3 Ольга Леонардовна Книппер-Чехова

1

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова прожила долгую, большую жизнь. Долгую — по щедрости судьбы (в 1958 году праздновалось ее девяностолетие), большую — по обаянию таланта, по его значению в жизни современников, но щедрости своей души. «Какую чудесную жизнь Вы сумели создать из жизни», — писал ей на склоне лет знаменитый английский режиссер Гордон Крэг, фантаст и романтик, поэт и вечный искатель несбыточного, идеального театра. А для Ольги Леонардовны театр, в создании которого она когда-то участвовала, стал единственным и обетованным. Зато и для нескольких поколений зрителей в течение более пятидесяти лет Московский Художественный театр был немыслим без нее: настолько важная роль принадлежала ей не только в том или ином его спектакле, но в самом его искусстве. Она была родоначальницей образов чеховских женщин в русском и мировом театре. Ее сценический путь Станиславский назвал «примером и своего рода подвигом».

Но последние годы Ольга Леонардовна уже не появлялась на сцене. Хотя ее имя никогда не вычеркивалось из списка труппы МХАТ, где она оставалась теперь единственной представительницей старой гвардии основателей театра, все-таки это было чем-то вроде почетного ветеранства. Возраст и недуги брали свое. Ей становилось трудно ходить, трудно дышать. Отказывало зрение. Невыразимо больно было смотреть, как она, склонившись над книгой, жадно ловит своей огромной лупой ускользающие строчки, как она карандашом «по памяти» выводит корявые, налезающие друг на друга буквы своих писем.

Ее повседневный быт становился как будто все более и более суженным и внешне неподвижным. В театр, на концерты, в гости она выезжала редко, и даже поездки на машине за город, на природу, которые она так любила и которых всегда с волнением ждала, превращались уже в событие. По утрам она теперь непривычно долго оставалась в постели в своей крошечной спаленке, обставленной дряхлой сборной мебелью, с маленьким бюро и таким же невзрачным книжным шкафчиком, где хранилось только самое любимое и самое нужное, с портретами дорогих 4 ей людей по стенам и со старой иконой в изголовье кровати. Потом, одевшись, всегда элегантно, со вкусом, даже когда надевалось что-нибудь перешитое, старенькое, она переходила в столовую, усаживалась на свое обычное место на диване за круглым столом и тут проводила большую часть дня. Читала или, чаще, слушала чтение, раскладывала пасьянсы из маленьких, хранившихся в особой коробке карт или беседовала с теми, кто к ней приходил. По вечерам — изредка музыка по радио (она его не очень-то любила), диктовка ответов на письма, которых всегда бывало очень много, снова чтение или пасьянсы, прерываемые иногда каким-нибудь гостем, зашедшим на огонек.

В квартире всегда была масса цветов, они стояли повсюду в горшках, корзинах и вазах, подаренные кем-нибудь из друзей, присланные из ялтинского чеховского сада или из подмосковного Мелихова. Ольга Леонардовна любила сама за ними ухаживать. Цветы и книги заменяли ей любые коллекции, которые ее не интересовали никогда: старинный фарфор у нее был преимущественно полуразбитый, с трещинами и только в виде обиходной посуды, а с каждой из немногочисленных картин было связано какое-нибудь воспоминание. Но и эти немногие картины в жилом уюте ее скромнейших комнат значили гораздо меньше, чем фотографические чеховские портреты в темных деревянных рамках, снимки ялтинского дома с садом или эскиз домика Ольги Леонардовны в Гурзуфе, который когда-то купил для нее Антон Павлович. На столе, под настольной лампой, позволялось дремать коту Тришке. Покряхтывали старинные кресла, диван и стулья. Впрочем, значительная часть этой мебели, да и вообще вещей в доме принадлежала вовсе и не Ольге Леонардовне, а ее другу и доброму гению — Софии Ивановне Баклановой, которая двадцать лет прожила вместе с ней, безраздельно посвятив ей свою жизнь. Это она своими неусыпными заботами поддерживала старомодный, раз навсегда заведенный уют этого дома.

Старомодный уют, пасьянсы, цветы… Все это здесь было, но не позавидовал бы я человеку, который пришел бы сюда с благим намерением, урвав часок для «спасения души», развлечь приятной беседой старую больную полуслепую актрису. Ему было бы над чем призадуматься, уходя отсюда!

Незаметно и постепенно он оказался бы на острие какого-то совершенно непредусмотренного, но неизбежного 5 экзамена или, вернее, самопроверки. Он был бы застигнут врасплох такой человеческой настоящестью, такой творческой насыщенностью духовного мира, светлого, просторного, многогранного, такой живостью и остротой ума, таким неотразимым юмором, что «светский визит» даже с самыми благими намерениями оказался бы тут просто невозможным. И не только какой-нибудь случайный посетитель, но и все те, кто давно дружил с Ольгой Леонардовной, кто постоянно у нее бывал, испытывали это на себе. Как будто невзначай, сквозь юмор, одним каким-нибудь словом, улыбкой, взглядом или оттенком интонации тебе как будто задавались вопросы вовсе не «визитного» свойства: а чем ты, собственно, в жизни занят? Чего-то ищешь, к чему-то стремишься или удобно приспособился к обстоятельствам? Только критикуешь сделанное другими или что-нибудь пытаешься и сам создать? Способен на жертвы или только на требования? Ноешь или борешься за свои убеждения? И на все эти незаданные, но внутренне ощутимые вопросы она имела свое особое право.

Ольга Леонардовна совсем не была философом, но ей были свойственны удивительная широта и мудрость понимания жизни. Она как-то по-своему различала в ней главное от второстепенного, то, что важно только сегодня, от того, что вообще очень важно. «Не сердись, Алеко!..» — бывало, скажет она в ответ на особенно бурный выплеск «справедливого гнева» какого-нибудь сверхпринципиального «борца за правду». Она не любила ложной мудрости, не терпела мудрствований, но и не упрощала жизнь и людей. Могла «принять» человека со странностями или с какими-нибудь даже неприятными ей чертами, если ее привлекала его сущность. А к «гладким», «правильным» относилась подозрительно или с юмором. Может быть, именно потому, что в ней не было никакой снисходительности, даже очень молодые люди ощущали себя с ней как бы на равных правах и доверяли ей безгранично. Кроме того, молодым с ней нередко бывало интереснее и веселее, чем в любой молодой компании.

Казалось в последние годы, что возраст, немощи, уход со сцены, плен в четырех стенах — все это было в каком-то обратном, противоположном соотношении с интенсивностью ее духовной жизни. Никакого старчества, никакой сдачи — в противовес «жалким словам», которые у нее порой прорывались. Это был не только живой интерес к окружающему, а нечто большее, еще более редкостное 6 умение сохранить и в старости всю внутреннюю полноту жизни.

Нуждаясь в уходе физически, в силу болезни, она сохраняла полную внутреннюю самостоятельность, никогда ни о чем не просила, не нуждалась ни в каких привилегиях, ни от кого не желала быть зависимой, а если хлопотала, то только за других, не за себя. Понятия прошлых заслуг для нее не существовало. К прошлому вообще она относилась без всякой идеализации, часто свойственной старости, а в своем личном прошлом она как актриса, как художник слишком многое считала недоделанным, недосказанным, несовершенным, чтобы говорить о нем с умилением. «Вот если бы теперь!..» — это был лейтмотив ее разговоров о своем артистическом прошлом.

В бессонные ночи она «доигрывала» свои старые любимые роли — вот об этом могла и рассказать человеку, которому доверяла. Могла вдруг рассказать, как бы она сейчас хотела сыграть новую роль — ну, например, бабушку в гончаровском «Обрыве», который она только что перечитала. Эту бабушку, Татьяну Марковну Бережкову, она чувствовала, ощущала в себе физически, и, казалось, ей необходимо поделиться тем, как она ее видит и чувствует, — как она мысленно уже бродит ночью по каким-то глухим оврагам, не находя себе места от неотступных дум, и как потом идет к Вере, решительная, с сухими глазами, все взявшая на себя, как стремительно проходит анфиладу комнат старого дома, нетерпеливо толкая двери коленом, не обращая внимания на свою разорванную кофту, на буйную путаницу стриженых седых волос, в которых застрял там, в овраге, какой-то древесный лист.

Она ни о чем не умела говорить поучительно и пространно, ее беседа была непоследовательна и обрывиста, все время перемежаясь юмором и чуждаясь фраз. Но разговор о чем угодно мог в любой момент стать значительным и волнующим. Он свободно захватывал и Чехова, и Пушкина, и Блока, и Пастернака, и Рихтера, и Моцарта, и Левитана, и молодую новую литературу, и новые веяния среди молодежи вообще и театральной молодежи в частности, и то, «что теперь делается на свете».

У нее было какое-то особое, свое отношение к литературе. Она умела открывать для себя заново даже давно знакомую классику. Доставая из шкафа Пушкина, Толстого, Тургенева, Гончарова, Тютчева, она каждый раз как будто отправлялась в дальнее плаванье — с открытиями, 7 неожиданностями, тайными рифами и блаженными гаванями новых стран. Свободно владея тремя языками, она наслаждалась, читая Байрона по-английски, Мопассана — по-французски и «Фауста» — по-немецки. Чехов был у нее весь в памяти — почти не бывало случая, чтобы она сказала о чем-нибудь чеховском, даже раннем: не помню, где это у него, — как иногда говорим мы все. В ее отношении к современной литературе никогда не было никаких натяжек, никакого криводушия, как бы ни был велик и прославлен писатель. Даже о Хемингуэе она заговорила по-настоящему, только когда как-то вдруг восприняла его душой и до конца почувствовала. А где-то рядом с большой литературой ее иногда мог увлечь — и еще как! — какой-нибудь замысловатый английский детектив или французский многотомный бульварный роман; она отлично знала всему этому цену, но и по думала отказываться от подобного удовольствия, особенно летом, на отдыхе, у себя в Гурзуфе.

Она никогда не вела специальных «литературных» разговоров. Но посреди беседы удивительно легко и естественно могла вдруг ей припомниться какая-нибудь пушкинская строчка, и вот уже, поначалу как будто только чтобы «проверить память», полушепотом, прикрыв рукой глаза, а потом все уверенней и свободней она читает вам то, что всегда больше всего любила: «Элегию», «Воспоминание», «Осень», «К морю», отдельные строфы «Онегина». Или вдруг вспомнит Блока: «Было то в темных Карпатах…» Или Есенина… Или потребует, чтобы вы сами тут же ей прочитали наизусть что-то, чего она не помнит, а так хотела бы вспомнить, и именно сейчас… Где-то в ее архиве должна храниться толстая записная книжка, в которую она иногда переписывала любимые или чем-то поразившие ее стихи. По ней можно в какой-то мере судить о том, как возникали и укреплялись новые привязанности Ольги Леонардовны в русской поэзии.

Но чаще всего разговоры в доме у Ольги Леонардовны шли, конечно, о театре, обо всем, что в нем сейчас творится. Ей надо было знать все, если уж она не могла все видеть. На другой день после какой-нибудь интересной московской премьеры или необычной гастроли она непременно звала к себе кого-нибудь из тех, кто там был, или расспрашивала о впечатлениях по телефону. Ограниченность интересов стенами одного только МХАТ была ей непонятна — она не могла думать о своем театре вне его 8 окружения, вне времени и пространства. Пожалуй, даже прежде всего ей надо было знать, что делается кругом.

Но Художественный театр был и оставался главным содержанием, главным смыслом ее жизни. Ведь, в сущности, только две любви у нее и были в жизни, одна — трагически оборвавшаяся в самом начале, другая — пронесенная до конца, до последнего дня: Чехов и Художественный театр. Было, конечно, и многое другое — Ольга Леонардовна прожила свою жизнь в полную меру, она умела брать от жизни все, что казалось ей ценным, прекрасным, поэтическим, радостным, ни в чем не изменяя при этом самой себе. Она умела быть и пленительной любящей женщиной, и преданным другом, и веселым, легким, хорошим товарищем. Она умела быть настоящей матерью для своих близких, и многие люди находили у нее прибежище в беде, огорчении или обиде. Но думается, что все-таки главным, всеисчерпывающим и единственным смыслом ее жизни был только театр, ее Художественный театр.

Она никогда не могла забыть то небывалое чувство радости и тревоги, страха и упования, которое охватило ее и ее товарищей, когда на первом представлении «Царя Федора Иоанновича» впервые раздвинулись и с легким шуршанием поползли в стороны тяжелые складки занавеса, тогда еще не украшенного эмблемой летящей белой чайки. Она не знала и не могла знать тогда, что ее царица Ирина, об руку с царем Федором — Москвиным, отныне войдет в историю новой театральной эры, открытой Станиславским и Немировичем-Данченко с их молодой труппой, дерзновенно составленной из участников любительского кружка и недавних учеников театральной школы.

В роли царицы Ирины на репетиции ее впервые увидел, отметил и запомнил Чехов. Этот исторический образ, который она сумела превратить в живой характер, в своеобразное сочетание женственной мягкости, плавности и покоя с волевым складом государственного «годуновского» ума, дался ей, по ее словам, нелегко. Царица Ирина скорее знаменовала лишь ее вступление в мир театра, чем ее рождение как актрисы нового театрального направления. Оно произошло очень скоро, в ближайшие годы — в первых чеховских спектаклях и полнее всего проявилось в «Трех сестрах», в роли Маши. Впрочем, Ольге Леонардовне никогда бы и в голову не пришло говорить так торжественно об этой своей любимой роли, — это было не в ее духе. (В одном из последних писем она 9 рассказывает Марии Павловне Чеховой о посещении старой чешской актрисы: «И все вспоминала Машу, а мне-то как приятно!» — и переходит на другую тему.)

Но запомнилась ее Маша навсегда, на всю жизнь, очень многим и самым разным людям, — недаром этот чеховский образ будет все время по-новому возникать на страницах собранных здесь воспоминаний и писем. Наше поколение уже не застало на сцене Машу — Книппер. Но в общении с Ольгой Леонардовной было иногда удивительно нетрудно представить себе, как она ее когда-то играла. С этим ощущением как будто виденного сливались чуть ли не с детства знакомые фотографии и какие-то всегда необычные, трепетные воспоминания актеров, режиссеров, писателей, зрителей старшего поколения. Образ оживал и словно бы приближался к опоздавшим сквозь давно сложившуюся прекрасную театральную легенду: стройный женский силуэт в черном платье с высоким воротом и с цепочкой на груди, шляпа с большими нолями и длинной булавкой, «как тогда носили», простота и свобода в походке, в любой позе, в любом повороте головы. Так и слышалось и это сосредоточенное Машино посвистыванье, и что-то неожиданно резкое, угловатое в ее интонациях, в ее словечках, и ее невеселый короткий смешок. Легко откликалось воображение на знаменитое «трам-там-там…», всеобъемлющее, переполненное тайным счастьем, в сцене Маши — Книппер с Вершининым — Станиславским, которую никто никогда потом так и не смог описать. И становилось понятно, почему все видевшие спектакль называют незабываемым их прощание. Разве можно забыть, как в одно короткое слово «Прощай», в одно объятье, в одно прорвавшееся рыданье выливалась вся Машина «неудачная жизнь», вся ее непримиренная, полная любви и отчаянья душа.

Не застав ее Маши и только по истории театра зная ее «обворожительную пошлячку» Аркадину в «Чайке» и Елену Андреевну в «Дяде Ване», зрители Художественного театра 30-х годов знали и любили ее Раневскую. То, что Ольга Леонардовна продолжала играть эту свою знаменитую роль в «Вишневом саде», освещало непреходящей поэзией старый спектакль, все еще шедший в первоначальных мизансценах 1904 года. Ее участие было главным поэтическим смыслом спектакля и спасало его от налета музейности. Она до конца сохраняла свое творческое право на эту роль. Раневская оставалась ее созданием, 10 которое оказывалось непревзойденным всякий раз, когда в спектакль входили другие, даже самые талантливые актрисы. Казалось, что Ольга Леонардовна одна владела какой-то заветной тайной этого тончайшего, сложнейшего по внутренним психологическим переплетениям чеховского образа. Угадав еще тогда, в начале века, что самое трудное для актрисы в Раневской — найти ее «легкость», она ничем не отяжелила ее и с годами. Когда слушаешь теперь фонографическую запись «Вишневого сада», поражает ее мастерство — филигранность рисунка каждой фразы, весомость каждого слова, богатство оттенков, необыкновенная смелость и точность самых неожиданных внутренних переходов, стройная гармония целого. Но когда Ольга Леонардовна была Раневской на сцене, вряд ли кто-нибудь в зале задумывался о ее мастерстве. Казалось, что она ее и не играет вовсе и все, что она делает, рождается тут же, само собой разумеется, существует вне ее актерского намерения и умения.

Так казалось потому, что в ее Раневской все было неподдельным и слитным — душевная растерянность и тонкий иронический ум, легкий смех и близкие слезы, легкомыслие и доброта, беспомощность и изящество, что-то от русского усадебного быта и что-то неуловимое от парижской богемы. Никогда нельзя было про нее сказать: здесь она такая, а вот здесь уже другая; в каждый данный момент в ней было все, она жила всей полнотой жизни образа, слившегося с ее душой, и, казалось, сама ждала от него неожиданных проявлений, сколько бы лет ни шел этот спектакль. Каждый раз по-разному она подходила в первом акте к окну и вглядывалась в залитые белым цветеньем деревья, и по-разному звучала затаенная чеховская музыка в ее словах, сказанных как будто только самой себе и этому саду: «Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя…»

И всегда по-новому волновала в третьем акте ее все возрастающая тревога — эта неверная походка, эта зябкость в чуть заметном движении плеч, эти беспомощные руки, роняющие на пол кружевной платок и вместе с ним смятую парижскую телеграмму, эта бессвязная мольба о каком-то понимании, о каком-то сочувствии, и тут же — смешная, злая крикливость в мимолетной ссоре с «вечным студентом»: «А вы просто чистюлька, 11 смешной чудак, урод… Вы… как вот говорит наш Фирс, вы недотепа», И сейчас же, без перехода — раскаяние, смех, комический земной поклон и снизу вверх — озорной лукавый взгляд на этого «смешного Петю»; и вот уже, услыхав музыку, словно подхватив ее на лету, она с ним вальсирует, уплывает в вальсе, по-молодому легко вскинув руку ему на плечо. А ее прощание, сквозь слезы, с домом, с молодостью, с вишневым садом в финале спектакля… Как все это было прекрасно. Какое счастье было видеть это в первый, а потом и в десятый и даже в двадцатый раз!

Для некоторых актеров и особенно актрис подлинная радость театра кончается, когда они переходят зенит своей артистической зрелости. У Ольги Леонардовны была полная поэзии артистическая старость.

Когда в 1942 году, по случаю сорокалетия премьеры «На дне», ее упросили сыграть в юбилейном спектакле давным-давно не игранную ею роль Насти, это было по-своему значительно и волнующе для старых театралов, но, по существу, это было только ее воспоминанием о том, что когда-то прогремело на всю Россию и далеко за ее пределами. Ей принадлежало актерское первооткрытие этой горчайшей и бунтующей человеческой трагедии — трагедии «крайней, последней опустошенности», как она сама ее определяла. Ее слава в роли Насти была равна славе Качалова — Барона, Москвина — Луки, Станиславского — Сатина, но теперь ей уже не могла принадлежать полнота сценической жизни образа. Зато когда в концерте, без костюма и грима, она изредка играла с В. А. Орловым отрывок из «Иванова», одну только сцену Сарры с доктором Львовым из первого акта, — кто думал о ее возрасте, о ее седой голове, находясь в магическом кругу этой захватывающей искренности, этой бездонной глубины чувства, этой ничего не боящейся творческой самоотдачи? Старики говорили, что никогда раньше она так не играла эту роль.

Но к своему артистическому прошлому Ольга Леонардовна возвращалась вообще не часто, даже в воспоминаниях. Для этого всегда должна была существовать какая-то важная тайная причина: ощущение неполноты, незавершенности того, что было ею когда-то сделано (даже в чеховских спектаклях) или горечь неосуществившейся мечты (например, «Росмерсхольм» Ибсена).

12 Ей теперь было бы мало самых тончайших проникновений в ажурное изящество тургеневских диалогов, за которое ее когда-то так хвалили в «Месяце в деревне»: она глубже, страстнее и горестнее переживала теперь жизненную драму Натальи Петровны Ислаевой, когда изредка соглашалась сыграть в каком-нибудь парадном концерте сцену с Верочкой из третьего акта этого спектакля. Она не без улыбки вспоминала подчеркнутый символизм своей когда-то прославленной Терезиты («Драма жизни» Гамсуна), у которой «в крови запел красный петух».

Но чаще всего ее возвращала к прошлому реальная, насущная необходимость еще раз коснуться чего-то принципиально для нее важного в искусстве. Именно это и вызвало, например, в начале 30-х годов ее желание снова сыграть фру Гиле в мелодраме Гамсуна «У жизни в лапах». Она не могла не понимать, что в чем-то это возобновление старого спектакля будет для нее компромиссным, что ей уже трудна будет роль начинающей стареть бывшей кафешантанной дивы, всеми силами цепляющейся за жизнь и бурно переживающей трагедию своей последней, обманутой любви. Но ей важно было теперь заново «сделать этот образ», и она даже написала об этом в короткой статье, что для нее совершенно необычно, — она ведь никогда не умела, да и не испытывала ни малейшего желания публично говорить о своих ролях. «Сделать образ» — это тоже что-то совсем не ее и как будто вообще далеко от искусства Художественного театра. Но Ольга Леонардовна не случайно подчеркивает это свое намерение: слишком много и слишком упорно говорилось в свое время о ней как об актрисе, пленительно поэтизирующей «женскую осень», тоску увядания, прощание с жизнью. Слишком торопливо какая-то часть ее старых зрителей готова была превратить это чуть ли не в лейтмотив ее творчества на основании ее успеха в таких спектаклях, как «У жизни в лапах» или «Осенние скрипки» Сургучева. Кое-кто готов был приплести сюда даже и ее Раневскую, ее «Вишневый сад». Вот она и сочла необходимым заявить «свое к этому отношение» и сделала это, как всегда, со всей полнотой творческого увлечения.

Она и теперь не разоблачала фру Гиле, «короля Юлиану» в пьесе Гамсуна, но по-своему сделала до конца ощутимым то, что эта трагедия ей внутренне не созвучна, что ей тесно в узких пределах слепой эгоистической страсти и жалкого страха перед наступающей старостью, что быть 13 «у жизни в лапах» — унизительно. Недаром в своей статье она признается, что презирает такой тип женщин, такое мироощущение, и с юмором добавляет, что с гораздо большим удовольствием сыграла бы какого-нибудь «Баста в юбке» (в роли Пера Баста Качалов, обходя мелодраматические эффекты пьесы, привлекал все сердца искрометностью своего жизнеутверждения).

Что же до Раневской, надо сказать, что как раз в те же годы Ольга Леонардовна нашла для себя что-то новое и в этом, уже давно неотделимом от ее жизни образе. Сохранив все ее обаяние, она ее словно по-новому поняла и сама считала, что поняла теперь глубже: «Мне кажется, дело в том, что у Раневской душа растерялась. Она не понимает, что происходит кругом… Все дело в том, что она на разломе двух эпох».

Однако тогда же, в начале 30-х годов, в ее актерской жизни произошло тяжелое, горестное событие, которое потом вошло как событие этически знаменательное в историю Художественного театра: незадолго до выпуска премьеры «Страха» Афиногенова Станиславский снял с роли старой работницы коммунистки Клары Спасовой О. Л. Книппер-Чехову и срочно заменил ее другой актрисой. Ольга Леонардовна, говорят, переживала это болезненно; она давно мечтала о роли в талантливой, проблемной современной пьесе, потратила на эту роль немало сил и успела ее полюбить. Но Станиславский считал, что он обязан принять это решение во имя театра: роль Спасовой имела огромное значение для главной идеи спектакля, а Ольге Леонардовне, как он ясно видел, был внутренне недоступен этот образ, и она рисковала в лучшем случае превратить его только в мастерски сыгранную роль.

Так же, если не еще более катастрофично, не давалась ей и Пелагея Ниловна, когда она как-то попробовала читать главу из «Матери» Горького с концертной эстрады. Ольга Леонардовна никогда не умела играть простых женщин из рабочей или крестьянской среды, тем менее — женщин-революционерок. С идеями русской революции ее творчество было связано иными нитями. Когда-то, в канун 1905 года, оно впитывало в себя и несло в себе тоску «Трех сестер» по иному бытию, по иной, лучшей жизни, горьковскую бунтарскую непримиримость в «На дне», предвидение близких великих перемен в «Одиноких» Гауптмана — в образе русской революционно настроенной 14 студентки Анны Мар. И теперь, в советскую эпоху, ее чувство нового, ее ощущение времени, ее связь с современностью — все это проявлялось не прямолинейно, а порой совсем неожиданно.

Немирович-Данченко говорил и писал, что до Октябрьской революции он никогда не поставил бы «Воскресение» Толстого так, как он поставил этот спектакль в 1930 году, и пояснял, что этого бы никогда не допустили разные «Захары Бардины». Переводя во множественное число имя и фамилию одного из главных персонажей «Врагов» Горького, он, очевидно, хотел таким образом обобщить буржуазно-либеральное окружение дореволюционного Художественного театра, а может быть, имел в виду и известное его влияние на Художественный театр в период реакции.

Думается, что Ольга Леонардовна с полным правом могла бы сказать нечто подобное и о своей графине Чарской в «Воскресении» и о своей Полине Бардиной во «Врагах». К характерным ролям ее тянуло всегда, но, за исключением необыкновенно яркого и многим запомнившегося образа графини-внучки в «Горе от ума», у нее до конца 20-х годов не было больших удач в этой области актерского творчества. Она сама не любила и не очень высоко ставила своих «мерзавок», как она их гуртом называла: Анну Андреевну в «Ревизоре», Турусину в пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты», Живоедиху в «Смерти Пазухина» Салтыкова-Щедрина, Надежду Львовну Незеласову в «Бронепоезде 14-69» Вс. Иванова. Вероятно, правы те, кто считает сатиру чуждым ей жанром, а прямое «разоблачение» — не свойственным ей путем. Но из этого неверно было бы делать вывод, будто она отказывалась от своего права судить и порой безоговорочно осуждать тех, чью жизнь и судьбу она воплощала на сцене. Ольга Леонардовна, при всей своей мягкости, тоже иногда умела, подобно Качалову, или Лилиной, или Хмелеву, быть прокурором своего образа, но в то же время жить его жизнью, его чувствами. Советская эпоха и новая идеология театра воспитали в ней способность сочетать живую психологию образа с точностью социальной характеристики и смелой выразительностью формы. Так родились ее лучшие характерные роли.

В конечном итоге «разоблаченной» оказывалась даже добродушнейшая петербургская дама, действительно «вовсе не злая», как она и говорит о себе, графиня Чарская. В спектакле «Воскресение» это всего лишь эпизодическая 15 роль, эпизодическая сцена в гостиной, контрастирующая со сценами в тюрьме и в деревне. Но Ольга Леонардовна делала из этой маленькой сцены настоящий шедевр. Она проводила всю эту сцену с Ершовым — Нехлюдовым и Степановой — Mariette почти в полной неподвижности. Кажется, она только раз вставала с обитой голубым атласом кушетки — безупречно элегантная, царственно-простая, без малейшей вычуры, затянутая в великолепное отделанное мехом кремовое платье, с высоко зачесанной со лба и висков чуть волнистой седой куафюрой. Купаясь в светской болтовне, наслаждаясь своими слегка растянутыми интонациями («Ужа-асный обо-олтус!»), виртуозно жонглируя французскими фразочками, помавая ручкой, смеясь искренним заразительно-заливистым смехом, вся — воплощенное «comme il faut», Ольга Леонардовна незаметно прочерчивала законченный собирательный портрет самодовольной аристократической никчемности. Это было поразительно близко к тому, как сам Толстой представляет нам тех, кого он называет «сильными мира сего».

Полину Бардину, жену фабриканта, либеральную даму более поздней эпохи, она тоже «нашла изнутри», не боясь принять ее быт, сделать своими ее манеры, привычки, фразеологию, ее нервические взрывы, ее гипюровые платья, пышный шиньон и лорнет на длинной золотой цепочке. Но здесь, во «Врагах», ирония актрисы была гораздо более жесткой, чем в «Воскресении». Когда по совету Немировича-Данченко Полина — Книппер, рассуждая о судьбах социализма в России, сосредоточивала главное внимание на обильном завтраке, который она, не торопясь, с завидным аппетитом смаковала, оставляя для «политики» только паузы между глотками, — это было убийственно красноречиво. Но далеко не такой невинной, как могло показаться на первый взгляд, оказывалась эта барственная чванливая глупость, когда из-под пустейших «либеральных» фраз выползала трусливая ненависть к рабочим.

«Дядюшкин сон» не был в Художественном театре стилистически монолитным спектаклем, может быть, потому, что создавался трудно, долго, с большими перерывами и несколько раз переходил из одних режиссерских рук в другие. Гиперболический, хотя и до конца внутренне оправданный гротеск, близкий Хмелеву — князю К., Лилиной — Карпухиной и Синицыну — Мозглякову, не увлекал Ольгу Леонардовну, и она долго мучилась, репетируя ответственную роль Марьи Александровны Москалевой. Решающую 16 помощь оказал ей, как всегда, автор. Она признается в одном из писем, что эта роль по-настоящему «пошла» у нее только тогда, когда она полюбила «говорить слова» Достоевского. И действительно казалось, что в страстных тирадах, в безудержном напоре метафор и сравнений, которые Москалева — Книппер обрушивала на своих партнеров, в мастерском владении цветистой риторикой сосредоточена вся дьявольская сила властолюбия «первой дамы в Мордасове», вся бешеная агрессивность ее грандиозных замыслов, зародившихся в гнилом болотце убогого заштатного городишка. Тончайшие по своей действенной неотразимости психологические ходы не только не исключали, а требовали ярких, цельных, порой кричащих красок, и Ольга Леонардовна на них не скупилась. «Дядюшкин сон» открывал нечто совсем новое в ее творческом диапазоне. Созданный ею образ, становившийся от спектакля к спектаклю все более психологически монолитным и театрально смелым, был одним из наивысших достижений актерского искусства 30-х годов.

Но с некоторых пор ее участие в спектаклях МХАТ становилось все реже. Ее репертуар после войны постепенно сузился, в нем оставались только «Враги», «Воскресение» да небольшая, полуэпизодическая роль старой леди Маркби в «Идеальном муже» Уайльда. (Когда читаешь письмо, в котором она дает советы своему близкому другу С. С. Пилявской по поводу другой, гораздо более значительной роли в «Идеальном муже» — роли миссис Чивли, — легко представить себе, как блистательно могла бы сыграть ее когда-то она сама.)

Из репертуарной конторы театра по-прежнему регулярно присылалось еженедельное расписание спектаклей. Ольга Леонардовна по привычке вешала эти листки на стенку у себя в спальне, но они уже не всегда имели для нее практическое значение. На осторожный вопрос заведующего репертуаром, будет ли она участвовать в очередном «своем» спектакле, ей все чаще приходилось отвечать непривычным словом: «Посмотрим…» Отказываться сразу было слишком мучительно.

Хорошо, что удалось записать на пленку, как она читает «Даму с собачкой» и воспоминания В. И. Даля о последних часах жизни Пушкина, с которыми она выступала еще в 1937 году на вечере МХАТ, посвященном сотой годовщине гибели поэта. Записки Даля в ее чтении до сих пор производят впечатление необыкновенное, волнуют до 17 слез — все здесь предельно просто, размеренно строго потому, что каждое слово и пауза переполнены любовью и горем. «Дама с собачкой» — всего лишь эскиз. Однако в его неотделанности и нестройности, в абсолютной его «нечтецкости» неожиданно правдиво звучит поэзия Чехова.

Кажется, что Ольга Леонардовна читает этот рассказ так же естественно, как дышит. Может быть, из этой естественности в ее чтении и возникают по-новому свежесть чеховских образов, музыкальная магия чеховской фразы.

А жить без театра она так и не научилась, сколько бы раз ни повторяла, что «вовремя ушла». Слишком много он ей дал и слишком много она в него вложила, чтобы ей можно было под конец стать только свидетельницей его жизни. Никогда не принимая участия в руководстве театром, Ольга Леонардовна тем не менее привыкла «кипеть в этом котле», как она выражалась. Она привыкла жить насущными вопросами репертуара и творческого метода, она откликалась всем сердцем на ответственнейшие повороты театрального руля, когда Станиславский и Немирович-Данченко считали их необходимыми, — недаром и тот и другой в такие моменты часто искали поддержки именно у нее. Так же как и Качалов, Ольга Леонардовна совсем не умела учить, но зато она умела понимать, ободрять, а главное — искренне любить молодежь театра. Она была среди тех «стариков», кто приветствовал в МХАТ новую драматургию Булгакова, Всеволода Иванова, Леонова, Катаева, Афиногенова, Погодина, кто с искренним нетерпением ждал новых пьес от Бабеля и Олеши. Она и теперь интересовалась новыми литературными именами, и когда в репертуар включалась новая пьеса, она обычно тут же просила, чтобы ей прислали экземпляр — почитать. Она с открытым сердцем была готова встретить и новую драматургию, и новую форму спектакля, и новую жизнь старой пьесы. Приняла же она новую постановку «Трех сестер», хоть и трудно ей это было. И очень искренне сказала тогда, помнится, Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко: «Напрасно вы меня, говорят, боялись».

Но уж чего она не принимала в искусстве — того не принимала и не скрывала своего неприятия. Никогда ее отношение к своему театру не было слепым. Для нее, конечно, существовала и «честь мундира», но она значила для нее очень мало по сравнению с честью театра, с честью его творческого лица.

18 Отношение Ольги Леонардовны к Художественному театру в последние годы было поэтому особенно сложным. Она его любила все той же единственной своей любовью, любила его сцену, его фойе, каждый уголок за кулисами, лесенку и диванчик с зеркалом у выхода на сцену. Любила всех своих товарищей, старых и молодых. «Люблю и обнимаю вас одним объятием», — пишет она тру пне в одном из последних писем. Но, видя опасность упадка театра, она за него страдала. Отталкивая от себя сплетни, хныканье, хвастовство, взаимные обвинения групп и группочек, каботинский цинизм, она чуждалась всего этого, но и не прощала этого по существу, считала преступным по отношению к театру. Она твердо верила, что идеи и творческий метод Художественного театра сами по себе не только не устарели и не обветшали, а что именно они-то по самой сути своей и призваны охватить современность, уловить ее новую правду, найти для нее новую форму, что «образ живого человека на сцене» способен привести к этому, как, может быть, никакой другой театральный принцип.

Ольге Леонардовне сродни были крутые повороты театрального кормила, свойственные когда-то Станиславскому с его гневной готовностью лучше закрыть театр, чем терпеть в нем авгиевы конюшни приспособленчества, делячества, демагогии и равнодушия. Ей были близки призывы Немировича-Данченко «открыть форточки, соскрести угрожающие болячки, пока еще не поздно», — все пересмотреть заново, ничего не бояться, сказать друг другу всю правду в глаза, чтобы очиститься и двинуться дальше. Подумать только — сколько раз они, «старики», называли свой театр «агонизирующим», «конченым» (и это в моменты огромного внешнего успеха!), готовы были «покончить с болью по прекрасному прошлому» (такое — на каждом шагу в их переписке, в их обращениях к труппе), но только для того, чтобы тут же начать все сначала. И вот, не проходит, бывало, и года, как они уже снова мечтают и верят в возрождение своего детища, верят в новый «единый и великолепный» театр, готовы на новые жертвы и муки во имя кратких мигов творческого счастья.

Ольга Леонардовна в этом смысле до конца оставалась истинной, непоколебимой «мхатовкой».

Поэтому она бывала суровой в своих приговорах театру. «Театр наш разменялся, как-то рассыпался…» — писала она А. А. Ариан 27 июня 1958 года. А за год до того 19 она писала Н. О. Массалитинову еще определеннее: «Наш театр меня совсем не радует… Я ведь одна из создательниц его и била членом нашего блестящего коллектива, и потому мне трудно примириться с этим. Надо создавать новый театр, другая пошла эпоха» (22 августа 1957 года).

«Создавать новый театр» — эту задачу Ольга Леонардовна не представляла себе вне искусства МХАТ, вне возрождения его основ, — потому-то и призывала его актеров и режиссеров «собрать все, что есть лучшего, правдивого, искреннего в ваших артистических душах» (письмо к труппе 1 сентября 1954 года).

Рядом с трезвой оценкой и непримиримостью требований в ней до конца жила и вера в то, что творческая школа МХАТ может дать еще многие новые всходы. И она умела их видеть, умела им радоваться, независимо от того, где они появлялись, в самом ли Художественном театре, новые спектакли которого она не пропускала, или в рожденной им молодой театральной поросли. Вот почему все молодое, жизнеспособное и талантливое так к ней тянулось.

2

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова принадлежала к тем редким актерам, внутренний мир и личность которых раскрываются не только в их сценических, даже самых прославленных, созданиях. В этой книге собрано все наиболее ценное из ее литературного наследства, впервые публикуется значительная часть ее огромной многолетней переписки с самыми разными людьми, а также ряд воспоминаний о ней. Главная цель книги и состоит в том, чтобы за совокупностью всех этих литературных и архивных материалов, большая часть которых носит историко-документальный характер, читателю открылась «поэзия и правда» большой, от начала до конца творчески прожитой жизни.

Ольга Леонардовна, как уже сказано, не была ни философом, ни историком и еще менее того — теоретиком театрального искусства. Она никогда не умела рассказывать о своем «методе работы над ролью» («Я в этом деле темная лошадка», — было ее излюбленное выражение). У нее нет развернутых высказываний о системе Станиславского или о режиссерской методологии Немировича-Данченко. И тем не менее, если собрать воедино все ее мысли о профессии актера, все описания репетиций и спектаклей, в 20 которых она участвовала, все отзывы о том, что она видела на других сценах, все непосредственные свидетельства и признания, касающиеся собственных актерских мук и поисков, все то, что она считала важнейшими уроками своих учителей, что больше всего ценила в творческом опыте своих товарищей, — словом, все ее высказывания о театре, рассеянные в письмах, воспоминаниях и статьях, само собой сложится нечто совершенно определенное, многогранное и цельное. Ольга Леонардовна улыбнулась бы, если бы кому-то вздумалось называть это слишком громко, например «наследие». Все это действительно далеко от какой-либо стройной эстетической программы или системы. Но это нисколько не умаляет ценность и не опровергает внутреннее единство ее творческого мышления и опыта.

Перед нами, прежде всего, ее воспоминания, статьи, заметки, наброски публичных выступлений. Некоторые из них печатались, большей частью в театральных периодических изданиях; другие извлечены из ее архива, который хранится теперь в Музее МХАТ. Здесь почти все фрагментарно, многое непоследовательно или не развито, не завершено, почти все написано в перерывах между ежедневными спектаклями и репетициями или, в лучшем случае, во время летнего отдыха. И тем не менее все это дорого и важно для нас сегодня.

Без воспоминаний Ольги Леонардовны о Чехове немыслима теперь ни его, ни ее биография. Это правдивый, подробный и точный рассказ о последних годах, месяцах, днях, часах и минутах жизни Чехова. Рассказ, в котором важна малейшая подробность и который ни на минуту не упускает из виду духовную сущность происходящего. На одной из первых страниц Ольга Леонардовна пишет: «А. П. Чехов последних шести лет… Чехов, слабеющий физически и крепнущий духовно». Все дальнейшее эту краткую формулу развивает и подтверждает, хотя для этого ничего не делается нарочно — все написанное как будто продиктовано напряженной чуткостью и любовью.

На переднем плане рассказа Ольги Леонардовны, включающего и ее раннюю автобиографию, — история встреч А. П. Чехова с молодым, начинающим Художественным театром, сначала в Москве, потом в Ялте; история всех четырех прижизненных чеховских премьер; история их женитьбы и обстоятельства, в которых протекала их переписка; летопись страшных последних дней в Баденвейлере 21 (в таком подробном и полном изложении и в сочетании с письмами к А. И. Книппер и М. П. Чеховой она еще никогда не публиковалась).

Но есть во всем этом еще и более глубокий подспудный «второй план»; это — непрерывная, всепоглощающая сосредоточенность внимания на том, что происходит в душе Чехова, начиная с их первой встречи и кончая его последними минутами.

Но ни эти давно уже оцененные по достоинству воспоминания, ни примыкающие к ним и впервые публикуемые здесь страницы мемуарных рукописей Ольги Леонардовны не исчерпывают ее чеховскую тему. За исключением двух-трех статей, она так или иначе возникает вновь, о чем бы Ольга Леонардовна ни писала. В основе ее самобытной, неожиданной и острой характеристики Ибсена как драматурга — сопоставление с драматургией Чехова, мысль о разнице в их мировоззрении. Отношение Чехова к Горькому существенно для ее восприятия образов горьковской драматургии и личности писателя. Чеховские образы, глубочайшее постижение поэзии Чехова — для нее едва ли не главное в облике Станиславского-актера. Когда она пишет о том, что такое для нее «искусство подтекста» в театре, какое значение при дает она сценической паузе, почему ее так настораживает иной раз чрезмерная «говорливость» современных драматургов, — она ищет аргументов прежде всего у Чехова, в его драматургии и в опыте чеховских спектаклей МХАТ. Во всех без исключения актерских и режиссерских портретах, возникающих в ее воспоминаниях, есть что-то идущее от Чехова или к Чехову устремленное. То же самое характерно и для ее писем на протяжении многих лет.

Наряду с Чеховым есть еще две кардинальные темы, которые постоянно возникают и проходят сквозь все, что написано Ольгой Леонардовной. Это, естественно, Художественный театр и — творческая личность Станиславского.

О Станиславском редко кто писал так проникновенно, горячо и глубоко. Это ведь ей, Ольге Леонардовне, принадлежат строки, ставшие для многих девизом: «Константин Сергеевич Станиславский!.. Это имя — совесть наша».

В статьях о Художественном театре Ольга Леонардовна меньше всего занимается теоретизированием. Ее воспоминания о дорогом ей прошлом всегда имеют какую-то сегодняшнюю цель, далекую от прямолинейного поучения. 22 С позиций Художественного театра она предъявляет требования к современной драматургии, во многом близкие к тому, что продолжает нас волновать и теперь. Самое главное для нее — внутренне прожитая, выношенная, выстраданная драматургом художественная полнота каждого образа и вытекающая отсюда полнота ответственности за каждое свое слово. Она воспринимает театральную критику с точки зрения актрисы МХАТ и спорит с ней по некоторым принципиальным вопросам. (Нужно ли актеру «играть отношение к образу»; что такое «обаяние актера» и почему его нельзя путать с «обаянием образа» и т. п.)

Но есть в творческой школе Художественного театра большие проблемы, которые вовсе не кажутся Ольге Леонардовне заранее ясными или подлежащими какому-то простому, однозначному решению. Вслед за Немировичем-Данченко она вновь и вновь задумывается над понятием простоты в искусстве актера и протестует против принижения поэзии театра до житейской «простецкости». Она где-то пишет, что только «сыграть роль» — мало для актера МХАТ, что актер МХАТ всегда должен жить на сцене, а не «играть», не иллюстрировать и не имитировать жизнь. Но в другом месте она подчеркивает, что «своего волнения», «своего темперамента» бывает иногда мало для создания образа, что оно требует от актера в чем-то и отхода от самого себя, более сложного пути претворения своей натуры.

Преданнейшая ученица Станиславского и Немировича-Данченко, она не только допускает, принимает существование других путей в искусстве, «более театральных, чем наш», как она пишет в статье о Мейерхольде, но мечтает об освобождении самого Художественного театра от приземистости, мелкости, будничности, нейтральности плохо понятой «простоты». Кстати сказать, в той же статье о Мейерхольде Ольга Леонардовна, кажется, еще до Станиславского и Немировича-Данченко, едва ли не первой в МХАТ, заговорила о том, что она считает «возможной и непосредственную встречу Мейерхольда с нашим театром»; она «уверена, что никаких объективных принципиальных препятствий не могло бы быть».

Но это совсем не значит, что она готова поступиться чем бы то ни было из основных установок единственно возможного для нее творческого метода, потому-то она его и защищает от любых искажений. В большой статье, посвященной Максиму Горькому и работе над горьковскими 23 ролями, Ольга Леонардовна, как будто попутно, как будто только вспоминая прошлое, высказывает очень важные мысли о том, что овладение незнакомой, не близкой актеру внешней характерностью предъявляет к нему особые и всегда новые требования, что одной только простоты и искренности здесь мало. С другой стороны, «правда жанра, жанровой фигуры» никогда не заменит ей внутренней правды образа и полноты внутреннего перевоплощения. В более ранней статье об Ибсене она трезво разбирает причины неудач большинства обращений Художественного театра к ибсеновской драматургии и мечтает о новом спектакле «Росмерсхольм», который был бы совсем не похож на прежние, если бы удалось освободить его от «быта», сделать необычным, смелым, приближающимся к «симфонической поэме», сохраняя всю правду и глубину чувств.

Можно по-разному прочитать статьи Ольги Леонардовны о ее товарищах по сцене. Можно увидеть в них только глубоко прочувствованные и отлично написанные «театральные портреты». Но из-за этих портретов встает еще один — самой Ольги Леонардовны — и ясно видится тот театр, который близок ее душе. Это театр той глубочайшей и дерзновенной, всеисчерпывающей простоты, которая доступна, по ее мнению, только русскому искусству. Это та простота, которая позволяет Лилиной в инсценировке Достоевского добираться «до невероятной глубины человеческой психики, до какой-то жути», а Станиславскому — привлекать все сердца к своему изнутри озаренному Астрову; это «чудо неповторимое» качаловского Лица от автора в «Воскресении» и все «волшебное обаяние» его актерского облика; это особое умение Москвина заставлять жизнь «звенеть всеми звонами». Страстность в работе над образом, способность добираться до самого дна человеческой души, «зоркий, острый, безжалостный глаз» — все это входит в ее идеал актера. Она хочет, чтобы искусство актера питалось «радостным восприятием жизни, несмотря ни на что». Она любит Хмелева за огромный его талант, но еще и за то, что «для него важны и дороги в театре не только его роли, как бы замечательно он их ни играл, а что-то большее, что движет вперед весь театр и не дает почить на лаврах».

Кому-то может показаться излишним повторением одного и того же настойчивое возвращение Ольги Леонардовны к истокам Художественного театра, к его первой заре, к тому, как впервые появилась на занавесе летящая чайка — 24 «символ беспокойного духа исканий в творчестве». Но разве можно не понять, не расслышать, зачем ей все это нужно сейчас? Впрочем, она и сама говорит об этом прямо: «Мне только хотелось этим воспоминанием о первых наших шагах в искусстве передать вам, дорогие мои товарищи, частицу моей горячей любви к нашему театру, мое волнение за него и думу о его будущем… Пусть не ослабнет взмах крыльев нашей чайки, не прекратится беспокойный и смелый ее полет. Пусть никогда не исчезнет из жизни моего любимого театра дух творческого волнения и крепкого единства, с которым мы когда-то начинали его строить».

Но, может быть, еще больше, чем в статьях и воспоминаниях, личность Ольги Леонардовны раскрывается в ее переписке. В эту книгу включено только «избранное» из ее громадного эпистолярного наследия. Множество ее выдающихся современников, множество лиц, встреч, впечатлений и взаимоотношений, в разное время вошедших в ее жизнь, предстанет здесь только мимолетно или окажется вовсе за пределами ее переписки. Чтобы обозначить широту и значительность этого круга ее общений, назовем хотя бы несколько имен: это Бунин и Леонид Андреев, Ермолова и Дузе, Шаляпин и Рахманинов, это Левитан, Блок, Мейерхольд, Михаил Чехов, Сергей Прокофьев, Рихтер, Хмелев, Журавлев, Козловский, Обухова, Пастернак, Фадеев и многие, многие другие. Но довольно и тех писем к ней, которые сохранились и с достаточной полнотой, даже в пределах «избранного», отражают отношение к ней людей искусства и литературы, чтобы судить о необыкновенном ее свойстве привлекать к себе самые различные умы и таланты, самые сложные, нелегко раскрывающие себя натуры, самые яркие, своеобразные индивидуальности. В письмах к ней Станиславского, Немировича-Данченко, Горького, Л. Андреева, Гордона Крэга, Сулержицкого, старых и молодых товарищей по сцене МХАТ, актеров и режиссеров других театров, в письмах к ней зрителей — удивительно много откровенных признаний, какого-то исключительного доверия, надежды на понимание и помощь; очень много творческого, небудничного, сокровенного, такого, что не всякому другу откроешь. И все это в огромном большинстве писем проникнуто большой благодарной любовью к ней как художнику и как человеку.

Но самое важное — то, как проявляется в письмах сама Ольга Леонардовна, как раскрывается в них ее творческая 25 личность. Неискренних или формальных писем она не писала никогда. «Литература» в письме ей чужда была так же, как в разговоре. Она любила форму письма только как особую возможность душевного общения. Письмо должно было у нее всегда «вылиться», иной раз со слезами, иногда — с улыбкой и всегда — по велению сердца. В этом и состоит главная прелесть ее писем. Их безыскусственность бросается в глаза даже в пространных описаниях. Богатство содержания и свежесть эпистолярного слога присущи им в качестве объективных, для нас очевидных достоинств — она об этом, разумеется, и не думала, нисколько об этом не заботилась, да и вряд ли поверила бы, если бы кто-нибудь ей что-нибудь подобное о ее письмах сказал.

В какой-либо специальной характеристике письма Ольги Леонардовны не нуждаются, они говорят сами за себя — их просто нужно читать тем, кто хочет познакомиться с ней ближе. Но есть в них какие-то грани, на которые стоит обратить особенное внимание, чтобы, может быть, легче было потом мысленно собрать воедино то, что рассыпано по разным годам, адресам и поводам.

В этих письмах — вся история, вернее, вся жизнь Художественного театра на протяжении более полувека. В письмах к Чехову она приобретает полноту и конкретность дневника репетиций и спектаклей, в последующие годы становится менее подробной, но продолжает отражать почти все самое важное. Здесь и репертуар, осуществленный и неосуществленный, начиная с Чехова и Горького и кончая драматургией 30 – 40-х годов, и взаимоотношения руководителей театра, и его общественная жизнь, коренным образом изменившаяся в советскую эпоху, и характеристики отдельных актеров, старых и молодых, и описание гастролей, а главное — живая атмосфера репетиций и судьба целого ряда спектаклей, в которых Ольга Леонардовна участвует или которые она смотрит из зрительного зала с таким же всепоглощающим волнением за свой театр. Не менее интересны порой ее краткие, но всегда проницательные и самобытные оценки спектаклей других театров, актеров и режиссуры других театральных направлений, в которых она умела увидеть и оценить все по-настоящему талантливое и жизнеспособное.

Если в статьях Ольга Леонардовна говорит о своей собственной актерской работе преимущественно ретроспективно, 26 сквозь флер прошедших лет, то здесь, в письмах, эта работа видится иногда как бы воочию. Она всегда сопряжена с творческими муками, с бессонными ночами, то с горестными, то с радостными слезами, с полосами уныния и отчаянья, с редким счастьем внезапного открытия. В письмах разных лет, всегда очень скупо, кратко, без лишних слон, звучат ее признания и сомнения, отражаются ее творческие поиски в связи с работой над чеховскими ролями, над Лоной в «Столпах общества», Настей в «На дне», Меланией в «Детях солнца», городничихой в «Ревизоре», Натальей Петровной в «Месяце в деревне», Ребеккой в «Росмерсхольме», Москалевой в «Дядюшкином сне».

Вечные сомнения в своем таланте, в праве на сцену, неизбежность вечного экзамена роднят ее артистическое самоощущение с качаловским, с тем, что было свойственно Станиславскому, Лилиной, Москвину, Леонидову. Должно быть, это вообще свойство актера старого Художественного театра, связанное с глубочайшей сущностью самого его искусства. Так, очевидно, каждый из них ощущал меру своей личной ответственности за ту «правду жизни», которую брал на себя их театр, и за полноту ее творческого преображения.

Но у Ольги Леонардовны оно проявлялось как-то особенно остро.

Вот несколько характерных строчек из ее письма 1908 года к младшему брату: «Во мне самой что-то перерабатывается, довольно мучительно. Десять лет я актриса, а, по-моему, я совсем не умею работать, создавать, как-то не углублялась, не относилась вдумчиво к себе и к своей работе. Хочется другого. Чувствую пустоту, неудовлетворенность и большую дозу избалованности; и когда чувствуешь, что молодость прошла, делается стыдно». И это пишется после того, как она сыграла Машу, Раневскую, Настю, Лону, Терезиту в «Драме жизни» Гамсуна и еще целый ряд труднейших, хотя и менее значительных ролей, принятых и зрителями и критикой.

А спустя двадцать лет Ольга Леонардовна пишет Станиславскому по поводу репетиций «Дядюшкина сна»: «Вдруг почувствовала, что ничего нет, ничего не умею, ничего не понимаю, не умею сделать того, что должна уметь каждая молодая актриса, дошла до холодного отчаяния».

27 Вслед за этим идет подробный отчет о том, как и чем помог ей вступивший в работу над спектаклем Немирович-Данченко. С юности привыкнув работать самостоятельно, она умела ценить уроки своих учителей и брать у них полной мерой все, что давало их содружество, а порой и их творческая несхожесть. Но это были не только уроки — это было безграничное взаимное доверие и полное единомыслие. Недаром и Станиславский и Немирович-Данченко в своих письмах делились с Ольгой Леонардовной самыми глубокими своими раздумьями о сущности и дальнейшей судьбе Художественного театра. Они знали заранее, что она горячо ответит и на их тревогу, и на их противоречия, и на их мечты, что в ее отклике не будет ничего мелко-эгоистического, что в основе любого ее суждения будет беспредельная и бескомпромиссная любовь к Театру.

В своих письмах Ольга Леонардовна редко говорит на темы, выходящие далеко за пределы искусства: оно заполняет всю ее жизнь. Общественная жизнь, окружавшая ее до Октября, проходит сквозь призму художника, актрисы, далекой от политики интеллигентки, что вовсе не лишает ее ни социальной чуткости, ни врожденного и убежденного демократизма, ни принципиальной антибуржуазности. Об этом говорит прежде всего ее творчество, но отражается это и в письмах.

В одном из писем к брату она пишет в сентябре 1905 года: «Только ищи своего и не принимай буржуйного в искусстве и не мирись с тем, что раз это существует, то, значит, это хорошо». А потом следует целый ряд писем, в которых она описывает ему события первой русской революции: «Все перевернулось, идет новая жизнь, и всюду должно быть обновление, и люди должны новые появиться, и в искусстве уже надвигается перелом…» И дальше в том же письме: «Какая жизнь, какие чувства! Кончился век нытиков, подавленности, идет громада, надвигается. Боже мой, во всех пьесах Антона пророчества этой жизни! С совсем новым чувством я играю “Вишневый сад”».

Правда, в следующем письме Ольга Леонардовна так же чистосердечно причисляет себя к «мирным обывателям», которые «боялись и дружинников и солдат», и признается в переживаемой ею «неразберихе». Но тут же она снова подробно описывает М. П. Чеховой московские события в октябре — ноябре 1905 года с явным сочувствием 28 революции. О многом она умалчивает из-за цензуры, но все-таки пишет об уличных демонстрациях с красными флагами, о столкновениях партий, о страстных революционных речах на митингах, в одном из которых сама участвует, о похоронах Баумана, о черной сотне, о призыве революционеров к оружию и о сборах денег на оружие.

Проходит меньше месяца, и в очередном письме к брату звучит уже другое: «Временами так бывало тяжело, что хотелось бросить все и идти в революционную партию и все крушить. Своим делом трудно было заниматься и трудно было относиться платонически к движению, хотелось идти действовать. Но эти горячие минуты прошли. Хочется не революции, а свободы, простора, красоты, романтизма. Я с наслаждением говорю вместе с Анной Мар: “Мы живем в великое время”».

Вот и разберись тут. Нет, очень далека была Ольга Леонардовна, как и громадное большинство актеров Художественного театра, как вообще большая часть тогдашней интеллигенции, от «революционной партии»; иначе складывалась, по другому руслу протекала их жизнь. Отчетливому политическому мышлению она не научилась и в позднейшие времена, это всегда было «не по ее части». Но Октябрьская революция дала театру, который был смыслом ее жизни, ту «общедоступность», иначе говоря народность, ради которой он когда-то создавался И которая столько лет оставалась неосуществленной. Революция во многом углубила, возвысила и очистила его искусство; влила в театр новые, молодые таланты и заставила заново пересмотреть свое прошлое. Вот это Ольга Леонардовна сознавала ясно.

Она никогда прямо не говорила о своей любви к родине. Но она умела доказывать это на деле, быть стойкой и сохранять гражданское достоинство в самые трудные времена. Когда же ей приходилось представлять советское искусство за рубежом, она вносила в это представительство свою особую, неказенную ноту спокойной уверенности, свое ощущение полноправия великой русской культуры, свое широкое восприятие мира.

И как же заметалась, затосковала ее душа, когда однажды, в первые годы новой эпохи, по стечению обстоятельств, от нес не зависевших, она оказалась вместе с группой своих товарищей по театру на страшной грани 29 вынужденной эмиграции. Как тосковала она тогда, в 1919 – 1921 годах, в меньшевистской Грузии, в Софии, Загребе, Праге, Берлине, да и позже, во время заграничных гастролей всего Художественного театра, по родной Москве, еще не изжившей тогда разрухи и неустройств первых революционных лет.

«Только в природе — в лесу, в поле, в божьем просторе, когда кругом много воздуха, много неба — делается легче на душе и забываешь весь ужас нашего невольного изгнания», — признавалась она в письме 1921 года из Праги. А в 1923 году, уже после соединения с театром, во время второго сезона гастролей в Нью-Йорке, она писала: «… Зачем-то я опять в Америке, опять смотрю на всю эту суету, на все это железо, бетон, машины, прыгающие ослепительные огни по вечерам, разодетых женщин…» Или еще, оттуда же: «А мысленно я часто хожу по скверным тротуарам с Пречистенского бульвара в Камергерский и с любовью вспоминаю каждую колдобину… И дверь в нашу контору, и все… все…»

Вернувшись, она не узнала Москвы, которая «строится и чистится»; как будто в первый раз по-настоящему увидела Ленинград; через несколько лет то же самое произошло с ней в Баку, Тифлисе, Киеве; как будто впервые она их для себя открывала.

Свежесть и какая-то необычайная интенсивность восприятия всего окружающего — вообще одно из самых характерных качеств ее личности, и в письмах Ольги Леонардовны это сказывается на каждом шагу. Так она описывает впервые увиденный ею «сказочный» Стамбул и по-новому ей открывшийся Париж, «зеркальную поверхность» норвежских фьордов и нью-йоркскую уличную сутолоку, свое любимое Подмосковье и поразившие ее воображение шахты и домны Донбасса. Так она впитывает в себя шум и запах моря и наслаждается поздним цветением роз в своем крымском, обожаемом ею уголке: «Я вот сижу сиднем, читаю и все на окружающую меня красоту любуюсь как дура», — пишет она в сентябре 1950 года из Гурзуфа.

А из подмосковной Барвихи в мае 1947 года приходят от нее такие, например, строки: «Утро пасмурное, накрапывает дождичек, а нужен земле дождь, большой, с размахом, чтобы поля и огороды утолили жажду… Вчера ходила вечером, часов в девять — в лесу было чудесно: 30 перекликались птицы, укладываясь на ночлег, но солиста-соловья не было слышно. А кругом зеленая кружевная глубина леса, и я почему-то волнуюсь, ощущая всю эту красоту».

И музыку, и поэзию, и каждую новую, чем-то ей интересную встречу воспринимала она вот так же, «волнуясь», каждый раз заново открывая душу навстречу «всем впечатленьям бытия». Недаром Горький написал ей еще в 1900 году: «Вы — артистка, в истинном смысле слова. Вы умница, Вы здоровый духом человек и — что всего лучше — Вы умеете чувствовать».

А через тридцать пять лет сама Ольга Леонардовна в письме к Москвину говорила: «Жизнь — вечное движение по круговой линии, от самого дня рождения и до последнего. Двигаешься по этой линии, и жизнь влечет и кажется все шире, все богаче, все более содержательной и насыщенной, и прошлое приобретает все более определенную форму, и ценишь жизнь больше, чем в молодости, правда?»

 

Особое место занимает в этой книге переписка Ольги Леонардовны с Антоном Павловичем Чеховым 1902 – 1904 годов. (Их переписка предшествующего периода давно уже издана в двух томах и получила широкую известность.) Нужно прямо сказать, что для данной книги особое значение приобретают именно письма Ольги Леонардовны. И не только потому, что письма А. П. Чехова уже напечатаны почти полностью, а главным образом потому, что вокруг истории ее отношений с Чеховым давно уже склубилась какая-то странная и глубоко несправедливая к ней легенда.

Конечно, можно легко нарисовать эффектную беллетристическую картину, в которой будут фигурировать прикованный болезнью к Ялте, «брошенный», тоскующий писатель и беспечная, легкомысленная актриса — его жена, предпочитающая московскую рассеянную жизнь или, в лучшем случае, увлечение своими успехами в театре томительному ялтинскому существованию. К сожалению, такая картина не раз уже появлялась в современной литературе и даже на сцене.

Можно натягивать и примерять на кого угодно «единственную», «настоящую», «утаенную» любовь Чехова (приходилось слышать даже определенные утверждения, 31 что это была совсем не Лика Мизинова и вовсе не Л. А. Авилова, а добрейшая, хотя и несколько докучливая, судя по письмам Чехова, постоянная ялтинская жительница мадам Бонье). Можно сколько угодно на досуге, прогуливаясь по дорожкам Ново-Девичьего кладбища, сетовать на «убожество» чеховского надгробия, продуманная строгая скромность которого знакома в бесчисленных репродукциях всему просвещенному миру, и предаваться длительным рассуждениям о том, «любил ли он ее» и «любила ли она его».

Можно, наконец, приписать бедной Ольге Леонардовне даже знаменитый «вагон для устриц», в котором она, разумеется намеренно, привезла в Москву гроб Чехова. Все можно…

Но стоит взять в руки и непредвзятыми глазами прочитать их письма друг к другу, день за днем, одно за другим, вглядываясь не в мелочи и подробности каждодневного быта, а в то, что составляет сущность этих писем и определяет самую их необходимость, — и перед вами раскроется история не выдуманная, а подлинная, история большой, сложной, в чем-то радостной, счастливой, а в чем-то, может быть, и трагически сложившейся любви.

Нужно сказать, что именно изобилие житейских, сугубо бытовых и интимно-семейных подробностей, неизбежных в ежедневной переписке мужа и жены, многих настроило против издания первых двух ее томов. Когда Ольга Леонардовна впервые обнародовала свою переписку с Чеховым, она считала себя обязанной представить ее читателям во всей полноте, ограничившись лишь самыми необходимыми купюрами, — ради предельной полноты чеховской биографии. Она никогда не раскаивалась в этом и не оставляла мысли об издании третьего, завершающего тома, столь же исчерпывающе полного. Она заранее знала, что многие будут осуждать ее именно за полноту публикации. Тем не менее она предпочла эти упреки малейшей возможности заподозрить ее в том, что она скрывает что-то важное в своих взаимоотношениях с Чеховым, что она что-то замалчивает или старается осветить тенденциозно. Нашлось немало людей, которые обвиняли ее за то, что она вообще опубликовала эти письма. Легко себе представить, какие обвинения посыпались бы на нее с другой стороны, если бы она этого не сделала.

32 Но сегодня мы вправе позволить себе иной подход к публикации материала, большая часть которого остается еще неизданной, — тем более что сама Ольга Леонардовна вполне допускала его наряду с тем, что считала своим собственным и особым общественным долгом как жена Чехова.

Отличие данной публикации от предшествующей заключается в том, что в книгу включена не вся переписка последнего периода, а только фрагменты этой переписки. Неполнота письма является здесь не исключением, а правилом. Извлечение избранных фрагментов и форма «из письма» — здесь основной принцип, который распространяется не только на письма Ольги Леонардовны, но и на письма Антона Павловича. Это сделано не только потому, что полнота публикации потребовала бы отдельного, самостоятельного издания. Казалось естественным и последовательным применить и к этой, особой части переписки Ольги Леонардовны тот общий принцип «избранного», который принят здесь для публикации ее эпистолярного наследия. Скажут, возможно, что это повлечет за собой субъективность оценки и отбора. Бесспорно и в какой-то степени неминуемо. Но другой возможности собрать в одной книге все, что в этих письмах представляет наибольший общественный интерес, как будто нет.

Чтобы потом уже не возвращаться к этому, надо сказать сразу, что 48 писем и 6 телеграмм Ольги Леонардовны, 17 писем и 3 телеграммы А. П. Чехова останутся здесь ненапечатанными (сравнительно очень небольшая часть их переписки за эти годы). Вне публикации останется и многое из того, что вполне могло бы войти в книгу, если бы она охватывала только переписку Ольги Леонардовны.

Что же отсекается? В самых общих чертах следующее: все сугубо бытовое, не имеющее прямого отношения к основному содержанию письма; многие интимно-семейные подробности, эпитеты, подписи; всевозможные подробности, сообщения, просьбы, советы медицинского и гигиенического характера, связанные главным образом с состоянием здоровья Антона Павловича; многое, касающееся родственников и личных друзей Ольги Леонардовны, их семейных неурядиц, болезней, переездов и т. п.; всевозможные подробные отчеты о посещении врачей, о ее покупках, примерках, бессодержательных, но необходимых 33 визитах; подробности поисков и найма квартир, их ремонта и уборки, подробности о погоде, если это не имеет прямого отношения к Антону Павловичу, к возможности его приезда в Москву; где и с кем Ольга Леонардовна обедала, ужинала, случайно встретилась на улице, в театре, в гостях; незначительные, «пустые» мелочи каждодневного закулисного быта театра; хозяйственные сообщения, поручения, вопросы и ответы; газетные новости и комментарии к ним, не имеющие особого значения. И т. д. и т. п.

Пусть читатель не сетует на этот скучнейший перечень. Он необходим, чтобы и здесь не возникло впечатление какой-либо тенденциозности или изъятия чего-то существенного. Впрочем, достаточно обратиться к первым двум томам переписки Ольги Леонардовны с Чеховым и сравнить их полноту с совершенно сознательной неполнотой настоящего издания, чтобы стало ясно, от чего мы здесь отказываемся, чем жертвуем во имя главного.

Вот о главном-то и хочется наконец здесь сказать.

Вряд ли нужно доказывать особо историко-театральную, историко-литературную и, вероятно, еще гораздо более широкую общественную ценность переписки Книппер с Чеховым, при всей субъективности некоторых содержащихся в ней оценок и характеристик. Кто из историков театра и литературы данного периода не обращается к этой переписке как к одному из надежнейших первоисточников, кто не цитирует ее многократно и по самым разным поводам в своих статьях и книгах? Это поистине бесценный материал и для истории раннего Художественного театра, постепенно становящегося театром современной драматургии, театром Чехова и Горького прежде всего, и для изучения биографии и творчества Чехова последнего периода, и для истории русской общественной мысли в самом широком смысле слова.

Ну, а любовь, о которой выше уже начат разговор? Что если и в этом сложнейшем и, в сущности, не подлежащем исследованию вопросе довериться самим письмам, прислушаться к тому, о чем они говорят? Ведь это единственная возможность восстановить факты, освободить их от обывательских пересудов.

Можно без преувеличения сказать, что в эти годы Чехов заполняет собой всю жизнь Ольги Леонардовны, включая ее театральную работу, которую она в письмах 34 с удивительным постоянством и совершенно недвусмысленно называет своей «личной жизнью», за продолжение которой она так часто готова себя упрекать («Я не смею называться твоей женой. Мне стыдно глядеть в глаза твоей матери… Раз я вышла замуж, надо забыть личную жизнь и быть только твоей женой… Я очень легкомысленно поступила по отношению к тебе, к такому человеку, как ты. Раз я на сцене, я должна была оставаться одинокой и не мучить никого». 13 марта 1903 года).

В этой переписке, без которой ни она, ни он уже не представляют себе своего существования, без конца повторяются одни и те же вопросы. В вопросах Ольги Леонардовны — непрерывная дума и забота о Чехове, необходимость все время представлять себе точно, что он делает, чем занят, как себя чувствует, о чем думает, о чем умалчивает, чем и кем окружен. И кроме всего этого, какая-то инстинктивная потребность как бы внушать ему на расстоянии, через тысячу верст, свое присутствие, свою ласку.

В вопросах Антона Павловича к ней — такой же жадный интерес ко всему, что ее касается, что составляет вот эту самую ее «личную жизнь» в театре, который давно и бесповоротно стал и его театром. Они оба все время думают друг о друге, и каждый хочет, чтоб другой это знал.

Ольга Леонардовна живет не только мыслями о его здоровье, о мельчайших подробностях его ялтинского быта со всеми его неурядицами, огорчениями, малейшими переменами в обстановке, погоде, самочувствии, окружении, но главным образом она живет мыслями о его творчестве. Она не все понимает и не все ясно себе представляет в его состоянии. Отсюда — недоумения и даже упреки: почему мало пишет? почему как будто не подпускает ее близко к своим новым литературным замыслам и трудам? почему так вяло, медленно работает над «Вишневым садом»? Ей иногда кажется, что он зря «киснет», «квасит пьесу», и т. п. Это жутко теперь читать: ведь мы знаем, что Чехов в это время уже так болен, что с трудом, преодолевая себя, садится к письменному столу. Но ведь она-то этого тогда не знала. Чехов многое от нее скрывал, многое недоговаривал, и бывало, что на расстоянии она не могла себе представить все зловещее значение этой его непривычной вялости и медлительности.

35 И все-таки как это важно для него, что она так настойчиво ему повторяет: «Пьесу ты должен писать, несмотря на приезд именитых гостей. Ты должен писать, должен знать, что это нужно, что этого ждут, что это хорошо» (7 марта 1903 года). А в ответ на его сомнения в себе как писателе пишет: «Ты как литератор нужен, страшно нужен, нужен… чтоб люди помнили, что есть на свете поэзия, красота настоящая, чувства изящные, что есть души любящие, человечные, что жизнь велика и красива» (24 сентября 1903 года).

Ее мучает, что чем-то сокровенным он с ней не делится, хоть он и клянется, что не скрывает ничего; и эта тайная тоска ощутима в подтексте некоторых ее писем: «Как ты? Что ты? Впрочем, чего я спрашиваю? Ведь я все знаю, все. Как ты сидишь в кресле и смотришь в камин, и мне кажется, что этот камин для тебя что-то живое; как ты бродишь, как останавливаешься у окна и смотришь вдаль, на море, на крыши домов. Как садишься на постель около стола, когда принимаешь порошок какой-нибудь. Мне кажется, что я знаю все, о чем ты думаешь. То есть я не могла бы рассказать, но чувствую твои мысли. Ты смеешься? У тебя лицо, верно, теперь хмурое, то есть безразличное. Когда ты со мной, ты мягкий и улыбаешься» (29 января 1903 года).

Но ведь Чехов не умел открываться до конца даже самым близким людям, он не умел делиться самым сокровенным ни с кем, даже с женой. Знаменитое письмо Суворину еще 1895 года («Извольте, я женюсь… но мои условия… дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день…») Ольга Леонардовна прочитала только много лет спустя.

Когда у нее особенно тяжело на душе, когда ее терзает необходимость жить большую часть года врозь и сознание чуть ли не преступности того, что она не в силах бросить театр, которому посвятила жизнь, она посылает Чехову «сумасбродные» письма и потом просит за них прощения; в них — бунт, несогласие, невозможность так жить дольше: «… А главное, мне надо видеть тебя. Я готова негодовать и громко кричать сейчас. Театр мне, что ли, к черту послать! Никак не выходит жизнь» (4 февраля 1903 года). «… Надо жизнь изменить… Надо бы свить гнездо под Москвой, с мамашей и Машей» (11 февраля 1903 года). «Я больше не могу жить с сознанием, что ты где-то, далеко от меня, влачишь жизнь, тоскуешь, терпишь. 36 Я этого не могу. А что надо делать, тоже не знаю. Но так — немыслимо. Ты это понимаешь?» (27 февраля 1903 года). «Как дико, что ты без меня, а я без тебя» (7 декабря 1902 года). «Целую тебя за письма твои, дорогой мой! И письма я целую» (10 декабря 1902 года).

Ее бунт, взрывы отчаянья, упреки себе, судьбе, слезы — все это обрывается, сдерживается вечной боязнью огорчить, разволновать его. Наступает полоса терпения, мужества, готовности нести свой крест — до нового бунта, нового восстания. Есть тут еще и другое, особенно глубоко скрытое, только изредка прорывающееся наружу: это тоска о ребенке, зависть ко всем беременным, ко всем матерям, какая-то тайная уверенность, что «маленького полунемца» — не будет.

Находятся люди, которые осмеливаются сейчас утверждать, даже в печати, что Чехов подолгу, тщетно ждет ее писем и потому тоскует. А на самом деле, если она пропускает хотя бы один день по своей вине, она места себе не находит, а на другой день пишет: «Я целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ненаглядный!» (20 декабря 1902 года). И еще, по такому же поводу: «Только день пропустила, а кажется, что целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ласковый мой!» (18 января 1903 года). Другое дело, что письма их обоих иногда подолгу задерживались на почте (Чехов предполагал в этом бдительность цензуры, но иногда в его письма проникали и совершенно незаслуженные упреки жене).

Любил ли он ее? «Если бы мы с тобой не были теперь женаты, а были бы просто автор и актриса, то это было бы непостижимо глупо» (30 декабря 1902 года). «Я твои письма, как это ни покажется тебе странным, не читаю, а глотаю. В каждой строчке, в каждой букве я чувствую свою актрисулю» (8 января 1903 года). «Во вчерашнем письме ты писала, что ты подурнела. Не все ли равно! Если бы у тебя журавлиный нос вырос, то и тогда бы я тебя любил» (13 января 1903 года). А вот что он ей пишет через неделю: «Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, то есть когда женился, ясно сознавал, 37 что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным, — напротив, мне кажется, что все идет хорошо, или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества. Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай и больше ничего» (20 января 1903 года). А в одном из более ранних писем, предшествовавших женитьбе, а именно в письме от 27 сентября 1900 года, Чехов отвечал Ольге Леонардовне: «… А я не знаю, что сказать тебе, кроме одного, что я уже говорил тебе 10 000 раз и буду говорить, вероятно, еще долго, то есть что я тебя люблю — и больше ничего. Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству».

Нельзя забывать того, что в жизнь Чехова Ольга Леонардовна вошла не только как любимая женщина, но и как самый близкий ему художник, как его, чеховская, актриса, и даже больше — как первая по своему значению актриса нового утверждаемого им театра. Чехов знал и умел по достоинству оценить ее сценические откровения — ее Машу, ее Раневскую. Он не мог не понимать, что хотя бы невольно лишить ее артистического призвания было бы преступно прежде всего по отношению к их творческому союзу. Он не мог бы жить с этим сознанием.

На этом как будто можно поставить точку. Еще только одно. Когда Чехова не стало, Ольга Леонардовна, вернувшись в Москву, никак не могла привыкнуть к тому, что ей уже некому писать каждый день. Дневника она никогда не вела. Теперь на какое-то время он вдруг возник, только в какой-то странной, наверно, для нее самой неожиданной форме; это было продолжение писем Ольги Леонардовны к Антону Павловичу, она ему все еще о чем-то рассказывала, все еще пыталась ему что-то важное досказать.

 

Когда-то писательница Л. Н. Сейфуллина, очень любившая Ольгу Леонардовну, назвала свою статью о ней «Прекрасная дама». Ольгу Леонардовну это, помнится, очень испугало и разволновало. Она даже просила «защитить» ее от «Прекрасной дамы» — прислала об этом телеграмму 38 из Ялты. Она не хотела, чтобы ей было присвоено нечто чужое.

Нет, не «блоковской», а «чеховской» прожила она свою жизнь и прощалась с жизнью. Чеховским был ее юмор, ее взгляд на вещи, ее оптимизм, чеховской мудростью и широтой было проникнуто все ее мировосприятие. В последних письмах и разговорах она внушала молодым актерам, чтобы они по-чеховски не боялись строить жизнь свою и вокруг себя.

Казалось правильным даже в комментариях к этой книге не называть ее Книппер-Чеховой, а Ольгой Леонардовной — так, как ее звала нежно и почтительно столько лет вся Москва. А за этой интимной «московской» любовью — стоит другая, всей страны, которая благодарно чтит ее память.

В. Виленкин

39 ВОСПОМИНАНИЯ И СТАТЬИ
О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

41 ОБ А. П. ЧЕХОВЕ¹

Бывают в жизни большие светлые праздники. Таким светлым праздником был в моей жизни 1898 год — год моего окончания драматической школы Филармонического училища в Москве, год открытия Московского Художественного театра, год моей встречи с А. П. Чеховым. И ряд последующих лет был продолжением этого праздника. То были годы радостного созидания, работы, полной любви и самоотвержения, годы больших волнений и крепкой веры.

Мой путь к сцене был не без препятствий. Я росла в семье, не терпевшей нужды. Отец мой, инженер-технолог, был некоторое время управляющим завода в бывш. Вятской губернии, где я и родилась. Родители переехали в Москву, когда мне было два года, и здесь провела я всю свою жизнь. Моя мать была в высшей степени одаренной музыкальной натурой, она обладала прекрасным голосом и была хорошей пианисткой, но по настоянию отца, ради семьи, не пошла ни на сцену, ни даже в консерваторию. После смерти отца и потери сравнительно обеспеченного существования она стала педагогом и профессором пения при школе Филармонического училища, иногда выступала в концертах и трудно мирилась со своей неудачно сложившейся артистической карьерой.

42 Я после окончания частной женской гимназии жила по тогдашним понятиям «барышней»: занималась языками, музыкой, рисованием. Отец мечтал, чтобы я стала художницей (он даже показывал мои рисунки Вл. Маковскому, с семьей которого мы были знакомы) или переводчицей, — я в ранней юности переводила сказки, повести и увлекалась переводами. В семье меня, единственную дочь, баловали, но держали далеко от жизни. Товарищ старшего брата, студент-медик, говорил мне о Высших женских курсах, о свободной жизни (видя иногда мое подавленное состояние), и, когда заметили, как я жадно слушала эти рассказы, как горели у меня глаза, милого студента тихо удалили на время из нашего дома. А я осталась со своей мечтой о свободной жизни.

Детьми и в ранней юности мы ежегодно устраивали спектакли; смастерили сцену у нас в зале, играли и у нас и у знакомых, участвовали и в благотворительных вечерах.

Но когда мне было уже за 20 лет и когда мы стали серьезно поговаривать о создании драматического кружка, отец, видя мое увлечение, мягко, но внушительно и категорически прекратил эти мечтания, и я продолжала жить, как в тумане, занимаясь то тем, то другим, но не видя цели.

Сцена меня манила, но по тогдашним понятиям казалось какой-то дикостью сломать семью, которая окружала меня заботами и любовью, уйти, и куда уйти? Очевидно, и своей решимости и веры в себя было мало.

Резко изменившиеся после внезапной смерти отца материальные условия поставили все на свое место. Надо было думать о куске хлеба, надо было зарабатывать его, так как у нас ничего не осталось, кроме нанятой в большом особняке квартиры, пяти человек прислуги и долгов. Переменили квартиру, отпустили прислугу и начали работать с невероятной энергией, как окрыленные. Мы поселились «коммуной» с братьями матери (один был врач, другой — военный) и работали дружно и энергично. Мать давала уроки пения, я — уроки музыки, младший брат, студент, был репетитором, старший уже служил инженером на Кавказе.

Это было время большой внутренней переработки, из «барышни» я превращалась в свободного, зарабатывающего на свою жизнь человека, впервые увидавшего эту жизнь во всей ее пестроте.

43 Но во мне вырастала и крепла прежняя, давнишняя мечта — о сцене. Ее поддержало пребывание в течение двух летних сезонов после смерти отца в «Полотняном заводе», майоратном имении Гончаровых, с которыми дружили и родители и мы, молодежь. Разыскав по архивным документам, что небольшой дом, в котором тогда помещался трактир, имел в прошлом отношение, хотя и весьма смутное, к Пушкину (его жена происходила из того же рода), мы упросили отдать этот дом в наше распоряжение, и вся наша жизнь сосредоточилась в этом доме. Мы устроили сцену и начали дружно составлять программу народного театра. Мы играли Островского, водевили с пением, пели, читали в концертах. Наша маленькая труппа пополнялась рабочими и служащими писчебумажной фабрики Гончаровых. Когда в 1898 году мы открывали Художественный театр «Царем Федором», я получила трогательный адрес с массой подписей от рабочих Полотняного завода, — это была большая радость, так как Полотняный завод оставил в моей памяти незабываемое впечатление на всю мою жизнь.

Мало-помалу сцена делалась для меня осознанной и желанной целью. Никакой другой жизни, кроме артистической, я уже себе не представляла. Потихоньку от матери подготовила я с трудом свое поступление в драматическую школу при Малом театре, была принята очень милостиво, прозанималась там месяц, как вдруг неожиданно был назначен «проверочный» экзамен, после которого мне было предложено оставить школу, но сказано, что я не лишена права поступления на следующий год. Это было похоже на издевательство. Как впоследствии выяснилось, я из числа четырех учениц была единственной принятой без протекции, а теперь нужно было устроить еще одну, поступавшую с сильной протекцией, — отказать нельзя было. И вот я была устранена.

Это был для меня страшный удар, так как вопрос о театре стоял для меня тогда уже очень остро — быть или не быть, вот — солнце, вот — тьма. Мать, видя мое подавленное состояние и несмотря на то, что до этого времени была очень против моего решения идти на сцену, устроила через своих знакомых директоров Филармонии мое поступление в драматическую школу, хотя прием туда уже целый месяц как был прекращен.

Три года я пробыла в школе по классу Вл. И. Немировича-Данченко и А. А. Федотова, одновременно бегая по 44 урокам, чтобы иметь возможность платить за учение и зарабатывать на жизнь.

Зимой 1897/98 года я кончила курс драматической школы. Уже ходили неясные, волновавшие нас слухи о создании в Москве какого-то нового, «особенного» театра; уже появлялась в стенах школы живописная фигура Станиславского с седыми волосами и черными бровями и рядом с ним характерный силуэт Санина; уже смотрели они репетицию «Трактирщицы», во время которой сладко замирало сердце от волнения; уже среди зимы учитель наш Вл. И. Немирович-Данченко говорил М. Г. Савицкой, В. Э. Мейерхольду и мне, что мы будем оставлены в этом театре, и мы бережно хранили эту тайну… И вот тянулась зима, надежда то крепла, то, казалось, совсем пропадала, пока шли переговоры… И уже наш третий курс волновался пьесой Чехова «Чайка», уже заразил нас Владимир Иванович своей трепетной любовью к ней, и мы ходили неразлучно с желтым томиком Чехова, и читали, и перечитывали, и не понимали, как можно играть эту пьесу, но все сильнее и глубже охватывала она наши души тонкой влюбленностью, словно это было предчувствие того, что в скором времени должно было так слиться с нашей жизнью и стать чем-то неотъемлемым, своим, родным.

Все мы любили Чехова-писателя, он нас волновал, но, читая «Чайку», мы, повторяю, недоумевали: возможно ли ее играть? Так она была непохожа на пьесы, шедшие в других театрах.

Владимир Иванович Немирович-Данченко говорил о «Чайке» с взволнованной влюбленностью и хотел ее ставить на выпускном спектакле. И когда обсуждали репертуар нашего начинающегося молодого дела, он опять убежденно и проникновенно говорил, что непременно пойдет «Чайка». И «Чайкой» все мы волновались, и все, увлекаемые Владимиром Ивановичем, были тревожно влюблены в «Чайку». Но казалось, что пьеса была так хрупка, нежна и благоуханна, что страшно было подойти к ней; и воплотить все эти образы на сцене…

Прошли наши выпускные экзамены, происходившие на сцене Малого театра. И вот наконец я у цели, я достигла того, о чем мечтала, я актриса, да еще в каком-то новом, необычном театре.

14/26 июня 1898 года в Пушкине произошло слияние труппы нового театра: члены Общества искусства и литературы, возглавляемого К. С. Станиславским, и мы, кончившие 45 школу Филармонии с Вл. И. Немировичем-Данченко, нашим руководителем, во главе. Началось незабываемое лето в Пушкине, где мы готовили пьесы к открытию. Для репетиций нам было предоставлено в парке знакомых К. С. летнее здание со сценой и одним рядом стульев. Началась работа над «Царем Федором Иоанновичем», «Шейлоком», «Ганнеле», а затем принялись за «Чайку», уже к осени.

Приступали мы к работе с благоговением, с трепетом и с большой любовью, но было страшно! Так недавно бедная «Чайка» обломала крылья в Петербурге в первоклассном театре, и вот мы, никакие актеры, в театре, никому не известном, смело и с верой беремся за пьесу любимого писателя. Приходит сестра Антона Павловича Мария Павловна и тревожно спрашивает, что это за отважные люди, решающиеся играть «Чайку» после того, как она доставила столько страданий Чехову, — спрашивает, тревожась за брата.

А мы работаем, мучаемся, падаем духом, опять уповаем. Трудно было работать еще потому, что все мало знали друг друга, только приглядывались. Константин Сергеевич как-то не сразу почувствовал пьесу, и вот Владимир Иванович со свойственным ему одному умением «заражать» заражает Станиславского любовью к Чехову, к «Чайке».

Я вступала на сцену с твердой убежденностью, что ничто и никогда меня не оторвет от нее, тем более что в личной жизни моей прошла трагедия разочарования первого юного чувства. Театр, казалось мне, должен был заполнить один все стороны моей жизни.

Но на самом пороге этой жизни, как только я приступила к давно грезившейся мне деятельности, как только началась моя артистическая жизнь, органически слитая с жизнью нарождавшегося нашего театра, этот самый театр и эта самая жизнь столкнули меня с тем, что я восприняла как явление на своем горизонте, что заставило меня глубоко задуматься и сильно пережить, — я встретилась с Антоном Павловичем Чеховым.

А. П. Чехов последних шести лет — таким я знала его: Чехов, слабеющий физически и крепнущий духовно…

Впечатление этих шести лет — какого-то беспокойства, метания, — точно чайка над океаном, не знающая, куда присесть: смерть его отца, продажа Мелихова, продажа своих произведений А. Ф. Марксу, покупка земли под Ялтой, — устройство дома и сада и в то же время сильное 46 тяготение к Москве, к новому, своему театральному делу; метание между Москвой и Ялтой, которая казалась уже тюрьмой; женитьба, поиски клочка земли недалеко от трогательно любимой Москвы и уже почти осуществление мечты — ему разрешено было врачами провести зиму в средней России; мечты о поездке по северным рекам, в Соловки, в Швецию, в Норвегию, в Швейцарию и мечта последняя и самая сильная, уже в Шварцвальде в Баденвейлере, перед смертью — ехать в Россию через Италию, манившую его своими красками, соком жизни, главное музыкой и цветами, — все эти метания, все мечты были кончены 2/15 июля 1904 года его словами: «Ich sterbe» (я умираю).

Жизнь внутренняя за эти шесть лет прошла до чрезвычайности полно, насыщенно, интересно и сложно, так что внешняя неустроенность и неудобства теряли свою остроту, но все же когда оглядываешься назад, то кажется, что жизнь этих шести лет сложилась из цепи мучительных разлук и радостных свиданий.

«Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству», — писал как-то Антон Павлович.

Казалось бы, очень просто разрешить эту задачу — бросить театр и быть при Антоне Павловиче. Я жила этой мыслью и боролась с ней, потому что знала и чувствовала, как ломка моей жизни отразилась бы на нем и тяготила бы его. Он никогда бы не согласился на мой добровольный уход из театра, который и его живо интересовал и как бы связывал его с жизнью, которую он так любил. Человек с такой тонкой духовной организацией, он отлично понимал, что значил бы для него и для меня мой уход со сцены, он ведь знал, как нелегко досталось мне это жизненное самоопределение.

Мы встретились впервые 9/21 сентября 1898 года — знаменательный и на всю жизнь не забытый день.

До сих пор помню все до мелочей, и трудно говорить словами о том большом волнении, которое охватило меня и всех нас, актеров нового театра, при первой встрече с любимым писателем, имя которого мы, воспитанные Вл. И. Немировичем-Данченко, привыкли произносить с благоговением.

Никогда не забуду ни той трепетной взволнованности, которая овладела мною еще накануне, когда я прочла записку Владимира Ивановича о том, что завтра, 9 сентября, 47 А. П. Чехов будет у нас на репетиции «Чайки», ни того необычайного состояния, в котором шла я в тот день в Охотничий клуб на Воздвиженке, где мы репетировали, пока не было готово здание нашего театра в Каретном ряду, ни того мгновения, когда я в первый раз стояла лицом к лицу с А. П. Чеховым.

Все мы были захвачены необыкновенно тонким обаянием его личности, его простоты, его неумения «учить», «показывать». Не знали, как и о чем говорить… И он смотрел на нас, то улыбаясь, то вдруг необычайно серьезно, с каким-то смущением, пощипывая бородку и вскидывая пенсне и тут же внимательно разглядывая «античные» урны, которые изготовлялись для спектакля «Антигона».

Антон Павлович, когда его спрашивали, отвечал как-то неожиданно, как будто и не по существу, как будто и общо, и не знали мы, как принять его замечания — серьезно или в шутку. Но так казалось только в первую минуту, и сейчас же чувствовалось, что это брошенное как бы вскользь замечание начинает проникать в мозг и душу, и от едва уловимой характерной черточки начинает проясняться вся суть человека.

Один из актеров, например, просил Антона Павловича охарактеризовать тип писателя в «Чайке», на что последовал ответ: «Да он же носит клетчатые брюки». Мы не скоро привыкли к этой манере общения с нами автора, и много было впоследствии невыясненного, непонятного, в особенности когда мы начинали горячиться; но потом, успокоившись, доходили до корня сделанного замечания.

И с той встречи начал медленно затягиваться тонкий и сложный узел моей жизни.

Второй раз Чехов появился на репетиции «Царя Федора», уже в Эрмитаже, в нашем новом театре, где мы предполагали играть сезон. Репетировали мы вечером, в сыром, холодном, далеко еще не готовом помещении, без пола, с огарками в бутылках вместо освещения, сами закутанные в пальто. Репетировали сцену примирения Шуйского с Годуновым, и такими необычными казались звуки наших собственных голосов в этом темном, сыром, холодном пространстве, где не видно было ни потолка, ни стен, с какими-то грустными, громадными, ползающими тенями… И радостно было чувствовать, что там, в пустом, темном партере, сидит любимая нами всеми «душа» и слушает нас.

48 На другой день в дождливую, сырую погоду Чехов уезжал на юг, в тепло, в не любимую им тогда Ялту.

17 декабря 1898 года мы играли «Чайку» в первый раз. Наш маленький театр был не совсем полон. Мы уже сыграли и «Федора» и «Шейлока»; хоть и хвалили нас, однако составилось мнение, что обстановка, костюмы необыкновенно жизненны, толпа играет исключительно, но… «актеров пока не видно», хотя Москвин прекрасно и с большим успехом сыграл Федора. И вот идет «Чайка», в которой нет ни обстановки, ни костюмов — один актер. Мы все точно готовились к атаке. Настроение было серьезное, избегали говорить друг с другом, избегали смотреть в глаза, молчали, все насыщенные любовью к Чехову и к новому нашему молодому театру, точно боялись расплескать эти две любви, и несли мы их с каким-то счастьем, и страхом, и упованием. Владимир Иванович от волнения не входил даже в ложу весь первый акт, а бродил по коридору.

Первые два акта прошли… Мы ничего не понимали… Во время первого акта чувствовалось недоумение в зале, беспокойство, даже слышались протесты — все казалось новым, неприемлемым: и темнота на сцене, и то, что актеры сидели спиной к публике, и сама пьеса. Ждали третьего акта… И вот по окончании его — тишина какие-то несколько секунд, и затем что-то случилось, точно плотину прорвало, мы сразу не поняли даже, что это было; и тут-то началось какое-то безумие, когда перестаешь чувствовать, что есть у тебя ноги, голова, тело… Все слилось в одно сумасшедшее ликование, зрительный зал и сцена были как бы одно, занавес не опускался, мы все стояли, как пьяные, слезы текли у всех, мы обнимались, целовались, в публике звенели взволнованные голоса, говорившие что-то, требовавшие послать телеграмму в Ялту… И «Чайка» и Чехов-драматург были реабилитированы.

Чем же мы взяли? Актеры мы все, за исключением Станиславского и Вишневского, были неопытные, и не так уж прекрасно играли «Чайку», но думается, что вот эти две любви — к Чехову и к нашему театру, которыми мы были полны до краев и которые мы несли с таким Счастьем и страхом на сцену, не могли не перелиться в души зрителей. Они-то и дали нам эту радость победы…

Следующие спектакли «Чайки» пришлось отменить из-за моей болезни — я первое представление играла с температурой 39° и сильнейшим бронхитом, а на другой 49 день слегла совсем… И нервы не выдержали: первые дни болезни никого не пускали ко мне; я лежала в слезах, негодуя на свою болезнь. Первый большой успех — и нельзя играть!

А бедный Чехов в Ялте, получив поздравительные телеграммы и затем известие об отмене «Чайки», решил, что опять полный неуспех, что болезнь Книппер только предлог, чтобы не волновать его, не вполне здорового человека, известием о новой неудачной постановке «Чайки».

К Новому году я поправилась, и мы с непрерывающимся успехом играли весь сезон нашу «Чайку».

Весной приезжает Чехов в Москву. Конечно, мы хотели непременно показать «Чайку» автору, но… у нас не было своего театра. Сезон кончался, с началом великого поста кончалась и аренда нашего театра. Мы репетировали где попало, снимая на Бронной какой-то частный театр. Решили на один вечер снять театр «Парадиз» на Большой Никитской, где всегда играли в Москве приезжие иностранные гастролеры. Театр неотопленный, декорации не наши, обстановка угнетающая после всего «нашего», нового, связанного с нами.

По окончании четвертого акта, ожидая, после зимнего успеха, похвал автора, мы вдруг видим: Чехов, мягкий, деликатный Чехов, идет на сцену с часами в руках, бледный, серьезный, и очень решительно говорит, что все очень хорошо, но «пьесу мою я прошу кончать третьим актом, четвертый акт не позволю играть…». Он был со многим несогласен, главное, с темпом, очень волновался и уверял, что этот акт не из его пьесы. И правда, у нас что-то не ладилось в этот раз. Владимир Иванович и Константин Сергеевич долго успокаивали его, доказывая, что причина неудачной нашей игры в том, что мы давно не играли (весь пост), а все актеры настолько зеленые, что потерялись среди чужой, неуютной обстановки мрачного театра. Конечно, впоследствии забылось это впечатление, все поправилось, но всегда вспоминался этот случай, когда так решительно и необычно для него протестовал Чехов, когда ему было что-то действительно не по душе.

Была радостная, чудесная весна, полная волнующих переживаний: создание нового нашего театра, итоги первого сезона, успех и неуспех некоторых постановок, необычайная наша сплоченность и общее волнение и трепет за каждый спектакль; большой, исключительный успех 50 «Чайки», знакомство с Чеховым, радостное сознание, что у нас есть «свой», близкий нам автор, которого мы нежно любили, — все это радостно волновало и наполняло наши души. Снимались с автором — группа участвующих в «Чайке» и в середине Чехов, якобы читающий пьесу. Уже говорили о постановке «Дяди Вани» в будущем сезоне.

Этой весной я ближе познакомилась с Чеховым и со всей его милой семьей. С сестрой его Марией Павловной мы познакомились еще зимой и как-то сразу улыбнулись друг другу. Помню, А. Л. Вишневский привел Марию Павловну ко мне в уборную в один из спектаклей «Чайки».

Помню солнечные весенние дни, первый день пасхи, веселое смятение колоколов, наполнявших весенний воздух чем-то таким радостным, полным ожидания… И в первый день пасхи пришел вдруг Чехов с визитом, он, никуда и никогда не ходивший в гости…

В такой же солнечный весенний день мы пошли с ним на выставку картин, смотреть Левитана, его друга, и были свидетелями того, как публика не понимала и смеялась над его чудесной картиной «Стога сена при лунном свете», — так это казалось ново и непонятно.

Чехов, Левитан и Чайковский — эти три имени связаны одной нитью, и правда, они были певцами прекрасной русской лирики, они были выразителями целой полосы русской жизни.

Именно Чехов в своих произведениях дал право на жизнь простому, внешне незаметному человеку с его страданиями и радостями, с его неудовлетворенностью и мечтой о будущем, об иной, «невообразимо прекрасной» жизни.

И в жизни Чехов относился с необыкновенной любовью и вниманием к каждому так называемому незаметному человеку и находил в нем душевную красоту. Люди любили его нежно и шли к нему, не зная его, чтобы повидать, послушать; а он утомлялся, иногда мучился этими посещениями и не знал, что сказать, когда ему задавали вопрос: как надо жить? Учить он не умел и не любил… Я спрашивала этих людей, почему они ходят к Антону Павловичу, ведь он не проповедник, говорить не умеет, а они отвечали с кроткой и нежной улыбкой, что когда посидишь только около Чехова, хоть молча, и то уйдешь обновленным человеком…

51 Помню, когда я везла тело Антона Павловича из Баденвейлера в Москву, на одной глухой, заброшенной, никому не известной станции, стоявшей одиноко среди необозримого пространства, подошли две робкие фигуры с полными слез глазами и робко и бережно прикрепили какие-то простые полевые цветы к грубым железным засовам запечатанного товарного вагона, в котором стоял гроб с телом Чехова. Это были люди простые, не герои, а из тех, которые приходили к нему «посидеть», чтобы после молчаливого визита уйти с новой верой в жизнь.

Не могу не пережить в памяти первого и последнего посещения студии Левитана (он вскоре скончался), не могу не вспомнить тишины и прелести тех нескольких часов, когда он показывал свои картины и этюды Марии Павловне и мне. Сильно волнуясь (у него была болезнь сердца), бледный, с горячими красивыми глазами, Левитан говорил о мучениях, которые он испытывал в продолжение шести лет, пока он не сумел передать на холсте лунную ночь средней полосы России, ее тишину, ее прозрачность, легкость, даль, пригорок, две-три нежные березки… И действительно, это была одна из замечательнейших его картин.

Три чудесных весенних солнечных дня провела я в Мелихове, небольшом имении Чеховых под Серпуховом. Все там дышало уютом, простой здоровой жизнью, чувствовалась хорошая, любовная атмосфера семейной жизни. Очаровательная матушка Антона Павловича, тихая русская женщина, с юмором, которую я нежно любила, Антон Павлович, такой радостный, веселый… Он показывал свои «владения»: пруд с карасями, которыми гордился — он был страстный рыболов, — огород, цветник. Он очень любил садоводство, любил все, что дает земля. Вид срезанных или сорванных цветов наводил на него уныние, и когда, случалось, дамы приносили ему цветы, он через несколько минут после их ухода молча выносил их в другую комнату. Все решительно пленило меня там: и дом, и флигель, где написана была «Чайка», и сад, и пруд, и цветущие фруктовые деревья, и телята, и утки, и сельская учительница, гулявшая с учителем по дорожке, — казалось, что шла Маша с Медведенко, — пленяли радушие, ласковость, уют, беседы, полные шуток, остроумия…

Это были три дня, полные чудесного предчувствия, полные радости, солнца… «Какие чувства — чувства, похожие на нежные, изящные цветы…»²

52 Кончился сезон, и я уехала отдыхать на Кавказ, где жил мой брат с семьей на даче около Мцхеты. К этому периоду относится начало нашей переписки. Еще в Москве я обещала приехать с Кавказа в Крым, где Антон Павлович купил участок земли и строил дом. Письмами мы сговорились встретиться на пароходе в Новороссийске около 20 июля и вместе приехали в Ялту, где я остановилась в семье доктора Л. В. Средина, с которой была дружна вся наша семья. А Антон Павлович жил на набережной в гостинице «Марино», откуда он ходил ежедневно на постройку своего дома в Аутку. Он плохо питался, так как никогда не думал о еде, уставал, и, как мы с Срединым ни старались зазывать его под разными предлогами, чтобы устроить ему нормальное питание, это удавалось очень редко: Антон Павлович не любил ходить «в гости» и избегал обедов не у себя дома, хотя к Срединым он относился с симпатией. У них было всегда так просто и радушно, и все, что бывало в Ялте из мира артистического, литературного и музыкального, все это посещало всегда Срединых (Горький, Аренский, Васнецов, Найденов, Ермолова).

Место, которое Антон Павлович приобрел для постройки дома, было далеко от моря, от набережной, от города и представляло собой в полном смысле слова пустырь с несколькими грушевыми деревьями.

Но вот стараниями Антона Павловича, его большой любовью ко всему, что родит земля, этот пустырь понемногу превращался в чудесный, пышный, разнообразный сад.

За постройкой дома Антон Павлович следил сам, ездил на работы и наблюдал. В городе его часто можно было видеть на набережной в книжном магазине И. А. Синани, к которому Антон Павлович относился с большой симпатией, к нему и его семье. Исаак Абрамович был очень предан Антону Павловичу, с каким-то благоговением помогал ему хлопотать о приобретении Кучук-Коя и участка под Ялтой, наблюдал, помогал советами, исполнял трогательно все поручения.

Около магазина была скамейка, знаменитая скамейка, где сходились, встречались, сидели и болтали все приезжавшие в Ялту «знаменитости»: и литераторы, и певцы, и художники, и музыканты… У Исаака Абрамовича была в магазине книга, в которой расписывались все эти «знаменитости» (и он гордился тем, что все это общество сходилось у него); у него же в магазине и на скамейке узнавались 53 все новости, все, что случалось и в небольшой Ялте и в большом мире. И всегда тянуло пойти на ослепительно белую, залитую солнцем набережную, вдыхать там теплый, волнующий аромат моря, щуриться и улыбаться, глядя на лазурный огонь морской поверхности, тянуло поздороваться и перекинуться несколькими фразами с ласковым хозяином, посмотреть полки с книгами, нет ли чего новенького, узнать, нет ли новых приехавших, послушать невинные сплетни…

В августе мы с Антоном Павловичем вместе уехали в Москву, ехали на лошадях до Бахчисарая, через Ай-Петри… Хорошо было покачиваться на мягких рессорах, дышать напоенным запахом сосны воздухом, и болтать в милом, шутливом, чеховском тоне, и подремывать, когда сильно припекало южное солнце и морило душу зноем. Хорошо было ехать через живописную долину Коккоза, полную какого-то особенного очарования и прелести…

Дорога шла мимо земской больницы, расположенной в некотором отдалении от шоссе. На террасе стояла группа людей, отчаянно махавших руками в нашем направлении и как будто что-то кричавших… Мы ехали, углубившись в какой-то разговор, и хотя видели суетившихся людей, но все же не подумали, что это могло относиться к нам, и решили, что это сумасшедшие… Впоследствии оказалось, что это были не сумасшедшие, а группа ялтинских знакомых нам докторов, бывших в больнице на какой-то консультации и усиленно старавшихся остановить нас… Этот эпизод потом был источником смеха и всевозможных анекдотов.

В Москве Антон Павлович пробыл недолго и в конце августа уехал обратно в Ялту, а уже с 3 сентября возобновилась наша переписка.

В сезон 1899/900 года мы играли «Дядю Ваню».

С «Дядей Ваней» не так было благополучно. Первое представление похоже было почти на неуспех. В чем же причина? Думаю, что в нас. Играть пьесы Чехова очень трудно: мало быть хорошим актером и с мастерством играть свою роль. Надо любить, чувствовать Чехова, надо уметь проникнуться всей атмосферой данной полосы жизни, а главное — надо любить человека, как любил его Чехов, и жить жизнью его людей. А найдешь то живое, вечное, что есть у Чехова, — сколько ни играй потом образ, он никогда не потеряет аромата, всегда будешь находить что-то новое, не использованное в нем.

54 В «Дяде Ване» не все мы сразу овладели образами, но чем дальше, тем сильнее и глубже вживались в суть пьесы, и «Дядя Ваня» на многие-многие годы сделался любимой пьесой нашего репертуара. Вообще пьесы Чехова не вызывали сразу шумного восторга, но медленно, шаг за шагом внедрялись глубоко и прочно в души актеров и зрителей и обволакивали сердца своим обаянием. Случалось не играть некоторые пьесы несколько лет, но мри возобновлении никогда у нас, артистов и режиссеров, не было такого отношения: ах, опять старое возобновлять! К каждому возобновлению приступали мы с радостью, репетировали пьесу, как новую, и находили в ней все новое и новое…

В конце марта труппа Художественного театра решила приехать в Крым с пьесами «Чайка», «Дядя Ваня», «Одинокие» и «Гедда Габлер».

Я приехала еще на страстной с Марией Павловной, и как казалось уютно и тепло в этом новом доме, который летом только еще строился и был нежилым… Все интересовало, каждый пустяк; Антон Павлович любил ходить и показывать и рассказывать, чего еще нет и что должно быть со временем; и главное, занимал его сад, фруктовые посадки…

С помощью сестры Марии Павловны Антон Павлович сам рисует план сада, намечает, где будет какое дерево, где скамеечка, выписывает со всех концов России деревья, кустарники, фруктовые деревья, устраивает груши и яблоки шпалерами, и результатом были действительно великолепные персики, абрикосы, черешни, яблоки и груши. С большой любовью растил он березку, напоминавшую ему нашу северную природу, ухаживал за штамбовыми розами и гордился ими, за посаженным эвкалиптом около его любимой скамеечки, который, однако, не долго жил, так же как березка: налетела буря, ветер сломал хрупкое белое деревцо, которое, конечно, не могло быть крепким и выносливым в чуждой ему почве. Аллея акаций выросла невероятно быстро; длинные и гибкие, они при малейшем ветре как-то задумчиво колебались, наклонялись, вытягивались, и было что-то фантастическое в этих движениях, беспокойное и тоскливое… На них-то всегда глядел Антон Павлович из большого итальянского окна своего кабинета… Были и японские деревца, развесистая слива с красными листьями, крупнейших размеров смородина, были и виноград, и миндаль, и пирамидальный 55 тополь — все это принималось и росло с удивительной быстротой благодаря любовному глазу Антона Павловича. Одна беда — был вечный недостаток в воде, пока наконец Аутку не присоединили к Ялте и не явилась возможность устроить водопровод.

По утрам Антон Павлович обыкновенно сиживал в саду и при нем всегдашние адъютанты — две собаки-дворняжки, которые откуда-то появились и прижились очень быстро благодаря симпатии, с которой Антон Павлович относился к ним, и два журавля с подрезанными крыльями, которые всегда были около людей, но в руки не давались. Журавли эти были очень привязаны к Арсению (дворнику и садовнику вместе), очень тосковали, когда он отлучался. О возвращении Арсения из города весь дом знал по крику этих серых птиц и странным движениям, которыми они выражали свою радость, — что-то вроде вальса.

В это же время был в Ялте и А. М. Горький, входивший в славу тогда быстро и сильно, как ракета. Он бывал у Антона Павловича и как чудесно, увлекательно, красочно рассказывал о своих скитаниях. И он сам и то, что он рассказывал, — все казалось таким новым, свежим, и долго молча сидели мы в кабинете Антона Павловича и слушали…

Тихо, уютно и быстро прошла страстная неделя, неделя отдыха, и надо было ехать в Севастополь, куда прибыла труппа Художественного театра. Помню, какое чувство одиночества охватило меня, когда я в первый раз в жизни осталась в номере гостиницы, да еще в пасхальную ночь, да еще после ласковости и уюта чеховской семьи… Но уже начались приготовления к спектаклям, приехал Антон Павлович, и жизнь завертелась… Начался какой-то весенний праздник… Переехали в Ялту — и праздник стал еще ярче, нас буквально засыпали цветами… Закончился этот праздник феерией на крыше дачи гостеприимной Ф. К. Татариновой, которая с такой любовью относилась к нашему молодому театру и не знала, как и чем выразить свое поклонение Станиславскому и Немировичу-Данченко, создавшим этот театр. Артисты приезжали часто к Антону Павловичу, обедали, бродили по саду, сидели в уютном кабинете, и как нравилось все это Антону Павловичу, — он так любил жизнь подвижную, кипучую, а тогда у нас все надеялось, кипело, радовалось…

56 Жаль было расставаться с югом, и с солнцем, и с Чеховым, и с атмосферой праздника… но надо было ехать в Москву, репетировать. Вскоре приехал в Москву и Антон Павлович, ему казалось пусто в Ялте после жизни и смятения, которые внес приезд нашего театра, но в Москве он почувствовал себя нездоровым и быстро вернулся на юг.

Я в конце мая уехала с матерью на Кавказ, и каково было мое удивление и радость, когда в поезде Тифлис — Батум я встретила Антона Павловича, Горького, Васнецова, доктора Алексина, ехавших в Батум. Ехали мы вместе часов шесть, до станции Михайлово, где мы с матерью пересели на Боржомскую ветку.

В июле я снова гостила у Чеховых в Ялте.

Переписка возобновилась с моего отъезда в Москву в начале августа и прервалась приездом Антона Павловича в Москву с пьесой «Три сестры».

Когда Антон Павлович прочел нам, артистам и режиссерам, долго ждавшим новой пьесы от любимого автора, свою пьесу «Три сестры», воцарилось какое-то недоумение, молчание… Антон Павлович смущенно улыбался и, нервно покашливая, ходил среди нас… Начали одиноко брошенными фразами что-то высказывать, слышалось: «Это же не пьеса, это только схема…», «Этого нельзя играть, нет ролей, какие-то намеки только…» Работа была трудная, много надо было распахивать в душах…

Но вот прошло несколько лет, и мы уже с удивлением думали: неужели эта наша любимая пьеса, такая насыщенная переживаниями, такая глубокая, такая значительная, способная затрагивать самые скрытые прекрасные уголки души человеческой, неужели эта пьеса могла казаться не пьесой, а схемой, и мы могли говорить, что нет ролей?

В 1917 году, после Октябрьской революции, одной из первых пьес, которые мы играли, была пьеса «Три сестры», и у всех было такое чувство, что мы раньше играли ее бессознательно, не придавая значения вложенным в нее мыслям и переживаниям, а главное — мечтам. И впрямь иначе зазвучала вся пьеса, почувствовалось, что это были не просто мечты, а какие-то предчувствия, и что действительно «надвинулась на нас всех громада», сильная буря «сдула с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку…»

57 В середине декабря Антон Павлович отправился на юг Франции, в Ниццу, где он прожил около трех месяцев, сильно волнуясь ходом работ в театре над постановкой пьесы «Три сестры».

В Москве он смотрел «Когда мы, мертвые, пробуждаемся». К Ибсену Антон Павлович относился как-то недоверчиво и с улыбкой, он казался ему сложным, непростым и умствующим. Постановке «Снегурочки» Антон Павлович тоже не очень сочувствовал; он говорил, что пока мы не должны ставить таких пьес, а придерживаться пьес типа «Одиноких».

Наша возобновившаяся переписка тянулась с 11 декабря по 18 марта 1901 года. В начале апреля я ненадолго приезжала в Ялту, а с половины апреля (до половины мая) шла опять переписка.

Таковы были внешние факты. А внутри росло и крепло чувство, которое требовало каких-то определенных решений, и я решила соединить мою жизнь с жизнью Антона Павловича, несмотря на его слабое здоровье и на мою любовь к сцене. Верилось, что жизнь может и должна быть прекрасной, и она стала такой, несмотря на наши горестные разлуки, — они ведь кончались радостными встречами. Жизнь с таким человеком мне казалась нестрашной и нетрудной: он так умел отбрасывать всю тину, все мелочи жизненные и все ненужное, что затемняет и засоряет самую сущность и прелесть жизни.

В половине мая 1901 года Антон Павлович приехал в Москву. 25 мая мы повенчались и уехали по Волге, Каме, Белой до Уфы, откуда часов шесть по железной дороге — в Андреевский санаторий около станции Аксеново. По дороге навестили в Нижнем Новгороде А. М. Горького, отбывавшего домашний арест.

У пристани «Пьяный бор» (Кама) мы застряли на целые сутки и ночевали на полу в простой избе в нескольких верстах от пристани, но спать нельзя было, так как неизвестно было время, когда мог прийти пароход на Уфу. И в продолжение ночи и на рассвете пришлось несколько раз выходить и ждать, не появится ли какой пароход. На Антона Павловича эта ночь, полная отчужденности от всего культурного мира, ночь величавая, памятная какой-то покойной, серьезной содержательностью, и жутковатой красотой, и тихим рассветом, произвела сильное впечатление, и в его книжечке, куда он заносил все свои мысли и впечатления, отмечен «Пьяный бор».

58 В Аксенове Антону Павловичу нравилась природа: длинные тени по степи после шести часов, фырканье лошадей в табуне, нравилась флора, река Дёма (аксаковская), куда мы ездили однажды на рыбную ловлю. Санаторий стоял в прекрасном дубовом лесу, но устроен был примитивно, и жить было неудобно при минимальном комфорте. Даже за подушками пришлось мне ехать в Уфу. Кумыс сначала пришелся по вкусу Антону Павловичу, но вскоре надоел, и, не выдержав шести недель, мы отправились в Ялту через Самару, по Волге до Царицына и на Новороссийск. До 20 августа мы пробыли в Ялте. Затем мне надо было возвращаться в Москву: возобновлялась театральная работа.

