель этого приема — реформа поэтического языка: его расширение. Локальный принцип был впервые сформулирован в манифесте «Знаем», подписанном К. Л. Зелинским, И. Л. Сельвинским и А. Н. Чичериным и опубликованном в сборнике «Мена всех» в 1924 году. По формулировке этих авторов локальный принцип вытекал из «принципа грузофикации» и выражался в требовании «построения стихов локальной семантики, т. е. развертывания всей фактуры стиха из основного смыслового содержания темы». (С. 8). Там же мы встречаем формулировку «локализованный прием — центростремительная организация материала» (С. 7). В своей книге, практически подводивший итог недолгой истории литературного конструктивизма, Зелинский определил локальный принцип как «прием сведения в логическое единообразие тех контекстов, которые стоят за поэтическими словами». (Корнелий Зелинский. Поэзия как смысл. Книга о конструктивизме. М., 1929. С. 136). Ясно, что использование этого принципа должно вести к более энергичному и экономному построению формы, без лишних «неработающих» деталей. При такой постановке вопроса легко напрашиваются параллели с конструктивизмом в архитектуре. Одним из проявлений локального метода было широкое введение в поэзию (и в прозу) местных диалектных говоров. Теоретическое обоснование этого принципа приводится в Декларации ЛЦК и в статьях Аксенова «Справка» и «Защита и прославление конструктивизма» (см. также раздел ЛЦК в наст. изд.). Цель этого приема — реформа поэтического языка: его выход за рамки прежних сословно-классовых ограничений.

²⁰³ Декларировавшийся конструктивистами ЛЦК принцип «бить прозу ее же оружием в ее же области», смысл которого заключался в насыщении поэзии прозаическими приемами (описательность, увеличение объема), и, одновременно, в обогащении прозы поэтическими приемами, прежде всего ритмами.

²⁰⁴ Поэма И. Уткина «Повесть о рыжем Мотеле» (1925).

²⁰⁵ Сборник стихов Н. Ушакова (1927).

²⁰⁶ Имеется в виду поэма Сельвинского «Улялаевщина», части которой были опубликованы в сборнике «Госплан литературы» (1925).

²⁰⁷ Аксенов помечает в скобках «Кр. Новь», однако, датированная июлем 1927 года статья В. Вешнева «Чужие зарницы» о творчестве Н. Ушакова была опубликована не в журнале «Красная новь», а в сборнике статей этого автора «Книга характеристик. Статьи о современной литературе». (Москва-Ленинград, ГИЗ, 1928). Вешнев называет здесь поэтов, повлиявших на Ушакова и говорит о его подражательности, «доходящей до пародийного копирования» (С. 108) «Бор. Пастернак и Ив. Бунин, — утверждает Вешнев, — являются наиболее излюбленными мишенями его пародийно-поэтических стрел, но есть и другие, менее частые: то Н. Асеев, то И. Сельвинский, то вдруг Ф. Тютчев. Стихотворение “Зеленые” — совсем пародия на И. Сельвинского». Далее следует цитата из Ушакова, приведенная Аксеновым.

²⁰⁸ Творчество Маяковского чрезвычайно интересовало Аксенова с 1910-х годов. В годы сотрудничества с ЛЦК интересы группы вели к тому, что Аксенов воспринимал Маяковского как главного конкурента в деле конструктивистского реформирования поэзии. Отсюда его пристрастность в анализе и оценке поэзии Маяковского 379 в этом тексте и в статье «Певцы революции» (см. в наст. изд.).

²⁰⁹ Имеется в виду статья Маяковского «Как делать стихи?», написанная им в марте-мае 1926 года. В статье автор излагает некоторые положения своей творческой концепции и поясняет особенности своей поэтики. В качестве иллюстрации он использует историю создания стихотворения «Сергею Есенину», над которым он работал незадолго до этого. Статья публиковалась в отрывках в газетах «Ленинградская правда» и «Заря Востока». Первая часть статьи Маяковского была опубликована в 1926 году в журнале «Красная новь» № 6, вторая в том же году «Новом мире» (кн. 8 – 9), отдельное издание в 1928 году в «Библиотеке Огонька».

²¹⁰ Стихотворение «Сергею Есенину» написано Маяковским в 1926 году.

²¹¹ Интересно сравнить этот вывод Аксенова с противоположным мнением К. Локса в его рецензии на «Улялаевщину» Сельвинского, опубликованной в «Красной нови» (1927. № 7), где Маяковский и Пастернак названы, как несомненные предшественники Сельвинского.

²¹² Машинопись. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 30. Л. 26 – 28. Печатается по тексту машинописи. Текст не датирован, однако по упоминанию (в шутливой манере) М. О. Гершензона, умершего в 1925 году, мы склонны датировать текст 1924 годом. Фрагменты текста опубликованы: Н. Л. Адаскина. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12. М., 2006. С. 291 – 293.

В этой небольшой статье, как и в других текстах того времени, Аксенов обсуждает и пропагандирует одно из важнейших теоретических положений, выдвинутых конструктивистами ЛЦК — «локальный метод».

²¹³ Поэма Самуэля Тейлора Кольриджа «Кристобель» была написана в 1797 и опубликована в 1816 году. В 1924 году И. А. Аксенов написал рецензию на русский перевод этой поэмы Георгием Ивановым (Печать и революция. Кн. 2. М., 1924. С. 276). В этой рецензии он отмечает влияние этого поэта на мировую и русскую литературу и придирчиво разбирает перевод Г. Иванова.

²¹⁴ Эрик Красный (Эрик Рыжий) — нормандский викинг, достигший берегов Американского континента в X веке.

²¹⁵ Историк литературы и шекспировед Джон Пенье Колье чрезвычайно интересовался творчеством Кольриджа и специально занимался историей создания и вариантами текста поэмы «Кристобель». Источник приведенной Аксеновым цитаты не найден. Дата «1923», по-видимому, относится к русскому изданию (Кольридж. Кристобель. Перевод Георгия Иванова. Рисунки Дм. Митрохина. [П.], «Петрополис», 1923), которое он рецензировал. См. прим. 1  [В электронной версии — 213]. Возможно, автор предполагал в дальнейшей работе над рукописью сопоставить мнение Колье с текстом неподписанного послесловия Г. Иванова или с собственными замечаниями по поводу особенностей стихов Кольриджа, высказанными ранее в рецензии.

²¹⁶ В маленькой деревушке под Геркуланумом в I веке н. э. жил поэт Петроний.

²¹⁷ Вероятно, ошибка в машинописи. Следует читать: кавалер де Сеньгаль (Jacques Casanova de Seingalt). Таким именем итальянский писатель и прославленный авантюрист 380 Джованни Джакомо Казакова подписывал свои сочинения и под ним был известен публике. «… [аугсбургский] бургомистр прислал ему [Казанове] приказание явиться в присутственное место. Там произошел следующий диалог: “Вы называетесь Казакова и вовсе не де Сейнгальт; на каком основании вы присвоили себе это второе имя?” — “Я принимаю это имя, или вернее, я принял его, потому что оно мое. Оно принадлежит мне так законно, что если бы кто-нибудь осмелился его носить, я стал бы протестовать всеми путями и средствами”. — “Каким же образом это имя принадлежит вам?” — “Таким, что я его автор, что не мешает мне быть также и Казановой”. — <…> “… как это можно быть автором имени?” <…> “Алфавит есть общая собственность, это неоспоримо. Я беру десять букв и располагаю их так, что получается слово Сейнгальт”» (П. П. Муратов. Образы Италии. Том 1. М., 1993. С. 91).

²¹⁸ Монолог Барона из второй сцены маленькой трагедии А. С. Пушкина «Скупой рыцарь» (1830).

²¹⁹ Женоубийца — герой одноименной трагедии Шекспира «Отелло» (1604).

²²⁰ Старинное выражение на похоронах, когда поминают покойного. Помимо других значений слово «канун» использовали как название поминальной еды и напитков.

²²¹ Лачерба — газета итальянских футуристов. Сравнение идет по линии культа урбанизма.

²²² В период 1909 – 1922 годов Маринетти и его окружение опубликовали около двух десятков манифестов, декларирующих принципы футуризма в разных видах искусства: живописи, литературе, архитектуре, музыке.

²²³ Пересказ фрагмента из романа Честертона «Наполеон из Ноттингхилла» 1904 года. Приведенные строки взяты из сборника стихов героя романа «Горние песнопения». В стихах воспевались «красоты Лондона в пику красотам природы». Выделенные Аксеновым строки в современном переводе В. Муравьева звучат так: «… поэт, однако, не пишет, что на лице возлюбленной розы соревновали лилеям — нет, в современном и более строгом духе он описывает ее лицо совсем иначе: на нем соревнуются красный хаммерсмитскии и белый фулемский омнибусы. Великолепен этот образ двух омнибусов-соперников!» (Г. К. Честертон. Избранные произведения. Том 1. М., 1990. С. 77).

²²⁴ «Сатирикон» (другое название — «Книга сатир») — большое сочинение (роман) древнеримского писателя Гая Петрония, состоящее из 20 книг, до нас дошли только XV и XVI книги. Полный перевод романа на русском языке был представлен в издании «Всемирной литературы» (М., ГИЗ, 1924). В «Сатириконе» описываются приключения бродяг. Историки литературы отмечают яркость и разнообразие языка персонажей — вольноотпущенников и рабов. Это же название носил и русский журнал, который начал выходить в Петербурге в 1908 году. В нем сотрудничали А. Т. Аверченко (редактор), Н. А. Тэффи, Саша Черный, П. П. Потемкин, В. В. Князев и др. Здесь публиковали произведения Л. Андреева, А. Куприна, А. Толстого. После раскола в редакции в 1913 году организовался «Новый Сатирикон», который был закрыт в 1918 году.

²²⁵ В. В. Маяковский с 1916 года сотрудничал в «Новом Сатириконе». Саша Черный сотрудничал в журнале «Сатирикон».

²²⁶ 14. Деятельность Пролеткульта — культурно-просветительной и литературно художественной организации (1917 – 1932), ставившей своей целью развитие пролетарской культуры — главным образом развивалась в области самодеятельности, но включала и профессиональные формы. 381 Идеология Пролеткульта строилась на нигилистическом отрицании культурного наследия; идеологами были А. А. Богданов и В. Ф. Плетнев.

²²⁷ «Война и мир» — название романа Л. Н. Толстого и поэмы В. В. Маяковского. Возможно, Аксенов использует идентичность названий как каламбур.

²²⁸ Измененная реплика из пьесы Н. Р. Эрдмана «Мандат». Один из персонажей требует: «Я вам, мамаша, последний раз в жизни заявляю: чтобы нынче к вечеру у нас все харчи пролетарского происхождения были, и никаких Копенгагенов». Аксенов высоко оценил и пьесу Эрдмана и спектакль, поставленный в 1925 году Мейерхольдом, его рецензию см. в наст. изд.

²²⁹ А. К. Гастев был организатором Центрального института труда (ЦИТ). И. И. Садофьев сотрудничал с Пролеткультом. В. В. Казин в двадцатые годы входил в круг «пролетарских поэтов».

²³⁰ Это небольшое произведение О. Э. Мандельштама (скорее стихотворение, чем поэма) датируется 1920 годом. М. Гаспаров в комментарии пишет, что это стихотворение «насыщено зрительными образами <…> (портреты, знаменитое венецианское стекло, картины о добродетельной Сусанне, оклеветанной старцами) с изображением праздничной смерти средиземноморской культуры и мысленной аналогией с гибелью русской культуры<…>» (Осип Мандельштам Стихотворения. Проза. М., 2001. С. 764 – 765).

²³¹ Во второй главе поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» сказано, что Петрушка «имел благородное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся <…> Ему нравилось не то, о чем читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит».

²³² Создатель формального метода и медленного чтения — М. О. Гершензон. Метод «медленного чтения» был сформулирован им в книге «Мудрость Пушкина» (М., 1919). В очерке «Памятник» Гершензон писал: «… неумение медленно читать, в соединении с предвзятой мыслью, приводит к тому искажению истины, о котором с такой болью говорит Пушкин». В написанной в том же году книге «Видение поэта» он формулировал задачи исследования как «искусство медленного чтения, т. е. искусство видеть сквозь пленительные формы видение художника» (М., 1919. С. 13). Возникает вопрос: мог ли Аксенов считать Гершензона создателем формального метода. Можно предположить, что он ошибочно приписал «создание метода медленного чтения» кому-то из представителей формальной школы. Наиболее вероятным претендентом в таком случае выглядит В. Шкловский.

²³³ Картина Харменса ван Рейн Рембрандта «Вирсавия» (1654) находится в Лувре.

²³⁴ Машинопись. 1924. На обороте л. 14 надпись карандашом: Cito 13/III 25. РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 1. Д. 45. Л. 13 – 14. Печатается по машинописи, подписанной автором. Опубликовано: Госплан литературы. М.-Л., «Круг», [1925]. С. 9 – 11.

²³⁵ Группа литераторов, называвших себя «Литературный центр конструктивистов», пыталась применить к литературному творчеству принципы конструктивистской эстетики, начавшие свое формирование чуть 382 раньше в изобразительном искусстве, в театре (главным образом — в сценографии) и в архитектуре. Аксенов оказался причастным этому процессу, благодаря своей активной деятельности в театральной мастерской Мейерхольда (ГВЫТМ — ГИТИС) и его театра. Его можно считать главным пропагандистом конструктивистских принципов в сценографии. Об этой стороне творчества Аксенова см. статьи о театре Мейерхольда и работах Л. С. Поповой в наст. изд.

²³⁶ Основным принципом конструктивистской эстетики, как известно, был рационализм. «Техницизм» и «организация» были главными проявлениями рационализма, выступавшего в высказываниях конструктивистов как «целесообразность» и противопоставлявшегося «эстетизму».

²³⁷ С середины 1920-х годов для большинства теоретических выступлений деятелей искусства, вероятно даже в большей степени, чем для высказываний критиков, характерна вульгарно-социологическая фразеология. Это ясно читается в данной Декларации. Что касается сути упреков, обращенных к деятелям искусства, то здесь отражен реальный факт стилистического воздействия конструктивизма на современное искусство.

²³⁸ Акцент на значение темы (содержания) отражает активно нараставший в середине десятилетия процесс отказа от примата формального начала в творчестве, лидировавшего в творческом сознании мастеров эпохи авангарда. Введение прозаизмов в поэзию в разных исторических ситуациях имело совершенно разные формы и смысл. В конструктивистской эстетике с ее принципом максимальной активности материала вплоть до часто буквального понимания жизнестроительной роли художественного творчества, акцент делался не просто на прозу, но на «сырой» факт.

²³⁹ Машинопись. 1925.

РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 1. Д. 29. Л. 1.

Опубликовано: Н. Л. Адаскина. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12. М., 2006. С. 281.

Работа над текстом статьи продолжалась в 1925 – 1926 годах (в рукописи имеется ссылка на сборник «Госплан литературы» (1925) и смерть С. Есенина (1926)).

Статья первоначально была связана с работой группы над сборником «Госплан литературы». При обсуждении плана сборника ЛЦК на заседании 22 февраля 1925 года Сельвинский предложил первую вводную статью написать К. Зелинскому (что и было в дальнейшем осуществлено). Статью о практике конструктивистов он предложил написать Аксенову, который приступил к работе. Однако статья в сборнике опубликована не была. В черновиках статьи вслед за теоретическими положениями, изложенными в «плане», даны характеристики творчества И. Сельвинского, В. Инбер, Д. Туманного, Б. Агапова, В. Луговского, А. Адуева, Э. Багрицкого.

²⁴⁰ Литературная группа и журнал «Леф» были руководимы В. В. Маяковским в 1923 – 1925 годах. Вокруг Маяковского группировались главным образом бывшие футуристы, искавшие перехода на позиции социалистической литературы. В разработке лефовской идеологии активное участие принимали теоретики Б. Арватов, О. Брик. В «Лефе» была популярна концепция «производственного искусства», с особым 383 энтузиазмом разделявшаяся художниками, примыкавшими к «Лефу». В своих претензиях на истинно революционную поэзию «Леф» был своеобразным конкурентом ЛЦК.

²⁴¹ В своей статье, план которой здесь приводится, Аксенов проводит параллель между реформой литературного (поэтического) языка в послереволюционной России и созданием «поэтического языка» Пьером Ронсаром. Аксенов считал, что канон французской поэтической школы эпохи Возрождения «Плеяды» («Pléiade») дожил в литературе, созданной на разных языках до конца XIX века. Далее в этой же статье он писал: «Тщетно сражались футуристы с каноном Плеяды, только Октябрьской Революции суждено было окончательно свернуть шею поэтике черных лебедей и свергнуть ее, пока, только у нас, где господа, как известно, в Черном море плавают <…>» (РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 4.).

²⁴² Аксенов перечисляет постулаты конструктивистов, получившие свои формулировки по аналогии с экономическими лозунгами социалистического строительства.

²⁴³ Группа ЛЦК настаивала на том, что конструктивизм не должен иметь жестких стилистических ограничений, а должен быть широким движением разных по стилистике литераторов.

²⁴⁴ Машинопись, подписанная автором. Письмо написано Аксеновым 9 мая 1929 года. РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 3. Д. 4, Л. 1. Опубликовано: Н. Л. Адаскина. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12. М., 2006. С. 288 – 289. Печатается по тексту машинописи.

²⁴⁵ Это письмо практически является заявлением Аксенова о выходе из литературного объединения конструктивистов.

²⁴⁶ Литературное объединение с таким названием по сути создано не было. Во всяком случае, ему не удалось заявить о себе, как о группе, коллективными изданиями. В 20-х годах в доме Оболдуевых в Хлебном переулке собиралась дружеская компания поэтов, которая именовалась Эсперо — Союз приблизительно равных. Эта группа в чем-то являлась московским аналогом Обэриу. Из близких Оболдуеву по духу поэтов можно назвать Сергея Боброва и Ивана Пулькина. Вторая жена Георгия Оболдуева, Елена Благинина, тоже входила в круг Эсперо.

²⁴⁷ 384 Друг Аксенова писатель и поэт Г. Н. Оболдуев в поэзии использовал редкие для русской поэзии приемы (например, логаэды в поэме «Живописное обозрение». Об этом см.: Михаил Гаспаров. Синтаксические логаэды // Русский авангард в кругу европейской культуры. Международная конференция. Тезисы и материалы. М., 1993). В 1932 году Оболдуев был арестован за чтение стихов Цветаевой и сослан на Беломорканал. Эти события отражены в письмах Аксенова жене С. Мар (см. наст. изд.). В 1939 году Г. Н. Оболдуев был освобожден с запрещением жить в больших городах и печататься; в 1943-м ушел на фронт; по возвращении получил право вернуться в Москву, но жил, по болезни, преимущественно в подмосковном Голицыно вместе с женою, поэтессой Е. А. Благининой. При жизни практически не публиковался. В 1979 году в Мюнхене вышел сборник стихов «Устойчивое неравновесие», подготовленный к печати А. Терезиным (Г. Айги) и В. Казаком. Первая книга в России: Устойчивое неравновесие. Составитель А. Благинин. Автор предисловия Лев Озеров. М., 1991; новейшее издание: Стихотворения. Поэма, М., 2006. В названии сборника видится перекличка с книгой Аксенова «Неуважительные основания». О Г. Н. Оболдуеве см. также: Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. М., 1997. Т. 2. С. 628.

²⁴⁸ Высший литературно-художественный институт, основанный Валерием Брюсовым.

²⁴⁹ Машинопись с авторскими подписями (автографами) и машинописной расшифровкой. Письмо написано группой литера торов 11 мая 1929 года. РГАЛИ. Ф. 1095 (Л. Ц. К.). Оп. 1. Д. 25. Л. 1. Печатается по машинописи. Публикуется впервые.

²⁵⁰ Речь идет о письме Аксенова от 9 мая 1929 года (см. наст. изд.).

²⁵¹ Факт подписания Декларации, по-видимому, остался «внутренним делом» группы. Как ясно из предыдущего письма, ни члены ЛЦК, ни Аксенов, которого в СПР считали своим членом, не обратили внимания на эту Декларацию.

²⁵² Здесь и далее идет речь об обидах члена ЛЦК Б. Агапова на литераторов из СПР. См. письмо Аксенова в ЛЦК от 9 мая в наст. изд.

²⁵³ Публикуются впервые, печатаются по машинописи.

²⁵⁴ Машинопись с авторской подписью. 1920-е годы. РГАЛИ. Ф. 1476. Оп. 1. Д. 599. Л. 11; Д. 593. Л. 10.

²⁵⁵ Альтамира (Altamira) — пещера в провинции Сантандер (Испания) с красочными настенными изображениями (бизонов и других животных), относящимися к мадленской культуре позднего палеолита.

²⁵⁶ В тексте, по-видимому, опечатка; написано: познание.

²⁵⁷ Имеется в виду известное высказывание «Карфаген должен быть разрушен», многократно повторявшееся Катоном Старшим в римском Сенате.

²⁵⁸ Машинопись. 1920-е годы. РГАЛИ. Ф. 1476. Оп. 1. Д. 593. Лл. 7 – 8.

²⁵⁹ Трактат Аристотеля «Поэтика» («О поэтическом искусстве») рассматривает виды и жанры искусства.

²⁶⁰ В тексте опечатка. Следует читать: античности.

²⁶¹ Философия представителя интуитивизма Анри Бергсона оказала серьезное воздействие на искусство рубежа веков. Его произведение «Смех» 1900 года посвящено исследованию эстетической проблематики. Подлинным искусством для Бергсона является «чистое» искусство, лишенное всякой заинтересованности. Комедию он не включает в понятие подлинного искусства из-за ее несомненной связи с общественно-социальной проблематикой.

²⁶² Машинопись. 1920-е годы. РГАЛИ. 385 Ф. 1476. Оп. 1. Д. 593. Л. 6.

²⁶³ Эксод — в древнегреческом театре заключительная часть трагедии, а также торжественный уход актеров и хора с орхестры.

²⁶⁴ Машинопись. 1920-е годы. Ф. 1476. Оп. 1. Ед. хр. 593. Л. 9.

²⁶⁵ Машинопись. 1920-е годы. РГАЛИ. Ф. 1476. Оп. 1. Д. 593. Л. 14.

²⁶⁶ От фр. morale — в средневековом западноевропейском театре представление нравоучительного характера с аллегорическими персонажами, олицетворяющими различные добродетели и пороки.

²⁶⁷ Роберт Грин был автором пасторального романа «Пандоста» (1588), авантюрно-любовных пьес и народных комедий. Примыкал к группе университетских умов. Джорж Пиль работал на этапе становления английской драмы с конца 80-х годов XVI века до начала XVII века. Томас Нэш вошел в историю английского театра, написав в 1597 году сатиру «Собачий остров». Друг и соавтор Роберта Грина. В романе Джона Лилли «Эвфуэс и его Англия» (1580) создал стиль, названный эвфуизмом (от. греческого Эвфуэс — благовоспитанный). Стиль отличался изысканно-перифрастическим, высокопарным слогом, исполненный параллелизмами, антитезами, метафорами. Лилли писал драмы из придворной жизни в духе итальянских пасторалей и галантные комедии.

²⁶⁸ В трагедиях Кристофера Марло «Тамерлан Великий» (1587 – 1588, издана в 1590) и «Трагическая история доктора Фауста» (издана в 1604) присутствует пафос богоборчества и освобождения личности от средневековой морали. Его историческая хроника «Эдуард II» издана в 1594 году. Марло — предполагаемый соавтор Шекспира в некоторых ранних пьесах.

²⁶⁹ Для автора романтических комедий Томаса Гейвуда была характерна любовь к быту, часто граничащая с сентиментальностью и исполненная наивного морализаторства. Его комедия «Четыре лондонских подмастерья» (ок. 1600) была очень популярна. Он автор пьес: «Красотка с Запада» (опубликована в 1631), трагедии, основанной на бытовой драме, «Женщина, убитая добротой» (1603), которую переводил Аксенов и др., Томас Деккер был автором бытовых комедий («Праздник башмачника или Благородное ремесло», 1600; «Добродетельная шлюха» (1604), сатирической и нравоучительной прозы «Лондонский сторож», 1608).

²⁷⁰ Автор «Йоркширской трагедии» не известен. Ранее пьесу приписывали Шекспиру. Аксенов планировал перевести ее для второго выпуска «Елизаветинцев», но не осуществил своего намерения. См. письмо 4 Боброву и прим. 54  [В электронной версии — 183] там же.

²⁷¹ «Эндрю Февершам» — образец буржуазной трагедии, возникшей в Англии в конце XVI века, пьеса под названием «Arden of Feversham» была основана на сенсационном уголовном процессе. Автор ее неизвестен.

²⁷² Джорж Чапмен пытался вернуть трагедии героическую цельность мировоззрения, утраченную предренессансным гуманизмом. Автор пьес «Бюсси д’Амбуаз» (1607), «Заговор и трагедия Шарля герцога Бирона» (1608) и комедий: бытовой «Все в дураках» (1605) и сатирической «Эй, к востоку» (1605), написанных вместе с Беном Джонсоном и Дж. Марстоном.

²⁷³ Бен Джонсон — автор комедий нравов: «Вольпоне, или Лис» (1607), «Алхимик» (1610). В своих трагедиях «Заговор Каталины» (1611), «Падение Сеяна» (1603) проводит гуманистические идеалы.

²⁷⁴ Френсис Бомонт вместе с Флетчером, своим частым соавтором, представлял аристократическое 386 течение в английском театре эпохи Возрождения. Другим его соавтором после смерти Флетчера был Мессинджер. Творчество Бомонта и Флетчера отличалось большим жанровым разнообразием (пьесы пасторальные, кровавые трагедии, трагикомедии, комедии лирические и сатирические). Пьесы, написанные Джоном Флетчером совместно с Френсисом Бомонтом — «Филастр», «Трагедия девушки» и «Царь и не царь» (все 1611) — начало жанра трагикомедии.

²⁷⁵ Аксенов перевел пьесу Форда «Как жаль ее развратницей назвать» (пьеса была впервые издана и поставлена в театре Феникс в Дрёри-Лене в 1633 году). Из сатирических комедий Джона Марстона наиболее известна «Эй, к востоку» (1605), написанная в соавторстве с Чапменом. Сирил Тернер — автор трагедий, в которых перед зрителями возникает гротескный мир, действие разворачивается в безысходно мрачной атмосфере всеобщего порока и зла. Для произведений Тернера характерна морализация, порой прямолинейная.

²⁷⁶ Джон Мильтон был противником феодальной реакции. Автор поэм «Потерянный рай» (1667) и «Возвращенный рай» (1671), «История Британии» (1670) и трагедии «Самсон-борец» (1671).

²⁷⁷ В ГАХНе было принято привлечение специалистов, не входивших в состав штатных сотрудников, к участию в исследованиях по планам Академии. Как понятно из сохранившихся в архиве протоколов, Аксенов принимал участие в работе Театральной секции по проблемам истории западноевропейского театра с докладами об английском театре и драматургии. Тексты докладов не сохранились, в архиве представлены только тезисы. Идеи и соображения Аксенова, сформулированные в этих докладах, вошли позднее в многочисленные работы по этой проблематике, опубликованные им позднее, в 1930-е годы. См.: список работ Аксенова в наст. изд. Тезисы докладов публикуются впервые, печатаются по машинописи.

²⁷⁸ Машинопись. РГАЛИ. Ф. 941 (ГАХН). Оп. 2. Ед. хр. 23. Л. 178.

²⁷⁹ Пьеса Шекспира «Тимон Афинский» (1607).

²⁸⁰ Пьеса Шекспира «Кориолан» (1607).

²⁸¹ Шейлок — персонаж пьесы Шекспира «Венецианский купец» (1596); Бенедикт и Беатриче — персонажи пьесы Шекспира «Много шума из ничего» (1598).

²⁸² Вольтер побывал в Англии в 1726 – 1729 годах и познакомился с трагедиями Шекспира. В 1762 году он перевел «Юлия Цезаря». Под воздействием «Гамлета» Вольтер создал трагедии «Эрифан» (1732) и «Семирамида» (1748). В конце жизни он начал опасаться влияния Шекспира на французское общество. Его отпугивала народность английского драматурга, он обвинял его в грубости и шутовстве. В 1776 году Вольтер изложил это в открытом письме Французской Академии. Письмо имело успех, но не умерило интерес к Шекспиру, открытому для французов самим Вольтером.

²⁸³ Драма состояла в том, что норвежский принц Фортинбрас лишился своих земель из-за предательства его дяди.

²⁸⁴ Тройное отношение к феодальному долгу мести на примере трех героев: Лаэрта, Гамлета и Фортинбраса. Лаэрт и Гамлет мстят за убийство отцов (Лаэрт и за гибель сестры), Фортинбрас отвоевывает свои земли.

²⁸⁵ 387 Машинопись с авторской подписью. РГАЛИ. Ф. 941 (ГАХН). Оп. 22. Л. 113.

²⁸⁶ В машинописи, по-видимому, опечатка. Написано; движимого.

²⁸⁷ Машинопись. Курсивом обозначены добавления от руки чернилами. РГАЛИ. Ф. 941 (ГАХН). Оп. 1. Д. 23. Л. 33.

²⁸⁸ Стиль насыщенного драматизма Томаса Кидда ярко проявился в «трагедии мести» — «Испанской трагедии» (опубликована в 1594 году).

²⁸⁹ Машинопись. РГАЛИ. Ф. 941 (ГАХН). Оп. 2. Ед. хр. 26. Л. 114.

²⁹⁰ Печатается по изд.: И. А. Аксёновъ. Неуважительные основания. М., «Центрифуга», 1916. На титуле помещена марка «Центрифуги» и добавлено: Два офорта А. А. Экстеръ. «Неуважительные основания» — первый сборник стихов Аксенова. Более ранний сборник «Кенотаф» был уничтожен автором. Вступив в переписку с С. П. Бобровым, он предложил ему опубликовать «Неуважительные основания» под маркой «Центрифуги». Издание своих книг он оплачивал сам. Сборник был составлен еще до знакомства с Бобровым. Весной 1914 года в Париже Аксенов выбирал в мастерской А. А. Экстер офорты для помещения их в книге.

Первый эпиграф взят из V действия пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь» (1598) в переводе Аксенова. Второй эпиграф взят из сборника «Кенотаф». Третий эпиграф взят из стихотворения Боброва (см. письма Боброву, прим. 266 [В электронной версии — 411].)

²⁹¹ Ad libitum (лат.) — как угодно, на выбор.

²⁹² Ci-devant (фр.) — раньше, прежде, до, здесь — бывшие.

²⁹³ Шиповник относится к розе / как олень к пруду, / внимайте метаморфозе / оленя в прекрасного принца, / внимайте метаморфозе / медведицы в синего всадника / роза победила розу / белый куст это любовь. Макс Жакоб (подстрочный пер. с фр. Е. Лаванант).

²⁹⁴ Видишь ли, по моему мнению, всякая ценность — всего лишь игра (шутка). И насколько хорошо можно было бы себя чувствовать, если бы во власти человека доблестного было бы сделать так, чтобы царствовала честь. Итак, живи там, где умирает скука, и держи в своем горестном разуме мысль о том, что сладостным сном засыпают люди, которые не несут в своем сердце скорбей (пер. с ит. М. Соколовой).

²⁹⁵ Термин из славянской системы счисления, сохранившийся в богослужебных книгах: леорд — 106.

²⁹⁶ Как звери, воронье — рычит / И каркает, и воет / Хор дикий — уши повредит / И сердце вам расстроит. / Когда ж настанет смерти час, / Иначе запоем — / Как лебеди в последний раз, / В любви покой найдем (пер. Т. Соколовой).

²⁹⁷ 22 марта 1914. Париж (фр.).

²⁹⁸ Игра слов. Букв.: направление площадь Звезды-Италия (фр.).

²⁹⁹ Эйфелева башня (фр.).

³⁰⁰ Печатается по машинописному экземпляру, хранящемуся в Отделе редких книг Государственной исторической библиотеки в Москве (ОИК фут). Экземпляр подписан автором зеленым карандашом, имеет небольшую авторскую правку. Графитным карандашом надпись на первом листе-обложке: И. А. Аксёнов «Эйфелей» 2 кн. 388 стихов. По сведениям библиотеки, машинопись поступила от С. П. Боброва. Аксенов работал над этим циклом в 1916 – 1919 годах. Ода I была опубликована в сб. «Московский Парнас»; оды II и XXIV — в альманахе «Художественное слово» (1920).

³⁰¹ Латинское название гриба, порождающего сухую гниль.

³⁰² Брашна (церк.-слав.) — пища, яства.

³⁰³ Фонетическая запись фразы «Ce qu’on appelle l’histoire» (фр.) — то, что мы называем историей.

³⁰⁴ Машинописный экземпляр этого стихотворения с некоторыми различиями в пунктуации хранится в архиве коллекции Костаки в SMCA, поступил вместе с работами Л. С. Поповой.

³⁰⁵ Ветвь (церк.).

³⁰⁶ От фр. fragile — хрупкий.

³⁰⁷ Крапо (фр. crapaud — жаба). Mort d’amour (фр.) — букв. смерть от любви. Истинное значение этого термина означает «жертва» в христианском смысле этого слова; священный жест или послание. В современном значении термин, означающий лишение свободы. Общий смысл фразы не ясен.

³⁰⁸ Три копии стихотворений из цикла «Эйфелея» — XII, XIII, XIV — находятся в фонде Боброва в РГАЛИ (Ф. 2554. Оп. 2. Ед. хр. 675. Л. 1 – 2).

³⁰⁹ Позднейший вариант: Покрывший труб пространные панты, Я неизменнейший ее поклонник.

³¹⁰ Позднейший вариант: Когда проходит по копью копье.

³¹¹ Grimoire (фр.) — колдовская книга.

³¹² Fanal (фр.) — сигнальный огонь.

³¹³ Defence (фр.) — защита.

³¹⁴ Добавлена строка: сошлись, ударились, но не упали.

³¹⁵ Авторская правка. Первоначально было: сунула.

³¹⁶ Правильно: Porte d’Orleans (фр.) — Орлеанские ворота.

³¹⁷ Вариант: Горячка.

³¹⁸ От фр. dateur — указатель дат.

³¹⁹ Печатается по автографу из рукописного альбома «Вторники» из архива семьи М. А. и С. Г. Кара-Мурза. Собственность Н. А. Гончаровой. Начиная с осени 1918 года Аксенов был частым посетителем дома Кара-Мурза. См. в наст. изд. «… и Андрей Гончаров. (Из “Книги без жанра”)».

³²⁰ Печатается по автографу из архива С. П. Боброва (РГАЛИ. Ф. 2554. Оп. 2. Ед. хр. 675. Л. 3). Дата стихотворения 1919 (?).

³²¹ Аксенов обыгрывает строчку — «Пену волн и ноги» — из стихотворения Боброва «Над Бахчисарайским фонтаном», опубликованного в журнале «Знамя Труда» (1918. № 2).

³²² Печатается по изд.: Булань. Б. м., 1920. С. 3 – 4. В сборник включены стихотворения И. А. Аксенова, Николая Асеева, Сергея Буданцева, Рюрика Ивнева, Александра Кусикова, Бенедикта Лившица, Бориса Пастернака, Григория Петникова, Велимира Хлебникова. Экземпляр сборника хранится в РГАЛИ (Ф. 1640. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 2 – 4).

³²³ Печатается по изд.: Булань. Б. м., 1920. С. 3 – 4.

³²⁴ Исправлено пером, говорящей.

³²⁵ Печатается по изд.: Аксенов. Серенада. ([Мастрчув], 1920. Линогравюры художника Георгия Ечеистова. 100 экземпляров, в продаже 60). Среди именных — экземпляр В. Я. Брюсова. Фрагмент стихотворения хранится в ОР ГММ.

³²⁶ Печатается по изд.: СОПО. Первый сборник стихов. РСФСР. Четвертый год первого века. [1921]. В сборнике были представлены поэты разных направлений.

³²⁷ Печатается по изд.: Поэты наших дней. Антология. Всероссийский союз поэтов. М., 1924. С. 3 – 4. В этом же сборнике опубликованы аксеновские переводы: Анри Гильбо «Тамара» (с. 25) и Чарльз Эшли 389 «Ночь перед заключением в тюрьму» (с. 103). См. в наст. изд.

³²⁸ Печатается по изд.: Московские поэты. В. Устюг, 1924. С. 5. В сборник включены стихотворения 23 московских поэтов.

³²⁹ Суета сует и всякая суета! (лат.).

³³⁰ Свобода! Свобода! (фр.).

³³¹ Печатается по изд.: 1873 – 1923. Валерию Брюсову. Сборник, посвященный 50-летию со дня рождения поэта. Под редакцией профессора П. С. Когана. М., издание КУБСа В. Л. Х. И. имени Валерия Брюсова, 1924. С. 66 – 67.

³³² Печатается по изд.: Всероссийский союз поэтов. Новые стихи. Сборник второй. М., 1927. С. 5 – 6. В сборнике опубликованы стихи и переводы более 50 авторов. Обложка работы И. П. Феофилактова.

³³³ Печатается по изд.: Литературный особняк. М., издание коллектива поэтов и критиков «Литературный особняк», 1929. С. 5 – 6. В сборнике опубликованы стихи 18 авторов.

³³⁴ Печатается по изд.: Там же. С. 7 – 8.

³³⁵ Машинопись без даты. РГАЛИ. Ф. 1640. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 1.

³³⁶ Машинопись без даты. РГАЛИ. Ф. 1640. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 2.

³³⁷ Машинопись без даты. РГАЛИ. Ф. 1640. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 3.

³³⁸ Автограф и надпись красным карандашом полустерты. Возможно, стихи подарены Аксенову.

³³⁹ Машинопись. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 1 – 20. 1927. Публикуется впервые. Печатается по тексту машинописи.

