3 ПЕРЕПИСКА О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
(1896 – 1959)

4 От составителя

Публикуемые во второй части настоящего издания письма О. Л. Книппер-Чеховой и письма, адресованные ей (1896 – 1959 гг.), представляют собой лишь небольшую часть переписки, которую она вела на протяжении всей жизни с друзьями, с товарищами по театру, с деятелями литературы и искусства.

Письма к Ольге Леонардовне хранились в ее личном архиве, ныне находящемся в Музее МХАТ. Там же находятся ее письма к К. С. Станиславскому, Вл. И. Немировичу-Данченко, М. П. Лилиной, И. М. Москвину, В. И. Качалову, Н. Н. Литовцевой, В. В. Лужскому и другим деятелям Художественного театра. Это основное место хранения эпистолярного архива Ольги Леонардовны в комментариях специально не оговаривается.

Письма к М. П. Чеховой хранятся в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина; письма к Л. Я. Гуревич и С. В. Флёрову (Васильеву) — в Отделе рукописей Государственного центрального театрального музея имени А. А. Бахрушина. Остальные письма Ольги Леонардовны предоставлены для настоящего издания адресатами.

Ряд писем, подлинники которых обнаружить не удалось, печатаются по черновым рукописям или копиям, сохранившимся в архиве Ольги Леонардовны.

Письма, ранее публиковавшиеся, сверены с подлинниками.

Публикуемые впервые письма помечены звездочками.

Принятые нами в первой части принципы публикации и комментирования сохраняются и во второй части. Если письмо публикуется не полностью, читатель предупреждается об этом многоточием в начале абзаца и в конце фрагмента письма. Опущенные места внутри письма обозначаются многоточием в прямых скобках.

Обоснование редакторской даты дается в комментариях в тех случаях, когда для этого используются данные, не содержащиеся в письме.

Сведения об адресате даются независимо от прежних упоминаний.

Первоначальная обработка этой части эпистолярного архива Ольги Леонардовны была произведена Софьей Ивановной Баклановой. В составлении раздела «Переписка» принимал участие А. В. Бартошевич.

Подбор иллюстраций к обеим частям осуществлен С. И. Баклановой, М. Г. Маркаровой и В. Я. Виленкиным.

5 1*. М. Г. САВИЦКАЯ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹
24 июля 1896 г. Дмитров

24-го июля 1896 г.

Дмитров

Владимир Иванович назначает Вас, милая Ольга Леонардовна, подыгрывать мне царицу Марью в «Царе Борисе» и просит известить Вас об этом. Только один этот отрывок он мне и назначил, — этим я не особенно-то довольна, потому что он может быть неудачен, а другого ничего нет². Еще назначает меня подыгрывать Работновой в «Дармоедке» генеральшу и пишет, что очень интересуется тем, как пойдет у меня эта роль, так как пьеса эта одна из намеченных им на III курсе³. Пишет еще, что мне, вероятно, придется играть всех серьезных старух с III курсом, и теперь же назначает Гертруду в «Гамлете» (несколько слов) и Эсфирь в «Уриэль Акоста»; очень я довольна назначением Эсфири — очень симпатичная, хотя и очень трудная роль. Буду очень рада переиграть хоть всех старух с III курсом, но, если на нашем II курсе он мне ничего другого не даст, будет очень неприятно. Он говорит, что для II курса набрал для меня множество отрывков сильных драм и трагедий, между которыми надо будет сыграть один водевиль.

Что же Вы опять замолчали? Не стыдно ли… Вероятно, получили и письмо от Владимира Ивановича и даже не хотите поделиться со мной тем, что он Вам написал⁴. 6 Мое письмо он получил последнее, считает, наверно, страшной лентяйкой.

У Вас, я думаю, не одна, как у меня, летняя работа, а несколько; что же именно он выбрал? Кому еще назначил подыгрывать, кроме меня?

20-го июля я опять была в Москве. Заходила к Вам, думала, нет ли Вас там как-нибудь случайно. Было у меня к Вам большое дело. Ездила в Москву специально с целью устроиться на зиму. Хочу жить одна, и пришло мне в голову, не согласитесь ли Вы, если найдете удобным, взять меня к себе. Я знаю, что у Вас живут студенты, думала, что, может быть, они были последний год и у Вас найдется лишняя комнатка⁵. Видела Вашу экономку и узнала, что мои планы не осуществятся, так как они и не думают еще уезжать. Очень пожалела. Если уж нельзя устроиться у Вас, то не согласитесь ли Вы, чтоб я только обедала, я ужасно боюсь кухмистерского стола. Если это возможно, то сообщите условия.

Если Ваша мама согласится и условия для меня будут подходящи, то я вполне спокойна на этот счет. Жить же, не знаю, хорошо ли будет: наняла номер в меблированных комнатах Андреева на Бронной, с 15-го авг. он числится за мной. Никогда не жила в номерах, не имею представления об этой жизни; может быть, через месяц сбегу. Не особенно там чисто, а для меня грязь противнее всего.

Не знаю, хорошей ли репутацией пользуются эти номера; когда-то, лет 20 назад, мама там жила и говорит, что было очень тихо, спокойно. Ну да посмотрю — увижу. Уехать всегда можно. Приеду в Москву 18-го или 19 августа. Адрес с 19 авг.: Б. Бронная, номера Андреева, № 59.

До свидания. Жду ответа.

М. Савицкая

2*. А. А. САНИН (ШЕНБЕРГ) — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶
16 октября 1898 г. Москва

Пятница, очень поздно.

Глубокоуважаемая Ольга Леонардовна! Боюсь, что завтрашняя «каша» причинит Вам неприятность. Так как теперь никто никому ничего не говорит и все происходит по «щучьему велению», то лишь сейчас 7 узнал, что завтра 5-го акта «Шейлока» репетировать не будут совсем. Генеральная «Шейлока» назначена завтра в 6 часов вечера — то есть в 6 подымут уже занавес. Вот с этим часом и соображайтесь.

Беспокоит меня, что с костюмом у Вас еще неладно, и нет определенного парика, так что, если Вы придете, как хотели, в 6 ¹/₂ часом — будет уже поздно и послужит Вам к лишним треволнениям, которых у Вас и так через край⁷.

Сейчас из последних сил поставил «Собор»⁸. Удостоился горячей овации всего театра, публичной благодарности и поцелуев директора-распорядителя, и все же как пусто, как больно, как обидно⁹. …

Готовый к услугам Вашим
Александр Шенберг

3*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. В. ФЛёРОВУ¹⁰
4 декабря 1898 г. Москва

4 дек.

Многоуважаемый Сергей Васильевич. Глубоко тронута Вашим сердечным приветствием по поводу 25-го представления «Царя Федора», тем более что оно исходит от такого глубокого и истинного ценителя художества. Примите мою самую искреннюю благодарность.

Глубоко уважающая Вас
Ольга Книппер

4. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹¹
20 мая 1899 г. Мелихово

20 мая

В понедельник 24-го, милая Ольга Леонардовна, я и брат приедем в Москву с поездом, который приходит в 12 ч. 20 м. Остановимся на Малой Дмитровке. Обратно Вы, конечно, поедете с нами. Правда? 26 и 27, наверное, 8 у Вас репетиций не будет. Брат хотел бы побывать на репетиции «Дяди Вани» в понедельник.

Нельзя ли это устроить? Он поедет с вокзала прямо в театр, на репетицию.

Сердечный привет Вашей маме. Целую Вас.

Мария Чехова

Сирень распустилась, крыжовник поспел! Телята кусаются¹²!

5. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ¹³
21 мая 1899 г. Москва

21-е мая

А что в руке?..¹⁴

Уж и хохотала же я — как раз вовремя пришло письмо с многообещающей красноречивой рукой, а то я совсем расквасилась, решила, что начинается корь, даже прилегла, встала кислая, чтобы идти на репетицию, но рука меня развеселила.

Как хорошо, что Вы приезжаете с Антоном Павловичем и что он побывает на репетиции, — как раз назначена в понедельник в час дня. Увлекаемся сильно «Дядей Ваней», Алексеев творит…

Приедете, расскажу. Мне, пожалуй, не удастся попасть еще раз к Вам в Мелихово, брат тянет из Москвы как можно скорее, хотим 27-го отплывать, да и пора, правда.

Я рада, что Вы приезжаете. А как хорошо у Вас в деревне! Так жалко было уезжать. Передайте мой сердечный «тепленький» привет «писателю Чехову» и крепкий поцелуй писательской сестре, — говорят, она очень хорошая?

Ольга Книппер

Вашей маме и Марии Федоровне прошу передать поклон¹⁵.

Вишни еще цветут? Все так же светло и уютно в Мелихове?

9 6. М. П. ЧЕХОВА И А. П. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁶
17 июня 1899 г. Мелихово

17-е июня

«Забыть так скоро, боже мой»… есть, кажется, романс такой?

Я все ждала, что Вы что-нибудь напишете, но, конечно, потеряла терпение и вот пишу сама. Как Вы поживаете? Вероятно, Вам весело, что Вы не вспоминаете медвежьего уголка на севере. У нас лето еще не начиналось, идут дожди — холодно, холодно и потому — пусто, пусто, пусто…¹⁷.

Хандрим, особенно иногда писатель. Он собирается в половине июля в Ялту, надеюсь, что оттуда он привезет Вас к нам непременно. Наша дача в Ялте будет готова только в половине сентября, так что раньше уехать из Москвы не придется. С каждым днем наше Мелихово пустеет. Антон сдирает все со стен и посылает в Ялту. Удобное кресло с балкона уже уехало. Одну из Чайкиных групп брат подарил мне, и я, конечно, торжествую, она будет у меня в Москве; другая пошла в Крым¹⁸. Поделитесь Вашими кавказскими впечатлениями и напишите хотя несколько строк. Будьте здоровы, не забывайте нас.

Целую.
Ваша М. Чехова

Приехала Лика¹⁹, ожидаем ее в Мелихово.

Здравствуйте, последняя страница моей жизни, великая артистка земли русской. Я завидую черкесам, которые видят Вас каждый день.

Нового ничего нет и нет. Сегодня за обедом подавали телятину, значит, кусаются не телята, а наоборот, мы сами кусаем телят. Комаров нет. Смородину съели воробьи.

Желаю Вам чудесного настроения, пленительных снов.

Я дал Маше адрес: Михайловская 233. Так? Попробую еще написать в Мцхет, дача Берга.

Напишите, когда будете в Ялте.

Автор²⁰

10 7. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²¹
24 июня 1899 г. Москва

Многоуважаемая Ольга Леонардовна!

Я получил Ваше письмо только вчера, по возвращении в Москву. Простите за происшедшую против моего желания задержку в ответе.

Если бы я знал больше Вас, а Вы меня, я бы решился высказаться прямо по поводу роли Ганны²², теперь же боюсь это сделать, и вот по какой причине.

Если Ганны других театров, то есть Малого, Корша и приезжей труппы²³, понравились бы публике больше Вас, Вы будете иметь повод упрекнуть меня за данный Вам совет взяться за эту роль, так как невыгодное для Вас сравнение нежелательно после Вашего первого, удачного сезона.

С другой стороны, если не Вы, то означенную роль должна играть моя сестра… Положение брата в данном случае весьма щекотливое²⁴. Позвольте поставить этот вопрос на усмотрение Владимира Ивановича, тем более что без его подтверждения я не вправе передавать роли. Сегодня же я пишу ему об этом и сообщаю Ваш адрес. Я думаю, что в самом скором времени он известит Вас.

Пользуюсь случаем, чтобы сообщить Вам некоторые мои соображения по поводу роли Елены в «Дяде Ване». Светскость ролей Аркадиной и Елены, их темперамент дают возможность исполнительнице до некоторой степени повториться. Это нежелательно… Для большей разницы между обоими образами я бы придал Елене — конечно, в спокойных местах — большую неподвижность, тягучесть, лень, сдержанность и светскость и, в то же время, еще сильнее оттенил бы ее темперамент… Забрасываю Вам для проверки эту мысль, которая пришла мне после последней репетиции. Настойчиво ищу Вам роль. Но если бы Вы знали, как это трудно! Есть чудная роль в «Столпах общества» Ибсена, но подобно Аркадиной — немолодая. Это нежелательно — раньше времени играть два года подряд роли, не подходящие Вам по годам. Буду искать, насколько хватит времени.

11 Желаю Вам от души отдохнуть и поправиться за лето. Не откажитесь передать мое почтение Вашему брату. Жена шлет Вам свой поклон.

Глубоко уважающий Вас
К. Алексеев

8. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ²⁵
21 сентября 1899 г. Москва

21-е сент. 99 г.

Наконец-то у меня сегодня свободный день и я могу поболтать с Вами, дорогая Мария Павловна. Спасибо Вам большое за Ваше письмо, желаю Вам поскорее устроиться уютно и позабыть бивуачную жизнь за последнее время. Ведь надоело сильно? Воображаю, сколько Вам там работы! Но зато — южное солнце, воздух, горы… Я верю, что Вы не чувствуете усталости. Как поживает Ваша мама, нравится ли ей в Ялте? А Марьюшка²⁶?

А у нас теперь тоже жарко. Погода стоит великолепная, так и тянет за город.

… Думала сегодня удрать на целый день, да заниматься надо «Дядей Ваней». А то сезон на носу, а я ленилась все лето и осень. У нас идут теперь генеральные репетиции «Грозного»²⁷, «Геншеля» и «Двенадцатой ночи». В «Грозном» видела Мейерхольда, но он слишком молод и неопытен для этой роли, и я бы на месте дирекции не выпустила его. Теперь будет генеральная со Станиславским. Очень хороша Савицкая в роли царицы, Лужский — в Гарабурде, и недурен Санин — Захарьин. Постановка интересная в высшей степени. «Геншель» на нашей сцене — совсем другая пьеса, узнать нельзя, вот увидите²⁸. Лужский мне очень нравится, да и остальные роли все ярче, рельефнее, интереснее, а 4-й акт — великолепие!

Третьего дня была генеральная «Двенадцатой ночи». Моя милость успехи и за уменье получила похвалу держаться в мужском костюме²⁹, а костюм у меня — прелесть! Бедная дирекция. Мои две ноги триковые обойдутся ей в 50 рублей — не ужасно ли! Сапоги, туфли и трико. Мы много хохотали.

12 За «Дядю Ваню» энергично примемся после первых спектаклей. Ваши поклоны передала, так и сказала: «очаровательному», — хорошо³⁰?

Я очень рада, что Вы познакомились со Средиными. Увидите их — кланяйтесь.

Вот обрадовалась, что дома целый день, а меня все отрывали от письма, все приходили, болтали. Следующее письмо поинтереснее напишу. Мама просит передать Вам привет, ужасно жалеет, что не видала Вас перед отъездом.

Целую Вас крепко, не забывайте, пишите.

Ольга Книппер

9. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³¹
27 октября 1899 г. Москва

«Дядя Ваня»

1-й спектакль

О. Л. Книппер

Я говорил, что необходимо найти несколько актерских «ударов» для оживления роли. Я их вижу сейчас два. В конце 2-го действия. «Поди, попроси… Мне хочется играть… Я сыграла бы что-нибудь». Надо или гораздо нервнее, а если такого нерва не найдется, который бы мог тут захватить залу, то искать в усилении звука и в большей его трепетности.

Второй удар можно дать в монологе 3-го действия. Прямо на более страстном звуке. Мне кажется, бояться переиграть нечего.

В позах и движении руки появилась легкая рисовка — едва уловимая, но опасная. Например, как кладете руку на балясину «гимнастики» или у овального стола в 3-м действии (после перехода от Астрова).

Когда Астров ловит на пути, получается такое впечатление, что Елена уж очень скоро обрадовалась, что Астров вот-вот сейчас обнимет ее. Чуть ли не сама первая кладет свои руки на его. Тут что-то на волосок не так.

В. Немирович-Данченко

13 10. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³²
29 октября 1899 г. Москва

Вчера между школой и клубом заезжал к Вам и — к сожалению, конечно — не застал.

Сегодня из театра должен ехать на совещание, так что увижу Вас только в спектакле.

Поэтому пишу.

Читаю газеты и нахожу, что «подзатыльник» далеко не так чувствителен, как было, например, со мной в «Счастливце»³³. Тогда, после душевной неудовлетворенности, я еще в течение двух недель читал брань. А Вас — помилуйте — из шести газет одна бранит, четыре хвалят безусловно и одна хвалит условно. Значит, как же Вас хвалили бы, если бы все шло нормально.

Тем не менее напоминаю:

1. Туалет 1-го действия можете оставить новый. Оказывается, что громадному большинству он понравился. Я — в сторонке. Мне больше нравится туалет генеральной репетиции.

2. Во 2-м действии пение. Сговоритесь перед началом, будет оно или нет, чтобы Александрову знать³⁴.

3. В 3-м действии: «Я не могу оставаться в этом аду» — без истерических воплей. Но и не слишком спускать! Не удариться бы в другую крайность.

В 3-м действии монолог — без поз.

Словом, прошло два дня, и я остался при полном убеждении в том, что говорил и раньше. Рисунок роли тонкий, и малейшее преувеличение портит его. Ни на одной репетиции (кроме весной в театре Парадиза) этих преувеличений не было. Надо только облегчить себя в смысле полутонов вместо целого тона.

«Курьер» сегодня очень верно говорит, что если бы Вы не впадали в трагизм, то исполнение было бы превосходное.

Значит, идите сегодня на сцену спокойно и уверенно, как Вы репетировали, и благословит Вас бог.

Шлю Вам нежный привет.

Вл. Немирович-Данченко

14 11*. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³⁵
25 декабря 1899 г. Ялта

25 декабря

У Вас снег, а у нас тепло, каково! На балкон дверь открыта! В тени +14°! Ходила с Левитаном в горы в белой косынке на голове и в расстегнутом пальто, иногда было положительно жарко³⁶.

Ехала с приключениями, конечно. Поезд опоздал на три часа, дилижанс ушел, парохода не было. К счастью, нашлись попутчики, наняли коляску, и только в три часа ночи прибыла на место.

Вчера приехал пылкий Левитан. Антон поправился, похорошел, сделался интересным мужчиной. Вспоминаем часто Вас. Вы икаете? Вчера были у нас именины матери, гостей было много, и обедали, и ужинали. Слава богу, что ночевать не остались!

Болтаю я с Антоном много, про все рассказала, даже про порошок Немировича. Хочет просить у него порошка и для себя. Все его веселит, обрадовался страшно моему приезду. Уж очень он и мать томились от скуки! Ну-с, теперь поздравляю Вас, милая моя, мой очаровательный друг (можно?) Ольга Леонардовна, с праздником и с наступающим Новым годом, новым столетием, с самыми великолепными пожеланиями, как можно больше успеха и в жизни и на сцене. …

12*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ³⁷
7 июня 1900 г. Боржом

7 июля 1900

Боржом

… Писатель, конечно, раньше моего письма расскажет о нашей встрече — не курьезно ли?

Получив твое письмо, я рассказала нашим, что Антон Павлович в милой компании на Кавказе. Моя невестка уверяет, что должно быть в газетах об этом, так как Тифлис следит за Чеховым. В день нашего отъезда она рано утром поехала за покупками и схватила газету, где и прочла о пребывании «нашего маститого писателя» в Тифлисе. У них в квартире телефон, она сейчас же расспросила и услышала 15 угрюмый басок твоего брата и расхохоталась, — решила, что писатель недоволен, что его нашла какая-то поклонница, и подозвала меня к телефону. В результате мы ехали вместе до Михайлова. Жаль, что Горького не видала. Жаль было расставаться с их компанией³⁸.

… Ну, жди меня. Мне очень хочется к вам. Хочу тебя видеть — ты меня умиротворяешь. Целую твою мягкую мордочку.

Не забывай
Немца

13. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ³⁹
9 августа 1900 г. Москва

9-е авг. 1900

Здравствуй, моя нежная Машечка! Как мне хочется увидеть твою мордочку, поцеловать, приласкать, поболтать. Мне странно без тебя.

Вот я в Москве. Нервы прыгают, нападает нелепый нервный хохот, как, помнишь, при Шаповалове? Даже не сумею сказать тебе, какое у меня настроение. Не понимаю. Живу как на станции. Устаю. Просыпаюсь так же рано и брожу по комнатам. Вчера вечером на репетиции сильно поцапалась с Владимиром Ивановичем из-за роли, даже самой стыдно вспомнить. Никогда я себя так не вела, никогда не допускала в деле такого тона. Пошла извиняться. Буду сдерживаться: гадко вспоминать о моем вчерашнем поступке⁴⁰. Вчера и утро и вечер репетировала. Репетиции идут толковые, горячие, мне нравится, меня захватывает.

С поезда я попала прямо на репетицию, только кое-как умылась (поезд опоздал). Встретили милостиво, все спрашивали про тебя и про брата, отвечала без конца и рассказывала тоже.

… Ехали мы отлично с Антоном, очень мягко и нежно простились⁴¹. Он был сильно взволнован, я тоже. Когда поезд тронулся, я заревела, глядя в ночную тьму. Жутко было остаться одной после всего пережитого за этот месяц. И дальше как все страшно, неизвестно. Машечка, 16 Машечка, как страшно жить! Мне сейчас так плакать хочется, уткнувшись в твое плечо. Вот я уж и заревела.

Пиши мне, что у вас в доме. Как Антон? Пиши о нем, пиши больше о себе. Сегодня пойду смотреть квартиры. Что мать? Говоришь ли ты с Антоном или по-прежнему? Меня это мучает. Говорил ли он с матерью? Пиши все скорее, я беспокоюсь⁴².

… Ну, целуй меня, и я тебя поцелую, приезжай скорее, хочу тебя видеть. Вспоминаю Гурзуф. Повесила твой этюдик и любуюсь.

До свидания. Дорогая, родная, милая, хорошая!

Твоя Ольга

Передай привет мамаше, Софии Владимировне и Марии Федоровне.

14. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
9 августа 1900 г. Ялта

9 августа

Дорогая Оля, с 5-го на 6-е видела тебя во сне. Мне снилось, будто ты с помутившимися глазами металась из стороны в сторону. Я проснулась в отвратительном настроении. В этот день, то есть 6-го, Антоша не вернулся с пароходом, вернулся только на другой день. Предполагаю, что ты приехала в Москву 8-го утром.

Не думала, что так сильно буду тосковать по тебе!

Какое у тебя настроение? Меня страшно беспокоит неизвестность. Как встретила тебя труппа и директор? Напиши, дорогая, поскорее, как ты себя чувствуешь и как порешили. Антон сегодня получил от тебя письмо с дороги, но ведь я же не могу его спросить! Он сегодня усиленно кашлял все утро. Вчера был Алексеев, долго сидел и много ел.

Будь же, дорогая моя, со мной откровенна по-прежнему и напиши скорее.

Так ничего и не определилось — что я буду делать с матерью, как ее оставлю одну? Куда писатель едет — тоже неизвестно. Собирается пока со мной в Гурзуф⁴³. Море бушует, ветер дует не переставая, и в то же время жарко. 17 В Москве холодно, кажется. Хорошо бы мне квартирку между тобой и театром. Что Владимир Иванович говорит насчет квартиры? Ведь он обещал искать.

Жду письма.
Твоя Маша

Выеду непременно 19-го, буду в Москве 21-го утром.

15*. А. М. ГОРЬКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁴⁴
Октябрь 1900 г. Нижний Новгород

Дорогая Ольга Леонардовна!

У девицы — прилагаемой при сем — голос и желание учиться петь. Умоляю Вас — скажите Вашей маме, просите ее — то есть маму — послушать девицу и посоветовать ей откровенно — что делать?⁴⁵ Настолько ли голос стоящ, чтобы можно было рассчитывать на карьеру певицы? И проч.

Антон Павлович приехал? Сообщите, сколько проживет в Москве? Я буду числа 25 – 6.

Так насчет девицы-то — похлопочите!

Ваш А. Пешков

16*. А. М. ГОРЬКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁴⁶
5 декабря 1900 г. Нижний Новгород

Для Вас, Ольга Леонардовна, я хотел бы переплести эти книжки в кожу моего сердца, — да жена будет лаяться!

Вы — славная, Вы — хорошая, Вы — милый человек и талантливая Вы, и я мог бы еще много сказать Вам — но лучше будет, если я молча, крепко, от всей души пожму Вам руку. Для Вас уста мои — в сердце моем, ей-богу⁴⁷!

М. Горький

18 17. А. М. ГОРЬКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁴⁸
5 декабря 1900 г. Нижний Новгород

Кожа моего сердца цветом подобна крови сердца моего — она красная. Она очень удобна для переплета книг — ей-богу! — ибо хотя и шероховата и кое-где прорвана, но все еще крепка, как ремни сандалий Геркулеса, который, впрочем, не носил сандалий. А может быть, и носил…

За доброе письмо — спасибо Вам, славный Вы человек. Наши нижегородцы видели Вас — Майю и говорят, что Вы играете — великолепно. Я этому рад, очень рад. Читал и рецензии⁴⁹. Вообще — не верю им, но читал. А рад я за Вас, потому что хорошим людям всей силой сердца желаю всего хорошего.

Вы — артистка, в истинном смысле слова. Вы умница, Вы здоровый духом человек, и — что всего лучше — Вы умеете чувствовать.

С какой радостью буду я изображать веселую вдовушку смотрителя тюрьмы — черт меня растаскай по нитке! Ибо — знаю, Вы мне ее изобразите еще лучше, чем я⁵⁰. Видите — я эгоист. Анафема! И я — хвальбишка. Но это — ничего. Едва пишу. Четвертый день трещит голова, никуда не выхожу и не могу спать.

У нас все хворают. Жена, теща, сын, племянник, кухарка — брр! Госпиталь! Жаба, инфлюэнца, лихорадка и еще что-то никому неведомое. Два раза в день бывает доктор и говорит глупости и прописывает кучу лекарств. Все с жадностью едят пилюли и микстуры и порошки, а я и мой друг, мрачный Скиталец, декламируем стихи и поем ирмосы. Первого мы не умеем, а второе выходит очень громко.

Но — ничего! Да, жизнь хороша, Вы правы, и за это я Вас еще больше уважаю. Люблю людей, которые любят жизнь. Пускай болит голова и даже сердце, если хочет, — боль сердца — жизнь в сердце! Вот и все.

Расхорошей Вашей маме мой поклон, и брату, и дяде Яше — ведь его так зовут, офицера-то⁵¹. А коли старая Средина не уехала, то и ей — поклон. Чудесная старуха!

Вам крепко жму руку и желаю — успехов, бодрости духа, всего, всего доброго!

А. Пешков

19 Где Антон Павлович? Писал в Дегтярный — нет ответа. Уже уехал? А когда? Буду благодарен, если Вы черкнете на открытке — уехал или нет и куда писать?

А. П.

18*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
23 декабря 1900 г. Москва

23 дек. 1900

Москва

… Был у меня Бунин, узнал из газет, что я больна, пришел. Сердится и негодует на тебя, что ты его не известила, ему так хотелось ехать с тобой! Какой-то он растрепанный, глаза болезненные, не знает, куда себя деть. Говорит, что поедет или в Ялту, или в Ниццу. Я его сильно уговаривала ехать в Ялту. Хотел зайти на днях.

Антон, по-видимому, в восторге от Ниццы, пишет, что и климат и природа прямо райские после Крыма. Окна настежь, розы цветут, тепло, даже, говорит, не верится; все ходят в летнем. Виделся там с Макс. Ковалевским, с художником Якоби⁵². Меня беспокоят мои письма. Он должен был получить уже моих два письма, а не получал еще ни одного, и потому я получила вчера недоумевающее письмо. Непонятно! …

19. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵³
27 декабря 1900 г. Ялта

Милую мою Олечку крепко обнимаю и целую. Поздравляю с праздником и наступающим Новым годом. Желаю быть счастливой и своим счастьем зацепить и меня немножко. Привязалась я к тебе и полюбила тебя очень сильно, да не будет это мне во вред. Пусть новый год даст нам душевный мир и покой — будем надеяться. А нашему любимцу полного выздоровления пожелаем. Получила от него три письма, чувствует себя он хорошо, восхищается природой. …

20 20*. Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁴
8 февраля 1901 г. Москва

Я не люблю и не привыкла говорить банальные любезности, Ольга Леонардовна, но сейчас, вернувшись с «Трех сестер», я не могу не взять в руки перо и не написать Вам спасибо. Вы были великолепны, Вы играли как большая артистка, Вы заставили меня плакать — этого никогда почти не бывало со мной в театре. Раз Вы умеете вызывать такие слезы — да благо Вам будет.

Т. Щепкина-Куперник

21*. И. А. БУНИН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁵
Апрель — май 1901 г. Лукьянова

Почт. ст. Лукьянова

Тульск. губ.