И опять начинаются разлуки и встречи, только расставания становятся еще чувствительнее и мучительнее, и уже через несколько месяцев я стала сильно подумывать, не бросить ли сцену. Но рядом вставал вопрос: нужна ли Антону Павловичу просто жена, оторванная от живого дела? Я чуяла в нем человека-одиночку, который, может быть, тяготился бы ломкой жизни своей и чужой. И он так дорожил связью через меня с театром, возбудившим его живейший интерес.

Я невольно с необычайной остротой вспомнила все эти переживания, когда много лет спустя, при издании писем Антона Павловича, я прочла его слова, обращенные к А. С. Суворину еще в 1895 году: «Извольте, я женюсь, если вы хотите этого. Но мои условия: все должно быть, как было до этого, то есть она должна жить в Москве, а я в деревне (он жил тогда в Мелихове), и я буду к ней ездить. Счастья же, которое продолжается изо дня в день, от утра до утра, я не выдержу. Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день».

Я не знала тогда этих слов, но чувствовала, что я нужна ему такая, какая я есть, и все-таки после моей тяжелой болезни в 1902 году я опять серьезно говорила с нашими директорами о своем уходе из театра, но встретила сильный отпор. Антон Павлович тоже восставал, хотя и воздерживался от окончательного решения. Я понимала причину его сдержанности, но никогда мы не трогали ее словами и не говорили о том, что мешало нам до конца соединить жизнь, и только в письмах у меня появлялись недоговоренности, и подозрительность, и иногда раздражение.

59 Так и потекла жизнь — урывками, с учащенной перепиской в периоды разлуки.

С этой поры жизнь Антона Павловича больше, чем прежде, делится между Москвой и Ялтой. Начались частые встречи и проводы на Курском вокзале и на вокзале в Севастополе. В Ялте ему надо было жить, в Москву тянуло все время. Хотелось быть ближе к жизни, наблюдать ее, чувствовать, участвовать в ней, хотелось видеть людей, которые хотя иногда и утомляли его своими разговорами, но без которых он жить не мог: не в его силах было отказывать человеку, который пришел с тем, чтобы повидать его и побеседовать с ним.

В Ялте привлекали сначала только постройка дома, разбивка сада, устройство жизни, а впоследствии он свыкся с ней, хотя и называл ее своей «теплой Сибирью». В Москву все время стремился, стремился быть ближе к театру, быть среди актеров, ходить на репетиции, болтать, шутить, смотреть спектакли, любил пройтись по Петровке, по Кузнецкому, посмотреть на магазины, на толпу. Но в самый живой период московской жизни ему приходилось быть вдали от нее. Только зиму 1903/04 года доктора разрешили ему провести в столице, и как он радовался и умилялся на настоящую московскую снежную зиму, радовался, что можно ходить на репетиции, радовался, как ребенок, своей новой шубе и бобровой шапке.

Мы эту зиму приискивали клочок земли с домом под Москвой, чтобы Антон Павлович мог и в дальнейшем зимовать близко от нежно любимой Москвы (никто не думал, что развязка так недалека). И вот мы поехали в один солнечный февральский день в Царицыно, чтобы осмотреть маленькую усадьбу, которую нам предлагали купить. Обратно (не то мы опоздали на поезд, не то его не было) пришлось ехать на лошадях верст около тридцати. Несмотря на довольно сильный мороз, как наслаждался Антон Павлович видом белой горевшей на солнце равнины и скрипом полозьев по крепкому укатанному снегу! Точно судьба решила побаловать его и дала ему в последний год жизни все те радости, которыми он дорожил: и Москву, и зиму, и постановку «Вишневого сада», и людей, которых он так любил… Работа над «Вишневым садом» была трудная, мучительная, я бы сказала. Никак не могли понять друг друга, сговориться режиссеры с автором.

Но все хорошо, что хорошо кончается, и после всех препятствий, трудностей и страданий, среди которых рождался 60 «Вишневый сад», мы играли его с 1904 года до наших дней и ни разу не снимали его с репертуара, между тем как другие пьесы отдыхали по одному, по два, три года.

«Вишневый сад» мы впервые играли 17/30 января 1904 года, в день рождения и именин Антона Павловича.

Первое представление «Вишневого сада» было днем чествования Чехова литераторами и друзьями. Его это утомляло, он не любил показных торжеств и даже отказался приехать в театр. Он очень волновался постановкой «Вишневого сада» и приехал только тогда, когда за ним послали.

Первое представление «Чайки» было торжеством в театре, и первое представление последней его пьесы тоже было торжеством. Но как непохожи были эти два торжества! Было беспокойно, в воздухе висело что-то зловещее. Не знаю, может быть, теперь эти события окрасились так благодаря всем последующим, но что не было ноты чистой радости в этот вечер 17 января, — это верно. Антон Павлович очень внимательно, очень серьезно слушал все приветствия, но временами он вскидывал голову своим характерным движением, и казалось, что на все происходящее он смотрит с высоты птичьего полета, что он здесь ни при чем, и лицо освещалось его мягкой, лучистой улыбкой, и появлялись характерные морщины около рта, — это он, вероятно, услышал что-нибудь смешное, что он потом будет вспоминать и над чем неизменно будет смеяться своим детским смехом.

Вообще Антон Павлович необычайно любил все смешное, все, в чем чувствовался юмор, любил слушать рассказы смешные и, сидя в уголке, подперев рукой голову, пощипывая бородку, заливался таким заразительным смехом, что я часто, бывало, переставала слушать рассказчика, воспринимая рассказ через Антона Павловича. Он очень любил фокусников, клоунов. Помню, мы с ним как-то в Ялте долго стояли и не могли оторваться от всевозможных фокусов, которые проделывали дрессированные блохи. Любил Антон Павлович выдумывать — легко, изящно и очень смешно, — это вообще характерная черта чеховской семьи. Так, в начале нашего знакомства большую роль у нас играла «Наденька», якобы жена или невеста Антона Павловича, и эта «Наденька» фигурировала везде и всюду, ничто в наших отношениях не обходилось без «Наденьки» — она нашла себе место и в письмах.

61 Даже за несколько часов до своей смерти он заставил меня смеяться, выдумывая один рассказ. Это было в Баденвейлере. После трех тревожных, тяжелых дней ему стало легче к вечеру. Он послал меня пробежаться по парку, так как я не отлучалась от него эти дни, и, когда я пришла, он все беспокоился, почему я не иду ужинать, на что я ответила, что гонг еще не прозвонил. Гонг, как оказалось после, мы просто прослушали, а Антон Павлович начал придумывать рассказ, описывая необычайно модный курорт, где много сытых, жирных банкиров, здоровых, любящих хорошо поесть, краснощеких англичан и американцев, и вот все они, кто с экскурсии, кто с катанья, с пешеходной прогулки, — одним словом, отовсюду собираются с мечтой хорошо и сытно поесть после физической усталости дня. И тут вдруг оказывается, что повар сбежал и ужина никакого нет, — и вот как этот удар по желудку отразился на всех этих избалованных людях… Я сидела прикорнувши на диване после тревоги последних дней и от души смеялась. И в голову не могло прийти, что через несколько часов я буду стоять перед телом Чехова!

В последний год жизни у Антона Павловича была мысль написать пьесу. Она была еще неясна, но он говорил мне, что герой пьесы — ученый, любит женщину, которая или не любит его, или изменяет ему, и вот этот ученый уезжает на Дальний Север. Третий акт ему представлялся именно так: стоит пароход, затертый льдами, северное сияние, ученый одиноко стоит на палубе, тишина, покой и величие ночи, и вот на фоне северного сияния он видит: проносится тень любимой женщины.

Антон Павлович тихо, покойно отошел в другой мир. В начале ночи он проснулся и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. Ощущение чего-то огромного, надвигающегося придавало всему, что я делала, необычайный покой и точность, как будто кто-то уверенно вел меня. Помню только жуткую минуту потерянности: ощущение близости массы людей в большом спящем отеле и вместе с тем чувство полной моей одинокости и беспомощности. Я вспомнила, что в этом же отеле жили знакомые русские студенты — два брата, и вот одного я попросила сбегать за доктором, сама пошла колоть лед, чтобы положить на сердце умирающему. Я слышу, как сейчас, среди давящей тишины июльской мучительно душной ночи звук удаляющихся шагов по скрипучему песку…

62 Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): «Ich sterbe»… Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского…», покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда… И страшную тишину ночи нарушала только как вихрь ворвавшаяся огромных размеров черная ночная бабочка, которая мучительно билась о горящие электрические лампочки и металась, по комнате…

Ушел доктор, среди тишины и духоты ночи со страшным шумом выскочила пробка из недопитой бутылки шампанского… Начало светать, и вместе с пробуждающейся природой раздалось, как первая панихида, нежное прекрасное пение птиц и донеслись звуки органа из ближней церкви. Не было звука людского голоса, не было суеты обыденной жизни, были красота, покой и величие смерти…

И у меня сознание горя, потери такого человека, как Антон Павлович, пришло только с первыми звуками пробуждающейся жизни, с приходом людей, а то, что я испытывала и переживала, стоя одна на балконе и глядя то на восходящее солнце и на звенящее пробуждение природы, то на прекрасное, успокоившееся, как бы улыбающееся лицо Антона Павловича, словно понявшего что-то, — это для меня, повторяю, пока остается тайной неразгаданности… Таких минут у меня в жизни не было и не будет…

2 ИЮЛЯ
[Из черновых рукописей]

Ранней весной 1904 года, в конце апреля, Антон Павлович приехал в Москву из Ялты, расхворался, и пришлось лечь в постель, что бывало редко. А. П. переносил все свои недомогания мужественно, никогда не позволял себе раскисать, не признавал халата, но всегда боролся с болезнью. Три недели пролежал он в Москве, жалуясь на сильные тягучие боли во всех мышцах, особенно в ногах (и очень страдал от расстройства желудка). Доктор Таубе, лечивший Антона Павловича, советовал ехать в Шварцвальд, в Баденвейлер, курорт для легочных, где А. П. мог бы жить или в отеле, или в частной квартире, так как о 63 санатории он и слышать не хотел — это казалось ему концом жизни.

В первых числах июня мы выехали на Берлин, где остановились на несколько дней, чтобы посоветоваться с известным профессором Э., который ничего не нашел лучше после того как выслушал и выстукал Антона Павловича, как встать, пожать плечами, попрощаться и уйти. Нельзя забыть мягкой, снисходительной, как бы сконфуженной и растерянной улыбки Антона Павловича. Это должно было произвести удручающее впечатление.

В Берлине же Антон Павлович впервые познакомился с покойным Г. Иоллосом, много беседовал с ним и сохранил к нему теплую симпатию³. И это свидание немного сгладило тяжелое впечатление [от] визита немецкой знаменитости.

В Баденвейлере первое время Антон Павлович начал как будто поправляться, немного ходил около дома, — его сильно мучила одышка, эмфизема легких; катались мы с ним почти ежедневно, и Антон Павлович очень любил эти прогулки по прекрасной дороге с чудесными вишневыми деревьями по сторонам, среди выхоленных полей и лугов с журчащими ручьями — искусственное орошение, — мимо маленьких уютных домиков с крохотными садиками, где на маленькой площадке с любовью разбит и огород, и тут же цветут лилии, розы и гвоздики. Вся эта мирная панорама радовала Антона Павловича; ему нравилась эта привязанность и любовь к земле, и он с тоской переносился мыслями в Россию и мечтал о том времени, когда русский крестьянин с такой же бережной любовью будет выхаживать свой клочок земли.

Доктор Швёрер, к которому мы обратились, оказался прекрасным человеком и врачом. Вероятно, и он понял, что состояние здоровья Антона Павловича внушало опасения, но тем более он отнесся к нему с необычайной мягкостью, осторожностью и любовью. И Антон Павлович, который обыкновенно тяготился визитами врачей, так что даже наш домашний доктор и друг Альтшуллер всегда придумывал какую-нибудь причину, чтобы маскировать свой врачебный визит, — повторяю, Антон Павлович очень покорно и без ропота принимал Швёрера, который в свою очередь умел приходить к нему как-то просто под видом доброго знакомого.

За три недели нашего пребывания мы два раза переменили помещение. В отеле «Römerbad» было очень людно, 64 нарядно, и мы переехали на частную виллу, в нижний этаж, чтобы Антон Павлович мог сам выходить и лежать на солнце утром, где он обыкновенно ждал с нетерпением почтальона с письмами и газетами. Антон Павлович очень волновался и следил за ходом войны с Японией. Вскоре и здесь стало тяжко, — Антон Павлович все зяб, мало было солнца в комнате, а за стеной по ночам слышался кашель и чувствовалась близость тяжко больного. Переехали в отель «Sommer», в комнату, залитую солнцем. Антон Павлович стал отогреваться, стал чувствовать себя лучше, каждый день обедал и ужинал внизу, в общей зале, за нашим отдельным столиком. Много лежал в саду, сидел у себя на балконе и наблюдал с большим интересом жизнь маленького Баденвейлера.

Особенно его занимала неустанная жизнь на почте; он вообще с особенной любовью относился к почте и почтальонам.

За три дня до кончины Антон Павлович почему-то выразил желание иметь белый фланелевый костюм (и в шутку упрекал меня: плохо одеваешь мужа). И когда я говорила, что костюм нельзя купить здесь, он, как ребенок, просил съездить в ближайший город Фрейбург и заказать по мерке хороший костюм. На эту поездку потребовался целый день, так что Антон Павлович оставался совсем один и, как всегда, спускался к обеду и к ужину. Как раз когда я вернулась, Антон Павлович выходил из общей столовой и, по-видимому, гордился своей самостоятельностью и остался очень доволен, когда узнал, что костюм будет готов через три дня.

Началась жара. На следующее утро Антон Павлович, идя по коридору, сильно задыхался и, вернувшись в комнату, затревожился, просил переменить комнату — окнами на север, и часа через два мы уже устраивались в новой комнате, в верхнем этаже, с прекрасным видом на горы и леса. Антон Павлович лег; просил меня написать в Берлин, в банк, чтобы выслали нам остающиеся там деньги. И когда я села писать, он вдруг сказал: «Вели прислать деньги на твое имя». Мне это показалось странным. Я засмеялась и ответила, что я не люблю возиться с денежными делами (и это Антон Павлович знал) и что пусть будет по-прежнему. И написала, чтоб выслали Herrn A. Tschechof (деньги пришли, когда он уже лежал без жизни). И когда я разбирала вещи и приводила в порядок комнату, он вдруг спросил: «А что, ты испугалась?» Может 65 быть, моя торопливость заставила его так думать. Через три дня уже оба эти обращения получили какое-то огромное значение, мучительное.

Два дня он сильно задыхался, так что лежал на пяти подушках, почти сидя, очень ослаб, с постели не вставал, дышал кислородом, пил только кофе, и все было невкусно. Температура была невысокая, кашель почти эти дни не мучил его, и хрипы были мало слышны.

Предпоследняя ночь была страшная. Стояла жара, и разражалась гроза за грозой. Было душно. Ночью Антон Павлович умолял открыть дверь на балкон и окно, а открыть было жутко, так как густой, молочный туман поднимался до нашего этажа и, как тягучие привидения самых фантастических очертаний, вползал и разливался по комнате, и так всю ночь… Электричество потушили, оно мучило зрение Антону Павловичу, горел остаток свечи, и было страшно, что свечи не хватит до рассвета, а клубы тумана все ползли, и особенно было жутко, когда свеча то замирала, то вспыхивала… Чтобы Антон Павлович, приходя в сознание, не заметил, что я не сплю и слежу за ним, я взяла книгу и делала вид, что читаю… Он спрашивал, приходя в себя: «Что читаешь?» Томик Чехова был открыт на рассказе «Странная история», я так и сказала. Он улыбнулся и слабо сказал: «Дурочка, кто же возит книги мужа с собой?» и опять впал в забытье. Когда я ему клала лед на сердце, он слабо отстранял и неясно бормотал: «Пустому сердцу не надо…»

Ночь была настолько страшна своей тишиной и вместе с тем какой-то жизнью во всех углах благодаря этому колыхающемуся туману, и силуэт Антона Павловича, почти сидящий, с трудом дышащий — все было так величаво спокойно и потому жутко, что я утром с нетерпением ждала прихода доктора Швёрера, чтобы посоветоваться с ним и выписать сестру или брата Антона Павловича из России. Мне казалось, что я могла потерять присутствие духа, если еще повторится такая ночь. И как ни странно, — о смерти не думалось, о конце… Доктор успокоил меня, ласково, мягко поговорил с Антоном Павловичем… Стало легче утром. Антон Павлович поел даже жидкой кашки и просил устроить его в кресле поближе к окну. И очень много и долго, с перерывами, раскладывал пасьянс «тринадцать».

В сумерки я пошла в аптеку за кислородом, и он сам велел мне выкупаться в бассейне, пробежаться по парку 66 и вздохнуть, так как эти дни я ни на минуту не выходила из комнаты. Вернувшись, я увидела его мягко улыбающееся лицо, и как-то стало покойнее, казалось, самое страшное прошло с этой жуткой ночью. И тут-то, за разговорами прослушавши гонг, зовущий к ужину, в то время как прислуга принесла мне какую-то еду, Антон Павлович и начал придумывать рассказ, как в богатом курорте, вечером, собираются все, уставшие за день от всякого рода спорта, сытые, богатые англичане, американцы и с жадностью ожидают сытного ужина, и — о ужас — оказывается, что повар скрылся, и как эта трагедия отозвалась на желудках всех этих сытых, избалованных людей. Антон Павлович так увлекательно говорил, что я смеялась от души, и казалось, что точно камень сваливался с груди. Приняв лекарство, Антон Павлович велел взять лишние подушки и лег, как обыкновенно, и с улыбкой сказал: «Вот видишь, сегодня мне уже легче, я не так задыхаюсь». Вскоре уснул и спокойно, тихо проспал часа три…

Около часа он проснулся. Жаловался, что ему жестко лежать, жаловался на тошноту, «маялся» и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором… Стало жутко. Но чувство, что надо все делать необычайно уверенно и быстро, заставило собрать все силы. Я разбудила нашего знакомого русского студента Л. Л. Рабенека, жившего в этом же отеле, и попросила сбегать за доктором. Разбудила швейцара и велела дать льду. Когда вернулся Рабенек, мы быстро и молча на полу кололи лед в ожидании прихода доктора… Выражение лица Антона Павловича было сосредоточенное, ожидающее, как бы прислушивающееся к чему-то…

Пришел доктор Швёрер и с мягкой лаской начал что-то говорить, обняв Антона Павловича. А. П. как-то необыкновенно прямо приподнялся, сел и сказал, громко и ясно: «Ich sterbe». Доктор успокаивал, взял шприц и сделал впрыскивание камфоры, велел подать шампанского. Антон Павлович взял полный бокал, оглянулся, улыбнулся мне и сказал: «Давно я не пил шампанского». Выпил все до дна, лег тихо на левый бок, — я только успела перебежать и нагнуться к нему через свою кровать, окликнуть его — он уже не дышал, уснул тихо, как ребенок…

И когда исчезло то, что было Антоном Павловичем, ворвалась в окно серая ночная бабочка огромных размеров и мучительно билась о стены, о потолок, о лампы, точно в предсмертной тоске.

67 Доктор ушел, Рабенек сел составлять телеграммы в Россию, вскоре ушел. Начало светать, потухло электричество… Раздалось сначала робкое чириканье пробуждающихся птиц и зазвучало вскоре все сильнее, радостнее; звуки органа одиноко и глубоко полились в свежем воздухе, это казалось сказочным — кто бы мог играть в церкви так рано… Все вместе — как бы первая панихида. Последние минуты не нарушались никакой повседневностью. Была тишина величавая, ни лишних разговоров, ни лишних слов, — покой и величие смерти.

В 7 ч. утра пришел наш министр-резидент при Баденском дворе, Вл. Эйхлер, молча встал на колени, поклонился… Дал мне слово, что все обычные официальные порядки будут отменены, что не явится никакая полиция и покой не будет нарушен. Уже благодаря доктору Швёреру тело было оставлено до следующей ночи, и никто, никто не знал, что произошло в эту ночь с 1 на 2 июля…

Когда я в сумерках выходила из отеля, навстречу мне шел Г. Иоллос, приехавший сейчас же из Швейцарии, как только прочел в газетах, и, благодаря хлопотам его и Эйхлера, все было покойно, гладко, никто не тревожил никакими бумагами и документами. И деньги пришли из Берлина на имя Антона Павловича, но их сейчас же любезно выдали мне, хотя по закону я не имела права получить их, и костюм был готов… В следующую ночь тело Антона Павловича перенесли в часовню. Утром супруга доктора Швёрера (урожденная Живаго) вместе со мной превратила католическую часовню в православную, устроили аналой, поставили наши иконы. Приехал священник из Карлсруэ — отслужил первую панихиду. Усиленно хлопотали, чтобы власти железнодорожные разрешили везти тело с курьерским поездом. Я не хотела ехать отдельно. В конце концов разрешили вагон с телом прицепить к курьерскому поезду.

Приехала первая жена моего брата Владимира Леонардовича, урожденная Бартельс, ныне Ellen Tells, и была мне большой помощью во всем этом скорбном пути. В Германии, на запасном пути, где стоял вагон с телом, была вторая панихида; служил отец Мальцев, человек прекрасной души, умница, с юмором. Немцы просили, чтобы не было слышно ни пения, ни службы. Пришли русские рабочие, принесли гирлянды дубовые, цветов, зелени и убрали и украсили весь вагон, и таинственно и трогательно звучала вся панихида и пение придушенными голосами… 68 Отец Мальцев сказал прекрасную, содержательную, теплую речь… Была задержка в Берлине. Никто не мог сказать, когда, с каким поездом мы могли следовать дальше, а уже запросы каждый [день] из Москвы и Петербурга. Наше посольство как-то странно себя держало: как будто нарочно держали в неизвестности, верно, чтоб не было шумихи и встречи в России — всего боялись. Через один из трех округов Германии, по которым мы должны были ехать, не пропускали вагон с телом с курьерским поездом, и только за четверть часа до отхода вечернего поезда, благодаря невероятным хлопотам сына Иоллоса, удалось получить разрешение.

ИБСЕН В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕАТРЕ⁴

Генрик Ибсен… Сколько умов и душ человеческих волновал этот старик с белыми пушистыми бакенбардами и острыми глазами, там, на севере, в мало знакомой нам тогда Норвегии, казавшейся какой-то необыкновенной своей цельностью, нетронутостью, с ее бездонными таинственными зелеными фиордами и фантастическими горами; казалось, и человек там должен быть каким-то особенным, цельным, покойным, нетронутым и не зараженным суетой и суррогатом цивилизации, с большими страстями, о которых он сам может и не догадываться, но которые могут доводить его до крайности, всколыхнуть до дна существо духа человеческого. Таковы и фиорды там — зеркальная поверхность, покой, но в душу проникает жуть, когда думаешь об их невероятной глубине и о бурях, которые поднимаются со дна и которые могут сокрушить жизнь человеческую. Бури, о которых упоминает Ребекка в «Росмерсхольме».

Действительно, такой и показалась эта Норвегия, когда я ее увидела, — простой, цельной, таящей в себе огромные внутренние силы. Попала я туда, насыщенная и Ибсеном и Кнутом Гамсуном⁵. Хотелось видеть, слышать этих двух таких различных чародеев Севера. У Ибсена только побывала в доме — он лежал больной и не мог принимать.

… Сколько загадочности, таинственности, глубины, какого-то наивно-серьезного подхода к душе человеческой 69 у Ибсена. Что-то очень близкое, волнующее, манкое и вместе с тем что-то как бы чуждое в нем. Близкое и волнующее — это его сущность. Что-то чуждое — может быть, форма, в которую он облекает свою сущность⁶.

Много раз приходилось слышать мнение о том, что находят нечто общее между Ибсеном и Чеховым. Может быть, это общее сводится к тому, что оба — оптимисты будущего и пессимисты настоящего. Две совершенно разные индивидуальности, ко всем жизненным вопросам подходящие совершенно различно. Ибсена волнует «идея», философская мысль, которая владеет им, и он ставит людей в придуманные им положения, созданные этой его идеей.

Ибсен уважает и любит человека, но совсем не так, как любит его Чехов. Ибсен предъявляет к человеку требования, взыскивает, нападает на мещанство, в котором он погряз, бичует, поучает и этим мечтает возвысить, поднять душу человеческую, не имеющую достаточно героизма сбросить с себя тину, которой опутывает нас незаметно этот ужасный «каждый день» с его мелкими заботами и интересами. Чехов любит человека большой, всепонимающей и всепрощающей нежной любовью, ничего не требующей, не поучающей, он «жалеет», то есть любит человека и лишь глубоко скорбит о несовершенствах жизненных условий, которые создались для человека и которые гнетут его и закрывают от него радость жизни, и, не имея сил бороться, человек тонет в обывательщине. Смех Чехова — не высмеивающий, а сочувствующий, если можно так выразиться.

Странный старик Ибсен! Несмотря на всю его глубину, наблюдательность, серьезные требования, которые он предъявляет человеку, где-то иногда нельзя не улыбнуться, мягко улыбнуться. Думается, что эту улыбку вызывает какой-то контраст в его существе: с одной стороны — крупный, острый, серьезный вынашиватель какой-нибудь интересующей его мысли, с другой — это маленький честолюбивый человечек, очень ценящий почет, признание, с готовностью принимающий как должное все знаки отличия. Вот и сейчас, перелистывая американский театральный журнал, в котором есть несколько статей об Ибсене, я увидела на его страницах выражение лица молодого Ибсена, декорированного массой орденов, — время его пребывания в Дрездене в конце 70-х годов. Нельзя удержаться от улыбки при виде этого самодовольного лица или видя его силуэт в кафе, с газетой в руке, в цилиндре, в 70 который вделаны какие-то таинственные зеркала, через которые он мог наблюдать всех окружающих его, не возбуждая внимания и оставаясь незамеченным наблюдателем.

Чехов как-то не мог вполне серьезно относиться к Ибсену. Он ему казался неискренним, надуманным, нагроможденным, мудрствующим, и, помню, когда мы готовили с Вл. Ив. Немировичем-Данченко «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» (я играла Майю), то я избегала говорить об этой работе с Антоном Павловичем. Он благодушно, с тонкой улыбкой, но неотразимо вышучивал то, к чему мы относились с большой серьезностью и уважением.

Ибсена играли много во всех странах, но не знаю, был ли где такой театр — ибсеновский театр, — где бы «раскрыли» его, чтобы можно было сказать, что этот театр понимает и ставит Ибсена так, как его нигде не умеют понимать и ставить. Я видела за границей прекрасных актеров, исполнявших пьесы Ибсена, но в общем тоне постановки был или театральный пафос, напряженность, или какое-то неприятное опрощение его произведений.

Оглядываясь назад на пройденный нашим театром репертуар и отдаваясь первому впечатлению, кажется, будто мы мало ставили Ибсена, но это только кажется; думаю, по той причине, что мало его постановок удержалось, в репертуаре, — не все были удачны по различным причинам. Наиболее удержавшимися в репертуаре были «Доктор Штокман» и «Бранд», которые шли с огромным, блестящим успехом. Все, думается, помнят великолепный, незабываемый, детски чистый образ Штокмана, созданный К. С. Станиславским, и грандиозную, сильную, монументальную постановку «Бранда» — создание Вл. Ив. Немировича-Данченко. Труднее была работа над его пьесами с более сложной психикой, с ибсеновской символикой. В 1900 г. мы ставили «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» (чуть ли не самая любимая драма Владимира Ивановича, которую он так прекрасно ставил и расшифровывал), и все-таки, думается, мы, актеры, были еще очень зелены, чтобы справиться с такой исключительно трудной драмой. «Гедда Габлер» была первая пьеса Ибсена, за которую взялся наш начинающий театр. Несмотря на прекрасно сыгранные отдельные роли (чудесная была Тея — М. П. Лилина, — эта маленькая, белокурая Тея, с ее большими наивными голубыми глазами; живописен был К. С. Станиславский в роли безумца Левборга, красива была М. Ф. Андреева в заглавной роли, хорош был Вишневский — Бракк), 71 чего-то самого основного, самого необходимого, чтобы «зазвучала» эта драма и «заразила» зрителя через рампу, — этого не было. Ставили и «Дикую утку», «Столпы общества», «Привидения», «Пер Гюнт». Все это были хорошие серьезные спектакли, можно сказать, честные спектакли с прекрасными актерскими силами. Но мне лично кажется, что нужно было бы как-то опоэтизировать постановкой пресноту, суховатость и прямолинейность ибсеновских философских идей. Может быть, надо было найти другой подход к его драмам, идти к той же цели, но другим путем, найти какую-то условность, фантастику, поставить на котурны, при полной искренности и глубине переживаний, до которых такой мастер докапываться и вызывать их из актерских душ Владимир Иванович Немирович-Данченко. О «Росмерсхольме» шли разговоры несколько сезонов, но ставить не решались: сложная психологическая драма манила, но и чем-то вселяла недоверие. Помню, что К. С. Станиславский решительно отказывался от постановки, признаваясь откровенно, что не понимает ибсеновских символических драм. Но все же пофантазировал о ее постановке; ему представлялся Росмерсхольм каким-то затхлым, старым гнездом с потемневшими стенами, пропитанными наросшими от поколения к поколению предрассудками, которые обволакивали человеческие души тиной, гнездом, где мало воздуха, мало солнца, где темные углы, маленькие окна, где дух человеческий хиреет без радости. «Росмерсхольм облагораживает, но убивает счастье», — говорит Ребекка. И непременно Станиславскому казалось, что должны проноситься не то за окном, не то как отраженные тени на полу эти белые кони, призраки умерших обитателей Росмерсхольма, призраки, которые царили здесь, цеплялись за живых и увлекали их за собой. И вот в этой затхлой атмосфере мечутся и бьются две живые души, стремящиеся к свету, к радости, к облагораживанию духа человеческого. Постановка «Росмерсхольма» просто провалилась и скоро сошла с репертуара. Вынесли мы его на публику несозревшим, работали, по-моему, не больше двух месяцев. В 1918 году решили его снова поднять в нашей Первой студии (теперь МХАТ 2-й) с покойным Вахтанговым, к которому уже тогда подкрадывался страшный недуг, через несколько лет унесший его в могилу. Мне радостно вспоминать об этой работе. Чудесная была атмосфера. Участвующие были охвачены большой любовью к пьесе (чего не было в первой постановке), и 72 репетиции шли с увлечением. Все мы фантазировали, волновались, искали, но… то увлечение, которым мы жили во время работы, нам не удалось перенести на публику. Было такое чувство, что крылья-то мы расправляли, а подняться не смогли…

И вот за последние дни, перебирая Ибсена, перечитывая его, точно возвращая к жизни когда-то дорогого ушедшего от нас, я опять заволновалась «Росмерсхольмом». Очень уж там много заложено чего-то настоящего, глубокого, вечного в недрах человеческого духа, того, что всегда волнует и будоражит живого человека. Опять-таки в американском театральном журнале я увидела эскиз декораций к «Росмерсхольму» Гордона Крэга и тут же выдержку из воспоминаний Айседоры Дункан об этой постановке, в которой Ребекку играла Элеонора Дузе. Эскиз изумительный: не комната, не покой — пространство со свешивающимися сверху, колыхающимися при малейшем движении воздуха тканями; в глубине огромное окно, точно пролет в вечность, и за ним только глубокий эфир. И в этом сценическом пространстве с волнами колыхающихся тканей — ни одного вещественного признака человеческого жилья. И вдруг почудилось, что интересно было бы сделать из «Росмерсхольма» симфоническую поэму. Очень сократить, выровнять текст по внутренней линии содержания, отчего должна получиться особенная устремленность в переживаниях, и все это на фоне музыки, не знаю — оркестра ли, хора ли, местами еле звучащей, местами покрывающей все и переходящей к концу в торжествующий радостный гимн: две души нашли исход из сети запутавшихся сложных запросов духа — ушли и растворились там, в глубоком синем эфире. Не хочется здесь мысли о смерти тела, об окоченевшем теле, о том, что они утонули, что их вытащат трупами.

Дункан рассказывает, как Дузе, недоумевая, смотрела на эскиз Крэга и через Дункан, служившую им переводчицей, давала ему понять, что ей необходимо хорошее уютное окно, обыкновенное окно в комнате, у которого Ребекка сидит со своей работой — и ждет, когда Росмер перейдет наконец через мостик, с которого бросилась в водопад его болезненно нервная жена, ждет, когда хватит у него сил перешагнуть через прошлое, сбросить все предрассудки и идти к свету. Крэг довольно резко ответил, что он не желает, чтобы женщины вмешивались в его работу. Дункан с юмором рассказывает, что она, смягчая ответ 73 Крэга, передала, что он сделает все, чтобы удовлетворить Дузе. В ожидании просмотра на сцене декорации Дузе сидит в ложе с Дункан. Дункан говорит, что, когда раскрылся занавес, ее охватило огромное волнение — такой необычайной красотой и поэзией повеяло со сцены. Она увидела слезы на глазах Дузе и тут же почувствовала, как Дузе схватывает ее за руку и молча, быстро тащит ее по темным коридорам на сцену. Придя на сцену, она кричит: «Где Гордон Крэг?» Когда он пришел, она обняла его, прижала к груди, и полился целый водопад горячих итальянских слов по адресу этого изумительного художника.

Бывает радостно побеседовать с умным, талантливым покойником… Предстоит ли ему воскресение?.. Кто знает.

ВОСПОМИНАНИЕ О ФИЛАРМОНИИ⁷

С особенным чувством приветствую полувековое существование бывшей Филармонии, приветствую и содержательное, хорошее настоящее, приветствую успехи и достижения в будущем, но с особенной теплой любовью и волнением переношусь мыслями и воспоминаниями к тем трем годам, 1895 – 1898, которые решили мою артистическую судьбу… Это было в Драматической школе при Филармоническом обществе, в исчезнувшем теперь старом особняке Батюшкова на Б. Никитской улице, куда я пришла «изгнанной» после месячного пребывания в Драматической школе при бывш. императорском Малом театре, пришла, конечно, с тяжелым чувством и холодом в душе. Но как часто бывает, что страдания и огорчения, как будто незаслуженно нами полученные в силу неудачно сложившихся обстоятельств, — что страдания эти получают другую окраску благодаря последующим событиям… И кажется, что, не будь этих огорчений и обид, не так бы ценился новый путь, на который толкнули эти огорчения. Так и мое «изгнание» сослужило мне хорошую службу… Не будь его, я бы не попала в Филармонию и не попала бы в Художественный театр.

С любовью вспоминаю наш курс, прекрасный подбор учащихся, среди которых были: М. Г. Савицкая, Вс. Э. Мейерхольд, Мунт, Будкевич, Загаров, Сегирев, Мадаев, Лиховицер… курс, который серьезно взялся за работу и за 74 дисциплину и оставил по себе хорошую память. Группа лиц (среди которых была и я), перешедших по окончании курса вместе с нашим профессором Влад. Ив. Немировичем-Данченко в зарождающееся весной 1898 г. новое дело — Художественный общедоступный театр, — принесла уже с собой те зачатки большой внутренней дисциплины и любви к серьезной работе, заложенный в Филармонии, зачатки того, чем был так силен наш Московский Художественный театр.

ФРУ ГИЛЕ⁸

Я не люблю сущности образа Юлианы — фру Гиле, но меня увлекает сделать этот образ, так сказать, сделать роль. Мне лично чужда эта женщина, она слишком специфична, с ее непониманием красоты осеннего увядания, с ее боязнью старости, с ее болезненно острым отношением к юности. Вероятно, поэтому я излишне подчеркиваю внешние ее черты, чтобы дать не просто стареющую женщину, а именно стареющую Юлиану.

Двадцать лет назад я не отдавала себе отчета, как я играла. Когда я прочла пьесу и когда кругом все говорили — вот чудесная роль для вас, — я далеко не была очарована ролью.

Пьеса мне нравилась, в ней много волнующего, много заложено интересных мыслей, — я люблю Гамсуна, и одна из моих любимейших ролей, стоящая даже особняком, — это Терезита в его «Драме жизни» (вторая часть трилогии, первая — «У врат царства»), роль, которую я играла с огромным увлечением и любовью. С ней у меня был внутренний контакт.

Для Юлианы я тогда была немного молода, легче отдавалась минутному порыву, наполняла роль своим волнением вообще, своим темпераментом, — может, это было и лучше, но зато, когда не было во мне этого волнения, роль бывала пустовата, и это доставляло мне страдание.

Я отлично помню, что даже огромный успех первого представления не доставил мне радости, и, когда Вл. Ив. Немирович-Данченко пришел ко мне в уборную, чтобы поздравить, — у меня текли слезы. Сознание, что я не смогла вложить в роль того, что радовало бы, отняло прелесть успеха. Вот если бы пришлось играть образ 75 Баста в юбке, — это было бы мне ближе: его восприятие приближающейся старости, его вкус к жизни, ко всему юному, цветущему, его понимание увядания жизни, радостного, мудрого, но не цепляющегося. Но… бедная Юлиана, прожившая большую, пеструю жизнь, жизнь эстрадной певицы, скитавшейся по всему миру, среди вечного шумного праздника, окруженная поклонением принцев, королей, осыпанная цветами, драгоценностями, она трудно принимает закон жизни, она не запаслась мудростью широкого покойного взгляда на старость, и отсюда ее страдания, нежелание «сдаться», ее цеплянье за жизнь — страх отпустить последнего любовника, каков бы он ни был. Уйдет он, и останутся пустота и холод.

Может быть, я слишком обедняю образ, мало поэтизирую его, может быть. Но ведь Юлиана именно у жизни в лапах, жизни не в крупном, мудром масштабе, а в лапах жизни каждого дня, она хочет «жить, любить жизнь и никогда не умирать», как она говорит Басту; отсюда и ее беспокойство, ее напряженность.

Прошло двадцать лет, роль мне не стала ближе, а сама я постарела на двадцать лет. Проживши жизнь, переживши многое и передумавши, я, конечно, уже не так враждебно настроена к образу Юлианы. Ничего личного, мелкого не должно быть в искусстве. Искусство должно быть большое, обобщающее.

Прежде чем продолжать о фру Гиле, хочется сделать одно отступление. Я хочу сказать об отношении актера к зрителю. Сейчас много говорят о том, что надо играть не живой образ, как он сделан автором, а свое отношение к роли, как будто зрительному залу необходимо показать, кто хороший человек, а кто подлец, что черно и что бело. Я лично, когда бываю зрителем, не выношу, когда меня чему-то учат со сцены и тем отнимают всю прелесть возможности самой разобраться, пошевелить мозгами, подумать о том, что видела. Почему я должна обязательно показать отрицательный персонаж отрицательным? Я должна показать моего героя живым, каким хотел бы его видеть автор, оправданным сценически, а уж зритель сам разберется, что это за человек, прав он был или неправ. Многие ставят мне в упрек «обаятельность» Раневской в «Вишневом саде» — путают обаяние сценического образа с персонажем пьесы.

Обаятельной должна быть всякая роль, но это обаяние актера, а не изображаемого лица. А зритель, даже 76 самый неподготовленный, это, конечно, понимает сам, разбирается и решает, на чьей стороне правда.

Возвращаюсь к фру Гиле, к образу, которому я не симпатизирую, но роль эту играю с удовольствием. Почему с удовольствием? Потому, что автор — прекрасный драматург, он дал не схему, а человека, в котором я копаюсь, ищу и всегда нахожу что-то, что вчера еще не додумала или не поняла. Каждое слово, произносимое фру Гиле, не «реплика», а самое живое слово, и, как всякое живое слово, имеет много значений, оттенков и скрытого смысла. Оно может быть воспринято сегодня так, а завтра совсем иначе.

В хорошей драме актер может прочесть между строк всю биографию своего героя и сказать не только, что он делал до спектакля, но и что будет делать завтра, через год, как будет реагировать на то или другое событие.

Вот эта плоть, эта насыщенность, глубина и оправданность, заложенные в образе фру Гиле, делают роль желанной и приятной. Для этой роли стоит преодолеть себя и свою неприязнь к героине. Интересно, заманчиво, и есть над чем поработать актеру.

Больше всего драматург должен избегать схемы, а не бояться сложности. Ведь чем больше мыслей в драме, тем легче ее играть.

У Гамсуна самое заманчивое — это обилие «подводных» течений, мыслей, сложность интриги, запутанность характеров. Разобраться во всем этом, показать в четыре часа клубок жизни, зажатой в рамки этой драмы, — задача нелегкая. Но такие трудности не угнетают, а волнуют актера. Есть для чего играть, есть что дать зрителю. Роль Юлианы — это четыре напряженнейших часа из жизни этой героини, и я с ней делю это напряжение четырех часов, вместе с ней борюсь за остаток жизни, увлекаю Блуменшена, ловлю Баста, чтобы умолять его не увозить Блуменшена, умолять его помочь мне предотвратить ужас опускания, умирания, доходящий до кульминационной точки в третьем акте. Затем смерть Баста, смерть Люнума, безумная надежда, ожидание посыльного, который должен принести драгоценное «наргиле», то есть вручить капитал в руки Блуменшена, чтобы тот не уезжал. И когда он все же уходит, забирая «наргиле» и деньги, я остаюсь одна в темноте с ощущением холода и смерти в старом доме старика Гиле и получаю последний привет от Баста…

77 К сожалению, постановка «У жизни в лапах» требовала спешности по многим причинам, и Н. Н. Литовцева, возобновлявшая пьесу, не имела возможности сделать в ней необходимые изменения и обострения; все мы чувствовали необходимость подойти к этой пьесе иначе, чем это делалось двадцать лет назад, но… повторяю, спешность не дала возможности выполнить первый план, и пришлось мириться.

К 60-ЛЕТИЮ ВС. Э. МЕЙЕРХОЛЬДА⁹

Моя память не фиксирует отдельные детали, мелочи о лицах, событиях, встречах. То, что в мемуарной литературе принято называть эпизодами, историческими анекдотами, проходит как-то мимо меня. Я помню облик человека в целом.

Сейчас я узнаю, что Всеволоду Мейерхольду исполняется 60 лет, и невольно память летит на много лет назад, к 1896 году, когда я первый раз встретилась с этим замечательным художником, режиссером и актером. Восстановить сейчас несколькими словами облик этого сложного человека, конечно, мне не удастся.

Итак: 1896 год. Я на втором курсе Драматической школы бывш. Филармонического общества. Среди нашего курса появляется новое лицо, новый «ученик», который сразу приковывает мое внимание. Среди общей распущенности, царившей тогда в стенах училища, ввиду того, что Шостаковский, создавший Филармонию, по болезни фактически отошел от участия в делах школы и она была предоставлена как бы самой себе, повторяю, среди общего невысокого уровня сразу выделилась фигура Мейерхольда. Живо припоминаю его обаятельный облик, нервное, подвижное лицо, вдумчивые глаза, непослушный клок волос над умным, выразительным лбом, его сдержанность, почти даже сухость. При более близком знакомстве он поражал своей культурностью, острым умом, интеллигентностью всего существа. Наш курс, благодаря хорошему подбору учениц и учеников во главе с Всеволодом Эмильевичем, оставил добрую память по себе в школе — своей серьезностью, желанием работать, развиваться, взять все, что могла дать тогда школа, своей дисциплиной. И все это умел создать Вс. Мейерхольд 78 своей инициативой, умел объединить нас — так что мы представляли собой какой-то островок в потоке настроений, царивших среди учеников Филармонии. На втором курсе нам много пришлось работать самостоятельно, так как наш руководитель Вл. И. Немирович-Данченко в это время заканчивал свою пьесу «Цена жизни» и не очень баловал нас своими в высшей степени интересными уроками¹⁰.

В начале третьего курса мы с Всеволодом Эмильевичем и другими товарищами приготовили самостоятельно полтора акта из гремевшей тогда «Родины» Зудермана, и после осеннего удачного показа нам было разрешено показать этот отрывок в гримах и костюмах, чем мы весьма гордились. Всеволод Эмильевич играл роль отца Магды (Магда — я), и, конечно, вся режиссерская работа была его. В течение сезона мы готовили с Владимиром Ивановичем «Василису Мелентьеву» Островского — целиком, уже для выпускных экзаменов. Мейерхольд играл роль Грозного и трактовал ее очень интересно. Впоследствии, уже в нашем будущем театре (второй сезон), он играл Грозного в первой части трилогии Алексея Толстого¹¹. Играли «Трактирщицу» Гольдони (Мейерхольд — маркиз Форлипополи, я — Мирандолина), и этот спектакль приезжал смотреть К. С. Станиславский. Впервые увидели мы в стенах школы его живописную фигуру с седыми волосами и черными бровями. Волнение было у нас совсем необычайное, так как уже носились слухи о создании в Москве нового, какого-то необыкновенного театра и Владимир Иванович уже говорил В. Э. Мейерхольду, М. Г. Савицкой и мне, что мы будем в этом театре, если осуществится мечта о его создании. Прекрасно играл еще Всеволод Эмильевич роль профессора Беллака в комедии «В царстве скуки» Пальерона, а я играла прабабушку-герцогиню; в этом спектакле выпускалась Е. М. Мунт, бывшая также впоследствии артисткой нашего театра. Ввиду наших успешных выпускных спектаклей Владимир Иванович дал возможность Мейерхольду и мне работать в его пьесе «Последняя воля» — роли были блестящие, выигрышные, и мы, как говорится, имели успех.

Слухи об организации нового театра и о приглашении нас троих на работу в нем становились все настойчивее и все больше волновали нас, и вот наконец 14/26 октября 1898 года родился Московский Художественно-общедоступный 79 театр под руководством К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, и так начался наш сценический путь совместно с Мейерхольдом.

В декабре 1898 года мы наконец играли «Чайку» А. П. Чехова, пьесу, в которую мы все были влюблены, и заражал нас этой влюбленностью еще в школе Владимир Иванович. «Чайка» как-то утвердила, поставила наш театр на рельсы и показала Вс. Э. Мейерхольда после ряда характерных ролей, сыгранных им, хорошим драматическим актером. Мне кажется, что «Чайка» сыграла большую роль в жизни Мейерхольда — актера и режиссера. Уже начали смутно зарождаться его первые идеи об условном театре, более «театральном», чем наш.

Кроме сценической работы Всеволод Эмильевич нес в театре работу по выработке корпоративного устава и был еще привлечен к исполнению режиссерских обязанностей. И уже стало заметно, что режиссер в его творческом облике преобладает над актером, что и подтвердилось в самом ближайшем будущем.

В последующие сезоны мы с ним встречались в незабываемых пьесах — «Одинокие» Гауптмана и «Три сестры» Чехова; в последней он играл барона Тузенбаха. Над ролью Иоганнеса Фокерата («Одинокие»), человека, в котором зарождается крупный душевный конфликт, Всеволод Эмильевич очень много и серьезно работал, волновался ею, нервничал. Эту нервность он вложил и в сценический образ, был, может быть, излишне резковат, в чем и упрекали его многие. Впечатление, произведенное этими двумя пьесами, было тогда необычайное, ни с чем не сравнимое.

А. П. Чехов с большой симпатией относился к Вс. Э. Мейерхольду, всегда интересовался им, его сценическим ростом, часто говорил о нем, отмечая его серьезное, вдумчивое отношение к ролям. В письмах ко мне справлялся о его здоровье, советовал ему беречь себя, ехать на юг отдыхать. Привожу отрывок из письма А. П. Чехова ко мне от 2 января 1900 года из Ялты по поводу игры Вс. Э. в «Одиноких»: «Я Мейерхольду писал и убеждал в письме не быть резким в изображении нервного человека. Ведь громадное большинство людей нервно, большинство страдает, меньшинство чувствует острую боль, но где — на улицах и в домах — вы видите мечущихся, скачущих, хватающих себя за голову? Страдания выражать надо так, как они выражаются в жизни, 80 т. е. не ногами и не руками, а тоном, взглядом; не жестикуляцией, а грацией. Тонкие душевные движения, присущие интеллигентным людям, и внешним образом нужно выражать тонко. Вы скажете: условия сцены. Никакие условия не допускают лжи».

В 1902 году Вс. Эмильевич расстался с нами. Ввиду целого ряда глубоко принципиальных разногласий он сначала временно, а потом, после краткого пребывания у нас в 1905 г.¹², уже окончательно оставил наш театр, и начинается новая эпоха в его творческой жизни, за которой я следила уже только издали.

В 1924 г., после возвращения МХАТ из Америки, Всеволод Эмильевич снова искал путей сближения с нами. Он приезжал к нам на спектакли, говорил о необходимости нашей совместной работы, совместной борьбы за новую советскую театральную культуру, о необходимости бережного отношения театра к русскому языку. Но для меня самой неясно, в силу каких объективных или субъективных условий из этого обоюдного стремления к сближению ничего не вышло. К. С. Станиславский по просьбе Всеволода Эмильевича ездил смотреть «Мандат», и ему в общем понравилось. Он отметил остроту, режиссерскую смелость постановки.

Пути наши разошлись, но и по сию пору я всегда с большим интересом, волнением и вниманием смотрю постановки Всеволода Эмильевича, хотя не всегда и не все принимаю в них. Я лично мечтаю и считаю возможной и непосредственную встречу Мейерхольда с нашим театром. Я уверена, что никаких объективных принципиальных препятствий не могло бы быть¹³.

Этим искренним пожеланием о творческой встрече я и хочу закончить эти мои «воспоминания» о Всеволоде Эмильевиче в день, когда он как-то неожиданно вдруг оказался маститым «шестидесятилетником».

ИСКУССТВО ПОДТЕКСТА¹⁴

В своих ролях из классического репертуара я себя чувствую хорошо потому, что там при экономии слов у художника получается крупный, многозначительный и надолго запоминающийся образ. В тексте каждого драматурга 81 имеется подтекст, и я, как актриса, улавливаю этот подтекст для того, чтобы его выразить в игре. И оттого, что образы у Чехова продуманны, прочувствованны до мельчайших деталей, реплики действующих лиц в пьесах чеканны и ясны, их никак не перефразируешь, в них не вставишь ни одного лишнего слова. Каждое слово — «на вес золота». Это есть лучшая гарантия, вернейший залог отличного самочувствия актера на сцене.

Иные впечатления у меня от своей игры в пьесах Ибсена. Правда, здесь аналогия немыслима. Ибсена мы играли ведь не в оригинале; в переводах Ганзен приходилось делать различные вставки и исправления. Поэтому мое исполнение Ребекки Вест в «Росмерсхольме» или Регины в «Привидениях» я не отношу к наиболее интересным в моем репертуаре. Образ, созданный драматургом, меня волновал, но мне все время приходилось бороться с его трудным текстом. Язык у Ибсена тенденциозно публицистический, разговаривают в его пьесах не живые люди, а чаще всего какие-то психологические схемы. В этих пьесах Ибсена нет полутонов, нет молчания действующих лиц. А молчание отнюдь не передается драматургом одними только авторскими ремарками. Словесный текст должен оттенять молчание актера на сцене. Иное дело — Достоевский. Он художник достаточно многословный, монологи его героев всегда длинны, отнюдь не лаконичны. Но в тексте Достоевского есть та чеканность, та внутренняя динамика и страстность, которые делают необходимым и оправданным каждое слово в фразе.

Я люблю жить на сценических паузах во время игры. Я в этом не вижу никакого противоречия активному отношению актера к слову. Но от слова я требую абсолютной ясности содержания. Пока я не знаю, для чего действующее лицо, которое я исполняю, говорит данную реплику, я учить роли не могу.

Язык драматурга не должен быть излишне однообразным. Это относится не к его стилевым особенностям, не к почерку художника, а к самой конструкции пьесы, в которой словесный материал является основным и главным элементом. В тексте пьесы, даже если это трагедия, должен быть и смех и юмор. Ведь именно такова драматургия Шекспира.

У меня нет достаточного актерского опыта в репертуаре современной советской драматургии. Здесь мои 82 впечатления скорее зрительские, читательские, чем исполнительские. У нас, безусловно, есть мастера, язык которых отвечает тем требованиям, о которых я выше говорила, Язык «Поднятой целины» Шолохова ясен и выразителен той насыщенностью и убеждающей простотой, которая так свойственна была корифеям русского реализма. Язык Леонова богатый, знающий тайну нюансировки, но он слишком мрачен, в нем нет юмора. Но ближе всего мне, как читательнице, язык Бабеля. Здесь я нахожу признаки той предельной лаконичности, простоты и чеканности, которые не могут не подкупить любого читателя, зрителя или актера.

[ЧТО МЫ ХОТИМ ИГРАТЬ К 20-ЛЕТИЮ ОКТЯБРЯ]¹⁵

Когда я читаю и смотрю на сцене современные пьесы, у меня создается впечатление, что наши драматурги очень неважного мнения о зрителе. С такой заботливостью они расставляют в своих пьесах точки над «и», так аккуратно раскладывают по полочкам характеристики, словно боятся, что зритель, чего доброго, сам не сумеет разобраться в персонажах и перепутает их, приняв положительный за отрицательный и наоборот.

Но в том-то и дело, что советский зритель во много раз умнее и понятливее. Это редкостный зритель, внимательный, чуткий, прекрасно разбирающийся в самых тончайших нюансировках. Он вовсе не нуждается в этакой старательной и просто оскорбительной заботливости авторов.

Я бы хотела к двадцатилетию Октябрьской революции увидеть наконец пьесу, в которой был бы отражен не только быт (его у нас показывают в изобилии), но вся глубина психики современных людей. Мне хочется видеть у наших драматургов более широкие горизонты. В современных пьесах стали появляться неплохие женские роли, но как все-таки примитивны изображаемые женщины! Неужто ж в нашей современности нет сложных натур?

Есть, конечно, есть. Но писатели либо не хотят, либо не умеют их видеть. Во многом здесь виновны театры. Они развращают авторов, они портят вкус зрителей, давая порою очень слабые пьесы, которым не следовало 83 бы появляться на сцене. Здесь нужно оговориться, что в последнее время появился ряд пьес, значительно поднимающихся над уровнем прежних, но все же и нынешний уровень недостаточно высок, чтобы им встречать великий двадцатый Октябрь.

Ведь для того, чтобы, например, сыграть фру Альвинг в ибсеновских «Привидениях», надо жизнь прожить, надо знать жизнь. Да простят меня современные драматурги и не поймут меня превратно, — много ли нужно жизненного опыта для того, чтобы играть некоторые роли из их пьес?

Нет, я жду от современной драматургии к двадцатой годовщине Октября такой пьесы, в которой бы действовали живые люди, со всеми их чувствами, со всеми хорошими их качествами и недостатками. И главное, чтобы чувства этих людей были искренни, чтобы люди эти были обуреваемы большими страстями. Мне кажется, что такую пьесу мог бы написать Бабель. Он уже давно обещает пьесу нашему театру. Хорошо, если бы свое обещание он выполнил. Самый страшный бич драматурга — излишняя говорливость. Бабель не говорлив, и он, что очень важно в искусстве, имеет свое отношение к людям.

Как ни стыдно, но я не имела еще ни одной современной роли. И к двадцатилетию Октября мне очень хочется сыграть современную советскую женщину. Какую? На этот вопрос ответить трудно. Я не буду давать рецептов драматургам. Хорошо бы, пожалуй, чтобы это была женщина из народа. В своем прошлом простая, но талантливая. И вот, только при Советской власти заложенные в ней задатки сумели развернуться во всю широту. Мне кажется интересным проследить за психологией такой женщины и за тем, что из нее получилось… Если такая пьеса родится и если драматург сумеет поднять ее на психологическую высоту, мне кажется, это был бы достойный вклад в празднование двадцатой годовщины Октября.

МХАТ В ПАРИЖЕ В 1937 ГОДУ¹⁶

Поездка нашего театра в Париж была не просто поездкой нашего искусства — мы представляли собой как бы лицо нашей большой молодой страны.

84 Мы с большим волнением готовились к этим гастролям, мы знали о большом значении этой поездки, мы чувствовали огромную ответственность за собой. Я. О. Боярский¹⁷ перед отъездом собрал нас и очень ясно и интересно говорил нам и рисовал современное политическое положение Франции и еще сильнее укрепил в нас чувство большой ответственности наших гастролей в дружественной нам Франции.

Легко можно себе представить то огромное волнение, которое охватило нас, артистов, на первом спектакле «Врагов», волнение, которое мы не испытали даже на премьере в Москве. Задолго до поднятия занавеса мы собрались на сцене, проверяли всё, наблюдали за каждой мелочью, и когда поднялся занавес, бывшие за кулисами чутко и с волнением прислушивались к первым звукам, летевшим в огромный, нарядный зрительный зал. Первое, что передалось, — поразительная тишина и внимание, с которыми переполнявшая театр публика слушала пьесу. После первого же акта раздались единодушные, долго не смолкавшие аплодисменты, так что пришлось просить передать благодарность артистов за горячий прием, но предупредить, что, следуя нашим правилам, мы выйдем благодарить публику лишь по окончании спектакля.

Опустился занавес, и в зале все как один человек встали, шумно приветствуя нас, но когда вынесли на просцениум громадных размеров корзину красных цветов, которую привезли на грузовике, — от советской колонии в Париже, — и когда вышел вместе с нами Владимир Иванович Немирович-Данченко и мы все спустились на просцениум, к цветам, — казалось, конца не будет оглушительным и несмолкающим рукоплесканиям и крикам «браво!». Прием превзошел все наши ожидания, ничего похожего на это не было во время наших гастролей в Париже в 23-м году — тогда это был просто хороший успех, но нельзя и сравнить с тем, что охватило зал в этот наш приезд. Тогда мы приезжали обычной гастрольной поездкой, теперь нас посылает целая страна как представителей своего советского искусства, — и в этом чувствовалась огромная разница и в нашем ощущении и в приеме зала.

До начала наших спектаклей Владимир Иванович устроил в помещении нашего полпредства прием представителей французской литературы и прессы, и они с 85 большим вниманием и интересом выслушали обстоятельную беседу Владимира Ивановича о современном русском театре, о драматургии, об актере. Задавали вопросы, их интересовавшие: чем отличается театр современный от театра дореволюционного. Говорил Владимир Иванович о том тупике, в котором очутился театр перед революцией, как он пережил все трудности переходного времени при поддержке и помощи со стороны правительства и как он вошел в колею новой жизни, новых форм и преобразовался в современный советский театр.

Внимание и заботу видели мы со стороны нашего полпреда Я. И. Сурица, который просто и радушно принял нас, так что мы сразу почувствовали себя как на родине.

Вечером, после приема, поехали на выставку, которая при вечернем освещении произвела на нас впечатление феерии. Необыкновенные световые эффекты, Эйфелева башня, вся кружевная, светящаяся всеми цветами радуги, великолепные сказочные фонтаны, наш белый павильон с сильными фигурами, рвущимися вдаль и ввысь, тут же германский павильон, египетский — и все это играло и сверкало разными цветами.

Наш советский павильон резко отличается внешне от других своей белизной и простором, и тогда как в других павильонах все материалы выставлены вперемежку — в нашем чувствуется одна все связующая идея, стремительная, как и те две сильные молодые стальные фигуры на вышке нашего павильона.

Премьеры «Любови Яровой» и «Анны Карениной» были встречены с большим интересом и сопровождались большим успехом. На премьере «Любови Яровой» произошел инцидент: когда на сцене ожидался приход белых и когда Чир вытаскивал из подполья трехцветное знамя, — в партере раздались аплодисменты, и тут же сверху полетели свист и шиканье, заглушившие эти неуместные аплодисменты; в дальнейшем реакционная эмигрантская часть публики не решалась прерывать спектакль, хотя белогвардейские газетные выступления не могли скрыть своей резкой неприязни к советскому театру. Французская же пресса по достоинству оценила коллектив театра и постановку наших спектаклей и давала 86 прекрасные, почти восторженные отзывы. «Анна Каренина» вызывала шумные аплодисменты, импонировал и прекрасно сделанный спектакль и игра отдельных артистов.

Была у нас незабываемая встреча с нашими героями-летчиками Громовым, Юмашевым, Данилиным, которых мы приветствовали вместе с советской колонией на вокзале, когда они приехали из Гавра, затем на кишащем французами приеме в полпредстве, где было радостно и приятно встретить Ромена Роллана — этого представителя и выразителя французского гения. Он посетил также спектакль «Анна Каренина», от которого был в восторге, и после окончания пьесы и вызовов пришел к нам, артистам, собравшимся в артистическом фойе и шумно и радушно его приветствовавшим. И еще раз мы встретились с нашими летчиками на вечере в их честь, устроенном нашим торгпредством. Вся публика вместе с нами слушала интересные рассказы наших летчиков о их беспримерном героическом перелете¹⁸. Поражают эти люди необычайной простотой в своих рассказах, говорят о величайших трудностях, перенесенных ими, как будто это было какое-то легкое упражнение, не требующее ни особенного знания, ни напряжения всех сил, как-то не придают никакого значения самим себе, — это необыкновенно подкупает, и смотришь на них с какой-то затаенной радостью, и думается, что таким должен быть современный советский человек: скромность и простота при больших знаниях, ясность и уверенность в выполнении своих трудных, огромных, ответственных задач.

Мне лично удалось мало видеть парижские театры, так как я была занята вечерами, и еще потому, что большинство театров было закрыто в мертвый августовский месяц, когда весь Париж выезжает на отдых во все концы своей прекрасной страны. Видела я только «Мизантропа» в «Комеди Франсэз» — их обычный нарядный мольеровский спектакль, слушала их блестящие диалоги, уменье владеть текстом на своем музыкальном изящном языке.

Большое впечатление осталось от спектакля «Мать» Горького в народном театре Сары Бернар, на который меня пригласила их первая, талантливая артистка m-me Калф-Ленорман. Не столько меня поразил спектакль, сколько аудитория. Смотреть пьесу Горького в Париже, 87 игранную французами, слушать горьковские меткие изречения на элегантном французском языке, видеть костюмированных наших рабочих — было непривычно, и порою я ловила себя на ласковой улыбке, хотя надо сказать, что исполнение Матери — Ленорман оставило прекрасное впечатление своей простотой, искренностью, теплотой и местами юмором передачи. Но зрительный зал жил со сценой.

Я как будто увидела другой Париж. Каждая меткая фраза политической окраски вызывала ежеминутные горячие отклики одобрения в аудитории, и эта связь сцены с зрительным залом давала нерв и большое волнение, которые мне очень передавались и заражали, и с большим интересом и волнением я смотрела спектакль. Труппа играет эту пьесу ежедневно при полных сборах, и мне говорила m-me Ленорман, что вечером (мы были на утреннике), когда битком набит театр, артистам иногда трудно говорить, так как ежеминутно прерывают аплодисментами ход действия. При нас у них было сотое представление, и театр любезно пригласил нас на этот вечер и затем на товарищеский ужин, на котором присутствовал министр труда, все рабочие и работницы сцены. Были речи, было большое оживление, нас снимали во время рукопожатий франко-русских; снимались с группой рабочих. M-me Ленорман рассказывала мне, с какими трудностями и препятствиями пришлось им бороться, чтобы продвинуть этот спектакль, и только когда власти увидели, какие сборы делает «Мать», — они оставили их в покое. В этом театре мы почувствовали атмосферу другого Парижа, нам более близкую.

Успели мы побывать и в Versailles с его чудесным парком, знаменитыми фонтанами, дворцом, Chantilly — великолепный замок принца Конде, окруженный водой, с его необычайно богатой коллекцией картин, музей Carnavalet, в котором видишь всю жизнь старого Парижа, величественную могилу Наполеона, музей Родена, и, видя все это, мы высоко оценили замечательную культуру страны.

Покидая Францию, мы чувствовали, что укрепилась интеллектуальная связь между двумя народами, стремящимися к миру, и, возвращаясь на нашу родину, мы чувствовали, что наша поездка доказала вновь и вновь мощь и силу нашей страны.

88 ЧЕХОВ И УЧИТЕЛЯ¹⁹

Жизнь современного учительства я невольно рассматриваю сквозь призму воспоминаний об учительстве дореволюционном.

До революции я знала много чудесных молодых интеллигентных юношей и девушек, которые ради просвещения народного забирались в глушь, в деревню. Но лучшие их желания не могли сбыться из-за невыносимых условий существования.

Один из наиболее ярких для меня примеров в этом отношении — брат Антона Павловича Чехова, Иван Павлович. Он был идейным педагогом. Свою преподавательскую деятельность он начал восемнадцати лет в городе Воскресенске, в школе, учащимися которой были главным образом крестьянские дети.

После трехлетнего преподавания в этой школе Иван Павлович переехал в Москву. Здесь он преподавал в разных школах, а после смерти Антона Павловича стал руководителем показательной школы имени А. П. Чехова в Миусах. Учительская общественность Москвы очень уважала его как замечательного педагога. На его открытые уроки приходили молодые учителя и учительницы. Но он и его жена София Владимировна, тоже педагог, ныне находящаяся на пенсии, были поистине измученные, несчастные люди. Вечно они о чем-то хлопотали в городской управе и перед всяким начальством. Горячо любя детей, целиком отдавая себя делу воспитания, они никогда не могли найти настоящего удовлетворения в своей работе — так много помех встречали они в самих условиях жизни дореволюционного учительства и школы.

Иван Павлович до конца дней своих боролся с этими ужасными условиями и умер, прожив честную жизнь народного учителя, не опустившись, не погрязши в тине мещанства. Но как часто дореволюционный учитель не мог устоять в этой борьбе! Как ярко рассказывал и писал о таких учителях Антон Павлович!

Еще тогда, когда его брат жил в Воскресенске, вся семья на лето приезжала к нему. Уже в те времена разговоры с братом заронили в душу Антона Павловича горячий интерес к положению сельского учителя. Этот интерес, симпатии к учительству, в особенности сельскому, 89 проявлялись у Антона Павловича постоянно, на протяжении всей его жизни.

Вскоре после того как в 1892 году он купил дачу Мелихово в Серпуховском уезде Московской губернии, его очень увлекла мысль построить школы в соседних деревнях Талеже и Новоселках. Деревни эти были бедные, крестьянские избы в них убогие, часто полуразвалившиеся. А школы Антон Павлович задумал выстроить светлые, нарядные. С 1892 по 1896 год обе школы были построены.

Антон Павлович очень заботился о том, чтобы при этих школах были выстроены удобные квартиры для учителей.

Он близко принимал к сердцу материальные невзгоды учительства, его незначительное положение в обществе.

27 ноября 1894 года он писал Суворину: «Я назначен попечителем школы в селе, носящем такое название: Талеж. Учитель получает 23 рубля в месяц, имеет жену, четырех детей и уже сед, несмотря на свои 30 лет. До такой степени забит нуждой, что, о чем бы вы ни заговорили с ним, он все сводит к вопросу о жалованье. По его мнению, поэты и прозаики должны писать только о прибавке жалованья; когда новый царь переменит министров, то, вероятно, будет увеличено жалованье учителей и т. п.».

Этот учитель явился прототипом образа Медведенко, выведенного Антоном Павловичем в «Чайке». В первой сцене, спрашивая Машу, почему она всегда ходит в черном, Медведенко говорит: «Не понимаю… Вы здоровы, отец у вас хотя и не богатый, но с достатком. Мне живется гораздо тяжелее, чем вам. Я получаю всего 23 рубля в месяц, да еще вычитают с меня в эмеритуру^1*, а все же я не ношу траура».

Школьная деятельность Антона Павловича увлекла и его сестру Марию Павловну. Она задумала выстроить школу в самом Мелихове. Денег для этого не было. Но она устроила «распродажу» яблок из мелиховского сада, выручила 69 рублей. А когда в Мелихово приехал Левитан, 90 Мария Павловна выпросила у него два этюда и выручила за них 200 рублей. Антон Павлович горячо поддерживал инициативу сестры и из своих средств выделил в фонд постройки школы 200 рублей.

Так возникла в окрестностях чеховского имения третья школа.

В 1899 году Антон Павлович купил в Крыму, вблизи Фороса, участок в две десятины. Он мечтал со временем устроить там, говоря по-современному, дом отдыха для учителей. На этот раз мечтам его не удалось осуществиться — не хватило денег.

В переписке Антона Павловича с друзьями он не раз высказывался о тяжелом положении дореволюционного учительства. В Мелихове учителя всегда бывали желанными гостями.

Помню, какое глубокое впечатление произвел на меня, и, должно быть, не только на меня, рассказ «На подводе», в котором описывается жизнь сельской учительницы: «Жизнь трудная, неинтересная, и выносили ее подолгу только молчаливые, ломовые кони, вроде этой Марьи Васильевны; те же живые, нервные, впечатлительные, которые говорили о своем призвании, об идейном служении, скоро утомлялись и бросали дело».

Но из литературных памятников А. П. Чехова, отразивших положение дореволюционного учительства и то, как уродовала его жизнь при царизме, самый значительный — это, конечно, «Человек в футляре». Жаль только, что, говоря об этом рассказе, за фигурой Беликова, за образом реакционной части учительства, обычно не замечают образов других учителей, выведенных в этом рассказе.

Ведь мы видим там и Буркина и, главное, Коваленко, которым было душно, смрадно в обществе Беликова. Настоящую жизнь они обрели только после Октября 1917 года.

Они и поныне беззаветно служат делу воспитания новых, социалистических людей. Некогда бесправные, гонимые парии, они стали знатными людьми страны. Высокие награды, которыми удостоило правительство лучших сельских учителей, — яркое тому доказательство. И вместе с награжденными, вместе со всем учительством этому новому свидетельству великой роли советского педагога, я уверена, радуется вся страна.

91 МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О ВЛ. И. НЕМИРОВИЧЕ-ДАНЧЕНКО²⁰

Первые встречи с Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко — это далекое прошлое. Я поступала тогда в Филармоническое училище, где преподавал Владимир Иванович.

Помню, он посмотрел на меня и говорит: «Вы хотите на сцену? Имейте в виду, что если у вас есть другие привязанности — муж, брат, — театр все съест».

В этих словах сказалось отношение Владимира Ивановича к искусству.

Владимир Иванович никогда не умел отдаваться работе только наполовину и не терпел этого у других. Он всегда требовал, чтобы человек целиком, безраздельно отдавал себя своему делу.

«Актрисой вы никогда не будете», — сказал он мне как-то в начале занятий. Я тогда страшно огорчилась, плакала…

Потом, уже в Художественном театре, я напомнила ему эти слова, спросила, почему он сказал так. Он засмеялся: «Очень вы тогда были похожи на “барышню из хорошего дома”. Думал, театр — это так… скоро замуж выскочите…»

* * *

Педагог он был необыкновенный. Он никогда не навязывал своего понимания образа, а умел понять существо актера, использовать его возможности и навести его на правильный путь.

Я не знаю другого такого тонкого психолога, так проникновенно смотрящего в самый корень человеческого существа.

Владимир Иванович не был актером, но он умел так взволновать актера, так заразить его, так раскрыть перед ним одной какой-то черточкой образ, что все становилось близким и ясным.

Показывал он замечательно.

Сам маленький, неказистый, а выйдет на сцену — и ничего не делает, именно ничего не делает: не меняет голоса, не придает каких-нибудь особенно характерных черт, — а сущность образа, его душа раскрыты.

92 * * *

Владимир Иванович был влюблен в талант Чехова. Он прекрасно чувствовал, что в нем главное — внутренняя жизнь образа, так называемый «второй план» — не то, что люди говорят, а то, что они думают, то, что скрывается за этими словами.

Владимир Иванович ценил у Чехова живое — его простоту и постоянно требовал этого от актеров; простота, никакого наигрыша, никаких ухищрений.

Все это было ново и дико в то время. На первом спектакле «Чайки» слышались свистки, протесты, какие-то возмущенные зрители вставали и уходили, хлопая дверью. Волновались мы все так, что Владимир Иванович не входил в зрительный зал. А после третьего акта словно плотину прорвало: гром аплодисментов… Мы все были как пьяные — обнимались, целовались.

Владимир Иванович владел тем, что составляет особенность только русского искусства, — простотой.

В Америке меня спрашивали актрисы: «Почему это вы ничего не делаете, а мы плачем?»

Помню, как восторженно встретил Владимир Иванович Горького. А сколько было с Горьким хлопот! Цензура так искромсала «Мещан», что от пьесы ничего не осталось. Владимир Иванович поднял всех на ноги, спорил с цензорами, отстаивал каждое горьковское слово.

Последняя моя работа с ним — тоже Горький, «Враги». Владимир Иванович несколько реже бывал в театре в это время, и поэтому каждая его репетиция — праздник. Каждое его слово взвешивается, записывается, западает в память.

Весь этот спектакль создан Владимиром Ивановичем. В пьесе есть образы, которые очень хочется «поиграть». Владимир Иванович останавливал, все время был начеку. Это благодаря его мудрости, его знанию людей, эпохи, его уменью найти самое основное в пьесе и в каждом действующем лице — на сцене настоящие, живые люди.

* * *

Мне трудно писать и рассказывать о Владимире Ивановиче Немировиче-Данченко. Это моя жизнь, и я не могу взглянуть на нее со стороны. Может быть, воспоминания 93 выкристаллизуются потом, сегодня же еще не верится, что он ушел от нас, что мы осиротели. Ушел в такое тяжелое для страны время. Как он твердо верил в освобождение нашей родины от фашистского нашествия!

Я прошла с Владимиром Ивановичем всю свою долгую артистическую жизнь, была три года его ученицей в школе, а с 1898 года по сей год работала с ним, чувствовала его помощь, его руку и все, что сумела сделать, сделала благодаря таким учителям-режиссерам, какими были Вл. И. Немирович-Данченко и К. С. Станиславский.

[ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО В 1941 – 1943 ГОДАХ]²¹

Мне хочется сказать несколько слов о том, каким был Владимир Иванович в год нашей эвакуации и те последние месяцы его жизни в Москве, хочется запечатлеть в памяти его внешний и внутренний силуэт.

Владимир Иванович ушел из этой жизни как-то мудро и красиво. Он до последних дней был внутренне собран и, конечно, крепко думал и знал, что жизнь подходит к концу, и все же та внутренняя и внешняя дисциплина, присущая ему, никогда не покидала его. Всегда корректный, не допускавший малейшей распущенности в своей внешности, и это, конечно, была не просто забота о внешнем облике, а как-то естественно исходило из его внутреннего облика.

9 августа 1941 г. мы уехали в Нальчик, как все думали, — на два месяца. Владимир Иванович уехал один, без своих близких, без человека, который помог бы ему в устройстве каждодневной жизни, и меня это удивляло и как-то понравилось. Конечно, все мы старались помогать ему, чем могли; Владимир Иванович очень мило улыбался, благодарил, но близко не подпускал к себе.

Вообще какая-то близость с Владимиром Ивановичем передавалась только во время бесед об искусстве, театре, актере, а в остальном он был как-то сам в себе. В Нальчике нас устроили в доме отдыха — три километра от Нальчика, в чудном грушевом парке, но Владимир 94 Иванович на другой день переехал в город, в гостиницу. Он с юмором говорил, что трудно ему жить и знать, что есть двери, но они не затворяются, есть ключи, но они не запирают, есть водопровод, но он не действует. Правда, в доме отдыха не было никакой обстановки; стояли конки, стол, стулья, и, конечно, ему это было неудобно.

В Нальчик мы часто ходили, навещали его. Он чуть ли не с первых же дней начал поговаривать о Москве, что ему трудно без работы, без театра, хотя Нальчик ему нравился — с его балкона открывался чудный вид на зеленые холмы, на лесистые горы, и весь этот амфитеатр венчала великолепная снежная цепь Кавказского хребта. Эта незабываемая красота природы — воздух, близость вечных снегов — так помогала нам, оторванным от близкой нам Москвы, помогала жить, и тосковать, и ждать… Владимир Иванович встречал нас всегда приветливо, говорил о своих мыслях и заботах о театре, говорил с юмором о всяких недочетах и неудобствах каждого дня. Сам все прибирал, потребовал себе большой письменный стол, водворил на нем привычный ему порядок…

[НАБРОСОК РЕЧИ О ВЛ. И. НЕМИРОВИЧЕ-ДАНЧЕНКО]²²

Мне хочется в нескольких словах вспомнить, как Владимир Иванович относился к Театру. Любил он его, конечно, но какой-то повышенной любовью. Он любил его, как любят живое существо, которое живет полной жизнью и дает жизнь.

Он любил душу театра, он нес в театр лучшие свои мысли, чувства, мечты и стремился передать накопленное актеру, заражая его.

Мне хочется за этот короткий час вспомнить и близко ощутить образ Владимира Ивановича, этого умного, мудрого, многодумного [человека] с вечной думой о театре, о его росте. Он знал, что театр необходим народу, и потому наш молодой театр назывался «Художественно-Общедоступным». Он знал, что нужно заложить крепкий фундамент, на котором последующие поколения будут строить театр, созвучный с переживаемой ими эпохой.

95 Он любил театр любовью постоянной и преданной, любил всю атмосферу театральной жизни, ищущую, беспокойную, мятущуюся. И потому он страдал, когда чувствовал застой в жизни театра. Недаром на нашем занавесе летит стремительная чайка — символ беспокойного духа человека.

[1898 ГОД. ЛЕТО. ПУШКИНО…]²³

1898 год. Лето. Пушкино — дачная местность по Ярославской ж. д. У Антона Павловича Чехова в одном рассказе говорится: «Прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой»²⁴. Так и у меня — «дрогнул другой конец» — и память перенесла меня за сорок пять лет, переполненных событиями, переживаниями радостей и горестей, в маленький деревянный не то павильон, не то сарай в еловом парке, где была устроена сцена и предоставлено самое небольшое пространство для зрителя. Там-то и загорелся тот маленький очаг, разросшийся в такой большой костер. И думается: как могли деревянные стены этого павильона выдержать такое скопление веры, убежденности, какого-то огромного счастья у небольшой группы людей, созидавших, прокладывавших какой-то новый путь в искусстве.

Все мы присматривались друг к другу: с одной стороны, артисты Общества искусства и литературы во главе с Константином Сергеевичем, с другой — мы, ученики Филармонического училища во главе с Владимиром Ивановичем, которого мы уже знали по школе. Фигура К. С. притягивала и волновала своей импозантностью, седой головой и черными усами и бровями. Отчужденности мы не чувствовали, так как все жили одной крепкой мечтой, с открытыми сердцами и глазами, готовые на все, на всякие трудности, препятствия. Так как верили в то, для чего мы собрались и к чему готовили себя. Это был какой-то энтузиазм созидания. Устанавливалось корпоративное начало. Всякий знал, что и когда и для чего он делал. Дисциплина была образцовая, дисциплина, основанная на любви и уважении к нашему молодому начинанию. К. С. обращал большое внимание на внутреннюю 96 сторону жизни нашей артистической семьи. Труппа состояла из молодых артистов, горячо отдавшихся новому делу, и внутреннее ее устройство и организация должны были положить отпечаток и на ее исполнение. И с какой любовью, с какой заботой, вниманием мы, дежурные, готовили ежедневно помещение для репетиций, вытирали пыль, подметали, готовили все мелочи на столе, чтобы ничто не мешало правильному ходу репетиций; следили друг за другом, чтобы не было никаких упущений. С каким волнением и трепетом ждали мы звука открываемой калитки нашего палисадника, ждали появления наших режиссеров и начала репетиции. К. С., страстно увлекающийся, горящий, разбирался в наших индивидуальностях, выслушивал, одобрял или отставлял: в своем нетерпении иногда не давал себе времени понять, почему что-то не ладится в репетиции, почему актер, неопытный, еще не сумел показать ясно рисунка. И К. С. сам отдавался отчаянию, страдал; и актер страдал, и режиссер страдал. И тут-то приходил на помощь Вл. Ив., со своим всепроникающим в актерскую сущность, верным глазом. Помогал разобраться и устранял то, что мешало правильной дальнейшей работе. И вся их блестящая непрерывная совместная работа, их принципиальные споры, расхождения и примирения давали такие блестящие результаты.

Когда мы были в Париже во время выставки в 1937 году, Вл. Ив. устроил в нашем посольстве доклад о нашей работе и наших путях и очень хорошо сравнил себя и К. С. с ножницами: что они в процессе работы расходятся, но в конечной цели сходятся.

И мы все обожали эти волнительные столкновения наших «полководцев», так как они очищали атмосферу, и выясняли многое, и давали нам огромный материал для работы ума и сердца.

Так мы изо дня в день репетировали и днем и вечером: и «Царя Федора», и «Шейлока», и «Ганнеле», и «Чайку». Я была горда, что мне дали роль царицы Ирины; роль для начинающей очень трудная. Но пленительный образ этой умной сестры Годунова, женщины с большим сердцем, волновал меня, и я с большой любовью играла этот образ, т. е. не играла, а жила им долгие, долгие годы. Мы, актрисы, сами вышивали жемчугом и камнями бармы, воротники, кики для «Царя Федора» — и с какими мыслями, и с какими чувствами сидели мы над этой работой!

97 Наша рабочая каждодневная жизнь всколыхнулась приездом М. Л. Роксановой и Л. Л. Вишневского. Роксанова за год до этого блестяще кончила школу, уже год играла в провинции и приехала к нам начинающей молодой актрисой. И мы с каким-то страхом и почтением встречали ее и приглядывались к ней. Еще больше взволновал приезд Вишневского — актера уже с именем, много игравшего в провинции. Мы боялись его: какой он, кто он, почему он пришел к нам, в никому не известный театр? И вот появляется Александр Леонидович — крупный, видный, красивый, с открытым лицом, блестящими глазами и великолепными зубами. Знакомимся. Он взволнованно пожимает нам руки, какой-то сияющий. С первых же дней мы перестали его бояться. Он как-то сумел просто, с открытой душой (в нем было много детского, непосредственного) расположить нас к себе, горячо принялся за работу, во все вникал, чутко прислушивался ко всем указаниям режиссеров; во всем чувствовалась его готовность работать с нами, начинающими. И с этих своих первых шагов и до конца своей артистической жизни А. Л. оставался верен нашему театру, отдавал ему всю свою энергию, всю свою любовь, свою горячность. Он любил театр, любил и верил в него, жил нашим молодым делом, горел каждой постановкой. У него была непоколебимая вера в успех нашего молодого театра. Надо было видеть его исступленное, горящее лицо, когда спектакль зажигал зрительный зал. И как он страдал и мучился до слез нашими неудачами, доискивался причин этой неудачи и долго не мог успокоиться. Он создал прекрасные образы Годунова, Дорна в «Чайке», графе в «Трактирщице»²⁵. В Москве мы репетировали в тогдашнем Охотничьем клубе, где теперь Кремлевская больница, во дворе. И первый сезон давали там спектакли: «Самоуправцы», «Трактирщица», «Последняя воля» (пьеса Вл. И. Немировича-Данченко). Там же шли репетиции «Чайки», и там же на одной из репетиций произошла встреча с А. П. Чеховым. Эта встреча незабываема по волнению, ожиданию, по огромному интересу: какой же этот Чехов, автор «Чайки», автор необыкновенно правдивых, жизненных рассказов, таких изящных и содержательных? Писатель, в которого мы все были влюблены, которого нежно любили! Мы в школе не расставались с желтеньким томиком его рассказов. Писатель, который открывал нам какие-то новые горизонты!

98 Мы были увлечены «Чайкой». Вл. Ив. первый заразил нас ею. Но казалось так трудно «играть» ее — настолько она не походила на пьесы этой эпохи. И чувствовали мы, что в «Чайке» не роли, а жилые образы людей настоящих, с их переживаниями любви, страдания, с их жаждой лучшей жизни, людей одиноких, людей с взволнованными душами. В чеховских пьесах нельзя «играть роль», надо жить образом, ни на минуту не ослабляя внимания — вслушиваться во все содержание пьесы, во все внутренние взаимоотношения действующих лиц, чтобы насыщать свой образ. Думается, что первое представление «Чайки» на бывшей Александринской сцене потерпело фиаско из-за того, что не найден был подход к Чехову. Первоклассные актеры получили «роли». Ведущих «ролей» в пьесе нет, есть ансамбль, к которому они не привыкли в том репертуаре, какой царил в тогдашних театрах. Они выучили эти «роли» — и весь аромат, вся глубина психологии, все обаяние, вся поэзия «Чайки» прошли незатронутыми. Одна Комиссаржевская своим прекрасным нервом билась, как подстреленная белая птица, среди холодных исполнителей ролей. Помню я один спектакль «Вишневого сада» в том же театре — и получилось то же впечатление: прекрасные актеры все делали, что надо, а «Вишневый сад» остался где-то за стенами театра.

И вот в трудные минуты работы над «Чайкой» вдруг приезжает Чехов. Мы думали, что автор нам расскажет, объяснит, как надо играть эту пьесу. Но наши ожидания не оправдались. Антон Павлович вообще не умел и не любил говорить, выяснять: «У меня же все написано», — отвечал он на вопросы. А когда одна актриса спросила его, как смотреть на монолог Нины Заречной в первом акте с исторической точки зрения, тут уж А. П. совсем сконфузился и ничего не ответил. Только вскинул привычным жестом пенсне и погладил усы. И очень внимательно разглядывал «этрусские» вазы для «Антигоны»…

О К. С. СТАНИСЛАВСКОМ²⁶

Писать о Константине Сергеевиче ответственно и трудно. С ним прожита большая жизнь, прошли основные творческие годы.

99 О чем писать? Какие мгновения выхватить из длинного ряда лет, чтобы отразить всю многогранность Константина Сергеевича? Как найти те слова, которые расскажут всю сложность отношения к нему?

Память летит к далеким годам, когда я впервые увидела его. Это было зимой 1897/98 года. Я кончала последний курс Драматической школы бывшего Филармонического общества. И вот во время одного рядового школьного спектакля, «Трактирщицы» Гольдони, разнеслась весть, что в зале находится Станиславский…

В Москве уже ходили неясные слухи о создании нового театра, и наш профессор, Владимир Иванович Немирович-Данченко, говорил мне и некоторым моим товарищам, что мы будем приняты в этот театр. Можно представить себе, с каким волнением, с каким замиранием сердца глядели мы из-за кулис в щелочку, и тут-то я получила первое впечатление и сразу пленилась внешностью и значительностью этого великолепного, в полном смысле слова красавца человека — пленилась и как-то убоялась его…

И во всю последующую жизнь я была им пленена и боялась его и любила, а временами «ненавидела»; конечно, последнее бывало в минуты слабости, упадка веры в себя, в минуты ощущения недосягаемости его и непонимания его. Он был очень строг и требователен во время работы. Работать с ним было мучительно и радостно, но чаще мучительно, пока не поймешь того пути, по которому он увлекал, куда он манил для достижения намеченной цели. Он был всегда в сфере большого, чистого искусства, он никогда не жил буднями, интересами узкотеатральной жизни. Он требовал полного очищения актерского существа от всего наносного, от мелких чувств, от самолюбия не по существу, он был фанатик в искусстве. Константин Сергеевич внушал нам, тогда еще молодым актерам, какими мы должны переступать порог театра, с какими мыслями, чувствами должны выходить на сцену, чтобы вся бытовая сторона жизни, все мелкие интересы оставались за стенами театра, чтобы актер, как бы очищенный от всего, что наносит жизнь каждого дня, приступал к своей творческой работе, чтобы приносил он на сцену все самое настоящее, что дано ему природой. И я до сих пор несу Константину Сергеевичу любовь большую, неиссякаемую, благодарность огромную за то, что 100 он заставлял верить во все прекрасное, настоящее, что дано человеку-актеру природой.

При всем его всегда добром расположении ко мне он был необычайно взыскателен, всегда упрекал меня в отсутствии воли и внутренней дисциплины. Скажу про себя, что я действительно была невыносима во время работы, я как-то тупела и не столько слушала его слова, сколько поражалась его сущности, его необычайной страстности во время работы, которая подавляла меня, и я только чувствовала свое неумение тут же показать то, что ему хотелось, и мучилась, что доставляла ему столько огорчений, мучилась затратой его огромной энергии. Он с своей страстностью, своим желанием «заразить» часто не то что не считался с индивидуальностью, а просто не допускал мысли, что актер в данную минуту не в состоянии выполнить то, чего ему так страстно хотелось и что он считал необходимым постичь.

Как пример приведу нашу с ним работу над «Месяцем в деревне» Тургенева. Роль Натальи Петровны доставляла мне большие страдания. С огромным трудом я овладевала ею, да и вряд ли овладела в те времена. Вот если бы теперь… Но, увы, годы ушли. И вот когда мои страдания и ужас перед невозможностью схватить всю тонкость переживаний тургеневской женщины так овладели мной, что заслонили от меня всю прелесть, весь аромат этого образа, я во время одной из репетиций разрыдалась, решительно сказала, что не могу играть, и уехала домой. Вот тогда-то и сказалось все необыкновенное отношение Константина Сергеевича к изнемогающему и растерявшемуся актеру. На другой день пришло письмо Константина Сергеевича, которое меня поразило, взволновало необычайно и доставило еще больше страданий — уже не за себя, а за него. Приведу выдержки из этого письма:

«Не еду к Вам сам, чтобы не причинить Вам неприятность. Я так надоел Вам, что должен некоторое время скрываться. Вместо себя — посылаю цветы. Пусть они скажут Вам о том нежном чувство, которое я питаю к Вашему таланту. Это увлечение вынуждает меня быть жестоким ко всему, что хочет засорить то прекрасное, которое дала Вам природа.

Сейчас Вы испытываете тяжелые минуты артистических сомнений. Глубокие чувства страдания на сцене рождаются через такие мучения.

101 Не думайте, что я хладнокровен к Вашим мукам. Я все время волнуюсь вдали и вместе с тем знаю, что эти муки принесут великолепные плоды.

Пусть не я, пусть кто-нибудь другой объяснит Вам то, что Вам дано от природы. Я терпеливо, издали готов любоваться тем, как Ваш талант, отбрасывая ненужное, почувствует свободу и проявится во всей своей силе, которую временно задерживало проклятое ремесло актера. Верьте мне, все то, что кажется Вам теперь таким трудным, в действительности пустяки. Имейте терпение вникнуть, подумать и понять эти пустяки. И Вы познаете лучшие радости в жизни, которые доступны человеку в этом мире.

… Обещаюсь не запугивать Вас научными словами. Вероятно, это была моя ошибка. Молю Вас быть твердой и мужественной в той артистической борьбе, которую Вам надо одолеть — не только ради Вашего таланта, который я всем сердцем люблю, но и ради всего нашего театра, который является смыслом всей моей жизни…

… Просмотрите всю роль и ясно определите, на какие куски она распадается.

Простите за причиненные Вам муки, но верьте — они неизбежны. Скоро Вы дойдете до настоящих радостей в искусстве».

Перечитывая это письмо, испытываешь волнение, как и в тот далеко ушедший день, когда оно принесло мне много муки и вместе с тем и большое утешение, так как я почувствовала, что я не одинока, что Константин Сергеевич не оставляет меня, поддерживает и что необходимо с мужеством преодолеть себя ради всего спектакля и быть на высоте того театра, который являлся «смыслом жизни» Константина Сергеевича.

При всей своей жестокости и требовательности во время работы Константин Сергеевич необычайно человечно относился к актерам, помогал, где мог, советом, вникал в бытовые условия их жизни, часто помогал материально, и делал он это как-то негласно. В случае болезни актера во время сезона он давал распоряжение немедленно отправить его на курорт, если была необходимость, и, если не хватало денег у театра, он добавлял свои.

О Константине Сергеевиче как о режиссере, актере, учителе много писали и будут писать, а мне просто хочется оживить в памяти постановки пьес Чехова, в которых 102 мы с ним много общались и которые мне особенно близки и дороги. Константин Сергеевич трогательно относился к Антону Павловичу, с большой любовью и нежностью. Работа над пьесами Чехова была сложная и трудная. Труппа была еще молодая, но окрыленная большой любовью и к Чехову, и к театру, и к нашим необыкновенным режиссерам — Константину Сергеевичу и Владимиру Ивановичу, который и «заразил» Станиславского работой над пьесами Антона Павловича.

Для меня, актрисы, было большое счастье, был праздник играть и общаться с Константином Сергеевичем в чеховских пьесах. Помогало мне то, что я — Елена из «Дяди Вани», Маша из «Трех сестер» — была по-настоящему влюблена и в Астрова и в Вершинина, нежно любила брата Гаева в «Вишневом саде» и без слез не могу вспомнить графа Шабельского в «Иванове».

Как сейчас, вижу Константина Сергеевича — Астрова в его серой крылатке в первом акте, вижу и слышу, как он проникновенно говорит: «… когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я». И, глядя на руки Астрова — Станиславского, верилось, что эти руки действительно насаждают леса, и глазам его верилось, что живет он не обывательской жизнью, а смотрит далеко вперед. «Вообще жизнь люблю, но нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую, терпеть не могу и презираю ее всеми силами моей души», — говорит он Соне. Говорит это Астров, но слышишь голос Станиславского, его заботы о том, чтобы передать младшим поколениям все, что он передумал и осознал, весь огромный опыт, всю ту колоссальную работу в искусстве, которой он отдал всю свою жизнь, — и все это для будущего.

Константин Сергеевич часто говорил, что он удивляется своему успеху в Астрове. «Я же там ничего не делаю, а публика хвалит». И как-то с трудом верилось, что он не сознавал, какой великолепный, мужественный образ создавал он в Астрове и какой легкий. Когда он навеселе выходит с Вафлей и слегка приплясывает, и тут же его знаменитое «идёть?», — как живого видишь его. И в последнем акте, когда он подходит к карте Африки и смотрит на нее: «А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело!» Как много 103 было заложено в этой фразе всего пережитого, горького. А говорил он эти слова с бравадой какой-то, не то с вызовом. И когда были слышны бубенчики уезжавшего Астрова, сердце тоскливо сжималось при мысли о той серой, тусклой трудовой жизни, которая ждет этого талантливого, мужественного человека в уездной глуши. И не хотелось расставаться с этим незабываемым образом, который создавал Константин Сергеевич.

Играть с ним сцену третьего акта я готовилась и шла, как на праздник. Когда я чувствовала на себе его влюбленный взгляд, полный лукавства, слышала его ласковую иронию: «Вы хи-итрая», мне всегда досадно было на «интеллигентку» Елену, что она так и не поехала к нему в лесничество, куда он ее звал.

Сколько было благородства, сдержанности, чистоты в образе Вершинина из «Трех сестер», этого одинокого мечтателя. Эти мечты о жизни, какой она могла бы быть и будет, помогают ему жить и нести и всю неприглядность и тусклость безрадостной эпохи и все неудачи и невзгоды в жизни личной. Как сейчас, слышу его голос, его смешок в первом акте: «Вот, вот… Влюбленный майор, это так…» Или: «Там по пути угрюмый мост, под мостом вода шумит. Одинокому становится грустно на душе». Или: «У меня в жизни не хватало именно вот таких цветов…» Или: «Через двести, триста, наконец, тысячу лет — дело не в сроке — настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье». И мне, Маше, было приятно слушать его голос, который я уже любила, смотреть на его глаза, устремленные куда-то вдаль, и тихо посмеиваться от какого-то внутреннего волнения, когда он говорил. У Вершинина — Станиславского все эти тирады о счастливой жизни, все мечты о том, чтобы начать жизнь снова, притом сознательно, звучали не просто привычкой к философствованию, а чувствовалось, что это исходило из его сущности, давало смысл его жизни, давало возможность идти поверх серых будней и всех невзгод, которые он так покорно и терпеливо переносил. Сколько было чистоты в любви этого Вершинина к Маше! «Сегодня у меня какое-то особенное настроение. Хочется жить чертовски…» — говорит Вершинин — Станиславский во время пожара в третьем акте и тихо смеется и напевает: «Любви 104 все возрасты покорны, ее порывы благотворны». И тут же это неуловимое «трам-там-там», и счастьем любви залиты лица Вершинина и Маши. Они, конечно, понимали это «трам-там-там». И когда вскоре за кулисами звучал голос Вершинина: «трам-там-там», Маша знала, что делать. Прозвучало ответно «тра-та-та», и ушла Маша к нему со своим переполненным любовью сердцем. И как легко было мне, Маше, признаваться сестрам в своей любви к такому Вершинину: «Он казался мне сначала странным, потом я жалела его… потом полюбила… полюбила с его голосом, его словами, несчастьями, двумя девочками…»

Без внутреннего рыдания не могу вспомнить сцену прощания с этим Вершининым. Я не чувствовала земли под собой, не чувствовала своего тела, когда шла из своей уборной на это прощание, точно несла меня какая-то сила… И как хорошо, что Чехов дал Маше одно только слово — «прощай». Крепко храню в своем сердце этот образ Вершинина, и вечная моя благодарность Константину Сергеевичу за то, что он помогал мне переживать на сцене такую любовь, какую Маша несла Вершинину.

Как живые встают образы Гаева из «Вишневого сада» и Шабельского из «Иванова». Без улыбки умиления не могу вспомнить Константина Сергеевича в этих ролях, созданных им с такой законченностью, с такой грацией, с таким разнообразием красок, с такой легкостью. Закроешь глаза — и слышишь все его интонации, его словечки, его выражения. Я его нежно любила в «Вишневом саде», моего брата. Весь спектакль звучал значительнее, когда он играл. Я старалась уловить легкость, с которой он перебрасывался из одного настроения в другое, — это так мне помогало в роли Раневской. Знаменитая его речь перед, шкафом. «И только когда кончил, понял, что глупо», — говорит он вскоре Ане. И действительно, кончал он эту речь своими излюбленными бильярдными словечками, уже сконфуженный и понявший, что это глупо. А его знаменитое «Кого?» И вся его большая, какая-то нелепая и вместе с тем элегантная фигура, и добродушное лицо, то с ласковой улыбкой обращенное к Ане, то с каким-то брезгливым возмущением слушающее лопахинские тирады о спасении вишневого сада, его гадливое отношение к лакею Яшке: «Отойди, любезный, от тебя курицей пахнет». Нельзя забыть его прихода в конце третьего акта, после продажи вишневого 105 сада, когда он передавал Фирсу анчоусы и керченские сельди и, смахивая слезу, говорил: «Я сегодня ничего не ел… Столько я выстрадал!» И вся его растерянная фигура в последнем акте — прощание с домом, где он прожил всю жизнь, и его слова: «Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину», которые он говорил с улыбкой, стараясь приободриться, и последние его слезы: «Сестра моя, сестра моя…» — и уход…

Когда мы играли «Вишневый сад» в первый раз после смерти Константина Сергеевича, я до физической боли слышала его голос, его интонации; сквозь слезы мне казалось, что вижу я его фигуру, его лицо, его улыбку, движения его рук, — как призрак, стоял он весь спектакль передо мной. Это было и мучительно и радостно, и на всю жизнь запечатлелся в моей памяти этот образ как живой.

Шабельский в «Иванове», этот износившийся, прогулявший свою жизнь граф, жалкий, юродствующий, сознающий свою дрянность, превратившийся в приживала, — как Константин Сергеевич умел показать и в этом опустившемся субъекте какое-то свое человеческое достоинство, человеческое чувство, которое еще сохранилось где-то глубоко в душе! Помню, когда я, Сарра, сидела с ним в унылом парке ивановской усадьбы, слушая, как сова кричит, — как трогательно говорил он о своем желании уехать в Париж: «По целым дням сидел бы на жениной могиле и думал. Так бы я и сидел на могиле, пока не околел. Жена в Париже похоронена…» А как он возмущался прямолинейной честностью доктора Львова: «Черт бы побрал эту деревянную искренность! Ну, я противен ему, гадок, это естественно… я и сам сознаю, но к чему говорить это в лицо? Я дрянной человек, но ведь у меня, как бы то ни было, седые волосы… Бездарная, безжалостная честность!»

И вся его огромная, плохо одетая, смешная и жалкая фигура в последнем акте, «… нужно во что бы то ни стало устроить себе какую-нибудь гнусность, подлость, чтоб не только мне, но и всем противно стало. И я устрою. Честное слово! … Все подлы, и я буду подл». Говорил Константин Сергеевич это со смехом и через несколько слов уже рыдал, склонившись: «Взглянул я сейчас на эту виолончель и… и жидовочку вспомнил…»

И надо было видеть, как сидел Константин Сергеевич за кулисами с виолончелью, когда при поднятии занавеса в первом акте мы играли с ним дуэты. Это уже не был 106 Константин Сергеевич, а сидел граф Шабельский в своем куцем сюртучке, с его лицом, с его движениями…

Константин Сергеевич Станиславский! Это имя должно звучать как колокол не только нам, знавшим, любившим его и работавшим с ним, но должно звучать и молодежи и далеким потомкам и призывать нас всех к строгому, чистому восприятию и пониманию искусства. Это имя — совесть наша.

О Н. П. ХМЕЛЕВЕ²⁷

Хмелев Николай Павлович — произносишь это имя и так и видишь его живого, идущего по кулуарам театра, как будто и хмурого, озабоченного, а подойдешь к нему, поздороваешься — и глаза его, чудесные черные глаза улыбнутся, все лицо осветится какой-то радостной детской улыбкой.

Меня всегда влекло к нему, хотелось поближе его узнать. Я не знаю, было ли это просто обаяние или еще другие качества его сложной натуры, но он пробуждал всегда какой-то интерес к себе; хотелось знать, что живет за этими черными глядящими исподлобья глазами, за этим большим лбом, в этой нервной, хрупкой, может быть, болезненной индивидуальности.

Я очень любила и глубоко ценила Хмелева как артиста. Мне всегда было радостно угадывать, а потом и видеть в нем одного из тех, кому принадлежит будущее Художественного театра. Он всегда очень честно, очень чисто и необыкновенно серьезно относился к искусству. Чувствовалось, что для него важны и дороги в театре не только его роли, как бы замечательно он их ни играл, а что-то большее, что движет вперед весь театр и не дает почить на лаврах.

Николаи Павлович был тонким художником. Он замечательно отделывал все свои роли, и мы видели, как он от спектакля к спектаклю передумывал и находил все новые детали, исчерпывал до дна образ, который он создавал.

Думаешь о нем, и перед глазами встает его незабываемый, обаятельный образ Алексея Турбина, мужественный, сильный и скорбный. Нельзя забыть неожиданный, как будто сразу вылившийся образ дворника, старого Силантия 107 в «Горячем сердце», его блестяще стилизованного Каренина, его трогательного и смешного князя в «Дядюшкином сне» — эту угасающую лампаду, в которой еще бьется какое-то воспоминание о красоте жизни.

Как это ни странно, но, работая с Николаем Павловичем в одном театре, мы в жизни встречались довольно редко. Тем не менее я чувствовала его доброе, ласковое расположение к себе, и в последние годы мы как-то ближе и проще подошли друг к другу. Но вскоре наступили большие события, началась война, нас, стариков, эвакуировали в Нальчик, театр уехал в Саратов, — и мы расстались. Когда мы были уже в Тбилиси, Николай Павлович приехал к нам, чтобы переговорить с Вл. И. Немировичем-Данченко о дальнейшей жизни нашего театра. Не могу вспомнить без волнения и какого-то умиления этот его приезд. Такого Хмелева я видела только однажды. Я была поражена переменой во всем его существе. Какой-то помолодевший, крепкий, точно выросший, с сияющими большими глазами, вдохновенный какой-то.

После бесед с Владимиром Ивановичем он приходил ко мне — окрыленный, насыщенный новыми идеями, новым планом работ. Он был весь как натянутая струна. Как он говорил блестяще, как горел желанием прийти на помощь театру, вдохнуть в него новую, свежую струю!

Отрадно было слушать его горячие слова об искусстве — не о театральных буднях, не об отдельных актерах, не о ролях, не о бытовых условиях, а именно об искусстве, его мечты о том, чтобы театр шел не вширь, а в глубину, чтобы восстановить и развить то, чему нас учили наши непревзойденные учителя и режиссеры. Он мечтал о постановке «Чайки», и нам казалось, что с этой «Чайкой» начнется новое, второе рождение театра. Он мечтал, как актер, о серьезной, вдумчивой работе, о создании нового, большого художественного образа живого человека, а не о роли, хорошо сыгранной.

Осенью 1942 года мы вернулись в Москву, и последние годы мне пришлось мало общаться с ним, редко я стала играть и встречаться с ним на сцене. Я часто и подолгу хворала, то в Крыму, то в санатории. Он был перегружен работой и заботами о художественном руководстве, которое он возглавлял, и, конечно, ему, с его хрупким здоровьем, это было не под силу.

108 Я очень запомнила одну из наших последних встреч. По окончании воины был первый прием в Кремлевском дворце, и от нашего театра были Хмелев и я. Так ясно вспоминается, как мы возвращались ночью по тихой площади Кремля, с волнением смотрели на таинственные силуэты древних храмов, и слышен был только звук наших шагов. И в ту же ночь я видела сон: широкая, светлая дорога; кругом необъятное, светлое пространство — эфир. Я вижу, как по этой дороге уходит Николай Павлович, виден силуэт. Идет он тихо, спокойно, на повороте оборачивается и кивает мне, и я вижу его черные глаза исподлобья и его милую детскую улыбку, — и уходит дальше.

О его смерти я узнала позднее других. Я была в Крыму и очень больна, и от меня скрывали. Я ходила как потерянная, когда узнала о его смерти, рассудок не принимал случившееся. Казалось невероятным, чтобы такой молодой, талантливый, с огромным будущим артист мог так внезапно уйти от нас. Только по рассказам товарищей знала я о его работе над образом Ивана Грозного. И все говорили об этой его последней работе с восторгом, как-то вдохновенно. Говорили о силе, величии и значительности образа, который создал Хмелев, и ждали, что спектакль «Трудные годы» будет новым взлетом его большого таланта. Не суждено было. На генеральной, когда он играл уже в полном облачении, настал конец его короткой, богатой и значительном жизни, оставившей по себе во всех нас такую светлую и дорогую память.

О М. П. ЛИЛИНОЙ²⁸

Лилина Мария Петровна. Память несет меня за 50 лет назад: 14/26 июня 1898 г., Пушкино под Москвой, чудный солнечный день, когда впервые собралась молодая труппа повою Художественно-Общедоступного театра, впервые мы все увидели друг друга, и вот, среди радостных, возбужденных лиц, сияющих глаз — я невольно вновь переживаю незабываемое впечатление — как сейчас вижу юную фигуру какого-то особенного обаяния и неотразимой прелести, в светло-фисташковом легком платье, в большой шляпе à la bergère с длинными развевающимися лентами, чудесные белокурые волосы, большие, ясные, серо-голубые 109 глаза, глядевшие на всех с каким-то радостным любопытством. Это — жена Константина Сергеевича Станиславского, артистка нашего театра — М. П. Лилина, с которой мы так дружно и интересно прошли наш художественный путь, и я до конца ее жизни была под обаянием этой нежной, сильной своим большим талантом индивидуальности.

Эта хрупкая очаровательная женщина была именно сильна своим глубоким, добиравшимся до самых недр человеческой души талантом. Диапазон ее искусства был огромный: с одинаковой силой она передавала нежность, искренность, затаенную любовь, глубокую веру в силы человеческого духа в чудесном образе Сони в «Дяде Ване»; давала впечатление прелести и поэтичной юности Ани с ее призывом к новой жизни в «Вишневом саде». А в «Чайке»!

Нельзя забыть ее Машу, с ее сложной внутренней борьбой; ее надрыва, ее покорности, уменья нести жизнь, несмотря ни на что. Театральный критик Н. Е. Эфрос приписывал успех «Чайки» отчасти этому образу Маши с ее внешней бравадой, с ее уменьем, переживая драму в душе, нюхать табак и пить водку. И как эта Маша в конце первого действия, в сцене с Дорном, рыдая, падает на скамью и тихо говорит: «Я люблю Константина»…²⁹.

А как Лилина блестяще рисовала Наташу в «Трех сестрах» — это маленькое мещанское существо, сумевшее подточить, как вредное насекомое, благополучие интеллигентной семьи Прозоровых. Войдя в семью и освоившись со своим положением хозяйки, она раскрыла всю свою мещанскую душонку со всем ее безвкусием, властностью, требованиями и полным непониманием благородства сестер, молча переносивших все причуды ее мещанского благополучия.

Лилина очень любила, понимала, чувствовала Чехова, она всем своим существом откликалась на изящество его письма и человечность его образов. Радостно было общаться с нею на сцене, встречать взгляд ее выразительных глаз, настоящих живых глаз, которые тебе что-то говорят и ждут от тебя ответа…

Невероятна острота и глубина образов, которые создавала Лилина — лирика чеховских женщин, тургеневская «провинциалка» с ее наивной хитростью, полная обаяния и прелести; Хромоножка в «Николае Ставрогине» — в этом образе Лилина добиралась до невероятной глубины человеческой 110 психики, до какой-то жути — нельзя забыть ее широко раскрытых безумных глаз, понявших что-то.

Лиза в «Горе от ума» — это действительно была крепостная девушка, здоровая, веселая, не «субретка», со своим природным умом, попавшая в барский дом. Как прекрасно, с каким юмором разбирается она во всех барских делах и, не прельстившись ничем, остается все же верна своему «буфетчику Петруше». Это было какое-то отрадное явление среди фамусовского дома.

Какой строгий образ создавала Лилина в «Живом трупе» — образ гордой аристократки Карениной, насыщенной всеми предрассудками своего класса. Как она готовилась из любви к единственному сыну принять женщину, которая, по ее понятиям, не могла быть принята в их кругу, и как в ней понемногу все же просыпается человеческое чувство и она поддается прелести этой скромной женщины и готова принять ее как жену своего горячо любимого сына. Но как тонко, артистично была сделана вся гамма этой внутренней борьбы гордой аристократки.

После революции Лилина играла небольшую роль в «Бронепоезде» — в картине белогвардейцев; блестящий маленький эпизод в «Анне Карениной» — мать Вронского, в ложе театра. Последняя крупная роль Марии Петровны была Карпухина в «Дядюшкином сне» — образ самой ядовитой дамы города Мордасова. Что делала Лилина в этой роли! Все дамы взбудоражены приездом старого богатого князя, остановившегося в доме «первой дамы» — Марьи Александровны Москалевой (этого «Наполеона в юбке», как называл ее Константин Сергеевич), которую, конечно, все ненавидят, особенно когда узнают, что она женит князя на своей дочери. Карпухина, отравленная своим уязвленным самолюбием, измученная любопытством, сплетнями и пересудами, ненавидящая всех и все, зная, что ее приказано не принимать у этой «франтихи», все же появляется в ее доме под видом приятной доброжелательной знакомой, выпытывает все, дает советы, как надо действовать, и с милой улыбкой улетает, чтобы разнести все добытое по городу. Когда же дело дошло до сговора, Карпухина, предчувствуя, что все дамы, сговорившись, нагрянули, с жаждой скандала, как злые духи, в дом «франтихи», она, непрошеная, влетает как фурия, подвыпившая, вся издерганная, взбешенная и в то же время ликующая, чуя надвигающийся скандал. Она при всех нагло раскрывает все планы и козни этой ненавистной дамы, с наслаждением 111 выливает весь яд своего оскорбленного самолюбия. Это был фейерверк самых неожиданных изгибов мстительной мещанской мордасовской душонки. Тут и гнев, и издевка, и сладостное упоение при виде унижения этой «гордячки» при всем собравшемся обществе; и все это залито брызжущим, сверкающим темпераментом. Нанеся всем дамам оскорбления и оплевав всех, она, ликующая, улетает… Это был совершенно неожиданный образ в галерее созданных Марией Петровной ролей, поразивший всех знавших ее. К сожалению, она редко играла эту роль, так как образ Карпухиной требовал большой затраты и физических сил и темперамента.

Вспомним еще обаятельный образ Элины («У царских врат»), этой простушки. Нельзя забыть, как она, чувствуя себя беспомощной и скучающей в доме своего мужа, философа Карено, и радостно решившись уйти, куда зовет ее кровь, в последнюю минуту перед уходом пришивает пуговицу к пиджаку своего ученого мужа.

Лилина с необыкновенной страстностью относилась к работе над образом, добиралась до дна человеческой души, искала, наблюдала, а глаз у нее был очень зоркий, острый, иронический, довольно безжалостный; юмор ее был неиссякаем, он не покидал ее даже последний год ее жизни, когда физические тяжкие страдания должны были бы, казалось, подавить ее душевное равновесие — она необыкновенно мужественно, стойко, без единой жалобы переносила эти страдания, глаза ее светились, на губах была всегда приветливая улыбка — радостное у нее было восприятие жизни, несмотря ни на что.

В первый год Отечественной войны, когда нас всех эвакуировали, она отказалась покинуть Москву и, уже большею частью лежа, продолжала свои занятия с учениками Студии Константина Сергеевича, где она работала несколько лет с молодежью, заражая ее своим отношением к искусству и своей любовью к жизни. Это было ее увлечение, как бы смысл ее жизни. И когда я навещала ее — с каким восторгом рассказывала она о своей работе над «Вишневым садом», о новых mise en scène, о всем своем плане постановки… Все это показывало Лилину в новом освещении. Беззаветна была ее преданность идеям и системе Константина Сергеевича, его требованиям к театру и искусству.

Нельзя без волнения вспоминать последние месяцы ее жизни, когда она буквально побеждала болезнь. Весь ее 112 незабвенный для всего Художественного театра, в особенности для нас, «стариков», образ сохранится навсегда во всей своей чистоте, поэтичности и обаянии.

О В. И. КАЧАЛОВЕ³⁰

Не знаю, придет ли такое время, когда облик Василия Ивановича станет для меня «воспоминанием»… И не знаю, какими словами сказать мне о нем сейчас, в этой книге, посвященной его светлой памяти, когда еще так недавно он был среди нас, такой всем нам близкий, дорогой, красивый своей благородной красотой, значительный своим волшебным обаянием.