На обороте последней страницы машинописи карандашом надпись (не авторская): Сюжет

Возникновение мысли,

Защита нашей культуры в отрицательных формах.

Фраза оглядывающаяся на себя.

Неровность стиля.

Контраст словаря.

Интеллигентскость.

Книжные ассоциации

Психологический рассказ.

 

Человек ли?

Часть монолога в первом лице.

Гусарский выговор.

Каждая фраза должна дать завершение.

Одушевленные и неодушевленные

Предметы.

Герой.

³⁴⁰ Как это часто бывало в прозе Аксенова двадцатых годов, повествование, на романтический лад, перенесено в неназванное географическое пространство. Однако исторические намеки-реалии заставляют домысливать вполне реальный город. Настойчивые упоминания Ганзейского союза вызывают в памяти Любек, как центр торгового союза.

³⁴¹ Тема болезней в результате перенесенных на войне лишений — это тема автобиографическая. Показательно, что Аксенов не пишет о конкретном ранении или контузии, сам он лишился здоровья после пыток, примененных к нему в румынском плену в 1917 – 1918 годах.

³⁴² Стретта — музыкальный термин.

³⁴³ Снова автобиографический мотив: Аксенов служил в штабе армии. В отличие от своего персонажа он был профессиональный военный — артиллерист и занимал должность Начальника инженеров штаба Румынского фронта. Совпадает с биографией автора политическая карьера героя — 390 избрание делегатом в Совет от солдатской фракции.

³⁴⁴ В таинственном представителе автомобильных войск можно предположить намек на личные взаимоотношения Аксенова с В. Шкловским, выливавшиеся на страницы печати взаимными недоброжелательными рецензиями. См. вступ. статью и прим. 60 и 61 к ней [В электронной версии — 63 и 64].

³⁴⁵ Точнее: ближе к фонтану. Выражение, принятое в балете и обозначающее самую незаметную в кордебалете роль.

³⁴⁶ В годы написания рассказа сам автор тоже был беспартийным. И хотя по инерции к нему, возможно, продолжали относиться, как к «своему», помятуя о его большевизме 1917 – 1920 годов, нам кажется, что слова эти написаны с некоторым вызовом.

³⁴⁷ Т. е. пограничные.

³⁴⁸ Не ясно: простая опечатка или неологизм Аксенова.

³⁴⁹ Здание Госиздата в те годы находилось на Малой Никитской улице, дом 6/2.

³⁵⁰ В Москве было принято призывать бродящих по дворам старьевщиков (обычно это были старики-татары) окликом «князь». Этот обычай сохранялся вместе с самими старьевщиками до конца сороковых годов.

³⁵¹ Торчащее кверху перо на шляпе.

³⁵² Марка самолета от имени авиаконструктора К. Дорнье, основавшего в 1914 году фирму «Дорнье». Воздушные линии — след, оставляемый самолетом в небе.

³⁵³ Котлы для варки асфальта — характерная примета Москвы конца двадцатых годов. О «древнейшем варианте» нам напоминают сказки, например, «Конек-горбунок».

³⁵⁴ Кабошон — камень с линзообразной шлифовкой.

³⁵⁵ Подкласс вымерших морских моллюсков. Диаметр раковины от нескольких сантиметров до двух метров.

³⁵⁶ Ироническое описание сокращенных названий советских учреждений — примета нового времени, не свойственная дореволюционной России.

³⁵⁷ Пропуск в машинописи.

³⁵⁸ Лат. fecit — сделал.

³⁵⁹ Имеется в виду добровольческая армия — действующая против революционеров армия на юге России в Гражданскую войну. Первоначально создавалась из офицеров добровольцев, затем по призыву. После разгрома Красной Армией в октябре 1919 — марте 1920 года остатки ее вошли в армию Врангеля. В Архангельске Добровольческая армия не действовала. В рассказе Аксенова это название использовано скорее как обобщенное название контрреволюционных войск.

³⁶⁰ Речь идет о заседании в Госплане. Образован в феврале 1921 года.

³⁶¹ В разговоре экономистов-чиновников из аппарата Правительства упоминается некий орган (комиссия, комитет), занимающийся вопросами конъюнктуры.

³⁶² Т. е. ЦСУ.

³⁶³ Рабкрин — контролирующий орган в советском государстве в 1920 – 1934 годах. С 1923 года действовал совместно с ЦК ВКП (б) как единый советско-партийный орган, осуществлял контроль во всех областях хозяйственной и государственного управления.

³⁶⁴ Примета нового московского быта: таблички на двери, указывающие сколько звонков к обитателям разных комнат «коммунальной» квартиры, иногда множество отдельных звонков.

³⁶⁵ С произведений художника Л. Балестриери в начале XX века издавались массовые открытки. Речь идет о репродукции с его картины «Слушая Бетховена» (1900).

³⁶⁶ Имеется в виду репродукция картины Арнольда Бёклина «Остров мертвых» (1880; Публичное художественное собрание, 391 Базель).

³⁶⁷ Взрывчатое вещество, пикриновая кислота (тринитрофенол), другие названия — лиддит, шимоза.

³⁶⁸ Машинопись. РГАЛИ. Ф. 1095. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 1 – 75 (с об.). Публикуется впервые.

Текст романа в виде машинописи с добавлениями от руки вставок на иностранных языках практически не был исправлен автором и содержит множество опечаток, что вполне естественно, учитывая неразборчивость почерка Аксенова. Явные опечатки и ошибки машинистки исправлены при редактировании, неясности оговорены в примечаниях.

Первые мотивы будущего романа возникали в сознании Аксенова еще на фронте. В 1917 году в одном из писем Боброву он шутливо замечает: «Как говорят у нас в Парагвае…» Он усердно работал над романом в румынской тюрьме. Об этом он упоминает в самом тексте. После возвращения из плена писатель продолжал работу и в Петрограде летом 1918 года, и позднее. В начале 1920-х годов роман был закончен. Он стоял в издательских планах доживавшей последние дни «Центрифуги». О нем упоминали в обращенных в Наркомпрос письмах с просьбами о финансировании издательства. В 1923 году в первом номере «Лефа» в заметке, сообщающей о деятельности конструктивиста Родченко, «Геркулесовы столпы» Аксенова названы в ряду книг, для которых художник выполнил обложки в духе конструктивизма. Эскиз обложки сохранился в архиве А. М. Родченко и В. Ф. Степановой. Сохранена авторская транскрипция имен (например, Лотрэамон)

³⁶⁹ Надо отдать ему должное, он меня выставлял полным идиотом. Чего бы он не сделал, если бы прожил дольше. Граф де Лотреамон (фр.). Здесь и далее переводы с французского сделаны Еленой Лаванант.

³⁷⁰ Творчество французский писателя и предтечи сюрреализма графа де Лотреамона — воплощенное отрицание, протест, бунт. Одна из двух его стихотворных книг, опубликованных при жизни, и самая известная — «Песни Мальдорора». После ее первых неполных публикаций Дюкасс поссорился с отцом и тогда возник псевдоним «граф де Лотреамон». В тексте «Геркулесовых столпов» упоминается «псевдограф». Полное издание «Песен Мальдорора» было осуществлено в 1867 году. Вторая книга стихов «Стихотворения» вышла в 1870, в год смерти автора, под его собственным именем. См. прим. 41 [В электронной версии — 411].

³⁷¹ В греческой мифологии великаны и силачи, сыновья Эфимедии и Посейдона (или внуки Посейдона, сыновья Алоэя) От и Эфиальт угрожали богам нагромоздить гору Осса на Олимп, а на Оссу — гору Пелион, и так достичь неба. Выражение стало крылатым.

³⁷² Точный смысл выражения не ясен. Сморгонь — город в Белоруссии.

³⁷³ Психея в греческой мифологии олицетворение души и дыхания. Психею представляли в виде бабочки и ласточки. Зенобия — пальмирская царица (аз-Забба), ей посвящен эпический цикл в мусульманской мифологии. Можно предположить, что в романе Зенобия произведено от имени Зинаида по созвучию и не имеет дополнительного значения.

³⁷⁴ Словосочетание взято из стихотворения 392 В. Я. Брюсова «Творчество» (1895). Латания — растение, которым в те годы было модно украшать интерьеры.

³⁷⁵ Crack (англ.) — треск, трещина, удар; to crack (англ.) — раскалываться, потерпеть аварию, стареть, слабеть от старости. Фразу можно истолковать: понятность для стихов — крах.

³⁷⁶ Луиза Франсуаза де Ла Бом Ле Блан, позднее герцогиня де Ла Вальер — фаворитка французского короля Людовика XIV.

³⁷⁷ Неологизм от слова «метис». Указание на то, что Брайсс занимается скрещиванием пород лошадей.

³⁷⁸ Источник цитаты не обнаружен.

³⁷⁹ Имеется в виду древнееврейский историк Иосиф Флавий.

³⁸⁰ Возможно «скотомилец» — антономасия имени царя-пастуха Давида (псалмопевца).

³⁸¹ Камбис (Камбиз) — персидский царь, описанный Геродотом (История. III, 35).

³⁸² Слово нрзб., возможно, следует читать: желтых.

³⁸³ Возможно, Аксенов перенес в картину В. М. Васнецова «После побоища Игоря Святославовича с половцами» (1880; ГТГ), изображающую убитых воинов, название полотна В. В. Верещагина «Апофеоз войны» (1871 – 1872; ГТГ). Речь также идет о «Портрете композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова» (1898; ГТГ) В. А. Серова. О скептическом отношении Аксенова к творчеству Серова писал С. М. Эйзенштейн в статье «Монтаж» (1937), анализируя «Портрет Ермоловой» (1905): «Многие испытывали на себе совершенно особое чувство подъема и вдохновения, которое охватывает зрителя перед оригиналом этого портрета в Третьяковской галерее. <…> Находились, конечно, злые языки, которые вообще отрицали в этом портрете что-либо примечательное. Таков был, например, покойный И. А. Аксенов, который бурчал об этом портрете: “Ничего особенного. Всегда играла животом вперед. Так животом вперед и стоит на портрете Серова”» (Эйзенштейн. Избранные произведения. Т. 2. С. 376).

³⁸⁴ Возможно, герой вспоминает название румынской деревни Парапан на левом берегу Дуная, получившей известность в России во время Русско-турецкой войны в 1877 года в связи военными действиями по форсированию Дуная русскими войсками.

³⁸⁵ Визитная карточка напечатана на высококачественном картоне марки Бристоль.

³⁸⁶ С 1913 года И. Э. Грабарь был попечителем Третьяковской галереи, в 1892 году подаренной братьями Третьяковыми Москве. 15 апреля 1918 года Попечительский совет был упразднен, и Грабарь освобожден от должности. После национализации галереи (декрет от 3 июня 1918 года) Грабарь был 17 июня 1918 года назначен ее директором и пробыл в этой должности до 1925 года.

³⁸⁷ В 1896 – 1908 годы Чуди фон Гуго был директором Государственной национальной галереи в Берлине. Успешно приобретал для музея полотна Эль Греко. Первым стал покупать и принимать в дар работы французских импрессионистов, что вызвало возмущение Вильгельма II и послужило причиной отставки Чуди. После этого он стал генеральным директором Государственных художественных собраний Мюнхена.

³⁸⁸ Цитата из пятой сцены драмы А. С. Пушкина «Борис Годунов» (1825). У Пушкина эта реплика дана в утвердительной форме.

³⁸⁹ Речь может идти либо о памятнике Александру II работы А. М. Опекушина (1898), либо, что менее вероятно, о памятнике великому князю Сергею Александровичу в Кремле на месте его убийства 4 февраля 1905 года, сооруженном по проекту В. М. Васнецова в 1908 году. Оба памятника 393 были разрушены в 1918 году.

³⁹⁰ Т. е. железнодорожных рельс.

³⁹¹ Вода реки Лоты, названной так по имени дочери богини раздора Эриды, персонифицировавшей забвение. Река Лета течет в царстве мертвых, испив ее воды, души умерших забывают свою былую земную жизнь.

³⁹² Цитируется строчка из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина: «Боюсь, брусничная вода / Мне не наделала б вреда» (Глава третья. IV).

³⁹³ Зд. шестигранник — геометрическая форма вагона-параллелепипеда. Саркофаг микста — метафорическое описание разнообразия пассажиров, заключенных в вагоне.

³⁹⁴ Эвноэ (Эвоэ; греч) — восклицание. Приветствие вакханок во время дионисийских мистерий — знак освобождения, торжества; это выражение входило в лексикон младосимволистов.

³⁹⁵ Аполлоний Тианский — философ-пифагореец, живший в I веке, имел репутацию волшебника и чудотворца, помимо прочего известен своими путешествиями в Вавилон, Индию, Эфиопию, Испанию, Италию.

³⁹⁶ В опере Шарля Гуно «Фауст» (1859) представлен уютный немецкий городок.

³⁹⁷ Называются художники и произведения живописи, представленные в Дрезденской галерее: итальянский живописец эпохи Возрождения Рафаэль Санти (речь, конечно, идет о знаменитом произведении Рафаэля «Сикстинская Мадонна» (1515 – 1519)); под названием «Вечеря», примененным Аксеновым, возможно, имеется в виду картина Рембрандта «Свадьба Самсона» (1638; другое название — «Самсон, загадывающий загадки на свадьбе»); картина Ханса Хольбейна (Гольбейна) младшего «Мадонна бургомистра Мейера» (1525 – 1526) ранее, действительно, находилась в Дрезденской галерее (в настоящее время хранится в Дворцовом музее Дармштадта).

³⁹⁸ Дворцовый ансамбль Цвингер в Дрездене построен архитектором М. Д. Пёппельманом в 1711 – 1722 годах, памятник позднего барокко. В нем расположен музей декоративно-прикладного искусства (фарфор, олово) и отдел старых мастеров Дрезденской картинной галереи. Здание картинной галереи построено в 1847 – 1849 годах архитектором Г. Земпером.

³⁹⁹ Место гулянья и торжеств в Дрездене перед дворцом саксонского вельможи Генриха Брюля.

⁴⁰⁰ Оперный театр в Дрездене построен архитектором Г. Земпером в 1838 – 1841 годах в духе Высокого Возрождения, был восстановлен после пожара в 1869 году.

⁴⁰¹ Пинеальная железа (лат.); то же, что эпифиз, расположенный в промежуточном мозге. Этому органу приписывали свойства «третьего глаза».

⁴⁰² Намек на немецкое происхождение фамилии Ленц.

⁴⁰³ Герцог Готфрид Бульонский, один из предводителей Первого крестового похода (1096 – 1099) на Восток, первый правитель (с 1099) Иерусалимского королевства.

⁴⁰⁴ Träger (нем.) — носильщик.

⁴⁰⁵ Т. е. на фотографии.

⁴⁰⁶ Аллюзия на строчки из стихотворения А. Блока «Поэт» (1905): «Сидят у окошка с папой <…> / Ему хочется за море / Где живет Прекрасная Дама / — А эта дама — добрая? / — Да. / — Так зачем же она не приходит? / — Она не придет никогда / Она не ездит на пароходе».

⁴⁰⁷ Имеются в виду линии парижского метрополитена.

⁴⁰⁸ Парижский справочник адресов и телефонов.

⁴⁰⁹ Правильно: Ке д’Орсэ — Quai d’Orsay (набережная, фр.). Здесь находится Министерство иностранных дел Франции.

⁴¹⁰ Эвакуация проводилась в связи с наступлением на Париж немецких войск во время Франко-прусской войны 1870 – 1871 годов.

⁴¹¹ 394 Консул Империи в Парагвае Дюкасс, по одной из версий, — отец Лотреамона. По той же версии Лотреамон родился в Монтевидео, где служил отец. В настоящее время, однако, принят вариант биографии Лотреамона, в которой он происходит из провинциальной семьи (его отец сельский учитель). После выхода в 1869 году «Песен Мальдорора» Дюкасс поссорился с отцом до конца жизни. Тогда он и принял псевдоним «граф де Лотреамон». См.: Елена Абрамовских. 100 поэтов 19 – 20 веков. Урал LTD, 2000. С. 100. Аксенов видимо был знаком с обоими вариантами биографии Дюкасса. См. прим. 2 [В электронной версии — 370].

⁴¹² Чивитавеккья (Civitavecchia; старое название — Чивитта Веккио). В этом портовом городке около Рима служил французским консулом писатель Анри Бейль (Стендаль).

⁴¹³ Асунсьон (Asuncion; старое название — Ассунсиои) — столица Парагвая. Основан в 1537 году испанскими конквистадорами.

⁴¹⁴ В машинописи: улетать.

⁴¹⁵ Толпа на дорожке сравнивается с не прочищенным дымоходом.

⁴¹⁶ От англ. explanation — объяснение.

⁴¹⁷ В издательских планах «Центрифуги», начиная с 1919 года, несколько лет стоял выпуск романа «Геркулесовые столпы».

⁴¹⁸ Последнее прости (лат.).

⁴¹⁹ Опечатка в машинописи. Следует читать: «Не вышло счастье?».

⁴²⁰ Выпить до последней капли (фр.).

⁴²¹ Старинное название презерватива, данное по имени его изобретателя английского доктора Кондома.

⁴²² Микеланджело в сонетах использует тему скульптора, освобождающего образ из массы камня (сонет № 60): «И высочайший гений не прибавит / Единой мысли к тем, что мрамор сам / Таит в избытке, — и лишь это нам / Рука, послушная рассудку явит». Ср. его же Мадригал № 61: «Как из скалы живое изваянье / Мы извлекаем…» (пер. А. Эфроса).

⁴²³ Чертополох, репей (укр.).

⁴²⁴ Мальдорорный — от названия книги Лотреамона «Песни Мальдорора» — относится к Болтарзину. См. прим. 2 [В электронной версии — 370].

⁴²⁵ Популярная бумажная игрушка.

⁴²⁶ Буквально: погружать каучук в бактериальное снадобье (фр.).

⁴²⁷ Процесс просачивания жидкости из внешней среды внутрь клетки.

⁴²⁸ Сорт клея для бумаги и картона.

⁴²⁹ Картина Арнольда Бёклина «Остров мертвых» (1880) была чрезвычайно популярна в обывательской среде.

⁴³⁰ Аксенов с 1910-х годов весьма скептически относился к стихам Анны Ахматовой и творчеству Казимира Малевича. См. его письма Боброву в наст. изд.

⁴³¹ Леорды — термин из славянской системы счисления, сохранившийся в богословских книгах: леорд — 106; ворон-вран — 107.

⁴³² Имеется в виду китайский философ Лао-Цзы.

⁴³³ Аксенов шутливо смешивает паузы в разговорах малознакомых попутчиков с теорией паузных форм в русском стихосложении, одним из разработчиков которой был С. П. Бобров. Эту теорию Аксенов и Бобров обсуждали в переписке 1916 – 1918 годов (см. в наст. изд.).

⁴³⁴ Пропуск в машинописи.

⁴³⁵ В трагедии Шекспира «Макбет» такой реплики нет. Вероятна описка автора или ошибка машинистки. Возможно, имеется в виду монолог Гамлета из второй сцены II акта: «Вот я один. О, что за дрянь я, что за жалкий раб! Не стыдно ли, что этот вот актер…» В переводе Б. Пастернака «Один я. Наконец-то! / Какой же холоп и негодяй! / Не страшно ль, что актер проезжий этот / В фантазии, для сочиненных чувств, / Так подчинил мечте свое сознанье…».

⁴³⁶ 395 Аллюзия на поэму Н. Н. Асеева «Софрон на фронте» (М., 1922).

⁴³⁷ Порода сурков.

⁴³⁸ Месье, может быть Вы будете любезны говорить по-французски, так как мы не понимаем греческого (фр.).

⁴³⁹ Вероятно, автор имеет в виду «редут», «опорный пункт». Французское слово «reduite» (произносится «редюит») означает «сокращенная», «приведенная к чему-либо».

⁴⁴⁰ Босяки, воры, люди дна — диалектизм, распространенный на Украине (Харьковщина). Происходит от цыганского ракло (парень, мальчик — не цыган). В Харькове так называли и бурсаков по названию бурсы им. Св. Ираклия.

⁴⁴¹ Рододактилос — розовоперстая (греч.) — определение Гомера.

⁴⁴² Религиозно-философское книгоиздательство «Путь» функционировало в Москве в 1910 – 1919 годах. Были опубликованы книги «Столп и утверждение истины» Флоренского, «Философия свободы» Бердяева, «Борьба за Логос» Эрна.

⁴⁴³ Московские издатели Г. А. Леман и С. И. Сахаров — в их издательстве вышла брошюра Н. А. Бердяева «Кризис искусства» (1918).

⁴⁴⁴ Напротив, лицом к лицу (фр.).

⁴⁴⁵ На странице приписка, сделанная, видимо, рукой С. Мар: «Случай носит автобиографический характер, Аксенов был приговорен к смерти в Монголии именно таким образом». Хотя точных сведений у нас нет, это происшествие можно связать с пребыванием Аксенова в 1905 – 1906 годах на манчьжурском фронте.

⁴⁴⁶ Пропуск в машинописи.

⁴⁴⁷ Нубия — историческая область в верховьях Нила на территории Египта и Судана; Габеш — Габес (Малый Сирт) — залив Средиземного моря, город и порт в Тунисе; правильно: долина Оронта — долина реки в современной Сирии, древнее название Эль-Аси.

⁴⁴⁸ Правильно: Вандевельде Эмиль — бельгийский социалист, реформист, с 1900 года председатель Международного социалистического бюро Второго Интернационала. Аксенов полемизировал с ним на митинге на Румынском фронте летом 1917 года по поводу продолжения войны. См. некролог «Литературной газеты» в наст. изд.

⁴⁴⁹ [Нрзб.] монстры не в Африке, и антропофаги тоже не в Конго, так как имеется импорт, как видите (фр.). Общий смысл фразы не ясен.

⁴⁵⁰ Самолет с четырьмя или более крыльями.

⁴⁵¹ В слове «неподобия» мы подозреваем опечатку: пропуск слога. Предлагаем прочтение: небоподобия.

⁴⁵² Византийский император Константин Палеолог XI погиб в 1453 году при обороне Константинополя от турок. Существуют различные версии его гибели. По одной легенде его тело было опознано по украшенной императорскими орлами обуви. По другой — тело Константина так и не было найдено, и обстоятельства его гибели неизвестны.

⁴⁵³ В машинописи, возможно, опечатка. Следует читать: «не».

⁴⁵⁴ Речь идет, возможно, о Людвиге I Виттельсбахе или о Людвиге Отто Фридрихе Вильгельме Баварском II (на престоле с 1864 по 1870 год), который владел многими замками, часто жил в замке Берг на Штаринбергском озере.

⁴⁵⁵ Аксенов с удовольствием демонстрирует свое профессиональное знание математики (образование военного инженера). В конце 1930 года он преподавал математику и физику строителям Днепрогэса. Возможно, приведенные здесь формулы — это жест, 396 иронический по отношению к читателям.

⁴⁵⁶ В пьесе Шекспира «Венера и Адонис» (1593) Адонис отказывает Венере в любви, противопоставляя любовь сладострастию.

⁴⁵⁷ Клинид (Алкивиад) — афинский государственный деятель и полководец, известный политическим авантюризмом. Его отец Клиний погиб и опекуном стал Перикл. В юности Клинид был учеником Сократа.

⁴⁵⁸ Кафе в Париже, где в свое время встречались импрессионисты, Гоген, Ван Гог.

⁴⁵⁹ Вероятно, ошибка в тексте. Следует читать: не существует.

⁴⁶⁰ Происходит от слав, слова «обочить» — сделать края обочины.

⁴⁶¹ Легенда об обретении цветка папоротника — образ напрасных иллюзий.

⁴⁶² Одна из книг Библии.

⁴⁶³ «Неоспоримо известные события», описанные Аксеновым, — пародийное изображение революции. Интонация этого рассказа, возможно, была найдена автором еще в 1917 году, но описание, несомненно, было доработано уже в послереволюционные годы.

⁴⁶⁴ Эльберфельд, Креффельд, Бонн — города в Рейнской земле. Первый известен восстанием 1849 года.

⁴⁶⁵ В 1929 году Эльберфельд и Бармен объединились с городом Вупперталь.

⁴⁶⁶ Этот опус о Скраме обладает чертами некоторой автобиографичности. Подобно своему герою, создававшему поэтические произведения и научные труды в разгар бурной политической деятельности и военных подвигов, сам Аксенов писал свои самые известные произведения на фронте Первой мировой войны и в период накала политической борьбы лета 1917 года, в частности «Геркулесовы столпы» — в плену, в румынской тюрьме. Отличало Аксенова и знание нескольких языков.

⁴⁶⁷ Драхенфельд — средневековый замок на Рейне.

⁴⁶⁸ Фюссе — городок в Баварских Альпах.

⁴⁶⁹ «Неистовый Роланд» (ит.) — название романа Лудовико Ариосто (1516).

⁴⁷⁰ Полемический выпад Аксенова против культурного нигилизма определенного крыла футуризма. О замке Нейшванштейн см.: письма Боброву, прим. 328 [В электронной версии — 486].

⁴⁷¹ Живописец и иллюстратор Лео Пуц с 1913 года участвовал на выставках мюнхенского Сецессиона. С Мюнхеном был связан и родившийся в Вене живописец, литограф и гравер Людвиг Пуц. Произведения живописца Альберта фон Келлера хорошо представлены в Новой пинакотеке и других музеях Мюнхена, его называли «первым немецким живописцем». О Бёклине см. прим. 61 [В электронной версии — 429].

⁴⁷² Опечатка в машинописи. Следует читать: Хоф.

⁴⁷³ Tête-de-pont (фр.) — плацдарм.

⁴⁷⁴ См. прим. 87 [В электронной версии — 454].

⁴⁷⁵ С определенной осторожностью можно связать вышеприведенные Аксеновым слова о ренегатстве, позоре и пр. с фактом из биографии автора, выбывшего из компартии в 1922 году и в дальнейшем остававшимся беспартийным, что, несомненно, вызывало соответствующие попреки со стороны ортодоксальных коммунистов. Эти слова, написанные, как и весь роман, ранее 1922 года, несут в себе отражение настроений писателя, подготовивших его поступок. Не исключено, однако, что эти строки были добавлены в текст позднее.

⁴⁷⁶ В данном контексте: поцелуйчик (фр.).

⁴⁷⁷ «Le Temps» (фр. время, времена) — ежедневная консервативная газета; издавалась в Париже с 1861 по 1942 год. С ней связан известный эпизод: в феврале 1887 года в газете появился «Протест против башни мсье Эйфеля», подписанный известными деятелями культуры (Шарлем Гуно, 397 Ги де Мопассаном, Александром Дюма-младшим, Шарлем Гарнье и др.).

⁴⁷⁸ Имеется в виду испанский живописец Эль Греко.

⁴⁷⁹ Приведено искаженное написание формулы скорости: ds/dt, намекающее на ее связь с формулами человеческих стремлений, приведенными выше. См. прим. 88 [В электронной версии — 455].

⁴⁸⁰ В древнегреческом театре заключительная часть трагедии, а также торжественный уход актеров и хора с орхестры.

⁴⁸¹ Перефразировано крылатое латинское выражение «deus ex machina» — «бог из машины», родившееся из театральной практики. Конъюгальный — от биологического термина конъюгация (соединение) — тип полового процесса.

⁴⁸² Потентат — от лат. potentates (верховная власть) — властелин, коронованная особа.

⁴⁸³ С фарфором сравнивается каменное обрамление, через которое пассажир снаружи мог наблюдать работу приборов и механизмов судна. Литостратос (гр.) — мощеное место, т. е. внешний двор. В евангельской истории Пилат выходил на Лифостратон к первосвященникам, здесь он разговаривал с Христом и умывал руки.

⁴⁸⁴ См. вступ. пояснение к тексту [В электронной версии — 368]. Поэты, работавшие в издательстве «Центрифуга», любили сочинять для нее стихотворные «кредо». См. письма Аксенова к Боброву в наст. изд.

⁴⁸⁵ Клотик (от голл. kloot — шар, набалдашник) — деревянная или металлическая деталь закругленной формы, которая наживается на верх мачты или флагштока. Внутри клотика находятся шкивы фалов для подъема фонаря или флага.

⁴⁸⁶ Как мост Карусель / может сохранять постоянство / своего нейтралитета? (фр.).

⁴⁸⁷ Лес лесов (лат.). Так в Средние века и позднее называли сборники разнообразных сообщений и рассуждений, например, трактат Френсиса Бэкона Веруламского 1626 года. Такое же название «Silve silvarum» имеет одноактная пьеса Ю. А. Стриндберга 1895 года.

⁴⁸⁸ Игрдразил (Иггдрасиль; древнеисландское Iggrasil) — мировое древо, гигантский ясень, являющийся структурной основой мира, древо жизни и судьбы. Растекаться мыслью — аллюзия на первые строки «Слова о полку Игореве».

⁴⁸⁹ Осажденный метрист — это Болтарзин, корпящий над рукописями Скрама. В 1916 – 1917 годы, непосредственно предшествовавшие написанию «Геркулесовых столпов». Аксенов с интересом следил за стиховедческими изысканиями Боброва, уделявшего много внимания проблемам метрики, что нашло отражение в их переписке. См. прим. 65 [В электронной версии — 433] и письма Боброву в наст. изд. Стиховедческие интересы Боброва Аксенов перенес на своего героя. Этому образу соответствуют и атрибуты лаборатории, в которой занимался своими изысканиями Болтарзин: арифмометр, упоминаемый в стихах Аксенова Боброву, вращающиеся цилиндры — механизмы для записи звучащей речи и др.

⁴⁹⁰ Если бы это было то самое число, это была бы случайность (фр.).

⁴⁹¹ В имени Баярд Малларм в контексте рыцарства соединены средневековый рыцарь Баярд Пьер-дю-Терайль и поэт-символист Малларме, который, по некоторым версиям, входил в орден розенкрейцеров (рыцарей Храма или рыцарей Сиона).

⁴⁹² «… может быть так далеко где здешнее созвездие забытое и остывшее но еще отображающее на открытой и высокой небесной тверди спонтанную звездную россыпь устремленную к неизвестному конечному результату бодрствуя катясь искрясь созерцая и медля перед тем как остановиться в некой последней точке которая венчает все…» (перевод М. Фрейдкина) // Стефан Малларме. Сочинения в стихах и прозе. М., «Радуга», 1995. С. 22: поэма «Бросок 398 костей никогда не исключает случайность» (1897).

⁴⁹³ Атма (Атман) — одно из кардинальных понятий в религиозно мифологической системе индуизма, употребляется как обозначение субъективного психического начала, индивидуального бытия, души, понимаемых и в личном, индивидуальном, и в универсальном планах.

⁴⁹⁴ В машинописи, возможно, опечатка. Следует читать: прерывается.

⁴⁹⁵ Galtel (нем.) — выемка. В данном случае — скругление угла металлического или деревянного изделия, деревянная планка, прикрывающая щели в стыках соединений, например, между низом стены и досками пола (плинтус) или вверху (карниз).

⁴⁹⁶ Макс Мюллер — английский филолог-востоковед, специалист по общему языкознанию, индологии, мифологии.

⁴⁹⁷ В машинописи, возможно, опечатка. В тексте: состояния. Следует читать: стояния или состязания.

⁴⁹⁸ Имеется в виду английский король Георг V (правил в 1910 – 1936 годах). О каком эпизоде с участием герцога Орлеанского идет речь не ясно.

⁴⁹⁹ В машинописи, вероятно, опечатка. Следует читать: форс мажор.

⁵⁰⁰ Геба (Гебея) — в греческой мифологии богиня юности, дочь Зевса и Геры. После обожествления Геракла Геба была отдана ему в жены, как награда за его подвиги и в знак примирения с Герой. Эврисфей — в греческой мифологии царь Тиринфа и Микен, правнук Зевса и внук Персея. Геракл по приказу оракула служил Эврисфею в течение двенадцати лет и совершил свои двенадцать подвигов, одиннадцатым подвигом Геракла на службе у Эврисфея было похищение яблок Гесперид. Эрисфей так боялся Геракла, что соорудил себе в земле бронзовый пифос, куда прятался от него.

⁵⁰¹ Мстислав Удалой — великий князь Киевский (с 1123), сын Владимира Мономаха. С 1088 года княжил в Новгороде, Ростове, Смоленске и других княжествах. Участник походов против половцев. Организовал оборону Руси против западных соседей.

⁵⁰² Кирие элейсон (греч.) — Господи помилуй; Христос анести (греч.) — Христос воскресе.

⁵⁰³ Борисфен — древнегреческое название Днепра и озера Березань. Древнегреческий историк Геродот оставил первое систематическое описание жизни и быта скифов. Древнегреческий поэт-лирик Пиндар, автор хоровых песнопений, культовых гимнов, похвальных песен в честь победителей Олимпийских, Дельфских и других игр. Сложная строфическая структура его стихов и величавость языка влияли на поэзию классицизма («пиндарическое наречие»). Древнегреческого поэта-комедиографа Аристофана называли «Отцом комедии».

⁵⁰⁴ Зубной спирант варяжской песни — т. е. варяжское произношение. Зубной спирант (от лат. spirantis — дующий, выдыхающий) — лингвистически то же, что фрикативный (щелевой) согласный.

⁵⁰⁵ Один — в скандинавской мифологии верховный бог (соответствует западногерманскому Водану-Вотану). Помимо других проявлений, Один почитался как бог мудрости и поэзии. Мудростью он был обязан шаманскому меду (мед поэзии). Существует вариант мифа, где Один советуется с мертвой головой мудреца Мимира. Мудрость оказывается чем-то вроде хтонических сил.

⁵⁰⁶ Ravalé (фр.) — букв, опошленный. В данном случае — униженный, презренный.

⁵⁰⁷ Берсекр — варяжский воин (лучший из всех — «король битвы»). Мускарин — алкалоид, содержащийся в мухоморе.

⁵⁰⁸ Ла-Плата — залив-эстуарий реки Парана в Аргентине. На берегах Ла-Платы стоят города Буэнос-Айрес и Монтевидео. Правильно: Лаплатский фортификатор — 399 еще одно ироническое имя, данное Аксеновым своему герою Болтарзину, намекающее на его путешествие в Южную Америку и участие в строительстве баррикады.

⁵⁰⁹ Токучая гора — вероятно, скользкая (от слов: ток, поток). Другой смысл — голая гора (от слова ток, расчищенное место).

⁵¹⁰ Имеется в виду колокольня Ивана Великого, закончена постройкой в 1600 году в царствование Бориса Годунова.

⁵¹¹ Т. е. крытый черным металлом.

⁵¹² Вероятно речь идет о фармацевтическом заводе Г. Р. Келлера. Это производство было достаточно широко известно.

⁵¹³ Т. е. барочный. Триумфальная деревянная арка, которую прозвали Красными воротами, была построена в 1709 году у проломных ворот Земляного города в честь победы под Полтавой. После очередного пожара в 1742 году на том же месте поставили каменные Красные ворота, которые также пострадали от пожара. В 1752 году архитектор Д. М. Ухтомский вновь возвел Красные ворота в стиле барокко. Их пришлось вновь отстраивать после московского пожара 1812 года. В 1927 году они были снесены.

⁵¹⁴ Возможно, речь идет о церкви Никиты, что за Яузой (1595).

⁵¹⁵ Женский Никитский монастырь был основан в XVI веке дедом царя Михаила Федоровича на месте церкви Никиты у Ямского двора (угол Б. Никитской и Кисловского переулка). После его основания Волоцкая улица (или Новгородская) стала называться Б. Никитской. Разрушен после Октябрьской революции.

⁵¹⁶ Вытяжное устройство, установленное на вентиляционной или дымовой трубе и работающее под воздействием ветра.

⁵¹⁷ Этот дом был построен архитектором В. В. Шервудом в 1910 году.

⁵¹⁸ В тексте перечислены башни и ворота Московского Кремля: Кутафья башня, открывающая Троицкий мост со стороны города; Спасская воротная башня, угловая Собакина (Арсенальная) — последние две построены архитектором Пьетро Антонио Солари в 1490 – 1493 годах; нарядный шатер над Спасской башней, увенчанный гербом; был построен русскими зодчими в 1624 – 1625 годах. В 1495 году под руководством Алевиза Фрязина (Алевиза Миланца) были построены Троицкие ворота. Бастея — от слова бастион.

⁵¹⁹ Шарлаховая — от нем. Scharlach (скарлат, цвет и краска: яркий багрец, червлень). Сухарева башня была возведена в 1692 – 1695 годах по проекту М. И. Чоглокова. Башня служила «полковой избой» для стрельцов полковника Л. П. Сухарева. После отмены стрелецкого войска была отдана под «математическое и навигационное учение» и частично перестроена. На Сухаревской площади в годы революции шла оживленная деятельность по ручной торговле и обмену вещами. Башня была разобрана в 1934 году.

⁵²⁰ Напоминание о первом в Москве Мытищинском водопроводе, который начали строить по распоряжению Екатерины II.

⁵²¹ В созвездии «Большая медведица» (лат. Urso Major) средняя звезда носит вавилонское название Мицар, рядом с ней слабая звезда Алькор, самые крупные звезды — Алиот и Дубхе.

⁵²² Аксенов соединил два сюжета из Одиссеи: Одиссей помог грекам разыскать Ахилла, которого Фетида скрывала на острове Скиросе, где он одетый в женское платье жил среди дочерей царя Ликомеда. Схерия — остров, где жил народ феаки. После кораблекрушения Одиссей вплавь добрался до Схерии. Дочь царя Алкиноя Навзикая привела его к царю. Феаки помогли Одиссею вернуться на родную Итаку.

⁵²³ Еще одно ироничное наименование Болтарзина, последователя Райцера 400 Скрама. Гверильясс — производное от исп.-фр. guerilla (герилья, партизанская война). Фюссенский — производное от названия Фюссен в округе Гогеншвангау, где действовал Райцер Скрам и где жили почитавшие его крестьяне.