Ефремовск. у.

Милая и великолепная Ольга Леонардовна Книппер, низко кланяюсь Вам и всем Вашим и, так как не знаю адреса Антона Павловича, то покорнейше прошу Вас передать ему мою глубокую благодарность и лучшие пожелания. 27 – 28 мая надеюсь быть в Москве и сочту своей священной обязанностью засвидетельствовать Вам мое расположение и почтение.

Ваш Тирбушон⁵⁶

22*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ⁵⁷
25 мая 1901 г. Москва

25-е мая 1901.

Дорогая моя, милая Машечка, ничего не могу писать толком, прости. Взволнована, дела по горло. Сегодня мы венчаемся и уезжаем в Уфимскую губ. в Аксенове, на кумыс. Антон чувствует себя хорошо, мил и мягок. В церкви будут только Володя⁵⁸ с дядей Сашей (по желанию Антона) и еще два студента свидетеля. С мамой вчера была трагедия и объяснение из-за всего этого. Ночей не сплю, 21 голова трещит, ничего не понимаю. Мне ужасно грустно и больно, Маша, что тебя нет со мной в эти дни, я бы иначе себя чувствовала. Я ведь совсем одна, и не с кем слова обо всем сказать. Не забывай меня, Машечка, люби меня, это так надо, мы должны быть с тобой вместе всегда. Не мучайся, не терзайся, я тебе буду писать часто, вот увидишь.

Не брани меня, не называй холодной. Мне сейчас так хочется поплакать, каждый нерв дрожит.

Целуй меня крепче в ответ на мой крепкий поцелуй. Кланяйся матери. Скажи ей, что мне будет очень больно, если она будет плакать и мучиться из-за женитьбы Антона. Мне бы так хотелось поговорить с ней и успокоить ее. Твое состояние я знаю и чувствую за тысячи верст.

Будь здорова. Пиши.
Твоя Ольга

23*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
28 мая 1901 г. Пьяный бор

28 мая 1901

Пьяный бор

Милая Маша, я все смеюсь, как пишет мой «супруг» — ты этому веришь? Поневоле засмеешься — завез меня куда-то в Вятскую губернию, посадил в избу, кормит севрюжкой. «Он» велит написать, что я одурела от счастья — ты веришь? «Он» очень мил, весел, бьет меня по нескольку раз на день и велит считать себя счастливой. На пароходе было великолепно, ели стерляди, пили чай и были веселы. В Нижнем навещали Горького.

Ольга

24*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
28 мая 1901 г. Пьяный бор

28 мая 1901

Пьяный бор

Милая моя, родная моя Машечка, написала тебе глупую открытку, а теперь хочу написать как следует. Начну с знаменательного дня 25-го мая. Для меня все события этого дня прошли как сон. Во-первых, я не спала последней 22 ночи, встала с сильной головной болью и натощак в 8 ¹/₂ ч. утра отправилась к Туру доканчивать свой зуб, который он мне отлично починил. Вернувшись от него, я укладывалась, потом ездила с Лелей за покупками, в 2 часа пообедала, надела беленькое платьице и поехала к Антону. С матерью все объяснилось, хотя она была сильно огорчена и обижена, что я ее оставила как бы в стороне, но ведь я сама не знала до последнего дня, когда мы будем венчаться. Свадьба вышла преоригинальная. Зина приходила в ужас, хотя и крестила и плакала, одевая меня. Мама отнеслась ко всему умно, так как я объявила, что если поднимутся рыдания, то я убегу из дому. Свидетелями были дядя Саша, Володя, Зейферт и студент Алексеев⁵⁹, все это устраивалось накануне венчания, взяли первых попавшихся. Больше в церкви не было ни души, у ограды стояли сторожа.

К 5 час. я приехала с Антоном, шафера уже сидели на скамеечке в саду. Как-то все странно было, но хорошо, что просто и без затей. Я еле стояла от головной боли и одно время чувствовала, что или я расплачусь, или рассмеюсь. Знаешь, мне ужасно сделалось странно, когда священник подошел ко мне с Антоном и повел нас обоих. Потом я успокоилась и мне было даже хорошо и покойно. Венчались мы на Плющихе у того батюшки, который хоронил твоего отца. От меня потребовали только свидетельство, что я девица, за которым я сама ездила в нашу церковь. Там вздумали ставить препятствия, что без оглашения венчать нельзя, но я сообщила, что никто в Москве не знает о нашем венчании и что мы не желаем оглашения. Помялись и все-таки дали свидетельство. Венчание вышло не длинное. Мне страшно было обидно, что не было Ивана Павловича⁶⁰, но я не поняла Антона, почему это произошло: ведь Иван Павлович знал, что мы венчаемся, Антон ездил с ним к священнику. Поздравили нас наши шафера, затем сели и поехали. Антон завез меня домой — поехал за своими вещами и вернулся к нам. У нас хохотали над нашей свадьбой. Но когда я вернулась из церкви, наша прислуга все-таки не выдержала, и все гуськом явились поздравлять меня и подняли вой и плач, но я отнеслась благодушно. […] В 8 часов поехали на вокзал, провожали все наши, тихо, скромно. Антон заранее заказал маленькое спальное купе, и мы отлично доехали до Нижнего. Там нас встретил доктор — знакомый Антона, приготовивший 23 нам каюту на пароходе. Затем он повез нас к Горькому и болтал отчаянно много. У Горького при входе в сенях и в кухне сидит по городовому⁶¹. Доктор никак не мог очухаться, что Антон представил ему свою жену. У Горького мы сидели, и только в конце уже пришлось к слову, и мы сказали, что обвенчались. Он, конечно, пустил черта, удивился, обрадовался и здорово колотил меня по спине. Он выглядит хорошо, чистенький, в светло-голубой рубахе и рад был Антону несказанно. Екатерина Павловна отправилась родить, как он заявил нам, а Максимка гулял, так что мы их не видели. Сидели недолго. Горький пишет пьесу нам.

На пароходе ехали до сегодняшнего злополучного дня и сильно проклинали доктора из Нижнего, который, не узнавши хорошенько, как надо ехать, заставил нас сидеть здесь, в этой глуши. Нам надо было плыть до Казани и там пересесть на другой пароход, прямо до Уфы. А мы плыли по Волге, плыли по Каме и теперь ждем парохода с 12 часов дня; сейчас девятый час вечера, говорят, что пароход придет в 3 часа утра, а может, в 5, а может, совсем не придет. На пристани невозможно было оставаться, и потому мы перебрались в избу к вознице, который возил нас в село. Погода прояснилась. Уныло здесь, неприветливо адски. Но мы ничего, в хорошем настроении, сейчас велим поставить самовар, затем ляжем на полу, подостлавши все, что есть мягкого. Антон милый-размилый, я его люблю и любуюсь им и ухаживаю за ним; чувствует он себя лучше гораздо. Кашляет только по утрам. На кумысе буду опять варить ему сондигандо для аппетита. В Москве он ел много и с аппетитом. Он такой нежный, ласковый, хороший. Сидит сейчас и читает, а то писал письма. Уже темнеет. Смешно подумать, где мы торчим. Кама, по-моему, прескучная река, местами только немного живописна, где есть леса. Волга хороша, но самой красоты мы не видели все-таки. Еще остается нам плыть более суток, там в Уфе опять, верно, ждать поезда. Скорее бы водвориться! Вот, Машечка, я тебе рассказала все, передавая только факты.

Мне самой очень, очень хорошо, чувствую себя счастливой и хочу, чтобы и Антон был со мною счастлив. Ему хорошо, я чувствую. Ты не волнуйся, Машечка, родная, будь умница, будь милая, чтобы нам всем хорошо жилось, ведь мы любим все друг друга — правда? Ты ведь меня 24 не разлюбишь — нет, оттого, что я стала женой Антона? Пиши мне скорее, я тебе буду писать часто.

Сейчас дадут самовар, надо готовить все. Целую тебя крепко, не хандри, не кисни и пиши.

Твоя Оля

25. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
30 мая 1901 г. Ялта

Ну, милая моя Олечка, тебе только одной удалось окрутить моего брата! Уж как крепился, не поддавался человек, но судьба пришла и кончено! Тебя конем трудно было объехать! Только вчера, получивши от тебя письмо, я несколько поуспокоилась, ведь с 18 мая ты ровно ничего мне не написала. Неожиданная телеграмма, конечно, встревожила нас, особенно мать⁶². Она все металась из стороны в сторону, плакала сильно. Теперь она уже успокоилась и даже, кажется, начинает желать повидаться с тобой поскорей и примирилась с тем, что ее Антоша женат. Мне казалось таким ужасом венчание, что я не раз спрашивала себя, зачем тебе все это понадобилось?

Но как я страдала, если бы ты знала, моя дорогая! Что, если наши отношения изменятся к худшему, — теперь все зависит от тебя. И вдруг ты будешь Наташей из «Трех сестер»! Я тебя тогда задушу собственноручно. Прокусывать горло я тебе не стану, а прямо задушу. О том, что я тебя люблю и что уже успела к тебе за два года сильно привязаться, ты знаешь. Вспомни альфу — постановку «Одиноких» и омегу — нашу последнюю поездку из Севастополя до Москвы, и тебе станет ясно, как я к тебе относилась.

В Ялте переполох по поводу женитьбы Антона, сегодня уже напечатано в газетах об этом. Прилагаю вырезки. Больше всего болтают m-me Бонье и Синани. Первая даже плачет. Плачет и наша бабушка Марья. Телефон трещит непрерывно, не оставляют нас в покое. Я смеюсь, острю, говорю глупости и принимаю поздравления. Вчера была начальница, и даже пили за ваше здоровье! Мать тоже чокалась.

25 Работаю я много, вожусь с Машей и Арсением в саду, много шью и стараюсь как-нибудь скоротать эти два месяца, пока вы будете на кумысе. Я так надеюсь, что вы приедете в Ялту. И вдруг ты не захочешь! У меня только одно теперь желание — поскорее увидеть вас. Третьего дня Средины получили телеграмму от Антоши (это я узнала от начальницы), а мы все еще ничего не знаем про вас, хотя бы в три слова телеграммку! Пиши же, милая, как вы поживаете? Счастливы ли? Как здоровье Антоши? Начал ли он пить кумыс? Если ты очень счастлива, то все-таки не забывай меня страждущую, совсем одинокую. Пиши обо всем, о своих будущих предположениях и т. д. Буду ждать с огромным нетерпением твоих писем.

Как странно, что ты Чехова, нужно сейчас на конверте так писать.

… Вот как получу от тебя письмо после венчания, успокоюсь и буду ходить в гости. На днях с Елпатьевским и Куприным собираюсь пешедралом в горы, думаю также проехать к Дроздовой в Бахчисарай, пописать там⁶³. Ну, будь здорова, моя новая сестрица, целую тебя очень крепко и надеюсь, что ты будешь для меня тем же, чем была.

Твоя Маша

26*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
7 июня 1901 г. Аксеново

7 июня 1901 г.

Если бы ты знала, милая моя Машечка, какой гнет ты сняла у меня с души своим письмом. Я просто не знала, что думать после твоего письма к Антону. Я все перестала понимать. Сразу так вскипела, что хотела накатать тебе сгоряча письмо здоровое, но, спасибо, Антон остановил меня. Он сам очень расстроился твоим письмом и ничего не понимал. Ты бы, наверное, не написала такого письма, если бы знала, как огорчишь его. Ну, довольно об этом.

Сегодняшнее письмо успокоило нас. И, главное, как раз мы много говорили о тебе, обдумывали, по какой дороге посоветовать ехать тебе сюда, чтобы обратно вместе 26 прокатиться по Волге. И вдруг этакое послание. Больше всего ты меня огорчила несправедливым подозрением, будто я буду уговаривать Антона не ехать и Ялту. Я бы с наслаждением все лето прожила в Ялте! И отсюда непременно прямо поедем к вам. Ну, ты успокоилась, милая моя, тревожная Машечка? Всегда мы помним о тебе и надеемся тебя скоро увидеть здесь. Ведь ты приедешь? Да? Комнатка для тебя есть. Посмотришь на нашу исправительную колонию.

Сегодня неделя, что мы здесь. Антон сегодня вешался и, представь, прибавил 8 фунтов. Он пьет уже 4 бутылки и пьянеет, много спит, много ест. Острит, шутит, одним словом, прелесть! Боюсь мечтать, но мне кажется, что мы с ним отлично будем поживать. Но как только вспомню об августе, у меня душа в пятки уходит! Ах, Маша, Маша, если бы ты знала, какая во мне борьба происходит!⁶⁴ Мне ужасно хочется видеть тебя и мать, хочется с ней поговорить.

На днях я ездила в Уфу покупать супругу моему подушку и простыни и ночные рубашки. Вот яма-то эта Уфа! Пекло, духота, пыль! Потеряла целые сутки, вечером зашла в театр, просмотрела два акта «Старых годов»⁶⁵ — больше не высидела! Вчера мы с Антоном и здешним доктором Варавкой смотрели, как ловят рыбу бреднями, попалась большая форель среди другой рыбы. Завтра идем с удочками. Речонка маленькая, но живописная. Антон сидит, болтает с кадетиком из Питера, славный мальчик, но заика, бедный. Общество неважное. Мы побалтываем все-таки. Антон срамит меня, что я так дую молоко, стаканов по шести. С Анной Ивановной видимся, но говорить с ней как-то не о чем. Она очень моложава, остроносенькая, худенькая.

… Средин собирается сюда, вчера я написала ему в Нижний. Будь здорова, Маша, собирайся в путь и приезжай, как писал Антон.

Кланяйся матери, скажи, чтоб Марьюшка не плакала. Кланяйся всем. Целую тебя крепко, крепко, мою милую, будем жить по-прежнему.

Твоя Ольга

Нас пропечатали решительно во всех газетах, даже в южных: смеемся много.

27 27. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
12 июня 1901 г. Ялта

12 июня 1901 г.

Это второе мое письмо к тебе, милая Оля, если по считать последнего письма, которое я писала вам, супругам, вместе. По-видимому, наши письма расходятся. Вчера ночью я вернулась из Бахчисарая. Если бы прибавить к этому очаровательному путешествию хорошее настроение, то было бы великолепно. Я ехала с компанией, в которой был киевский актер Скуратов, Антоша его помнит, он играл в Москве в Пушкинском театре, и покойный Николай⁶⁶ рисовал его в «Зрителе» в роли из «Побежденного Рима». Много говорили о Художественном театре.

Ты пишешь, что хотела бы написать моей матери, — за чем же дело стало? Очень бы хорошо сделала. Ты не думай, что она на тебя сердится, напротив; достаточно того, что ты жена Антоши, и она уже желает тебя видеть и тоже боится, что ты не будешь расположена к ней; боится, что ты не захочешь после кумыса приехать в Ялту. Антоша все пишет, что «я приеду тогда-то…», и о тебе ни звука. Как странно. Неужели правда, ты не приедешь в конце июля? Тебе разве по случаю бракосочетания не продлят каникулы, хотя бы до 15 августа? Ты знай все-таки, если не приедешь в Ялту, то очень обидишь мать⁶⁷. По правде сказать, я очень удивляюсь геройству матери, что она так легко примирилась с женитьбой своего любимчика, который все время только и толковал о том, что никогда не женится, и вдруг сразу огорошил — женился, да еще на актрисе. Она даже собирается тебе писать.

Ты мне пишешь о каких-то кикиморах, с которыми ты ехала на пароходе, и пишешь о них много, а вот о чем ты думаешь и что предполагаешь — ничего об этом не пишешь. Когда приедешь в Ялту? Как будешь жить зимой? Ничего об этом не говоришь. Помнишь, в Гурзуфе и потом иногда в Москве мы с тобой мечтали жить вместе. Как же теперь? Дашь ты мне приют? Я думаю, что я вам не помешаю, а, быть может, сумею быть и полезной. Мое кухонное и столовое хозяйство может пригодиться на первых порах, покупать не надо. Держать квартиру 28 одна я не буду — одиночество тяжело. Если тебя не устраивает жить со мной (до моего замужества, я решила выйти замуж, добрые люди уже ищут жениха), то я распродам все и возьму комнату где-нибудь в семье. Мать решила жить в Ялте, на случай же приезда в Москву она будет останавливаться у брата Ивана.

Иван еще не приехал. Завтра напишу Антоше. Скажи ему, что чек я получила. Собираюсь в Гурзуф и боюсь, что разревусь там от воспоминаний.

Милая Олечка, приезжай ради бога, мне страшно хочется тебя видеть и говорить с тобой. Неужели между нами ляжет бездна, как это всегда бывает, когда одна из подруг выходит замуж! Ведь у нас с тобой были исключительные отношения. Если ты не лгала, то ведь ты сильно была привязана ко мне, да? Обо мне уж и говорить нечего.

Приеду ли я к вам, я еще не решила. Вероятно, не приеду, а буду с нетерпением ждать вашего приезда. Пиши чаще и побольше о нутре.

Антоша все пишет: все останется по-старому, — на чертей по-старому, нужна не видимость, а мораль.

Ну, бог с тобой, прощай.

Целую тебя крепко и обнимаю по-старому.

Твоя Маша

Дождь опять идет, и камелии мочутся. У нас в саду очень зелено.

Мамаша и вся дворня кланяются тебе. Это письмо пошлю, для верности, заказным.

28. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
Осень 1901 г. Москва

Понедельник

Милая Ольга Леонардовна!

Мне надо с Вами поговорить по поводу моей пьесы внимательно и вдумчиво — стало быть, довольно долго⁶⁸.

Сделайте так, чтобы и Вы и Антон Павлович были сегодня вечером дома. Я приду. Кстати, Вы дадите мне и знаменитого окорока.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

29 29. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁹
21 декабря 1901 г. Ялта

21 декаб.

… Вчера перед ужином появилась целая компания — Горький, Средин, Алексин и еще один доктор, очень интересный человек, читал восхитительно Антошины рассказы.

… Твой супруг чувствовал себя хорошо, много ел, смеялся и не пустил гостей до 12 часов. Горький остался ночевать.

Он произвел на меня очень приятное впечатление, необычайной доброты человек. Сегодня Антоша снял компресс. И мне думается, что Альтшуллер преувеличил свои опасения. Бог даст, все обойдется и он будет здоров. Вот Средин на что уж был плох, а выходился, почти здоров, даже полнеть начал. Ты успокойся, не волнуйся.

Желаю тебе блестяще провести свою роль сегодня⁷⁰. Поздравляю тебя с праздником и желаю полнейшего благополучия.

Напиши мне подробно о спектакле и вообще, как живешь без меня. Не правда ли, скучаешь?

Сегодня восемь градусов в тени и солнце жарит вовсю. На набережной я еще не была. Пойду с мамашей после обеда, — обедает сегодня у нас Орленев.

Целую тебя крепко, крепко.

Твоя Маша

Третье слово у моей матери «Олечка», даже противно.

30. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
26 декабря 1901 г. Москва

26 декабря

Милая Маша, сейчас получила твое письмо и реву как дура, от растерянности, от чувства одиночества. Я не могу ни рассуждать, ни думать, знаю одно — что я должна быть около Антона, а что будет дальше — не знаю. Значит, мое предчувствие не обмануло меня — он был болен сильнее, чем мы думали. Это ужасно, ужасно. Я не 30 знаю, что мне делать. Сегодня же буду просить об отпуске, а если не дадут, я способна бросить все и удрать. Ничего не знаю. Мне безумно тяжело на душе. Сижу целый день дома — одна. Не по силам себе я жизнь устраиваю. Надо что-то сделать, на что-то решиться. Запутлявила я и свою и чужие жизни. Как-то я с этим справлюсь!

Я знаю, что мне надо забыть о своей личной жизни, совсем забыть⁷¹. Это и будет, но это так трудно сразу. Как-то мне бог поможет. Мне, Маша, адски тяжело на душе.

Все-таки попроси Альтшуллера написать мне, а то я сама напишу. Все это время хочется ему написать. Да, вероятно, так и сделаю.

Сейчас прерывала письмо и ходила, ходила, как зверь в клетке, и все думала, думала. Скоро надо идти в театр. Когда я свободна, я не знаю, что с собой делать.

Живи, отдыхай, выходи Антона. Мне на свет глядеть не хочется.

От Антона получила какую-то записку, даже не письмо. Он меня забыл? Разлюбил? Напиши мне. Я все реву и реву.

Твоя Ольга

31. Л. А. СУЛЕРЖИЦКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
28 января 1902 г. Ялта

28 января 1902

Ольга Леонардовна, у нас вообще очень тяжелое настроение, у всех. Всем тоскливо, неуютно, а Антон Павлович томится больше всех. Вчера мы у него были, у него опять началось небольшое кровохаркание.

В день, когда я приехал в Ялту, я, конечно, ночевал у него, и мы долго беседовали. Между прочим, я его обнадежил, что Вы, вероятно, скоро приедете, хоть на несколько дней. По тому, как он разубеждал меня в возможности Вашего приезда, я особенно ясно понял, как ему этого сильно хочется.

Если бы Вы, Ольга Леонардовна, сумели устроить так, чтобы приехать хоть на 2, 3 дня, то уж и это было бы очень хорошо. Антону Павловичу это прямо-таки необходимо. 31 Он задыхается в своих четырех стенах и как сильный человек не жалуется, не старается разжалобить других своим положением, а от этого ему еще тяжелее.

Мы же все здесь такие же узники, как и он. Что мы ему можем дать при всем нашем самом искреннем желании?

Наша клетка только шире, потому что можем выходить. А что мы видим такое, о чем могли бы ему рассказать?

Толчется бестолково между глупыми камнями холодное море, торчат нелепые, безжизненные кипарисы, темное, тяжелое небо точно набухло и вот-вот расплачется, а унылый ветер он слышит из дому так же хорошо, как и мы.

Жутко, холодно, неуютно.

А главное — пусто.

Когда собираемся вместе, то смотрим друг на друга безнадежно — все, что можно было выжать нового друг из друга, уже давно выжато…

Приезжайте, Ольга Леонардовна, приезжайте непременно, я знаю, Антон Павлович, втайне от нас и даже от самого себя, ждет уже Вас.

Не забывайте, что он не только муж Ваш, но и великий писатель, к которому Вы имеете право приехать не только по этой причине, но просто как человек, могущий поддержать его бодрость, а следовательно, и здоровье, которое необходимо всем, всей русской литературе, России. Художественный театр не только не должен мешать Вам в этой поездке, но обязан командировать Вас сюда, хотя бы на самое короткое время. Я не говорю здесь, что жестоко со стороны театра не устроить Вашего приезда к больному, тоскующему человеку. Это вопрос условный. Но как к Чехову, к писателю, они должны Нас отправить, если только это действительно «литературный» театр. Если он действительно таковой, то есть «литературный», то должен он понимать, что к великому русскому писателю, да еще так много сделавшему для них своими пьесами, следовало бы относиться теплее и благодарнее. Как грубо и некрасиво при существующем отношении выглядят все венки, адресы, аплодисменты и прочие способы чествования. Они свойственны толпе, — от нее больше нечего ждать; кружок же театра должен быть более внимательным к своим близким людям.

32 Может быть, Вы меня браните за все вышенаписанное, но Вы знаете, как хорошо я отношусь ко всем, о ком идет речь в этом письме. Я очень люблю и театр, и Вас, и больше всего люблю Антона Павловича и потому только и осмелился так написать⁷².

Не примите этого дурно.

Ваш Л. Сулержицкий

Неужели нельзя [репертуар] на 8 дней или на неделю поставить без Вас?.. А если бы Вы заболели?

Целую ручку Марии Павловне и сердечно кланяюсь всему вашему прекрасному, но эгоистическому театру.

Не сердитесь.

32*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
3 мая 1902 г. Ялта

3-го мая

Ялта

Видите — держу слово и пишу Вам, дорогой Константин Сергеевич. Со вчерашнего дня я посиживаю в кресле, в галерейке, и полеживаю⁷³. Ноги еле двигаются, не слушаются, и я прихожу в ужас — верно, еще долго не буду человеком. Я, верно, еще очень слаба — даже не радуюсь выздоровлению. Мне странно, что Вы перестали ходить к нам — я так привыкла видеть Вас часто за свою болезнь. Сегодня уехала моя «гувернантка», как называла Мария Павловна Лидию Андреевну. Мы с ней трогательно прощались. Я к ней очень привыкла — она славный, ласковый человечек и не была мне в тягость. Получила письмо от Якобсона, от петербургского доктора; очень огорчен, что мне было так плохо в Ялте.

Я целыми днями не отрываюсь от книг. Теперь увлеклась Достоевским, хотя не следовало бы — нервы еще не окрепли.

Антон Павлович просит передать Вам и Марии Петровне привет. Все эти дни ему было нехорошо, сегодня как будто лучше и аппетит появился. Он за мою болезнь поволновался, и оттого ему, верно, нехорошо. Да и у меня настроение бывало мрачное, теперь ничего. Погода летняя, даже жарко днем, а дождя сильно надо.

33 Что-то Вы все поделываете? Работаете с азартом? Владимир Иванович мне писал, что приблизительно творится в труппе⁷⁴.

Скажите Марии Петровне, что я ее крепко целую, а mademoiselle⁷⁵ шлю привет.

Будьте веселы и здоровы.

Ольга Чехова

33*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
19 мая 1902 г. Ялта

Ялта 19 мая

1902 г.

Сегодня был Альтшуллер и привез ответ от Толстого, дорогой Константин Сергеевич. Толстой очень благосклонно выслушал просьбу, «открывали и закрывали глазки», по выражению доктора, и сказал, что против такого рода переделок он вообще ничего не имеет, а тем более доверяет вполне человеку «с таким вкусом, как Станиславский». Значит, можете действовать. Только пришлите ему экземплярчик с Вашими пометками⁷⁶.

Как мне странно, что вы все там кипите, работаете, а я сижу и живу самой празднейшей жизнью. Я даже как-то апатична стала. Я и здорова и все-таки нездорова. Третьего дня я первый раз ездила в город, брала ванну, но в экипаже было не совсем приятное ощущение.

В субботу 27-го Альтшуллер разрешил ехать, и мы трогаемся. За границу, может быть, не поедем. Прокатимся по Волге и через Баку, Батум домой. Я думаю, в Москве решим, что и как.

Здесь теперь чудесно, жарко, и я бы с наслаждением каталась по окрестностям. Были отличные дожди, так что зелень блестит и сияет.

Спасибо Вам огромное за Ваше милое, увлекательное письмо. Как будет приятно и вместе с тем страшно играть в таком театре⁷⁷! Надеюсь, что мы всех еще застанем в Москве. Я так рада повидать всех, всех.

Передайте мой сердечный привет Марии Петровне.

Крепко жму Вашу руку.

Ольга Чехова

Ант. Павл. шлет Вам и Марии Петровне нижайший поклон.

34 34. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁷⁸
Май (до 20-го) 1902 г. Москва

Сейчас получил Ваше письмо, милая Ольга Леонардовна. Грустное оно. Но утешаю себя тем, что это период, когда всякие страдания стихают, а сил еще нет никаких. И, конечно, самое лучшее теперь для Вас — сидеть и смотреть на солнце и весеннюю зелень. А разные мысли чтоб перебегали тихо, не слишком задевая за живое.

Даже мрачный Шопенгауэр считает здоровье первым благом жизни.

Сегодня две недели после первой беседы о «Столпах»⁷⁹. (Если пьеса готова, завтра же вышлю.) Прошло репетиций 8 – 9. Занимаюсь пока я один. Бурджалов мне помогает.

Репетиции все так энергичны, все до одного актеры так внимательны, что я, боясь сглазить, не нахвалюсь. Давно, очень давно не помню таких плодотворных репетиций. По четыре часа без малейшего перерыва, энергия не ослабевает. И, однако, первый акт настолько сложен (в нем занято 10 – 17 лиц), что мы только-только срепетировали его вчерне. О красках, колорите, творчестве фигур еще не приходится очень думать. Это все намечается у двух-трех. Пока, так сказать, добиваемся верного сценического и психологического рисунков. Зелены наши актеры, а если не зелены, то или упрямы, как Вишневский, или заражены читкой, как Лепковский⁸⁰, или тайные лентяи, как Сатарова. Тем не менее первый акт получается живой, бойкий, интересный.

Выход Лоны сделан, кажется, удачно, эффектно. Но репетирующая очень старательно Муратова не может прибавить интереса. Очень уж она неграциозна, неприятна, груба.