Когда я думаю о нем, в памяти моей встают как бы два облика Качалова. Один — это милый, бесконечно дорогой, любимый Василий Иванович, друг, приятель, с которым мы за полвека почти много пережили общих радостей и страданий. Другой — это Качалов, наполненный поэтической творческой силой, когда звучал его неповторимый по красоте голос и доносил до слушателя всю глубину его мысли и чувства художника. Слушая его, раскрывалась душа от ощущения какого-то праздника, праздника духа, и возникало чувство радости, света, верилось в красоту жизни, верилось в человека, в его беспредельные творческие возможности.

Вся сущность Василия Ивановича была какая-то красивая, манящая — и внешность и внутренний мир. Походка, голос, мягкие движения прекрасных рук, взгляд умных, добрых глаз — иногда иронический, насмешливый, иногда задумчивый, отсутствующий, куда-то устремленный, иногда совсем благодушный, со сверкающим юмором — целая гамма была в этих изменчивых серо-голубых глазах… А за взглядом, за улыбкой, за внешним покоем чувствовалась сложная внутренняя, содержательная жизнь. У Чехова сказано: «… у каждого человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая, самая интересная жизнь»³¹. И Василий Иванович берег эту жизнь, не растрачивал ее, нелегко раскрывал свой внутренний мир; но уж если он поверит человеку, подойдет близко, то будет другом.

Хоть мы почти полвека прожили рядом, часто жизнь уходила у него в одну сторону, у меня — в другую, и бывало, 113 что мы подолгу не виделись вне театра. Но на сцене вся моя жизнь прошла рядом с ним. Помню, как он поступал в Художественный театр, как впервые пришел «настоящий» актер с пленительным голосом и тонким обаянием в нашу «семью», и с каким любопытством мы разглядывали его. Помню и первый спектакль «Снегурочки», в котором он играл Берендея, а я Леля, и чеховские спектакли: «Три сестры», он — Тузенбах, и «Вишневый сад», он — Петя Трофимов, и «Иванов»; и в это же время — триумф «На дне» Горького, напряженная, грозовая атмосфера «Детей солнца». Помню, как трудно приходилось нам в символических пьесах Ибсена — «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» и, позднее, «Росмерсхольм»; потом — мучительное и все же счастливое время работы над «Гамлетом»; снова «Иванов», «Вишневый сад»… И, наконец, последняя наша встреча на сцене — «Враги»…

Последние годы нас как-то особенно сблизили — то в Барвихе жили мы вместе, то у него на даче, на его любимой Николиной горе. Особенно ярко стоит он у меня перед глазами в санатории «Барвиха» ранним летом 1948 года, за несколько месяцев до нашего 50-летнего юбилея, когда в его самочувствии наступило улучшение и мы все поверили, что он выздоравливает, что прежний страшный диагноз врачей оказался ошибкой. Какой-то окрыленный, бодрый, словно опять распрямился во весь рост, как будто снова вернулись силы. Как он радовался, глядя на окружающую природу, которая в тот год расцветала как-то особенно бурно, мощно, как он любил свои прогулки по чудесному парку, — даже на лодке катался, скрывая это от своих. И массу читал, и стихов и прозы, с книгой никогда не расставался. По нескольку раз в день, иногда и вечером, бывало, постучит ко мне в комнату: «Ольга, я на минутку… хочу тебе почитать — ты послушай, как это хорошо… вот еще какой чудный кусок, — можно еще?» Прочтет и скроется: «Ну, прости, покойной ночи!»

И долго еще потом не мирилось сознание с тем, что надвигается неизбежное, страшное.

Николина гора. Прозрачно-ясная осень. Его угасающий облик — все еще прекрасный, мужественный, строгий, но уже молчаливый. Он подолгу сидел в глубоком кресле на террасе, иногда с закрытыми глазами, и чувствовалось, как в этом молчании овладевали им думы…

Как-то вечером, после ужина, сидела я над пасьянсом, рядом сидела наша медсестра; вдруг вошел Василий Иванович, 114 уже удалившийся было к себе в комнату, и громко обратился к нам: «Товарищи, я вас прошу прослушать… хочется попробовать, как голос звучит». И полным звуком, с большим темпераментом прочел из «Воскресения» Толстого весь огромный кусок о Катюше; голос звучал сильно и красиво во всех регистрах; читал он увлекательно, с самыми тонкими нюансами, казалось, никогда он так не читал, с полной отдачей себя. Это было какое-то чудо неповторимое… А за окнами стоял уже поздний темный осенний вечер.

И самый последний раз слышала я его, уже совсем незадолго до конца, в сентябре, в Барвихе, куда мы ездили навещать его — жена его Нина Николаевна, сын и я. После всех разговоров, вопросов и ответов он прочел стихотворение Блока:

«Идем по жнивью, не спеша,
С тобою, друг мой скромный
И изливается душа,
Как в сельской церкви темной
Осенний день высок и тих…»

«Ты чувствуешь, как это замечательно сказано: “высок и тих”», — сказал он и замолчал и задумчиво посмотрел в окно на высокие сосны в осеннем закате… Таким я сейчас вижу его с любовью и болью… И не забыть мне никогда эти два последних чтения.

Счастливыми могут считать себя все, кто хоть раз в жизни видел и слышал Качалова, великого артиста, умевшего волновать и потрясать души людские. Я же, оглядываясь назад, могу сказать, что у меня было особое счастье — долгая совместная жизнь в искусстве, наша дружба и память о его чистой, большой душе.

МОИ ВСТРЕЧИ С А. М. ГОРЬКИМ³²

Мои воспоминания о первых встречах с Алексеем Максимовичем Горьким относятся к тем далеким временам, когда он был еще молодым, но уже приобретавшим известность писателем и мы, молодежь, волновались его необычными, яркими рассказами, только-только появлявшимися в свет. Помню, как зачитывались мы его смелыми, 115 красивыми легендами («Макар Чудра», «Старуха Изергиль»), его воспоминаниями о своих странствиях по Руси («Мой спутник»). И мечта о том, чтобы перенести на сцену эту незнакомую жизнь, этих невиданных героев, уже тревожила воображение. Занимала нас и самая личность автора: хотелось увидеть этого своеобразного «человека с воли». Казалось, что Горький должен быть каким-то особенным, не похожим на всех.

И вот весной 1900 года Художественный театр приезжает в Ялту к Антону Павловичу Чехову, чтобы показать своему любимому писателю и другу «Чайку» и «Дядю Ваню». Здесь-то мы и увидели впервые Алексея Максимовича. Эта встреча не обманула наших ожиданий. Как будто новая струя воздуха, порыв свежего ветра ворвался в нашу жизнь. Чем-то новым, свежим повеяло от него, молодого, большого, сильного, от него, какого-то могучего, своеобразного, в живописной рубахе, сапогах, с его непривычным волжским выговором на «о». При разговоре он характерным жестом, всей дланью, отбрасывал пряди длинных волос, падавших на лоб, и высоко закидывал голову. И эта его манера говорить, низкий голос, страстность речи — все привлекало нас.

Как сейчас помню: мы сидим в кабинете только что отстроенного дома Антона Павловича и целый день слушаем повествование Горького о его скитаниях по Крыму и Кавказу. Почти все, что говорит Алексей Максимович, нам уже знакомо по рассказу «Мой спутник», но сидим мы, затаив дыхание, слушаем жадно, потому что Горький как бы заново переживает все свои скитания, и это делает рассказ почти осязаемым и неотразимо увлекательным.

Живописную фигуру Горького можно было постоянно видеть в те дни то на ослепительно белой, залитой южным солнцем набережной Ялты, то на знаменитой тогда скамеечке возле книжного магазина Синани, где собирались все приезжие «знаменитости». Алексей Максимович всегда увлекался чем-нибудь и, широко жестикулируя, громким голосом что-то кому-то доказывал или рассказывал. Горький любил и умел рассказывать о том, что он видел и пережил.

Антон Павлович уговаривал Горького непременно писать пьесу, и, словно для того, чтобы «заразиться» атмосферой театра, Алексей Максимович неизменно сидел на всех наших спектаклях, охотно с нами беседовал, спорил, 116 увлекая всех силой и образностью своей речи. В те годы я очень дружна была с Горьким. Он звал меня «тетечка».

В первой пьесе Горького «Мещане», написанной для нашего театра, мне предстояло играть одну из главных ролей — Елену. Возвращаясь памятью к 1901 году и перебирая свои письма к А. П. Чехову той поры, я нахожу в них отдельные вехи этой работы. «Мне много придется поработать и пофантазировать, чтобы выкроить из себя симпатичную мещаночку» (декабрь 1901 года). До тех пор ролей, подобных Елене, мне играть не приходилось. Создавая в пьесах Чехова образы Маши, Елены Андреевны, я ощущала себя в кругу мыслей, чувств, привычек, мне самой хороню знакомых, близких. Героинь чеховских пьес я знала, видела вокруг себя. Роль Елены была для меня новой, гораздо менее знакомой. Она ставила требования особой и яркой характерности. Теперь при постановке «Мещан» Елену почему-то часто делают интеллигентной «дамой» в нарядных модных туалетах, с «хорошими манерами». Мне кажется, это неверно. Елена вовсе не «пришлая» на этой улице, она и сама отсюда — из мещан. А такая тонкая дама навряд ли могла бы дружить с «арестантиками», печалиться их печалями, радоваться их радостями, она была бы среди них чужой. Да и все поведение, речь Елены обнаруживают в ней не интеллигентку, а симпатичную простенькую мещаночку. Именно такой представлялась она мне. Потому и одевала я свою Елену совсем не как «даму», а приблизительно так, как наряжались в праздничные дни дочки лавочников побогаче, которых мне приходилось видеть в Ярославской губернии (отец мой одно время служил там директором фабрики); моя Елена носила розовую кофту, украшенную на груди сборками и какими-то переплетами, черными и белыми, бусы и проч.

Вот еще два отрывка из тогдашних моих писем, свидетельствующих, что поиски шли именно в этом направлении: «Я, кажется, зацепилась за говор и за какую-то повадку мещанскую и приятную», «… Костюм вышел удивительный, серьги повесила на уши, прическу сделала характерную, и фигура и все мое существо изменились, и по указанию Горького я еще курила с мещанским шиком». Но не надо путать Елену, веселую вдовушку-мещаночку по своей сословной принадлежности, с мещанами, против которых направлена пьеса. Наоборот, всем своим существом, жизнерадостным и веселым, Елена отвергает их унылый ригоризм, их стремление к наживе, их вечное 117 нытье и недовольство жизнью. Всегда радостная, счастливая, хотя жизнь у нее не такая уж беззаботная, Елена хочет видеть людей вокруг себя такими же радостными. Мне хотелось, чтобы моя Елена еще только входила в комнату, еще слов-то никаких не произносила, а уже все вокруг освещалось бы ее радостью, ее улыбкой. Вот она, вся тут, как на ладони. Такое толкование роли было подсказано самим Алексеем Максимовичем в его письме к Станиславскому, которое всем нам очень помогло в определении своих задач. Он говорит, что Елена «считает делом чести рассмешить, развеселить покойника; если он сопротивляется — готова ради этого лечь с ним рядом в гроб».

В связи с этим мне хочется возразить против еще одного толкования Елены, которое появилось на нашей сцене и представляется мне глубоко неверным. Елену иногда делают женщиной довольно развязной, вульгарной, женщиной, что называется, «легкого поведения». Откуда такое толкование? Ведь Елена у Горького не «легкого поведения», а «легкого характера» человек. Она любит, чтобы за ней поухаживали, любит пококетничать, но это не рассчитанное кокетство, а бессознательное проявление все той же неуемной силы жизни, играющей в ней, стремление осчастливить всех вокруг. Об этом-то и говорил Горький в письме. В своем кокетстве, в сознании своей неотразимости Елена не вызывающа, а простодушна. Она искренно верит, что все должны ее любить, и удивляется и огорчается, если кто-то относится к ней иначе. Привлекательность Елены отнюдь не сексуального свойства. Она коренится в ее наивной и непосредственной жизнерадостности — именно в этом смысл образа, именно этим она противостоит мещанам. Такого же свойства и ее гуманизм и постоянное стремление помочь людям — они не придуманы, а естественно, органично присущи ее натуре, — так, по крайней мере, казалось мне, когда я играла Елену. Фундаментом и самым любимым местом роли был для меня рассказ об «арестантиках», в котором ярче всего раскрываются все эти свойства ее натуры. И эти-то свойства делают Елену враждебной миру мещан, где «человек человеку волк». Роль Елены я очень любила, играла ее с удовольствием, и когда найдена была жанровая оболочка, играть мне было легко. Ведь я сама тогда была молодая, веселая, — улыбайся да говори! Никаких мучений с этой ролью у меня не было.

118 «Мещан» мы сыграли впервые во время наших гастролей в Петербурге³³. Невыразимое было волнение из-за поднявшегося вокруг этой пьесы шума. Прежде чем нам разрешили первый спектакль, должен был состояться торжественный показ пьесы в присутствии всех министров, критиков, цензоров.

Градоначальник разрешил поставить «Мещан» лишь при условии, если не будет волнений и шума в публике.

Пьеса была подвергнута цензурой невероятной «хирургической операции», так что актеры, держа в руках искалеченные и исчерканные роли, недоумевали, как склеить из этих обрывков сколько-нибудь полную и последовательную линию поведения. У меня цензура вымарала опорный эпизод — рассказ о жизни в тюрьме… Насколько больше возможностей правильно истолковать роль у актрис, играющих ее сейчас, по полному, не подвергшемуся ампутации тексту!

«Мещанами» мы открывали первый сезон в нашем новом здании в Камергерском переулке в Москве.

А летом того же года мы уже волновались новой пьесой Алексея Максимовича, написанной для нашего театра, — «На дне». Помню, как уже при первом чтении поразила нас эта пьеса. Все казалось в ней новым и необычным: и Лука, и Барон, и Сатин. Задача правдиво показать на сцене жизнь ночлежки была трудна, но бесконечно увлекательна.

В новой своей пьесе Алексей Максимович предложил мне играть Василису. Но я отказалась: этот тип жестокой, но сильной, умной и властной женщины был уже мне знаком по сцене и не очень меня интересовал. Привлекала меня в пьесе другая роль — роль проститутки Настёнки, ее-то я и начала репетировать.

Роль Насти была для меня труднее, чем Елены. Здесь нужна была не только внешняя яркая характерность, но и полное внутреннее перевоплощение, проникновение в сущность незнакомого характера.

Помню, все в театре были увлечены работой над пьесой. Сам Алексей Максимович принимал близкое участие в работе, рассказывал, показывал, учил всех нас чуждому нам быту. Учил он и меня очень старательно, как делать «козью ножку» из бумаги и сыпать туда махорку, которую Настя должна была курить. Еще предлагал он не то в шутку, не то наивно: «Давайте, тетечка, я вам девицу из ночлежки пришлю, она у вас поживет». Но я от «девицы» 119 отказалась и в знаменитую экспедицию на Хитров рынок с нашими актерами не пошла. Я совершенно не умею копировать. Кроме того, здесь было, вероятно, в известной степени чувство самосохранения: я боялась, чтобы богатство и яркость новых впечатлений не заслонили для меня в этот начальный период работы над ролью ее сущность и не превратили мою Настёнку в чисто жанровую фигуру.

Вообще работа над ролью для меня — процесс очень сложный и трудный. Я всегда ролями мучилась, ходила «беременная» образом, не зная ни минуты покоя. Я не умею идти к роли от каких-то внешних черт, от внешней характерности, создавать роль с помощью одной техники. Не умею я и прибавлять к роли на каждой репетиции постепенно какие-то новые штрихи и краски: недаром в молодости меня много ругали за недисциплинированность в работе. Пока в душе у меня что-то не родится, теплота какая-то человеческая не появится — играть не могу. Это я называю «тайным браком» с образом. Вот я сажусь перед зеркалом гримироваться и гляжу прежде всего на глаза, как они смотрят. Я люблю те из своих ролей, в которых, даже когда меня нет на сцене, какая-то часть моей жизни остается. Такой ролью была моя Настя.

Конечно, это не значит, что, играя ее, я отказывалась от правдивой внешней характерности, от наблюдений. Я уже рассказывала, как Горький учил меня делать «козью ножку». Помогали мне по мере возможности и актеры. Они показывали, как ходят проститутки по улицам, разыгрывали целые сценки — диалоги с девицами из ночлежки. Вот подходит такая «Настя», протягивает негнущуюся руку лопаточкой и голосом, сиплым с перепоя, говорит угрюмо: «Дай пятачок опохмелиться» и т. п. Постепенно я выработала себе и этот сиплый, с хрипотцой, надтреснутый голос, и «деревянную» руку, и проч. Но это пришло тогда, когда была понята и почувствована сущность, «зерно» роли, которое Горький объяснил мне так: «Поймите, у нее ничего нет, совсем ничего, она почти голая и внутренне опустошенная — осталась только мечта о Рауле».

Опять-таки Настю потом играли иначе, подчеркивали в ней еще сохранившиеся черты ее «профессии», ее прошлого, играли проститутку с Бронной. Мне хотелось раскрыть в Насте ее полную душевную опустошенность, потерянность. На ней какая-то старая, драная ночная кофточка, сквозь которую виднеется голое тело, и ничего больше 120 у нее не осталось — ни пуговки, ни бантика, ни шпилечки — ничего, чем хотелось бы прельстить клиента. Все прожито, пропито, и только всего имущества, что эти лохмотья да рваная замусоленная книжка «Роковая любовь», которую она прижимает к себе, которую не отдаст она ни за какие блага мира. Она конченая, испитая вся, и только и есть у нее эта маленькая частица человеческого мечта о Гастоне в лаковых сапожках, мечта, которой она верит и за которую цепляется. И эта мечта, пусть нелепая, уродливая, ставит ее все же выше обычного мещанина.

Вот эта крайняя, последняя опустошенность Настёнки — это и есть, казалось мне, выражение главной темы пьесы, то самое «дно», о котором она написана.

Первый спектакль «На дне» был настоящим триумфом Алексея Максимовича. Вызовам не было конца. Пьеса стала репертуарной и по сию пору все еще играется в нашем театре — скоро можно будет справлять ее полувековой юбилей³⁴.

С приходом Горького в наш театр обычный контингент публики несколько изменился. Стал бывать народ, на балконе замелькали рубашки. И в труппу к нам стали поступать «рубашечники», среди которых были люди очень способные.

В те дни Горький, как ракета, ринулся в нашу тихую интеллигентскую жизнь и перевернул наш привычный мир своими пьесами о людях, живущих вне рамок, вне уклада, вне условий известной нам жизни. Он был поистине «начинателем и основоположником общественно-политической линии» в нашем театре.

Но после 1905 года пьесы Горького одна за другой запрещались цензурой. «Горьковский» период нашей жизни подходил к концу. И после Мелании в «Детях солнца»³⁵ следующую роль в горьковской пьесе мне пришлось играть через много лет, уже в советскую эпоху, в 1935 году. Это была роль жены фабриканта Захара Бардина во «Врагах».

Если все прежние пьесы Горького, когда мы их ставили, были «современными», если они раскрывали ту жизнь, которая кипела, бурлила или нудно тянулась вокруг нас, то теперь, в 1935 году, «Враги» оказались уже исторической пьесой. Надо было возрождать жизнь прошедшую и похороненную. Но давний запас впечатлений, накопленный за долгие годы, делал образ живым, знакомым, осязаемым. 121 То же самое было у меня, когда я начала репетировать роль графини Чарской в «Воскресении» Толстого в 1930 году. Я еще хорошо помнила и чопорных петербургских аристократок, подобных графине Чарской, и «либеральных» московских барынь, подобных Полине Бардиной. Я искала для нее особый медлительный «московский» ритм речи, облик довольной собой, своим мужем и домом барыни. Но роль долго не давалась в руки.

Владимир Иванович Немирович-Данченко все говорил мне: «Она у вас какая-то спокойная очень». А Полина должна была быть беспокойной. Вставал и еще вопрос: играть ли Полину откровенно-сатирически или реалистически — ведь образ этот, хотя и написан Горьким в реалистической манере, имеет, несомненно, сатирическое звучание. Тут мне неожиданно пришло на помощь одно письмо Антона Павловича Чехова, в котором он объяснял, как надо играть доктора Львова в его пьесе «Иванов».

«… Такие люди в большинстве симпатичны. Рисовать их в карикатуре, хотя бы в интересах сцены, нечестно, да и не к чему. Правда, карикатура резче и потому понятнее, но лучше не дорисовать, чем замарать…»³⁶.

Подобный же подход к образу Полины оказался мне как актрисе наиболее близок. Ничего не шаржировать, не навязывать зрителю свое отношение к Полине, — наоборот, искренно поверить ее мыслям и чувствам. Пусть она предстанет перед зрителем такая, как есть — богатая московская либеральная барыня со всей своей внешней «корректностью» и внутренней ложью. Она живет себе в свое удовольствие, склонна к чревоугодию («она много ест», — все время твердил мне Немирович-Данченко). Любит поговорить, порассуждать даже о политике. А главное, очень убеждена, что она умная. Вот тут фантазия подсказывала какие-то юмористические штрихи — не карикатуру, не обличение «в лоб», а очень тонкие, чуть заметные штрихи. Потому что чем искреннее Полина в своем убеждении, чем более «всерьез» она рассуждает и философствует, тем она выглядит смешнее и глупее, тем более обнаруживается ее дамская ограниченность, ее барская глупость. Очень помогала мне замечательная игра Качалова, который в своем исполнении Захара Бардина пошел тем же путем «вживания» в роль, путем реалистическим. И его искренность, серьезность его отношения к своей «либеральной» болтовне помогали мне верить в «предлагаемые обстоятельства» и играть так же искренно.

122 Мои встречи с драматургией Горького, может быть, не столь уж многочисленные, были для меня очень значительны. Горьковские роли всегда предъявляют актеру требования точного знания той жизни, среды, из которой они взяты. Они всегда требуют яркой внешней характерности, жанровой правды. Но горе тому актеру, который увлечется этой «жанровостью» и будет строить роль на ней, не пытаясь проникнуть в самую суть образа, определить его точное место в пьесе и в ее идейном замысле, не пытаясь раскрыть большую социальную правду образа, а не маленькую бытовую «правденку». Такого актера ждет неудача.

Образы Горького требуют не только знания жизни, но и понимания ее, понимания законов, ею управляющих.

ТРУППЕ МХАТ³⁷

Память летит к далекому прошлому, к тому, что 55 лет тому назад навсегда стало смыслом нашего существования. И вновь мысли и чувства согреты волнением, озарены счастьем и радостью незабываемой творческой жизни.

Помню наш первый год, первые шаги наши в искусстве. В июне 1898 года в дачной местности Пушкино нам было предоставлено деревянное строение со сценой — для наших репетиций. Здесь-то и произошло первое знакомство и слияние двух течений — К. С. Станиславского, возглавлявшего группу актеров-любителей из Общества искусства и литературы, и Вл. И. Немировича-Данченко с его учениками по Филармоническому училищу, среди которых была и я. Помню знаменательный день 14 июня, день начала репетиций. Перед нами открывалась новая жизнь в искусстве. Глаза горели, уши напряженно вслушивались в каждое слово. Мы знакомились друг с другом, стараясь разглядеть и запомнить каждое новое лицо. Помню, сразу привлек меня обаятельный облик М. П. Лилиной, с которой я потом всю жизнь была связана нежной дружбой. Помню умилительного А. Р. Артема, уже пожилого, красивую М. Ф. Андрееву, В. В. Лужского, А. А. Санина, П. Г. Александрова, М. П. Николаеву, М. А. Самарову. Помню совсем еще юного И. М. Москвина, моего товарища по Филармоническому училищу. Со страхом и удивлением смотрели мы на А. Л. Вишневского, уже известного 123 актера, пришедшего к нам, молодежи, несмотря ни на какие соблазны своей начавшейся карьеры — так сильно он верил в будущее нашего молодого начинания.

Пушкинское лето навсегда осталось в памяти, окруженное атмосферой горячей веры, первых волнений и радостей нового, смелого общего дела. Перед нами была трудная, но прекрасная, манящая цель. У нас был пафос. Мы все горели…

14 октября 1898 года впервые раздвигается занавес нашего молодого театра в Каретном ряду. «Царь Федор Иоаннович» — это был большой успех И. М. Москвина, и до конца своей жизни он вдохновенно, с любовью нес этот созданный им образ, открывая в нем все новые глубины. Но к спектаклю в целом публика отнеслась на премьере не очень горячо: декорации прекрасны, народные сцены и постановка великолепны, и играют изумительно, но… это еще пока не театр.

В декабре 1898 года мы играли «Чайку» — нашего трепетно любимого Чехова. Все как один, и наши непревзойденные учителя — режиссеры и мы все, новички, напряженно ждали момента, когда пробежит первая волна по тяжелому занавесу и он начнет тихо, как бы задумчиво, раздвигаться. Мы стояли на своих местах, готовились к выходу, стояли молча, боясь глядеть друг на друга. Все было значительно. Мы знали, что решается судьба нашего молодого театра, что мы несем что-то огромное, незнакомое на суд публики, что для всех нас этот вечер в своем роде «быть или не быть». У всех была одна дума: донесем ли мы, малоопытные, малоизвестные актеры, всю поэзию, всю красоту и глубину этой тонкой, хрупкой психологической пьесы. Но общая наша сплоченность, вера непоколебимая в наших учителей, которые так смело, уверенно, убежденно изменили линию театра, а главное — любовь к Чехову, мечта о восстановлении любимого писателя как драматурга, — все это озарило спектакль и привело нас к победе.

Константин Сергеевич, Владимир Иванович, сам Антон Павлович Чехов «Чайкой» указали новый путь театру, и по этому пути, борясь со многими препятствиями, со многими отклонениями, театр шел долгие годы. Наши главари дали театру новую поэзию, новое содержание. Они приблизили его к жизни и сделали нужным для жизни. Они внушили нам навсегда стремление создавать живые образы, а не играть роли. Они бережно и любовно подходили к каждому члену коллектива, оставаясь беспредельно требовательными, 124 но и раскрывая в нас все наши возможности, все лучшее и ценное для общего дела.

В 1902 году, когда театр перешел в новое свое здание, в котором вы отмечаете его 55-летие, на нашем занавесе появилась эмблема в виде летящей чайки — символ беспокойного духа исканий в творчестве. И действительно, все последующие годы нашей работы были годами смелых и беспокойных творческих поисков. Именно этим своим беспокойством и ненавистью к застою всегда был силен наш Художественный театр.

Я вспоминаю сегодня наше начало не для того, чтобы последовательно восстановить перед вами весь путь театра, который знал и ошибки, и заблуждения, и величайшие победы. Мне только хотелось этим воспоминанием о первых наших шагах в искусстве передать вам, дорогие мои товарищи, частицу моей горячей любви к нашему театру, мое волнение за него и думу о его будущем. Теперь, когда сама жизнь наполнилась новым содержанием и предъявляет к Художественному театру все новые и новые требования, когда такой огромной стала его ответственность перед народом, — пусть не ослабнет взмах крыльев нашей чайки, не прекратится беспокойный и смелый ее полет. Пусть никогда не исчезнет из жизни моего любимого театра дух творческого волнения и крепкого единства, с которым мы когда-то начинали его строить.

125 ПЕРЕПИСКА
О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ И А. П. ЧЕХОВА
(1902 – 1904)

126 От составителя

Переписка О. Л. Книппер и А. П. Чехова, публикуемая в настоящем издании, охватывает период с 27 ноября 1902 года по 30 апреля 1904 года. Она завершается последним приездом А. П. Чехова из Ялты в Москву. Ей предшествуют письма, вышедшие в свет отдельным изданием («Переписка А. П. Чехова и О. Л. Книппер», том 1 — кооперативное издательство «Мир», М., 1934; том 2 — Государственное издательство «Художественная литература», М., 1936. Редакция и примечания А. В. Дермана).

Подлинники писем О. Л. Книппер и А. П. Чехова находятся в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина.

Письма А. П. Чехова к О. Л. Книппер публиковались неоднократно, с наибольшей полнотой — в Полном собрании сочинений и писем (Государственное издательство художественной литературы, М., 1944 – 1951). Включенные в настоящее издание письма заново сверены с подлинниками. В нескольких письмах нами восстановлены купюры.

Многие письма О. Л. Книппер к А. П. Чехову публикуются впервые. Они отмечены звездочкой около порядкового номера; тот же знак повторяется в соответствующих комментариях.

Если письмо публикуется не полностью, читатель предупреждается об этом многоточием в начале абзаца и в конце фрагмента письма. Опущенные места внутри письма всюду обозначаются многоточием в прямых скобках. Авторское многоточие сохраняет при этом, разумеется, свое значение.

Перед текстом каждого письма справа печатается редакторская дата и указывается место, откуда отправлено письмо. Слева воспроизводится дата, проставленная автором.

Зачеркнутое в подлиннике не воспроизводится. Подчеркнутое автором печатается курсивом.

Справки о лицах, упоминаемых в письмах (так же как в статьях и воспоминаниях), даются в комментариях.

В комментировании писем О. Л. Книппер к А. П. Чехову принимала участие Л. М. Фрейдкина.

127 1. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
27 ноября 1902 г. Тула

27 ноябрь.

Дусик мой, тяжело было с тобой расставаться³⁸. Скоро после Москвы подсел ко мне Шубинский, муж Ермоловой³⁹; беседовали, говорили о театрах, об Ермоловой, о художниках, т. е. о вас.

Я уже закусил, спасибо тебе, радость моя. Господь тебя благословит. Живи тихо, не горюй, не сердись. Целую тебя. Кажется, я ничего не забыл, все взял. Письмо это опускаю в Туле.

Целую и обнимаю.

Твой А.

2*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
27 ноября 1902 г. Москва

27-е ноября 1902

Голубчик мой, дуся моя, опять ты уехал… Я одна, сижу в спальной и строчу. Все тихо. Ты, верно, около Орла, или уже в нем. Мне так многое хотелось бы тебе сказать, и чувствую, что ничего не напишу толком, как-то дико сразу писать, а не говорить. Отвыкла. У меня так врезалось в памяти твое чýдное лицо в окне вагона! Такое красивое, 128 мягкое, изящное, красивое чем-то внутренним, точно то сияет в тебе. Мне так хочется говорить тебе все самое хорошее, самое красивое, самое любовное. Мне больно за каждую неприятную минуту, которую я доставила тебе, дорогой мой.

Целую тебя. Как ты едешь? Что думаешь? Кушал ли? Спишь теперь, верно. Скоро час. В спальной пахнет вкусно тобой. Я полежала на твоей подушке и поплакала. Перестелила свои простыни на твою кровать и буду спать на твоей; моя с провалом.

С вокзала я завезла домой шубу и ботики, посмотрела на милого пса, которого привезли без меня. Шнапсиком зовем. Породистый, отличный.

Дома оставаться было тяжело. Репетиции не было⁴⁰. Я села и поехала к Ольге Михайловне (моей, а не твоей)⁴¹; по дороге встретила Володю с Элей⁴² и с ними пошла на выставку. Это было хорошо. Долго смотрела на лицо Демона. «Сирень» мне понравилась сегодня, нашла место, откуда смотреть⁴³.

… Видела m-me Бальмонт. С выставки пошли обедать к маме, потом я была у Ольги Мих., потом ездила к Эле за Гаршиным⁴⁴ и от нее прямо в театр, играть «Мещан»⁴⁵. Трудно было играть. Пришла домой и — как пусто! И спешить некуда. Ах, Антон мой! Не дура ли я?

Умоляю, говори обо всем дома, чтоб тебе было уютно и хорошо и тепло. Христос с тобой, родной мой, крещу тебя на ночь и целую много тысяч раз. А рука ночью кренделем ложится? До свиданья, моя любовь.

Твоя собака

Мамашу целую.

3. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
28 ноября 1902 г. Лозовая

28 ноябрь.

Пишу это в Лозовой. Холодно, мороз градусов десять, солнечно. Я здоров, ем рассольник. Скучаю по своей хозяйке. Милая дуся, пиши мне обо всем, не ленись. Шубинский покинул меня только сегодня утром. Поезд почти пустой.

Господь тебя благословит. Целую и обнимаю. Поклонись Маше⁴⁶.

Твой А.

129 4*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
28 ноября 1902 г. Москва

28-е ноября

Сейчас пришла домой и нашла твою открытку, дорогой мой, и поцеловала ее. Ты теперь спишь в вагоне, дусик милый! Видишь ли сны?

… А как без тебя пусто. Я сейчас еще не понимаю ясно, что тебя нет со мной. Дальше будет яснее и тоскливее. Как скучно приходить домой! Никто не взглянет ласково, никто не погладит, не поцелует. За обедом скучно. Чавкает Вишневский. Вечером нет работы с кроватями, нет передвигания. Нет красивого мужа с мягкими глазами. Стоит пустая кровать. Некому давать рыбий жир. А он едет себе в теплом вагоне по снежным полянам…

Сегодня была приблизительная генералка 2-х актов «На дне». Показывали грим, костюмы. Не было Конст. Серг. и Грибунина⁴⁷. Актера играет Громов, и очень хорошо, сильно, захватывает. Местами 2-й акт интересен. Завтра опять чистая генеральная, а затем примемся за 3-й акт. Я очень рада, т. к. у меня до 3-го нет роли⁴⁸. Декорация была приблизительная, но, кажется, будет хороша⁴⁹. Завтра все будет яснее и я напишу тебе.

Голова у меня тяжелая. После обеда лежала, читала Гаршина. В 8 час. поехала в Филармонию на ученический вечер, где пели мамины ученицы⁵⁰. Мама просила меня послушать их. Я с удовольствием слушала, волновалась их волнением. Пила чай и ужинала у мамы, слегка поругалась с дядей Карлуном из-за современного направления в искусстве⁵¹. Но он со мной не позволяет себе выходок, только погорячился.

Все в театре спрашивают о тебе, и я без конца отвечаю.

Электричество давно уже потухло, значит, поздно. Кончаю. Пасьянс раскладывал?

Сделай все возможное, чтоб у тебя было тепло. …

5*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 ноября 1902 г. Москва

29-е ноября

Здравствуй, золотой мой, ненаглядный мой! Как ты доехал? Как нашел в Севастополе мать, какими путями дальше ехали? Погода, правда, хорошая? Я ужасно рада. При 130 солнце все легче. Тепло ли у тебя в кабинете? Все ли в порядке? Приспособь к себе Арсения, чтоб он при тебе состоял и все тебе делал. Напиши, если что не ладится. Как сад, журавли? Все напиши. А главное, как твое самочувствие? В духе ли ты? Или уже ялтинское выражение на лице? Не кисни, умоляю тебя. А сегодня я не получила открытки.

Читал в «Русских ведомостях» о постановке «Мещан» в Вене и критику?⁵² Умные там люди.

Я вчера очень поздно заснула, и мыши все пугали, а утром разбудили рабочие рядом в помещении. Кофе пила и читала газеты в постели; в 12 час. пошла на репетицию. Два акта двинулись.

Конст. Серг. будет хорошо играть. Фигура и грим отличные. Москвина все очень хвалят, Качалова, Громова⁵³. Сегодня Алешку репетировал опять Адашев, и очень удачно, дает удаль, орет вовсю, озорно. Мария Петровна⁵⁴ была на репетиции. Говорит, что 1-й акт очень интересен, а второй скучноват, длинен. Странно, что в чтении — наоборот.

Домой шла пешком, уже не летела на извозчике к мужу моему милому.

После обеда играла в четыре руки с Инночкой⁵⁵; заезжала Мария Петровна, звала завтра обедать к ним. Потом пришел Елпатьевский, Членов.

Первый едет месяца на три в Петербург. Оказывается, что попадья, у которой жила и столовалась мама летом, — его двоюродная сестра. Он ездил к матери. 2-го он смотрит «Власть тьмы»⁵⁶. Спрашивал о тебе, спрашивал, отчего я такая худая. Пил чай у нас.

Часу в девятом приезжал Влад, Ив.⁵⁷; я просила прослушать прозу Гаршина, которую я завтра читаю. Я еще ни разу не читала прозы на вечере, а в этой сказке много очень тонов — разговоры животных. Прочла ему раза три, он мне сделал много дельных замечаний⁵⁸.

Вечер сидела, читала, учила роль, попела и поплакала. На дворе тепло — ноль. Мало места для прощания. Целую крепко мою любовь, ласкаю и люблю.

Твоя Оля

Умоляю, вышли копию с договора или пошли ее прямо к Пятницкому⁵⁹.

131 6. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
30 ноября 1902 г. Ялта

30 ноябрь.

Радость моя, дусик, вчера вечером я приехал в Ялту. Ехал я хорошо, народа в вагоне было мало, всего четыре человека; пил чай, ел супы, ел то, что ты дала мне на дорогу. Чем южнее, тем холоднее; в Севастополе застал я мороз и снег.

Плыл в Ялту на пароходе, было спокойно на море, обедал, беседовал с генералом о Сахалине. В Ялте застал холод, снег. Сижу теперь за столом, пишу тебе, моей жене бесподобной, и чувствую, что мне не тепло, что в Ялте холоднее, чем в Москве. С завтрашнего дня начну поджидать от тебя письма. Пиши, моя дуся, умоляю тебя, а то я тут в прохладе и безмолвии скоро заскучаю.

Мать доехала благополучно, хотя и ехала на лошадях. Дома застал я все в порядке, все в целости; впрочем, дорогие яблоки, которые я оставил дома до декабря (они созревают только в декабре), Арсений и бабушка⁶⁰ положили в кислую капусту. Когда у нас узнали, что ты привезешь такса, то все очень обрадовались. Собака очень нужна. Не захочет ли такс приехать с Машей на рождестве? Подумай-ка.

Не скучай, светик, работай, бывай везде, спи побольше. Как мне хочется, чтобы ты была весела и здорова! В этот мой приезд ты стала для меня еще дороже. Я тебя люблю сильнее, чем прежде.

Без тебя и ложиться, и вставать очень скучно, нелепо как-то. Ты меня очень избаловала.

Сегодня приедет Альтшуллер⁶¹, отдам ему твой бумажник. Собачка, цуцык мой, я целую тебя бесконечное число раз и крепко обнимаю. Пришел Жорж⁶². Будь здорова. Пиши мне.

Твой А.

Ты положила мне в чемодан очень много сорочек. Для чего мне столько? В шкафу у меня образовалась целая гора.

Поклонись своей маме, поблагодари за конфеты, пожелай ей всего самого лучшего. Дяде Карлу, дяде Саше⁶³, Володе и Элле тоже поклон нижайший.

132 7*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
30 ноября 1902 г. Москва

30-е ноября

Дуся моя, целую тебя крепко. Как ты далеко от меня! Сегодня получила открытку из Лозовой. Спасибо, милый. Ужасни жалею, что не взяла с тебя слова известить меня телеграммой сейчас же как приехали в Ялту. Жди теперь письма!

Как мамаша перенесла дорогу? Скажи ей, что шляпа ее готова и вышла хорошо; я думаю, она останется довольна.

… Сегодня был пестрый день. Утром была одна полтавянка, молоденькая, хорошенькая, приходила к тебе и ко мне просить помочь устройством концерта, что ли; семь человек ссылают на Дальний Восток за мартовские беспорядки в Полтаве и за типографию, которую закрыли. В числе этих семи — ее муж; и она-то без права въезда в столицы. Жалко ее. Много рассказывала. Уже в декабре высылают их и еще 12 крестьян⁶⁴. Я обещала поговорить с Горьким. Короленко много уже помогал им⁶⁵. Горького я видела на репетиции⁶⁶, но не удалось толком поговорить с ним. Он какой-то взбудораженный. Размечали 3-й акт, и он делал свои замечания.

Получила письмо от Пятницкого. Просит прислать ему копию с неустоечной записи, о которой упоминается в договоре. Копия договора у него есть. И еще просит копию с доверенности, по которой заключал договор Сергеенко⁶⁷. Неустоечную запись ты должен был выдать Марксу, и с минуты ее подписания договор вступил в силу. Пришли мне копию со всего этого моментально, умоляю. Я перепишу и перешлю Пятницкому. Умоляю.

В 5 ¹/₂ ч. мы поехали с неизбежным Вишневским обедать к Алексеевым, но во время обеда меня по телефону потребовали играть «Мещан». Савицкая уехала в Тверь на похороны своего учителя, которого она обожала. Он последние годы был монахом. И не вернулась. Так что я и в кружке не читала⁶⁸; Влад. Ив. сообщил туда. Принимали хорошо.

Леонидова от Корша уже взяли, т. е. сезон он доиграет там, а с поста он наш. Завтра Горький читает «На дне», собрали больше 1000 р.⁶⁹.

Напиши, когда сядешь за работу.

133 Как это ты вылезал из вагона в такой холод в осеннем пальто? Умоляю думать о своем здоровье, не делать глупостей. …

8. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
1 декабря 1902 г. Ялта

1 дек.

Радость моя, голубчик, дуся, жена моя, как живешь без меня? Что чувствуешь, о чем думаешь? У меня все благополучно, я здоров, не кашляю, сплю хорошо и ем хорошо. Скучаю по тебе жестоко, моя бабуся, и злюсь поэтому, пребываю не в духе. Вчера был Альтшуллер. Твоему подарку (бумажнику) он очень обрадовался, о чем, вероятно, напишет тебе. Была начальница гимназии⁷⁰. Сегодня снегу уже нет, стаял. Солнечно. Кричат журавли. Здесь уже скоро, через месяц, через полтора, будет весна.

Когда получишь собаку, то опиши, какая она.

Газет скопилась чертова пропасть, никак не сложу их; сколько в них всякого вранья! Вчера ел осетрину с хреном, который привез с собой. Скажи Маше, чтобы она непременно купила у Белова хрена и привезла, также и окорок и прочее тому подобное. Завтра засяду писать. Буду писать с утра до обеда и потом с после обеда до вечера. Пьесу пришлю в феврале⁷¹. Жену буду обнимать в марте.

Не ленись, дусик, пиши своему злому, ревнивому мужу, заставляй себя.

Здесь, в Ялте, новая церковь, звонят в большие колокола, приятно слушать, ибо похоже на Россию. На сих днях будет решен вопрос о железной дороге, зимой начнут строить. Скажи Маше, что воды у нас много, пей сколько хочешь. Водопровод аутский пускают теперь только в одну сторону — в нашу.

Бабуля моя хорошая, господь тебя благословит. Обнимаю тебя много раз. Не забывай своего мужа.

А.

9*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
1 декабря 1902 г. Москва

1-е декабря

Ни весточки от тебя сегодня, родной мой. Как ты, что ты? Не забыл ли уже меня по своему легкомыслию? Все ли в порядке в твоих комнатах? Тепло ли тебе спать? 134 Ты, кажется, укрывался тигровым пледом, который остался здесь; хотя он очень тяжел. Приятно ли тебе чувствовать себя среди своих вещей, давно знакомых? Приятно ли сидеть за письменным столом? Тебе здесь так было все неудобно, и как это меня мучало! А ты, милый мой, нежный мой, все молчал и терпел. Голубчик!

Сегодня славный морозный день после слякотной погоды. Встала я поздно, читала газеты, пела. Часам к двум пошла в театр «посмотреть» на чтение Горького, т. е. на публику. Все, конечно, именитое купечество налицо: нарядные дамы, мужчины. Горький читал неважно, да ведь с эстрады чтение совсем другое, чем в комнате. Публика сухо, кажется, отнеслась. Общий вид был смешной: точно Горького подносили на блюдечке горсти любопытных. После двух актов предложен был чай, фрукты и конфекты в чайной. Странно было видеть Горького в таком обществе. Я сидела с ним и с Варв. Алексеевной Морозовой⁷², которая много о тебе спрашивала и жалела, что не пришлось видеться с тобой. Я послушала один акт и отправилась домой, пообедали, попили чайку, и я пошла на «Мечты»⁷³. Сбор хороший, контрамарок в партер не давали. Принимали хорошо. Горький смотрел первый раз и ругал отчаянно Костромского и говорил Немировичу это⁷⁴. Они сидели у меня в уборной. В антрактах мы с Марией Федор.⁷⁵ кормили его и поили чаем, т. к. он не обедал. А и наивен же он, этот Максим!

Вот пришла из театра, села тебе писать.

… Хорошо ли спишь, ешь? Обо всем пиши. А здоровье как? Целую крепко, Христос с тобой!

Твоя Оля

10. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
2 декабря 1902 г. Ялта

2 дек.

Здравствуй, жена моя хорошая! Сегодня пришло от тебя первое письмецо, спасибо тебе. Без твоих писем я здесь совсем замерзну, в комнатах, как и в Ялте, холодно. Только, дуся, надо запечатывать письма получше, в другие конверты.

Вчера был Средин, была Софья Петровна⁷⁶, сильно похудевшая и постаревшая. И мадам Бонье⁷⁷ была. Тут много сплетен, говорят про москвичей черт знает что. Все спрашивают 135 о здоровье Леонида Андреева, ибо кто-то пустил слух, что Л. А. с ума сошел. А он, по моему мнению, совсем здоров.

Посылаю тебе вырезки из газет. Отдай их по прочтении Вишневскому или Тихомирову. Это из одесских газет⁷⁸.

Ты пишешь, что тебе больно за каждую неприятную минуту, которую ты доставила мне. Голубчик мой, у нас не было неприятных минут, мы с тобой вели себя очень хорошо, как дай бог всем супругам.

… Поздравляю со Шнапсиком. Пришли его в Ялту, а то здесь лаять некому.

Здешний архиерей Николай, посетив гимназию, очень расхваливал Горького, говорил, что это большой писатель, меня же порицал — и педагоги почему-то скрывают от меня это.

Итак, веди себя хорошо, как подобает жене моей. Господь тебя благословит. …

11*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 декабря 1902 г. Москва

3-ье декабря

Милый друг, Антон мой, вчера вечером не писала, потому что была с Машей в бане и раскисла. Пишу утром. Сегодня 21° — каково?

Сейчас была одна несчастная старуха, актриса, без места, жалко ее ужасно. Просит хоть что-нибудь сделать. Пущу подписку пока, потом постараюсь пристроить ее где-нибудь. Она такая чистенькая, говорит просто, без вычур, не клянчит. Хотела рассказать, что довело ее до такого состояния, но, говорит, боится расплакаться. Я ей велела завтра прийти. Она мне на прощание руку поцеловала. Как это ужасно!

Потом приходила барышня из Петербурга, хотела тебя видеть. Принесла отчет сестры Мейер, которая работает на Сахалине, куда она пошла под впечатлением книги Чехова о Сахалине⁷⁹. Вы чувствуете? Пожалуйста, прочти его. Эта Мейер, верно, удивительный человек. У нее только совершенно нет помощников, и она бы хотела познакомить публику с этим отчетом. Я думаю отправить его к Эфросу, не поместит ли он хоть выдержки, тем более что 136 он уже восторженно писал об этой Мейер⁸⁰. Ты ему напишешь? Или перешли отчет мне, и я сама съезжу к Эфросу. Так?

… Вчера репетировали 3-й акт, и Горький все торчит. По-моему, это стеснительно.

Милый мой, ты греешься на солнышке? Сидишь в садике? Не дождусь письма из Ялты. Странно — так долго не знать о тебе ничего… Как мне хочется обнять тебя! Дорогой мой, любовь моя, прощай.

Твоя собака

12*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 декабря 1902 г. Москва

3-ье декабря

Пишу тебе второй раз на день, чтобы не нарушить порядка. Дорогой мой Антончик, как мне тебя не хватает! Я с тобой спокойнее и лучше. Я люблю чувствовать твою любовь, видеть твои чудные глаза, твое мягкое, доброе лицо. Стараюсь ясно, ясно видеть тебя близко. Как-то ты там поживаешь?! Что думаешь?

… А главное, не простудился ли в дороге. До сих пор ни одного письма. Меня это сильно волнует, хотя стараюсь быть покойной. Безбожно морить так без вестей. Хоть бы телеграмму прислал! Варвар.

Как мамаша? Поцелуй ее. Сейчас отыграли «Дядю Ваню» с Петровой⁸¹, т. к. Мария Петровна на бенефисе Шаляпина⁸². Воображаю, что там творится. Придет Маша, расскажет.

Ну, спи спокойно, милый мой.

Целую тебя и обнимаю.

Твоя собака

13. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
4 декабря 1902 г. Ялта

4 дек.

Здравствуй, собака моя сердитая, мой песик лютый! Целую тебя в первых же строках.

… Нового ничего нет, все по-старому, все благополучно. Холодно по-прежнему. Сегодня в Ялте происходило освящение новой церкви, мать была там и вернулась веселая, 137 жизнерадостная, очень довольная, что видела царя и все торжество; ее впустили по билету. Колокола в новой церкви гудят basso profundo^2*, приятно слушать.

Новые полотенца скоро промокают, ими неудобно утираться. У меня только два полотенца, а казалось, что я взял с собой три. Ем очень хорошо, кое-что пописываю, сплю по 11 часов в сутки. Условие, подписанное мною с Марксом (копия), находится, вероятно, у начальницы женской гимназии, у себя я не нашел. Уезжая, я все важные бумаги оной начальнице отдал на хранение. Да и не улыбается мне возня с этим условием. Ничего не выйдет. Подписавши условие, надо уж и держаться его честно, каково бы оно ни было.

Человечек ты мой хороший, вспоминай обо мне, пиши. И напомни Немировичу, что он обещал мне писать каждую среду, Свинья с поросятами, которую ты дала мне, восхищает всех посетителей.

Напиши, что нового в театре, как здоровье Марии Петровны, не надумали ли ставить какую-нибудь пьесу. Если надумали, то пусть Вишневский напишет подробности⁸³.

Выписываю «Мир искусства» — скажи об этом Маше.

… Когда ляжешь в постель и станешь думать обо мне, то вспомни, что я тоже думаю о тебе и целую и обнимаю. Господь с тобой. Будь весела и радостна, не забывай твоего мужа.

А.

14*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
4 декабря 1902 г. Москва

4-е декабря

Я не знаю, что думать, дорогой мой! Ни одного письма, ни одной весточки о том, как ты доехал. Я не знаю, что думать. Каждый день жду, как дура, кругом все спрашивают, и я не знаю, что отвечать. Я волнуюсь. Неужели тебе жалко было полтинника на телеграмму! Я сейчас ни о чем толком и писать не могу. Уехал — как в воду канул.

… Вчера был бенефис Шаляпина. В газетах яд. Настоящего энтузиазма и не было, подъема⁸⁴. Я жалею, что 138 никто мне не сказал о существовании литераторских лож. Я бы могла пойти после спектакля, который рано кончился, а бенефис длился до двух. Маша сказала, что она приглашена и что на тебя рассчитывали, если бы ты был. А мне никто даже не намекнул. Почему это? Мне немножко обидно. Значит, если бы я была свободна, я бы все равно не могла пойти. А мне было жаль, что я не была в театре. Маша кутила со всей компанией у Тестова.

Ну, не хочется больше писать. Скучно.

Целую тебя, моего дорогого.

Твоя Оля

15*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
5 декабря 1902 г. Москва

Телеграмма

Писем нет, беспокоюсь, телеграфируй

Оля

16. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
5 декабря 1902 г. Ялта

5 дек. 1902.

Дусик мой милый, собака, без тебя мне очень скучно. Сегодня всю ночь шел снег, а сейчас — лупит дождь, стучит по крыше. Время идет тягостно медленно. Я сижу и думаю: в будущем году на всю зиму останусь в Москве. Здоровье мое не дает себя чувствовать, т. е. оно недурно. В комнатах холодно.

Получил телеграмму от шаляпинцев, ужинавших после бенефиса⁸⁵. Получил длинное письмо из Смоленска от какого-то поповича или попа, написанное человеком, по-видимому, исстрадавшимся, много думающим и много читающим; в письме этом сплошное славословие по моему адресу. Получил почетный билет от студентов-техников. Одним словом, жизнь вошла в свою колею.

Сегодня не получил от тебя письма, но видел тебя во сне. Каждую ночь вижу.

Погода в Ялте сквернейшая, больные чувствуют себя плохо, — так говорят доктора.

Целую мою жену превосходную, обнимаю, ласкаю. Не изменяй мне, собака, не увлекайся, а я тебя не буду 139 бить, буду жалеть. Обо всем пиши мне, ничего не скрывай, ведь я самый близкий для тебя человек, хотя и живу далеко.

Духи у меня есть, три четверти флакона, но все же скажу спасибо, если пришлешь с Машей еще небольшой флакон. Одеколон есть, мыло тоже есть. Головная щетка ежедневно употребляется. …

17*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
5 декабря 1902 г. Москва

5-е дек.

Наконец-то получила сегодня два письма сразу, милый мой, а то уж начала беспокоиться. И как ты мне хорошо пишешь, золото мое! Так бы тебя и зацеловала! Я счастлива, что ты хорошо доехал и что хорошо себя чувствуешь.

… Славно, что ты слышишь колокольный звон и вспоминаешь о Москве. А у нас стужа невозможная сегодня; ветер адский при — 15°. А ты на солнышке — цени.

Пес наш славный. Маша прозвала его Фомкой, хотя его кличка Шнап. Породистый. Ему в Ялте будет отлично. Очень жаль, что хорошие яблоки попали в капусту. Глупо.

Проходили 3-й акт. У меня роль не ладится пока. Горький был с женой; сегодня уехали в Нижний. Харламов, Грибунин, Самарова больны. С сценой убийства возились.

… Вечером я с Машей, Алексеевы, Лужение и Вишневский были на спектакле Общества искусства и литературы «У телефона»⁸⁶. Чисто французская вещица, построенная на эффектах. Но так страшно, что кричать хочется. Потом была пародия на эту пьесу, в веселом духе. Мы были в своей компании, и потому ничего, приятно было. Москвин еще был, острил. Все тебе кланяются.

Вчера я была у Шлиппе⁸⁷, слышала там, что продают участки в имении Мещерского или Голицына, по Брянской ж. д., час езды, версты четыре на лошадях, но выстроят полустанок — и тогда будет чуть ли не верста. Огромные пруды. Управляющий там — мой знакомый. Все-таки посмотрю⁸⁸.

140 Целую моего родного, дивного моего мужа, обнимаю и ласкаю нежно. Так ты меня больше любить? Ненаглядный мой, покойной ночи.

Твоя Оля

18. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
6 декабря 1902 г. Ялта

6 дек.

Дусик мой, пришла твоя телеграмма. Ответ послать не с кем, все пошли в церковь, да и едва ли нужен сей ответ, ибо письмо мое уже получено тобой.

Неустоечной записи у меня нет и не было, и, помнится, при составлении договора с Марксом мы такой: записи не делали вовсе⁸⁹. Копию с доверенности, выданной Сергеенку, выслать тоже не могу, так как у меня ее нет и не было. У меня есть только копия с договора, того самого, который есть, как ты пишешь, и у Пятницкого. Честное слово, дуся, у меня нет ни записи, ни доверенности, не думай, что я плутую, прячу эти бумаги.

Вчера была О. М. Соловьева, приглашала к себе.

За работу я уже сел, пишу рассказ⁹⁰. В комнате моей холодно, жены нет, пиджака никто не чистит, кто-то унес все журналы, полученные в мое отсутствие… Но я все же не падаю духом и с надеждой взираю на будущее, когда мы опять встретимся и заживем вместе.

Конверты твои никуда не годятся, письма доходят почти распечатанные. Купи себе на пятачок простых конвертов, а эти аристократические брось. Или купи английской бумаги, тонкой, и таких же конвертов — у Мерилиза. Я завтра пришлю тебе письмо на английской бумаге.

Как суворинский «Вопрос»?⁹¹ А Чириков пишет уже третью пьесу? Какое обилие пьес, однако! Этак театр распухнет.

Погода сквернейшая.

Вот, цапля, какой усердный у тебя муж: пишу каждый день! Сегодня пришло от тебя два письма; одно, в котором ты пишешь про Полтаву, вероятно, было задержано⁹². Мать целует тебя, благодарит за шляпу; она просит, не пришлешь ли ты шляпу с Машей? Не возьмет ли Маша? Ну, господь с тобой. Обнимаю тебя. Не хандри, пиши подробнее, не скупись.

Твой А.

141 19*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
6 декабря 1902 г. Москва

6-е декабря

… Владимир Иванович нервничает сильно: много неурядицы, заморили рабочих, ничто не поспевает ко времени. Лужский еще не может вести дело и слишком круто иногда поступает, бестолково назначает репертуар и репетиции, и бедный Влад. Ив. должен лавировать и мягко исправлять и направлять Лужского⁹³. Роль очень неблагодарная. Репетировали днем 4-й акт. Константин Сергеевич дает хорошие места, сильные. А я еще не найду нотки.

Голубчик, пришли мне копии с бумаг, которые я просила, если таковые есть у тебя. Умоляю. Вчера я видела Эфроса в кружке⁹⁴, и он сказал, что с радостью поместит отчет сестры Мейер в газете. Так что по прочтении перешли его мне и напиши, что сказать Эфросу⁹⁵ о нем. …

20. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
7 декабря 1902 г. Ялта

7 дек.

Здравствуй, собака! Вот та самая английская бумага, о которой я вчера писал тебе. Есть не графленая, та, пожалуй, лучше.

Про г-жу Мейер я слышал, но отчета ее не видел, у меня нет и не было. Если отчет хорош, то лучше всего сдать его Гольцеву, чтобы рецензия была помещена в «Русской мысли». А в «Новостях дня» — это ни к чему.

С того дня, как приехал сюда, ни разу не было солнца, так что греться на солнце еще не приходилось. Погода вообще скверная, недобрая, работать не хочется. Чувствую себя хорошо.

… В городе я еще не был ни разу. Пью рыбий жир исправно.

Я, собака, то и дело думаю о тебе. Мне кажется, что я буду привязываться к тебе все больше и больше. Обнимаю мою голубку, мою цаплю.

Твой А.

Будет ли в этом году поставлена «Чайка»?⁹⁶

142 21. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
7 декабря 1902 г. Ялта

Телеграмма

Здоров, все благополучно.

Антонио⁹⁷

22*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
7 декабря 1902 г. Москва

7-е декабря

Как грустно! Не было письма от тебя! Была телеграмма. Как дико, что ты без меня, а я без тебя, между тем как мы отлично перевариваем друг друга и жили бы чудесно, без грызни, по-хорошему. Я люблю тебя, твою душу, какое-то неуловимое изящество во всем твоем существе. Что бы я дала, чтобы иметь тебя сейчас около меня! Я живу надеждой, что мы где-то когда-то будем жить вместе и будем хорошо жить. А ты об этом думаешь?

… Ты не тоскуешь, милый мой? Как мне хорошо было на душе, когда я читала в твоем письме, что ты ко мне больше привязался за это время!

… Сегодня была неприятная репетиция. Все собрались на третий акт, народу масса. Нет Качалова и Харламова⁹⁸. Ждут без конца, наконец посылают: и тот и другой велят сказать, что больны. Почему нельзя было дать знать перед репетицией — непонятно!

Занимались немного народной сценой, а мы и рта не раскрывали, зря просидели. Директора, конечно, нервили сильно. Мне хотелось поработать, — ничего не вышло, и я злилась. Вечером играли «Три сестры» со Станиславским и Адурской⁹⁹. Принимали очень хорошо.

… Скучно без тебя, пусто. Смыслу нет. Тяжело мне будет на праздниках одной, без тебя. Тоскливо. Поставлю елочку у себя.

Целую тебя крепко, милого моего. Будь здоров, бодр, не хандри, ниши прозу, пьесу, что хочешь, и письма жене не забывай. …

143 23*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
9 декабря 1902 г. Москва

9-е декабря

… Вчера была генеральная трех актов, но без Харламова — Пепла и Самаровой — Квашни. Читал Судьбинин, и играла Грибунина. Смотрелось с большим интересом, но сцену убийства и скандала, говорят, сил нет смотреть. Очень хорош Москвин, удивительно хорош. Я смотрела третий акт после своей сцены. Каждое его слово ловишь. Хорош Качалов; у Конст. Серг. еще не все сделано, но будет хорошо. Нехорош Клещ — Загаров. Остальные, по-моему, хороши. Меня вчера похвалили: я первый раз пробовала новый тон. Маша говорит, что очень хорошо и узнать меня нельзя. По еще не разработано у меня. Беда, что у меня многое является во время игры, чего я и не придумывала, и надо бы запомнить. Декорация 3-го акта очень хороша. Скандал надо будет смягчить. Положим, Мария Фед. вчера орала неистово, с плотно; когда разделает, то выйдет¹⁰⁰. Я думаю, успех будет огромный. …

24. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
9 декабря 1902 г. Ялта

9 дек.

Светик мой, ты сердишься на меня, но, искренно говоря, я нимало не виноват. Я знал, что была на бенефис Шаляпина ложа Горького, о ложе же литераторов я ничего не слышал, и, как бы там ни было, на бенефис этот я не пошел бы.

Что касается писем, то я пишу их и посылаю тебе каждый день (только два дня не посылал), а почему они не доходят до тебя вовремя, мне неизвестно и непонятно; вероятно, задерживаются на день, на два господами шпионами, их же имя легион. Не сердись, дусик, не обижайся, все обойдется, зима пройдет, и теперешние неудобства и недоразумения забудутся.

Сегодня наконец засияло солнце. Здоровье мое хорошо, но в Москве было лучше. Кровохарканья не было, сплю хорошо, ем великолепно, раскладываю по вечерам пасьянсы и думаю о своей жене.

Твои письма коротки, до жестокости коротки. Ведь твоя жизнь богата, разнообразна, писать есть о чем, и 144 хоть бы раз в неделю ты радовала меня длинными письмами. Ведь каждое твое письмо я читаю по два, по три раза! Пойми, дусик мой.

Я уже писал тебе, что у меня нет тех бумаг, какие нужны Пятницкому. У меня есть только копия с договора — и больше ничего. А эта копия у Пятницкого, как ты пишешь, уже имеется, стало быть, все обстоит благополучно.

… Скажи Маше, чтобы она привезла белой тесьмы для окон. Это обыкновенная тесьма, пусть привезет несколько пачек. Нужно растопить говяжье сало, окунуть в это сало тесьму и потом заклеивать окна, выходит очень хорошо, не нужно замазки.

А к тебе судьба приклеила меня не салом и не замазкой, а цементом, который с каждым днем становится все крепче. Обнимаю мою дусю. Господь с тобой. Пиши обо всем.

Твой А.

25*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 декабря 1902 г. Москва

10 дек. 1902

6 ч. веч.

Целую тебя за письма твои, дорогой мой! И письма я целую. Отчего у тебя холодно? Маша приедет — устроит.

… Прости, что пишу на клочках, завтра куплю почтовой бумаги. У нас в труппе все больные: Самарова, Качалов, Грибунин. У Качалова плевритик, у Грибунина 39°, Самарова слаба вообще. Завтра вместо «В мечтах» идет «Дядя Ваня» с Лилиной. Репертуар ломается. Сегодня репетировали 4-й акт. Влад. Ив. тоже простужен, сидит в пальто, калошах, с горчицей в чулках и очень боится рецидива. Я вчера тоже зачихала, а сегодня до ужаса все спать хочется. Я без тебя гораздо меньше сплю. Я рада что ты теперь регулярно ешь, это меня очень беспокоило. Тепло ли тебе спать? Пьешь ли рыбий жир и креозот?

Я с ужасом ожидаю праздников. Как будет тоскливо! Скорее бы проходили. Сегодня поеду или слушать Никита¹⁰¹, или в кружок… В кружке читает Игнатов: «Сцена и зритель»¹⁰². Скучно, верно, Маша идет. Была сейчас m-me Коновицер, кокетничала с Вишневским. У Маши сидит Членов. Послезавтра он меня ведет гулять, чтобы посмотреть девиц, эдаких, знаешь¹⁰³.

145 Сегодня опять стужа. На улицах предпраздничная сутолока. Завтра у меня нет репетиции и я тоже пойду покупать подарки прислуге. В 3 часа послушаю у нас лекцию Боборыкина¹⁰⁴.

Духов я пришлю тебе каких-нибудь новеньких. Все тебе кланяются, все о тебе спрашивают. Кто мог унести журналы, полученные без тебя? Дознайся. Как ты ешь? Хорошо? Умоляю питаться как следует. Говори Поле, чего тебе хочется. Она с радостью все для тебя сделает, она обожает тебя. Кланяйся ей от меня.

… Членов тебе кланяется. Слыхала, что Шубинский в восторге от того, что ехал с тобой, что ты был весел и острил.

Как я буду завидовать Маше, когда она поедет в Ялту!¹⁰⁵ Не забывай меня на праздниках, слышишь? Крепко тебя обнимаю, моего дорогого, будь здоров, весел, пиши, работай, коротай время. Целую твою голову и красивые руки.

Твоя собака

26*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
11 декабря 1902 г. Москва

11-е дек.

Здравствуй, дусик! Ты мне пишешь каждый день, и я счастлива. Только, пожалуй, это первое время, а потом не будешь баловать. Что ты меня называешь и голубкой и цаплей одновременно — мне очень нравится. Мне без тебя всегда скучно, живу как-то «пока». Т. е. я не хандрю особенно, не кисну, не думай. Смотрю на фотографию ялтинского дома и думаю — не выглянешь ли ты в окошечко?

Вчера была все-таки в кружке. Читал реферат Игнатов. Оппонировали: Баженов, Шкляр, Котлецов, резюмировал Боборыкин. Как-то странно анатомировали и зрителя и театр, а об искусстве, о театре как будто и не говорили. У меня осталось такое впечатление. У Найденова то же самое впечатление¹⁰⁶. Говорили, например, о том, что театр развивает пассивность, т. к. зритель не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что происходит на сцене. К чему это? Конечно, все клонилось к порицанию современного театра и репертуара, опять таскали слово «настроение». Говорили о мейнингенцах¹⁰⁷, о театре 146 Antoine’а¹⁰⁸; о нашем — ни звука. Оканчивали речи словами: да здравствует свет и да погибнет тьма! Говорили и пошлости, вроде того, что театр приятен только на сытый желудок и что современный театр не дает ровно ничего, что он действует только на эмоцию, а не на ум, не на чувство.

Пришла Кундасова, ужасно она истощена, жалуется на боль в сердце¹⁰⁹.

Все это писала перед обедом, а кончаю уже после спектакля. Милый ты мой! Дорогой ты мой! Играли «Дядю Ваню» с Петровой. Мария Петровна не может. Неужели она вся вышла! Как жалко ее!¹¹⁰

Народу было много в театре, принимали хорошо. Была Над. Ив. с Сашей и его женой¹¹¹ — в восторге. Была старуха Садовская¹¹².

Вчера Маше хотелось остаться ужинать в кружке — ну и я осталась, и раскаялась. С нами сидела m-me Коновицер и попеременно Бунин, Найденов и Членов. У них была своя компания. Я как-то потеряла всякую связь с людьми. Тоскливо, и не знаю, о чем говорить. Это нехорошо. У меня этак сделается тяжелый характер. Маша говорит, что я из гордости не хожу, например, хоть к Телешовым¹¹³, будто презираю их. Это ужасно несправедливо. Я их дичусь, потому что думаю, что я для них не представляю ничего интересного, а бывать только потому, что я жена литератора, — странно. А потом — бывать у них, значит, надо и у себя их принять. Ну, все равно. Пора спать. Мне очень тоскливо, дусик. Почему-то больно на душе. Спи спокойно, родной мой. Я часто о тебе думаю. Целую и крещу мысленно.

Твоя Оля

27. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
12 декабря 1902 г. Ялта

12 дек.

Актрисуля, здравствуй!

… Сегодня пошла к тебе и рукопись Мейер. Конечно, Мейер очень хорошая женщина и ее дело — святое дело; если можно, то хорошо бы поговорить об ее отчете и в «Русской мысли» и в ежедневных газетах, в «Новостях дня», если хочешь, но лучше бы и в «Русских ведомостях»¹¹⁴. Кстати, скажи Эфросу, чтобы он высылал мне 147 «Новости дня» в будущем 1903 году, и «Курьеру» тоже скажи. В «Курьере» власть имеет Леонид Андреев.

В Ялте Стрельба. Холод нагнал сюда дроздов, и их теперь стреляют, о гостеприимстве не думают.

Пишу я рассказ, но он выходит таким страшным, что даже Леонида Андреева заткну за пояс. Хотелось бы водевиль написать, да все никак не соберусь, да и писать холодно; в комнатах так холодно, что приходится все шагать, чтобы согреться. В Москве несравненно теплее. В комнатах здесь холодно до гадости, а взглянешь в окно — там снег, мерзлые кочки, пасмурное небо. Солнца нет и нет. Одно утешение, что сегодня дни начинают увеличиваться, стало быть, к весне пошло.

… На праздниках я буду писать тебе непременно каждый день, а то и дважды в день — это чтобы ты меньше скучала.

… Мать все ходит и благодарит за шляпу. Шляпа ей нравится очень.

28*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
12 декабря 1902 г. Москва

12-е дек.

Пишу тебе несколько строк только, родной мой. У меня адская головная боль, болит с утра, а репетиция была и днем и вечером¹¹⁵.

Был Горький. Мною остались, кажется, довольны. Вечером репетировали наверху, где устроена сцена для учеников¹¹⁶. …

29*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
13 декабря 1902 г. Москва

13-е дек.

Ты, дусик, упрекаешь меня за то, что пишу короткие письма. Да о чем писать? Мне все кажется не особенно важным. Сильных впечатлений за это время не получала. Общественные дела ты знаешь из газет. У меня только ты да театр. Тебя у меня нет, а театр переживает скверную полосу. Ныть? Жаловаться?

… Репетировали 4-й акт. Наконец объявились Самарова, Качалов и Грибунин. Присутствовали Горький и 148 Леонид Андреев. Меня Горький хвалит. А я боюсь — очень Я смело задумала. Выругают. Волнуюсь — не знаю, как выйдет. Маленькая роль, а нерв много на нее идет. Горький все пил красное вино, а я делала ему и Андрееву бутерброды с колбасой и поила чаем. Горький мне вчера рассказывал про свои скитальческие похождения, рассказывал, как он с одной интересной барыней в саду в бане жил, как они голодали и потом, когда получил деньги, украшали баню елками, за которыми сами в лес ездили. Барыня эта была старше его лет на девять, а то, говорит, мы бы до сих пор с ней жили. Рассказывал, как одна дама стреляла в него в упор и поцарапала только кожу на голове, и еще много в этом роде рассказывал. Как сам он стрелялся, как его мужики чуть не до смерти избили. Он послал Сулержицкому изрядный, кажется, куш денег. Тот хочет аптеку, что ли, купить, я не разобрала хорошенько, на ходу уж он мне рассказывал¹¹⁷.

Вчера литераторы читали в концерте. Фурор произвел Скиталец¹¹⁸. Андреев говорит, что он вышел совсем пьяный и читал как-то особенно. Его качать хотели, но мог бы произойти «фридрих». Телешов хорошо читал, а Найденов плохо. В воскресенье я собираюсь вечерком к Андреевым.

… Был [у нас] Вукол Лавров¹¹⁹ с супругой, приехали из Сочи и хвалят очень. Вукол очень сердится на тебя, что ты ему ни слова не пишешь. Отчего? Напиши ему.

… Сборы в театре поднялись. «Власть тьмы» и «Мещане» дают больше.

Понравилось ли тебе письмо Толстого в газетах?¹²⁰ Мне — да. А тебе жалко, что поймали Эмберов? Мне жалко¹²¹.

Была у нас в театре Климентова¹²² и просила тебе передать, что если будешь в Париже, чтоб навестил их. Они уже второй год там. Муромцев читает в Высшей школе (так ее называют?)¹²³.

Я страшно огорчена, что не услышу «Манфреда» с декламацией Шаляпина и Комиссаржевской¹²⁴. Завтра вечером идут «Сестры», а послезавтра днем (повторение концерта) — генеральная 3-го и 4-го актов. Это ужасно. Были некоторые на генеральной репетиции сегодня и говорят, что это что-то необычайно красивое. Как сумасшедшие ходят. Объявился еще чудо-скрипач Ян Кубелик — гениальный, говорят. И я ничего не слышу. …

149 30*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
14 декабря 1902 г. Москва

14-е дек.

Днем репетировали (генеральная) 1-й, 2-й и 4-й акты. Влад. Ив. прочел нотацию всей труппе, очень толковую и очень внушительную. Упрекал в распущенности, в неряшливой игре. Все остались довольны 4-м актом. У меня на него много сил уходит. Я своей фигурой заканчиваю пьесу. Помнишь? Среди всеобщего веселья, во время песни, вбегает барон, говорит, что актер повесился. Я по стенке леплюсь за ним с искаженным от ужаса, помертвевшим лицом. Это очень трудно без слов. Я нашла сегодня это выражение и так и иду прямо на публику, пока занавес не преградит мне путь. Говорят — страшно. У Самаровой идет нехорошо, т. е. просто она не может, а роль чудесная. Клещ слабоват; у Лужского, говорят, по дикции нехорошо, не разберешь слов¹²⁵.

Ах, дусик, если бы ты мог посмотреть репетицию! Горький меня хвалит, велел сняться в роли Насти и дать ему портрет. А мне все что-то страшно, хотя играю я убежденно. Моя Настя — реальная, несчастное существо, а не выдуманная идеалистка. Ну, что бог даст. Увидим.

На днях уезжает Маша, и я остаюсь одна. Я замоталась немного и нервлюсь перед новой пьесой. Сейчас же после «Дна» начинают «Столпы»¹²⁶.

Как ты живешь, ненаглядный мой? Сегодняшнее письмо какое-то пустое, не то что-то. Ты здоров? Работаешь? Пишешь рассказ? Куда поместишь? Напиши мне. Как бы я хотела на ковре-самолете перелететь к тебе, посмотреть в твои глаза, прочесть в них, что ты любишь меня, сказать, что и я люблю тебя, поцеловать крепко, обнять жарко… Как мне разорваться?! Я должна быть при тебе, ты один для меня что-то значишь.

… Дусик, а мы все еще в любви объясняемся! Мне это нравится. Пусть наше чувство всегда будет свежее, не затрепанное, не серое.

В доме благополучно. Предлагает барон Стюарт поменяться квартирами: он живет над бельэтажем, комнаты больше и все на солнце. Как ты думаешь? И в Сандуновский переулок выходит. Напиши. А теперь спи спокойно, будь здоров, весел. Целую тебя крепко много, много раз. Мамаше кланяйся и всем домочадцам.

Твоя Оля

150 31. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
14 декабря 1902 г. Ялта

14 декабря

… Вчера я мыл голову и, вероятно, немножко простудился, ибо сегодня не могу работать, голова болит. Вчера впервые пошел в город, скучища там страшная, на улицах одни только рожи, ни одной хорошенькой, ни одной интересно одетой.

Когда сяду за «Вишневый сад», то напишу тебе, собака. Пока сижу за рассказом, довольно неинтересным — для меня по крайней мере; надоел.

В Ялте земля покрыта зеленой травкой. Когда нет снега, то приятно смотреть.

Получил от Эфроса письмо. Просит написать, какого я мнения о Некрасове. Это-де нужно для газеты. Противно, а придется написать. Кстати сказать, я очень люблю Некрасова и почему-то ни одному поэту я так охотно не прощаю ошибок, как ему. Так и напишу Эфросу¹²⁷.

Ветрище дует жестокий.

Фомке холодно теперь ехать в Ялту, но, быть может, его можно провезти как-нибудь в вагоне, или, быть может, собачье отделение отопляется. Если Маша не возьмет его с собой, то, быть может, возьмет Винокуров-Чигарин, гурзуфский учитель, который сегодня выехал в Москву.

У свиньи, которую ты дала мне, облупилось одно ухо.

Ну, светик, господь с тобой, будь умницей, не хандри, не скучай и почаще вспоминай о своем законном муже. Ведь, в сущности говоря, никто на этом свете не любит тебя так, как я, и, кроме меня, у тебя никого нет. Ты должна помнить об этом и мотать на ус.

Обнимаю тебя и целую тысячу раз.

Твой А.

Пиши поподробнее.

32. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
15 декабря 1902 г. Ялта

15 дек.

… Сегодня ночью выпал снег. Довольно паршиво в природе.

Дусик, если ты мне жена, то, когда я приеду в Москву, распорядись сшить мне шубу из какого-нибудь теплого, 151 но легкого и красивого меха, например, хоть из лиры. Ведь московская шуба едва не убила меня! В ней три пуда! Без легкой шубы я чувствую себя босяком. Постарайся, жена! Отчего в этот приезд я не сшил себе шубы, понять не могу.

На праздниках я буду писать тебе каждый день, будь покойна. Мне самому хорошо, когда я пишу тебе. Ведь ты у меня необыкновенная, славная, порядочная, умная, редкая жена, у тебя нет ни одного недостатка — с моей точки зрения по крайней мере.

Впрочем, есть: ты вспыльчива, и когда в дурном настроении, то около тебя опасно ходить. Но это пустяки, это пройдет со временем. Есть у нас один общий с тобой недостаток — это то, что мы с тобой поздно женились.

В прошлом году и ранее, когда я просыпался утром, то у меня обыкновенно было дурное настроение, ломило в ногах и руках, а в этом году ничего подобного, точно помолодел.

Получил письмо от Вишневского; скажи, что буду отвечать ему на праздниках.

Обнимаю мою дусю, целую и благословляю.

Пиши мне подробнее, не ленись. Теперь уже дни стали прибавляться, к весне пошло, скоро, значит, увидимся. Ну, господь с тобой.

Твой А.

33*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
16 декабря 1902 г. Москва

16-е дек.

Милый мой, ты вчера не имел письма от своей беспутной жены. На коленях молю о прощении. Простишь? Вчера были две репетиции, а после вечерней ездили с Машей к Леониду Андрееву.

Все тебе еще холодно в комнатах, что это значит? Чем же и как надо нагревать?

… Господи, как нелепа наша жизнь!

Дорогой мой, ты хочешь писать мне каждый день на праздниках, чтобы мне не было скучно. Какой ты чудесный, хороший. Мне много предстоит играть, очень много. И кроме того, репетировать «Столпы», входить в новую шкурку, сживаться с новой ролью.

152 Спрашиваю себя: что заставляет меня так нервно жить? Кому это надо? Что я имею от всего этого? Я сама? Ведь нет чувства, что живу полной жизнью. Наоборот, чувствую, что я не живу совсем, что жизнь проходит где-то далеко от меня, а я вижу только пробелы. И душа как-то горит, неспокойно горит, и не с кем поговорить, ни от кого слова хорошего не услышишь. Около тебя я смиряюсь и жизнь мне не кажется мелочной. Если бы я могла отдохнуть у тебя на груди!

У меня так нервы натянуты это время! Ты не смейся только надо мной. Тебе ведь все это кажется не важным. Да, верно, оно так и есть.

… Вчера от репетиции до репетиции я лежала. Очень я обалдеваю после 4-го акта. Голова у меня стала рассеянная страшно. Все забываю. Впечатление 4-го акта, говорят, ужасное. Сегодня была полная генеральная. Никого не пускали. Были Горькие, Найденов. Тимковский, Пчельников. Надежда Ив. была и сидела совсем подавленная. Екат. Павл.¹²⁸ никак не ожидала такого впечатления и ходила как потерянная. Посмотрим, что скажет публика. Ничего как-то сказать нельзя, или угадать. Горький очень нервится¹²⁹. Мне сегодня по секрету сказал Вишневский, что Горький поручил ему устроить грандиозный ужин в «Эрмитаже» после «Дна», человек на 50. И чтоб шампанское рекой лилось. Во как. И всем дамам цветы.

И вдруг — неуспех.

А далеко ехать к Андреевым — на Среднюю Пресню! Точно в другом городе. А там славно. Чисто, по улице деревья, домики деревянные, уютные, точно в провинции. Квартирка у них небольшая. Были там Горькие, Переплетчиков¹³⁰, которого ты знаешь, две матери Андреевых, его и ее, какие-то дамы, дочь доктора Яковенко, которого ты знал, говорит Мант¹³¹, адвокат Малянтович и еще какие-то. Было довольно кисло. Горький читал стихи Беранже. За ужином читал стихи Бальмонта, и смеялись много над некоторыми. Андреев был в красной рубашке, жена его с такими же гребешками и в том же капоте. Она скоро ожидает. Счастливая.

Говорили о концерте с литераторами, об успехе Скитальца¹³².

Ты пишешь страшный рассказ? На какую тему? Где будет помещен? Это ничего, что страшный, это хорошо. Пришлешь мне? Не поступишь так, как с «Архиереем», 153 которого я прочла чуть не последняя? Это мне больно. Я каждый вечер в постели прочитываю один твой рассказик, и мне кажется тогда, что я поговорила с тобой.

… С отчетом съезжу к Гольцеву и к Соболевскому, устрою¹³³. …

34. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 декабря 1902 г. Ялта

17 дек.

Актрисуля моя, здравствуй! Последние два письма твои невеселы: в одном мерлехлюндия, в другом — голова болит. Не надо бы ходить на лекцию Игнатова. Ведь Игнатов бездарный, консервативный человек, хотя и считает себя критиком и либералом. Театр развивает пассивность. Ну, а живопись? А поэзия? Ведь зритель, глядя на картину или читая роман, тоже не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что на картине или в книге. «Да здравствует свет и да погибнет тьма!» — это ханжеское лицемерие всех отсталых, не имеющих слуха и бессильных. Баженов — шарлатан, я его давно знаю. Боборыкин обозлен и стар.

Если не хочешь ходить в кружок и к Телешовым, то и не ходи, дуся. […] Вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих. О том, как отстала и как постарела вся наша московская литература, и старая и молодая, ты увидишь потом, когда станет тебе ясным отношение всех этих господ к ересям Художественного театра, этак годика через два-три.

Ветрище дует неистовый. Не могу работать! Погода истомила меня, я готов лечь и укусить подушку.

Сломались трубы в водопроводе, воды нет. Починяют. Идет дождь. Холодно. И в комнатах не тепло. Скучаю по тебе неистово.

… Читал в «Пермском крае» рецензию на «Дядю Ваню»: говорится, что Астров очень пьян; вероятно, ходил во всех четырех актах пошатываясь¹³⁴. Скажи Немировичу, что я не отвечаю до сих пор на его телеграмму, так как не придумал еще, какие пьесы ставить в будущем году¹³⁵. По моему мнению, пьесы будут. Три пьесы Метерлинка не мешало бы поставить, как я говорил, с музыкой¹³⁶. Немирович обещал мне писать каждую среду и даже записал 154 это свое обещание, а до сих пор ни одного письма, ни звука.

Если увидишь Л. Андреева, то скажи, чтобы мне в 1903 г. высылали «Курьера». Пожалуйста! И Эфросу скажи насчет «Новостей дня».

Умница моя, голубка, радость, собака, будь здорова и весела, господь с тобой. Обо мне не беспокойся, я здоров и сыт. Обнимаю тебя и целую.

Твой А.

Буду получать «Гражданин»¹³⁷. Получил от А. М. Федорова книжку стихов. Стихи все плохие (или мне так показалось), мелкие, но есть одно, которое мне очень понравилось. Вот оно:

«Шарманка за окном на улице поет.
Мое окно открыто. Вечереет.
Туман с полей мне в комнату плывет,
Весны дыханье ласковое веет.
Не знаю, почему дрожит моя рука,
Не знаю, почему в слезах моя щека.
Вот голову склонил я на руки. Глубоко
Взгрустнулось о тебе. А ты… ты так далеко!»

35*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
18 декабря 1902 г. Москва

Дорогой мой Антончик, ненаглядный, любимый мой! Пишу на вокзале. Уезжает Маша. На душе смутно. На дворе слякоть, но тепло, хорошо, выше нуля. Как бы я покатила к тебе!

Как твое здоровье? Как настроение? Все ли в порядке?

Вчера ночью не писала тебе — очень растрепанная была. День бегала за покупками, потом в театре лакировали «Дно» — последние штрихи. Вечером играла «Дядю Ваню». Батюшков поднес мне корзину цветов¹³⁸.

Посылаю тебе духов, конфект, чашечку с сюрпризом, — напиши, что там откроется? Посылаю два полотенца толстые, напиши, понравятся ли? Мамаше посылаю карты и одеколон.

Сегодня играем «Дно». Волнуются. Ночь, значит, кутить будем. Горький говорит — Скитальца возьмет с гуслями. Все опишу. У меня теперь трепаный период.

155 Прости меня, дусик. Мой нежный, хороший. Маша расскажет все про нашу жизнь.

… Сегодня будут у меня Икскуль¹³⁹ с Батюшковым. Целую.

36. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
19 декабря 1902 г. Ялта

19 дек.

Милая актрисуля, писать длинное письмо нельзя; был у зубного врача, утомился очень, точно измочалился. Прости, дусик.

Завтра сяду и накатаю тебе длинное письмо.

У меня m-me Бонье. Вчера была Ольга Михайловна¹⁴⁰, к которой я поступаю в испанцы. Ведь ты ничего не имеешь против?

Я работал, был в ударе, но в последние 4 – 5 дней ничего не делаю, так как зубы дали себя знать, да и заминка в рассказе вышла.

Обнимаю тебя и целую. Ты точно удивляешься, что наши письма нежны. Как же иначе, цапля? Разве ты меня не любишь? Ну, господь с тобой.

Твой А.

37*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 декабря 1902 г. Москва

20-е дек.

утро

Я целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ненаглядный! Что ты думаешь обо мне? Дусик, только не сердись. Просто переволновалась, переутомилась.

Вчера получила два письма сразу, и каких чудесных! Там такие есть хорошие слова, какие только ты можешь сказать.

Итак, сыграли «На дне»¹⁴¹. С огромным успехом для Горького и для театра. Стон стоял. Было почти то же, что на первом представлении «Чайки». Такая же победа. Горький выходил после каждого акта по несколько раз, кланялся смешно, убегал при открытом занавесе. Публика неистовствовала, лезла на рампу, гудела. Играли все ровно, хорошо, постановка без малейшего шаржа, без утрировки. Я играла напряженно, нервно и потому перегрубила образ. 156 Вчера уже играла по-старому. Я в последние дни была в каком-то дурацком нервном, возбужденном состоянии. В день спектакля неспокойно провела день, не спала, не ела, а в таком состоянии никогда не могу играть как надо — спокойно и мягко. Ругнут в газетах, это ничего. Москвин имеет огромный успех. Он удивительно хорошо и мягко играет Луку, все хочется его слушать. Качалов превосходен. К. С. местами очень хорош, но сам он не доволен, хотя его и хвалят. Я, говорит, просто ходил и говорил, сам собой, не создал ничего. Главная-то красота спектакля та, что не сгущали краски, было все просто, жизненно, без трагизма¹⁴². Декорации великолепны. Театр наш снова вырос. Если бы «На дне» прошло серенько — мы бы не поднялись еще года два на прежнюю высоту. А К. С. все-таки мечтает о «Вишневом саде» и вчера еще говорил, что хоть «Дно» и имеет успех, но душа не лежит к нему. Вранье, говорит. Из газет из всех ты увидишь, каков был успех и как радуются наши доброжелатели¹⁴³.

В день спектакля, после того как я приехала с Кундасовой с вокзала, у меня были Батюшков, В. И. Икскуль и Морозов¹⁴⁴. Батюшков накануне видел первый раз «Дядю Ваню» и в страшном восторге, и когда был у Стороженко, то напомнил ему, как они все восставали против выстрела в 3-м акте¹⁴⁵. Батюшков находит, что выстрел этот настолько необходим, что, если бы, говорит, дядя Ваня не выстрелил, я бы из публики сделал то же самое. Он просто в восторге от всей пьесы, от ее красот. Видно, что он, действительно, наслаждался.

… После 1-го представления мы все кутили в «Эрмитаже». Было очень непринужденно, просто, без речей, т. е. без серьезных. Были все наши, была Икскуль, Батюшков, Леонид Андреев с супругой, Бунин, Найденов, Скиталец, Крандиевская.

Ужинали в колонной зале. Все были довольны, веселы, с легкой душой. Говорил только Влад. Ив., но не торжественно, а шутливо, просто, копируя Горького, т. к. тот поручил ему говорить. Смеялись. Скиталец играл на гуслях и пел. Играли на гармонике, на балалайке, плясали русскую, все, кому хотелось. Пели цыганские песни, пили коньяк.

Дусик, я выпила рюмку водки, бокал шампанского и рюмочку коньяку в конце. Ничего? Я решила сидеть до последней минуты, т. к. не могла подумать вернуться одной в пустую квартиру, после такого повышенного настроения. 157 Досидела до 7 час. утра, дождались газет. Может, еще и дольше просидели бы, если бы не скандал. Баранов начал орать, бить рюмки и тарелки и орать. Это так было противно, гадко, что передать не могу. Меня затрясло, и я бегом выскочила из залы в переднюю. Влад. Ив. довез меня до дома. Окончилось, как видишь, скандалом. С оставшимися дамами, говорят, сделались обмороки, истерики. Сцепились Морозов с Скитальцем, с Барановым. Вся труппа возмущена хамством Баранова.

Я совсем не спала. Пролежала до 12 час., пошла в баню, выкупалась, потом легла с книгами на диван, читала, но не заснула. Потом пришел Членов, Вишневский, Влад. Ив. Говорили, вспоминали.

За твое здоровье здорово пили и орали в «Эрмитаже»¹⁴⁶. Все лобызали меня и чокались. Как мне было обидно, горько, что ты не был со всеми нами. Как я тебя вспоминала! Дорогой мои, тихий мой, золотой мой человек. Теперь опять аккуратно буду писать каждый день. Как вернется Влад. Ив. из Петербурга (уехал вчера), примемся за «Столпы». Вчера играли ровнее, мягче. Горького опять выпускали после каждого акта. Шум и гам. …

38. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 декабря 1902 г. Ялта

20 дек.

Милый дружок мой, сегодня получил от Алексеева телеграмму такого содержания: «Пьеса Горького и театр имели большой успех. Ольга Леонардовна прошла для тонкой публики первым номером». Радуйся, дусик. Муж твой очень доволен и выпьет за твое здоровье сегодня же, если только Маша привезет с собой портеру.

У меня теперь возня с зубами. Неизвестно, когда кончится вся эта глупая музыка. Вчера получил от тебя письмо почти распечатанное (опять!), а сегодня у меня грустный день, так как Арсений не принес с почты твоего письма. И погода сегодня грустная: тепло, тихо, а весной и не пахнет. Сидел на балконе, на солнышке и все думал о тебе, о Фомке, о крокодилах, о подкладке на пиджаке, которая рвется. Думал о том, что тебе нужен сынишка, который занимал бы тебя, наполнял бы твою жизнь. Сынишка или дочка будет у тебя, родная, поверь мне, нужно только подождать, прийти после болезни в норму. Я не лгу тебе, не 158 скрываю ни одной капли из того, что говорят доктора, честное слово.

Миша прислал сельдей. Еще что сообщить тебе? У нас опять много мышей. Каждый день ловлю в мышеловку. И мыши, вероятно, уже привыкли к этому, так как относятся благодушно, уже не боятся этого. А больше писать не о чем, ничего нет или по крайней мере не видно, жизнь проходит тускло и довольно бессодержательно. Кашляю. Сплю хорошо, но всю ночь вижу сны, как и подобает лентяю.

Пиши мне, деточка, всякие подробности, чтобы я чувствовал, что я принадлежу не Ялте, а северу, что жизнь эта, унылая и бессодержательная, еще не проглотила меня. Мечтаю приехать в Москву не позже первого марта, т. е. через два месяца, а будет ли это так, не знаю. Храни тебя бог, жена моя хорошая, собака рыжая. Вообрази, что я беру тебя на руки, и ношу по комнате часа два, и целую, и обнимаю. Поклонись маме, дяде Карлу, дяде Саше, Володе, Элле, Зине… Алексеева поблагодари за телеграмму.

Завтра буду писать. Спи спокойно, радость моя, ешь как следует и думай о муже.

Твой А.

39. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
21 декабря 1902 г. Ялта

21 дек.

Актрисуля, опять я сегодня не получил письма. Ну, делать нечего, посидим и без письма, как курильщики сидят иногда без табаку. Получил известие от Гнедича, что за «Чайку» я буду получать не 8, а 10 %, что «Чайка» делает хорошие сборы, и проч. и проч.¹⁴⁷. Получил письмо от Суворина — на двух листах. Кстати сказать, Старый Театрал, пишущий в «Новом времени», — это он, Суворин. В каждой статье бранит Станиславского, который, очевидно, мучит его и снится ему каждую ночь¹⁴⁸.

Я еще не имею сведений насчет «На дне», но знаю, что пьеса идет чудесно. Значит, сезон спасен, убытков у вас не будет, хотя и убытки не были бы большим злом, как мне кажется, ибо ваш театр стоит очень прочно, хватило бы надолго.

За духи кланяюсь тебе в ножки. За конфеты, которые раскисли, целую мою дусю. В чашке оказался сюрприз 159 весьма неважный — Эйфелева башня, ценою в грога. Полотенец не видел, Маша отправила в стирку. Духи очень хороши.

Теперь уже праздники, поздравляю тебя, голубчик мой. Тебе скучно? Ты теперь одна на всю квартиру, и это меня беспокоит немного… Когда ты уходишь, с 6 час. вечера Ксения играет на гармонике — и это каждый вечер, я истомился. Кабацкая манера эта останется, вероятно, и теперь, и теперь каждый вечер наша квартира полна звуков. Зину взяла бы к себе на праздники, что ли¹⁴⁹. Я очень беспокоюсь; прости меня, что я не живу с тобой, в будущем году все будет в порядке, я буду с тобой, это непременно.

Однако буквы и строки кривые, надо зажечь свечку. Зажег.

Пиши мне, каждый день пиши, по крайней мере в эти дни. Целую тебя, родная, обнимаю, господь с тобой. Посылаю шубу за границу¹⁵⁰. Арсений идет на пристань. Пиши!

Твой А.

40*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
22 декабря 1902 г. Москва

22 дек.

Дусик, здравствуй! Как живешь? Как настроение, как думы? Хорошо ли ешь, спишь? Как встретили праздник, как провели первый день? Маша отдыхает небось от Москвы? А мне о праздниках и думать не хочется. Лишняя только суета. Я все дни почти играю. 4-го думаю пойти посмотреть «Монну Ванну»¹⁵¹. Сейчас в театре Желябужский просил в кружке продавать в киосках, на костюмированном вечере, что ли. Чтобы отстал, я дала слово, но не пойду. Мария Фед. будет продавать!¹⁵² Ах, милый, как что-то скучно! Ужасно хочется уехать куда-нибудь, хоть дня на два. Побегать бы на лыжах по белому снегу, подышать чистым воздухом, встряхнуться. Все не то, не то в жизни.

Сегодня я написала Сулержицкому, послала ему снимки ночлежки из «Новостей». Ему, верно, будет приятно¹⁵³.

Влад. Ив. боится, что будем работать над «Столпами» и вдруг К. С. не совладает с ролью, т. е. не выучит ее¹⁵⁴. Все принимаются лениво. Если «Столпы» не пойдут, буду просить себе отпуск. К. С. просит, чтоб ввели в «Дно» Судьбинина — Сатина и чтоб ему не играть Штокмана¹⁵⁵, 160 пока он занят Берлином, Это трудно. Не знаю, на чем порешат. Влад. Ив. будет разговаривать с К. С.

Сегодня я получила почетный билет на открытие выставки архитектуры и художественной промышленности, и еще тебе и мне присланы почетные билеты на выставку 36-ти¹⁵⁶. Сегодня был на спектакле Санин. Ходил по театру. Я его мало видела. Приехал на один день. Спрашивал о тебе. Мне все-таки приятно было видеть его¹⁵⁷. …

41. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
22 декабря 1902 г. Ялта

22 дек.

… Сегодня пришли газеты с «На дне», я теперь вижу, какой громадный успех имел ваш театр. Значит, наверное можно сказать, до конца сезона вы продержитесь с хорошими сборами и в отличном настроении. Только были бы все здоровы. А я вот сегодня раскис, придется, вероятно, принимать свое дешевое лекарство — oleum ricini. Идет дождик, ты далеко, немножко грустно, но все же чувствую себя лучше, чем в прошлом году.

«Столпы» едва ли будут иметь заметный успех, но теперь вам все равно, вам теперь море по колено! Теперь что ни поставите в этом сезоне, все будет хорошо, интересно.

Ну как, деточка моя, проводишь праздники? Я рад, что приехал твой брат, теперь мне не страшно за тебя; только не пускай его никуда, пусть у тебя живет.

Мне ужасно хочется написать водевиль, да все некогда, никак не засяду. У меня какое-то предчувствие, что водевиль скоро опять войдет в моду.

… Опиши ужин после «На дне», что вы там съели и выпили на 800 р. Все опиши возможно подробнее. В каком настроении Бунин? Похудел? Зачах? А Скиталец все болтается без дела?¹⁵⁸

Вчера вечером сообщили мне по телефону, что у Л. Средина температура 39. Вообще больные чувствуют себя неважно, погода скверная. Разве Бальмонт в Москве? Ты его видела?

… Поздравлял ли я тебя с праздником? Да?

Твой А.

Мать очень довольна шляпой и до сих пор благодарит тебя.

161 42. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
24 декабря 1902 г. Ялта

24 дек.

Милая моя старушка, твой дед что-то нездоров. Последнюю ночь спал очень плохо, беспокойно, во всем теле ломота и жар. Есть не хочется, а сегодня пирог¹⁵⁹. Ну, да ничего.

Я получил очень хорошее письмо от Куркина насчет горьковской пьесы, такое хорошее, что думаю послать копню А. М. Из всего, что я читал о пьесе, это лучшее. Сплошной восторг, конечно, и много любопытных замечаний¹⁶⁰. Тебя хвалили в газетах, значит, ты не переборщила, играла хорошо. Если бы я был в Москве, то непременно бы, во что бы то ни стало, пошел бы в «Эрмитаж» после пьесы и сидел бы там до утра и подрался бы с Барановым.

Вчера написал Немировичу. Мой «Вишневый сад» будет в трех актах. Так мне кажется, а впрочем, окончательно еще не решил. Вот выздоровлю и начну опять решать, теперь же все забросил. Погода подлейшая, вчера целый день порол дождь, а сегодня пасмурно, грязно. Живу, точно ссыльный.

Ты говоришь, что два моих последних письма хороши и тебе нравятся очень, а я все пишу и боюсь, что пишу неинтересно, скучно, точно по обязанности. Старушка моя милая, собака, песик мой! Целую тебя, благословляю, обнимаю. На новый год пришлю вашему театру телеграмму. Постараюсь подлиннее написать и полегче. Мать получила от тебя письмишко и очень довольна.

Будь здорова. Играй себе, сколько хочешь, только отдыхай, не утомляйся очень. Обнимаю моего дусика.

Твой А.

43. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
25 декабря 1902 г. Ялта

25 дек.

Твое письмо к матери пришло как раз вовремя, т. е. вчера. Здоровье мое неважно, но лучше, чем вчера; стало быть, пошло на поправку.

Если б ты, дуся, знала, какая ты у меня умная! Это видно из твоего письма, между прочим. Мне кажется, что 162 если бы я полежал хоть половину ночи, уткнувшись носом в типе плечо, то мне полегчало бы и я перестал бы куксить. Я не могу без тебя, как угодно.

Видел сегодня ваши изображения в «Новостях дня» в горьковской пьесе и умилился. Москвин, Станиславский и ты чудесны, Вишневский очень плох, бездарно плох. Даже растрогался я — так хорошо! Молодцы ребята.

Шубу наконец я отправил в Ниццу, уже не чувствую себя мошенником.

Милая собака, отчего я не с тобой? Отчего у тебя в Москве нет квартиры, где у меня была бы комната, в которой я мог бы работать, укрывшись от друзей. На лето нанимай такую дачу, чтобы можно было писать там; тогда я буду рано вставать, и чтобы на даче был только я с тобой, если не каждый день, то хоть раза три в неделю.

Немчушка, ты же опиши, какая будет свадьба. Должно быть, будет все чинно и торжественно¹⁶¹.

Что сделал Баранов в «Эрмитаже»? В чем дело? В чем скандал? Опиши, Дуся, все.

Обнимаю мою цаплю, целую.

Твой А.

44*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
28 декабря 1902 г. Москва

28-е дек.

Во время 2-го действия «Дна»

Золото мое, родной мой, ты нездоров? Умоляю только, будь осторожен, делай все, что надо, и думай, что скоро это недомогание пройдет. Как мне тяжело, что я не могу за тобой ухаживать, облегчить, сократить время. Ну, да старая это история! Что ты принимаешь, что делаешь? Ради бога, не бойся доктора, чтобы Альтшуллер ездил и следил за тобой. Мне будет покойнее. Не капризничай, дусик, прошу тебя. Мне теперь тоже грустно будет, буду думать о тебе и, конечно, проклинать себя.

Пишу тебе в костюме Насти в своей уборной. Что-то плохо приняли 1-й акт. Смотрит Плевако¹⁶². «Столпы» идут лениво. К. С. рассуждает как ребенок. Влад. Ив. нервится сильно. Приехал вчера, и опять простуженный, стреляло в уши, выглядит нехорошо. На репетиции были какие-то неприятные недоразумения.

163 Обедал у меня сегодня Ладыженский, ели его индюшку, удивительно вкусную и нежную. Он много рассказывал о своих московских впечатлениях¹⁶³, о компании Д. И. Тихомирова, Гольцева etc.; все ему кажется нечистым и нехорошим.

… Ужасно звал тебя и меня к себе в деревню, ужасно. Велел тебе это написать. Говорил, что если бы ты меня видел в Насте, то еще бы больше полюбил — велел написать тебе.

Я сегодня усталая, с похмелья после свадьбы. А славно вчера было, право. А главное — неожиданно весело.

Кончаю уже дома, вечером. Спектакль прошел хорошо.

… На выставке я съехалась с Леон. Андреевым и ходила с ним. У него родился сын. Жена очень страдала, дней пять. Видела на выставке Глаголя, Кондратьева, которые меня ужасно расхваливали за Настю¹⁶⁴. Не ожидали от меня. Видела Сашу с женой¹⁶⁵, Переплетчикова, Юона, Брюсова, m-me Бальмонт, Гославского, Телешова, со всеми разговаривала, и с Якунчиковой виделась. Приезжала позднее вел. княгиня с Сержем и со свитой. Тренов здоровался со мной¹⁶⁶. Мне не хотелось. Меня находят изменившейся.

Выставка очень интересная, пойду хорошенько ее смотреть. Очень многое уже продано. Мне и тебе еще прислали приглашение на выставку. Твое я переслала тебе.

Отчего Маша мне не пишет ни строчки? Я даже не знаю, как она доехала. Попроси ее написать. Я ведь тебе пишу каждый день, и мне прямо нет времени писать. Она должна бы это понять.

Я играю почти каждый день, днем — репетиции. Новая роль, трудная и большая, на душе и в голове¹⁶⁷. Мне кажется, что только теперь я понимаю, что значит «делать» роль. Это мучительно, ты знаешь? Мучительно и хорошо. Меня всю пожирает образ, который я хочу создать. Может ведь не выйти ничего, а терзаешься все равно.

Сейчас Владимир Иванович говорил, что получил письмо от тебя.

Голубчик, с каким нетерпением буду ждать письма твоего! Умоляю, не утомляйся, пиши хоть несколько строк, чтоб я знала только, как ты себя чувствуешь. Письмо это получишь уже 1-го января 1903 года. Итак, с Новым годом, дорогой мой! Шепчу тебе на ухо много, много хорошего, нежного, ласкового. Мне так хочется ласки.

164 Спи, дорогой мой, крепко и выздоравливай скорее. Целую крепко, крепко.

Твоя собака

Слыхал, что «Курьер» запретили на 3 месяца? Все взволнованы. Из-за Скитальца¹⁶⁸.

45. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
28 декабря 1902 г. Ялта

28 дек.

Здравствуй, актрисуля милая, господь с тобой. Свадьба уже кончилась, поздравляю и тебя и молодых. Ты пишешь, что Володя странно чувствует себя с бутафорией, т. е. с приданым. Это так понятно! Пять комнат со style moderne, собственный рояль, ванна, чернильница в 80 рублей — все это мещанство для молодого человека, начинающего жить, должно казаться в самом деле странным. Теперь ему надо возможно больше хлопот и забот, иначе он растолстеет и в 40 лет будет выражать искреннее недовольство жизнью.

… Дягилев прислал письмо и 11 № «Мира искусства», в котором помещена длинная рецензия насчет «Чайки» и вообще моей особы¹⁶⁹. Прочти, буде найдется.

Ты пишешь отвратительными чернилами, которые склеивают твое письмо; нужно раздирать. И ты не запечатываешь писем.

Дусик мой, когда начну пьесу, напишу тебе. Журавль длинноногий (так ты величаешь в письме своего мужа) пьесу даст, а вот кто будет играть старуху, неизвестно. Я читал, что. Азагарова приглашена в какой-то провинциальный театр, да и едва ли она подошла бы к этой роли¹⁷⁰. …

46*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 декабря 1902 г. Москва

29-е дек. ночь

Как ты мне чудесно пишешь, дорогой мой! Я бы тебя зацеловала. Я живу мечтой, что мы с тобой будем жить в каком-то домике, на берегу реки, в зелени, в тепле, в солнце, в любви! Ты будешь так хорошо смотреть и улыбаться своей доброй улыбкой 165 и красивыми лучистыми глазами. И опять мы с тобой отдохнем от разлуки, от суеты, от людей. Только чур — без Вишневского! Я не согласна. Это было сносно во время моей болезни, а теперь ни-ни!¹⁷¹

Как ты себя чувствуешь? Полегчало ли тебе?

… Я везде спрашиваю о дачке. Ты вспоминаешь Клязьму, Любимовку, службу в церкви по воскресениям, нелепого садовника, сенокос на том берегу, запах липы, плотик, солнечные закаты? Мне делается очень хорошо и мягко на душе, когда я думаю о нашей жизни там. И какой ты был милый! Впрочем, ты всегда со мной милый, только не в Ялте. То есть милый, но не мой.

А ты пошли мамане¹⁷² поздравление с Новым годом. Утешь старуху.

Что делает Маша? Отчего она мне не пишет?

У нас все тает, тепло ужасно: +2. Дорога тяжелая, черная.

Смотрю на фотографию и представляю, что ты смотришь на меня в окошечко.

Отчего «Вишневый сад» будет в трех актах? В четырех лучше. Поздоровеешь и напишешь в четырех — увидишь. Когда кончишь рассказ? Про «Курьер» слыхал? Из-за Скитальца глупого¹⁷³.

Так тебе понравились наши физии в «Новостях»? Я тебе пришлю свою фотографию. Хочешь?

Сегодня я встала очень поздно. На заседание сосьетеров не пошла¹⁷⁴. Сидела дома и занималась ролью.

… Я многого жду от «Вишневого сада». Это будет что-то изящное и красивое. Правда?

Сыграли сейчас «Три сестры».

Ты спрашиваешь, почему скандалил Баранов? Мы досидели до утра, пока газеты принесли, а он разозлился, что Горький уехал, и начал бить посуду и орать. Потом, говорят, сцепился Скиталец с Морозовым, с дамами делались обмороки. Ну вот и все. Этот эпизод испортил хорошее впечатление…

47. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
30 декабря 1902 г. Ялта

30 дек.

… Да, дуся, новые полотенца хороши, спасибо тебе, хозяечка моя. Нежность, которая, по твоим словам, сидит во мне где-то на дне, я выпускаю из себя всю целиком, 166 чтобы приласкать тебя и приголубить за эти полотенца, за твое письмо и вообще за то, что ты моя жена. Если бы мы с тобой не были теперь женаты, а были бы просто автор и актриса, то это было бы непостижимо глупо.

Варавка прислал две карточки, одну, очевидно, для тебя¹⁷⁵.

Опять мне что-то нездоровится сегодня. Ну, ничего, пустяки.

Благословляю тебя, моего дусика, обнимаю.

Твой А.

48*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
30 декабря 1902 г. Москва

30-е дек.

Во время «Дна»

… Днем репетировали¹⁷⁶, показывали «тончики». Я пробовала уже в конце, когда всех отпустили. И остались только К. С. и Вл. Ив. Одобрили штришки. Мне хочется сделать ее очень хорошей, умной, с юмором и немножко смешной. По манерам — американка с смелыми, даже рискованными, но красивыми манерами. Стриженая, костюм под мужской, ходит всегда с тросточкой. Говорит очень громко, сочно, темпераментно, смеется низким голосом, жесты размашистые. Ты себе представляешь? Мне хочется поскорее овладеть Лоной и работать крепко на репетициях. …

49*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
31 декабря 1902 г. Москва

31 дек. 1902 г.

Во время «Дна»

Последнее письмо в этом году, милый мой! Что-то нам новый принесет!

… Как я рада, что тебе лучше. Так и знала, что причина — хождение к зубному врачу по скверной погоде.

… Сейчас заходила в уборную Самарова и просила передать поклончик батюшке-барину, как она тебя называет.

Сегодня была приятная репетиция «Столпов». К. С. был в духе, много хохотали. Савицкая играет сестру Берника — старую деву, и у нее в первой сцене все такие же 167 фразы, как в Ирене в «Мертвых». Решили изменить конструкцию, а то все хохочут. А Качалов дурит и поддает реплики Рубека¹⁷⁷.

Играем «Дно» без антракта между первым и вторым актами, чтобы скорее кончить. Вчера после четвертого акта были просто овации.

… В Москве теперь съезд учителей. Их устраивают у нас в театре по всем углам.

Все болтают о том, кто где встречает Новый год. Мне все равно, раз я не с тобой. Везут меня. …

50. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
1 января 1903 г. Ялта

1 янв. 1903.

С новым годом, с новым счастьем, милая моя актрисуля, жена моя! Желаю тебе всего, что тебе нужно и чего ты заслуживаешь, а главным образом желаю тебе маленького полунемца, который бы рылся у тебя в шкафах, а у меня размазывал бы на столе чернила, и ты бы радовалась.

За то, что ты веселилась так хорошо на свадьбе, хвалю тебя. Конечно, жаль, что меня не было; я бы на тебя посмотрел, да и сам бы покружился.

Сегодня получил много писем, между прочим от Суворина, от Немировича. Последний прислал список пьес, какие собирается ваш театр ставить. Ни одной, бросающейся в глаза, хотя все хороши. «Плоды просвещения» и «Месяц в деревне» надо поставить, чтобы иметь их в репертуаре. Ведь пьесы хорошие, литературные¹⁷⁸.

Маша встречала новый год у Татариновой¹⁷⁹, я — дома. Татаринова прислала чудесный цветок из породы кактусов — epiphylium runetatum. Идет дождик с утра.

Пиши мне, моя родная, утешай меня своими письмами. Здоровье мое великолепно. Зуб починен, остался еще один. Короче, все более или менее благополучно.

… Бунин и Найденов теперь герои в Одессе. Их там на руках носят¹⁸⁰.

Зовут чай пить. Будь здорова и весела, актрисуля, господь с тобой. Целую, обнимаю и благословляю тебя. …

Твой А.

168 51*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 января 1903 г. Москва

3-е янв. 1903 г.

утро

Два вечера я не писала тебе, родной мой! Это низко. Прости.

… Как ты встретил Новый год? Напишешь мне? Я — очень скучно и глупо.

… 1-го января мы всей труппой съехались в театре. Было очень просто и приятно. Пили чар, шампанское, ели бутерброды, читали телеграммы — все как следует. Под твоим портретом пели «Славу» после прочтения твоей телеграммы.

Меня все называли полу-Чеховой, полу-Книппер, смеялись. Устраивали китайские тосты: стучали йогами, руками по столу, били в ладоши и орали; выходило очень шумно. Был «настоящий» генерал (Желябужский) в орденах, в ленте красной. Многие опоздали, т. к. до утра встречали Новый год.

… От Сулержицкого получила длинное трогательное письмо, Знаешь, я на днях видела его во сне, будто я его от полиции прятала в тумбочку, а Горький меня хвалил за выдумку.

Сейчас заходила М. Г. Средина звать к себе 5-го января. Бальмонт будет читать новые стихи. Посмотрю на него.

А теперь кончаю, чтобы письмо ушло еще сегодня. Кланяйся матери и Маше. От Маши наконец получила коротенькое письмецо. …

52. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
3 января 1903 г. Ялта

3 янв.

Здравствуй, актрисуля милая! Не беспокойся, мамане я послал телеграмму под новый год, я всем послал, даже Мейерхольду в Херсон¹⁸¹. Д-ра Махотина я не знаю или не помню. На даче будем жить, конечно, без Вишневского, иначе я съеду. Здоровье мое ничего себе, зубы починил, могу теперь все есть и все съесть. Ты пишешь, что в Ялте я не бываю хорош с тобой. Ей-ей, дусик, это тебе только кажется так; вероятно, оттого кажется, что в Ялте 169 ты была больна. Я тебя одинаково везде люблю, и везде я одинаково твой.

Ну-с, это все были ответы на твои мысли в письме, теперь буду писать свое.

… «Вишневый сад» я хотел сделать в трех длинных актах, но могу сделать и в четырех, мне все равно, ибо три или четыре акта — пьеса все равно будет одинакова.

В Москву едет доктор Алексин, будет у тебя. Недавно он участвовал в концерте в пользу андижанцев¹⁸², и рояль не играл, черные клавиши отказались служить, и он, Алексин, заподозрил г-жу Татаринову, что она-де что-то подложила в рояль из мести; произошла за кулисами перебранка. Татаринова заболела и лежит до сих пор с высокой температурой. Вот какие трррагедии мы переживаем!

Так ты постарайся нанять дачу, старушка моя, чтобы 10 марта я уже мог жить там. Буду сидеть один на даче и писать, будет приезжать ко мне моя актрисуля и оставаться у меня ночевать. Не так ли? Я буду писать, а по вечерам с актрисулей советоваться. Летом поедем куда-нибудь вместе, попутешествуем недельки две, а потом назад, на дачу.