⁵²⁴ Аксенов чутко реагировал на звучание московской речи, позднее он отмечал ее значение для становления артистического таланта М. И. Бабановой (см. в наст. изд.). Московские просвирни — это отсылка к известному высказыванию Пушкина о том, что он учился русскому языку у московских просвирен.

⁵²⁵ Леди Годива — английская аристократка, жена графа Леофика, владевшего маленьким королевством Мерсия, героиня английского фольклора. Она жила в XI веке в эпоху норманнского завоевания. Ее стойкое поведение при дворе подтолкнула англичан на борьбу за освобождение Англии от норманнов. С ее именем связана легенда о том, как она в 1040 году, защищая бедных подданных, просила мужа снизить налоги и простить должникам. Граф согласился при условии, что леди Годива проскачет через город верхом на коне обнаженной. Годива сделала это. Благодарные горожане закрыли ставни и скрылись в своих домах. В ее родном городе Ковентри с тех пор проводят праздники в честь леди Годивы. Она была героиней поэмы Альфреда Теннисона и других произведений искусства вплоть до кинофильма.

⁵²⁶ Митра (Мифра, авестийское буквально «договор», «согласие») — древнеиранский мифологический персонаж, связанный с идеей договора, он так же выступал как бог солнца, что использовано в метафоре Аксенова.

⁵²⁷ Римский поэт Гай Петроний, согласно Тациту (Анналы. Книга XVI), аристократ, любимец императора Нерона, эпикуреец. Он получил от своих современников прозвище arbiter elegantiae («судья изящества»). В его романе «Сатирикон» описан стекольщик, который изобрел небьющееся стекло. Ваза-фиал, брошенная им на мраморный пол, погнулась, но была выправлена, как медная. Когда фиал со звоном упал, Цезарь страшно испугался.

⁵²⁸ Так в тексте. Имеется в виду: подобно тому колдуну.

⁵²⁹ Образ Афродиты из гимна древнегреческой поэтессы Сапфо, в котором богиня на золотой колеснице, запряженной воробушками, мчится из зевсова дома к черной земле и готова стать для поэтессы союзницей в любовном свидании.

⁵³⁰ Персонажи поэмы Ариосто «Неистовый Роланд» (1516). См. прим. 103 [В электронной версии — 469].

⁵³¹ Волосы Вероники (Coma Berenices) — название созвездия в северном полушарии. Плеяды (Стожары) — рассеянное звездное скопление в созвездии Тельца. Самая яркая звезда Плеяды — Альциона.

⁵³² Мараньон — название верхнего течения реки Амазонки.

⁵³³ Кимвалы — древний музыкальный инструмент в виде двух медных тарелок. Ср.: «Хвалите Его на струнах <…> на кимвалах громогласных» (Пс. 150: 4 – 5).

⁵³⁴ Книгоиздательское товарищество «Знание» работало в Петербурге в 1898 – 1913 годах. С 1902 года его возглавлял М. Горький, объединивший писателей-реалистов.

⁵³⁵ Куманица (или команика) — в русских областных говорах (воронежский, рязанский, новгородский) местные названия разных лесных ягод: ежевики, морошки.

⁵³⁶ В тексте машинописи ошибочно напечатано: страсти.

⁵³⁷ Фетида — в греческой мифологии дочь Нерея и Дороды, наиболее известная из нереид. Она была женой Пелея и матерью Ахилла.

⁵³⁸ Осваг (отдел пропаганды) в 401 Добровольческой армии был учрежден в сентябре 1918 года, действовал в Одессе, Харькове, Новочеркасске, Краснодаре, выпускал газеты «Великая Россия», «Свободная речь», «Народная газета» и др.

⁵³⁹ Английский обычай — украшать омелой дом в Рождество. Локки (Локи) — в скандинавской мифологии бог, который иногда вступает с другими богами во враждебные отношения, проявляя причудливо-злокозненный характер, хитрость и коварство. Омела использована в одной из проделок Локи, возможно в той, где он изображает служанку, переодетую в невесту Тора.

⁵⁴⁰ Уотерман — вечное перо.

⁵⁴¹ Вероятно, опечатка. Возможно, имелся в виду Кирилл епископ Александрийский один из отцов церкви, живший в V веке. Он был яростным противником ереси Нестора, принадлежащего к антиохийской школе богословов. Таким образом, его можно назвать Кириллом Антиантиохийским. Можно предположить также, что Аксенов имел в виду одного из шести антиохийских патриархов.

⁵⁴² Т. е. текинский ковер.

⁵⁴³ Quartier (фр.) — квартал.

⁵⁴⁴ Garçon seul (фр.) — в контексте, одинокий мужчина.

⁵⁴⁵ Киновия — общежительный монастырь (от греч. Koinos — общий, и bios — жизнь).

⁵⁴⁶ Бордигьера — курорт в Италии на Ли гурийском побережье.

⁵⁴⁷ Балдур (или Бальдр; др.-исл. Baldr) — господин. Бальдр в скандинавской мифологии — юный бог, он прекрасен, светел, благостен. Его называют мудрым и смелым, однако фактически он является пассивным, страдающим божеством, по-видимому, культовой жертвой. По мифу, узнав о предсказанной гибели Бальдра, его мать Фригг взяла клятву у всех животных и растений, что они не принесут ему зла, не взяла только у ничтожного побега омелы. Ее ядом враги и убили Бальдра.

⁵⁴⁸ Хелла (или Хель; др.-исл. Hel) — в скандинавской мифологии царство мертвых, хозяйка его Иггдрасиль. Отец убитого бога Бальдра отправляется в Хель узнать судьбу своего сына, а брат Бальдра — просить об его возвращении.

⁵⁴⁹ Библейское предание о жертвоприношении на горе Кармил, когда решался спор: кто истинный бог израильский — Ваал или Яхве. Яхве явил свое величие, огнем поглотив и жертву, и дрова, и камни жертвенника, и воду.

⁵⁵⁰ Аксенов включил в свое повествование реального писателя-символиста — бельгийского драматурга Мориса Метерлинка. Жоржет — жена, секретарь и переводчик Метерлинка Жоржет Леблан, актриса и писательница.

⁵⁵¹ Гордр — ошибочно или в другой номинации это чудовищный одноглазый Голл из ирландской мифоэпической традиции. Цветок Бальдура — по-видимому, здесь мы снова встречаемся с омелой, погубившей юного бога Бальдра (см. прим. 173) [В электронной версии — 539].

⁵⁵² Старинное написание (например, у М. В. Ломоносова) имени английского ученого механика и философа Исаака Ньютона.

⁵⁵³ Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Спор» (1841).

⁵⁵⁴ В этой главе Аксенов описывает некие сочиненные им самим революционные события в Германии, которые несколько напоминают произошедшее в 1918 – 1919 годах в реальности: ноябрьская революция 1918 года, принятие в 1919 году веймарской конституции и установление на месте свергнутой монархии Веймарской буржуазно-демократической республики.

⁵⁵⁵ По-видимому, здесь звучит автобиографический мотив: в революционную пору Аксенов рефлексирует по поводу своего статуса помещика в дореволюционной 402 России.

⁵⁵⁶ Селенга — река в Монголии и России, впадает в Байкал.

⁵⁵⁷ Volume (фр.) — том, книга.

⁵⁵⁸ Gezeitlich verboten (нем.) — временно запрещено.

⁵⁵⁹ ООВЧК — в 1917 – 1922 годах специальный орган по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Возможно, Аксенов описывает реальный факт своей биографии, хотя других свидетельств об этом мы не знаем. Возможно, именно эта ситуация послужила толчком для выхода Аксенова из РКП.

⁵⁶⁰ Горный хребет, пролегающий вдоль южного и юго-восточного побережья озера Байкал.

⁵⁶¹ Имя Натаниэль относится к Брайссу. См. во второй главе разговор о множестве его имен.

⁵⁶² Выражение произведено от английских слов sky (небо) и scraper (названия механизма — скрепер).

⁵⁶³ Curriculum vitae (лат.) — путь жизни, биография, послужной список.

⁵⁶⁴ Перечислены названия блюд.

⁵⁶⁵ В машинописи, возможно, опечатка. Следует читать: в периоде.

⁵⁶⁶ Так как речь о материальном предмете, то можно напомнить, что одно из значений арабского слова джарх (у персов — чарх) — портативный арбалет с воротом (огромный лук, полностью сделанный из дерева) или метательное оружие. В русской летописи упоминался половецкий джарх — самострельный лук, который стрелял «живым огнем».

⁵⁶⁷ Хаварок — буддийские служители монастыря.

⁵⁶⁸ Амбашор — буддийский ритуальный предмет.

⁵⁶⁹ У буддистов Тибета, Монголии, Бурятии и Калмыкии дацан — учебное отделение монастырского университета, иногда — буддийский храм.

⁵⁷⁰ Правильное написание: Ом, Мани Падве Хум — буддийская ламаистская мантра (молитва), обращение к Вселенскому разуму.

⁵⁷¹ Ябок — то же, что яблоко.

⁵⁷² Имеется в виду медведь (ведающий мед).

⁵⁷³ Имеется в виду мистификация Боброва: именем К. Бубера назван кот — автор книги, которую анонсировали в «Центрифуге». Об этом см. письмо Боброву 13 и прим. 158 в наст. изд. [В электронной версии — 292].

⁵⁷⁴ Руббаята (или рубай) — афористическое четверостишие с рифмовкой на ааба, аааа. В этой форме написаны философские умозаключения Саади.

⁵⁷⁵ Раевские — семейство генерала от кавалерии Н. Н. Раевского. Пушкин дружил с его сыном Николаем. В конце мая 1820 года Раевские (генерал с сыном Николаем и дочерьми Марией и Софьей) по дороге на Кавказ нашли Пушкина больным в Екатеринославе и пригласили его поехать с ними лечиться. Пушкин провел с семейством Раевских на Кавказе и в Крыму лето и вернулся на место ссылки в Кишинев 21 сентября. В то лето Пушкин много общался и с другими членами семейства Раевских: Александром, Екатериной, Еленой. Пушкин был вскоре отправлен в Михайловское и отлучен от друзей. В 1821 году вышла замуж Екатерина. В 1825 году М. Н. Раевская, которая, как полагают, занимала особое место в жизни Пушкина, вышла замуж за декабриста Сергея Волконского и последовала за ним в Сибирь, что стало сюжетом поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины». С лета 1923 года Пушкин продолжал отбывать ссылку уже в Одессе, где снова проводил время с Александром Раевским. С августа 1924 по сентябрь 1926 года находился в Михайловском, где встречался лишь с самым узким кругом знакомых, Раевские его не навещали.

⁵⁷⁶ 403 В русских печах хлеб пекли на капустных листах.

⁵⁷⁷ Немецкий врач Пауль Эрлих. один из основателей иммунологии и химиотерапии, создал препарат сальварсан для лечения сифилиса.

⁵⁷⁸ Опечатка в машинописи. Вместо «за конченным» следует читать: закопченным.

⁵⁷⁹ Ogive (фр.) — зд.: боевая часть клинка.

⁵⁸⁰ Церковь Сен Жермен л’Оксеруа в Париже боем колокола известила о начале резни гугенотов католиками в ночь на 24 августа 1572 года (день св. Варфоломея), получившую название Варфоломеевской ночи.

⁵⁸¹ От исп. copal — смола преимущественно тропических деревьев семейства бобовых. Окраска — от бесцветной до коричневой, применяется для производства лаков.

⁵⁸² По-видимому, в машинописи ошибка и должно быть: в обитель Атлантов — т. е. на запад. Атлант — в греческой мифологии титан, брат Прометея, после поражения в титаномахии он в наказание поддерживал небесный свод на крайнем Западе.

⁵⁸³ Мнемосина — в греческой мифологии богиня памяти, дочь Урана и Геи, титанида, мать девяти муз.

⁵⁸⁴ Возможно, опечатка в машинописи. Следует читать: прошедшего.

⁵⁸⁵ Перевод с французского. Печатается по публикации в Интернете (http://www.vekperevoda.com/1855/Aksenov.htm), которая сопровождается комментарием: «… своеобразный перевод Аксенова из Ронсара был впервые опубликован М. Л. Гаспаровым более чем через полвека после смерти переводчика». Перевод не датирован, указание на публикацию Гаспарова отсутствует. Найти ее не удалось.

⁵⁸⁶ Перевод с английского. Печатается по изд.: Антология новой английской поэзии. 1850 – 1935. М., 1937. С. 504.

⁵⁸⁷ Перевод с французского. Печатается по изд.: Лукоморье. Киев. 1911. № 11. С. 12 (в разделе «Критика и библиография», сопровождалось заметкой Аксенова «Под защитой фиалок»).

⁵⁸⁸ Перевод с французского. Печатается по изд.: Московский Парнас. Сборник второй. М., 1922. С. 23 – 24.

⁵⁸⁹ Перевод с французского. Печатается по изд.: Поэты наших дней. Антология. М., Всероссийский союз поэтов, 1924. С. 25.

⁵⁹⁰ Перевод с французского. Печатается по изд.: Московский понедельник. 1922. № 7. С. 2.

⁵⁹¹ Перевод с английского. Печатается по изд.: Поэты наших дней. Антология. М., Всероссийский союз поэтов, 1924. С. 103.

⁵⁹² Опубликовано в качестве предисловия к книге: И. А. Аксенов. Шекспир. Статьи. Часть I. М., ГИХЛ, 1937. С. 3 – 4. Печатается по тексту публикации.

⁵⁹³ Аксенов родился 30 ноября. См. прим. 1 к «Автобиографии» в наст. изд. [В электронной версии — 669]

⁵⁹⁴ Аксенов указывает дату: 1907 год.

⁵⁹⁵ Речь, видимо, идет о городе Березовка 404 около Тобольска в Западной Сибири.

⁵⁹⁶ Аксенов указывает дату: 1911 год.

⁵⁹⁷ Первым печатным выступлением об изобразительном искусстве была статья в журнале «Киевская неделя» «Врубель, Врубель и без конца Врубель» (1912. № 5). Об упоминаемых далее изданиях см.: «Сочинения И. А. Аксенова» в наст. изд.

⁵⁹⁸ По свидетельству авторов некрологов, незадолго до конца жизни Аксенов почти завершил работу над либретто для оперы композитора Черемухина. (В некрологе Гимельфабра говорится: «почти закончил либретто оперы “Отелло”»; в других источниках (Волькенштейн) речь идет о «Гамлете» для Черемухина, однако в специальной литературе упоминаний этой оперы не встречается.)

⁵⁹⁹ Аксенов умер в 1935 году.

⁶⁰⁰ Автограф. РГАЛИ. Ф. 2554. Оп. 2. Ед. хр. 8. Л. 5. Печатается по тексту автографа. Стихотворение включено в состав неопубликованного сборника «С. П. Бобров. Три книги стихов. Сборник» (1920-е годы).

⁶⁰¹ Это стихотворение Аксенов назвал «Балаклава» и с благодарностью упоминает о нем в письме к Боброву от 27 июля 1916 года (см. в наст. изд.).

⁶⁰² Фрагменты писем Б. Л. Пастернака печатаются по изд.: Борис Пастернак. Полное собрание сочинений. Т. VII. М., 2005. С. 280, 318, 323.

⁶⁰³ Пастернак предполагал проходить военную службу под начальством Аксенова. Об этом см. в письмах 53 – 55 к Боброву в наст. изд.

⁶⁰⁴ Машинопись с автографом автора. РГАЛИ. Ф. 2554. Оп. 2. Ед. хр. 2. Л. 31 – 31 об., 40. Печатается по тексту автографа. Стихотворение Боброва «Неизменно» либо является ответом на посвященное ему стихотворение Аксенова «Изменчиво», либо само вызвало ответное стихотворение Аксенова (см. в наст. изд.). Стихотворение Боброва сохранилосв его архиве в двух вариантах. Первый, датированный автором 19 марта 1919 года (л. 31 – 31 об.), дан целиком. Фрагменты из второго, отличающиеся от первого (л. 40), напечатаны кур сивом.

⁶⁰⁵ Commançons parler [dès le] commencement (фр.) — начинаем говорить с самого начала.

⁶⁰⁶ Печатается по изд.: Теодор Левит. Сюземы дней. М., 1921. С. 3.

⁶⁰⁷ Архив Н. А. Гончаровой. Стихотворение написано в 1920 году в альбом М. А. Кара-Мурза (о литературном салоне Кара-Мурза см. в наст. изд.: Даниил Данин. … и Андрей Гончаров. Прим. 63 [В электронной версии — 654]). В то время Г. А. Ечеистов оформлял книгу стихов Аксенова «Серенада», вышедшую в издательстве Вхутемаса в 1920 году.

⁶⁰⁸ Печатается по изд.: Теодор Левит. Сюземы дней. М., 1921. С. 13.

⁶⁰⁹ Флаг мужества, / падающий в ров / прочный и глубокий, / увлекает за собой время [далее ошибка в оригинале, следует писать или «à la nage» (вплавь), или «en nage» (в поту)]. / Это падает ночь / из книги, перелистывая часы / Грустно мое жилище, / и я заслужил печаль. / Я ухожу в переулки, / погода весенняя, и я в этом [нрзб.] — / Освобождая ночь из-под / Цепей, которые в ней запутались. / Ночь, и я ухожу, / Тепло, но я продрог, / продвигаюсь нетвердо, как лоцман / при теплом и плохом ветру. Подстрочный пер. с фр. Елены Лаванант.

⁶¹⁰ Фрагмент из очерка Б. К. Зайцева «Бердяев» печатается по публикации в журнале «Знамя» (1989. № 10. С. 200). Очерк был впервые опубликован в парижской газете «Русская мысль» (1963. 19 сентября). В 1965 году Зайцев включил его в свою книгу «Далекое», вышедшую незначительным тиражом в Вашингтоне.

⁶¹¹ Описываемые события происходили в квартире философа Николая Александровича Бердяева до 1922 года. Знакомство 405 Аксенова с Бердяевым вероятнее всего состоялось в Киеве в начале 1910-х годов, их отношения продолжились в связи с полемикой вокруг творчества Пикассо. Об этом см.: письма Боброву о работе над книгой «Пикассо и окрестности» в наст. изд.

⁶¹² Поэт Д. В. Кузьмин-Караваев, один из участников гумилевского «Цеха поэтов». Умер в эмиграции. Муж поэтессы Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, в дальнейшем принявшей монашество под именем матери Марии.

⁶¹³ Вера Алексеевна, урожденная Орешникова.

⁶¹⁴ Неустановленное лицо.

⁶¹⁵ Печатается по изд.: Б. Лапин, Е. Габрилович. Молниянии. [М.], Московский Парнас, 1922. Перепечатано в изд.: В. Н. Терехина. С. 136. С молодыми «центрифунгистами» Б. Лапиным и Е. Габриловичем Аксенов поддерживал дружеские отношения с начала 1920-х до последних лет жизни. См. об этом в письмах к жене и в прим. к ним в наст. изд.

⁶¹⁶ Печатается по изд.: Борис Лапин. 1922-я книга стихов. [М.], Московский Парнас, 1923. Перепечатано в изд.: Там же. С. 214 – 215.

⁶¹⁷ Статья написана в 1922 году. Впервые опубликована в альманахе «Россия» (1922. № 2. Сентябрь. С. 23 – 24). Фрагмент из статьи О. Мандельштама «Литературная Москва» печатается по изд.: О. Э. Мандельштам. Слово и культура. М., 1987. С. 194 – 195.

⁶¹⁸ Собрание во Всероссийском Союзе поэтов, посвященное памяти умершего 28 июня 1922 года Велимира Хлебникова, прошло в конце июля или начале августа 1922 года. Об этом есть информация в журнале «Россия» (1922. № 1. Август. С. 32).

⁶¹⁹ «Вестник литературы» в это время уже был реорганизован в «Литературные записки», где и был напечатан некролог, подписанный «Г-д» (1922. № 3. С. 13). Эту подпись автор примечаний к книге О. Э. Мандельштама «Слово и культура» П. Нерлер расшифровывает, как «А. Г. Горнфельд» (О. Э. Мандельштам. Указ. соч. С. 303).

⁶²⁰ Печатается по изд.: Диспут о «Рогоносце» // Театральная Москва. 1922. № 40. С. 10.

В журнала «Эрмитаж» (1922. № 1. Отчет) было указано: «Докладчиком выступил И. А. Аксенов, обрисовавший все значение для русского театра этого спектакля. <…> Прения носили весьма оживленный характер».

⁶²¹ Автограф. Датировано 3 ноября 1932 года. На бланке издательства «Федерация». РГАЛИ. Ф. 625. Оп. 1. Ед. хр. 96. Л. 68. Публикуется впервые по автографу. Рецензия Селивановского — единственное свидетельство о не сохранившейся или пока не обнаруженной рукописи. Она показалась нам интересной и нужной в этом сборнике, во-первых, для фиксации самого факта работы Аксенова над созданием произведений о современной действительности. А, во-вторых, рецензия рапповского критика отражает отношение к работе Аксенова, восприятие его творчества влиятельной в то время группой литераторов.

⁶²² Второе название повести «Письма светлых личностей». См. «Сочинения И. А. Аксенова» в наст. изд.

⁶²³ Очевидно, ошибка автора некролога. См. в наст. изд.: С. Г. Мар (Аксенова). Биография Ивана Александровича Аксенова; прим. 7 [В электронной версии — 598].

⁶²⁴ Опубликовано: Литературная газета. 1935. 9 сентября. № 50 (541).

⁶²⁵ Тайная политическая полиция в королевской Румынии в 1921 – 1944 годах.

⁶²⁶ Опубликовано: Вечерняя Москва. 1935. 5 сентября. № 205. С. 3.

⁶²⁷ 406 Опубликовано: Советское искусство. 1935. 11 сентября. № 42. С. 4.

⁶²⁸ Правильное название: «Гамлет» и другие опыты в содействие отечественной шекспирологии (М., «Федерация», 1930).

⁶²⁹ Статья «Ромео и Джульетта» была опубликована в журнале «Интернациональная литература» (1935. № 8. С. 150 – 165).

⁶³⁰ Имеется в виду публикация статьи И. А. Аксенова «Отелло». См. прим. 6 [В электронной версии — 598]. В архиве сохранился машинописный вариант аксеновского перевода трагедии Шекспира «Отелло» (РГАЛИ. Ф. 1013. Оп. 1. Ед. хр. 11).

⁶³¹ Опубликовано как редакционное предисловие к публикации статьи И. А. Аксенова «Отелло»: Интернациональная литература. 1935. № 10. С. 119 – 128.

⁶³² Датировано 5 ноября 1935 года. Впервые опубликовано: Эйзенштейн. Избранные произведения. Т. 5. 1968. С. 404 – 406. Публикуется по изд.: И. А. Аксенов. Сергей Эйзенштейн. Портрет художника. М., 1991. С. 3 – 5. Оригинал текста эссе находится в РГАЛИ (Ф. 1923. Оп. 2). Там же сохранилась запись, сделанная, по всей видимости, позднее и приложенная к рукописи Аксенова: «Будут брать под сомнение. Недолет. Перелет. Переоценка. Недооценка. Недостаточность охвата. Объективность очерка и субъективность эссэ. Я тоже написал эссэ» (РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 2. Ед. хр. 1153).

Тем же временем, что и приведенная выше записка, датируются наброски автобиографического романа Эйзенштейна на русском и английском языках (РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 2. Ед. хр. 1048). По-видимому, очерк Аксенова, возможность публикации которого обсуждали после смерти автора, подтолкнул героя на написание собственной версии своей жизни. В очерке «Записка Райх» В. Забродин пишет, опираясь на текст эссе Эйзенштейна об Аксенове: «Встает вопрос: хотел ли Эйзенштейн, чтобы вышла эта книга Аксенова? Учитывая обстановку, складывавшуюся в 1935 году, которая стремительно приобретала характер трагического абсурда, скорее всего на этот вопрос надо ответить отрицательно. Может быть, именно нежеланием увидеть монографию опубликованной и определяются странные характеристики, данные им в статье Аксенову <…> Сергей Михайлович как бы приглашает нас войти в его положение и простить некоторые особенности этого своеобразного отзыва о высоко ценимом им человеке. Впрочем, время стирает краски и акценты, и то, что вынужден был подчеркнуть Эйзенштейн, исходя из не совсем ясных нам соображений, сейчас не всеми улавливается» (Владимир Забродин. Эйзенштейн: попытка театра. М., 2005. С. 207). Несмотря на предупреждение Забродина о возможной потере чуткости к нюансам многолетней давности, позволю себе не согласиться с драматизацией, которой автор подвергает текст Эйзенштейна, назвав его «репетицией отречения» (там же. С. 133 – 134). Эйзенштейн пишет абсолютно в той же свободной и даже несколько экстравагантной манере, как и его биограф. Разумеется, у нас никаких оснований оспаривать мнение Забродина о нежелании режиссера видеть опубликованным очерк Аксенова в 1935 году. Но эссе не могло, на наш взгляд, служить доводом для издателей. Чтобы убедить их воздержаться от публикации, уместнее были бы другие слова. Эссе — это дань памяти автору от героя. Надо отдать ему должное — портрет удался.

⁶³³ Возможно, Эйзенштейн вспоминает и о редакционной статье журнала «Афиша ТИМ» (№ 3. С. 2 – 6) «Театральное ликвидаторство», явившейся ответом на статью С. Эйзенштейна «Два черепа Александра Македонского» в театральном журнале 407 «Новый зритель» (1926. 31 августа), в которой автор утверждал, что кино — это сегодняшний этап театра. Статья не подписана. Авторство установлено по свидетельству А. В. Февральского, подтвержденного Е. И. Габриловичем (А. Февральский. Пути к синтезу. Мейерхольд и кино. М., 1987. С. 179).

⁶³⁴ Книга Аксенова «Пикассо и окрестности», в которой дан очерк творчества Пикассо на фоне анализа эволюции французской живописи начала века, была опубликована в издательстве «Центрифуга» в 1917 году. См. наст. изд.

⁶³⁵ Аксенов начал активно работать над переводами пьес английских драматургов шекспировского окружения, его предшественников и современников в середине 1910-х годов на румынском фронте. Его книга «Елизаветинцы I» вышла в 1916 году в издательстве «Центрифуга» и включала в себя пьесы Джона Форда «Как жаль ее развратницей назвать», Дж. Вебстера «Белый дьявол» и Кирилла Тернера «Трагедия атеиста». Его предисловие к книге см. в наст. изд. Аксенов продолжал переводы и планировал издать следующие тома. Книги вышли лишь в тридцатые годы после его смерти. В 1938 году в Гослитиздате были изданы «Елизаветинцы. Статьи и переводы», несколько ранее в «Художественной литературе» — исследования о Шекспире (1937).

⁶³⁶ Аксенов называл английского драматурга Бена Джонсона «своим любимцем».

⁶³⁷ Имеется в виду книга Аксенова «Сергей Эйзенштейн. Портрет художника». См. в наст. изд.

⁶³⁸ Фрагмент воспоминаний А. Соффичи печатается по изд.: Ardengo Soffici. Opere VII. Autoritratto d’artista italiano nel quadro del suo tempo. Il salto vitale fine di un mondo. Vallecchi editore [1968]. Capitolo XXVI. P. 724 – 725. Пер. с ит. С. С. Жемалетдиновой. Воспоминания Соффичи сыграли определенную роль в суждениях и дискуссиях западных исследователей о творчестве и личности Аксенова. Нам представляется интересным опубликовать их на русском языке в данном издании в сопоставлении с остальными мемуарными свидетельствами современников Аксенова.

⁶³⁹ Арденго Соффичи и Александра Экстер вместе работали в мастерской на «rue Boissonade» в Париже. Помимо творческого содружества их объединяли и более интимные отношения.

⁶⁴⁰ То есть весной (по-видимому, в марте) 1914 года.

⁶⁴¹ Так Соффичи называет Александру Экстер.

⁶⁴² Заявление о «шпионстве» Аксенова не следует понимать в политическом смысле. Речь скорее идет об опасениях, что Аксенов мог выдать тайну отношений Соффичи и Экстер мужу художницы Н. Е. Экстеру, которого он знал по Киеву. О приезде Н. Е. Экстера и связанных с этим переживаниях Соффичи пишет далее в той же главе своих воспоминаний.

⁶⁴³ Имеется в виду книга Ardengo Soffici «Cubismo e futurismo» (Libreria della Voce, 1914). Сравнение книг Соффичи и Аксенова было произведено итальянской исследовательницей Даниэлой Рицци (Daniela Rizzi. Указ. соч. См. об этом во вступительной статье в 1 томе наст. изд.).

⁶⁴⁴ Имеется в виду С. Н. Ястребцов, который был знаком с Экстер по Киевскому художественному училищу (1901). С 1905 жил в Париже. В доме его сестры баронессы д’Эттингер собирались авангардные поэты и художники.

⁶⁴⁵ По поводу выступления Луначарского ясности нет. Свидетельство Соффичи со ссылкой на Ястребцова пока что является единственным и, по всей видимости, недостоверным упоминанием выступления Луначарского. Книга «Пикассо и окрестности» 408 вышла в свет в конце 1917 года, Луначарский приехал в Россию весной того же года. Так что в Париже он выступать на эту тему не мог. Никаких сведений об упоминании книги Аксенова в его выступлениях в России не обнаружено.

⁶⁴⁶ Фрагмент воспоминаний А. В. Февральского печатается по изд.: Александр Февральский. Московские встречи. М., 1982. С. 75 – 76.

А. В. Февральский — журналист, критик театра и кино. С 1918 года Февральский работал в научном отделе Наркомпроса, с 1919 по 1921 год — в РОСТА. Там он познакомился с Маяковским и через него в 1921 году — с Мейерхольдом. На режиссерском факультете ГЭКТЕМАСа он получил высшее театральное образование. Здесь он мог вблизи наблюдать Аксенова и Эйзенштейна, глубоко и верно понять их отношения. В 1923 – 1930 годах Февральский работал в газете «Правда» (был заместителем заведующего театральным отделом), одновременно он был ученым секретарем ТИМа. Февральский — автор книг и очерков мемуарного характера: «Записки ровесника века» (1976) и «Московские встречи» (1982).

⁶⁴⁷ Эйзенштейн ушел из режиссерского класса, который вел Мейерхольд в ГВЫРМе — ГВТМе. Об этом Аксенов подробно пишет в своей книге об Эйзенштейне (см. наст. изд.).

⁶⁴⁸ Книга Аксенова датируется 1933 годом, однако, по свидетельству Эйзенштейна, автор работал над ней вплоть до кончины в 1935 году.

⁶⁴⁹ «Эссе об эссеисте» Эйзенштейна посвящено Аксенову. См. в наст. изд.

⁶⁵⁰ Запись разговора М. О. Чудаковой с Н. И. Харджиевым 23 ноября 1987 года. Архив М. О. Чудаковой (Москва).

⁶⁵¹ «Книга и революция» — оговорка Харджиева, следует читать: «Печать и революция». Рецензия Аксенова была опубликована в 1922 году в седьмой книге (с. 250 – 251). В ней автор главным образом обсуждал и осуждал политическую деятельность и взгляды Шкловского в годы революции.

⁶⁵² «Сентиментальное путешествие» — книга В. Шкловского. Первая публикация — Берлин, 1923. Аксенов написал рецензию на первую часть книги («Революция и фронт»), вышедшую отдельной книгой в Петрограде в 1921 году. В 1924 году в том же журнале была опубликована заметка В. Шкловского (ответ на рецензию Аксенова), в которой он отвергал политические и моральные обвинения рецензента. Непростые отношения двух литераторов сказались и позднее — в рецензии Шкловского на сборник «Госплан литературы» (М., 1925). Он писал: «Не знаю, что станется с И. Аксеновым. Уж очень разочарованный человек. Он пишет: “Русский псевдочетырехстопный лжеямб имеет…” Ничему не верит. И не хочет работать сначала. А сразу изучает верхушки и десятые. Положение Аксенова настолько отчаянное, что у меня на него не хватает шутки». В Post-scriptum’е Шкловский добавляет: «Книгу “Госплан литературы” следует читать» (В. Шкловский. Гамбургский счет. Статьи. Воспоминания. Эссе. 1914 – 1933. М., 1990. С. 299).

⁶⁵³ По-видимому, эта встреча Аксенова с Шкловским у Харджиева состоялась в 1932 году.

⁶⁵⁴ Впервые опубликовано: Панорама искусств 13. М., 1990. С. 354 – 372. Текст является выдержкой из книги, посвященной, по свидетельству автора, Борису Пастернаку. Книга была задумана и начата летом 1980 года. «Задуманное как небольшое размышление-эссе, — поясняет в предисловии Д. Данин, — это сочинение стало, однако, набухать подробностями жизни и судеб “мы”, связанных с Пастернаком, прежде всего остального, одновременностью 409 бытия в истории» (там же. С. 354). Книга была издана позднее: Даниил Данин. Бремя Стыда. Книга без жанра. Б. м., 1997.

Художник А. Д. Гончаров был учеником и последователем В. А. Фаворского.

⁶⁵⁵ Мария Алексеевна Кара-Мурза, в первом браке Гончарова, урожденная Головкина, жена С. Г. Кара-Мурза, мать художника А. Д. Гончарова, хозяйка литературного салона в Москве 1910-х годов. В доме Кара-Мурза по вторникам собирались писатели, читались доклады. Приглашения с именем выступающего и темой доклада рассылались по почте. На вторниках угощали чаем. Посетителями салона среди других были: Лев Никулин, Георгий Чулков, Алексей Толстой, Вл. Лидин, Владислав Ходасевич, Вера Инбер, Константин Большаков, Сергей Бобров. О посещении Аксеновым их дома до войны и до революции сведений не сохранилось. Он появился в доме Кара-Мурза осенью 1918 года, продолжал бывать и в дальнейшем, когда литературный салон уже прекратил свое существование.

⁶⁵⁶ Имеется в виду Сергей Георгиевич Кара-Мурза — юрист и театровед, муж М. А. Кара-Мурза.

⁶⁵⁷ Имеется в виду книга И. А. Аксенова «Гамлет и другие опыты в содействие отечественной шекспирологии…» (М., «Федерация» 1930).

⁶⁵⁸ Данин вспоминает о встречах и беседах 1930-х годов. Реплика Марии Алексеевны характеризует атмосферу недоговоренностей и осторожных умолчаний, принизывавшую даже бытовое поведение людей того времени.

⁶⁵⁹ Первая часть «Охранной грамоты» Пастернака была опубликована в журнале «Звезда» (1929. № 8), вторая и третья, написанные в 1930 – 1931 годах, — в «Красной нови» (1931. № 4, 5 – 6). Отдельная книга вышла в «Издательстве писателей в Ленинграде» (1931). В 1982 году «Охранная грамота» была включена в сборник «Воздушные пути». Д. Данин говорит об этом сборнике.

⁶⁶⁰ Имеется в виду поэт, переводчик и искусствовед Ю. П. Анисимов былом сотрудник издательства «Мусагет». В 1913 году вместе с Асеевым и Бобровым стал одним из основателей поэтического объединения и участником альманаха «Лирика» (М., 1913).

⁶⁶¹ На книги Пастернака обижался и Бобров. «Посмертную автобиографию “Люди и положения”, где о Боброве было упомянуто мимоходом и неласково, он очень не любил и называл не иначе как “апокриф”. К роману [“Доктор Живаго”] был равнодушен, считая его славу раздутой» (М. Л. Гаспаров. Записи и выписки. М., 2000. С. 386).

⁶⁶² Фрагмент воспоминаний Н. Н. Вильям-Вильмонта печатается по изд.: Н. Вильмонт. О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли. М., 1989. С. 221 – 222. Воспоминания Н. Н. Вильмонта обогащают дополнительными оттенками непростую историю взаимоотношений И. А. Аксенова, С. П. Боброва и Б. Л. Пастернака — коллег по издательству «Центрифуга».

⁶⁶³ Стихотворение вошло в цикл «Болезнь» 1920 года.

⁶⁶⁴ Фрагмент статьи «О двух “Автопортретах” и об одной статье», опубликованной в газете «Московский художник» (1977. 3 февраля). Печатается по тексту публикации.

⁶⁶⁵ Предисловие было написанном искусствовед В. Н. Петровым.

⁶⁶⁶ См. в наст. изд.

⁶⁶⁷ В настоящее время этот экземпляр очерка хранится в ОР ГММ.

⁶⁶⁸ 410 Машинопись, РГАЛИ. Ф. 1476 (Коренев). Оп. 1. Ед. хр. 912. Л. 1. Анкета датируется по справке, выданной Аксенову в ГЭКТЕМАСе 10 декабря 1926 года. К справке приложен аналогичный текст.

⁶⁶⁹ Неверно пересчет на новый стиль: Аксенов родился 30 ноября.

⁶⁷⁰ Возможна опечатка: Аксенов родился в Путивле Сумской области на реке Сейм, а не в Путиловке.

⁶⁷¹ В 1918 году в Москве существовали I (б. Строгоновское художественно-промышленное училище) и II (б. МУЖВЗ) ГСХМ. В котором из двух учреждений преподавал Аксенов, не ясно, вероятнее — во II ГСХМ.

⁶⁷² Лист испорчен — утрата текста.

⁶⁷³ Автограф. РГАЛИ. Ф. 1640. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 1. Анкета была заполнена Аксеновым для получения академического пайка. Цекубу была организована М. Горьким в 1920 году в Петрограде, затем была распространена на всю страну, действовала до 1931 года. В первое время главной формой деятельности было обеспечение научной интеллигенции продовольственными пайками. Позднее Цекубу превратилась в развернутую организацию с сетью поликлиник, столовых и пр., некоторые из которых под другими названиями сохранились до наших дней.