Я задумываю Лону в связи с образом Берника. Берник — человек, которому всю жизнь везет. Он подвижен, мягок, обаятелен, чрезвычайно жизнерадостен, пьет полную чашу жизни, любит успех и славу. К морали относится легко, потому что удобнее и веселее жить, если принимаешь готовые моральные формы жизни. Баловень судьбы, он нервничает и раздражается при неудачах. Любимец дам, потому что он энергичен и всегда приятен. 35 Таких женщины особенно любят. И как любят! Самые глубокие из них остаются влюбленными в берников на всю жизнь. Всякий мужчина, умный, нравственный, но сухой, теряет в их глазах от сравнения с Берником.

Лона прекрасно оценила и поняла его легкую, но красивую и одаренную природу. Но она прямая, честная и вспыльчивая. Она не резкая, она именно вспыльчивая. Когда он оскорбил ее славное увлечение им, она закатила ему пощечину и уехала в Америку. Там она в погоне за куском хлеба проделывала всякие штуки: и лекции читала и песенки распевала — все это, чтоб выходить Иоганна. Но и выхаживая его, она не переставала быть влюбленной в Берника, даже в заботах о Иоганне проявлялось беспредельно нежное отношение к Бернику. Она сама не понимала, что проделывала это для него. И ее не переставало тянуть сюда. Это умное, сознательное и в то же время нежное, всепрощающее отношение к Бернику не покидает ее в течение всей пьесы, хотя вспыльчивость ее проявляется еще не раз. И спасает она Берника, как человека, не силой убедительности, а силой своей любви и твердости. Крепкие, смелые движения, энергичный, почти мужественный тон при необыкновенно мягком, женском сердце — вот, по-моему, Лона.

Теперь дней на пять произойдет в репетициях заминка. Дело в том, что Симов написал невозможную декорацию, да и планировка декорации, данная Константином Сергеевичем, и весь тон ее совершенно не вяжутся с моим представлением об обстановке норвежского дома Берника. Появилась дилемма: или пожертвовать декорацией и потерять несколько дней репетиций, или остаться на непоправимой ошибке и потом раскаиваться, прямо загубить пьесу. Я убедил предпочесть первое. Так что если бы Вы даже приехали к 25 мая, Вы застанете только-только срепетированными два акта.

Притом же новая сцена дает возможность пустить в ход разные сюрпризы, которыми особенно хочется воспользоваться в пьесе с одной декорацией на все четыре акта⁸¹.

Стройка театра идет очень горячо. Сцена и уборные и всякие приспособления будут настолько хороши, что лет десять можно будет не мечтать о лучшем. У Вас, у Марии Петровны и Марии Федоровны, у Савицкой и Самаровой 36 будут отдельные уборные, не очень большие, но свои — вроде Вашей петербургской.

Вишневский и Лужский в своих новых ролях прекрасны — тот умело заведует расходами, этот умело распределяет время⁸².

Начали вчера «Власть тьмы». Роли розданы так: Петр — Судьбинин, Анисья — Муратова (уверен, что будет играть в конце концов или Бутова, или Алексеева), Акулька — Лилина, Анютка — Гельцер (и Халютина), Матрена — Самарова (а будет играть, наверное, Помялова или Муратова), Никита — Грибунин, Аким — Артем, Митрич — Алексеев Константин Сергеевич.

Готовим понемногу и экзамены учеников. И в то время, как я пишу Вам, меня ждет в кабинете одна из учениц (приходится репетировать дома).

Были еще дебюты. Еще раз дебютировала Юдина, но не в Аркадиной, как она хотела, а в Купаве. С данными, но не нужна нам. Дебютировал некто Румянцев, земский врач⁸³. Принят. Очень симпатичный господин, сразу полюбившийся всем. Просил 30 р. в месяц, мы ему дали 600 в год.

Будет еще дебютировать певица оперная Инкулова. Выбрала Машу в «Трех сестрах» и Аркадину. Что будет, сказать трудно. Пока слышу у нее хороший низкий голос, вижу старую и некрасивую женщину и чувствую оперную испорченность.

Надо ли заканчивать письмо о том, как недостает в общем ходе дела Вас? Надеюсь, Вы и сами знаете это и верите этому.

Телеграмму Антона Павловича о том, что Вы выздоравливаете и думаете выехать с ним в Москву 20-го, я вывесил в театре.

Но ради всего лучшего — берегите себя.

Крепко жму Вашу руку и обнимаю Антона Павловича.

Жена Вам кланяется и просит передать, что, по ее мнению, Достоевский плохой писатель для выздоравливающего с расшатанными нервами.

О дне приезда непременно пусть Антон Павлович телеграфирует.

Ваш
Вл. Немирович-Данченко

37 35. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁸⁴
12 июня 1902 г. Франценсбад

Понедельник

Наконец, милая Ольга Леонардовна, после томительного ожидания мы получили ответную телеграмму от Вишневского, а за телеграммой пришло успокоительное его письмо. Сегодня мы вздохнули спокойно и опять мечтаем о Вашем приезде во Франценсбад. Если бы только в нас была уверенность, что Вы воспользуетесь хорошим поворотом болезни. Помните о трех днях, которые я Вам рекомендую. Если и на этот раз Вы окажетесь малодушной, я решительно меняю о Вас мнение, а как хотите, мнение режиссера что-нибудь да значит. Так, например, я буду убежден, что Вы не способны ни на какие подвиги, а знаете, чем это грозит? — Ни одной драматической роли!! Вот Вы и будете играть старушек. Да, наконец, при том здоровье, которое Вы себе наживете, нельзя и рассчитывать на большее; тогда проститесь с Анной Мар и учите Фокерат, а в «Дяде Ване» — няню, а уж от Занковской Вам тогда никак не отказаться. Тогда у Вас отлично выйдет ее легкомыслие⁸⁵. Нет, с режиссером не шутите! Ну вот теперь я успокоился, так как мне удалось нарисовать такую мрачную картину будущего, что Вы не задумаетесь быть благоразумнее в настоящем. Жена одновременно со мной пишет Вам письмо о Вашем предполагаемом переезде в Любимовку.

Лишнее говорить о том, что я буду счастлив, если Вы почувствуете себя уютно и как дома в нашей обители. Если Антон Павлович, со своей болезненной церемонностью и застенчивостью, будет стесняться, то надеюсь на Вас. Вы победите в нем и в себе это ненужное в данном случае чувство. Пусть Любимовка восстановит Вас поскорее, и тогда на стенах дачи мы поместим две мраморные доски. Одна из них будет гласить: «В сем доме жил и писал пьесу знаменитый русский писатель А. П. Чехов (муж О. Л. Книппер). В лето от Р. Х. 1902». На другой доске будет написано: «В сем доме получила исцеление знаменитая артистка русской сцены (добавим для рекламы: она служила в труппе Художественного театра, в коем Станиславский был актером и режиссером!) О. Л. Книппер (жена А. П. Чехова)». Потом в саду появится «березка Чехова», «скамейка Книппер», и все эти реликвии будут огорожены решеткой. Если 38 же Александр Леонидович будет с Вами, то мы напишем на купальне: «Здесь купался Вишневский (друг А. П. Чехова и сиделка при его жене О. Л. Книппер)». Мы сохраним и полотенце с надписью: «Полотенце Вишневского». Словом, все будет очень хорошо. Когда же мы провалимся с театром, мы будем пускать за деньги осматривать наши места. Как видите: большой вопрос — кто кому окажет любезность и принесет пользу. Итак, пожалуйста, распоряжайтесь Любимовкой по своему усмотрению. Прошу Вас только об одном: займите нашу спальню и сделайте из нее свою. Это прохладная комната, в первом этаже (Вам надо избегать лестниц). Антон Павлович любит тепло, он мог бы поместиться наверху. Там всегда сухо, даже в дождливую погоду, внизу же бывает иногда сыровато. Еще прошу Вас о следующем: прикажите Егору в день Вашего переезда выслать Пирожкова на резиновых шинах и в хорошем экипаже. Конечно, если доктор разрешит Вам переехать, положим, в воскресенье, Вы двинетесь в путь не раньше четверга.

Когда Вы поправитесь в Любимовке, Вы все-таки приедете на месяц во Франценсбад. С этой мыслью Вы не имеете права расставаться. Говорю это без эгоистического чувства, так как к тому времени нас не будет здесь. В надежде на Вашу поездку, я заготовил необходимые сведения. Антон Павлович на Волге? Дай бог ему отдохнуть. Вам желаю терпения и смирения.

Целую Ваши ручки, кланяюсь мамаше. Вишневского обнимаю.

Любящий Вас и преданный
К. Алексеев

36*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ⁸⁶
19 июня 1902 г. Москва

19-го июня

Вот я уже и посиживаю, дорогой Константин Сергеевич. Не бойтесь — я осторожна теперь. Посижу часок и лягу. Встаю только к завтраку и к обеду. Пробую шагать, чуть-чуть. Идет усиленное питание. Похудела я жестоко, даже смешно на себя смотреть. Ну, это пустяки. Теперь у меня все в порядке. Ездил еще доктор по внутренним болезням 39 Таубе (очень хороший). Он мной вполне доволен, а Штраух не вполне. На целый месяц не предписал никакого лечения, кроме воздуха, абсолютного покоя и панн, а потом примется за меня и обещает к половине августа поставить меня на ноги. Я не знаю, как благодарить Вас и Марию Петровну за Ваши заботы и за внимание. Спасибо Вам огромное, что Вы ничего не имеете против того, чтоб мы пожили у вас в Любимовке, а то просто не знали бы, куда деваться. Нанимать где-нибудь дачу и поздно, да и искать трудно. Думаем в начале июля, как вернется Антон Павлович с Волги, перебраться на воздух. Я рисую себе Любимовку, как рай небесный. Не дождусь увидеть поля, луга, леса и подышать свежестью. У меня, оказывается, было воспаление брюшины, а я и не знала. Теперь, надеюсь, всему конец. В день отъезда Антона Павловича приехала мама и живет со мной. Альтшуллер был у меня сегодня и поразился моему виду.

Как Вы поживаете? Отдыхаете? Спасибо за открытки — полюбовалась Франценсбадом. Вишневский навещает меня несколько раз на день. Составляем вместе телеграммы Антону и посылаем на пароходы — все высчитано было Антоном Павловичем. Я так рада, что он поехал и освежится по крайней мере⁸⁷.

Поцелуйте Марью Петровну и скажите, что я ее люблю. Отдыхайте хорошенько, набирайтесь сил. Еще раз спасибо за Любимовку!

Жму крепко руку и целую в лобик.

Ольга Чехова

37*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ⁸⁸
22 июня 1902 г. Москва

22/5 июля

Вчера я получила Ваши письма, дорогой Константин Сергеевич, и совсем растрогалась. Право, я не знаю, как Вас благодарить за Ваши заботы, за Ваше теплое участие, которые я видела во время моей болезни.

Ваши режиссерские угрозы подействовали, и я решила быть благоразумной. Смеялась я от души, когда читала Ваше красноречивое письмо. Все-таки, на всякий случай, буду подучивать старушек и подставлять ножку Самаровой. 40 Только как теперь быть? Я так отощала за болезнь, что решила переходить на роли ingénue и просила у Владимира Ивановича дебюта в «Чайке» (Нина Заречная), чтоб подкатиться под Марию Петровну. Вы ничего не имеете против этого?

Я теперь чуть-чуть похаживаю по комнатам, но больше лежу. С виду поправляюсь быстро. Лик совсем уже здоровый и цвет лица тоже, и этим, верно, путаю докторов. Я все как-то шутя отношусь к своей болезни, а оказывается, что и здесь и в Ялте я была опасно больна, — приятно узнать. Вишневский бывает часто у меня, сидим с ним, молчим, читаем, как бобыли, а на дворе дождь, пасмурно, серо… Антон Павлович прислал два письма — очень доволен путешествием, настроение хорошее, солнечно, тепло, чему очень радуюсь. Я все мечтаю о Вашей Любимовке — так хочется поскорее перебраться. Вот будем Вас вспоминать без конца! Мама уехала в деревню, и теперь я дни провожу в тишине полнейшей. Мой цербер — Зина — при мне и сторожит меня. Хочется заниматься Лоной, но как берусь за нее, так начинаю волноваться, и хочется пробовать и жесты, и походку, а сил нет, да еще и повредишь себе. Скорее бы прошел скучный томительный период выздоровления! Шлю горячий поцелуй Марии Петровне, буду ей писать скоро. Вас целую в лобик, и еще раз спасибо за все.

Искренно любящая
Ольга Чехова

38*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
6 июля 1902 г. Любимовка

6/19 июля

Вот мы и водворены в Любимовке, дорогой Константин Сергеевич. Я все блаженно улыбаюсь, так мне хорошо здесь. Только ужасно дико, что живу в Вашем доме и никогда не видела ни Вас, ни Марию Петровну в этой обстановке. И невольно и ежеминутно все думаю о Вас обоих, и все кажется, что Вы оба где-то здесь, близко. Дуняша и Егор все отлично устроили, ужасно милы, и мы чувствуем себя как дома. Переезд, конечно, волновал меня немного, и эти дни я буду усердно полеживать. Видите, какое благоразумие. 41 До вокзала мы ехали шагом на резинах, с полной осторожностью. Вишневский очень заботлив, все делает, устраивает. Антон Павлович в отличном настроении, пошучивает и с утра сегодня сидит на реке с удочкой. Сию минуту пришел Александр Леонидович и говорит, что Антон поймал большую рыбу. Значит — полное блаженство.

Как здесь тихо, покойно и славно! Вчера мы ужасно дразнили Антона. Представьте — он наконец нашел на вокзале в Москве пиво, которое он нигде не мог достать, и вез с собой две бутылочки и все мечтал, с каким аппетитом он будет пить, и вдруг — о ужас! Это пиво было забыто в вагоне! Виновник — доктор Таубе, который ехал с нами от Перловки и вылезал тоже в Тарасовке и усердно таскал наши вещи. Все засуетились, сконфуженные его любезностью, и в суете забыли пиво. Антон был неутешен. Вишневский гоготал и показывал все свои 132 зуба.

Нянечка Ваша славная здесь и говорит, что соскучилась по детям. Как чувствует себя Мария Петровна? Когда Вы покидаете Франценсбад и куда едете? Пожалуйста, напишите, где будете, и адрес по забудьте.

Если бы Вы знали, как нам хорошо и уютно здесь! Погода славная, не жаркая, только бы дождей не было. Вчера шел дождь и солнце светило, так что было красиво. Меня, как ребенка, радует каждое деревцо, каждая травка, каждый луч солнца. Право не знаю, как еще раз благодарить милых, чудесных хозяев Любимовки! Крепко, крепко целую Вас обоих.

Ольга Чехова

Скажите Кире и Игоречку⁸⁹, что мне все слышатся их голоса, все кажется, что вот-вот они прибегут, а вслед за ними их милая mademoiselle. Кланяйтесь им от меня. Мои кавалеры шлют привет и целуют ручку Марии Петровне.

39*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
16 июля 1902 г. Любимовка

16-е июля

… Живем мы удивительно покойно и беззаботно. У Антона отличное настроение, все удит рыбу и компонует пьесу⁹⁰; скоро, верно, засядет писать. Ест (не сглазить 42 бы!) все решительно и помногу, пьет молоко и сливки. Господи, если бы он всегда так ел! Сегодня поймал порядочную щуку и массу ершей, из которых завтра будет уха. На днях приезжает старуха Алексеева, ее дом рядом с нашим. Ходит к нам одна девица Смирнова (их дача недалеко) 15-ти лет, они родственники Алексеевых. Она, по-моему, очень талантливая художница совсем новой школы. Она показывала свои работы, и Антон очень одобрил. Конечно, она еще очень юна и учится еще, но интересно пишет и о фантазией. …

40. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁹¹
17 – 18 июля 1902 г. Нескучное

17 июля

Между прочим. Вы пишете, что трусите, думая о сезоне, и «презираете себя за эту трусость».

Если Вы хорошенько вдумаетесь в эту трусость, то увидите, что не только не должны презирать себя за нее, а, наоборот, радоваться, что еще умеете трусить.

Это не мелкая боязнь внешнего неуспеха, и в то же время это никак не отсутствие сил. Это просто глубоко в душе лежащее сознание громадности Вашего дела. Это то беспокойство, которое возбуждается художественной атмосферой до тех пор, пока художник или не охвачен весь дотла художественным образом, или, наоборот, пока душа художника не опустела до того, что его уже ничто не может обеспокоить. В первом случае это бывает, когда художник уже действует (когда вы на сцене), во втором, когда он привык уже мастерить, а не творить. Это тот трепет, без которого не может быть никакого, самого крохотного создания. Все большие актеры трусили до глубокой старости. Самарин перед выходом на сцену всегда крестился, и руки у него были холодные. Акимова, помню, рассказывала мне, что у нее перед выходом всегда бывали спазмы в горле. Ермолова и Федотова и посейчас трусят, и перед выходом, и дома у себя, когда думают о новой работе. А например, Шестаковский, Южин уже не трусят. Ленский трусит, когда играет роль, которая его захватывает, чаще трусит, как режиссер. А когда он совершенно спокоен, то виртуозничает на избитых приемах и ходит, 43 закидывая ноги, и показывает подошвы ботинок. И Тургенев робел до последних произведений. И Чехов робеет, сколько бы он ни старался обмануть своим видимым спокойствием.

Не примите за остатки «учительства». Просто думал о Вас и захотелось написать по поводу вспомнившейся фразы. …

41*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
26 июля 1902 г. Любимовка

26-е июля

Наконец-то я присела написать Вам, дорогой Константин Сергеевич. А ведь собралась отвечать Вам на другой же день — да вот как затянулось! Я невольно улыбалась, когда читала Ваше письмо, Ваши опасения относительно нарушения покоя Антона Павловича. Все обстоит благополучно — Антон Павлович чувствует себя отлично, находит Вашу матушку интересной женщиной и собирается к ней. Она такой чудесный, такой необыкновенной доброты человек. От нее глаз не оторвешь, когда она говорит с такой любовью о своих детях, о своих внучатах. О нас она тоже заботится и хлопочет, но, ради бога, не думайте, что это могло бы быть в тягость или нарушило бы покой нашего писателя. Мы, наоборот, тронуты ее вниманием и ее заботами⁹².

Писатель наш (не сглазить бы!) выглядит отлично, прибавил в весе, и аппетит прекрасный и настроение отличное, так что я советую Елизавете Васильевне открыть санаторию в Тарасовке, то есть Любимовке. Пьесу он, по-видимому, всю крепко обдумал и на днях, вероятно, засядет писать. Очень ему здесь нравится шум поезда, и все думает, как бы это воспроизвести на сцене. Он здесь совершенно другой человек. Так ему здешняя природа по вкусу. Мы все выспрашиваем, нет ли где для продажи десятин бы пять на берегу Клязьмы, — купили бы. Я чувствую, как отдыхает его душа здесь, и не нарадуюсь на него. Живем мы тихо, покойно, уютно, и я каждый день в душе благодарю судьбу и Вас за Любимовку. Я тоже поправилась на удивление, вошла в норму, чувствую себя очень хорошо, гуляю теперь, сплю отлично и ем тоже хорошо. Выл у меня здесь Штраух и сказал, что 1-го августа снимается с 44 меня карантин и никакого лечения не нужно будет, и только осторожность во всем. Вообще остался мною доволен. После 1-го разрешил и ездить в экипаже. Я спрашивала насчет теплых морских ванн в Ялте: он ничего не имеет против, хотя особенно не настаивает. Апатия с меня съезжает, я уже принималась за Лону, заволновалась и вообще чувствую жизненный нерв. Но на людях еще тяжело бывать. 22-го затащили меня Смирновы к себе на шоколад: там было порядочно девиц, и я ушла с головной болью. Была раз у Анны Сергеевны (доехала шажком), посмотрела на ее детвору⁹³. Было не то рождение, не то именины Глебушки. Вот и все мои выезды. А то все сижу на террасе, полеживаю, читаю, гуляю в парке, смирновские девицы катают меня на лодке. Эти три дня гостит у нас мама. Наташа Смирнова пишет пастелью Антона Павловича, но я не позволяю ей мучить его. А она способная, по-моему, и очень даже. Если только будет работать.

Вишневский все сидит, если не считать его частые поездки в Москву, сидит как гриб; и я его отчитываю за это. Вчера приехал Алексин от Горького и привез пьесу Антону Павловичу⁹⁴. Я ее с жадностью пролетела, завтра ее отсылают. По-моему, нельзя ее ставить вскоре после «Мещан», а то публика побежит из нашего театра: «Мещане», «Власть тьмы» и новая пьеса — все серый люд, скажут, воняет со сцены. Ничего не буду писать Вам о пьесе, так как не знаю, имеете ли Вы уже ее. В большой восторг я не пришла. 4-й акт опять пустой и неинтересный. Не все лица мне нравятся. Ну, я молчу. Интересно, что Вы скажете о пьесе — ведь два акта Вы уже знаете и были, кажется, в большом восторге. Я, конечно, распределяла роли вместе с Антоном Павловичем, но как-то не все ясно. Увидимся — поговорим.

Когда Вы думаете вернуться в Россию? Как чувствуете себя в Швейцарии? Я думаю, что Вы еще поживете здесь в Любимовке, если осень будет солнечная. За последнее время были очень свежие дни и дождя падает здорово много. Но все же здесь чудесно, и я наслаждаюсь все время и не думаю о дне отъезда. Будьте здоровы, крепко жму Вашу руку и целую в височек.

Ольга Чехова

Антон Павлович, Вишневский и мама шлют Вам привет.

45 42*. А. А. САНИН (ШЕНБЕРГ) — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
29 сентября 1902 г. Петербург

Сентябрь 29 1902 г.

Многоуважаемая Ольга Леонардовна! Крайне признателен Вам за письмо. Среди новых людей, впечатлений и интересов, среди гибели работы, в которую я погрузился, приятны бывают такая намять и такое внимание со стороны старого товарища по тем недавним битвам, «где вместе рубились они…»⁹⁵. Желаю Вам от души всяких успехов и счастья. Жму крепко руку.

А. А. Санин

Жена просит передать Вам привет⁹⁶.

43*. А. М. ГОРЬКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁹⁷
24 ноября 1902 г. Петербург

Дорогая Ольга Леонардовна!

Пожалуйста, поскорее спишите и пришлите — Петербург, Невский, 92, конт. «Знание», Константину Петровичу Пятницкому — копию неустоечной записи, заключенной между Антоном Павловичем и Марксом. Документ этот необходим при обсуждении договора. Я буду в Москве 1-го, но Вы постарайтесь прислать поскорее, ибо из Питера я уеду завтра, 25-го.

Всего доброго!

Так поторопитесь.

А. Пешков

44. Л. А. СУЛЕРЖИЦКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
28 декабря 1902 г. Новоконстантинов

28 декабря 1902.

С Новым годом!

Милая, хорошая, славная Ольга Леонардовна, как я был обрадован и тронут Вашим теплым письмецом — передать не могу! Для меня — живущего воспоминаниями 46 лишь о дорогих сердцу друзьях, Ваше письмо было настоящим праздником⁹⁸.

Последнее время по рал закрадывается грусть в мои воспоминания, и горько подумываю, что забудут меня все; и такое жестокое одиночество переживаешь тогда, какого не испытывал никогда раньше. Спасибо, большое спасибо, хороший, родной человек.

А перед Вашим письмом дня за два я прочел в «Русском слове» о том, как прошло «На дне», о том, как вас всех принимали, как все вы отправились в «Эрмитаж», и от волнения слезы душили меня, от радости за всех вас, за театр, за Максимыча, за вечную идею добра, любви к людям, которая вспыхнула во всех людях, бывших в театре, благодаря вам, благодаря Максимычу⁹⁹.

Ну как же не праздник! Камни заговорили! Все озлобленные, живущие борьбой за существование люди, мертвые, вдруг ожили, и вместо злобы — любовь к «человеку»! Ведь, собственно, за это чудо оживления омертвевших в жизненной сутолоке сердец, за это воскрешение человеческих чувств и благодарили вас все бывшие в театре; и нам, далеким от этого великого торжества правды, тепло и светло стало. Покуда будет такой автор, такой театр, покуда будут такие восторженные овации «На дне», можно быть уверенным, что добро живо в людях, как бы дурно, безнравственно и подло они ни жили в настоящем. После таких оваций можно быть счастливым надолго. Пробудили людей! Из этого видно, что все же людям дороже всего правда, и все скептические улыбки и рассуждения путаные, спорные о ней исчезают в такие минуты в счастливых, сияющих лицах, хоть на миг увидавших ее. Звериные рыла исчезли, люди счастливы созерцанием любви и правды.

Это может сделать только настоящее, высокое искусство, и довольно одного такого вечера, чтобы Художественный театр остался в человеческой истории на веки веков.

Я послал Вам тогда телеграмму — получили ли Вы ее? Посылал на имя Станиславского, всему театру. Мне очень хотелось быть со всеми вами, хоть мгновение. Голубушка, милая, еще раз огромное Вам спасибо за карточки «На дне», присланные Вами («Новости дня»). Как все хороши! Не знаешь, кем любоваться больше. И откуда вы все это узнали, где научились?

Да и славно же вам было, должно быть, после спектакля!

47 Поклонитесь от меня сердечно всем, всем Вашим товарищам.

Экая досада — вы в новом театре, и я не могу себе представить, как бы там вертелся у вас за кулисами. Все в старом театре еще живу. Хороши ли у вас уборные теперь? Нет ли такой сутолоки за сценой, как в старом театре? Напишите хоть в двух-трех словах.

А за карточки, что собираетесь мне прислать, и за афишу заранее сердечно Вас благодарю. Вы еще спрашиваете, будет ли это мне приятно! Только и мечтал всю зиму об этом.

Но мне бы очень хотелось иметь Вашу без грима и Антона Павловича карточку. Так давно я Вас не видал! А карточки у меня Вашей никогда и не было. Антона Павловича тоже. Спасибо ему. Он один писал мне и заботился, высылал то газету, то афишу, то вырезку какую из газет.

Я ведь тоже давно собирался писать Вам, да ведь нечего мне написать. Настоящего нет. Прошлое знаете, о будущем не знаю, что думать. Сижу точно под стеклянным колпаком — глаз видит, да зуб неймет. Живу скверно, тяжело, точно жернова какие в душе ворочаются. Прислали и мне и жене на днях из жандармского управления арестованные при обыске вещи, и не поймешь — что это значит. Высылают ли потому, что уж в Москву больше не пустят, или потому, что дело в жандармском закончено, передано в министерство юстиции, а вещи за ненадобностью высылают до окончания дела. А нам ничего оттуда не пишут. Приезжает только еженедельно жандарм удостовериться, что мы живы, урядник присматривает за нами — не нашалили бы, да приезжал раз жандармский полковник записать мои приметы, родинки да измерил ухо, нос при помощи доктора и, получив немало насмешек от меня, уехал, и опять тихо. Доколе, доколе, о господи, будем мы изображать из себя консервы!

Ольга Леонардовна, читал я Ваше письмо, как провожали Вы Антона Павловича¹⁰⁰, и вспомнил Смоленский вокзал, громогласного Вишневского, и как мы грустные возвращались на санях в теплом влажном тумане по мокрому снегу. И захотелось мне опять побыть с Вами, поболтать, развлечь малость.

Но ведь теперь Вам не так должно быть тяжело. Антон Павлович здоров, не хандрит, долго был с Вами, а ведь 48 скоро и опять увидитесь. Я страшно рад был узнать и за него и за Вас, что он так долго мог прожить в Москве с Вами.

То-то будет радость, если удастся Вам осуществить Ваш проект относительно подмосковного дома.

Ольга Леонардовна, не оставила ли болезнь Ваша следов? Я очень этого боялся. Напишите мне, совсем ли Вы теперь здоровы?

Жена моя благодарит Вас за привет и со своей стороны благодарит Вас за письмо и желает всего, чего Вы сами себе пожелали бы. Она о Вас много знает из моих рассказов.

Какая Вы отличная в «Дне»! Мы оба любовались. Если увидите Пешковых, передайте им мой привет.

Напишите, как и что с Антоном Павловичем? Вы ведь каждый день пишете друг другу — я это понимаю. Не правда ли, так сживаешься, что трудно провести линию между двумя людьми. Как будто один человек, одно существо.

Дай бог вам обоим здоровья, здоровья и здоровья, а вы оба такие славные, что счастье всегда с вами.

Крепко жму ваши руки и остаюсь верный по «гроп».

Л.

45. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
Январь 1903 г. Москва

Долго колебался, говорить Вам или писать. Выходит — писать. Может быть, и к лучшему, так как я слишком негодую, мог бы сказать лишнее.