Почетный билет на выставку получил¹⁸³. Сегодня холодно, море волнуется. И в комнате моей не тепло. Когда увидишь Сашечку Средина, то поблагодари его за телеграмму, которую он прислал мне, и скажи, что ответ не послал, потому что я не знаю его адреса.

Целую тебя, обнимаю и вижу тебя во сне. Пиши, дуся, не ленись.

Твой муж А.

53*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
4 января 1903 г. Москва

4-е янв.

… Читал, как меня Эфрос отделал в «Театр и искусство»? Он судит по первому спектаклю. Мне обидно, что он про холод пишет, когда я над этой Настей много слез пролила и перечувствовала ее¹⁸⁴. Я думаю, оттого не доходит трогательность до публики, что нет интимности в этой сцене; происходит под открытом небом, идет занавес — и с места в карьер начинаешь рассказ. Мне слишком мало времени, чтобы разогреться. А все-таки буду добиваться. Ведь раз я ее чувствовала, должна же я это передать публике. 170 Не пойму тут чего-то. Или просто еще не владею сценой, может быть. Ленский меня очень хвалил, кажется, даже первым номером, и мне это приятно¹⁸⁵. Сегодня после 4-го акта — опять овации были. …

54. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
5 января 1903 г. Ялта

5 янв.

Актрисуля моя, я здоров вполне, лучше и не нужно, только скучно, очень скучно по двум причинам: погода очень плоха и жены нет. И писать не о чем в письмах, жизнь истощилась, ничто не интересно в этой Ялте.

Сейчас приехала m-me Бонье, рассказывает, как она поссорилась с О. М. Соловьевой. Приходил Шаповалов (архитектор), приехал Лазаревский¹⁸⁶ — одним словом, общество самое веселое.

Мы теперь пьем белое вино из Феодосии. Такого вина я привезу, чтобы было что пить нам на даче. Привезу сразу бутылок двадцать. Лона тебе удастся, я это чувствую, только не меняй голоса. Стриженая, с палкой, это очень хорошо.

Храни тебя господь, мою родную. Целую тебя и обнимаю. Без тебя я не могу, имей это в виду.

Твой А.

55*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
7 января 1903 г. Москва

7-е янв.

Театр, «На дне»

Пишу здесь, а то приду домой и завалюсь спать, дорогой мой. Я всю ночь не спала. Сердце прыгало, кошмарно было. Я легла в кабинете, т. к. рядом у соседей был пир горой и орали неистово. Во сне, который длился не более получаса, я все видела Ермолову, окруженную цветами.

Мне гадко на душе эти дни, ужасно беспокойно, сомнение во всем. И ничего не понимаю. Просто хоть беги куда-нибудь. Все мне не мило. Ну, да об этом нечего. Поговорю о спектакле¹⁸⁷.

Я с Марией Петровной, конечно, опоздали и, пока пробирались на места, выслушали много дерзостей. Было смешно.

171 До выхода Комиссаржевской было ужасно: разговаривали на сцене какие-то скучные мужчины в трико и в шаблонных средневековых костюмах, завывали, шептали, но толку никакого. По всей пьесе это был сплошной ужас, и они возбуждали смех.

Комиссаржевская — никакая Монна Ванна. Странное соединение какой-то будничной современной простоты и напыщенных фраз и жестов. В мантии она, кроме того, выглядела ужасно — точно летучая мышь: масса складок, тела не чувствовалось, красоты не было, руки старые, шея тоже. Вся пьеса прошла у меня мимо уха. Моменты были хорошие, и вообще чувствую, что это хорошая артистка, и чувствую какая. Ей нельзя играть костюмных ролей.

Она, по-видимому, сама была очень недовольна и, вероятно, сильно страдала. Публика была отличная. Постановка — никакая, прямо срам. Вызывали плохо. Наших было много в театре, и публике было развлечение в антрактах. Была Ермолова, которая меня как-то особенно пленила, так что я ей почти в любви объяснялась.

Видела и разговаривала с Шаховским (бывший цензор), с Ильинским¹⁸⁸, с Коновицерами¹⁸⁹ etc.

Антракты были длинные. Влад. Ив. злился, что публика как баранье стадо ринулась на этот спектакль, хотя все знали, что будет плохо.

Ужинали мы в «Эрмитаже», легко, славно, Стахович угощал. Ели устриц, икру, салат, ньёки, рыбку нежную жареную, жареных устриц. Передавали впечатления, комиковали. …

56. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
7 января 1903 г. Ялта

7 янв. 1903

Актрисуля, собака моя милая, Фомка, здравствуй! Дела мои хороши, ничего себе, только, представь, на правом боку мушка, и доктор велел положить дня на три компресс. Это у меня небольшой плевритик. Сплю я прекрасно, ем великолепно, настроение хорошее, а болезнь, о которой я пишу, пустая. Не беспокойся, Фомка.

Ты все ездишь в кондитерские и на сахарные заводы, а я все праздники нигде не был, сижу дома и ем хрен. О том, как я встречал новый год, уже было писано тебе. 172 Никак не встречал. В пироге досталось счастье мне с тобой.

Сегодня получил из вашего театра список пьес, предполагаемых к постановке. Есть между прочим «На всякого мудреца довольно простоты» Островского. Мне кажется, эта пьеса у вас совсем не ко двору. Ведь это русифицированный «Тартюф», это крымское «Бордо». Уж если ставить что, так «Тартюфа», или не ставить ни той, ни другой пьесы. Вот ты порылась бы: не найдется ли чего-нибудь у Виктора Гюго? Для праздничных спектаклей? Хороню бы также «Женитьбу» Гоголя поставить. Можно ее очаровательно поставить.

Если Халютина выходит за Андреева, то я поздравляю ее, но не особенно. Андреев пустой парень¹⁹⁰. С тех пор, как я стал немцем, т. е. твоим мужем, свадьбы в Художеств, театре стали обычны. Значит, легкая у нас с тобой рука.

Дуся моя родная, я не получаю «Новостей дня». Похлопочи-ка у Эфроса. Что за свинство, каждый январь приходится напоминать ему. Не забудь же, родная, напомни, внуши Эфросу, что так-де нехорошо.

… Ах, собака, собака, если бы ты знала! Если бы ты знала, как я скучаю по тебе, как мне недостает тебя. Если бы ты знала!

Твой немец А.

57*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
8 января 1903 г. Москва

8-е янв.

Здравствуй, милый мой! Мне надоело жить без тебя. Проклятая жизнь. Мне хочется негодовать и шуметь. Хочется, чтоб кто-нибудь научил, как надо жить. Ты, конечно, будешь смеяться. Ты не любишь, когда я так говорю. Я хожу злющая. Сегодня мне к тому же нездоровится. Надоели Машки и Ксении¹⁹¹. Будущую зиму буду жить в номере, чтоб не торчали на носу какие-то прислужающие души. Мне все кажется, что я мало вникаю в их жизнь, мало говорю с ними как с людьми, т. е. это не кажется, а это есть. Происходит оттого, что нет времени, да и не хочется; а все-таки неловко, и от этого я еще суше делаюсь с ними. Ну, чего я о дрязгах расписалась!

Во время 2-го акта «На дне» я перечитывала «Юлия Цезаря», и представь — мне ужасно нравится¹⁹².

173 … Сегодня я была еще раз на выставке 36-ти. Посиживала там и сидела бы долго, хоть каждый день, и это было бы для меня отдыхом! Выставка славная. Больших полотен нет, все больше этюды. Время уж такое. Мне нравятся: А. Васнецова — Озеро, эскизы на темы из Пушкина, Старая Москва и этюды. В. Васнецова — Иоанн Грозный, акварели из «Снегурочки». Архипова — Прачки, Осень и этюды. Да, впрочем, что же я перечисляю, — по газетам ты все будешь приблизительно знать. Много приятного, но особенного ничего. Бурджалов, который был тоже там с Бутовой, возмущался благородно, что художники так мало видят в жизни, так мало фантазируют¹⁹³. Я люблю, когда он благородно возмущается. Смешно, но славно.

… Что за рассказ «Невеста»? Ты его пишешь или написал? Я ничего ровно не знаю. Ты от меня скрываешь. Ведь ты же знаешь, что я молчу обо всем. …

58. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
8 января 1903 г. Ялта

8 янв.

Милая Фомка, сегодня «Новости дня» пришли, не беспокойся, ничего не говори Эфросу. Здоровье мое прекрасно; согревающий компресс на мне, но треска в правом боку уже не слышу. Не беспокойся, мой дусик, все благополучно. С зубами я уже кончил, как и писал тебе. Про погоду тоже писал; она у нас скверная.

Маша выезжает 11 янв. Значит, в Москве будет 13-го. Вчера m-me Татарином прислала мне цветущий amaryllis. M-me Бонье поссорилась с Ольгой Михайловной, жестоко поссорились. А больше никаких новостей нет.

Когда увидишь Горького, то поблагодари его от моего имени, что во 2-м акте его пьесы тебе нечего делать и что ты поэтому имеешь время писать мне письма. Я твои письма, как это ни покажется тебе странным, не читаю, а глотаю. В каждой строчке, в каждой букве я чувствую свою актрисулю.

Все эти дни убирал и укладывал прошлогодние письма¹⁹⁴.

Ну, мордуся, обнимаю тебя и целую… Береги свое здоровье, не мытарься очень. Когда можно, лежи. Не ешь твердого, не ешь всякого мусора, вроде орехов.

Христос с тобой.

Твой А.

174 59*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
9 января 1903 г. Москва

9-е янв.

Я сегодня не играю, дусик милый, и сижу долга. Была только на репетиции. Первый акт у меня выйдет, второй еще не чувствую. Все были вялые, скучные, и Влад. Ив. раскостил всех, всем влетело. Теперь подтянутся. К. С. какой-то недоумевающий. Не могу сказать, чтоб у кого-нибудь шло ярко и интересно. Положим, закисли за последнее время. Репетировали не на сцене, а это мешает.

Родион мой, как я рада, что ты в духе и в добром здоровье!

… Днем были у меня два студента-андижанца, устраивают литературный вечер в пользу пострадавших¹⁹⁵ и, значит, просят содействия. Мы хотим прочесть два акта «На дне» и, если приедет Горький, прихватить и его. Студенты славные. Вишневский дал им мысль пригласить Дорошевича¹⁹⁶.

… Пришел Влад. Ив. Поболтали, поговорили с ним и о роли, и о театре, и о многом. Я буду каждое утро до репетиции ходить в театр и там заниматься, в фойе или в чайной. Мне там работается. Влад. Ив. спрашивает, почему я мало делаю дома. Я, правда, дома не работаю, только лежу с ролью и думаю. Мне негде ходить и громко говорить, а в театре я не стесняюсь — и шагаю и ору. Постараюсь это исполнить.

… Я, милый, начиная с завтрашнего дня, играю, кажется, без перерыва десять раз. Славно? …

60. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
9 января 1903 г. Ялта

9 янв. 1903.

… Неустоечной записи у меня нет, но это не значит, что ее нет у Маркса. Помнится, что я не подписывал ее, но, быть может, память обманывает меня. У Сергеенко была доверенность. Далее: Грузенберг просит выслать копию с письма моего. О каком письме моем идет речь?¹⁹⁷

Мне кажется, что если я теперь напишу Марксу, то он согласится возвратить мне мои сочинения в 1904 г., 1-го января, за 75 000. Но ведь мои сочинения уже опошлены «Нивой», как товар, и не стоят этих денег, по крайней мере 175 не будут стоить еще лет десять, пока не сгниют премии «Нины» за 1903 г.¹⁹⁸. Увидишься с Горьким, поговори с ним, он согласится. А Грузенбергу я не верю, да и как-то не литературно прицепиться вдруг к ошибке или недосмотру Маркса и, воспользовавшись, повернуть дело «юридически». Да и не надо все-таки забывать, что, когда зашла речь о продаже Марксу моих сочинений, то у меня не было гроша медного, я был должен Суворину, издавался при этом премерзко, а главное, собирался умирать и хотел привести свои дела хотя бы в кое-какой порядок. Впрочем, время не ушло и не скоро еще уйдет, нужно обсудить все как следует, а для сего недурно бы повидаться с Пятницким в марте или апреле (когда я буду в Москве), о чем и напиши ему¹⁹⁹.

Послезавтра Маша уезжает. После нее станет совсем скучно.

Целую свою замухрышку и обнимаю. Давно уже не писал ничего, все похварывал, завтра опять засяду. Получил письмо от Немировича.

Твой А.

Я тебя люблю? Как ты думаешь?

61*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 января 1903 г. Москва

10-е янв.

… Был сегодня Винокуров-Чигарин²⁰⁰. Пил чай, с восторгом говорил о нашем театре, о «На дне». 12-го пристрою его на «Три сестры». В Петербурге идет «На дне». Давыдов — Лука, Варламов — Бубнов, Юрьев — Барон, Савина — Настя. Винокуров говорит, что в Петербурге не ждут хорошего после нашей постановки²⁰¹. Ставит Санин.

Я прочла вчера на ночь «Болото» Куприна²⁰², и мне понравилось. «Мира божьего» Батюшков, мерно, не будет высылать — жаль. Придется выписать. Нет-нет да прочтешь чего-нибудь свеженького. Как мне хочется впечатлений новых — если б ты знал! Чувствуешь, что кругом много всего, и интересного, а вот не видишь ничего. У меня как-то душа сохнет, а хочется, чтоб она стала масляная.

… Обедали у меня Андреевы²⁰³ и пили чай вместе с Винокуровым. Потом я пошла играть.

Были еще студенты, просили участвовать, но я отказалась.

176 В театре была Зинаида Сергеевна²⁰⁴ — в восторге от «Дна». Была Горева, Бельская²⁰⁵, жена Южина. 3-й акт стали что-то плохо принимать. Не знаю отчего.

Как поживает «Вишневый сад»? Скоро ли он начнет цвести?

Антончик, правда, мои письма стали сухие? Да или нет? Как чудесно мы опять встретимся! Как будет тепло, хорошо! Ты чувствуешь, дусик? А странно наша жизнь складывается, правда?

Тепло ли тебе, все ли в порядке у тебя? Напиши. Хорошо ли ты кушаешь? Золото мое. Целую тебя за ушком и покусываю нежно и болтаю чепуху.

Твоя Оля

62*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
11 января 1903 г. Москва

11 янв.

Дорогой мой, ты меня, верно, надуваешь и скрываешь свое нездоровье? Умоляю тебя, не делай этого. Я не кукла и все понимаю, а если ты это делаешь для моего спокойствия, то ошибаешься. Я вечно буду беспокоиться и думать, что от меня скрывают. Напиши мне все подробно, когда ты захворал. Ведь третьего дня, т. е. 9-го, было письмо, что ты здоров совершенно. Это ужасно, если ты будешь мучить меня и скрывать.

Сегодня в театре была Комиссаржевская²⁰⁶, К. С. приводил ее ко мне в уборную. Она была в ярко-красном платье. Болтали о незначительном. Велела очень кланяться тебе.

… Сегодня после «Дна» меня ждут на двух вечерах — у Морозова и у Малкиель²⁰⁷, но я никуда не поехала. У Морозова детский спектакль и затем чуть ли не бал для взрослых.

Эфросу я написала и, кроме того, видела его у нас в театре. Он говорит, что газета высылается с 1-го января.

На днях поеду с Симовым смотреть его дом в Иванькове. Там, говорят, очень здоровая местность. Может, что найду.

Ну, дусик, выздоравливай скорее и пиши мне всю правду, ведь я жена твоя. …

177 63. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
11 января 1903 г. Ялта

11 янв.

Актрисуля, дуся, сегодня я написал Батюшкову, чтобы высылали тебе в Москву «Мир божий». Я написал ему, что мне «М. б.» в Ялте не нужен, ибо женская гимназия получает и снабжает меня им. Сегодня уехала Маша, и вот перед обедом задул сильный ветер. Скажи ей, чтобы она написала мне, не качало ли ее. Вообще пусть напишет, как ехала до Москвы.

Когда приеду в Москву, то непременно побываю у Якунчиковой. Она мне нравится, хотя видел я ее очень мало²⁰⁸.

Дуся, за праздники все у меня переболталось в голове, так как был нездоров и ничего не делал. Теперь приходится опять начинать все сначала. Горе мое гореванское. Ну, да ничего.

Пусть твой муж поболтается еще годика два, а потом он опять засядет и напишет, к ужасу Маркса, томов пятнадцать.

Выписываю из Синопа много цветов, чтобы посадить их в саду. Это от нечего делать и от скуки. Собаки моей нет, надо хоть цветами заниматься.

Сегодня наконец прочел стихотворение Скитальца, то самое, из-за которого закрыт «Курьер». Про это стихотворение можно сказать только одно, а именно, что оно плохо, а почему его так испугались, никак не пойму. Говорят, что цензора на гауптвахту посадили? За что? Не понимаю. Всё, надо полагать, в трусости.

Пусть Маша расскажет тебе, как у нас был с визитом некий Тарнани²⁰⁹.

Это уже второе письмо, кажется, я посылаю тебе с кляксами. Прости своего нечистоплотного мужа.

Когда пойдет «Консул Берник»?²¹⁰ Хорош ли в Бернике Станиславский? А что моя жена хороша, великолепна, в этом я не сомневаюсь. Из тебя, бабуня, выйдет года через два-три актриса самая настоящая, я тобой уже горжусь и радуюсь за тебя. Благословляю тебя, бабуня, перевертываю несколько раз в воздухе, подбрасываю, ловлю и, крепко сжав в объятиях, целую. Вспоминай своего мужа.

Твой А.

178 64*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
12 января 1903 г. Москва

Телеграмма

Телеграфируй подробно здоровье немедленно.

Оля

65. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
13 января 1903 г. Ялта

Телеграмма

Все благополучно.

Антонио

66*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
12 января 1903 г. Москва

12-е янв.

Как ты себя чувствуешь, дорогой мой? Не сердись на этот вопрос. Я все думаю о тебе. Как ты, что ты? И ужасно мне стыдно за себя делается.

Сыграли «Три сестры». Мне очень игралось в третьем акте, и четвертый я чувствовала сильно и плакала.

После второго акта приходил Винокуров в восторге, говорит, что ему нравится больше, чем «На дне». Завтра он едет и увидит тебя.

… Днем репетировали 4-й акт с народом, возня была большая. У меня обедала Савицкая²¹¹.

… Когда мы будем вместе!? Как мне противны стены нашей квартиры! Как надоело приходить в пустой дом. Никто не взглянет, не поцелует, а я делаюсь жесткая без ласки, гадкая.

Как мамаша поживает, что поделывает? Все небось двери запирает? Кланяйся ей от меня, и умоляю, чтоб она не сердилась на меня за то, что не пишу. Я ведь и тебе по ночам нишу.

Дусик, ты пишешь рассказ или нет? Скажи мне. Для меня непонятно, что ты делаешь целый день. Тебе никогда не хочется написать мне о том, чем ты занят, что надумываешь, что пишешь? Я бы тебя так близко чувствовала! Не хочется, никогда?

179 Ну, я ложусь, почитаю и засну. Электричество потухло. Кругом тихо, шелестят мыши. У меня неполно на душе. Целую тебя, моего дорогого. Я плачу.

Твоя Оля

67*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
13 января 1903 г. Москва

13-е янв.

2-й акт «На дне»

… Начала письмо во втором акте, а кончаю в третьем. Рассказала про Гастошу²¹².

Приехала Маша. Я ее видела всего несколько минут — должна была идти в театр и то еле-еле успела. Маша говорит, что ты выглядишь хорошо, веселый. Слава богу. После театра поговорю с ней. Хотела поехать на вокзал, но была очень уставши. Пришла поздно с репетиции, обедала уже в шестом часу, а поезд приходит в 6 часов. После спектакля поболтаю с Машей.

Получила телеграмму.

Получила два письма утром. Буду их смаковать в постели. А то читала в присутствии Винокурова перед уходом на репетицию.

Говорят, что я вчера очень хорошо играла Машу²¹³, особливо третий акт. Я это сама чувствовала. Не умею тебе сказать, как я счастлива, когда чувствую успех в старых ролях. И знаешь, они мне не надоедают. Мне всегда хочется вложить в них что-то новое.

Батюшков прислал свою статью о «На дне»²¹⁴. Я еще не прочла.

… Когда мы увидимся? Дорогой мой, милый! Когда, когда? Ты часто думаешь о лете, о мифической даче?

Надо кончать, сейчас будет убийство Костылева, и потащили обваренную Наташу. …

68. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
13 января 1903 г. Ялта

13 янв.

Оля, моя милая, 11 числа утром, когда уехала Маша, я почувствовал себя неважно; болела грудь, тошнило, 38°. И вчера было то же самое. Спал хорошо, хотя и беспокоили боли. Был Альтшуллер, пришлось опять облачаться в согревающий компресс (он у меня громадный). Сегодня утром было уже 37, я чувствую слабость, сейчас поставлю 180 мушку, но все же я имел право телеграфировать тебе сегодня, что все благополучно. Теперь все хорошо, пошло на поправку, завтра я опять буду совсем здоров. Я от тебя ничего не скрываю, пойми ты это и не беспокой себя телеграммами. Если бы что случилось не только серьезное, но даже похожее на серьезное, то первый человек, которому бы я сообщил это, была бы ты.

Ты не в духе? Брось, дуся. Перемелется, мука будет.

Сегодня земля покрыта снегом, туманно, не весело. Мне грустно, что у меня столько времени ушло без работы и что, по-видимому, я уже не работник. Сидеть в кресле, с компрессом и киснуть не очень-то весело. Ты меня разлюбишь, дусик? Во вчерашнем письме ты писала, что ты подурнела. Не все ли равно! Если бы у тебя журавлиный нос вырос, то и тогда бы я тебя любил.

Обнимаю мою родную, мою хорошую таксу, целую и опять обнимаю. Пиши!!

Твой А.

69. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
14 января 1903 г. Ялта

14 янв.

… У нас снег. Ты пишешь, что я один только браню здешнюю погоду. А разве кто хвалит? Кто сей человек? Получил от Куприна письмо: у него родилась дочь. Мотай это на ус. Получил письмо от Суворина, ответ на нотацию, которую я написал ему²¹⁵; пишет, что житья нет от сына. Получаю газету «Гражданин», в последнем номере Горький именуется неврастеником и успех пьесы объясняется неврастенией²¹⁶. Вот уж от кого даже не пахнет неврастенией. Горькому после успеха придется выдержать или выдерживать в течение долгого времени напор ненависти и зависти. Он начал с успехов — это не прощается на сем свете. …

70*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 января 1903 г. Москва

15-е янв.

Вчера взяла почтовую бумагу в театр, но не писала тебе, дорогой мой, — очень уж болела голова и я дремала весь второй акт и середину третьего. Так трудно было играть в парике, голова стянута. Гадость.

181 Ночью долго не засыпала, плакала, все мрачные мысли лезли в голову. Так, в сутолоке, живешь, и как будто все как следует, и вдруг все с необыкновенной ясностью вырисовывается, вся нелепица жизни. Мне вдруг так стало стыдно, что я зовусь твоей женой. Какая я тебе жена? Ты один, тоскуешь, скучаешь… Ну, ты не любишь, когда я говорю на эту тему. А как много мне нужно говорить с тобой! Я не могу жить и все в себе носить. Мне нужно высказаться, иногда и глупостей наболтать, чепуху сказать, и все-таки легче. Ты это понимаешь или нет? Ты ведь совсем другой. Ты никогда не скажешь, не намекнешь, что у тебя на душе, а мне иногда так хочется, чтобы ты близко, близко поговорил со мной, как ни с одним человеком не говорил. Я тогда почувствую себя близкой к тебе совсем. Я вот нишу, и мне кажется, ты не понимаешь, о чем я говорю. Правда? Т. е. находишь ненужным.

Это хорошо, что ты возишься с цветами, я люблю, это к тебе идет, дусик. Я люблю твою фигуру в саду, с ножницами.

Маша поправилась в Ялте, отдохнула, пополнела. Как ей, верно, не хотелось ехать в Москву!

Что у меня впереди, ничего не знаю! Когда я тебя увижу?! Я сильно начинаю седеть. Весь затылок серебрится.

В среду еду с Москвиным на розвальнях к их тетке в Серебряный бор — час езды. Она там зимует: на берегу Москвы, в сосновом лесу. Посмотрю, нет ли там чего. Ты не раздумал насчет дачи?

В театре был Карабчевский²¹⁷, был у меня, сидел. Говорит, что пьесы нет, т. е. «На дне», а есть хорошая игра. Не то что Чехов, говорит. Поднес Андреевой и мне чудные корзины цветов после третьего акта. Смешно, верно, было смотреть на наши ночлежные фигуры рядом с цветами.

Шубинский смотрел тоже.

Сегодня утром я была в бане и до спектакля не выходила, сидела дома, разбирала шкаф, ревела, учила роль, но довольно лениво.

Мне очень тоскливо на душе.

Попроси у Татариновой снимок с Аутского дома и пришли мне. Не забудешь? Целую тебя, моего дорогого, необыкновенного, обнимаю нежно. Какая у нас будет встреча?!

Твоя собака

182 71. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
16 января 1903 г. Ялта

16 янв.

Бабуня, ты клевещешь, я никогда не лгал тебе насчет здоровья, ничего не скрывал и боюсь даже, что иной раз и преувеличивал. Вот опять пишу отчет. При Маше у меня болел бок, был плеврит небольшой и, по-видимому, сухой, компресс, мушки и проч., стало хорошо. Но 11 янв., в день отъезда Маши, я почувствовал себя неважно: боль в правом боку, тошнота, температура 38. Оказалось, что у меня плеврит, небольшой выпот с правой стороны. Опять мушка, порошки и проч., и проч. Сегодня температура нормальна, но бок побаливает; эксудат еще есть, но, по словам Альтшуллера, уже всасывается, один пустяк остался. Чувствую себя гораздо бодрее и уже охотно сижу за столом. И аппетит есть. Опять-таки повторяю, что от тебя я ничего не скрывал никогда и скрывать не намерен.

 

Их назвали в Москве «подмаксимами». Между ними есть субъект, в подражание Горькому называющий себя «Скиталец». Как и Горький, он одевается в косоворотку и длинные голенища, носит сверх того декадентский пояс и золотое пенсне. Недавно, на каком-то благотворительном вечере, он прочел стихи, призывая бить по головам состоятельных людей. Призыв этот, кажется, не имел реального успеха. Но автор его покорил сердце замоскворецкой купчихи, предложившей ему себя и свой миллион. Меня уверяли, что подмаксимы пользуются большим успехом среди московской купеческой знати, главным образом — купчих.

 

Это тебе клочок из «Гражданина».

Скажи И. А. Тихомирову, что в «Гражданине» № 4 есть большая статья о пьесе Горького «На дне». Пусть вырежет и наклеит у себя²¹⁸.

Ночью шел дождь, весь снег стаял. Погода, если судить по тому, что я вижу в окна и слышу в печах, неважная. Нового ничего нет. Собаки и журавли жиреют. Арсений совсем опреподобился, скоро начнет ходить в подряснике. В кабинете пахнет твоими духами.

Ну, обнимаю бабуню мою и целую 1001 раз. Пиши мне каждый день, непременно. У дачи должны быть два достоинства, обязательные: близость воды рыболовной и отсутствие или не близкое присутствие жилых мест. Желательно было бы иметь только 2-3 комнаты, чтобы летом никто не оставался ночевать. И проч. и проч.

Ну, будь здорова, Христос с тобой.

Твой А.

183 72*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
16 января 1903 г. Москва

16-е янв.

Уже 4-й час, дорогой мой, милый, любимый! Хоть немножко напишу тебе. Приехали с Машей от Желябужских, куда я отправилась после «Дяди Вани». Были Москвин, Лужение, Качаловы, Бурджалов, Морозов — из наших, а затем какие-то нелепые студенты, задирающие, какой-то Иванов-литератор (?), но не Иван Иванович, того я знаю. Играли «в гости». Мне показалось очень скучно так время проводить. Наши пробовали дурить, но что-то не выходило. Ужинали.

«Дядю Ваню» играли в старом составе. Марию Петровну после репетиции я увезла к себе, после обеда уложила ее в кабинете, затворила, потом повезла ее в театр, и она играла как следует, немного слабо по голосу. Сбор был отличный, почти все полно. После спектакля К. С. благодарил меня за супругу и говорит, что теперь она будет играть. Она в день спектакля будет находиться под моим гипнозом. Днем разбирали третий акт «Берника». Я ничего не понимаю, как кто будет играть. У меня пока Лона только в мечтах.

Приехал Горький, был в театре днем. Просил приютить на ночь какую-то еврейку, дочь банкира, бежавшую с женихом. Жених отравился, но не умер, иона его бросила²¹⁹. Хорошо?

У нас опять все тает. Мама все еще больна. Болит у меня сердце за нее. Я такая свинья — ничего для нее в жизни не сделала. Постараюсь на лето ее устроить по ее вкусу и материально помогу ей, сколько смогу, чтобы она отдохнула хорошенько. Буду ей квартиру искать весной подешевле, чтобы ей легче было.

Ну, до завтра, дорогой мой, нежный мой поэт, здоровей, будь умник. Мне без тебя тяжело и непонятно.

Твоя Оля

73. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 января 1903 г. Ялта

17 янв.

Здравствуй, дусик мой! Знаешь, что я придумал? Знаешь, что я хочу предложить тебе? Ты не рассердишься, не удивишься? Давай вместо дачи в этом году поедем в Швейцарию. Там мы, устроившись, благодушно проживем 184 два месяца, а потом вернемся в Россию. Как ты думаешь? Что скажешь?

Сегодня приехал учитель, привез от тебя подарки. Прежде всего, миллион поцелуев тебе за карточку, кланяюсь в ножки. Угодила, дуся моя, спасибо! Бумажник очень хороший, но его придется, вероятно, спрятать, так как теперешний мой бумажник мне памятен и дорог; его когда-то подарила мне собака. К тому же новый, кажется, неудобен, из него легко потерять деньги и бумаги. За конфекты тоже низко кланяюсь, хотя конфект я не ем; мать очень любит их, стало быть, ей отдам.

Но бедный Вишневский! Пиво, которое он прислал мне, сообразительный учитель сдал в багажный вагон; оно замерзло, бутылки полопались. Надо было бы предупредить учителя. Вообще не везет мне с пивом! А кто прислал мне птицу в шляпе? Ты или Вишневский? Удивительно безвкусное венское изделие. Куплено оно, очевидно, в венском магазине не Клейна. Бррр, забросил на печку, тошно смотреть даже. Но это пустяки впрочем, а вот пива жаль, даже кричать готов.

Поедешь в Швейцарию? Напиши мне, родная, подумав и все взвесив, и если решишь, что ехать можно и что мы, быть может, поедем, то начни собираться мало-помалу, так чтобы нам в конце мая и выехать, составив предварительно маршрут. Вчера на ночь я читал в «Вестнике Европы» статью Евг. Маркова о Венеции. Марков старинный писака, искренний, понимающий, и меня под его влиянием вдруг потянуло, потянуло! Захотелось в Венецию, где мы побываем, захотелось в Швейцарию, где я еще не был ни разу […]

Поедем, родная! Подумай! Если же почему-либо тебе нельзя, тогда отложим до будущего года. Сегодня ветрище дует жестокий. Ну, благословляю тебя и обнимаю мою радость. Отвечай поскорей насчет Швейцарии.

Твой А.

74*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
18 января 1903 г. Москва

18-е янв.

Только день пропустила, а кажется, что целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ласковый мой!

Отчего ты снова прихворнул? Что же это? А я-то радовалась, 185 что ты эту зиму хорошо начал проводить! Ну, ничего, потерпим, будет ведь лучше? Все будет лучше, яснее, полнее. Не грусти, дусик милый. Я знаю, как ты тоскуешь, как скучаешь, я знаю, что должна жить около тебя, помогать тебе, развлекать тебя. А не делаю, потому что подла, не сильна, или неправильно понимаю жизнь, или очень я жадна, или потому что поздно начала жить и везде чувствую неполноту. Сама не знаю, ничего я не знаю.

Как ты провел день своих именин? Винокуров, верно, увеселял тебя рассказами про Москву. Не надоело тебе? Коробок от Вишневского довез благополучно? Курёнка передал? Бумажник нравится или нет? Конфекты кушаешь? Рожицу мою нашел?

Вчера и сегодня я устала, потому что две ночи кутила. Pardon, monsieur! Я тебе писала, что была у Желябужских. Легла поздно, т. к. болтала с Машей, а потом писала тебе и много думала, не спала. Вчера после репетиции хотела поспать, да пришли Званцева, Фейгина, Саша Средин, так что я перед самым спектаклем только полежала²²⁰.

Во время второго акта проходила с Влад. Ив. сцены Лоны. После третьего акта вызывали Горького, он выходил злой, нехотя, ковырял нос и не кланялся.

Алексин смотрел. После театра ездили в «Эрмитаж» по приглашению Горького. Из дам были я и Мария Федоровна только и масса мужчин. Потом приехал Скиталец с своей невестой и ее сестрой. Невеста застенчива до ужаса — жалко было смотреть на нее. Зачем он подверг ее такой пытке! Были Шаляпин, Собинов, Слонов (композитор), Ульянов (вроде литератора), Алексин и наши. Шаляпин рассказывал анекдоты, но не сальные, я до боли хохотала. Какой он талантливый! Пел он тоже, пел чудесно, широко, с захватом. Рассказывал о сотворении мира; о том, как поп слушал оперу «Демон»; как дьякон первый раз по железной дороге ехал; как армянин украл лошадь, но оправдался: лошадь, говорит, стоит поперек улицы, а улица узенькая, я — мимо морды: кусает, я мимо зада — лягает, я — под нее, она на меня верхом села, тогда я занес ногу через нее, а она тут-то и убежала, значит, она меня украла, а не я ее. Это очень комично с армянским акцентом.

Качалов нага чудесно рассказывает, тонко, я первый раз слушала. Надо тебе его демонстрировать. Просидели мы до пяти часов. Я спала всего часа три.

186 Днем репетировала, после обеда уснула, и опять «Дно» играли. Сегодня у нас была Ермолова. Мы ей в ложу цветы положили, у нас в фойе угощали чаем, фруктами, конфектами, водили по уборным. Она была ужасно тронута приемом. Какая она славная, симпатичная.

Да, забыла: Шаляпин просил тебя очень поцеловать куда попало, — так и велел написать. Я исполняю. Чувствуешь? Собирается он постом в Египет. Говорил он речь, копируя Горького. При этом вспоминали ванте путешествие по Кавказу²²¹ и укоряли друг друга в пьянстве. Кто-то уверял, что ты говорил речь в Тифлисе; я, конечно, опровергла этот слух. Мой писатель — и вдруг речь! Несообразно.

Ермолова говорит, что после 1-го акта она чуть не зарыдала, — такое сильное впечатление²²².

Маша сегодня смотрела тоже «На дне». Говорит, что Качалов и Москвин ей меньше понравились. Шнап наш делается интересным.

Вчера у нас был пирог в честь твоих именин, пили вино, чокались за твое здоровье. В «Эрмитаже» все поздравляли меня с именинником.

Ах, Антончик, как ты мне нужен, как мне тяжело без тебя! Спасение, что я целый день занята.

Родной мой, как ты справляешься с компрессом, с мушкой? Неужели тебе никто не помогает? Поля могла бы. Она такая добрая, хорошая. Какой бог рассудит мою жизнь?

… Сегодня Горький ни за что не вышел, несмотря на то, что публика безумствовала. Скандал просто был.

Завтра иду с Машей слушать Кубелика — чудо. Концерт в консерватории, днем.

Получила от Крестовской длинное письмо, очень милое, и книгу, которую она шлет мне и Маше — чеховским женщинам. Там «Исповедь Мытищева» и «Вопль»²²³. Ты улыбаешься, конечно? Целую.

75*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
19 января 1903 г. Москва

19-е янв.

Ты себя лучше теперь чувствуешь, дорогой мой? Если бы я умела молиться, я бы каждый день молилась, чтобы ты здоровел. Я прежде умела молиться и перестала после смерти отца.

187 Я сегодня вечером дома и совсем одна; заезжал только Влад. Ив. на четверть часа.

Днем слушала Кубелика²²⁴. Что это за гениальный мальчишка! Какая чертовская техника, звук, легкость необычайная! Я давно не слыхала ничего подобного. И мордочка интересная. Я тебе пришлю его на открытке.

Я за всю зиму первый раз в концерте. Так чудесно было, днем, светло, нет электричества. Масса народу. Видела опять Пятницкого, Алексина, Варв. Самс. Коссович, бабушку, Телешовых, Малкиелей etc. Я так была счастлива слышать оркестр, музыку, даже в груди что-то сделалось, точно вот сейчас сознание потеряю. Мнение большинства — что Кубелик только виртуоз, только техника сильна у него. Но он чудесно, певуче, мягко сыграл Andante cantabile из концерта Моцарта, и с годами он будет еще лучше, еще сильнее передавать пение.

… «Мир божий» — я еще не получала.

… Когда мы увидимся, Антончик?! Ведь ничего не выходит из нашей жизни. Ты в конце концов разлюбишь, охладеешь ко мне, раз меня нет около тебя. На меня отчаяние нападает, ты знаешь? Ты там один, тоскуешь, я здесь одна (хоть и толкусь на народе), нервлюсь, раздражаюсь. Что надо делать? Ты умный, скажи.

Целую тебя, обнимаю горячо и ужасно хочу тебя увидеть; мечтаю об отпуске, но…

Не забывай меня, не проклинай,

твоя Оля

76*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 января 1903 г. Москва

20-е янв.

Дорогой мой Антончик, здравствуй! Пишу тебе опять в ночлежном костюме. Играем в пользу хитровцев, по возвышенным ценам. Все полно. Я сейчас рассказала про Гастошу. Играется.

Сейчас получили телеграмму от Берлинского Малого театра с выражением всяких чувств. Мы ведь поздравляли их с тем, что они играли «На дне». По-моему, успеха там не было. Ты читал фельетон? Много написано, но чувствуется, что что-то не то. Правда?²²⁵

Сейчас К. С. спрашивал, пишешь ли ты пьесу. Душе, говорит, надо отдохнуть. Дусик, если бы ты знал, как нужна 188 твоя пьеса, как ее жаждут, жаждут твоего изящества, нежности, аромата, поэзии, всего того, что ты можешь дать. Чувствуешь, мой тонкий писатель? Дусик милый! С какой любовью мы будем разбирать, играть, выхаживать «Вишневый сад». Ты увидишь. И ты с нами будешь жить.

Сейчас прервал меня брат Мейерхольда, умолил читать в концерте 2-го февраля. В пользу родильного приюта. Читают Андреева, Качалов. Еще Цингер пристает читать в Историческом музее отрывки из «Монны Ванны»²²⁶. Ты сердишься?

Меня ужасно легко уговорить: тянут сейчас Москвины к себе, после спектакля. Съезжу на часок.

28-го будет генеральная «Столпов». Ничего не понимаю, что будет. Вспоминаем тебя, как ты бы хохотал над Ибсеном. А он, кажется, приезжает. Посмотрел бы нас.

Кончаю уже в перерыве в четвертом акте. Тебе противно это письмо, пропитанное театром?

Как я хочу тебя видеть! Если бы меня отпустили на масленую и первую неделю уехать к тебе? Как ты думаешь? Я еще не говорила ни с кем об этом.

Целую, обнимаю, прижимаю тебя, чтоб ты был близко ко мне, чтоб я могла разглядеть, что у тебя в глазах, дорогой мой. Не брани меня за мои скверные письма. Я ведь временами бываю трепаная, ничего не соберу ни в голове, ни в душе. Сейчас еще выхожу на сцену. Целую горячо.

Твоя собака

77. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 января 1903 г. Ялта

20 янв.

У Татариновой воспаление легкого, дусик мой, я возьму у нее фотографию дома, когда выздоровеет, не раньше. Из твоего бумажника, который ты прислала мне, я устроил маленький склад рукописей и заметок; каждый рассказ имеет свое собственное отделение. Это очень удобно.

Что же ты надумала, что скажешь насчет Швейцарии? Мне кажется, что можно устроить очень хорошее путешествие. Мы могли бы побывать по пути в Вене, Берлине и проч. и побывать в театрах. А? Как ты полагаешь?

Савина ставит в свой бенефис мой старинный водевиль «Юбилей»²²⁷. Опять будут говорить, что это новая, пьеса, и злорадствовать.

189 Сегодня солнце, яркий день, но сижу в комнате, ибо Альтшуллер запретил выходить. Температура у меня, кстати сказать, вполне нормальна.

Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, т. е. когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным, напротив, мне кажется, что все идет хорошо, или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества. Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай и больше ничего.

В Ялте на базаре угорело четыре мальчика. Пришло приложение к «Ниве» — рассказы мои с портретом, а под портретом удивительно дрянно сделанная моя подпись.

Теперь я работаю, буду писать тебе, вероятно, не каждый день. Уж ты извини.

Поедем за границу! Поедем!

Твой супруг А.

78*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
21 января 1903 г. Москва

21-е янв.

Твое письмо меня взволновало, родной мой! Ты, верно, был сильно не в духе. Я тебе ничем не угодила, дусик? Прости. А бумажник мне очень по вкусу, там так много отделений, я его долго рассматривала и вертела и перебрала весь магазин. Отчего тебя рассердила игрушечка? Я просто так послала ее, мне хотелось послать что-нибудь из моих вещей. У меня был целый оркестр таких птиц, и они меня потешали; в последнюю минуту, когда уходил учитель, я ее завернула и отдала. Не сердись, милый. Мармеладу и мятных не прислала, потому что первого ты в Москве в рот не брал, когда я приносила, а вторых можно достать в Ялте, а абрикосовские конфекты ты всегда любил. Пиво очень жалко, но я тебе еще пришлю. Учитель — дубина; я ему твердила сто раз, что надо короб отдать кондуктору, 190 поставить в холодок. Вишневский огорчится, когда узнает.

Так мы едем в Швейцарию? С наслаждением, милый мой! Я на все согласна, что ты ни придумаешь. Поживем в горах, в чудном воздухе, тем более что ты еще не был в Швейцарии. Собирай сведения, куда лучше ехать, приобрети карту и составляй маршрут, и я тоже буду думать, будем писать друг другу, что надумаем, а потом вскоре и поговорим. Так, милый мой?

Весной мы, верно, будем репетировать «Вишневый сад», правда? Наверное даже. Ты будешь на репетициях, будешь все говорить. Подготовимся потихоньку к отъезду и катнем. Побываем и в Венеции. В дороге я все буду делать, и с билетами, и с багажом возиться. Тебе будет хорошо и покойно, ты увидишь. Ты будешь у меня веселый и хороший.

… Сегодня мы с Машей обедали у Алексеевых. Были: Лужские, Немировичи, Вишневский, жена Амфитеатрова.

… Дуняша служила у стола, и мне [это] так напомнило Любимовку!

Ну, дусик, пора, уже скоро три часа. Завтра надо рано вставать, ехать в Серебряный бор. Обнимаю тебя и целую нежно и прошу прощения, если не угодила тебе. Чего тебе прислать из Москвы? Напиши, родной мой. Будь здоров, целую твои глаза, губы много, много раз и улыбаюсь тебе.

Твоя Оля

79*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
22 января 1903 г. Москва

22-е янв.

День св. Ольги-лыжницы.

Я, дусик, удивительно провела сегодняшний день. Давно уже мечтала о таком отдыхе. Сейчас ужасно устала и ложусь, но хочу хоть вкратце написать тебе, что я проделала. Утром в 9 ¹/₂ час. мы двинулись в путь на парочке на отлете: Москвины, Адашев²²⁸ и я. Уехали верст за восемь в Серебряный бор на берегу Москвы, где дача Гельцеров, живут ее родители и тетка²²⁹. Приехали, погуляли здорово до обеда; накормили нас на славу, — завтра меню напишу. После обеда я с моими кавалерами отправились на лыжах.

191 Господи, какая это прелесть! Скользить по чистому, нетронутому снегу, дышать сколько хочешь, кругом ни души, только сосны, скользишь куда хочешь, нигде препятствий. Наслаждение прямо. К тому же тепло. Хохотали мы до упаду над Адашевым, который первый раз на лыжах и падал. Я ни разу не свалилась, скатывались с пригорков, одним словом, наслаждались вовсю.

В пять часов попили чаю и поехали прямо в театр, играть «На дне», веселые и довольные. Тебе это нравится? А, дусик мой золотой? Завтра опишу как следует.

А от тебя не было письма. Мне кажется, что ты раздражен против меня, сердишься. Правда или нет? Мне так хочется пожить с тобой, приласкаться, поговорить с тобой, пофилософствовать, хочется любить сильно.

Целую тебя, моего нежного, чудного, драгоценного, шепчу на ухо что-то, отчего ты улыбаешься.

Твоя Оля

Решили 22-е января отныне праздновать: св. Ольги-лыжницы.

80*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
23 января 1903 г. Москва

23-ье янв.

Голубчик мой, дорогой мой, второй день нет письма. А последнее было такое нервное, нехорошее; что случилось? Ты недоволен мной, сердишься на меня? Я тебя раздражаю своими нелепыми письмами, сухими, рассеянными. Я все это чувствую. Прости, дорогой мой. Я растрепалась душой. Мне тяжело без тебя, нет опоры. Я с тобой увереннее живу, крепче.

Ах, дусик мой… Если бы мне сейчас прижаться к тебе крепко, крепко, так, чтоб я слышала биение твоего сердца, чтоб ты мне говорил что-то ласковое, нежное и чтоб душа у меня смягчилась. Когда мы увидимся, когда?!

А как вчера славно было! Чистый, нетронутый, крупичатый снег, сосны, печальные, томящиеся, унылый их шум, золотистый закат, легкие облака, за Москвой-рекой какие-то татарские горы, точно предгорье Крыма, село, из-за холма любопытно торчит колокольня, на горизонте темный синеющий лес — так бы убежала на лыжах куда-то на простор, в ширь, точно там есть другая жизнь, которая 192 манит и тянет. Сидела я на пне и любовалась без конца. Дятел стучал, сосна скрипнула. Ты бы понял и чувствовал всю эту красоту, я знаю.

… Сегодня не репетировалось. Я закисла с Лоной, не знаю, что делать. Дурацкая у меня манера: схвачу сразу образ и живо охладею, начинает казаться, что это не то, и кончается тем, что возвращаюсь к нему же. Ужасная была репетиция. Все носы повесили. Ни у кого нет ничего. Влад. Ив. сердился молчаливо.

После репетиции Горький увез меня обедать к Скирмунту; там была его жена, Пятницкий, Бларамберг, Бальмонт²³⁰.

Бальмонт был сегодня «На дне», и жена звала меня пить чай к ним после театра, но я устала и не пошла.

С Пятницким говорила о Марксе. Он очень деликатно относится к этому делу и понимает, что тебе это все неприятно. Он говорит, что надо бы Марксу внушить, чтоб он изменил условия, и что если он теперь через тебя заработает, ну хоть 200 000, то чтоб тебе дал хоть третью часть, что ли, и чтоб будущее твое откупить у него. Он настаивает, что это грабеж²³¹. Дусик, вспомни, подписывал ли ты неустоечную запись и есть ли договор относительно Сергеенко. Завтра еще напишу о Марксе, а теперь addio, спать хочу. Целую и обнимаю тебя. Я опять буду вроде новорожденной, когда встречусь с тобой.

Твоя собака

81. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
23 января 1903 г. Ялта

28 янв.

Актрисуля моя, здравствуй! Получил сегодня письмо от Немировича, пишет о пьесах, какие пойдут, спрашивает про мою пьесу. Что я буду писать свою пьесу, это верно, как дважды два четыре, если только, конечно, буду здоров; но удастся ли она, выйдет ли что-нибудь — не знаю.

Ты хочешь, чтобы Поля ставила мне компресс? Поля?!! Впрочем, теперь я уже не кладу компрессов, обхожусь одними мушками. Температура вчера была нормальна, а сегодня еще не ставил термометра. Теперь сижу и пишу. Не сглазь. Настроение есть, хотелось бы дернуть в трактирчик и кутнуть там, а потом сесть и писать.

193 Зачем Скиталец женится? Для чего это ему нужно?

Все жду, что ты скажешь насчет Швейцарии. Хорошо бы мы могли там пожить. Я бы кстати пива попил бы. Подумай, дусик, мой ненаглядный, и не протестуй очень, буде тебе не хочется ехать. Гурзуфский учитель ничего не рассказывал мне про Москву, а только сидел и кусал свою бороду; быть может, он был огорчен тем, что полопались от мороза бутылки с пивом. Да и я был нездоров, сидел и молча ждал, когда он уйдет.

Твоя свинья с поросятами на спине стоит у меня на столе, кланяется тебе. Славная свинка.

А какая масса сюжетов в моей голове, как хочется писать, но, чувствую, чего-то не хватает — в обстановке ли, в здоровье ли. Вышла премия «Нивы» — мои рассказы с портретом, и мне кажется, что это не мои рассказы. Не следовало бы мне в Ялте жить, вот что! Я тут как в Малой Азии.

Чем занимается в Москве преподобный Саша Средин? Как его здоровье, как жена? Видела ли ты в Москве Бальмонта?

Ну, собачка, будь здорова, будь в духе, пиши своему мужу почаще. Благословляю тебя, обнимаю, целую, переворачиваю в воздухе. Скоро ли наконец я тебя увижу?

Твой А.

82*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
24 января 1903 г. Москва

24 янв.

Наконец пришло письмо сегодня, дорогой мой! Я немного успокоилась, хотя тон письма меня не успокаивает. Закралась нотка, впрочем, вполне понятная. Бережешь ли ты себя, дусик? Все делаешь как следует? Аппетит каков? Про настроение не спрашиваю. Я все его понимаю и чувствую.

Я больше не стану раздражать тебя своими письмами, даю тебе слово. Буду писать веселые, без нытья. Ты доволен? Антонка, мне так хочется услышать твой голос!

Так, значит, мы едем в Швейцарию! Я рада. Ты будешь мой, и я буду твоя. Буду тебя лелеять, холить, выхаживать.

Сегодня я дома. Была m-me Малкиель ушла. Мы с Машей сидели в кабинете, и я читала вслух статью о тебе 194 Альбова («Мир божий» получили); Маша шила. Как видишь, картина семейная. Статью прочла наполовину. Многое мне нравится²³². Пришел Немирович, принес мне журналы для фигуры Лоны. Сидели втроем, болтали, потом я беседовала о Лоне, которая меня мучает.

Наши все девы были на «Мещанах», т. к. сегодня именины Ксении и я их отпустила. Я с Шнапом ходила за ветчиной, Маша варила картошку к ужину. Как чудесно, когда нет прислуги! Как свободно!

«Столпы» наши нас не утешают. Надо бы написать тебе о разговоре с Пятницким, да не хочется об этом говорить. Напишу завтра. Можно?

Голубчик, прости меня, что я ною в своих письмах! Я не должна этого делать.

Читал сегодня «Новости дня»? А про поганку m-me Метерлинк? Не сделать ли мне такую штуку? А, как ты думаешь?²³³

Пива я тебе пришлю. Мятных пришлю. Дурацких птиц не буду присылать, конфект вкусных тоже нет.

Душу тебя в объятьях, целую тысячу раз. Как мне скучно в своей одинокой спальне! И тебе тоже?

Работай, дусик; думай о «Вишневом саде». Я его жду с адским нетерпением.

Поцелуй мамашу, кланяйся всем.

Твоя Оля

83. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
24 января 1903 г. Ялта

24 янв.

Да, дусик, мне теперь легче, а сегодня и совсем хорошо, так хорошо, что я даже в сад выходил. Погода чудесная, теплая.

Получил письмо от Александра Борисовича²³⁴, того самого студента, серьезного, который был в Андреевской санатории чем-то вроде вице-директора. Спрашивает, как здоровье, и, кстати, извещает, что он уже врач. Тебе кланяется.

У нас во дворе завелись два черных щенка, которые лают всю ночь и уже прижились. Как удалить их? Обе дворняжки.

Дусик, прости за совет: не оставляй дома денег или запирай их как-нибудь особенно. Иначе не обойдешься 195 без сюрпризов. Больше я тебе на эту тему писать не буду, прости.

Вчера у меня просидел вечер старик кн. Ливен²³⁵. Обнимаю тебя, мою собаку, и жду, что скажешь насчет Швейцарии и Италии, вообще насчет нашего лета. Нам с тобой осталось немного пожить, молодость пройдет через 2-3 года (если только ее можно назвать еще молодостью), надо же торопиться, напрячь все свое уменье, чтобы вышло что-нибудь.

Ну, господь с тобой, не хандри.

Твой А.

84*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
26 января 1903 г. Москва

26-е янв.

… Вечером сейчас слушала Гофмана²³⁶. Он играл только Шопена. Первое отделение слушала с наслаждением, даже в глазах защекотало, а ко второму уже утомилась. Духота адская, народу масса. Я была одна. Там, в большой зале Собрания, так светло, так парадно, и мне захотелось даже быть нарядной, в великолепном туалете. Видишь, какая я пустышка. Под музыку я с аппетитом думала о своей Лоне, фантазировала. Позади меня ужасно как-то мелко щебетали дамы. Меня давила толпа, тяжко было. Интересного ничего не бросилось в глаза. Только видела, как многие постарели. Я подумала, что и я также, верно, постарела.

Во вторник уезжает в Ялту Елизавета Николаевна Званцева. Она будет у тебя. Будь с ней мил. Она деликатная, славная. Влюблена в тебя уже пятнадцать лет. Вникни. Не будь бесчувственным.

Шаповалов был сегодня²³⁷, но я его видела всего пять минут, уходила на репетицию. Репетировала четвертый акт, с хором, музыкой и народом в костюмах. Думаю, что будет торжественно и трогательно.

… «На дне» берем полные сборы, слава богу. Конст. Серг. в 4-м акте всегда нас потешает своей путаницей в словах. Что он иногда говорит!

Сегодня все хнычут, что «Мечты» играют без меня²³⁸. «На дне» тем приятно играть, что можно приезжать за 20 минут до начала, второй акт — отдыхать, и кончается рано.

196 Я с нетерпением жду «Вишневого сада», жду изящества, поэзии; что-то я буду изображать там!

Статью Альбова читаю; многое хорошо в ней, много понято.

… Я прочла «В тумане», и представь — мне нравится²³⁹. Этот несчастный гимназист — как живой стоит, и страдаешь за него. Разговор с отцом мне нравится. Напиши свое мнение. Целую тебя, крещу, держу долго в объятиях и глажу и ласкаю нежно и смотрю в мои чудные глаза лучистые.

Твоя собака

85. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
26 января 1903 г. Ялта

26 янв.

Дуся моя, необыкновенная, собака моя милая, значит, ты согласна в Швейцарию, вообще попутешествовать вместе? Великолепно! Мы в Вене проживем дней пять, потом в Берлине побываем, в Дрездене, а потом уже в Швейцарию. В Венеции, вероятно, будет уже очень жарко.

Бумажник твой мне очень понравился и нравится очень, клянусь тебе, но мне не хотелось расставаться со старым, твоим же. Теперь твой бумажник (новый) лежит у меня на столе, и в нем разные заметочки для рассказов. Я пишу и то и дело лезу в бумажник за справкой.

Ваш театр перестал высылать мне репертуар. Имейте сие в виду-с.

А петух в шляпе мне не понравился, потому что он шарлатанское изделие; нельзя в комнате держать таких вещей. Ну, да черт с ним, с петухом.

Погода здесь дивная, завтра я уже выеду в город. От плеврита осталось только чуть-чуть, почти все всосалось.

… Пишу рассказ для «Журнала для всех» на старинный манер, на манер семидесятых годов²⁴⁰. Не знаю, что выйдет. Потом нужно для «Русской мысли», потом для «Мира божьего»… Спасите нас, о неба херувимы!!

Как славно, как бесподобно мы с тобой проедемся! О, если бы ничто не помешало!

Получил от Комиссаржевской письмо, просит новую пьесу для ее частного театра в Петербурге. Она будет хозяйкой театра. Чудачка, ее ведь только на один месяц хватит, через месяц пропадет всякий интерес к ее театру; а 197 написать ей об этом неловко, да и нельзя: она уже бесповоротно окунулась в свое предприятие. А что написать ей насчет пьесы? Отказать? Поговори поскорее с Немировичем и напиши мне, можно ли ей пообещать «Вишневый сад», т. е. будет ли ваш театр играть сию пьесу в Петербурге. Если нет, тогда пообещаю ей.

Значит, мы с тобой поедем? Умница моя, я теперь тебя никогда не брошу. Обнимаю тебя так, что ребрышки все захрустят, целую в обе щеки […] и прошу, писать мужу.

Твой А.

К вам поехала дочь Татариновой. А ты на масленой не приедешь, не финти. Да и не нужно, радость моя, утомишься только и потом заболеешь. Приезжай на весь пост, тогда согласен.

В новом бумажнике я сделал открытие: глубочайший карман, глубиною в пол-аршина, чтоб было, очевидно, куда деньги прятать.

86*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
28 января 1903 г. Москва

28-е янв.

Пишу на «Дне», голубчик мой нежный. Как я счастлива, что тебе легче! И от Альтшуллера получила письмо, что тебе лучше. Только как же? Ты мне все писал, что после Москвы здоровье не ухудшалось, и, судя по письмам, и настроение было хорошее, а доктор докладывает, что ты был кислый все время и что это последствие жизни в Москве²⁴¹.

Господи, как это сделать! Надо бросать театр и жить с тобой²⁴². А я все жила мечтой, что ты хоть ползимы сможешь провести где-то под Москвой в чистом воздухе, в гигиеничном домике каком-то. Летом едем всюду, куда ты только захочешь. Я буду вся в твоем распоряжении. А весной — как и где мы свидимся?

Ты слышал, что «На дне» не разрешили на Александринке? И потому у нас подумывают ехать в Петербург на пасхе, чтобы зацепить денег. Чувствуешь? Думают играть «Дно» и «Дядю Ваню».

Если бы ты знал, как жаждут твоей пьесы! Проголодались все. Со «Столпами» одна мука. Ничего не выходит. Все раздраженные, все не в духе, а главное — Константин 198 Сергеевич. Посмотрим, что покажет генеральная 2-х актов в субботу!

Вчера, после 25-го спектакля «Дна», мы устроили вечеринку у нас в фойе портретном. Поставили длинный стол; угощали ветчиной, ростбифом, индейкой, чаем, кофе, сыром и фруктами. Не клеилось. Мне лично было тоскливо. Присутствовали из посторонних: Горький, Алексин, сестра Марии Федоровны, студент их, protégée Горького — еврейка-скрипачка, бежавшая от родителей, Скирмунт, Стахович. Опять плясали, составили свой оркестрик из балалаек, скрипки и гитары. Соколова «цыганила» под гитару. В конце уже я пробовала петь с Алешиным, но не ладилось. Заставляли меня плясать — тоже не могла. Горький все больше молчал и смотрел. Сам же затеял. Он какой-то странный. У жены его был нарыв в носу, и ей разрезали. Она не выходит еще.

Тихомиров подвыпил и жаловался мне, как ему больно и обидно как актеру. Жалко его²⁴³. Москвин, по обыкновению, говорил свои словечки, оживлял сколько мог. Но в общем «не вышло».

Дусик, Пятницкий думает, что с Марксом надо устроить дело без суда, без огласки; просто, чтоб Маркс изменил свои условия и дал бы тебе ну хоть третью часть того, что он заработал через тебя, а заработал он чуть ли не 200 000 р. Но все это надо обсудить, когда увидимся, а в письмах невозможно, правда?

1-го февраля пойдем с Машей на юбилей Гольцева²⁴⁴.

Я, дусик, знаю, чего тебе не хватает для того, чтоб ты мог писать спокойно. Я все знаю, милый мой, далекий мой!

С чего ты мне пишешь о деньгах? У меня ничего не пропадало, да и денег у меня всего что жалованье, которое иссякает к концу второй недели. Какие же у меня деньги дома! Я не понимаю, милый.

Акт кончается. Целую тебя нежно, будь покоен, здоров, не забывай меня.

Твоя Оля

87. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
28 января 1903 г. Ялта

28 янв.

Собачка милая, если я не пишу тебе каждый день, то не потому, что сердит (боже меня избави!), а просто потому, что писать надоело, видеть, видеть, видеть тебя хочу, 199 и потому что сижу и пишу рассказ. Значит, если два дня не будет от меня письма, то не беспокойся.

А какими дурацкими чернилами писаны все твои письма! Точно не чернилами писала, а клеем. Приходится отклеивать. Пятницкому скажи, что, насколько помню, неустоечной записи я не подписывал и не понимаю, что это за запись такая; доверенность Сергеенко имел от меня, а «договора относительно Сергеенко» никакого не было. Скажи Пятницкому, что в марте или апреле я увижусь с ним и потолкую.

Я теперь здоров, здоровее себя чувствую даже, чем летом. Ем много и с людьми беседую охотно (когда я нездоров, то ем неохотно, а беседовать мне порой бывает нестерпимо, да я креплюсь), пишу и читаю весь день и с завистью прочитываю твое письмо, где ты, собака, описываешь кулебяку с осетриной и уху стерляжью. В эту зиму у меня, можно сказать, почти не было кровохарканья…

Если увидишь еще Бальмонта, то скажи ему, чтобы он написал мне свой адрес. Ведь, пожалуй, ни один человек не относится к этой каналье так хорошо, как я; мне симпатичен его талант.

Все еще не получаешь «Мира божьего»? Отчего? Скажи Пятницкому, чтобы он прислал мне свои новые издания, между прочим «На дне» Горького.

Вчера была буря, нынче пароход опоздал. И сегодня не спокойно.

Гольцеву дают юбилейный обед. Мне было бы приятно, если бы ты или Маша была на этом обеде или ужине.

Если будешь на юбилее, то опиши, как и что. Ведь я старше Гольцева, ибо работаю уже больше двадцати лет. (Гольцев празднует не 25, а 20-летие.)

Ну, бабуля моя, благословляю тебя обеими руками и сто раз целую. Весной поедем к Гельцерам, куда хочешь поедем; и к Якунчиковой, и к Марии Петровне. Если буду здоров, как теперь, то буду двигаться непрерывно. Ах ты, бабуля моя толстенькая.

Твой заштатный муж
А.

Сообщи Маше, что семена пришли; между прочим, и бавны. Газону 10 фунтов.

200 88*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 января 1903 г. Москва

29-е янв.

Где ты, дусик милый мой?! Как я хочу тебя видеть, с тобой говорить! Что-то бессмысленное есть в моей жизни. Как ты, что ты? Впрочем, чего я спрашиваю? Ведь я все знаю, все. Как ты сидишь в кресле и смотришь в камин, и мне кажется, что этот камин для тебя что-то живое; как ты бродишь, как останавливаешься у окна и смотришь вдаль, на море, на крыши домов. Как садишься на постель около стола, когда принимаешь порошок какой-нибудь. Мне кажется, что я знаю все, о чем ты думаешь. То есть я не могла бы рассказать, но чувствую твои мысли.

Ты смеешься? У тебя лицо, верно, теперь хмурое, то есть безразличное. Когда ты со мной, ты мягкий и улыбаешься.

А в какую Швейцарию мы с тобой махнем? В немецкую или в французскую? В первой я была, но с наслаждением поеду еще раз. В Венецию обязательно заглянем, да? Какая будет дивная минута, когда поезд тронется и мы будем одни, с тобой вдвоем! Опять будем молодые, точно только что поженились. Как интересно быть с тобой в новой обстановке, в новой жизни! Дорогой ты мой! Как я буду за тобой ухаживать!

Милый, ты теперь в настроении? Работается? Ты пишешь рассказ? Я кончила Альбова (о тебе). Много у него путано и странно, но все-таки он тебя понимает, а это много. Конец хороший. А ты доволен? Ничего ты мне не пишешь²⁴⁵.

Сегодня сыграли «Дядю Ваню» при полном сборе — каково? Играла Мария Петровна, и молодцом, твердо. Чувствует себя хорошо.

Я днем сидела дома, пела, потом занималась Лоной усердно и, — кажется, поймала ее за хвост. Надо ее подогнать под мою индивидуальность. Буду ее играть очень темпераментно и не думать ни о какой тетке, а об интересной женщине. Декорация, говорят, будет великолепна²⁴⁶.

Вишневский велел тебе передать, что наши паи покроются в этом году и мы не будем должны Морозову. Говорят, что мне прибавят 600 р.²⁴⁷.

201 Ну, родной мой, прижимаю тебя к сердцу, крещу тебя, кусаю за ушко, целую затылочек, глаза. Твои последние письма такие грустные. Обнимаю и целую крепко, горячо,

Твоя собака

89. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
30 января 1903 г. Ялта

30 янв.

Ну-с, актрисуля, вчера я был в городе после долгого заточения, постригся там, помолодел лет на восемь, но, должно быть, с непривычки очень устал. Теперь с каждым годом я устаю все больше и больше. Пишу рассказ, но медленно, через час по столовой ложке — быть может, оттого, что много действующих лиц, а может быть, и отвык, привыкать надо.

Вчера приходила облагодетельствованная вами актриса²⁴⁸ и спрашивала Машу; когда ей сказали, что Маши нет, она осталась в кухне и стала ждать меня. Я выслал ей рубль; Арсений и бабушка спрятались, одна Поля с ней разговаривала. Посидела час-другой и ушла, обещаясь еще прийти. Это или сумасшедшая, или попросту мошенница, но, полагаю, хлопот с ней будет еще немало.

Я здоровехонек. Пива не присылай, буду пить его за границей, а теперь что-то не хочется, да и пить я могу, только когда бываю в компании. Пьесу писать буду.

Пришло письмо из Женевы от Ольги Родионовны²⁴⁹.

Выписал из Сухума много разных луковиц и многолетних цветов. Воды теперь много; быть может, я сделаю еще цистерну, если окажется недорого, на пять тысяч ведер.

Насчет вышеописанной актрисы не беспокойтесь, она устроилась в Ялте, по-видимому, а ко мне едва ли ей удастся пробраться. Прилагаю ее письмо²⁵⁰.

Составляешь ли ты маршрут по Швейцарии? Главное — красивое место и климат, имей сие в виду. Прогулочки, пешее хождение, сочетание приятного с полезным. Я тоже буду за тобой ухаживать, только, дусик мой, дай мне слово, что ты уже не будешь хворать. Обязательно дай. Будь такою же умницей, какой ты была в Аксенове у Варавки. А сегодня от тебя нет письма.

Поклонись всем в театре. Маше поклонись, Вишневскому. Что поделывает Надежда Ивановна?²⁵¹

202 Ну, собачка, глажу тебя и треплю за уши и за хвостик. Без тебя мне неважно, можно даже сказать, плохо, но все же приятно становится при мысли, что ты у меня есть. Без тебя я одичал бы и постарел, как репейник под забором.

Обнимаю мое сокровище, крепко целую, тысячу раз целую.

Твой А.

90*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
31 января 1903 г. Москва

31-е янв.

Пишу утром, дусик милый, вчера очень болела голова. Все форточки открыты, воздух свежий, солнышко, небо голубое, колют лед — совсем что-то весеннее! Звук ломов. Я вообще что-то все о весне думаю. Ведь прошлый год у меня не было весны²⁵². Хочется надевать светлое, свежее, надоели темные шерстяные материи.

Сегодня едет Шаповалов. Посылаю тебе мятных, твоих любимых, посылаю чашку и программу Чеховского вечера, которую студенты просили тебе переслать²⁵³ и которую принесла мне твоя симпатия Чюмина. Она была вчера утром у меня, но недолго. Она мне даст свое стихотворение, посвященное тебе²⁵⁴, и ты будешь иметь счастье прочесть его. Она говорит, что великолепно читает Вл. Вл. Чехов. Кто он?²⁵⁵ Пьески играли студенты и жена какого-то профессора. Хотят повторить вечер и просят приехать Станиславского с Лилиной или со мной, чтобы читать.

Санин волосы рвет, что запретили «На дне». Воображаю, как это им неприятно. Дусик, насчет «Вишневого сада» Немирович говорит, что никоим образом не давать раньше того, что будет поставлено у нас; можешь ответить, что ты пайщик нашего театра и, так сказать, связан. А дальше — будет видно. Ведь ничего не известно относительно будущего года.

Про высылку репертуара сказала.

Сегодня у нас в театре свадьба — выходит наша костюмерша Маша за электротехника Кирилина, который служит у нас же. Славная, свежая пара. Я буду в церкви и на пирог приглашена.

«Столпы» наши, кажется, начинают оживать. Дай бог.

Шнапу купили номер, заплатили два рубля. Теперь не пропадет.

203 … Погода хорошая, говоришь? Я рада, очень. Ты поздоровел? Я счастлива. Ты работаешь? Умник. Целую тебя, дорогого моего, крепко, крепко. Письма мои аккуратно получаешь? Кланяйся всем. Обнимаю тебя жестоко. Как мне надоело жить врозь, без любви, без ласки! Я не смогу жить так будущий год.

Твоя Оля

91. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
1 и 2 февраля 1903 г. Ялта

1 февр.

Бабуся моя, если хочешь прислать конфект, то пришли не абрикосовских, а от Флея или Трамбле — и только шоколадных. Пришли также 10, а если возьмут, то и 20 селедок, которые купи у Белова. Видишь, дуся моя, сколько я закатываю поручений! Бедная моя, хорошая жена, не тяготись таким мужем, потерпи, летом тебе будет награда за все.

Да, дуся, «В тумане» очень хорошая вещь, автор сделал громадный шаг вперед; только конец, где распарывают живот, сделан холодно, без искренности²⁵⁶. Званцева будет принята, будь покойна, я ее даже обедать позову. Погода ужаснейшая: сильный, ревущий ветер, метель, деревья гнутся. Я ничего, здоров. Пишу. Хотя и медленно, но все же пишу.

… Продолжаю писать на другой день. Снегу навалено пропасть, как в Москве. Письма от тебя нет. Поймалась мышь. Сейчас сажусь писать, буду продолжать рассказ, но писать, вероятно, буду плохо, вяло, так как ветер продолжается и в доме нестерпимо скучно.

А когда поедем в Швейцарию, то я ничего с собой не возьму, ни единого пиджака, все куплю за границей. Одну только жену возьму с собой да пустой чемодан. Читал о себе в «Петербургских ведомостях» фельетон Батюшкова: довольно плохо-с. Точно ученик VI класса, подающий надежды, писал²⁵⁷. «Мир искусства», где пишут новые люди, производит тоже совсем наивное впечатление, точно сердитые гимназисты пишут.

Ну, собака, не забывайся. Помни, что ты моя жена и что я могу тебя каждый день через полицию вытребовать. Могу даже наказывать тебя телесно.

204 Обнимаю тебя так крепко, что ты даже запищала, целую мою дусю и умоляю писать мне. Понравились ли Ксении и Маше «Мещане»? Что они говорят?

Я остригся, и мне странно это.

Ну, актрисуля, господь с тобой.

Твой А.

92*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
1 февраля 1903 г. Москва

1-е февраля

поздно ночью

Только что вернулись с гольцевского юбилея, дорогой мой. Напишу хоть несколько строк. Было обыкновенно, «юбилейно». Много говорили, но… Хорошо говорил Ключевский, Тимирязев, Ледницкий²⁵⁸. Народу было меньше, чем ожидали. Мало женщин. Маша говорит, что мы были самые интересные. Сидела я с Елпатьевским и Ю. Буниным, напротив — Коновицеры, Баженов²⁵⁹, Ледницкий.

После чтения твоей телеграммы аплодировали. Были Мамин-Сибиряк (придет к нам), Златовратский²⁶⁰, много было. Душно и дымно невообразимо, от долгого сиденья ноги застыли. Посылаю тебе меню, на котором я просила расписываться для тебя, говорила, что пошлю тебе. Все тебе шлют привет, спрашивали о тебе.

В. А. Морозова была. Интересная она. После ужина, после ответной речи Гольцева, перешли в гостиную, пили шампанское и кофе, угощал Влад. Ив., Котик²⁶¹ хихикала. С нами сидели Телешовы, Глаголь, Андреев, Коновицер, Морозова, Правдин²⁶². Было приятно. Потом начали где-то петь малороссийские песни, — ну, значит, надо было расходиться.

Целую тебя, моего дорогого, милого, нежного.

Горький говорит, чтоб ты дал рассказ в их сборник (выйдет осенью), получишь минимум 1000 р. за лист. Очень просит. Пятницкий уехал.

Вчера я написала тебе письмо, чтобы отправить с Шаповаловым, — он не пришел. Я наклеила марку и забыла написать Ялта. Опустила в ящик, и вернули назад по почте.

Я очень хочу тебя видеть, дорогой мой, золото мое, необыкновенный мой. Обнимаю, ласкаю нежно, целую всего тебя. Как мы с тобой славно жили!

Твоя Оля

205 93*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 февраля 1903 г. Москва

3-ье февр.

… Пожалуй, нам могут не разрешить играть «На дне» в Петербурге. Очень настроены против Горького.

Сегодня в 4-м акте Конст. Серг. разорвал на мне юбку, так что я рисковала быть раздетой и перепугалась страшно. Насилу подхватила ее и удержала. Просто скандал. Чуть не убежала со сцены. Публика ломится на «Дно». В субботу была генеральная 2 и 3 актов «Столпов». Было ужасно. Влад. Ив. просто орал на меня, так раскипятился за мою игру. Дело в том, что у меня был образ, хотя неясный, а накануне генеральной К. С. велел мне в внешности быть резче, играть с хлыстом. Я надела очень эксцентричный костюм, в котором утопла, сделала все шире, чтобы казаться солиднее, а вышла настоящей фитюлькой, неаполитанским мальчишкой в стриженом парике, и до Лоны, конечно, было далеко. Придется еще много поработать. Трудно мне ее играть. Режиссеры поцарапались из-за меня. Мне было и обидно и смешно. Хорошо, что можно не спешить с пьесой. Откроем ею пост.

Вчера было заседание. Говорили о бюджете, который вычислили в 215 000 р. Вл. Ив. находит, что это очень много. Говорили о сокращении расходов. Много прибавок в будущем году: Москвин и Качалов получат 3 300 р., я с Андреевой — 3 600 р. Прибавки Грибунину, Адашеву, Бурджалову etc. — многим, одним словом. Раевская будет заниматься с ученицами, она рада. Ее брат женился и стыдился сказать жене, что его сестра — актриса. Хорош? Она огорчена сильно²⁶³.

Ну, довольно о театре, надоело тебе! После заседания обедали в «Эрмитаже». Вечером я была у Ольги Михайловны²⁶⁴.

Вчера очень обрадовалась — получила фотографии моих тифлисских племяшей и длинное письмо. Костя приедет на недельку постом. Упекут его, вероятно, на персидскую границу²⁶⁵. Это ужасно.

Сегодня мы смотрели с Машей квартиру бар. Стюарта на третьем этаже в Сапуновском переулке. Квартира на солнце, чистая, светлая, но для тебя, по-моему, очень высоко…

… Сегодня Конст. Серг. предлагал поехать с ними летом в Норвегию, недели две попутешествовать, а потом 206 пожить. Что ты на это скажешь? Он сам хочет написать тебе об этом.

Дусик милый, не грусти, не тоскуй. О Швейцарии буду собирать сведения, карту приобрету. Как славно мы поездим! Забудем тоскливую зиму. Опять так славно заживем. Отдохнем. Будем жить одной любовью.

… Завтра к нам придет Мамин-Сибиряк и пойдет смотреть «Три сестры». …

94. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
3 февраля 1903 г. Ялта

3 февр.

Бабуля, актрисуля милая, я жив и здоров, лицо у меня не хмурое, как ты пишешь, а веселое, ибо пока все обстоит благополучно. Ты пишешь, что мы не будем должны Морозову, так как паи в этом году покроются; но я и так уже не должен Морозову, так как исполнил то, о чем говорил, т. е., получив долг, послал ему три тысячи рублей. Ты как-нибудь, между прочим, наведи справку, получил ли он сии деньги; он не ответил мне.

Мы поедем сначала в Вену, побудем там денька два, затем в Швейцарию, затем в Венецию (если не будет очень жарко), затем на озеро Комо, где и засядем как следует. Понимаешь, бабуля?

Затем после всего, если будет время, т. е. если тебе будет позволено пробыть со мной до 15 – 20 августа, мы поедем денька на три в Париж, а оттуда на скорейшем поезде в Москву. Поняла? Вчера приходила Званцева. Она сказала, что ждет меня к себе, что я должен отдать ей визит; стало быть, она уже больше не придет к нам. Вчера приходил кн. Ливен, сидел долго и все рассказывал про дела минувшие, как он был московским губернатором, как был министром и проч. Вчера же приезжал Альтшуллер, но уже не выслушивал, а только посидел в качестве гостя. Я между прочим читал ему нотацию за то, что он расстроил тебя своим письмом. Во-первых, заболел я не в Москве, а в Ялте, мне это виднее; во-вторых, поеду я в Москву, когда захочу.

Получил я вчера от Званцевой фотографию в раме — мелиховский сад и отец, копающий грядки²⁶⁶. Это Маша прислала? Скажи ей спасибо. Впрочем, я сам напишу ей сегодня.

207 Черкни мне что-нибудь новенькое. Вчера я не писал, ибо в моей комнате было только 11 градусов. Ветрище дул самый зимний, потом шел дождь при ветре, шел всю ночь, и сегодня снега уже нет; но ветрище, окаянный, все еще дует неистово.

Ну, дуся моя, как бы ни было, все же к весне идет дело, скоро увидимся, скоро поедем за границу.

Обнимаю тебя, радость моя, господь с тобой.

Твой А.

95*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
4 февраля 1903 г. Москва

4-е февр.

Здравствуй, дорогой мой! Если бы я могла перелететь к тебе, поглядеть хоть на тебя, попросить прощения (мне всегда это хочется делать). Это безбожно — не видеться так долго! У меня чепуха, каша в голове, так все и крутит. Вся я развинтилась. Свежести во мне нет. Истрепалась. Не понимаю, зачем живу. Надо ли так. Седею я.

Ну, наверно, уж тоску нагнала на тебя. Я, дусик, как ни ломаю себя, как ни стараюсь быть вечно ровной и сдержанной, — не могу. Мне надо и побушевать, и выплакаться, и пожаловаться, — одним словом, облегчить свою душу, и тогда мне жизнь кажется лучше, свежее, все как-то обновляется. Прежде у меня бывали такие полосы, а теперь не с кем поболтать, некому душу излить, и мне кажется, что я засыхаю вся, мне даже хочется быть злой и сухой. Это очень гадко, и ты будешь бояться моего характера, а он вовсе не такой ужасный.

Это все глупости, впрочем, а главное, мне надо видеть тебя. Я готова негодовать и громко кричать сейчас. Театр мне, что ли, к черту послать! Никак не выходит жизнь. Ты вот большой человек — живешь, терпишь, молчишь, не то, что я. Ты, верно, очень снисходительно смотришь на меня, правда? Ах, Антон…

Сейчас Чюмина прислала статью Батюшкова о тебе²⁶⁷. Прочту и завтра пошлю тебе, хотя ты, верно, получаешь эту газету. Перешли мне тогда обратно статью. Чашку, мятные лепешки и программу пошлю с Коссович²⁶⁸, которая поедет через несколько дней.

Сегодня был у нас Мамин-Сибиряк, выпил две бутылки пива, болтал славненько. А он здорово осел, отстал. 208 Вечером пошел на «Три сестры» и, смешной, все кланялся мне из партера. Не знаю, какое на него впечатление произвело. Я думаю, он ничего не понял.

Днем разбирали 4-й акт «Столпов». У меня роль не идет. Не могу схватить образ, а вижу.

В театре идут противные разговоры о прибавках; многие возмущаются прибавкой в 200 р. Бурджалов, например, отказался. Называют это насмешкой. Я не понимаю. Вообще ненавижу эти разговоры.

Лаврик обрезанный дает ростки, не пропал, появились листики. Я рада.

Маша пришла из Кружка, слушала Бальмонта и в диком восторге от него²⁶⁹. Мне жаль, что я не была. Я свободна только в пятницу, пойду на бенефис Гельцер²⁷⁰ — «Лебединое озеро». Она дала ложи нашим артистам, даровые. Москвины зовут. М. Ф. Якунчикова подарила мне чудесную скатерть из холста. Завтра поеду ее благодарить.

Ну, дусик родной, будь здоров, давай ждать и мечтать. Целую, обнимаю тебя, гляжу в твои милые глаза, целую все морщинки.

Твоя Оля

96. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
5 февраля 1903 г. Ялта

5 февр.

Актрисуля, вот уже два дня и две ночи, как от тебя нет писем. Значит, ты меня уже бросила? Уже не любишь? Если так, то напиши, и я вышлю тебе твои сорочки, которые лежат у меня в шкафу, а ты вышли мне калоши мои глубокие. Если же не разлюбила, то пусть все остается по-старому.

Вчера приехал Шаповалов, привез мятные лепешки и орден «Чайки»²⁷¹ от Алексеева. Лепешки я ем, а чайку повесил себе на цепочку. Кланяюсь тебе в ножки за твою доброту.

У меня в кабинете вот уже несколько дней температура держится на 11 – 12, не повышаясь. Арсений топить не умеет, а на дворе погода холодная — то дождь, то снег, и ветер еще не унялся. Пишу по 6-7 строчек в день, больше не могу, хоть убей. Желудочные расстройства 209 буквально каждый день, но все же чувствую себя хорошо, мало кашляю, температура нормальна, от плеврита не осталось и следа.

Через 2-3 месяца ты привыкнешь ко мне, а потом бежим за границу, как Жирон с Луизой²⁷², побываем везде.

Отчего «На дне» не разрешили в Петербурге? Ты не знаешь? А вашему театру разрешат, если вы поедете? Ведь в «На дне» нет ничего вредного в каком бы то ни было смысле. Даже в «Гражданине» похвалили. А вот суворинский «Вопрос» идет в Петербурге, с Савиной и с большим успехом. Нечего сказать, милый городок!

Дуся моя, отчего ты мне не пишешь? Отчего? Сердита? А за что? Без твоих писем я беспокоюсь и скучаю. Хоть и сердишься, все-таки пиши. Не можешь писать обыкновенного письма, пиши ругательное.

Получил я еще медальон со стеклышками — рамочку для портретов. Это от кого? От Вишневского? Поблагодари, дуся моя, весьма доволен.

Марья Петровна играет? Умница.

Ну, целую тебя в шею и в обе руки, нежно обнимаю радость мою. Будь здорова, смейся, уповай.

Твой страстный муж
А.

97*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
5 февраля 1903 г. Москва

5-е февр.

Милый мой, далекий мой муж! Получила твое письмо с заказами, исполню все в аккурате, будь покоен.

Как сделать, чтобы тебе не было скучно, тоскливо? Знаешь, весной посоветуемся с Таубо и еще с кем-нибудь, — может быть, тебе не вредно будет зимовать под Москвой. Как бы это было чудесно! Тебе бы хотелось? Уютненький домик, теплый, с хорошими вентиляциями, с стеклянной террасой, чтобы ты мог похаживать не утомляясь. Все бы ездили к тебе. Я бы ежеминутно летала к тебе. Ты был бы покоен и не тосковал бы. Подумай об этом и сильнее желай этого.

Скажи, ты бы хотел такой перемены? По-моему, ты бы поздоровел. Но ты ведь такой человек, что способен 210 заставить себя жить в Ялте только потому, что там у тебя есть дом. Я ведь права. Мамаша, я думаю, была бы рада такой перемене.

Сегодня, дусик, не было репетиции. Я ездила к Якунчиковой поблагодарить ее за скатерть, но не застала ее. Зашла рядом к Гутхейль — тоже не застала и поехала к Бальмонтам. Они сидели и мило завтракали. На ковре масса игрушек, детка чудесная бегает, славненькая такая. Мне завидно стало. Я просидела у них что-то очень долго, даже стыдно для первого раза, но сиделось как-то. Много говорили. Бальмонт говорит, что он чувствует, что ты его любишь.

Этот год он хочет жить в Москве. Ему, кажется, очень приятно было вспоминать вчерашний реферат, успех. Жена просто млеет перед ним, любит его. Мне хочется узнать его поближе. Я их позвала в воскресенье; он будет читать свои драмы (перевод с испанского). Видела у них Балтрушайтиса²⁷³.

Знаешь, Влад. Ив. придумал спектакль на будущий сезон: Тургенева «Нахлебник», «Где тонко, там и рвется» и «Провинциалка». Ведь хорошо, а? В «Нахлебнике» — Артем и Андреева, во второй — Лилина и Качалов, в третьей: Конст. Серг., я и Москвин.

… В кабинете у меня нет света теперь — я разбила свою старинную, смешную голубую лампу, и мне жаль ее. С четырехлетнего возраста я ее помню. Ведь жаль?

Обедала у нас Хотяинцева²⁷⁴.

Мороз адский и притом невозможный ветер — идти нельзя. Солнечно, и солнышко, по-моему, уже начинает пригревать. Можно думать о весне.

Маша сегодня у Телешовых.

Хорошо ли ты кушаешь, хорошо ли спишь? Антончик, разве когда ты работаешь, у тебя настроение нудное, неприятное? Мне казалось бы, должно быть наоборот. …

98. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
7 февраля 1903 г. Ялта

7 февр.

Песик мой, я все получил, кроме чашки, о которой ты пишешь. Чюминских стихов еще не получил. Вл. Вл. Чехов — это сын двоюродного брата моего отца, известного 211 психиатра; он сам тоже психиатр. А гольцевский юбилей и мне самому тоже не нравится: во-первых, не выбрали его, юбиляра, в почетные члены Об-ва любителей российской словесности и, во-вторых, не собрали ему на стипендию… Ведь читальня около Рузы — это такой вздор! И читать там некому, и читать нечего, все запрещено²⁷⁵.

О. М. Соловьева привезла мне 19 селедок и банку варенья. Когда увидишь ее, то поблагодари, скажи, что ты тронута. А селедки вкусные. Скажи Маше, что вчера утром было в Ялте шесть градусов мороза, сегодня утром тоже шесть, положение дурацкое, когда приходится жаться к печке и ничего не делать. Сегодня письма твоего нет, небо пасмурное, холодное. Здоровье ничего себе, не жалуюсь.

Суворинский «Вопрос» имел в Петербурге громадный успех, остроты его найдены очень смешными. Значит, повезло старику. Читал я, что из вашего театра поехал в Петербург посланный хлопотать насчет театра для фоминой недели. Правда ли это? А позволят ли вам «На дне»? Мне кажется, что цензура объявила Горькому войну не на живот, а на смерть, и не из страха, а просто из ненависти к нему. Ведь Зверев, начальник цензуры, рассчитывал на неуспех, о чем и говорил Немировичу, а тут вдруг шум, да еще какой!

Время идет быстро, очень быстро! Борода у меня стала совсем седая, и ничего мне не хочется. Чувствую, что жизнь приятна, а временами неприятна — и на сем я остановился и не иду дальше. Твоя свинка с тремя поросятами на спине стоит у меня перед глазами, стоят слоны черные и белые — и так каждый день. Как бы ни было, дусик, напиши мне, поедет ли Худож. театр в Петербург и на сколько времени. Затем, я не писал тебе, что пьесу я хочу отдать Комиссаржевской раньше, чем Художеств, театру. Ей пьеса понадобится осенью или зимой, и мне нужно знать, могу ли я пообещать ей пьесу вообще на будущий сезон, хотя бы после рождества.

Однако, песик, я нагоняю на тебя скуку. Прости, милюся, я сейчас кончу. Только дай мне ручку поцеловать и обнять тебя. Холодно!

Твой
А.

Насчет Комиссаржевской поговори с Немировичем еще раз; надо же ей ответить!

212 99*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
7 февраля 1903 г. Москва

7-е февр.

Вчера я оставила тебя без письма, дорогой мой! Очень устаю. И сейчас устала. Пишу отчаянно скучные письма и казню себя за это. Киплю как в котле, чувствую, что глупею, не вижу интересного, смешного.

Я сегодня пела, когда принесли твое письмо. Когда прочла и представила, как мы с тобой куда-то уедем, — сразу легче стало и я прослезилась. Я с тобой опять в себя приду.

Антон, милый ты мой! Я буду обнимать твои колени, я буду плакать, когда увижу тебя. Долго, долго буду смотреть на тебя, и улыбаться, и молчать…

Отчего у тебя опять свежо в кабинете? Невнимательно топят, верно.

Так мы поживем на Комо?!!

Вчера репетировали и опять играли «Дно». К. Серг. насмешил адски. Луку назвал: эй ты, старуха! Оговаривается он здорово.

Знаешь, Ермолова была «На дне». Я писала тебе. Вчера присылает за ложей на «Три сестры». Пишет вдохновенное письмо Вишневскому, где говорит, что две недели ходит под впечатлением и что больше всего поражается чудесной игре, что делается горячей поклонницей нашего театра. Удивительно искреннее, хорошее письмо. Тебе это нравится? Конечно. Вишневский, конечно, плакал, когда читал всем это письмо. На всех нас чудесно это подействовало.

Сегодня после обеда смотрели с Машей квартиру в доме Коровина — очень хорошая, чудесная, с ванной, но… высоко: пять поворотиков, хотя очень отлогая лестница.

Вернувшись домой, нашла записку от Коссович, что едет завтра, и побежала к Гетлингу закупить. Посылаю галстучек, самый модный. Носи.

К восьми часам я уже была у Алексеевых, где мы с К. С. и Вл. Ив. проходили наши сцены. Лона меня убивает, и потому прости мое дурацкое состояние. Неужели она мне не дастся?! Это такое страдание. Ты, наверно, улыбаешься?

И в Париж попадем?! Как я счастлива! Я ведь не была там никогда.

213 … Очень много говорили о театре и заболтались до 2-х час.

Addio, целую, обнимаю.

Твоя Оля

100. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
9 февраля 1903 г. Ялта

9 февр.

Актрисуля милая, стихи Чюминой, быть может, и хороши, но… «один порыв сплошной»! Разве в стихи годятся такие паршивые слова, как «сплошной»? Надо же ведь и вкус иметь. В Швецию я не поеду, так как хочу пробыть хоть два месяца только с тобой. Если хочешь, поедем, но только вдвоем.

… Мороза нет, но погода все еще скверная. Я никак не согреюсь. Пробовал писать в спальне, но ничего не выходит: спине жарко от печи, а груди и рукам холодно. В этой ссылке, я чувствую, и характер мой испортился, и весь я испортился.

Бальмонта я люблю, но не могу понять, отчего Маша пришла в восторг. От его лекции? Но ведь он читает очень смешно, с ломаньем, а главное — его трудно бывает понять. Его может понять и оценить только М. Г. Средина, да, пожалуй, еще г-жа Бальмонт. Он хорошо и выразительно говорит, только когда бывает выпивши. Читает оригинально, это правда.

Лекция Батюшкова есть у меня. О ней я, кажется, уже писал тебе, писал, что она мне не очень понравилась. В ней нет почти ничего. Прости, моя родная, я озяб и потому так строг, должно быть. Но, когда согреюсь, я буду милостивее.

От Марии Петровны получил милое письмо, завтра буду писать ей²⁷⁶. Все забываю написать тебе: у нас во дворе прижились два щенка-дворняжки, целую ночь был лай, заливчатый, радостный. После долгих моих просьб и наставлений Арсений забрал их в мешок и отнес в чужой двор; больше не возвращались.

О чем еще написать тебе? Завтра едут Ярцевы²⁷⁷ в Москву, расскажут тебе про здешнюю жизнь и будут умолять отыскать им место в театре. Ну, будь здорова, родная. Увози меня поскорей. Целую тебя и обнимаю, светик мой.

Твой А.

214 101*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
9 февраля 1903 г. Москва

9-е февр.

Дорогой мой, любимый мой, Антончик! Я сегодня счастлива. У меня Лона выходит! Ты не смейся только. Я ее вдруг почувствовала всю, драматично. Игралось мне удивительно. Надела красивый с проседью парик, сделала глубокие глаза, бледное лицо, лицо много пострадавшего человека. Влад. Ив. говорит, что пьеса получила должную окраску от такого толкования, и все говорят, что смотрится с интересом. Еще многое надо почистить, работы еще много, но пьеса «пошла». Ты должен порадоваться вместе со мной, дусик мой! Такого вдохновения, как сегодня, у меня, конечно, не повторится. Это было что-то особенное. Игралось и смело и мягко, было какое-то чудесное волнение, но много только боролась с собственными слезами, все время меня душили свои слезы. Маша говорит, что ни одна роль не шла у меня так хорошо. Она меня очень хвалит. А свои ведь обыкновенно строгие судьи, правда?

Один у меня страх, что вдруг не повторится то, что было сегодня. Хотя, собственно, этого не может быть. Ах, дусик, я точно двести тысяч выиграла. Станиславского хвалят. Вообще все будет хорошо.

Морозов получил деньги, но еще не писал тебе.

Ты убедился, что я не бросаю тебя? Я ужасно хохотала, когда читала сегодня твое письмо.

Сегодня вечером был у нас Бальмонт с женой. Надежда Ив. с Сашей, Вишневский, заезжал Влад. Ив., который уехал в Петербург сегодня же. Он теперь успокоился насчет пьесы. Труды его не пропали даром²⁷⁸.

Бальмонт читал свою переводную драму, т. е. сцены. Красивый перевод²⁷⁹. Болтали по-хорошему. Марии Григорьевны²⁸⁰ не было. У нее умерла мать, и она сидит дома.

… «На дне» запрещено в Питере, потому что неудобно произносить разговоры о совести etc. с казенной сцены. Нам, вероятно, разрешат. Влад. Ив. вот поехал узнавать и хлопотать.

Маша едет в Петербург во вторник. А мы с тобой скоро тоже увидимся и покатим, как Луиза с Жироном. Как будет чудесно! …

215 102*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 февраля 1903 г. Москва

10-е февр.

Пишу «На дне», как видишь, дорогой мой Антончик! Мне все еще очень хорошо на душе. Ночь спала плохо, как-то была взбудоражена, вертелась.

… Приехала домой и решила прожить день «барыней»: лежать и читать. Позанялась Лоной, но опять начала плакать, этак хорошо, мягко плакать; это от Лоны. Хотелось попробовать, не потеряла ли я вчерашний тон. Кажется, нет. Что-то дальше будет! Я Лону начала любить, она у меня теперь жить начала. Я каждую минуту думаю о ней. Лежала все-таки на chaise longue и читала «Нахлебника», потом читала «Ченчи», перевод Бальмонта; он мне дал вчера книжку, надо просмотреть.

Пришел Конст. Серг., принес каких-то сластей в форме блинов — очень хорошо сделано. Пришли нахлебники, Ник. Ник. Волков. К. С. обедал у нас. Показывал мне твое письмо. После обеда Вишневский читал монолог о табаке г-на Чехова²⁸¹. К. С. пришел в восторг и выпросил себе. Маша дала ему. Он был очень милый, мягкий, приятный. Все вздохнули после вчерашней репетиции. Мне приятно, что я могу все-таки играть благородных душ. Маша укладывается, завтра едет в Петербург. … Отчего у тебя холодно в кабинете? Вели Арсению топить внимательнее, чаще мешать. Будет теплее — ты будешь писать, может, по десять строк вместо шести-семи. А, дусик? А отчего желудочное расстройство? Не ешь ли ненужного?

Акт кончился, дорогой мой. Как я соскучилась по тебе, дорогой мой! Я от тебя не отвыкла, не воображай себе. Это ты, верно, отвык от меня! А какая-то прелесть есть в наших разлуках и свиданиях! Ты не находишь? А ты во мне не разочаровался? Не разлюбил? …

103. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
11 февраля 1903 г. Ялта

11 февр.

Жена моя бесподобная, я согласен! Если доктора разрешат, то наймем дом под Москвой, но только с печами и мебелью. Все равно, я здесь в Ялте редко бываю на воздухе. 216 Ну, да об этом скоро поговорим, дусик мой, обстоятельно.

Ты писала, что выслала мне статью Батюшкова; но я не получил. А ты читала статью С. А. Толстой насчет Андреева? Я читал, и меня в жар бросало, до такой степени нелепость этой статьи резала мне глаза. Даже невероятно. Если бы ты написала что-нибудь подобное, то я бы посадил тебя на хлеб и на воду и колотил бы тебя целую неделю. Теперь кто нагло задерет морду и обнахальничает до крайности — это г. Буренин, которого она расхвалила²⁸².

Сегодня нет от тебя письма. Ты обленилась и стала забывать своего мужа.

… Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч., но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает. В прежнее время я выделывал черт знает что. Ведь у меня дедушка, по убеждениям, был ярый крепостник.

На миндале уже побелели почки, скоро зацветет в саду. Сегодня теплая погода, я выходил в сад гулять.

Без тебя, родная, скучно! Чувствую себя одиноким балбесом, сижу подолгу неподвижно, и недостает только, чтобы я длинную трубку курил. Пьесу начну писать 21 февраля. Ты будешь играть глупенькую²⁸³. А вот кто будет играть старуху-мать? Кто? Придется М. Ф.²⁸⁴ просить.

Сейчас пришел Анатолий Средин, принес чашку, шоколад, анчоусы, галстук. Спасибо, родная, спасибо! Целую тебя тысячу раз, обнимаю миллион раз.

Знаешь, мне кажется, что письмо С. А. Толстой не настоящее, а поддельное. Это кто-нибудь забавы ради подделал руку. Ну, радость моя, будь покойна и здорова.

Твой А.

104*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
11 февраля 1903 г. Москва

11-е февр.

Голубчик мой, дорогой мой, только что получила твое письмо от 7-го февраля и не могу не ответить тебе сейчас же. Как ты там тоскуешь, как тяготишься жизнью! И какою беспомощной чувствую я себя! Мне до ужаса надоела 217 эта беспомощность. Эту весну ты должен отдаться в мое полное распоряжение — слышишь? Я буду советоваться с докторами, открыто, и пусть они скажут, можешь ли ты провести следующую зиму под Москвой. Если нет, то надо жизнь изменить. Одному Альтшуллеру я не могу верить, он не настолько сведущий. Сидеть и тосковать в этой поганой Ялте — не думаю, чтоб это было хорошо и полезно для твоего здоровья²⁸⁵. Как тебе подсказывает твое чутье? Ты ведь уже в таких годах, что можно действовать смелее. Я бы на твоем месте не кисла так, никогда. Никогда не поверю, чтоб тебе стало хуже, если бы ты жил в теплом доме, где бы ты не мерз, в чистом морозном воздухе. Конечно, не выходить в большие морозы. Гулял бы по дорожке около дома или по защищенной стеклянной галерее. Скажи мне откровенно, что ты думаешь об этом? Совершенно искренно. Я понимаю, что зимовать в Москве, ездить в театры — это скверно и вредно. Надо бы свить гнездо под Москвой, с мамашей и Машей.

Это ты только, с своим мягким характером, покоряешься и живешь в Ялте, или только оттого, что там есть дом и кабинет для тебя.

Ты знай, что я на своем решении стою твердо. Знаю одно, что когда я в своей жизни чего-нибудь сильно желала и сильно верила в исполнение желания и поступала энергично, то всегда мне удавалось и я никогда не раскаивалась, что ставила на своем.

Все это написано днем. Кончаю после спектакля. Играю вяло, ослабела, и к тому же нездоровится.

Влад. Ив. говорил по телефону с Вишневским. Суворин сдает театр за 21 000, кажется. Театр чудесный. Завтра приедет Влад. Ив. и напишу тебе обо всем.

А я рассчитывала на страстной приехать в Ялту! Прокляни ты меня, дусик! Я совсем не знаю, что мне делать. Ну, прости, не буду. …

105*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
12 февраля 1903 г. Москва

12-е февр.

… Днем читались замечания по поводу последней генеральной²⁸⁶. Влад. Ив. говорил про Петербург, про театр Суворина. Суворин гарантирует нам 50 000 р. Мы, вероятно, 218 и продадимся ему. Все на одно выйдет. Устраивает нам все с условием, чтобы мы ему дали «На дне». Это можно²⁸⁷. Ужасно все просят «Чайку» там. Влад. Ив. предлагает пригласить Комиссаржевскую на 4 спектакля для «Чайки». «Дядю Ваню» везем и «На дне». На днях все выяснится.

Ужасно надоело играть «Дно». Сил нет. Скорее бы «Столпы». Мне теперь хочется играть Лону. Говорят все, что она у меня получается очень трогательной, глубокой, честной и благородной натурой. Видишь — не все я мерзавок могу играть.

Родной мой, как твое настроение? Ты хорошо прочел мое вчерашнее письмо? Вникнул? Понял? Я больше не буду блуждать без опоры и киснуть и не знать; что надо делать.

Писала ли я тебе, что был здесь ненадолго Александр Павлович? Приходил с Иваном²⁸⁸. Мне мало пришлось поговорить с ним, тут была Татаринова и еще кто-то. И все это во время обеда. Да, была художница Шанкс.

Послезавтра я еду на бенефис Гельцер — «Лебединое озеро», в ложу к М. П. Алексеевой.

Дусик, посылаю тебе бесталанные карикатуры. Надписи Константина Сергеевича. Я как раз рассказала ему нелепость, которую якобы распространяет Артем: будто мы разводимся и я выхожу за Вишневского. Я сказала последнему, что я его из нахлебников выгоню, а Артему уши надеру. Каков старичок? К. С. смеялся и начертил.

Если удастся, то я на 17-е и 18-е февраля уеду в Орехово к урожд. Галяшкиной, моему другу. Отдохну, погуляю. А там пойдут генералки.

… До завтра, милый мой. Пиши мне все; если тебе очень скверно на душе, — все пиши, мне легче, чем знать, что ты скрываешь от меня. …

106*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
18 февраля 1903 г. Москва

18-е февр.

… Сейчас сыграли «Дядю Ваню». Вызывали много и громко, без конца. Играла Лилина. Мне очень хочется играть Елену по-новому. Я ее играю неумело. Завтра надо вставать раньше. Утром играем «На дне».

219 Сегодня я ела блины у мамы. Завтра мать уезжает к Савве Звенигородскому²⁸⁹ отдыхать на три дня. Я ей завидую.

Утром ходила в английский магазин заказывать костюмы для Лоны, потом сидела дома и читала. Кончила «Aglavaine et Sélysette»²⁹⁰. Очень красиво написано. Язык удивительный, и картинно. Зачитываешься. В переводе, вероятно, совсем не то. Я тебе буду ее вслух читать по-французски. Хочешь? Милый, мягкий мой, светлый мой! Ты опять будешь влюблен в меня? Или будешь обращаться, как со старой женой? Смеешься, что я, старая, говорю о влюбленности? Тебе смешно? А по-моему, муж и жена всегда должны быть немного влюблены друг в друга.

Мыши мне спать не дают. Ночи вообще неприятные.

Знаешь, Антон, я вдруг вспомнила, как ужасно жестоко было с твоей стороны уехать от меня в августе из Любимовки²⁹¹. Отчего это мне было так больно? И сейчас вспомнила с болью! Скажи, отчего? Как я страдала тогда!

Как хорошо было в Любимовке! Как сон. Ты вспоминаешь? Как я дотяну этот сезон — не знаю! У меня терпенье лопается. Начну рвать и метать скоро.

Не проклинай только меня, дорогой мой. Мне так плакать хочется, если бы ты знал, как хочется!

Ну, не сердись, что я невесело пишу. Спи покойно и люби меня хоть немножечко.

Целую тебя нежно. …

107*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 февраля 1903 г. Москва

15-е февр.

Вот уже половина февраля прошла, дусик мой нежный. У нас весна вовсю, тепло, все ползет, воробьи орут, камни оголились. Хочется окна выставлять.

Я так же, как и ты, возмущаюсь письмом Толстой. Что-то возмутительно режущее и несуразное. С чего она берет на себя роль критика! Что она за авторитет?! Андрееву она только рекламу создала. Воображаю себе твое лицо, когда ты прочел!

Почки на миндале побелели? Значит, можно думать о весне.

Сейчас говорил Влад. Ив. в театре, что Горький ни за что не даст пьесу Суворину, а Суворин только при условии 220 отдачи пьесы дает нам театр. Значит, у Суворина не будем, а Панаевский, говорят, занят. Не знаю, чем покончат.

Сегодня была Якунчикова у меня. Сидела долго; интересная она. Я ей сказала, что ты хочешь весной поехать к ней, и она ужасно обрадовалась. На днях она едет в Сухум, к сестре.

Сейчас сыграли «В мечтах». Было полно. Хорошо принимали. Днем я ездила к Шлиппе и не застала, жалела. Заходила к Качаловым, чтоб посмотреть их сына, но он уходил гулять, а матери не было дома. Я дошла с сыном до бульвара; сын ехал в тележечке, славный, белый, весь в отца.

… Получил чашку? Пьешь из нее? Галстучек будешь носить?

Не чувствуй себя таким одиноким, дорогой мой. Я скоро буду с тобой. Мне стало легче с тех пор, как я решилась действовать энергично. Киснуть я тебе больше не дам.

Кончаю, надо спать, уже два часа скоро, а я вчера легла почти в пять. Писала тебе, а из «Эрмитажа» приехала в 4 ч. Чувствую себя бодрой и крепкой. Целую тебя, твои глаза, т. е. они мои. Обнимаю. Кланяйся мамаше.

Твоя Оля

108. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
16 февраля 1903 г. Ялта

16 февр.

Актрисуля милая, я целый день сижу теперь в саду на воздусях, а потому не пишу тебе. Прости, родная, не думай, что я тебе изменил. Итак, на пасху ты поедешь в Питер, будешь играть там. А какие пьесы? Если из моих пьес повезете хоть одну, то везите «Дядю Ваню». А в будущем году «Чайку».

Стало тепло, скоро зацветет айва. Читаю «Миссионерское обозрение» — журнал, издаваемый генералом ордена русских иезуитов, журнал очень интересный²⁹². Ах, дуся моя, говорю тебе искренно, с каким удовольствием я перестал бы быть в настоящее время писателем! Ну, да это, впрочем, к делу не относится.

Говорят, «На дне» уже вышло. Надо будет зайти к Синани купить, хотя пьесы в чтении меня никогда не 221 удовлетворяют. Во мне нет актерского понимания, я не умею читать их. Но все-таки интересно было бы прочесть «На дне»²⁹³.

Рассказывают, что в Моск. университете беспорядки, я же говорю, что это неправда, иначе бы жена мне написала.

Напиши, как Л. Андреев отнесся к письму С. А. Толстой. Напиши, что и как Скиталец? Бунин почему-то в Новочеркасске.

… Вчера приходила начальница. Приходил учитель из Гурзуфа; сей господин сидит всякий раз очень долго и все теребит свою бородку, а я жду, когда он уйдет, и мучаюсь. Скоро, вероятно, на второй неделе поста, приедет к нам Леля, сестра Жоржа, девуля 23 – 30 лет, и будет жить, вероятно, до осени²⁹⁴. Порадуй Машу.

Ну, обнимаю мою милую актрисулю. Храни тебя бог. Будь здорова и весела, поджидай мужа.

Твой А.

109*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
17 февраля 1903 г. Москва

… Открыты форточки, шум колес, все стаяло, голый камень, тепло, как в конце марта.

Вчера кончили сезон. Играли «Три сестры», отлично играли.

Была Ермолова, прислала в уборную каждой сестры чудесные майоликовые вазы с цветами. К. С-чу поднесла венок после 3-го акта, Вишневскому свою фотографию. Была за кулисами, восторгалась игрой, говорит, что только теперь поняла, что такое — наш театр. В 4-м акте, в моей сцене прощания, она ужасно плакала и потом долго стоя аплодировала. У нас всех было приподнятое настроение. Вызывали много; в конце, несмотря на то, что пост играем дома, публика устроила что-то вроде прощания и долго не расходилась.

… С Хотяинцевой я съездила в мастерскую Голубкиной — скульпторши. Ты о ней слышал? Ведь это талантливейший самородок. Живет одна в мастерской, дочь огородника, говорит только то, что думает, живет своей особенной жизнью. Прямой, своеобразный человек. Она делает большой барельеф над нашей входной дверью. 222 На днях его приклеивают. Кажется, будет красиво. Я видела куски²⁹⁵. Сидели, пили чай из кружек, она сама ставила самовар. Живет только в своей работе. …

110. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 февраля 1903 г. Ялта

17.

… Почему ты так радуешься, что тебе удается роль добродетельной? Ведь добродетельных играют только бездарные и злые актрисы. Вот тебе, скушай комплимент. Уж лучите тех ролей, что я написал для тебя («Чайка», например), у тебя едва ли найдется. Не говорю, что роль написана хорошо, но она играется тобой великолепно. А позвать Комиссаржевскую для «Чайки» — это было бы совсем не дурно²⁹⁶.

Я здоров. Больше ничего не имею сообщить о своей особе. Ну, целую мою бабулю. Будь здорова, вспоминай иногда о муже.

Твой А.

111*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
19 февраля 1903 г. Москва

19 февр.

Ты мне редко стал писать. Охладел? Ну, ладно. Пожалуй, можно легко охладеть в такой разлуке. Я, верно, испарилась из твоей памяти.

… Так ты Лону любишь? Меня это трогает. Мне хочется, чтоб она удалась мне. Я ее чувствую.

… Ты сел за «Вишневый сад»? Это должна выйти чудеснейшая пьеса. Знаешь ли ты? Чтобы актеры наши отдохнули на ней. Много будет лиризма, поэзии, красоты. А я играю глупенькую? Ничего. А вернее, старуху? …

112. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
19 февраля 1903 г. Ялта

19 февр.

О, мой дусик, здравствуй! Погода чудесная, я почти целый день сижу на дворе и чувствую себя очень здоровым. Нового ничего. Говорил Арсений, будто приходили 223 ко мне какие-то две дамы или девицы, но их не принял, что ты, как супруга строгая, должна одобрить. Получили из Сухума растения, завтра буду сажать. Вот если бы в Ялте всегда была такая погода! Тогда бы можно было жить.

Стало быть, труппа едет в Петербург? Решили окончательно? Что ж, счастливого пути!

Кое-что пописываю, кое-что почитываю. По полдня в сутки бываю очень не в духе по причинам, о которых говорить не буду, ибо они очень мелки. Теперь пост, у нас готовит бабушка; Поля говеет. Ну-с, и т. д. и т. д.

Приедет в Ялту Миролюбов²⁹⁷. Вообще, как говорят, начинает съезжаться народ.

О том, как сойдут «Столпы общества», напишешь мне подробно и обстоятельно.

Не видно писать, вечереет. Господь тебя благословит, мою жену неоцененную.

Твой А.

113. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 февраля 1903 г. Ялта

20 февр.

Милый песик, я сам не отдал бы Суворину для его театра пьесы, если бы даже он предложил мне сто тысяч. Театр его я презираю, считаю гнусноватым. Миндаль уже цветет, айва цветет, мне сегодня нездоровится.

Ты хочешь свести меня в Москве к доктору Штрауху? Что ж, я готов. Пусть осмотрит меня, но не думаю, чтоб мое здоровье стало лучше от этого. Альтшуллер не лечит меня, он исполняет только то, что прописано мне доктором Щуровским, дуся моя. Насчет Варнека ты, быть может, и ошибаешься²⁹⁸. Чашку получил и уже пью из нее, галстук надеваю каждый день; нужно будет сократить его, а то длинен, как на толстяка. За то, что ты не дашь мне больше киснуть, спасибо; при тебе я никогда не кисну, разве когда бываю нездоров, как сегодня. Весь день сегодня просидел внизу, в саду, сажали ирисы, японские и германские.

Ну, светик мой, целую тебя, благословляю тебя. Мне без тебя очень скучно.

Твой А.

224 114*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
22 февраля 1903 г. Москва

… Сейчас отыграли генеральную «Берника». Был народ. Говорят, что смотрится с большим интересом. Что будет на спектакле — не знаю. Пришлю телеграмму. Ты думаешь, что я буду хорошо играть Лону? Дусик мой золотой. Если бы это было так. Если бы ты мог быть на первом спектакле! Я была бы счастлива.

Ты о Швейцарии не забыл думать? Как я легко вздохну, когда буду одна, вдвоем с тобой!

Ты теперь сел за «Вишневый сад»? Ведь да? Мы с благоговением примемся за твою пьесу, ты это чувствуешь? О Питере ничего не знаю, едем ли или нет. …

115. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
22 февраля 1903 г. Ялта

22 февр. 1903

Мой серенький песик, здравствуй! Да, ты там цветы от Ермоловой получаешь, а я сижу немытый, как самоед. Даже рычать начинаю. Хочу в баню, Альтшуллер не пускает.

Получил от Немировича очень милое письмо. Пишет он насчет моей болезни, насчет пьесы. Болезнь известная, и все, что нужно и что не нужно, мне известно, а вот насчет пьесы пока ничего сказать не могу. Скоро скажу. Твоя роль — дура набитая. Хочешь играть дуру? Добрую дуру.

… Получил от Федорова том пьес. Между прочим, «Стихия». Мне сия пьеса нравится, она в миллион раз талантливее всего Тимковского²⁹⁹. Только вот что мне кажется: архитекторские способности есть, хоть отбавляй, а материала, из чего строить, очень мало.

Теперь у меня начинается казнь египетская: это получение от казенной конторы гонорара за «Чайку». Нет никакой возможности получить³⁰⁰. Куда-то, по-видимому, надо приклеить марку в 60 или 80 к., а куда — неизвестно.

Получил две пачки открытых писем — снимков с «Мещан» и «На дне». Дуся, поблагодари Станиславского. Напиши, женится Вишневский или не женится?