⁶⁷⁴ Дату заполнения анкеты — 1921 или 1922 год — можно определить по указанному автором литературному стажу: в 1911 году была опубликована заметка о Вивьен Рене и перевод ее стихотворения, в 1912-м состоялась публикация первой статьи Аксенова «Врубель, Врубель и без конца Врубель».

411 Список основных сокращений

Аксекция — секция Академических театров в Наркомпросе Аксенов. Шекспир — И. А. Аксенов. Шекспир. Статьи. Часть 1. М., «Художественная литература», 1937

АКТЕО — секция академических театров в ГЛАВИЗО Наркомпроса

АН — Академия наук

АХРР — Ассоциация художников революционной России

Борис Пастернак и Сергей Бобров. Письма четырех десятилетий — Борис Пастернак и Сергей Бобров. Письма четырех десятилетий. Публ. М. А. Рашковской. Stanford, 1996

БСЭ — Большая советская энциклопедия

«Бубновый валет» в русском авангарде — «“Бубновый валет” в русском авангарде». СПб., Palace Editions, 2004

ВАПрП — всероссийская ассоциация пролетарских поэтов

ВГИК — Всесоюзный государственный институт кинематографии

Всероскомдрам — Всероссийское общество драматургов, писателей, авторов кино, клуба, эстрады

ВСП — Всероссийский союз поэтов

ВССП — Всероссийский союз советских писателей

ВТО — Всероссийское театральное общество

ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия

Втуз — высшее техническое учебное заведение

ГАБТ — Государственный Академический Большой театр

ГВТМ — см.: ГВЫТМ

ГВЫРМ — Государственные высшие режиссерские мастерские

ГВЫТМ — Государственные высшие театральные мастерские

ГИБ — Государственная историческая библиотека

ГИК — Государственный институт кино

ГИМД — см.: ГИМДРА

ГИМДРА — Государственный институт музыки и драмы

ГИТИС — Государственный институт театрального искусства

ГИХЛ — Государственное издательство «Художественная литература»

ГЛАВЛИТО (Главлит) — Главное управление по делам литературы и издательств при Наркомпросе РСФСР

Гомец — Государственное объединение музыки эстрады и цирка

Госиздат — Государственное издательство

412 ГМФ — Государственный музейный фонд

Госплан — Государственный плановый комитет

Гостекомдрам — Государственный театр коммунистической драматургии

ГосТИМ (ТИМ) — Государственный театр им. Вс. Мейерхольда

ГПУ — Государственное политическое управление

ГСХМ — Государственные свободные художественные мастерские

ГТК — Государственный техникум кинематографии

Губоно — Губернский отдел народного образования

ГЦТМ — Государственный центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина

ГЭКТЕМАС — Государственные экспериментальные театральные мастерские имени Вс. Мейерхольда

Инхук — Институт художественной культуры

Кончаловский. Художественное наследие — Кончаловский. Художественное наследие. Вст. ст. А. Д. Чегодаева. Сост.: К. В. Фролова. М., 1964 А. Крусанов.

Русский авангард — А. В. Крусанов. Русский авангард. 1907 – 1932. Том 1. СПб., НЛО, 1996. Том 2. Книги 1, 2. СПб., НЛО, 2003

Леф — Левый фронт искусств

ЛИТО НКП; см.: ГЛАВЛИТО

ЛЦК — Литературный центр конструктивистов

Малевич о себе. Современники о Малевиче — Малевич о себе. Современники о Малевиче. Письма. Документы. Воспоминания. Критика. Авторы-составители И. А. Вакар, Т. Н. Михиенко. Т. 1 – 2. М., RA, 2004

Мастарчув — объединение «Артель чувствующих и мастерская чувств»

Масткомдрам — Мастерская коммунистической драматургии

МАСТФОР — «мастерская», организованная режиссером, балетмейстером и педагогом Н. М. Фореггером

МГСПС — Московский городской совет профессиональных союзов

Мой век — А. Б. Мариенгоф. Мой век, мои друзья и подруги. Вадим Шершеневич Великолепный очевидец // Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., 1990

Модпик — Московское общество драматических писателей и композиторов

МСЭ — Малая советская энциклопедия

МУЖВЗ — Московское училище живописи, ваяния и зодчества

МХАТ — Московский художественный академический театр

МХТ — Московский художественный театр

Наркомпрос — Народный комиссариат по просвещению

НКВД — Народный комиссариат внутренних дел

НКИД — Народный комиссариат иностранных дел

НОЖ — Новое общество живописцев

Обэриу — Объединение реального искусства

ООВЧК — особый отдел Всероссийской чрезвычайной комиссии

ОПОЯЗ — Общества изучения поэтического языка

Оргком — Организационный комитет съезда писателей

Осваг — Осведомительно-агитационный отдел при главнокомандующем

413 Осоавиахим — Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству

ОХОБР — Отдел художественного образования

Письма Боброва к Андрею Белому — Письма С. П. Боброва к Андрею Белому. 1909 – 1912. Вст. ст., публ. и прим. К. Ю. Постоутенко // Лица. Биографический альманах. Вып. 1. М.-СПб., 1992

Рабкрин (РКИ) — Рабоче-крестьянская инспекция

Ревком — Революционный комитет РВС — Революционный военный совет

РККА — Рабоче-крестьянская Красная армия

РКП — Российская коммунистическая партия

РОСТА — Российское телеграфное агентство

РСФСР — Российская советская федеративная социалистическая республика

СОПО — Союз поэтов

ССП — Союз советских писателей СССР — Союз советских социалистических республик

ТЕРЕВСАТ — Театр революционной сатиры

Терехина — Русский экспрессионизм. Теория. Практика. Критика. Сост. В. Н. Терехина. М., 2005

Техкомдрам — Государственный техникум коммунистической драмы ТИМ; см.: ГосТИМ

Тыняновский сборник — Н. Л. Адаскина. Из наследия И. А. Аксенова // Тыняновский сборник. Вып. 12. М., 2006

Л. Флейшман. История Центрифуги — Лазарь Флейшман. История Центрифуги // Лазарь Флейшман. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб., 2003.

ФОСП

Н. И. Харджиев. Статьи об авангарде — Н. И. Харджиев. Статьи об авангарде в двух томах. М., RA, 1997

ХПСРО — Художественно-просветительный союз рабочих организаций

ЦДРИ — Центральный дом работников искусств

Цекубу — Центральная комиссия по улучшению быта ученых

ЦСУ — Центральное статистическое управление

ЦФГ (Ц. Ф. Г., Цфг, ЦФГ, Ц. Ф. Г-а, ЦФ, Ц. ф. г-а и пр.) — издательство «Центрифуга»

Эйзенштейн. Избранные произведения — С. М. Эйзенштейн. Избранные произведения в шести томах. М., 1964 – 1971 (Т. 1 – 3 — 1964; Т. 4 — 1966; Т. 5 — 1968; Т. 6 — 1971)

Эсперо — Союз приблизительно равных МоМА — Museum of Modern Art, New York

SMCA — Museum of Contemporary Art, Saloniki

414 Именной указатель

А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М   Н
О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Щ   Э   Ю   Я   A-Z

Абрамовских Елена Валерьевна, филолог II: 393

Аброскина Ирина Ивановна, историк, филолог I: 504, 506

Аввакум Петрович (1620 или 1621 – 1682), религиозный деятель I: 456

Авен Петр Олегович, коллекционер I: 588

Авербах Леопольд Леонидович (1903 – 1939), литературный критик, публицист I: 184, 185, 569

Аверченко Аркадий Тимофеевич (псевдоним Ф. Х.; 1881 – 1925), писатель, театральный критик II: 79, 379

Аврек, неустановленное лицо I: 155

Агаджанова-Шутко Нина Фердинандовна (1889 или 1891 – 1974), сценарист I: 633

Агапов Борис Николаевич (1899 – 1973), писатель, журналист I: 185, 569; II: 71, 83, 85, 86, 374, 376, 381, 383

Агриппа (Агриппина), соседка Аксеновых I: 160, 166, 168, 173, 177, 184, 186, 564

Адалис Аделина Ефимовна (настоящая фамилия Ефрон; 1899/1900 – 1969), поэт, переводчик II: 326, 328, 330

Адаскина Наталия Львовна, историк искусства I: 5, 585, 596, 611, 613, 628, 634; II: 341, 369, 376, 378, 381, 382

Аддисон Джозеф (1672 – 1719), английский писатель I: 496

Адливанкин Самуил Яковлевич (1897 – 1960), художник I: 293, 598

Адуев Николай Альфредович (настоящая фамилия Рабинович; 1895 – 1950), поэт, драматург I: 334, 372, 619; II: 381

Азарин Азарий Михайлович (настоящая фамилия: Мессерер; 1897 – 1937), актер I: 401, 401

Азов Владимир Александрович (настоящая фамилия: Ашкенази; 1873 – 1941), журналист, фельетонист, переводчик II: 348

Айги Геннадий Николаевич (псевдоним: Терезин А. Н.; 1934 – 2006), поэт, переводчик II: 382

Айгустов Г.: см. Бобров С. П.

Айхенвальд Юлий Исаевич (псевдоним Борис Каменецкий; 1872 – 1928), критик, литературовед I: 507; II: 369

А. К., неустановленное лицо II: 309

Акимов Николай Павлович (1901 – 1968), режиссер, художник I: 383, 618

Аккорамбони Виттория (XVI век) II: 360

Аксагарский Николай Федорович (1873 – 1959), режиссер I: 155, 551, 552

Аксенов Александр Васильевич, офицер, помещик, отец И. А. Аксенова II: 321

Аксенов И. И., переводчик I: 505

Аксенов, брат И. А. Аксенова II: 321

Аксенова Елизавета Александровна, сестра И. А. Аксенова I: 59, 61, 63, 86, 124, 128, 130, 132, 133, 136, 142, 493, 495, 518, 535, 537, 539; II: 321, 323

Аксенова Мария Александровна, сестра И. А. Аксенова I: 88; II: 321

Аксенова Софья И., мать И. А. Аксенова II: 321

415 Алевиз Фрязин (Алевиз Миланец; конец XV – начало XVI века), итальянский архитектор II: 398

Александр III (1818 – 1881), император II: 391

Александр Македонский (356 – 323 годы до н. э.), царь Македонии, военачальник I: 631; II: 282, 405

Александров (Мормоненко) Григорий Васильевич (1903 – 1983), кинорежиссер I: 480, 612, 627, 632, 633

Александровский Василий Дмитриевич (псевдоним: Алекс; 1897 – 1934), поэт II: 330, 345, 368

Алексеев Василий Михайлович (1881 – 1951), синолог I: 449, 450, 590

Алкей (конец VII – первая половина VI века до н. э.), древнегреческий поэт I: 197; II: 41

Алкивиад (Клинид; ок. 450 – 403 годы до н. э.), древнегреческий государственный деятель II: 222, 395

Аллен Марсель (1885 – 1969), французский писатель I: 637

Альба Альварес де Толедо (Альварец де Альфа Фердинандо; 1507 – 1582), испанский полководец I: 228, 581, 582

Альберт I (1875 – 1934), бельгийский король II: 46, 372

Альвейдр д’Сент-Ив (1842 – 1909), французский писатель I: 78, 513, 519

Альворадо Педро (1485 – 1541), испанский конкистадор I: 478, 637

Альтдорфер Альбрехт (ок. 1480 – 1538), немецкий художник I: 312

Альтман Натан Исаевич (1889 – 1970), художник I: 91, 119, 523

Альфонсов Владимир Николаевич, историк литературы I: 489, 494

Амари; см.: Цетлин М. О.

А. Мих., неустановленное лицо I: 165

Амман Томас, владелец художественной галереи в Цюрихе I: 584

Анакреонт (Анакреон; ок. 570 – 478 годы до н. э.), древнегреческий поэт I: 470, 636

Англада и Камароза Эрменхильдо (1872 – 1959), каталонский художник I: 303

Андреев Кирилл Константинович (1906 – 1968), писатель, драматург I: 184, 569; II: 86, 334

Андреев Леонид Николаевич (1871 – 1919), писатель I: 556; II: 29, 379

Анисимов Александр Викторович, архитектор I: 625

Анисимов Иван Иванович (1899 – 1966), литературовед II: 441

Анисимов Юлиан Павлович (псевдонимы: Сиренев Ю., Ю. С.; 1886 – 1940), поэт, переводчик, искусствовед I: 494; II: 316, 408

Анисимова Вера Оскаровна (урожденная Станевич; 1887 – 1967), поэт, переводчик, жена Ю. П. Анисимова I: 494

Анненский Иннокентий Федорович (1855 – 1909), поэт, драматург, литературовед I: 18, 137, 537

Антуанетта (1755 – 1793), французская королева I: 617

Анюта; см.: Редель А. А.

Аполлинер Гийом (настоящие фамилия и имя: Костровицкий Вильгельм Аполлинарий; 1880 – 1918), французский поэт I: 525

Аполлоний Тианский (I век), римский философ II: 193, 392

Апухтин Алексей Николаевич (1840 – 1893), поэт II: 18, 67, 375

Апушкин Яков Владимирович (1899 – 1989), поэт II: 328

Арватов Борис Игнатьевич (1896 – 1940), литературный и художественный критик I: 487, 628; II: 41, 328, 381

Арго Абрам Маркович (настоящая фамилия: Гольденберг; 1897 – 1968), поэт, драматург I: 619; II: 328

Арден Мэри (? – 1608), мать В. Шекспира I: 622

Ардов Виктор Ефимович (настоящая фамилия: Зильберман; 1898 – 1962), писатель I: 157

Аренский Антон Степанович (1861 – 1906), композитор, пианист I: 414

Аренский Павел Антонович (1887 – 1941), сценарист I: 414

Арион (VII – VI века до н. э.), древнегреческий поэт II: 41

416 Ариосто Лудовико (1474 – 1533), итальянский поэт II: 146, 395, 399

Аристарх Самофракийский (ок. 217 – 143 годы до н. э.), древнегреческий филолог, критик I: 580

Аристотель (384 – 322 годы до н. э.), древнегреческий философ I: 461, 635; II: 383

Аристофан (ок. 445 – ок. 385 годы до н. э.), древнегреческий поэт II: 246, 397

Аркадии Иван Иванович (1878 – 1942), актер II: 355

Арнгольд Иван Федорович (1898 – 1968), актер I: 402, 624

Архилох (вторая половина VII века до н. э.), древнегреческий по эт II: 41, 51, 53

Архимед (287 – 212 годы до н. э.), древнегреческий ученый I: 257, 381, 534, 621

Архипенко Александр Порфирьевич (1887 – 1964), скульптор I: 7, 14, 87, 89, 110, 114, 119, 120, 122, 126, 201, 519, 531, 536; II: 323

Арштрам Лев Оскарович (1905 – 1979), кинорежиссер, музыкант I: 460, 635

Асеев Николай Николаевич (1889 – 1963), поэт I: 24, 46, 74, 77, 78, 102, 105, 109, 123, 125, 127, 130, 131, 134, 137, 140, 146, 494, 497, 506, 509, 511, 512, 514, 520, 527, 528, 534, 540, 543, 544; II: 210, 316, 330 – 332, 367, 377, 387, 394

Асланова Елизавета Петровна (1890 – 1972), актриса I: 373

Асмаев, коллега Аксенова I: 163, 165, 560

Асмус Валентин Фердинандович (1894 – 1975), философ I: 39

Аташева Пера Моисеевна (урожденная Фогельман 1900 – 1965), режиссер-документалист, актриса, журналист, жена С. М. Эйзенштейна I: 624

Ауцингер Макс (сценический псевдоним: Бен Али Бей; 1839 – 1928), немецкий актер I: 579

Афанасьев Алексей Федорович (1850 – 1920), художник I: 251, 586

Афиногенов Александр Николаевич (1904 – 1941), драматург I: 61, 179, 185, 567; II: 334

Ахматова Анна Андреевна (настоящая фамилия: Горенко; 1880 – 1966), поэт I: 7, 23, 25, 65, 77, 85, 112, 498, 501, 517, 557, 599; II: 208, 322, 383, 393

Ашукин Николай Сергеевич (1890 – 1972), литературовед, библиограф II: 332

 

Бабаджан Вениамин Симович (псевдоним: Клементий Бутковский; 1894 – 1920), поэт, критик, журналист I: 8, 488; II: 340

Бабанин Константин Михайлович (1884 – 1965), режиссер I: 160, 558, 559

Бабанов Иван, дед I: 361, 617

Бабанов Иван Иванович, отец М. И. Бабановой I: 358, 617

Бабанова Е. В.; см.: Прусакова Е. В.

Бабанова Мария Ивановна (1900 – 1983), актриса I: 49, 51 – 54, 56, 61, 158, 167, 171, 178, 183, 188, 355, 357 – 390, 553, 563, 564, 566, 567, 569, 600, 617 – 622, 625; II: 295, 307, 309, 335, 355, 399

Бабин Александр Алексеевич, историк искусства I: 11, 487, 488, 574, 576, 581, 583, 584

Бабурина Регина Феликсовна (1895 – 1977), актриса I: 367, 372, 618

Багдасарьян Степан Хачатурович (1888 – 1938), драматург, врач II: 353

Багрицкий Эдуард Георгиевич (настоящая фамилия: Дзюбин; 1895 – 1934), поэт I: 60; II: 381

Багров Дмитрий (? – 1911), террорист, убийца Столыпина II: 315

Бажанов Борис Георгиевич (1900 – 1982), партийный деятель I: 558

Баженов Николай Николаевич (1857 – 1923), врач-психиатр, общественный деятель II: 44, 372

Байрон Джорж Ноэль Гордон (1788 – 1824), английский поэт I: 95, 100, 144, 525, 578, 605, 631; II: 78, 360, 361

Байтлер, неустановленное лицо I: 164

Бакст Лев Самойлович (настоящие фамилия, имя и отчество: Розенберг 417 Лейб-Хаим Изральевич; 1866 – 1924), художник I: 223

Балестриери Лионелло (1874 – 1958), итальянский художник II: 389

Балтрушайтис Юргис (1873 – 1944), литовский поэт II: 325

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867 – 1942), поэт I: 99, 506, 519, 520, 556, 605; II: 8, 19, 20, 24, 70, 347, 359, 360, 365, 375

Барановская Вера Всеволодна (1885 – 1935), актриса I: 157, 553

Баратынский Евгений Абрамович (1800 – 1844), поэт I: 163, 191, 530, 560, 571; II: 374

Барбье д’Орвильи Жюль Амеда (Барбэ; 1808 – 1889), французский писатель I: 196; II: 51, 361

Барков Иван Семенович (1732 – 1768), поэт I: 564

Бархин Михаил Григорьевич (1906 – 1988), архитектор I: 632

Барщ Александр Осипович (1897 – 1971), художник, график I: 292, 598, Басилов Николай Александрович (1907 – 1960), режиссер, композитор Басин Петр Васильевич (1793 – 1877), художник I: 216

Бассалыго Дмитрий Николаевич (1884 – 1969), актер, театральный деятель, кинорежиссер I: 155, 346, 370, 551, 553, 619, 634

Баторий Стефан (1533 – 1586), польский король I: 507

Батюшков Константин Николаевич (1787 – 1855), поэт II: 44

Бах Иоганн Себастьян (1685 – 1750), немецкий композитор I: 315, 459, 460, 466, 635

Баярд Пьер-дю-Терраль (1476 – 1524), французский рыцарь II: 396

Бебутов Валерий Михайлович (1885 – 1961), режиссер, театральный деятель I: 33, 155, 158, 175, 176, 179, 367, 375, 420, 552, 553, 606, 618, 619, 627; II: 328, 330, 345, 346

Бедный Демьян (настоящие фамилия, имя и отчество: Придворов Ефим Алексеевич; 1883 – 1945), поэт I: 42 – 44, 491; II: 21, 42, 43, 45, 50 – 54, 370, 371, 373, 374

Бейль; см.: Стендаль

Безант Анни (Анна; 1847 – 1933), английская писательница, общественный деятель I: 78, 513

Безродный Михаил Владимирович, филолог I: 521

Безыменский Александр Ильич (1898 – 1973), поэт I: 558

Беклемишев Владимир Александрович (1861 – 1920), скульптор I: 304, 601

Бекон Роджер; см.: Бэкон

Беленсон Александр Эммануилович (Бейленсон; псевдонимы: Abbй, А. Б., А. Лугин; 1890 – 1949), поэт, прозаик, издатель I: 509, 633; II: 345

Белинский Виссарион Григорьевич (1811 – 1848), литературный критик, публицист I: 507

Белка; см.: Богословская М. П.

Беллини Джованни (ок. 1430 – 1516), итальянский художник I: 398

Белозерская Любовь Евгеньевна (18957 – 1957), вторая жена писателя М. А. Булгакова, мемуарист I: 561

Белый Андрей (настоящие фамилия, имя и отчество: Бугаев Борис Николаевич; 1880 – 1934), поэт, прозаик I: 7, 8, 18, 21 – 23, 26, 29, 59, 86, 93, 95, 110, 117, 125, 133, 147, 191, 487, 489, 495, 496, 499, 505, 507, 509, 513, 517, 518, 524, 529, 534, 535, 544, 546, 548, 556, 571, 572, 580; II: 19, 26, 305, 315, 325, 328, 339, 346, 362, 363, 372

Бельям Александр (1842 – 1906), французский писатель, филолог I: 64, 496

Беляев Евгений Абрамович (1872 – 1931), театральный деятель I: 159, 556

Беляев Митрофан Петрович (1836 – 1903), музыкальный деятель I: 500

Беме Якоб; см.: Бёме Якоб

Бен Али Бей; см.: Ауцингер Макс

Бен Джонсон; см.: Джонсон Бенджамин

Бенар Наталья Владимировна (1902 – 1984), поэт II: 328

Бенжамен-Констан Жан Иозеф (1845 – 1902), французский художник I: 301

Бенуа Александр Николаевич (1870 – 1960), 418 художник, историк искусства, художественный критик I: 310, 523, 538, 549

Бенуа Пьер (1886 – 1962), французский писатель I: 511; II: 348

Берберова Нина Николаевна (1901 – 1993), писатель I: 18, 489, 503

Берг Альбан (1885 – 1935), австрийский композитор I: 446, 633

Бергсон Анри (1859 – 1941), французский философ II: 89, 383

Бердсли Обри Винсент (Бердслей; 1872 – 1998), английский художник I: 73, 194, 290, 508, 629

Бердяев Николай Александрович (1874 – 1948), философ, публицист, критик I: 11, 12, 14, 59, 67, 104, 130, 147, 224, 238, 242, 488, 499, 516, 535, 574 – 576, 581 – 583, 597; II: 303, 394, 403, 404

Берли Уильям Сесил лорд (Берлей; 1520 – 1598), английский политический деятель I: 394, 622, 623

Бернанден Сент-Пьер де (1737 – 1814), французский писатель II: 361

Бернар Сара (настоящее имя: Розина; 1844 – 1923), французская актриса II: 365

Бернгарди Август Фердинанд (1769 – 1820), немецкий писатель, лингвист II: 374

Берновская Нина Михайловна (1928 – 2002), филолог, переводчик II: 355

Бертран Алоизиюс (1807 – 1841), французский поэт I: 503, 504

Бескин Эммануил Мартынович (Михаил; псевдонимы: К. Ф., Фамарин К., Э. Б.; 1877 – 1940), театральный критик, историк театра, драматург I: 156, 178, 552, 566

Бессемер Генри (1813 – 1898), изобретатель I: 207, 577

Бессонов Вячеслав Алексеевич, театральный деятель I: 156 – 158

Бестужев И. П., владелец картины А. В. Лентулова I: 278

Бетховен Людвиг Ван (1770 – 1827), немецкий композитор II: 174

Бёклин Арнольд (1827 – 1901), швейцарский художник II: 208, 230, 389, 393, 395

Бёме Якоб (Беме; 1575 – 1624), немецкий философ I: 103, 528, 532

Бербедж Ричард (Burbage; ок. 1567 – 1619), английский актер I: 622, 623

Бирдсли; см.: Бердсли Обри Винсент

Бик Э. П.; см.: Бобров С. П.

Бирон Шарль, герцог Овернский (1562 – 1602), французский политический деятель II: 9, 360, 384

Бирсау Амброс (Бирс Амброз; 1842 – 1914), американский писатель II: 348

Бихтер Михаил Алексеевич (1881 – 1947), дирижер, пианист I: 163, 171, 181, 560, 564

Благинин Александр Дмитриевич II: 383

Благинина Елена Александровна (1903 – 1989), поэт, жена Г. Н. Оболдуева II: 382

Бласко Хосе Руис (1838 – 1913), испанский художник, отец Пикассо I: 580

Блерио Луи (1872 – 1936), французский авиаконструктор, летчик I: 66, 498

Блинов В. В., издатель I: 509

Блок Александр Александрович (1880 – 1921), поэт I: 28, 95, 113, 206, 401, 487, 495, 506, 507, 517, 519, 520, 524, 525, 534, 572, 576, 616; II: 15, 19, 24, 25, 195, 315, 364, 392

Блуа Леон (настоящие фамилия и имя: Маршнуар Мари Жозеф Казн; 1846 – 1917), французский писатель, критик, историк I: 103, 108, 110, 115 – 118, 234, 528, 531, 535, 582; II: 340

Блюм Оскар Вениаминович (псевдонимы: О. Б., Ломов; 1886/87 – конец 1930-х годов), режиссер, театральный критик, деятель революционного движения II: 305

Боборыкин Петр Дмитриевич (1836 – 1921), писатель I: 118, 212, 535, 578

Бобрик; см.: Бобров С. П.

Бобров Мар Сергеевич (1914 – 1990), астрофизик, сын С. П. Боброва I: 143, 545

Бобров Сергей Павлович (псевдонимы: Э. П. Бик, Иолэн Мар, Лубенский Г., Неч, М. И., С. П. Б., Саргин С., 419 Сержант В., Чагин С., Юрлов А., Piter; 1889 – 1971), поэт, прозаик, критик, теоретик стихосложения I: 7, 10, 12, 19 – 26, 29, 33, 36, 49, 61 – 153, 164, 165, 173, 176, 178, 180 – 183, 188, 491 – 497, 499, 501 – 504, 506 – 517, 519 – 523, 526 – 542, 544 – 549, 561, 562, 566 – 569, 575, 581, 587, 618, 623; II: 26, 28, 55, 99, 127, 133, 146, 210, 296 – 298, 316 – 318, 323, 326, 328, 330, 348, 359, 362, 367, 371, 374, 375, 382, 384, 385, 387, 390, 393, 394, 396, 401, 403, 404, 408

Боброва Мария Ивановна (урожденная Четыркина; ? – 1953 или 1954), первая жена С. П. Боброва, мать М. С. Боброва I: 154, 550

Богданов Александр Александрович (Малиновский; 1873 – 1928), политический деятель, философ, экономист, теоретик искусства, писатель II: 380

Богданова-Орлова Анна Васильевна (1891 – 1976), актриса I: 158, 553

Богданович Ипполит Федорович (1743/44 – 1803), поэт I: 152, 153, 549

Богомолов Николай Алексеевич, литературовед I: 508; II: 340

Богословская Елизавета Ивановна, родственница С. П. Боброва I: 561

Богословская Мария Павловна (1902 – 1975), переводчик, четвертая жена С. П. Боброва I: 164, 178, 561, 565

Богуславская Ксения Леонидовна (1892 – 1972), художник, жена И. А. Пуни I: 542

Боденгейм Максвель (1893 – 1954), американский поэт II: 74

Бодлер Шарль (1821 – 1867), французский поэт I: 520; II: 358

Божидар; см. Гордеев Б. П.

Большаков Константин Аристархович (1895 – 1938), поэт I: 24, 70, 72 – 76, 78, 88 – 92, 98, 109, 114, 122, 124, 153, 494, 495, 502, 504 – 506, 508, 512, 530, 549; II: 25, 142, 367, 408

Большаков Михаил Александрович (? – 1944), писатель II: 309

Бомарше Пьер-Огюстен Карон (1732 – 1799), французский писатель I: 618, 619

Бомонт Френсис (1584 – 1616), английский драматург I: 69, 103, 107, 500, 570; II: 92, 384, 385

Бонди Владимир Алексеевич (1870 – 1947), журналист, редактор журнала «Огонек» I: 616

Боратынский; см.: Баратынский Е. А.

Борис Годунов (Борис Федорович; ок. 1552 или 1551 – 1605), царь I: 524; II: 52, 249, 398

Боровой Алексей Алексеевич (псевдоним: Forestier; 1875 или 1877 – 1935), экономист, публицист I: 148, 546

Ботвинник Михаил Моисеевич (1911 – 1995), шахматист I: 187

Боттичелли Сандро (настоящее имя: Алессандро Филипепи; 1445 – 1510), итальянский художник I: 267; II: 193

Боччони Умберто (1882 – 1916), итальянский художник II: 367

Боэций Аниций Манлий Северин (ок. 480 – 524), римский философ, государственный деятель I: 220

Боярдо Маттео Мария граф Скандиано (1441 или 1434 – 1494), итальянский поэт II: 483

Брак Жорж (Брак; 1882 – 1963), французский художник I: 126, 210 – 212, 218, 271, 423, 577

Браммель; см. Бреммель

Бранкуши Константин (Брынкуши; Бранкузи; 1876 – 1957), румынский скульптор I: 14, 120, 126, 201

Брарнчик, неустановленное лицо I: 172, 565

Братт Альфред, немецкий писатель II: 350

Брейгель Старший или Мужицкий Питер (между 1525 и 1530 – 1569), нидерландский художник I: 229

Бреммель Джордяс Брайон (1788 – 1840), английский денди I: 423, 631

Бриджес Роберт (1844 – 1930), английский поэт II: 359, 360

Брие Эжен (1858 – 1932), французский драматург I: 614, 619

Брик Лиля Юрьевна (урожденная Каган, 1891 – 1978), актриса, литератор, жена О. М. Брика I: 504

420 Брик Осип Максимович (1888 – 1945), теоретик литературы, критик, драматург I: 46, 104; II: 41, 305, 325, 328, 332, 365, 373, 381

Бродский Исаак Изральевич (1883/84 – 1939), художник I: 288, 291, 597 – 599; II: 351

Бруни Лев Александрович (1894 – 1948), художник I: 91, 119, 523

Бруно Джордано (1548 – 1600), итальянский философ, поэт, ученый I: 224

Брунов А. В., владелец произведений А. В. Лентулова I: 283, 284

Брюль Генрих (1700 – 1763), немецкий политический деятель II: 392

Брюс Яков Вилимович (1670 – 1735), государственный и военный деятель I: 602

Брюсов Валерий Яковлевич (псевдонимы: Бакулин В., Галахов А.; 1873 – 1924), поэт, прозаик, критик, историк литературы, переводчик I: 7, 18, 19, 21, 25, 29, 32, 36, 64, 75, 89, 95, 113, 116, 120, 121, 123, 130, 141, 147, 148, 155 – 157, 191, 489, 491, 493, 496, 501, 502, 505 – 508, 510, 511, 518, 520, 521, 524, 531 – 534, 536, 539, 540, 542, 544, 546 – 549, 551, 556, 571, 580, 599; II: 19, 25, 44, 52, 69, 70, 153, 154, 323, 326 – 328, 330, 331, 338, 344, 346, 347, 350, 362, 363, 367, 368, 372, 375, 383, 387, 398

Бубер Мартин (Мардохай; 1878 – 1965), еврейский философ, писатель I: 77, 84, 101, 104, 113, 510 – 512, 540, 547; II: 283, 401

Буданцев Сергей Федорович (псевдоним: С. Б.; 1896 – 1941 или 1940), поэт II: 326, 328, 342, 387

Бужор Михаил (Михай; 1881 – 1964), деятель румынского рабочею движения II: 308

Булгаков Михаил Афанасиевич (1891 – 1940), писатель I: 561, 570; II: 334

Булгакова Елена Сергеевна (в первом браке Шиловская; 1893 – 1970), жена М. А. Булгакова, мемуарист I: 570

Бунин Иван Алексеевич (1870 – 1953), писатель II: 29, 377

Бурже Поль Шарль Жозеф (1852 – 1935), французский писатель I: 483, 638

Бурлюк Давид Давидович (1882 – 1967), художник, поэт I: 24, 25, 66, 120, 257, 279, 491, 509, 511, 514, 526, 532, 571, 587, 588, 603; II: 21, 22, 322, 365

Бурлюк Николай Давидович (1890 – 1920), поэт I: 509

Бурлюки I: 24, 80, 100, 102, 106, 119, 526, 587, 588

Буров Андрей Константинович (1900 – 1957), архитектор I: 636

Бутковская Наталия Ильинична (в замужестве Шервашидзе; 1878 – 1948), актриса, издатель I: 543; II: 21, 366

Бухарин Николай Иванович (1888 – 1938), политический деятель I: 570

Бухов Аркадий Сергеевич (псевдонимы: Аркадский Л., А-ский, Л.; 1889 – 1937), писатель-сатирик, критик, философ I: 87, 519

Буцко Юрий Маркович, композитор I: 590

Бушканец Любовь, поэт II: 347

Быков Дмитрий Львович, журналист, писатель I: 501, 537

Бэкон Роджер (ок. 1214 – 1292), английский философ, монах-францисканец I: 298

Бэкон Френсис (1561 – 1626), английский философ II: 396

Бюхнер Георг (1813 – 1837); писатель I: 633

 

Вагнер Рихард (1813 – 1883), немецкий композитор I: 68, 571, 621

Валентинов Н. (настоящие фамилия, имя и отчество: Вольский Николай Владиславович; 1879 или 1878 – 1964), публицист, философ, экономист II: 374, 375

Валленроде Конрад фон (? – 1393), рыцарь Тевтонского ордена I: 163, 560

Ван Вей Мо-цзе (699 или 701 – 759 или 761), китайский живописец, каллиграф, поэт, музыкант I: 222

Ван Вэй (второе имя: Цинь-пэй; конец XIV – начало XV века), китайский 421 поэт I: 222, 580

Ван Гог Винсент (1853 – 1890), голландский художник I: 195, 285, 309, 602; II: 395

Вандевельде Эмиль (1866 – 1938), бельгийский социалист II: 220, 308, 394

Вандеркук Джон Вомак (1902 – 1963), американский писатель I: 637

Ван Донген Кес (1877 – 1968), голландский художник I: 195

Ван Лерберг Ш.; см.: Лерберг Ш.

ван Ванька; см. Грузинов И. В.

Ван Эйк Хуберт (ок. 1370 – 1426), нидерландский художник I: 240, 583

Ван Эйк Ян (ок. 1390 – 1441), нидерландский художник I: 240, 583

Варламов Константин Александрович (1848 – 1915), актер I: 402, 624

Варравин Дм.; см.: Вермель Ф. М.

Варст Ф.; см.: Степанова В. Ф.

Варшавский Сергей Иванович (1839 – 1945), журналист II: 323

Варшер Сергей Абрамович (1854 – 1889), историк литературы I: 78, 512

Василий Косой (? – 1448), удельный князь звенигородский I: 305, 601

Василий Темный (1415 – 1462), великий князь московский I: 601

Васильев Георгий Николаевич (1899 – 1946), кинорежиссер, сценарист I: 481, 638

Васильев Сергей Дмитриевич (1900 – 1959), кинорежиссер, сценарист I: 481, 638

Васнецов Виктор Михайлович (1848 – 1926), художник I: 301; II: 391

Вахтангов Евгений Багратионович (1883 – 1922), режиссер I: 432, 606, 607, 612, 623; II: 354

Вахтангов Сергей Евгеньевич (1907 – 1987), архитектор I: 632

Вебер Карл Мария фон (1786 – 1826), немецкий композитор I: 457

Вебстер: см.: Уэбстер

Веласкес Диего (Родригес де Сильва; 1599 – 1660), испанский художник I: 219, 580

Велижев Александр Борисович (1877 – 1955), актер, режиссер I: 609

Вельман Юрий Карлович, владелец типографии I: 139, 140, 145, 542

Венгеров Семен Афанасьевич (1855 – 1920), историк литературы и общественной мысли, библиограф I: 496

Вера, Верочка, Веруня, Веринька; см.: Духовская В. И.

Вера Порфильевна, знакомая Аксеновых I: 181

Вербицкая Анастасия Алексеевна (урожденная Зяблова; 1861 – 1928), писатель I: 23, 77, 86, 512, 533

Вергилий Марон Публий (70 – 19 годы до н. э.), римский поэт I: 85, 540

Верден Шарль, французский инженер-механик I: 527

Верещагин Василий Васильевич (1842 – 1904), художник II: 391

Верлен Поль (1844 – 1896), французский поэт-символист I: 73, 507; II: 116

Вермель Самуил Матвеевич (псевдоним: Челионати; 1892 – 1972), поэт, издатель, режиссер, актер I: 19, 76, 100 – 104, 106, 108, 110, III, 113, 115 – 117, 119, 120, 123 – 127, 130, 133, 134, 136, 137, 281, 282, 509, 511, 514, 526, 527, 529, 532, 536, 537, 587, 590; II: 316

Вермель Филипп Матвеевич (псевдонимы: Дм. Варравин, Ф., Ф. В.; 1898 или 1899 – 1938), поэт I: 120, 509, 536

Веронезе (настоящее имя: Кальяри Паоло; 1528 – 1588), итальянский художник I: 243, 272

Веррье Поль (1860 – 1938), французский филолог, стиховед I: 66, 86, 92, 94, 102, 108, III, 498, 518, 530; II: 12

Вертляев В., студент ГВЫТМ I: 329

Верхарн Эмиль (1855 – 1916), бельгийский поэт, драматург, критик I: 627

Верховский Александр Иванович (1886 – 1938), военный историк, министр Временного правительства, комбриг Красной армии I: 144, 545

Верховский Юрий Никандрович (1878 – 1956), поэт, литературовед, переводчик II: 332, 545

Веселовский Александр Николаевич (1839 – 1906), литературовед I: 500

422 Веснин Александр Александрович (1883 – 1959), архитектор, художник I: 154, 330, 331, 415, 416, 551, 554, 595, 606 – 608, 610, 611, 613, 626 – 628; II: 328

Вечора Герман Юльевич (Юрьевич? 1884 – 1941), драматург I: 166, 171, 562

Вечорка Татьяна (настоящие фамилия, имя и отчество: Толстая Татьяна Владимировна; урожденная Ефимова; 1892 – 1965), поэт, прозаик I: 506

Вешнев Владимир Георгиевич (Пржецлавский; 1881 – 1932), литературный критик II: 76, 377

Вивьен Рене; см.: Рене Вивьен

Вийон Франсуа (1431 или 1432 – после 1463), французский поэт I: 23, 75, 77, 80, 89, 118, 489, 509, 510, 515, 521, 523, 535, 536; II: 339

Вильгельм II (1859 – 1941), германский император II: 391

Вилье де Лиль-Адан Филипп Огюст Матиас (1838 – 1889), французский писатель I: 578

Вильмонт Н.; см. Вильям-Вильмонт Н. Н.