Голубчик Ольга Леонардовна! Что Вы с собой хотите делать? Подумайте же о себе как об артистке. Сделайте над собой усилие. Вот уже четвертая репетиция, что Вы подвергаете меня мучительным испытаниям¹⁰¹. Попробовал я у Марии Павловны повлиять на Вас — ничего из этого не вышло. Вы или имеете на репетициях такой вид, точно Вас приговаривают к одиночному заключению, или пользуетесь свободной минутой, чтобы изнеможенно закрыть глаза, или даже не можете сдержать зевоты утомления. И никакой домашней работы, ни малейшего художественного подъема! Какое-то жалкое отбывание повинности.

49 Во мне возбуждает дрожь негодования одна мысль, что в то самое время, как я и Ваши товарищи отдают все нервы и силы, когда нужно все напряжение для работы, когда нужно, чтоб Вы любили эту работу, Вы с возмутительной беспечностью топчете Ваши способности и готовитесь к новой роли и к новой пьесе с небрежностью, достойной провинциальной актрисы.

Я бы наговорил Вам еще не таких резкостей. И имею на это полное право, потому что среди Вас окружающих нет никого, кто так хотел бы Вашего артистического роста и так заботился бы о нем.

Я уже не хочу подчеркивать глубокого оскорбления, что речь идет о пьесе, к которой я отношусь с таким увлечением.

Вл. Немирович-Данченко

46*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
3 августа 1903 г. Ялта

Ялта 3-е августа.

Вот Вы уже и в Москве, дорогой Константин Сергеевич, и уже в работе. Все хотела писать Вам, да так заленилась, что стыдно сказать. Зато здоровья хоть отбавляй, кругла и черна стала, так что не узнаете. Чувствую себя отлично, встаю в 6 час. утра и в 6 ¹/₂ ч. бегу купаться и плаваю много, и порядком далеко. Ем, сплю и читаю и больше — ни-ни. Хотя уже начала про себя играть старые роли и исправлять мысленно ошибки и промахи и переживать и волноваться. Мечтаю иногда о новой роли в «Вишневом саду», когда Антон Павлович поговорит со мной, и уже обливаю ее слезами¹⁰². Он работает теперь каждый день; только вчера и сегодня нездоров и потому не пишет. Да на днях, когда мы были в Гурзуфе, пришел наш Иосаф Тихомиров и просидел — подумайте — от 2-х до 8 час. Это ужасно. Я приехала и просто ужаснулась. Будь я дома, никогда бы не допустила. Народу ходит мало теперь, и, если бы здоровье позволяло, он бы работал усидчивее. Не волнуйтесь — теперь сел уж и будет писать.

Я уже начала разрываться и терзаться и стараюсь не думать о дне отъезда. Писала уже Владимиру Ивановичу и просила, если только возможно, разрешить мне приехать 50 в конце августа, если я не очень нужна. Все-таки я немного цербер около Антона Павловича, а он наладился на работу теперь. Хотела я еще отсюда проехать в Тифлис навестить невестку, которая очень хворает, так что вся семья в разброде, но вряд ли это выйдет. Жаль будет уехать хоть неделей раньше от Антона, да и он не захочет меня отпустить. Безжалостно вообще с моей стороны бросать его так на тяжелую зиму. Не пойму я своей жизни и своей «точки».

Будьте добры, Константин Сергеевич, послушайте хорошенько Варвару Аполлоновну Эберле, которая будет экзаменоваться у нас¹⁰³. Я думаю, что выйдет из нее толк. Темперамент у ней есть, но, вероятно, на экзамене она его как раз спрячет. Очень она человек хороший, поет выразительно и с большим темпераментом. В жизни большой комик, живая очень и копирует хорошо. Работать будет. Мне бы хотелось, чтоб она попала к нам. Она будет полезна. Симпатична она очень.

Антон Павлович шлет Вам привет, и Мария Павловна тоже. Погода чудесная, не жарко. Вас мы все поджидали и ужасно жалели, что Вы не приехали в Ялту. Целую Вас в лобик, желаю бодро и крепко и весело начинать сезонную работу. На днях напишу Марии Петровне.

Ваша Ольга Чехова

47*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
22 августа 1903 г. Ялта

22-го августа

Антон Павлович так хорошо написал о пьесе, что мое мнение, право, ни к чему. Читала я с интересом, но когда кончила — осталось чувство чего-то жидкого, неполного. Четвертый акт мне не нравится. Слащаво. Вся пьеса производит впечатление, какое получаешь от самой фигуры Найденова: что-то как будто есть, ждешь этого «что-то» и не получаешь. В пьесе есть много славных, теплых мест, талантливых, как-то даже хорошо на душе делается. Купоросов фальшив, по-моему. Антон Павлович правду говорит, что его надо сделать хорошим, чтоб его жалко было, когда он появляется в костюме Фауста. Пока я читала, я совершенно забыла, что пьеса называется «Деньги». Не 51 понимаю. А все-таки, когда прочла, то решила, что играть можно. А потом подумала, что получится то же самое, что с бунинскими стихами. И мило, и поэтично, и звучно, а как начнешь разучивать, разбираться, — пусто. Все-таки думаю, что на других сценах пьеса будет и может идти. Антон Павлович пишет — переделать только это да то, а по-моему, это все капитальные переделки. Очень хочется знать, что говорят все наши о пьесе. Скоро увидимся — поговорим.

Антон Павлович чувствует себя хорошо теперь и работает хорошо, увлекается. Мне отсюда очень трудно будет уезжать, а вместе с тем волнуюсь, что все кипят, работают. Я похожа на тянучку, которую тянут с двух концов. Боже, как некрасиво выразилась!

Очень радуюсь, что моя protégée принята¹⁰⁴. Она славный человек, и должно из нее получиться что-нибудь, мне так кажется. А знаете, я своего брата Костю вытащила из подлого Кавказа. Его отправили на постройку на границу Персии, а ему и жене доктора запретили из-за климата. Я познакомилась здесь с начальником Крымских изысканий, Михайловский-Гарин (знаете?). Он был у нас и говорил с ним, а ему как раз нужен инженер. Вот и устроилось дело. Я счастлива за брата.

Видела Вашу матушку, и даже пришлось проводить ее, так как на этом же пароходе уезжала Федотова, которую мы провожали. Подушка Ваша готова. Вы все не узнаете меня, какая я стала здоровая, даже сняться хочу, чтоб не забыть, какою я могу быть. Напишите или телеграфируйте, когда приблизительно надо приехать. Шлю привет всем, всем. Жму Вашу руку.

Ольга Чехова

48*. А. Л. ВИШНЕВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁰⁵
22 августа 1903 г. Москва

22 августа 1903.

Большое спасибо Вам, дорогой друг мой Ольга Леонардовна, за Ваше письмо.

Спешу ответить Вам, что у нас в театре работа кипит, волнуемся, торопимся по всем статьям постановки «Юлия Цезаря».

52 Работаем дружно, усердно, и, главное, при всем возбуждении нервной системы, мы не ссоримся. А это очень важно.

Все ждем Вас с нетерпением, так как Вы, дорогая Ольга Леонардовна, есть тот светоч, который оживляет, настраивает и успокаивает весь театр. Не подумайте, что я Вам льщу. Я говорю только правду, и поэтому продолжительное Ваше отсутствие среди нас очень чувствительно и заметно.

Когда Вы понадобитесь для театра, то Вас вызовут по телеграмме, а если бы от меня зависело, то Вам давно следовало быть в Москве. Несмотря на все это, я от души радуюсь за Вас, что Вы здоровы и веселы. Будем ждать Вас с литератором в «Вишневом саду», ибо приехать без этого в Москву невозможно, так как мы уже с ужасом думаем, что играть после «Юлия Цезаря».

Без Чехова существовать нельзя. Я вижу отсюда, как мой друг детства относится к этой подчеркнутой фразе, но мне решительно все равно, ибо если Чехов не даст нам пьесы, которая должна быть поставлена сейчас же после «Юлия Цезаря», то я откажусь от заведования хозяйственной частью, ибо при этом громадном бюджете, какой в данное время, можно будет только просуществовать с Чеховым. Если это будет — мы спасены!

Владимир Иванович на Вас не дуется, а только недоволен тем, что Вы многим пишете, а ему нет; так по крайней мере он мне вчера говорил. Ваше письмо я вчера читал большинству труппы, и она просила Вам в свою очередь поклониться и поблагодарить Вас за память. Вы их обнадежили пьесой, и они страшно ждут ее и роли.

В. Л. Эберле оказалась отличным и очень полезным приобретением театра. Маша Ваша у меня не была, но если она придет, то я, конечно, дам ей деньги.

Очень меня тронуло положение бедной Гликерии Николаевны¹⁰⁶, но это судьба нас всех!!!

Скажите моему другу, земляку и однокашнику, что гимназист таганрогской гимназии очень похудел.

Крепко жму Вашу руку. Любящий Вас

А. Вишневский

P. S. Поклонитесь от меня всем жителям в доме Чехова.

53 49*. А. М. ГОРЬКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁰⁷
14 ноября 1903 г. Нижний Новгород

Телеграмма

Восемнадцатого буду Москве. Убедительно прошу приготовьте экземпляр пьесы Антона Павловича. Еду печатать сборник¹⁰⁸.

Уважающий Вас

Пешков

50. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
Январь (до 17-го) 1904 г. Москва

О. Л. Книппер

По-моему, это сейчас стоит так¹⁰⁹.

Вы очень много нервов потратили до спектакля. Теперь они утратили чуткость и сценическую вибрацию. Вы играете только на приготовленности к роли. Это не беда. Пройдет три-четыре дня, нервы успокоятся, и душа заиграет, и все пойдет по-хорошему.

Но и тогда надо будет помнить больше всего о двух контрастах роли, или, вернее, души Раневской: Париж и вишневый сад. Внешняя легкость, грациозность, brio всего тона — это проявлять во всех случаях, где скользят мелочи, не забирающиеся в глубь души. И ярче — смешки, веселость и т. д. С такой же яркостью резкий переход на драму.

Вам удалось уйти от самой себя, и этого надо крепко держаться. И на этих тонах можно идти крепче и смелее.

Отчего Вас беспокоит, что «нет слез»? Драма будет в контрасте, о котором я говорю, а не в слезах, которые вовсе не всегда доходят до публики.

Вот!

В. Немирович-Данченко

54 51*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
22 мая 1904 г. Москва

22 мая

Милая Маша, третьего дня у Антона открылся плевритик, но при нормальной температуре. Таубе велел делать компрессы из спирта; вчера вечером сняли компресс. Температура вчера 36,9. Он очень слаб. Ест отлично. Вчера первый раз ел ростбиф и вечером куриную отбивную. Масло и сливки продолжаются. Расстройства нет. Ночи спит теперь лучше. Уедем, вероятно, 2-го июня, пойду сегодня билеты брать. Прямо в Берлин, потом Франкфурт-на-Майне, Фрейбург и в Баденвейлер в Шварцвальде, где и будем сидеть месяц. Это почти в Швейцарии, час до Базеля, так что после лечения, верно, поедем на Фирвальдштетское озеро. Я ужасно все-таки волнуюсь все время. Если бы Антон поправился как следует! Таубе бывает или каждый день, или через день. Антон с ним очень мил. …

52*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
23 мая 1904 г. Москва

23-е мая

Отчего ты не пишешь Антону? Он беспокоится, что до сих пор нет известий от тебя. Он волнуется.

Сегодня к вечеру плеврит лучше и был бы еще лучше, если бы Антон вчера на ночь разрешил положить снова компресс из спирта. Но он почему-то настаивает, что плеврит сделался от компресса. Вполне понятно, что он начинает раздражаться, надоело. Сегодня он бродил по комнатам, сидел несколько раз в столовой и ужинал там. Был Таубе. Говорит, что плеврит, несомненно, лучше, что он капризничает от недостатка воздуха, движения. Завтра разрешил ему утром кофе.

… Поедем 3-го июня. Завтра пойду узнавать, будет ли купе от Варшавы до Берлина, с которым сносятся телеграммой, так как в Варшаве пересадка.

Сегодня несколько раз на день шел град и снег, и сейчас крыши белые, утром был почти мороз.

Был Браз, спрашивал тебя, оставил швейцару карточку 55 свою¹¹⁰. Народу ходит мало, это хорошо. Я нигде не бываю, кроме Лидии Петровны и некоторых магазинов.

Воздух в квартире отличный.

Умоляю тебя, пиши Антону. Ведь он больной, и не надо, чтоб он беспокоился.

Целую мамашу, кланяюсь всем. Будь здорова.

Жарко в Ялте?

Оля

53*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — А. И. ЗАЛЬЦА
28 мая 1904 г. Москва

Милый мой дядя Саша, я тебе не писала, и потому я — свинья, хотя ты знаешь, к какой породе я принадлежу по части письмописания, и потому пойми и прости. К тому же очень долгое время была убеждена, что до тебя письма все равно не дойдут¹¹¹.

Спасибо тебе за открытку. Мы с Антоном Павловичем часто, часто вспоминаем и говорим о тебе. Ант. Павл., ложась спать, говорит: а где-то теперь дядя Саша спит и на чем?

Я никак не пойму, где ты был во время Тюренченского боя? Лежал с прострелом? Открытка была после боя, и ни слова о Тюренчене.

Писать о войне тебе нечего, ты сам там, знаешь все и, вероятно, чуешь, как вся интеллигенция относится к этой войне. Приедешь — много будем беседовать.

Ну, хочешь кое-что о нас услышать? Сейчас у меня лично очень нерадостно: Ант. Павл. хворает весь май. Сильно обострился его катар кишок, был к тому же плеврит, теперь страшная слабость, нудность, настроение адское, погода мерзейшая. Доктор посылает в Шварцвальд, в Баденвейлер, куда мы и двигаем. Я взяла купе до Берлина на 3-ье июня, но не знаю, можно ли будет выехать. Очень мне тяжело это время, рисуются страшные картины. Ну, бог милостив, поправится Ант. Павл. за границей. Одна радость — он теперь стал лечиться и слушается доктора. Это, кажется, первый раз в жизни. Он велел тебя крепко поцеловать, велел сказать, что вспоминает тебя каждый день и послал тебе несколько писем.

56 Мама уезжает на днях опять на Зильт и навестит Володю в Дрездене. Володя успевает, профессор хвалит¹¹². В Петербурге мы играли хорошо. «Вишневый сад» имел, огромный успех. Были с Костей у дяди Вани в Кронштадте.

Обнимаю и целую Вас, милый мой дядя Саша! Я по Вас очень соскучился, хочу видеть! Ваш

Антон.

Вот я отошла, а он и приписал. Ты рад?¹¹³

Война удручает, делает всю жизнь неприятной.

Будь здоров, милый, славный дядя Саша. «Мы отдохнем, мы увидим, как все зло земное…»¹¹⁴.

Я тебя люблю, знаешь ты?

Целую тебя крепко и обнимаю и жду твоего возвращения.

Оля

54*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
29 мая 1904 г. Москва

29 мая

Милая Маша, сегодня Антону лучше, но последнее время было очень нехорошо. После плеврита начались сильные боли в ногах и руках, бессонные ночи, скверное настроение. Я совсем потерялась.

Таубе думает, что это малярия. Кишечник исправен. […] Аппетит хоть и не очень важный эти дни, но ест хорошо.

Завтра думаем прокатиться, если будет тепло. Сегодня был парикмахер, постригли его, по его же желанию.

Антон сильно похудел. Кашляет совсем мало, почти не кашляет. По утрам стал пить кофе. Не знаю, будет ли он достаточно крепок, чтобы ехать 3-го.

Народ ходит, но пускаю только минут на 5 – 10, и то не всех. Пиши чаще Антону. Иван бывает почти каждый день. Софья Владимировна еще не уехала.

От болей в руках и ногах Таубе дает бромистый хинин и аспирин, и Антону лучше. Доктор думает, не малярийное 57 ли это явление. Начала делать ему впрыскивание мышьяка. Разрешили еще шпинат, головки спаржи, вафли, крем.

В театр забегаю редко, на минутку. …

55*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
1 июня 1904 г. Москва

1 июня

Милая Маша, сегодня и вчера Антону гораздо лучше. Вчера мы шажком на резиночках прокатились по Тверскому бульвару. К вечеру он ослаб, заболели опять ноги. На ночь я ему впрыскиваю морфий, и он выспался наконец.

Сегодня ни на что не жалуется, кушает хорошо. Я думаю, что его боли во всем теле от нетопленого каменного дома, а топить нельзя, так как котлы разобрали для починки. Я сама мерзну. Это ужасно меня мучает, и я не дождусь, когда мы тронемся в путь. Боюсь все-таки, что Антон слаб для переезда, но он тянет [ехать] и не дождется дня отъезда. Паспорт готов. Завтра буду укладываться, и 3-го мы отъезжаем. Из Берлина телеграфирую. Там поедем к знаменитому профессору Эвальду. Антон сам хочет. В нашем поезде едет и Якунчиков, при котором состоит доктор. Это очень хорошо, спокойнее. Ну, будь здорова, кланяйся мамаше, Жоржу.

Оля

56. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
3 июня 1904 г. Любимовка

3 июня 1904 г.

Любимовка

Дорогая Ольга Леонардовна!

Опять захворал и не могу Вас проводить. Дай бог Вам доехать благополучно и великолепно провести лето. Целую Ваши ручки. Не забывайте любящего и преданного

К. Алексеева

58 57. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
30 июня 1904 г. Баденвейлер

13 юля

Badenweiler

Милая Маша, хотя Антон писал часто тебе, но вряд ли много о себе, то есть о здоровье. Все время здесь он себя чувствует нехорошо, кашлял все время, ночи мучительные, бессонные, одышка такая, что почти не может двигаться, Я приходила в отчаяние, положительно не знала, что делать, умоляла доктора отпустить нас скорее в Ялту, домой, но, пока Антон лихорадит, нельзя его везти. Вчера сделалось очень нехорошо.

Умоляю тебя, Маша, не нервись, не плачь, опасного ничего нет, но очень тяжело. И ты и я знали, что ведь трудно было ждать полнейшего выздоровления. Отнесись не по-женски, а мужественно. Как только Антону будет полегче, я все сделаю, чтобы скорее ехать домой. Вчера он так задыхался, что я не знала, что делать, поскакала за доктором. Он говорит, что вследствие такого скверного состояния легких сердце работает вдвое, а сердце вообще у него не крепкое. Дал вдыхать кислород, принимать камфору, еще капли, все время лед на сердце. Ночью дремал сидя, я ему устроила гору из подушек, потом два раза впрыснула морфий, и он хорошо уснул лежа. Сегодня весь день лежал и не двигался, только к вечеру пересел в кресло. Доктор ездит два раза в день. […] Кашель перестал в эти дни. Температуру мерить прекратили, так как его нервит, что все время немного повышенная. Кушает хорошо, ест санатоген, сегодня пьет старый рейнвейн.

Я долго мучилась, не знала, писать ли тебе, но решила, что иначе было бы нечестно с моей стороны. Я уверена, что ты поймешь меня и что поступила бы так же. Антону, конечно, не давай чувствовать в письмах, что я тебе писала, умоляю тебя, а то это его будет мучить. Пока я пишу, а он все твердит, чтобы я писала, что ему лучше.

Совершенно не понимаю причины, отчего ему сразу вчера сделалось нехорошо. Если бы ты знала, сколько я пережила, сколько перестрадала за это время. Для меня время с 3 мая до сих пор слилось во что-то одно, сплошное. Увидимся, расскажу много.

По-моему, мамаше лучше не говори, что Антон не поправляется, скажи мягко, не волнуй ее. Надеюсь, что с 59 каждым днем все будет лучше теперь. Антон все мечтал о возвращении домой морем, но, конечно, это несбыточно, то есть если бы он настолько поправился, это было бы отлично, чем в такую жару ехать в вагоне.

Пиши ему чаще и больше. На днях ездила в Фрейбург, велел заказать себе светлый фланелевый костюм.

Если бы я могла предвидеть или если бы Таубе намекнул, что может что-то с сердцем сделаться, или что процесс не останавливается, я бы ни за что не решилась ехать за границу. Ну, хочешь, ругай меня за письмо, а я знаю, что я должна была так написать. Очень хочу видеть тебя и очистить наши отношения от всего ненужного.

Целую тебя. Напиши мне искренно. Если б я писала не в присутствии Антона и не спешила бы, — написала бы полнее, не так сухо. Хотелось иначе писать.

Оля

58*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — А. И. КНИППЕР
4 июля 1904 г. Баденвейлер

17-е июля

Дорогая моя мама, я могу себе представить, в каком ты состоянии. Напишу тебе хоть немного о последних днях Антона.

Вообще здесь он томился, мечтал о морском путешествии в Ялту. Во вторник ему стало нехорошо, доктор велел дышать кислородом, прописал дигиталис. Ночь была ужасная, он безумно тяжело дышал, то сидел, то лежал, заговаривался. Я ему впрыснула два шприца морфия, под утро заснул хорошо. День было нехорошо, он лежал, то есть сидел в подушках, лежа задыхался, к вечеру пересел в кресло. Ночь опять страшно мучительная, бессонная, он опять потребовал два раза морфия, к утру отлично заснул. Проснулся хорошо, весь день не было одышки, раскладывал пасьянс, сидел в кресле, ел только жидкое. Кишечник исправен. Перед сном доктор велел дать хлоралгидрату.

Он заснул, через час проснулся, в первом часу, начал томиться, заговаривался, снимал лед с сердца, говорил, что на пустое сердце не надо льду. В два часа велел послать за доктором; когда тот пришел, он ему сказал: я умираю, 60 потом по-немецки: «ich sterbe». Доктор впрыснул большую дозу камфоры, дал шампанского, но сердце все слабело, не успела я подойти с другой стороны кровати, как он уже без вздоха, без боли, без хрипа тихо заснул. Смерть чудесная была, без агонии, без страданий. Весь день лежал в номере, удивительно красивый. Ночью перенесли в часовню. Вчера приезжал батюшка из Карлсруэ, чудесно служил, было много народу. При мне все время московский студент Рабенек, помогал; Эля здесь. Иоллос из Берлина. Консул баденский обо всем, всем хлопочет, о вагоне, о препятствиях.

Я ничего не знаю, не соображаю. Выезжаю завтра утром на Берлин, Вержболово, Петербург, Москву, хоронить в Новодевичьем монастыре. После похорон поеду в Ялту, в его комнату.

Целую тебя, Володю.

Оля

Будь покойна¹¹⁵.

59. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
10 июля 1904 г. Контрексевиль

Телеграмма

Мысленно присутствуем на горестном акте погребения нашего дорогого Антона Павловича. Молимся богу за него и чтобы бог облегчил Ваши страдания и поддержал бы мать, сестру, братьев и друзей.

Елизавета и Константин Алексеевы¹¹⁶.

60. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
13 июля 1904 г. Контрексевиль

13/26 904

Милая и дорогая Ольга Леонардовна!

Вместо того чтобы излагать Вам поручения сестры, прилагаю при сем ее письмо. Я знаю, что оно написано со слезами, и потому чувства постороннего человека в настоящую острую минуту Вашего страдания — не оскорбят его. 61 Кто знает, может быть, и Вы поплачете над письмом, и эти слезы на минутку принесут Вам облегчение.

Хочется писать Вам каждый день, но удерживаюсь, так как издали трудно понять, в каком Вы состоянии, как переносите горе и насколько уместны будут мои письма. К тому же я ничего не знаю о том, что происходило и теперь происходит в Москве, так как не имею никаких известий и тщетно ищу здесь русские газеты. Очень тороплюсь выехать из этой французской глуши, так как здесь, в одиночестве, труднее привыкнуть к нашему горю. Хочется говорить и быть с теми, кто его переживает, но здесь, кроме курортных кукол, никого не встретишь. К счастью, я захватил с собою два тома рассказов милого Антона Павловича, и в настоящую минуту его книги — мои лучшие друзья. Перечитываю их по второму разу и между строками угадываю то, что может быть понятно только тем, кто близко видел этого человека, самого лучшего из всех людей. Где-то Вы теперь и когда-то я увижу Вас? Потянет ли Вас в Ялту или, напротив, Вам будет там слишком тяжело? Перемените ли Вы свою московскую квартиру или, напротив, Вам захочется жить в ней?

Моя мать, слава богу, успокаивается и начинает поправляться. Скоро можно будет оставить ее здесь и спешить в Москву. Там получу ответы на все вопросы. Дай бог только встретить Вас такой, какой я ожидаю увидеть Вас. Крепкой, убежденной в том, что Вы скрасили последние дни жизни тому, кто больше всех нуждался в красоте. Самоотверженно отдав ему кусочек своей жизни, Вы удержали его на несколько лет дольше между нами, и за это мы должны быть благодарны Вам.

Душевно преданный Вам и любящий Вас

К. Алексеев

61. РАБОЧИЕ СОРМОВСКИХ ЗАВОДОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
17 августа 1904 г. Канавино

17 августа 1904 г.

Ольга Леонардовна!

Вот уже четыре дня, как Сормовские заводы не работают по случаю стачки. Забастовало не менее 10 тысяч рабочих. Условия, в которых мы теперь находимся, вынуждают 62 обратиться к интеллигенции, сочувствующей рабочему движению. В настоящий момент это обращение является крайне необходимым, чтобы поддержать нас и материальном и духовном отношении и тем самым продолжить борьбу с эксплуататорами, борьбу, которая безусловно приведет нас к желаемой цели и заставит их исполнить требуемые нами уступки. Надеемся, что Вы, Ольга Леонардовна, не отнесетесь холодно к нашему воззванию и окажете посильную помощь.

Рабочие Сормовских заводов

62*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)¹¹⁷
27 октября 1904 г. Москва

27 окт.

… Сыграли мы «Иванова» с большим, крупным успехом¹¹⁸. Хотя Качалов выехал, по-моему, больше на своем обаянии. Хороши Москвин, Лужский. Шурочка подгуляла, внешность неподходящая, а другой нет. За Сарру меня хвалят много, некоторые нападают на финальную сцену 3-го акта, говорят, что надо вести ее остервенелой бабой, а будто я перетопила. Может быть, но я не представляю себе эту сцену на крике. Евреи хвалят, говорят, что очень схватила тип, чем-то неуловимым. Говорят, получается больная, трогательная, симпатичная еврейка. Я адски волновалась в первый спектакль и после 1-го акта разревелась как дура.

Последняя чеховская роль и пьеса!

Тоже похороны, театральные.

Ну, не надо об этом. …

63*. Н. РОМАНОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹¹⁹
18 ноября 1904 г.

18 ноября 1904 г.

Милостивая государыня, Ольга Леонардовна, мне очень хочется поблагодарить Вас за то удовольствие, которое я испытал от исполнения Вами роли Маши в «Трех сестрах» 63 17 ноября. Вы создали таком изящный, чудный, искренний и юный тип, так отвечающий изящному и благородному характеру творчества Антона Павловича, что я почувствовал какое-то из глубины поднявшееся волнение, какое испытываешь всегда, когда художник соприкоснется с самой тайной жизни. Проснувшись в эту ночь, я вдруг вернулся мыслью к пережитым впечатлениям, и слезы беспричинные и глупые полились.

Все как-то всколыхнулось, и многое вдруг стало ясно: да, человек страдает от своего же несовершенства, но ведь это несовершенство — его натура: это — обратная сторона его достоинств, и, следовательно, все это страдание неизбежно и не от нас зависит, хотя мы за него и ответственны.

Прежде меня раздражала эта насмешка над человеком, а после «Трех сестер» я понял, что это страдание нужно и законно, для того чтоб пришли другие люди с большей силой, с лучшими натурами и уже не страдали, бы, и я как-то примирился и с страданием и с тем, что счастья в обыденном смысле, в сущности, ведь нет. «В Москве» (разумею символическую Москву) можно найти много и иного счастья, которое всегда наше. Эта мысль «Трех сестер» о необходимости страдания, о том, что оно одно ты звеньев бесконечной цепи, конечно, не нова, но она поразительно сердечно и глубоко выражена автором в благородных поэтических образах, один из которых Вы так художественно (для меня это слово значит очень много и полно самого серьезного и богатого содержания) воспроизвели.

Я понял, почему артист вправе тратить нервы и свое душевное здоровье, постоянно перевоплощаясь в других людей. Если он помог этим разъяснить мысль великого писателя, почувствовать теплоту его сердца и хоть на минуту облегчить душевную тяготу другому, этим все сказано.

Все это все-таки не то, что хотелось сказать. Но я обращаюсь к Вам не как к определенному лицу, а как к художнице. Это дает мне, как всякому зрителю, право выразить Вам признательность. Правда, на это есть аплодисменты. По я надеюсь, что, в худшем случае, Вы все-таки не упрекнете меня за это письмо.

Н. Романов

64 64*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)¹²⁰
26 декабря 1904 г. Москва

26 дек. 1904 г.