225 Начинается холодок, подувает ветерок. А до обеда было совсем хорошо.

Ну, балбесик мой удивительный, супруга моя бесподобная, актрисуля необыкновенная, обнимаю тебя бесконечное число раз и целую столько же раз. Не забывай меня, нам ведь осталось еще немного жить, скоро состаримся, имей это в виду. Пиши, деточка моя хорошая.

Твой А.

116. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
23 февраля 1903 г. Ялта

23 февр.

Милая собака, если у Коровина будет и для меня комната, т. е. такая комната, где бы я мог спрятаться, никого не стесняя, и где бы я мог работать, то возьмите коровинскую квартиру. Если немножко высоко, то это не беда, или беда небольшая; я буду взбираться потихоньку, не спеша.

Я тебе ничего не сообщаю про свои рассказы, которые пишу, потому что ничего нет ни нового, ни интересного. Напишешь, прочтешь и видишь, что это уже было, что это уже старо, старо… Надо бы чего-нибудь новенького, кисленького!

Мне нужно небольшую комнату, но теплую и главным образом такую, где бы не слышно было Малкиелей, когда не хочется их слышать, и где не слышно было бы, как Вишневский ест борщ.

Стало прохладно. Мне, дуся, немножко нездоровится, всю ночь кашлял. Как здоровье Мишиной девочки?

Ну, бабуля, благословляю тебя. Насчет паспортов ты будешь хлопотать, у меня никогда ничего не выходит, кроме неудовольствий. Барышням, едущим учиться за границу, надо говорить: 1) кончайте сначала в России, а потом поезжайте за границу для усовершенствования, если посвятите себя научной деятельности; наши женские учебные заведения, например медицинские курсы, превосходны, 2) знаете ли вы иностранные языки, 3) евреи уезжают учиться за границу по необходимости, ибо они стеснены, а вы зачем едете?

Вообще нужно отчитывать сих барышень. Очень многие едут за границу только потому, что не умеют учиться³⁰¹.

226 Пиши мне, бабуля, не стесняйся. Ведь ты можешь писать мне все, что угодно, потому что ты жена, супруга. …

117*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
24 февраля 1903 г. Москва

24 февр.

… Сегодня играем «Столпы». Что будет — не знаю. Я пока довольно покойна, только сердце сжимается по временам. Буду, верно, сильно волноваться. Хочется сыграть мягко; а то когда я волнуюсь, играя энергичные роли, у меня руки жестикулируют адски. На генеральной Влад. Ив. прислал мне сказать в уборную, после двух актов, чтобы из 24-х рук я на сцену захватила бы только одну пару. Я ужасно хохотала. У меня, правда, всякая нервность сказывается в руках. Авось удастся мне сыграть сегодня с одной парой рук. На генеральной меня хвалили. Переводчик Ганзен говорил мне, что в первых двух актах я слишком молода по движениям и темпераменту. В 3-м и 4-м как следует. Я тебе надоела, дусик? Конст. Серг. играет хорошо, мне нравится, за исключением некоторых сцен; Лилина хороша, Савицкая ничего, Качалов, боюсь, несколько водевилен, не в тоне Ибсена; говорят, что немного напоминает Барона. Вишневский — пастор ничего, хорошо. Петрова слаба, да ведь и трудно ей среди нас, сыгравшихся уже³⁰². Очень хороши декорации и эффекты. В задней стене огромное широкое окно, виден берег, пароходы, лодки, и когда в 3-м акте начинается гроза, то пароход качается, слышен вой ветра и прибой волн, который дает полную иллюзию. Лодочка двигается.

Тебе бы все это понравилось. Чудесно сделано. В особенности прибой волн. Пароходики сделаны отлично, даже за кулисами приятно смотреть на них. Все тебе покажем, когда приедешь.

Ты пишешь, что миндали и айва цветут? Славно как! В прошлом году в эти дни я уже была с тобой. Вспоминаешь? Как мы сладко поживем с тобой весну и лето! Помолодеем оба. Я рада, что ты сидишь на воздухе. Рассказ кончил? Как он называется? Мне ужасно больно, что на эту тему ты упорно молчишь в письмах. Я тогда чувствую себя чужой тебе. …

227 118*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
25 февраля 1903 г. Москва

Телеграмма

Успех средний. Дождались газет «Эрмитаже»³⁰³. Целую, скучаю.

119. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
25 февраля 1903 г. Ялта

25 февр.

Милая актрисуля, только что получил от тебя телеграмму. Значит, «Столпы» имели средний успех? Значит, ты до утра в «Эрмитаже» сидела? Значит, настроение теперь у вас всех среднее, т. е. неважное?

… Сегодня письма от тебя не было, была только телеграмма — от тебя или от Немировича, не понял хорошо, так как подписи нет³⁰⁴.

Читала фельетон Буренина насчет «На дне»?³⁰⁵ Я думал, что начнет царапать ваш театр, но бог миловал; очевидно, имеет в виду (это быть может!) поставить у вас пьесу, например, «Бедного Гейнриха» в своем переводе³⁰⁶. …

120*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
26 февраля 1903 г. Москва

26-е февр. утро.

… «Столпы» сошли, слава богу. Успех средний, за исключением последнего акта, который принимали отлично. В «Русск. вед.», в «Русск. слове» хвалят³⁰⁷. В публике жалуются на пьесу, а кому и нравится. Не разберешь. Да я и мало народу видела. Книппер хвалят, но некоторые недовольны, что она сделала себя пожилой. Эфрос, конечно, обрушится.

… Мне игралось. Вышло мягко, хотя, может быть, сценически не ярко. К. С. играл хорошо, но текстом владел трудновато. В общем все сошло благополучно. Я уверена, что сегодня будет хороший спектакль.

… Влад. Ив. не очень доволен спектаклем. Он очень много работал, и благодаря только ему пьеса идет хорошо. Он много сил и нерв положил в нее.

228 Сейчас жду Костю, пойдем на выставку нового стиля³⁰⁸. Я еще не была. Вчера был Андреевский «На дне», сидел у меня в уборной³⁰⁹. У нас был Куркин. Ну, пришли Костя с Элей, надо идти. …

121. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
27 февраля 1903 г. Ялта

27 февр.

Здравствуй, актрисуля! Погода пасмурная, темная, но все же я брожу по саду, обрезываю розы; сейчас сижу немножко утомленный. Тепло, хорошо. Насчет пьесы подробно напишу тебе около 10 марта, т. е. будет ли она написана к концу марта или нет. Про Швейцарию я не забыл, помню, ибо жажду поскорей остаться с тобою вдвоем. Здоровье ничего себе.

Про «Столпов» я еще не читал в газетах, ничего не знаю, но, судя по телеграмме твоей, ты не совсем довольна. Если так, то могу посоветовать одно: наплюй, дусик. Ведь теперь пост, пора уже отдыхать, жить, а вы все еще портите себе нервы, надсаживаетесь неизвестно ради чего. Только и удовольствия, что Вишневский снесет лишнюю тысячу в банк, а на кой вам черт эти тысячи?

Вспоминается, что когда начинался Художеств, театр, то имелось в виду не обращать внимания на то, как велики сборы; Немирович говорил, что раз пьеса нравится театру (не публике, а самому театру), то она будет идти раз 30 – 40 даже при 20 рублях сбора… Изволь-ка вот теперь сочинять пьесу и думать все время, думать и раздражать себя мыслью, что если сбору будет не 1600, а 1580 рублей, то пьеса эта не пойдет, или пойдет, но только с огорчением.

… Обнимаю родную мою, хорошую.

Твой А.

122. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
27 февраля 1903 г. Москва

27-е февр.

утро.

У тебя нехорошо на душе все это время, дорогой мой. Я чувствую это в каждой строчке, в каждом слове, как ни скрывай. Такое душевное состояние никогда больше 229 не должно повторяться, слышишь? Никогда. Как это будет — не знаю еще, но будет иначе.

У нас солнце, воздух чудесный, весна будет хорошая, т. к. весь снег, всю гадость уже свезли и на улицах чисто. Тебе скоро можно будет приехать. Ах, Антон, если бы сейчас была твоя пьеса! Отчего это так долго всегда! Сейчас надо бы приниматься, и чтоб весной ты уже видел репетиции. А то опять все отложено на неопределенный срок; я начну с тобой поступать более энергично. Так нельзя, дусик милый. Киснуть и квасить пьесу. Я уверена, что ты еще не сел. Тебе, верно, не нужны тишина и покой для писания. Надо, чтобы была толчея и суета кругом. Авось тогда ты засядешь. Ну, прости, только обидно, что так долго. Ждут, ждут без конца, и все только и слышишь кругом: ах, если бы сейчас была пьеса Чехова! Напишешь ее к весне и потом опять положишь киснуть на неопределенный срок. Как она тебе не надоест!

Вчера сыграли вторые «Столпы». Прием и публика куда выше первого спектакля. Газеты все похваливают. Даже Эфрос уж не так сильно пощипал³¹⁰. Мне скучно, я злюсь. Пойду сейчас гулять. Маша пристает с квартирой, а у меня нет энергии, и т. к. есть план совсем иной на будущую зиму (о котором я тебе писала), о котором я Маше не говорила, чтобы зря не волновать ее, то я и не знаю, что надо делать.

Я больше не могу жить с сознанием, что ты где-то, далеко от меня, влачишь жизнь, тоскуешь, терпишь. Я этого не могу. А что надо делать, тоже не знаю. Но так — немыслимо. Ты это понимаешь?

Целую тебя. Ты, верно, слишком много сидел на воздухе, оттого и нездоровится. Не могу больше писать. Надоело мне все.

Твоя Оля

123. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
28 февраля 1903 г. Москва

28-е февр.

Голубчик мои, я как-то сурово писала тебе вчера, правда? Ты не сердишься? Я начинаю нервиться. Я не знаю, когда увижусь с тобой. Я ничего не знаю. Жизнь 230 какая-то глупая, никак ее не устроить. А хочется, чтобы все было хорошо.

… Конст. Серг. поднялся как-то духом, бодрый. Не дождется твоей пьесы. А чтоб ты не говорил, что написанное тобой старо и неинтересно, надо скорее это мне прочесть и убедить, что это хорошо, изящно и нужно. Понимаешь? А то ты там в одиночестве чего-чего не надумал. Со мной забудешь все, что выдумал за эту зиму.

На выставке Style moderne я тебе купила красивенькую полочку и не знаю, прислать ли с Алексиным или оставить здесь для твоего кабинета. Думаю, что лучше последнее.

Будь здоров, дусик мой. Тебе, верно, странно думать, что где-то далеко есть у тебя мифическая жена, правда? Как это смешно.

Целую и обнимаю тебя много раз, мой мифический муж. Кланяйся мамаше, и всем, и Альтшуллеру.

Твоя Оля

124. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
1 марта 1903 г. Ялта

1 марта

Актрисуля милая, приехали Ярцевы, рассказывают, что «Столпы» им не понравились, но что ты была очень хороша. В «Русских ведомостях» читал сегодня похвалу. Вообще я газетчикам не верю и верить не советую. Эфрос хороший малый, но он женат на Селивановой, ненавидит Алексеева, ненавидит весь Художеств, театр, — чего он не скрывает от меня; Кугель, пишущий о театре в десяти газетах, ненавидит Художеств, театр, потому что живет с Холмской, которую считает величайшей актрисой.

У нас цветет камелия, скажи об этом Маше.

Ну, как живешь, дусик? Как чувствуешь себя? Ярцев говорит, что ты похудела, и это мне очень не нравится. Это утомляет тебя театр. Получил я письмо от Немировича, пишет, что давно не имел от меня писем, между тем я очень недавно писал ему. Его адрес: Б. Никитская, д. Немчинова? Так?

У нас прохладно, но все же я сижу на воздухе.

… Говорят, что Горький приезжает скоро в Ялту, что для него готовят квартиру у Алексина. Едет сюда, по 231 слухам, и Чириков³¹¹. Вот, пожалуй, некогда будет писать пьесу. И твой любимчик Суворин приедет; этот как придет, так уж с утра до вечера сидит — изо дня в день.

Когда же ты увезешь меня в Швейцарию и Италию! Дуся моя, неужели не раньше 1 июня? Ведь это томительно, адски скучно! Я жить хочу!

Ты сердишься, что я ничего не пишу тебе о рассказах, вообще о своих писаниях. Но, дуся моя, мне до такой степени надоело все это, что кажется, что и тебе и всем это уже надоело, и что ты только из деликатности говоришь об этом. Кажется, но — что же я поделаю, если кажется? Один рассказ, именно «Невеста», давно уже послан в «Журнал для всех», пойдет, вероятно, в апрельской книжке³¹², другой рассказ начат, третий тоже начат³¹³, а пьеса — для пьесы уже разложил бумагу на столе и написал заглавие.

Ну, господь с тобой. Благословляю тебя ласково, целую и обнимаю дусю мою.

Твой А.

125. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
1 марта 1903 г. Москва

1-е марта

Я уже перестала понимать, о чем тебе писать, дорогой мой. Бессмысленно все как-то кажется. Надо вместе жить, вот и все.

Телеграмму, конечно, послала я, а не Вл. Ив. Ведь пишу же: Целую. Скучаю. Разве так написал бы Влад. Ив.?

Настроение в труппе хорошее, бодрое. «Столпы» имеют успех. Принимают хорошо, сочно. Мне приятно играть Лону. Как мне хочется, чтобы ты увидел меня в Насте и Лоне! Значит, ты верно предчувствовал, что Лона мне удастся.

Приехал Горький. Я его видела. 4-го он едет в Ялту, с Алексиным. У него кровохаркание появилось. Поедет подкрепляться. Он говорит, что послал тебе «На дне». Получил?³¹⁴ Завтра заседание. Будем отстаивать тургеневский спектакль³¹⁵.

Купец³¹⁶ гнет на «Эллиду» Ибсена³¹⁷ для Марии Федоровны. Посмотрим.

232 Буренина я не читала³¹⁸.

… Засел за пьесу наконец? Что ты делаешь целый День? Я бы на твоем месте писала целый день.

… Завтра Вл. Ив. едет в Петербург. Решат окончательно относительно поездки. Когда ты думаешь приехать, дусик мой? Скоро уже настоящая весна.

Вчера у нас были Лика и Екатер. Шенберг³¹⁹ и Гольцев, вечером. Я застала только дам. Лика ужасно располнела — колоссальная, нарядная, шуршащая. Я чувствую себя такой плюгавкой перед ней. …

126. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
3 марта 1903 г. Ялта

3 марта

Милюся моя, только что собрался написать тебе, как пришла начальница, и не одна, а привела с собой учителя одного. Теперь сидят внизу и пьют чай, а я спешу написать тебе сии строки.

Я здоров, ничего не болит, кашляю меньше. Скучно. Погода хуже. В Ялте переполох: все ждут приезда Горького.

… Идут!! Будь здорова!

Твой А.

127. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 марта 1903 г. Москва

3-е марта

Вчера не писала, дусик милый, очень уж был треволнительный день. Утром я встала очень мрачная. Поехала к Чемоданову³²⁰, оттуда на заседание и, конечно, опоздала на полчаса. На заседании произошел инцидент, который сильно всех взволновал. Влад. Ив. начинает говорить очень дельно, очень существенно о нашем репертуаре, что при такой гонке за современностью и за вкусом публики театр никогда не станет на твердую почву. Что вовсе нет заслуги в том, что мы ставим Горького, а заслуга, что мы заставили его писать. Заслуга в том, что мы сумели играть Чехова, но из этого не следует, что мы должны ставить и Андреева, и Скитальца etc… Вдруг Морозов останавливает его и говорит, что это к делу не 233 относится, что он отклоняется. Влад. Ив. ответил, что сам знает, что относится к делу, встал и вышел. Молчание. Я не сдержалась, вспылила и сказала Морозову, что он не имел права обрывать Влад. Ив., раз он говорил о деле. Вспылил Вишневский, и конечно, все были на стороне Вл. Ив., исключая Марию Федоровну. После моих слов Морозов встал, вышел, прося снять председательство на время. Все сидели, молчали. Я тут же заявила, что поеду к Влад. Ив. и, если нужно, и к Морозову, чтобы уладить это дело, и извинюсь перед Саввой.

Вспылила я оттого, что вообще у Саввы невозможный тон с Влад. Ив. и с Марией Петровной. Большинство высказалось, что всем делается не по себе, когда Морозов разговаривает с Вл. Ив.

Сидели мы долго и обсуждали, что теперь делать. К. С. очень умно и спокойно сказал многое о заслугах Влад. Ив. Решили всем составом ехать к Немировичу, а затем к Морозову и просить его объясниться с Вл. Ив. Симов, Артем, Александров, Москвин, Лужский ничего не высказывали, молчали, как и всегда. Мария Федоровна стояла за Морозова.

Я высказала, что с весны весь тон Морозова по отношению к Вл. Ив. таков, будто он находит его лишним для дела. Многие подтвердили. Самарова раздрябла и не знала, куда выгоднее склониться.

Мария Петровна говорила о невозможном тоне Морозова на заседании. Успокоил всех К. С.

Когда решили ехать к Вл. Ив., Андреева не знала, что ей делать, и разревелась. Вышло глупо.

Влад. Ив. был тронут, что все приехали к нему. Тут уже немного улеглись нервы, и начали посмеиваться. Стаховича отправили к Морозову предупредить, что мы все едем. Приехали. Я, как вошла, извинилась перед Саввой как перед председателем за свою вспышку. К. С. начал просто и ясно говорить с Саввой, просил сбросить всю деловую оболочку, весь тон заседаний и говорить просто. Мария Фед. собралась с духом и очень ясно все формулировала, и Савва согласился объясниться с Влад. Ив. Потом я отвела Савву в другую комнату и откровенно высказала ему, что наше дело может только существовать на полной вере, что все мы необходимы для дела, т. е. главным образом — К. С. и Вл. Ив.; что с весны я замечала его отношение к Влад. Ив. Отношение было таково, будто Вл. Ив. не нужен для дела, что 234 мы и без него обойдемся; сказала ему, что он как умный человек должен видеть, что Влад. Ив. делает очень много, отдает все и не получает ничего. Савва ответил, что за последние месяцы он видит, что Вл. Ив. для театра, и что у него с ним хорошие отношения³²¹. Поговорили и расстались дружно. Вл. Ив. вечером уехал в Петербург.

Знаешь, Антон, — может, это все глупо, но очень хорошо, что так вышло и что осадили Морозова, пока он не усилил свой тон. Вообще многое выяснилось. Утомлены все были адски.

Кончаю уже в театре, во время «Столпов». Завтра напишу все, а то глупое письмо вышло. Сегодня, верно, мало придется спать, после спектакля поеду к маме — последний вечерок с Костей; завтра он уезжает. Сегодня болталась. Покончили с квартирой в доме Коровина. Не знаю, хорошо ли будет! Целую, обнимаю тебя крепко. Ужасно хочу твоей нежной ласки, твоих глаз. Целую.

Твоя собака

128. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
4 марта 1903 г. Москва

4-е марта

Дорогой мой, Антон, здравствуй. Ходишь по саду, обрезываешь розы? Я люблю, когда твоя длинная фигура бродит по дорожкам. У тебя такой сосредоточенный вид, когда ты сидишь на скамье и журавли около тебя.

У нас солнышко начинает пригревать. У меня скоро покажутся веснушки. Стоят славные солнечные дни при — 2°. Бодро и крепко в воздухе. Весенний воздух уже действует.

Антончик, ты не имеешь понятия, когда мы наконец увидимся? В Петербург почти решили ехать. Это ужасно. Везут «На дне» и «Дядю Ваню», — значит, я буду дуть подряд 17 вечеров и 3 утренника. Мы с тобой зато заработаем хоть сколько-нибудь. Тебе придется около двух тысяч. На эти деньги поедем попутешествовать. Согласен?

… Прости, дусик, что вчера я так бессвязно кончила письмо. Но хотелось его отправить с Горьким, который был в театре на «Столпах». Я дописывала его в конторе, чуть не стоя. Теперь ты уже прочитал в газетах про «Столпы»? Доволен, или тебе все равно?

235 Об инциденте — пока молчание. Морозов, верно, разговаривал с Влад. Ив. в Петербурге. Я думаю, что не будет никаких последствий. А Морозов будет знать, что можно и что нельзя. Ты, верно, посмеялся здорово? Только молчи обо всем этом.

… Будь здоров, дорогой мой. Как тебе не стыдно, что ты при писании пьесы можешь думать, что вдруг она не будет делать полный сбор. Даже в шутку нельзя допускать этой мысли. Слышишь, золотой мой? …

129. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
4 марта 1903 г. Ялта

4 марта

Милый мой дусик, у нас в Ялте торжество: открылся магазин Кюба, настоящего петербургского Кюба. Завтра пойду погляжу, что у него есть, и напишу; быть может, уже не понадобится привозить из Москвы всякую закуску.

Ты делаешь мне выговор за то, что у меня еще не готова пьеса, и грозишь взять меня в руки. В руки бери меня, это хорошая угроза, она мне улыбается, я только одного и хочу — попасть к тебе в руки, что же касается пьесы, то ты, вероятно, забыла, что я еще во времена Ноя говорил всем и каждому, что я примусь за пьесу в конце февраля или в начале марта. Моя лень тут ни при чем. Ведь я себе не враг, и если бы был в силах, то написал бы не одну, а двадцать пять пьес. И очень рад, что пьесы нет, так как вам не репетировать теперь нужно, а отдыхать. Работать так неумеренно — это свинство по меньшей мере!

У нас прохладно, но все же недурно. Насчет будущей зимы я еще пока ничего не решаю, но особенно радужных надежд на оную не возлагаю. Пока только могу сказать, что до декабря в Москве буду жить (особенно, если тубу сошьешь), а потом, вероятнее всего, придется удрать за границу, на Ривьеру или в Нерви, что ли, этак до 15 февраля, потом назад в Ялту. Будем пребывать в разлуке, но что же делать!! Ничего не выдумаешь, как ни верти головой. Вот если бы ты забеременела, тогда бы в феврале я взял тебя с собой в Ялту. Хочешь, дуся? Какого ты мнения? Даже согласился бы зимовать хоть в Архангельске, все равно тогда, только бы из тебя вышла родительница.

236 Поедете в Петербург? Да или нет?

Итак, завтра пойду к Кюба, понюхаю европейской цивилизации. Перебираетесь на новую квартиру! На каком этаже? Если высоко очень, то я буду всходить полчаса, это ничего, все равно делать мне в Москве нечего.

Ванна ванной, а все-таки я прежде всего в баню. Вот жаль квартиры Гонецкой, там баня близко.

Ну, бабуля моя, обнимаю тебя и щелкаю по носу, дусик мой.

Твой А.

130. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
5 и 6 марта 1903 г. Ялта

5 марта

Дусик мой, актрисуля, так как я уже не литератор, а гастроном, то сегодня отправился в магазин Кюба, уже открытый. Там оказалась чудесная икра, громадные оливки, колбаса, которую делает сам Кюба и которую нужно жарить дома (очень вкусная!), балык, ветчина, бисквиты, грибы… Одним словом, из Москвы не нужно уже ничего привозить, кроме круп и пшена. Мне кажется, что и окорока к празднику следует теперь покупать у Кюба. Нишу тебе обо всем этом, потому что сегодня был Альтшуллер и уверял меня, что до середины апреля мне нельзя ехать в Москву ни в каком случае. Дуся моя, жена моя, актрисуля, голубчик родной, не найдешь ли ты возможным приехать в Ялту на страстной, а если поедете в Петербург — то на фоминой? Мы бы с тобой чудесно пожили, я бы поил тебя и кормил чудесно, дал бы тебе почитать «Вишневый сад», а потом вместе и покатили бы в Москву. Альтшуллер клянется, что плеврит у меня еще не всосался и что ехать ни в каком случае нельзя. Приезжай, роднуля! Театр даст тебе отпуск, я упрошу, если твоих просьб будет недостаточно. Напиши, что приедешь, а главное — додумай. Подумай, как для тебя лучше и удобнее. Но я так соскучился, так жажду видеть тебя, что у меня нет терпения, я зову и зону. Ты не сердись, дуся, а сначала подумай, обсуди. И если решишь ехать, то пойди теперь же закажи билет (на Неглинном), а то к празднику не найдешь. И напиши мне, как ты решишь.

237 В «Вишневом саду» ты будешь Варвара Егоровна или Варя, приемыш, 22 лет. Только не сердись, пожалуйста. Ты не пиши, а телеграфируй одно слово: «приеду» или «нельзя».

Ты вот пишешь, что не знаешь, как мы встретимся, а я так чувствую, точно мы вчера расстались, я и встречу тебя так, как будто ты не переставала быть моей ни на один день.

Сегодня от тебя нет письма.

6 марта. Пишу на другой день. Из твоего сегодня полученного письма видно, что вопрос с Петербургом еще не разрешен отрицательно, что, может быть, еще поедете. Если так, то приезжай в Ялту после Петербурга; вообще обсуди всё, как нужно, и если не найдешь нужным или возможным приехать, то так тому и быть, я покорюсь и сам приеду без всяких разговоров. Решай ты, ибо ты человек занятой, рабочий, а я болтаюсь на этом свете как фитюлька.

Сегодня сильный ветер, неприятно. Если пьеса у меня выйдет не такая, как я ее задумал, то стукни меня по лбу кулаком. У Станиславского роль комическая, у тебя тоже.

Ну, пупсик, будь здорова. Я тебя люблю, а ты там как хочешь. Твоя фотография выставлена в магазине Волковой, на окне.

Обнимаю тебя и целую.

Твой заштатный муж А.

Мятных леденцов не покупай больше. Мармелад есть у Кюба.

131. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
7 марта 1903 г. Москва

7-е марта

… Пьесу ты должен писать, несмотря на приезд именитых гостей. Ты должен писать, должен знать, что это нужно, что этого ждут, что это хорошо.

Подбодрись, дусик милый, ведь ты же живой человек, а не сухарь, и я не люблю, когда ты себя сушишь.

Ведь ты мягкий, изящный, тонкий, поэт настоящий, и ты должен давать это людям. Должен чувствовать, что это доставляет радость людям. Напрасно ты думаешь, что 238 я что-либо говорю из деликатности. Я в этом смысле совсем по такая деликатная.

У нас ясно, солнечно, но утром было — 9°. Сейчас была в новой квартире. Посылаю тебе план³²². Иметь понятие можешь о квартире.

Сейчас пришло твое письмо.

… Скоро приедет Бунин с женой Голоушева в Ялту.

Сегодня читают два акта найденовской пьесы³²³. Я ее совсем не знаю. Примутся за нее. Я, вероятно, буду свободна. Сегодня последний спектакль, а затем передышка, слава богу. Будем устраиваться на новой квартире. В конце четвертой³²⁴, может, поеду с Марией Петровной к Черниговской — спать, есть и гулять, — словом, в себя приходить. Она очень зовет. К. С. все время говорит, чтоб ты приезжал и, если пожелаешь, пожил бы у Черниговской со мной. Там хорошая гостиница³²⁵, отличный стол. Съездим, дусик? Вдвоем?

В Швейцарию поедем и будем блаженствовать и жить одной любовью. Так? А пока будем еще терпеть.

Будь здоров, дорогой мой. Не унывай. Пиши пьесу, умоляю тебя. Я тебя всего ужасно понимаю и чувствую.

Целую тебя. Спальня у нас очаровательная будет в новой квартире — светлая, розовая. И весна к тому же. Неужели ты пасху будешь в Ялте?

Обнимаю тебя крепко и горячо. Приехал бы сюда кончать пьесу, а? Квартира хорошая, воздуху много будет, солнце.

Подумай и отвечай скорее. Мы с тобой на Сухаревке купим стол хороший, старинный, еще кое-что, и будет кабинет.

Твоя Оля

132. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
9 марта 1903 г. Москва

9-е марта.

… Вчера во время перевозки я еще успела съездить на заседание — отстаивать Тургенева. Отстояли.

Найденовская пьеса провалилась на чтении. Актеры возмутились при мысли, что ее можно ставить у нас. Очень слабая пьеса. Напишу подробнее. Тургеневу все 239 рады, примутся с наслаждением. Ты доволен? Будем ходить в Румянцевский музей собирать материалы.

А ты привози «Вишневый сад», при тебе за него примемся и тебя оживим всего. …

133. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
10 марта 1903 г. Ялта

10 марта

Мне, дуся моя, и грустно и немножко досадно, что ты и Маша держите меня в неизвестности: переехали: вы на новую квартиру или нет еще! И где этот дом Коровина, о котором ты писала? В Пименовском пер. или где-нибудь в другом месте? Посылаю это письмо в театр и перестану тебе писать впредь до получения нового адреса или извещения, что вы еще не перебрались.

Получил я сегодня фотографии — снимки с фойе и проч. Большое спасибо! Передай Тихомировой, которая сидит в конторе, что книга («На дне» Горького) посылается заказною бандеролью, а не посылкой и что в посылки нельзя вкладывать писем. В каждой из трех полученных мною посылок было по письму.

Ты говорить, что я уже забыл тебя, какая ты есть. Да, дуся, я уже не помню, блондинка ты или брюнетка, помню только, что когда-то у меня была жена.

В Петербурге или Мария Петровна захворает, или Станиславский утомится, а посему на 3 тысячи, о которых ты пишешь, надежд я не возлагаю.

Одно письмо я послал в Пименовский пер. и теперь боюсь, что оно не дошло³²⁶.

… Ну, господь с тобой, будь здорова и весела. Целую тебя и обнимаю.

Твой А.

134. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 марта 1903 г. Москва

10-е марта

вечер.

… Получила роль Дарьи Ивановны в «Провинциалке». Ты пишешь, что я играю глупенькую, Варю. Мне нравится это. Я рассказала это Марии Петровне, а она смеется, уверяет, что это роль для нее, что драматических она играть не может. Мы решили, что поцарапаемся. Она отказывается играть «Где тонко, там и рвется», чтобы 240 беречь силы для твоей пьесы. А эту вещичку можно, по-моему, ставить только с ней; Андреева может играть, но будет только красива и изящна, но не будет изящества игры, аромата, обаяния, чего-то недоговоренного. Андреева не умеет «купаться» в роли. В «Нахлебнике»^3* играют мужа и жену — Леонидов и Андреева, помещиков — Лужский и Баранов, дворецкого — Вишневский, помещика Иванова — Тихомиров. В «Провинциалке»: графа — Конст. Серг., мужа — Москвин. Тебе нравится этот спектакль?

… Пьеса Найденова нехороша. Первые два акта на Волге, на кожевенном заводе. Среди богатых заводчиков, атмосфера душная. Непонятный Максим тяготится ею и уходит. Все очень мило, приятно, жизненно, но не сочно и фундамента нет. 3-й акт — бывший первый, в меблированных комнатах, и 4-й там же. Точно другая пьеса начинается. Ни одного действующего лица из двух актов, кроме Максима. Появление неизвестной. Скучно и непонятно. Или еще раз надо почитать. Если ставить ее — значит, погубить Найденова. Если бы я ее раньше прочла, я бы ему откровенно сказала, чтобы он не давал этой пьесы театру. Интересно, что ты скажешь?! …

135. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
11 марта 1903 г. Москва

11-е марта

вечер

Сегодня я часа три сидела у Чемоданова, ждала очереди, первый раз пришлось ждать так долго. Он очень извинялся. А я ничего, сидела, обдумывала «Провинциалку». Потом отправилась в Румянцевский музей, где были уже все наши, рылись в журналах 40, 50, 60-х годов. Срисовывали мебель, костюмы, гримы. Потом пошли чай пить в «Прагу» и съели по растегайчику. Меня звали г-н Книппер, т. к. я была одна женщина. Говорили о «Нахлебнике». В шестом часу разошлись.

Дома я застала дядю Сашу и Авг. Шольца — переводчика. Он говорил о Берлине, о желании переводить твои произведения. В Kleines Theater³²⁷ ставят «Дядю Ваню», режиссер в восторге от этой пьесы. Шольц сам напишет тебе, и будь умник, дусик, пусть он переводит и высылает деньги, всё несколько сотен набежит. А то все переводят 241 и деньги прикарманивают. Он ужасно жалел, что новый твой рассказ выйдет в апрельской книжке, он бы заранее хотел перевести его и напечатать. Умоляет, чтоб ты новую пьесу прислал бы ему за шесть недель до того, что ее напечатают. Это можно сделать? Скажи мне. Будь добр, ответь ему и обещай. Сделаешь? Он потешный, этот немец, сидит все время в перчатках; ругает Москву, т. е. грязь, слякоть, климат; он захворал.

… Меня завалили просьбами о билетах в Петербурге. Я запись длиннейшую дала Богомолову. Мне скучно думать о Петербурге. Играть чуть не каждый вечер надоевшее «Дно», а днем трепаться по людям.

… Посиживаешь ли в саду, и как двигается «Вишневый сад»? Скоро ли распустится вишня? Скоро ли зацветет вишневый сад?

… Ужасно хочу тебя видеть. Мы с тобой славно поедем за границу. Ты думаешь о поездке?

Спи спокойно, не кисни, не хандри.

Твоя Оля

136. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
13 марта 1903 г. Москва

13-е марта

Родной мой, я сейчас уезжаю к Троице, в Черниговский скит, там Алексеевы. Приведу себя немного в порядок. Я в ужасном состоянии. Я ужасная свинья перед тобой. Какая я тебе жена? Раз приходится жить врозь. Я не смею называться твоей женой. Мне стыдно глядеть в глаза твоей матери. Так и можешь сказать ей. И не пишу я ей по той же причине.

Раз я вышла замуж, надо забыть личную жизнь и быть только твоей женой. Я вообще ничего не знаю и не знаю, что делать. Мне хочется все бросить и уйти, чтоб меня никто не знал.

Ты не думай, что это у меня настроение. Это всегда сосет и точит меня. Ну, а теперь проскочило.

Я очень легкомысленно поступила по отношению к тебе, к такому человеку, как ты. Раз я на сцене, я должна была оставаться одинокой и не мучить никого.

Прости меня, дорогой мой. Мне очень скверно. Сяду в вагон и буду реветь. Рада, что буду одна.

Поблагодари Альтшуллера за письмо. Я ему напишу.

Оля

Будь здоров, не проклинай меня.

242 137. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
14 марта 1903 г. Ялта

14 марта.

Дуся моя родная, так нельзя! Послал я одно письмо в д. Коровина, Пименовский пер., а вчера был студент Корш³²⁸ и говорил, что д. Коровина на Петровке. Сегодня получаю от тебя письмо, чудесное описание новой квартиры, моей комнаты с полочкой, а адреса нет. Ну что прикажешь мне делать?

Погода в Ялте великолепная, весенняя, все цветет, я почти каждый день бываю в городе. И, вероятно, я очень изменился за зиму, потому что все встречные поглядывают сочувственно и говорят разные слова. И одышка у меня. И жена у меня злая, прячет свой адрес. Вчера Альтшуллер был у меня и все поддразнивал меня, и я заподозрил, что ты его подкупила, чтобы он подольше удерживал меня в Ялте.

Умоляю, голубчик, пришли адрес! Адресоваться на театр терпеть не могу.

А что тургеневское пойдет у вас? Вот вам бы еще «Ревизора» и «Женитьбу», да переглядеть бы Писемского, авось и у него нашлось бы что-нибудь вроде «Горькой судьбины».

Мать говеет, завтра приобщается.

Сейчас приходила m-me Голоушева, принесла от Маши письмо. И опять нет адреса!!

Ну, дусик мой, да хранит тебя бог, целую тебя и обнимаю тысячу раз.

Твой А.

138. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
16 марта 1903 г. Москва

16-е марта вечер.

Милый мой, ты выражаешь неудовольствие по поводу того, что официально не оповестили тебе новый адрес.

Но, дусик, я в скольких письмах писала, что переезжаем на Петровку, дом Коровина, только номера не писала, потому что сама не знала — 35. Как же так? Я ничего не понимаю. Ты просто, верно, невнимательно прочитываешь письма.

243 У нас теплынь, в летнем можно ходить.

Вчера вечером вернулись с Марией Петровной от Черниговской. Мне не хотелось в Москву. Хочется сидеть одной и никого не видеть. Вчера там так чудесно было — тепло, нежно, птицы чирикают, монахи бродят, часы бьют, вода журчит, ели шумят. Я долго сидела на скамеечке у врат, без движения, и долго еще могла бы так сидеть. Разговаривала с монахами.

После обеда совершили большую прогулку с М. П. по лесу, по насту. Ходили и молчали. А вообще очень много говорили о тебе.

Когда я не играю, у меня поднимаются такие душевные муки, что не знаю, как совладать с собой. Точно в сезоне я живу одним кусочком души, а в свободное время другой кусочек вылезает с большой силой, и я ужасаюсь, когда смотрю назад — чем я жила, и как я могла так жить? Ты меня понимаешь или нет?

Сегодня был у нас Лазаревский, был Миролюбов, придет завтра обедать, и потом я его поведу на «Дно». Лазаревский много болтал, опять говорил, как он влюблен в тебя. Хочет издавать свою книжку. Смешной он.

Милый мой, я так была вчера полна тобой, так близко чувствовала тебя, твою душу, твое настроение, т. е. как будто бы ты был со мной, а не в Ялте. Милый, родной мой, когда же я наконец буду смотреть на тебя, говорить тебе, улыбаться тебе, целовать и ласкать тебя. Когда ты будешь весь мой?! Ты кроме меня ничего не должен будешь видеть — понимаешь? Я одна у тебя, и ты один у меня — больше ничего.

Пришли почитать «Невесту». Сгораю от нетерпения. Умоляю.

А как «Вишневый сад»? Зацветает? Чтобы в первом акте было такое настроение, как у меня в Мелихове, когда все цвело и когда было так удивительно хорошо на душе. …

139. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 марта 1903 г. Ялта

17 марта

Радость моя, адреса я не получил и уже отчаялся получить когда-нибудь, а потому пишу тебе опять на театр.

244 … Теперь, радость, собака моя добрая, просьба, за которую, конечно, ты не поблагодаришь меня. Дело в том, что начальница гимназии В. К. Харкеевич уезжает в Петербург и, конечно, будет присутствовать на спектаклях Худож. театра. Она умоляет меня, чтобы я упросил тебя — записать одну ложу бельэтажа на «На дне» и одну ложу на «Дядю Ваню», всего две ложи. Дуся моя, запиши, если не поздно. Пожалуйста!

Почему-то я не уверен, что это письмо дойдет до тебя. И вообще грустно, что моя переписка с тобой так глупо расстроилась, и черт знает из-за чего, из-за адреса, из-за улицы, так как про дом Коровина ты уже писала. На какой улице этот дом окаянный? На Петровке?

Ты, положим, очень занята, но Маше ничего бы не стоило прислать мне адрес. Ну да все равно.

У нас тепло, туманы. Я сижу в саду и то думаю, то злюсь. Получил и от Телешова письмо насчет Шольца.

Благословляю тебя и целую.

Твой А.

140. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
17 марта 1903 г. Москва

17-е марта.

Ты все недоволен мной и наказываешь меня молчанием. Дусик, снимись у Дзюбы и пришли мне свою фотографию. Тебе это не очень трудно? Я хоть с новой фотографией поеду в Петербург.

… Как мне не хочется ехать!

Все теперь съезжаются в Ялту, и тебе будет веселее. Я ненавижу всех людей, едущих в Ялту, т. е. не в Ялту, а к тебе. Завтра едет Миров, в субботу Маша. Бунин собирается. Екатерина Павловна поехала. Играю я из последнего.

Сегодня был в театре вел. князь Николай Михайл., уехал после третьего акта на Кавказ. Был в мужском фойе, но там его очень холодно встретили, никто даже, говорят, внимания не обратил. Миров смотрел, Лазаревский. Расскажут тебе свои впечатления.

У нас очень тепло, ходят почти в летнем. Солнце греет славно. Кошки по вечерам задают концерты на крышах. Все как следует.

У Андреевой ангина, и сегодня Наташу играла Литовцева³²⁹. Ничего себе, крепко. …

245 141. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
18 марта 1903 г. Ялта

18 марта.

Дуська моя, замечательная, наконец ты прислала свой адрес, и все опять вошло в свою колею. Спасибо, голубчик. Слезное письмо твое, в котором ты себя ругаешь перед отъездом к Черниговской, получил я утром, прочел — нет адреса! Готов уже был подать прошение о разводе, как в полдень получил телеграмму.

Стало быть, на фоминой я приеду в Москву, приеду до твоего возвращения из Петербурга, встречу тебя, встречу не на вокзале, а дома, побывавши в бане, пописавши пьесу. А пьеса, кстати сказать, мне не совсем удается. Одно главное действующее лицо еще недостаточно продумано и мешает; но к пасхе, думаю, это лицо будет уже ясно и я буду свободен от затруднений.

Если Маша еще не уехала, то скажи ей, чтобы она привезла немного колбасы вареной. Слышишь? Все остальное добудем у Кюба. Фотографию, о которой ты писала, пришлю тебе, вероятно, в Петербург с В. К. Харкеевич. Если есть ложи не дороже 30, ну 40 рублей, тогда закажи для В. К. ложи («На дне» и «Дядя Ваня»), если же нет таких дешевых и вообще нет лож, то, дуся моя, не сердись на своего глупого мужа, запиши ей 2 кресла по 3 рубля на эти две пьесы. Я тебя обожаю, роднуля, люблю.

Завтра опять буду писать. Не говори глупостей, ты нисколько не виновата, что не живешь со мной зимой. Напротив, мы с тобой очень порядочные супруги, если не мешаем друг другу заниматься делом. Ведь ты любишь театр? Если бы не любила, тогда бы другое дело. Ну, Христос с тобой. Скоро, скоро увидимся, я тебя обниму и поцелую 45 раз. Будь здорова, деточка.

Твой А.

142. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
19 марта 1903 г. Ялта

19 марта.

Актрисуля моя, здравствуй! Ты извини меня, но наша продолжительная разлука имела свои последствия: я состою в переписке с m-llе Пушкаревой. Чем кончится, к чему приведет эта переписка — не знаю, а пока поздравь 246 меня: она обещает прислать мне свою пьесу. Помнится, в восьмидесятых годах, я уже читал эту пьесу. Как бы ни было, я написал ей, чтобы она мне пьесы своей не присылала, так как-де в пьесах я ничего не понимаю, а послала бы к В. И. Немир.-Данченко³³⁰. Предупреди В. И., скажи ему об этой пьесе, пусть авторитетно скажет ей, чтобы она, П-ва, больше не писала, или поставила пьесу свою где-нибудь в провинции, если пьеса хотя немножко не безнадежна.

Я здоров, в последние дни что-то стал покашливать, но, должно быть, это не важно, случайно. Чувствую себя бодро, сижу в саду или немножко работаю в кабинете. Думаю о тебе, о нашей поездке в Швейцарию, в Италию. Будем за границей много есть и много пить пива. Я ведь всю зиму ничего не пил.

17-го марта был на именинах у Алексея Максимовича. К нему приехала жена. Она и он говорят о тебе с восхищением; говорят, что за последний год ты сильно шагнула вперед, играешь чудесно. Я слушал, радовался, что у меня такая жена, и на ус себе мотал.

Я послал одно письмо в Пименовский пер. Получила ли? Ах, дуся, какое это было огорчение с адресом.

Так не забудь же сказать Немировичу насчет Пушкаревой. В письме к ней я так расхвалил его, что если бы он прочел, то пришел бы в восторг.

Свой петербургский адрес пришли мне заранее. Из Петербурга будешь присылать мне длинные телеграммы, в мой счет, на что ассигную 25 руб.

Знаешь, дусик, «Месяц в деревне» мне весьма не понравился. Пьеса устарела; если у вас она не понравится, то скажут, что виновата не пьеса, а вы. …

143. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
21 марта 1903 г. Ялта

21 марта.

Дуся моя, твое последнее письмо просто возмутительно. Ты пишешь, что «в скольких письмах писала, что переезжаем на Петровку д. Коровина», между тем все твои письма целы у меня, и только в одном ты вскользь сообщаешь, что перебираетесь в д. Коровина — и мне оставалось думать, что вы перебрались в Пименовский пер. Я так и знал, что я же окажусь виноватым! И все 247 твои письма целы у меня, я покажу их тебе. Ну, да бог с тобой. С этим адресом была в течение двух недель такая обида, что до сих пор успокоиться не могу.

У нас нет дождя. «Вишневый сад» будет, стараюсь сделать, чтобы было возможно меньше действующих лиц; этак интимнее.

Ну, больше писать не могу, прости.

Твой А.

Ты пишешь, что я невнимательно читаю твои письма. Из чего это видно? Я привезу все твои письма, и ты сама увидишь, что ни одно письмо не пропало и что ни в одном нет адреса.

144. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
22 марта 1903 г. Москва

22-е марта

вечер.

Вот и Маша уехала на юг. Я теперь одна во всей квартире. С какой грустью я смотрела на уходящий поезд! Сегодня, после вчерашней грозы, шел снег; слякоть, сырость.

… Сегодня с вокзала я по дороге заехала к Шлиппе, где бываю раза два в год по старой дружбе. Ужасно мне всегда рады там. Застала лазарет: у матери рожа, у дочери ангина. И то и другое заразно. Правда? Сидела, смотрела, как люди наполняют свою жизнь никому не нужными хозяйственными мелочами. Жалко смотреть на них. Губернатор тульский был там. Подсмеиваются над ним. Разговоры о приезде государя, о парадах, о выходах. Я хлопала ушами. …

145. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
22 марта 1903 г. Москва

22 марта.

… Из Петербурга будешь телеграфировать. Между прочим, ты протелеграфируешь, в какой день вернешься в Москву; если ты вернешься, скажем, во вторник, то я в Москве буду уже в понедельник. На вокзал не поеду тебя встречать, а буду поджидать дома с распростертыми объятиями.

248 … Ты пишешь, что в Ялту едет много народу, что мне будет не скучно. Мне нужна жена, а не гости, дуся моя, и никого я не хочу видеть.

Начальнице вручил фотографию твоей мамы, а моей тещи. Получить на страстной. Годная моя, пиши мне побольше! Умоляю тебя на коленях! Прошу убедительно! Не ленись, не обращай внимания на головную боль, а садись и пиши, пиши, о чем хочешь, каждая твоя строчичка дорога мне. …

146. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
23 марта 1903 г. Москва

23-ье марта

вечер.

Поздравляю тебя, дусик, с m-lle Пушкаревой! У нее глаза как маслины, поэтические кудри и одинокий зуб, который ютится на мягкой губе, алой и вкусной. У тебя хороший вкус. Она работает бумажные цветы, а пьесу — она, верно, забыла, когда писала. Ну, это ничего. Ты предлагаешь по твоем приезде в Москву спать втроем, так вот я ее приглашу. Ты доволен? Да, милый мой?

Письмо, посланное в Пименовский пер., не дошло до меня. M-mе Коновицер переправила адрес и опустила в ящик. Надо справиться на почте. А письмо милое? Стоит справляться?

… Днем была у меня Вера Васильевна Котляревская из Петербурга, очень изящная дамочка, интересная, умная³³¹. Ее муж написал книгу о Гоголе. Просматривал в «Мире божьем»?³³² Потом я ходила к маме, притащила ее и Николашу³³³ к себе обедать, вместе с ростбифом. Пришли Качаловы и Раевская, которая флиртовала с Николашей. Ели по-хорошему и винцо попивали. Спасибо, дусик, за Ай-Ян, который привезла великолепная Olga Solovieff. От квартиры все в упоении. Качалов мягко острил.

Вечером играли «Столпы», и я опять дремала на сцене во время речи Берника.

… В Петербурге кто-то распространил слух, что при нашем театре основывается библиотека из произведений литературных дам. Как это тебе понравится? И твоя подруга Чюмина прислала все свои сочинения. Ты хохочешь? Котляревская привезла эти книги и спрашивает, куда их девать. …

249 147. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
23 марта 1903 г. Ялта

23 марта.

Милая моя бабуля, ты сердишься на меня из-за адреса, все уверяешь, что писала, да будто еще несколько раз. Погоди, я привезу тебе твои письма, ты сама увидишь, а пока замолчим, не будем уже говорить об адресе, я успокоился. Затем, ты пишешь, что я опять спрашиваю насчет тургеневских пьес и что ты уже писала мне и что я забываю содержание твоих писем. Ничуть не забываю, дуся, я перечитываю их по нескольку раз, а беда в том, что между моим письмом и твоим ответом проходит всякий раз не менее десяти дней. Тургеневские пьесы я прочел почти все. «Месяц в деревне», я уже писал тебе, мне не понравился, но «Нахлебник», который пойдет у вас, ничего себе, сделано недурно, и если Артем не будет тянуть и не покажется однообразным, то пьеса сойдет недурно. «Провинциалку» придется посократить. Правда? Роли хороши.

… Погода дивная. Все в цвету, тепло, тихо, но дождей нет, побаиваюсь за растения. Ты пишешь, что ровно трое суток будешь держать меня в объятиях. А как же обедать или чай нить?

От Немировича получил письмо; спасибо ему большое. Не пишу ему, потому что недавно послал письмо.

Ну, будь здорова, дворняжка. Про Горького я уже писал тебе: он был у меня, и я у него был. Здоровье его недурно. Рассказ «Невеста» прислать не могу, ибо у меня нет; скоро прочтешь в «Журнале для всех». Такие рассказы я уже писал, писал много раз, так что нового ничего не вычитаешь.

Можно тебя перевернуть вверх ногами, потом встряхнуть, потом обнять и укусить за ушко? Можно, дусик? Пиши, а то назову мерзавкой.

Твой А.

148. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
24 марта 1903 г. Ялта

24 марта.

Родная моя, не забудь увидеть в Петербурге Модеста Чайковского и попросить его от моего имени, чтобы он возвратил мне письма Петра Чайковского, которые взял 250 у меня для своей книги (Жизнь П. И. Ч.). Если же Модеста Чайковского нет в Петербурге, то узнай у Карабчевского или у кого-либо из литераторов, где он и нельзя ли добыть его адрес, если он за границей. Поняла? Если поняла, то, значит, ты умная у меня.

«Где тонко, там и рвется» написано в те времена, когда на лучших писателях было еще сильно заметно влияние Байрона и Лермонтова с его Печориным; Горский ведь тот же Печорин! Жидковатый и пошловатый, но все же Печорин. А пьеса может пройти неинтересно; немножко длинна и интересна только как памятник былых времен. Хотя я и ошибаюсь, что весьма возможно. Ведь как пессимистически отнесся летом я к «На дне», а какой успех! Не судья я.

Скоро, скоро мы увидимся, старушка моя милая, бесценная. Я буду тебя обнимать и ласкать, буду с тобой ходить по Петровке.

Кричу тебе ура и остаюсь навеки твой заброшенный, полинявший и тусклый муж.

А.

В «Мире искусства» тебя хвалят, Книппуша. Я послал тебе сегодня номер, в котором хвалят³³⁴. Горжусь, дуся моя, горжусь!

149*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
25 марта 1903 г. Москва

25-е марта,

ночь.

Голубчик мой, как меня тронули цветочки, которые ты мне прислал! Нежный ты мой, изящный! Они у меня все стоят на письменном столе в трех вазочках. Мне вчера повезло на цветы. Была без меня петербургская баронесса Вульф и оставила мне цветы; потом Бутова на улице поднесла мне букетик подснежников. Утро вчера я была у Чемоданова, потом у портнихи, потом в театре, где была репетиция «На дне» с новыми Пеплом и Настей и где меня все дразнили, что я погибаю от ревности³³⁵. Потом я была у Марии Федоровны³³⁶. Она вышла первый раз после ангины. Я болтала с Женичкой³³⁷. Потом приехала Мария Федор., потом Морозов, Маклаков³³⁸, супруг ейный, беседовали, все об адвокатуре, о суде. Потом Маклаков довел меня до «A la toilette», где я маме покупала зонтик. Потом была дома, потом поехала обедать к Алексеевым. Обедали 251 m-me Котляревская, Стахович и Вишневский. После обеда прибыл Немирович. Болтали славно, о тебе говорили.

Симов весной едет смотреть цветущие вишневые сады, чтоб писать декорацию. Говорят, ужасно смешные фамилии у тебя в пьесе.

… Ты мне сегодня обидчивое письмо прислал, ужасно обидчивое. Ну, кончи, не гневайся.

Сегодня днем я смотрела утренний спектакль «На дне». Леонидов — Пепел мне понравился очень. Приятный актер, видный мужчина, с голосом и темпераментом. Есть у него общетеатральный тон и приемы, но это сойдет. Это хорошее приобретение. Настя — Токаревич ничего себе, робко только, да и что спрашивать с ученицы на первых спектаклях! Поучится. Я на будущий сезон устрою себе дублерок на каждую роль, чтобы можно было удирать к тебе.

Обедала я дома совсем одна. Потом лежала, дремала, так как мало сплю. Сейчас с аппетитом отыграли «Три сестры». Сбор был хороший, принимали отлично. Ни «Дно», ни «Столпы» не принимают так, как твои пьесы. Мама смотрела и была в диком восторге. Я играла 4-й акт в ударе. Много провинциальных актеров смотрело. Приятный спектакль был. Мама увезла меня к себе чай пить.

Уже третий час, и надо идти спать. Прочту еще твой рассказик.

Кланяйся Маше, мамаше. А тебя жена велела целовать со вкусом и велела сказать, что безумно жаждет встречи с тобой и жизни с тобой.

Собака

Видела Федорова, кланяется тебе, едет в Крым.

150. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
26 марта 1903 г. Ялта

26 марта

Дусик мой, здравствуй! Сейчас были супруги Горькие, был Средин А., Званцева; не знаю, успею ли написать это письмо, чтобы оно пошло сегодня. Я жив и здоров, ничего нового и ничего особенного не произошло и не происходит. От жены нет писем уже третий день, но я не обижаюсь, а только горюю. Сегодня ветер, и, вероятно, поэтому я покашливаю весь день.

252 Ты должна: 1) написать мне точно, в какой день выедешь из Москвы, 2) по какому адресу я должен писать в Петербург, 3) какого числа возвратишься в Москву. Последнее ты мне протелеграфируешь заранее, чтобы я вовремя мог заказать себе билет по железной дор.

Целую тебя, моего дусика, обнимаю. Пиши мне, если еще не забыла. Ну, господь с тобой.

Твой А.

Телеграфируй, когда выедешь из Москвы. Вообще не жалей денег и телеграфь все это время.

151*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
28 марта 1903 г. Москва

28-е марта

«На дне».

Играем последний спектакль в Москве, дорогой мой. Кончился сезон, которого боялись. Кончился благополучно вполне. Играют 2-й акт.

Сегодня весь день снимали «На дне» у Шерера и Набгольц³³⁹. Он сделал такой дивный альбом «Власти тьмы», что просто не налюбуешься. Наконец нашли фотографа-художника и после праздников снимаем «Три сестры» и «Дядю Ваню». Уже заказали подмалевать декорации. Тебе подарок будет. В конце снимания Влад. Ив. оделся босяком при общем хохоте и снялся со всей ночлежкой, якобы читая что-то умилительное. Потом начали дурить: полиция берет Влад. Ив. и Конст. Серг., а вся ночлежка плачет и убивается. Хороша будет картинка. В конце концов снялись босяками. Конст. Серг. без грима и Влад. Ив., обнявшись. Смеху было много. В фотографии нас угощали превкусной закуской: грибки, пирожки, бутерброды, икра, селедка etc., чай. Видишь, как славно. Первый раз снимались без мучений. И помещение большое, и воздуху много. В твоих пьесах ты должен будешь сняться с нами, участвующими.

Отыщу в Петербурге Модеста Чайковского и скажу или напишу ему о твоей просьбе.

У меня сейчас в уборной фрукты и конфекты от мамани и конфекты от Влад. Ив. Изобилие. Вишневский сообщил, что Olga Solovieff принесет мне цветы. Очень рада. Хотя лучше не надо от нее.

253 Вчера я, милый, продежурила вечер у Кемпе³⁴⁰. Огромное поле для наблюдений. Я сидела и про себя ухмылялась. Если бы ты мог видеть! Было рождение старика, и старшая дочка «представляла». Оделась красным капуцином, в шапке, бороде, вывезла тележку с подарочками, пела юмористические куплеты на опереточные мотивы и подносила подарочки. Это было удивительно стильно, т. е. в стиле их дома, жизни. И глупо, и смешно. Потом она с сестрой сюрпризом играли папаше на двух роялях. Все очень чинно, добродетельно, но как смешно! Я точно с другой планеты попала туда. Зато меня встречали с огромным почетом; назад повезли на резинах, на своей лошади. Это ведь даль ужасная. Завтра утром я, дусик, еду верхом в Кунцево, с Борей Кемпе, который учится в Мюнхене и приехал на каникулы. Я его знала мальчонком еще. Это будет хорошо. Я освежусь. Поеду на их смирной лошадке «Нана». Я рада. Обедаем завтра у Лужских все — окончание сезона.

Акт кончился. Целую тебя крепко, милый мой, обнимаю. Отчего ты Маклаковой не пришлешь что-нибудь написанное твоей рукой? Она так просит. Ты забыл?

Обнимаю, целую много раз.

Твоя Оля

152. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
28 марта 1903 г. Ялта

28 марта

Актрисуля моя изумительная, я загорел отчаянно и теперь боюсь, что, когда ты увидишь меня, ты замахаешь руками и потребуешь развода. А мне так хочется с тобой пожить! Хоть немножечко! Цыпленка получил и поставил его на видном месте, как свинью (с поросятами на спине). Спасибо, дусик! А кулич не произвел на меня впечатления, я подарил его матери.

… И Маша говорит, что «Дядю Ваню» вы играете с дрянными декорациями³⁴¹, а одна дама сегодня очень бранила Петрову и Савицкую; первую бранила вообще, а вторую за «Столпов». Шнапа или Фомку оставь у себя; если бы я знал, что это такая хорошая собака, то не настаивал бы. Пусть будет в Москве, я ее и там увижу.

Сегодня небольшой дождик. Немножко нездоровится. Пью каждый день кефир.

254 Этот год еще не наступил как следует, а я уже составил планы, как нам, т. е. мне и тебе, проводить будущий год. Ты уже забыла, какой я, а я тебя помню, думаю о тебе постоянно, точно расстались мы вчера. А Саша Средин радуется, что расстался с супругой. И мадам Голоушева рада, что рассталась с мужем. Вот поди ж ты.

Ну, зулуска, жду телеграммы с извещением, когда выезжаешь в Питер, и другой телеграммы с петербургским адресом.

До свиданья, супружница. …

153*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
30 марта 1903 г. Москва

30-е марта

утро

Дорогой мой, я пишу тебе каждый день и не понимаю, каким образом ты третий день не имеешь писем. Редко пропускаю день. Ведь Маша привезла тебе письмо от меня?

У нас совсем май. Тепло и солнечно. Вчера я, дусик милый, ездила верхом на Воробьевы горы от Дорогомиловской заставы, так что недалеко совсем. Я имела глупость сказать об этом накануне в театре, и все взбунтовались, брали с меня слово, что я этого не сделаю. Влад. Ив. еще рано утром вчера прислал письмо, чтоб я не ездила. Но… я все-таки поехала и была счастлива, как глупый ребенок. Если бы у меня был твой огромный талант и если бы не надо было сейчас спешить к Чемоданову, я бы тебе нарисовала такую дивную картину самой праздничной Москвы и вида с Воробьевых гор, что ты бы в восторг пришел. Все улицы чистые, праздничные, всюду флаги, народ веселый, солнце, колокольный звон, приезд царя, масса детей с вербами, с воздушными шарами, все пестро, весело. Я ехала на извозчике к заставе и все время улыбалась от какого-то счастья, что я живу и могу все это чувствовать, всю красоту. А когда переезжала мост и увидела широкую теперь Москву-реку, даль, простор, зеленеющий берег, я даже смеялась и люди смотрели на меня. И ты как-то везде был, и я думала о тебе, когда любовалась и когда мне было так хорошо.

Удовольствие верховой езды было немного испорчено тем, что лошадь Кемпе застоялась и очень шалила и меня на ней не пустили, а привели манежную лошадь, которую 255 я терпеть не могу. Нужно знать все аллюры. Но я все-таки с ней справлялась хорошо, даже через канавки прыгала. Ехали мы больше шагом и рысцой, иногда манежным галопом. За Москвой-рекой очень воняло. Снегу нигде, у прудочков зеленеют деревья. Ехать было даже жарко. Вид на Москву был удивительный. Лес уже какой-то легкий, кружевной, река так мягко, красиво изгибается, купола блестят, колокола звонят, все ликовало, всюду свет и радость. Если бы бывали минуты, когда всем людям одинаково хорошо и светло на душе!! Ты думаешь сейчас про меня, что я сентиментальная немка, правда?

Как мы прощались с публикой, напишу завтра. Ездили в «Прагу» ужинать. Вчера обедали у Лужских. Было славно, радушно. Сегодня обедаю у мамы. Ужасно жалею, что не видела Ивана Павл.³⁴² Завтра начинаю собираться в Петербург. Думаю ехать в четверг или пятницу. Телеграфирую. …

154*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
31 марта 1903 г. Москва

31-е марта,

вечер

… Да, я хотела написать тебе о последнем спектакле³⁴³: играли в основном составе, играли хорошо. После 3-го акта поднялись уже настойчивые аплодисменты. После 4-го вся труппа собралась позади, в декорации 3-го акта, и подъехали, как на карусели, при открытом занавесе. Эффектно вышло. Занавес долго не закрывался. Выкатили огромный мольберт и раздавали букеты всем дамам. Мне поднесли корзину от Соловьевой. Публика поднимала занавес, орала, галдела, мы бросали цветы и при открытом занавесе отъехали на вертящейся сцене. Вышло оригинально и красиво. Потом еще публика влезла на сцену и качала Конст. Серг. и Влад. Ив. Потом поехали в «Прагу», но не все. Там было славно. Говорили речи, но с юмором. Я с Муратовой³⁴⁴ выпили брудершафт.

Завтра именины Марии Петровны Алексеевой, я поеду к ней на шоколад. Из Москвы думаю выехать в пятницу. Цветочки твои все стоят, хотя уже сохнут. На улице страшный ветер и пыль летит. Будь здоров, до скорого свиданья, дорогой мой, золото мое. Держу тебя крепко и целую без конца.

Твоя Оля

256 155*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
1 апреля 1903 г. Москва

1-е апреля,

вечер.

… Конст. Серг. с Стаховичем весь день ездили осматривать старинные барские дома для Тургенева³⁴⁵. Многое наметили для твоей пьесы³⁴⁶. С восторгом говорили о доме Хомякова, где сохранился его кабинет, каким был при его жизни³⁴⁷.

… Декорации для «Дяди Вани» написаны новые, то есть 1-й акт, и очень красивый — все говорят; 2-й тоже новый.

Спасибо за «Мир искусства». Только рецензия не интересная³⁴⁸. …

156*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
6 апреля 1903 г. Петербург

6-е апреля,

вечер.

Вот и прошел первый день, милый мой Антончик, и ближе стал час нашего свидания. Ты думаешь о нем? Ты будешь волноваться? Очень? Я знаю — ты все будешь ухмыляться и вдруг делаться серьезным. Я так знаю твое лицо. Сегодня я была у Михаила Павловича³⁴⁹, он что-то говорил, а я вдруг поймала в очертаниях его губ что-то твое, такое близкое, заволновалась, начала думать о тебе и перестала слушать.

Ольги Германовны и Жени³⁵⁰ не было дома, я их видела только когда уходила, на лестнице. Миша, по-моему, очень похудел. Он в каком-то предпринимательском экстазе. Все говорит об издании журнала, хотел бы и тебя притянуть; говорит о выгоде, об устройстве книжного магазина на хороших началах, не на жульнических. Говорит с азартом. Очень хочет повидать тебя. Я его зову в Москву, когда ты приедешь.

Я сегодня дома сижу, только у Чеховых была. Весь день ходили из, номера в номер, поздравляли с праздником. Вишневский все нервничает, все ссорится с Марией Петровной. Конст. Серг. ездил с визитами, Влад. Ив. тоже. Вечером пили чай у нас, у Алексеевых³⁵¹; были Котляревские, Котик в бледно-голубом капоте с кружевами, с голой шеей — как раз для тебя, Бутова, Муратова, Григорьева³⁵².

257 … Завтра репетируем в театре. Пробуем акустику. Я уже волнуюсь. Еще завтра предстоит возня с билетами, которые не взяли по записи. Как это скучно.

Ну, дорогой мой, покойной ночи. Будь здоров. Скоро уже будем смотреть друг на друга. Целую тебя, милый мой. У меня сейчас холодно, не топили.

Твоя Оля

157. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
8 апреля 1903 г. Ялта

Телеграмма

Сегодня наконец получил телеграмму³⁵³. Все благополучно. Шлю письмо. Пиши подробно, когда увидимся. Телеграфируй.

Черномордик

158. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
8 апреля 1903 г. Ялта

8 апреля

Бесподобная моя дуся, родная моя, Христос воскрес! Сегодня получил телеграмму твою с адресом и целый день собирался написать тебе, но гости не дали ни одной свободной минутки и не дают, хотя уже вечер…

Целую тебя, моя радость. Сейчас это письмо Миролюбов опустит в почтовый ящик.

Пиши мне побольше и почаще; напиши, когда будешь в Москве, чтобы я вовремя мог заказать себе место на железной дороге и вовремя приехать.

Обнимаю тебя и целую тысячу раз.

Твой Черномордик

159*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
9 апреля 1903 г. Петербург

9-е апреля,

утро.

Родной мой, не сердись, что не писала один день. Очень волновалась, была сильно утомлена, и голова болела жестоко вчера.

Два первых спектакля прошли. «На дне» принимали неважно очень. Пьеса не нравится большинству. Первые два акта и мы все играли почему-то вразброд. В третьем 258 акте Андреева так заорала, что в публике пошли истерика за истерикой, кричали: занавес! Волнение страшное. Вся зала поднялась. Было ужасно глупо. Я, сидя спиной на сцене, хохотала. Ни на минуту меня не заразили эти кликуши.

Хотя Вишневский и находит, что эти истерики спасли и пьесу и Андрееву, — я этого не нахожу, да и вряд ли кто найдет. Это было отвратительно. Ну, аплодисменты, конечно, усилились. Четвертый акт играли лучше всего.

Ощущение от спектакля осталось неприятное. Все-таки какая различная публика в Москве и в Петербурге. Здесь, по-моему, более тонкая, и потому «На дне» не имело такого успеха. Зато вчера мы все отдохнули на «Дяде Ване». Во-первых, вчера днем первый раз увидели декорацию 1-го акта. Подобной красоты я еще не видывала. Ты понимаешь — я оторваться не могла! Подумай — нет боковых кулис, а просто идет сад, деревья, даль. Это удивительно. Легкость необычайная. Все деревья живые, золотистые, стволы как сделаны! Ты в восторг придешь. Решили для тебя ставить, как приедешь, чтоб ты мог полюбоваться. Я ахнула, как увидела. Молодчина Симов! Шлем ему телеграмму.

Играли вчера отлично. Публика совсем иначе отнеслась, чем к «На дне». Приятно было играть. Мы все отдохнули. Мария Петровна молодцом себя чувствует.

Чюмина приветствует своих любимцев. «На дне»: Алексееву венок, мне — большое яйцо из живых красных гвоздик с розами, ландышами; и нарциссами сделана буква К. Вчера Вишневскому венок и Лилиной такое же яйцо, но розовое. Яйца ужасно милы и оригинальны.

Театр так себе³⁵⁴. Зрительный зал очень хорош, мебель великолепная, только отвратительны кондитерские украшения на потолке. Уборные гадкие, сырость какая-то; вообще грязно. Много курьезов в разговорах между нашими рабочими и здешними.

… Сегодня уже началось. Должна ехать на завтрак к графине Тизенгаузен, потом на jour-fixe к Чюминой. К последней идем компанией, а к первой мне тяжело идти. Исполняю долг вежливости, т. к. она была очень мила ко мне во время болезни. Может, она и хорошая, но тип для меня неприятный, кокотистый. Понаблюдаю петербургских барынь.

Послала сейчас Харкеевич билеты на первый абонемент. Вчера получила твою телеграмму. Не понимаю, почему 259 ты прекратил так рано свою переписку со мной, ведь Маша тебе говорила, что я раньше 4-го не уеду в Питер. И отчего ты не писал прямо в театр? Почти все туда адресуют. Просто поленился писать, сознайся, надоело? Ну, милый, еще немножко, и увидимся. Я выезжаю отсюда 24-го и 25-го буду в Москве. Не говори потом, что я не писала. Я уже это не первый раз пишу. Целую и обнимаю тебя крепко. Телеграмму послала 5-го.

Твоя Оля

160. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
9 апреля 1903 г. Ялта

9 апреля

Дуся моя превосходная, никак не соберусь написать тебе подлиннее. Гости без конца, а когда нет гостей, то выбегаешь в сад посидеть и вздохнуть. Я с нетерпением ожидаю твоих писем и телеграмм, с нетерпением ожидаю и жажду того времени, когда наконец увижу свою актрисулю. Когда ты будешь в Москве? В какой день? Напиши или телеграфируй точно.

Пьесу буду писать в Москве, здесь писать невозможно. Даже корректуру не дают читать³⁵⁵.

Весна настоящая, все уже отцвело. Бунин уехал в Одессу, Федоров — тоже. Горький здесь. Куприн уехал, стосковался по жене. И зачем это люди женятся!!

От тебя из Петербурга не было еще ни одного письма. Вчера послал тебе телеграмму, жду твоего ответа, хотя отвечать там не на что. …

161*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 апреля 1903 г. Петербург

Телеграмма.

«Дно» принято посредственно. «Ваня» отлично. Декорация удивительная. Выезжаю 24.

162*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 апреля 1903 г. Петербург

10-е апреля

Голубчик мой, я пишу тебе карандашом в театре, в уборной. Чернил негде достать. Я весь день лежала (нездорова), кислая, играть не хочется. Пьесу все ругают, 260 и публика и пресса. Зато Чехов нас спасает. Ты, дусик, представить себе не можешь, с какой отрадой все смотрят «Дядю Ваню». Все лезут не на «Дно», а на «Дядю Ваню». Все отдыхают, все говорят о чеховской поэзии, о его лиризме. Я счастлива. «Мещан» не будем играть. Вместо них — «Дядю Ваню». Во всех газетах говорят о Чехове, о «Дяде Ване». Алексеевы ликуют, ведь ты их излюбленный автор.

Мы все ноем, как Ирина в «Сестрах»: в Москву, в Москву! Мечтаем будущую весну ехать вместе с тобой играть в Киев, Одессу.

Дуся моя, я тоскую без твоих писем. Это жестоко — я ровно неделю сижу без писем. Неужели ты не мог писать в театр Суворина? Я огорчена и решила, что ты мстишь. Никто даже Христос воскресе не прислал. Сухари вы противные. И думать забыл обо мне. Ни одного письмеца к празднику! Получил ли ты от меня подарочек? По моим расчетам, ты должен был получить его в первый день.

Я больше не могу жить одна. Мне противно приходить вечером в номер, одной, не с кем слова сказать. Одна — и без любви и без ласки. А так хочется. А жизнь проходит. Ну, все равно.

Вчера я завтракала у кокоточной графини³⁵⁶; совершенно новая для меня сфера. Завтрак был шикарный, с шампанским, с богемским хрусталем. Муж — старый жуликоватый граф, сенатор; жена — подмазанная, хорошенькая, живущая, по-видимому, своим обаянием. Лакей в аксельбантах. Мне было смешно. Никого не было, кроме д-ра Якобсона. Он, оказывается, совсем больной, у него — почки. Расскажу обо всем, скоро увидимся. Потом заезжала к Чюминой, где были и Алексеевы с Александром Леонидовичем. Там было смешно: Гриневский, Галина, дочь Нотовича, Фальковский³⁵⁷ etc. … Сидела недолго.

Если бы погода была божественно прекрасна и ты бы приехал сюда денька на два! Как это было бы чудесно! Номер у меня чудесный, большой. Мы бы пофлиртовали с тобой.

Прости за мои сухие письма, но я все откладываю до свиданья, а пишу только, чтоб ты знал, как я, приблизительно, существую.

Целую и обнимаю тебя.

Твоя Оля

Кланяйся мамаше с Машей и Горькому.

261 163. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
11 апреля, 1903 г. Ялта

11 апрель.

Здравствуй, собака моя дивная, спасибо тебе большое, большое, сейчас получил от тебя два письма. А вчера были две телеграммы насчет «Дяди Вани» от Немировича и Алексеева³⁵⁸. Голова болит, кашляю, гости сидят подолгу, вчера один бородатый просидел 4 ¹/₂ часа около моего стола, но все же чувствую себя сносно и помышляю о нашей встрече. Значит, приеду я в Москву 24-го, чтобы встретить тебя 25-го.

… Думаю, что теперь в Москве мне будет удобно. Есть своя комната — это очень важно, нет Ксении, которая по вечерам угнетала меня кабацкой игрой на гармонике. Но вот беда: подниматься по лестнице! А у меня в этом году одышка. Ну, да ничего, как-нибудь взберусь.

Читал сегодня в «Русск. слове» о первом представлении «На дне», о массе публики, об истерике и проч. Заметка показалась мне беспокойной³⁵⁹.

Получил от Маши Смирновой длинное письмо, просит написать ей что-нибудь³⁶⁰. Сегодня будет у нас писатель Кожевников³⁶¹. Получил рукопись для прочтения. Одним словом, хоть пулю в лоб.

Будет ли у вас актриса для роли пожилой дамы в «Вишневом саду»? Если нет, то пьесы не будет, не стану и писать ее. В Ялте ветер, прохладно, дождей нет, в саду остановился рост. А после холода и ветра наступит знойная жара.

Здесь Маклаков, Шехтель³⁶². Давно уже здесь Л. Андреев, но у меня не был. И Пятницкий здесь. Ну, дуся моя родная, пора нам в Швейцарию ехать, собирайся! Целую тебя, господь с тобой.

Твой А.

164*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
11 апреля 1903 г. Петербург

11-е апреля,

ночь.

Все нет и нет писем от тебя! Это более чем жестоко. Я не знаю, злиться мне или обижаться. Не писал писем, потому что не знал адреса? Да разве я просто частное 262 лицо в Петербурге, которое нельзя найти? Ну, как хочешь. Надоела мне эта капитель с адресами. Глупо ужасно, и мелко.

Приехали сюда с «Дном» и выезжаем на «Дяде Ване», на который спрос огромный. Все идет на «Дядю Ваню». О «На дне» никто и слышать не хочет. Что-то странное, все-таки. Может не нравиться, но зачем же так громить! Везде говорят о Чехове, точно новую пьесу привезли.

Принимают великолепно. Галдят, орут. Сегодня подали венок Вишневскому, корзину цветов Лилиной и корзину роз Книппер. У меня в цветах лежала карточка Кореневой. Кажется, это курсистка, если не ошибаюсь. Трогательно. Я знаю эту фамилию по письмам. Посылаю тебе вырезки из газет.

А что «Вишневый сад» поделывает? Я из деликатности молчу и не спрашиваю, но жажду знать. Это не любопытство, во всяком случае, а чувство потоньше и поинтереснее.

Сегодня лето совсем. Тепло. Весь город сияет, все бодрые, веселые. Я бегала пешком с Вишневским, заходили к Лужским, где застали Дарских, много говорили о тебе. Ольга Михайловна очень просила тебе кланяться. Она стала кругленькая. Он славный; я рада была его видеть³⁶³. Во вторник они везут меня в Александринку. Идет «Победа»³⁶⁴. Играют первачи. Я ведь никого не знаю. Мне интересно.

В три часа решили кататься с Марией Петр., но я опоздала и она уже ушла. Я взяла Бутову, доехали до Летнего сада, прошли его, сели на извозчика и дважды проехали по набережной среди самой изящной публики. Мне напомнило это катанье заграничную жизнь. Солнце, тепло, хорошие экипажи, нарядные дамы…

Обедаем и ужинаем вместе, поддеваем нервничающего Вишневского. Много говорим о нашем милом, любимом Чехове. Мария Петровна тебя очень любит.

У меня в номере на окнах — розы, на письменном столе — корзина роз, на другом столе — деревцо сирени. Видишь, как славно. Только тебя не хватает. Я все мечтаю, что если погода будет, как сегодня, что ты приедешь прямо сюда и мы хоть два дня проживем здесь шикарно. Что ты на это скажешь? Увидел бы «На дне» и «Дядю Ваню».

Ответь телеграммой. Не скупись.

«Мещане» не идут. Вместо них идет «Дядя Ваня».

263 Целую тебя тысячу раз, крепко и горячо, хочу заснуть у тебя на груди, хочу твоей нежной ласки, твоих глаз лучистых, всего тебя хочу.

Твоя собака

165. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
1 – 2 апреля 1903 г. Ялта

Телеграмма

Черномордик здоров, много ест. Выезжает 22.

166*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
13 апреля 1903 г. Петербург

13-е апреля,

утро

Села писать и хотела начать так: 12 дней сижу без письма, — благодарю. А тут вдруг принесли телеграмму от тебя. Я и смягчилась, хотя только немножко. Если бы ты мог приехать прямо сюда. Погода летняя, я буду извещать телеграммами, меняется или нет, и тогда приезжай в Питер хоть на два дня. Я мечтаю об этом.

Сегодня тяжелый день. Сейчас, днем, играем «На дне», а вечером «Дядю Ваню», и вчера играла, и завтра играю.

Вчера я ходила гулять с Котиком по набережной — ты рад? Потом ездила с Лилиной, Вишневским и Ольгой Павл.³⁶⁵ на Стрелку. Там чудесно. Солнце мягкое, много воды, воздух прекрасный, тихо, хорошо, травка зеленеет… Опять поедем туда. Потом обедала с Лужскими и Раевской у Донона. Накушались и нахохотались здорово и пошли играть «Дно». Я спала во время 2-го акта. Играть ужасно не хочется, т. е. «Дядю Ваню» играем с упоением.

На днях собираемся прокатиться на автомобиле, собираемся съездить в Кронштадт. Я хочу побывать в Эрмитаже, в музее Штиглица³⁶⁶, в Зимнем дворце, всюду, одним словом.

Вчера получила письмо от Льва Жданова. Пишет, что, когда видел меня в Аркадиной, ему пришла идея вывести в пьесе интересную женщину-ростовщицу, и вот он получил из цензуры разрешенной свою пьесу «Святая душа»³⁶⁷. Просит позволения прислать. Это ужасно! Ты сочувствуешь?

264 Ну, пока до завтра, надо еще умываться, пить кофе и идти в театр.

Целую тебя крепко; значит, 22-го выезжаешь. Если это изменится, телеграфируй.

Жду с адским нетерпением.

Твоя Оля.

Обнимаю и прижимаю к груди.

167*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
14 апреля 1903 г. Петербург

14-е апреля,

ночь.

Получила наконец второе твое письмо, но очень несодержательное, ничего не говорящее, дорогой мой. Ну, ничего.

Я устала. Все утро чинила и штопала, потом ездили на автомобилях: Конст. Серг., Влад. Ив., Вишневский и я. Мария Петровна должна была приехать на извозчике, она боится на моторе; вышло недоразумение, она не приехала, и когда мы вернулись, то, по-видимому, она была обижена, пошли объяснения, было неприятно. Тут же пришла Екатер. Ник. (Вл. Ив. уже ушел) и тоже была, по-видимому, в претензии. В театре надо мной шутили, что я увезла всех мужей. Владимиру Ивановичу, кажется, влетело здорово. Ездили мы на Стрелку, гуляли, сидели, позавтракали в ресторанчике. Ехать очень приятно и смешно. Только все лошади пугаются, и чувствуешь себя виноватыми. День был теплый, серый, солнце — точно сквозь дымчатую кисею, весь ландшафт серый, туманный, много воды.

В театр я попала ужасно поздно, заболталась дома с Качаловой, еду по Невскому и вижу, что 15 минут до начала. Я страшно испугалась, погоняла извозчика и еще в пролетке расстегивала башмаки, кофточку под верхним платьем и, представь, все-таки успела к третьему звонку. Но подумай — прозевала выход среди первого акта. Николай Григ.³⁶⁸ думал, что я уже на сцене; я как безумная лечу и вижу, что вся сцена Алешки кончена. Все в голове перепуталось, решаю, что нет спасенья. Для публики, конечно, вышло незаметно, но для меня это был ужас — первый раз за пять лет. Я проплакала весь второй акт. Не могу простить этого себе. Александров тоже 265 виноват, но я избаловала его тем, что всегда сама слежу за выходами. Голова болит от этого ужаса.

Завтра иду смотреть «Победу» в постановке Санина. Иду с Дарскими.

20-го будет Чеховское утро, будем читать отрывки из пьес, Москвин и Грибунин — рассказы. В пользу Литературного фонда. «Дядя Ваня» идет с успехом, спрос огромный.

Вчера Андреевская (из Аксенова) прислала мне букет и заходила сама. Она выходит замуж.

Ну, прости, милый, за гадкое письмо, голова трещит.

Целую тебя, обнимаю. …

168. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
15 апреля 1903 г. Ялта

15 апреля.

Дуся моя бесподобная, балбесик мой, ты напрасно сердишься на меня за молчание; во-первых, ты сама писала мне, что выезжаешь из Москвы в начале страстной недели, во-вторых, я пишу тебе частенько. Да и к чему писать, если скоро, скоро увидимся.

… Зачем вы играете в одну дудку с «Новым временем», зачем проваливаете «На дне»?³⁶⁹ Ой, нескладно все это. Поездка ваша в Петербург мне очень не нравится. Писать для вашего театра не очень хочется — главным образом по той причине, что у вас нет старухи. Станут навязывать тебе старушечью роль, между тем для тебя есть другая роль, да и ты уже играла старую даму в «Чайке».

Ну-с, вчера был небольшой дождь. У нас хорошая весна, только прохладно и скучно.

В Ялте умер доктор Богданович. Знала ли ты его?

Ехать в Одессу и в Киев — это мысль хорошая. И я с вами буду ездить на гастроли. В Одессе сборы будут колоссальные, в Киеве же будет приятно пожить и встретить там весну.

Почему не ставите «Мещан»? Ведь они нравятся в Петербурге.

Я напишу тебе еще одно письмо, пришлю еще телеграмму, а затем — до скорейшего свидания. Я смугл, как араб. В саду у нас хорошо, я целый день сижу там и загорел адски. Видела Модеста Чайковского? Видела Суворина? Бывает ли Миша³⁷⁰ в театре? Впрочем, на сии вопросы ответишь мне уже в Москве, моя верная супруга. …

266 169*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 апреля 1903 г. Петербург

15-е апреля,

вечер

Тебя утомляют гости, дорогой мой? Неужели нельзя этого избегнуть? Такой ненужной детали в жизни? Впрочем, мы всегда расходимся на этом пункте. Ты все-таки не кисни, гони гостей и думай обо мне.

Лестницы не бойся. Спешить некуда, будешь отдыхать на поворотах, а Шнап будет утешать тебя. Я буду тебе глупости говорить. Напишу еще одно письмо только, ведь 22-го ты выезжаешь.

Здесь все теплынь. Я сегодня весь день сидела дома. Поздно встала, в 1 час начали читать у меня «Росмерсхольм» Ибсена³⁷¹. Читал Владимир Иванович; слушали К. С., Лужский, Александр Леонидович и я.

Мария Петровна по обыкновению умывалась и одевалась, но сегодня только до двух часов. Смешная она.

«Росмерсхольм» меня ужасно захватил. Странный этот Ибсен. Я было его совсем в сторону отложила, решила, что он меня больше не тревожит, и вот опять заволновал.

К. С. увлекся тоже, но откровенно говорит, что это не зажигает его, как художника. «Юлия Цезаря» почти решили ставить. Мне это очень нравится. Но работы будет адски много.

После чтения на минуту заходила графиня Тизенгаузен. Вчера в уборной был у меня Меньшиков, поэтесса Галина, которая собирается послать тебе книжку своих стихов. После обеда я посидела у Самаровой; потом пошли с Марией Петровной в Александринский театр, где нас надули: вместо «Победы», по болезни Мичуриной, шел «Ревизор». Мне было обидно очень. Ведь единственный мой свободный вечер. Из «первачей» играл только Варламов — Осипа. Было скучно, и мы на половине ушли. Сидели в одной ложе я с М. П., в другой Котик с Переттой³⁷². Потом ужинали у нас все. Приехали все мужья из театра. «На дне» смотрел сегодня вел. кн. Владимир и хлопал. 16-го и 17-го играем «Дядю Ваню». В газетах все ругают наш театр, а мы смеемся.

Ну, дусик, собирайся в путь. Отчего ты не пишешь, получил ли от меня дорожный письменный прибор? Я с такой любовью посылала его тебе. Неужели не нравится? Хоть бы слово написал, что получил. …

Твоя Оля

267 170. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 апреля 1903 г. Ялта

17 апреля 1903.

Итак, жена моя бесподобная, собака рыжая, посылаю тебе последнее письмо — в этом сезоне. 22-го апреля выезжаю из Ялты. 24 буду в Москве. Это решено, билет уже заказан. В Петербург напрасно приглашаешь, ибо и до Москвы доехать не совсем-то легко, а в Питер пришлось бы ехать целыми сутками дольше. Да и что там делать? Рецензию П. Вейнберга получил; то же самое писал он и о «Чайке», а «Чайка» между тем до сих пор скрипит помаленьку. Старики наши ненавистничают, это нехорошо³⁷³. А Минский лжив и ломака³⁷⁴.

… Ну, будь здорова и счастлива, родная моя. А пьеса наклевывается помаленьку, только боюсь, тон мой вообще устарел, кажется. Целую мою птицу, дергаю за носик, за лапки.

Твой А.

171*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
17 апреля 1903 г. Петербург

Телеграмма

Выезжай двадцатого прямо Петербург. Погода летняя. Телеграфируй.

172. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
18 апреля 1903 г. Ялта

Телеграмма

Приеду Москву 24. Билет взят. Ехать Петербург не хочется. Здоров.

173. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 апреля 1903 г. Ялта

Телеграмма

Чудесный подарок получил. Спасибо, родная³⁷⁵.

268 174*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ³⁷⁶
Конец мая 1903 г. Москва

Милый Антон, приезжай, если хочется. Экзамен, оказывается, публичный³⁷⁷. Приезжай, милый, все хотят тебя видеть. Очень прошу и очень просим.

Оля

175*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
23 июня 1903 г. Новый Иерусалим

Телеграмма

Жду, приезжай. Полторы десятины. Нравится³⁷⁸.

176. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
19 сентября 1903 г. Ялта

Милая моя лошадка, милая собачка, милая жена, здравствуй, голубчик! Целую тебя и обнимаю миллион раз. Пиши мне не медля, что, как и все ли в Москве благополучно³⁷⁹.

Еще раз обнимаю тебя, лошадка, господь с тобой.

Твой А.

Скоро приеду!!

177*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
19 сентября 1903 г. Севастополь

Милый Антончик, пишу среди толкотни, на книжной полке. Шапошников меня замучил³⁸⁰. Возил на Братское кладбище, угощал обедом на бульваре, и вином, и шампанским и злил меня нелепостью. Голова болит адски. Хочется быть одной до ужаса. На пароходе одолела одна барыня, узнавшая меня по прощанию с тобой и по моей карточке. Лобызала меня на прощание. Давка на пароходе отвратительная. В Севастополе замучили встречами.

… Шапошников устроил отдельное купе 1-го класса. К чему? Я не привыкла к таким парадам. Меня это мучает. 269 Не дают времени думать о тебе. Мечтаю лечь одна, раздеться и думать о тебе, о Ялте. Я плакала, когда уезжала. Прощай юг, горы, море. В Севастополе удивительно. Целую, ласкаю тебя, мой единственный, мой дорогой. Обнимаю много, много раз; целую.

Твоя Оля

Поезд сейчас уходит.

178. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
19 сентября 1903 г. Ялта

Пятница, день твоего отъезда

Милый дусик мой, лошадиная моя собачка, как ты доехала? Как провела ты время в Севастополе с рыжим усачом?³⁸¹ Все ли благополучно?

А я вернулся с парохода не здоровый; есть не хочется, нудно, глупо в животе, ходить не особенно приятно, голова разболелась. Не знаю, отчего это. Но самое худшее, конечно, это твой отъезд; к твоему отсутствию я не скоро привыкну.

Если ты еще не успела послать в Ялту посылку, то прибавь гамаши — они скоро понадобятся.

Читал сегодня в газетах, что «Вишневый сад» пойдет в декабре. Если это справедливо, то очень хорошо, согласен, пусть только пьеса пойдет в первых числах декабря, а не в последних. Завтра уже буду работать.

Сегодня у нас обедала Нина Корш с девочкой. А мне, знаешь, немножко беспокойно, что ты взяла у меня не 100, а 75 р. Я, стало быть, должен тебе, дусюка, 25 р.

«Новое время» все продолжает пощипывать Горького; боюсь, как бы скандала не вышло³⁸².

Пиши мне, родная, голубчик мой, ты теперь убедилась, как я тебя люблю.

Завтра еще буду писать тебе, а теперь отдыхай, беседуй, распаковывай чемоданы. Поклонись всем знакомым, никого не пропускай. Напиши, как идет «Юлий Цезарь», не слышно ли чего-нибудь насчет «Юлия Цезаря» и проч. и проч. и проч.³⁸³. Как Вишневский?

Обнимаю, целую твои лапки. Господь с тобой.

Твой А.

Как будто я стал писать еще мельче. Правда?

Сегодня буду раскладывать пасьянс solo.

270 179*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 сентября 1903 г., подъезжая к Лозовой

Открытка 20-е,

утро

Вот и ночь прошла, дорогой мой. Ты теперь газеты читаешь. Еду в отдельном купе, и это смущает меня — лишнее. Шапошников привел меня в отчаянье своей угодливостью. Ночью было холодно, так что велела постель устроить, чтоб было теплое одеяло. Солнечно. На воздухе еще не была, ничего не пила. Во сне видела, что у Шнапа шея прямая³⁸⁴. Трясет. В Лозовой опущу письмо. Странно мне быть одной. Странно покажется все в Москве. Кланяйся мамаше, Маше. Целую тебя крепко.

Оля

180*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 сентября 1903 г., подъезжая к Харькову

Открытка

3 часа, 20-е сент.

Еду, еду, еду… Тепло удивительно, теплее, чем в Ялте. Окно открыто, — пыль адская. Мелькают совсем золотые леса — красиво. Накупила газет и читаю. В Лозовой выпила кофе и съела кусок ветчины. Как умывался? Кому кукиши показывал? От Севастополя у меня кошмар с рыжеусым чудовищем³⁸⁵.

Пиши, как ты себя чувствуешь. Побольше о себе. Увидишь Костю, поцелуй его от меня. Будь здоров, пиши и пьесу и письма жене. Обнимаю, всем поклон.

Оля

181*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
6 час., 20-е сент. 20 сентября 1903 г.,

Открытка

с дороги

Темнеет. Переехали речонку, в которой красиво отражается луна. Тепло. Проехали Белгород. Живописные хатки в осенней зелени. Мирно. Философствую о жизни. Разрешаю задачи. Ем антоновские яблоки, конфекты (дар Шапошникова). Читала «Новое время», «Русское слово», «Новости». Опять бессмысленное убийство мальчика 5-ти лет. В окно несется запах осенней зелени.

Обнимаю, целую.

Оля

271 182. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 сентября 1903 г. Ялта

Как это жестоко, дусик мой! Вчера весь вечер, потом ночью, потом сегодня весь день ждал твоей севастопольской телеграммы, и только сегодня вечером (в субботу) получил от Шапошникова: «Супруга ваша выехала благополучно…» и т. д. А я думал, что пароход затонул, что билета у тебя нет, и проч. и проч. Нехорошо, супруга милая. В другой раз не обещай.

Мне сегодня легче, но все же я не совсем здоров. Слабость, во рту скверно, не хочется есть. Сегодня я сам умывался. Вода была не холодная. Твое отсутствие очень и очень заметно. Если бы я не был зол на тебя за телеграмму, то наговорил бы тебе много хорошего, я сказал бы тебе, как я люблю мою лошадку. Пиши мне подробности, относящиеся к театру. Я так далек от всего, что начинаю падать духом. Мне кажется, что я, как литератор, уже отжил, и каждая фраза, какую я пишу, представляется мне никуда не годной и ни для чего не нужной. Это к слову.

… Целую тебя, женушка моя, голубчик. Если мои письма скверные, пессимистические, то не огорчайся, родная, это все пустяки.

Твой А.

183. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
24 сентября 1903 г., с дороги

Открытка

21 сент., 8 ч. утра.

Доброе утро! Проехали Молоди. Свежий, хороший осенний день. Деревья еще одетые, золотые, красные, а ивы — зеленые. Дороги и тропинки мокрые, блестят. Солнечно, хотя облачно. Хорошо в природе. Окно открыто. Еду, как китайский император, молчаливо и величаво.

А я ужасно люблю деревенские лужи, любуюсь на них.

К Москве подъезжаю равнодушно. Вспоминаю Лопасню, Мелихово.

Будь здоров, пиши, умоляю. Обнимаю, целую.

Оля

272 184. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
21 сентября 1903 г. Ялта

21 сент.

Женуля моя великолепная, сегодня чувствую себя полегче, очевидно, прихожу в норму; уже не сердито поглядываю на свою рукопись, уже пишу и, когда кончу, тотчас же сообщу тебе по телеграфу. Последний акт будет веселый, да и вся пьеса веселая, легкомысленная; Санину не понравится, он скажет, что я стал неглубоким.

Встаю в 8 часов утра, умываюсь. Сегодня была холодная вода, хорошо умылся. На дворе тепло, почти жарко. Дома все благополучно. Шарик еще не научился лаять. А Тузик — разучился. Без тебя мне спать страшновато.

Константин Леонардович не приходил после твоего отъезда ни разу.

Сегодня пришло твое письмо, написанное карандашом, я читал и сочувствовал тебе, моя радость. Пить шампанское! Ездить на Братское кладбище! О, дуся, это тебя так прельстили длинные рыжие усы, иначе бы ты не поехала.

Пьесу пришлю на твое имя, а ты уж передашь начальству. Только когда прочтешь и найдешь ее скверной, не падай духом.

… Будь весела, не хандри, не умничай и старайся тратить поменьше денег.

Господь с тобой, будь, повторяю, весела.

Твой А.

185. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
22 сентября 1903 г. Москва

22 сент. 1903 г.

утро.

Вот я и в Москве, дорогой мой, милый мой! И уже беспокойная, тревожная. Как я рада была получить вчера вечером твои милые, ласковые строчечки! Так хорошо это! Дусик ты мой! Как ты живешь без меня?

Ну, подробно опишу мой первый день в Москве. Приехала совсем хорошо, не утомленная, выспавшаяся, но севастопольский кошмар все меня преследовал. Въехала в Москву все-таки с солнцем. Осень, видно, стояла славная, все деревья одеты. Дома на лестнице встретил меня Шнап; я, услыша его лай, даже не хотела посмотреть на него, боялась, что уж очень изуродован. Но, представь, — если бы я не знала о его несчастии, то, пожалуй, и не заметила 273 бы, в особенности когда он вертится и кружится. Когда спокоен, то только голова немного набок, отчего получается очень умильное выражение, так что смеяться хочется. Он очень крупный, красивый, шерсть блестит и вообще прелестен. Летает стрелой, скользит по натертому паркету и когда налетает на меня, то прямо с ног сшибает. Я его все-таки свезу к ветеринару, может, можно выправить шею. Оказывается, через его шею проехала целая карета на шинах, и очень быстро.

Квартира вся блестит, вся вылизана, вычищена благодаря Аннушке, так что приятно было войти. Все цветочки вымыты. Я выпила кофе, разобрала виноград, вымылась, облилась холодной водой, оделась и пошла в театр. Вошла в зал как раз в то время, когда Цезаря пронзают кинжалами, и оторопела — ничего не понимаю. Всюду белые тоги, в которых не скоро узнаешь всех. В Вишневском мне что-то нравится, а может, просто темперамент его настоящий подкупает, еще не разобралась. Брута не понимаю пока, но что-то мне не нравится в самом голосе, в речи³⁸⁶. Ну, потом все налетели на меня, пошли поцелуи, рукопожатия, расспросы без конца о тебе и просьба послать тебе от всех нижайший поклон и уверение в любви и преданности. Конечно, о пьесе толков много. Влад. Ив. обстоятельно расспрашивал, хотя мало говорили с ним. К. С. уже, кажется, нервит. Опять при мне уже вышел скандал с Симовым из-за вечной задержки декораций. Вл. Ив. первый раз за все время вспылил адски и решил, что у меня дурной глаз относительно него, т. к. совпало с моим приездом. Все как-то остались такими же, как были, а кто и поправился, так уже успел спустить и принять зимний вид.

У меня от народа, от расспросов, с непривычки голова разболелась. Артем проникновенно целовал мне руку, спрашивал о тебе. Лужский, в тоге, разыгрывал длинную сцену обморока при виде меня. Я, конечно, подыграла сценку. Настроение у всех, кажется, ничего себе. …

186. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
23 сентября 1903 г. Ялта

23 сент.

Здравствуй, дусик, моя половинка! Сегодня пришло от тебя два открытых письма, я очень рад и доволен. Рассчитывал получить из Москвы телеграмму, ну, да бог с тобой, 274 я вхожу в твое положение и понимаю. Что нового придумали в театре? Не утомились? Не разочаровались?

Четвертый акт в моей пьесе сравнительно с другими актами будет скуден по содержанию, но эффектен. Конец твоей роли мне кажется не дурным³⁸⁷. Вообще не падай духом, все обстоит благополучно.

… На сих днях к тебе приедет П. И. Куркин. Он расскажет тебе о том, что ему нужно, а ты подумай и дай совет. Дело весьма важное³⁸⁸.

Шарик растет, но еще не лает. Ты, уезжая, забыла взять свою кошку. Прикажешь прислать?

Кланяйся Вишневскому и скажи ему, чтобы он набирался мягкости и изящества для роли в моей пьесе³⁸⁹.

Ну, цудык, благословляю тебя. Не сердись, не хмурься, не брани своего мужа. Скоро увидимся. Как только в Москве начнутся заморозки, так и приеду.

Твой А.

187. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
23 сентября 1903 г. Москва

23-ье сент.

утро

Дорогой мой, здравствуй.

Как спишь, как чувствуешь себя? Я все о тебе думаю и мысленно одеваю тебя, целую в плечико, командую за умыванием. А тебя нет. Я одна, и ты один.

Целую тебя нежно за твое нежное письмецо. Дорогой мой! Я плакала, когда читала. Тебе не надо было ехать провожать меня, дусик. Надо окрепнуть сначала, а потом уж разъезжать. Ведь это томительно — проводы на пристани. Тянется без конца, нудно, противно.

Тебе лучше теперь?

А я сегодня проснулась уже с чисто московским, сезонным ощущением: в голове неладно, что-то везде побаливает, какие-то ниточки, — потом привыкну к этому.

Вчера утром возилась по дому. Потом пошла в театр — там опять никакой репетиции, а возня с декорациями и повышенные нервы у режиссеров. Отдала каштаны и виноград Алексеевым, подушку Немировичу — очень все довольны. Потолкалась, поболтала и пошла к маме. Там слушала Володю, т. о. его пение. Он на днях уезжает³⁹⁰. Пришла Эля. Я посидела у Зины, у Анны Егоровны в кухне; 275 про Ялту рассказывала, про тебя. Потом пошла с Элей по магазинам.

… Пришла домой, и сюрприз: прислано письмо от Лужского и роль Кальпурнии — жены Цезаря. Якобы репетирует теперь второй состав, и просят меня быть готовой играть в сезоне сию роль³⁹¹. А играет ее Бутова, и, говорят, неважно. Ничего не понимаю. Поговорю сегодня.

Дома сидела, читала, потом мыла голову, пила чай, ела ветчину и сыр, а часов в 10 пришла Раевская и сидела до 12 ¹/₂. Болтала, хохотала нервически и очень хотела, кажется, узнать, есть ли ей роль в твоей пьесе, но я помалкивала. Она, бедная, не очень даровита, но не чувствует этого и терзается и мучается, что пропадает даром, без работы. Ей бы лучше уйти от нас, право. Жалко ведь, когда слушаешь ее, а сказать нельзя ей правду.

Про гамаши я сама, дусик, решила, что пошлю, и уже выложила их. Как аппетит у тебя? Как настроение?

Ну, пришел Средин, хочет писать меня. Кончаю, будь здоров, целую, обнимаю тебя несчетно раз; и кукиши целую, и глаза твои чудесные.

Дусик мой, дорогой.
Твоя Оля

188. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
24 сентября 1903 г. Москва

24-е сент.

утро.

Вчера не было письма от тебя, дорогой мой. Я беспокоюсь. Тебе не надоели мои письма с дороги? Я их что-то много нацарапала. Разобрал все или нет? О, эти рыжие усы!! Как я их ненавидела! Как они пожимались, и кланялись, и, ехавши мимо церкви, сняли шляпу и крестились за здоровье Антона Павловича. Глупо и нелепо было пить шампанское с чужим для меня человеком, на берегу моря при заходящем солнце. А мне так хотелось быть одной, сидеть на берегу и передумывать все, что я пережила за последнее время. Ну, мимо, читатель, мимо.

Вчера была слякоть, сырость, холод, я мерзну все время. Днем в театре болтала с Вл. Ив., Вишневским. Сегодня буду обедать у Раевской с Лужскими и Вишневским.

С Кальпурнией меня что-то путают, я не пойму. Сказали бы прямо, что у Бутовой не идет, должна играть я, ну и понятно. А то что-то неясно.

276 Вл. Ив. сильно, кажется, волнуется. Вишневский все гудит, что в банке осталось всего 25 000 р. Бурджалов ходит со страшно деловым видом. Про него острят, что поездка с Бутовой скомпрометировала его и что у него уже есть «прошлое».

… Была у Надежды Ив.³⁹², у моих старух, копировала им Федотову, когда она была у нас, и они помирали со смеху.

А в общем я это всего отвыкла. Точно чужая брожу всюду.

«Как все нервны!»³⁹³

До завтра, дорогой мой, целую тебя много раз. Ставят ли тебе воду, кладут ли чистый костюм?..

Обнимаю и глажу.

Твоя Оля

189. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
24 сентября 1903 г. Москва

24 сент.

Только что кончила письмо и в пачке писем нашла вдруг твое письмо, которое пришло вчера, и я рассердилась на Аннушку. Вчера, когда пришла домой, первый вопрос был — есть ли письмо? И получила ответ: нет.

Голубчик, золотой мой, не сердись за телеграмму. Я на вокзале писала письмо тебе и уже ко второму звонку еле поспела попасть в вагон и умоляла Шапошникова послать сию минуту телеграмму. Значит, он не послал сейчас же! Прости, умоляю. Но я была такая растерянная, мне так хотелось написать тебе письмецо, а не телеграмму. Не сердись, голубчик, не пиши пессимистических писем. Ты как литератор нужен, страшно нужен, нужен, чтоб отдыхать, чтоб люди помнили, что есть на свете поэзия, красота настоящая, чувства изящные, что есть души любящие, человечные, что жизнь велика и красива.

А лиризм твой? Каждая твоя фраза нужна, и впереди ты еще больше нужен. Ох, если бы у меня был дар слова, — сколько бы я тебе наговорила!! Выгони из себя ненужные мысли. Пожалей людей и почувствуй, что ты им нужен. Не отдаляйся, а давай все, что ты можешь дать из своей богатой души.

277 Пиши, и люби каждое свое слово, каждую мысль, каждую душу, которую вынянчишь, и знай, что все это необходимо для людей.

Такого писателя, как ты, нет и нет, и потому не замыкайся, не уходи в себя.

Пьесы твоей ждут как манны небесной.

Посылку отправляю завтра. Все не найду мамаше гребеночку подходящую.

Целую тебя, целую руки твои и молю бога, чтоб ты чувствовал себя хорошо.

Получаешь ли мои письма?

Твоя Оля

190. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
25 сентября 1903 г. Ялта

25 сент.

Собака моя бесхвостая, это письмо придет к тебе, вероятно, после того, как уже получишь телеграмму об окончании пьесы. Четвертый акт пишется легко, как будто складно, и если я его кончил не скоро, то потому что все побаливаю. Сегодня мне легче, чем вчера, правда, но часов в 11 начало ломить в ногах, в спине, начался кашель. Все-таки, думаю, теперь будет становиться все лучше и лучше. Третьего дня явился ко мне твой, как ты его называешь, «враг» Альтшуллер; я не дался выслушивать, но сказал насчет утренних обливаний. Он всплеснул руками и запретил мне обливаться из губки. И теперь я умываюсь по-старому, то есть через три-четыре дня у меня опять уже будет серая шея. Два утра я не обливаюсь, но состояние моего здравия все-таки прежнее, только как будто чувствую себя бодрее.

Вчера наконец был Костя. Явился он веселый, возбужденный, серый и тощий, в темных кисейных панталонах. Мы дали ему пообедать. Он ушел и вечером пришел опять с засорившимся глазом. Я стал делать операцию, операция, кажется, не удалась, но глазу полегчало. Сегодня рано утром он приезжал за бельем. Завтра у него кончается самая трудная работа. С Михайловским ладит³⁹⁴.

Настя аккуратно меняет мне костюмы. В самом деле, так хорошо, хозяйственно. Вообще надо пожалеть, что я 278 женился на тебе так поздно. Когда я пришлю пьесу, то постарайся сделать так, чтобы во время чтения (в фойе) Стаховича не было.

Мне кажется, что в моей пьесе, как она ни скучна, есть что-то новое. Во всей пьесе ни одного выстрела, кстати сказать. Роль Качалова хороша³⁹⁵. Присматривай, кому играть 17-летнюю, и напиши мне³⁹⁶.

Вчера я не писал тебе и вообще писал очень мало, потому что нездоровилось.

Целую тебя, моя радость, крепко обнимаю. Поклонись Вишневскому, Немировичу, Алексееву и всем православным христианам. Я замедлил с пьесой, скажи, что очень и очень извиняюсь.

Завтра придет от тебя письмо — первое из Москвы. Жду его с нетерпением.

Ну, цуцык, не забывай, вспоминай.

Твой А.

191. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
25 сентября 1903 г. Москва

25-е сент.

утро

Сегодня холодно, дусик мой, надо окна замазывать. Хожу уже в теплом. Вся кожа болит, в боку какая-то нервная боль, противно. Да еще вдобавок вчера сидела в Малом театре с Раевской, смотрела «Сын Жибуайе»³⁹⁷. Проспала половину, и если бы не Раевская, я [бы] ушла. Отчаянно скучно. Федотова кривлялась, Лешковская мило гнусавила, Рыбаков грубо комиковал; один Ленский приятен, и Южин ничего был. Но пьеса… о, о, о!.. Билеты достали только наверху в купонах. Никого не видела.

… Был на днях Маклаков, но не застал меня. Сегодня хочу пойти посмотреть Пасхалову в Интернациональном театре³⁹⁸. Пока свободна, осмотрю все театры. Вчера у нас в конторе видела Эфроса, которому я всегда доставляю такое неудовольствие своим видом. Но что делать!

Репетиций пока нет, возятся с декорациями, и я еще ничего не видела.

… Так ты ревнуешь к рыжим усам?! О, дуся моя…

Пьесу буду ждать с нетерпением. Если ты только пришлешь ее прямо начальству, а не мне, то разведусь с тобой, так и знай. …

279 192. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
26 сентября 1903 г. Ялта

Телеграмма

Четыре акта совершенно готовы. Переписываю³⁹⁹. Пришлю тебе. Здоровье поправляется. Тепло. Целую.

Антуан

193. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
26 сентября 1903 г. Москва

26-е сент.,

утро.

Вчера мы превесело смотрели «Тьму» Тимковского. Сидели в 1-м бенуаре: Раевская, я, Вишневский и Стахович. Я подбила ехать, а то одна не высидела бы. Вот ужас, скажу я тебе! Вот банальщина, вот пустое место! Смешно было, а на сцене все разрывались. Подумай: четыре акта, и за все это время у всех действующих лиц — драматические лица и драматические положения, т. е. выдуманные. Ни одного человеческого, жизненного слова, ни одной улыбки — это так похоже на Тимковского. Что-то невообразимое, нудное; непонятные страдания, непонятные люди.

Смотрели знаменитую Пасхалову, которая все четыре, акта делала большие глаза, заламывала руки и безумно страдала. Мужчины были ужасны. Вообще я пойду туда только еще раз, чтобы посмотреть Пасхалову в человеческой роли.

В театре было много знакомых. В ложе сидели Бунин, Найденов и Чириков с женой, приходили ко мне. Найденов без бороды, улыбающийся, Бунин бледный, истомленный, будет теперь в Москве. Я их позову обедать как-нибудь.

Были Ленинский, Любошиц, Эфрос, Пчельников, Шпажинский⁴⁰⁰, который спрашивал о тебе, хотел тебя в какой-то комитет.

Конечно, все спрашивают о «Вишневом саде». Было много наших артистов. Был твой друг Манасевич⁴⁰¹. Автор сидел в литерном бенуаре. Порывались вызывать, но после 3-го сообщили, что «их» в театре нет. Литературное трио в ложе не вытерпело и уехало после 3-го акта.

… Вчера после театра я до 2-х часов ночи читала, т. е. декламировала Кальпурнию. Так вдруг захотелось поиграть 280 ее, а буду ли играть — не знаю. Хотят возобновлять «Одиноких». Это хорошо⁴⁰². Иоганнес — Качалов, Браун — Леонидов, старик — Лужский.

Дусик, как «Вишневый сад» идет?

Золотой мой, как мне хочется приласкать тебя, расцеловать, погладить! Не за кем мне ухаживать, некого умывать, одевать.

… Сегодня вечером пойду, может быть, в суд, — наши все бегают, а я ни разу не была в суде, а давно хочется. …

194. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
27 сентября 1903 г. Ялта

27 сент.

Дусик мой, лошадка, я уже телеграфировал тебе, что пьеса кончена, что написаны все четыре акта. Я уже переписываю. Люди у меня вышли живые, это правда, но какова сама по себе пьеса, не знаю. Вот пришлю, ты прочтешь и узнаешь.

Вчера были Михайловский и Панов⁴⁰³. Первый много рассказывал, я с удовольствием слушал, второй помалкивал. Потом приезжал Костя. Он хотя и не согласен с чем-то, но, по-видимому, доволен. Михайловский очень мне его расхваливал.

А третьего дня приехал неожиданно твой необыкновенный друг, рыжеусый Шапошников. Сегодня он был опять, обедал и после обеда уехал с Машей в Су-Уксу, к Соловьевой. Скучен он донельзя, до того, что, слушая его, хочется высунуть язык.

Если бы ты, лошадка, догадалась прислать мне телеграмму после первого представления «Юлия Цезаря»! «Вишневый сад» я пишу на той бумаге, которую мне дал Немирович; и золотыми перьями, полученными от него же. Не знаю, будут ли от этого какие перемены.

Ах, бедный Володя, зачем он слушает своих родственников! Певца из него не выйдет, а адвокат, хороший и усердный, уже выходил из него. И почему вас так пугает карьера адвоката? Разве порядочным адвокатом хуже быть, чем петь в театре тенорком в течение десяти лет, по 4 500 р. в год, а потом уходить в отставку? Очевидно, вы понятия не имеете о том, что значит присяжный поверенный, адвокат.

281 На море качает, но погода хорошая. Панов уже уехал. Он и Михайловский будут на первом представлении «Вишневого сада» — так они говорили.

Шнапу поклонись и поблагодари его от моего имени, что он не напугал тебя, что шея его не исковеркана. Шарик доволен жизнью. Тузик временами впадает в пессимизм.

Тебя пишет Средин? Да, это удовольствие, но удовольствие, которое можно претерпеть только раз в жизни. Ведь ты уже писалась им, Срединым!⁴⁰⁴

Ну, лошадка, глажу тебя, чищу, кормлю самым лучшим овсом и целую в лоб и в шейку. Господь с тобой. Пиши мне и не очень сердись, если я буду писать не каждый день. Теперь переписываю пьесу, стало быть, заслуживаю снисхождения.

Кланяйся всем.

Твой А.

195. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
27 сентября 1903 г. Москва

27-е сент.

утро.

И письмо и телеграмма вчера — какая роскошь! Поздравляю с окончанием пьесы, дорогой мой, половинка моя! Как я счастлива, как я рада! Как бы я тебя целовала и умилялась, если бы была около тебя! Все, значит, хорошо?

А сегодня снег идет хлопьями, большими зимними хлопьями. По улицам от слякоти нельзя будет ходить. А тебя солнышко греет, сидишь в зелени. А я все мерзну.

… Вчера обедали у меня Иван с Софи⁴⁰⁵… Ушли они после семи, а я отправилась в театр смотреть черновую репетицию 5-го акта «Цезаря». По-моему, красиво будет здорово. Декорация — поле битвы — удивительна. Масса воздуха, даль, и как-то величаво. Внизу, в люке, проходят легионеры и видны их головы, шлемы, копья. Ставили Палатку Брута — тоже красиво. Под звуки лютни поет Люций — Асланов, мягким тенором, очень музыкально. Поэтично. Музыка Маныкина. Жду с нетерпением генеральной репетиции завтра, которая, верно, продлится с 7-ми до 2-х ночи. Напишу тебе тогда все.

… Буду ждать Куркина. Вишневскому передам, что велел. С адским нетерпением буду ждать «Вишневого сада» и буду смаковать каждое слово. …

282 196. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
28 сентября 1903 г. Москва

28-е сент.

утро.