Вильсон Джон; см.: Крокер Джон Вильсон

Вильсон Томас Вудро (1856 – 1924), американский политический деятель II: 68

Вильям-Вильмонт Николай Николаевич (1901 – 1989), поэт, филолог, переводчик I: 568; II: 317, 408

Вин Захарий Хаимович (1898 – 1973), режиссер I: 163, 560

Винницкая, портниха I: 181

Виноградов Анатолий Корнилиевич (1888 – 1946), писатель I: 637

Винокур Григорий Осипович (псевдонимы: Г. В., Григ., Кириллов Л., Л. К., Осипов Г.; 1896 – 1947), языковед, литературовед I: 94, 102, 526

Висковатый Павел Александрович (Висковатов; 1842 – 1905), поэт, критик, филолог, этнограф II: 65, 375

Вишневская, жена сослуживца Аксенова I: 103

Вишневский, офицер, сослуживец И. А. Аксенова I: 74, 110, 114, 124

Вишневский Всеволод Витальевич (1900 – 1951), драматург I: 61, 185

Владимиров Иван Алексеевич (1869 – 1947), художник I: 289, 290, 597

Воейков Александр Федотович (1778 – 1839), поэт, переводчик, критик, издатель, журналист I: 522

Воейкова Александра Андреевна (урожденная Протасова; 1795 – 1828), племянница В. А. Жуковского, жена А. Ф. Воейкова I: 123, 489, 520, 522, 525; II: 339

Волков Михаил Иванович (1886 – 1947), писатель II: 345

Волконская Мария Николаевна (1806/1807 – 1863), дочь Н. Н. Раевского, адресат лирики А. С. Пушкина II: 117, 146, 342, 344, 347, 401

Волконский Сергей Григорьевич (1788 – 1865), генерал-майор, князь, декабрист II: 401

Воллар Амбруаз (Волар; 1868 – 1939), французскицй коллекционер, меценат I: 130, 236, 540, 583

Володя; см.: Волькенштейн В. М.

Волошин Максимилиан Александрович (настоящая фамилия: Кириенко-Волошин; 1877 – 1932), поэт, художественный критик, художник I: 71, 75, 502, 505, 535, 546; II: 24, 366, 367

Волынский Аким Львович (настоящие имя и фамилия: Флексер Хаим; 1863 – 1926), литератор, переводчик, искусствовед I: 489; II: 350

Волькенштейн Владимир Михайлович (1883 – 1974), драматург, театральный деятель, критик I: 175, 179, 185, 506, 565, 567; II: 310, 354, 355, 403

Волькенштейн Мария Михайловна, преподаватель музыки, жена В. М. Волькенштейна I: 175, 179, 181, 565, 567

Волькенштейн Михаил Владимирович (1912 – 1992), физико-химик, биолог, академик, сын В. М. Волькенштейна I: 565

Волькенштейн Михаил Филиппович (1861 – 1934), юрист, отец 423 В. М. Волькенштейна I: 179, 567, 568

Вольский Станислав (псевдоним А. В. Соколова; 1880 – не ранее 1935), писатель, переводчик II: 348

Вольта Алессандро (1745 – 1827), итальянский физик, физиолог I: 201

Вольтер (настоящие фамилия и имя: Аруэ Мари Франсуа; 1694 – 1778), французский писатель, философ I: 235, 582, 583; II: 10, 93, 361, 385

Вольф Маврикий Осипович (1825 – 1883), издатель I: 80, 103, 141, 515, 518

Воронов В. И., владелец типографии в Москве I: 543, 544

Вороновы, неустановленные лица I: 141

Врангель Петр Николаевич (1878 – 1928), военный деятель II: 389

Врубель Михаил Александрович (1856 – 1910), художник I: 7, 8, 191 – 193, 276, 285, 286, 301, 304, 312, 487, 571, 572, 580, 586, 596, 601; II: 322, 337, 338, 403, 409

Вуль, неустановленное лицо II: 303

Вульф Вирджиния Эделин (урожденная Стефенс; 1882 – 1941), английская писательница I: 18, 489

Выгодский Давид Исаакович (настоящая фамилия: Айзикович; псевдонимы: В-й, Д., Д. В.; 1893 – 1943), литератор II: 338

 

Габрилович Евгений Иосифович (псев доним: Чиволов Л.; 1899 – 1993), писатель, киносценарист I: 36, 39, 56, 162, 559, 631; II: 83, 330, 368, 404, 406

Габричевский Александр Георгиевич (1891 – 1968), историк и теоретик искусства I: 623

Газенклевер Вальтер (1890 – 1940), немецкий поэт, драматург I: 155, 551; II: 353

Гайарде Фредерик (1808 – 1882), французский драматург I: 553

Гала Петер; см.: Петер Гала

Галаджев Петр Степанович (1900 – 1971), художник, акгер I: 373, 619

Галилей Галилео (1564 – 1642), итальянский ученый I: 224

Галушкин Александр Юрьевич, литературовед II: 330

Гальвич Вениамин Алексеевич, художник, скульптор I: 533

Гальперин Михаил Петрович (1882 – 1944), поэт, литературный критик, переводчик II: 328

Гамсун Кнут (настоящая фамилия: Педерсен; 1859 – 1952), норвежский писатель, драматург II: 365

Ган Алексей Михайлович (1893 – 1940), художественный критик, график I: 555

Ганслик Эдуард (1825 – 1904), австрийский музыковед I: 428

Гарин Эраст Павлович (Анисимов; 1902 – 1980), актер, режиссер I: 176, 344, 566

Гарнье Ипполит (1815 – 1911), французский издатель I: 518

Гарнье Огюст (1812 – 1887), французский издатель I: 518

Гарнье Шарль (1825 – 1898), французский архитектор II: 396

Гарсоева Ирина Григорьевна (урожденная Халчушьян), сестра С. Г. Мар I: 58, 493

Гартман Мориц (1825 – 1872), австрийский поэт, писатель I: 618

Гартман Николай (1882 – 1950), немецкий философ II: 34, 368

Гартман Эдуард (1842 – 1906), немецкий философ II: 34, 368

Гаршин Всеволод Михайлович (1855 – 1888), писатель I: 359, 360, 382, 618

Гаспаров Михаил Леонович (1935 – 2005), литературовед, переводчик I: 18, 48, 489, 497, 500, 512, 515, 533, 557; II: 339, 371, 380, 382, 402, 408

Гастев Алексей Капитонович (1882 – 1938), поэт, ученый II: 80, 380

Гаузнер Григорий Иосифович (Гузнер; 1907 – 1934), писатель, театральный критик II: 85

Гауптман Герхарт (1862 – 1946), немецкий драматург I: 620

Гаусман Л., переводчик II: 348

424 Гауш Александр Федорович (1873 – 1947), художник I: 278, 591

Гаямов Александр Яковлевич (1902 – 1952), поэт, драматург, музыкальный критик, либреттист I: 173 – 175

Гвоздев Алексей Александрович (1887 – 1939), театральный критик I: 19; II: 339

Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770 – 1831), немецкий философ I: 384, 586, 621

Гейвуд Томас (Хейвуд; ок. 1570/74 – 1641), английский драматург I: 48, 69, 107, 110, 153, 169, 403, 514, 529, 563, 570, II: 6, 92, 94, 295, 356, 384

Гейне Генрих (1797 – 1856), немецкий поэт I: 95, 99, 135, 137, 524, 541

Гелерт Кристиан Фюрхтегот (1715 – 1769), немецкий писатель, баснописец II: 449

Гельмгольц Герман Людвиг Фердинанд (1821 – 1894), немецкий инженер, физик, физиолог, психолог I: 444

Гендель Георг Фридрих (1685 – 1759), немецкий композитор I: 466

Генкель Герман Германович (1865 – 1939), востоковед, историк II: 347

Генрих IV (1553 – 1610), французский король I: 180, 625; II: 360

Генрих VIII (1491 – 1547), английский король II: 360

Генсло Филипп (? – 1616), лондонский антрепренер I: 623; II: 354

Георг IV (1762 – 1830), английский король I: 631; II: 360

Георг V (1865 – 1936), английский король II: 244, 397

Герасимов Михаил Прокофьевич (1889 – 1939), поэт II: 330, 331, 368

Герасимов Сергей Васильевич (1885 – 1964), художник I: 601

Геродот (между 490 – 480 – ок. 425 годы н. э.), древнегреческий историк I: 605; II: 391

Герц Генрих Рудольф (1857 – 1894), немецкий физик II: 117

Герцен Александр Иванович (1812 – 1870), писатель, философ I: 561

Гершензон Михаил Осипович (1869 – 1925), историк литературы, публицист, философ, переводчик I: 496, 617; II: 38, 40, 369, 378, 380

Герштейн Эмма Григорьевна (1903 – 2002), историк литературы, мемуарист I: 60, 493, 569

Гете Иоганн Вольфганг (1749 – 1832), писатель, мыслитель, естествоиспытатель I: 43, 99, 117, 397, 455, 513, 535, 538, 579, 605, 623; II: 339

Гетье Александр Федорович (1894 – 1937), спортсмен, преподаватель I: 178, 564, 566

Гетье Людмила Ивановна (урожденная Джалалова; ? – 1934), балерина, преподаватель танца, подруга С. Г. Мар, жена А. Ф. Гетье I: 169, 171, 176, 178, 564, 566

Гиацинтова Софья Владимировна (1895 – 1982), актриса, режиссер I: 179, 400, 401, 567, 623

Гидони Александр Иосифович (1885 – ?), поэт, писатель, художественный критик II: 325

Гиерон Младший (269 – 215 годы до н. э.), древнегреческий тиран I: 621

Гиллер Эмиль Александрович (1892 – 1962), литератор II: 309

Гиль Рене (Жильбер Р.; 1862 – 1925), французский поэт, теоретик стиха I: 70, 502, 503

Гильбо Анри (1884 – 1938), французский поэт I: 486; II: 289 – 291, 329, 344, 346, 349, 387

Гильдебрандт Адольф фон (Хильдебрандт; 1847 – 1921), немецкий архитектор, скульптор, теоретик искусства I: 86, 519

Гиляровская Надежда Владимировна (Гиляровская-Лобанова; 1886 – 1966), журналист, поэт, театровед I: 339, 610, 612

Гимельфарб Борис Вениаминович (1880 – 1955), писатель, критик, переводчик, историк литературы II: 307

Гинзбург фон Давид Горациевич (1857 – 1910), востоковед, общественный деятель I: 83, 84, 516, 517

Гиппиус Зинаида Николаевна (в замужестве Мережковская; псевдонимы: Крайний А., Пущин Л.; 1869 – 1945); поэт, прозаик, критик II: 48

425 Гирландайо (настоящие имя и фамилия: Томмазо Бигорди; 1449 – 1494), итальянский художник I: 217

Глаголин Борис Сергеевич (Гусев; 1879 – 1948), режиссер I: 157, 553

Глазунов Александр Константинович (1865 – 1936), композитор I: 626

Глез Альбер (1881 – 1953), французский художник I: 205, 303, 576

Глинка Михаил Иванович (1804 – 1857), композитор I: 565

Глинская Алена (Елена Васильевна; 1509 – 1538), княжна, вторая жена Василия III, мать Ивана Грозного I: 299

Глубоковский Борис Александрович (Матвеевич; псевдонимы: Б. Г., Веев Б., Борис Веев; 1894 – 1935), актер, драматург, критик I: 331, 334, 559, 605

Гнедов Василиск (настоящие фамилия, имя и отчество: Гнедов Василий Иванович; 1890 – 1978), поэт I: 497; II: 366

Гнесин Михаил Фабиановтсч (1883 – 1957), композитор, музыкальный деятель, педагог I: 560

Гоген Поль (1848 – 1903), французский художник I: 573, 583, 596; II: 395

Гоголь Николай Васильевич (1809 – 1852); писатель I: 240, 254, 305, 528, 542, 556, 586, 621; II: 81, 334, 365, 372, 380

Годива леди Ева Ру (XI век), английская аристократка II: 257, 399

Гойя-и-Лусьентес Франсиско Хосе де (1746 – 1826), испанский художник I: 216, 579

Голейзовский Касьян Ярославович (1892 – 1970), хореограф I: 376

Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич (1848 – 1913), поэт I: 584

Головин Александр Яковлевич (1863 – 1930), художник I: 159, 415, 555, 626 – 628

Головин Федор Александрович (1867/1868 – после 1929), политический деятель II: 295, 308

Голубкина Анна Семеновна (1864 – 1927), скульптор II: 366

Гольбейн Ханс Младший (Хольбейн; 1487/1497 или 1498 – 1543), немецкий художник I: 216; II: 193, 392

Гольдбаев Александр Кондратьевич (1863 – 1924), писатель II: 343

Гольдони Карло (1707 – 1793), итальянский драматург I: 372, 563, 619

Гольц Рудольф Артурович (1889 – 1938), шахматист I: 184, 569

Гомер, легендарный древнегреческий поэт I: 85, 394, 571; II: 41, 394

Гонзаго Пьетро Готтардо (1751 – 1831), итальянский архитектор, декоратор, театральный художник I: 415, 628

Гончаров Андрей Дмитриевич (1903 – 1979), художник I: 59, 292, 537, 568, 598; II: 315, 316, 387, 403, 408

Гончарова Наталья Андреевна, художник II: 387, 403

Гончарова Наталья Сергеевна (1881 – 1962), художник I: 68, 70, 71, 84, 154, 494, 495, 500, 502, 503, 516, 596

Гораций (полное имя Квинт Гораций Флакк; 65 до н. э. – 8 годы до н. э.), древнеримский поэт I: 575

Горбов Дмитрий Александрович (1894 – 1967), литературовед, переводчик I: 564

Горбунов Иван Федорович (1831 – 1895), писатель II: 373

Горгий Леонтийский (ок. 480 – 380 годы до н. э.), древнегреческий философ I: 85, 518

Гордеев Богдан Петрович (псевдоним: Божидар; 1894 – 1914), поэт I: 64, 72 – 74, 88, 89, 91, 94, 99, 104, 494, 495, 497, 506, 508, 528

Гордеева З. Г., владелец картины А. В. Лентулова I: 594

Горенко А. А.; см.: Ахматова А. А.

Гормин А., переводчик II: 347

Горнфельд Аркадий Георгиевич (псевдонимы: Г., Г. А.; 1867 – 1941), критик, публицист II: 404

Городецкая Наталья, приятельница С. Г. Мар I: 166, 167, 169, 185, 188, 562, 563, 569

Городецкий Сергей Митрофанович (псевдонимы: А. Гей, С. Г., М-ич; 1884 – 1967), поэт I: 7, 70, 131, 191, 426 504, 571, 574; II: 22, 23, 341, 343, 366

Горький Максим (настоящие фамилия, имя и отчество: Пешков Алексей Максимович; 1868 – 1936), писатель I: 126, 166, 503, 505, 521, 528, 551, 562, 568, 569; II: 205, 337, 399, 409

Готовцев Владимир Васильевич (1885 – 1976), актер, режиссер I: 400, 401, 623

Готфрид Бульонский (1060 – 1100), герцог Нижней Лотарингии, крестоносец II: 194, 392

Готье, книгоиздатели, книготорговцы I: 78, 512

Гофман Виктор Викторович (Виктор-Бальтазар-Эмиль; 1884 – 1911), поэт, прозаик, критик, переводчик I: 71, 505

Гофман Эрист Теодор-Амадей (1776 – 1822), немецкий писатель I: 99, 510, 532, 534, 595, 608

Гоцци Карло (1720 – 1806), итальянский драматург I: 344, 606, 626

Грааль-Арельский Степан Степанович (Петров; 1888/1889 – 1938?), поэт, прозаик II: 24, 367

Грабарь Игорь Эммануилович (1871 – 1960), художник, историк искусства I: 261; II: 190, 391

Греко; см.: Эль Греко

Греч Николай Иванович (1787 – 1867), журналист, писатель I: 522

Грибоедов Алесандр Сергеевич (1795 – 1829), писатель, драматург I: 355, 356, 617

Грибунина-Фундаминская Александра Федоровна (1866/1867 – не ранее 1942), актриса I: 156, 552

Григорий Нисский (ок. 335 – ок. 394), византийский богослов I: 236

Григорович Саулия Генриевна, знакомая Аксенова I: 123 – 125

Григорьев Александр Владимирович (1891 – 1961), художник I: 30, 294 – 296, 599

Григорьев Аполлон Александрович (1822 – 1864), литератор, театральный критик, поэт I: 200, 574, 575

Григорьев Борис Дмитриевич (1886 – 1939), художник I: 283

Григорьев Николай Михайлович (1880 – 1939), художник I: 533

Грин Роберт (1558 – 1592), английский писатель II: 6, 92, 384

Грис Хуан (1887 – 1927), испанский художник I: 423

Гриффит Дэвид Уорк (1875 – 1948), американский кинорежиссер I: 457, 465, 631, 635

Грищенко Алексей Васильевич (1883 – 1977), художник I: 499

Гроссман-Рощин Иуда Соломонович (Шлоймов; 1883 – 1934), критик, литературовед II: 328

Гроций Гуго де Гроот (1583 – 1645), голландский ученый-юрист II: 228

Грузинов Иван Васильевич (1893 – 1942), поэт I: 180, 567; II: 326, 328, 329, 368

Гуз Ферапонт, борец I: 224

Гумилев Николай Степанович (1886 – 1921), поэт I: 7, 70, 75, 112, 498, 501, 504, 510, 531; II: 322

Гуно Шарль (1818 – 1893), французский композитор II: 193, 392, 395

Гурмон Реми де (1858 – 1915), французский писатель, критик I: 221, 507, 580

Гуссерль Эдмунд (1859 – 1938), немецкий философ I: 214

Гутзац Сергей Николаевич, сотрудник типографии Левенсона I: 145, 545

Гутман Давид Григорьевич (1884 – 1946), режиссер I: 620

Гюго Виктор Мари (1802 – 1885), французский писатель I: 201, 505, 562, 575; II: 51, 54

Гюйар Станислас (1846 – 1884), арабист, филолог I: 517

 

Давенант Уильям (1606 – 1668), английский поэт, драматург I: 76; II: 7, 359

Давыдов Дмитрий Львович (1870 – 1930), внук декабриста, муж Н. М. Давыдовой I: 81

Давыдова Наталья Михайловна (1873 – 1926), художник I: 81, 488, 516

Даль Владимир Иванович (1801 – 1872), писатель, лексиограф, этнограф I: 517

427 Д’Альвейдр Сент-Ив; см.: Альвейдр

д’Дамьен Робер Франсуа (1715 – 1757) I: 407, 474, 625

Данин Даниил Семенович (1914 – 2000), писатель I: 59, 537, 568; II: 315, 403, 407, 408

Данкман Александр Морисович, юрист, театральный деятель I: 157

Данте Алигьери (1265 – 1321), итальянский поэт I: 637; II: 117

Дантес Жорж-Шарль барон Геккерн (1812 – 1895), убийца А. С. Пушкина I: 138, 491, 578

Дарвин Чарльз Роберт (1809 – 1882), английский естествоиспытатель I: 405

Да-Рома А., переводчик II: 350

Дебюсси Клод (1862 – 1918), французский композитор I: 446

Дега Эдгар (1834 – 1917), французский художник I: 216, 453, 461, 635

Деев-Хомяковский Григорий Дмитриевич (псевдоним: Деев; 1888 – 1946), поэт II: 330

Дейнека Александр Александрович (1899 – 1969), художник I: 292, 598, 601

Декарт Рене (1596 – 1650), французский философ, математик, физик I: 143, 235, 582

Деккер Томас (1572 – 1632), английский драматург I: 78, 107, 110, 112, 512, 514; II: 92, 94, 295, 356, 384

Делакруа Эжен (1798 – 1863), французский художник I: 245

Делоне Робер (1885 – 1941), французский художник I: 17, 66, 126, 139, 234, 271, 272, 497, 521, 582; II: 323, 340

Дельвиг Антон Антонович (1798 – 1831), поэт I: 530; II: 374

Демидова Ольга Николаевна (Гольдберг; 1890 – ?), актриса I: 158, 553

Деникин Антон Иванович (1872 – 1947), военный деятель I: 543

Деннери Адольф-Филипп (1811 – 1899), французский драматург I: 614, 619, 631

Дерен Андре (1880 – 1954), французский художник I: 194, 204, 206, 210, 217, 219, 576

Державин Гаврила Романович (1743 – 1816), поэт I: 186, 188; II: 365, 373

Державин Константин Николаевич (псевдоним: К. Н.; 1903 – 1956), литературовед, театровед I: 609

де Россэ; см.: Россэ

Де Сильва Родригес Веласкес Диего; см.: Веласкес

Джонсон Бенджамин (1573 – 1637), английский драматург I: 6, 33, 48, 78, 109, 110, 118, 127, 153, 162, 163, 167, 169, 323, 389, 392, 393, 401, 421, 512, 530, 550, 553, 560, 562, 622, 623; II: 6, 8, 92, 95, 96, 295, 307, 309, 311, 334, 354, 359, 384, 406

Джотто ди Бондоне (1266 или 1267 – 1337), итальянский художник I: 269, 589

Дзига Вертов (настоящие фамилия, имя и отчество: Кауфман Денис Аркадьевич; 1895/96 – 1954), кинорежиссер I: 442, 453, 509, 633, 634

Диац Порфирио (1830 – 1915), мексиканский политический деятель II: 220

Диамандеску Теодор Спиридонович (Диамандески; 1895 – 1937), литератор II: 309

Дигнага (между 480 и 540), индийский философ I: 198, 574

Дик Иван Осипович (настоящие имя и фамилия: Дическу Йон; 1893 – 1938), участник румынского рабочего движения, партийный и военный деятель II: 309

Дикий Алексей Денисович (1889 – 1955), актер, режиссер I: 381, 618

Диккенс Чарльз (1812 – 1870), английский писатель I: 629, 632

Диэз (настоящие фамилия, имя и отчество: Добржинский Гаврил Валерианович; 1883 – 1946), поэт II: 342

Дмитриев Владимир Владимирович (1900 – 1948), театральный художник I: 627

Добринер Зинаида Николаевна, актриса I: 158

Доброджан-Гереа Александру (Доброджану-Геря; 1879 – 1937), деятель румынского рабочего движения 428 II: 308, 309

Добужинский Мстислав Валерианович (1875 – 1957), художник I: 283

Доде Леон (1867 – 1942), французский писатель, журналист II: 376

Додинский С. Д., неустановленное лицо

Домье Оноре (1808 – 1879), художник I: 408, 483, 625

Дон Аминадо (настоящие фамилия, имя и отчество: Шполянский Аминад Петрович; 1888 – 1957), поэт-сатирик, журналист II: 45

Донаньи Эрне (1877 – 1960), венгерский композитор, пианист, педагог, дирижер I: 424, 630

Донской Георгий Федорович (1912 – ?), актер I: 171, 565

Доре Гюстав (1832 – 1883), французский художник I: 286, 596

Дорнье Клаудиус (1884 – 1969), авиаконструктор, промышленник II: 389

Достоевский Федор Михайлович (1821 – 1881), писатель I: 604

Драйден Джон (1631 – 1700), английский писатель II: 7, 358

Драйзер Теодор (1871 – 1945), американ ский писатель I: 480, 637

Дуанье; см.: Руссо Анри

Дудаков Валерий Александрович, коллекционер I: 588, 590, 591

Дункан Айседора II: 351

Дункер Елизавета Дмитриевна (урожденная Боткина), меценат I: 572

Дурылин Сергей Николаевич (псевдонимы: С. Раевский, Д., С. Д., Северный С.; 1877 – 1954), литературовед, искусствовед I: 530, 534

Духовская Вера Иосифовна (1903 – 1982), певица, подруга С. Г. Мар I: 163, 167, 169, 171, 173, 175, 178, 179, 181, 188, 560, 563

Дымшиц-Толстая Софья Исааковна (Песатти; 1887 – 1970), художник I: 280, 592; II: 325

Дэвнент; см.: Давенант

Дэнби Эдвин (1903 – 1983), американский балетный критик I: 159, 555

д’Эттингер; см.: Эттингер д’

Дюкасс Франсуа (1809 – 1889), отец Лотреамона II: 184, 393

Дюма Александр отец (1802 – 1870), писатель I: 553

Дюма Александр сын (1824 – 1895), писатель I: 565; II: 396

Дюфи Рауль (1877 – 1953), французский художник I: 81

Дюшан Марсель (1887 – 1968), французский художник I: 615

Дягилев Сергей Павлович (1872 – 1929), театральный и художественный деятель I: 630

 

Евелинов Борис Ефимович, театральный деятель I: 588

Евклид (III в. до н. э.), древнегреческий математик I: 297

Евреинов Николай Николаевич (1879 – 1953), драматург, режиссер, теоретик театра I: 543; II: 366

Еврипид (ок. 480 – 406 годы до н. э.), древнегреческий поэт I: 17

Ежов Иван Степанович (настоящая фамилия: Беляев; псевдоним: Шуйский И.; ? – 1959), литературовед I: 162, 560

Екатерина Ивановна; см.: Четыркина Е. И.

Екатерина II Алексеевна (1729 – 1796), императрица I: 356; II: 398

Елизавета I Тюдор (1533 – 1603), английская королева I: 356, 358, 361, 363, 580, 622, 623; II: 6, 8, 354, 358, 363

Ермаков Иван Дмитриевич (1875 – 1942), психоаналитик, художник, литературовед II: 44, 372

Ерухимович Исаак Израиливич (псевдоним: И. Ермашов), журналист I: 564

Есенин Сергей Александрович (1895 – 1925), поэт I: 545, 557, 567; II: 15, 76, 84, 326, 328, 331, 364, 368, 369, 378, 381

Есипова А. В., владелец картины А. В. Лентулова I: 279

Ефимов В. И., специалист пищевой промышленности II: 354

Ечеистов Георгий Александрович (1897 – 1946), художник I: 36; II: 302, 327, 341, 387, 403

 

Жакоб Макс (1876 – 1944), французский писатель, поэт, художник I: 17, 429 514, 531, 584; II: 105, 323, 376, 386

Жевержеев Левкий Иванович (1881 – 1942), коллекционер, меценат I: 81, 516

Жемалетдинова Сания Садыковна, переводчик II: 406

Жемчугова Прасковья Ивановна (Ковалева; 1768 – 1803), актриса, певица I: 357

Жене Рудольф (1824 – не ранее 1894), немецкий писатель, декламатор I: 500

Женька; см.: Габрилович Е. И.

Жеребцова Анна (1885 – после 1927), художник I: 81, 515; II: 323

Жирмунский Виктор Максимович (1891 – 1971), филолог I: 19, 48, 489, 500, 510, 512, 550; II: 67, 305, 339, 362, 363, 374, 375

Житомирский Валентин Константинович, переводчик I: 186, 570

Жихарева Ксения Михайловна, переводчик, жена писателя В. Я. Шишкова II: 348

Жоржик; см.: Оболдуев Г. Н.

Жуков Иннокентий Николаевич (1875 – 1948), скульптор I: 192

Жуковский Василий Андреевич (1783 – 1852), поэт I: 90, 522; II: 371

Жюльен Родольф (1839 – 1907), французский художник I: 301, 303, 601; II: 372

 

Забродин Владимир Всеволодович, историк кино I: 55, 492, 570, 626, 628 – 632; II: 405

Завадский Юрий Александрович (1894 – 1977), режиссер, актер I: 187, 551, 562, 570

Загорский Михаил Борисович (псевдоним: М. З.; 1885 – 1951), театральный критик, историк театра I: 567

Займовский Семен Григорьевич (1868 – 1950), присяжный поверенный, переводчик I: 529

Зайцев Борис Константинович (1881 – 1972), писатель I: 43, 59; II: 303, 403

Зайцева Вера Алексеевна (урожденная Орешникова; 1879 – 1965), жена Б. К. Зайцева II: 303, 404

Зайчиков Василий Федорович (1888 – 1947), актер I: 345, 367, 368, 370, 373

Зак Л. В.; см.: Хрисанф

Залеман Карл Германович (1849 – 1916), филолог I: 99, 526

Замков Алексей Андреевич (1883 – 1942), хирург-эндокринолог, муж В. И. Мухиной I: 185, 188, 569

Замятин Евгений Иванович (псевдонимы: М. И., Платонов М.; 1884 – 1937), писатель II: 349

Зархи Натан Абрамович (Гуревич И. А.; 1900 – 1935), сценарист, драматург I: 570

Захарьин Григорий Антонович (1829/30 – 1897), терапевт I: 201

Зеликов В., владелец типографии I: 545

Зелинский Корнелий Люцианович (1896 – 1970), литературовед, критик I: 39, 40, 45 – 48, 491, 492; II: 83, 85, 332, 374, 377, 381

Зелинский Фаддей Францевич (1859 – 1944), историк литературы I: 18

Земенков Борис Сергеевич (1902 – 1963), поэт, художник, историк II: 328, 368

Земпер Готфрид (1803 – 1879), немецкий архитектор II: 392

Зенкевич Михаил Александрович (псев донимы: З-ич, М.; 1891 – 1973), поэт, переводчик I: 180

Зимин Сергей Иванович (1875 – 1942), театральный деятель, меценат I: 573, 603, 623

Зина; см.: Райх З. Н.

Зингерман Борис Исаакович (1928 – 2000), критик, театровед I: 59

Зозуля Ефим Давыдович (1891 – 1941), писатель I: 389

Зоил (IV век до н. э.), древнегреческий философ, ритор I: 191, 571, 580, 586

Золотницкий Давид Иосифович, театровед I: 619, 621

Золотухин Георгий Иванович (1886 – не раньше 1942), поэт, художник, издатель I: 100, 102, 526

Золя Эмиль (1840 – 1902), фрманцузский 430 писатель I: 614

Зон Игнатий Сергеевич, владелец и директор театра оперетты I: 157, 158, 553

Зон М. Б., владелец театра I: 553

Зонов Аркадий Павлович (Павлов; 1875 – 1922), режиссер I: 335, 594

Зотов Евгений Васильевич (1902 – 1967), театральный художник I: 332, 334, 608

Зоя; см.: Чалхушьян З.

Зоя, Зойка; см.: Малиновская З. К.

Зубакин Борис Михайлович (1894 – 1938), поэт, скульптор, археолог, философ II: 332

 

Ибсен Генрих (1828 – 1906), норвежский драматург I: 535, 606, 618, 631

Иван IV Васильевич Грозный (1530 – 1584), царь I: 179, 507

Иван Иванович (1496 – ок. 1534), великий князь рязанский I: 524

Иванов Александр Андреевич (1806 – 1858), художник I: 289, 597

Иванов Всеволод Вячеславович (1895 – 1963), писатель I: 579; II: 75, 339, 376

Иванов Вячеслав Иванович (1866 – 1949), поэт, драматург I: 18, 23, 25, 64, 70, 78, 83, 90, 108, 495, 504, 513, 516, 517, 519, 528, 531, 535; II: 19, 20, 22, 70, 300, 325, 366

Иванов Георгий Владимирович (1894 – 1958), поэт I: 18, 21, 489; II: 349, 378

Иванов-Разумник Разумник Васильевич (1878 – 1946), критик, литературовед I: 18, 59, 489; II: 15, 364

Ивик (Ибик; VI век до н. э.), древнегреческий поэт II: 41

Ивнев Рюрик (настоящие фамилия, имя и отчество: Ковалев Михаил Александрович; 1891 – 1981), поэт I: 24, 70, 74, 76, 91, 96, 97, 101, 103, 109, III, 112, 114, 495, 497, 501, 502, 508, 523, 525, 526, 530, 531, 543; II: 327, 331, 367, 368, 387

Игнатьев Иван Васильевич (настоящая фамилия: Казанский; псевдоним: Ивей; 1892 – 1914), поэт, критик I: 497; II: 366

Игорь Святославович (1150 – 1202), князь II: 391

Идзиковский Леон, владелец книжного магазина и библиотеки в Киеве I: 537

Иконникова Н. И., владелец картины А. В. Лентулова I: 279

Ильин Петр Ильич, режиссер I: 619

Ильинский Игорь Владимирович (1901 – 1987), актер I: 171, 175, 370, 372, 373

Инбер Вера Михайловна (урожденная Шпенцер; 1890 – 1972), поэт I: 39; II: 83, 374, 381, 408

Инкижинов Валерий Иванович (1895 – 1973), актер, режиссер I: 419, 629

Иогансон Карл Вальдемарович (1890 – 1929), художник I: 611, 614

Иолэн Мар; см.: Бобров С. П.

Ионекова-Сан Фумико (Ёнэкава; 18949 – 1995), японская исполнительница музыки на национальных инструментах I: 604

Ионкинд Ян Бартолд (Иоганн-Бертольд; 1819 – 1891), голландский художник I: 209, 577

Ирина, знакомая Аксеновых, дочь соседки по квартире I: 178, 187, 566

Исаджанов Исаак Степанович (1872 – 1937), коллекционер I: 282, 283, 593, 594

Исаков Сергей Константинович (1875 – 1953), скульптор, искусствовед I: 294, 599

Исахар; см.: Вин З. Х.

Иосиф Флавий (37 – после 100), древнееврейский историк II: 391

 

Кавалер де Сеньяль: см.: Казанова

Кавальканти Гвидо (ок. 1255 – 1300), итальянский поэт II: 109

Каверин Вениамин Александрович (Зильбер; 1902 – 1989), писатель I: 529

Казак Вольфганг (1927 – 2003), немецкий литературовед II: 382

Казаков Игнатий Николаевич (? – 1938), врач-эндокринолог I: 570

Казанова Джованни Джакомо (псевдоним: Кавалер де Сеньяль; 1725 – 1798), 431 итальянский писатель, авантюрист II: 78, 313, 358, 378, 379

Казин Василий Васильевич (псевдоним: Вак; 1898 – 1981), поэт I: 558; II: 80, 330, 368, 380

Кайзер Георг (1878 – 1945), немецкий драматург I: 329, 606

Калаушин Борис Матвеевич (1929 – 1999), художник, искусствовед I: 521

Каледин Алексей Максимович (1861 – 1918), генерал от кавалерии, атаман казачьего войска I: 151

Калло Жак (1592 или 1593 – 1635), французский художник I: 503

Кальвин Жан (1509 – 1564), французский деятель Реформации I: 382

Кальканьи Тиберио (1532 – 1565), итальянский скульптор I: 602, 603

Каляев Иван Платонович (1877 – 1905), революционер, террорист I: 289

Камбис (Камбиз; VI век), персидский царь II: 186, 391

Каменев Лев Борисович (настоящая фамилия: Розенфельд; 1883 – 1936), политический деятель, публицист, литературный критик I: 157, 552

Каменский Василий Васильевич (1884 – 1961), поэт I: 25, 35, 100, 491, 509, 514, 526, 578; II: 327, 328, 330, 331, 366, 368

Камень Э. П., псевдоним И. А. Аксенова I: 510, 528, 532, 550; II: 339, 341, 364

Каидауров Константин Васильевич (1865 – 1930), художник, художественный деятель I: 586

Кандинский Василий Васильевич (1866 – 1944), художник I: 13, 488, 579

Канев В.; см.: Канторович В. А.

Кант Иммануил (1724 – 1804), немецкий философ I: 199, 235, 574, 582

Кантемир Антиох Дмитриевич (1708 – 1744), поэт, дипломат II: 53, 137, 374

Канторович Владимир Абрамович (псевдоним: Канев В.; 1886 – 1923), поэт I: 509

Каптерев В. В., владелец картины А. В. Лентулова I: 588

Кара-Мурза Марья Алексеевна (урожденная Головкина; 1881 – 1952), переводчик, жена С. Г. Кара-Мурза I: 36, 59, 549; II: 315, 316, 324, 387, 403, 408

Кара-Мурза Сергей Георгиевич (псевдоним: Кармин Серг.; 1878 – 1956), юрист, театральный критик I: 59; II: 315, 316, 324, 387, 408

Карабанова З. В., актриса немого кино, модель А. В. Лентулова I: 284

Кардовский Дмитрий Николаевич (1866 – 1943), художник I: 251, 252, 586

Карл I (1600 – 1649), английский король I: 391; II: 358

Карл Великий (742 – 814), франкский король, император I: 622

Карпаччо Витторе (ок. 1455 – ок. 1526), итальянский художник I: 398

Карпов Евтихий Павлович (1857 – 1926), режиссер I: 624

Карпов Степан Михайлович (1890 – 1929), художник I: 289, 597

Карра Карло (1881 – 1961), итальянский художник, поэт II: 26

Картер Хантли (1861 – 1942), английский историк театра I: 339, 612

Картуш Луи Доменик (1693 – 1721), глава воровской шайки во Франции I: 407, 625

Касаткина Агния Александровна, актриса I: 367

Катишь, приятельница Аксеновых I: 181

Катон Старший (Cato; 234 – 149 годы до н. э.), римский писатель II: 88, 383

Катулл Гай Валерий (ок. 87 – ок. 54 года до н. э.), римский поэт I: 85

Каульбах Фридрих фон (1822 – 1903), немецкий художник I: 293, 598

Каульбах Фридрих Август (1850 – 1920), немецкий художник I: 293, 598

Кауфман Д. А.; см.: Дзига Вертов

Кашин Николай Павлович (1874 – 1939), литератор, издатель I: 503

Кашуро Марина Константиновна, коллекционер I: 588, 590

Квинси де Томас (1785 – 1859), английский писатель II: 7, 312

Квятковский Александр Павлович (1888 – 1968), филолог, поэт I: 61, 432 182, 568; II: 374

Келлер Альберт фон (1844 – 1920), немецкий художник II: 230, 395

Келлер Г. Р., провизор II: 249, 398

Кемпе Вильям (Кемп; ? – ок. 1608), английский актер I: 402

Кемпер Мария Николаевна (1897 – ?), актриса I: 397, 623

Керенский Александр Федорович (1881 – 1970), политический деятель I: 151, 546, 547; II: 208

Керженцев Платон Михайлович (настоящая фамилия: Лебедев; 1881 – 1940), государственный и партий ный деятель, журналист I: 464, 636

Керубини Луиджи (1760 – 1842), итальянский композитор I: 466

Кидд Томас (Кид; 1558 – 1594), английский драматург II: 6, 95, 96, 334, 354

Кирилл; см.: Андреев К. К.