… Итак, «Монастырь» провалился¹²¹. Пьеса в чтении казалась интересной, а ничего не вышло, как взялись за игру. Я по крайней мере не тратила на нее сил и нерв. Мне странно было играть эту роль; такое было чувство, что я играю именно роль, а не человека живого.

«Миниатюры» ужасно понравились. Шли: «Злоумышленник» (Громов и Вишневский), «Хирургия» (Москвин и Грибунин) и «Унтер Пришибеев» (Лужский), который был великолепен, неузнаваем. В театре стоял стон от смеха¹²². После окончания актов «У монастыря» раздается свист, шиканье, мы уже привыкли. Хотя и аплодируют здорово иногда. Странно. Ну, прошло, слава богу. …

65*. Н. П. УЛЬЯНОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹²³
1904 г.

Дорогая тетя Оля.

Я приходил утром взглянуть на Вас. Было светло, и мне захотелось на минутку посмотреть.

Вы ни свет ни заря куда-то ушли.

Я пришлю за портретом, чтобы показать его Серову¹²⁴. Потом я попрошу позволения привезти его обратно, через несколько дней, для полного окончания. Я вчера на Вас издали смотрел в театре, не решаясь подойти, чтобы не мешать и не спугнуть свою мысль о Вас.

Я думал о Вас как о незнакомом мне человеке и решал, как надо изобразить в своем художестве.

Вы были какая-то другая и очень трогали своей простотой, не одного меня.

Я пишу, кажется, что-то лишнее. Но при свете дня почти всегда обнаруживаются недостатки людей.

Сегодняшний же день достаточно светел, чтобы показать мою всегдашнюю мечтательность и мою вечную глупость.

Не сердитесь, дорогая тетя Оля.

Николай Ульянов

65 66*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Л. Я. ГУРЕВИЧ
30 января 1905 г. Москва

30-е янв. 1905 г.

Мне так совестно, дорогая Любовь Яковлевна, за мое долгое молчание, что я сегодня насилу заставила себя присесть, чтоб наконец написать Вам.

Думаете ли Вы еще устроить вечер, посвященный памяти Антона Павловича? Очень только трудно будет выбраться нам, артистам, чтоб участвовать, — очень уж мы все много и часто играем. На пасхе это нельзя будет устроить? Мы думаем на пасху и фоминую приехать в Петербург, только пока не распространяйте этого слуха. Или это будет неудобно такой поздней весной? Как Вы думаете?

Я, по правде сказать, все поджидала Вас к нам в Москву, да, вероятно, Вы скоро и приедете. Тогда и побеседуем относительно вопросов, которые Вы мне написали¹²⁵, и с мамашей поговорите¹²⁶. Это будет лучше. Или Вам к спеху? Тогда пришлю письменно.

Сыграли у нас «Блудного сына» и «Ивана Мироныча» с большим успехом. Найденова как-то не погладили, хотя вещь прелестная, много лиризма, красоты. Чириков смотрится легко и возбуждает много смеха. Лужский и Самарова великолепны¹²⁷. Теперь будут приступать к «Привидениям» Ибсена.

А времена-то какие у нас!! Все как-то ушло на задний план, только одно, большое, и волнует. Правда?

Ну, может быть, до скорого свиданья? Еще раз простите за мое молчание.

Примите мой сердечный привет. Жму Вашу руку.

Ольга Чехова

67*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)¹²⁸
11 февраля 1905 г. Москва

24/11 февр.

… Обо мне расскажет Элька¹²⁹. Я за этот месяц немного пришла в себя, поправилась, чувствую, что есть кровь в жилах. Отдохнула от театра, с января, как сдала «Монастырь». 66 Все-таки дин были свободное. С сегодняшнего дня начали репетировать «Привидения».

Я играю Регину.

Мамаша наша волнуется адски, — Эля изобразит, ей влетало здорово. Да-с, а что у нас в России происходит-то! Ты чувствуешь? Ведь настоящая основательная ré…tion¹³⁰. Интересно жить. Что-то дальше будет! Арестованы Леонид Андреев и Скиталец. Литературу припрятывают¹³¹.

Увлекались мы тут Дункан, опять-таки Элю спроси¹³². Все художники без ума от нее, музыканты шипят за классическую музыку, а по-моему, она такая большая художница, что ей танцевать под банальную музыку немыслимо. Пусть теперь молодые композиторы пишут музыку для ее пластики. Она смотрела у нас «Вишневый сад» и была в восторге; была у меня в уборной, и я к ней ходила на другой день. Ты знаешь, она удивительно освежающе действует, какая-то она вся чистая, ясная, ароматичная и настоящая.

Кроме Дункан, я ничего не видела и не слышала, точно и не в Москве жила.

Завтра открытие выставки «Союза»¹³³, и я не могу быть — репетиция. Обидно. …

68*. Г. И. РОССОЛИМО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹³⁴
18 апреля 7905 г. Москва

18/IV 1905

Москва

Благодарю Вас, Ольга Леонардовна, за память и за те пожелания, с которыми мы теперь обращаемся друг к другу, как с лозунгом, наподобие древних христиан. Мы задыхаемся в атмосфере нашей истории и ищем свободы, как воздуха, без которого стало невозможно жить; мы ее желаем, эту свободу, друг другу; мы вспоминаем о ней при встрече и при прощании, так как мы ее стали требовать и не позволим никому лишить нас надежды на нее. Да здравствует она, великая, желанная¹³⁵! Кричите о ней там, Ольга Леонардовна, с высоты Вашей благородной трибуны: при помощи чувства Вы сумеете вогнать ее в самую глубь какой угодно души; и я в свою очередь провозглашу ее на днях с кафедры Исторического музея, поскольку 67 на нее имеет право личность наших страдальцев и больных.

Вам нужна бодрость — и я ее Вам желаю. Вам нужны силы — и я Вам их обещаю. Светите так же ярко, и многим будет тепло. За них и за себя сердечно благодарю Вас.

Преданный Вам
Г. Россолимо

69*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
1 сентября 1905 г. Москва

1 сент. 1905

Наконец-то от тебя письмо, милая Маша; ты ужасно скупая или совсем отвыкла от меня и не знаешь, что писать. Отчего так мало, то есть совсем не пишешь о саде, о деревьях, о розах, о всех кустиках, об изменениях, о яблоках и грушах, ведь я каждое пятнышко помню и знаю. Мне только Лулу много рассказывала¹³⁶.

Получила ли мамаша письмо и карты, которые я послала с братом m-me Коновицер?

Пишу все урывками, сейчас опять бегу в театр. Настроение у меня странное. Сердце точно удвоенно бьется, и как будто много сил, а на самом деле себе не верю.

Работаю ничего. Очень мне трудна Мелания¹³⁷, то есть бытовая сторона, да и по темпераменту сильная, ведь прямо под Достоевского сцена: лежит на полу, ноги целует, кричит, что любить будет, как собака, только бы он взял ее к себе и позволил жить около хоть двери¹³⁸.

Во 2-м акте тоже очень сильное признание жене химика этого; это пробовала; говорят, выходит, по темпераменту. Вообще этот сезон наизнанку надо вывернуться. После Меланин сыграть Терезиту¹³⁹! Как-то мне бог поможет!

Эти дни я бывала у Алексеевых, обедала у них. Мария Петровна помолодела, посвежела, здоровая. На днях принимаемся за «Чайку». Константин Сергеевич уезжает в Крым дней на двенадцать. Работаем энергично. Сезон предстоит приятный. …

68 70. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)
6 сентября 1905 г. Москва

6/19 сент.

Как живешь, дорогой мой Володька? Взяла новое перо, и не пишет, черт, а еще золотое. Перебрались ли вы на новую квартиру? Ужасно я боюсь, что это затянет тебя в спокойную, недвигающуюся жизнь, к которой у тебя и так есть склонность.

Радуюсь за тебя, что ты пел Бари¹⁴⁰ и познакомился с ним, старайся влезать в музыкальные кружки, знакомься с артистами, художниками, это ведь большая помощь будет тебе, ты увидишь.

Ищи и бери от людей то, что тебе надо как художнику, будь смелее в этом и будь эгоистом. Только ищи своего и не принимай буржуйного в искусстве и не мирись с тем, что раз это существует, то, значит, это хорошо. Стремись создать свое, хоть малое, да свое.

Опера сейчас вообще в упадке сильном, и надо в нее свежести вливать, а не влезать в старые формы. Думай об этом больше. Ты не сердишься, что я пишу тебе это? Не думай, что это нравоучения; ты не мальчик, а человек зрелый.

Я уже втянулась в рабочую колею. С 12 ч. до 4-х и с 7 до 10 ¹/₂ я на репетициях и дома еще работаю. Роли трудные и хорошие. В театре хорошо, крепко. Горький бывает у нас часто, сидит, делает указания¹⁴¹. Славный он, очень хороший. Написал еще пьесу, «Варвары», читал нашим. Говорят, что, пойдет еще в этом сезоне¹⁴². Куприн написал пьесу, привезет. Я лично от «Детей солнца» не в большом восторге. Не знаю, что получится. Константин Сергеевич уехал в Севастополь отдыхать на 12 дней. На днях принимаемся за «Чайку» с Лилиной; Мейерхольд — Треплев¹⁴³.

Сегодня я иду слушать «Пиковую даму». Вечер свободный. Кто поет, не знаю. В нашей «Студии» (новый наш театр)¹⁴⁴ хотят устроить и оперные спектакли. Я уже послала Нестерову с письмом к Савве Мамонтову. Если это дело пойдет, то, наверное, и ты попадешь туда. Там молодежь, молодые художники, музыканты, дух хороший, чистый, и я была бы счастлива, если бы ты попал туда. …

69 71*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
10 сентября 1905 г. Москва

10 сент.

… Я только о ролях думаю, целый день в театре. Вчера сорвала голос на репетиции, попробовала во весь темперамент первый раз¹⁴⁵. Ой, как страшно. Говорят, выйдет.

Вчера у Алексеевых читали 1 и 2 акты «Чайки». Лось — Медведенко, Савицкая — Маша, Лилина — Нина. Я ужасно переживала этот вечер, много усилий делала, чтоб не разреветься и не убежать.

Семь лет назад, как раз 9-го сентября (мое рожденье) я первый раз познакомилась с Антоном на репетиции «Чайки» в Охотничьем клубе. Целая жизнь прошла с тех пор. …

72*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
19 сентября 1905 г. Москва

19-е сент.

… Я вроде ошалелой уже. Дома только ем и сплю, ничего не знаю, что здесь происходит. Сегодня приехала в 6 ¹/₂ ч., успела поесть холодного, и опять на репетицию. Ездила с Лидией Петровной выбирать для «Чайки», и купчиху обшиваю¹⁴⁶.

Была генеральная 1-го и 3-го актов. Пьеса, по-моему, скучна.

Мне трудно играть, но, говорят, выходит образ. Играю в толщинке, фигура полная, но красивая. Очень трудная роль. Не знаю, как выйдет. У всех еще не очень ясно. Теперь пойдут генеральные «Детей солнца» и «Чайки». Мария Петровна репетирует Нину, — не могу еще ничего сказать определенного. Будет хорошо. Константин Сергеевич нервится, да и все мы, перед открытием.

… Живу только театром и ролями, это нехорошо. Никуда не хожу, только к маме. …

70 73*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
1 октября 1905 г. Москва

1-е окт.

Не писала тебе, милая, потому что по было минуты, чтоб присесть к письменному столу. Я, можно сказать, живу в театре и прихожу передохнуть домой. И впереди все играть, играть… Бессмысленно. Мне кажется, теперь театры не нужны. Наступает какое-то страшное время. Говорят о военном положении Москвы, вчера эта ужасная, потрясающая смерть Трубецкого¹⁴⁷, ждут всего… А мы вчера открыли сезон «Чайкой»… И не было отклика в зрительном зале… Было тяжело, грустно. На вызовы хоть не выходи. Играли ли мы плохо, нужны ли теперь злободневные пьесы — не знаю, не знаю.

Мария Петровна играла хорошо, просто, чисто, но публика, кажется, любит в Нине какой-то поэтический, то есть опоэтизированный образ подстреленной чайки, а у М. П. Нина — заурядная девушка, заурядно страдающая. Потом говорят, что ее и Мейерхольда было плохо слышно, Савицкая в Маше не нравилась, Тригорин тоже. Вообще не вышло, и странное дело, я это предчувствовала…

Неужели «Дети солнца» будут иметь успех? То есть для материальной стороны дай бог, а для художественной — не пойму тогда ничего.

Горький очень недоволен был генеральной своей пьесы; теперь меняют декорацию и mise en scène 2-го и 4-го актов. Недоволен актерами, хвалит сильно только меня одну. Вообще Мария Федоровна мне так кадит в глаза, точно я ей не товарищ. Немировичу говорила, что Книппер стала большой актрисой. Превозносит меня и в глаза и за глаза. Что это — не знаю. И всем в театре всё об этом жужжит. Зачем это!¹⁴⁸

Что если наш театр кончается! Что же потом! Мне лезут мысли, куда себя тогда девать, чтоб зарабатывать кусок хлеба?! Вряд ли я смогу служить где-нибудь еще.

О «Вишневом саде» слышала. Как-то больно еще слышать от посторонних людей о том, что было так недавно еще близким. Я вообще как-то странно удалена от памяти об Антоне, так что мне иногда странным кажется, что я ношу его фамилию, фальшь какая-то. Когда я сижу над его книжками, когда я плачу над его пьесами, когда сижу на 71 могиле, я чувствую, что это был Мне единственный близкий человек, чувствую, что и я ему была близка, особенно за последний год, последние месяцы, когда его душа точно оттаяла, раскрылась, и я уже начинала жить новой жизнью, а тут свершилось что-то непонятное…

Кончаю вечером после «Привидений». Не знаю, зачем я пишу тебе все это…

… «Привидения» прошли отлично. Публика принимала, аплодировала очень хорошо. Завтра я играю утром «Дядю Ваню», вечером «На дне». Славно?! Куда денется скоро мое норвежское здоровье!¹⁴⁹ Кишки мои уже разладились. Боюсь опять боли в затылке.

Никого не вижу, только раза два-три был Маклаков и рассказывал, что делается на белом свете. Хочу хоть журналов выписать, да денег совсем нет. Не знаю, куда идут.

… Попробую записывать, куда идут деньги. Себе ни одной тряпки еще не шила.

Я все мечтаю, что на будущий год девочки будут у меня и я перееду этажом выше¹⁵⁰. Мне нужно иметь около себя существо. Отчего у меня нет ребенка! Как это жестоко!

Ну, я расписалась; прости, если письмо нелепое. Когда же наконец приедете вы? Это бессовестно. Мамашу обнимаю, целую и люблю.

Пиши, когда приедешь.

Оля

74. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
19 – 27 октября 1905 г. Москва

19 окт.

Вот так дни были у нас, милая Маша! Да и сейчас жутко. Даже не знаешь, с чего начинать, да и расписывать нет времени. Бежать надо уже в театр. Мы не играем с 14-го¹⁵¹. Вся жизнь была остановлена, ни воды, ни электричества, ни конок, ни магазинов, ни молока. В городе по вечерам темнота, жуть, мелькают тени; извозчики, того гляди, наскочат друг на друга. Мне, по своему одиночеству, приходилось одной разъезжать. Было страшно. В переулках еще вставляли керосиновые лампы в фонари, 72 а Тверская — как гроб, все забито наглухо, темно. Хорошо, что стычек не было. Состояние напряженное, нервное, полнейшая неуверенность в том, что будет. Нелепые слухи, которым невольно придаешь веру. Я рада была, что мамаши не было здесь это время. Мама требовала, чтобы я переехала к ней, так как я одна во всем нижнем этаже. Но я все-таки осталась. Из училища напротив растаскали все инструменты для толпы. Одну ночь ждали взрыва, так что вся прислуга не ночевала, а мы ничего не знали. Рядом типография Левенсон все время мутит; часто стоят казаки. По вечерам все боятся показываться на улицах, боятся черной сотни.

Зато вчера что было в Москве! Еще ночью узнали о манифесте, и в клубах до утра сидели, и говорилось много и горячо. С утра все зашевелились. Все открылось, улицы запружены народом, лица оживленные. Всюду митинги, на площадях ораторы, красные флаги. В театре оживление, поздравления, крики «ура». Решили частью идти на улицы, конечно, и я. Двинулись с толпой по Тверской к генерал-губернатору, с красными флагами, пели «Марсельезу», водружали всюду красные флаги, лица сияющие, солнце как раз выглянуло и осветило эту тысячную ликующую толпу. Впереди несли белые полотна, и на них красными буквами: «Свобода», «Амнистия». Дурново¹⁵² выходил, сказал несколько слов, предложил красные флаги заменить национальными, но ему свистели. Двинулись дальше. Около Леонтьевского какой-то оратор крикнул, что стреляют. Толпа шарахнулась, послышался конский топот, — минута тишины и полной паники. Я решила, что пришел конец, и отбежала к тротуару, но за толпой не двинулась, боялась, что сомнут все равно.

20-е октября. Ужасно беспокойно и тяжело. Уличные столкновения партий, выстрелы. Сегодня похороны убитого Баумана, ждут многого¹⁵³. Ужасы в Твери… Черная сотня… Революционная партия поднимается, всюду призыв к оружию, сборы денег на оружие. 18-го я была в университете на митинге, целый день была на улицах, ходила с Левой и Колей Рейсе. Видела и партию передовую, и национальную; по всей Тверской всё шествия, шли в тюрьмы, освобождать заключенных.

Продолжаю 27-го уже. Не могла присесть к столу. Начали играть «Дети солнца». Хвалят исполнение, пьесу не очень. Мне скучно играть, хотя роль удалась¹⁵⁴.

73 … Вообще столько всего произошло за это короткое время, что нет сил писать.

Сборы в театре ужасные, только абонементные полны. Сегодня первый раз играем «Вишневый сад», и я вздохнула, играла с упоением, обливалась слезами. Завтра приступаем к «Горю от ума».

Приезжай скорее, писать не хочется, да и не напишешь.

Живу отшельницей, никто не ходит, никому не нужна стала.

Продолжать не стану, ибо у меня нос на квинту повешен, нервы нехорошие, и вообще много всего.

Целую мамашу и безумно хочу ее видеть. А ты, верно, думать обо мне отвыкла.

Оля

75*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)¹⁵⁵
16 ноября 1905 г. Москва

16/29 ноября

Милый мой Володя, какая жизнь идет, какой пульс бьется, какая лихорадка всюду! Все перевернулось, пока и не вспоминаешь о том, что было до 17-го октября¹⁵⁶! А куда все это идет? Не чувствуется, никто не может сказать. Мне кажется, что выйдет что-нибудь совсем неожиданное.

Все перевернулось, идет новая жизнь, и всюду должно быть обновление, и люди должны новые появиться, и в искусстве уже надвигается перелом…

Временами так бывало тяжело, что хотелось бросить все и идти в революционную партию и все крушить. Своим делом трудно было заниматься и трудно было относиться платонически к движению, хотелось идти действовать. Но эти горячие минуты прошли. Хочется не революции, а свободы, простора, красоты, романтизма. Я с наслаждением говорю вместе с Анной Мар: «Мы живем в великое время»¹⁵⁷.

Жалею, что занята буквально все вечера и не могу посещать всяких митингов, всех партий. Ходила только на земские съезды, слушала ораторов — ужасно интересно. 74 Вспоминаю часто Элю, ее фигуру среди всего этого движения. Очень я вас хочу видеть.

Как я живу? Дома только ночую и обедаю. С Маришей лажу. Играю очень много. За театр страшно. Ждут кризиса денежного. Неужели рухнет?! Репетируют «Горе от ума». Леонид Андреев написал удивительную пьесу «К звездам», пропитанную современным движением, но не à lа Горький. Вне времени и пространства, действие где-то за границей, в горах, наверху, в обсерватории, а внизу где-то революция. 2-й акт — ликующий, весна, горы, светлая молодежь — революционеры, но не подавленная, а поющая; 3-й акт кошмарный, нервный, — знаешь, как Андреев пишет, зато 4-й, необычайно красивый и сильный и примиряющий, на меня произвел сильнейшее впечатление. И реально и нереально все. Много красивого.

Какая жизнь, какие чувства! Кончился век нытиков, подавленности, идет громада, надвигается. Боже мой, во всех пьесах Антона пророчества этой жизни! С совсем новым чувством я играю «Вишневый сад».

Целую тебя и Элю.
Оля

76*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)¹⁵⁸
21 декабря 1905 г. Москва

21 дек.

… Жизнь на Руси пошла такова, что мы решили прекратить наше дело на этот сезон. Пять дней подряд мы заседаем, выворачиваем мозги. Дела наши, конечно, не блестящи. Мы решили часть труппы, которая нам не нужна на будущий сезон, выделить, выдав жалованье по 15-е марта. А «ядро» удерживается хоть на половинном жалованье, и вот думаем поехать за границу, если это удастся. Если нет, будем работать здесь для будущего сезона и, если разрешат пьесу Андреева, что очень сомнительно при теперешней репрессии, будем играть ее одну здесь¹⁵⁹. Вообще будем изворачиваться.

Милый мой, что у нас делалось! Вспомнить жутко. Кровь, ужас, баррикады. А мы, мирные обыватели, боялись и дружинников и солдат. Сколько жертв, не причастных ни к той, ни к другой партии. Что-то невообразимо 75 нелепое получилось. Неразбериха. Теперь идут бесконечные аресты, обыски, всюду городовые с штыками, разъезжают патрули. Дубасов действует вовсю¹⁶⁰. Вчера мы с Машей не могли попасть домой: против нас был обыск, в Комиссаровском техническом училище, и потому оно было оцеплено войсками, со стороны Садовой, в «Аквариуме» стояли пушки, но, слава богу, не разносили дом, а то это стало обычным явлением в Москве. Мы отправились в ночевку к Станиславским, так как позднее 9 часов нельзя выходить на улицу, да и после 6 уже обыскивают и даже грабят. Около 9 прибежала храбрая Мариша и сообщила, что доступ к нашему дому свободен, и мы с некоторым трепетом пробирались домой. Мамаша бедная была в страхе от неизвестности. Вот тебе свобода, неприкосновенность личности! Правительство трижды село в лужу, теперь и революционное движение не удалось. Бедная Россия!

Мама в ужасном состоянии. Не знаю, что с ней делать. В Филармонии был обыск, стояли пулеметы, пушки, заставили выйти Делле¹⁶¹ и поднять руки и сообщили с поднятыми винтовками, что если раздастся хоть один выстрел в солдат, то он будет расстрелян. Жена встала рядом с ним, готовая ко всему. Мама говорит, что они оба постарели сразу. Нашли там оружие; оказывается, под видом санитарного пункта, под выкинутым флагом Красного Креста, там происходили самые горячие митинги.

Канонада стояла по Москве отчаянная. Жуть, неизвестность. Володя, что будет из России! Сейчас пока спокойно, хотя по ночам пуляют где-то.

Я сегодня ругалась с Шумилиным, денщиком дяди Саши, за их зверство. Солдаты, как хищные, жгут, режут, стреляют. Их изводят дружинники, стреляющие из-за засады и сейчас прячущиеся.

Газеты все конфискованы, выходит только подлое «Русское слово», «Новости» и пресные «Русские ведомости». Все потеряли голову. Что делать, куда гнуть!

Как со стороны все это чувствуется? Напиши мне. Если бы ты повидал Вишневского¹⁶², он бы порассказал тебе, что мы тут терпели.

Все тянут из России; если бы была серьезная единодушная революция, стыдно было бы уезжать, а теперь, напротив, хочется вон, и нисколько не стыдно.

Спешу писать, надо отсылать письмо Вишневскому. Хотим везти: «Царя Федора», «На дне», «Три сестры», 76 «К звездам» (Л. Андреева) и «Д-ра Штокмана». Хорошо?¹⁶³

Боже, неужели удастся эта поездка. Маша Чехова тоже поедет тогда со мной. …

77*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)¹⁶⁴
Январь 1906 г. Москва

… Что-то нас ждет в Берлине! А интересно. Мне страшно за Чехова, не поймут немцы этой нежной лирики, красоты тоски русской, мечты о какой-то прекрасной жизни… Вспомни заключительный монолог Сони в «Дяде Ване», последние слова Ольги в «Трех сестрах». Я не могу без слез думать…

Чувствуется новое в искусстве, в драме, реализм отходит, уступает место чему-то новому, но это родное, задушевное, нежно грустное, эта тихая глубокая поэзия русской жизни, души, это сидит глубоко в сердце и останется там вечно. …

78*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — А. И. СУМБАТОВУ-ЮЖИНУ¹⁶⁵
11 февраля 1906 г. Берлин

24 февр.

А ведь Вы мне на счастье встретились перед отъездом, Александр Иванович!

Я Вам обещала написать и держу слово. Вчера сыграли «Царя Федора» при восторженных овациях, возраставших после каждой картины¹⁶⁶. Присутствовали Гауптман, Швидлер, Зудерман. Сегодня вышли газеты, — все в один голос хвалят, посвящают целые статьи¹⁶⁷.

Дай бог и дальше нам такого успеха. Еще бы раз Вас встретить!

Шлю Вам привет.
Ольга Чехова

77 79*. А. И. СУМБАТОВ-ЮЖИН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 февраля 1906 г. Москва

21 февр.

5 марта

1906 г. Москва

Сердечно благодарю Вас, глубокоуважаемая Ольга Леонардовна, за Ваше милое письмо и также сердечно рад успеху русского театра. В «Царе Федоре» и «На дне» я не сомневался, но тонкая прелесть произведений Вашего мужа мне казалась воспринимаемой со сцены только на том языке, на котором они написаны. Тем приятнее было узнать об успехе «Дяди Вани» из отзывов берлинских газет, перепечатанных здесь¹⁶⁸.

На днях я надеюсь уехать на две-три недели за границу. Для друга, говорят, семь верст не околица, и, хотя я еду… «на юг Франции» и мне сама судьба велит ехать на Вену, я проеду на Берлин, чтобы посмотреть ваши спектакли и хотя бы à la Добчинский за дрожками городничего петушком пробежаться за вашей триумфальной колесницей.

Целую Ваши ручки и прошу Вас передать всем, кто меня помнит, сердечный привет и поздравление. Расцелуйте, пожалуйста, за меня Котю Немирович¹⁶⁹, поздравьте Владимира Ивановича, Константина Сергеевича и всех, всех ваших.

Дай бог дальше так же, покорить все европейские столицы.

Душевно преданный Вам
А. Сумбатов

80*. М. Н. ЕРМОЛОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁷⁰
2 марта 1906 г. Москва

Телеграмма

Счастлива вашим триумфом, в котором была уверена. Спасибо за Ваше прелестное письмо. Целую и люблю Вас всем сердцем. Приветствую и поздравляю всех. Душою с вами.

Ермолова

78 81. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
Январь — февраль 1907 г. Москва

Милая и дорогая Ольга Леонардовна.

Пишу это письмо с самым лучшим помыслом и очень прошу не истолковывать ложно мои добрые намерения.

Вот к чем дело.

Я взялся ставить «Драму жизни» для искания новых форм.

Театр думал рискнуть этой пьесой. Выйдет — хорошо, не выйдет — другие пьесы вывезут. Дело изменилось. Репертуар сложился так, что на меня падает двойная ответственность. Первая заключается в том, что материальная сторона дела может пострадать от неуспеха пьесы. Вторая — ответственность за Вас. Первая актриса, выступающая в ответственной роли, может пострадать из-за моего, ну, назовем хотя бы — упрямства.

За первое условие я охотно отвечу. За второе — не могу. И потому считаю долгом, пока еще не поздно, отказаться от своего права режиссера и дать Вам полную свободу в трактовке роли.

Я это делаю без всякой обиды и укола самолюбия.

Я делал все, что мог, и был искренно счастлив, когда увидел тот настоящий темперамент, который я искал для театра: пока я думал, что помогаю Вам утвердиться в нем, я был полезен. Теперь же, убедившись в том, что Вы сознательно пренебрегаете этим кладом, я становлюсь вредным и потому стушевываюсь.

Если позволите дать Вам совет, — обратитесь к Владимиру Ивановичу и пройдите с ним роль в том тоне, который я органически понять не могу по складу моей художественной натуры. Повторяю, все это я пишу без всякого дурного чувства.

Я говорил с Владимиром Ивановичем по этому поводу, и он любезно согласился.

Дай бог успеха¹⁷¹.