Здравствуй, милый мой, дорогой мой! Видишь, я прилежна, пишу каждый день. Как все-таки хорошо в этой квартире — есть твоя комната, стол письменный, следы твоего пребывания; мне это приятно. Снежок лежит на крышах, ноль.

Вчера я слушала чтение «Цезаря» и очень волновалась. Мне кажется, что должно быть красиво. Третьего дня я видела декорацию 5-го акта, вчера слышала чтение — и то и другое мне нравится. Есть простота и величавость. Качалов очень хорошо читал. Каждая фраза точно из свинца отлита, красивая, рельефная. Кассий — Леонидов немного шипит, у Вишневского слышны прежние и обыкновенные его недостатки, но зато — темперамент искренний. К. С. местами нравится, возьмет красотой и пластичностью. Савицкая немного искусственно тонирует⁴⁰⁶. Бутова неопытна, не понимает, что в такой короткой сценке надо дать одну рельефную хорошую ноту, а не пестрить интонации⁴⁰⁷. Мне бы хотелось играть Кальпурнию. Сегодня смотрю генеральную наконец.

Вечером я опять была в театре и видела К. С. уже без усов⁴⁰⁸. Помолодел, похож на более молодого Карабчевского, но в общем смешно. Во всей белой голове только две черные брови. Ты будешь закатываться. Днем, во время чтения, в перерыве, я сообщила о твоей телеграмме, и известие было принято аплодисментами.

… Маклаков просил передать, что с землей в Воскресенске все улажено и можно покупать. А вдруг бы это состоялось?!.⁴⁰⁹ Мимо, читатель, мимо. …

197. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 сентября 1903 г. Москва

29-е сент.

утро

Ну-с, смотрела я вчера генеральную «Цезаря», но не всю. Дусик мой, дорогой, отчего ты не мог смотреть вместе со мной, чтоб поделиться впечатлениями! Я устала от впечатлений. Просто устала. Я еще не могу разобраться. 283 Знаю одно — удивительная красота постановки, красота, простота, величавость. Когда раздвинулся занавес, когда со сцены хлынула волна южной, живописной уличной жизни античной, когда проносили великолепного Цезаря, проходила его блестящая свита — я чуть не завизжала от восторга, от неожиданности впечатления, красоты. Все это — точно жизнь вдохнули в древность, точно возродили давно погребенную красивую античную жизнь. И это впечатление не покидало меня. Сад Брута, декорации, позы, группы заговорщиков — все красиво и пластично, и это чувство красоты как-то так много говорит, что я передать не могу. Сцена у Цезаря великолепна. Сенат и Форум, в особенности последний, захватывают. Сенат весь белый, всюду мрамор, белые тоги сенаторов, и среди них характерная фигура Цезаря в красной тоге. Ну, понимаешь, я просто купалась в чувстве красоты и эстетики.

Теперь об игре: Качалов чудесный Цезарь, как изваяние, каждое слово рельефно; Вишневский очень приятный, искренний Антоний, красиво ведет сцену над телом Цезаря и говорит умно на Форуме. Брут — Конст. Серг. отлично говорит речь на Форуме над телом Цезаря, просто красота, а остальную роль, по-моему, слишком задушил голосом, слишком всю смягчил и утратил рельеф, ушел во что-то гамлетовское, и нет римлянина. Лицо у него несчастное — очень мало говорит. У Кассия — Леонидова характерная голова, и было бы все хорошо, если бы говорил своим настоящим красивым голосом, а то тоже шипит и напрягает голос. Каска — Лужский неважен.

1-й акт удивителен: вначале — солнце, праздник, музыка, пляска, цветы; в конце — гроза, облака ходят, вихрь, молния, гром и взволнованный шепот заговорщиков, мелькающие тени. Порция — Савицкая приятна, красива. Кальпурния — Бутова нехороша, т. е. для Бутовой это очень много, что она сделала, но для пьесы мало. Дальше Форума не играли вчера. В убийстве Цезаря есть что-то недоделанное, что-то не то. Ну, хоть немножко понял из того, что я писала? Как мне хочется, чтобы ты это увидел поскорее!

Присутствовал Пчельников для цензуры. Была маманя, Мария Петровна, Савва Мамонтов⁴¹⁰. Мне вчера так не хотелось идти домой в пустую квартиру после такого возбуждения, такой приподнятости, и я долго сидела, болтала с Марией Петровной, Стаховичем. Да, Котик приехал, весь в насморке. Радуйся.

284 Между главарями вышло несогласие в совещании после репетиции. Вл. Ив. находит, что надо отложить спектакль, т. к. многое не готово, а главное — антракты убьют. Алекс. Леон, ни за что не соглашается, т. к. деньги иссякают.

Конечно, когда я посмотрю во второй раз, — найду недочеты, мелочи, но общее впечатление — чудесно⁴¹¹. …

198. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
29 сентября 1903 г. Ялта

29 сент.

Необычайная жена моя, хорошенькая, гладенькая лошадка, здравствуй! Пьеса уже окончена, но переписываю медленно, так как приходится переделывать, передумывать; два-три места я так и пришлю недоделанными, откладываю их на после — уж ты извини. Пьесу, по всей вероятности, привезет Маша.

Брат твой опять не показывается. Я кашляю меньше, чувствую себя здоровым, только часто злюсь (на себя) и ем не особенно много, без аппетита.

… Вчера вечером пошел дождь, дуся моя, стало хорошо, свежо, тихо. Розы цветут. Е. П. Горькая еще не была у нас. Вообще никто не бывает. Впрочем, была Софья Павловна⁴¹², твоя подружка. А ты стала ходить по театрам? Да еще на пьесы Тимковского? Ведь Пасхалова уже старая актриса, моя ровесница по крайней мере; она играла когда-то у Корша; это актриса совершенно провинциальная, неинтересная, и я не знаю, почему это так о ней заговорили. Вот еще: она урожденная княжна Чегодаева, жена того господина, который убил Рощина-Инсарова⁴¹³.

Я тебя люблю, дусик.

Если бы здоровье мое поправилось, то я отправился бы куда-нибудь в дальнее плаванье. Это необходимо, ибо дома закиснешь, станешь Тимковским.

Скажи Бунину, чтобы он у меня полечился, если нездоров; я его вылечу.

Ну, лошадка, целую тебя в шейку и глажу. Ах, если бы ты в моей пьесе играла гувернантку. Это лучшая роль, остальные же мне не нравятся.

Будь здорова и весела, Христос с тобой.

Твой А.

285 199. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
30 сентября 1903 г. Москва

30-е сент.

утро

Как я заволновалась, дорогой мой, когда прочла в твоем письме, что тебе нехорошо от умывания! Ведь я виновата в этом! Боже, какая я дура, какая я нелепая дура! Никуда я не гожусь. Прости меня, родной мой! Ты теперь скверно думаешь обо мне, не будешь ни в чем верить?!

Теперь тебе лучше все-таки? А как мне тоскливо здесь одной! Холодно и нехорошо. И в природе зима, настоящая мягкая зима, второй день сыпет пушистый снег, и появились санки. Вечером вчера шел удивительно красивый снег, точно бриллианты сыпались.

… Послезавтра открытие нашего театра. Что-то будет! Пришлю тебе телеграмму. Вчера смотрела конец «Цезаря». Конечно, Брут и Кассий слабоваты, не чувствуешь железных характеров. Но красиво удивительно. Дух Цезаря великолепно устроен.

Целую моего дорогого, ненаглядного мужа, обнимаю и еще раз прошу прощения.

Твоя Оля

200. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
30 сентября 1903 г. Ялта

30 сент.

Радость моя, сейчас получил от тебя посылку. Спасибо тебе, тысячу раз спасибо! Гамаши уже надел и чувствую в ногах необычайную теплоту, и это очень кстати, так как сегодня здоровье мое не того, пишется совсем скверно, и даже сказал в телефон Альтшуллеру, чтобы он пришел. Аппетита нет, кашель. Слава богу, что хоть сплю хорошо, сплю как хохол. Альтшуллер, вероятно, залепит мушку.

Вчера я томился, не работал, и если моя пьеса опоздает дней на пять, то простите бога ради. С Машей едва ли успею послать.

Наш Шарик подрастает; говорят, что он хорошо лает, но я лая его не слышал еще ни разу. Сегодня пасмурно, прохладно. Каменный забор вокруг двора становится все выше и выше; кажется, так уютнее. Оттого, что на дворе холодно, в комнатах стало мух много, надоели.

286 После первого представления «Юлия Цезаря» пиши мне подробнее, я ведь очень и очень интересуюсь, дуся.

Сегодня в нашей газете крупными буквами напечатано, что флот ушел в Корею с запечатанными пакетами… Ой, уж не война ли?⁴¹⁴

Будь здорова, моя лошадка, будь весела и кушай себе овес. Мне без тебя томительно скучно.

Температура 37,5.

Мелкий дождик. Храни тебя создатель. Обнимаю.

Твой А.

201. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
1 октября 1903 г. Москва

1-е окт.

утро.

Вот и покров! Снег, снег и снег, все бело, на улицах нет грохота, слышны голоса людские, как-то интимнее стало на улицах. Фигуры, съежившиеся от неожиданной зимы; гимназисты уже пробуют снежки.

… Вчера была генеральная «Цезаря». Полна зала публики набралась. Всем нравится, все говорят, что подобного не даст ни один европейский театр. От Качалова все без ума. Эфрос соблаговолил поговорить со мной, но глядел в сторону. Я улыбалась.

Спектакль длится невозможно долго. Сделают еще купюры. Была Надежда Ив.⁴¹⁵, мама, и все в восторге, только слишком длинно, тем более что главный захват — это Сенат и Форум, а там идут уже и по Шекспиру менее захватывающие сцены. К. С. никому не нравится, и в этом трагедия нашего театра. Ужасная речь, говор, русачок отчаянный в римской тоге. Как мне его жалко, Антон. Ведь никто так не отдает себя театру, как он, никто им так не живет. Заклюют его. Вишневский вчера перенервил, перекричал, но это ничего. Значит, играть будет хорошо. Кончился «Цезарь» около 2-х часов, и это еще без вызовов, без аплодисментов. Завтра кончим в 1 час, я думаю.

… Скоро примемся за излюбленного автора нашего, будем рассыпать чеховский жемчуг перед публикой, будем кружево плести, кружево тончайшей психологии людской. О, как я пишу, что со мной?! Ты не сердишься? Целую мою красивую милую голову, чудные глаза мои. …

287 202. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
2 октября 1903 г. Ялта

2 окт. 1903

Здравствуй, лошадка, спасибо тебе за письмо об «Юлии Цезаре», о репетиции, ты хорошо написала, я очень доволен. Жду все новых и новых писем, недовольное я животное. Пиши, дуся, пиши, родная.

Сегодня у меня температура нормальная.

… Осталась слабость и кашель.

Пишу ежедневно, хотя и понемногу, но все же пишу. Я пришлю пьесу, ты прочтешь ее и увидишь, что можно было бы сделать из сюжета при благоприятных обстоятельствах, то есть при здоровье. А теперь один срам, пишешь в день по две строчки, привыкаешь к тому, что написано, и проч. и проч.

У нас летняя погода, цветут розы. Вчера вечером забегал твой брат.

Меня стали откармливать. Напихали полный живот.

Вчера Альтшуллер долго говорил со мной о моей болезни и весьма неодобрительно отзывался об Остроумове, который позволил мне жить зимой в Москве. Он умолял меня в Москву не ездить, в Москве не жить. Говорил, что Остроумов, вероятно, был выпивши.

Платье чистят каждый день. Твое мыло, которое ты прислала, превосходно; завтра буду голову мыть порошком. Как я рад, что я женился на тебе, мой мордасик, теперь у меня все есть, я чувствую тебя день и ночь. …

203. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
3 октября 1903 г. Ялта

3 окт. 1903

… Теперь мне стало лучше, хотя кашель, особенно по утрам, дает себя знать, и скоро утомляюсь. Все-таки, повторяю, мне с каждым днем все лучше и лучше. Маша тебе расскажет, как я теперь ем. Ем, как тигр.

Если понадобятся деньги, то возьмешь у Вишневского в кассе, в счет будущих благ. Жду телеграммы насчет «Юлия Цезаря». Уже солнце садится, а телеграммы все нет.

… За пьесу не сердись, дусик мой, медленно переписываю, потому что не могу писать скорее. Некоторые места мне очень не нравятся, я пишу их снова и опять переписываю. 288 Но скоро, скоро, лошадка, я кончу и вышлю. Как только вышлю, дам знать по телеграфу. Я ведь не так скуп, как ты, богатая актриса; от тебя телеграммы сегодня я так и не дождался.

Дуся, прости за пьесу! Прости! Честное слово, я кончил ее и переписываю. …

204. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
8 октября 1903 г. Москва

Телеграмма.

Победа. Успех солидный⁴¹⁶. Обалдели от красоты. Привет.

Оля

205. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 октября 1903 г. Москва

3-е октября.

Утро.

Ну вот и сыграли «Цезаря», дорогой мой! Сколько волнений! У меня чувство, точно я играла всю пьесу сама. Так жила со всеми участвующими! Смотрела ровно три раза и еще пойду. Впечатление не ослабевает. Это прямо что-то колоссальное. Честь и слава Владимиру Ивановичу! Ты просто поразишься. Как я счастлива, что мое предчувствие оправдалось! Я очень стояла за постановку «Цезаря». В публике только одобрения. Всех просто подавляет красота и сила впечатлений. Конечно, публика «первых представлений» отнеслась сравнительно холодно. Не было шуму и треску. Только после Форума поднялась овация и после конца. Беда в том, что и у Шекспира после Форума трагедия идет на убыль, и в зрителях впечатление также ослабевает. Да это и понятно. Нервы так подняты на Форуме, что дальше идти некуда. Меня лихорадка трепет, когда я смотрю Форум. Вишневский был очень хорош вчера, и многие прослезились. От Качалова все с ума сходят. Брут был лучше гораздо вчера; Леонидов нравится. Влад. Ивановичу поднесли венок. Он, кажется, так устал, что не понимает ничего.

В «Эрмитаж» ездили все-таки; я тоже подбивала, прости, но не могла вернуться одна в пустую квартиру. Вообще я совсем не знаю, куда девать себя, если я не занята 289 в театре. Меня ужасает одиночество и никому не нужное существование мое. Вообще во мне сегодня все ходуном ходит, как говорят. Я счастлива, что 5-го играю. Скорее бы за дело, скорее «Вишневый сад». Целую, обнимаю крепко.

Оля

206. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
4 октября 1903 г. Ялта

4 окт. 1903

Дусик мой хороший, половинка моя, пишу тебе на красной бумаге, и, кажется, бумага неудачная, по ней трудно писать, да и читать не легко. Сегодня отправил Машу, сегодня же утром получил от тебя телеграмму насчет «Юлия Цезаря». Ты и представить себе не можешь, лошадка, как ты обрадовала меня этой телеграммой. Стало быть, успех? И большой успех? Молодцы! И письмо твое сегодняшнее такое хорошее, ароматичное, его можно десять раз прочесть, и оно не надоест. Пиши же мне, моя толстенькая жена, пиши, я ценю!

Меня кормят неистово. Сегодня будет мой лейб-медик Альтшуллер. Все-таки, как бы там ни было, здоровье мое поправилось и поправляется.

Я тебя люблю, лошадка.

Целую тебя и обнимаю. Христос с тобой.

Твой А.

207. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
4 октября 1903 г. Москва

4-е окт.

Утро.

Дусик милый, мне ужасно беспокойно за тебя. Тебе все нездоровится. Зачем я уехала! Что сказал Альтшуллер? Он меня ненавидит, и я его понимаю.

Сегодня туманно, сыро, моросит, все тает, — такая гадость, что на свет глядеть не хочется.

Какая я непригодная для жизни! Бесхарактерная, бессильная. Прости, что так пишу, но на душе уж очень подло.

Вчера утром пробовала «говорить» свои роли. Конечно, начала с четвертого акта «Сестер», — разревелась сильно. 290 Начала читать заключительные мои слова, и жаль стало, что их вымарали, такие чудесные слова!⁴¹⁷ Скорее бы играть, жить и чувствовать за других. Ты смеешься надо мной?

… Отчего тебе особенно улыбается роль гувернантки?⁴¹⁸ Не понимаю.

208. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
5 октября 1903 г. Москва

5 октября.

Утро.

Начинаю, дусик, с дела, т. к. третий раз уже забываю написать об этом. Была у меня Щедрина из женского медицинского института, про которую говорил Куркин. К Морозову я дала ей карточку, и он обещал весной дать 300 р. всего, говорит, что все распределено на этот сезон. Мешкова нет в Москве. Я обещала ей устроить объявления в «Русское слово», в «Курьер», и будь добр, напиши Соболевскому, чтоб он не отказался напечатать в «Русских ведомостях» воззвание, что ли, не знаю, как назвать, и что пожертвования поступают или в редакцию данной газеты, или в Петербурге, Фурштадтская, 20, Дмитрию Васильевичу Стасову, для недостаточных слушательниц женского медицинского института. Можешь ты сделать это? Соболевский меня мало знает и, пожалуй, мимо ушей пропустит. Будь милым. Ну, вот и все дело.

Как твое здоровье, дорогой мой? Ты никогда не должен сердиться на этот вопрос, а всегда отвечать совсем откровенно.

… В театре все сияют, за исключением Конст. Серг. — я его видела вчера минутку, и жалко мне его очень стало. Подумай: такой огромный успех постановки и игры, и он, как режиссер и как актер, не то чтобы провалился, но… слабоват как Брут и как режиссер ведь ни при чем⁴¹⁹. Все творил Влад. Иванович. Как ему должно быть больно на душе. Я страдаю, когда при мне его бранят.

Вчера прошли всё «На дне», сегодня играем. Был Горький в театре. Представь — он устраивает как бы филиальное отделение Художественного театра в Нижнем, набрал труппу, берет нашего Тихомирова как режиссера, набирает пайщиков по 100 р., меня приглашал, но у меня же ведь никогда 100 р. не водится⁴²⁰. Горький подстриженный, и в тужурке, точно помолодел.

291 … До завтра, родной мой, кланяйся Вишневому саду и скажи, чтоб он расцветал скорее. Целую и обнимаю.

Твоя Оля

Горький очень просит тебя дать рассказ в их сборник.

209. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
5 и 6 октября 1903 г. Ялта

5 окт.

… Здоровье мое поправляется. Сегодня на мне мушка. Теперь возиться придется дня четыре с мазями. Принимаю пилюли, порошки и капли, ем как удав. Боюсь, что тебя съем, когда приеду. Сегодня был Первухин, ялтинский писатель⁴²¹; сидел долго. Был Л. Л. Толстой⁴²², тоже сидел долго. Сначала я был с ним холоден, а потом стал добрее, стал говорить с ним искренно; он расчувствовался. У его жены воспаление почек, уезжают в Каир.

6 октября. Продолжаю на другой день. Мать велит передать тебе, что гребенка ей очень нравится, только она, гребенка, не сидит на голове; надо бы попроще.

Сегодня опять великолепная погода. Я встал с головной болью, долго возился с мушкой, которую надо было снять. Настроение хорошее, буду сегодня работать. Сейчас утро, я жду газет от 3 окт., буду читать про ваш театр. Окна у меня в комнате открыты.

Пьесу скоро пришлю. Вчера совсем не давали писать.

Пришло твое письмо об «Юлии Цезаре». Спасибо, дусик! Ты пишешь: «меня ужасает одиночество и никому не нужное существование мое». Насчет одиночества я еще понимаю, допускаю, но вот насчет ненужности существования — извини, ты не лошадка, а Шарик, так же много логики. Я тебя люблю. Ты это знаешь?

Получил письмо от Горького.

Ну, будь здоровехонька, не хандри, не кукси. Кланяйся всем.

Твой А.

210. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
6 октября 1903 г. Москва

6-е окт.

утро.

Милый мой! Я просто не знаю, что писать тебе. Знаю, что ты нездоров, что я для тебя ровно ноль, который приедет, поживет с тобой и уедет. Такая ужасная фальшь в 292 моей жизни, что я не знаю, как мне жить. Как раз когда ты нездоров, когда я нужна тебе — меня нет. И здесь хожу бесприютная. Бичую себя, обвиняю со всех сторон, чувствую себя кругом виноватой. С чем-то я не могу совладать в жизни. Прости мне, что я плачусь, но я никак не могу писать и разговаривать весело, когда у меня черт знает что на душе.

Ну, не обращай внимания на то, что я пишу.

В Москву, конечно, не приезжай совсем. Надо слушаться кого-нибудь одного, доверяй тогда Альтшуллеру, если ты ему веришь и считаешь его за такого отличного доктора.

Умоляю тебя не приезжать. А то ведь все обрушивается на меня, что я гублю тебя, что я настаиваю на том, чтоб ты жил здесь. Этого не может быть, и я никогда не буду настаивать, если нельзя. Я не настолько своевольный и капризный человек.

А конечно, я, как жена, слишком беспокойна и безалаберна для тебя.

Вчера играла первый раз — не игралось. Было полно. Горький был, но публика не знала. Днем было собрание всей труппы.

После театра Сулержицкий пил у меня чай, рассказывал про то, как он сидел⁴²³.

Ну, до свиданья, целую тебя, будь здоров, дорогой мой.

Оля

211. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
7 октября 1903 г. Ялта

7 окт. 1903.

Дусик мой превосходный, очарование мое, здравствуй! Вчера приезжала ко мне Ольга Михайловна⁴²⁴, красивая дама, нужно было поговорить о деле, о попечительстве в гурзуфской школе; о деле мы говорили только пять минут, но сидела она у меня три часа буквально. Буквально, я не преувеличиваю ни на одну минуту, и не знаю, сколько бы она еще просидела, если бы не пришел отец Сергий. Когда она ушла, я уже не мог работать, внутри у меня все тряслось, а пьеса моя между тем еще не переписана, я еле-еле дотянул только до середины III акта… Тяну, тяну, тяну, и оттого, что тяну, мне кажется, что моя пьеса неизмеримо громадна, колоссальна, я ужасаюсь и потерял к ней всякий аппетит. Сегодня все-таки я переписываю, не беспокойся. 293 Здоровье лучше, хотя кашляю по-прежнему. Сегодня получил от Чирикова нежное, ласковое письмо. Он острит на двух страницах, но остроты его не смешны. Прислал мне фотографию свою и своей дочери, которую называет так: Новелла Чирикова. Но и это почему-то не смешно. А малый добрый и теплый. Пришлет мне свою пьесу⁴²⁵, которую очень хвалит Горький.

… Зачем ты хандришь? Ведь это так несправедливо! Ты дома, ты у любимого дела, ты здорова, мужа нет, но он скоро приедет. Надо быть умной! …

212. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
8 октября 1903 г. Ялта

8 окт. 1903.

Дусик мой, писать воззвание от женских курсов нельзя, ибо мы имеем дело с частной просьбой курсистки Щедриной, а не с просьбой всех курсов. Ты посоветуйся с Гольцевым, он научит, что делать, или подожди моего приезда.

… В газетах о курсах уже писали с приглашением посылать пожертвования Стасову. Надо бы вот поскорее мою пьесу поставить и дать спектакль в пользу курсисток. А пьеса моя подвигается, сегодня кончаю переписывать III акт, принимаюсь за четвертый. Третий акт самый не скучный, а второй скучен и однотонен, как паутина.

М. Смирнова прислала мне письмо, но забыла приклеить марку. Пришлось платить штраф. Она просит меня написать ей; скажи, что писать мне запрещено, ибо я занят пьесой.

Получил письмо от Немировича.

Здоровье мое сегодня лучше, кашель меньше.

… Должно быть, ялтинская вода содержит в себе что-нибудь этакое, что действует на меня расслабляюще. Вот уже правда истинная, дуся: если пьеса моя не удастся, то прямо вали вину на мои кишки.

… Прости, лошадка, что я тебе наскучаю этой гадостью. Костя был вчера, мы долго разговаривали, он добрый, хороший человек⁴²⁶.

Кто, кто у меня будет играть гувернантку?

Театр, в Нижнем у Горького не пойдет. Это не горьковское дело и не тихомировское, хотя пусть Тихомиров поболтается по свету, это ему не повредит⁴²⁷. …

294 213. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
9 октября 1903 г. Москва

9-е окт.

Утро.

… «На дне» идет отвратительно у нас. Расклеилось. Горький ругался.

У меня в уборной очень уютно стало, я переставила мебель.

… Вчера обедал у нас Бунин. Был Сытин; я заходила к нему и не застала. Взялся поместить заметку о Медицинском институте⁴²⁸. Говорил, что с «Русской мыслью» все благополучно⁴²⁹. Я просила его подробно написать тебе обо всем. …

214. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
9 октября 1903 г. Ялта

9 окт.

Лошадка моя, не пиши мне сердито унылых писем, не запрещай мне приезжать в Москву. Что бы там ни было, а в Москву я приеду, и если ты не пустишь меня к себе, то я остановлюсь где-нибудь в номерах. Дусик мой, здоровье мое гораздо лучше, я пополнел от еды, кашляю меньше, а к 1-му ноябрю, надеюсь, будет совсем хорошо. Настроение у меня прекрасное. Переписываю пьесу, скоро кончу, голубчик, клянусь в этом. Как пошлю, буду телеграфировать. Уверяю тебя, каждый лишний день только на пользу, ибо пьеса моя становится все лучше и лучше и лица уже ясны. Только вот боюсь, есть места, которые может почеркать цензура, это будет ужасно⁴³⁰.

Родная моя, голуба, дуся, лошадка, не беспокойся, уверяю тебя, все не так дурно, как ты думаешь, все благополучно вполне. Клянусь, что пьеса готова, уверяю тебя тысячу раз; если не прислал до сих пор, то потому только, что переписываю слишком медленно и переделываю по обыкновению во время переписки.

Сегодня дождь, прохладно. Приносили двух живых перепелов.

Дуся, я приеду в Москву непременно, хоть ты меня зарежь, и приехал бы, если бы не был женат; стало быть, если задавит меня в Москве извозчик, то ты не виновата.

295 Играй хорошо, старательно, учись, дуся, наблюдай, ты еще молодая актриса, не раскисай, пожалуйста! Бога ради!

… Обнимаю мою радость. Господь с тобой, будь покойна и весела.

Твой А.

215*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 октября 1903 г. Москва

10-е окт.

утро.

… Ты наконец принялся за свое здоровье?! Отчего при мне это так затруднительно всегда? Отчего ты меня терзаешь и никогда ничего не делаешь? Альтшуллер, вероятно, думает, что я тебя извожу и не обращаю внимания на тебя, и потому он при мне избегает говорить с тобой о здоровье. А когда я уезжаю или когда ты уезжаешь от меня — так и начинаешь усиленно питаться, и Маша все для тебя может делать. Я же вроде помехи, точно парализую всех и вся и мешаю нормальному течению жизни. Значит, я для забавы живу около тебя.

Прости, я начинаю взволнованно писать. Не буду.

… Обедала я у Качаловых, смотрела их сынишку. У него все куклы называются Антонами; я ему вчера подарила мальчика, и он уже называется Антоном. Знает всех писателей; глядя на тебя, говорит: Антон Чехув. Белобрысый славный каплюшка. Вчера сидела одна, но стало тоскливо, и удрала в театр, шаталась по уборным, пила чай у Помяловой.

… Сидела у К. С. в уборной, у Вишневского, всюду меня угощали. Бедный К. С. играет как затравленный. Как это все остро⁴³¹.

Целую тебя, дорогой мой, право, если бы ты не ездил эту осень в Москву! Обнимаю тебя.

Твоя Оля

216. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
10 октября 1903 г. Ялта

10 окт.

Здравствуй, лошадка. Сегодня от тебя писем нет, я горжусь, значит, я исправнее тебя.

… Пьесу переписываю в другой раз и пришлю непременно через три дня, о чем уведомлю телеграммой.

296 Сегодня был. Костя⁴³²; он вчера сидел долго в ресторане и записывал биллиардные выражения для моей пьесы.

Будь покойна, все благополучно.

Целую мою голубку. Читал, что Брута вместо Станиславского будет играть Лужский. Зачем это? Хотите, чтобы сборы съехали на 600 р.? Для Лужского я написал подходящую роль. Роль коротенькая, но самая настоящая⁴³³.

Пупсик мой, обнимаю.

Твой А.

217. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
12 октября 1903 г. Москва

12 окт.

Утро.

… «Вишневый сад» ждут с адским нетерпением. Время идет зря, и ничего не работают и волнуются. Начинать что-либо другое не стоит, т. к. все-таки скоро надеются приняться за «Вишни», а время-то идет. Присылай, милый, скорее.

Вчера после «На дне» я с Качаловым ездили к Леониду Андрееву, который живет черт знает где, в Грузинах. Маша раскисла и не поехала. Мне m-me Андреева прислала письмо, звала нас с Машей. Было много народа и, по-моему, скука зеленая. По зале бродили полусонные мужчины, в кабинете сидели полусонные дамы. Перечту тебе народ. Вересаев с женой, Голоушев, Бунины братья, Телешов, Найденов, Зайцев, Росинский, присяжный поверенный Сталь с красивой женой и который заговорил меня за ужином, М. Ф. Желябужская с Женичкой, какой-то доктор Добров, какие-то дамы. Накурено сильно, тусклое какое-то освещение. Или я чужда этому обществу, или что-нибудь другое, но было скучно и непонятно, для чего люди собираются. Для разговоров, для обмена мыслей? Не понимаю, Голоушев говорил, что наш театр должен ставить Шницлера, Д’Аннунцио, все, что есть нового, одним словом, т. е., по-моему, сделать театр несолидным, недолговечным. Говорил, что не надо и нельзя обучать драматическому искусству, привел в пример Качалова; а если бы он знал, сколько этот Качалов работал и работает! Голоушев какой-то милый, но ветхозаветный. Он хотя и хвалит «Цезаря», но находит, что 297 можно бы его и не ставить, что это не наше дело. Это уже совсем глупо.

Мне как-то просто неприятно быть на людях, в толпе, или же надо быть ближе к этому кружку, чтобы люди интересовали; а самое интересное было бы присутствовать скромным наблюдателем, и потому жалею, что приходится бывать в обществе артисткой Художественного театра. …

218. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
12 октября 1903 г. Ялта

12 окт. 1903.

Итак, лошадка, да здравствуют мое и ваше долготерпение! Пьеса уже окончена, окончательно окончена и завтра вечером или, самое позднее, 14-го утром будет послана в Москву. Одновременно я пришлю тебе кое-какие примечания. Если понадобятся переделки, то, как мне кажется, очень небольшие. Самое нехорошее в пьесе это то, что я писал ее не в один присест, а долго, очень долго, так что должна чувствоваться некоторая тягучесть. Ну, да там увидим.

Здоровье мое поправляется, я уже не кашляю много и уже не бегаю. С отъездом Маши обеды стали, конечно, похуже; сегодня, например, подана была за обедом баранина, которой мне нельзя есть теперь, и так пришлось без жаркого. Ем очень хороший кисель. Ветчина солонющая, есть трудно. Яйца ем.

Дуся, как мне трудно было писать пьесу!

Скажи Вишневскому, чтобы он нашел мне место акцизного. Я написал для него роль, только боюсь, что после Антония эта роль, сделанная Антоном, — покажется ему неизящной, угловатой. Впрочем, играть он будет аристократа⁴³⁴. Твоя роль сделана только в III и I актах, в остальных она только намазана⁴³⁵. Но опять-таки ничего, я не падаю духом; А Станиславскому — стыдно трусить. Ведь он начал так храбро, играл Тригорина, как хотел, теперь нос вешает оттого, что его не хвалит Эфрос⁴³⁶.

Ну, гургулька, не ропщи на меня, господь с тобой. Я тебя люблю и буду любить. Могу тебя и побить. Обнимаю тебя и целую.

Твой А.

298 219. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
13 октября 1903 г. Москва

13 окт.

утро.

Утро сырое, утро туманное⁴³⁷… Пишу при открытом окне. Немного попела сегодня. Голос ржавый.

Вчера сыграли «Три сестры». Все счастливы; играли крепко, бодро, прием был великолепный, после 4-го акта — почти овационный. И сбор хороший был. К. С. рад был играть Вершинина и от радости в 1-м акте представился Андрею: Прозоров. Мы все чуть не лопнули от смеха. Федотика играл Андреев. Я любила Тихомирова в этой роли.

Была у меня Зинаида Морозова. Принесла твою карточку, снятую в Вильве⁴³⁸. Очень хорошо, и я была рада увидеть дусика моего на скамеечке, под деревом. Куплю рамку и оставлю фотографию в уборной.

… В 4-м акте я поплакала всласть. Очень хорошо играли, и слушала публика изумительно. Ведь ты наш автор, ты это должен чувствовать, должен понимать, что мы как дома в твоих пьесах, играем с любовью.

Вчера днем был у нас Конст. Серг., ел суп с пирогом, а доканчивать обед поехал домой. Мария Петровна целует тебя и вчера отлично играла Наташу, не боялась, не волновалась. Маманя опять прислала фрукт, шоколаду.

Спасибо за «Мир искусства», но я уже это читала где-то. Значит, ты теперь временный председатель Общества любителей российской словесности?⁴³⁹ Поздравляю, дусик. …

220. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
14 октября 1903 г. Ялта

Телеграмма

Пьеса уже послана. Здоров. Целую. Кланяюсь.

Антон

221. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
14 октября 1903 г. Ялта

14 окт.

Что ты все ворчишь, бабушка! Альтшуллера я сам позвал, так как мне стало неважно, надоело бегать. Он назначил мне съедать по 8 яиц в день и есть тертую ветчину. 299 А Маша тут решительно ни при чем. Без тебя я как без рук, точно я на необитаемом острове.

Итак, пьеса послана, получишь ее, вероятно, одновременно с этим письмом. Прилагаю конвертик, прочтешь, когда познакомишься с пьесой⁴⁴⁰. Немедленно по прочтении телеграфируй. Отдашь Немировичу, скажешь, чтобы и он прислал мне телеграмму, дабы я знал, как и что. Попроси его, чтобы пьеса держалась в секрете, чтобы она не попалась до постановки Эфросу и прочим. Не люблю я ненужных разговоров.

Твои письма не веселы, ты хандришь. Не хорошо это, мой дусик. А сегодня так и вовсе от тебя нет письма. Если что не так в театре, то ведь неудачи так естественны и ведь обязательно будут год-два, когда театр будет терпеть одни неудачи. Надо держаться крепко. Станиславский в прошлые годы был крепок, а теперь и его сдвинули с места, захандрил.

… Я читал, что телеграф попорчен от Москвы до Харькова, моя телеграмма опоздает очень. Завтра сажусь писать рассказ, не спеша. Мне не верится, что я уже не пишу пьесы. Веришь ли, два раза переписывал начисто. Постарел твой муж и, если ты заведешь себе какого-нибудь вздыхателя, то уж я не имею нрава быть в претензии.

Если что надумали поставить новое, то пиши мне, роднуля. Все пиши.

Будь здорова, лошадка. Читай пьесу, внимательно читай. В пьесе у меня тоже есть лошадь. Благословляю тебя и обнимаю тебя много раз. Господь с тобой.

Твой А.

1) Любовь Андреевну играть будешь ты, ибо больше некому. Она одета не роскошно, но с большим вкусом. Умна, очень добра, рассеянна; ко всем ласкается, всегда улыбка на лице.

2) Аню должна играть непременно молоденькая актриса.

3) Варя — быть может, эту роль возьмет Мария Петровна.

4) Гаев — для Вишневского. Попроси Вишневского, чтобы он прислушался, как играют на биллиарде, и записал бы побольше биллиардных терминов. Я не играю на биллиарде, или когда-то играл, а теперь все позабыл, и в пьесе у меня все случайно. Потом с Вишневским мы сговоримся, и я впишу все, что нужно.

300 5) Лопахин — Станиславский.

6) Трофимов студент — Качалов.

7) Симеонов-Пищик — Грибунин.

8) Шарлотта — знак вопроса. В четвертом акте я вставлю еще ее слова; вчера у меня болел живот, когда я переписывал IV акт, и я не мог вписать ничего нового. Шарлотта в IV акте проделывает фокус с калошами Трофимова. Раевская не сыграет. Тут должна быть актриса с юмором.

9) Епиходов — быть может, не откажется взять Лужский.

10) Фирс — Артем.

11) Яша — Москвин⁴⁴¹.

Если пьеса пойдет, то скажи, что произведу все переделки, какие потребуются для соблюдения условий сцены. Время у меня есть, хотя, признаюсь, пьеса надоела мне ужасно⁴⁴². Если что неясно в пьесе, то напиши.

Дом старый, барский; когда-то жили в нем очень богато, и это должно чувствоваться в обстановке. Богато и уютно.

Варя грубоватая и глуповатая, но очень добрая.

222. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 октября 1903 г. Москва

15-е окт.

Утро.

Уррааа!.. «Вишневый сад» едет!!! Кому ни скажу — все ликуют, все лица озаряются. Милый, дорогой мой, у тебя, верно, точно бремя с души свалилось, правда? С каким безумным волнением я буду читать пьесу! И сейчас, при одной мысли, сердце бьется. Если бы ты видел, как все в труппе оживились, заволновались, расспрашивали!

Милый ты мой!

Итак — жду. …

223. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
15 октября 1903 г. Ялта

15 окт.

Здравствуй, лошадка! Только что был у меня Костя⁴⁴³, приезжал верхом. Теперь он говорит хорошо о Михайловском, хвалит его. Кстати сказать, на днях он переехал к 301 С. П. Бонье, живет у нее, и я сказал, что напишу тебе и что ты будешь дразнить его. Она была у меня, очень хвалила его.

Я беспокоюсь, телеграф разрушен метелями, и моя телеграмма еще, вероятно, не дошла до тебя. Насчет своей пьесы не имею никаких определенных ожиданий, она надоела мне и потому не нравится. Я отдыхаю теперь.

Здоровье мое все лучше и лучше. Вчера я мало ел, дал себе отдых, а сегодня опять ел, как прорва. Бедная женщина, иметь такого мужа-объедалу!

Вчера я потребовал от кухарки лист, оставленный Машей (программа моих обедов), и оказалось, что она, кухарка, ни разу не готовила по этому листу. Мне то и дело подавали жареную говядину, баранину, севрюжину, суп с нетертым картофелем, а этого-то в листе и нет. Я поднял историю, просил не готовить ничего; кончилось примирением, и вот сегодня в первый раз ел обед по расписанию.

Надо бы, дуська, поехать постричься, а погода скверная, набережную, говорят, заливает.

Ну, пиши мне, моя лошадка, нацарапай письмо подлиннее своим копытцем. Я тебя люблю, мое золото. Обнимаю тебя.

Твой А.

Скажи Маше, мать здорова.

224. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
16 октября 1903 г. Москва

16-е окт.

Утро.

Зачем тебя кормят бараниной, дорогой мой? Запрети. Умоляю тебя.

Ты рад, что кончил пьесу? Теперь почиваешь на лаврах? Ты говоришь, трудно было писать? Это оттого, что не в один присест. Ну, теперь кончено, слава богу.

Сегодня принимаемся за «Одиноких». Лужский — отец, Качалов — Иоганн. Вчера я начала слегка заниматься с одной ученицей в роли Груни в «Не так живи, как хочется» Островского. Не знаю, что выйдет.

Днем не состоялась репетиция «Столпов», и мы все сидели и беседовали у Влад. Ивановича. Настроение неприятное в общем. Конст. Серг. всеми силами хочет доказать, что «Цезарь» никому не нужен, что смотрят только 302 декорации и что это никакой плюс нашему театру. Что так Шекспира нельзя ставить. Морозов тоже Немировичу ни слова не сказал о «Цезаре». Мне жалко Влад. Ив. Столько труда, любви, такой крупный успех, и все это не признается его же товарищами⁴⁴⁴. Мне обидно очень. И думаю, что он серьезно надумает уходить из театра. Тогда провал.

Вечером были на «Вертере»⁴⁴⁵, в нашем старом театре. Какая прелестная опера, если бы ты знал! Сколько изящества мелодии; как-то примиряет, смягчает эта музыка, и я отдыхала. Вертер и Шарлотта — какое милое, простое, трогательное чувство. Так чисто и свежо. Мне было ужасно приятно.

В антракте ходили за кулисы к Петровой. Я чуть не заплакала, когда вошла и увидела наши уборные⁴⁴⁶. Сколько там пережито! Моя вся жизнь там. Ведь у меня не было раньше жизни, было скучное предисловие. Я с трудом удержала слезы. А как там серо, грязно, противно! Неузнаваемо.

… Завтра жду пьесу.

Целую тебя много, много раз, мой милый, хочу видеть тебя. Отдыхай, читай мои письма и не забывай меня.

Твоя Оля

225. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
17 октября 1903 г. Москва

17 окт.

Утро.

Я поздно легла, дусик милый. До трех часов ночи сидела при двух догоревших свечах, а потом при одной, у рояля, напевала песенку из «Одиноких», и сочиняла новую Анну Мар, и блаженствовала. Не хотелось шевелиться, не хотелось спать, не хотелось потерять новую Анну. Вся комната в полутьме, только два огарка, и тишина мертвая. Если бы мне удалось так ее передать на сцене, как я ее теперь чувствую. Я теперь буду в лихорадке, пока не почувствую на сцене, что я ею овладела. И сейчас волнуюсь.

Вчера днем прочитывали два акта «Одиноких», для Лужского и Качалова, и вспоминали, как мелко играл Мейерхольд⁴⁴⁷.

Москвин острил.

Обедали у нас Лужские, очень уютно болтали.

303 … Вечером заходил Иван Павл. за коршевским билетом. Был Влад. Ив., с которым я говорила об Анне Мар, и, когда он ушел, я села за нее и просидела до 3-х час. Встала в 10 ч., хотя проснулась после 8-ми. Кофе пью и газеты читаю в постели. Это, может, не изящно, но, как я встану на ноги, у меня является столько дел, что до газет не доберусь.

Сегодня играем «Дядю Ваню». Приятно. Вчера с Владимиром Ивановичем и Машей соображали насчет «Вишневого сада». …

226. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 октября 1903 г. Ялта

17 окт.

Лошадка, вчера я был в городе, я остригся и помолодел лет на восемь. Сегодня долго сидел в саду, пока солнце не спряталось под туман.

Получил от Горького телеграмму, просит пьесу для своего сборника, предлагает по 1 500 р. за лист. И я не знаю, что ответить, так как, во-первых, нет еще ответа из Москвы, и, во-вторых, по условию с Марксом, я могу давать свои произведения только в повременные издания (т. е. газеты и журналы) или благотворительные сборники.

В пьесе кое-что надо переделать и доделать, для этого достаточно, мне кажется, 15 минут. Не доделан IV акт и кое-что надо пошевелить во II, да, пожалуй, изменить 2-3 слова в окончании III, а то, пожалуй, похоже на конец «Дяди Вани».

Если пьеса теперь не сгодится, то не падай духом, лошадка, не унывай, через месяц я ее так переделаю, что не узнаешь. Ведь я ее писал томительно долго, с большими антрактами, с расстройством желудка, с кашлем.

В кухне пока готовят по расписанию. Все исправно. Наш Арсений сидит около бабушки и благодушествует, но работает совсем мало.

Напиши, как идут сборы на «Юлия Цезаря».

Получил письмо от Иваненко!⁴⁴⁸

Жду телеграммы, никак не дождусь. Обнимаю тебя, моя родная.

Твой А.

304 227. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
18 октября 1903 г. Москва

Телеграмма.

Дивная пьеса. Читала упоением, слезами. Целую, благодарю.

Оля

228. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
19 октября 1903 г. Москва

19-е окт.

Утро.

Какой вчера был треволнительный день, дорогой мой, любимый мой! Я не могла писать тебе, голова разламывалась. Уже третьего дня я поджидала пьесу и волновалась, что не получила. Наконец вчера утром, еще в постели, мне ее принесли. С каким трепетом я ее брала и развертывала — ты себе представить не можешь. Перекрестилась трижды. Так и не встала с постели, пока не проглотила ее всю. Я с жадностью глотала ее. В 4-м акте зарыдала. 4-й акт удивительный. Мне вся пьеса ужасно нравится. Пошло я выражаюсь. Для твоих произведений нужен язык красивый, изящный.

Я, конечно, не судья твоим пьесам. Я прочла, и мне все, все решительно нравится, точно я побывала в семье Раневской, всех видела, со всеми пострадала, пожила. Ничего нет похожего на прежние твои пьесы; и никакой тягучести нигде. Легко и изящно все. Очень драматичен 4-й акт.

Вся драма какая-то для тебя непривычно крепкая, сильная, ясная.

Я прочла и побежала в театр. Там, к счастью, отменили репетицию. Влад. Ив. так и вцепился в пьесу. Пришел Качалов, Лужский, Москвин, и всем давали только «подержаться» за пьесу. Если бы ты мог видеть лица всех, наклонявшихся над «Вишневым садом». Конечно, пристали все — тут же читать. Заперли дверь на ключ, ключ вынули и приступили.

Слушали: Лужский, Качалов, Москвин, Адашев, Вишневский, я, Влад. Ив. читал. Только что кончили, как приехал Константин Сергеевич и, уже, не здороваясь со мной, тянет руку за пьесой, которую я держала. Затем прибыл Морозов, которому пьеса была дана на вечер. Слушали 305 все с благоговением, с лицами особенными, чтение прерывалось смехом или одобрительными знаками. Сегодня утром читает ее Константин Сергеевич, а завтра будут читать труппе.

Получил ли телеграмму от Немировича? По-моему, он хорошо написал⁴⁴⁹. Только 2-й акт не тягуч, это неправда, да и он не то хотел сказать, увидишь из его письма. Что 1-й акт удивительно грациозен и легок — верно. А вообще ты такой писатель, что сразу никогда всего не охватишь, так все глубоко и сильно. Надо сжиться и тогда уже говорить. Ах, как хорошо все! Как чудесно написан Гаев, Лопахин. Трофимов, в смысле актерской работы, может быть, не очень привлекателен, может сбиться на шаблон.

Любовь Андреевна вышла «легкая» удивительно, но трудна адски. Чудесная роль. Шарлотта и Варя очень интересны и новы. Пищик великолепен и у актеров имел успех. Только Вишневский не может играть Гаева, это ты как хочешь. И Влад. Ив. сразу это сказал. Гаев — Станиславский или уж Лужский. Обо всем тебе подробно будут писать. А как бы ты сейчас был нужен!

Конечно, уже в «Новостях» появилось что-то не совсем суразное и перевранное. И нетактичная в высшей степени заметка, что я играю центральную роль. А ведь вчера при мне Эфрос дал слово совсем коротко написать заметку о пьесе, сам же говорил, что нельзя ничего писать о чеховской пьесе, пока сам не прочел ее. Изменник противный⁴⁵⁰. Только ты, дорогой мой, не волнуйся, умоляю тебя. Напортить он ничего не может своим враньем.

Ты всегда останешься ты, красивый, особенный, и не трать нервы на вылазки газетчиков. Это чепуха.

Почему тебя не кормили по Машиному расписанию? Это свинство. Уж эти мне богомольные кухарки! Теперь исправилось?

Милый, голубчик мой, когда я увижу тебя?

… Сейчас у нас Бунин, я ему говорила о «Вишневом саде».

Целую мое золото, мою любовь крепко и безумно хочу видеть тебя.

Твоя Оля

Мне хочется так много написать и кажется, что я ничего не написала тебе. Дорогой мой!

306 229. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
19 октября 1903 г. Ялта

19 окт.

Милая моя лошадка, дусик, здравствуй! Вчера я не писал тебе, потому что все время с замиранием ждал телеграммы. Вчера поздно вечером пришла твоя телеграмма, сегодня утром от Влад. Ив. — в 180 слов. Большое спасибо. Я все трусил, боялся. Меня главным образом пугала малоподвижность второго акта и недоделанность некоторая студента Трофимова. Ведь Трофимов то и дело в ссылке, его то и дело выгоняют из университета, а как ты изобразишь сии штуки?

Дуся, скажи, чтобы мне выслали репертуар, а то я не получаю.

… Пойдет ли моя пьеса? Если пойдет, то когда?

Получил от Конст. Серг. очень хорошее письмо, сердечное и искреннее⁴⁵¹. Пойдут ли в этом сезоне «Столпы общества»? Я ведь их еще не видел.

Я приеду в первых числах ноября. Пьесу буду печатать, по всей вероятности, в сборнике Горького, только вот не знаю, как мне обойти немца Маркса. В одесских газетах передают содержание моей пьесы. Ничего похожего⁴⁵².

… Подыскивай пока портного очень хорошего, который взялся бы шить мне шубу, подыскивай легкий мех. Напиши мне подробнее на отдельном листке, какие я должен взять с собой вещи в Москву. Напиши также, кто будет играть Шарлотту. Неужели Раевская? Ведь тогда будет не Шарлотта, а не смешная, претенциозная Евдоксия.

В «Новом времени» (среда) прочитал сейчас статью актера Россова об «Юлии Цезаре». Очень хвалит Качалова и Вишневского, и это странно, так как в прошлом году Россов писал о Художеств, театре с ненавистью и величественным отвращением⁴⁵³.

У меня Михайловский и Костя. Пришли.

Твой А.

230. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 октября 1903 г. Москва

20-е окт.

Утро.

Как я хочу видеть тебя, дорогой мой, как я хочу сказать тебе много, много. Если бы ты был здесь, сейчас вот!

Сегодня читают «Вишневый сад» в театре. Я решила не идти, а между тем хочется. Не знаю еще, пойду ли. 307 Конст. Серг., можно сказать, обезумел от пьесы. Первый акт, говорит, читал как комедию, второй сильно захватил, в третьем я потел, а в четвертом ревел сплошь. Он говорит, что никогда ты не писал ничего такого сильного. Приподнятое настроение у всех. За обедом у Алексеева вчера, конечно, пили твое здоровье.

… Корсов желает видеть меня, чтобы переговорить: он хочет переводить «Вишневый сад» на французский язык для парижской сцены. Ответь мне немедленно. Разрешить ты должен, по-моему.

Вчера была прелестная сухая погода, и я ходила пешком в театр и потом к маме.

… Потом мы с Машей пошли к Алексеевым. Обедали там: Стахович, Немировичи, Вишневский, две мамани. Дом у Алексеевых славный, под старинку, особенно хорошо наверху — две огромных комнаты, ее и его, со старинными полукруглыми широкими окнами. Из-за обеда я выскочила, поехала играть «На дне», а потом опять приехала обратно, пить чай. Приехали Лужские, Москвин, Адашев, Бурджалов. Попели немного, поцыганили, Лужский опять великолепно копировал Морозова и смешил адски. Очень славно посидели, не играя «в гости»; приятно.

Получил телеграмму? Как все жаждут видеть тебя! Милый, милый мой. На меня как-то все хорошо смотрят, а мне приятно.

Ненаглядный ты мой! Мне хочется стоять на коленях перед тобой и только смотреть в твои чудные глаза. Целую, обнимаю.

Твоя Оля

231. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
21 октября 1903 г. Ялта

21 окт.

… Морозов хороший человек, но не следует подпускать его близко к существу дела. Об игре, о пьесах, об актерах он может судить как публика, а не как хозяин или режиссер.

Сегодня получил от Алексеева телеграмму, в которой он называет мою пьесу гениальной⁴⁵⁴; это значит перехвалить пьесу и отнять у нее добрую половину успеха, какой она, при счастливых условиях, могла бы иметь. Немирович не присылал мне еще списка артистов, участвующих 308 в пьесе, но я все же боюсь. Он уже телеграфировал, что Аня похожа на Ирину; очевидно, хочет роль Ани отдать Марии Федоровне. А Аня так же похожа на Ирину, как я на Бурджалова. Аня прежде всего ребенок, веселый до конца, не знающий жизни и ни разу не плачущий, кроме II акта, где у нее только слезы на глазах. А ведь М. Ф. всю роль проноет, к тому же она стара. Кто играет Шарлотту?

Я чувствую себя недурно, хотя кашель не прекращается; я кашляю больше, чем в прошлом году об эту пору.

Приеду в первых числах ноября; мать приедет в середине или в конце ноября, она очень скучает здесь.

Александр Плещеев будет издавать в Петербурге театральный журнал вроде «Театр и искусство». Этот забьет Кугеля. В январе я пошлю ему водевиль, пусть напечатает⁴⁵⁵. Мне давно уже хочется написать водевиль поглупее.

Когда начнутся репетиции моей пьесы? Напиши, дусик, не томи меня. Твоя телеграмма была очень коротка, теперь хоть постарайся писать поподробнее. Ведь я здесь, как в ссылке.

Жизнь у Якунчиковой вспоминается почему-то каждый день. Такой безобразно праздной, нелепой, безвкусной жизни, какая там в белом доме, трудно еще встретить. Живут люди исключительно только для удовольствия — видеть у себя генерала Гадона или пройтись с товарищем министра кн. Оболенским. И как не понимает этого Вишневский, взирающий на этих людей снизу вверх, как на богов. Там только два хороших человека, достойных уважения: Наталья Яковлевна и Максим⁴⁵⁶. Остальные… впрочем, оставим сие.

А Наталья Яковл. забыла про свои обещания сделать для меня городок⁴⁵⁷.

В Москву собирается m-me Бонье, уже заказала себе белое платье специально для Худож. театра.

Когда же наконец придет твое письмо? Мне хочется прочесть о моей пьесе, нетерпение, которое ты поняла бы, если бы жила, как я, в этой теплой Сибири. Впрочем, к Ялте я начинаю уже привыкать; пожалуй, научусь здесь работать.

Ну, лошадка моя, венгерец мой хороший, обнимаю тебя и целую крепко. Не забывай, ведь я твой муж, имею право бить тебя, колотить.

Твой А.

309 232. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
21 октября 1903 г. Москва

21-е окт.

Утро.

… А ты, дусик, сначала хотел сделать Раневскую угомонившейся, правда? Помнишь — ты мне показывал ее слова во 2-м акте? А как ее трудно играть! Сколько надо легкости, изящества и уменья. Вчера читали пьесу. Слушали, ловили каждое словечко и по окончании аплодировали.

… Пьеса всем нравится. Роли, говорят, все удивительные. Только как разойдется — не знаю. Владимир Иванович волновался, когда читал. Сказал перед чтением, что читать он не умеет, а только доложит пьесу. Дусик, это дивная пьеса, повторяю. Сколько глубины, изящества, поэзии. И эта удивительная, твоя собственная манера писать.

Какой ты большой писатель, Антон! Таких нет. Ты — сама красота.

Когда я тебя увижу? Я каждый вечер, перед тем как засыпать, крещу тебя в темноте и тогда так ясно вижу твое лицо! Милый мой!

… Вчера повторяла Лону из «Столпов общества» — сегодня репетиция. Читала «Портрет» Гоголя. 2-го ноября буду читать днем в Историческом музее, для учащихся. Алферов⁴⁵⁸ будет читать о Брюллове, Иванове, а я Гоголя (их современник), отрывочек с юмором и отрывочек высокой материи из жизни художника.

А теперь мне надо надумывать и творить Раневскую. Как страшно и хороню!

Сейчас получила твое письмо от 17-го октября. Ты пишешь, что надо доделать или переделать что-то в пьесе. Это если тебе кажется, а по моему мнению и мнению многих, пьеса удивительно отделана, удивительно чиста, и томления никакого.

Приедешь — увидим.

Кормят по расписанию — отлично.

Я, дусик, от пьесы воспрянула духом, а никак не думаю падать. И ты должен воспрянуть! Увидишь, как это будет хорошо.

Обнимаю тебя долго, целую всего тебя горячо, горячо. Милый мой, кушай хорошенько, питайся, чтоб растолстеть и меня насмешить.

Твоя лошадка

310 233. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
22 октября 1903 г. Москва

22-е окт.

Утро.

… Вчера я говорила с Горьким, т. е. он искал меня, чтобы говорить. Просит пьесу в сборник, говорит, что сделает его благотворительным, и, значит, по договору можешь отдать. Ведь Маркс не даст больше 1 500 р. за лист? А тут ты получишь больше 7 000 р., говорит Горький⁴⁵⁹. Как ты думаешь? Максимыч смешной, начал рассказывать о своей пьесе, которую надумывает⁴⁶⁰. Будут фигурировать дачники, и всех ему почему-то хочется сделать кривыми, горбатыми и хромыми, т. е. мужчин; я его уверяла, что этого не надо. Достанется, говорит, в моей пьесе всем мужьям здорово, а женщины будут ходить суровые, как смотрители тюрьмы. Воображаю, как это будет хорошо. Жалуется, что устал, хочется, говорит, сесть на крышу, за трубу, и посидеть спокойно.

Дусик, а страсти разгораются в труппе из-за ролей в «Вишневом саду». Я смеюсь — такой миролюбивый, тихий человек, как ты, и возбуждаешь такие острые страсти. Даже Лилина, смеясь, говорит мне, что и у нее нутро кипит. Хочется играть Аню ей, а, пожалуй, не дадут. А по-моему, она даст аромат, молодость, если не фигурой, то взглядом, улыбкой, мягкостью. Шарлотта у тебя самая удивительная и самая трудная роль. «Создать» ее может, по-моему, только Лилина, но она хрупка для нее, мне кажется. В труппе поговаривают так, что Гаева должен играть Конст. Серг., купца — Леонидов, Фирса — Москвин, Пищика — Вишневский или Грибунин. Повторяю — это только болтают в труппе. Насчет женских все сбиваются, только не относительно меня. Качалов и я установлены. Посмотрим, что скажет дирекция.

Повторяем «Столпы общества». …

234. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
23 октября 1903 г. Ялта

23 окт.

1903 г.

Ты, лошадка, пишешь, что Эфрос ничего не может испортить своим враньем, однако же его перепечатывают все газеты, буквально все провинциальные, а сегодня я видел в московском «Курьере»⁴⁶¹. Что это за вредное животное!

311 Ты пишешь, что Гаева не может играть Вишневский. А кто же? Станиславский? Тогда кто же Лопахина? Лужскому нельзя давать ни под каким видом, он проведет или очень бледно или сбалаганит. Ему Епиходова играть. Нет, уж вы не обижайте Вишневского.

Становится холоднее, попахивает зимой. Вчера была у нас высокая Ольга Михайловна, говорила о любви, обещала прислать сельдей.

Нового решительно ничего. Утром встаю, провожу день кое-как, а вечером ложусь и быстро засыпаю, вот и все. Почти никто у меня не бывает.

Немирович пишет, что у меня в пьесе много слез и есть грубости. Напиши мне, дусик, что находишь ты не так и что говорят, я исправлю; ведь не поздно, можно еще целый акт переделать.

Так Пищик понравился актерам? Очень рад. Мне кажется, Грибунин сыграет его великолепно.

Дусик мой, кланяюсь тебе низко, целую и обнимаю. Будь весела и довольна. На кухне пока все благополучно, т. е. готовят по записке, которую оставила Маша. Жду не дождусь, когда приеду в Москву, так хочется солонины и телячьей котлеты. Особенно солонины. И лошадку хочется поласкать.

Твой А.

235. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
23 октября 1903 г. Москва

23-е окт.

Утро.

… Вчера «Дядя Ваня» дал полный сбор. Каково? Мне очень игралось. Вишневский во 2-м акте так об меня руку распорол, т. е. о булавку какую-то, что потом играл с забинтованной рукой, и уверяет, что в первых рядах зашевелились и зашептали, когда увидели кровь после моего ухода в нашей сцене. Затем револьвер не выстрелил в конце 3-го акта. Это ничего. Вышло складно.

Сборы на «Цезаря» переполненные. Теперь за запись билетов, которую берут на себя артисты, записывающие должны платить 10 к. с рубля, и этот сбор идет в пользу школы⁴⁶².

Все толкуют о распределении «вишневых» ролей. Как-то будет! Влад. Ив. говорит, что Гаева все-таки должен играть Вишневский. По правде сказать, я Станиславского 312 вижу скорее в Гаеве, чем в купце. Впрочем, может, ошибаюсь. Насчет женских ничего не понимаю. Неужели Аню дадут Андреевой?

Вчера был Федотов⁴⁶³, просит читать на вечере в память Тургенева. Я согласилась. Качалов тоже будет.

Цветут ли хризантемы? Ты ничего не пишешь. Что в саду делается? Кончили ли ограду? Какова погода? Зелено ли еще все? Сидишь ли ты на балконе? Ходишь ли в мой уголок с гамаком? Ответь на все. Умоляю. А ты помолодел лет на восемь? А я постарела.

Сегодня обедают у нас Бунин и Найденов. Вечером мне хочется пойти в квартетное и под хорошую музыку подумать о Раневской⁴⁶⁴.

… Уже вошло в привычку среди артистов говорить словами Пищика: «вы подумайте!» Это великолепно. Епиходова тоже ежеминутно цитируют. Все родное ведь. …

236. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
24 октября 1903 г. Ялта

24 окт.

Дусик мой, лошадка, для чего переводить мою пьесу на французский язык? Ведь это дико, французы ничего не поймут из Ермолая, из продажи имения и только будут скучать. Не нужно, дуся, не к чему. Переводчик имеет право переводить без разрешения автора, конвенции у нас нет, пусть К. переводит, только чтобы я не был в этом повинен⁴⁶⁵.

От Немировича до сих пор нет письма.

… Погода скверная, холодная.

Если, как ты писала, Вишневский не будет играть Гаева, то что же в моей пьесе он будет играть?⁴⁶⁶ …

237. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
24 октября 1903 г. Москва

24-е окт.

Утро

Голубчик мой, вчера я наконец была у Телешовых на «среде», перенесенной на четверг. Обедали у нас Бунин, Найденов, пришла Инночка. После обеда Бунин читал свой перевод «Манфреда», а я подчитывала остальные 313 роли, а Шнап храпел на всю комнату, так что я его ударила, а он проснулся, ничего не понял и укоризненно посмотрел на меня. Потом играла в четыре руки с Иппочкой. К 10 ч. поехали. Бунин повез меня за целых 75 к. на резинах. А Машу вез Найденов. Приехали. Ввели в кабинет, а там много, много мужчин. Андреев, Вересаев, Тимковский, Голоушев, Хитрово, Белоусов, Грузинский, Кизеветтер, Кожевников, Ю. Бунин⁴⁶⁷. Меня посадили на диван между художницей Шанкс и женой Андреева. Ну-с, а затем Телешов начал читать свой новый рассказ. Странно, право? Дальнейшее было еще более нелепо. По окончании воцарилось гробовое молчание, лица у всех напряженные, серьезные, как в ареопаге. Начались суждения по поводу рассказа. Я крепилась, чтобы слушать серьезно. С умными важными физиономиями делались замечания вроде: почему эти слова вложены в уста мещанина, а не учителя; неясно, в какое время года плывет пароход по Иртышу; здесь кончается художник, начинается мораль.

Для меня вся эта процедура была непонятна. Какая-то вивисекция. Все как-то не похоже на художников, и атмосфера странная. Я начинала подремывать под рассказы Шапке. Наконец Маша извлекла меня из кабинета. Вскоре сели ужинать. Я сидела между Вересаевым и Буниным. Ожила. Вересаев славный, мягкий такой, и я с ним болтала. Ты на него произвел сильное впечатление весной, и он много говорил о тебе с любовью, просил тебе низко, низко, сердечно кланяться. Он теперь живет в Москве. Ему кажется очень диким, что Телешов читал свой рассказ, и мы с ним говорили на эту тему. Я ему обещала дать знать, когда ты будешь в Москве, чтоб он мог прийти.

Грузинский тоже все говорил о тебе. Беспокоится, что не получают от тебя ответа в Обществе любителей российской словесности. Просил, чтобы я уговаривала тебя не отказываться от того поста, на который тебя избрали⁴⁶⁸. Отчего ты мне об этом ничего не пишешь? Хотя — я ведь знаю тебя и понимаю.

Шарлотту — еще неизвестно кто будет играть, только не Раевская, успокойся. «Столпы» идут уже 20-го. На «Вишневый сад» будем теперь приниматься и, когда изготовим, будем играть.

Пьесу можешь дать Горькому, раз сборник будет с благотворительной целью.

314 Репертуар — уверяют, что посылают каждую субботу, даже огорчились наши дамы конторские, которых я упрекнула.

Очень просят Бунин, Л. Андреев, Найденов прийти к нам и послушать «Вишневый сад». Можно? …

238. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
25 октября 1903 г. Ялта

25 окт.

Лошадка моя милая, сегодня в «Крымском курьере» и в «Одесских новостях» перепечатка из «Новостей дня»; будет перепечатано во всех газетах. И если бы я знал, что выходка Эфроса подействует на меня так нехорошо, то ни за что бы не дал своей пьесы в Художеств, театр. У меня такое чувство, точно меня помоями опоили и облили⁴⁶⁹.

От Немировича до сих пор нет обещанного письма. Да я и не особенно жду; выходка Эфроса испортила мне все настроение, я охладел и испытываю только одно — дурное настроение.

… Нет, я никогда не хотел сделать Раневскую угомонившейся. Угомонить такую женщину может только одна смерть. А быть может, я не понимаю, что ты хочешь сказать. Раневскую играть не трудно, надо только с самого начала верный тон взять; надо придумать улыбку и манеру смеяться, надо уметь одеться. Ну, да ты все сумеешь, была бы охота, была бы здорова. …

239. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
25 октября 1903 г. Москва

25-е окт.

Утро.

Теперь ты уже получил мои письма и, наверно, сильно неудовлетворен, правда? Я понимаю. Только знай, что мне все нравится. И что я могла больше телеграфировать? Критиковать не могу и не умею, и, главное, твою пьесу!? Еще не роздали роли, еще не назначены репетиции. Дусик мой, я так понимаю, что ты волнуешься там, один, и что безумно хочется поговорить о «Вишневом саде», и жена какая-то недотепа, не умеет описать всей красоты пьесы, не умеет облечь словами все, что чувствует и понимает. 315 Прости ее, дорогой мой. Не относись с недоверием к «Вишневому саду», тебе нечего тревожиться, а можно только приятно волноваться.

Наталия Яковлевна городок приготовила тебе и, вероятно, сама поднесет тебе, когда приедешь.

Шарлотту, думаю, будет играть Муратова. Поговаривают, что если бы была актриса на Раневскую, я бы должна играть Шарлотту. Т. е. поговаривают актеры, и то только два, от режиссеров ничего не слыхала.

У Конст. Серг. на сцене так язык заплетается, что сил нет слушать его. Вчера репетировали «Столпы» — это что-то ужасное. Кажется, как будто он следит за словами, а не за мыслями. На меня это действует, нервит.

Вообще я только оживу, когда начнутся репетиции «Вишневого сада», а то тоска. Уже волнуюсь, думаю, что ничего не могу и не умею играть, что я никакая актриса. Я думаю, что во мне самой мало содержания, и потому я все жду какой-то встряски, чтоб освежиться, что ли, а то живешь как добродетельная немка: один день, как другой, все те же люди, те же мелочи, та же мелкая борьба, интересы. Скучно.

Целую тебя и обнимаю нежно, мой дорогой. До завтра.

Твой венгерец

240. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
26 октября 1903 г. Москва

26-е окт.

Утро.

Голубчик мой, милый мой, здравствуй! Греешься на солнышке? Аппетит есть? Мысли в голове есть? Южная Сибирь приятна стала теперь, ты пишешь? Дусик мой!

У нас то слякоть, то подморозит. Сегодня падал снежок. Успокоился ли ты относительно «Вишневого сада»?

Вчера в кабинете Влад. Ив. сидела с Алексеевыми и с ним и распределяли роли. Думают все, думают и ничего не выдумают. Мария Петр, умоляет только, чтобы Конст. Серг. не играл Лопахина, и я с ней согласна. Ему надо играть Гаева, это ему нетрудно, и он отдохнет и воспрянет духом на этой роли. Не находишь ли ты?⁴⁷⁰ Хотя я высказываю актерские соображения. Лилиной страшно хочется играть Аню. Если, говорит, буду стара, могут мне сказать и выгнать, и я не обижусь. Варю ей не хочется играть, боится повториться⁴⁷¹. К. С. говорит, что она должна 316 играть Шарлотту. Еще варьировали так: Раневская — Мария Федоровна, я — Шарлотта, но вряд ли. Мне хочется изящную роль. Если Андреева — Варю, то, по-моему, она не сделает, а Варя славная роль. Лопахина мог бы играть Грибунин, если бы развернулся посочнее в 3-м акте. Он бы дал русского купца, играл бы мягко. Как ты думаешь?

Леонидова ты не знаешь, а он мог бы тоже купца играть — высокий, здоровый, голосистый. Епиходов — Москвин, ему очень хочется. Яшу может Александров или Леонидов. Положительно не знаю, как лучше. Тебе все сообщат, если решат. Ты не волнуйся. Лилина кипятится. Ее дразнят, что Аню будет играть Андреева. Она говорит, если дадут Аню молоденькой — то она молчит, но если Андреевой, то она протестует. Смеялись мы над ней. …

241. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
27 октября 1903 г. Ялта

27 окт.

Здравствуй, лошадка! Ты говоришь, что пишешь мне каждый день, между тем вчера я не получил твоего письма. Хризантемы цветут буйно, изобильно, розы тоже цветут, погода сегодня замечательная, тихая и приятная.

Вот уже 15 дней, как я послал пьесу, а письма не получил еще ни одного, если не считать твоих писем. Вообще с этой пьесой мне не повезло. Если она не пойдет в этом сезоне, то все-таки следовало бы мне написать. Хоть бы Тихомирова написала, что ли.

И репертуара не получаю. Ну, да бог с вами.

На балконе сижу каждый день часа по два. В твой уголок с гамаком не хожу, там уже осень, нелюдимо. Ограду давно кончили, еще при Маше.

Костя немножко похварывал, говорит — лихорадка, но весел. Ты думаешь, что у него романчик с пыле Бонье? А что, может быть. Она стала такая веселая, счастливая. Письмо твое он получил. Но сам он пишет, по-видимому, с большим трудом, так же, как и читает. Это совсем провинциальный муж. Ах, венгерец милый, как мне скучно! За границу поехать, что ли? Как ты думаешь?

Если хочешь, чтобы письма доходили исправно, то сама опускай их в почтовый ящик.

317 Вчерашнее письмо, которое не дошло до меня, кто-то носит теперь в кармане.

Целую тебя, мою лошадку, и хлопаю по спине, глажу шейку. Обнимаю, дусик.

Твой А.

242. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
27 октября 1903 г. Москва

27-е окт.

Вечер.

Дусик, дорогой мой, как ты меня тронул хризантемами! Я так вся в улыбку расплылась. Какая прелесть! Они так славно, тоскливо пахнут. Я их сейчас же поставила к воду, и они распушились, стали махровенькие, а то их придавили на почте. Спасибо тебе, дорогой мой. Как это ты надумал так хорошо?! Милый, милый. А какая гигантская — белая! Целую тебя. Знаешь, дуся, я сейчас пришла домой и нашла у себя огромный твой портрет, снятый под олеандрами, на балконе, Тихомировым. Он сам занес его, и как мне жаль, что я не видела его, чтобы поблагодарить! Портрет очень хорош и в очень мягком тоне. Я рада. Тебе понравится.

Я сейчас была у Морозовых, обедала у них, и, конечно, всё говорили о театре и о «Вишневом саде». Зинаида⁴⁷² в восторге от названия, пьесы не читала, но ждет мною прелести и поэзии и велела тебе передать это. С Саввой всё решали, кто кого должен играть. Детки всё такие же славные. Гнетет дворцовая обстановка. Савва после обеда уехал, а я сидела и болтала; болтали и обдумывали платья для Раневской.

… Вчера играли очень хорошо «Столпы». Театр полный, и принимали великолепно. Я рада была играть большую роль. Тебе смешно?

Вчера давала Ивану⁴⁷³ читать «Вишневый сад». Рукопись у меня, и я ее почитываю. …

243. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
28 октября 1903 г. Ялта

28 окт.

… Пищика должен играть Грибунин. Боже сохрани отдать эту роль Вишневскому. Фирса — Артем, Яшу — Москвин или Громов, который вышел бы оригинальнейшим 318 Яшей. Но лучше, конечно, Москвин. А если Мария Петровна согласилась бы играть Шарлотту, то чего же лучше! Я думал об этом, да не смел говорить. Что она хрупка, мала ростом — это не беда. Для Ани она стара. Но главное — чтобы Вишневский не играл Пищика, боже сохрани. Леонидова я не знаю. Купца должен играть только Константин Сергеевич. Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова, надо сие понимать.

Из вашего театра писем нет и нет. Репертуара не получаю и не получал, врать я не стану.

А Найденов со своим «№ 13» провалился?⁴⁷⁴ Вот он должен меня слушаться: писать пьесу не чаще, чем раз в пять лет. Ведь «Дети Ванюшина» долго еще будут кормить его, значит, можно не торопиться.

Эфрос продолжает напоминать о себе. Какую провинциальную газету ни разверну, везде — гостиница, везде Чаев⁴⁷⁵.

Посидела у Телешова? Послушала? Вот и сердись на меня за то, что я не читаю своих рассказов и пьес. Но если ужин хороший был, то все можно простить. Давно уже я хорошо не ужинал, кстати сказать.

Я уже писал Горькому, пьеса будет напечатана в его сборнике. Он предлагает мне 1 500 р. за лист. Откуда же выйдет 7 000? Ведь в пьесе всего два листа.

Бунину и Бабурину (т. е. Найденову) передай привет. Вересаеву тоже поклонись, если увидишь; скажи ему, что он мне очень нравится.

Если заказывать шубу, то, пожалуйста, без Вишневского. Этот так важно держится в магазинах, что дерут всегда втридорога… И кстати сказать, Вишневский не прислал мне за все время ни одного письма, знать я его не хочу.

Мать очень обрадовалась твоей карточке, только слово «кривоглазая» ее немножко шокировало.

Ветер. Прохладно. У нас в доме затоплены почти все печи.

Видишь, какие длинные письма пишу я тебе! Что ты на это скажешь? Ах, лошадка, лошадка, ведь я еще ни разу тебя не бил кнутиком, а только и знаю, что ласкаю. Обнимаю тебя, целую и еще раз обнимаю.

Твой А.

Твое письмо с фотографией опоздало дня на три, очевидно, кто-нибудь протаскал в кармане.

319 244. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
28 октября 1903 г. Москва

28-е окт.

Вечер. 2-й час ночи.

Сейчас пришла со «Дна» домой и застала у нас Потапенко и Гольцева, закусывающих, а Гольцова пьющего красное вино. Беседовали, слушали воспоминания Маши и Потапенко, говорили о Горьком. Завтра пойдем на генеральную репетицию пьесы Потапенко⁴⁷⁶.

В театре у нас идет нескладеха. Мне жаль Немировича. Он поставил «На дне», «Столпы» и «Цезаря» самостоятельно. Пьесы имеют успех, он потратил на них массу труда, времени, тем более что кроме этой работы у него школа. И все время ему дают чувствовать, что театр падает, что все это не художественные постановки, а вот «Снегурочка» — это был блеск⁴⁷⁷.

Сегодня было заседание начальства по поводу распределения ролей в «Вишневом саду». Влад. Ив. приехал в театр сильно взволнованный, был у меня во время 2-го акта и говорил, что трудно ему переносить все. К. С. все время говорил ему об упадке театра. Морозов поддакивал. Это было страшно гадко, т. к. купец только и ждет, чтобы поссорились Алексеев с Немировичем. Если К. С. что-либо имеет против Вл. Ив., то пусть говорит это с глазу на глаз, а не при купце. Вл. Ив. написал К. С. письмо, где все изложил, читал его Лужскому, Вишневскому и мне. Он в ужасном состоянии, и я его понимаю. Нехорошо все это очень. Надо, чтобы между К. С. и Вл. Ив. было все чисто и полное доверие, иначе нельзя работать.

Дай бог, чтобы все это смягчилось поскорее. Но если уйдет Немирович, я не останусь в театре. К. С. не может стоять во главе дела. Несуразный он человек.

Не волнуйся, если случится, что Вишневскому нечего будет делать в твоей пьесе. Он так вымотан весь, что сам мягко к этому относится. Да вряд ли это случится.

Завтра Потапенко смотрит «Юлия Цезаря». Я на выходе завтра в «Цезаре»⁴⁷⁸. …

245. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 октября 1903 г. Москва

Телеграмма

Умоляю не волноваться Эфросом. Все благополучно. Целую за хризантемы. «Вишневый сад» праздник театра.

Венгерец

320 246. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 октября 1903 г. Москва

29-е окт.

Вечер.

Ты все волнуешься из-за Эфроса, дорогой мой? Брось, уверяю тебя — не стоит. Он ничем не может повредить ни пьесе, ни тебе. Ты слишком много придаешь этому значения. Хотя я совсем понимаю тебя, но все же не преувеличивай. Больше не думаешь обо всем этом, а?

Сегодня была с Машей в Малом театре на генеральной репетиции «Высшей школы» Потапенко. Ничего не поняла из пьесы. Есть чиновник богатый, у него дочь курсистка-резонерка, скучное, чистое создание. Художник, полюбивший ее, с беспутным прошлым; богатая девица, ищущая сильных ощущений и заводящая роман с цирковым наездником, и много подобного. Играют все хорошо, но повторяю — не могла бы рассказать, в чем дело. Смотрится легко, драма не захватывает, уйдешь из театра и все забудешь.

Вот-с как надо писать, учитесь. Курсистку играла новая звездочка — Косарева, только что кончившая школу. Приятная, но тебе бы не понравилась. Потапенко доволен всеми, за исключением Рыбакова, на место которого прочил Ленского.

Видела Ермолову в ложе, была у нее. Она меня целовала, говорит, что все рвется в наш театр — в таком она восторге от «Цезаря».

Видела Южина, Кондратьева, всех олимпийцев, видела Нечаеву, болтала с молодежью Малого театра. Но как там все скучно — все какие-то похожие друг на друга, все сытые, уверенные в себе.

… Сейчас была на выходе в «Цезаре». Плакала и ломала руки на Форуме с Муратовой и Литовцевой в свите Бутовой. В 1-м акте шла тоже в свите. Всем было смешно.

У меня адски болит голова, оттого что днем сидела в театре.

У Лужского умер сейчас отец, во время спектакля.

Влад. Ив. получил от К. С. страшно трогательное письмо; сейчас говорил Влад. Ив. и раскаивается, что написал ему и огорчил его. А по-моему, это хорошо, по крайней мере они выскажутся и опять будут вместе работать.

Ты пьесу отдашь Горькому в сборник? …

321 247. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
30 октября 1903 г. Ялта

30 окт. 1903.

Вот видишь, на какой бумаге я пишу тебе, лошадка!⁴⁷⁹ Насчет выбора меня в Общество любителей словесности я ничего не понимаю. Если выбрали в председатели, то почему во временные? Если во временные, то на сколько времени?⁴⁸⁰ А главное, я не знаю, кого я должен благодарить, кому написать. Получил на днях извещение, написанное плохим почерком, за подписью какого-то Каллаша⁴⁸¹, написанное не на бланке, очевидно не официально, а как зовут этого Каллаша и где он живет — неизвестно, и я до сих пор еще не написал благодарности за выборы.

Станиславский будет очень хороший и оригинальный Гаев, но кто же тогда будет играть Лопахина? Ведь роль Лопахина центральная. Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится. Лопахина надо играть не крикуну, не надо, чтобы это непременно был купец. Это мягкий человек. Грибунин не годится, он должен играть Пищика. Храни вас создатель, не давайте Пищика Вишневскому. Если он не будет играть Гаева, то роли другой ему нет у меня в пьесе, так и скажи.

Или вот что: не хочет ли он попробовать Лопахина? Буду писать Конст. Сергеевичу, от него я вчера письмо получил.

Сегодня в «Гражданине» бранят Художеств, театр за «Юлия Цезаря»⁴⁸².

Если Москвин хочет играть Епиходова, то очень рад. А Лужскому что тогда?

Подумаю немножко и, пожалуй, приеду в Москву, а то как бы Немирович не роздал роли из политических соображений Андреевой, О. Алексеевой и проч.

Мне скучно, работать не могу. Погода пасмурная, холодно, в комнатах чувство печей…

Оказывается, напрасно я спешил с пьесой. Мог бы еще месяц повозиться с ней.

… К халатику твоему привыкаю. А вот к Ялте не могу привыкнуть. В хорошую погоду казалось, что все хорошо, а теперь вижу — не дома! Точно я живу теперь в Бирске, том самом, который мы с тобой видели, когда плыли по Белой.

322 Хризантемы получила? В каком виде? Если в хорошем, то еще пришлю.

Целую таракашку. Будь веселенькой.

Твой А.

248. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
30 октября 1903 г. Москва

30-е окт.

12 ч. ночи

… Сейчас с аппетитом сыграла Лону. Хорошо шел спектакль. Бедному Лужскому нелегко было играть, когда дома панихиды. Но он держался молодцом.

Вишневский не дождется, когда ты будешь смотреть «Столпы» и как ты будешь улыбаться.

Помялова вчера, в костюме уличной цветочницы в Риме, вся в живописном рванье, острит, что в «Вишневом саду» будет играть роль чучела, которое необходимо в таком саду. Муратова согласна играть мать Яши, которая приходит к нему и о которой говорят. Чудачки! Видишь, как роли расхватывают! Как страсти кипят!

Выпал снежок. Слякотно. С собой привези то, что написала на листке.

Получила из «Знания» новую пьесу Гауптмана: «Роза Берндт». Похваливают. Я еще раньше пробежала два акта, которые прислали из Берлина Владимиру Ивановичу. Почитаю всю ее теперь. …

249. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
31 октября 1903 г. Москва

31-е окт.

После «Цезаря»

Голубчик мой, родной мой, ты мне такое грустное письмо прислал! Нет меня около тебя, чтоб утешить, чтоб разговорить тебя. Дусик мой, а вдруг ты здесь долго, долго проживешь! Мы побеседуем с Таубе и увидим, как дальше будет. Во всяком случае я ему больше поверю, чем Альтшуллеру.

Ты здесь будешь душой покойнее, и от этого и здоровье будет лучше. Право, дусик! Как выпадет снежок, я тебе напишу, и ты собирайся в путь. Здесь оживешь. Увидишь людей, жизнь, сутолоку, нервы, а что ни говори, это заманчиво.

323 Мне хочется говорить с тобой, а не писать. Мне так многое хочется сказать, что всякое письмо кажется бессодержательным, и не знаю, что писать.

Репетировали «Одиноких». У меня все-таки не выходит 4-й акт. Не понимаю его. Не чувствую. Меня это нервит.

Была на выходе в «Цезаре». В промежутке между 1-м актом и Форумом читала вслух «Розу Берндт» Гауптмана.

Прислало ли «Знание» тебе эту пьесу? Хорошо, захватывает, только много что-то евангелия. …

250. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
1 ноября 1903 г. Ялта

1 ноября 1903.

Дусик мой, венгерец, вчера не было от тебя письма и я скучал. Нового у меня ничего не произошло, кроме разве того, что синий костюм велел я убрать, заменил его более теплым.

Получил от Немировича письмо. Не получил, а наконец-таки получил. Играть Пищика Вишневскому нельзя никак, это роль Грибунина. Я не знаю, почему так хочется Марии Петровне играть Аню; ведь это куцая роль, неинтересная. Варя, по-моему, гораздо больше подходит ей. Немирович пишет, что она боится сходства Вари с Соней из «Дяди Вани». Что же тут похожего? Варя монашка, глупенькая.

Сегодня ветер, холодно. В Таганроге праздновали мой юбилей, газеты пишут про этот юбилей, хотят, очевидно, чествовать меня, т. е. наврать про меня еще больше; а между тем мой юбилей (25 л.) будет года через два-три, не раньше⁴⁸³.

Пришли же мне список того, что я должен буду взять с собой в Москву, иначе я ничего не возьму.

Пиши мне, лошадка, каждый день, а то в дни, когда от тебя нет письма, я бываю уныл и зол, как старый беззубый пес.

… Ну, будь здорова и весела, жена моя. Как только напишешь «приезжай», тотчас же и приеду. В баню мне нужно, в баню! …

Твой А.

324 251. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
2 ноября 1903 г. Москва

2-е ноября.

Заполночь.

… Настроение? Не пойму сама. Не дождусь репетиций «Вишневого сада». Симов сейчас со мной говорил: сделали уже 10 макеток для 1-го акта, и ни одна, кажется, не подходит. Он спрашивает, деревянный это или каменный дом? По-моему, каменный, — да или нет? Вообще ему так хочется сделать что-то поэтичное, красивое. Он без ума от пьесы. Напиши ты ему, что тебе мерещится, будь добр. Это ведь не трудно? Дусик, пожалуйста. Адресуй в театр. Ему много поможешь. Уверяю тебя.

«Дядю Ваню» принимали сейчас безумно восторженно. Если бы ты мог видеть и слышать! И народу было много. И играли хорошо. Вечно юная и свежая пьеса. Был Сулержицкий и очень, очень велел тебе кланяться и сказать, что он наслаждался. Вишневский нервничает адски и потому играет хуже. Ведь он без передышки играет 32 раза. «Вы подумайте!»

Дусик, не соглашайся, чтобы Мария Федоровна играла Аню. Умоляю тебя. Это не выйдет у нее, и не будет поэзии и аромата. Все-таки лучше дать молоденькой ученице или Гельцер.

Как я хочу видеть тебя, дорогой мой! …

252. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
3 ноября 1903 г. Ялта

3 ноября 1903.

Дусик мой, здравствуй! Скоро, скоро приеду, хотя не верю, чтобы моя пьеса шла в декабре. Ее отложат до будущего сезона, я так думаю.

Насчет Эфроса, надеюсь, больше не буду писать тебе, прости, моя родная. У меня такое чувство, будто я растил маленькую дочь, а Эфрос взял и растлил ее. Но смешно, что сегодня Немирович в «Новостях дня» отвечает какой-то провинциальной газетке, кажется керченской, будто Эфрос передал содержание моей пьесы как следует. Или Немирович не читал «Новостей дня», или он боится Эфроса, или у него какие-либо особые виды. Как бы то ни было, но это скверно⁴⁸⁴.

325 Сегодня погода тихая, сырая. Печи затоплены. Кишечник мой все еще плох.

Пьесу отдал Горькому в сборник. Что Чириков будет издавать или редактировать журнал в Москве, первый раз слышу от тебя. Для чего это? Кому нужен редактор Чириков? Писал бы себе рассказы. А Горький театр затевает⁴⁸⁵…

Выглянуло солнышко.

Вспоминаю, что летом Маркс, когда я был у него, предлагал мне 5 тысяч⁴⁸⁶. Вспоминаю и жалею, что не взял. Скажи Маше, что сосед Мандражи продал свою землю за 40 тысяч какому-то петербургскому барину.

Если увидишь Горького, то скажи ему, чтобы он взял для набора пьесу у Немировича. Кстати: ты пишешь, что пьеса у тебя; ведь это единственный экземпляр, смотри не потеряй, а то выйдет очень смешно. Черновые листы я уже сжег.

Немирович, очевидно, нервничает. Ему бы отдохнуть надо.

Где теперь Сулержицкий? Что он делает? О чем мечтает? Все ли хочет купить землю?

Хризантемы цветут, деревья еще зелены, а на горах уже снежок. Мне хочется пройтись по Кузнецкому и Петровке в новой шубе.

Ну, крепко обнимаю мою лошадь и целую. Воображаю, как ты смеялась с Муратовой, когда играла в «Юлии Цезаре». Господь с тобой.

Твой А.

253. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 ноября 1903 г. Москва

3-ье ноября.

Во время «Цезаря»

Дорогой мой, пишу тебе в римском костюме, с обручем в голове, с украшениями в ушах и на шее, в белом плаще. Кругом тихо, только слышны звуки арфы, звуки труб: идет картина в саду Брута. Я до Форума ничего не делаю.

Сегодня видела в конторе твое письмо на имя Алексеева. Дуся моя, не беспокойся, не волнуйся относительно пьесы. Все хорошо, все удачно, все в восхищении. Как ты можешь сомневаться?

326 … Аню, кажется, дадут ученице Косминской. Тебе, верно, пишут распределение ролей? Мне не очень ловко вмешиваться. Правда? Сегодня получила газету и письмо твое. Охота тебе обращать внимание на то, что пишут во всех этих листках — много чести. Разве правда 25-го октября было 25-летие твоей литературной деятельности?

А ты читал, что в Петербурге готовятся тебя чествовать? Как же это будет? Ты думал об этом? Ах, милый, милый мой.

Меня начинает мучить, что я все лето и осень ничего не работала и что я застряла, остановилась как артистка, если таковой могу назвать себя. Я начинаю ужасно волноваться и нервиться. …

254. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
5 ноября 1903 г. Ялта

5 ноября.

… На дворе сегодня очень хорошо, светло, тихо. Членову⁴⁸⁷ не давай моей пьесы, никому не давай и не читай. Сегодня получил письмо от Станиславского с запросами насчет того, какой дом, каменный или деревянный, и проч. и проч. Буду ему отвечать⁴⁸⁸.

… Получил не совсем приятное письмо от Вишневского. Жалуется, подчеркивая по два раза фразы в письме, что ему не дают роли в «Вишневом саду», и проч. и проч. Какое-то странное письмо.

Тебе видней московская погода: когда назначишь, тогда и приеду.

Напиши, как прошли «Одинокие», был ли сбор, хорош ли Лужский⁴⁸⁹.

… Я читал письмо Немировича в «Новостях дня» и только теперь понял, откуда недоразумение. Он пишет, что в рецензии ошибок нет, очевидному меня в пьесе много описок и в самом деле гостиная названа «какой-то гостиницей». Если так, вели исправить, дуся; если на биллиарде играют, то не значит, что это гостиница. Но неужели из текста не ясно? Впрочем, ничего не понимаю. Не думаю, что Немирович только для того, чтобы укрыть Эфроса, стал бы говорить неправду… Так напиши же мне, что в моей пьесе: гостиница или гостиная? Если гостиница, то телеграфируй⁴⁹⁰. …

327 255. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
5 ноября 1903 г. Москва

5-е ноября.

Ночь.

… Роли наконец почти распределили. В правлении большинство голосов решает: Лопахин — Леонидов (хорошо), Гаев — Станиславский, Трофимов — Качалов, Пищик — Грибунин, Епиходов — Москвин, относительно женских не знаю как решат. Мнения о Варе и Шарлотте расходятся. Все ждут от тебя какого-то письма. С каким-то благоговением приступают к «Вишневому саду».

… Меня мучит Анна Мар. Переделать старую роль очень трудно, а моя игра не удовлетворяет меня. Я не могу въехать в этот образ как в перчатку и не владею им. Немирович бранит меня, зовет лентяйкой. Отчасти это верно⁴⁹¹. …

256. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
6 ноября 1903 г. Москва

6-е ноября.

Ночь.

… Значит, Аню играет Лилина — может выйти хорошо. Варя — Андреева — не чувствую. Мне жаль, что Аня — Лилина. Она бы лучше играла или Варю, или Шарлотту. Посмотрим. Тебе интересно поскорее посмотреть репетицию? На днях принимаемся. Давай нам бог. …

257. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
7 ноября 1903 г. Ялта

7 ноября.

Дусик мой, лошадка, здравствуй! Нового ничего нет, все благополучно, решительно все. Писать не хочется, а хочется ехать в Москву, и все жду твоего разрешения.

Умер Ф. Поленц, автор «Крестьянина», чудесный писатель. Получил письма и от Немировича и от Алексеева, оба, по-видимому, недоумевают; ты сказала им, что моя пьеса мне не нравится, что я боюсь за нее. Но неужели я пишу так непонятно? Я до сих пор боялся только одного, боюсь, чтобы Симов не стал писать гостиницы для III акта. Нужно исправить ошибку… Пишу я об этом уже целый 328 месяц, а в ответ мне только пожимают плечами; очевидно, гостиница нравится.

Немирович прислал телеграмму срочную с просьбой прислать в ответ срочную же телеграмму — кому играть Шарлотту, Аню и Варю. Против Вари стояли три фамилии — две неизвестные и Андреева. Пришлось выбрать Андрееву. Это хитро устроено⁴⁹².

… «Банкрот» провалился в Новом театре?⁴⁹³ Я видел эту пьесу в отличном исполнении, она показалась мне превосходной пьесой, да так оно и есть на самом деле. Там две мужские роли написаны отменно.

… Скажи Вишневскому, чтобы он пешком ходил побольше и не волновался. …

258. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
7 ноября 1903 г. Москва

7-е ноября.

Ночь.

Ну, сегодня я устала, дорогой мой! Днем генеральная «Одиноких», вечером «Столпы». Здорово? Лужский очень хорош стариком Фокерат, Качалов, кажется, приятен, но Конст. Сергеевичу не нравится. Еще не влез в роль. Что-то будет завтра! Я буду волноваться. Говорят, я проще теперь играю.

Неужели ты думаешь, что у меня может пропасть рукопись твоя? Ведь лежит она всегда под ключом, и я не даю ее никому.

Ты жалеешь, что не взял денег у Маркса? Тебе нужны деньги? Напиши; ведь можно в театре взять. Этот год ты хорошо заработаешь.

Сулержицкий опять в Москве, мечтает о земле, о деревне и уже о прежнем молчит. Хотел ко мне обедать прийти.

Тебе хочется пройтись по Петровке в новой шубе? Ну что же! Скоро можно будет. …

259. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
8 ноября 1903 г. Ялта

8 ноября.

Дуся моя, таракаша, сейчас получил письмо, в котором ты величаешь меня сверхчеловеком и жалуешься, что у тебя нет таланта. Покорнейше благодарим.

329 Вчера я получил письмо от некоей госпожи Янины Берсон, которая пишет, что студентам в Женеве «жрать нечего», работать негде, не зная языка — «с голоду подохнешь». Это знакомая Горького⁴⁹⁴. Просит она экземпляр «Вишневого сада», чтобы поставить его в Женеве с благотворительной целью. Будут-де играть студенты. Так как она говорит, что видается с тобой в театре, то, пожалуйста, передай ей, что «Вишн. сад» раньше постановки в Худож. театре я не могу дать, так как пьеса еще не готова, понадобится кое-что изменить, что пьесу она получит в декабре или январе, а пока студенты в Женеве пусть поставят что-нибудь другое, например «Еврея» Чирикова, пьесу очень подходящую и очень порядочную во всех смыслах. Слышишь? Так и скажи ей. Я же не отвечаю ей, потому что не знаю, как величать ее по батюшке. По-видимому, груба она адски.

У нас дождь, 10 градусов тепла.

… Ольга Михайловна привезла мне устриц и селедок. Наши так испугались устриц, с таким ужасом и брезгливым суеверием глядели на них, что пришлось мне не есть их. Сельди хорошие. Вообще, очевидно, без Ольги Михайловны мне жить никак нельзя. Софья Павловна скоро приедет в Москву и нарочно для Москвы заказала себе в Одессе шубу и несколько платьев.

Мой юбилей — это выдумки. Про меня никогда еще не писали в газетах правды. Юбилей будет, вероятно, не раньше 1906 г. И меня эти юбилейные разговоры и приготовления только раздражают.

Как только напишешь, чтобы я ехал, тотчас же закажу себе билет. Чем скорее, тем лучше.

Ты не очень выучивай свою роль, надо еще со мной посоветоваться; и платьев не заказывай до моего приезда.

Муратова так, в общежитии, бывает смешной; скажи ей, чтобы в Шарлотте она была смешной, это главное. А у Лилиной едва ли выйдет Аня, — будет старообразная девушка со скрипучим голосом — и больше ничего.

Когда наконец я с тобой увижусь? Когда я буду тебя колотить?

Обнимаю тебя, лошадка.

Твой сверхчеловек, часто бегающий в сверхватерклозет.

А.

330 260. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
8 ноября 1903 г. Москва

8-е ноября.

После «Одиноких»

Сыграны «Одинокие», дусик милый! Прием овационный, точно новая пьеса. Сбор почти полный. Видишь, как славно все. Качалов, кажется, понравился, но не совсем еще окреп. Лужский хорошо играл. Вообще пьеска будет посещаться. Я очень волновалась. Как играла — не знаю.

Завтра начинаем «Вишневый сад». Уррааа!!!

… Муратова ходит вроде помешанной с ролью Шарлотты, с глупой, блаженной улыбкой на устах. Теперь буду рапортовать тебе каждый день, как идут переговоры, репетиции. А скоро ты и сам приедешь. Да, милый мой?

… Конст. Серг. сегодня смотрел весь спектакль и говорит, что не мог уехать, так затянула его пьеса. Он славный теперь, мягкий. А Немировичу надо отдохнуть, это правда. Он ведь в театре с 11 утра, в 5 уезжает, ложится, обедает и опять в театре. И так каждый день. У него и школа на руках и весь театр. Помощников нет.

Завтра сама пошлю тебе репертуар. …

261. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
10 ноября 1903 г. Ялта

10 ноября.

Милая Книппуша, собака моя, здравствуй! Если ты спрашиваешь насчет книги Бальмонта «Будем как солнце!», то книгу сию я получил уже давно. Могу сказать только одно: толстая книга. Получил сегодня от Конст. Серг. извещение, что сегодня, 10-го ноября, начинаются репетиции «Вишневого сада» и что Сергей Саввич Мамонтов едет в Японию корреспондентом «Русского листка»⁴⁹⁵.

В своем письме Конст. Сергеев, говорит, что для III и IV актов будет одна декорация. И я рад, рад не тому, что будет одна декорация, а тому, что III акт, очевидно, не будет изображать гостиницы, которой почему-то так хотели Немирович и Эфрос.

У нас дождь, сыро. Не выхожу.

… Описывай мне в письмах репетиции.

331 Нового ничего нет, все благополучно. Темно писать, хотя еще только 3 часа дня.

Если ты мне еще не изменила, то обнимаю тебя и целую множество раз.

Твой А.

262. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
10 ноября 1903 г. Москва

10-е ноября.

Утро.

… Беседовали о ролях, выясняли характеры, отношения: Раневской, Ани, Вари, Гаева. Сегодня продолжение.

Все мягкие, приятные. Смотрели на сцене две приблизительные декорации 1-го акта. Дусик, когда ты приедешь, ты мне скажешь, где в моей роли можно будет вставить французские фразочки, характерные. Можно ведь?

… «Одинокие» отлично прошли. Качалова все газеты расхвалили. Как будто новую пьесу поставили, такое чувство у всех. Хорошая это пьеса⁴⁹⁶. …

263. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
11 ноября 1903 г. Москва

11-е ноября.

Утро.

Дуся моя, ты просишь выписать тебя сюда? С наслаждением. Ты мне, однако, страшно мало пишешь о своем здоровье, только знаю, что кишечки шалят. А может, здесь лучше будет? Как вот только с погодой! Все еще не установилась, все еще нет санного пути, нет снежка, нет сухости. Хотя скоро, верно, будет; снежок выпадает, воздух стал мягче. Во всяком случае скоро увидимся. Только ты покорись одному: с вокзала повезу тебя в чистенькой каретке. Делаю это для себя, чтоб можно было болтать с тобой по дороге и иногда поцеловать. Согласись и не скандаль. Знай, что когда ты приезжаешь в Москву, то ты в полном моем распоряжении и должен мне покоряться. Я ведь летом тебе покорная жена? Правда или нет?

Вчера на беседе много говорили о Трофимове. Он ведь свежий, жизнерадостный, и когда он говорит, то не убеждает, не умничает, а говорит легко, т. к. все это срослось с ним, это его душа. Правда? Ведь он не мечтатель-фразер? По-моему, в нем много есть того, что есть и в Сулержицком, 332 т. е. не в роли, а в душе Трофимова. Чистота, свежесть.

Что Варю играет Андреева — это нехорошо. Вряд ли она что сделает. По-моему, лучше на месте была бы Савицкая. Я бы дала Аню ученице, Варю — Лилиной, Шарлотту — Муратовой или Савицкой. За мужские роли я спокойна. Приедешь, все увидишь, все услышишь. Скажу только, что все с таким наслаждением, с такой радостью приходят на репетицию, что передать тебе не могу. Точно праздник, а не репетиция. Это тебя должно радовать. …

264. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
12 ноября 1903 г. Москва

12 ноября.

Утро.

… Янину Берсон я знаю. Это protégée Горького, еврейка, которую он скрывал у себя, когда она бежала с женихом, который отравился потом. Про женевских студентов мне уже говорили, т. е. о просьбе дать «Вишневый сад». Передам Янине, что ты велел.

Вчера была Лепешкина⁴⁹⁷, просит от имени нескольких петербургских газет узнать число твоего юбилея. Я уверяла ее, что не знаю, и действительно не знаю. Да если бы и знала, не сказала бы без твоего разрешения.

А ради твоего юбилея ты мне можешь сделать подарочек: когда приедешь, то расскажешь то, что было 25 лет тому назад, а лучше бы, если бы написал мне, лично мне. Больше этого никому не надо. А мне это было бы дорого. Ты это понимаешь? …

265. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
12 ноября 1903 г. Ялта

12 ноября.

… Читал сегодня в газетах про «Одиноких» и порадовался. Старайся, лошадка, награда тебе будет. А с каким удовольствием я посмотрю «Одиноких»! Посмотрю не раз, а пять раз.

… Скоро в Москву приедет мадам Бонье, привезет с собою мать. Хотели они выехать на будущей неделе, в начале, но теперь стало очевидно, что раньше 20-го ноября им нельзя будет выехать. Я поживу solo.

333 Сегодня погода просто прелесть. Тихо и ясно.

Насчет переводов моей пьесы говори всем, что ты знать ничего не знаешь, что я не отвечаю на твои запросы и проч. и проч. Ведь я не могу запретить, пускай переводит всякий желающий, все равно толку никакого не будет.

Скажи Сулеру, чтобы он не уезжал, не повидавшись со мной; мне необходимо поговорить с ним насчет его хозяйства. Нужно, чтобы он купил себе землю не в Черниговской губ., а в Московской. В Черниговской можно разводить и ананасы, да сбыта нет, а в Московской всякий огурец, даже желтяк, спустить можно.

В моих письмах нет веселости, чувствую, дусик мой. Я раскис, злюсь, кашляю. Нового ничего нет. Твой брат еще в Ялте. Вчера я сообщил по секрету Софье Павловне, что твой брат выиграл в последний тираж 25 тысяч; значит, скоро появится об этом в газетах.

Сейчас обедали. Решено было за обедом, что мать поедет в Москву с горничной Настей, выедет она на будущей неделе во вторник, с почтовым. Одним словом, выедет 18 или 19 ноября. Ялта ей опротивела. Ты сделай так, чтобы она побывала на «Одиноких» и «Юлии Цезаре». Остановится она у Вани, а потом, как говорит, будет искать себе квартиру, чтобы прожить в Москве до весны.

Мне подниматься на 3-4 этаж будет трудновато, да еще в шубе! Отчего вы не переменили квартиры? Ну, да все равно, буду в Москве сидеть дома, схожу только в баню да в ваш театр.

Обнимаю тебя, лошадка, жму твое копытце. Будь здорова и весела. …

266. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 ноября 1903 г. Москва

15-е ноября.

Утро.

… За эти два дня распланировали 1-й акт. Теперь начнем репетировать как следует. Мария Фед. больна, не ходит, и 16-го идут «Столпы» вместо «Одиноких». Муратова пока вместо собачки носит на цепочке сумочку, ходит в цирк, жонглирует все время, делает фокусы и смешит. К. С. ожил с твоей пьесой; вообще настроение у всех отличное, и работать будет весело и приятно. Ты должен радоваться этому. Посылаю планчик 1-го акта⁴⁹⁸. Поймешь? Окна большие, и вишневый сад так и будет 334 лезть в окна. На макетке это отлично выходит. Декорация простая, как видишь. Перегородка, за которой якобы спала нянька. Приезд будет из анфилады комнат. Кофе я буду пить на старом диване № 1; диван — вроде как стоял в Любимовке, в длинной проходной комнате, рядом с нашей столовой. Помнишь? Залезать на него надо с ногами. Пищик подремывает, то на старом кресле, то на лежаночке. Сцена Ани с Варей: Аня сидит на лежанке, Варя на стуле около нее. Хорошо выходит: интимно, любовно. Тебе понравится. Хочется репетировать целый день, не ушел бы из театра. И сейчас вот с радостью бегу. …

267. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 ноября 1903 г. Москва

Открытка

Забыла написать в письме: 3-й и 4-й акты будут совсем в разных декорациях. О гостинице никто никогда не думал, кроме твоего друга Эфроса. Никакого недоразумения не было. Успокойся. Видела макет 4-го акта — великолепно. 3-й еще не готов.

Целую мамашу, и пусть она меня побьет за то, что не пишу ей.

Неужели журавль помре?⁴⁹⁹

268. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
16 ноября 1903 г. Ялта

16 ноября.

Милый мой дусик, не писал тебе так долго, потому что был сильно не в духе и боялся наговорить в письме глупостей. Сегодня воскресенье, на дворе тихо, и на душе у меня лучше, хотя в сущности ничто не изменилось, все по-прежнему.

В карете не выезжай за мной, ведь меня в карете тошнит. Самое лучшее — обыкновенный извозчик. Репертуар получил из театра в понедельник, а от тебя в субботу, когда он уже устарел. Если Тихомирова стала опять высылать, то ты уже не беспокойся.

… У меня характер несносный, прости меня, дусик.

Целую тебя и крепко обнимаю.

Твой А.

335 269. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
16 ноября 1903 г. Москва

16-е ноября.

5 ч. дня.

Никогда еще не писала тебе в такой час, родной мой, милый мой! Сегодня 7°. А снегу, нет. Тоже плохо. Т. е. ездят на санях, но лошадям трудно. Снег с землей.

… Посылку отправили. Посылаю тебе полочку, которая тебе понравится. Надо ее повесить над столом с фотографиями, налево от входной двери, а то стенка там пустая. Повесишь? И ставь на нее фотографии.

Ты пишешь о нашей лестнице. Да, это ужасно и терзает меня адски. Переменить квартиру нельзя до марта (контракт). Чтобы найти квартиру по вкусу и такую, как надо, нужно искать в июле, августе. А то у нас квартиры все случайные. Берем потому, что все-таки лучше той, которая была раньше, а не потому, что она нам очень подходит. Я тебе устрою лифт. Я хоть сейчас съехала бы. Мне все равно. У меня ведь нет жизни в квартире. Что ты пишешь за абсурд: мамаша будет искать квартиру себе! Я так поняла: вы поговорили, верно, в неприятном тоне друг с другом, и вот ты писал под впечатлением этого разговора. Маша все проектирует, что она мамашу привезет после рождества сама. Отчего не так?

К нам высоко, но зато воздух хороший в квартире. И душа будет у тебя покойна, и я буду за тобой ухаживать. Только бы скорей с ролью справиться, чтобы при тебе пошла бы только отделка и не было бы мучений.

Вчера К. С. жучил Леонидова. Мы все дразнили его, что его скрещивают. Жучил Яшу. Приятно было. Фантазировал, показывал. Теперь ищет тоны. Вечером на 25-м «Цезаре» подносили всем главным венки. Влад. Ив. получил прелестную миниатюру, голову Цезаря — Качалова в изящной оправе.

Сегодня на репетиции был Немирович. Просмотрел, делал замечания, потом показывали, что кто умеет в смысле тонов. Улавливают что-то у Качалова, немного у Леонидова. Теперь начнем крепко работать. Пока трудно писать о репетициях, еще ничего нет пока.

… Сулера ты увидишь, конечно. Мамашу, конечно, свезем в театр, будь покоен. А ей хорошо бы у нас пожить, места много. Теперь и ты скоро приедешь. Я велю шубу готовить. А то конца не будет.

336 Как я буду счастлива обнять тебя, глядеть на тебя. Мне будет хорошо с тобой. Я не буду метаться. Целую мою чудную голову, мягкие, лучистые глаза, все морщиночки, всего целую.

Твоя Оля

270. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
17 ноября 1903 г. Москва

17-е ноября.

Вечер.

… Сегодня репетировали с Влад. Ив. без К. С. Прошли очень мало, но уже разбирали каждую мелочь. Завтра репетиции нет, т. к. у Вл. Ив. класс декламации, а у К. С. фабрика. Муратова все ходит и жонглирует, показывает фокусы. Артем пыхтит, краснеет, старается. Москвин ищет тончик поинтереснее.

… Я теперь переполняюсь Раневской и все о ней думаю. …

271. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
18 ноября 1903 г. Москва

18-е ноября.

Вечер.

Дорогой мой, второй день нет письма от тебя. Этого не бывало. И последнее письмо было тревожное, беспокойное. Господи, когда я увижу тебя! Когда ты будешь со мной! Дусик мой родной! Скорее, скорее будь со мной.

Я сейчас была с мамой на концерте д’Альгейм, этой интересной, своеобразной певицы, и опять она меня пленила. Это такой тонкий, изящный художник. Как она передает каждый романс! Как она заставляет переживать! Я не могла оторваться от ее лица с косенькими глазами, с удивительными углами рта, от всей ее фигуры. Какая-то поразительная легкость всей ее интерпретации, поразительно тонкие детали. У меня глаза были мокрые. Больше всего мне понравилось сегодня: «Я помню чудное мгновенье» Глинки, «И скучно и грустно» Даргомыжского, «Мениск» Кюи. В последнем она нарисовала поразительную картину, как старый рыбак хоронит тело сына, прибитого волной, ставит камень и вешает вершу над могилой. Пела много Мусоргского. Я чувствую, что это интересно, и ново, и сильно, но я мало знаю 337 эту музыку и не могла сразу разобраться. Что-то своеобразное. Пела она еще русские народные песни. Хорошо. Если бы ты видел, как мягко меняется ее лицо, какое бывает вдохновенное, а то вдруг русалочье. Удивительная женщина. И вместе с тем проста страшно. Мама моя увлекалась ужасно. Народу было много. Много знакомых. Видела Сергея Толстого с мамашей, многих, которых ты не знаешь.

Был сегодня Горький, но не застал меня. Приезжал за экземпляром «Вишневого сада», который ему, верно, [потом] дал Немирович. Хотел заехать еще раз, но не был; значит, получил.

… Я разревусь, когда увижу тебя. Телеграфируй относительно шубы, а то закажу без твоего ведома. …

272. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
19 ноября 1903 г. Москва

19-е ноября.

Вечер.

… Репетировали сегодня 1-й акт. Пришла Мария Федоровна, похудевшая, и вступила в роль Вари.

Два раза прошли середину акта. К. С. не репетировал, писал mise en scène. В субботу думаем приняться за 2-й акт. Как начнут навертываться тона, так напишу тебе о всякой роли. Хотя к тому времени ты будешь уже здесь. …

273. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 ноября 1903 г. Ялта

Телеграмма

Погоди заказывать шубу, подожди письма.

Антонио

274. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 ноября 1903 г. Ялта

20 ноябрь.

Милая моя, многотерпеливая жена, лошадка моя, сегодня наконец посылка пришла. От валенок и туфель бабушка в восторге, приходила благодарить, другие туфли 338 я поставил у матери на столе; а полочка очень красива или показалась мне таковою. Спасибо, родная! И прости мне, прости мне ворчанье; но что же делать, если я мучился все время.

Получил план I действия. Дом будет двухэтажный; стало быть, и покой-сад двухэтажный; но ведь во дворике, какой образуется этим покоем, солнца очень мало, тут вишни не станут расти.

Сегодня я телеграфировал тебе насчет шубы. Боюсь, что ты закажешь шубу не в виде пальто, без пуговиц, и с выкрашенным котиком. Погоди, дусик, я скоро приеду.

Была у меня сегодня Ольга Мих., просидела мучительно долго.

Полочке висеть над фотографиями как раз хорошо.

Ты ошибаешься в своем предположении, с матерью я не ссорился. Мне было больно смотреть на нее, как она тосковала, и я настоял, чтобы она уехала — вот и все. Она не крымская жительница.

Обнимаю тебя, мою добрую, чудесную, распорядительную лошадку, обнимаю и целую. Господь с тобой. Не сердись, если находишь, что я мало тебе пишу. Мало пишу, зато много люблю.

Твой А.

275. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
21 ноября 1903 г. Москва

21-е ноября

Утро.

Два письма и телеграмма от тебя — ненаглядный мой! И на душе у меня смутно и нехорошо за тебя. Боже мой, как я глубоко виновата перед тобой. Я так нежно понимаю тебя и поступаю как дворник. Несуразно!

… У тебя, дусик, характер необыкновенный, великодушный, чудесный. Не пиши мне о своем дурном характере — это пустые слова.

… Вчера репетировали 1-й акт. Все волнуются, нервничают. После репетиции заседали, решали вопрос о весенней поездке. Петербург провалился. Решено ехать на святой в Киев и в Одессу и везти три чеховских пьесы, «Одиноких», «Штокмана», «На дне». И ты с нами поедешь — об этом даже говорили на заседании.

После 10 час. я поехала, неохотно, к Штеккер⁵⁰⁰. Там всё больше были наши; какая-то зеленая студенческая молодежь, было скучно. Ужинали мы, художественные, 339 за отдельным столом, после ужина потанцевали, причем я танцевала с Конст. Серг. (старички поднялись!). Смеялись над нами. Качалов герой дня. На разрыв. …

276. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
21 ноября 1903 г. Москва

21-е ноября.

Вечер.

Утром писала тебе, дорогой мой, и теперь опять пишу, после «Одиноких». Мамашу встретили. Приехала она благополучно, с Настей. Нагрузились на извозчиков и повезли их к нам. Мамаша пока, до твоего приезда, в твоем кабинете, поставили ей кровать туда.

Я устала сегодня.