Кирилл Александрийский (? – 444), византийский богослов II: 266, 400

Кириллов Владимир Тимофеевич (псевдоним: В. К.; 1890 – 1943), поэт II: 330, 345

Киршон Владимир Михайлович (1902 – 1938), драматург I: 61, 185

Киселев Виктор Петрович (1895 – 1984), художник I: 611

Китагава Утамаро Торияма Симби (1753 или 1754 – 1806), японский художник I: 194, 573

Китаев Николай Геннадиевич (1893 – 1942), актер I: 401

Клавдий (10 год до н. э. – 54 год н. э.), римский император II: 252

Кларк Стефан Карлтон (1882 – 1960), американский коллекционер I: 602

Клейман Наум Ихильевич, киновед I: 55, 493, 624, 633, 635, 638; II: 357

Клейн Хелен, французский историк искусства I: 488

Клемансо Жорж (1841 – 1929), французский порлитический деятель Клеон (? – 422 год до н. э.), греческий политический деятель II: 228

Клинид; см. Алкивиад

Клиний (? – 447), греческий полководец, отец Алкивиада II: 395

Клодель Поль (1868 – 1955), французский поэт, драматург I: 32, 33, 72, 74, 329, 505, 506, 552; II: 344

Клычков Сергей Антонович (Лешенков; 1887 – 1937), поэт II: 330

Клюев Николай Алексеевич (1887 – 1937), поэт II: 15, 16, 364

Клюн Иван Васильевич (настоящая фамилия: Клюнков; 1873 – 1943), художник I: 542, 586, 587

Книппер Лев Константинович (1898 – 1974), композитор I: 566

Кнорре Федор Федорович (1903 – 1987), актер, писатель I: 571, 620

Князев Василий Васильевич (1887 – 1937), поэт, писатель, собиратель фольклора II: 379

Князев Гавриил Михайлович (1858 – 1919), филолог I: 517

Ковалевская Софья Васильевна (1850 – 1891), математик, астроном I: 220, 580

Ковалевский Павел Осипович (1843 – 1903), художник I: 304, 305; II: 330

Коваленко Георгий Федорович, историк искусства I: 486

Коган Петр Семенович (псевдоним: U. K.; 1872 – 1932), литературовед I: 503; II: 39, 44, 328, 369

Козинцев Григорий Михайлович (1905 – 1973), кинорежиссер I: 634

Козловский Осип Антонович (Иосиф, Юзеф; 1757 – 1831), композитор II: 365

Кожебаткин Александр Мелентьевич (1884 – 1942), издатель I: 72, 74, 126, 494, 506, 509, 539

Кокто Жан (1889 – 1963), французский писатель, художник I: 630; II: 376

Коллинз Уильям Уилки (1824 – 1889), английский писатель I: 165, 182, 561

Коллонтай Александра Михайловна (Колонтай; урожденная Домонтович; 1872 – 1952), политический деятель, большевичка I: 142, 151

Колобков П. С., владелец картины А. В. Лентулова I: 592

Колумб Христофор (1451 – 1506), итальянский путешественник I: 224

Колье Джон Пейн (1789 – 1883), английский 433 историк, шекспировед I: 622, 623; II: 78, 378

Кольридж Самуэл Тейлор (1772 – 1834), английский поэт II: 78, 349, 378

Колянов, неустановленное лицо I: 143

Комарденков Василий Петрович (1897 – 1973), художник I: 618

Комиссаржевская Вера Федоровна (1864 – 1910), актриса I: 373, 374, 401, 618, 620, 624; II: 351

Комиссаржевский Федор Федорович (1882 – 1954), режиссер I: 365, 367, 371, 375, 379, 410, 595, 618, 626

Коненков Сергей Тимофеевич (1874 – 1971), скульптор I: 304, 541, 601

Конецкая Ираида Матвеевна (урожденная Ланская), бабушка С. М. Эйзенштейна I: 406, 625

Конецкий Иван Иванович, дед С. М. Эйзенштейна I: 406, 625

Коннан Дойль Артур (1859 – 1930), английский писатель II: 11

Коннов Владимир Петрович, музыковед I: 521

Конрад Джозеф (настоящие имя и фамилия: Юзеф Теодор Конрад Кожевёвский; 1857 – 1924), английский писатель I: 29; II: 348

Констан Жан Жозеф Бенжамен (1845 – 1902), французский художник I: 301

Константин XI Палеолог (1403 – 1453), византийский император II: 221, 394

Кончаловская В. Т.; см.: Лойко В. Т.

Кончаловская Виктория Петровна (1873 – 1958), актриса, сестра П. П. Кончаловского I: 300, 601

Кончаловская Наталья Петровна (1903 – 1988), писатель, дочь П. П. Кончаловского I: 307, 602

Кончаловская Ольга Васильевна (урожденная Сурикова; 1878 – 1958), жена П. П. Кончаловского I: 51, 306 – 309, 315, 602

Кончаловские I: 299, 300, 309, 315

Кончаловский Дмитрий Петрович (1878 – 1952), историк, брат П. П. Кончаловского I: 300, 601

Кончаловский Максим Петрович (1875 – 1942), врач, брат П. П. Кончаловского I: 300, 601

Кончаловский Михаил Петрович (1906 – 2000), художник, сын П. П. Кончаловского I: 171, 307, 602

Кончаловский Петр Петрович (1876 – 1956), художник I: 8, 50 – 54, 61, 196, 197, 296 – 321, 398, 563, 573, 587, 600 – 604, 623; II: 294, 319, 334, 347, 357

Кончаловский Петр Петрович (1839 – 1904), переводчик, издатель, отец П. П. Кончаловского I: 299 – 301, 308, 537, 601

Конь Федор Савельевич (возможно Иванов; вторая половина XVI века), архитектор I: 624

Коонен Алиса Георгиевна (1889 – 1974), актриса I: 283

Корбьер Тристан (настоящее имя Эдуар Жоакен Корбьер; 1845 – 1875), французский поэт I: 69, 70, 503, 507

Коренев Михаил Михайлович (1889 – 1980), режиссер I: 159, 555, 609

Корин Алексей Михайлович (1865 – 1923), художник I: 573

Корин Павел Дмитриевич (1892 – 1967), художник I: 194, 573

Кормон Эжен (Пьестр Пьер-Этьен; 1810 – 1903), французский драматург I: 614, 631

Корнель Пьер (1606 – 1684), французский драматург II: 15, 364, 370

Корнилов Лавр Георгиевич (1870 – 1918), военный деятель I: 147, 412, 546, 626, 633

Коро Жан-Батист Камиль (1796 – 1875), французский художник I: 310

Коробанов, сотрудник издательства Левенсона I: 73

Коровин Константин Алексеевич (1861 – 1939), художник I: 294, 301, 302, 304, 594, 599

Королевич Влад (настоящие фамилия, имя и отчество: Владимир Данилович Королев; 1894 – 1969), поэт, актер и режиссер I: 548

Коромбони Виттория (XVI век), итальянская аристократка II: 361

Коромбони братья II: 361

Коротков Карп Егорович (Карапет Георгиевич; псевдоним: Александр 434 Рокотов; 1879 – 1954), писатель I: 548

Кортес Эрная (1485 – 1547), испанский конкистадор I: 478, 637

Корш Федор Адамович (1852 – 1923), театральный деятель I: 609; II: 361

Костаки Георгий Дионисович (1913 – 1990), коллекционер I: 592, 596

Костя; см.: Большаков К. А.

Кочергина Клавдия Евстафьевна, мать М. И. Бабановой I: 617

Краевский Андрей Александрович (1810 – 1889), издатель, журналист I: 524

Краевский И. И., литератор I: 499

Крамор Винсент, чешский коллекционер I: 585

Краун (Кроун) Дж.; см.: Кроунес

Крахт Константин Федорович (1868 – 1919), скульптор I: 501, 508, 520, 534

Крашенинников Николай Александрович (1878 – 1941), драматург, беллетрист, театральный критик I: 568

Кречетов Сергей Алексеевич (настоящая фамилия: Соколов; 1878 – 1936), поэт, издатель

Кржижановский Сигизмунд Домининикович (1887 – 1950), писатель I: 607

Крис Ольга, шахматистка, знакомая Аксеновых I: 184, 569

Кро Шарль (1842 – 1888), французский музыкант, поэт, ученый I: 507

Крокер Джон Вильсон (псевдоним: Кристофер Норт; 1780 – 1857 или 1785 – 1854), политический деятель, журналист, писатель II: 7, 359

Кроммелинк Фернан (1888 – 1970), бельгийский драматург I: 33, 323, 324, 339, 352, 373, 374, 492, 559, 596, 605, 606, 611, 619, 629; II: 307, 310, 351, 353

Кроунес Джон (1640 – 1714), английский драматург I: 76; II: 7, 359

Кружков Григорий Михайлович, поэт, переводчик I: 581

Крумпгольц, журналист I: 168, 170, 563

Крусанов Андрей Васильевич, историк литературы I: 502, 527, 571, 587, 603; II: 365, 368

Крученых Алексей Елисеевич (1886 – 1968), поэт, теоретик и историк литературы, художник I: 78, 498, 509; II: 328, 330

Крыленко С. В., переводчик II: 350

Крылов Иван Андреевич (1769 – 1844), баснописец I: 604

Крючков Дмитрий Александрович (1887 – 1938), поэт I: 497; II: 366

Кубанин, неустановленное лицо I: 156

Кубатова, неустановленное лицо I: 158

Кузмин Михаил Алексеевич (1875 – 1936), поэт, писатель, композитор I: 71, 74, 502, 504, 505, 507, 509, 519, 624; II: 19, 20, 23, 24, 341, 367

Кузнецов Павел Варфоломеевич (1878 – 1968), художник I: 594; II: 324, 325

Кузнецова Ирина Исаевна, переводчик I: 507

Кузьмина Елизавета Михайловна, знакомая Аксенова I: 103

Кузьмин-Караваев Дмитрий Владимирович (1886 – 1959), юрист II: 303, 404

Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна (урожденная Пиленко, во втором браке Скобцова, монахиня мать Мария; 1891 – 1945), поэт, жена Д. В. Кузьмина-Караваева I: 497; II: 404

Кузьминский Константин Константинович, поэт, критик, публикатор II: 344

Куинджи Архип Иванович (1841 – 1910), художник I: 597

Куинси; см.: Квинси

Кукольник Нестор Васильевич (1809 – 1868), писатель I: 565; II: 44

Кулешов Лев Владимирович (1899 – 1970), режиссер, педагог, теоретик кино I: 442, 509, 633

Кульбин Николай Иванович (1868 – 1917), врач, художник, художественный деятель I: 89, 278, 521, 574

Кульбина Евдокия Павловна (? – 1932), жена Н. И. Кульбина I: 278

Кульженко Василий Стефанович (1865 – 1934), издатель I: 114

435 Купер Эмиль Альбертович (1879 – 1960), дирижер I: 283, 594

Куприн Александр Васильевич (1880 – 1960), художник I: 76, 195, 283, 509, 586, 587, 593

Куприн Александр Иванович (1870 – 1938), писатель II: 29, 379

Купцова Ольга Николаевна, театровед II: 345

Кусиков Александр Борисович (настоящие имя и фамилия Сандро Кусикян; 1896 – 1977), поэт II: 328, 342, 343, 368, 387

Кушнер Борис Анисимович (1888 – 1937), поэт, прозаик, публицист I: 494, 495

Кушнерев Иван Николаевич (1827 – 1896), купец, издатель, коллекционер, писатель I: 123, 302, 537, 601

Кювье Жорж (1769 – 1832), французский зоолог I: 586

Кювилье Майя (настоящие фамилия, имя и отчество: Кудашева Мария Павловна; урожденная Кювилье; во втором браке Роллан; 1895 – 1985), поэт, переводчик I: 104, 109, 117, 146, 250, 495, 503, 528, 546; II: 367

 

Лабинская Вера Викторовна, художник I: 281 – 283, 590

Ла Вальер (Ла Бом Ле Блан Луиза-Франсуаза де; 1644 – 1710), фаворитка французского короля Людовика XIV II: 182, 391

Лаванант Елена, переводчик II: 386, 390, 403

Лавинский Антон Михайлович (1893 – 1968), художник, скульптор I: 611

Лавров Александр Васильевич, филолог I: 571; II: 372

Лагранж Жозеф Луи (1736 – 1813), французский математик, механик I: 216, 579

Лагутина Ирина Николаевна, филолог I: 513

Лазаренко Виталий Ефимович (1890 – 1939), цирковой актер I: 171, 564

Ландри Эжен (1872 – 1913), французский филолог, стиховед I: 66, 86, 102, III, 498, 518

Лао-Цзы (Лао Си, Лао Тее; IV – III века до н. э.), китайский философ I: 87; II: 209, 393

Ла Палисс (настоящее имя: Жак де Шабанн; 1470 – 1525), французский военный деятель I: 216, 579

Лапин Борис Матвеевич (псевдоним: С. Пнин; 1905 – 1941), писатель I: 36, 60, 160, 186, 557, 558; II: 153, 304, 330, 332, 349, 368, 404

Лапка; см.: Лапин Б. М.

Ларионов Александр Иванович (1889 – 1968), искусствовед I: 634

Ларионов Михаил Федорович (1881 – 1964), художник I: 71, 312, 502, 505, 514, 588, 603

Ласк Эмиль (1875 – 1915), немецкий философ I: 228, 581

Лафонтен Жан де (1621 – 1695), французский писатель I: 581

Ла Френэ Роже де (Делафрене; 1885 – 1925), французский художник I: 126

Лаховский Арнольд Борисович (1880 – 1937), художник I: 295, 599

Лебедев Павел Павлович (1872 – 1933) генерал-майор I: 63, 92, 122, 123, 495

Лебедев, борец I: 224

Лебедева Сарра Дмитриевна (1892 – 1967), скульптор I: 601

Леблан Жержетт II: 400

Левель Аядре, организатор аукциона I: 582

Левенсон Александр Александрович, владелец типографии I: 11, 65, 67, 69, 71, 72 – 74, 76, 79 – 82, 84 – 86, 88, 91, 95 – 97, 101, 105 – 107, 109, 111, 113 – 119, 123, 125, 129, 130, 133, 134, 498, 506, 509

Левидов Михаил Юльевич (1891 – 1942), писатель II: 333

Левик Вильгельм Вениаминович (1907 – 1982), переводчик I: 581

Левит Теодор Маркович (1902 – 1942), поэт, переводчик, литературовед I: 36, 163, 560; II: 301, 302, 368, 403

Левон; см.: Чалхушьян Л. Г.

Леду Клод Николя (1736 – 1806), французский архитектор I: 355, 617

Леже Фернан (1881 – 1955), французский художник I: 7, 126, 154, 205, 436 211, 271, 576, 589

Лейстиков Иван Иванович (1892 – 1963), театральный художник I: 565

Леман Георгий Адольфович (1887 – 1968), издатель I: 499; II: 219, 394

Лемер Жюльен, французский книготорговец I: 117, 534

Ленин Владимир Ильич (настоящая фамилия Ульянов; 1870 – 1924), политический деятель I: 142, 144, 146, 151, 289, 466, 469, 476; II: 308, 331, 332

Лентулов Аристарх Васильевич (1882 – 1943), художник I: 7, 8, 10, 30, 38, 51, 52, 74, 80, 100, 196, 213, 250 – 253, 255 – 284, 509, 511, 514, 579, 585 – 595, 603; II: 324, 325, 341

Лентулова Марианна Аристарховна (1913 – 2001), дочь А. В. Лентулова I: 587, 588, 590, 591

Лентулова Мария Петровна, урожденная Рукина, жена А. В. Лентулова I: 278, 280, 281, 284, 590 – 593

Леонидов Олег; см.: Шиманский О. Л.

Леонтович Владимир Николаевич (псевдоним: В. Левенко; 1886 – 1933), украинский писатель I: 118, 535

Леонтьев Константин Николаевич (1831 – 1891), писатель, публицист, литературный критик I: 200

Леофик (? – 1057), граф Мерсии II: 399

Лерберг Шарль ван (1861 – 1907), бельгийский поэт, драматург I: 503, 507

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814 – 1841), поэт I: 95, 108, 301, 508, 517, 524 – 526, 601, 605, 626; II: 55, 62, 64, 67, 68, 273, 375, 400

Лернер Николай Осипович (псевдонимы: Н. Л., Ст. ч., Телье В.; 1877 – 1934), филолог I: 96, 496, 517, 518, 525

Леруа Луи (Ле Руа; 1812 – 1885), французский художник, журналист, художественный критик I: 577

Ленц Эмилий Христианович (1804 – 1865), физик, электротехник II: 392

Лесков Николай Семенович (1831 – 1895), писатель I: 76, 511; II: 67, 375

Лессер Сол (1890 – 1980), американский продюсер I: 638

Ле Фоконье Анри (1881 – 1946), французский художник I: 266, 589; II: 361

Лефовский; см.: Лаховский

Леш Леонтий Вильгельмович (Леонид; 1862 – 1934), военный деятель I: 140, 543

Лешковская Елена Константиновна (1864 – 1925), актриса I: 621

Лившиц Бенедикт Константинович (1886 – 1938), поэт, переводчик I: 7, 25, 74, 76, 97, 100, 102, 106, 107, 486, 501, 509, 511, 529, 628; II: 322, 387

Лидин Владимир Германович (настоящая фамилия Гомберг; 1894 – 1979), писатель II: 408

Лизочка; см.: Богословская Е. В.

Лилли Джон (Лили; 1553 или 1554 – 1606), английский писатель II: 6, 92, 384

Липман Давид Яковлевич, актер, муж М. И. Бабановой I: 620

Лисицкий Лазарь Маркович (псевдоним: Эль Лисицкий; 1890 – 1941), художник, архитектор I: 504, 522; II: 369

Лист Ференц (1811 – 1886), венгерский композитор, пианист, дирижер I: 68

Ллойд-Джорж Дэвид (1863 – 1945), английский политический деятель II: 29, 367

Лобанов Андрей Михайлович (1900 – 1959), режиссер I: 568

Лобачев Сергей Аполлонович, предприниматель I: 279, 514, 587, 591, 603

Лобачева Екатерина Петровна, урожденная Рукина, жена С. А. Лобачева I: 282, 283, 593

Лобачева Н. А., владелец произведений А. В. Лентулова I: 279, 284, 592

Лозина-Лозинский Алексей Константинович (полная фамилия: Любич-Ярмолович-Лозина-Лозинский; 1886 – 1916), поэт, прозаик, критик I: 112

Лозино-Дубинский; см.: Лозина-Лозинский А. К.

Лозинский Михаил Леонидович (1886 – 1955), 437 поэт, переводчик II: 349, 355

Лоев Ю. М. II: 341

Лойко Виктория Тимофеевна (в замужестве Кончаловская; 1841 – 1912), мать П. П. Кончаловского I: 299, 300

Лойтер Наум Борисович (1890 – 1966), режиссер I: 609

Локе Константин Григорьевич (1889 – 1956), переводчик, литературовед I: 138, 151, 494, 513, 518, 527, 541, 548; II: 378

Лоло (настоящие фамилия, имя, отчество: Мунштейн Леонид Григорьевич; 18861926), поэт, драматург, фельетонист II: 45

Ломоносов Михаил Васильевич (1711 – 1765), ученый, поэт I: 64, 497, 575; II: 12, 362, 400

Лонгфелло Генри Уодсуорт (1807 – 1882), английский поэт I: 29

Лондон Джек (настоящее имя и фамилия Гриффит Джон; 1876 – 1916), американский писатель I: 416, 545, 628

Лопухин Александр Е., поэт I: 73, 495, 508

Лоране Жан Поль (1838 – 1921), французский художник I: 301, 304

Лоренц Хендрик Антон (Лорентц; 1853 – 1928), нидерландский физик II: 21, 366

Лосев Алексей Федорович (1893 – 1988), философ, филолог I: 579

Лотреамон Изидор граф де (настоящее имя: Дюкасс; 1846 – 1870), французский поэт I: 507; II: 175, 181, 183, 186, 220, 221, 237, 294, 390, 392, 393

Лубенский Г.; см.: Бобров С. .

Луговской Владимир Александрович (1901 – 1957), поэт II: 381

Лужский Василий Васильевич (настоящая фамилия: Калужский 1869 – 1931), актер, режиссер I: 553

Лукомский Александр Сергеевич (1869 – 1939), военный деятель I: 147, 546

Лукьянов Леонид Львович (1884 – 1967), режиссер, театральный педагог I: 330, 331, 335, 608

Луначарский Анатолий Васильевич (1875 – 1933), писатель, критик, политический деятель I: 32, 155, 157, 502, 516, 549, 551, 552, 579, 604; II: 313, 325, 341, 356, 364, 406, 407

Лундберг Евгений Германович (псевдонимы: Л-рг, Е., Северов; 1887 – 1965), писатель, критик, издатель I: 152, 549

Лучишкин Сергей Алексеевич (1902 – 1989), художник I: 292, 293, 598

Лущик Сергей Зиновьевич, историк II: 340

Львов Георгий Евгеньевич (1861 – 1925), князь, политический деятель I: 547

Львова Надежда Григорьевна (1891 – 1913), поэт, переводчик I: 502

Лэмб Чарльз (Лем; 1775 – 1834), английский писатель, эссеист II: 9, 360

Любимов-Ланской Евсей Осипович (Гелибтер; 1883 – 1943), режиссер I: 614, 619

Любка, Любовь Абрамовна; см.: Ревит Л. А.

Люгару, псевдоним И. А. Аксенова I: 513, 517; II: 339

Людвиг Баварский I Виттельсбах (1786 – 1868), баварский король II: 221

Людвиг Баварский II Отто Фридрих Вильгельм (1845 – 1886), баварский король I: 524; II: 221, 232

Людвиг Петер (1927 – 1996), немецкий промышленник, коллекционер I: 594

Людмила, Людмила Ивановна; см.: Гетье Л. И.

Людовик XIV (1638 – 1715), французский король II: 391

Людовик XV (1710 – 1774), французский король I: 356, 625

Людовик XVI (1754 – 1793), французский король II: 369

Люмьер Луи Жан (1864 – 1948), французский изобретатель I: 208, 577

Люмьер Огюст (1862 – 1954), французский изобретатель I: 208, 577

Люс Максимилиан (1858 – 1941), французский художник I: 208, 577

Люсинова Люся (Лисинова, Лисинян Люсик Артемьевна; 1897 – 1917), студентка, 438 революционерка I: 378, 387, 622

Люце Владимир Владимирович (1903 – 1970), режиссер I: 341, 353, 355, 611

Лядов Анатолий Константинович (1855 – 1914), композитор I: 455

Ля Френэ; см.: Ла Френэ Роже де

Ляшко Николай Николаевич (настоящая фамилия Лященко, псевдоним: Николаев; 1884 – 1953), писатель II: 345

 

Магнус, принц датский, король Ливонский (1540 – 1583) I: 507

Мадзини Джузеппе (Мацини Иосиф; 1805 – 1872), итальянский политиче ский деятель, философ I: 197, 573

Майков Аполлон Николаевич (1821 – 1897), поэт I: 618

Майолен, см. Бобров С. П.

Майяр Робер (1872 – 1940), французский инженер, архитектор I: 575

Макензен фон Август (1849 – 1945), немецкий военачальник I: 146, 147, 545

Мак-Калли Мэрилин, исследователь творчества Пикассо I: 584; II: 347

Мак Кей Клод (Макай; 1889 – 1948), американский писатель I: 145, 148, 545

Маковский Владимир Егорович (1846 – 1920), художник I: 192

Маковский Константин Егорович (1839 – 1915), художник I: 192, 571

Маковский Сергей Константинович (1877 – 1962), литературный и худо жественный критик I: 494, 499, 521, 535

Макушин Петр Иванович, книготорговец I: 131

Малевич Казимир Северинович (1879 – 1935), художник, теоретик искусства I: 80 – 82, 124, 125, 139, 266, 487, 514 – 516, 542, 589, 628; II: 208, 325, 393

Малиновская Зоя Кронидовна, певица I: 160, 165, 179, 181, 188, 562, 566, 568

Малиновская Елена Константиновна (1875 – 1942), театральный деятель I: 155, 551

Малларме Стефан (1842 – 1898), фран цузский поэт, критик I: 85, 97, 223, 483, 484, 525; II: 307, 396

Малько Николай Андреевич (1883 – 1961), дирижер I: 156, 157, 552

Малюшкин И. Н., владелец картины А. В. Лентулова I: 278

Мамонтов Савва Иванович (1841 – 1918), промышленник, коллекционер I: 586

Мандельштам Надежда Яковлевна (1899 – 1980), филолог, жена О. Э. Мандельштама I: 58, 60, 493, 570

Мандельштам Осип Эмильевич (1891 – 1938), поэт I: 24, 25, 27, 60, 66, 186, 569, 570, 599, 622; II: 80, 304, 314, 331, 380, 404

Мане Эдуар (1832 – 1883), французский художник I: 208 – 210, 216

Мантенья Андреа (1431 – 1506), итальянский художник I: 398

Мар Сусанна Георгиевна (настоящая фамилия Чалхушьян, в первом браке Рок; 1900 – 1965), поэт, пере водчик, журналист, жена И. А. Аксенова I: 37, 51, 58, 60, 62, 159, 189, 493, 549, 556, 568, 600; II: 294, 328, 332, 356, 368, 382, 394, 404

Иолэн Мар; см.: Бобров С. П.

Марголин Самуил Акимович (1893 – 1953), театральный критик, режис сер I: 423, 630, II: 328

Марджанов Константин Александрович (Марджанишвили; 1873 – 1933), режиссер I: 619

Мареев Александр Яковлевич, поэт II: 328

Марецкая Вера Петровна (1906 – 1978), актриса II: 355

Мариенгоф Анатолий Борисович (1897 – 1962), поэт I: 556, 557; II: 326, 328, 368

Марикушев, купец I: 196

Маринетти Филиппо Томмазо (1876 – 1944), итальянский писатель, глава и теоретик футуризма I: 207, 212, 233, 234, 582; II: 22, 23, 26, 80, 439 367, 379

Мария Стюарт (1542 – 1587), шотландская королева I: 151, 165, 547, 548, 562, 623

Мария Тюдор (1516 – 1558), английская королева I: 562

Марков Владимир Федорович, амери канский филолог I: 16, 25, 489, 502, 512

Маркс Карл (1818 – 1883), немецкий политический деятель I: 481, 638; II: 13, 35, 44, 228, 278, 308, 369

Маркусси Луи (настоящие фамилия и имя: Маркус Людвиг Казимир Ладислав; 1883 – 1941), французский художник I: 271, 589

Марло Кристофер (1561 или 1564 – 1593), английский драматург I: 393, 536, 623; II: 6 – 8, 92, 311, 359, 384

Марстон Джон (1575 или 1576 – 1634), английский драматург I: 76, 623; II: 6, 92, 384, 385

Мартине Марсель (Мартинэ; 1887 – 1944), бельгийский драматург I: 336, 349, 351, 553, 554, 554, 596, 609, 615; II: 349

Марэ де Пьер; см.: Пьер де Марэ

Масиллон Жан Батист (Масийон; 1663 – 1742), французский церковный дея тель I: 203, 575

Масс Владимир Захарович (1896 – 1979), драматург, поэт I: 333, 608, 612; II: 305

Массалитинова Варвара Осиповна (1878 – 1945), актриса I: 188

Массинджер Филипп (1583 – 1640 или 1646), английский писатель, драматург I: 107, 529; II: 385

Матисс Анри (1869 – 1954), французский художник I: 195, 204, 219, 226, 227, 239, 241, 243, 263, 576

Матюшин Михаил Васильевич (1861 – 1934), художник I: 514; II: 325

Мацини; см.: Мадзини Дж.

Машков Илья Иванович (1881 – 1944), художник I: 30, 195, 289, 294, 295, 509, 587, 597, 599

Маяковский Владимир Владимирович (1893 – 1930), поэт I: 24, 28, 42, 45, 63, 72, 89, 104, 115, 117, 118, 125, 184, 273, 491, 492, 504, 506, 508, 509, 535, 536, 545, 549, 557, 568, 588, 590; II: 13, 25, 28, 33, 39, 43, 45, 51, 68, 70, 72, 76, 77, 80, 305, 325, 328, 331, 333, 344, 346, 349, 352, 363, 365, 368, 369 – 371, 373, 375, 377, 381, 407

Медичи, семья итальянских банкиров и государственных деятелей

Медунецкий Константин Константинович (1900 – 1934), худож ник I: 347, 611, 613

Мей Ланьфан (1894 – 1961), китайский артист I: 451, 480, 634

Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874 – 1940), режиссер I: 18, 19, 31, 35, 39, 52, 53, 55, 56, 59, 61, 155, 156, 159, 171, 175, 179, 187, 323, 327, 336, 338, 339, 344, 346, 348, 352, 354, 368, 370, 375, 379, 381, 401, 404, 412, 417, 421, 424, 426, 429, 431, 432, 464, 489, 491 – 493, 551, 556, 559, 560, 564, 566, 570, 596, 605, 606, 608, 611, 613, 622, 624, 632, 635, 636; II: 88, 295, 307, 310, 313, 325, 327, 328, 330, 333, 345, 349, 351, 352, 365, 380, 381, 406, 407

Мейерхольд Ирина Всеволодовна (Хольд: 1905 – 1981), режиссер, дочь и ученица В. Э. Мейерхольда I: 156, 554

Мейерхольд Мария Всеволодовна (Бялецкая, 1897 – 1929), дочь В. Э. Мейерхольда I: 156, 158, 554

Мейерхольд Ольга Михайловна (урож денная Мунт; 1874 – 1940), жена В. Э. Мейерхольда I: 156, 552

Мейсфильд Джон (1878 – 1967), англий ский поэт, драматург II: 288

Мекк фон Надежда Филаретовна (урожденная Флоровская; 1831 – 1894), меценат I: 447

Мельес Жорж (1861 – 1938), иллюзио нист, кинорежиссер I: 626

Мельников Константин Степанович (1890 – 1974), архитектор I: 611

Меньков Михаил Иванович (Миньков; 1885 – 1926), художник I: 542

Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866 – 1941), писатель I: 18, 618; II: 19

440 Мессалина (I век н. э.), жена римского императора Клавдия I: 305

Мессерер Азаф Михайлович (1903 – 1992), артист балета, балетмейстер, педагог I: 376

Мессинджер Ф.; см. Массинджер Ф.

Метерлинк Морис (Maeterlinck; 1862 – 1949), бельгийский драматург, поэт I: 520, 620; II: 10, 44, 272, 400

Метнер Николай Карлович (1879/80 – 1951), композитор и пианист I: 521

Метнер Эмилий Карлович (псевдоним: Вольфинг; 1872 – 1936), литератор, музыкальный критик, философ I: 26, 78, 89, 105, 117, 513, 520, 521, 571; II: 339

Метценже Жан (Меценже; 1883 – 1956), французский художник I: 154, 576

Мещеряков Николай Леонидович (1865 – 1942), политический деятель, литератор I: 163, 560

Микеланджело Буанаротти (1475 – 1564), итальянский художник, архитектор, поэт I: 311, 313, 454, 603, 635; II: 203, 393

Милославский Орест М., коллега С. Г. Мар I: 182, 183, 568, 569

Мильтон Джон (1608 – 1674), английский поэт, политический деятель I: 370, 619; II: 92, 95, 359, 361

Милюков Павел Николаевич (1859 – 1943), политический деятель, историк, публицист II: 330

Минкин Адольф Иосифович (1898 – 1967), кинорежиссер, сценарист I: 160

Минковский Герман (1864 – 1909), немецкий математик, физик I: 429, 632

Минский Николай Максимович (настоящая фамилия Виленкин; 1855 – 1937), писатель, религиозный философ II: 19

Мирбо Октав (1848 или 1850 – 1917), писатель, драматург I: 614

Митрохин Дмитрий Исидорович (1883 – 1973), художник II: 378

Михаил Федорович Романов (1596 – 1645), царь II: 398

Михайлов Николай Михайлович, владелец типографии

Михайлова Алла Александровна, театровед II: 352

Михайлова Клавдия Ивановна (1875 – 1942), художник, владелец художественного салона I: 126, 132, 539, 540, 547, 614

Мицкевич Адам (1798 – 1855), польский поэт I: 48, 84, 500, 515, 517, 560, 565; II: 339

Модильяни Амедео (1881 – 1920), итальянский художник I: 519

Мойер Иван (Иоганн Христиан; 1786 – 1858), хирург, муж М. И. Протасовой I: 522

Мологин Николай Константинович (Мочульский; 1892 – 1951), актер I: 375

Молок Юрий Александрович (1929 – 2000), историк искусства II: 341

Мольер (настоящие имя и фамилия: Жан Батист Поклен; 1622 – 1673), драматург, актер I: 323, 333, 390, 517, 519, 524, 555, 579, 622

Монасеина Е. М., художник, модель А. В. Лентулова I: 280, 592

Моне Клод (1840 – 1926), французский художник I: 208, 302, 307, 577

Монж Гаспар (1746 – 1818), французский математик I: 422, 630

Монина Варвара Александровна (1894 – 1943), поэт, вторая жена С. П. Боброва II: 330

Монкгауз Аллан, служащий английской фирмы I: 171, 564

Мопассан Ги де (1850 – 1893), французский писатель II: 396

Моргунов Алексей Алексеевич (1884 – 1935), художник II: 325

Мордвинов Николай Дмитриевич (1901 – 1966), актер, режиссер I: 563

Мореас Жан (настоящая фамилия: Пападиамантонулос; 1856 – 1910), поэт I: 223, 581

Морозов Алексей Викулович (1857 – 1934), фабрикант, коллекционер I: 572

Морозов Николай Александрович (1854 – 1946), революционер, ученый, писатель II: 15, 364

Морозов Савва Тимофеевич (1862 – 1905), фабрикант, меценат I: 631

441 Морро (Морроу) Вильям Ч. (1853 – 1923), американский писатель II: 348

Мслт Лауренс (1881 – 1931), английский писатель II: 348

Мстислав Удалой (Мстислав Владимирович; 1076 – 1132), великий князь II: 246

Муне-Сюлли (настоящие имя и фамилия: Жан-Сюлли Муне; 1841 – 1916), французский актер I: 371, 619

Муравьев Владимир Сергеевич (1939 – 2001), литературовед, переводчик II: 379

Муравьева Е. А. II: 332

Муратов Павел Павлович (1881 – 1950), историк искусства, писатель I: 499, 600; II: 8, 347, 360, 379

Мурина Елена Борисовна, искусствовед I: 586 – 589

Муська; см.: Бабанова М. И.

Мухина Вера Игнатьевна (1889 – 1953), скульптор I: 569, 601

Мэннингэм Джон (конец XVI – XVII век), английский юрист I: 391, 392, 622

Мэрстон Дж.; см.: Марстон Дж.

Мюллер Макс (1823 – 1900), английский филолог-востоковед II: 397

Мюнхгаузен Иеронимус Карл Фридрих фон (1720 – 1797), барон, офицер, автор мемуаров I: 529, 532

Мюрат Иоахим (1767 – 1815), французский политический деятель I: 358

Мясин Леонид Федорович (1895 – 1979), хореограф I: 630

Мясников, владелец произведений А. В. Лентулова I: 281, 284, 593

 

Набоков Владимир Владимирович (псевдоним: Сирин; 1899 – 1977), писатель I: 496, 522; 358

Наврозов Андрей (настоящие фамилия имя и отчество: Семенов Андрей Петрович; 1900 – 1941), поэт II: 328

Надсон Семен Яковлевич (1862 – 1887), поэт I: 359, 618; II: 18, 19, 24, 371

Надя. Надька, знакомая Аксеновых, невестка (?) Волькенштейнов В. М. и М. М. I: 175, 188, 565

Наталья; см.: Городецкая Н.

Н. А. Л.; см.: Лобачева Н. А.

Наполеон I (1769 – 1821), французский император I: 580

Нарбут Владимир Иванович (псевдонимы: Вл., Н., Владимир; 1888 – 1938), поэт

Наташа, Наталья, Наташка; см.: Городецкая Н.

Наумов В., литератор, критик I: 50, 492; II: 356

Невтон; см.: Ньютон И.