Любящий Вас
К. Алексеев

79 82. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁷²
Февраль (после 8-го) 1907 г. Москва

Мне хочется еще раз сказать Вам, Ольга Леонардовна, что Вы играли и интересно и сильно. В особенности благодаря тому, что Вы многое так удачно смягчили. Когда Вы мне сказали после генеральной: «Не грубо ли я играю?» — я боялся ответить вполне утвердительно, чтобы не вышло нового конфликта между мною и Константином Сергеевичем, но Ваше чутье Вам подсказало верно. Досадно, конечно, что […] спектакль вышел далеко не таким, каким он должен был быть, и потому добрая половина проявлений Вашего таланта пропадает даром, но это не мешает считать Терезиту лучшей Вашей ролью. Советовал бы, хоть не для публики, а для себя самой, не переставать работать над ролью, — главное, над переломом в ней, психология которого как-то совершенно опущена Вами.

Как это могло случиться, что Ваша Терезита в 3-м действии та же, какая она была в первых двух? Все внимание при постановке конца 2-го действия, где находится момент перелома, и всего 3-го действия должно было уйти на новую гамму в психологии Терезиты. Может быть, Вы сможете сами добиться чего-нибудь в рамках этой ужасной и нелепой мизансцены 3-го действия.

И вот достоинство Вашей игры, — что, несмотря на такой огромный пробел в роли, Вы все-таки оставляете впечатление прекрасного в общем тоне. А прекрасное у нас в театре меня подкупает и радует всегда так же, как бесит все любительское и — говоря попросту — глупое. Смена этих впечатлений владела мною вчера весь вечер. Вы, Москвин и отчасти Вишневский и Егоров утешали и радовали меня¹⁷³, остальное было не серьезно и возбуждало во мне холодное презрение.

Дай бог, чтобы следующая Ваша роль текла в лучших условиях.

Но Вы должны верить в себя. Охватившее Вас временно недоверие к себе должно теперь исчезнуть.

Ваш
Вл. Немирович-Данченко

80 83*. В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁷⁴
15 марта 1907 г. Москва

Открытка

Дорогая Ольга Леонардовна!

Меня задержали, к двум часам опоздал к Вам, а позже стал укладываться. Ведь сегодня я уезжаю в Питер. Увижусь с Вами, когда Вы приедете в северную столицу. Много надо сказать Вам о «Драме жизни». Но сделаю это после Ваших гастролей. А впрочем, надо ли, чтобы я говорил. Хотите ли Вы знать, что я думаю.

Ваш Вс. Мейерхольд

84*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Л. Я. ГУРЕВИЧ
28 августа 1907 г. Москва

28-е авг.

Дорогая Любовь Яковлевна,

только вернувшись с юга, я нашла в театре Ваше милое письмо и Ваш фельетон, — за то и за другое шлю Вам сердечное спасибо. Понятия не имею, где Вы находитесь сейчас, но думаю, что письмо мое дойдет до Вас.

В театре уже идет работа. Репетируют «Бориса Годунова», принимаются за «Жизнь Человека» и за «Синюю птицу». Последняя меня очень интересует. «Каина» пока не разрешают; не знаю, чем кончится¹⁷⁵. Мне лично — тоскливый сезон, нечего играть. Это очень тяжело.

Лето я провела в Ялте у моей belle-mère^1* и ездила с Марией Павловной в Константинополь, на Принцевы острова, сделали интересное путешествие.

Посылаю Вам очень неинтересную фотографию, хороших у меня никогда не водится, и потому я очень редко снимаюсь. Думаю теперь сняться, и в Терезите тоже, и тогда пришлю Вам.

Будьте здоровы, примите мой сердечный привет,

Ольга Книппер

Если бы сыграть Ребекку!¹⁷⁶

81 85*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. А. ПОДГОРНОМУ¹⁷⁷
30 сентября 1907 г. Москва

30/13 окт. 1907

«Хочешь ты, чтобы я с тобой поговорила, Тю¹⁷⁸?»

Коллективное письмо, к которому я не присоединилась, так как хотела написать отдельно, давно ушло, а я по своему обыкновению все не пишу, хотя каждый день смотрю на Ваш адрес, милый Николай Афанасьевич, думаю о Вас, думаю о своем желании писать Вам¹⁷⁹.

… Наконец присела, и надеюсь, не в последний раз.

Вот и осень, и начало сезона, и завертелась машина. В театре работа по всем углам идет, и толковая и бестолковая. Громоздкий «Борис Годунов» близится к концу, хотя далеко не готов. Не пойму, что получится в общем. Нового ничего пока не вижу в постановке. Интересна будет быстрая смела картин, если это будет легко и тихо.

Всюду слышатся вопли, шамкание, вырабатывание «тонов» для старух, пьяниц, соседей, врагов и друзей «Человека»¹⁸⁰. Сулер действует вовсю. Слаживают 3-й акт «Драмы жизни». Мне грустно, что нет моего жуткого, стилизованного прекрасного Тю, с его «ножкой», не будет страшной руки в 4-м акте. Но все это, конечно, временно¹⁸¹. Высидите хорошенько, берегите себя, думайте только о теле, отдохните и опять приезжайте к нам, и заиграем и заговорим глупости.

А я немного попутешествовала это лето. Была в Константинополе, была на Принцевых островах, в Скутари, все высмотрела. Много я видела, но этой изумительной по красоте и необъятности панорамы — никогда не забуду. Бурливый, стиснутый между двух морей Босфор, Золотой Рог с кружевными берегами и безумной жизнью на воде, сказочный Стамбул, когда утром из опалового тумана вырисовываются только мечети и летят к небу изящные минареты, а на горизонте видны старые стены, а за ними столетние темные кипарисовые леса и бесконечные кладбища, — этого всего не забудешь. Видела и гулянье, и катанье в изящных каиках гаремных женщин, видела и величавую Ай-Софию, и ревущих дервишей (ужасно!). А теперь сижу и смотрю, как капают дождевые капли, как 82 хмурится небо, как играют «Годунова», как люди мечутся. — А Вы мне напишете?

Жму Вашу руку, шлю привет нежнейший и желаю выздоровления скорейшего.

Ольга Книппер

86*. Л. Я. ГУРЕВИЧ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁸²
24 января 1908 г. Петербург

СПб. Саперный пер., 16

24 января 1908

Дорогая Ольга Леонардовна.

Иду сегодня на Дузе в «Росмерсхольме» — и думаю о Вас. Я перед Вами бог знает кто: так была обрадована Вашим письмом и портретом, (которые я получила долю спустя после отправки) и Вашим приветом на Новый год, — и до сих пор не ответила. Но, честное слово, — это, как и многое другое за это время, было для меня самой глубоко неестественно, то есть совсем не выражало моего настоящего бытия. Бывают такие кошмарные периоды жизни, когда наша внешняя жизнь, наши поступки как-то особенно идут вразрез с тем, к чему мы стремимся, о чем думаем, что любим, — и не на патологическом основании, не по безволию, а потому, что весь механизм нашего существа оказывается в цепях какой-нибудь одной внешней задачи, естественной для нас по существу, но непосильной и потому почти кошмарной… Так было и со мной это время. Я даже у Ольги Николаевны Чюминой не побывала с приезда в СПб., то есть с ноября.

Тянет меня в Москву донельзя. В Художественный театр! Хочется видеть все ваше новое. Хочется видеть Вас в «Росмерсхольме». Думаю об этой вещи Ибсена и о Вас, и кажется мне, что Вам предстоит найти на сцене еще одну себя, совсем новую: не такую, как в пьесах Антона Павловича, и не такую, как в «Драме жизни» — по темпераменту не такую, а не только, так сказать, но психологической тональности. Но это не пугает меня за Вас, а только волнует. Я очень верю в Ваши силы, Ольга Леонардовна, и верю вообще в то, что жизнь с ее страданьями взламывает в людях, в их душе, то деревянное дно, которое ограничивает нас в глубину, и раскрывает в нас самих источники новой силы. Смотрю, например, на Дузе, которую так 83 хорошо помню 17 лет тому назад, — и ясно вижу, насколько богаче, великолепнее стало ее существо… Впрочем, с таким неразборчивым почерком, как мой (ей-богу, стараюсь писать разборчиво, но все жалуются), лучше не распространяться в письме о Дузе.

Дочитываю «Книгу о новом театре», сборник статей, изданный «Шиповником» и посвященный Станиславскому, хотя почти все статьи спорят против реалистических постановок Художественного театра¹⁸³. В книге много мыслей, много ценных исканий, и меня не удивляет, что она посвящена К. С. Читали ли Вы эту книгу? Летом прочла еще одну ценную книгу о театре, немецкую: Hagemann’а «Regie». Ее стоило бы перевести на русский язык¹⁸⁴. Многое в ней не ново для того, кто сознательно смотрел на постановки Художественного театра, и даже — словно писано «по Станиславскому», но есть чудесные замечания, от которых загораются новые мысли. Вообще в этом году я очень много думаю о театре, так сказать, «всерьез» — и потому особенно хочется побывать в Москве, поговорить с Вами и с К. С. (передайте ему мой сердечный привет). Если Художественный театр приедет к нам в СПб. на масленице, как здесь говорят, то я не успею поехать в Москву, но если позже, — приеду на первое представление «Росмерсхольма» и напишу в СПб. газетах фельетон об этом¹⁸⁵.

Пока до свидания, не хочу утомлять Вас своим писанием. От всего сердца желаю Вам здоровья и хороших творческих настроений для Ребекки. Передайте мой теплый привет Марии Павловне, если она в Москве.

Ваша Л. Гуревич

Снялись ли Вы в Терезите? Пожалуйста, сделайте это!

87*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)¹⁸⁶
10 февраля 1908 г. Москва

10/23 февр. 1908

… Я хожу с своей Ребеккой, скоро разрешусь¹⁸⁷. Каково мне ее играть теперь после Дузе?! Она только что играла «Росмерсхольм» в свой бенефис. Не знаю, как я выдержу экзамен. Напишу. Театр наш идет с отличными сборами. 84 Станиславский занят «Синей птицей», Немирович — «Росмерсхольмом». На пасхе едем в Петербург, брать деньги.

… Мы теперь успокоились после Дузе, а то все в театре сидели. Изумительная она женщина, не оторвешься, хотя образов ярких она не дает, но все время с ней живешь и страдаешь. Она вся — прекрасная женская любовь, с ее радостью, но больше с страданием. Лучше всего она в «Даме с камелиями». …

88. Л. Н. АНДРЕЕВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 февраля 1908 г. Петербург

25 февр. 08

Милая Ольга Леонардовна!

Представьте себе такую дикую вещь: соскучился по Вас. Положительно. И виделись мы мало, и говорить толком не пришлось, а вот — соскучился.

И представьте себе другую, еще более дикую вещь: будто в этой огромной Москве, среди множества людей чужих, среди немногих приятелей и «явных» друзей, есть один тайный друг — и это Вы. Так кажется мне, так чувствуется.

Мой милый, тайный друг! Плох я был в Москве: несчастен, пьян, безобразен. Думаю даже, что порою отвратителен. И многие хорошие люди не поняли, почему это так, и немножко отвернулись¹⁸⁸.

И черт с ними — со многими хорошими людьми.

Но были немногие, которые как будто поняли. И даже как будто втайне пожалели. Вы такая. Так кажется мне, и за это — помимо прочего — крепко и хорошо люблю я Вас.

Люблю Вас и за то, что Вы начинены динамитом, как хорошая конспиративная квартира. По виду спокойно, и даже дворник у ворот — и вдруг…

Когда я был маленький, я нес однажды стакан с чаем и старался не расплескать, еле передвигал ногами — и когда почти донес, взял и хлопнул об пол и чай и стакан.

Бывает.

Как я буду рад увидеть Вас в СПб., если приедете! Теперь я другой. Пить бросил совсем и давно. И не буду. 85 Прошлое с его ужасами отошло — и хотя еще нет настоящего и в будущее верится плохо, жизнь понемногу берет свое.

Жду весны. И однажды весною мы пойдем с Вами гулять по Дворцовой набережной.

Хорошо?

Ваш Леонид Андреев

89*. В. И. КАЧАЛОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁸⁹
19 марта 1908 г. Рига

Открытка

Шлю Вам привет, дорогая Ольга Леонардовна. Поздравляю с чудесной весной. Ведь и в Москве весна? Здесь солнце яркое, слепит глаза. Навестите моего Димку как-нибудь, если будете близко¹⁹⁰. Хорошо? Будьте здоровы. Крепко и весело целую Ваши крепкие и веселые ручки.

Ваш Качалов

90*. Л. Н. АНДРЕЕВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
29 марта 1908 г. Петербург

29 марта

Милая и дорогая Ольга Леонардовна!

Не знаю, удастся ли нам свидеться весною. Тут у меня неожиданности произошли. Встретил женщину — полюбил ее (даже и не предполагал, что на старости лет, будучи в некотором роде юбиляром, могу так полюбить и так влюбиться!) — и она меня полюбила — и вот женимся — и вот для этой цели, чтобы тише было, едем на некоторое время в Крым¹⁹¹.

Вот оно, дела какие!

А Вы мой крепкий и верный друг. Изо всей мочи жму руку. Посылаю свою карточку, пришлите, голубчик, свою.

Ваш Леонид

86 91*. Ю. К. БАЛТРУШАЙТИС — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ¹⁹²
10 сентября (?) 1908 г. Дельфт

9/23 1908

Дельфт

Уважаемая синьора Ольга,

брожу по этому городу, такому старому, меланхолическому и прекрасному. Много думаю о Вас, вспоминаю Вас с глубоким волнением и преданностью. Суду Вам иногда еще писать. Я пережил здесь, в Голландии, много важных вещей. Я Вам о них расскажу. Через 10-12 дней, может быть, я буду в Москве. Не забывайте меня. Напишите мне несколько слов в Берлин, на Главный почтамт.

Ваш Балтрушайтис

92. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)
29 октября 1908 г. Москва

29-е окт.

Я просто свиненок, милый Володюшка, что не сейчас же ответила на твое милое письмо, которое меня тронуло. Вспомнилась и мне Мерзляковка, где мы все ковали себе новую жизнь на развалинах старой¹⁹³. Сколько там пережито! Я до сих пор не могу равнодушно проезжать мимо этого угла.

Оговариваюсь — хоть я и свиненок, но не совсем: уж очень я засуматошилась последнее время. Играю каждый вечер, хотя и одну картину в «Синей птице» — все же вечер занят¹⁹⁴. А днем репетиции «Ревизора»¹⁹⁵, а кроме того, во мне самой что-то перерабатывается, довольно мучительно. 10 лет я актриса, а, по-моему, я совсем не умею работать, создавать, как-то не углублялась, не относилась вдумчиво к себе и к своей работе. Хочется другого. Чувствую пустоту, неудовлетворенность и большую дозу избалованности; и когда чувствуешь, что молодость прошла, делается стыдно.

Завтра наш юбилей 10-летний. Спектакля нет. Утром мы собираемся всей труппой, одним словом, всем составом театра, переберем наши 10 лет, всплакнем, наверное. В 1 ч. будет панихида по Чехове и Морозове, а в 2 ч. прием депутаций, которых будет очень много. Вечером в 11 часов в Художественно-литературном кружке чествуют 87 нас — tout Moscou^2*. Будут всякие представления, музыкальные номера из наших пьес, целые шествия, пародии. Народу будет около 1000. Меня волнует все это. Сегодня я была на могиле Антона Павловича — мысленно перебрала все эти 10 лет, так тесно связанных с ним.

Кончаю письмо после юбилея уже. Не могу тебе описывать все ощущения, впечатления этого изумительного дня. Это был праздник культуры, а по праздник театра. Утром был самый большой захват, когда вся труппа с цветами встречала под звуки «Славы» своих двух режиссеров; словами ничего нельзя было сказать. Видны были поднятые руки с цветами, цветы сыпались на пол, лица возбужденные, слезы умиления, радости, плакали все, целовались, обнимались, говорились неясные, но всем понятные слова. Мужчины все плакали. Наш рабочий Титов (юбиляр) читал адрес от труппы и всех служащих. Москвин — от нас, юбиляров, — от слез не мог читать и как-то выкрикивал слова.

Посылаю тебе газеты, ты поймешь, что это было. Не было уголка России, который бы не откликнулся на наше 10-летие. Трогательно чувствовалась любовь к нашему молодому театру. Вечер в кружке, по случаю смерти Ленского¹⁹⁶, был отменен, и мы собрались у себя в театре экспромтом, и вышло изумительно остроумно, весело, живо и интересно. Были и музыка, и пение (я пела Леля с оркестром и хором), и чтение, и танцы, и пародии, и музыка. Шаляпин днем пел письмо Рахманинова — это было так оригинально, так ново, что я тебе передать не могу¹⁹⁷.

Порадуйся за нас.

Мы 10 лет работали чисто и честно, много страдали, много пережили, и вот — результат.

Имя Антона Павловича не сходило с уст — не было депутации, которая не упомянула бы это дорогое, так тесно связанное с нашим театром имя.

Посылаю тебе «Шиповник» пока, вышлю еще книги. Вышлю конфекты и чай, а то мама все простужена.

Спешу, целую тебя, не думай, что я забыла тебя. Страшно радуюсь твоим успехам, работай дальше, чисто и честно.

Обнимаю тебя.
Ольга

88 93*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)
13 декабря 1908 г. Москва

13 дек.

У тебя уже рождество, милый Володя, и новый год на носу. Поздравлять буду, когда наши праздники подойдут.

Я все это время, кроме репетиций «Ревизора» и нашего театра, ничего не видела. 15-го и 16-го генеральные, и 18-го играем «Ревизора».

Я немного успокоилась. Городничиха у меня наладилась, чего я не ожидала. Внешность изменила, устроила курносенькую, глуповатую, любопытную мордочку. Туалеты — один другого лучше. Играем в 30-33 годах. Все вспоминаю дядю Сашу. Это было бы событие в его жизни — «Ревизор» в нашем театре.

Городничего играет Уралов. Такой внешности нарочно не выдумаешь: огромный, толстый, голос здоровенный, и играет хорошо. Хлестаков — юный Горев — масса хороших мест, интонаций, но вывезет ли он роль — не знаю. Очень уж зелен как актер. Он только год у нас, ему 21 год. Дочка моя — Коренева; судья — Леонидов, Земляника — Адашев (хорошо), почтмейстер — Лужский, Бобчинский — Москвин, Осип — Грибунин. Декорация вышла очень стильная, хорошая¹⁹⁸; фигуры, кажется, будут интересные, страшно еще говорить. Настроение в театре нервное, повышенное, как всегда перед премьерой. Напишу тебе после первого дня, пришлю рецензии. Володя, ты не затеряй наши юбилейные, если можно, перешли, а то у меня дубликатов нет.

Вчера сыграли в 100-й раз «Вишневый сад» — лебединую песню Антона Павловича.

Очень хвалят у нас «Лоэнгрина» с Собиновым и Неждановой, и очень хороший Тельрамунд — Бакланов. Пойду слушать. За это время все интересное мимо носа идет — все занята. Занимаюсь пластикой у Эли, составили группу в 10 человек, танцуем в театре. Очень ей мешает, что нет чувства ритма и слуха. Мне это очень чувствительно, другие не замечают. Как она живет — не знаю, не вижу ее, кроме уроков.

«Синяя птица» все дает сборы, завтра 50-й спектакль.

89 Наш «cabaret» действует, много острят там, много хохочут. Все это хорошо, потому что интимно. Весь наш юбилей был повторен, и директора были приглашены, все было точно скопировано — все обессилели от смеха. Устроители наши — Балиев, Званцев, Москвин. Пели у нас там Шаляпин, Собинов, Петрова¹⁹⁹.

Сегодня начинает гастроли Сара Бернар. Не знаю, увижу ли ее.

Свободна только завтра. Цены адские. …

94*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ)
5 января 1909 г. Москва

5/18 янв. 1909 г.

Вот и праздники кончились, милый Володя. Я, кроме дыры в кармане, ничего не ощутила за все это время. Играла порядочно, даже много. Кончили год и начали следующий «Дядей Ваней» и «Вишневым садом» — и я отдыхала.

Городничиха хотя и с успехом прошла для меня, все же не радует, так как не лежит к ней душа. Если бы дядя Саша мог видеть «Ревизора» и меня! Вот испытывал бы наслаждение — правда?

Репетируют теперь Гамсуна «У царских врат» — пьеса приятная, тонкая, не эффектная. Главные роли — Лилина и Качалов. Последний вздумал переходить в Малый театр, — Южин теперь «обновляет» состав, — но, кажется, это не состоится. Пресса теперь травит наш театр отчаянно. Это так чувствовалось по рецензиям «Ревизора». Все люди со вкусом, все художники в восторге от спектакля.

Сборы идут наисильнейшие на праздниках. В Петербург, верно, поедем. Повезем «Синюю птицу», «Ревизора», «У царских врат» и «Три сестры». Как бы там не поднялась холера к весне!

… На днях я слушала Рахманинова как дирижера, пианиста и композитора и наслаждалась. Настоящий, серьезный, здоровый и сильный талант. …

90 95*. М. Г. САВИНА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁰⁰
16 апреля 1909 г. Петербург

16/IV-09

Дорогая Ольга Леонардовна.

Если Вы не изменили намерения смотреть сегодня «Жены» в Александринском театре²⁰¹, то пожалуйте к началу в ложу «Л. И.» бельэтажа. Капельдинер Лещинский предупрежден, и билет будет у него.

Крепко целую Вас.
Ваша Савина

P. S. Так как с «дамами» нива не сваришь, то я уговорилась вчера с Москвиным насчет «бражничанья», и Вас прямо привезут в свободный вечер.

96*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Л. Я. ГУРЕВИЧ
27 сентября 1909 г. Москва

27-е сент.

Спешу написать Вам, дорогая Любовь Яковлевна, что ни я, ни Иван Павлович не имеем что-либо против того, чтоб напечатать письма Антона Павловича. Еще раз извиняюсь за долгое невежливое молчание.

В прошлом году мне, правда, неприятно было, чтоб некоторые письма появились в печати, — может быть, оттого, что самой было тяжело читать их, вспоминать, как эта необыкновенно прекрасная душа страдала от житейских неизбежных мелочей, и так это было до последних минут его жизни…

Дорошевич хочет писать против Ежова и побить его его собственными письмами к А. П., которые Мария Павловна дала ему²⁰². Пока это между нами. Суворин был у Марии Павловны, и меня страшно злит, что она его приняла. Он, конечно, хитро, как лиса, подкатился к ней и обелил себя, что он-де ни в чем не виноват, а вся вина — редактора. Я бы итого господина не приняла.

Брендера я не знаю, знаю только, что он ходит к Ивану Павловичу и очень энергично собирает все, что касается жизни Ант. Павловича²⁰³.

91 Мы очень сильно работаем одновременно две пьесы: «Анатэма» уже готова и 2-го предстанет на суд публики. По-моему, будет очень интересный спектакль, и Качалов прекрасен, и вообще хорошо играют. «Месяц в деревне» пока еще вчерне, работа очень интересная, очень трудная и тонкая — не знаю, как удастся²⁰⁴. Настроение в театре хорошее, бодрое, приятное, главари довольны друг другом.

Лето я была в деревне, а затем в Крыму, у своих. Поправились ли Вы за лето? Ведь Вы адски много и нервно работаете, Вам надо запасаться силами на зиму. Где вы будете писать? Не соберетесь ли в Москву?

Как горько думать, что нет милой души, Ольги Николаевны²⁰⁵.

… Целую Вас и еще раз прошу не сердиться на меня.

Ваша О. Чехова

97. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁰⁶
1909 г. Москва

Милая и дорогая Ольга Леонардовна!

Не еду к Вам сам, чтобы не причинить Вам неприятность²⁰⁷. Я так надоел Вам, что должен некоторое время скрываться. Вместо себя — посылаю цветы. Пусть они скажут Вам о том нежном чувстве, которое я питаю к Вашему большому таланту. Это увлечение вынуждает меня быть жестоким ко всему, что хочет засорить то прекрасное, которое дала Вам природа.

Сейчас Вы испытываете тяжелые минуты артистических сомнений. Глубокие чувства страдания на сцене рождаются через такие мучения. Не думайте, что я хладнокровен к Вашим мукам. Я все время волнуюсь вдали и вместе с тем знаю, что эти муки принесут великолепные плоды.

Пусть не я, пусть кто-нибудь другой, быть может, Москвин, объяснит Вам то, что Вам дано от природы. Я терпеливо издали готов любоваться тем, как Ваш талант, отбросив ненужное, почувствует свободу и проявится во всей своей силе, которую временно задерживало проклятое ремесло актера.

92 Верьте мне: все то, что кажется Вам сейчас таким трудным, — в действительности пустяки. Имейте терпение вникнуть, подумать и понять эти пустяки, и Вы познаете лучшие радости в жизни, которые доступны человеку в этом мире.

Если моя помощь была бы Вам нужна, — я разорвусь на части и обещаюсь не запугивать Вас научными словами²⁰⁸. Вероятно, это была моя ошибка.

Молю Вас быть твердой и мужественной в той артистической борьбе, которую Вам надо одолеть не только ради Вашего таланта, который я всем сердцем люблю, но и ради всего нашего театра, который является смыслом всей моей жизни.

… Вам так мало надо сделать, чтобы быть прекрасной Натальей Петровной, которую я уже десятки раз видел. Просмотрите всю роль и ясно определите, на какие куски она распадается²⁰⁹.

Здесь — я хочу скрыть свое волнение; здесь — я хочу поделиться с другом своим чувством; здесь — я удивилась и испугалась; здесь — я стараюсь уверить его, что ничего страшного не произошло и для этого то становлюсь нежной, то капризной, то стараюсь быть убедительной. Потом я опять сосредоточилась. Пришла Верочка, я не сразу бросаю сосредоточенность. Наконец поняла — взяла роль барыни и стараюсь убедить ее, что ей надо выйти замуж.

 

В каждом месте роли ищите каких-нибудь желаний для себя и только для себя и гоните все другие пошлые желания — для публики. Эта душевная работа так легко Вас увлекает.

Увлекаясь ею, вы отвлекаетесь от того, что недостойно настоящей артистки — служить, подслуживаться публике. Насколько Вы нелогичны в последнем случае, постольку Вы логичны при увлечении настоящим переживанием. Но… выходя на сцену, — приготовьтесь, сосредоточьтесь, увлекитесь настоящими переживаниями.

Вы счастливица, у вас есть сценическое обаяние, которое заставляет Вас слушать, и потому Вам легко делать на сцене все, что Вы захотите.

Нашему брату труднее, так как нам надо в каждой роли выдумать, придумать, сделать это обаяние, без которого актер все равно, что роза без аромата.

93 Мужайтесь и сядьте раз и навсегда на Ваше царственное место в нашем театре. Я буду любоваться издали или, если нужно, работать для Вас, как чернорабочий.

Простите за причиненные Вам муки, но верьте — они неизбежны.

Скоро Вы дойдете до настоящих радостей искусства.

Сердечно любящий Вас, поклонник Вашего большого таланта

К. Алексеев

98. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ²¹⁰
1909 г. Москва

Дорогой, любимый Константин Сергеевич, не могу Вам передать, как глубоко тронуло меня Ваше письмо и Ваши нежные цветы, и так как мои глаза еще не совсем высохли после этой ночи, то они вновь поплакали, и если бы Вы были сейчас здесь, я бы стала перед Вами на колени и от всей души попросила у Вас прощения за все неприятные тяжелые минуты, которые я Вам доставляю своим полнейшим неумением работать, своим беспорядочным нутром, всем тем, что мне самой так мешает жить. И за какую-то одну мало-мальски приличную репетицию Вы мне прощаете так легко всю нудную работу и возню со мной, — на это способны только Вы, так безгранично и так чисто, искренно преданный искусству.

Я сейчас переживаю действительно тяжелые минуты, но не думайте, что это так, вдруг, оттого что не удается Наталья Петровна. Я уже давно прислушиваюсь к себе на сцене, и лучше это делать слишком рано, чем слишком поздно. Не думайте, что это малодушие опять-таки. Вероятно, это прислушивание к себе мешает верить в себя, мешает всецело отдаваться работе. Зачем Вы мне пишете о моем таланте? У меня его нет, есть, вероятно, способности и некоторое, как Вы говорите, сценическое обаяние, и благодаря тому, что все эти годы Вы и Владимир Иванович работали со мной, из меня вышла, может быть, приличная актриса. Поверьте мне, я говорю вполне искренно. Играть на сцене и чувствовать всегда, что я даю 94 часть того, что хотела бы дать, или, что еще ужаснее, совсем не то, что хотела бы дать, — это страшно подчас. Все это, конечно, обостряется благодаря тому, что играешь одну роль в два, три года, и кажется, что вся жизнь зависит от этой роли, тем более у меня, у которой нет жизни вне театра, а жизнь в театре тускнеет — вот и приходишь к некоторым выводам. Конечно, я сейчас употреблю все свои усилия, чтобы насколько возможно овладеть ролью и сыграть, чтоб не очень стыдно было Художественному театру. Не знаю, как это удастся; я сейчас вроде Нины Заречной: «Не знаю, что делать с руками, не умею стоять на сцене, не владею голосом. Вы не понимаете того состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно».