С вокзала, только что привезла мамашу, поскакала на репетицию и получила выговор за опоздание. Второй акт по декорации будет великолепен — такого пейзажа еще не было. Широко, вольно и живописно. Только бы тоны скорей! Завтра идут 2-й и 1-й акты. Я вот пишу тебе и ежеминутно прерываю, начинаю думать о роли и забываюсь. Я это люблю. Какое мучение, пока не поймаешь основного тона, пока не влезешь в роль, как в перчатку! А знаешь — Раневская трудна именно своей «легкостью».

… Мы с тобой вместе пойдем смотреть «Измену» Южина. Хочешь? Я не пойду пока. Я обожаю бывать с тобой в других театрах.

23-го утром читает Немирович 1-й акт «Вишневого сада» в Обществе любителей русской словесности. Жаль, что я не услышу всех литераторов. Буду на репетиции.

В «Измене» очень хороши Ермолова и Ленский. Смысл всей пьесы тот, что Южин излил свою любовь к грузинскому народу: успех таков, как, например, успех «Измаил-Бея»⁵⁰¹.

Дуся, ты рад, что поедем на юг? Какое счастье, будем вместе. …

277. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
21 ноября 1903 г. Ялта

21 ноябрь.

Милая лошадка, я все это время выказывал свой крутой характер, прости меня. Я муж, а у мужей, как говорят, у всех крутой характер. Только что меня позвали 340 к телефону; говорил Лазаревский из Севастополя; сообщил, что вечером приедет ко мне, пожалуй, останется ночевать, и опять я буду злиться. Скорей, скорей вызывай меня к себе в Москву; здесь и ясно, и тепло, но я ведь уже развращен, этих прелестей оценить не могу по достоинству, мне нужны московские слякоть и непогода; без театра и без литературы уже не могу. И согласись, я ведь женат, хочется же мне с женой повидаться.

Костя уехал наконец. Это великолепный парень, с ним приятно. Вчера был Михайловский, решили, что Костя будет во время постройки жить в Ялте.

Сегодня письма от тебя нет. Вчера я телеграфировал тебе насчет шубы, просил подождать письма. Боюсь, что ты сердишься. Ну, да ничего, помиримся. Времени еще много впереди.

Погода совсем летняя. Нового ничего нет. Не пишу ничего, все жду, когда разрешишь укладываться, чтобы ехать в Москву. В Москву, в Москву! Это говорят уже не «Три сестры», а «Один муж».

Обнимаю мою индюшечку.

Твой А.

278. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
23 ноября 1903 г. Москва

23-е ноября.

Утро.

Я, милый мой, теперь обалделая, прости. Никак не овладею Раневской — думаю, пробую, и все мне кажется нерельефно, неинтересно, старо. Начинаю мучиться. Вчера вечером не смогла писать тебе, т. к. занималась до 3-х час. ночи. Днем была на репетиции, и ничего у меня не выходит, и к тому же уставши была физически.

… Маша идет сейчас с Иваном в университет слушать литераторов. Я побегу на репетицию. Нашему Шнапу хотят прислать повестку из театра с приглашением принять участие в 1-м акте «Вишневого сада»⁵⁰².

Сегодня и завтра репетируем без Владимира Ивановича. Сегодня он читает в университете, завтра — именины его жены.

У Константина Сергеевича Гаев выйдет хорошо. Мне нравится. У Качалова выйдет. Хотя Качалов теперь в такой моде, что ни сделай — все понравится.

341 Когда же у нас будет зима?! Это прямо ужасно. Сегодня опять выпал снежок и опять слякоть. Природа против нас, дорогой мой. Но не будем унывать. Будем надеяться, что скоро все это устроится. Дуся, ты охладел ко мне или нет? Скажи. Вот уже два месяца мы не видели друг друга. Как хорошо будет встретиться! Ты опять будешь стараться сделать хладнокровную физиономию и равнодушный тон, — а не выйдет вдруг, а?

… Дуся моя, как это ты там один живешь? Господи, господи, прости мне грехи мои — скажу вместе с Раневской.

Тебе здесь будет хорошо, я уверена слепо в этом, не будешь чувствовать себя хуже, чем в Ялте. До завтра, дорогой мой! Тебя сердят мои письма? Целую и милую тебя.

Твоя Оля

279. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
23 ноября 1903 г. Ялта

Здравствуй, венгерская лошадка, как поживаешь? Скоро ли выпишешь своего мужа? Вчера с утра до обеда у мужа сидел учитель из Гурзуфа, очень интересный молодой человек, который все время забирал в рот свою бородку и силился говорить о литературе; от обеда, впрочем, с 3-х часов до вечера сидела у меня приятнейшая начальница гимназии с какой-то классной дамой, которую она привела, чтобы на меня посмотреть; был и Лазаревский, все время, не умолкая, говоривший о литературе. И как же досталось тебе! Я сидел с гостями, слушал, мучился и все время ругал тебя. Ведь держать меня здесь в Ялте — это совсем безжалостно.

… Конст. Серг. хочет во II акте пустить поезд, но, мне кажется, его надо удержать от этого. Хочет и лягушек и коростелей⁵⁰³.

Шарик становится очень хорошей собакой. Лает и днем и ночью. Зубы только остры у подлеца.

Пришла m-me Средина. Будь здорова, дусик. Чуть было не написал — дурик. Темно становится. Обнимаю мою козявку.

Твой А.

342 280. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
24 ноября 1903 г. Москва

24-е ноября.

… Вчера я целый день была в театре, только обедала дома. Репетировали 2-й акт. Повторяли сценку с прохожим и со звуком⁵⁰⁴. Хорошо это будет. Я нашла смех для Раневской. Конст. Серг. велел заниматься мне дома непременно в изящном платье, чтобы я привыкла чувствовать себя хоть приблизительно шикарной женщиной. Я взяла платье из «Мечтов» и буду в нем работать. По технике это адски трудная роль. Спасибо, милый мой супруг. Задал ты мне задачу. У меня теперь ни минуты покоя. Можешь меня ревновать к Раневской. Я только ее одну и знаю теперь.

Знаешь, какой вчера днем вышел скандал в университете? Заседание не состоялось. Студентам дали слишком мало билетов, они столпились, выломали двери в актовую залу, заняли все места и не пустили публику. Как тебе это понравится? Так все и разошлись, и участвующие и публика. Послушаем сегодня, что из этого выйдет. Все-таки безобразие. Может быть, тут другие причины были. Но факт небывалый. Владимир Иванович приехал во фраке и доложил нам о случившемся во время репетиции.

Вечером на «Дяде Ване» была Ермолова. Играли со смаком, вызывали много, и Ермолова была в восторге. Я ужасно заволновалась в 1-м акте, когда сажусь за чайный стол, попала глазами прямо в глаза Ермоловой, сидевшей во 2-м ряду. У меня от этого сюрприза коленки задрожали. Я волновалась весь спектакль.

Обедали у нас Иван Павл. и Бунин. Потом был Сулержицкий, я с ним славно поболтала. Он жаждет тебя видеть. Качалов читал ему роль, и он в диком восторге от Трофимова и хочет с тобой поговорить. Говорили о Горьком, о том, кто его окружает. Я люблю Сулера. Он какой-то особнячок, свежий, сам по себе. Мне легко с ним.

Жена Чирикова уезжает в Нижний, служить в театре. Я за нее рада. С нее сняли опалу. Ведь у нее было какое-то недоразумение по поводу одного стихотворения якобы нелегального, которое она прочла. Теперь успокоится и с детьми опять будет.

Сегодня нет репетиции, и вечером я свободна. …

343 281. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
25 ноября 1903 г. Ялта

25 ноября.

Дуся, немецкая лошадка, посылаю рекомендацию, о которой ты писала⁵⁰⁵. Думаю, что я так написал. Если же не так, то пусть Егор подождет немного. Скажи ему, что я решил подождать еще немного, и если жена меня не вызовет наконец, то я уеду в Москву без всякого позволения. Так и скажи ему.

Получил письмо от Сулера. Пишет, что у вас в театре не совсем благополучно, будто какие-то недоразумения. Если это правда, то жаль. Но, думаю, тут пустяки, одни разговоры да слухи.

Ольга Михайловна выехала, теперь в Москве.

Мать приехала в Москву, и вы, т. е. ты и Маша, убедились, наконец, что никаких у нас с ней недоразумений не было. Выехала она, потому что ей было очень, очень скучно, я настоял. Мне кажется, что в декабре она уже начнет скучать в Москве, и тогда можно поехать с Машей опять в Ялту.

Погода изумительная, райская, ни одной сколопендры, ни одного комара; но боюсь, что как я на пароход, так и задует.

Арсений полнеет, благодушествует, Шарик вырос, лает днем и ночью.

Значит, Немирович не читал моей пьесы в Общ. любителей словесности. Началось с недоразумений, недоразумениями и кончится — такова уж судьба моей пьесы. …

282. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
26 ноября 1903 г. Москва

26-е ноября.

Утро.

… Репетировали вчера 2-й акт, без Конст. Серг. Приводила я Шнапа, он пока только погулял, осмотрелся на сцене, а сегодня вот будет 1-й акт и он попробует действовать. Боюсь, что он слишком порывистого темперамента, без выдержки и дрессировки. Посмотрим. Вчера с хохотом принимали его.

… «Одиноких» играли хорошо, истерик не было. Качалов очень осведомляется о тебе, ждет твоего приезда, с улыбкой говорит, как мы будем тебе играть 344 «Столпы», «На дне». А воображаю твое лицо во время «Столпов»!

Лилина была на «Измене» и хохочет, не понимает, как могут артисты тратить темперамент на такую пьесу. Мы с тобой пойдем, дусик?

Маша вчера была в Кружке, говорит, что было смешно, ругались декаденты⁵⁰⁶. В субботу собираюсь и я пойти послушать чтение. …

283. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
27 ноября 1903 г. Ялта

27 ноябрь.

Дусик, собачка нужна в 1-м акте мохнатая, маленькая, полудохлая, с кислыми глазами, а Шнап не годится. Очевидно, мне будет позволено приехать в Москву в августе, не раньше.

Милая моя начальница, строгая жена, я буду питаться одной чечевицей, при входе Немировича и Вишневского буду почтительно вставать, только позволь мне приехать. Ведь это возмутительно — жить в Ялте и от ялтинской воды и великолепного воздуха бегать то и дело в W. Пора же вам, образованным людям, понять, что в Ялте я всегда чувствую себя несравненно хуже, чем в Москве. Было спокойное, тихое море, а теперь бурлит, высокие волны хватают до самого неба, и дождетесь вы того, что погода так испортится, что нельзя будет ни выехать, ни доехать.

Я приеду в спальном вагоне; шубу не тащи в вагон, будет холодная, я надену ее в вокзале.

Какой ты стала скрягой! Ты скоро будешь наклеивать на письмах марки, уже бывшие в употреблении. Отчего ты ничего не телеграфируешь? Я боюсь, что приказ ехать в Москву ты пришлешь по почте, а не по телеграфу. Я тебе дам десять рублей, только не скупись, телеграфируй мне, не жадничай.

… Стало холодно. Погожу немного, если не напишешь или не телеграфируешь, чтобы я приехал, то уеду в Ниццу или куда-нибудь, где повеселее.

Обнимаю тебя, лошадка. Господь с тобой, моя радость. Итак, я жду и жду.

Твой А.

345 284. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
29 ноября 1903 г. Ялта

29 ноябрь.

Я уже не знаю, лошадка, что мне делать и что думать. Меня упорно не зовут в Москву и, по-видимому, не хотят звать. Написала бы откровенно, почему это так, что за причина, и я не терял бы времени, уехал за границу. Если бы ты знала, как скучно стучит по крыше дождь, как мне хочется поглядеть на свою жену. Да есть ли у меня жена? Где она?

Больше писать не стану, это как Вам угодно. Писать не о чем и не для чего.

Если получу сегодня телеграмму, то привезу тебе сладкого вина. Если не получу, то кукиш с маслом.

Шнап, повторяю, не годится. Нужна та облезлая собачонка, которую ты видела, или вроде нее. Можно и без собаки.

Ну, обнимаю тебя.

Твой А.

285. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 ноября 1903 г. Москва

Телеграмма.

Морозит. Поговори Альтшуллером и выезжай. Телеграфируй. Целую.

286. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
30 ноября 1903 г. Москва

Телеграмма

Жду телеграммы, писем не пишу.

287. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
30 ноября 1903 г. Ялта

Телеграмма

Выезжаю вторник.

346 288. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
1 декабря 1903 г. Москва

Телеграмма

Подана 1 декабря,

замедлена прохождением в Харькове.

Принята 2 декабря 1903 г.

Не выходи из вагона, жди меня. Теплее одевайся.

289*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 февраля 1904 г. Москва

15-е февр.

1904 г.

Как грустно, что тебя нет, дорогой мой! Отворяю сейчас дверь в кабинет (в котором я водворилась), и мне кажется, что ты сидишь на диване — а тебя нет. Пишу за твоим столом, постлана постель на твоем диване, буду спать под твоим одеялом.

Поплакать хочется.

Я только сейчас очутилась одна, а то весь день на людях. Как мне всегда больно, когда ты уезжаешь от меня.

… Как пусто без тебя! Где ты, милый мой?!

Антонка, я тебя часто злила? Часто делала тебе неприятности? Прости, родной мой, золото мое, мне так стыдно каждый раз. Дай я тебя перекрещу и поцелую твои глаза, твои губы, твои щеки, твой лоб, как мне хочется поглядеть в твои добрые, лучистые глаза. Какая я гадкая, Антон. Будь здоров, дорогой мой, каждый вечер буду писать тебе. Кланяйся мамаше, Насте, Шнапу.

Целую и обнимаю.

Оля

290. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
15 февраля 1904 г. Под Орлом

15 февр. вечер.,

Под Орлом

Милый дусик мой, еду благополучно, поел очень плохого борщу и скучаю по тебе. Теперь ты уже знаешь, что у Левы, напиши мне обстоятельней⁵⁰⁷.

Будь здорова, покойна, весела, дуся моя, не думай о своем муже. Я чувствую себя хорошо, здоровье мое великолепно, не беспокойся, милая моя. Путь чист, задержек 347 нет, едем хорошо. Прошу тебя, пиши мне, пиши подлиннее, ведь в Ялте я буду скучать, пойми это. Поклонись всему «Вишневому саду», даже Муратовой. Целую тебя и обнимаю, мою голубку, буду сидеть и о тебе думать.

Твой А.

291. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 февраля 1904 г. Севастополь

17 февр.

Севастополь.

Здравствуй, моя бесподобная лошадка! Пишу это сидя на пароходе, который отойдет часа через три. Ехал я хорошо, все благополучно. На пароходе Настя со Шнапом. Шнап чувствует себя как дома, очень мил. В вагоне держался он тоже как дома, лаял на кондукторов, всех забавлял; мне он очень обрадовался, теперь сидит на палубе, протянув назад ноги. По-видимому, про Москву он уже забыл, как это ни обидно. Ну, дусик, лошадка, буду ждать от тебя писем. Без твоих писем, знай, я не могу существовать. Или пиши каждый день, или разводись со мной, середины нет.

Слышу, Шнап наверху залаял на кого-то. Вероятно, пассажиры занялись им. Пойду погляжу.

Итак, все благополучно, слава богу, лучше и не надо. Авось не будет качки.

Целую мою начальницу и обнимаю миллион раз. Пиши подробнее, не жалей чернил; милая моя, хорошая, славная, талантливая актрисуля, господь с тобой, я тебя очень люблю.

Твой А.

292*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
18 февраля 1904 г. Москва

18-е февр.

… Получила сегодня открытку и телеграмму. Целую моего дусика. Как себя чувствуешь в «своем» кабинете, после бивуачной московской жизни? Разбираешь теперь все, приводишь в порядок? Пиши обо всем.

А вот тебе и новость: Мария Федоровна подала официальную бумагу об уходе из театра, и правление приняло⁵⁰⁸. 348 Рассказывал мне это Влад. Ив. Очень все это непонятно, и что за этим кроется — не знаю. Влад. Ив. и Лужский ездили к ней неофициально. Крупно говорили, она выставила причину, что нет ей ролей, но говорит, что главная причина — скверное отношение к ней труппы, выругала всех, в том числе и меня. Ей дан, так сказать, отпуск на год. …

293. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
18 февраля 1904 г. Ялта

18 февр.

Милый мой, хороший, славный дусик, я тебя очень люблю. Как ты живешь в Москве? Я только первый день в Ялте, но уже окунулся в здешнюю курортную жизнь: была уже начальница, приехал брат Александр с семейством… Погода так себе, про настроение ничего не знаю; прибыл новый стол, вожусь теперь с ним, перекладываю вещи.

Завтра придет от тебя письмо, я жду и буду ждать с нетерпением. Гости, гости, гости без конца, не дают писать, портят настроение, а один человечек сидит у меня в кабинете весь день. Целую тебя крепко, дуся. Шнап чувствует себя дома; он не скучает, играет с собаками, вообще, мне кажется, он не особенно умен, или даже глуповат.

Брат будет жить в Ялте дольше месяца. И семейство его тоже. Стол оказался хорошим, такой же величины, как и прежний.

Брат живет недалеко, на даче Хорошевича.

Лошадка моя добрая, завтра опять буду писать.

Твой А.

294*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 февраля 1904 г. Москва

20-е февр.

… Сегодня в Вишневом саду был Бальмонт, приходил после спектакля и в диком восторге, в безумном, лицо возбужденное, а жена так и говорить ничего не могла от сильного впечатления. Он хочет тебе писать подробно. Василий Немирович смотрел, но его я не видела⁵⁰⁹.

349 … На четвертой неделе пойдут школьные отрывки — интересно⁵¹⁰.

Мария Федор, угнетена. Она не ожидала, что ее отпустят, и теперь, говорят, осталась бы, если б ее упросили. Конст. Серг. с ней не говорил и только написал сожаление о ее уходе. Как все это нехорошо. Зачем она подняла эту историю! …

295. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 февраля 1904 г. Ялта

20 февр.

Дусик мой, лошадка, мне без тебя скучно, холодно, неинтересно, и ты так избаловала меня, что, ложась спать и потом вставая, я боюсь, что не сумею раздеться и одеться. Постель жесткая, холодная, в комнатах холодно, на дворе ноль, скука, весной и не пахнет. Сегодня весь день провозился с прошлогодними письмами и со старыми газетами, других занятий у меня, кажется, нет теперь…

Шнап или глух, или глуп. Он точно не уезжал отсюда, прыгает с собаками и покорно ночует в комнате у матери. Очень весел, но понимает мало.

… О каких это наших недоразумениях говоришь ты, дуся? Когда ты раздражала меня? Господь с тобой! В этот приезд мы прожили с тобой необыкновенно, замечательно, я чувствовал себя, как вернувшийся с похода. Радость моя, спасибо тебе за то, что ты такая хорошая.

Пиши мне, а то по обыкновению буду колотить. Целую, обнимаю мою радость. Будь весела и здорова.

Твой А.

296*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
22 февраля 1904 г. Москва

22-е февр.

Ночь, после «Одиноких».

… Играли «Одиноких». Андреева совсем больна, еле ходит, еле говорит, в обморок падает. Кругом все волнуются, говорят, что надо ее упрашивать оставаться. Вообще чепуха идет невообразимая и настроение подлое. Играть было отвратительно. Как она решилась играть в 350 таком виде! Вот заварила кашу! Ей дают отдых. Варю будет играть Качалова⁵¹¹ в Москве.

Вот видишь, что у нас происходит, а ты сидишь спокойненько, не волнуешься. Начал что-нибудь писать? …

297. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
23 февраля 1904 г. Ялта

Понедельник.

… Марья Федор, уходит? А это жаль, как бы там ни было. Правда, она актриса обыкновенная, но стоит только ее роль отдать Литовцевой, как разница кажется резкой. Мне кажется, она вернется в Художественный театр. И кажется также, что Горький тут ни при чем. …

298*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
27 февраля 1904 г. Москва

27-е февр.

Ночь

… Литовцева играет Варю хорошо, тепло, ты не волнуйся. Сегодня сыграли последний спектакль перед недельным отдыхом. Все полно было эти два дня, так что сегодня отправились в театр Бунин с Машей и с Лулу⁵¹² и их перегоняли с места на место, — и казенные были заняты после 1-го акта.

Бунин пил чай у нас, т. е. закусывал и пил вино. Он весь какой-то пергаментный, страдал все насморком за границей и разводил кисель с Найденовым, с этим кисляем.

… Роксанова все такая же сумасшедшая; довольна сезоном, своей работой⁵¹³. Они будут теперь у Незлобива вместе с Андреевой. Андреева, говорят, разбита, плачет и, по-видимому, просто запуталась, хотя я в ее простоту не верю. Не знаю, может, ошибаюсь. Глупая история, в общем.

Роксанова рассказывала про провинциальный театр, довольно интересно. Для меня — незнакомый мир. …

299. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
27 февраля 1904 г. Ялта

27 февр.

… За все время, пока я живу в Ялте, т. е. с 17 февраля, ни разу не выглянуло солнце. Сырость страшная, небо серое, сижу в комнате.

351 Вещи мои пришли, но какой-то унылый у них вид. Во-первых, их меньше на самом деле, чем я предполагал; во-вторых, оба сундучка древних в дороге потрескались. Живется мне скучновато, неинтересно; публика кругом досадно неинтересна, ничем не интересуется, равнодушна ко всему.

А «Вишневый сад» дается во всех городах по три, по четыре раза, имеет успех, можешь ты себе представить. Сейчас читал про Ростов-на-Дону, где идет в третий раз⁵¹⁴. Ах, если бы в Москве не Муратова, не Леонидов, не Артем! Ведь Артем играет прескверно, я только помалкивал.

Ты пишешь, что не получала от меня писем, между тем я пишу тебе каждый день, только вчера не писал. Не о чем писать, а все-таки пишу. Шнап, сукин сын, привык, уже лежит у меня в кабинете, протянув задние лапы; ночует у матери; играет на дворе с собаками и потому всегда грязен.

… Надумала ли ты что-нибудь насчет лета? Где будем жить? Хотелось бы недалеко от Москвы, недалеко от станции, чтобы можно было обходиться без экипажа, без благодетелей и почитателей. Подумай, радость моя, насчет дачи, подумай, авось и надумаешь что-нибудь. Ведь ты у меня умненькая, рассудительная, обстоятельная, — когда не бываешь сердита. Я с таким удовольствием вспоминаю, как мы с тобой ездили в Царицыно и потом обратно⁵¹⁵.

Ну, господь с тобой, радость моя, собачка добрая, приятная. Я по тебе скучаю и уже не могу не скучать, так как привык к тебе.

Целую мою жену, обнимаю.

Твой А.

300*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
29 февраля 1904 г. Москва

29-е февр.

Ночь

Дуся моя, я уже писала тебе сегодня, но мне хочется поболтать с тобой после ученических отрывков, с которых я пришла недавно⁵¹⁶. Общий колорит приятный: простой, интеллигентный, отсутствие пошловатости, но мне, по правде сказать, хотелось побольше трепету, побольше размаху. «Иванов» оставил хорошее впечатление. Сарра — 352 Калитович мягка, приятна, но хотелось больше силы, рельефа. Боркин недурен, доктор тоже, Иванов — еще очень зелен, неумел, но благороден. Граф — Званцев не понравился. Поставлен отрывок очень хорошо. Терраса, на ней лампа, из комнат — звуки рояля и виолончели, серенада Брага, — так на меня пахнуло чем-то близким, родным, теплым! Надо у нас «Иванова» ставить⁵¹⁷.

Затем шел экзотический Д’Аннунцио, и, по-моему, его не следует ставить в школе все-таки. Мне жаль, что ты не знаешь наших учениц, и поэтому мало могу писать. Напоследок шли две сцены из «Челкаша» Горького. Играли двое наших детей природы: помнишь, Александровский, который хорошо танцевал, и Шадрин, сын садовника. Последний был неподражаем в роли мужичка Григория⁵¹⁸ и уморил всех со смеху. В высшей степени талантливо, самобытно, разнообразно по интонациям, легко — ну просто удивительно. Ты бы умер со смеху. Была «Цена жизни» с Косминской⁵¹⁹, которая очень понравилась, но хотелось бы больше силы. Но, повторяю, для школы это было очень хорошо. …

301. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
3 марта 1904 г. Ялта

3 марта

Милая моя, замечательная половинка, я жив, здоров как бык и пребываю в добром расположении и не могу пока свыкнуться только с одним — именно со своим монашеским положением.

К тебе просьба, дуся моя. Как я тебе уже говорил, я врач, я друг Женских медицинских курсов. Когда был объявлен «Вишневый сад», то курсистки обратились ко мне с просьбой как к врачу — устроить для их вспомогательного общества один спектакль; бедность у них страшная, масса уволенных за невзнос платы и проч. и проч. Я обещал поговорить с дирекцией, потом говорил, получил обещание… Перед отъездом Немирович объявил мне, что в настоящее время устраивать спектакль в Петербурге было бы не совсем практично, теперь война, можно остаться совсем без сбора; не лучше ли, спросил он, устроить в пользу медичек литературное утро, какое было в пользу Фонда? Я согласился с ним, и кончилось тем, что он обещал устроить литературное утро, только просил 353 напомнить ему об этом в Петербурге. Так вот, родная моя, напомни ему теперь и в Петербурге, и вообще настой на том, чтобы утро это было. К тебе в Петербурге придут с медицинских курсов, ты прими, посоветуйся и обойдись возможно любезней, научи, как и где можно застать Немировича.

Твой А.

302*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
13 марта 1904 г. Москва

13-е марта.

Вечер.

… Играем мы всё «Вишневый сад». Всё при полных сборах. Литовцева хорошо играет Варю. Москвин потешает публику.

Знаешь ли ты двухактную пьесу Найденова «Кто он?». Это первая половина пьесы «Блудный сын», помнишь, на Волге, кожевенный завод? Эти два акта пойдут у нас вместе с пьесой Чирикова⁵²⁰. Затем будут играть рассказы Чехова и Горького⁵²¹, и приятно было бы получить нечто новенькое от некоего писателя. Как Вы думаете? Будут играть Метерлинка⁵²², пьесу Горького, которую он, говорят, кончил⁵²³. …

303*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
14 марта 1904 г. Москва

14-е марта.

После «Одиноких».

Ты упрекаешь меня, что я не телеграфировала тебе о своем здоровье, дорогой мой, а для чего? Ведь это была просто простуда, и больше ничего, зачем же пугать телеграммами? Да ты меня отучил, по правде сказать, от телеграфа. Мне как-то и в голову не приходит телеграфировать.

… Ходила сегодня по улицам, солнечно, тепло, все радуется весне и солнцу. Обедала у мамы, и очень вкусно, посидела потом дома и играла «Одиноких», в последний раз⁵²⁴. Самарова, бедная, была совсем без голоса и еле тянула. Андреева ничего себе, здорова.

Был в уборной Мейерхольд. В восторге от «Вишневого сада». Говорит, что это лучшая твоя пьеса⁵²⁵. …

354 304. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
15 марта 1904 г. Ялта

15 марта

Собака милая, сегодня наконец пришло письмо, но в каком жалком виде! Оно написано такими гнусными чернилами, что склеилось, и когда я хотел отделить одну от другой внутренние страницы, то послышался треск и письмо разорвалось, целые строки приклеились к другой странице и оторвались. Я уж не знаю, чем объяснить такую гадость.

Теперь вы на новой квартире, я уже поздравлял; теперь еще раз поздравляю, кланяюсь, шлю тысячу приветов. Хожу в новых сапогах. Завтра здесь играет Орленев в «Искуплении»⁵²⁶, я, вероятно, пойду, если не будет дождя. А дождь то и дело, холодище, грязь, на горах снег. Надоел я тебе описаниями погоды, но что делать, голубчик, кроме тебя, мне некому пожаловаться.

Ты еще не писала мне, как у вас на новой квартире, хорошо ли, просторно ли.

Твоя свинья с поросятами на спине кланяется тебе. Шнап здравствует; вчера он обожрался сырым мясом (в кухне накормила бабушка), заболел, рвал и проч., тетерь ничего. Мышей у нас нет.

Дусик мой родной, собака, будь покойна, будь здорова, не хандри, пиши мне чаще, чем раз в неделю. Кто знает, быть может, ты меня еще не разлюбила. Как бы ни было, я целую тебя миллион раз.

Твой А.

305*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
16 марта 1904 г. Москва

16-е марта.

Вечер.

Антонка, дуся моя, ты мне прислал такое взволнованное письмо! Я виновата? Виновата, что не телеграфировала? Но, повторяю, болезнь была пустяшная и не о чем было телеграфировать. Писала же я через день, хотя коротко, сухо, но писала. Какой ты дуся, что прислал телеграмму в день, даже накануне нашего переезда.

Ты пишешь о Царицыне. Родной мой, я всей душой за Царицыно, и если бы было возможно, сейчас же купила бы. Завтра съезжу к хозяйке и поговорю по душам. 355 Съезжу еще к одной даме, у которой там же была дача, где она жила пятнадцать лет. Тогда хочешь — купим? И заживем там.

… В Петербург я поеду, верно, в среду или в четверг на страстной. Адрес: Мойка, 61, как и раньше. Алексеевы и Вишневский тоже там будут.

У нас стало холодно, хотя очень солнечно. Вчера после «Вишневого сада» я ездила с женой Нестора Котляревского в мастерскую, где Маша пишет. Там устраивали вечеринку. Был Бальмонт, Поляков, издатель «Грифа» Соколов, Гончаровы, Ульянов и еще какие-то⁵²⁷. Я все время болтала с Митей Гончаровым, ему хочется поступить в наш театр⁵²⁸. Было вяло. На последней лекции Бальмонта один студент выругался вслух и вышел, — так ему противно было слушать разглагольствования о том, о чем не надо говорить.

У нас объявился жилец: великолепный дымчатый кот, крупный; ночевал, ловит мышей всю ночь и мурлычет сладострастно. Чудесное создание.

… Вчера смотрела «Вишневый сад» Ермолова, Федотов, который в восторге от пьесы и игру хвалит. У Ермоловой в последнем акте были мокрые глаза, и аплодировала она усердно.

Москвин умоляет, нельзя ли ему вставить фразу в 4-м акте. Когда он давит картонку, Яша говорит: «Двадцать два несчастия», и Москвину очень хочется сказать: «Что же, это со всяким может случиться». Он ее как-то случайно сказал, и публика приняла. Разрешишь? Он теперь горд — у него сын. Когда же у нас с тобой родится?!

Ты хочешь на войну?⁵²⁹ А меня куда ты денешь? Лучше поживи со мной, оставь войну, а? Поудим рыбку лучше.

Завтра Маша уезжает. Будет с тобой. Целую и обнимаю и крещу тебя, мой дорогой, милый.

Твоя Оля

306*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
17 марта 1904 г. Москва

17-е марта.

… Сегодня репетировали «Вишневый сад» с дебютантами: Дуняша — Адурская, Яша — Андреев, Аня — Косминская, Трофимов — актер Николаев, желающий поступить к нам, очень приличный, молодой, но с акцентом, но, 356 кажется, очень понимающий и толковый. Его почти что взяли⁵³⁰.

Дуняша приятная, хорошенькая, с огоньком. Андреев мог бы быть хорош, если бы не его забитость, непривычка к сцене. Аня очень мила во 2-м и 3-м актах, а в 1-м тяжела еще и драматична. Аня только на всякий случай готовится. Халютина в ожидании младенца, уже на половине.

… Сыграли последний раз «Дядю Ваню». Приятно было. Еще два садика, и крышка московскому сезону.

Антонка, я хочу тебя видеть, хочу говорить с тобой, глядеть на тебя, чувствовать близко твою красивую большую душу.

Ты смеешься над моими словами?

Яворская подвизается в Москве и приводит всех в ужас своей особой, но, кажется, полно у нее⁵³¹.

У нас новые кровати, приезжай, теперь хорошо будет спать.

Целую тебя и обнимаю. Не сердись на меня и не говори мне обидных слов, что ты для меня ничто, или что-то в этом роде.

Твоя Оля

307. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
18 марта 1904 г. Ялта

18 марта 1904

Собачка моя гладенькая, сообщи немедля, когда, т. е. в какой день, ты выезжаешь в Петербург, а также куда мне писать в Петербург в первые дни после твоего отъезда. Ведь ты не пришлешь мне телеграммы. Всем родственникам всегда рассылаешь телеграммы, а для мужа законного и двугривенного жалко. Мало я тебя бил.

… Видел я Орленева в «Искуплении» Ибсена⁵³². И пьеса дрянная и игра неважная, вроде как бы жульническая. Сегодня получил от Ивана письмо насчет Царицына, ему нравится.

У вас тепло, а у нас холод, ветер лютый.

… Скажи Немировичу, что звук во II и IV актах «Вишн. с.» должен быть короче, гораздо короче и чувствоваться совсем издалека. Что за мелочность, не могут никак поладить с пустяком, со звуком, хотя о нем говорится в пьесе так ясно⁵³³.

357 … Что же ты, собака, не скучаешь по мне? Ведь это свинство. Ну, благословляю тебя, целую и обнимаю. Христос с тобой.

Твой А.

Сапоги хороши, только почему-то левый тесноват, а оба стучат при ходьбе, так что в них не чувствуешь себя интеллигентным человеком, но вид у них красивый.

В театр ходил в сюртуке.

308*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
18 марта 1904 г. Москва

18-е марта.

Вечер.

… Сыграли сегодня «Вишневый сад» с двумя дебютантками — Адурской (Дуняша) и Косминской (Аня). Лилина вдруг опять захворала, и хорошо, что Косминская хоть немного была готова. Она молодцом играла, крепко, не смутилась, была очень мила, только в первом акте была немного тяжела.

Теперь «Вишневый сад» идет гораздо стройнее, мягче — отзыв всех.

Адурская очень понравилась. Принимали сегодня хорошо.

После спектакля пил у меня чай Сулержицкий. Он какой-то утомленный, измотанный, и от безделья, и от вечного надзора, хочет все в деревню. Славный он.

… Завтра кончаем московский сезон. Пора вздохнуть. Я играю девять вечеров подряд. …

309. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
19 марта 1904 г. Ялта

19 март.

Милая жена моя, дрянь, собака, отчего нет писем? Ты написала мне карандашом письмо, и с той поры ни одного письма, и я не знаю, жива ты, или не жива, или вышла замуж за другого. Так хорошие жены не делают даже с плохими мужьями, а ты меня мучаешь своим молчанием, я не знаю, что мне делать, хоть в Москву ехать.

Сегодня неожиданно явились ко мне Сытин и священник Петров⁵³⁴. А погода скверная, холодная, пасмурная; 358 они приехали «подышать» теплым воздухом, погреться — и не снимают своих шуб.

Приехала О. М. Соловьева, сидела два часа, молола черт знает что, помешала писать это письмо. Пошла она вниз пить чай, слышится ее голосок. …

310. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 марта 1904 г. Ялта

20 м.

Милая моя дуся, собака, ты еще не уехала, стало быть, получишь мое письмо. Скажи Москвину, что новые слова он может вставить, и я их сам вставлю, когда буду читать корректуру. Даю ему полнейшую carte blanche⁵³⁵. …

311*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 марта 1904 г. Москва

20-е марта.

Утро.

… Вчера кончили сезон. Публика, по обыкновению, орала, галдела. Андреевой после каждого акта подавали корзины с цветами на прощание. От нас, товарищей, подали огромную белую корзину — очень красиво. Лилиной была корзина. Одна твоя жена была без цветов, подали только пучок роз и нарциссов с надписью: «Из Красного стана, Моск. губ.». Не понимаю. Меня очень тронуло. И еще пучочек получила. Выходила на сцену почти вся труппа, но многих не было, и вообще прощание было не такое симпатичное, как раньше, многих не было. Никуда не ездили после спектакля. Видно, что Влад. Ивановича нет здесь. Играли Лилина, Халютина. …

312. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
24 марта 1904 г. Ялта

24 марта.

Жена моя великолепная, Христос воскрес! Целую тебя, обнимаю и желаю страстно, горячо желаю, чтобы моей Оле жилось хорошо, весело и богато. Я не писал тебе уже дня три и очень соскучился.

359 … Как я рад, что Халютина забеременела, и как жаль, что этого не может случиться с другими исполнителями, например с Александровым или Леонидовым. И как жаль, что Муратова не замужем!

Фотографий, о которых ты пишешь, я еще не получил. Маша хвалит их. Сегодня приходил ко мне Орленев, отдал сто рублей долгу. Не пьет, мечтает о собственном театре, который устраивает в Петербурге, едет на гастроли за границу и в Америку. Сегодня вечером будет у меня Л. Андреев. Видишь, сколько знаменитостей! Орленев носит в кармане портрет Станиславского, клянется, что мечтает поступить в Художеств, театр; я советую ему поступить к вам, он был бы у вас кстати, как и Комиссаржевская.

Холодновато.

Шнап заболел, но теперь опять здоров; целые дни на дворе, вечером спит у меня на кресле, ночью у матери в комнате. Ходит с Арсен нем на базар.

… Ну, господь с тобой, женушка, целую тебя еще раз, ручки твои жму и целую, обнимаю сто раз.

Твой А.

Скажи актрисе, играющей горничную Дуняшу, чтобы она прочла «Вишневый сад» в издании «Знания» или в корректуре; там она увидит, где нужно пудриться, и проч. и проч. Пусть прочтет непременно, в ваших тетрадях все перепутано и измазано.

313. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
25 марта 1904 г. Ялта

25 м.

Здравствуй, моя радость! Сегодня от тебя нет письма, но я не сержусь, не волнуюсь, знаю, что ты собираешься в Петербург. Нового ничего нет. Опять приходил сегодня Орленев, просил написать для него трехактную пьесу для заграничных поездок, для пяти актеров; я обещал, но с условием, что этой пьесы, кроме орленевской труппы, никто другой играть не будет. Вчера вечером был Леонид Андреев, ворчал на Художеств, театр, на «Юлия Цезаря» и проч.; была и его похудевшая, постаревшая жена. Скучновато.

360 Сегодня тихо, но холодно.

Обнимаю тебя, роднуля, и целую, господь с тобой. Не изменяй мне, не забывай.

Твой А.

314*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
26 марта 1904 г. Петербург

Телеграмма.

Приехала Петербург благополучно. Здорова. Целую. Пиши.

315*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
26 марта 1904 г. Петербург

26-е марта.

Вечер.

Итак — я в Питере, милый мой! Чувствую себя бодро, хотя и подустала сейчас. Ночь в вагоне спала плохо — было холодно, и дама-соседка пахла очень духами, и подушки были жесткие, а свои лень было развязывать. Дама меня уморила разговорами.

… Стою я опять у Мухина, окнами на Мойку. Номер хуже, чем в прошлом году, но по крайней мере светлый. Перебывали у меня и К. С., и Вл. Ив., и Вишневский, и Качаловы, и Раевская, все стоят здесь. Мария Петр, опять так же больна нервно и пока не едет. Жалко мне ее, беднягу.

… После обеда пошла давать тебе телеграмму, а затем в театр, повидать всех и вместе с тем и репетицию «Цезаря». Влад. Ив. орудует вовсю. 1-го апреля играем «Вишневый сад». Я радуюсь. Мне хочется играть и работать.

Здесь теплее, чем в Москве, и вообще я улыбалась, когда ехала по Невскому с вокзала. Извозчики чудесные, мостовые великолепные, народу на улицах много. …

316. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
29 марта 1904 г. Ялта

29 марта.

… Ты пишешь, что я на тебя сержусь. За что, родная? Ты должна на меня сердиться, а не я на тебя. Бог с тобой, дуся.

361 Лулу и К. Л.⁵³⁶ были на «Вишневом саде» в марте; оба говорят, что Станиславский в IV акте играет отвратительно, что он тянет мучительно. Как это ужасно! Акт, который должен продолжаться 12 минут maximum, у вас идет 40 минут. Одно могу сказать: сгубил мне пьесу Станиславский. Ну, да бог с ним.

У нас целый день гости, даже гурзуфский учитель здесь. Фотографии получил, спасибо тебе, дусик мой ласковый. Если в Петербурге ты живешь весело, в свое удовольствие, то я очень рад и счастлив; если же хандришь, то это свинство.

Гуляй, не обращай внимания на рецензии, если только они неласковы, и думай о лете. …

317*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
31 марта 1904 г. Петербург

31-е марта.

Дуся моя, у меня отчаянный насморк, и я не знаю, как я буду играть завтра. Жду доктора, авось подправит, а то голос уж очень плох. Я с московской болезни никак не выправлюсь. Завтра будет тяжело играть.

Вчера мне не дали писать тебе. Была репетиция для Косминской, а вечером я смотрела Савину и компанию. На первом «Цезаре» не была — сидела дома простуженная. Играли очень хорошо, прием был так себе, но в общем нравится, пресса почти что вся хвалит, хотя находит, что сказать; только «Новое время» выругало неистово, прямо неистово, скверно. Прочтешь. А тебе Буренин хорошее красное яичко поднес?! Вот старый грубый зверь!⁵³⁷

Нашего Брута почти все хвалят: зато Беляев наложил⁵³⁸. Хотела тебе телеграмму послать, да не знала, в какой форме, ничего выдающегося и определенного не было в зале.

Смотрела я «Месяц в деревне». Постановка Санина. Я все-таки люблю эту пьесу, представь, люблю. Савина удивительная мастерица, но местами была неприятна, манерна, и голос ее с непривычки утомляет. Хорош был Далматов. Давыдов и Варламов буффонили адски — нехорошо. Селиванова осталась такая же, какою была и в школе, то же сладкое личико, те же манеры, ничего не подвинулась. Даже как-то странно. Савиной все подносили цветы. Я была совсем одна. Меня увидела Лика, пришла 362 ко мне. Я с ней ходила за кулисы, к Санину, видела Савину, поговорила с ней на ходу. Она была вчера зла как черт — ее суфлер не приехал, и она паузила, перехватывала, забывала. Санин похудел, работает много.

Сегодня прошли весь «Вишневый сад». Была Андреева со свитой: с Горьким и Морозовым.

Сейчас получила второе письмо от тебя сегодня, родной мой. Спасибо.

… Я сижу весь вечер одна. Завтра соберу тебе все рецензии о «Юлии Цезаре» и пришлю.

… Так я развожусь с тобой? Вот это сюрприз. От кого слышал?

О войне, дуся, не думай. Она не должна мешать твоей работе, твоей поэзии. …

318. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
31 марта 1904 г. Ялта

31 марта

… Я давно уже не получал от тебя писем, но духом не падаю, ибо знаю, что теперь тебе не до писем. Ну как живется в Питере? Как чувствуешь себя? Какова погода? О чем мечтаешь? Тут, в Ялте, слава тебе господи, стало хорошо, хожу без калош и не в шапке, а уже в Шляпе.

Прочитал в газетах, что в Евангелической больнице, в Москве, хотят устроить кровать в память покойного Штрауха; послал 25 руб., которые записал за тобою, как твой долг⁵³⁹. Отдашь?

Александр с семейством уехал. Говорил я ему, чтобы он повидался с тобой, побывал бы в театре. А в театре он не бывал уже лет сорок, ничего не знает, ничего не читает. Прими его, дуся, поласковей и уговори, чтобы он побывал в вашем театре. Уговори поласковей, как ты одна умеешь.

… Прочел тьму рукописей⁵⁴⁰. Сегодня читали в «Руси» про Худож. театр. Правильно⁵⁴¹. Вчера читал фельетон Буренина и заключил из него, что «Новое время» решило растерзать вас, и порадовался, так как растерзать вас уже никому не удастся, что бы там ни было. Ведь вы уже сделали свое, к настоящему и будущему можете относиться почти безразлично. …

363 319. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
1 апреля 1904 г. Ялта

1 апрель.

Дуся моя, здравствуй! Напиши, когда поедешь в Москву, это мне нужно знать, так как хочется приехать в одно время с тобой.

Сегодня чудесная погода, но у всех настроение мрачное благодаря телеграммам⁵⁴². Нового ничего нет, все по-старому. Сегодня остригся, вымыл в парикмахерской голову — и вспомнил тебя. Если будет что интересное в газетах, то вырежи ножницами и пришли. «Русь» я получаю, «Новое время» тоже — и больше никаких газет петербургских. Воображаю, какое у вас всех настроение.

Ну, дусик мой, собачка, обнимаю тебя, спи спокойно.

Твой А.

320*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
2 апреля 1904 г. Петербург

Телеграмма.

Публика чутко приняла пьесу⁵⁴³. Успех большой, хороший. Целую.

321*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
2 апреля 1904 г. Петербург

2-е апреля.

Утро.

Ну, дорогой мой, сыграли вчера «Вишневый сад» на уру. Успех в зале, в публике огромный, куда больше московского. Играли хорошо, легко, концертно. Что будет говорить пресса — не знаю, но вчера был чудесный спектакль. От пьесы, от исполнения все в восторге — общий голос. Все волнуются. Повторяю: успех шумный и серьезный. Я счастлива за тебя, дорогой мой. Меня, кажется, будут ругать, что-то чувствуется. Я, верно, не то играю. Кугель говорил вчера, что чудесная пьеса, чудесно все играют, но не то, что надо. Арабажин и Дымов приходили за кулисы вроде ошалелых от восторга⁵⁴⁴. Мне очень игралось, игралось легко; как и всегда за наши поездки, мне петербургская зрительная зала больше по душе, представь себе. Не знаю отчего, но мне здесь больше передается чуткость зрителей.

364 … Горький очень спрашивал про тебя, просил тебе сказать, что сборник задержан, цензура не согласна с рассказами Юшкевича («Евреи») и Чирикова (не помню)⁵⁴⁵.

А каково — гибель Макарова и «Петропавловска»? Это ужасно, безумно, случайно⁵⁴⁶. Легче было бы, если бы это произошло от японской минной лодки⁵⁴⁷. Знакомый мичман ранен (Шлиппе). Ведь почти уничтожен наш флот. Что дальше будет!!

И несмотря на ужаснейшее настроение общества, все же «Вишневый сад» имел огромный успех. Наша Mascotte⁵⁴⁸ (Котик) ходила в часовню, ставила свечи и была в белом платье и зеленой шляпе. Вот тебе. Ну, кончаю, целую тебя тысячу раз. Как кишечки? Нежно обнимаю тебя.

Твоя Оля

322*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
3 апреля 1904 г. Петербург

3-ье апреля.

Вечер.

… Кругом все говорят об успехе «Вишневого сада», о тебе, все полно тобой. Сегодня Конст. Серг. посылает тебе все рецензии, я очень рада, что он взял это на себя. Влад. Ив. ходит довольный, говорит, что такого успеха ни одна наша пьеса не имела в Петербурге.

А как тебе понравится рецензия Дымова с ангелами? Смешно как-то, но почему-то трогательно⁵⁴⁹. Я бы хотела быть с тобой и читать все вместе, т. е. хотела бы видеть твое лицо, слышать твой смех.

Вчера опять и играли хорошо и принимали очень хорошо. Леонидов теперь несравненно лучше ведет третий акт и нравится всем.

… Мария Петровна все еще больна.

Косминская мила. …

323. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
4 апреля 1904 г. Ялта

4 апрель.

Милая моя лошадка, здравствуй! От Немировича получил 2 телеграммы, о ваших петербургских успехах и о том, что к тебе относится публика как к первоклассной артистке⁵⁵⁰; а сегодня я читал в «Новом времени» ругательную 365 рецензию на «Юлия Цезаря». Что ты у меня большая, настоящая актриса, я давно знаю, я тебя ценю высоко, дуся моя, только, пожалуйста, умоляю тебя, не простуживайся, не утомляйся и спи как следует. Дай мне слово, что ты будешь себя беречь. Даешь?

У нас погода дрянная. Маша покашливает и все беспокоится о том, что она послала тебе два письма, а ты не ответила ей. У Шнапа почти каждый день рвота. Вчера приходил ко мне Миролюбов, утомлял меня своими рассуждениями.

… Отчего «Знание» с Пятницким и Горьким во главе не выпускают так долго моей пьесы?⁵⁵¹ Ведь я терплю убытки, в провинции не по чем играть. Узнай, дуся, как-нибудь, и если увидишь Пятницкого (Николаевская, 4), то объясни ему, что сезон у меня пропал только благодаря отсутствию пьесы. Обещали выпустить в конце января, а теперь уже апрель. Вообще не везет мне с пьесами, говорю это не шутя.

Мне кажется, что ты меня уже разлюбила. Правда? Сознайся. Я же тебя люблю по-прежнему и даже подумываю, не поехать ли мне к тебе в Петербург.

Благословляю жену мою хорошую, обнимаю ее и целую. Будь весела и здорова.

Твой А.

324*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
5 апреля 1904 г. Петербург

5-е апреля.

… Получил ли рецензию? «Новое время» нас хвалит, и «Вишневый сад» и нас⁵⁵². Меня продернули, но это уже шаг вперед, а то ведь меня не признавали⁵⁵³. Вообще художественный успех в этом году огромный, как никогда. Вчера смотрела Савина, была в уборных. Все, что она нашла нужным сказать мне, это то, что я убила ее своим капотом, т. к. Ламанова сделала ей точно такой и все будут говорить, что Савина скопировала у меня. Влетит теперь Ламановой⁵⁵⁴.

Теляковский⁵⁵⁵ велел мне передать свои восторги по поводу Раневской. Говорят, что даже наши враги сложили оружие после «Вишневого сада». А Кугель будет здорово издеваться. Он находит, что мы играем водевиль, а должны играть трагедию и не поняли Чехова. Вот-с.

366 Вчера сидел долго у меня д-р Якобсон, который лечил меня с Отт. Вот продукт Петербурга! Тоску нагнал на меня адскую. Да еще Арабажина видела у Раевской. Тоже фруктик-с! Вообще мне все кажется площе, неинтереснее в этот приезд. Не думай, что это от хандры, от рецензий. Меня все поздравляют с успехом. А как грубо пишет это животное Амфитеатров! Что он про Раневскую писал!⁵⁵⁶ Неужели я так подло ее играю! …

325*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
6 апреля 1904 г. Петербург

6-е апреля.

Утро.

… А я вчера опять смотрела «Месяц в деревне», и с еще большим удовольствием. Вот что значит литературная пьеса! И Савину мне приятно было видеть. Была я с К. С. и Стаховичем. Ходила с К. С. к Савиной за кулисы. Она сказала, что «Вишневый сад» ей не нравится, т. е. что якобы играть или нечего, или только возможно играть у нас. Конст. Серг. перевел мне это так: пьеса ей очень нравится, но в Раневской меня хвалят очень и что, пожалуй, будут сравнивать, и лучше не играть. Хотя не думаю, чтобы это было так. Она ведь царица и мнит себя таковой, а просто ей не эффектна роль Раневской, вероятно⁵⁵⁷.

Стахович едет сегодня в Москву; надеюсь, что он привезет Марию Петровну. Косминская играет очень мило, молодо, совсем как наша.

… Сегодня и завтра играем «Вишни». Сейчас иду на заседание пайщиков. …

326. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
7 апреля 1904 г. Ялта

7 апрель.

Здравствуй, милый мой собачик! Как поживаешь? Как поживает твоя подружка Чюмина? Ухаживает ли за тобой ее муж? Я жив и вроде как бы здоров.

Сейчас приходила девица Татаринова, приглашала к себе на свадьбу. Кто-то берет ее замуж. Два дня подряд приходили и сидели подолгу художники Коровин и бар. Клодт; первый говорлив и интересен, второй молчалив, но и в нем чувствуется интересный человек. У доктора Бородулина, 367 которого ты знаешь, несчастье: рак пищевода. Доктор Средин тоже все болеет: чахотка отошла на второй план, а теперь мучает его нефрит, т. е. воспаление почек. Доктор Алексин похудел и постарел. Доктор Чехов влюблен в свою супругу и страдает расстройством кишечника.

Значит, Кугель похвалил пьесу? Надо бы послать ему ¹/₄ фунта чаю и фунт сахару — это на всякий случай, чтобы задобрить. Вот скажи-ка Владимиру Ивановичу.

… Пиши мне почаще, милый мой дусик, не забывай меня. Вырезывай из газет статьи и присылай, или присылай газеты, не вырезая, под бандеролью с 2-х коп. маркой. Поняла?

Будь здорова, радость моя, не скучай, не хандри, скоро увидимся. Знаешь ли ты дачу Шульца около ст. Болшево по Яросл. д.? Говорят, можно занять на лето.

Обнимаю тебя, целую.

Твой А.

327*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
7 апреля 1904 г. Петербург

7-е апреля.

Утро.

Как тепло эти дни, дуся моя! Можно уже в летнем ходить. Хочется лежать, как итальянцы, на набережной, на граните, и ни о чем не думать, а только чувствовать весну, смотреть на воду, на небо, на толпу. Я вчера долго стояла у Зимнего дворца, смотрела, как в лодках переезжают, борясь с сильным течением, смотрела на не растаявший еще лед около страшной Петропавловской крепости, на оторвавшиеся льдинки, на пароходики. Славно было.

Не хотелось идти на заседание к Немировичу, в темную квартиру. Собирались довольно лениво. Кроме пайщиков были Качалов и Бурджалов. Начали с того, что надо думать о составлении нового устава, говорили о товарищах, которым мало приходится играть, говорили об узком репертуаре, о закулисной дисциплине, — словом, о всех нуждах, о приеме новых актеров. Говорилось легко, хорошо, не чувствовалось официального заседания. Сегодня опять собираемся. Это, по-моему, очень хорошо. Пусть каждый высказывается, чтобы не было скрытого недовольства, чтобы все говорилось напрямик.

Игралось вчера очень хорошо, прием был отличный. После спектакля собрались у нас чай пить, болтали до 2-х часов. …

368 328. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
8 апреля 1904 г. Ялта

8 апреля.

Ну, дусик мой, здравствуй опять. Ты пишешь, что уже три дня не получала от меня писем. Это ты напрасно, так как я пишу тебе ежедневно или, редко, через день; двухдневных антрактов не делаю.

… Получил от Татариновой приглашение на свадьбу. Получил рецензии от Конст. Серг. — в двух пакетах. Немецкую не стал читать, спрятал до твоего приезда. Кажется, ругает немец⁵⁵⁸.

Был ли у тебя Александр, мой брат? А в театре бывают ли мои братья? Надо бы, чтобы они хоть «Цезаря» посмотрели.

Купи мне в Петербурге модный галстух или даже два. А то отколочу. Ты должна меня бояться, я строгий человек.

Если имеешь какие-либо сведения о дяде Саше⁵⁵⁹, то сообщи, как он и где. И про дядю Карла тоже.

… Береги себя, не утомляйся очень, спи побольше и поменьше беспокойся.

Слышу: Шнап на дворе лает тяжелым басом. Кто-то пришел. M-me Средина.

Целую тебя и обнимаю, радость моя.

Твой А.

329*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
8 апреля 1904 г. Петербург

8-е апреля.

Дорогой мой Антончик, здравствуй! Как поживаешь, что надумываешь? Последний спектакль у нас 29-го — значит, 31-го утром я в Москве. Напиши мне, когда ты приедешь. Раньше меня или вместе съедемся?

… Вчера опять заседали, долго и хорошо. Незаметно вливали в Качалова принципы нашего театра. Он стоял за то, чтобы наш театр был антрепренерский, а не товарищеский, якобы это свобода. Его убеждали в противном. Это для него просто покойнее; ведь Качалов всегда за то в жизни, что меньше всего беспокоит и мучает.

Конст. Серг. хорошо говорил, идеально, на тему, что театр наш не должен пройти как забава одной группы 369 людей, а чтоб он остался для потомства, чтоб он развивался дальше и попал бы в историю театра.

Опять вчера принимали очень хорошо «Вишневый сад». После заседания ездила к Чюминой с Конст. Серг. на ¹/₄ часика. Там была m-me Гнедич, я ее видела первый раз, и она мне не понравилась. Подрисованные глаза, и вообще неприятная барыня.

Получил ли ты от Дымова его статью об ангелочках? Прочел?⁵⁶⁰

Мне здесь «Вишневый сад» гораздо приятнее играть, чем в Москве. Я не так устаю, играю мягче, спокойнее, увереннее. …

330*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
9 апреля 1904 г. Петербург

9-е апреля.

Утро.

Сегодня дождь, серо, скучно, дорогой мой! Вставать не хотелось, и я лежала до 10 ¹/₂ ч. Сейчас приходил околоточный и стянул с меня за прошлый год 7 р. 15 к. За что, спрашивается? За актерство. А между тем я по паспорту жена лекаря. Раньше с меня не брали так много. Глупо.

Прочла в «Мире божьем» «Корь» Куприна. Мне нравится. Я люблю его как писателя. Постараюсь повидать его. Я ведь писала тебе, почему задержан сборник «Знания». Из-за рассказов Чирикова и Юшкевича. Это очень неприятно. Повидаю Пятницкого и поговорю с ним.

Мария Фед. говорит, что у Горького написано три акта только, а 4-го еще нет⁵⁶¹.

… Знаешь, дуся, если погода будет отличная в конце апреля, теплая, то я телеграфирую и ты приедешь хоть денька на два прямо в Питер. Остановишься у актрисы Книппер, тебе не привыкать. Отсюда троном вместе в Москву. Что ты скажешь на это? А? …

331. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
10 апреля 1904 г. Ялта

10 апрель.

… Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса так упорно называется драмой? Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы. Прости, но я уверяю 370 тебя. Имею тут в виду не одну только декорацию второго акта, такую ужасную, и не одну Халютину, которая сменилась Адурской, делающей то же самое и не делающей решительно ничего из того, что у меня написано.

Погода теплая, но в тени холодно, вечера холодные. Гуляю лениво, ибо почему-то задыхаюсь. Здесь в Ялте какая-то проезжая дрянь ставит «Вишневый сад».

Я жду не дождусь, когда увижу тебя, радость моя. Живу без тебя, как кое-кака, день прошел — и слава богу, без мыслей, без желаний, а только с картами для пасьянса и с шаганьем из угла в угол. В бане не был уже давно, кажется, шесть лет. Читаю все газеты, даже «Правительственный вестник», и от этого становлюсь бурым.

До каких пор будешь в Питере, напиши мне, сделай милость. Не забывай меня, думай иногда о человеке, с которым ты когда-то венчалась, и целую дусю мою.

Твой кое-кака

332*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
11 апреля 1904 г. Петербург

11-е апреля.

Утро.

А вчера я не писала тебе, мой дорогой! Да и от тебя уже три дня нет писем. Сегодня пасмурно; хорошо, что мы с Костей не поехали в Кронштадт.

Родной мой, подумай о том, чтобы приехать сюда дня на два, три, если погода установится. Посмотришь, как мы живем, как играем здесь.

«Вишневый сад» все время идет переполненными сборами, а «Цезарь» начинает сбавлять.

Вчера опять заседали весь день. До заседания я нагулялась здорово.

… В заседании вырабатывали всё форму, в какую должен вылиться наш театр, с Морозовым или без него. …

333. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
13 апреля 1904 г. Ялта

13 апреля.

Моя милая старушка, кланяется тебе твой старичок, которого ты уже забыла и на которого, как мне кажется, уже махнула рукой. Вчера получил от симпатичного г. Арабажина письмо и рецензию. Просит написать ему мое мнение и правду ли он пишет, что Лопахин влюблен в 371 Раневскую. Вообще животное довольно беспокойное и нелепое. M-mе Гнедич дама жадная, глотающая, как акула, похожая на содержательницу веселого дома, но у нее есть и хорошие качества: так, она прекрасно переносит морскую качку. Я раз шел с ней на катере в сильную качку, и она держалась молодцом. Сегодня в Ялте идет «Вишневый сад» — это на сцене в два шага.

Шнап глупо-солиден, живет днем на дворе и лает басом, ночует в комнате у матери; каждый день ходит с Арсением на базар.

В апреле только 30 дней, значит, 31-го ты приехать не можешь. Приезжай лучше 1 мая. Как приеду, тотчас же в баню, потом лягу и укроюсь своим бухарским одеялом.

А ветер все дует и дует.

… Вчера получил извещение, что Татьяна Щепкина-Куперник вышла замуж.

Ну, радость моя, ненаглядная, целую тебя и обнимаю много раз. Сегодня я здоров, чувствую себя хорошо.

Будь и ты здорова, лошадка.

Твой А.

334*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
15 апреля 1904 г. Петербург

15-е апреля.

Утро.

Здравствуй, дорогой мой! Галстухи я тебе привезу, будь покоен. А еще чего привезти? Погода все время прекрасная. Я, дусюка, хандрю, какая-то я странная стала, не пойму сама.

А ты приедешь сюда, милый? Приезжай.

Вчера Качаловы и Муратова были в Сестрорецке по приглашению Горького. Он читал пьесу свою. Много женских хороших ролей. Называется «Дачники», дескать, мы все дачники в этой жизни. …

335. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
15 апреля 1904 г. Ялта

15 апрель.

Милый, хороший мой дусик, вчера не было письма от тебя, сегодня тоже нет, а я в этой Ялте одинок, как комета, и чувствую себя не особенно хорошо. Третьего дня в местном театре (без кулис и без уборных) давали «Вишневый сад» по mise en scène Художественного театра, какие-то 372 подлые актеры во главе с Дарьяловой (подделка под актрису Дарьял)⁵⁶², а сегодня рецензии, и завтра рецензии, и послезавтра; в телефон звонят, знакомые вздыхают, а я, так сказать, больной, находящийся здесь на излечении, должен мечтать о том, как бы удрать. Вот дай-ка сей юмористический сюжет хотя бы Амфитеатрову! Как бы ни казалось все это смешным, но должен сознаться, что провинциальные актеры поступают просто как негодяи.

Скорые поезда уже начали ходить, так что я приеду в Москву утром, радость моя. Приеду, как только можно будет, т. е. 1 мая, здесь же оставаться нельзя: и расстройство желудка, и актеры, и публика, и телефон, и черт знает что.

Какие у вас теперь сборы? Неужели полные? Воображаю, как вы все истомились. А я сижу и все мечтаю о рыбной ловле и размышляю о том, куда девать всю пойманную рыбу, хотя за все лето поймаю только одного пескаря, да и тот поймается из склонности к самоубийству.

Пиши мне, дуся, пиши, иначе я закричу караул. Посылаю тебе вырезку из нашего «Крымского курьера», прочти⁵⁶³.

Ну, господь с тобой, моя радость, живи и спи спокойно, мечтай и вспоминай о своем муже. Ведь я тебя люблю, и письма твои люблю, и твою игру на сцене, и твою манеру ходить. Не люблю только, когда ты долго болтаешься около рукомойника.

Твой А.

336*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
16 апреля 1904 г. Петербург

16-е апреля.

Утро.

Голубчик мой, как странно приходят твои письма! Вчера вечером я получила письмо от 11-го, а сегодня утром — письмо от 10-го. Курьезно.

Пишу тебе под крики ура и под музыку, коими встречают героев Чемульпо⁵⁶⁴. Идут по Невскому. Народ бежит, снует. Кончу письмо, пойду опущу его, прогуляюсь, а то в 1 час заседание, без Немировича, будем о нем рассуждать.

В 3 часа дебют какого-то Сазонова, дебютирует в Треплеве и в Яше. Надо подыгрывать. Вечером играю. Вчера мне очень игралось.

Представь, даже Кугель меня не изругал. А мне это обидно. Т. е. не похвалил, но и не выругал по-прежнему⁵⁶⁵.

373 Вчера днем я с Конст. Серг. смотрела генеральную репетицию «Антигоны» в Новом театре. Ставит Озаровский (с благотворительной целью)⁵⁶⁶. Антигона — ученица его супруги (Цикады)⁵⁶⁷, остальные — сброд. Креона играет отец Наташи Трухановой, — рад ты? Голос у него великолепный⁵⁶⁸. Дикий спектакль. Цикада все мне комплиментит, говорит, что я самая интересная актриса в России теперь. Она мечтает играть Эллиду, Эдду Габлер. Мне бы хотелось ее посмотреть на сцене. Что-то в ней новенькое есть.

… После спектакля пили чай вместе, т. е. наши мухинцы⁵⁶⁹. Была балерина Гельцер и Москвин. У Москвина жена все хворает до сих пор. Что-то с грудью у ней.

Сегодня холоднее гораздо, говорят.

Вчера смотрел «Вишневый сад» вел. кн. Константин Конст.

Вчера Качалов нас потешал рассказом, как он с Саниным обедал на кухне вел. кн. Алексея. Алекс. У них там знакомый повар, и они были у него. …

337. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
17 апреля 1904 г. Ялта

17 апрель.

Милый мой зяблик, здравствуй. А сегодня от тебя опять нет письма, но я ничего, не обижаюсь и духом не падаю, так как скоро, скоро увидимся. В Дрезден я послал рецензии, но, кажется, кое-какие уже пропали. Пачка набралась большая все-таки⁵⁷⁰.

Как съедемся, так и начнем общими силами решать дачный вопрос. Вероятнее всего, придется остановить свой выбор на царицынской даче. Она сыровата, это правда, но зато очень близко к Москве, очень удобно сообщение, и ты в ней чувствовала бы себя не в гостях, а дома. Надо бы возможно великолепнее и уютнее убрать твою дачную комнатку, чтобы ты полюбила ее.

У нас в Ялте прохладно, идет дождь.

… Художник Коровин, страстный рыболов, преподал мне особый способ рыбной ловли, без насадки, способ английский, великолепный, но только нужна хорошая река, вроде алексеевской в Любимовке. Я собираюсь выписать из Питера лодку. Но опять-таки все это не раньше прибытия моего в Москву.

374 Твоя очень хорошая, добрая свинка с тремя поросятами на спине шлет тебе поклон. Шнап почему-то бросается с лаем на Настю, когда та назовет его косым.

Мария Петровна продолжает болеть? Если она приехала в Петербург, то передай ей мой поклон. Поклонись вообще всей труппе и Чюминой.

Какая у меня одышка!

Отчего 13 апреля не было спектакля? Заболел кто или переутомились? …

338*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
17 апреля 1904 г. Петербург

17-е апреля.

6 час.

С чего ты взял, старичок, что я тебя забыла? А мы ведь скоро уже увидимся.

… Я бы знаешь что предложила? Пересдать московскую квартиру и на год взять дом в Царицыне; оно и дешевле выйдет. Верно, на год и за 700 р. отдадут. Как ты думаешь? Попробуем жить так. Может, выйдет. Приедешь, поговорим. Только боюсь, как бы дом не сняли уже на лето.

Вчера собирались, говорили о Влад. Ив. Решили этот год увеличить его содержание до 11 – 12 тыс. р. Конст. Серг. говорит, что это форма якобы оскорбительная. Но ведь этот сезон мы не можем ничего сделать или переменить что-либо в уставе Морозова. А с новым уставом и его положение изменится, т. е. прав у него будет больше, но меньше будет возиться с мелочами.

В 3 ч. смотрели дебютанта. Жирный голос, смазливенький и, по-моему, малоинтересный.

… Думаешь ли ты приехать сюда дня на два? Думай, дуся, и пиши.

… Завтра Горький читает пьесу всей труппе. Интересно. Напишу тебе. …

339. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
18 апреля 1904 г. Ялта

18 апреля.

Милая собака, в Питер я едва ли соберусь, это было бы утомительно, но в Москву я выеду скоро, очень скоро. Во-первых, я хочу тебя видеть, во-вторых, нет возможности 375 жить в Ялте, такая масса всякого рода беспокойщиков. Был сегодня какой-то господин, оставил рукопись и письмо с просьбой об аржанах⁵⁷¹, обещал побывать еще вечером; приедет сейчас Софья Петровна со скучнейшим господином, который будет снимать меня. И т. д. и т. д. Кстати же посылаю тебе для полноты картины рецензию, напечатанную в сегодняшнем «Крымском курьере»⁵⁷². И этак каждый день! Вот тут и выздоравливай.

Дуся милая, деточка, родная, в Петербурге на Б. Садовой в Юсуповом саду выставка И. Г. Кебке — лодки, палатки и проч. Ты бы поглядела! Это в доме Общества спасания на водах. Быть может, ты подберешь легонькую, красивенькую и недорогую лодку. Или узнай там, где у них магазин, и побывай в магазине. Чем легче лодка, тем лучше. Спроси цену, запиши название и № лодки, чтобы потом можно было выписать, и спроси, можно ли отправить лодку как простой товар. Дело в том, что жел. дороги отдают под лодку целую платформу, и потому проезд лодки обходится в сто рублей.

Господь с тобой, роднуля. Я тебя люблю. Если Миша пожалует в театр на мою пьесу, то принеси ему чувствительнейшую и почтительнейшую благодарность за оказанную мне честь. Только едва ли он снизойдет⁵⁷³.

Я так мечтаю о лете! Так хотелось бы побыть одному, пописать, подумать.

Обнимаю тебя, голубчик.

Твой А.

340*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
19 апреля 1904 г. Петербург

19 апреля.

Утро.

Еще немножко, и мы увидимся, дорогой мой Антон! Думаешь ли ты приехать сюда денька хоть на два? Вчера видела у швейцара твое письмо к Конст. Серг. Чуть не схватила.

Ну, дуся, вчера Горький читал пьесу «Дачники». Что сказать?.. Тяжело, бесформенно, длинно, непонятно, хаотично. На всех лицах было уныние. Я старалась только, чтобы на моем не было видно тоски и скуки. Тебе я скажу, что это ужасно. Не чувствуешь ни жизни, ни людей, сплошная хлесткая ругань, проповедь. Мне было тяжело за Горького. Такое чувство, точно у льва гриву общипали. 376 Не знаю, может быть, надо прочесть второй раз. Но общий голос, что это что-то ужасное и тоскливое и непонятное. Конст. Серг. в унынии жестоком. Говорит, что если пьеса такова, как он ее понял, то Горький не стал бы читать. Очевидно, тут что-то непонятное есть. О постановке ее в таком виде и речи не может быть. Так примитивно, так неумело все сделано, точно написал это какой-то Чадра. У меня голова была как в тисках. Горький ведь хорош, пока он самобытен, стихиен, пока он рушит. Положим, и тут он оплевывает интеллигенцию, но наивно как-то. И какие это люди?! Во всяком случае это никакое художественное произведение. Присутствовала вся труппа, Мария Федор., конечно, со свитой из Пятницкого, Зиновия, какого-то студента. Куда эта пьеса слабее и нелепее «Мещан»! Есть отдельные места интересные, разговоры, но ведь из этого не слепишь пьесу⁵⁷⁴.

… Вообще я была удручена. Обедала потом с Лужскими и Вишневским у Донона. Все в ужасе, угнетены.

Третьего дня смотрела Савину в «Ольге Ранцевой». Была у нее за кулисами. Она мне подарила розу. Комплиментить я не могла при всем желании. Не понимаю, как можно играть подобные пьесы. Знаешь, ведь это Марковича, переделка из романа⁵⁷⁵.

Кружок Полонского приглашает нас в пятницу. Вчера перед чтением были у меня Амфитеатровы, посидели минут десять. Он говорил, что получил от тебя письмо и что ты на войну едешь. Ах ты мой воин, чудак ты мой золотой!⁵⁷⁶ Ну, побегу гулять. Целую тебя, обнимаю, хочу видеть тебя, хочу приласкаться.

Твоя Оля

341. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
20 апреля 1904 г. Ялта

20 апрель.

… Ну-с, пошлю тебе еще одно или два письма, а затем стоп машина. Уеду я из Ялты не без удовольствия; скучно здесь, весны нет, да и нездоровится. А зубов я себе не починил до сих пор; вчера ездил в город к Островскому и не застал его дома, уехал он в Алушту. Без жены мне очень скучно, а заводить любовницу боюсь. Здесь Евтихий Карпов, суворинский режиссер; вчера была у меня Ильинская⁵⁷⁷ и говорила, что он собирается ко мне. Идет 377 дождь. Получил письмо от Лазаревского из Владивостока. Если, как ты пишешь, письма мои приходят неаккуратно, то твои куролесят как пьяные. Получаю сразу по два письма. Очевидно, они, т. е. письма, задерживаются где-нибудь и прочитываются. Ведь это так нужно!

Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это все равно, что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего не известно.

В Цикаде, как ты пишешь, есть что-то новенькое, пусть так, но таланта актерского в ней совсем нет. По натуре она босяк, праздношатай, а не актер.

Будь здорова, не скучай, не хандри, скоро увидишься со своим супругом. Обнимаю тебя и дергаю за ножку.

Твой А.

342*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
20 апреля 1904 г. Петербург

20-е апреля.

Утро.

Дуся моя, здравствуй. Получила от тебя письмо, в котором ты жалуешься на провинциальных актеров, играющих «Вишневый сад». Родной мой, плюнь на это, не трать нерв на эти нелепости. Эти грубости жизненные неизбежны, не надо от них страдать только. Думай лучше о пескарях, о лете, о жене, как она болтается около рукомойника.

… Влад. Ив. написал Горькому чуть не целый реферат о его пьесе⁵⁷⁸. Ставить ее невозможно. Мария Фед. ставит ее в свой бенефис (!) в Риге. …

343*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
21 апреля 1904 г. Петербург

21-е апреля.

Утро.

Дуся моя, ты тоскуешь, я это чувствую. Если бы я сумела сделать твою жизнь легкой, приятной, толковой! Я ничего не умею делать в жизни, треплюсь зря и других треплю. Зла никому не желаю, а вместе с тем как будто всем только зло делаю. А в душе всегда мечта о какой-то прекрасной возможной жизни…

Раз царицынский дом сыроват, нечего и мечтать о нем. Буду каждый день ездить по окрестностям Москвы и искать 378 пристанища на лето. В Ялту мне ужасно не хочется, откровенно говорю, там такая тяжкая атмосфера. Конечно, если тебе хочется и если это необходимо, то поеду, жить везде можно. Так, дусик?

Погода здесь попортилась, перепадает дождичек, но тепло, деревья начинают зеленеть. Отчего ты ничего не пишешь про сад? …

344. А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР
22 апреля 1904 г. Ялта

22 апрель.

Дуся моя, жена, пишу тебе последнее письмо, а затем, если понадобится, буду посылать телеграммы. Вчера я был нездоров, сегодня тоже, но сегодня мне все-таки легче; не ем ничего, кроме яиц и супа. Идет дождь, погода мерзкая, холодная. Все-таки, несмотря на болезнь и на дождь, сегодня я ездил к зубному врачу.

В сражении⁵⁷⁹ участвовал 22 стрелковый сибирский полк, а ведь в этом полку дядя Саша!⁵⁸⁰ Не выходит он у меня из головы. Пишут, что убито и ранено 9 ротных командиров, а дядя Саша как раз ротный. Ну, да бог милостив, уцелеет Саша, твой милейший дядя. Воображаю, как он утомлен, как сердит!

Был вчера у меня Евтихий Карпов, суворинский режиссер, бездарный драматург, обладатель бездонно-грандиозных претензий. Устарели сии фигуры, и мне скучно с ними, скучна до одурения их неискренняя приветливость.

В Москву я приеду утром, скорые поезда уже начали ходить. О мое одеяло! О телячьи котлеты! Собачка, собачка, я так соскучился по тебе!

Обнимаю тебя и целую. Веди себя хорошо. А если разлюбила или охладела, то так и скажи, не стесняйся. …

Твои А.

345*. О. Л. КНИППЕР — А. П. ЧЕХОВУ
30 апреля 1904 г. Петербург

Телеграмма.

30 10 ч. 18 м.

Выехала. Телеграфируй здоровье.

379 ДНЕВНИК О. Л. КНИППЕР В ФОРМЕ ПИСЕМ К А. П. ЧЕХОВУ⁵⁸¹

19-е августа

1904 г.

Наконец-то я могу писать — тебе, дорогой мой, милый, и далекий, и такой близкий, Антон мой! Где ты теперь — я не знаю. Давно ждала я того дня, что мне можно будет писать тебе. Сегодня я приехала в Москву, побывала на твоей могилке… Как там хорошо, если бы ты знал! После засохшего юга все здесь кажется таким сочным, ароматным, пахнет землей, зеленью, деревья так мягко шумят. Как непонятно, что тебя нет среди живых людей! Мне тебе надо так много, много написать, рассказать тебе все, что я пережила за последнее время твоей болезни и после той минуты, когда перестало биться твое сердце, твое наболевшее, исстрадавшееся сердце.

Мне сейчас странно, что я пишу тебе, но мне этого хочется, безумно хочется. И когда я пишу тебе, мне кажется, что ты жив и где-то ждешь моего письма. Дусик мой, милый мой, нежный мой, дай мне сказать тебе ласковые нежные слова, дай мне погладить твои мягкие шелковистые волосы, дай взглянуть в твои добрые, лучистые, ласковые глаза.

Если бы я знала, чувствовал ли ты, что уходишь из этой жизни! Мне кажется, что все-таки чувствовал, может быть, неясно, но все-таки чувствовал. 29-го июня, когда 380 тебе сделалось нехорошо, ты велел выписать деньги, последние наши, из Берлина через Иоллоса и велел мне писать Иоллосу, чтоб он выслал на мое имя. Мне это было неприятно, и я не хотела делать этого, но ты настоял. Потом ты сказал, чтоб я написала Маше, и я тут же написала ей. Мы с ней нехорошо расстались в мае, когда она уезжала; по я дала ей слово писать каждый день и писала, а потом перестала. Ты ведь ей часто писал из Баденвейлера. Чувствовал ли ты, что происходило между нами? Ведь все это была ревность, и больше ничего. Ведь любили мы друг друга очень. А ей все казалось, что я отняла у нее все, и дом, и тебя, и держала себя какой-то жертвой. Сначала я все объяснялась с ней, говорила много, горячо убеждала, умоляла; сколько мы слез пролили, если бы ты знал! Но все не ладилось, и в конце концов я махнула рукой. Если бы она только знала, сколько мы с тобой говорили, помнишь, в Аксёнове, о том, чтобы она не чувствовала себя обездоленной. Ведь я же не выказывала никаких хозяйских прав или наклонностей, всегда считала Ялту ее домом, и мне так больно было слышать, когда она говорила, что у нее теперь нет ни дома, ни угла, ни сада. Боже мой, зачем это все так сложилось! Если бы она знала, с какими радужными надеждами я ехала с тобой из Уфы в Ялту! Не вышло с первого же дня… А если бы все так было, как я мечтала, я бы, вероятно, остыла к театру… Но сразу я почувствовала, что тут не может быть полноты жизни, полной гармонии. О, как я страдала эти полтора месяца в Ялте! И все эти осложнения из-за обряда в церкви!..

 

20-е августа.

Здравствуй, дорогой мой! Я сейчас приехала от брата Ивана, разволновала их своими рассказами о тебе, о твоих последних днях, но чувствовала, что им было хорошо, хотя и тяжело. А я бы вечно и всегда могла говорить обо всем этом, о тебе, о Баденвейлере, о чем-то большом, величественном, неумолимом, что произошло в этом сочном, изумрудном местечке в Шварцвальде.

Помнишь, как мы любили с тобой наши прогулочки в экипаже, нашу «Rundreise», как мы ее называли? Какой ты был нежный, как я тебя понимала в эти минуты. Мне было так блаженно чисто на душе. Помнишь, как ты тихонечко брал мою руку и пожимал, и когда я спрашивала, хорошо ли тебе, ты только молча кивал и улыбался мне в ответ.

381 С каким благоговением я поцеловала твою руку в одну из таких минут! Ты долго держал мою руку, и так мы ехали в сосновом благоухающем лесу. А любимое твое местечко была изумрудная сочная лужайка, залитая солнцем. По прорытой канавочке славненько журчала водичка, так все там было сыто, напоено, и ты всегда велел ехать тише, наслаждался видом фруктовых деревьев, которые занимали огромное пространство и стояли на свободе, не огороженные, и никто не рвал, не воровал ни вишен, ни груш. Ты вспоминал нашу бедную Россию… А помнишь очаровательную мелышчку, — как-то она внизу стояла, вся спрятанная в густой зелени, и только искрилась вода на колесе? Как тебе нравились благоустроенные, чистые деревеньки, садики с обязательной грядкой белых лилий, кустами роз, огородиком! С какой болью ты говорил: «Дуся, когда же наши мужички будут жить в таких домиках!»

Дуся, дуся моя, где ты теперь!

В Ялте первое время я тебя чувствовала всюду и везде — в воздухе, в зелени, в шелесте ветра. Во время прогулок мне казалось, что твоя легкая прозрачная фигура с палочкой идет то близко, то далеко от меня, идет, не трогая земли, в голубоватой дымке гор. И сейчас я прямо ощущаю твою голову рядом с моей щекой.

 

24-е августа.

Вот как долго не писала тебе, дорогой мой! Такая я была разбитая к вечеру, что не могла взять пера в руку.

Эти ночи спала у нас Кундасова, приезжал Костя из Петербурга и останавливался у меня, и это тоже мешало мне писать тебе. В субботу мы с О. П. проболтали о тебе до 4-х ч. ночи. Утром в воскресенье я ездила в Новодевичий монастырь. Так у меня радостно бьется сердце всякий раз, как начинают виднеться башни монастыря! Точно я еду к тебе, и ты ждешь меня там. Как я плакала на твоей могилке! Я бы часами могла лежать на коленях, прижав голову к земле, к зеленой травке на холмике, под которым лежишь ты… Родной мой, где ты?!

Днем я наконец расхрабрилась и поехала в театр. Вошла в контору и расплакалась. Чуждо и дико показалось мне в театре без тебя. Тяжело было встречаться с товарищами. Посидела, послушала репетицию «Слепых». Больше смотрела на всех, чем слушала. Сидела с Бутовой, Раевской, Лужским, Качаловым. Лужский все старался 382 меня расшевелить своими анекдотами. Мне казалось странным, что они все по-прежнему разговаривают, ходят, все по-старому…

Обедали у меня все родные, Ваня с Соней. Безумно горячо говорили о войне, а я о ней слышать не могу. Она столько боли причинила тебе, мой родной. Сколько мы с тобой читали немецких газет, и как мне трудно было переводить тебе беспощадно написанное о нашей бедной России, когда я чувствовала, как это тебе было больно. Скорее бы кончился этот ужас! А чем он кончится, неизвестно.

Вечером была беседа об «Иванове». Немирович сказал вступительное слово, потом говорили о ролях. Мне тяжко было сидеть и слушать.

Вчера я опять была в монастыре, с Костей. Хотела бы каждый день ездить. Вчера же купила и отправила на могилку скамеечку, чтобы там сидеть.

Вчера у мамы встретилась со студентом Рабенек, который был при мне все время в Баденвейлере. Славный он юноша.

 

27-е августа.

Два дня не писала тебе, дусик мой родной, а кажется, что целую вечность не писала.

Хожу на репетиции «Иванова». В театре кислота, точно все осели, никто не зажигается. Да и время тяжелое. Твоя смерть, война, о эта ужасная война. Жив ли дядя Саша?!

Я ужасно одинока, дуся.

Живу так, как будто ты опять придешь ко мне, посмотришь на меня своими удивительными лучистыми глазами, погладишь меня, назовешь своей собачкой… Голубчик мой, где ты?!

Устроила свою комнату в твоем кабинете, и вышло страшно уютно. Маша будет в нашей большой спальне, моя спаленка в бывшем Машином кабинетике. Маша, поросенок, мне редко пишет, а обещалась каждый день писать. Я держу слово и пишу ей часто.

Была сегодня на могилке уже в сумерки, часов в семь. Тихо, хорошо, только птицы шумят, перепархивая с дерева на дерево, да слышны шаги торопливые монахинь, виднеются их темные силуэты. Кругом, как светлячки, горят неугасимые лампады. И у тебя горит, и как-то от нее тепло, хорошо на душе. Поплакала, целовала травку зеленую на твоей могилке. Скамеечка там стоит теперь, 383 можно сидеть. Опять я мысленно перенеслась в Баденвейлер и старалась понять, что там произошло. Дуся, я должна тебе все рассказать, только пока еще не могу…

Когда я увидела студента, я до боли переживала каждую минуту той ужасной ночи. Я слышала даже скрип его шагов по песку среди этого удивительного, величавого и жуткого молчания ночи, когда он бежал за доктором.

А все-таки смерти нет…

Об этом после…

Разбирали mise en scène 1-го акта «Иванова». У Константина Сергеевича — Шабельского уже намечается тон, у Москвина что-то выходит. Вишневский — Боркин не внушает доверия. У меня ничего еще нет.

Видела Бальмонта на репетиции Метерлинка. «Слепцами» он доволен.

 

30-е августа.

Идут дни, ночи, какие-то безразличные. Опять из Красного стана прислали массу чудных роз и гладиолусов, и опять так же таинственно. Меня трогают эти цветы.

Дуся моя, золото мое, родной мой. Пишу тебе, и мне кажется, что мы только временно в разлуке. 2-го приедет Маша.

Как тоскливо, как невыразимо тяжело было время, проведенное в Ялте. И вместе с тем хорошо. Я все только торчала в твоих комнатах и трогала и глядела или перетирала твои вещи. Все стоит на своем месте, до последней мелочи. Лампадку мамаша зажгла в твоей спальне. Мне так хотелось. По вечерам я проходила через твой темный кабинет, и сквозь резную дверь мерцал огонек лампадки. Я все тебя ждала, каждый вечер ждала, что увижу тебя на твоем месте. Даже громко говорила с тобой, и голос так странно одиноко разлетался по кабинету. По утрам по-прежнему ходили с Машей купаться. Домой возвращалась я уже не спеша… Никто меня не ждал, чтобы начинать свой утренний туалет, никто не ждал моего прихода в постели, с лукавой физиономией и с двумя кукишами. Каждое утро так было. И мне делалось весело, я тебя целовала, ласкала, так хотелось, чтоб ты чувствовал вместе со мной всю свежесть моря и прелесть раннего утреннего купанья. Какой ты славненький лежал! Я тобою любовалась. А ты все глупости говорил и смешил меня.

Сад это лето выглядит плачевно, все высохло. Дождей нет, воды нет. Ленивый Арсений ушел, и теперь Онуфрий 384 привел сад в приличный вид. Окопано каждое деревцо, все полито.

Сегодня наконец была телеграмма от дяди Саши, что он жив и «гарцует». Сейчас я пришла от мамы, где были хозяева дяди Саши (офицер Гретман с женой). Они его очень любят и много говорили сейчас о нем. Телеграмма из Мукдена.

Вчера смотрела генеральную черновую «Слепцов» Метерлинка. Пока еще нет ахового впечатления, но интересно. Мешает напряженная дикция Савицкой и ее искусственный говор под старуху. Мешала конфетная фигура Красковской, совершенно не в тоне нашего театра, с пошибом дешевого декадентства. Это все надо поправить. Москвин очень хорош. Живописна в роли без слов Бутова (безумная слепая) с диким хохотом.

 

11-е сентября.

Дуся моя, дорогой мой, нежный мой, сколько времени я не болтала с тобой! Трепаная я было, непокойная, такая, какой ты меня не любил. Как бы я сейчас постояла на коленях перед тобой, как бывало, прислонила бы голову к груди твоей, послушала бы твое сердце, а ты бы меня нежно поглаживал — помнишь? Антончик мой, где ты? Неужели мы с тобой никогда не увидимся?! Не может этого быть. Наша жизнь только что начиналась, и вдруг все оборвалось, всему конец. Как мы с тобой славно, хорошо жили! Ты все говорил, что никогда не думал, что можно жить так хорошо «женатым». Я так слепо верила, что мы с тобой еще долго, долго будем жить… Еще за несколько дней до твоей смерти мы говорили и мечтали о девчоночке, которая должна бы у нас родиться, У меня такая боль в душе, что не осталось ребенка. Много мы говорили с тобой на эту тему. В ноябре было бы уже два года младенчику моему, если бы не было катастрофы. Отчего это случилось! Ребенок у меня все бы перетянул, я это чувствую. Как бы ты его любил! Хоть помечтать об этом!

Театр, театр… Не знаю, любить мне его или проклинать… Так все восхитительно перепутано в жизни сей! Теперь, кроме него, у меня нет ничего в жизни. Все эти три года были сплошной борьбой для меня. Я жила с вечным упреком себе. Оттого я такая непокойная была, неровная, нигде устроиться не могла, свить себе гнездо. Точно все против своей совести поступала. А впрочем, кто знает, — если бы я бросила сцену…

385 КОММЕНТАРИИ

¹ 387 О. Л. Книппер-Чехова написала свои первые воспоминания об А. П. Чехове для сборника «Артисты Московского Художественного театра за рубежом», изданного в 1922 году в Праге в связи с гастролями группы артистов Художественного театра.

В 1924 году в Берлине, в книгоиздательстве «Слово», вышло собрание писем А. П. Чехова к О. Л. Книппер-Чеховой, Ольга Леонардовна предпослала этой публикации свою статью «Несколько слов об А. П. Чехове». Затем эта статья была переработана ею для первого тома «Переписки А. П. Чехова и О. Л. Книппер», вышедшего в Москве, в издательстве «Мир», в 1934 году (второй том «Переписки» был издан в 1985 году издательством «Художественная литература»). Последнее прижизненное издание ее воспоминаний об А. П. Чехове, которое является сводом предшествующих публикаций, было подготовлено к печати Е. Н. Коншиной и осуществлено в «Ежегоднике МХТ» за 1949 – 1950 гг. (М., «Искусство», 1952). Под ним стоит авторская дата: «1921 – 1933 гг.».

Естественно, что именно этот текст публикуется и в настоящем издании. Однако он дополнен несколькими ценными страницами, которые были опущены автором при последней публикации, но представляют несомненный интерес для читателя. Это фрагмент воспоминаний, под которым в рукописи из архива О. Л. Книппер-Чеховой стоит дата 2 июля (день кончины А. П. Чехова по старому стилю). Этот отрывок печатается вслед за текстом воспоминаний.

Кроме того, в толстых клеенчатых тетрадях из архива Ольги Леонардовны, где находятся наброски ее воспоминаний об А. П. Чехове разных лет, нам встретилось еще несколько, быть может, менее значительных, не все же интересных страниц, либо несколько 388 расширяющих основной текст, либо содержащих некоторые разночтения. Их мы предлагаем вниманию читателей здесь:

а) К стр. 49 – 50.

«Весной 1899 года Антон Павлович приезжает в Москву, ему показывают “Чайку”, он снимается с артистами, дарит очаровательные золотые жетоны в виде книжечки с белой эмалевой крышкой — копия томика его произведений в издании Суворина; книжечка эта раскрывалась: с одной стороны выгравированы названия пьес “Чайка” и “Дядя Ваня” и роли, а с другой стороны — миниатюрная группа чтения автором “Чайки”, а на нижней обложке — имя артиста или артистки. Идут разговоры о постановке “Дяди Вани”. Летом начинается наша переписка…».

б) К стр. 50. После слов «А. Л. Вишневский привел Марию Павловну ко мне в уборную в один из спектаклей “Чайки”»:

«… и мы как-то сразу улыбнулись друг другу и быстро сошлись, и по сю пору у нас остались прекрасные, близкие отношения после всего пережитого. Мария Павловна заведует тем самым домом, который она создала вместе с Антоном Павловичем и который теперь превращен в Государственный музей имени А. П. Чехова; работает самоотверженно, с большой любовью хранит и поддерживает и дом и сад, сама ведет всю сложную бухгалтерию, водит экскурсии (посещаемость музея очень большая) и ежегодно приезжает ко мне недель на шесть пожить в Москве, пожить нервом большого города, посмотреть театры, жизнь нашу, но и тут не оставляет заботы о своем детище, хлопочет о поддержании и ремонте. Мать Антона Павловича, Евгения Яковлевна, была замечательная русская женщина, умница, одаренная каким-то особенным тактом в обращении с людьми; всегда чем-то занятая, любила читать газеты, работать, любила рассказывать, как она ездила из Шуи в Таганрог на лошадях, умела рассказывать просто, картинно, с юмором, так отличавшим всю семью Чеховых.

Брат, Иван Павлович, с которым я была очень дружна, был замечательный педагог, народный учитель. У него и жены его, Софии Владимировны, была какая-то совсем необычная система воспитания детей, которые, сделавшись людьми, не теряли связь с Чеховыми и с любовью и благодарностью вспоминали годы, проведенные в школе Ивана Павловича».

² Слова из монолога Нины Заречной («Чайка», четвертое действие).

³ Иоллос Григорий Борисович (1859 – 1907) — либеральный публицист, юрист. В это время жил в Берлине в качестве корреспондента «Русских ведомостей» и других газет.

Дополнение к стр. 63. После слов: «… и мечтал о том времени, когда русский крестьянин с такой же бережной любовью будет выхаживать свой клочок земли»:

«Конечно, не о мещанском счастье людском мечтал и говорил он, а о приближении к настоящей духовной культуре каждого человека — только в этом видел он путь к благоустройству жизни. 389 Антона Павловича сильно мучила и волновала злополучная война с Японией, и он с жадностью каждое утро ждал почты и русских газет. И ежедневно нужно было переводить ему все то. что писалось в берлинских и венских газетах. Хотя Антон Павлович чувствовал большую слабость после того, как он по приезде из Ялты прохворал месяц в Москве, но он как-то особенно живо и с большим интересом реагировал на все. что выбрасывала жизнь. Он как-то в каждой мелочи, для нас иногда незаметной, находил и видел настоящую жизнь. С каким терпением А. П. всегда пробегал все провинциальные газеты, которые он получал со всех концов России! И чувствовалось, что из всех статеек, набросков, хроники — рисовалась ему жизнь провинции, все ее нужды, беспокойства, стремления, радости, достижения; он с большим вниманием относился к каждому человеку, самому как бы незаметному, и всегда находил в нем какую-нибудь душевную красоту, и люди тянулись к нему, чувствуя большую духовную силу в нем.

В последнюю зиму 1903/04 года он несколько месяцев провел в Москве, о чем он мечтал долгие годы: увидеть московскую зиму, походить по Петровке, чувствовать жизнь и нерв большого города, видеть людей, которые шли к нему. Он уставал иногда очень сильно, но все же не мог отказать. Уставал он оттого, что не относился равнодушно к людям, всегда внимательно выслушивал, готов был помочь и словом и делом (он всегда говорил: если придет к тебе человек и попросит, то непременно дай: если нет рубля, — дай, что можешь, но дай непременно). И возмущался только жадным любопытством и пошлостью.

Последнюю зиму он провел близко к театру, к которому так стремился. Сам присутствовал на репетициях “Вишневого сада”, сам делал указания, но, увы, это порождало всевозможные недоразумения между режиссерами и автором, несмотря на большую любовь и уважение друг к другу. Пьеса исключительной трудности, тонкости, легкости, при большом внутреннем содержании. Антон Павлович, конечно, не мог быть довольным результатами нашей работы. Декорации ему казались недостаточно интересными, богатыми. Ему хотелось больше пышности, больше следов былой широкой жизни, и оттенить убогость, обнищание, какую-то жалкость, и материальную и моральную. “Мы вдруг стали не нужны”, — говорит Гаев в 4-м акте. Точно эти люди подошли к порогу, который уже не им перешагнуть.

Антону Павловичу трудно было писать “Вишневый сад” — может быть, потому было трудно (помимо физического недомогания), что он предчувствовал этот порог жизни, он понимал, что интеллигентное общество начала 20-го столетия заходит в тупик, понимал и видел, как износились все мысли, все чувства, все понятия, как устали люди, как изнервились, как они делались неспособными к настоящей, сильной, действенной жизненной борьбе, — он так ясно это рисовал в своих пьесах — но какой будет выход из этого туника, он, конечно, не мог предчувствовать.

“Вишневый сад” с людьми, которые “вдруг стали ненужны”, и с молодежью, бодро и радостно идущей в новую жизнь, стал лебединой песнью Антона Павловича. И никто не думал, что и шести месяцев не пройдет с 17 января 1904 г., когда Москва так любовно чествовала своего писателя в день первого представления “Вишневого сада”, никто не думал, что так быстро кончится эта еще такая неизжитая жизнь…»

⁴ 390 Статья написана к столетию со дня рождения Ибсена и впервые напечатана в приложении к журналу «Красная панорама» (литературно-художественный сборник «Красной панорамы», Л., 1928, май). Текст статьи печатается с некоторыми сокращениями в начале (описание поездки по Норвегии), но с дополнениями в основной части статьи, относящейся непосредственно к Ибсену. Дополнения эти почерпнуты из рукописи О. Л. Книппер-Чеховой (весь ее архив хранится ныне в Музее МХАТ). Одновременно исправлены все неточности, допущенные при первой публикации.

⁵ В пьесах Ибсена О. Л. Книппер-Чехова играла роли: Майи («Когда мы, мертвые, пробуждаемся», 1900). Лолы Гессель («Столпы общества», 1903), Регины («Привидения», 1905), Ребекки Вест («Росмерсхольм», 1908 и 1918). Позднее, в 1934 – 1935 годах, она репетировала роль фру Альвинг в «Привидениях», но спектакль не был осуществлен.

Из трех пьес Гамсуна, поставленных Художественным театром, Ольга Леонардовна играла в двух: Терезиту в «Драме жизни» (1907) и фру Юлиану Гиле — «У жизни в лапах» (1911 г., возобновлена в 1933 г.).

⁶ Аналогичные мысли о драматургии Ибсена неоднократно высказывал Вл. И. Немирович-Данченко, несмотря на то, что он был главным инициатором включения его пьес в репертуар Художественного театра и всегда считался убежденным «ибсенистом». В одной из своих статей он писал: «Наши актеры скорее как бы закаляли в себе какие-то этические черты, чем непосредственно пленились Ибсеном, как пленились в свое время Достоевским, Чеховым, Тургеневым. Но Ибсен не меньше всех воспитывал в них дух стойкости, черты какого-то внутреннего героизма и, во всяком случае, разумного отношения к идейной стороне их работы» («Формы театра Ибсена», журн. «Новый зритель», 1928, № 14.).

⁷ Впервые напечатано в сборнике «Пятьдесят лет театральной школы. 1878 – 1928» (М., изд. ЦК Всерабис, 1929.).

⁸ Впервые напечатано в журнале «Театр и драматургия» (М., 1933, № 4). Статья была написана в связи с возобновлением на сцене МХАТ (11 мая 1933 г.) пьесы К. Гамсуна «У жизни в лапах», которое было приурочено к пятидесятилетию творческой деятельности одного из старейших артистов МХАТ, А. Л. Вишневского (он играл роль старого скрипача Фредриксена). Наряду с ним основными партнерами О. Л. Книппер-Чеховой в этом спектакле были В. И. Качалов (Пер Баст). В. В. Лужский и М. М. Тарханов (Гиле), В. В. Полонская (фрекен Норман), А. П. Кторов (Блуменшен). Спектакль был поставлен в 1911 г. Вл. И. Немировичем-Данченко и К. А. Марджановым. Художник — В. А. Симов. Музыка Ильи Саца.

⁹ 391 Печатается по рукописи и машинописной копни, сохранившимся в архиве О. Л. Книппер-Чеховой. Впервые статья была опубликована в газете «Советское искусство» 15 февраля 1934 года. Авторская дата: «1934 г., 27 янв.».

¹⁰ Из черновой рукописи:

«Мы очень сплотились, устроили что-то вроде корпорации; за болезнью П. А. Шостаковского — директора-основателя, дисциплина несколько расстроилась, пошатнулась. Наш курс как-то особенно серьезно взялся за работу и за поддержание дисциплины, так как “хозяина” фактически не было. Приезжали к нам на экзамены денежные директора, сановники в расшитых золотом мундирах, но все они были далеки нам и нашей работе. Всеволод Эмильевич Мейерхольд как бы возглавлял наш курс, и благодаря ему мы сплотились и серьезно и дружно работали все три года.

Помогло нашему сплочению и дружной работе и то, что мы были фактически предоставлены сами себе, особенно на втором курсе, когда Владимир Иванович писал свою “Цену жизни” и ставил ее вместе с А. П. Ленским на сцене Малого театра, так что и второй курс Драматической императорской школы также был предоставлен самому себе, и, помню, мы с улыбкой жаловались друг другу на нашу заброшенность. Но когда мы были свидетелями на первом представлении того большого успеха, который выпал на долю наших учителей, то мы гордились ими».

¹¹ В. Э. Мейерхольд играл роль царя Иоанна в «Смерти Иоанна Грозного» А. К. Толстого, которая была поставлена Художественным театром 29 сентября 1899 года.

Он был вторым исполнителем этой роли; первым был К. С. Станиславский.

¹² Вернувшись в Художественный театр в 1905 году, Мейерхольд вновь сыграл Треплева в возобновленном спектакле «Чайка». По поручению К. С. Станиславского он в это же время возглавил «филиальное отделение» МХТ, так называемую «Студию на Поварской», где готовил с молодыми актерами и художниками спектакли «Смерть Тентажиля» М. Метерлинка, «Шлюк и Яу» Г. Гауптмана. Спектакли эти настолько расходились с основными творческими установками МХТ, что Станиславский после закрытого просмотра решил ликвидировать студию, не показывая ее работ широкой публике.

¹³ Это высказывание О. Л. Книппер-Чеховой перекликается с мыслями К. С. Станиславского о полезности режиссерской работы В. П. Мейерхольда в МХАТ, Об этом он неоднократно говорил в своих беседах и письмах.

¹⁴ Впервые напечатано в газете «Советское искусство» 11 июня 1934 года, среди других высказываний под общим заголовком «Перед Всесоюзным съездом писателей. Слово — оружие драматурга, актера».

¹⁵ 392 Впервые напечатано в журнале «Советский театр» (М., 1935, № 10).

В название вынесен общий заголовок газетной подборки.

¹⁶ Статья была написана вскоре после гастролей Художественного театра в связи с Парижской Всемирной выставкой 1937 года (МХАТ дал восемнадцать спектаклей в помещении Театра Елисейских полей). Печатается по машинописи с авторской правкой.

¹⁷ Я. О. Боярский был в это время директором МХАТ.

¹⁸ М. М. Громова, А. Б. Юмашева и С. А. Данилина чествовали после совершения героического беспосадочного перелета из СССР в США через Северный полюс.

¹⁹ Впервые напечатано в «Учительской газете» 9 июня 1939 года.

²⁰ Впервые напечатано в журн. «Огонек» 10 мая 1943 года.

²¹ Этот фрагмент печатается впервые, по рукописи, на которой проставлена дата: «17 июня 43 г.». Очевидно, это начало воспоминаний, которые О. Л. Книппер-Чехова собиралась прочитать в театре в следующем сезоне, на сборе труппы перед возобновлением репетиций.

²² Набросок речи о Вл. И. Немировиче-Данченко печатается впервые, по рукописи. Датируется предположительно 1958 годом, вероятно, это начало речи, посвященной столетию со дня рождения Вл. И. Немировича-Данченко, которое отмечалось в декабре 1958 года торжественными собраниями московских актеров и режиссеров в МХАТ и в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко.

²³ Воспоминания озаглавлены нами по первым словам рукописи. На одном из вариантов этой рукописи есть авторская дата: «13 авг. 1943 г.».

Воспоминания не закончены. Печатаются впервые.

²⁴ 393 Из рассказа А. П. Чехова «Студент».

²⁵ Эти строки писались вскоре после кончины А. Л. Вишневского. Он умер в Ташкенте 27 февраля 1943 года.

²⁶ Воспоминания были написаны в 1946 – 1947 годах по инициативе писательницы и старейшего советского театроведа Л. Я. Гуревич для сборника «О Станиславском» (М., изд. Всероссийского театрального общества, 1948). В архиве О. Л. Книппер-Чеховой сохранилось несколько рукописей, содержащих незначительные разночтения. Последнее прижизненное издание — в «Ежегоднике МХТ» за 1949 – 1950 гг. (М., «Искусство», 1952).

²⁷ Воспоминания написаны в 1947 году и впервые опубликованы во втором томе «Ежегодника МХТ» за 1945 год, посвященном памяти Н. П. Хмелева (М.-Л., «Искусство», 1948). Рукопись хранится в архиве О. Л. Книппер-Чеховой.

²⁸ Воспоминания написаны, по-видимому, в 1948 году (в связи с пятилетием со дня смерти М. П. Лилиной и пятидесятилетием МХАТ). Печатаются по рукописи, более полной, чем первая публикация (в «Ежегоднике МХТ» за 1949 – 1950 гг.).

²⁹ Н. Е. Эфрос так описывает свое впечатление от первого акта «Чайки» на первом представлении в Художественном театре: «… Начальное смутное волнение стало оформляться в художественную радость. Но все-таки почти до самого конца акта чего-то недоставало. Недоставало в спектакле — оттого и в настроенности залы. По хватало какой-то капли, которая, упав в полную уже чашу, мгновенно вызовет процесс кристаллизации. Но решающая секунда была уже близка. Маша, такая некрасивая, точно в шершавом платье, которая нюхает табак, говорит неуклюже — “одолжайтесь” и “жизнь свою тащит волоком как бесконечный шлейф”, — осталась у озера с красивым Дорном. Вся взбаламученная чарами луны, озера, чарами треплевской пьесы, больше всего чарами любви к самому Константину, — Маша заговорила.

… Плакала жизнь. В аккорд спектакля ввела свою сильную, ярко талантливую ноту М. П. Лилина. И тогда настроение спектакля оформилось окончательно, уже бесповоротно. Зрители были в полной власти сцены, “Чайки”, Чехова, Художественного театра» («Московский Художественный театр. 1898 – 1923», М., Госиздат, 1924, стр. 208 – 210).

³⁰ Воспоминания написаны в 1950 году и предназначены для «Ежегодника МХТ» за 1948 год, том II («Памяти В. И. Качалова»), 394 где они и были впервые напечатаны. Рукопись хранится в архиве О. Л. Книппер-Чеховой.

³¹ Из рассказа А. П. Чехова «Дама с собачкой».

³² Статья впервые напечатана в журнале «Театр» за 1951 год, № 6. В нее вошло многое из предшествующих статей, заметок и воспоминаний О. Л. Книппер-Чеховой о Горьком, опубликованных в разные годы в газетах и журналах.

Добавим здесь лишь небольшой фрагмент одной из рукописей архива, частично опубликованной в газете «Советское искусство» 23 июня 1936 года:

«… Горький был как бы предвестником всего того движения, которое бродило с начала XX столетия где-то в недрах и прорвалось в 1905 – 1906 годах и взорвалось с огромной силой в 1917 году.

После 1906 г. я почти не встречалась с Алексеем Максимовичем. Последний раз видела его в 1923 году в Шварцвальде, в Фрейбурге, где он жил с сыном и куда я приехала отдохнуть после первого тяжелого театрального сезона в Нью-Йорке и других городах Северной Америки. Там же проводил лето и К. С. Станиславский с семьей. Вот мы и отправились с К. С. навестить Алексея Максимовича. Он произвел на меня сильное впечатление. Физически выглядел он не очень хорошо, был бледен, худ, казался утомленным, но не в смысле физической усталости, а в смысле пожирания жизни. Казалось, от его пытливого ума протягивались невидимые нити ко всему миру, ко всем странам света, ко всему, что могло волновать и занимать ум и сердце человека. Он в полном смысле поражал этой необычайной любознательностью — этой жаждой охватить все и все понять…»

³³ Первое представление «Мещан» в Петербурге состоялось 26 марта 1902 года.

³⁴ Пьеса «На дне» была поставлена в Художественном театре 18 декабря 1902 года и до сих пор сохраняется в его репертуаре. О. Л. Книппер-Чехова в последний раз играла роль Насти 31 декабря 1942 года. Это был торжественный спектакль в ознаменование сорокалетия со дня премьеры.

³⁵ 1905 год.

³⁶ А. П. Чехов, Полн. собр. соч. и писем, т. XIV, 1949, стр. 272.

³⁷ Печатается впервые, по рукописи. Написано в 1953 году, к пятидесятипятилетию Художественного театра.

³⁸ 395 Чехов возвращался в Ялту из Москвы, где пробыл полтора месяца.

³⁹ Шубинский Николай Петрович (1853 – 1921) — адвокат.

⁴⁰ Репетиции не было — до премьеры «На дне» оставалось три недели. Ольга Леонардовна репетировала роль Насти.

⁴¹ О. Л. Книппер назвала «моей» своего друга Ольгу Михайловну Андрееву, потому что у Чехова была знакомая Ольга Михайловна Соловьева.

⁴² Володя — В. Л. Книппер, брат Ольги Леонардовны. В эти годы адвокат, затем певец, артист и режиссер Большого театра, выступавший под фамилией Нардов. См. во 2-й части письма Ольги Леонардовны к Владимиру Леонардовичу.

Эля — его невеста — Елена Ивановна Бартельс. С 1907 по 1910 г. вела в МХТ уроки пластики и ритмики.

⁴³ 16 ноября 1902 г. в Москве открылась организованная журналом «Мир искусства» выставка картин.

«Демон» и «Сирень» — картины М. А. Врубеля.

⁴⁴ О. Л. Книппер готовилась к выступлению на вечере Литературно-художественного кружка, посвященном В. М. Гаршину. Она должна была читать сказку Гаршина «То, чего не было».

⁴⁵ В пьесе М. Горького «Мещане» О. Л. Книппер исполняла роль Елены.

⁴⁶ Поклонись Маше — Марии Павловне Чеховой.

⁴⁷ 396 К. С. Станиславский исполнял роль Сатина, В. Ф. Грибунин — роль Медведева.

⁴⁸ 16 сентября 1902 г. Ольга Леонардовна писала Чехову о репетиции пьесы «На дне»: «Была на репетиции. Владимир Иванович беседовал с каждым отдельно, каждый проходил свою роль в тон, при всей честной публике. Я сначала не хотела, а потом хватила с приблизительной силой 3-й акт, помнить про Гастошу с леворвертом? Говорят, вышло сильно по искренности и темпераменту и по надрыву. Я чувствую эту сцену, мечту о любви и разбитую душу Насти» («Переписка А. П. Чехова и О. Л. Книппер», т. 2, стр. 508 – 509).

⁴⁹ Декорации художника В. А. Симова.

⁵⁰ Мать Ольги Леонардовны — Анна Ивановна Книппер была преподавательницей пения в Филармоническом училище.

⁵¹ с дядей Карлуном. Карл Иванович Зальца — дядя Ольги Леонардовны, брат ее матери. Врач. Судя по письмам А. П. Чехова, Карл Иванович не признавал петербургского театра, ненавидел «всех нынешних писателей, в том числе и Льва Толстого». Очевидно, он неодобрительно отзывался и о выставке картин «Мира искусства».

⁵² В «Русских ведомостях» 29 ноября 1902 г. была напечатана заметка «“Мещане” на венской сцене (от нашего корр.)» за подписью П. З-ич, о премьере пьесы в Rainumd Theater и об отзывах прессы. Венская критика единодушно восторгалась игрой, но к самой пьесе, по словам рецензента, отнеслась «гораздо суровее».

⁵³ И. М. Москвин исполнял роль Луки, В. И. Качалов — Барона, М. А. Громов — Актера.

⁵⁴ Лилина Мария Петровна (1866 – 1943) — артистка МХАТ с 1898 г. до конца жизни. Жена К. С. Станиславского.

⁵⁵ Воронина (Самсонова) Инна Григорьевна — художница.

⁵⁶ Пьеса Л. Н. Толстого «Власть тьмы» шла в Художественном театре с 5 ноября 1902 г.

⁵⁷ Немирович-Данченко.

⁵⁸ См. письмо 2, прим. 5 [В электронной версии — 44].

⁵⁹ Горький возмущался кабальным договором Чехова с книгоиздателем А. Ф. Марксом. Он склонял Чехова нарушить договор, но Чехов медлил с согласием. Однако в январе 1902 г. Горький сообщал К. П. Пятницкому: «Видеть Вас здесь — очень нужно. Ибо — во-первых — Чехов желал бы найти путь к разрыву с Марксом. Не покажете ли Вы договора кому-либо из хороших адвокатов?» (М. Горький, Собрание сочинений, т. 28, М., Гослитиздат, 1954, стр. 218).

⁶⁰ А. Е. Щербаков — дворник и М. Д. Беленовская (1826 – 1906) — кухарка, служившая в семье Чеховых с 80-х годов. В Ялте она жила у Чеховых уже на покое.

⁶¹ Альтшуллер Исаак Наумович (1870 – 1943) — ялтинский врач, специалист по туберкулезу. В 1898 – 1904 гг. наблюдал и лечил Чехова.

⁶² 397 Чехов Георгий Митрофанович. Двоюродный брат А. П. Чехова.

⁶³ Зальца Александр Иванович (ум. в 1905 г.) — дядя Ольги Леонардовны.

⁶⁴ Весной и летом 1902 г. в Полтавской и Харьковской губерниях происходили крестьянские восстания, жестоко подавляемые. В октябре над крестьянами состоялся суд. «… И на суде, — писал В. И. Ленин, — на этом позорном, тайном, застеночном суде, не позволили даже защитникам рассказать, как истязали и мучили крестьян царские посланцы, губернатор Оболенский и другие царские слуги» (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 7, стр. 195).

⁶⁵ В. Г. Короленко участвовал в организации защиты крестьян на суде, он выступал в печати, требуя суда над полицией, жестоко расправлявшейся с крестьянами.

⁶⁶ На репетиции пьесы «На дне».

⁶⁷ Сергеенко Петр Алексеевич (1854 – 1930) — писатель, автор книги «Как живет и работает Л. Н. Толстой». По поручению Чехова вел переговоры с А. Ф. Марксом о продаже права собственности на издание сочинений Чехова.

⁶⁸ См. письмо 2, прим. 5 [В электронной версии — 44].

⁶⁹ Чтение пьесы «На дне» было устроено с благотворительной целью. Сбор поступил в пользу неимущих учеников Школы МХТ.

⁷⁰ Харкеевич Варвара Константиновна (ум. в 1932 г.) — начальница Ялтинской женской гимназии, знакомая Чеховых.

⁷¹ «Вишневый сад».

⁷² Морозова Варвара Алексеевна (ум. в 1917 г.) — жена редактора газеты «Русские ведомости» В. М. Соболевского.