Недоброво Николай Владимирович (1882 – 1919), поэт, литературный критик I: 85, 496, 517

Нежданова Антонина Васильевна (1873 – 1950), певица I: 181

Незлобин Константин Николаевич (Алябьев; 1857 – 1930), актер, режиссер, антрепренер I: 552, 610, 614, 618, 619, 626, 629, 631

Нейгауз Генрих Густавович (1888 – 1964), пианист, педагог I: 61, 169

Некрасов Константин Федорович (1873 – 1940), книгоиздатель, племянник Н. А. Некрасова I: 133, 521, 540

Некрасов Николай Алексеевич (1821 – 1877/78), поэт II: 53, 68, 371, 401

Немирович-Данченко Владимир Иванович (1858 – 1943), режиссер, драматург, писатель, педагог I: 313, 566, 594, 603

Нерадов Борис, адресат лирики К. Большакова I: 505

Нерваль Жерар де (настоящие имя и фамилия Жерар Лабрюни; 1808 – 1855), французский поэт I: 519

Нерлер Павел Маркович, филолог II: 404

Нерон Клавдий Цезарь (37 – 68), римский император I: 78, 512

Неч, см.: Бобров С. П.

Нива Жорж, французский славист I: 489

Нивинский Игнатий Игнатьевич (1880/81 – 1933), художник I: 606

Никё Мишель, французский историк, русист I: 503

Никитин Андрей Леонидович (1935 – 2005), историк, археолог, писатель, публицист I: 54, 492, 627, 628

Николаи Людвиг Генрих барон (1737 – 1820), 442 писатель I: 599

Николай II (1868 – 1918), император I: 151

Николай Леонидович, см.: Мещеряков Н. Л.

Никольский, коллега Аксенова I: 164

Никулин Лев Вениаминович (настоящая фамилия Ольконицкий; 1891 – 1967), писатель II: 408

Нита, см.: Сведомская А. А.

Ницше Фридрих (1844 – 1900), немецкий философ I: 257, 588; II: 18

Н. Н. С., неустановленное лицо I: 157

Новалис (настоящие имя и фамилия Фридрих фон Харденберг; 1772 – 1801), поэт, философ I: 503, 528

Новиков Иван Алексеевич (псевдоним: Далекий 1877 – 1959), писатель II: 345

Новых; см.: Распутин Г.

Нодье Шарль (1780 – 1844), французский писатель II: 26

Нолькен Александр Людвигович (1879 – 1958), генерал-майор I: 304, 305

Ньютон Исаак (1643 – 1723), английский математик, механик, астроном, физик I: 297, 298; II: 14, 145, 273, 363, 400

Нэш Томас (1567 – 1601), английский поэт, романист, драматург II: 92

 

Оболдуев Георгий Николаевич (1898 – 1954), писатель I: 61, 166, 174, 177, 180, 182, 562, 565 – 568; II: 84 – 86, 334, 382, 383

Оболдуевы I: 166, 172

Обрадович Сергей Александрович (1892 – 1956), поэт II: 330, 345

Образцов Сергей Владимирович (1901 – 1992), театральный деятель, актер, режиссер I: 402

Овидий (Публий Овидий Назон; 43 год до н. э. – ок. 18 года н. э.), римский поэт I: 85; II: 15

Овсянникова О. А., переводчик II: 348

О’Генри (настоящие имя и фамилия: Уильям Сидни Портер; 1862 – 1910), американский писатель I: 29; II: 79, 348

Оглоблин Николай Яковлевич (1840 – 1911), книготорговец I: 537

Озеров Лев Адольфович (1914 – 1996), поэт, переводчик, критик II: 383

Оксенов Иннокентий Александрович (псевдонимы: Иноков А. О-в, Инн., Н. О., Опух; 1897 – 1942), поэт, критик, переводчик I: 505

Оленька; см.: Рубцова О. Н.

Оливье Фернанда (1881 – ?), модель и подруга Пикассо I: 584

Олимпов Константин Константинович (Фофанов; 1889 – 1940), поэт I: 495

Ольга Васильевна, соседка Аксеновых I: 168

Онегин В., переводчик II: 349

Оне, французский стиховед I: 85, 518

Опекушин Александр Михайлович (1838 – 1923), скульптор II: 391

Орешин Петр Васильевич (псевдоним: П. О.; 1887 – 1938), поэт, прозаик II: 15, 16, 330, 364

Орешникова В. А.; см.: Зайцева В. А.

Орлов Дмитрий Николаевич (1892 – 1955), актер I: 402

Орлов, сослуживец Аксенова I: 151, 547

Орлов Александр Афиногенович (ок. 1862 – 1908), военный деятель I: 475

Ороско Клементе Хосе (1883 – 1949), мексиканский художник II: 311

Орсини Наполеоне (XV век), итальянский кондотьер II: 360

Орсини Паоло Джордано (XVI век), итальянский герцог Браччьяно II: 361

Орсэ д’Альфред Гийом Габриэль (1801 – 1852), французский художник, скульптор, граф I: 423, 631

Островский Александр Николаевич (1823 – 1886), драматург I: 360, 420, 556, 618, 620 – 622, 630, 631; II: 91

Остроумов Сергей Михайлович (1883 – 1943), певец I: 307

Остужев Александр Алексеевич (настоящая фамилия Пожаров; 1874 – 1953), актер I: 435

Отвей Томас (Отуэй; Otway; 1652 – 1685), английский поэт, драматург I: 78, 512; II: 7, 359

Оффенбах Жак (настоящие имя и 443 фамилия: Якоб Эбершт; 1819 – 1880), французский композитор I: 595, 603

Очеретьянский (Очеретянский) Александр Иосифович, поэт, литературовед, исследователь авангарда II: 344

Ошеров Сергей Александрович (1931 – 1983), переводчик I: 540

 

Пави Виктор, французский литератор I: 504

Павлов Семен Андреевич (1893 – 1941), художник I: 290, 597

Паганини Никколо (1782 – 1840), итальянский музыкант I: 541

Палаццески Альдо (псевдоним: ди Джюрлани Альдо; 1885 – 1974), итальянский писатель II: 367

Палиссо Шарль (1730 – 1814), французский драматург I: 357

Палладио Андреа (настоящая фамилия: ди Пьетро; 1508 – 1580), итальянский архитектор I: 573

Паллас Петр Симон (1741 – 1811), естествоиспытатель I: 60

Панаева Александра Валерьевна (Карцева; 1855 – 1942), певица II: 375

Папайтеско, румынский политический деятель II: 308

Папини Джованни (1881 – 1956), итальянский писатель I: 10, 29, 487; II: 323, 350, 367

Парнах Валентин Яковлевич (Парнох; 1891 – 1951), поэт, переводчик, историк театра, артист I: 557, 558, 600

Парнис Александр Ефимович, филолог I: 504, 511

Парнок София Яковлевна (Парнох; псевдоним: Полянин А.; 1885 – 1933), поэт, критик I: 534

Паскаль Блез (1623 – 1662), французский математик, физик, религиозный философ, писатель I: 230, 582

Пастер Луи (1822 – 1895), французский ученый I: 201

Пастернак Борис Леонидович (1890 – 1960), поэт, прозаик I: 24, 44, 70, 75, 84, 86, 87, 90, 92, 93, 97, 107, 109, 114, 122 – 125, 127, 128, 130 – 132, 134, 135, 137, 140, 144, 146, 151, 183, 491, 494, 495, 497, 501, 504 – 506, 509, 510, 513, 515, 521, 526, 527, 530, 533 – 537, 539, 540, 542, 546, 548, 557, 560, 562, 568; II: 297, 315 – 318, 326, 331, 341, 367, 370, 377 – 378, 387, 393, 403, 407, 408

Пастернак Евгений Борисович, инженер-физик, литературовед, сын Б. Л. Пастернака I: 501

Пастернак Елена Владимировна, литературовед, жена Е. Б. Пастернака I: 494, 501

Пастернак Леонид Осипович (1862 – 1945), художник, отец Б. Л. Пастернака I: 301

Патя, см. Попов П. С.

Паустовский Константин Георгиевич (1892 – 1968), писатель I: 173, 565

Пашуканис Викентий Викентьевич (1879 – 1920), книгоиздатель I: 82 – 84, 89, 93, 102, 133, 519, 520, 540

Пепхэм, английский судья II: 9

Перетц Владимир Николаевич (псевдоним: Тор В.; 1870 – 1935), историк литературы I: 108, 113, 529

Перикл (ок. 490 – 429 годы до н. э.), древнегреческий государственный деятель I: 518; II: 395

Перовская Софья Львовна (1853 – 1881), политический деятель I: 299

Петер Гала (1885 – 1973), немецкий художник I: 208, 577

Петников Григорий Николаевич (1894 – 1971), поэт I: 79, 494, 495, 512; II: 367, 387

Петров Всеволод Николаевич (1912 – 1978), искусствовед II: 319, 408

Петровский Алексей Сергеевич (1882 – 1958), переводчик, музевед, антропософ I: 528

Петровский Андрей Павлович (1869 – 1933), актер, режиссер I: 552

Петровский Дмитрий Васильевич (1892 – 1955), поэт I: 536

Петроний Гай (? – 66), римский писатель II: 258, 378, 379, 399

Пёппельман Матезиус Даниэль (1662 – 1736), немецкий архитектор II: 392

Пикассо и Лопес (1855 – 1939), мать Пикассо I: 580

444 Пикассо Пабло (1881 – 1973), французский художник I: 5, 7, 9 – 15, 22, 23, 30, 47, 50, 51, 67, 68, 71 – 75, 87, 88, 102, 103 – 107, III, 114, 116, 117, 127, 129, 130, 132 – 134, 138, 140, 141, 144, 145, 147, 148, 194, 198, 199, 205 – 207, 210 – 213, 218, 219, 224 – 236, 238 – 249, 255, 271, 275, 296, 423, 424, 486 – 488, 497, 499, 506, 508, 519, 520, 537, 539, 540, 542 – 544, 546, 548, 574 – 585, 599, 601, 613, 630; II: 294, 297, 307, 309, 311, 312, 316, 323, 324, 337, 340, 369, 404, 406

Пил Джорж (Пиль; 1557 – 1596), английский писатель II: 92

Пиль Роберт (1788 – 1850), английский государственный деятель II: 6, 92, 384

Пильщиков Виктор Самойлович, режиссер, театральный деятель I: 181, 184, 563, 568

Пимоненко Николай Корнильевич (1862 – 1912), украинский художник I: 250, 586

Пиндар (ок. 518 – 442 или 438 годы до н. э.), древнегреческий поэт II: 397

Пиравези Джованни Батиста (1720 – 1778), итальянский художник, архитектор I: 204

Писарев Дмитрий Иванович (1840 – 1868) публицист, литературный критик I: 387, 569

Пишан Леон (1876 – не ранее 1933), французский издатель I: 69

Плавт Тит Марций (середина III века – ок. 184 года до н. э.), римский комедиограф I: 85, 518, 559, 618

Платов Федор Федорович (1895 – 1967), поэт, художник I: 24, 70, 72, 77, 116, 494, 495, 502, 506, 508; II: 367

Платон (428 или 427 – 348 или 347 годы до н. э.), древнегреческий философ I: 85, 249, 461, 518

Плетнев Валериан Федорович (1886 – 1942), писатель, публицист I: 464, 632, 636; II: 328, 351, 380

Плутарх (ок. 45 – ок. 127), римский историк II: 341

По Эдгар Алан (1809 – 1849), американский писатель I: 103, 527, 635, 636; II: 11, 310, 361

Побожий Сергей Иванович, историк II: 321

Погодин Николай Федорович (настоящая фамилия: Стукалов; 1900 – 1962), драматург I: 61, 185, 188, 386, 569, 618, 621

Подгаецкий Д., драматург, соавтор М. Г. Подгаецкого II: 353

Подгаецкий Михаил (Мечеслав) Григорьевич даты, драматург II: 353

Поленов Владимир Дмитриевич (1844 – 1927), художник I: 421, 628, 629

Поливанов Константин Михайлович (1904 – 1983), ученый-электротехник, исследователь творчества Б. Л. Пастернака I: 494

Полонский Яков Петрович (1819 – 1898), поэт II: 329

Поляков Сергей Александрович (1874 – 1943), издатель, переводчик I: 509, 524

Полянин Андрей; см.: Парнок С.

Понсон дю Террайль (1829 – 1871), французский писатель I: 637

Поп; см. Поуп

Попов Александр Дмитриевич (1892 – 1961), режиссер I: 178, 188, 569, 570, 618

Попов Иван Иванович (1862 – 1942), политический деятель I: 125, 531

Попов Максим I: 619

Попов Николай Александрович (1871 – 1949), режиссер I: 178, 370, 374, 389, 619

Попов Павел Сергеевич (1892 – 1964), философ, филолог, брат Л. С. Поповой I: 188, 570, 595, 596

Попова Любовь Сергеевна (1889 – 1924), художник I: 8, 10, 17, 30, 32 – 35, 51, 52, 56, 61, 126, 147, 154, 158, 285 – 288, 327, 329, 336, 338 – 241, 346, 347, 349, 350, 353 – 355, 420, 422, 488, 546, 550, 551, 553, 554, 570, 595, 596, 606, 609 – 616, 619, 628 – 631, 636; II: 323, 328, 331, 344, 349, 351, 381, 387

Попова Любовь Васильевна (урожденная Зубова; ? – 1923), мать 445 Л. С. Поповой I: 612

Посохов, книготорговец I: 131

Поспелов Глеб Геннадиевич, историк искусства I: 573, 603

Постоутенко Кирилл Юрьевич, философ, филолог I: 499

Потебня Александр Афанасьевич (1835 – 1891), филолог II: 305

Потемкин Григорий Александрович князь Таврический (1739 – 1791), государственный и военный деятель I: 633; II: 365

Потемкин Петр Петрович (псевдонимы: Пикуб, Андрей Леонидов; 1886 – 1926), поэт, переводчик I: 115, 531; II: 379

Поуп Александр (Поп; 1688 – 1744), английский поэт I: 496; II: 7, 359

Прегора Эмилия Ивановна, знакомая Аксенова I: 104, 132, 148

Пржецловская О., переводчик II: 348

Прокофьев Сергей Иванович (1890 – 1944), актер, режиссер I: 614, 631

Пронин Борис Константинович (1875 – 1946), актер, организатор художественных кафе в Петербурге и Москве II: 332

Протазанов Яков Александрович (1881 – 1945), режиссер I: 556

Протасова Мария Андреевна (в замужестве Мойер, 1793 – 1823), сестра А. А. Воейковой (Протасовой) I: 522

Протопопов Алексей Дмитриевич (1866 – 1917/18), политический деятель I: 125, 537, 538

Протопопов Владимир Васильевич (1908 – 2005), музыковед, педагог I: 176

Прусаков Василий, дед М. И. Бабановой I: 361, 617

Прусакова Екатерина Васильевна, мать М. И. Бабановой I: 358, 359, 617

Прусакова Мария Ивановна, бабушка М. И. Бабановой I: 617

Прусаковы I: 358, 360

Прянишников П. К., владелец книжного магазина I: 601

Пугачев Емельян Иванович (1740 или 1742 – 1775), предводитель крестьянской войны I: 356

Пудовкин Всеволод Илларионович (1893 – 1953), кинорежиссер, теоретик кино I: 442, 443, 480, 629, 633

Пулькин Иван Иванович (1903 – 1941), поэт, либреттист II: 86, 382

Пуни Иван Альбертович (1892 – 1956), художник I: 542

Пунин Николай Николаевич (1888 – 1953), историк искусства, критик, музейный деятель I: 31, 51, 491, 492, 523, 600; II: 318, 319, 325, 357

Пупа (Тамара), музыкант, приятельница Аксеновых I: 169, 176, 178

Пуссен Никола (1594 – 1665), французский художник I: 218, 486

Пуц Лео (1869 – 1940), немецкий художник II: 230, 395

Пуц Людвиг (1866 – ?), немецкий художник II: 230, 395

Пушкин Александр Сергеевич (1799 – 1837), поэт I: 64, 90, 92, 95, 108, 116, 117, 120, 123, 124, 133, 137, 141, 148, 215, 216, 301, 318, 319, 355, 383, 454, 491, 495, 496, 499, 522 – 524, 529 – 534, 536, 541, 544, 550, 569, 578, 604, 617; II: 7, 15, 44, 79, 91, 117, 283, 342, 344, 347, 360, 371 – 375, 379, 380, 391, 392, 399, 401

Пушкин Василий Львович (1770 – 1830), поэт, дядя А. С. Пушкина I: 550

Пышновская Зинаида Сергеевна, историк искусства I: 515

Пьер де Марэ (Пьер де Маре), французский средневековый художник I: 248

Пюви де Шаванн Пьер Сесиль (1824 – 1898), французский художник I: 228, 581

Пяст Владимир Алексеевич (настоящая фамилия Пестовский; 1886 – 1940), поэт I: 81, 82

 

Рабле Франсуа (1494 – 1553), французский писатель I: 323; II: 49

Раваллэ де Юлиан, французский аристократ, прототип героя новеллы Франсуа де Россэ и трагедии Джона Форда II: 10

Равальяк Жак Франсуа (1578 – 1610), фанатик католик, стряпчий из Ангулема, убийца Генриха IV 446 I: 407, 625

Равель Морис (1875 – 1937), французский композитор I: 446

Равдель Ефим Владимирович, скульптор I: 159, 554; II: 327

Радиге Реймон (1903 – 1923), французский поэт, прозаик II: 376

Радлов Сергей Эрнестович (1892 – 1958), режиссер I: 429, 632

Радлова Анна Дмитриевна (урожденная Дармолатова; 1891 – 1949), поэт, переводчик I: 171, 564

Радциг Сергей Иванович (1882 – 1968), литературовед I: 546

Раевская Екатерина Николаевна (1799 – 1859), дочь Н. Н. Раевского II: 401

Раевская Елена Николаевна (1803 – 1852), дочь Н. Н. Раевского II: 401

Раевская М. Н.; см.: Волконская М. Н.

Раевская Софья Николаевна (1806 – 1881), дочь Н. Н. Раевского II: 401

Раевские II: 283, 401

Раевский С.; см.: Дурылин С. Н.

Раевский Александр Николаевич (1795 – 1868), сын Н. Н. Раевского II: 401

Раевский Николай Николаевич (1771 – 1829), военный деятель II: 401

Раевский Николай Николаевич младший (1801 – 1843), военный деятель, друг А. С. Пушкина, сын Н. Н. Раевского II: 401

Разин Степан Тимофеевич (ок. 1630 – 1671), донской казак I: 491, 578, 614

Райх Зинаида Николаевна (1894 – 1939), актриса, жена В. Э. Мейерхольда I: 156, 158, 175, 187, 344, 425, 552, 554, 565, 620, 630, 631; II: 405

Рановский, неустановленное лицо I: 143

Раппопорт, неустановленное лицо I: 152

Расин Жан-Батист (1639 – 1699), французский драматург I: 223, 606; II: 358

Распутин Григорий (настоящие фамилия, имя и отчество: Новых Григорий Ефимович; 1872 – 1916), фаворит императора Николая II и императрицы Александры Федоровны I: 78, 141, 163, 513, 528, 543, 560

Рафаэль Санти (1483 – 1520), итальянский художник, архитектор I: 216, 234, 460, 635; II: 392

Рахманов Иван Федорович (1886 – ?), скульптор I: 533

Рац Марк Владимирович, профессор, библиофил II: 341

Рашковская Мария Аркадьевна, филолог, архивист I: 533, 536, 540, 542, 548

Рашковский Евгений Борисович, историк, философ I: 533, 548

Ревит (Ревид) Любовь Абрамовна, соседка Аксеновых I: 160, 168, 174, 181, 184, 186, 563, 567

Редель Анна Аркадьевна (Анюта; 1908 – 2003), балерина I: 179, 566

Рейсбрук Ян ван (1324 – 1381), нидерландский монах, теолог I: 88, 520

Рембо Артюр (1854 – 1891), французский поэт I: 69, 70, 73, 127, 130, 494, 501 – 503, 507, 532, 539; II: 307

Рембрандт Харменс ван Рейн (1606 – 1669), голландский художник I: 228, 266, 267, 503; II: 81, 193, 312, 380, 392

Ремизов Алексей Михайлович (1877 – 1957), писатель I: 509

Рене Вивьен (Тарк Полина; 1877 – 1909), французский поэт I: 15, 21, 486; II: 289, 322, 337, 338, 409

Ренуар Огюст (1841 – 1919), француз ский художник I: 302, 307

Репин Илья Ефимович (1844 – 1930), художник I: 194, 291, 303, 587, 598, 599

Репнин Петр Петрович (1894 – 1970), актер I: 155, 157, 551

Рерберг Иван Федорович (1892 – 1957), художник II: 354

Рибо Ж., французский поэт II: 326

Ривера Диего (1886 – 1957), мексиканский художник II: 311

Риччиотти Владимир (настоящие фамилия, имя и отчество: Турутович Леонид Осипович; 1899 – 1939), поэт, публицист II: 368

Риктю Жан (настоящие фамилия и имя: Габриэль Рандон де Сент-Аман; 1867 – 1933), французский поэт 447 II: 47

Рильке Райнер Мария (1875 – 1926), австрийский поэт I: 519

Римбо; см.: Рембо А.

Римская-Корсакова Марья Ивановна (урожденная Наумова, 1764 или 1765 – 1832), московская барыня I: 617

Римская-Корсакова Наделсда Николаевна (урожденная Пургольд; 1848 – 1919), пианистка, композитор, жена Н. А. Римского-Корсакова I: 625

Римский-Корсаков Николай Андреевич (1844 – 1908), композитор, дирижер I: 405, 625; II: 391

Рицци Даниэла, итальянский филолог, русист I: 5, 9, 486, 487, 574, 577; II: 406

Ричард II (1367 – 1400), английский король I: 622

Ричардсон Сэмюэл (1689 – 1761), английский писатель I: 619

Робсон Поль (1898 – 1976), американский актер, певец I: 476, 637

Рогов Владимир Владимирович, поэт, драматург, переводчик II: 361

Роден Огюст (1840 – 1917), французский скульптор I: 209

Родзянко Михаил Владимирович (1859 – 1924), политический деятель, деятель I: 151

Родов Семен Абрамович (псевдонимы: Оленев С. О., Оленев С., С. О.; 1893 – 1968), поэт II: 345

Родченко Александр Михайлович (псевдоним: Анти; 1891 – 1956), художник, фотограф I: 159, 347, 554, 589, 611, 613, 614; II: 328, 340, 390

Рождественский Василий Васильевич (1884 – 1963), художник I: 195, 283, 294, 587, 599

Роза, жена Р. Г. Чалхушьяна

Розанов Василий Васильевич (1856 – 1919), философ, писатель, публицист I: 29, 530; II: 372

Розанов Иван Никанорович (1874 – 1959), литературовед II: 459

Розанов Матвей Никандрович (1858 – 1936), литературовед I: 169, 563

Розанова Ольга Владимировна (1886 – 1918), художник I: 542, 596

Розенберг Леон (1877 или 1879 – 1947), французский галерист I: 297, 601

Розенфельд Николай Борисович (1886 – 1937), художник I: 519

Ройзман Матвей Давидович (1896 – 1973), поэт II: 328, 368

Рок Рюрик (настоящие фамилия, имя и отчество: Геринг Рюрик Юрьевич; 1899 – 1930-е?), поэт, первый муж С. Г. Мар I: 58, 556, 557; II: 327, 328, 368

Роллан Ромен (1866 – 1944), французский писатель I: 503; II: 347

Романов Сергей Алесандрович (1857 – 1905), великий князь, генерал-губернатор Москвы II: 478

Ромашков Григорий Федорович (1864 – 1932), скрипач I: 603

Роничка; см.: Гарин Э. П.

Ронсар Пьер де (1524 – 1585), французский поэт I: 224, 580; II: 287, 382

Рославец Николай Андреевич (1880/1881 – 1940), композитор I: 509, 514

Рославлев Александр Степанович (псевдонимы: Баян, гюрю, Р.; 1883 – 1920), поэт, прозаик I: 137

Россо Менардо (1858 – 1928), итальянский скульптор I: 209

Россций; см.: Эфрос А. М.

Россэ де Франсуа (1570 – 1619), французский писатель II: 10, 360, 361

Ростовский Г. (настоящая фамилия: Штих Александр Львович 1890 – 1962), поэт I: 495

Рошаль Семен Григорьевич (1896 – 1917), большевик II: 308, 324

Рубанович Семен Яковлевич (? – 1932), поэт I: 143, 494, 544

Рубен; см.: Чалхушьян Р. Г.

Рубенс Питер Паулс (1577 – 1640), фламандский художник I: 113, 221, 263, 289, 580

Рубинштейн Антон Григорьевич (1829 – 1894), пианист, композитор. Дирижер I: 312, 573, 595, 603

Рубинштейн Дмитрий Львович (Леонович; Митька Рубинштейн; 1876 – 1936), банкир I: 104, 528

Рубо Франц Алексеевич (1856 – 1928), 448 художник I: 305, 602

Рубцова Ольга Николаевна (Оленька; 1909 – 1994), шахматистка I: 185, 569

Рукавишников Иван Сергеевич (1877 – 1930), прозаик, поэт I: 429, 632; II: 328

Рукина Клавдия Петровна, сестра М. П. Лентуловой I: 279, 282, 593

Рукина Е. Я., родственница М. П. Лентуловой, владелец картины А. В. Лентулова I: 280

Руссело Жан Пьер (1846 – 1924), аббат, лингвист I: 103, 527; II: 12

Руссо Анри Жюльен Феликс (прозвище: Дуанье-Таможенник; 1844 – 1910), французский художник I: 154, 207, 229, 293, 577, 598

Рыбаков Алексей Сергеевич (1888 – 1940), художник I: 295

Рылеев Кондратий Федорович (1795 – 1826), поэт, декабрист I: 597

Рылов Аркадий Александрович (1870 – 1939), художник I: 290, 295, 599

Рындина, неустановленно лицо I: 67

Рындина А., автор либретто I: 500

Рындина Лидия Дмитриевна (псевдоним, урожденная Брылкина) (1882 – 1964), актриса, писатель I: 499

Рындина Мария Эрастовна (1887 – 1973), переводчик I: 499

Рындина Надежда, драматург I: 500

Рысс Цезарь Георгиевич (1898 – ?), юрист, литератор I: 186, 570

Рябушинский Владимир Павлович (1873 – 1955), банкир, издатель, лин гвист I: 82, 516

Рябушинский Михаил Павлович (1880 – 1960), банкир, издатель, коллекционер I: 541

Рябушинский Николай Павлович (1877 – 1951), художник, меценат, коллекционер, издатель I: 533, 572

Ряжский Георгий Георгиевич (1895 – 1952), художник I: 295

 

С. А.; см.: Шустер А. С.

Саади (между 1203 и 1210 – 1292), персидский писатель II: 283, 401

Сабашников Михаил Васильевич (1871 – 1943), книгоиздатель I: 152, 549

Сабашников Сергей Васильевич (1873 – 1909), книгоиздатель I: 152, 549

Савинков Борис Викторович (псевдоним: Ропшин В.; 1879 – 1925), политический деятель I: 147, 572

Савинков Виктор Викторович (1886 – ?), художник, поэт I: 572; II: 322

Савицкий Константин Аполлонович (1844 – 1905), художник I: 586

Саводник Владимир Федорович (1874 – 1940), поэт, историк литературы I: 575

Сагайдачный Петр Конович (? – 1622), украинский гетман I: 565

Сагайдачный; см.: Паустовский К. Г.

Садиков Сергей Владимирович (? – 1922), поэт II: 328, 368

Садовской Борис Александрович (настоящая фамилия: Садовский; псевдоним: Ptyx; 1881 – 1952), поэт I: 73, 506, 507, 520

Садофьев Илья Иванович (псевдонимы: Аксень-Ачкасов, И. С.; 1889 – 1965), поэт II: 80, 380

Сазонов Иван Дмитриевич (псевдоним: Влас Зольников 1851 – 1934), издатель I: 637

Саймондс Джон Аддингтон (1840 – 1893), английский искусствоведе критик II: 358

Саймоне Артур (1865 – 1945), поэт, литературный критик II: 358

Сакс Ганс (1494 – 1576), немецкий поэт I: 367, 618

Саликовский Александр Фомич (1866 – 1925), журналист II: 323

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович (настоящая фамилия: Салтыков; 1826 – 1889), писатель I: 599

Самонов Петр Александрович (1863 – 1902), скульптор I: 532

Сангушко, княжеский род в Речи Посполитой, Гедеминовичи I: 173

Сандрар Блез (настоящие фамилия и имя: Созе Фредерик-Луи; 1887 – 1961), французский поэт I: 476, 637

Санников Григорий Александрович (1899 – 1969), поэт II: 330, 345

Сансо Эдвард (1864 – 1926), французский издатель II: 26, 454

449 Сапожников Алексей Алексеевич (1888 – 1954), художник I: 295

Сапунов Николай Николаевич (1880 – 1912), художник I: 410, 624

Сарабьянов Андрей Дмитриевич, искусствовед I: 586

Саргин С.; см.: Бобров С. П.

Сати Эрик (1886 – 1925), французский композитор I: 630

Саутсэмптон; см.: Саутхемпгон Г.-Р.

Саутхемпгон Генри Ризли (1573 – 1624), английский граф, меценат I: 391, 622

Сафо (Сапфо; VII – VI века до н. э.), древнегреческая поэтесса I: 394; II: 41, 371, 399

Сахаров Сергей Иванович, издатель I: 499; II: 219, 394

Сахновский Василий Григорьевич (1886 – 1945), режиссер II: 328

Сведенборг Эммануил (Шведенборг; 1688 – 1772), шведский ученый, теософ-мистик I: 86, 519

Сведомская Анна Александровна (Нита; в замужестве Джисмонди), дочь А. А. Сведомского, модель А. В. Лентулова I: 593

Сведомский Александр Александрович (1848 – 1911), художник I: 593

Светлый Георгий Иванович (настоящая фамилия: Павлюченко 1880 или 1887 – 1955), поэт II: 342

Свинберн; см. Суинберн

Свифт Джонатан (1667 – 1745), английский писатель I: 109, 114

Северини Джино (1883 – 1966), итальянский художник I: 45; II: 366, 367

Северянин Игорь (настоящие фамилия, имя и отчество: Лотарев Игорь Васильевич; 1887 – 1941), поэт I: 25, 88, 95, 99, 506, 520, 524; II: 23 – 26, 28

Сегаль Жиль (Сергеева Евгения Александровна; ? – 1947), певица I: 181, 568

Сегантини Джованни (1858 – 1899), итальянский художник I: 208, 577

Седых, неустановленное лицо I: 139, 542

Сезанн Поль (1839 – 1906), французский художник I: 212, 221, 224, 241, 256, 258, 263, 264, 269, 285, 286, 294, 573, 577, 583, 589

Секки Анджело (1818 – 1878), итальянский астроном II: 122

Селезнев Иван Федорович (1856 – 1936), художник I: 250, 586

Селивановский Алексей Петрович (1900 – 1978), литературный критик I: 40; II: 306, 354

Сельвинский Илья (Карл) Львович (1899 – 1968), поэт I: 35, 39, 45, 46, 48, 56, 491, 492; II: 49, 71, 76, 77, 83 – 85, 332, 333, 353, 373, 374, 376, 377, 381

Семашко Николай Александрович (1874 – 1949), государственный и партийный деятель I: 154, 550

Семененко Алексей Светланович, филолог II: 357

Семенов Владимир Семенович (1911 – 1992), дипломат, коллекционер I: 589, 592 – 595

Серафимович Александр Серафимович (Попов; 1863 – 1949), писатель II: 327

Сервантес Сааведра (1547 – 1616), испанский писатель I: 620

Сергеева; см.: Сегаль Жиль

Сергей Александрович, великий князь II: 391

Сержант В.; см.: Бобров С. П.

Серов Валентин Александрович (1865 – 1911), художник I: 301, 304, II: 186, 189, 391

Серовбе; см.: Чалхушьян С. Г.

Сивере неустановленное лицо I: 475

Сид Кампеадор (настоящее имя: Родриго Диас де Бивар; между 1026 и 1043 – 1099), испанский рыцарь II: 41, 370

Сидоров Алексей Алексеевич (1891 – 1978), историк искусства I: 494, 534

Сизов Михаил Иванович (псевдонимы: М. Седлов, Мих. Горский; 1884 – 1956), физиолог, педагог, литературный критик, переводчик I: 520

Силантьев, коллега Аксенова I: 164

Сильва де; см.: Веласкес

Сима, знакомая Аксеновых I: 173

Симонов Рубен Николаевич (1899 – 1968), 450 актер, режиссер I: 568

Синицын Владимир Андреевич (1893 – 1930), актер I: 158

Синклер Эптон Билл (1878 – 1968), американский писатель I: 478, 638; II: 350

Синьяк Поль (1863 – 1935), французский художник I: 208, 577; II: 222

Синякова Мария Михайловна (Уречина; 1890 – 1984), художник I: 497, 511

Сирано де Бержерак Савиньен (1619 – 1655), французский писатель, поэт I: 519

С. И. Т.; см.: Дымшиц-Толстая С. И.

Скиндер Б. К., музыкант, владелец картины А. В. Лентулова I: 280

Скобелев Михаил Дмитриевич (1843 – 1882), военный деятель I: 115, 532

Скотт Вальтер (1771 – 1832), английский писатель II: 78

Скриб Огюстен-Эжен (1791 – 1861), французский драматург I: 523, 524

Скрипчюр Эдвард Вилер (1864 – 1945), американский филолог II: 12, 362

Скрябин Алексендр Николаевич (1871/72 – 1915), композитор I: 586, 594

Случевский Константин Константинович (1837 – 1904), поэт II: 19

Смирнов Александр Александрович (1883 – 1962), литературовед, переводчик I: 48, 492, 567; II: 338

Смолин Дмитрий Петрович (1891 – 1955), драматург I: 346, 553, 619

Смышляев Валентин Сергеевич (1891 – 1936), режиссер I: 414, 415, 627, 628

Смышляева-Аренская Ольга Федоровна (? – 1967), актриса, жена В. С. Смышляева I: 414, 627

Собинов Леонид Витальевич (1872 – 1934), певец I: 155

Соболь Андрей Михайлович (Юлий; 1888 – 1926), писатель II: 348

Содом Джованни Антонио Бацци (Содома; 1477 – 1549), итальянский художник I: 221

Соколов Борис Матвеевич (1889 – 1931), историк II: 347

Соколов Ипполит Васильевич (1902 – 1974), поэт I: 36; II: 328, 351, 368

Соколов Сергей Алексеевич (псевдоним: Кречетов Сергей 1878 – 1936), поэт, издатель I: 499

Соколова Мария Васильевна, искусствовед, переводчик II: 386

Соколова П. Н., переводчик I: 157, 553, 560

Соколова Татьяна Георгиевна, переводчик I: 577; II: 386

Сократ (ок. 470 – 399 годы до н. э.), древнегреческий философ I: 571

Солари Пьетро Антонио (после 1450 – 1493), итальянский архитектор

Соловьев Владимир Сергеевич (1853 – 1900), философ, поэт, публицист I: 13, 509, 517, 579, 599; II: 19

Соловьев Всеволод Сергеевич (1849 – 1903), писатель I: 204

Соловьев Николай Васильевич (1877 – 1915), литератор, историк литерату ры I: 88, 90, 489, 520, 522; II: 339

Сологуб Федор Кузьмич (настоящая фамилия: Тетерников; 1863 – 1927), писатель I: 23, 140, 509, 553; II: 66, 68, 375

Соломон Матвей Александрович, переводчик II: 348

Солон (между 640 и 635 – ок. 559 годы до н. э.), древнегреческий архонт I: 250

Сомов Константин Андреевич (1869 – 1939), художник I: 310, 573

Сонька; см.: Федуркина С.

Соня, Сонька, приятельница Аксеновых I: 166, 169, 177, 178, 180, 181, 183, 185, 188

Софокл (ок. 496 – 406 годы до н. э.), древнегреческий драматург I: 41, 222, 407, 580, 608; II: 38

Софроницкий Владимир Владимирович (1901 – 1961), пианист I: 319, 604

Соффичи Арденго (1879 – 1964), итальянский художник I: 7, 9, 213, 486, 487, 515, 531, 540, 577, 579, 584, 585, 587; II: 26, 323, 367, 406

Софья Андреевна, знакомая (или родственница) Аксеновых I: 182

Софья Витовтовна (1371 – 1453), дочь великого князя Литовского Витовта, 451 жена великого князя Московского Василия I I: 305, 601

Спасский Сергей Дмитриевич (1898 – 1956), писатель I: 36, 494, 508, 549; II: 328, 329, 368

Сталин Иосиф Виссароянович (Джугашвили; 1878 – 1953), политический деятель I: 558, 569, 636, 638

Станевич: см.: Анисимова В. О.

Станиславский Константин Сергеевич (Алексеев; 1863 – 1938), режиссер, актер, педагог, теоретик театра I: 156, 425, 555, 562, 566, 603, 620, 624, 625, 627

Стасюлевич Михаил Матвеевич (1826 – 1911), историк, журналист, общественный деятель II: 365

Стенберг Владимир Августович (1899 – 1982), художник I: 154, 347, 551, 611, 613, 614

Стенберг Георгий Августович (1900 – 1933), художник I: 347, 611, 614

Стендаль (настоящие фамилия и имя: Бейль Анри Мари; 1783 – 1842), французский писатель I: 105; II: 6, 358, 360, 393

Степан; см.: Чалхушьян С. Г.