Не знаю, как Вас благодарить за Ваше глубоко трогательное письмо. Мне хочется сыграть Наталью Петровну так, чтобы не стыдно было перед Вами. В тяжелые минуты буду перечитывать Ваше письмо. Простите меня за все, и спасибо Вам за все.

О. Книппер

99*. А. М. ГОРЬКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²¹¹
2 февраля 1910 г. Капри

Многоуважаемая Ольга Леонардовна!

К сожалению, я не могу исполнить ваше желание немедленно, как хотел бы: все письма Антона Павловича находятся в России, передать их Вам мог бы только К. П. Пятницкий, но — в данное время он здесь. Я попрошу его сделать это, когда он возвратится в СПбург²¹².

У меня имеются серебряные часы Антона Павловича; отдавая их мне, он, — помню, — назвал их «любимыми». И слышал, что Вы предполагаете устроить музей, где будут собраны вещи, принадлежащие Антону Павловичу: если Вам угодно, я могу передать Вам эти часы.

Мария Федоровна²¹³ приветствует вас.

Желаю Вам всего доброго.

А. Пешков

95 100*. И. М. МОСКВИН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²¹⁴
20 февраля 1910 г. Москва

20/II 1910

Дорогая Ольга Леонардовна,

помоги этим, просящим нашей помощи, юношам. Если согласишься устроить на свое имя концерт, я с удовольствием буду участвовать и помогу тебе, если нужно, советом²¹⁵.

Твой Москвин

101*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. В. ДОБУЖИНСКОМУ
27 февраля 1910 г. Москва

27 февраля

Пречистенский бульвар 23

Сколько времени уже собираюсь писать Вам, Мстислав Валериановая, и никак не присяду к письменному столу, чтобы посоветоваться с Вами относительно платьев Наталии Петровны, которые я хочу освежить к Петербургу и некоторые обновить. Надеюсь, мы с Вами сговоримся и не очень разойдемся.

Синее (4-й акт) я оставляю как есть, зеленое хочу из первого акта перенести в пятый; для первого мечтаю о легком белом с зелеными лентами на чепце, для третьего — о халатике, рисуночек коего я прилагаю, а тона хочу воспроизвести те самые, которые были на Вашем рисунке — какой-то bleu-maladе^3* с очень светлым беж — верно? Может быть. Вы пришлете в театр Ваш рисунок? Против этого фасона Вы ничего не имеете? Нижнее платьице из кисеи белой, перед в тонких прошивках и складочках, халатик из легкого шелка, или беж на голубом, или наоборот — как Вы думаете?

Для второго акта прилагаю фасончик и очень прошу написать, какого цвета можно сделать, кроме розового. Розовый очень трудно найти — помните, как мы мучились? А платье, в котором я играю, уже сильно потрепалось, и его нельзя везти в Петербург. Мне бы очень хотелось mauve^4* — очень бледное, с белой вышивкой по тончайшему 96 батисту или кисее, по бокам идет снизу доверху тонкая прошивка и продернута лента — как Вы это найдете? Лента одного цвета с платьем.

Первый акт постараюсь сделать по Вашему рисунку — с высеченными воланами. Накидка для 2-го акта остается.

Будьте добреньким, не задержите ответ, а то надо отдавать шить платья. Парик нашла, кажется, очень интересный (с локонами), делает хороший овал лица. Вообще над внешностью еще повожусь. Что делать — этот стиль не очень меня принимает. Играем с удовольствием все время в Ваших чудесных декорациях и все больше вживаемся. Только нехорошо часто играть эту милую пьесу. Как сняли «Анатэму», я, можно сказать, стала играть без передышки, только недавно ввели «Бранда», в котором я не занята²¹⁶.

Вы в Москву не собираетесь? На наш «капустник»?²¹⁷

Буду ждать весточки от Вас, а пока шлю привет сердечный Вам и Вашей супруге.

Ольга Книппер

102*. М. В. ДОБУЖИНСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²¹⁸
13 марта 1910 г. Петербург

13 марта 1910

Дровяной пер., 4

Глубокоуважаемая Ольга Леонардовна.

Простите, что давно не отвечал Вам. Впрочем, Вы, вероятно, были заняты «Прекрасной Еленой» и все равно Вам было не до того.

Я так рад, что снова касаюсь «Месяца в деревне», что снова приходится думать о костюмах, лентах и прочих милых мне вещах.

Я очень рад, что Вы отказываетесь от лилового капота, он особенно неприятен был в V акте. Для этой декорации мне очень дорого зеленое платье, и если не розовое (как было в самом начале), то и в пятом действии мне бы тоже, как и в мерном, хотелось бы Вас видеть в зеленом. Это платье Вам идет безусловно, оно вообще удалось и мне особенно ценно в сочетании с Верочкиным розовым 97 и бабушкиным белым I акта. Мне бы ужасно хотелось сохранить эту гамму в I действии, и поэтому-то, а также потому, что два белых платья (у Наталии Петровны и у бабушки) для начала пьесы были бы слишком симметричны и скучны, — я хочу умолять Вас зеленое платье не удалять из I действия. Зеленое и в последнем действии было бы хорошо, право, и по созвучию с декорацией и по идее: все снова, как было сначала… Но если уж делать белое, — то бы V действие, хотя знаю я, что Вы страдаете в теплом зеленом платье и хотите страданья эти перенести из первого в последний акт, но все же я умоляю Вас, оставьте зеленое в начале!..

С розовым платьем II действия ужасно мне не хочется расставаться. Весь акт построен на ярких тонах платьев, и красное, и розовое, и желтое мне важны для контраста и оживления неяркой моей зелени, и палевое платье Наталии Петровны было бы мертво рядом с желтым и красным цветом. Нельзя ли было бы повторить прежнюю материю? Если нельзя этого сделать в Москве, то ведь есть еще время и можно приготовить любой цвет и узор снять, это дело нескольких дней — есть у меня и умелый человек²¹⁹. Если не розовое, то я предпочту белое платье (может быть, такое, как Вы предполагали для «зала», с блондами или с розовыми лентами). При накидке платье видно, в сущности, почти все, а потому-то менять мне так кажется страшным — все эти покрои и тона так уж выношены и так срослись в моем представлении о Наталии Петровне. Конечно, не говорю о капоте. Эти фасоны (зеленое и розовое платья) Вам к лицу, они хорошо обрисовывают фигуру, и это Вам идет, и потому то, что Вы предлагаете: широкий верхний капот без талии на нижнем затянутом платье — мне очень нравится. Мне кажется, что широкий халатик без талии, открытый и позволяющий видеть нижнее, плотно облегающее платье, Вас толстить не будет и может даже подчеркнуть подразумевающуюся фигуру. Лиловый капот, широко сидевший и не подчеркивавший талии, лишал Вас стройности.

Мне еще кажется, что халатик можно было бы сделать не до земли, а коротким, но я боюсь предрешать заранее, так как возможно, что это укоротит рост. Длинные тюлевые рукава нижнего платья в несколько сборок, до кистей рук, дадут больше эпохи, чем короткие; хотя обнаженные 98 руки будут более легкими. Итак — верхний халатик белый или палевый на бирюзовой подкладке, может быть, и стеганой, если это не даст впечатления теплого платья. Вышивки на нижнем платье я бы предпочел крест на крест. (Прилагаю картинку с похожим на присланный Вами капотом.)

Не сердитесь на меня за то, что я так держусь за первоначальные свои мысли. Я очень боюсь вводить новые комбинации, чтобы не разрушить ансамбля, мне дорогого.

Напишите мне два слона! Спешу послать письмо, и так уж задержал свой ответ.

До скорого свидания. Все друзья с нетерпением ждут приезда.

Жена моя шлет Вам искренний свой привет.

Искренно преданный Вам
М. Добужинский

103*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. В. ДОБУЖИНСКОМУ
Весна 1910 г. Москва

Очень мне стыдно, что так долго не отвечала Вам, Мстислав Валерианович, но так много суеты за последнее время!

Платья мои шьются и подновляются. Думаю, Вы останетесь довольны.

Зеленое — 1 и 5 акт (Вы ликуете?).

2-й акт: белые вышитые воланы на розовом — помните, — которые мы прилаживали в самом начале?

3-й акт — халат палевы и на бирюзовой подкладке и 4-й акт — синее, как было, только беленького прибавляем к лицу, чтобы освежить — ничего? Видите, я не очень против Вас иду.

Уже на днях начну собираться в Петербург. Страстную неделю я буду в Царском Селе у брата.

Примите мой искренний привет.

Ольга Книппер

99 104*. К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
13 июля 1910 г. Ессентуки

13/VII.1910 г.

Дорогая Ольга Леонардовна!

Простите, что пишу на клочке. Нет бумаги. Издержался. Послал телеграмму. Отпуска от меня не зависят. Немирович в Ялте — гостиница «Россия». Он писал, чтобы, без всяких исключений, все были на местах к 1 августа.

Это надо потому, что, может быть, будут залаживать и гамсуновскую пьесу, которую он переделывает и которая пойдет, кажется, с Вами в главной роли²²⁰.

Вы интересуетесь «Гамлетом». Если это так, — сердечно радуюсь.

Крэг все еще хочет, чтобы Вы играли королеву. Мне показалось, что это Вас не увлекает, и, по правде, не вижу в Вас нежных материнских чувств²²¹.

Хотите помочь по костюмам — буду рад.

Хотите по психологии и кругам?..²²²

Словом, выбирайте, что Вам по душе.

Если хотите работать, — верьте, сделаю все, что от меня зависит.

Целую Ваши ручки. Не пишу много, так как нахожусь в трансах. Ни уехать из Ессентуков, ни оставаться здесь — невозможно. Игорь вторую неделю лежит в кровати. Опять желудок.

Сердечно преданный
К. Алексеев

105*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЛИЛИНОЙ
11 августа 1910 г. Москва

Телеграмма

Сегодня приехала, узнала все о болезни дорогого Константина Сергеевича. Дорогой мучилась неизвестностью. Всей душой с Вами, хочется помочь, если могу. Телеграфируйте, приеду²²³. Крепко целую.

Книппер

100 106*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЛИЛИНОЙ²²⁴
8 сентября 1910 г. Москва

8 сент.

Дождь на юге и чудесная солнечная погода на севере — довольно необычная картина, дорогая Мария Петровна! Доехала я совсем прекрасно — одна в купе и в объятиях с томом Достоевского — выходила только для обеда…

Как-то вы все, милые, далекие, поживаете? Продолжают ли супчики и кисельки иметь успех и утоляют ли хоть немного голод «реконвалесцентов»^5*? Вчера вечером была в театре, отдала письма Румянцеву и Муратовой. Румянцев с детской радостью и гордостью показывал подпись Константина Сергеевича.

На Новой сцене шло «Мокрое» за столом; я ждала, ждала конца, так и ушла, не дождавшись Немировича — очень уж устала²²⁵.

Сегодня говорила по телефону с Стаховичем и завтра утром увижусь с ним в театре, где назначена репетиция «Месяца в деревне»²²⁶.

В театре, кажется, не очень отрадное настроение, насколько я могла ощутить это²²⁷. С 14-го переходят на Большую сцену — увижу и напишу Вам.

Все спрашивают о всех вас, всем рассказываю, а главное, что видела собственными глазами Константина Сергеевича и говорила с ним. Завтра, если смогу, заеду к Владимиру Сергеевичу рассказать о Вас, а то он очень волнуется, как я слышу от многих²²⁸. Москвин вчера смотрел «Тайфун» у Незлобина и очень хвалит Рощину. Пойду ее смотреть в «Анфисе»²²⁹. Пойду и в Малый, пока свободна, и обо всем буду писать, а пока покойной ночи, очень хочется спать — плохо спала в вагоне и вчера не спала, до 4-го часа читала «Карамазовых».

Целую Вас и обнимаю нежно, не раскисайте, умоляю, подождите Муратову. …

Ваша Ольга Чехова

101 107*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
12 октября 1910 г. Москва

Телеграмма

Сегодня открытие²³⁰. Мыслями, душой с Вами. Генеральная прошла отлично²³¹, настроение бодрое. Нежный привет.

Книппер

108*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЛИЛИНОЙ
14 – 15 октября 1910 г. Москва

Сегодня 12-я годовщина жизни нашего театра, дорогая Мария Петровна, и как хотелось бы, чтобы все мы были вместе! И Вы, верно, сегодня нет-нет перенесетесь мыслями к нам в Москву, в Камергерский!

Не думайте дурно обо мне за мое молчание. Лежат несколько начатых писем, которые я не могла кончать. Что-то в душе колючее было, и не хотелось в таком настроении писать.

Меня все время мучило то, что в нашем театре пробуют что-то новое, а Константин Сергеевич даже не знает об этом.

Пока репетиции были неутешительные, не хотелось писать Вам, да и вообще я до сих пор, несмотря на успех 2-го вечера²³², не стою за инсценировку романов. Успех «Мокрого» — успех высокой мелодрамы, и этот отрывок можно играть совсем отдельно. Первый вечер все-таки нескладный, и все заметно тосковали под конец, исключая сцен Москвина, который играет отлично Снегирева. Герой второго вечера — Леонидов²³³. Вы бы его не узнали. Настоящая глубокая человеческая душа. Он поражал неожиданностью интонаций, полнотою чувства, большим, настоящим нервом. Германова лучше всего все-таки в «Мокром», хотя она очень опростила Грушеньку и не чувствуешь в ней надрыва. Слиняла как-то Грушенька. Сцена опьянения очень мила, именно мила, но не сильна — ведь Грушенька духом больше пьяна, какой-то подъем чудится мне, с серьезным, бледным лицом и горящими глазами и 102 с нервами, натянутыми до последней степени. Но, повторяю, она не коробит, не мешает, и за то спасибо. И красива, хотя не русская. Из женщин — первым номером, по-моему, Коренева — очаровательная, нежная, хрупкая статуэтка. Вывозят ее в кресле, вся в белом, точно облако лежит белое платье старинного шитья. На тоненькой шейке прелестная рыжеватая, вся в завитках головка с черной бархоткой, и все это на фоне синего кресла; вытянутые атрофированные ноги в белых мягких башмачках; это внешность. Образ дает преинтересный — больная, с повышенной нервностью, уже с надрывом в душе, богатая избалованная девочка, чувствующая всю красоту и глубину Алешиной души, жаждущая какой-то большой жизни, больших чувств, но вся надорванная, истеричная, бесенок…²³⁴. Гзовская (между нами) очень плоха, и это удручает всех, конечно, по отношению к Константину Сергеевичу. Положим, она ни с какой стороны Катерина Ивановна. Ни одной ноты гаммы чувств Катерины Ивановны нет у Гзовской, и потому винить ее нельзя. Винить можно только за излишнюю самонадеянность. И если ей суждено быть хорошей, большой актрисой, то эта неудача сослужит для нее хорошую службу²³⁵.

Неужели Константин Сергеевич еще не знает, что идут «Карамазовы»? И как он это примет? Умоляю, напишите мне.

 

15-е октября

Урррааа!!! Орел знает о «Карамазовых»²³⁶! Сразу легче задышалось. Вчера не кончила письма, пошла на «Федора», где и увидела телеграмму, которую нельзя читать без слез и которую каждый из нас спишет и будет хранить²³⁷.

Ночь мы просидели в «Летучей мыши» — были только свои, чествовали Владимира Ивановича. И Котик был, и была очень мила. Из старой гвардии были — Лужский, Москвин, Александров и Бурджалов и я — только. Играл военный оркестр, лакеи ходят теперь в красных куртках, буфет из «Эрмитажа», в углу около занавеса воздвигнут троп для юбиляров, вообще cabaret принял более выхоленный вид. Было приятно отсутствие чужих (кроме Бравича и Грузинского)²³⁸. Пели славу, Балиев удачно острил. Званцев читал свои стихи на «Карамазовых» — знаете его стиль?²³⁹ Все отогрелись, разошлись, говорили теплые слова, вспоминали Константина Сергеевича; Владимир Иванович 103 всех оделял своим вниманием, со всеми посидел, поговорил, подвыпил, был мил, каким давно не видали его, дирижировал оркестром, даже прошелся лезгинкой; из дам были Муратова, Косминская, Бутова, Коренева. Халютина, Коонен, Мартова и Дейкарханова; Германовой не было, слава богу, иначе не было бы уюта. Лужский был очень мил, не колюч. Пел болгарин какие-то дикие песни родные, другой играл на рояле, в одном углу плакал Болеславский, уткнувшись в колени Москвина, в другом шептала Коренева с Лужским о новой роли, Дейкарханова флёртировала с Тарасовым, Коонен с Тезавровским плясали «ой-ру», Бравич — мазурку, а Котя улыбалась в бархатном платье и пила коньяк…

Вышли, — а на улице белел первый снежок и колокол так хорошо раздавался…

Вчера Владимир Иванович собрал нас, участвующих в Гамсуне, и сказал несколько слов о предстоящей работе с Марджановым, который ставит пьесу самостоятельно²⁴⁰. Хромого играет Москвин, мужа — Лужский, набоба — Качалов, музыканта — Вишневский, антиквария — Грибунин, Фанни — Косминская или Алиса²⁴¹, — видите, старая гвардия двинута. Как-то поможет бог!

Пусть Константин Сергеевич не беспокоится о работе Марджанова; трений с актерами, я думаю, не будет, к нему относятся хорошо. […] Я с Марджановым говорила уже. Он хочет ставить пьесу очень ярко, на больших темпераментах — вихрь страстей; и в ярких тонах также и декорации. Завтра начинаем с ним. Как-то поможет бог! «Месяц в деревне» еще не трогали, так как Качалов хворал и был занят Карамазовым²⁴².

Спасибо, милая Мария Петровна, за чудесное одеяло, оно уже покрывает мою chaise longue. Ваша фотография вставлена в рамку карельской березы.

Походила я по театрам. Слушала Собинова в Лоэнгрине, но в восторг большой не пришла, а «Хованщину» Мусоргского у Зимина смотрела уже два раза и не могу наслушаться вдоволь этой чудесной музыки. И поставлено недурно, и Петрова-Званцева очень хороша, и сюжет для оперы изумительный. Смотрела «Тайфун» с Рощиной. Она очень и очень талантлива, неожиданностей масса и самых интересных переходов, и легкость большая, но репертуар больше кокоточный. Говорят, «Грозу» будет играть — это вот интересно. Смотрела «Марию Стюарт», и очень нехорошо 104 было; Пашенная беспомощно барахталась в Шиллере, играла очень старательно, у нее чудесный голос и милые глаза. Смирнова — Елизавета надула было меня в первой картине, но обмана не поддержала. Видела «Любовь — всё» — пьеса, которую мне очень хотелось играть, и только недавно слышала, что о ней был разговор у нас. Куда же роль содержательнее (хотя не такая эффектная), чем в Гамсуне, и играла бы я ее с большим удовольствием. И пьеса милая, не пустая²⁴³.

Ну, поздно, кончаю, целую дорогого Константина Сергеевича, скажите ему, что вспоминаем о нем на каждом шагу, любим и мечтаем видеть его поскорее среди нас, также и Вас, дорогая моя, хорошая Мария Петровна. Странно не слышать Вашего голоса, не видеть милого лица. Киру и Игоря целую и напишу им. Вас обнимаю нежно.

Ваша Ольга Книппер

109*. ГОРДОН КРЭГ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁴⁴
Февраль — март 1911 г. Флоренция

Храм²⁴⁵, Вы только подумайте… Эти соборы, и башни, и крыши существуют в действительности… эти мосты, и эти холмы…

Надеюсь, что, когда я приду в себя (волна гостеприимства и доброжелательства превратила меня в полутруп), я буду опять способен думать… а пока без конца брожу по этой Флоренции, утром, днем и ночью… Флоренция ночью — словно гигантский шепот… Высовываюсь из окна, вслушиваюсь и стараюсь понять его значение… Непостижимо… По молчаливым стенам с обеих сторон реки подымается и ширится вздох. Может быть, Флоренция — женщина, лежащая в этой канаве, именуемой долиной Арно? И мы ходим по прядям ее волос, но изгибу ее губ, по дугам ее бровей?

Я должен уехать в Рим — или в Египет — или в Китай… Храм, я умираю, пришлите мне свою любовь… Я так ценю ее. Ваши руки — мои.

К.

105 110*. ГОРДОН КРЭГ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁴⁶
Март (?) 1911 г. Флоренция

Дорогая госпожа Храм-Книппер!

Не могу Вам сказать, как я счастлив, что Вы будете играть королеву. Вы знаете, как мне хотелось этого, и вот мое желание исполнилось!

Шлю Вам добрые пожелания — от всего сердца.

Пожалуйста, скажите Качалову, что я не стану его беспокоить, пока работа не будет сделана.

Уверен, что он будет благороден и что это будет первый сильный Гамлет на свете.

Ваш Гордон Крэг

111*. ГОРДОН КРЭГ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁴⁷
Декабрь (?) 1911 г. Москва

Гостиница «Метрополь»

Москва

Пожалуйста, госпожа Храм-Книппер-Королевская, не посылайте ко мне никого.

Впрочем, думаю, что вряд ли кому-нибудь удалось бы найти меня, потому что я сам только что себя нашел.

И Вы поймете, что иногда не хочется никого видеть, даже по делу.

Хочу быть как можно больше в одиночестве, как белая сова, которая подогревает свои умственные способности, сидя на колокольне.

А Вас я надеюсь увидеть, это будет так приятно. Но я Вас не зову, Вы придете или не придете, как вам захочется.

Все, что я слышу о «Гамлете», меня радует — буду аплодировать актерам.

Прошу только об одном, у меня одна маленькая просьба, — скажите словечко понежнее Качалову, а также Королю, Полонию, Лаэрту и даже Духу, шепните им всем: «Говорите немножко побыстрей, творите побыстрей».

Очевидно, хорошо начинать медленно, а потом надо спешить, как спешит пламя, когда разгорается, и как спешит вода, когда разливается.

106 (По-английски слово «быстро» значит не только «скоро»; оно также употребляется в смысле «живо» и противоположно слову «мертво».

Говорят: «Быстрое или мертвое». Это наводит на размышления.)

И, вероятно, Вы согласитесь со мной, что в равной мере естественно можно действовать быстро и медленно.

Прошу извинить меня за то, что я так много Вам наговорил; писать и разговаривать — все это так ни к чему… Но в данных обстоятельствах, я думаю, Вы меня простите.

Всегда Ваш Крэг

112*. ВАНДА ЛАНДОВСКА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁴⁸
Декабрь 1911 г. Москва

Четверг

Гостиница «Националь»

Сударыня, милый друг!

Я только что приехала и, к своему величайшему удивлению, увидела здесь те французские песни, которые я Вам давно послала. Они здесь! Среди них есть очаровательные и очень занятные. В январе, когда я вернусь, мы их вместе разучим. Не приглашаю Вас на завтрашний концерт и сожалею, что не смогу аплодировать Вам, — простите, забыла, что аплодисменты запрещены, — наслаждаться Вашим искусством завтра вечером!

Пожалуйста, передайте от нас самый нежный привет г-ну и г-же Станиславским.

До радостной встречи!

Муж целует Ваши руки.

Всем сердцем Ваша
Ванда Ландовска

113*. ВАНДА ЛАНДОВСКА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁴⁹
10 января 1912 г. Москва

Вторник

Милостивая государыня.

Буду счастлива увидеться с Вами хотя бы еще один раз перед моим отъездом. Если у Вас свободен вечер завтра 107 (в среду), но приедете ли Вы в Художественный кружок, где я буду играть? Если же Вы заняты, то где и когда мне можно было бы Вас повидать, не очень Вас этим обеспокоив?

С чувством восхищения и нежности

Ванда Ландовска

Не откажите в любезном посредничестве — передайте г-ну и г-же Станиславским, что, если они свободны завтра вечером, я была бы счастлива видеть их в Кружке.

114*. М. П. ЧЕХОВА И М. А. ЧЕХОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
2 мая 1912 г. Ялта

2 мая

Посылаю тебе письмо моего племянника и очень тебя благодарю за него. Если из него выйдет путевый человек, то он будет обязан этим тебе. Он прислал мне восторженное письмо, восхищен всеми вами и счастлив безмерно. Спасибо тебе еще раз. Спасибо и за маслёнку.

Пожалуйста, напиши, — я очень хочу приехать в Киев. Целую тебя куда ни попало крепко-накрепко.

Твоя Маша

У нас тепло и очень много цветов. Горы великолепны.

Чудные левкои покрадены сегодня ночью. Об этом было в газетах.

 

Многоуважаемая Ольга Леонардовна.

Я был у Владимира Ивановича Немировича-Данченко и окончательно переговорил относительно поступления к вам в театр. Спасибо Вам за заботы обо мне.

Всегда Ваш
Михаил Чехов

108 115*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ²⁵⁰
17 июля 1912 г.

17 июля

Спасибо Вам, милая Елизавета Николаевна, за поздравление, за память и за письмо с «философией». Почему Вы извиняетесь за нее? Это все так понятно, иначе и быть не может у мыслящей девушки Ваших лет. Ведь когда стоишь у порога жизни, кажется, голова и сердце иногда могут лопнуть от напора мыслей и чувств.

Захочется — еще напишите, осенью увидимся и поговорим.

А жить надо просто и внимательно, с любовью делать свое, хотя бы и маленькое, дело и любовью делать его большим.

Лето любите, пользуйтесь чистым воздухом, отдыхайте, перерабатывайте, что нажили за зиму, если нет новых впечатлений, и не стремитесь очень к осени, к умиранию природы. …

116*. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 октября 1913 г. Ялта

21 окт.

Милая Оля, 31-го, в четверг, ты можешь приехать на вокзал к ускоренному поезду, чтобы встретить нас и прижать к своему сердцу. Желателен был бы автомобиль. Также очень прошу тебя заказать Маше обед по телефону и дать ей на оный обед денег не по телефону, пущай она за ними придет. Присутствие твое на обеде было бы более чем желательно! Все-таки родственники! Погода у нас летняя, днем даже жарко.

Работы у меня в Москве будет масса! Подумай, ведь в две недели надо выпустить два тома²⁵¹. Снова их перечитывать и исправлять. Даже жуть берет! Целую. До скорого.

Маша

109 117*. И. М. МОСКВИН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁵²
4 января 1914 г. Кисловодск

… Я получил от тебя йогов²⁵³ и от Марин Павловны письма покойного Антона Павловича; хотел написать М. П. мою сердечную благодарность за память, но не знаю ее адреса; пожалуйста, сейчас же поблагодари ее и скажи, что она добрая, хорошая. Хочу приехать в Москву около 20-го января, показаться сердечному, почечному и глазному доктору, а потом поехать, куда укажут или куда-нибудь.

Послал Немировичу и Станиславскому вопросы — стоит ли приезжать; теперь жду ответа. О моем прожекте никому не говори. Прощай, отдыхай от встречи Нового года и готовься к следующей. Встретимся — так, верно, улыбнемся.

118*. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 апреля 1914 г. Ялта

21 апр.

… Теперь очень большая просьба. Прошу ответить искренно и решительно, на чистоту. Пришлешь ли ты мне письма Антона за 1899 год? Мое мнение, что их печатать можно. Про дальнейшие письма я не могла бы сказать так смело, но за эти могу. Я уже приготовила весь материал для V тома, уже наклеила и скоро думаю посылать для набора. В V том войдут три года, и он будет очень толстый. Если ты задержишь, то будет чрезвычайно трудно вставлять потом. К тому же я хотела поместить твой портрет (который стоит в кабинете) с первым письмом к тебе. Так вот, я прошу решительного ответа — да или нет.

Буду ждать ответа с нетерпением²⁵⁴.

Очень жаль Артема²⁵⁵. …

110 119*. М. Н. ЕРМОЛОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁵⁶
Январь — февраль 1915 г. Москва

Дорогие мои сестры по искусству, на Вашу любовь ко мне я могу отвечать только такой же любовью, и из глубины сердца шлю мою Вам горячую сердечную благодарность!

Вы цените меня сверх меры, но это меня так радует, что я желала бы навсегда сохранить Вашу любовь! Я уже при конце своей артистической деятельности, и мне еще дороже такая поддержка со стороны Вашего театра, а у Вас еще много времени впереди, дай бог Вам всем сил и здоровья служить искусству, а вместе с тем правде и добру.