⁷³ В пьесе Вл. И. Немировича-Данченко «В мечтах» Ольга Леонардовна исполняла роль Широковой.

⁷⁴ Из текста письма не ясно, что критиковал Горький: исполнение Станиславского или драматургический образ Костромского. В воспоминаниях «История моей драмы “В мечтах” Немирович-Данченко приводит отзыв Горького: “Это должно звучать со сцены красиво”. И только. Очевидно, вещь оставила его холодным, а огорчать меня подробностями ему не хотелось» (Архив Немировича-Данченко, № 7261. — Музей МХАТ).

⁷⁵ Мария Федоровна — Андреева.

⁷⁶ Врач Леонид Валентинович Средин (1860 – 1909) с женой.

⁷⁷ Бонье Софья Павловна — ялтинская знакомая Чехова. Оказывала ему помощь в устройстве нуждающихся туберкулезных больных, приезжавших в Ялту.

⁷⁸ В газетах «Одесские новости» и «Одесский листок» часто появлялись заметки о спектаклях Московского Художественного театра.

⁷⁹ Петербургская медицинская сестра Е. К. Мейер уехала в 1896 г. на о. Сахалин для работы среди осужденных. В ее отчете, 398 напечатанном в «Санкт-Петербургских ведомостях» 23 ноября 1902 г., говорится, что на это решение ее натолкнула книга Чехова «Остров Сахалин»: «Мое желание жить и работать среди осужденных, благодаря ей, приняло определенную форму и направление и остановилось на Сахалине, как на месте, представляющем каторгу по преимуществу». За шесть лет Е. К. Мейер создала на Сахалине работный дом, народный дом с читальней, бюро по приисканию работы поселенцам. Этой деятельности она отдала все свои силы и свое состояние.

⁸⁰ Эфрос Николай Ефимович (1867 – 1923) — журналист, театральный критик. Один из первых историографов МХАТ. Он писал о Е. К. Мейер в статье «Случайные заметки» («Новости дня», 1902, 26 ноября) за подписью Али: «Обыкновенная средняя женщина, без каких-нибудь исполинских сил, потрясенная книгой А. П. Чехова о Сахалине, унесла туда свое любящее сердце, свою потребность снять с обреченных хоть часть бремени».

⁸¹ Роль Сони в «Дяде Ване» — одну из лучших в репертуаре Лилиной — дублировала В. А. Петрова, ученица Школы МХТ.

⁸² В бенефис Ф. И. Шаляпина шла опера Бойто «Мефистофель».

⁸³ Артист Художественного театра А. Л. Вишневский знал Чехова с гимназических лет и состоял с ним в переписке.

⁸⁴ О бенефисе Ф. И. Шаляпина в «Русских ведомостях» 4 декабря 1902 г. сообщалось: «Публика множество раз вызывала г. Шаляпина и вообще очень тепло его принимала. Надо, однако, сказать, что стены Большого театра не раз бывали раньше свидетелями гораздо большего энтузиазма, виновником которого являлся тот же г. Шаляпин; очевидно, на этот раз настроению публики мешала подняться до такого апогея сама опера…» С такими же оговорками были напечатаны заметки в других газетах.

⁸⁵ Телеграмма от 3 декабря 1902 г. следующего содержания: «Сидим у Тестова и гуртом радостно пьем здоровье дорогого Антона Павловича. Шаляпин. Андреева. Горький. Серов. Коровин. Стюарт. Гримальди. Телешов. Серафимович. Тихомиров. Скирмунт. Симов. Мария Чехова. Кундасова. Бунин. Филитисы. Пятницкий. Пешкова. Ключевский. Скиталец. Крандиевская. Розенберг».

⁸⁶ Пьеса в двух действиях Андре де Лорда. Перевод В. О. Шмидта.

⁸⁷ Шлиппе Николай Густавович и вся семья Шлиппе — друзья О. Л. Книппер еще с юности.

⁸⁸ А. П. Чехов намеревался приобрести участок под Москвой.

⁸⁹ Чехов, вероятно, забыл о существовании этого документа, так как в пункте 8 договора сказано, что договор вступает в силу только по доставлении Марксу неустоечной записи.

⁹⁰ 399 Этот рассказ до сих пор остается неизвестным. О нем идет речь также в письмах 27 и 33.

⁹¹ 2 декабря 1902 г. состоялось первое представление пьесы А. С. Суворина «Вопрос» в Малом театре.

⁹² См. письмо 7, прим. 1 и 2 [В электронной версии — 64 и 65].

⁹³ Артисту МХТ В. В. Лужскому впервые поручили тогда заведование труппой.

⁹⁴ В Литературно-художественном кружке.

⁹⁵ Ольга Леонардовна просила Н. Е. Эфроса напечатать отчет Е. К. Мейер в газете «Новости дня».

⁹⁶ Возобновление «Чайки» в Художественном театре состоялось уже после смерти А. П. Чехова, 30 сентября 1905 года.

⁹⁷ Ответ на телеграмму О. Л. Книппер.

⁹⁸ А. П. Харламов исполнял роль Васьки Пепла.

⁹⁹ Адурская (Дурасевич) Антонина Федоровна — артистка МХТ с 1901 по 1904 г. Она была введена в «Три сестры» на роль Наташи, основной исполнительницей которой была М. П. Лилина.

¹⁰⁰ М. Ф. Андреева исполняла роль Наташи.

¹⁰¹ В Большом зале Московской консерватории 10 декабря 1902 г. состоялся симфонический концерт под управлением Артура Никиша.

¹⁰² Игнатов Илья Николаевич (1858 – 1921) — критик, сотрудник «Русских ведомостей». В 1916 году вышла его книга «Театр и зритель».

¹⁰³ В связи с работой над ролью Насти в пьесе «На дне» А. М. Горький советовал Ольге Леонардовне пристально понаблюдать за поведением проституток на московских улицах.

¹⁰⁴ 11 декабря 1902 г. писатель П. Д. Боборыкин читал лекцию по истории театра на драматических курсах Художественного театра.

¹⁰⁵ М. П. Чехова, преподававшая в московской гимназии, собиралась в Ялту на рождественские каникулы.

¹⁰⁶ Найденов (Алексеев) Сергей Александрович (1869 – 1922) — драматург. В МХТ шли его пьесы «Блудный сын» (1905) и «Стены» (1906).

¹⁰⁷ Драматическая труппа придворного немецкого театра герцога Мейнингенского, гастролировавшая по всей Европе.

¹⁰⁸ «Свободный театр» под руководством артиста и режиссера Андре Антуана был основан в Париже в 1887 г. В 1897 г. был создан «Театр Антуана».

¹⁰⁹ 400 Кундасова Ольга Петровна — по образованию математик, близкая знакомая семьи Чеховых.

¹¹⁰ В эти годы у М. П. Лилиной развилась очень мучившая ее болезненная неуверенность перед выходом на сцену. Ольга Леонардовна помогала ей преодолевать эти ощущения.

¹¹¹ Средина Надежда Ивановна — мать художника Александра Валентиновича Средина (Ольга Леонардовна называет его в письмах Сашей).

¹¹² Садовская Ольга Осиповна (1846 – 1919) — знаменитая актриса Малого театра.

¹¹³ Писатель Телешов Николай Дмитриевич (1867 – 1957) был организатором московского литературного кружка «Среда». Собрания литераторов происходили по средам, большей частью на квартире Н. Д. Телешова.

¹¹⁴ См. письма 11, 19, 20 и примечания к ним [В электронной версии — 79, 80, 93, 94, 95, 96].

¹¹⁵ Репетиция пьесы «На дне».

¹¹⁶ По инициативе К. С. Станиславского в одном из служебных помещений театра была сделана сцена для занятий молодых актеров, принятых на драматические курсы МХТ.

¹¹⁷ Сулержицкий Леопольд Антонович (1872 – 1916) — литератор и художник. С 1905 г. — режиссер МХТ. Руководитель Первой студии МХТ. В мае 1902 г. Сулержицкого после ареста сослали в Новоконстантинов Подольской губернии. Он был обвинен в транспортировании «Искры».

Находясь в ссылке, Сулержицкий бесплатно лечил местных жителей, обращавшихся к нему за помощью. Он постоянно нуждался в медикаментах, но никаких сведений о его намерении приобрести аптеку нет.

¹¹⁸ Скиталец — псевдоним писателя Степана Гавриловича Петрова, поэта и беллетриста (1868 – 1941), участвовавшего в сборниках товарищества «Знание». В годы реакции Скиталец отошел от демократического лагеря. После Великой Октябрьской революции эмигрировал, но потом вернулся в СССР. Написал воспоминания о встречах с А. М. Горьким, А. П. Чеховым, Л. Н. Толстым.

12 декабря 1902 г. в Колонном зале «Благородного собрания» состоялся вечер в пользу Общества вспомоществования учащимся женщинам в Москве и переселенцам Челябинского пункта. Читали свои произведения Л. Н. Андреев, И. А. Бунин, Н. Д. Телешов, С. А. Найденов и Скиталец. Скиталец читал стихотворение «Гусляр». К тексту, разрешенному цензурой, он добавил фразу: «Земля у нас истощена…» На бис прочел стихотворение «Нет, я не с вами». Вышел он на эстраду, вопреки традициям, но во фраке, а в блузе. Полицейский пристав прервал чтение и заявил, что прекращает концерт. Разразился скандал. Ответственный устроитель вечера Л. П. Андреев был привлечен к суду, а газета «Курьер», напечатавшая на другой день стихотворение Скитальца «Гусляр», была закрыта до 26 февраля 1903 г. (см. об этом в книге Н. Д. Телешова «Записки писателя»).

¹¹⁹ Лавров Вукол Михайлович (1852 – 1912) — издатель-редактор «Русской мысли».

¹²⁰ 401 12 декабря 1902 г. газета «Русские ведомости» опубликовала письмо Л. Н. Толстого, в котором он просил редакции газет воздерживаться от печатания сведений о его болезнях.

¹²¹ Сын бывшего министра юстиции во Франции Фредерик Эмбер и его жена Тереза были арестованы в конце 1902 г. в Мадриде, куда они бежали из Франции от предстоящего суда. Тереза Эмбер, которой якобы было завещано стомиллионное наследство американцем Крауфордом, получала в долг громадные суммы, которыми пользовались всякого рода темные дельцы. Оказалось, что в железной кассе, где будто бы хранились миллионы Крауфорда, находилась газетная бумага, а сам Крауфорд — мифическое лицо, псевдоним шпиона Репье. Выданные Франции Эмберы были присуждены к тюремному заключению на пять лет. Тереза Эмбер вела себя до ареста и во время суда так ловко, что многие считали ее невинной жертвой клеветы.

¹²² Климентова-Муромцева Мария Николаевна (1857 – 1946) — певица, артистка Большого театра.

Высшая русская школа социальных наук была организована в Париже проф. М. М. Ковалевским.

¹²³ Муромцев Сергей Андреевич (1850 – 1910) — профессор Московского университета, юрист.

¹²⁴ 14 декабря 1902 г. в четвертом симфоническом собрании Московского Филармонического общества под управлением А. И. Зилоти исполнялся «Манфред» Байрона с музыкой Р. Шумана. Манфред — Шаляпин, Астарта, фея Альп, дух и Немезида — В. Ф. Комиссаржевская.

¹²⁵ В. В. Лужский исполнял роль Бубнова.

¹²⁶ «Столпы общества» Г. Ибсена.

¹²⁷ В связи с 25-летием со дня смерти Н. А. Некрасова газета «Новости дня» обратилась к ряду литераторов с просьбой написать, разделяют ли они мнение Л. Н. Толстого, что Некрасов лишен поэтического дара, «отжил» и т. д. 27 декабря 1902 г. в газете был напечатан ответ Чехова: «Я очень люблю Некрасова, уважаю его, ставлю высоко, и если говорить об ошибках, то почему-то ни одному русскому поэту я так охотно не прощаю ошибок, как ему. Долго ли он еще будет жить, решить не берусь, но думаю, что долго, на наш век хватит; во всяком случае о том, что он уже отжил или устарел, не может быть и речи».

¹²⁸ Екатерина Павловна Пешкова (1878 – 1965), жена А. М. Горького.

¹²⁹ В тот же день, 16 декабря 1902 г., Горький писал К. П. Пятницкому:

«Сейчас пришел с генеральной. Настя, Барон, Сатин, Бубнов, Лука, городовой — прекрасно. Остальные не очень прекрасно. Очень тяжелая пьеса» («Архив А. М. Горького», т. IV, М., Гослитиздат, 1954, стр. 106).

¹³⁰ Переплетчиков Василий Васильевич (1863 – 1918) — художник.

¹³¹ Е. В. Яковенко, дочь психиатра В. И. Яковенко, основателя психиатрической больницы в селе Мещерском Подольского уезда. 402 С ним Чехов встречался в 1893 – 1898 годах, когда жил в Мелихове Серпуховского уезда.

¹³² См. прим. 2 к письму 29 [В электронной версии — 118].

¹³³ Отчет сестры милосердия Е. К. Мейер. См. письма 11, 19, 20.

¹³⁴ В газете «Пермский край» 8 декабря 1902 г. была напечатана рецензия на пьесу «Дядя Ваня» в исполнении «русских артистов под управлением В. И. Никулина». Рецензент писал: «Можно оспаривать толкование роли врача Астрова г. Никулиным, но хорошо уже и то, что он толкует роль, одухотворяет ее, а не просто читает заученные слова. Спившийся, затянутый житейской тиной уездный врач, по моему мнению, именно и должен быть таким, как его изобразил артист: честным, привлекательным, когда он трезв, пошлым и бесцветным в пьяном виде».

¹³⁵ 14 декабря 1902 г. Вл. И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову: «Сообщи до 22 декабря, какие пьесы предлагаешь будущий сезон».

¹³⁶ Чехов имеет в виду пьесы Метерлинка: «Слепые», «Непрошеная», «Там, внутри». Они были поставлены Художественным театром только в сезоне 1904/05 г.

¹³⁷ «Гражданин» — газета, издававшаяся в Петербурге князем Мещерским.

¹³⁸ Батюшков Федор Дмитриевич (1857 – 1920) — историк литературы и критик. В эти годы — редактор журнала «Мир божий».

¹³⁹ Икскуль Варвара Ивановна (1850 – 1929), баронесса, знакомая Чехова, поклонница Художественного театра. В 90-х годах участвовала в издании дешевых книжек «для народа».

¹⁴⁰ О. М. Соловьева.

¹⁴¹ Премьера «На дне» состоялась 18 декабря 1902 г.

¹⁴² Репетируя, Немирович-Данченко все время добивался тона бодрого, легкого, нервного, «… играть трагедию (а “На дне” — трагедия) в таком тоне — явление на сцене совершенно новое. Надо играть ее, как первый акт “Трех сестер”, но чтобы ни одна трагическая подробность не проскользнула» (Вл. И. Немирович-Данченко, Избранные письма, М., «Искусство», 1954, стр. 231).

¹⁴³ В газетах «Русские ведомости», «Русское слово», «Новости дня», «Курьер» 19 и 20 декабря 1902 г. печатались восторженные отзывы о спектакле.

¹⁴⁴ Морозов Савва Тимофеевич (1862 – 1905) — крупный фабрикант; основной пайщик МХТ, а с 1902 г. — один из директоров театра, выстроивший для него новое здание и оказывавший ему огромную бескорыстную помощь, которая неоднократно с благодарностью отмечалась основателями МХТ.

¹⁴⁵ В 1899 г. Литературно-театральный комитет, в состав которого входил профессор Н. И. Стороженко, потребовал, чтобы Чехов внес изменения в пьесу «Дядя Ваня»: «Совсем необъяснимым представляется состояние невменяемости, в каком Войницкий гонится за Серебряковым с пистолетом».

¹⁴⁶ 403 Собравшиеся в «Эрмитаже» послали Чехову телеграмму: «Артисты и друзья Московского Художественного театра, празднуя полный успех пьесы “На дне”, шлют по предложению Максима Горького радостный, сердечный привет горячо любимому Антону Павловичу».

¹⁴⁷ 15 ноября 1902 г. Александринский театр возобновил постановку «Чайки».

Гнедич Петр Петрович (1855 – 1925) — беллетрист, драматург, режиссер, художник, искусствовед. В 1901 – 1908 гг. заведовал репертуарной частью Александринского театра.

¹⁴⁸ Чехов имеет в виду статьи «Несколько театральных мыслей» за подписью Старый театрал.

¹⁴⁹ Зина — Никитская Зинаида Алексеевна — экономка в семье Книппер.

¹⁵⁰ В феврале 1901 г., когда Чехов уезжал из Рима в Россию, М. М. Ковалевский уговорил одолжить у него шубу.

¹⁵¹ «Монна Ванна» Метерлинка была показана в Москве во время гастролей В. Ф. Комиссаржевской.

¹⁵² 28 декабря в Литературно-художественном кружке был костюмированный вечер, устроенный с благотворительной целью.

Желябужский Андрей Алексеевич (1850 – 1932) — главный контролер Курской и Нижегородской железных дорог. Муж М. Ф. Андреевой.

¹⁵³ Л. А. Сулержицкому, который жил в это время под надзором полиции в Новоконстантинове, были посланы снимки спектакля «На дне», сделанные С. Н. Судьбининым. Снимки эти были помещены в иллюстрированном приложении к газете «Новости дня» 22 декабря 1902 г.

¹⁵⁴ В «Столпах общества» К. С. Станиславский исполнял роль Берника. Роль эта довольно многословна, и Константину Сергеевичу трудно было учить текст, так как почти каждый вечер он играл главные роли в спектаклях МХТ.

¹⁵⁵ Роль К. С. Станиславского в пьесе Ибсена «Враг народа» («Доктор Штокман»).

¹⁵⁶ 28 декабря 1902 г. в Москве, в Строгановском училище, открылась выставка «36-ти художников».

¹⁵⁷ Санин (Шенберг) Александр Акимович (1869 – 1956) — актер и режиссер. Ближайший помощник Станиславского по Обществу искусства и литературы. Проработав в МХТ четыре года, покинул его. В 1902 – 1907 гг. — режиссер Александринского театра в Петербурге.

¹⁵⁸ Вопрос здесь завуалирован. Скитальцу угрожала административная высылка из Москвы.

¹⁵⁹ 24 декабря — день именин матери А. П. Чехова — Евгении Яковлевны Чеховой.

¹⁶⁰ 404 Куркин Петр Иванович (1858 – 1934) — земский врач, автор трудов по санитарной статистике.

Под впечатлением спектакля «На дне» П. И. Куркин писал 19 декабря 1902 г.: «Пьеса захватила самым живым интересом весь театр почти с самого первого момента, когда из окутавшего нас мрака мы вгляделись в сцену и дали себе отчет в том, что там происходит. И этот живой интерес не только не ослабевал ни на одно мгновение, но рос все более и более с развитием действия… По силе и энергии впечатления на публику 1-го представления эту пьесу на данной сцене, я думаю, без преувеличения можно назвать прямо потрясающей… В этой пьесе нет ни одной сцены, которая не блистала бы талантом автора. Впрочем, я отождествляю в этом случае автора с исполнителями. Постановка и игра сливаются с творчеством автора в такое химически чистое соединение, что нельзя сказать, где кончается одно и начинается другое…»

П. И. Куркин писал о «воспитательной роли» пьесы: «Лично я думаю, что если только предусмотрительное начальство еще более не обрежет некоторые места пьесы, то при теперешнем настроении нашего общества, когда производится по всему строю общественных элементов “переоценка ценностей”, новая пьеса сослужит великую службу именно в поддержании, работе и развитии этого протестующего и анализирующего общественного духа. Такая заслуга писателя велика перед современным обществом».

Копию этого письма Чехов послал М. Горькому.

¹⁶¹ Свадьба брата Ольги Леонардовны В. Л. Книппера и Е. И. Бартельс.

¹⁶² Плевако Федор Никифорович (1843 – 1908) — известный адвокат.

¹⁶³ Писатель В. Н. Ладыженский приехал из своего пензенского имения.

¹⁶⁴ Глаголь (настоящая фамилия Голоушев) Сергей Сергеевич (1855 – 1920) — критик, искусствовед.

Кондратьев Алексей Михайлович (1846 – 1913) — режиссер Малого театра.

¹⁶⁵ А. В. и М. Г. Средины.

¹⁶⁶ Великая княгиня — Елизавета Федоровна. Серж — ее муж, вел. кн. Сергей Александрович, московский генерал-губернатор. Трепов Д. Ф. — московский обер-полицеймейстер.

¹⁶⁷ Роль Лоны в «Столпах общества».

¹⁶⁸ 13 декабря 1902 г. в «Курьере» был напечатан «Гусляр» Скитальца. Председатель Московского цензурного комитета писал о «неблагонадежности» Скитальца и «Курьера»: «Так как этот господин давно уже сотрудничает в названной газете, то с большею вероятностью можно сказать, что редакции заранее было известно, что будет читать Скиталец и по разрешенной программе и вне ее» («Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка», М., «Наука», 1965, стр. 169).

¹⁶⁹ 405 В «Мире искусства», № 11, помещены «Театральные заметки» Д. Философова, написанные в связи с новой постановкой «Чайки» в Александринском театре: «Если шесть лет тому назад публика жалела артистов, которым приходится играть в такой глупой пьесе, то теперь жалеют автора, пьесу которого портят артисты своей рутинной игрой… Успех “Чайки” на казенной сцене является очень знаменательным. Он свидетельствует о том, что период борьбы для Чехова прошел. Чехов стал драматургом-классиком, и правительственная, традиционная сцена официально признала его таковым… Теперь всякий режиссер может удовлетворительно поставить пьесы Чехова, всякий актер может прилично их сыграть и везде можно рассчитывать на успех… Радоваться ли этому, горевать ли — не знаю, но только подобная легкомысленность, подобный цинизм в отношении к творчеству нашего великого и бессмертного писателя действует угнетающе. Когда надо было его поддержать, когда надо было восторгаться появлением чего-то нового и талантливого на нашей зачахшей сцене — над ним глумились. Теперь же, когда настала возможность отнестись более трезво к творчеству великого писателя — лавры и фимиамы ослепляют критику и публику».

¹⁷⁰ По первоначальному замыслу Раневская должна была быть старухой. Чехов предполагал, что на эту роль Художественный театр пригласит актрису со стороны — например, А. Я. Азагарову.

¹⁷¹ Летом 1902 г. А. П. Чехов и О. Л. Книппер жили в имении К. С. Станиславского в Любимовке. Хозяева были в это время за границей. Там поселился также А. Л. Вишневский, деятельно заботившийся об Ольге Леонардовне и об Антоне Павловиче.

¹⁷² Так называли в Художественном театре мать Станиславского — Елизавету Васильевну Алексееву.

¹⁷³ См. письмо 29, прим. 2 [В электронной версии — 118] и письмо 44, прим. 7 [В электронной версии — 168].

¹⁷⁴ Сосьетеры — (фр. sociétaires) — члены товарищества. Начиная с сезона 1902/03 г. дело МХТ перешло в ведение товарищества на паях.

¹⁷⁵ Варавка Сергей Михайлович — киевский врач. Заведовал санаторием в Аксенове Уфимской губ., где летом 1901 г. жили Чехов и Ольга Леонардовна.

¹⁷⁶ Репетировали пьесу Г. Ибсена «Столпы общества».

¹⁷⁷ В пьесе Г. Ибсена «Когда мы, мертвые, пробуждаемся», поставленной в 1900 г., роль Ирены исполняла М. Г. Савицкая, а роль Рубека — В. И. Качалов.

¹⁷⁸ «Месяц в деревне» И. С. Тургенева был поставлен К. С. Станиславским позднее, в 1909 г. Комедия Л. Н. Толстого «Плоды просвещения» 406 несколько раз включалась в репертуар и репетировалась в Художественном театре, но постановка этой пьесы была осуществлена только в 1951 г.

¹⁷⁹ Татаринова Фанни Карловна — ялтинская знакомая Чеховых.

¹⁸⁰ В газете «Одесские новости» 28 и 29 декабря 1902 г. был напечатан фельетон К. И. Чуковского «Наши гости» — о приезде в Одессу И. А. Бунина и С. А. Найденова.

¹⁸¹ В феврале 1902 г. В. Э. Мейерхольд ушел из Художественного театра. Он уехал в Херсон, где вместе с артистом А. С. Кошеверовым основал театральную труппу. Театр первоначально назывался «Труппа русских драматических артистов под управлением А. С. Кошеверова и В. Э. Мейерхольда», а затем «Товарищество новой драмы».

¹⁸² 3 декабря 1902 г. во время землетрясения был сильно разрушен город Андижан.

¹⁸³ На выставку «36-ти».

¹⁸⁴ Об исполнении роли Насти Н. Э—с (Н. Е. Эфрос) писал: «Очень много характерности, “стильности” в изображении дешевенькой проститутки г-жой Книппер. Г-жа Книппер вообще мастерица на характерные фигуры, умеет меняться почти до неузнаваемости. И замысел ее не банален, ясно стремление уйти подальше от дешевенькой идеализации погибающего создания. Но за оболочкой должна быть душа, должно трепетать искреннее чувство, даже во взвинченности Насти, в ее пародировании чувствуется искренность. И потом не надо никакой идеализации — Настя все-таки не может не быть глубоко трогательною. Скорбью ноет от нее, от ее глупых вымышленных романов, от ее Гастошей… Никакой скорбью не веяло от всего этого в умном, но холодном, искусственном исполнении г-жи Книппер. Было очень интересно, но не заражало» («Театр и искусство», 1903, № 1).

¹⁸⁵ Ленский Александр Павлович (1847 – 1908) — выдающийся артист и режиссер Малого театра.

¹⁸⁶ Лазаревский Борис Александрович (1871 – 1936) — писатель.

¹⁸⁷ О. Л. Книппер и М. П. Лилина были на спектакле «Монна Ванна».

¹⁸⁸ Ильинский Александр Корнелиевич — артист Малого театра.

¹⁸⁹ Коновицер Ефим Зиновьевич — адвокат и член редакции газеты «Курьер»; Евдокия Исааковна Коновицер — его жена.

¹⁹⁰ Андреев Александр Иванович — артист МХТ с 1898 по 1906 г.

¹⁹¹ Маша (М. Т. Шакина) — кухарка в семье Книппер, раньше долго жившая у Чеховых, Ксения — портниха, жившая в семье Книппер.

¹⁹² 407 Художественный театр намеревался ставить трагедию Шекспира «Юлий Цезарь».

¹⁹³ Бурджалов Георгий Сергеевич (1869 – 1924) — актер и режиссер МХАТ.

¹⁹⁴ В начале каждого года Чехов систематизировал полученные письма за истекший год по фамилиям корреспондентов и хронологии.

¹⁹⁵ в пользу пострадавших — от землетрясения в Андижане.

¹⁹⁶ Дорошевич Влас Михайлович (1864 – 1922) — журналист, сотрудничал в газетах «Россия» и «Русское слово». Очерки и фельетоны Дорошевича пользовались в свое время большой популярностью (см.: В. М. Дорошевич, Избранные рассказы и очерки, М., «Московский рабочий», 1962).

¹⁹⁷ Адвокат О. О. Грузенберг интересовался имеющимися у Чехова документами, чтобы найти юридический повод для расторжения договора с издателем А. Ф. Марксом.

¹⁹⁸ В 1903 г. А. Ф. Маркс выпустил Собрание сочинений Чехова вторым изданием — в виде приложения к журналу «Нива».

¹⁹⁹ Директор-распорядитель издательства «Знание» К. П. Пятницкий намеревался издавать сочинения Чехова в «Знании».

²⁰⁰ Винокуров-Чигарин Никита Алексеевич — учитель гурзуфской школы.

²⁰¹ Осуществить постановку «На дне» в Александринском театре А. А. Санину не удалось из-за цензурного запрета.

²⁰² Рассказ А. И. Куприна «Болото» был напечатан в журнале «Мир божий» (1902, № 12).

²⁰³ Леонид Андреев с женой.

²⁰⁴ Соколова Зинаида Сергеевна (1865 – 1950) — сестра Станиславского, участница спектаклей Алексеевского кружка, организатор крестьянского театра в селе Никольском Воронежской губернии. Впоследствии актриса и режиссер-педагог.

²⁰⁵ Е. Н. Горева и С. А. Бельская — актрисы.

²⁰⁶ В 1902 – 1903 гг. Станиславский и Немирович-Данченко приглашали В. Ф. Комиссаржевскую в труппу Художественного театра.

²⁰⁷ Малкиель Мария Самойловна — приятельница М. П. Чеховой. Бывала у Чеховых в Мелихове и Ялте.

²⁰⁸ Якунчикова (Мамонтова) Мария Федоровна — владелица имения в Наро-Фоминске, где Чехов жил летом 1903 года.

²⁰⁹ Тарнани Иван Егорович (ум. в 1934 г.) — владелец молочной фермы в Ялте.

²¹⁰ 408 «Столпы общества» были впервые поставлены в Александринском театре в 1897 г. под названием «Консул Берник». «Консул Берник» в переводе Н. Мирович был опубликован в журнале «Театрал», 1896, № 67.

²¹¹ Савицкая (Бурджалова) Маргарита Георгиевна (1868 – 1911) — артистка МХТ.

²¹² Из роли Насти в третьем действии «На дне».

²¹³ В пьесе «Три сестры».

²¹⁴ Статья Ф. Д. Батюшкова — восторженный отзыв о спектакле «На дне» — была напечатана в журнале «Мир божий», 1903, № 1.

²¹⁵ Письмо А. С. Суворина не сохранилось. 22 декабря 1902 г. в письме к Суворину Чехов критиковал его отношение к Станиславскому как к режиссеру: «Если же многое не имеет успеха, то или потому, что пьеса не годится, или у актеров пороху не хватило. Станиславский, право, тут ни при чем. Вы пишете, что он выгонит все таланты со сцены, но ведь за все эти 5 лет, пока существует театр, не ушел ни один мало-мальски талантливый человек» (А. П. Чехов, Полное собрание сочинений и писем, т. XIX, М., Гослитиздат, 1950, стр. 399).

²¹⁶ В газете «Гражданин» 9 января 1903 г. в статье «Дневники» (без подписи) автор объясняет успех спектакля «На дне» в Московском Художественном театре тем, что неврастенической публике хочется, чтобы ей щекотали нервы картинами нищеты и смрада, «судорогами житейской грязи».

²¹⁷ Карабчевский Николай Платонович (1851 – 1925) — известный адвокат.

²¹⁸ Статья «Маленькие мысли» за подписью Серенький о спектакле «На дне» в Петербурге.

И. А. Тихомиров, а позднее Г. С. Бурджалов собирали отзывы прессы о Художественном театре.

²¹⁹ В письме к Пятницкому Горький подробно описывает разрыв скрипачки Янины Берсон с художником С. А. Сориным Симпатии Горького на стороне Янины — дочери петербургского банкира, порвавшей с семьей.

«Теперь у меня задача: устроить девицу так, чтоб она вновь не попала в тиски семьи, а Сорина — сплавить отсюда. Он теперь — провалился в моих глазах, я не поклонник мелодраматургических характеров…» («Архив А. М. Горького», т. IV, стр. 112).

²²⁰ 409 Званцева Елизавета Николаевна (1868 – 1922) — художница. М. П. Чехова занималась живописью в ее студии.

Фейгина Евгения Эрнестовна — жена редактора «Курьера».

²²¹ В мае 1900 г. Чехов, Горький, Васнецов, Алексин и Средин ездили на Кавказ по Военно-Грузинской дороге.

²²² «Что делать, “ты победил, назарянин!” — писала потом Ермолова А. Л. Вишневскому. — Я начинаю делаться горячей поклонницей Художественного театра. После “На дне” я не могла опомниться недели две. Я и не запомню, чтобы что-нибудь за последнее время произвело на меня такое сильное впечатление. Но в особенности, что меня поразило, так это игра вас всех! Это было необычайное впечатление, о котором я сейчас вспоминаю с восторгом и не могу отделаться от этих ночлежников, они сейчас все как живые передо мной — вы все не актеры, а живые люди!» (сб. «Мария Николаевна Ермолова», М., «Искусство», 1955, стр. 190).

²²³ Крестовская (Картавцева) Мария Всеволодовна (1802 – 1910) — писательница и артистка. Ее рассказы и повести печатались в «Русском вестнике», «Вестнике Европы», «Русской мысли».

«“Вопль” Крестовской хорошая вещь, — писал Чехов В. А. Гольцеву 27 января 1900 г., — все хорошо, кроме названия. Вещь в стиле толстовского “Семейного счастья”, в манере попахивает старинкой — и так все деликатно и умненько» (А. П. Чехов, Полное собрание сочинений и писем, т. XVIII, стр. 311).

²²⁴ Кубелик Ян (1860 – 1940) — чешский скрипач, композитор.

²²⁵ В «Русских ведомостях» 17 января 1903 г. приведены отзывы нескольких немецких газет о постановке «На дне» в Берлинском Малом театре (Kleines Theater).

«Frankfurter Zeitung»: «Редкий поэт так смело удаляется от традиций сценической практики и даже от законов драматического исполнения, как Горький в своей новой драме. … В лице его говорит… писатель, сердце которого движется старой миссией поэта, выраженной в словах: “Утешь народ мой”».

«Berliner Tageblatt»: «Великая сила Горького заключается в том, что он заражает одною страстной жаждой, достигая высшего, чего может достигнуть поэт. Мы, немцы, можем сравнить с ним только Шиллера, столь отличающегося от него в других отношениях… Видеть в преступлении социальную болезнь, предпочитать лечение наказанию, проливать на раны бальзам примирения — эта мысль сделалась мировой мыслью. Но немногие придали ей такую полную силы поэтическую форму, как Максим Горький».

«Kölnische Zeitung»: «Пьеса — не настолько оригинальна, как думают поклонники Горького. Многое из того, что он проповедует, исходит от Толстого и Достоевского, даже от Тургенева».

Буржуазная пресса в своих отзывах о пьесе «На дне» всячески старалась завуалировать ее социально-политический подтекст («пьеса-буревестник», по позднейшему выражению В. И. Качалова). В этом смысле характерна и подборка отзывов на берлинский спектакль в газете «Русские ведомости».

²²⁶ 410 Цингер Иван Васильевич — сын известного профессора математики В. Я. Цингера, убежденный толстовец; служил в Художественном театре рабочим сцены.

²²⁷ В бенефис М. Г. Савиной шла пьеса Суворина «Вопрос». «Юбилей» Чехова поставлен не был.

²²⁸ Адашев (Платонов) Александр Иванович — актер МХТ с 1898 по 1913 г.

²²⁹ Гельцер Любовь Васильевна — жена И. М. Москвина, актриса МХТ с 1898 по 1906 г.

²³⁰ Скирмунт Сергей Аполлонович (1863 – 1932) — книгоиздатель. Подвергался преследованиям за распространение революционной литературы.

Бларамберг Павел Иванович (1841 – 1907) — публицист и композитор.

²³¹ Попытка изменить условия договора Чехова с А. Ф. Марксом не привела ни к чему. В мае 1903 г. Чехов ездил в Петербург для переговоров с Марксом, о которых сообщал А. С. Суворину:

«В Петербурге я пробыл лишь несколько часов, виделся с Марксом. Разговоров особенных не было, он по-немецки предложил мне на леченье 5 тыс., я отказался, затем он подарил мне пуда два-три своих изданий, я взял, и расстались мы, решив повидаться в августе и поговорить, а до августа подумать». Разговора с Марксом Чехов не возобновил. В конце 1903 года Горький и Л. Андреев написали письмо А. Ф. Марксу, которое подписали писатели, артисты, ученые, но Чехов, узнав о письме, просил его не отправлять.

²³² Критический очерк В. Альбова «Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова» («Мир божий», 1903, № 1). Чехов писал Ф. Д. Батюшкову 11 января 1903 г.: «Я прочел статью Альбова — с большим удовольствием. Раньше мне не приходилось читать Альбова, хотелось бы знать, кто он такой, начинающий ли писатель, или уже видавший виды».

²³³ В «Новостях дня» 24 января 1903 г. была напечатана корреспонденция из Вены А. Тэзи «История “Монны Ванны”»: о гастролях труппы из восьми человек во главе с женой Метерлинка, артисткой Жоржет Леблан. Они делали громадные сборы благодаря обещанию, что на представлении будет присутствовать Метерлинк, «хотя обещание не всегда исполняется».

Тэзи сообщал о премьере спектакля в Вене: «После второго действия начались шумные аплодисменты. M-me Метерлинк и ее партнеры неустанно выходили раскланиваться, пока публике не надоела эта комедия и все громко начали звать автора, а не исполнителей, так как все время аплодисменты предназначались ему, а не его жене. Но, несмотря на то, что две недели и даже в день спектакля объявлялось, что автор будет присутствовать на представлении, его в Вене не оказалось. Об этом заявил режиссер 411 труппы, говоря, что Метерлинк просит телеграммой публику всю свою любезность перенести на его супругу. Ни одного хлопка не раздалось в ответ. Но зато были смешки».

²³⁴ письмо от Александра Борисовича — Бернштейна.

²³⁵ Ливен Андрей Александрович (1839 – 1913) — бывший министр государственных имуществ, проживавший в Ялте.

²³⁶ Гофман Иосиф Казимирович (1876 – 1957) — польский пианист, педагог и композитор. С 1898 г. жил в США и гастролировал по всему миру.

²³⁷ Шаповалов Лев Николаевич (1871 – 1954) — архитектор, проектировал дом Чеховых в Ялте.

²³⁸ Пьеса Вл. И. Немировича-Данченко «В мечтах».

²³⁹ «В тумане» — рассказ Л. Андреева, напечатан в «Журнале для всех» (1902, № 12).

²⁴⁰ Рассказ «Невеста».

²⁴¹ 22 января 1903 г. доктор Альтшуллер, лечивший Чехова, писал Ольге Леонардовне, что Антон Павлович «уже третий день чувствует себя хорошо, температура нормальная, и вчера ему разрешено выйти на воздух. Он, по его словам, чувствует себя даже лучше, чем до болезни, и я думаю, что это верно. После приезда из Москвы он все время киснул, и, к сожалению, я должен сказать, что в этом году пребывание в Москве оказало на его легкие гораздо худшее влияние, чем какая-либо из его прежних поездок, и я думаю, что ему нужно будет порядочно времени, чтобы прийти в хорошее состояние. Повторяю, теперь у него температура нормальная, он ест и спит прекрасно, мало кашляет и вообще радует мое докторское сердце» (Архив О. Л. Книппер-Чеховой. — Музей МХАТ).

²⁴² Л. Я. Гуревич записала со слов И. П. Чехова: «Ольга Леонардовна хотела бросить сцену, Антон Павлович не допустил, говоря, что жить без дела, без работы нельзя…»

В. С. Миролюбов записал свою беседу на эту тему с Чеховым в апреле 1903 г.: «Что же, такая брачная жизнь лучше, чем холостая?» — спросил я. — «Что же, мы друг другу не причинили никакого вреда. Она служит на сцене, как и раньше служила. Все зависело от меня, я потребовал, чтобы она не бросала сцены. Что бы она тут делала в Ялте?» («Литературное наследство», т. 68, Чехов, М., 1960, стр. 520).

²⁴³ Тихомиров Иосаф Александрович (1872 – 1908) — ученик Немировича-Данченко по Филармонии (выпуск 1895 г.). Актер МХТ с 1898 по 1904 г. По инициативе А. М. Горького был приглашен режиссером в театр Народного дома в Нижнем Новгороде (1903). В 1904 г. поставил «Дачники» Горького в Драматическом театре В. Ф. Комиссаржевской.

²⁴⁴ 1 февраля 1903 г. в Москве праздновался 25-летний юбилей 412 литературной деятельности В. А. Гольцева. В течение восемнадцати лет Гольцев был фактическим редактором журнала «Русская мысль» (с 1885 г.).

²⁴⁵ Отзыв Чехова об упоминаемой статье Альбова см. в прим 1 к письму 82 [В электронной версии — 232].

²⁴⁶ Декорации художника В. А. Симова.

²⁴⁷ В феврале 1902 г. в Художественном театре произошла внутренняя реорганизация — было учреждено «Товарищество деятелей Художественного театра», т. е. товарищество на паях. А. П. Чехов и О. Л. Книппер были пайщиками товарищества. Какая-то сумма в счет этих паев была внесена за них С. Т. Морозовым (см. письмо 94).

²⁴⁸ См. письмо 11.

²⁴⁹ Васильева Ольга Родионовна, знакомая Чехова. Переводила его рассказы на английский язык.

²⁵⁰ Письмо не сохранилось.

²⁵¹ Надежда Ивановна — Средина.

²⁵² Весной 1902 г. О. Л. Книппер была тяжело больна.

²⁵³ Программа Чеховского вечера, организованного в пользу библиотеки Института гражданских инженеров в Петербурге 27 января 1903 года.

²⁵⁴ Чюмина Ольга Николаевна (1862 – 1909) — поэтесса. Стихотворение О. Н. Чюминой «В Крыму» вошло в сборник «На памятник Чехову. Стихи и проза» (СПб., 1906).

²⁵⁵ Чехов Владимир Владимирович (1867 – 1920) — петербургский врач. Дальний родственник А. П. Чехова (см. письмо 98).

²⁵⁶ 2 января 1903 г. Чехов писал Л. Н. Андрееву: «И “Иностранец” и “В тумане” — это два серьезные шага вперед. В них уже много спокойствия, авторской уверенности в своей силе, в них мало авторской нервности. Беседа отца с сыном “В тумане” сделана спокойно, и за нее меньше не поставишь, как 5» («Литературное наследство», т. 68, стр. 249).

²⁵⁷ Статья Ф. Батюшкова «О Чехове» была напечатана в «С.-Петербургских ведомостях» 27 января 1903 г.

²⁵⁸ Ключевский Василий Осипович (1842 – 1911) — известный историк, профессор Московского университета.

Тимирязев Климент Аркадьевич (1843 – 1920) — выдающийся естествоиспытатель.

Ледницкий Александр Робертович (1866 – ?) — адвокат, член Государственной думы.

²⁵⁹ Бунин Юлий Алексеевич (1858 – 1921) — журналист, брат И. А. Бунина.

Баженов Николай Николаевич (1857 – 1923) — врач-психиатр, автор книг по психиатрии.

²⁶⁰ 413 Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (1852 – 1912) — писатель.

Златовратский Николай Николаевич (1845 – 1911) — писатель.

²⁶¹ Так в шутку называли иногда актеры Художественного театра жену Вл. И. Немировича-Данченко, Екатерину Николаевну.

²⁶² Правдин Осип Андреевич (1846 – 1921) — артист Малого театра.

²⁶³ Раевская (по происхождению княгиня Иерусалимская) Евгения Михайловна (1854 – 1932) — артистка МХАТ с 1898 г. до конца жизни.

²⁶⁴ у Ольги Михайловны — Андреевой.

²⁶⁵ Костя — брат Ольги Леонардовны, Константин Леонардович Книппер (1866 – 1924) — инженер-путеец, строитель железных дорог.

²⁶⁶ Фотография 90-х годов — сад в Мелихове, где Чехов жил до переезда в Ялту. Отец Чехова — Павел Егорович Чехов — умер в 1898 г.

²⁶⁷ См. письмо 91, прим. 2 [В электронной версии — 256].

²⁶⁸ Коссович Варвара Самсоновна — ялтинский врач-окулист.

²⁶⁹ На собрании в Литературно-художественном кружке К. Д. Бальмонт произнес вступительное слово к беседе на тему «Чувство личности в поэзии».

²⁷⁰ Гельцер Екатерина Васильевна (1876 – 1962) — знаменитая балерина Большого театра.

²⁷¹ Золотой жетон, почетный знак Художественного театра с изображением его эмблемы — чайки и с выгравированной надписью. Его потом до конца жизни носила Ольга Леонардовна. Ныне хранится в Музее МХАТ.

²⁷² Герцогиня Тосканская Луиза — жена саксонского кронпринца Фридриха Августа III — в 1902 г. бежала от него в Швейцарию с учителем-французом Жироном. О возникшем в результате этого бегства скандальном бракоразводном процессе тогда много писали в газетах.

²⁷³ Балтрушайтис Юргис Казимирович (1873 – 1944) — литовский поэт, близкий к русскому символизму.

²⁷⁴ Хотяинцева Александра Александровна (1865 – 1942) — художница, приятельница Чеховых. Была в переписке с Антоном Павловичем.

²⁷⁵ Чеховым было выражено желание в связи с юбилеем В. А. Гольцева внести 100 руб. на стипендию имени Гольцева. Д. И. Тихомиров на юбилейном торжестве предложил употребить эти деньги на расширение библиотеки-читальни в Рузском уезде, где у Гольцева был небольшой участок земли. Еще в 1900 г., когда отмечалось 20-летие «Русской мысли», было решено открыть в 414 честь В. А. Гольцева читальню в Старой Рузе. Чехов тогда писал по этому поводу Гольцеву (27 января 1900 г.): «Идея открыть читальню в Ст. Рузе мне совсем не нравится. Ведь в Ст. Рузе ничего нет, кроме парома и трактира, — это раз; во-вторых, хорошей читальни открыть все равно нельзя, и, в-третьих, от чтения книжек в читальнях мужики нисколько не умнеют. Надо бы стипендии. Когда будет твой 25-летний юбилей, я предложу в честь твою дать полное гимназическое и университетское образование какому-нибудь “кухаркиному сыну”, столь ненавистному твоим принципиальным противникам».

²⁷⁶ Письмо М. П. Лилиной от 2 февраля 1903 г. (см. «Ежегодник МХТ» за 1944 г., М., 1946, стр. 236 – 237).

²⁷⁷ Ярцев Григорий Федорович (1858 – 1918) — художник, ялтинский знакомый Чехова; его жена — Анна Владимировна.

²⁷⁸ «А пока мы заняты “Столпами”, — писал Немирович-Данченко Чехову. — Какая это мука — не верить в красоты пьесы, а внушать актерам веру в них. Цепляюсь за каждую мелочь, чтобы поддерживать энергию работы. Ссорюсь все время и часто думаю, что в конце концов выйду победителем из этих мучительных хлопот. До генеральной 9-го совсем трудно было. Но в эту генеральную появилась новая струя, которая меня подбодрила. Ее внесла Ольга Леонардовна. Она как-то вдруг отдалась новым трогательным нотам внутреннего образа Лоны, потянула за собой Алексеева, и пьеса начала принимать более серьезную и глубокую окраску» (Вл. И. Немирович-Данченко, Избранные письма, стр. 238).

²⁷⁹ Перевод трагедии Шелли «Ченчи».

²⁸⁰ М. Г. Средина.

²⁸¹ Это был переделанный Чеховым его старый водевиль «О вреде табака» (1886). В письме А. Ф. Марксу 1 октября 1902 г. Чехов сообщал: «… Я написал совершенно новую пьесу под тем же названием “О вреде табака”, сохранив только фамилию действующего лица…»

²⁸² В «Новом времени» 7 февраля 1903 г. было напечатано «Письмо в редакцию» жены Л. Н. Толстого — С. А. Толстой по поводу рассказа Леонида Андреева «В тумане». С. А. Толстая присоединилась к отзыву Буренина, расценивавшего этот рассказ как вредное, порнографическое произведение («Новое время», 1903, 31 января).

²⁸³ Чехов первоначально предполагал, что О. Л. Книппер будет исполнять в пьесе «Вишневый сад» роль Вари.

²⁸⁴ М. Ф. Андреева.

²⁸⁵ И. Н. Альтшуллер был убежден в том, что Чехов зимой должен безвыездно жить в Ялте. В этом он расходился с мнением проф. А. А. Остроумова, который выслушивал Чехова летом 1903 г. и рекомендовал ему проводить зимние месяцы под Москвой.

²⁸⁶ 415 Генеральная репетиция пьесы Ибсена «Столпы общества».

²⁸⁷ Суворин добивался, чтобы пьеса «На дне» шла на сцене его театра. Но Горький запротестовал. К Суворину, его театру, его газете «Новое время» он относился непримиримо. «… Между мною и Сувориным не может быть никаких соглашений. … Пьесу мою театру, в котором ставят “Сон Услады”, “Контрабандистов” и прочую мерзость, — на исключительных условиях — не дам. Дать, так — все равно, что пойти в сотрудники “Нового времени”» («Архив А. М. Горького», т. IV, стр. 120).

²⁸⁸ Братья Антона Павловича.

²⁸⁹ Гостиница при Саввино-Сторожевском монастыре под Звенигородом.

²⁹⁰ «Аглавена и Селизетта» — пьеса М. Метерлинка.

²⁹¹ 14 августа 1902 г. Чехов уехал из Любимовки в Ялту, и Ольга Леонардовна некоторое время жила там одна.

²⁹² «Миссионерское обозрение» — журнал, издававшийся В. М. Скворцовым, автором богословских книг. В первых двух номерах журнала за 1903 г. есть высказывания о Толстом, Бунине, Золя и других писателях.

²⁹³ Пьеса «На дне» вышла впервые в издательстве «Знание».

²⁹⁴ Чехова Елена Митрофановна (1882 – 1922) — двоюродная сестра Чехова.

23 – 30 лет — вероятно, описка.

²⁹⁵ Барельеф скульптора А. С. Голубкиной «Пловец» до сих пор украшает здание Художественного театра.

²⁹⁶ Этот замысел остался неосуществленным.

²⁹⁷ Миролюбов Виктор Сергеевич (1860 – 1939) — с 1898 г. редактор-издатель ежемесячного «Журнала для всех».

²⁹⁸ О. Л. Книппер писала Чехову о смерти 30-летней женщины от неудачно сделанной доктором Варнеком операции.

²⁹⁹ А. М. Федоров надеялся, что его пьеса «Стихия» будет поставлена в МХТ.

Тимковский Николай Иванович (1863 – 1922) — беллетрист и драматург.

³⁰⁰ Гонорар за спектакли «Чайки» в Александринском театре.

³⁰¹ В письме от 18 февраля 1903 г. Ольга Леонардовна писала Чехову: «Приходила какая-то девица просить помощи для своей 416 подруги, которую надо отправить за границу, говорит, чтобы я Морозова просила. Я обещала поговорить».

³⁰² В «Столпах общества» роли исполняли: К. С. Станиславский — Берник, М. П. Лилина — Бетти, М. Г. Савицкая — Марта, В. И. Качалов — Хильмар Теннесен, А. Л. Вишневский — Рерлунд, В. А. Петрова — Дина Дорф.

³⁰³ Телеграмма о первом спектакле «Столпов общества».

У артистов Художественного театра вошло в обычай проводить ночь после премьеры в ресторане «Эрмитаж» и там дожидаться утренних газет с первыми рецензиями о спектакле.

³⁰⁴ Телеграмма была от Ольги Леонардовны. Кроме того, Чехову телеграфировали Станиславский и Лилина: «“Столпы” прошли с довольно большим успехом, газеты хвалят. Эфрос ругает. Ольга Леонардовна играла хорошо».

³⁰⁵ В статье «Критические очерки» («Новое время», 1903, 21 февраля) В. Буренин в тоне грубого зубоскальства изложил содержание пьесы «На дне», а затем сделал следующее заключение: «Он (Горький) преподносит современной высоко развитой и глубоко понимающей публике стразы примитивного кустарного производства, а публика принимает эти грубые стразы за подлинные перлы и сходит с ума от созерцания их красоты и блеска». Постановки пьесы в Художественном театре Буренин в этой статье не коснулся.

³⁰⁶ В. Буренин был переводчиком пьес Гауптмана. Станиславский ставил «Потонувший колокол» в переводе Буренина в Обществе искусства и литературы и в Художественном театре.

³⁰⁷ В «Русских ведомостях» 20 февраля 1903 г. рецензент И. Игнатов (подпись: И.) писал: «Художественность заключается в том, что при сохранении общей суровой простоты комедии исполнение умеет рельефно выдвинуть главные моменты ее и, очерчивая отдельные характеры, даст ясную картину общественных нравов… Очень большой артисткой вновь показала себя г-жа Книппер, исполнявшая роль Лоны. Умно задумано и художественно исполнено здесь было все, от грима, жестов и общей фигуры до обрисовки мельчайших деталей характера. Потрясенная, но не сломленная пронесшейся над ней бурей женщина, энергичная и резкая во внешних проявлениях, но глубоко любящая и мягкая в действительности… — такова Лона в изображении г-жи Книппер».

Рецензент «Русского слова» С. П. [С. Потресов] писал, что «поставлена и сыграна пьеса очень хорошо». Из исполнителей выделены К. С. Станиславский, игравший «положительно прекрасно», и О. Л. Книппер, в игре которой «много убежденности».

³⁰⁸ С 22 декабря 1902 г. по 5 марта 1903 г. в Москве была открыта выставка современного стиля архитектурной и художественной промышленности.

³⁰⁹ 417 Андреевский Сергей Аркадьевич (1847 – 1918) — адвокат-криминалист. Поэт, переводчик, критик, сотрудник «Вестника Европы». Писал статьи о Художественном театре.

³¹⁰ Н. Е. Эфрос в рецензии, напечатанной в «Новостях дня» 27 февраля 1903 г. за подписью — Ф. — писал:

«Были выдержанность и стиль и в игре г-жи Книппер. Американская “феминистическая” резкость смягчалась юмором. Более или менее чуялась и драма разбитого сердца и оскорбленной любви. Только зачем артистка все более уходит в эту странную манеру — говорить подчеркнуто…»

³¹¹ Чириков Евгений Николаевич (1864 – 1932) — беллетрист и драматург. Под воздействием Горького примкнул к писателям, группировавшимся вокруг «Знания». В годы реакции сотрудничал в либерально-буржуазных журналах. В 1917 году эмигрировал. Автор пьес «Иван Мироныч», «Мужики», «Еврей», «Легенда старого замка».

³¹² Рассказ «Невеста» был значительно переделан Чеховым во второй корректуре. Поэтому он появился только в декабрьской книжке «Журнала для всех» за 1903 г.

³¹³ После «Невесты» рассказы Чехова больше в печати не появлялись.

В рукописях сохранились незаконченные рассказы «Расстройство компенсации» и «Калека», а также черновые записи, являющиеся набросками к какому-то произведению, в центре которого Чехов, по-видимому, хотел поставить литератора-неудачника, человека сухого и бездарного. Но когда Чехов писал эти рассказы — не установлено.

³¹⁴ В личной библиотеке Чехова хранилось отдельное издание пьесы «На дне» (СПб., «Знание», 1903) с надписью: «Дорогому другу Антону Павловичу А. Пешков».

³¹⁵ Предполагалась постановка тургеневских пьес: «Нахлебник». «Провинциалка», «Где тонко, там и рвется». Эти пьесы составили Тургеневский спектакль МХТ только в 1912 г. (из «Нахлебника» шел тогда только первый акт).

³¹⁶ С. Т. Морозов.

³¹⁷ Эллида — героиня пьесы Ибсена «Дочь моря». На русском языке пьеса публиковалась также под названием «Эллида» (см. журн. «Артист», 1891 г., № 14).

³¹⁸ Фельетон В. Буренина о пьесе Горького «На дне».

³¹⁹ Лика — Лидия Стахиевна Мизинова (1870 – 1937) — близкий друг всей семьи Чеховых. С А. П. Чеховым была в длительной переписке. В это время — жена А. А. Санина (Шенберга). Екатерина Акимовна Шенберг — сестра Санина.

³²⁰ Чемоданов Михаил Михайлович (1856 – 1908) — зубной врач.

³²¹ Отношения Вл. И. Немировича-Данченко с С. Т. Морозовым часто осложнялись и прежде. Так, в феврале 1900 г. он писал Станиславскому: «… Начинал с Вами дело не для того, чтобы потом 418 пришел капиталист, который вздумает из меня сделать… как бы это сказать?.. — секретаря, что лиг» (Архив Немировича-Данченко, № 1571. — Музей МХАТ).

³²² План этот, приложенный к письму, не сохранился.

³²³ В пьесе С. А. Найденова «Блудный сын» («Кто он?») было четыре акта. Затем пьеса была переработана автором в двухактную. Она была поставлена в МХТ 28 января 1905 г. вместе с пьесой Е. Н. Чирикова «Иван Мироныч».

³²⁴ В конце четвертой… — т. е. четвертой недели поста.

³²⁵ Гостиница при монастыре близ Троице-Сергиевой лавры (ныне Загорск).

³²⁶ Письмо, адресованное в Пименовский пер., пропало. Дом Коровина, в который переехали О. Л. Книппер и М. П. Чехова, находился на Петровке, д. 35.

³²⁷ Малый театр (Kleines Theater) — немецкий драматический театр, возникший в 1902 г. в Берлине. С 1902 по 1905 г. его возглавлял Макс Рейнгардт.

³²⁸ Корш Евгений Федорович (1884 – 1937) — сын Ф. А. Корша, владельца театра в Москве.

³²⁹ Литовцева Нина Николаевна (1878 – 1956) — артистка и режиссер МХАТ с 1901 г. до конца жизни.

³³⁰ Речь идет о пьесе Л. Н. Пушкаревой «Атакованный жених».

³³¹ Котляревская (Пушкарева) Вера Васильевна (ум. в 1942 г.), — артистка Александринского театра с 1898 по 1918 г., жена историка литературы академика Н. А. Котляревского, с 1903 г. управляющего труппой и позднее — заведующего репертуаром Александринского театра. С 1920 г. жила в Софии, где преподавала художественное чтение. В. В. Котляревская была другом Художественного театра, состояла в переписке со Станиславским.

³³² Главы из книги Н. А. Котляревского «Николай Васильевич Гоголь», изданной полностью в Петербурге в 1903 г., печатались в журнале «Мир божий» в 1902 г. в кн. 10 и 11.

³³³ Соколовский Николай Николаевич (1865 – 1921) — профессор Московской консерватории по классу гармонии, друг семьи Книппер.

³³⁴ В журнале «Мир искусства» (1903, № 5) напечатана статья В. Мирович «“Столпы общества” в Художественном театре»: «Может быть, благодаря г-же Книппер в Лоне чувствуются живые 419 страдания, пережитые бури, погибшая молодость. В одном жесте, каким она держит за руку Берника. исповедующегося перед толпой, — целая история любви и веры в человека, безмолвная история безмолвной, великой преданности женского сердца. Во всех манерах Лоны — самостоятельность, самоуважение и некоторая грубость существа, вышедшего сильным и свободным из долгих испытаний. Когда Лона, стриженая, с немолодым лицом, в полумужском костюме, в смешной шляпе, появляется среди чистеньких, безукоризненно одетых дам, она не кажется смешной. Она кажется значительной и красивой. От нее веет настоящим воздухом прерий».

³³⁵ Вторая исполнительница роли Насти в «На дне» — М. А. Токаревич (Токарская).

На роль Пепла был введен Л. М. Леонидов, вступивший в труппу МХТ.

³³⁶ у Марии Федоровны — Андреевой.

³³⁷ Женичка — Кякшт Евгений Георгиевич, племянник М. Ф. Андреевой.

³³⁸ Маклаков Василий Алексеевич (1870 – ?) — адвокат, член I, III, IV Государственной думы.

³³⁹ Шерер и Набгольц — владельцы фотографии в Москве.

³⁴⁰ Кемпе Альберт Альбертович и его семья — знакомые Ольги Леонардовны.

³⁴¹ Как раз в это время В. А. Симовым была сделана новая декорация. За два дня до этого письма, 26 марта 1903 г., Немирович-Данченко писал Станиславскому: «Симов поставил сегодня очаровательную декорацию I акта “Дяди Вани”. Вот-вот отсохшие желтые листья уже прозрачного сада — упадут и Вы услышите, как падает каждый листик… И потом Симову удалось открыть даль в бок сцены!» (Архив Немировича-Данченко, № 1592. — Музей МХАТ).

³⁴² Ивана Павловича — брата А. П. Чехова.

³⁴³ Ольга Леонардовна пишет о спектакле «На дне», состоявшемся 28 марта 1903 г.

³⁴⁴ Муратова Елена Павловна (1874 – 1921) — артистка МХАТ с 1901 г. до конца жизни.

³⁴⁵ Для декораций к пьесам И. С. Тургенева.

³⁴⁶ Для «Вишневого сада».

³⁴⁷ Дом писателя А. С. Хомякова (1804 – 1868) находился в Москве на Собачьей площадке.

³⁴⁸ Рецензия о «Столпах общества».

³⁴⁹ 420 … у Михаила Павловича — брата А. П. Чехова.

³⁵⁰ Жена и дочь М. И. Чехова.

³⁵¹ В Петербурге во время гастролей Ольга Леонардовна и К. С. Станиславский с М. П. Лилиной обычно жили в одном и том же пансионе — в доме Мухина на Мойке.

³⁵² Григорьева (Николаева) Мария Петровна (1869 – 1941) — артистка МХАТ с 1898 г. до конца жизни.

³⁵³ Телеграмма, посланная Ольгой Леонардовной из Петербурга, была получена Чеховым в Ялте только 8 апреля.

³⁵⁴ Гастроли Художественного театра проходили в помещении театра Литературно-артистического общества на Фонтанке («Суворинского»), где теперь находится Большой драматический театр имени М. Горького.

³⁵⁵ Чехов правил корректуру «Невесты».

³⁵⁶ Е. С. Тизенгаузен.

³⁵⁷ Гриневский Федор Алексеевич — врач.

Галина (Эйнерлинт) Глафира Адольфовна (1873 – ?) — поэтесса.

Нотович Осип Константинович — редактор газеты «Новости»; его дочь — Евгения Осиповна.

Фальковский Федор Николаевич (1874 – ?) — драматург и театральный рецензент.

³⁵⁸ Телеграмма Вл. И. Немировича-Данченко от 9 апреля: «Вчера сыграли “Дядю Ваню” с большим подъемом духа и истинным наслаждением. Несмотря на трудность полутонов в огромном театре, успех был полный и превосходный. Первом действии очаровательная декорация Симова. Весь вечер испытывал истинно-художественную радость».

Телеграмма К. С. Станиславского от 9 апреля: «“Дядя Ваня” — огромный успех. Декорация первого акта изумительна. Все здоровы. Кланяемся».

³⁵⁹ В «Русском слове» 8 апреля 1903 г. напечатано сообщение из Петербурга: «В Малом театре пьесою М. Горького “На дне” открылись спектакли Московского Художественного театра. … Сначала пьеса прошла довольно скучно, при очень сдержанных поощрениях публики, но после 3-го и 4-го актов начали усиленно вызывать актеров. Во время 3-го акта произошел инцидент, всполошивший весь театр. Во время сцены убийства, когда Василиса зовет полицию, на галерее раздался сильный истерический крик, и этому крику ответили несколько истеричек в партере; вышла очень тяжелая, неприятная сцена».

³⁶⁰ Смирнова Мария Сергеевна — племянница К. С. Станиславского.

³⁶¹ 421 Кожевников Петр Алексеевич (1872 – 1933) — печатался в «Русских ведомостях», «Курьере», «Русской мысли».

³⁶² Шехтель Франц (Федор) Осипович (1859 – 1926) — архитектор. По его проекту строилось нынешнее здание Художественного театра.

³⁶³ М. Е. Дарский был в труппе МХТ со дня его открытия. Он играл Шейлока. Позднее перешел в Александринский театр, где был актером и режиссером.

³⁶⁴ «Победа», сцены в 4-х действиях В. О. Трахтенберга.

³⁶⁵ Алексеева (Полянская) Ольга Павловна (1875 – ?) — артистка МХТ с 1900 по 1904 г.

³⁶⁶ Музей прикладного искусства при Художественном училище Штиглица.

³⁶⁷ Пьеса Л. Жданова «Святая душа» шла затем в театре Неметти в Петербурге.

³⁶⁸ Александров Николай Григорьевич (1870 – 1930) — актер и помощник режиссера, позднее играл в «На дне» роли Сатина, Бубнова, Актера.

³⁶⁹ Эта резкая фраза о Художественном театре была, очевидно, вызвана письмами Ольги Леонардовны от 9 и 10 апреля. Чехов получил также номер «Нового времени» от 9 апреля, в котором напечатан отрицательный отзыв А. С. Суворина: «“На дне” г. Горького на сцене».

³⁷⁰ М. П. Чехов.

³⁷¹ Постановка «Росмерсхольма» Ибсена была осуществлена позднее, в 1908 г. Ольга Леонардовна исполняла роль Ребекки.

³⁷² П. А. Калужская — жена В. В. Луженого.

³⁷³ Вейнберг Петр Исаевич (1830 – 1908) — литературовед, поэт, переводчик, председатель Литературно-театрального комитета.

В газете «Новости» 11 апреля 1903 г. напечатано интервью П. И. Вейнберга о «На дне», в котором говорится: «Чисто искусственная головная вещь, пьеса эта состоит почти из одних недостатков… Типы эти давным-давно использованы… Действия очень мало, почти нет, драматический узел ничтожный, шаблонный».

Мнение Вейнберга о «Чайке», высказанное им в 1896 г., привел А. И. Урусов в статье «Второе представление “Чайки”» («Курьер», 1899, 3 января): «Пьеса раздражала старых литераторов своими новшествами… Одни “маститый” в своем реферате о “Чайке” просто рвал и метал, а когда его спросили: да вы видели пьесу на сцене? — ответил с негодованием: не видел и смотреть не хочу: я ее знаю по рукописи!»

422 О том, что «маститый» это и есть П. И. Вейнберг, сообщил Чехову Урусов в письме от 5 января 1899 г.

³⁷⁴ В газете «Новости» 12 апреля 1903 г. было напечатано интервью поэта-символиста Н. М. Минского о «На дне»: «Тяжелая, безвкусная вещь, лишенная тени драматического действия, набор сцен без связи, без смысла и общей идеи…»

³⁷⁵ См. конец письма 169.

³⁷⁶ Записка, посланная Чехову из театра.

³⁷⁷ Экзамен на драматических курсах Художественного театра.

³⁷⁸ Антон Павлович и Ольга Леонардовна жили в Наро-Фоминске, откуда она ездила в Новый Иерусалим смотреть продававшуюся там дачу.

³⁷⁹ 7 июля Антон Павлович и Ольга Леонардовна выехали в Ялту. Ольга Леонардовна прожила там до 19 сентября. Письмо написано, вероятно, сразу же после, того, как Чехов проводил ее на пароход.

³⁸⁰ Шапошников Александр Константинович — служащий в севастопольском отделении государственного банка, знакомый А. П. Чехова.

³⁸¹ А. К. Шапошников.

³⁸² В «Новом времени» 12 сентября 1903 г. была напечатана «Отповедь г. Максиму Горькому» В. Буренина. Буренин отвечает на статью М. Горького в журнале «Освобождение» (1903, № 24) «О кишиневском погроме», в которой Горький назвал подстрекателями погрома Суворина, Буренина, Величко и других. Буренин, возражая Горькому, утверждал, что настоящими виновниками погрома являются «прежде всего любимейшие чада его лубочного “творчества”, ухарские Васьки Пеплы, Челкаши, Коноваловы и им подобные воры, грабители и душегубцы».

³⁸³ В Художественном театре шли репетиции «Юлия Цезаря». В этой работе участвовала вся труппа театра.

³⁸⁴ Собака Ольги Леонардовны попала под колеса экипажа. У нее была повреждена шея.

³⁸⁵ Это снова о А. К. Шапошникове, провожавшем Ольгу Леонардовну по поручению Чехова.

³⁸⁶ В спектакле «Юлий Цезарь» А. Л. Вишневский исполнял роль Антония, а К. С. Станиславский — роль Брута.

³⁸⁷ 423 Роль Раневской в «Вишневом саде».

³⁸⁸ Речь шла об организации материальной помощи нуждающимся слушательницам петербургских женских медицинских курсов. В тот же день Чехов писал П. И. Куркину. «… Пусть М. А. Щедрина вместе с Вами (или Вы один — все равно) побывает у моей жены и поговорит насчет Саввы Тимофеевича Морозова и пермского миллионера Ник. Вл. Мешкова, который теперь, по всей вероятности, уже в Москве… Сначала побывайте у моей жены…»

³⁸⁹ Чехов предназначал А. Л. Вишневскому роль Гаева, но играл ее К. С. Станиславский.

³⁹⁰ В. Л. Книппер готовился к карьере оперного певца. Он уезжал в Дрезден для занятий с проф. Рихардом Мюллером.

³⁹¹ Эту роль в «Юлии Цезаре» Ольге Леонардовне исполнять не пришлось.

³⁹² Н. И. Средина.

³⁹³ Слова Дорна в первом действии «Чайки».

³⁹⁴ Михайловский (Гарин) Николай Георгиевич (1852 – 1906) — писатель, инженер-путеец. Брат Ольги Леонардовны работал вместе с Гариным-Михайловским во время строительства железной дороги на южном берегу Крыма.

³⁹⁵ Роль студента Пети Трофимова.

³⁹⁶ Роль Ани исполняла М. П. Лилина.

³⁹⁷ Пьеса французского драматурга Эмиля Ожье.

³⁹⁸ 25 сентября 1903 г. в Интернациональном театре (театре Ковалевского) была поставлена в первый раз драма Н. И. Тимковского «Тьма». А. А. Пасхалова исполняла роль Ольги.

³⁹⁹ При переписке Чехов снова стал вносить изменения в пьесу и послал ее в Москву только 14 октября.

⁴⁰⁰ Левинский Владимир Дмитриевич (1849 – 1917) — редактор журнала «Будильник».

Любошиц Семен Борисович (1859 – 1926) — журналист, фельетонист.

Пчельников Павел Михайлович (1851 – 1913) — управляющий Московской конторой императорских театров.

Шпажинский Ипполит Васильевич (1844 – 1917) — драматург.

⁴⁰¹ Манасевич Альберт Федорович в 1898 г. был секретарем Дирекции МХТ. Чехов относился к нему чуть насмешливо.

⁴⁰² Возобновление спектакля «Одинокие» состоялось 8 ноября 424 1903 г. Ольга Леонардовна по-прежнему играла роль Анны Мар, М. Ф. Андреева — Кэте. В роли Иоганнеса Фокерата В. Э. Мейерхольда сменил В. И. Качалов.

⁴⁰³ Панов Николай Захарович (1871 – 1916) — художник. В 1903 году сделал карандашный портрет Чехова.

⁴⁰⁴ Портрет О. Л. Книппер, написанный А. В. Срединым, находится в Доме-музее А. П. Чехова в Ялте.

⁴⁰⁵ И. П. Чехов с женой Софьей Владимировной Чеховой.

⁴⁰⁶ М. Г. Савицкая исполняла роль Порции, жены Брута.

⁴⁰⁷ Н. С. Бутова исполняла роль Кальпурнии.

⁴⁰⁸ Для роли Брута К. С. Станиславскому пришлось сбрить усы.

⁴⁰⁹ Покупка земли в Воскресенске не состоялась.

⁴¹⁰ Мамонтов Савва Иванович (1841 – 1918) — крупный театральный деятель, меценат, основатель знаменитой Частной русской оперы в Москве.

⁴¹¹ Подробно об этом спектакле см. статью Б. И. Ростоцкого и Н. Н. Чушкина «“Юлий Цезарь” на сцене Московского Художественного театра» в книге «“Юлий Цезарь”. Режиссерский план В. И. Немировича-Данченко», М., «Искусство», 1964.

⁴¹² С. П. Бонье.

⁴¹³ В 1899 году известный провинциальный актер Н. П. Рощин-Инсаров был убит художником К. Маловым, мужем актрисы А. А. Пасхаловой.

⁴¹⁴ Воина с Японией началась в феврале 1904 г.

⁴¹⁵ Н. И. Средина.

⁴¹⁶ Успех премьеры «Юлия Цезаря».

⁴¹⁷ Из заключительной сцены были вычеркнуты слова Маши, имеющиеся в рукописи: «(Смотрит вверх.) Над нами перелетные птицы, летят они каждую весну и осень, уже тысячи лет, и не знают, зачем, но летят и будут лететь еще долго, долго, много тысяч лет — пока, наконец, бог не откроет им тайны».

⁴¹⁸ Роль гувернантки Шарлотты Ивановны в «Вишневом саде».

⁴¹⁹ Хотя К. С. Станиславский и не значился как режиссер в афише «Юлия Цезаря», он участвовал в постановке этого спектакля, 425 в частности его массовых сцен. Роль Брута у него постепенна вырастала, вызывая иногда даже восторженные отзывы (например, М. Н. Ермоловой, Л. А. Сулержицкого, Л. Я. Гуревич).

⁴²⁰ Театр был основан в Нижнем Новгороде в Народном доме в декабре 1903 г., но просуществовал недолго. С самого начала театр стал предметом усиленного внимания со стороны городских властей, которые чинили ему всяческие препятствия: репертуар урезывался, многие пьесы не разрешались. На сцене Народного дома нельзя было поставить ни одной пьесы Горького, в то время как в тот же сезон Городской театр свободно ставил «На дне». При таком административном нажиме нельзя было продолжать дело, театр понес большие убытки, и его закрыли в мае 1904 г.

⁴²¹ Первухин Михаил Константинович — редактор «Крымского курьера».

⁴²² Толстой Лев Львович — сын Л. Н. Толстого, литератор.

⁴²³ См. письмо 29, прим. 1 [В электронной версии — 117]. Сулержицкий вернулся в Москву из ссылки осенью 1903 г.

⁴²⁴ О. М. Соловьева.

⁴²⁵ Пьеса «Евреи».

⁴²⁶ К. Л. Книппер.

⁴²⁷ Артист и режиссер МХТ И. А. Тихомиров принимал в создании Народного театра в Нижнем Новгороде деятельное участие.

⁴²⁸ И. Д. Сытин издавал газету «Русское слово».

⁴²⁹ В. М. Лавров в 1903 г. полагал, что в связи с болезнью вынужден будет продать свой журнал «Русская мысль». Но до 1905 г., когда издание официально перешло к В. А. Гольцеву, оставался его издателем.

⁴³⁰ Цензор действительно сделал купюры в монологах Пети Трофимова во 2-м акте «Вишневого сада»: 1) «У всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате». 2) «Владеть живыми душами — ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы. дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней».

⁴³¹ 13 октября 1903 г. К. С. Станиславский писал Чехову: «Покаюсь Вам, что я недавно только пришел в себя после моего жестокого провала в Бруте. Он меня до такой степени ошеломил и 426 спутал, что я перестал понимать: что хорошо и что дурно на сцене» (К. С. Станиславский. Собрание сочинений в восьми томах, т. 7, М., «Искусство», стр. 264).

⁴³² К. Л. Книппер.

⁴³³ В роли Брута в «Юлии Цезаре» В. В. Лужский не заменил Станиславского, а был его дублером.

Чехов предназначал Лужскому роль Епиходова.

⁴³⁴ Роль Гаева.

⁴³⁵ Роль Раневской.

⁴³⁶ Н. Э—с (Эфрос) писал о Станиславском — Бруте в журнале «Театр и искусство» (1903, № 41).

⁴³⁷ Перефразированное начало романса на слова стихотворения И. С. Тургенева «В дороге» — «Утро туманное, утро седое…»

⁴³⁸ В имении С. Т. Морозова близ станции Всеволодо-Вильва Чехов был летом 1902 г.

⁴³⁹ Чехов был избран временным председателем (товарищем председателя) Общества любителей российской словесности 11 октября 1903 г.

⁴⁴⁰ В конверте с надписью: «Прочтешь это, когда кончишь читать пьесу» — распределение ролей и «Вишневом саде» (начинается словами: «Любовь Андреевну играть будешь ты…»)

⁴⁴¹ Роль Ани исполняла М. П. Лилина, Вари — М. Ф. Андреева, Гаева — К. С. Станиславский, Лопахина — Л. М. Леонидов, Шарлотты — Е. П. Муратова, Епиходова — И. М. Москвин, Яши — Н. Г. Александров.

⁴⁴² Чехов внес некоторые изменения во 2-е действие «Вишневого сада». Опущено начало акта — разговор Анн с Трофимовым о поездке к ярославской бабушке. Снят конец акта — разговор Шарлотты и Фирса. Часть рассказа Шарлотты о ее детстве дана в начале акта. Вставлен «жестокий романс» Епиходова. Прибавлен аккомпанемент гитары в коротенькой немой сцене Епиходова, проходящей на заднем плане.

⁴⁴³ К. Л. Книппер.

⁴⁴⁴ В книге «Из прошлого» Вл. И. Немирович-Данченко пишет о «Юлии Цезаре»: «Ну кто бы в зрительном зале поверил, что этот сверкающий непрерывной радостью спектакль — один из самых тяжелых и мучительных за кулисами? Настолько тяжелый и мучительный, что, несмотря на его громадный и художественный и материальный успех, я его на второй год уже снял и продал в Киев… Публика, конечно, жалела об этом, а за кулисами были равнодушны или даже довольны. … Всякий спектакль должен быть радостью для самих актеров… Иначе он, в лучшем случае, только отличное “искусство”, всегда холодноватое, если не 427 согрето прекрасным настроением актера. А в “Юлии Цезаре” играть было радостно, пожалуй, только для двоих: для Качалова, замечательного Юлия Цезаря, и для Вишневского, имевшего большой успех в Антонии».

⁴⁴⁵ «Вертер» — опера Ж. Массне (по роману Гете «Страдания молодого Вертера»).

⁴⁴⁶ До 1902 года спектакли Художественного театра проходили в помещении театра «Эрмитаж».

⁴⁴⁷ В. Э. Мейерхольд был первым исполнителем роли Иоганнеса в «Одиноких», поставленных в Художественном театре в 1899 году. Тогда (26 декабря 1899 г.) О. Л. Книппер писала Чехову, что «Мейерхольд потратил много труда, много нервов и сделал много, но его укоряют за резкость, за суетливость, излишнее нервничанье». Чехов ответил Ольге Леонардовне 2 января 1900 г.: «Я Мейерхольду писал и убеждал в письме не быть резким в изображении нервного человека. Ведь громадное большинство людей нервно, большинство страдает, меньшинство чувствует острую боль, но где — на улицах и в домах — вы видите мечущихся, скачущих, хватающих себя за голову? Страдания выражать надо так, как они выражаются в жизни, — т. е. не ногами и не руками, а тоном, взглядом; не жестикуляцией, а грацией. Тонкие душевные движения, присущие интеллигентным людям, и внешним образом надо выражать тонко. Вы скажете: условия сцены. Никакие условия не допускают лжи». Упоминаемое письмо Чехова Мейерхольду см «Литературное наследство», т. 68, стр. 227.

⁴⁴⁸ Иваненко Александр Игнатьевич — музыкант-флейтист, знакомый семьи Чеховых.

⁴⁴⁹ Вл. И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову:

«Мое личное первое впечатление — как сценическое произведение, может быть, больше пьеса, чем все предыдущие. Сюжет ясен и прочен. В целом пьеса гармонична. Гармонию немного нарушает тягучесть второго акта. Лица новы, чрезвычайно интересны и дают артистам трудное для выполнения, но богатое содержание. Мать великолепна. Аня близка к Ирине, но новое. Варя выросла из Маши, но оставила ее далеко позади. В Гаеве чувствую превосходный материал, но не улавливаю его образ так же, как графа в “Иванове”. Лопахин прекрасен и взят ново. Все вторые лица, в особенности Шарлотта, особенно удались. Слабее кажется пока Трофимов. Самый замечательный акт по настроению, по драматичности и жестокой смелости последний, по грации и легкости превосходен первый. Новь в твоем творчестве — яркий, сочный и простой драматизм. Прежде был преимущественно лирик, теперь истинная драма, какая чувствовалась разве только в молодых женщинах “Чайки” и “Дяди Вани”; в этом отношении большой шаг вперед. Много вдохновенных мазков. Не очень беспокоят меня, но не нравятся некоторые грубости деталей, есть излишества в слезах. С общественной точки зрения основная тема не нова, но взята ново, поэтично и оригинально. Подробно напишу 428 после второго чтения, пока благодарю и крепко целую. Немирович-Данченко».

20 октябри Немирович-Данченко снова телеграфировал Чехову: «Сейчас прочел пьесу труппе. Впечатление громадное. Сильнейший трепет и мысли и чувства. Возбуждение большое и великолепное. Общий голос, что творчество ширится и крепнет. Подробно напишу» («Ежегодник МХТ» за 1944 г., стр. 161 – 102).

⁴⁵⁰ В «Новостях дня» 19 октября 1903 г. появилась заметка без подписи: «Вишневый сад», излагающая содержание пьесы с искажениями, которые болезненно были восприняты Чеховым. Оказались искаженными образы Лопахина, Анн, Вари.

⁴⁵¹ К. С. Станиславский отвечал Чехову на письмо, в котором Антон Павлович просил не сердиться за задержку пьесы: «Разве я не понимаю, что Вы не можете писать пьесу к сроку и по заказу. Для этого нужно быть бездарным Крыловым, а не гениальным Чеховым. Я не могу умерить своего нетерпения прочесть пьесу и начать ее репетировать… Это правда» («Ежегодник МХТ» за 1944 г., стр. 223).

⁴⁵² В «Одесских новостях» 15 октября 1903 г. Ал. Вознесенский в фельетоне «В Москве» передает слух о новой пьесе Чехова: «… Лейтмотив драмы — это и есть “вишневый сад”. В первом акте — он в цвету. В цвету — и молодежь, заполняющая его. В последнем — вишневый сад отцвел и опустел. Старый одинокий слуга обходит барский дом, щелкая в замках большими ржаными ключами, запирает все двери и шепчет: “А человека-то здесь и позабыли…” Прежние чеховские настроения и прежняя драма маленькой жизни и маленьких людей».

⁴⁵³ Россов Николай Петрович (1868 – 1945) — известный актер-гастролер.

⁴⁵⁴ К. С. Станиславский телеграфировал Чехову: «Сейчас только прочел пьесу. Потрясен, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного Вами написанного. Сердечно поздравляю гениального автора. Чувствую, ценю каждое слово. Благодарю за доставленное уже и предстоящее большое наслаждение. Будьте здоровы».

⁴⁵⁵ Плещеев Александр Александрович (1858 – 1918) — драматург и журналист. Сын поэта А. Н. Плещеева.

А. А. Плещеев просил Чехова дать «небольшую вещичку» в предпринятое им издание — еженедельную газету «Петербургский дневник театрала». Чехов ответил ему: «Очень рад, сочувствую вполне, но погодите, — теперь болен. Пришлю в январе рассказ или водевиль…»

⁴⁵⁶ Максим — слуга Якунчиковых.

⁴⁵⁷ Н. Я. Давыдова — художница. Обещала Чехову вырезать для него из дерева модель древнерусского городка. (Находится в Доме-музее А. П. Чехова в Ялте.)

⁴⁵⁸ Алферов Александр Павлович (1862 – 1920) педагог, основатель известной частной гимназии в Москве.

⁴⁵⁹ 429 Здесь, вероятно, путаница в цифрах. По договору С А. Ф. Марксом Чехов должен был получить 250 р. за лист пьесы, а в «Знании» — 1 500 р. за лист.

⁴⁶⁰ Пьеса «Дачники».

⁴⁶¹ В газете «Курьер» 20 октября 1903 г. была перепечатана заметка о «Вишневом саде» из «Новостей дня».

⁴⁶² в пользу школы — Школы Художественного театра.

⁴⁶³ Федотов Александр Александрович (1863 – 1909) — артист и режиссер Малого театра.

⁴⁶⁴ 23 октября 1903 г. Ольга Леонардовна хотела пойти в Малый зал консерватории на второе квартетное собрание в память П. И. Чайковского с участием проф. К. Н. Игумнова.

⁴⁶⁵ См. письмо 230.

⁴⁶⁶ В спектакле «Вишневый сад» Вишневский не участвовал.

⁴⁶⁷ Хитрово Лев Аркадьевич (1848 – 1926) — писатель. Печатался под псевдонимом «Андрей Мирославич» в «Русской мысли», «Детском чтении».

Белоусов Иван Алексеевич (1863 – 1930) — поэт, переводчик Т. Г. Шевченко.

Грузинский Алексей Евгеньевич (1858 – 1930) — историк литературы, профессор. Член, а с 1909 по 1921 г. — председатель Общества любителей российской словесности при Московском университете.

Кизеветтер Александр Александрович (1866 – 1933) — историк и публицист, профессор.

⁴⁶⁸ 11 декабря 1903 г. Чехов писал председателю Общества любителей российской словесности А. Н. Веселовскому: «… Это избрание — честь, неожиданная и незаслуженная. … О согласии моем или несогласии не может быть и речи, я весь принадлежу Обществу и был бы счастлив бесконечно, если бы мне удалось показать это не на словах только, но и на деле. В настоящее время, к сожалению, мне нельзя по нездоровью принимать участие в публичных заседаниях… Я мог бы пока быть полезен Обществу по издательской деятельности, мог бы редактировать, читать корректуру, вообще делать что-нибудь, проживая и не в Москве».

⁴⁶⁹ См. письмо 228, прим. 2 [В электронной версии — 116].

⁴⁷⁰ К. С. Станиславский сообщал Чехову в октябре 1903 г.: «Сам я решил сделать так: учу и готовлю две роли: Лопахина и Гаева. Не могу сказать, какую роль хочу больше. И та и другая чудесны и по душе. Правда, Лопахина боюсь. Говорят, что у меня не выходят купцы, или, вернее, выходят театральными, придуманными… Лопахин, не правда ли, хороший малый — добродушный, но сильный. 430 Он и вишневый сад купил как-то случайно и даже сконфузился потом. Пожалуй, он и напился поэтому. Гаев, по-моему, должен быть легкий, как и его сестра…»

Чехов писал Станиславскому 30 октября 1903 г.: «Когда я писал Лопахина, то думалось мне, что это Ваша роль. Если она Вам почему-либо не улыбается, то возьмите Гаева. Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов, и мне вот казалось, что эта роль, центральная в пьесе, вышла бы у Вас блестяще…»

⁴⁷¹ Относительно М. П. Лилиной Чехов писал 2 ноября 1903 г. Вл. И. Немировичу-Данченко: «1) Аню может играть кто угодно, хотя бы совсем неизвестная актриса, лишь бы была молода, и походила на девочку, и говорила бы молодым, звонким голосом. Эта роль не из важных. 2) Варя — посерьезнее роль, если бы ее взяла Мария Петровна. Без М. П. эта роль выйдет и плосковатой, и грубой, придется переделывать ее, смягчать. Повториться М. П. не может, потому, во-первых, что она талантливый человек, и во-вторых, потому, что Варя не похожа на Соню и Наташу, это фигура в черном платье, монашка, глупенькая, плакса и проч. и проч.»

⁴⁷² З. Г. Морозова, жена С. Т. Морозова.

⁴⁷³ И. П. Чехов.

⁴⁷⁴ Пьеса С. А. Найденова «№ 13» была поставлена в театре Корша в бенефис артиста В. А. Кригера. В «Новостях дня» 25 октября 1903 г. Чехов прочел неодобрительный отзыв о спектакле.

⁴⁷⁵ Чехов никак не мог простить Н. Эфросу, что в газетной заметке «гостиная» 3-го действия превратилась в «гостиницу», Гаев был назван Чаевым и т. п.

⁴⁷⁶ Пьеса И. Н. Потапенко «Высшая школа» готовилась к постановке в Малом театре.

⁴⁷⁷ «Снегурочка» — сказка в 4-х действиях А. Н. Островского — была поставлена Художественным театром 24 сентября 1900 г. Режиссер спектакля — К. С. Станиславский.

⁴⁷⁸ Ольга Леонардовна участвовала в массовых сценах «Юлия Цезаря». См. об этом в письме 246.

⁴⁷⁹ Почтовая бумага с изображением листьев и ягод калины.

⁴⁸⁰ «Временный председатель» — это означало «товарищ председателя» (заменяющий его).

⁴⁸¹ Каллаш Владимир Владимирович (1860 – 1918) — историк литературы, секретарь Общества любителей российской словесности.

⁴⁸² Статья «С дороги в Персию» за подписью: Н. П-ов. Автор упрекал театр в излишних натуралистических подробностях: «… г. Станиславский, заставляя лаять собак во дворе дома Брута… жестоко ошибается, если думает, что в этом “нуждается” творение Шекспира».

⁴⁸³ 431 В письме А. С. Суворину 23 октября 1889 г. Чехов писал: «24 декабря я праздную 10-летний юбилей своей литературной деятельности». 24 декабря 1879 г. он, по-видимому, написал и послал в журнал «Стрекоза» рассказ «Письмо донского помещика Степана Владимировича N. к ученому соседу д-ру Фридриху», который был принят и напечатан в марте 1880 г. Имеются данные, что мелочи (анекдоты, остроты, сценки) он посылал в «Стрекозу» и «Будильник» еще раньше. Возможно, что этим объясняется решение приурочить двадцатипятилетний юбилей к 1903 г.

⁴⁸⁴ В связи с появлением в харьковской газете «Южный край» в октябре 1903 г. заметки о том, что «напечатанное в “Новостях дня” и перепечатанное большинством газет содержание новой пьесы А. П. Чехова “Вишневый сад” — грубая мистификация, не имеющая ничего общего с действительностью», — «Новости дня», опровергая эту заметку, привели 31 октября следующую записку Вл. И. Немировича-Данченко (данную по просьбе Н. Е. Эфроса): «По Вашей просьбе удостоверяю, что напечатанная в “Новостях дня” заметка о “Вишневом саде” А. П. Чехова — вовсе не мистификация. В общих и основных чертах пересказ пьесы верен; когда я читал изложение “Новостей дня”, я заметил лишь некоторые неточности. Вл. Немирович-Данченко».

⁴⁸⁵ См. письмо 208, прим. 2 [В электронной версии — 420].

⁴⁸⁶ В мае 1903 г. Чехов ездил в Петербург для переговоров с А. Ф. Марксом о возможности расторжения договора с ним.

⁴⁸⁷ Членов Михаил Александрович (1871 – 1941) — московский врач.

⁴⁸⁸ Чехов писал К. С. Станиславскому 5 ноября 1903 г.: «Дом должен быть большой, солидный; деревянный (вроде Аксаковского, который, кажется, известен С. Т. Морозову) или каменный, это все равно. Он очень стар и велик, дачники таких домов не нанимают; такие дома обыкновенно ломают и материал пускают на постройку дач. … Когда покупают такой дом, то рассуждают так: дешевле и легче построить новый, поменьше, чем починить этот старый».

⁴⁸⁹ В. В. Лужский заменил в роли старика Фокерата А. А. Санина.

⁴⁹⁰ Никаких описок в рукописи «Вишневого сада» не было. Ошибка была в заметке «Новостей дня». 11 ноября К. С. Станиславский телеграфировал Чехову: «Всем ясно, что действие происходит в гостиной, а не гостинице. Описки нет, не волнуйтесь. Кланяемся. Алексеев».

⁴⁹¹ Сравнивая прежний спектакль с теперешней редакцией «Одиноких», критика отмечала: «В исполнении г-ж Андреевой и Книппер — много новых интересных деталей, много плодов вдумчивой работы над ролями. Г-жа Книппер ведет свою роль много мягче, в более нежных тонах, отчего роль значительно выигрывает» («Новости дня» от 9 ноября 1903 г.).

⁴⁹² 432 Вл. И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову 5 ноября: «Окончательное распределение: Лопахин — Леонидов, Гаев — Алексеев, Лопахина он боится. Леонидов будет хорошо, Трофимов-Качалов, Пищик — Грибунин, Фирс — Артем, Епиходов — Москвин, Яша — Александров, прохожий — Громов, декламатор — Загаров, Раневская — Книппер, Дуняша — Халютина и Адурская. В остальных ролях голоса разбиваются, реши ты категорически: Аня — Лисенко, Косминская, Андреева, Лилина; Варя — Андреева, Лилина, Литовцева, Савицкая; Шарлотта — Лилина, Муратова, Помялова. Об этих трех ролях пришли свое мнение срочной телеграммой. Немирович-Данченко».

⁴⁹³ О постановке пьесы Бьёрнстьерне Бьернсона «Банкрот» Чехов, вероятно, прочел заметку в «Новостях дня» 4 ноября 1903 г.

⁴⁹⁴ О Янине Берсон см. письмо 72 и прим. 1 к нему [В электронной версии — 219].

⁴⁹⁵ С. С. Мамонтов — журналист и драматург, сын С. И. Мамонтова.

Чехов ответил К. С. Станиславскому 10 ноября 1903 г.: «Сергей Саввич поехал в Японию… для “Русского листка”? Лучше бы он поехал на Луну поискать там читателей “Русского листка”, на земле их нет». В следующем письме Станиславский сообщил, что он ошибся — С. С. Мамонтов поехал не от «Русского листка», а от «Русского слова».

⁴⁹⁶ Газеты единодушно хвалили спектакль и отмечали игру Качалова. Рецензент «Новостей дня» (9 ноября 1903 г.) находил, что роль Иоганнеса «много выиграла в его исполнении. Стала ярче, сильнее». Рецензент «Русских ведомостей» (10 ноября 1903 г.) писал, что в исполнении Качалова роль Иоганнеса «получила совсем другое освещение, а вместе с изменением последнего изменилась и вся пьеса. Иоганнес говорил те же слова, что и прежде, но в том, как он говорил их, в его фигуре, манере держаться и во всем поведении видно было, что это человек, высоко стоящий над окружающей жизнью».

⁴⁹⁷ Лепешкина Лидия Владимировна — жена серпуховского земского деятеля С. И. Шаховского.

⁴⁹⁸ К письму приложена планировка 1-го акта «Вишневого сада».

⁴⁹⁹ Вероятно, отклик на письмо Чехова к М. П. Чеховой от 2 ноября 1903 г.: «… тот журавль, который все болел, в эту ночь издох. Остался теперь один».

⁵⁰⁰ Штеккер (Алексеева) Анна Сергеевна, сестра Станиславского. Играла главные роли в Алексеевской кружке. В Обществе 433 искусства и литературы и в МХТ (1899 – 1903) выступала под псевдонимом Алеева.

⁵⁰¹ Премьера пьесы А. И. Сумбатова (Южина) «Измена» состоялась в Малом театре 19 ноября 1903 г.

«Измаил-Бей» — поэма М. Ю. Лермонтова.

⁵⁰² В пьесе «Вишневый сад» Шарлотта Ивановна водит на цепочке собачку.

⁵⁰³ К. С. Станиславский писал Чехову 19 ноября 1903 г.: «По-моему, получается очаровательный акт. Бог даст, декорация выйдет удачная. Часовенка, овражек, заброшенное кладбище среди маленького лесного оазиса в степи. Левая часть сцены и средина без всяких кулис, один горизонт и даль. Это сделано одним сплошным полукруглым задником и приставками для удаления его. Вдали в одном месте блестит речка, видна усадьба на пригорке. Телеграфные столбы и железнодорожный мост. Позвольте в одну из пауз пропустить поезд с дымочком. Это может отлично выйти. Перед закатом будет виден ненадолго город. К концу акта туман: особенно густо он будет подыматься из канавки на авансцену. Лягушачий концерт и коростель — в самом конце. Налево, на авансцене — сенокос и маленькая копна, на которой и поведет сцену вся гуляющая компания. Это — для актеров, им это поможет жить ролями. Общин тон декорации — левитановский».

⁵⁰⁴ Во втором акте «Вишневого сада»: «Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.

Любовь Андреевна. Это что?

Лопахин. Не знаю. Где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья. Но где-нибудь очень далеко».

⁵⁰⁵ Ольга Леонардовна просила Чехова прислать рекомендацию лакею К. С. Станиславского Егору для поступления на службу. Чехов познакомился с Егором в Любимовке в 1902 г.

⁵⁰⁶ 25 ноября 1903 г. в Литературно-художественном кружке состоялась беседа на тему: «Об общественной подкладке русского декадентства».

После вступительного слова критика С. К. Маковского начались бурные прения.

⁵⁰⁷ Лева (род. в 1898 г.) — сын Константина Леонардовича Книппера. Его привезли с Кавказа в Москву для лечения.

⁵⁰⁸ 434 М. Ф. Андреева взяла отпуск на год, возвратилась в МХТ в 1905 г. и пробыла в нем до 1906 г. О ее разногласиях с театром см. в сборнике: «Мария Федоровна Андреева», М., «Искусство». 1961.

⁵⁰⁹ Немирович-Данченко Василий Иванович (1848 – 1936) — писатель, старший брат Вл. И. Немировича-Данченко.

⁵¹⁰ Отрывки из пьес и инсценировки, которые ставились учащимися Школы при МХТ.

⁵¹¹ Н. Н. Литовцева.

⁵¹² Лулу — невестка Ольги Леонардовны. Жена К. Л. Книппера.

⁵¹³ Роксанова Мария Людомировна (1874 – 1958) — артистка МХТ с 1898 по 1902 г. Исполняла роль Нины Заречной в «Чайке».

⁵¹⁴ В газете «Приазовский кран» 24 февраля 1904 г. сообщалось: «По настойчивому желанию публики… идет в третий (в последний) раз “Вишневый сад”, имевший крупный художественный успех на сцене ростовского театра».

⁵¹⁵ Чехов и Ольга Леонардовна ездили в Царицыно смотреть продававшуюся там дачу.

⁵¹⁶ Учащимися театральной школы 29 февраля были сыграны 1-й акт «Иванова» Чехова, сцены из «Мертвого города» Д’Аннунцио, сцены из «Ромео и Джульетты» Шекспира, 3-й акт «Цены жизни» Вл. И. Немировича-Данченко и два отрывка из «Челкаша» Горького.

⁵¹⁷ «Иванов» в МХТ был поставлен в 1904 г., уже после смерти Чехова.

⁵¹⁸ Второго героя горьковского рассказа зовут Гаврила.

⁵¹⁹ Косминская Любовь Александровна (впоследствии жена А. Л. Вишневского) была артисткой МХТ с 1901 по 1915 г.

⁵²⁰ См. письмо 131, прим. 2 [В электронной версии — 323].

⁵²¹ Рассказы Чехова «Злоумышленник», «Хирургия» и «Унтер Пришибеев» были инсценированы и поставлены в МХТ 21 декабря 1904 г. Рассказы Горького в этот период в МХТ поставлены не были.

⁵²² Пьесы Метерлинка: «Слепые», «Непрошеная», «Там, внутри». Первое представление состоялось 2 октября 1904 г.

⁵²³ Пьеса «Дачники».

⁵²⁴ Т. е. последний раз в сезоне 1903/04 г.

⁵²⁵ В. Э. Мейерхольд восхищался пьесой, но постановка «Вишневого сада» в Художественном театре его не вполне удовлетворила. Он писал Чехову 8 мая 1904 г.: «Мне не совсем нравится 435 исполнение этой пьесы в Москве. В общем. Так хочется сказать. Когда какой-нибудь автор гением своим вызывает к жизни свой театр, этот последний постигает секрет исполнения его пьес, находит ключ… Но если автор начинает совершенствовать технику и в творчестве своем поднимается в высоты, театр, как совокупность нескольких творцов, следовательно, творец более тяжеловесный, начинает терять этот ключ. Так, мне кажется, растерялся Художественный театр, когда приступил к Вашему “Вишневому саду”…»

В. Э. Мейерхольд находил, что в Художественном театре «замедлен слишком» темп третьего акта. «Хотели изобразить скуку. Ошибка. Надо изобразить беспечность. Разница. Беспечность активнее. Тогда трагизм акта сконцентрируется. В частности: плохо играют Лопахина, лакея, Дуняшу. Варю. Аню. Великолепны: Москвин и Станиславский. Фирс совсем не тот…» («Литературное наследство», т. 68, стр. 448).

⁵²⁶ Пьеса Г. Ибсена «Привидения» была поставлена труппой П. Н. Орленева под названием «Искупление». Чехов смотрел «Искупление» в Ялтинском городском театре 16 марта 1904 г.

⁵²⁷ Поляков Сергей Александрович — издатель журнала «Весы».

Ульянов Николай Павлович — художник.

Семья Гончаровых — знакомые Ольги Леонардовны еще по Полотняному заводу.

⁵²⁸ Гончаров Дмитрий Дмитриевич — фабрикант, интересовался театральным искусством.

⁵²⁹ О своем намерении ехать на фронт врачом Чехов писал Ольге Леонардовне 12 марта: «Если в конце июня и в июле буду здоров, то поеду на войну, буду у тебя проситься. Поеду врачом». См. также прим. 3 к письму 340 [В электронной версии — 576].

⁵³⁰ Николаев Вячеслав Адольфович недолго состоял в труппе МХТ.

⁵³¹ В Москве, в здании «Эрмитажа», шли гастрольные спектакли петербургского театра Л. Б. Яворской.

⁵³² В «Привидениях» П. Н. Орленев исполнял роль Освальда.

⁵³³ По ремарке Чехова это — «отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный». К. С. Станиславский отлично понимал, как много значит эта сценическая краска для общей атмосферы, настроения акта и для стиля всей пьесы в целом. В театре делалось все, чтобы как можно точнее выполнить указание автора: «звук» значится в многочисленных протоколах спектакля; его пытались воспроизводить с помощью музыкальных инструментов, голоса, разных приспособлений. Все это, однако, не удовлетворяло Станиславского.

⁵³⁴ Сытин Иван Дмитриевич (1851 – 1924) — книготорговец.

436 Петров Григорий Спиридонович (1868 – 1925) — священник и публицист, сотрудник «Русского слова». Кадет. Депутат II Государственной думы. Автор книг «Евангелие как основа жизни», «По стонам Христа». В 1908 г. указом синода Петров был лишен священнического сана.

⁵³⁵ Об импровизациях И. М. Москвина в роли Епиходова см. в статье И. Шнейдермана в сборнике «И. М. Москвин» (М., изд. ВТО, 1948).

⁵³⁶ Невестка и брат О. Л. Книппер.

⁵³⁷ В «Новом времени» 26 марта 1904 г. были напечатаны «Критические очерки» В. Буренина, направленные главным образом против Чехова. Буренин обвинял редактора «Русской мысли» В. А. Гольцева, поместившего хвалебную статью о «Вишневом саде» («Русская мысль», 1904, кн. 2) в рекламировании Чехова: «Особенно забавно, что г. Чехова современная критика начинает приравнивать к Гоголям и Толстым за его драматические произведения. Надо же наконец сказать правду: г. Чехов при всем его беллетристическом таланте является драматургом не только слабым, но почти курьезным, в достаточной мере пустым, вялым, однообразным…» Успех чеховских пьес в Художественном театре Буренин объяснял рекламой, фокусами постановок.

⁵³⁸ Рецензия Ю. Беляева о «Юлии Цезаре», злобная и грубая по тону, была напечатана в «Новом времени» 31 марта 1904 г.

⁵³⁹ Доктор М. А. Штраух лечил О. Л. Книппер во время ее тяжелой болезни в 1902 г.

⁵⁴⁰ С осени 1903 г. Чехов принимал участие в редактировании беллетристического отдела журнала «Русская мысль». Ему посылались рукописи начинающих писателей.

⁵⁴¹ В газете «Русь» 31 марта 1904 г. А. В. Амфитеатров писал: «Великолепно передает г. Станиславский эту черту — наивной доверчивости — в Бруте и детскую ярость его, когда доверие обмануто». Он отмечал, что в спектакли МХТ поразительно воссоздана эпоха, что постановка мейнингенцев превзойдена москвичами во всех сценах, за исключением сцены появления призрака Цезаря. Сцену в сенате Амфитеатров называл шедевром, последним словом режиссерского искусства.

⁵⁴² Сообщения о гибели броненосца «Петропавловск» вблизи Порт-Артура.

⁵⁴³ «Вишневый сад».

⁵⁴⁴ Арабажин Константин Иванович (1866 – 1929) — историк литературы, критик.

437 Дымов (Перельман) Осип Исидорович (1878 – 1959) — прозаик, драматург, журналист.

⁵⁴⁵ Рассказ С. С. Юшкевича «Евреи» был напечатан во втором сборнике «Знание» с многочисленными цензурными купюрами. Там же напечатан рассказ Е. Н. Чирикова «На поруках».

⁵⁴⁶ Макаров Степан Осипович (1848 – 1904) — адмирал. В русско-японскую войну был назначен командующим флотом Тихого океана. Погиб 31 марта 1904 г. на броненосце «Петропавловск».

⁵⁴⁷ Обстоятельства гибели броненосца «Петропавловск» точно не выяснены. Предполагали, что он случайно натолкнулся на плавучую мину, возвращаясь из Порт-Артура после военно-морской разведки.

⁵⁴⁸ Маскотта (от франц. mascotte — амулет) — так в шутку называли в Художественном театре Е. Н. Немирович-Данченко. Считалось, что она приносит театру счастье.

⁵⁴⁹ В «Биржевых ведомостях» 3 апреля 1904 г. был напечатан фельетон Осипа Дымова «Листки» — о пробравшихся на спектакль безбилетных зрителях — «ангелах с крыльями»: позади каждого зрителя с билетом стоял его «ангел».

⁵⁵⁰ Вл. И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову 2 апреля 1904 г.: «С тех пор, как занимаюсь театром, не помню, чтобы публика так реагировала на малейшую подробность драмы, жанра, психологии, как сегодня. Общий тон исполнения великолепен по спокойствию, отчетливости, талантливости. Успех в смысле всеобщего восхищения огромный и больше, чем на какой-нибудь из твоих пьес. Что в этом успехе отнесут автору, что театру — не разберу еще. Очень звали автора. Общее настроение за кулисами покойное, счастливое и было бы полным, если бы не волнующие всех события на Востоке. Обнимаю тебя. Немирович-Данченко».

Во второй телеграмме, от 3 апреля: «Блестящую статью дал Амфитеатров. Не менее восторженную, но бедную по мысли дали “Новости”. Остальные мало интересны, но успех и пьесы и исполнителей единодушен. Второе представление — успех, как и первое. Ольга Леонардовна на высоте первой актрисы труппы. Поздравляю во всех отношениях. Немирович-Данченко».

⁵⁵¹ Сборник «Знание» был задержан цензурой.

⁵⁵² В «Новом времени» 2 апреля 1904 г. кратко сообщалось о постановке «Вишневого сада»: «Прекрасная постановка, прекрасное исполнение. Спектакль прошел с большим успехом…», а на следующий день, 3 апреля, была напечатана статья Ю. Беляева, который называл «Вишневый сад» «квинтэссенцией всех новейших драматических произведений Чехова с незначительной примесью чего-то прежнего, беззаботного и смешного, чем он грешил в водевилях. … Прекрасный талант Чехова, как всегда, говорит здесь в каждом действии. Но талант этот носит в себе явные следы душевной усталости, что главным образом сказалось в перепевах».

Из исполнителей рецензент выделил Станиславского — Гаева, Артема — Фирса и Москвина — Епиходова.

⁵⁵³ 438 «Раневскую играет г-жа Книппер с своими обычными приемами. У нее всегда удачны выражения легкомыслия и беспечности, но там, где требуется сердечная теплота, таковой в наличности не оказывается».

⁵⁵⁴ Ламанова Надежда Петровна (1861 – 1941) — знаменитая московская портниха, мастер театрального костюма.

⁵⁵⁵ Теляковский Владимир Аркадьевич (1860 – 1924) — директор императорских театров в 1901 – 1917 гг.

⁵⁵⁶ В статье Амфитеатрова «Вишневый сад» («Русь» от 3 и 4 апреля 1904 г.) дана следующая характеристика Раневской: «Женщина увлекательная неудовлетворенной чувственностью, скрытою порочностью, зрелою готовностью к плотской любви — этот чеховский тип, проходящий все четыре главные его пьесы, особенно удается талантливой г-же Книппер, это — ее конек, специальность. Раневская ее, на мой взгляд, даже более законченная и интересная фигура, чем прежние родственницы этой парижской дамы с темпераментом: Елена в “Дяде Ване”, Маша в “Трех сестрах”».

⁵⁵⁷ М. Г. Савина сыграла Раневскую осенью 1904 г. во время гастролей в Одессе. В письме к Станиславскому от 2 ноября 1904 г. она жаловалась: «Сыграла я здесь Раневскую и, вопреки всеобщим надеждам, очень скверно. Постановка была скопирована до смешного с Вашей и играли весьма неплохо» (Архив К. С. Станиславского. — Музей МХАТ.) См. главу «Савина и Чехов» в книге: И. Шнейдерман, Мария Гавриловна Савина, Л.-М., «Искусство», 1956.

⁵⁵⁸ Вероятно, рецензия в одной из немецких газет, выходивших в Петербурге. Статьи о «Вишневом саде» были напечатаны в «St. Petersburger Herald» 4 апреля и в «St. Petersburger Zeitimg» 3 апреля 1904 г.

⁵⁵⁹ Зальца Александр Иванович (дядя Саша) был в это время ротным командиром на фронте.

⁵⁶⁰ См. письмо 322, прим. 1 [В электронной версии — 549].

⁵⁶¹ Речь идет о «Дачниках».

⁵⁶² Дарьял (Демидова) Александра Васильевна (ум. в 1932 г.) — известная русская актриса. Играла в театрах Корша, Соловцова и др.

⁵⁶³ В заметке о спектакле, напечатанной в «Крымском курьере» 15 апреля 1904 г., рецензент писал: «Подробный разбор “Вишневого сада” появится на страницах “Крымского курьера” на днях в отделе “Библиография”. Ныне же ограничимся сухим отчетом спектакля 13 апреля, на который публики собралось много, и исполнение драматической труппы г-жи Дарьяловой казалось удовлетворительным, говорим “казалось” — ибо вопрос, играли ли и 439 наши провинциальные актеры так, как следовало, по выражению поклонников таланта Чехова». В этой же заметке сообщалось, что в севастопольской газете «Крым» говорится: «“Сегодня труппа Дарьяловой будет играть в Ялте пьесу Чехова "Вишневый сад". Пьеса будет исполняться под наблюдением самого автора”. Насколько нам известно, г. Чехов даже не присутствовал на представлении».

⁵⁶⁴ Порт в Корее. Близ этого порта в январе 1904 г. состоялся морской бой.

⁵⁶⁵ А. Р. Кугель писал об О. Л. Книппер в «Заметках о Московском Художественном театре» («Театр и искусство», 1904, № 15): «Г-жа Книппер — хорошая Раневская, но, по обыкновению, ее игра — “описательная”. Хотелось бы сверкающих красок, и чувства, и улыбки сквозь слезы, ясного и горького пополам. При всем том это красиво, мягко и законченно».

⁵⁶⁶ Озаровский Юрий Эрастович (1869 – 1924) — с 1902 по 1911 г. артист и режиссер Александринского театра.

⁵⁶⁷ Цикада — прозвище артистки Александринского театра Мусиной-Пушкиной Дарьи Михайловны (по первому мужу — Глебова, по второму — Озаровская). Роль Антигоны исполняла ее ученица — И. Л. Львовская.

⁵⁶⁸ Роль Креона исполнял Бастунов Эдмонд Давыдович (ум. в 1913 г.). Певец-баритон, он в последнее десятилетие своей жизни играл на драматической сцене. Его дочь — Н. Э. Труханова — танцовщица. Недолгое время была в труппе МХТ.

⁵⁶⁹ Мухинцы — те, кто жили в пансионе Мухина во время петербургских гастролей МХТ.

⁵⁷⁰ Ольга Леонардовна просила Чехова переслать полученные им рецензии о спектаклях МХТ в Петербурге ее брату В. Л. Книпперу в Дрезден.

⁵⁷¹ Аржаны (от франц. argent) — деньги.

⁵⁷² В большой статье «Вишневый сад» (подпись: Н. Б.) имеются неточности: Симеонов-Пищик именуется «землевладельцем из крестьян». Гаев назван Чаевым и т. п. Затем рецензент пишет, что «вся эта история с вишневым садом — драма только с точки зрения Чаева и его сестры, а автор, назвав ее также драмой, в сущности предлагает нам смотреть на дело глазами его героев…»

⁵⁷³ Миша — Михаил Павлович Чехов.

⁵⁷⁴ Убедительным опровержением этого отзыва явился спектакль Драматического театра В. Ф. Комиссаржевской (1904), в котором сама Комиссаржевская создала замечательный образ Варвары Михайловны. Петербургская постановка «Дачников» получила широкий общественный резонанс.

⁵⁷⁵ Драма Б. М. Маркевича «Ольга Ранцева» («Чад жизни») переделана из его романов «Перелом» и «Бездна». Еще в 1884 г. Чехов написал пародию на «Чад жизни» для журнала «Осколки», 440 но, когда она была уже набрана, раздумал ее печатать и взял обратно.

⁵⁷⁶ Ольга Леонардовна явно недооценивала серьезность этих намерений Чехова. В письме А. В. Амфитеатрову от 13 апреля Чехов писал: «Если буду здоров, то в июле или в августе поеду на Дальний Восток не корреспондентом, а врачом. Мне кажется, что врач увидит больше, чем корреспондент». О том же Чехов писал в этот день и Б. Л. Лазаревскому.

⁵⁷⁷ Ильинская Марья Васильевна — артистка Александринского театра.

⁵⁷⁸ Огромное письмо-рецензия с подробным критическим разбором пьесы «Дачники» (хранится в архиве А. М. Горького при Институте мировой литературы) было воспринято Горьким чрезвычайно остро. С критическими замечаниями Немировича-Данченко он не согласился и взял свою пьесу из театра.

⁵⁷⁹ Чехов имеет в виду сражение при Тюренчене 18 апреля 1904 г.

⁵⁸⁰ А. И. Зальца.

⁵⁸¹ Хранится в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина.

Фонд 331, А. П. Чехов, картон 77, ед. хр. 9, лл. 1 – 11.

 

ПОСТРАНИЧНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

 

^1* В дореволюционной России существовали так называемые эмеритальные кассы, выдававшие их участникам в случае нужды денежные пособия. Лица, состоявшие в этих кассах, платили определенные отчисления.

^2* Низким басом (итал.).

^3* Артем (А. Р. Артем играл роль Кузовкина).