Степанова Варвара Федоровна (псевдоним: Варст; 1894 – 1958), художник I: 159, 349, 350, 554, 555, 596, 611, 613, 615, 631; II: 325, 328, 330, 390

Степун Федор Августович (псевдонимы: Лугин Н., С-н, Ф.; 1884 – 1965), философ I: 148, 495, 534, 547

Стеферсон Р., американский инженер I: 575

Столица Евгений Иванович (1870 – 1929), художник I: 290, 597, 598

Столыпин Петр Аркадьевич (1862 – 1911), государственный деятель II: 24, 315

Стороженко Николай Ильич (1836 – 1906), историк литературы I: 500; II: 8, 359

Стрепетова Полина (Пелагея) Антипьевна (1850 – 1903), актриса I: 300

Стринберг Юхан Август (1849 – 1912), шведский писатель II: 396

Струве Михаил Александрович (1890 – 1948), поэт I: 495

Струве Петр Бернгардович (1870 – 1944), экономист, философ, публицист I: 508, 517

Струнников Николай Иванович (1871 – 1945), художник I: 289

Стырская Елизавета Яковлевна (в замужестве Герман; 1898 – 1947), писатель, драматург I: 178, 566

Сувестр Пьер (1874 – 1914), французский писатель I: 637

Суворин Алексей Алексеевич (1862 – 1937), издатель I: 96

Суворин Алексей Сергеевич (1834 – 1912), журналист, драматург I: 525

Судейкин Сергей Юрьевич (1882 – 1946), художник I: 74, 505, 509

Суинберн Алджернон Чарльз (1837 – 1909), английский поэт I: 24, 151, 533, 548; II: 297

Сулейман Великолепный (Сулейман I Кануни; 1495 – 1566), турецкий султан II: 228

Сурбаран Франсиско (1598 – 1664), испанский художник I: 218

Суриков А., художник II: 356

Суриков Василий Иванович (1848 – 1916), художник I: 294, 301, 302, 304 – 307, 313, 599, 602

Сусанин Иван Осипович (? – 1613), крестьянин, герой отечественной войны 1812 года I: 212, 579

Сухарев Лаврентий Панкратьевич (XVII – начало XVIII века), стрелецкий полковник II: 398

Сухово-Кобылин Александр Васильевич (1817 – 1903), драматург I: 536, 554, 564, 615, 631; II: 351

Сухотин Павел Сергеевич (1884 – 1935), поэт, прозаик, драматург II: 332

Сушкевич Борис Михайлович (1887 – 1946), актер, режиссер I: 623

Сытин Иван Дмитриевич (1851 – 1934), книгоиздатель, просветитель I: 131, 505, 511, 562

Сю Евгений (Эжен, настоящие имя и фамилия: Мари Жозеф; 1804 – 1857), французский писатель I: 204

 

Таиров Александр Яковлевич (Корнблит; 1885 – 1950), режиссер 452 I: 19, 124, 126, 158, 283, 330, 331, 335, 367, 412, 424, 432, 537, 594, 595, 606 – 608, 620, 626, 627; II: 323, 347

Тальников Давид Лазаревич (настоящий фамилия, имя и отчество: Шпитальников; 1882 – 1961), литературный и театральный критик I: 53, 179, 351, 389, 492, 566, 567, 622; II: 355

Тамара; см.: Пупа

Тарасенков Анатолий Кузьмич (1909 – 1956), литературный критик, историк литературы, библиофил I: 508

Тарасов-Родионов Александр Игнатьевич (1885 – 1938), писатель, критик II: 335

Тарасова Алла Константиновна (1898 – 1973), актриса II: 355

Тарлинская Марина, американский стиховед, лингвист I: 48, 492, 500; II: 356

Тартини Джузеппе (1692 – 1770), итальянский скрипач I: 447

Таршис Надежда Александровна, театровед I: 607

Тата; см.: Левит Т. М. I: 163

Татлин Владимир Евграфович (1885 – 1953), художник I: 82; II: 325

Татя, неустановленное лицо I: 178

Тацит (ок. 58 – ок. 117), римский историк II: 399

Текар Иеремия; см.: Тёкёй

Темерин Алексей Алексеевич (1889 – 1977), актер, фотограф I: 367, 370

Теннисон Альфред лорд (1809 – 1892), английский поэт I: 496; II: 399

Теокрит; см.: Феокрит

Тепляков Виктор Григорьевич (1804 – 1842), поэт II: 44, 372

Терехина Вера Николаевна, филолог I: 486, II: 344, 345, 404

Тернер Сирил (Кирилл; ок. 1575 – 1626), английский драматург I: 20, 65, 67, 71, 79, 112, 499, 500, 550; II: 9 – 11, 92, 95, 337 – 339, 360, 385, 406

Тёкёй (Текели) Имре (1657 – 1705), руководитель освободительного движения в Венгрии I: 145, 148, 545

Тик Иоганн Людвиг (1773 – 1853), немецкий писатель I: 33, 420, 610, 629; II: 338

Тинторетто Якопо (настоящая фамилия Робусти; 1518 – 1594), итальянский художник I: 311, 313

Тисленко Я. М., поэт II: 342

Тиссэ Эдуард Казимирович (1897 – 1961), кинооператор I: 627, 632, 633

Тихонов Александр Николаевич (псевдоним: А. Серебров; 1880 – 1956), писатель, издатель I: 104, 180, 521, 528, 546, 549, 567

Тихонович Валентин Владимирович (1880 – 1951), режиссер, театральный деятель I: 629; II: 327

Тициан Вечеллио (ок. 1476/77 или 1489/90 – 1576), итальянский художник I: 241, 318, 319

Тишка: см.: Тихонов А. Н.

Толлер Эрнст (1893 – 1939), немецкий драматург I: 379, 621

Толстая Елена Дмитриевна, израильский филоло! I: 548

Толстая Т. В.; см.: Вечорка Татьяна

Толстой Алексей Константинович (1817 – 1975), писатель I: 131, 566, 620; II: 379

Толстой Алексей Николаевич (1882/83 – 1945), писатель I: 532; II: 322, 408

Толстой Лев Николаевич (1928 – 1910), писатель I: 200, 240, 251, 402; II: 310, 366, 380

Томсон, владелец картины А. В. Лентулова I: 278

Топорков Алексей Константинович (псевдонимы: Немов А., Югурта; 1882 – 1934), литературный критик, философ II: 324, 325

Топсик; см.: Бихтер М. А.

Трауберг Леонид Захарович (1902 – 1990), кинорежиссер I: 634

Тредиаковский Василий Кириллович (1703 – 1768), поэт I: 64, 496, 497; II: 12, 53, 362

Третьяков Вячеслав, поэт I: 495

Третьяков Сергей Михайлович (1892 – 1937), поэт, драматург I: 351, 377, 430, 497, 553, 596, 609, 617, 630, 631; II: 330, 331

Третьяковы II: 190

Троцкий Лев Давидович (Бронштейн; 453 1879 – 1940), политический деятель I: 609; II: 305

Трунин А. Т. владелец картины А. В. Лентулова, сотрудник Наркомпроса I: 281

Тулупов Сергей Иванович (1887 – 1954), художник I: 295

Туманный Дир (настоящие фамилия, имя и отчество: Николай Николаевич Панов; 1903 – 1973), поэт, прозаик II: 83, 328, 374, 381

Тургенев Александр Иванович (1784 – 1845), общественный деятель, исто рик, писатель I: 522

Туровская Майя Иосифовна, киновед I: 620

Турчин Валерий Стефанович, историк искусства II: 341

Туфанов Александр Васильевич (1877 – 1941), поэт II: 366

Тынянов Юрий Николаевич (1894 – 1943), писатель, литературовед II: 350, 352, 369, 376, 378

Тьеполо Джованни Батиста (1696 – 1770), итальянский художник I: 312

Тэн Ипполит (1828 – 1893), французский литературовед, философ II: 44, 372

Тэффи Надежда Александровна (настоящая фамилия: Лохвицкая; 1872 – 1952), писатель II: 379

Тюса (Танька), приятельница Аксеновых I: 166, 168, 170, 171, 174, 179, 181, 563, 564

Тютчев Федор Иванович (1803 – 1873), поэт II: 367, 368, 377

Тяпкина Елена Алексеевна (1900 – 1984), актриса I: 367

 

Уайльд Оскар (1854 – 1900), английский писатель I: 535, 632; II: 11, 20, 358, 361, 365, 366

Уистлер Джеймс Эббот Мак-Нейл (1834 – 1903), английский художник I: 208, 454, 634; II: 312

Уитмен Уолт (1819 – 1892), американский поэт II: 346, 347, 359

Унгерн фон Штернберг Роман Федорович (1886 – 1921), барон, военный деятель I: 569

Уоллес Джо (1890 – 1975), канадский поэт II: 347

Уольки; см.: Коллинз У.

Утамаро; см.: Китагава Утамаро

Уткин Иосиф Павлович (1903 – 1944), поэт II: 75, 76, 377

Ухтомский Дмитрий Васильевич (1719 – 1774), архитектор II: 398

Ушаков Николай Николаевич (1899 – 1973), поэт II: 76, 377

Уэбстер Джон (Вебстер; ок. 1580 – ок. 1625), английский драматург I: 20, 65, 67, 71, 79, 103, 109, 112, 499, 500, 527, 550; II: 8 – 11, 95, 112, 311, 312, 337 – 339, 360, 361, 406

Уэльский принц; см.: Георг IV

 

Фабр д’Оливе Антуан (1768 – 1825), французский писатель, философ-мистик I: 518

Фаворский Владимир Андреевич (1886 – 1964), художник I: 42, 60, 81, 396 – 400, 403, 493, 515, 519, 598, 623, 634; II: 408

Файко Алексей Михайлович (1893 – 1978), драматург I: 375, 617, 620

Фальк Роберт (Роман) Рафаилович (1886 – 1958), художник I: 197, 283, 587, 599

Февральский Александр Вильямович (настоящая фамилия: Якоби; псевдоним: Новиков; 1901 – 1984), театральный критик, кинокритик I: 555, 625, 629, 631; II: 313, 333, 406, 407

Федоров Василий Федорович (1891 – 1971), режиссер I: 341, 376, 377, 552, 617, 620, 621

Федоров, студент ГВЫТМ I: 329

Федуркина Софья, домработница Аксеновых I: 160, 168, 170, 177, 186, 557

Федуркины, соседи Аксеновых

Фельдман Олег Максимович, театровед I: 605; II: 346, 351, 353

Феокрит (конец IV – первая половина III века до н. э.), древнегреческий поэт II: 34, 53, 368

Феотокопули; см.: Эль Греко

Феофилактов Николай Петрович (1878 – 1941), художник I: 503, 505

Фердинандов Борис Алексеевич (1889 – 1959), режиссер I: 158, 331, 332, 454 334, 553, 608

Ферра Серж (Фера; настоящие фамилия, имя отчество: Ястребцов Сергей Николаевич; 1881 – 1958), французский художник I: 9, 271, 577, 589, 589; II: 313, 323, 406

Фет Афанасий Афанасиевич (настоящая фамилия: Шеншин; 1820 – 1892), поэт I: 201, 577

Фетюга, неустановленное лицо, коллега Аксенова I: 163, 164, 560

Фигнер Вера Николаевна (1852 – 1942), политический деятель, писатель I: 299

Филдинг Генри (Фильдинг, 1707 – 1754), английский писатель I: 171, 564

Филипп V (ок. 238 – 179 годы до н. э.), македонский царь I: 219

Филиппов Владимир Александрович (1889 – 1965), историк театра, театральный критик I: 157, 552

Филонов Павел Николаевич (1883 – 1941), художник I: 588

Фирин Семен Григорьевич (1898 – 1937), начальник одного из Гулагов СССР I: 569

Флейшман Лазарь Соломонович, филолог I: 494, 495, 497, 501, 505, 507, 508, 530, 531, 541, 549

Флетчер Динон (1579 – 1625), английский драматург I: 69, 77, 79, 84, 93, 102, 103, 107, 187, 500, 514, 517, 568, 570; II: 7, 92, 355, 356, 358, 384, 385

Флобер Гюстав (1821 – 1880), французский писатель I: 483, 638; II: 6, 295, 358

Флоренский Павел Александрович (1882 – 1937), священник, религиозный философ, ученый I: 527, 634; II: 40, 394

Фоконье ле Маргарита (XVII век), прототип персонажа повести

Франсиа Хозе Гаспар (Франция; 1766 – 1840), парагвайский политический деятель II: 212

Франсуа де Россэ II: 10

Фонвизин Павел Иванович (1744 – 1803), писатель, младший брат Д. И. Фонвизина I: 152

Форд Джон (1586 – 1639?), английский драматург I: 20, 24, 65, 67, 71, 79, 83, 112, 210, 498, 533, 548, 578; II: 6, 8 – 10, 92, 95, 297, 337 – 339, 360, 361, 385, 406

Фореггер Николай Михайлович (Фореггер фон Грейфентурн; 1892 – 1939), режиссер, балетмейстер I: 333, 372, 420 – 424, 432, 552, 608, 618, 629, 631

Фортуни Мариано (1838 – 1874), испанский художник I: 192

Форш Ольга Дмитриевна (урожденная Комарова; 1873 – 1961), писательница I: 7, 103, 130, 131, 140, 543; II: 132

Франк Семен Людвигович (1877 – 1950), философ I: 498

Франковский Адриан Александрович (1888 – 1942), переводчик I: 564

Франс Анатоль (1844 – 1924), французский писатель II: 307, 348, 356, 362

Франсуа де Россэ; см.: Россэ

Франциск Ассизский (1181 или 1182 – 1226), итальянский проповедник, основатель ордена францисканцев II: 193

Фрейд Зигмунд (1856 – 1939), австрийский врач-психиатр, психолог, философ I: 405, 637; II: 48, 274, 372

Фрейдкин Марк Иехиельевич, прозаик, переводчик, автор песен II: 396

Френкель А. А., издатель II: 348

Фрид Яков Владимирович (1903 – ?), писатель, критик II: 86

Фридрих Вильгельм III Великий (1770 – 1840), прусский король I: 414

Фридрих Отто Вильгельм II Баварский (правил 1864 – 1870) II: 394

Фриче Владимир Максимович (1870 – 1929), литературный критик, историк и теоретик литературы и искусства II: 20, 35, 41, 43, 366

Фролова Капиталина Владимировна (1902 – 1979), искусствовед I: 602 – 604

 

Хабиас Нина Петровна (урожденная Комарова, в замужестве Оболенская; 1892 – после 1943), поэт II: 329

455 Хазанов Борис, писатель I: 489

Хансен-Лёве Оге А., австрийский филолог I: 5, 486

Харджиев Николай Иванович (1903 – 1996), историк литературы I: 49, 60, 491 – 493, 506, 514, 537, 540, 548, 558, 582, 600, 603, 617; II: 314, 316, 318, 357, 407

Харламов Михаил Ефимович (1880 – 1948), художник I: 533

Хадревин Захар Львович (Зяма; 1903 – 1941), писатель, журналист I: 558

Хачатур; см.: Чалхушьян Х.

Хейвуд Т.; см.: Гейвуд Томас

Херасков Михаил Матвеевич (1733 – 1807), писатель II: 137

Херфорд Чарльз Гарольд (1853 – 1931), историк литературы I: 392

Хлебников Велимир (Виктор Владимирович; 1885 – 1922), поэт I: 24, 27, 28, 43, 70, 72, 86, 131, 495, 502 – 504, 509, 514, 518, 526, 536, 557; II: 21 – 26, 305, 329, 331, 347, 387, 404

Ховин Виктор Романович (1888 – 1942), поэт, издатель I: 29, 153, 544, 550; II: 345, 364

Ходасевич Владислав Фелицианович (псевдонимы: Ф. М., Арбатова Е., Маслов Ф., Сигурд, W; 1886 – 1939), поэт I: 496, 499, 511, 534, 535, 606; II: 408

Ходнев, председатель домкома I: 166, 168, 563

Хольд; см.: Мейерхольд И. В. I: 158

Хотинский Владимир Николаевич, экономист I: 561

Хрисанф Леон (настоящие фамилия, имя и отчество: Зак Лев Васильевич; 1892 – 1980), поэт I: 65, 498

Хрусталев Михаил Михайлович (1905 – 1967), танцор I: 566

 

Цвейг Стефан (1881 – 1942) австрийский писатель II: 229

Цветаева Марина Ивановна (1892 – 1941), поэт I: 498, 505; II: 382

Цеге Константин Карлович, коммерсант, модель и владелец произведений А. В. Лентулова I: 278, 591

Цеге Лидия Григорьевна (или Лидия Николаевна), композитор, жена К. К. Цеге, модель и владелец произведений А. В. Лентулова I: 276, 591

Цекки Карло (1903 – 1984), итальянский пианист, дирижер I: 319, 604

Церетели Ираклий Георгиевич (1881 – 1959), политический деятель I: 146

Церукавский Николай Владимирович (1905 – ?), поэт II: 350

Цетлин Мария Самойловна (1882 – 1976), жена поэта М. О. Цетлина I: 523

Цетлин Михаил Осипович (псевдоним: Амари; 1882 – 1945), поэт, издатель I: 91, 523; II: 348

Цицерон (106 – 43 годы до н. э.), римский оратор, писатель I: 549

Цубербиллер, владелец картины А. В. Лентулова I: 284, 594

 

Чаадаев Петр Яковлевич (1794 – 1856), философ, публицист I: 617, 636

Чагин С., псевдоним Боброва С. П.

Чайковский Петр Ильич (1840 – 1893), композитор I: 163, 447

Чалхушьян Георгий Хачатурович (Григорий Христофорович; 1961 – 1939), адвокат, публицист, отец С. Г. Мар I: 556

Чалхушьян Зоя, жена С. Г. Чалхушьяна I: 160

Чалхушьян Левон Георгиевич (1898 – ?), брат С. Г. Мар I: 161, 185, 559

Чалхушьян Роза, жена Р. Г. Чалхушьяна I: 172 – 174, 565

Чалхушьян Рубен Георгиевич (1886 – 1939), экономист, брат С. Г. Мар I: 167, 169, 172 – 174, 177, 181, 184, 563, 565

Чалхушьян Серобве Георгиевич (1890 – 1937), финансист, экономист, брат С. Г. Мар I: 160, 171, 172, 174, 177, 181, 182, 187, 188, 558

Чалхушьян Степан Георгиевич (1891 – ?), брат С. Г. Мар I: 161, 164, 177, 559

Чалхушьян С. Г.; см.: Мар С. Г.

Чалхушьян Хачатур Георгиевич, брат С. Г. Мар I: 160, 558

Чапмен Джорж (Чапмэн; 1559 – 1634), 456 английский поэт, драматург I: 92; II: 360, 384, 385

Чашников Иван Диомидович (1888 – 1971), художник I: 295

Чаянов Александр Васильевич (псевдоним: Кремнев И.; 1888 – 1939), экономист, писатель I: 636

Челпанов Георгий Иванович (1862 – 1936), психолог, философ I: 527

Чемберс Эдмунд Корчевер (1866 – 1954), историк литературы I: 392

Черемухин Михаил Михайлович (1900 – 1983), композитор I: 171, 181, 183, 187, 564, 568; II: 310, 403

Черемухина Анна, певица, жена М. М. Черемухина I: 183

Чернов Виктор Михайлович (1873 – 1952), политический деятель, публицист, социолог, переводчик I: 146

Черный Саша (настощие фамилия, имя и отчество: Гликберг Александр Михайлович; 1880 – 1932), поэт II: 80, 379

Чернышев Ф. А., поэт II: 330

Чертков Леонард Исаакович, инженер, библиофил II: 341

Честертон Гильберт Кит (1874 – 1936), английский писатель I: 141, 142, 330, 331, 334, 543; II: 11, 80, 379

Четыркина Екатерина Ивановна, свояченица (?) С. П. Боброва I: 153

Чехов Антон Павлович (1860 – 1904), писатель I: 525, 620

Чехов Михаил Александрович (1891 – 1955), актер, режиссер I: 401, 621

Чехонин Сергей Васильевич (1878 – 1936), художник

Чжао-Чжао, неустановленное лицо I: 450

Чжао Юань-Хао-Вэймин Юань-Хао (1003 – 1048), правитель тангутского государства в Центральной Азии I: 634

Чиж Владимир Федорович (1855 – 1922), врач-психиатр, литературный критик II: 44, 372

Чистяков Павел Петрович (1832 – 1919), художник, педагог I: 304, 305, 314, 601

Чичерин Алексей Николаевич (1889 – 1960), поэт I: 352, 616; II: 330, 377

Чичерин Георгий Васильевич (1872 – 1936), политический деятель I: 616

Чоглоков Михаил Иванович (ок. 1650 – 1710), архитектор II: 398

Чхеидзе, политический деятель II: 208

Чудакова Мариэтта Омаровна, историк литературы II: 314, 370, 407

Чуди фон Гуго (1851 – 1911), историк искусства, музейный работник II: 190, 391

Чудновский Абрам Филиппович (1910 – 1985), коллекционер I: 592

Чудновский, сослуживец Аксенова на румынском фронте I: 65, 498

Чудовский Валериан Адольфович (1891 – 1938), литературный критик I: 85, 91, 94, 99, 517

Чужак Николай Федорович (настоящая фамилия: Насимович; 1876 – 1937), литературный критик II: 331

Чуковская Лидия Корнеевна (1907 – 1996), писатель, публицист II: 383

Чуковский Корней Иванович (настоящие фамилия, имя и отчество: Корнейчуков Николай Васильевич; 1882 – 1969), писатель, поэт, литературный критик, переводчик I: 512; II: 346, 348

Чулков Георгий Иванович (1879 – 1939), поэт, прозаик I: 7, 191, 571, 574, 576, 627; II: 408

Чурилин Тихон Васильевич (1885 – 1946), поэт, романист I: 82, 84, 106, 509, 516, 517

 

Шагал Марк Захарович (1887 – 1985), художник I: 124

Шанявский Альфонс Леонович (1837 – 1905), деятель народного образования I: 103, 527

Шараку Тонисай (Сяраку Тесюсай; XVIII – начало XIX века), японский художник, актер I: 483, 638

Шаров Петр Федорович (1886 – 1969), режиссер I: 509

Шателяр Пьер де (1540 – 1564), французский поэт I: 548

Шведенборг; см: Сведенборг Эммануил

Шевелева Валентина Тимофеевна, искусствовед I: 574; II: 340

Шекспир Уильям (1564 – 1616), английский 457 поэт, драматург I: 20, 33, 49, 50, 56, 67, 75, 141, 157, 162, 166, 173, 180, 181, 186, 387 – 396, 398, 400, 402, 403, 421, 468, 492, 496, 500, 510, 512, 532, 549, 552, 560, 562, 564, 567, 588, 618, 622, 623, 626, 629, 638; II: 6 – 8, 79, 89, 91 – 94, 96, 295, 307, 309 – 311, 314, 334, 335, 354 – 356, 358, 360, 361, 379, 384, 385, 395, 402, 405, 406

Шелли Перси Биш (Биши; 1792 – 1822), английский поэт, публицист, философ II: 10, 361

Шенберг Арнольд (1874 – 1951), композитор I: 446

Шенгели Георгий Аркадьевич (1894 – 1956), поэт, переводчик, стиховед I: 525, 526

Шервинский Сергей Васильевич (1892 – 1991), поэт, переводчик, литературовед II: 323

Шервуд Владимир Владимирович (1867 – 1930), архитектор II: 398

Шереметев Павел Сергеевич (1871 – 1944), историк культуры, писатель II: 373

Шереметев Николай Петрович (1751 – 1809), граф I: 617

Шершеневич Вадим Габриэлович (псевдонимы: Аббат-Фанфрелюш, Пингвин, В. Ш., Гаер, Г., Галь, Гэльский Г.; 1893 – 1942), поэт, переводчик I: 137, 158, 332, 491, 495, 512, 541, 544, 548, 549, 495, 553, 557, 567, 608; II: 25, 27, 326, 328, 331, 343, 367, 368, 373

Шестаков Виктор Алексеевич (1898 – 1957), театральный художник I: 620

Шечков Георгий Алексеевич (1856 – 1920), правовед, публицист, политический деятель I: 87, 88, 147, 546

Шечков Иван Богданович, помещик I: 520

Шечковы I: 520

Шехтель Федор Осипович (1859 – 1926), архитектор I: 498

Шенберг Арнольд (1874 – 1951), австрийский композитор

Шик, владелец рисунков А. В. Лентулова I: 283

Шиллер Иоганн Фридрих (1759 – 1805), немецкий поэт, драматург I: 562, 619; II: 91, 371

Шиллинг Евгений Михайлович (Шилинг; псевдоним: Е.; 1892 – 1953), поэт I: 70, 81, 89, 92, 101, 138, 146, 495, 501, 515, 521; II: 330, 367

Шиманский Олег Леонидович (псевдоним: Олег Леонидов; 1893 – 1951), поэт, кинодраматург I: 556; II: 328

Широков Павел Дмитриевич (1893 – 1963), поэт I: 24, 70, 495, 497, 502; II: 366

Ширяевец Александр Васильевич (настоящая фамилия: Абрамов; 1887 – 1924), поэт II: 15, 44, 364

Шишкин Иван Иванович (1832 – 1898), художник I: 294, 599

Шкловский Виктор Борисович (1893 – 1984), писатель, литературовед I: 29, 53, 54, 182, 491, 492, 628, 638; II: 305, 314, 332, 337, 346, 350, 372, 375, 380, 389, 407

Школьник Иосиф Соломонович (1883 – 1926), художник I: 588

Шлепянов Илья Юльевич (1900 – 1951), театральный художник, режиссер I: 345, 570, 620, 621

Шлуглейт Мориц Миронович (Миронов; 1883 – 1939), актер I: 284, 594

Шмаринов Дементий Алексеевич (1907 – 2000), художник I: 601

Шмидт Отто Юльевич (1891 – 1956), ученый, государственный деятель I: 163, 182, 560, 568, 579

Шмидт Петр Юльевич (1872 – 1949), биолог I: 580

Шмуйловский Григорий (? – 1943), литературовед II: 354

Шницлер Артур (1862 – 1931), австрийский писатель, драматург I: 424, 630

Шолохов Михаил Александрович (1905 – 1984), писатель I: 568

Шопен Фредерик (1810 – 1849), польский композитор, пианист I: 169

Шопенгауэр Артур (1788 – 1860), немецкий философ I: 22

Шоу Джорж Бернард (1856 – 1950), 458 английский писатель I: 33, 329, 421, 423, 567, 606, 630; II: 343

Шпет Густав Густавович (1879 – 1937), философ, литературовед I: 180, 184, 567

Штейнгейнер, немецкий драматург I: 155, 551

Штейнер Рудольф (1861 – 1925), немецкий философ, антропософ I: 26, 78, 88, 117, 513, 520, 528, 538; II: 339

Штеренберг Давид Петрович (1881 – 1948), художник I: 32, 157, 292, 598

Штраух Максим Максимович (1900 – 1974), актер I: 409, 571, 626

Шульговский Николай Николаевич (1880 – 1934), поэт, стиховед I: 85, 518

Шумихин Сергей Васильевич, историк, литературовед I: 567

Шумский Юрий Васильевич, неустановленное лицо I: 165, 561

Шурочка, родственница В. М. Волькенштейна I: 565

Шустер Александр Семенович, поэт I: 160, 558, 559

 

Щеголев Павел Елисеевич (1877 – 1931), историк литературы и революционного движения, драматург, сценарист I: 115, 531, 541

Щербаков Рем Леонидович (1929 – 2003), филолог I: 507

Щербачев Дмитрий Григорьевич (1857 – 1932), военный деятель I: 143, 544; II: 295, 308

Щетинин Георгий Васильевич (1894 – 1921), художник II: 327

Щукин Сергей Иванович (1854 – 1936 или 1937), фабрикант, коллекционер I: 11, 204, 227, 238, 239, 242, 576, 581, 583

 

Эвклид; см.: Евклид

Эггерт Константин Владимирович (1883 – 1955), актер, режиссер I: 158, 367, 505, 553

Эгерт Юрий Александрович, поэт, критик I: 505

Эден Рихард, немецкий писатель II: 349

Эдисон Томас Алва (1847 – 1931), американский изобретатель I: 576

Эдуард III (1312 – 1377), английский король II: 360

Эйзенштейн Сергей Михайлович (1898 – 1948), кинорежиссер I: 32, 33, 35, 57, 60, 61, 179, 188, 189, 329, 333, 339, 341, 347, 404 – 484, 492, 493, 509, 559, 563, 567, 570, 571, 600, 606, 608, 614, 624 – 638; II: 295, 307, 309, 311, 313, 314, 334, 335, 349, 351, 352, 356, 357, 391, 405 – 407

Эйзенштейн Михаил Осипович (1868 – 1920), архитектор, отец С. М. Эйзенштейна I: 406, 412, 625, 626

Эйзенштейн Юлия Ивановна (урожденная Конецкая; 1875 – 1946), мать С. М. Эйзенштейна I: 406, 410, 417, 418, 625

Эйк ван; см.: Ван Эйк

Эйнштейн Альберт (1879 – 1955), физик-теоретик II: 21, 305

Эйхенбаум Борис Михайлович (1886 – 1959), литературовед, истори и теоретик литературы II: 305

Экк Николай Владимирович (1902 – 1976), актер, режиссер I: 341

Эккаут Жорж (Ээкхуд, Экоут, Экауд; 1854 – 1927), бельгийский писатель, художник I: 33, 323, 491

Экстер Александра Александровна (урожденная Григорович; 1882 – 1949), художник I: 7, 9, 10, 17, 68, 69, 71, 104, 118, 121, 124, 126, 130 – 132, 134, 138, 139, 140, 150, 151, 197, 198, 279, 283, 416, 486 – 488, 500, 505, 509, 510, 515, 521, 535, 542, 547, 573, 574, 577, 589, 596, 613, 619, 626, 628, II: 98, 313, 322, 323, 328, 338, 340, 385, 406

Экстер Николай Евгеньевич (? – 1918), адвокат, муж А. А. Экстер II: 406

Эллис Лев Львович (Элис; настоящая фамилия: Кобылянский; 1879 – 1947), поэт, переводчик, критик I: 88, 100, 509, 520, 526, 534

Эль Греко (настоящее имя: Теотокопули Доменико; 1541 – 1614), испанский художник I: 199, 202, 219, 239 – 241, 244, 574, 575, 625; 459 II: 236, 391, 395

Эльзевиры, семья голландских книгопечатников и издателей I: 117

Эльснер Владимир Юрьевич (псевдоним: Крепов В.; 1886 – 1964), поэт I: 7, 69, 88, 486, 501; II: 322

Эмпедокл (VI – V века до н. э.), древнегреческий философ I: 519

Энгельс Фридрих (1820 – 1895), политический деятель, философ, социолог I: 44

Эннери д’ Адольф-Филипп (Деннери; 1811 – 1899), драматург I: 629

Энгр Жан Огюст Доминик (1780 – 1867), французский художник I: 293, 488

Энний Квинт (239 – 169 годы до н. э.), римский поэт I: 85

Эпикур (341 – 270 до н. э.), древнегреческий философ I: 249

Эпштейн Лия, псевдоним И. А. Аксенова I: 80, 86, 88, 89, 99, 103, 106, 115, 132, 139, 144, 489, 509, 515, 519, 523, 526, 528, 530, 532, 535; II: 339

Эрберг Олег Ефремович (1898 – 1956), поэт II: 368

Эрдман Николай Робертович (1900 – 1970), драматург I: 39, 185, 342, 343, 570, 612; II: 80, 328, 368, 380

Эренбург Илья Григорьевич (псевдоним: Сало Ж.; 1891 – 1967), поэт, прозаик, публицист I: 77, 89, 99, 118, 123, 489, 509, 510, 521, 523, 535; II: 339, 350, 369

Эрик Красный (Эрик Рыжий; X век), нормандский викинг II: 78, 378

Эрлих Пауль (1854 – 1915), немецкий врач, биолог II: 283, 402

Эрн Владимир Францевич (1882 – 1917), религиозный философ, публицист II: 394

Эссекс Роберт Девере (1567 или 1566 – 1601), английский граф, политический деятель I: 391, 622, 623; II: 9, 360

Эсхилл (ок. 525 – 456 годы до н. э.), древнегреческий поэт-драматург I: 85, 407

Эттингер д’ Элен (1887 – 1950), писатель, художник, поэт, сестра С. Н. Ястребцова II: 406

Эфрон Ариадна Сергеевна (1912 – 1975), литератор, дочь М. И. Цветаевой I: 505

Эфрос Абрам Маркович (псевдоним: Россций; 1888 – 1954), историк искусства, художественный критик, литератор I: 138, 139, 533, 542, 604, 607, 635; II: 393

Эшли Чарльз (известен также как Джон Эшворт), писатель, «агент Коминтерна» II: 291, 349, 387

 

Юдина Мария Вениаминовна (1899 – 1970), пианистка I: 61, 181

Юргин Николай Николаевич, критик II: 376

Юрковская М. Н., знакомая И. А. Аксенова I: 104

Юрлов А., см. Бобров С. П.

Юрьев Юрий Михайлович (1872 – 1948), актер I: 171, 565

Юрьин Ю. Н. (настоящие фамилия имя и отчество: Вентцель Юрий Иосифович 1889 или 1891 – 1927), актер, драматург I: 614

Юткевич Сергей Иосифович (1904 – 1985), режиссер, теоретик кино, художник I: 57, 333, 421, 488, 493, 608, 629

 

Яблоновская Т. А., модель А. В. Лентулова I: 284

Яблоновский Александр Александрович (настоящая фамилия: Снадзский; 1870 – 1934), художественный критик I: 587

Яблоновский Сергей (настоящая фамилия, имя и отчество: Потресов Сергей Викторович; 18701953), литературный и театральный критик I: 255, 271, 586, 587

Яворский Болеслав Леопольдович (1877 – 1942), теоретик музыки, пианист, педагог I: 178

Языков Николай Михайлович (1803 – 1846/47), поэт I: 125, 522, 525, 526, 530, 537; II: 374

Яков I (1566 – 1625), английский король II: 96, 358, 361

Якубович Петр Филиппович (псевдоним: Л. Мелынин; 1860 – 1911), поэт, революционер-народоволец II: 53

460 Якулов Георгий Богданович (1884 – 1928), художник I: 196, 416, 557, 573, 608, 611, 616, 626; II: 102, 327

Ямпольский Михаил Вениаминович, философ, культуролог I: 637

Яничек Джеральд, американский филолог-славист II: 344

Ян-Цзин-Цзень (У Цзин-Цзы; XVIII век), китайский писатель, поэт неустановленное лицо I: 277, 590

Ян-Цзин-Цзенъ (Цзен-Цзы; 1084 – 1166), китайский поэт I: 277, 590

Янукова Вера Дмитриевна (? – 1939), актриса I: 428, 429, 636

Яншин Михаил Михаилович (1902 – 1976), актер, режиссер I: 563

Ярошенко Николай Александрович (1846 – 1898), художник I: 194; II: 38

Ястребцов С. Н.; см.: Ферра Серж

 

Addison J.; см.: Аддисон Дж.

Beljame V., см.: Бельям А.

Bleriot L.; см.: Блерио Л.

Boudaille Georges, французский художественный критик I: 583 – 585

Bowly John E., американский историк искусства и литературы II: 338

Bridges R.; см.: Бриджес Р.

Carter H. I: 339, 612

Casanova; см.: Казанова

Cavalcanti G.; см.: Кавальканти Г.

Costakis George (1913 – 1990), греческий коллекционер II: 344

Daix Р., французский искусствовед I: 583 – 585

Dekker; см.: Деккер Т.

Denby Е.; см.: Дэнби Э.

Derain А., см.: Дерен А.

Dryden J.; см.: Драйден Дж.

Eisensten S.; см.: Эйзенштейн С. М.

Fitzgerald M. C. I: 581, 582

Goethe J. W.; см.: Гете В.

Guyard S.; см.: Гюйар С.

Henslowe Ph.; см.: Генсло Ф.

Honet; см.: Оне

Ingold Felix Philipp, швейцарский славист II: 340

Jacob М.; см. Жакоб М.

Jonson Ben; см.: Джонсон Бен

Kiepeneuer Gustav I: 536

Kühn Regina II: 356

Landry E.; см.: Ландри Э.

Lautreamont de; см.: Лотреамон

McCully М.; см.: Мак-Калли М.

Marinetti; см.: Маринетти

Marzaduri-Cesa Giovanni, итальянский филолог I: 486, 577

Masillon; см.: Масиллон Ж.-Б.

Matisse A.; см.: Матисс А.

Mepin I: 70

Moyen Dominique II: 340

Nikolyukin Alexander, филолог II: 356

Obuchova Olga, историк искусства I: 486

Otway; см.: Отвей Т.

Payne J.; см.: Колье Дж. П.

Picasso; см.: Пикассо

Piter; см.: Бобров С. П.

Pope A.; см.: Поуп А.

Popova Lucia II: 340

Prolss R., немецкий филолог II: 550

Ptyx; см.: Садовской Б. А.

Rizzi D., см.: Рицци Д.

Rosset de François; см.: Россэ де

Samarin Roman II: 356

Sansot; см.: Сансо

Shakespeare; см.: Шекспир

Soffici А.; см.: Соффичи А.

Spies W. I: 584

Steiner R.; см.: Штейнер Р.

Swinburn A.; см.: Суинберн А.

Shweiz Dornach I: 513

Verrier P.; см.: Веррье П.

Voltaire; см.: Вольтер

Webster J.; см.: Уэбстер Дж.

 

ПОСТРАНИЧНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

 

^1* О Мусагете не говорим [«Мусагет» — символистское издательство в Москве. Подробнее об этом см. в прим. к письмам Боброву в наст изд. (1, 2, 8, 13, 18, 21, 22, 29, 38, 63 [В электронной версии — 125, 137, 238, 325, 364, 388, 425, 484, 757]). — Н. А.].

^2* «Писалось в одно время с эмпирическим познанием последней» [Авторская приписка от руки. Известно, что в румынском плену к Аксенову применяли пытки. — Н. А.].