Прошу Вас, дорогая Ольга Леонардовна, передать всем мою горячую благодарность.

М. Ермолова

120*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Л. Я. ГУРЕВИЧ
23 февраля 1915 г. Москва

23 февр. 1915 г.

Посылаю Вам, милая Любовь Яковлевна, копию письма Антона Павловича, писанного ко мне 2 января 1900 г. Оно такое полное и интересное, что одного будет достаточно для альманаха. Надеюсь, Вы поймете, как я туго расстаюсь с этими письмами. Будьте добры сказать, чтоб мне прислали корректуру; хотелось бы посмотреть, чтоб не вкрались досадные случайные ошибки, и для того, чтобы сделать нужные примечания. Я в тот же день отправлю корректуру.

Будьте здоровы, до свиданья в конце апреля. Целую Вас.

Ольга Чехова-Книппер

111 121*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Г. И. ФЕДОТОВОЙ²⁵⁷
26 апреля 1915 г. Москва

26-е апреля

Дорогая Гликерия Николаевна.

Не могу высказать, как радостно было получить Вашу очаровательную открытку, как меня тронули Ваши милые, ласковые слова…

Мне самой было более чем обидно, что не пришлось провести с Вами вечерок, не пришлось почитать Вам рассказы Антона Павловича. Подумывала даже прочесть Вам сцену из «Осенних скрипок» с Александром Леонидовичем — если бы это Вас заинтересовало²⁵⁸. А у Вас было так хорошо, так уютно, — рассказывали наши²⁵⁹.

Если Вам захочется как-нибудь послушать, скажите по телефону, — захватим Жданову и прочитаем сцены третьего акта.

Целую Вас нежно, дорогая Гликерия Николаевна.

Глубоко уважающая Вас и любящая

Ольга Книппер-Чехова

122*. В. В. МАКСИМОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁶⁰
Ноябрь (14-е?) 1915 г.

Ровно десять лет тому назад, 14 ноября 1905 г., я первый раз вышел на сцену Костей Треплевым — это был счастливейший день моей жизни. Судьба хотела так, чтобы дальнейшая моя работа протекала вне стен дорогого и любимого мной Художественного театра, но я сознаю все то, чем я обязан ему, и в продолжение всей моей деятельности я стараюсь не утратить и верно служить тем заветам красоты и правды, которые мне там внушили. Среди воспоминаний яркою звездою горит воспоминание о Вас, дорогая и многоуважаемая Ольга Леонардовна. Никогда не забуду Вашу чуткую, сердечную поддержку молодого дебютанта — спасибо Вам, великое спасибо. Верьте и не забывайте, что среди Ваших горячих поклонников, и как большой артистки, и как редкого, отзывчивого человека, один из самых горячих — это я.

Искренно уважающий и благодарный
Влад. Максимов

112 123*. Б. К. ЗАЙЦЕВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁶¹
18 ноября 1915 г. Мордвес

18 ноября 1915

Мордвес, Тульск. губ., Притыкино

Глубокоуважаемая Ольга Леонардовна!

Из газет узнал, что 19-го — двухсотое представление «Трех сестер» и что Вы в двухсотый раз сыграете Машу.

Пьесу эту я всегда очень любил и очень хорошо помню ее первое представление²⁶², и Вас, и Ваших товарищей по прекрасному спектаклю, и тот юношеский восторг, который во мне он вызвал. Благодарю сердечно — Вас и Ваш блистательный театр. Радости искусства прелестны, незабываемы! Горячая хвала тем, кто дарит их нам.

Жалею, что не могу лично сказать Вам всего. Да Вы и сами знаете, какая Вы чудесная Маша.

Я от Москвы за полтораста верст. Завтра вечером, 19-го числа, душою буду с Вами. Когда так тихо, морозно и звезды, как сейчас, то острее ощущаешь то, что любил и что любишь. Желаю Вам еще много раз так же великолепно сыграть эту роль. Буду очень Вам благодарен, если передадите всему вашему театру душевный привет.

Борис Зайцев

124*. Н. Е. ЭФРОС — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁶³
19 ноября 1915 г. Москва

19 ноября 915 г.

Дорогая и хорошая Ольга Леонардовна! Разрешите сегодня объясниться в любви к Маше! Я люблю ее нежно, глубоко и неизменно. В моих театральных воспоминаниях она — одно из самых мне дорогих. Каждый раз, как Маша прощалась с Вершининым, я плакал. А слезы в театре, — я так их люблю, не знаю большего очарования. Я не могу не быть самым настоящим образом благодарным за эти слезы о Маше, не быть благодарным Вам. Политая ими, выросла моя нежная любовь к Вам.

Крепко целую Вашу руку.
Ваш Н. Эфрос

113 125*. Г. Н. ФЕДОТОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁶⁴
1 января (?) 1916 г. Москва

1916 г.

Поздравляю Вас, дорогая Ольга Леонардовна, с Новым годом и желаю, чтобы он нам всем принес успокоение и порадовал нас полной и окончательной победой.

Берегите себя и давайте отдых своим нервам.

Крепко целую.
Любящая Вас Гликерия Федотова

126*. М. А. КАЛЛАШ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁶⁵
17 февраля 1916 г. Москва

17 февраля 1916 г.

Поздравляю Вас, дорогая Ольга Леонардовна, с юбилеем «Вишневого сада», крепко Вас целую 250 раз²⁶⁶. Раневская до слез радовала зрителей настоящим искусством, и я надеюсь, что хоть сегодня Вы, такая требовательная к себе, поймете и поверите до конца, сколько красоты Вы вносили и вносите в человеческую жизнь.

Ужасно жалею, что мне самой не придется сегодня еще раз порадоваться и Вам и «Вишневому саду». Еще раз поздравляю от всей души.

Ваша М. Каллаш

127. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
16 марта 1916 г. Москва

16 марта 1916

Дорогая Ольга Леонардовна!

Мне сообщают о том, что Вы считаете себя обиженной: новое распределение ролей в «Дяде Ване» явилось для Вас будто бы неожиданностью²⁶⁷.

Если это действительно так, то готов принести Вам свои извинения. Я сам нахожу, что это было бы с моей стороны, по малой мере, неделикатно относительно Вас. Говорю «было бы», потому что из разговоров с Василием 114 Васильевичем²⁶⁸ у меня создалось определенное впечатление, что новая раздача всех ролей, о которой много говорилось между членами совета, Вам была известна. Мне это самому было необходимо, и я сам относился осторожно к этому.

Стало быть, или я не так понял Василия Васильевича, или Вы запамятовали Ваш вопрос, обращенный к нему: «Правда ли, что при возобновлении “Дяди Вани” хотят все роли раздать заново?» и его ответ: «Да, правда».

Во всяком случае, мне очень неприятно, если Вам показалось мое отношение к Вам небрежным. Более чем когда-нибудь я этого не хотел!

Вы должны понять всю трудность роли руководителя театра, если смотреть на театр как на учреждение, а не как на группу актеров. Нашему делу 18 лет, то есть оно уже находится на самой опасной грани ложного понимания традиций. Если есть возможность удержать Художественный театр от судьбы Малого театра, то это должен сделать руководитель. Чего нельзя было требовать от Пчельникова или Чернявского²⁶⁹, того потребуют от Немировича и Станиславского. Но нелегко сохранять учреждение свежим и свободным. Для этого приходится подавлять много личных чувств.

И, понимая и чувствуя это, я особенно хотел бы, чтобы Вы не считали меня небрежным по отношению к Вам.

И как раз в последнее время! Когда я особенно внимательно занят исканием для Вас новых и новых работ!

Ваш В. Немирович-Данченко

128*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
16 марта 1916 г. Москва

16-е марта 1916

Многоуважаемый Владимир Иванович.

Очень жалею, что то, что я хотела сказать Вам лично, уже успели передать Вам другие, и передать, очевидно, не совсем точно.

Очень каюсь в моей несдержанности.

А сказать Вам хотела я вот что: мое отношение к пьесам Чехова острее, чувствительнее, чем к каким-либо другим пьесам, и было бы просто человечнее призвать меня 115 и сказать мне о новых планах постановки «Дяди Вани», чтобы не пришлось мне это услышать сначала от посторонних лиц, а затем прочесть на доске. Мне кажется, я могла бы рассчитывать на иное к себе отношение и мне неловко писать Вам об этом. Нельзя серьезно говорить о тех обрывках болтовни, которыми мы, товарищи, обмениваемся между собою.

Я обижена не тем, что «Дядя Ваня» идет с новым распределением ролей, а только формой, в которой пришлось узнать о том, что до сих пор очень близко и остро касалось меня. Это только рисует отношение и Дирекции и Совета ко мне. Как-то очень въелась в театре привычка — при внешне очень милом ко мне отношении — не считаться ни в чем с Книппер. Так бы хотелось, чтобы вместе с обновлением старых пьес обновились бы несколько и отношения Ваши к людям (если они не совсем безнадежны), работавшим с основания театра, что тоже внесло бы и «свежесть» и «свободу», к которым Вы теперь стремитесь.

К «подавлению личных чувств», я думаю, многим из нас не привыкать стать, и на эту тему можно говорить длинно. За последние годы мне действительно помогали в театре какие-то неведомые силы, помогали мне вылезать из очень неприятных положений…

Относительно новых работ было бы лучше спокойно поговорить с Вами.

Ольга Книппер

129*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ²⁷⁰
27 июня 1916 г. Ессентуки

27 июля

Милая Елизавета Николаевна, вот уже неделя, что я в Ессентуках, уже неделя, как прочла Ваше милое поэтичное письмо, и все как-то не было энергии засесть и написать Вам.

Гастроли прошли прекрасно²⁷¹, хотя я уставала и очень берегла себя. Странно как-то было для меня, и не скажу, чтоб очень приятно.

Здесь теперь прихожу в себя, радуюсь солнцу, которое только несколько дней как жарит нас, а то все было 116 прохладно. Народу до тошноты много, так что противно ходить пить воду, иной раз смешно, когда понаблюдаешь.

Беру ванны, и грязевые и серные, и весь день как-то незаметно проходит. В этой же санатории Станиславский, Лилина, Коренева. Приходит Рахманинов. Вчера была в степи, подышала ширью, расправила легкие.

У меня комната вроде кельи, такая маленькая, но очень мило обставленная, и балкончик угловой (наверху), так что простор и воля, вижу Бештау, Машук, у подножия которого вечерами зажигаются огни Пятигорска; иногда вижу снеговые горы вдали, раз видела необычайно ясно Эльбрус — это все красит Ессентуки.

Уж Вы, пожалуйста, не мудрите и оставьте пока тело и дух вместе, не разлучайте их, все Вам точность нужна. Тогда человек не страдал бы. Будьте здоровы, веселы, наслаждайтесь летом, напишите мне. Целую Вас.

О. Чехова-Книппер

Богородицыны слезки привезите мне, спасибо скажу.

130*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ²⁷²
12 июля 1916 г. Ессентуки

12 июля

Мне стыдно, милая Елизавета Николаевна, что до сих пор еще не поблагодарила Вас за письмо с выпиской о «Росмерсхольме»²⁷³, а вот уже надо опять благодарить за память, за поздравление. Спасибо Вам за все, одним словом.

Так Вы теперь, значит, Рудин²⁷⁴? Ну что ж, поупражняйтесь, только не привыкайте. Впрочем, раз Вы это сами замечаете — значит, не привыкнете. За что же бранить?

Вчера я должна была читать в большом концерте в Кисловодске «Артисты — армии», но… не могла. Меня так неприятно волновал этот концерт все дни, и я так нервничала и нехорошо себя чувствовала, что не поехала²⁷⁵. Читал Станиславский, пела Кошиц, аккомпанировал Рахманинов, который очень увлечен Кошиц как певицей, пели Дыгас, Тартаков, танцевали Фокины, читала Яблочкина etc… Присутствовал генерал По, который здесь лечится — премилый старик, мы (Станиславский, Лилина 117 и я) ходили приглашать его. Ну вот… сутолока, шум, обычная атмосфера концертов, давка невообразимая в поездах, и я всему этому предпочла уехать под вечер в монастырь у подножия Бештау, то есть почти на половине горы. Там тишина, необъятная панорама, заход солнца за облаками, только лучи вырывались, точно там бог Саваоф, и вся эта панорама тонула в молочной дымке. Были у отшельника в малюсеньком домике — выстроил себе хибарку и живет, около хибарки густая заросль малины и вишен, и среди этого копошится старичок с пчелами, у него несколько ульев — поболтали с ним. Тут же кладбище небольшое, и тут же стеной поднимается Бештау, покрытый густым лесом… Монастырь стоит всего десять лет; но есть икона очень старая — Тихвинской божьей матери, лет триста ей. Монахов человек пятьдесят. Хорошо было ехать по прекрасной мягкой дороге на тройке с бубенчиками и дышать необычайно чистым ароматным степным воздухом.

Ну вот… А пока прощайте, целую Вас.

Ваша Ольга Книппер-Чехова

Если снимусь — пришлю. Рахманинова видела очень мало, он уже в Кисловодске. Я перееду 22-го. Адрес: Кисловодск, вилла «Ретвизан».

Я читаю Еврипида.

Продолжайте жить полной жизнью — это хорошо. Разрывайтесь.

131*. Н. С. БУТОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ²⁷⁶
11 июля 1917 г. Мариоки

11/VII-917 г.

Мариоки. Финляндия

Дорогая Ольга Леонардовна!

«С севера дикого в сторону южную…»²⁷⁷. Сегодня день Ваших именин. Я всегда вспоминаю Вас в этот день, а сегодня как-то особенно думается о Вас и хочется сказать Вам через пространство «поздравляю!». Будьте здоровы! Тогда, бог даст, и переживем все испытания и доживем до хорошего в России.

Пожалуйста, передайте мой привет Марии Павловне²⁷⁸.

118 Я сюда приехала после санатория. Хочется подышать морской влагой после сухого зноя подмосковного.

Наша молодежь в санатории живет по-молодому. Михаил Александрович²⁷⁹ очень доволен санаторием, но им не очень довольны врачи: мало их слушается, мало использует санаторий для своего здоровья. Это очень жаль!

Здесь я живу у Т. Л. Щепкиной-Куперник с Маргаритой Николаевной Зелениной²⁸⁰. Все Вам и Марии Павловне шлют сердечный привет. А на днях была здесь Катя Шенберг, и тогда особенно много вспоминали и Антона Павловича, и Марию Павловну, и Вас. Всю уютность, теплоту и красоту, что возникали всегда от встреч с «Чеховыми». Я отдыхаю. Но что-то мешает мне в это лето вдохнуть в себя полной грудью и отдых и природу.

Целую Вас крепко.
Н. Бутова

P. S. В этом году необычайно ароматны леса и поля русские. Необычно обильно и золотисто расцвели липы. Звенят неумолчным пчелиным звоном они целые дни!

Н. Б.

132*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
28 февраля 1918 г. Москва

15/28 февр. 1918

Маша, милая, и хочется тебе писать, и не знаешь, с чего начинать — так всего много, чего-то нового, чуждого, с чем еще не успел сжиться, не успела душа переварить, а все новое летит и летит…

Если б жил Антон — как бы он умел разобраться во всем, уловить настоящее, существенное и отбросить все ненужное…

Жизнь внешняя идет как будто своим чередом.

Хожу на репетиции, хожу на спектакли — всюду нескончаемые разговоры о муке, масле, хлебе…

… Все худые, подтянутые. Я седею с каждым днем — поддерживаю, насколько возможно, английской водицей, чтоб сыграть Ребекку и играть Машу без парика, а то бы мне даже нравилось побелеть совсем. …

119 133*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
10 апреля 1918 г. Москва

28 марта/10 апр. 1918

Дорогая Маша, я тоже долго не писала тебе, тоже не писалось, и тоже до отчаяния раскладывала пасьянсы по ночам, изредка поглядывая на весь ряд ярко освещенных реквизированных особняков по ту сторону бульвара и на отражение освещенных окон в жидкой грязи бульвара — точно в Венеции… А все же радостно как потянуло весной… Верно, хорошо теперь на юге, цветут деревья… Из Гурзуфа в письме получила фиалочки — трогательное впечатление в этой разрухе, запустении, потерянности и грязи, в которой мы живем.

Я как-то ясно почувствовала, как ты сидишь у Антона 15 спальной и шьешь и как солнце жарит…

… Скоро я разрешусь «Росмерсхольмом», нашей больной пьесой²⁸¹… Мне жаль, что ты не увидишь. Тебе бы понравилась декорация, то есть комната в нашем доме — не хочется говорить декорация: играем в сукнах²⁸².

Константин Сергеевич все еще болен. Германова сильно больна, у Павловой паратиф. Я так устала внутренно, что теряю уже стыд на сцене и даже не стараюсь играть, когда чувствую утомление. Иногда во время игры думаю о том, как легко сойти с ума, оттого что перестаешь понимать, что делается кругом, не реагируешь ни на что. Если ничего не случится, сыграем первый спектакль 13 апреля²⁸³. Все мои пьесы в репертуаре, и мне очень трудно. Сильно утомляет пешее хождение на спектакли. …

134*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — И. М. МОСКВИНУ
12 сентября 1918 г.

30/12 сент. 1918 г.

Хочется сказать тебе пару слов к началу 20-го сезона, дорогой Иван Михайлович, хочется вспомнить, что было хорошего за эти двадцать лет в нашей общей жизни, жизни театра, и радостного и горестного… но «… жизнь наша еще не кончена. Будем жить!»²⁸⁴ — может, и мы еще увидим кусочек жизни светлой, радостной… Кто знает!..

Христос с тобой.

О. Книппер

120 135*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
22 – 26 января 1919 г. Москва

22 янв./9 янв. 1919 г.

Как непривычно сидеть за письменным столом — милая, дорогая, далекая Маша!

Смотрю кругом на портреты Антона и думаю, почему его нет в такое время — насколько было бы легче жить!

… В театре все полно. Скучно. Все зарабатывают на стороне, так как на жалованье жить немыслимо.

Мы играем в Политехническом «Дядю Ваню» в старом составе, в легких гримах, в современных платьях. Говорят, очень интересно. Будем играть и в студии.

В сочельник очень сильно вспоминали мамашины именины, вкусные пироги, индюшки, закуски, сладости — все это кажется далеким и невозможным уже. Вы этого еще не понимаете. На днях я была у больного Стаховича; лежит в кухне, так как в квартире 2°. Он подарил мне яйцо вкрутую — ему прислали откуда-то, и я его как драгоценность принесла домой. Я месяца три не видела яиц. Сахар 75 руб. фунт, масло 100 и 120 руб. Всюду едят конину, продают и собак.

Ах, как хочется в Гурзуф! Хочется тепла, солнца, моря!

 

26 января.

Вчера по телефону передали о кончине мамаши…²⁸⁵. Царство небесное ей! Очаровательная была старушка… Вспоминаешь ее в разные полосы жизни, вспомнила, как я ее первый раз увидела в Дегтярном переулке, она с Марьюшкой приехала из Мелихова… Вспоминаешь ее «словечки», сказанные с очень серьезным лицом, вспоминаешь, как она шептала молитвы в своей белой комнатке, как менялась газетами с Антоном, как кушала постное, как бродила по саду с помидорами, как раскладывала пасьянсы, и тихо у ней, хорошо, часы тикают, лампадка горит… Вспоминаешь ее рассказы о поездке из Шуи в Таганрог, реку Миус, какой-то сад Панкова, яблоки, — как она всегда серьезно и сосредоточенно обо всем рассказывала! Грустно, что я не видела ее последнее время, грустно, что не пришлось ее похоронить рядом с Антоном. Хотела сегодня пойти панихиду отслужить, да у меня утренний спектакль; помянем 17-го. …

121 136*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
11 сентября 1920 г. Тифлис.

Тифлис

11 сент. 1920

Дорогая Маша, неужели нет у тебя случая дать мне весточку о себе и твоих близких? Едут люди, получила письмо от Веры Николаевны, наши получили от Тарасовой из Севастополя, и только ты молчишь. Вера Ник. писала, что ты имела известие от Левы²⁸⁶. Ты не понимаешь, что это была за радость для меня — узнать, что он жив.

… Маша, а мы уезжаем, кажется, почти наверное. Поедем через Софию, одним словом, славянские земли, будем в Праге, а затем — Берлин ли, Париж?²⁸⁷ Не знаю. Я написала Марусе и Василию Маклаковым, вчера отослала письма, которые повезет Зиновий Пешков в Париж.

Я в Боржоме целый месяц мучилась и не могла решиться ехать на Запад; кажется, за всю жизнь не пролила столько слез. И не давала своего согласия. Все ждала, что вот-вот нас позовут в Москву… А из Москвы получили массу писем, очень трогательных, полных лиризма, но определенно звать нас туда никто не решается, то есть официально. У нас был безумный день — мы заседали с утра до ночи, не могли решить, что нам делать. Прислали нам протоколы заседаний у нас в Камергерском. Как сильно заволновала эта вдруг близкая атмосфера нашего театра!

Оля моя, пишут, уехала за границу с новым мужем. Ада сильно работает и, как пишет Мария Петровна, занимает «видное место среди инженеров»²⁸⁸. Как я хочу в Москву! Как надоело скитаться, жить по чужим людям, закусывать на бумажках!.. Нет надежды увидеть Москву, могилы… Думаем уехать в конце сентября. Маша, ты бы поехала со мной?

Вот уже неделя, как мы опять в Тифлисе. В Боржоме прожили два месяца с неделей. Я усердно лечилась, очень болят суставы — ведь целую зиму сидела на мясе, не могла получить постного. Играем здесь девять спектаклей, кончаем «Вишневым садом».

Маша, почувствуй, когда наш пароходик понесет нас по Черному морю… Господи, как мне противно и зазорно ехать за границу! А здесь, Маша, все есть, жизнь прежняя, хотя и сильно вздорожала, — но как скучно, как скучно! Живет и питается одно тело.

122 Бабушка Средина меня всегда насыпала венгерцем, — вот и правда, скитаюсь, как венгерец бездомные.

Маша, поцелуй Софью Владимировну, Ивана Павловича, кланяйся Зевакиным, Альтшуллерам. Познакомилась с братом Варвары Ив. — он оказался мужем Жихаревой.

Ну, Христос с тобой! Живи, и я буду жить, может, и увидимся! С тоской и любовью нежной вспоминаю Гурзуф — У всех лица просветляются, когда вспоминаем…

Целую.
Твоя Оля

137*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
19 сентября 1920 г. Тифлис

Тифлис 19 сент.

1920

Я боюсь писать Вам, дорогой, дорогой, милый, далекий и близкий Константин Сергеевич. Сколько раз собиралась и не знаю, что писать. Вот и сейчас — села и не знаю, с чего начать — так все происходящее кажется крупным, значительным, и так трудно писать о всем сжато и содержательно. Антон Павлович, наверное, легко разобрался бы и все объяснил.

Кончилась наша совместная жизнь и работа… «Кончилась жизнь в этом доме…» — как говорят в «Вишневом саду»… И где мы опять соединимся и как найдем друг друга — бог знает. Значит, так надо, и, вероятно, это к лучшему.

О наших скитаниях за весь год Вы, вероятно, уже знаете; о нашем репертуаре тоже — деловые письма Вам отправлены. Держимся мы крепко друг за друга — элементы хотя очень разнородные и мало чем связанные, но все же удается, ради общей работы… Спектакли идут, в особенности в Тифлисе, в привычной нам атмосфере порядка и строгости. Декорации и все, что на сцене, благодаря Ивану Яковлевичу²⁸⁹ ничем не шокируют, а многое так прямо очень недурно — например, «У жизни в лапах» так прямо ослепил публику. Николай Григорьевич²⁹⁰ много помогает — доставать, отыскивать вещи. Все делается с любовью. В весенний сезон мы даже не пустили «Осенних скрипок» и только сейчас, перед отъездом, пустили их три раза, и тут 123 Иван Яковлевич прекрасно их поставил. На прощанье «Вишневый сад», но, увы — без Тарасовой²⁹¹. С нетерпеньем ждем ее — не знаю, где встретимся. Тарханов с нами²⁹²; ну, конечно, ему до Москвина далеко-далеко… И все же слава богу, что он с нами, ведь нас так мало, мы даже «На дне» не могли ставить — не хватало народа. Даже Юлия Гремиславская у нас выходила, Петр Бодулин с сыном фигурирует и в «Вишневом саду» и в других пьесах, сбрил себе бороду и усы и мнит себя уже актером²⁹³. Приехал Сураварди²⁹⁴, ждем от него, чтоб внес нам свежую, бодрую ноту, помог нам ставить новые пьесы — очень уж замучило старье, а все его приходится репетировать. С тоской думаю о вас всех, играющих «Федора», «Дядю Ваню» и «Дно»!!!

Вы, наверное, вздохнули, работая над «Каином». Сураварди прекрасно передавал впечатление от «Каина»; говорил, сколько Вы вложили в эту постановку фантазии, любви, говорит — прекрасный, возвышенный спектакль²⁹⁵. Очень жалею, что мне не пришлось попеть в другой нашей постановке…²⁹⁶ И Еву я бы с радостью играла… «Никогда, никогда мы не уедем в Москву!» — говорю я вместе с Ириной. Ах, как здесь скучно и старо! И все не мило. Обнимаю Вас и целую нежно, Вы — огромная глава моей жизни.

Ваша
Ольга Книппер-Чехова

138*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ²⁹⁷
Январь — февраль 1921 г. (?) Загреб

Дорогой, милый, любимый Константин Сергеевич.

Не знаю, о чем писать, а просто радостно написать вот эти слова, обращенные к Вам, радостно думать, что, может быть, они дойдут до Вас и Вы будете их читать и вспомните обо мне.

Живу только мыслью скорее, скорее добраться до Москвы, увидеть Вас, соединиться с вами всеми и начать доживать жизнь.

Страшно будет встретиться, страшно будет посмотреть друг другу в глаза — что-то мы там прочтем друг у друга!

124 Как надоело бродяжничать! В этом месяце как раз много мелких переездов. Недавно у нас была передышка: жили две недели в горах на берегу озера, готовили «На дне» (ох!). Тарханов — Лука. Играет хорошо; но временами точно Москвина в граммофон слышишь. Павлов — Костылев, Коккинаки — Василиса, Шаров — Бубнов, Берсенев — Клещ, Литовцева — Анна, Тарханова — Квашня, Васильев — Алешка²⁹⁸. Приготовили «Потоп».

Недавно узнали о смерти Бутовой — писала Ада. Правда ли, что умер Леонидов? Кудрявцев? Петров? Господи!

У меня есть Ваша открытка с черными усами — подарили мне в Софии. Молодой Вы, с лукавым глазом.

Тарасова оказалась в Вене. Приедет к нам в Прагу. У нее сын.

Новый год (старый) встречали в маленьком городке, куда ездили не все, брали только две пьесы. Зажгли елочку, молодые дамы гадали, потом все увлеклись воспоминаниями о театре, много рассказывали, много говорили о Вас, о постановках, умилялись, вспоминали Антона Павловича, я рассказывала о его последних днях в Баденвейлере, было тихо, все были размягченные.

Спектакли наши идут хорошо. Хорваты нас залюбили. Все, что мы делаем хорошего, за что нас так любят, всем этим мы обязаны Вам и Владимиру Ивановичу, во всем, всюду Вы с нами, невидимы, неосязаемы, но Вас нельзя оторвать от нас. На всех репетициях всегда говорим о Вас, как бы Вы это сделали, что бы Вы сказали… Не оторвешься от Вас, слишком мы много пережили и прекрасного и мучительного в нашем любимом…

139*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
12 – 18 сентября 1921 г. Прага

12 сент. 1921

Прага

Дорогая моя Лизочка — можно Вас так назвать? Мне хочется. За эти два года, что мы так оторваны от всего, что было близко и дорого, — Вы мне стали как-то ближе, и не думайте, что я молчу потому, что забыла Вас.

125 Если бы Вы знали, какую радость принесло мне Ваше письмо, такое непохожее на все письма, которые летят из далекой, милой Москвы! Такое поэтичное, такое прекрасное, так оно подняло мой дух, так заставило радостно биться сердце. Спасибо Вам, родная! Не забывайте меня, ради бога.

Не пишу я потому, что почти все время в ужасающе подавленном состоянии духа… Живу (то есть не живу, а прозябаю) и жду, жду…

А Блока нет²⁹⁹!!

Здесь будет вечер, посвященный его памяти, — я буду читать «Соловьиный сад». Вы знаете? Не верится, что его нет.

Летом я любила блуждать одна по полям, по узким тропинкам среди золотой ржи, слушать жаворонков над головой и громко читать…

Только в природе — в лесу, в поле, в божьем просторе, когда кругом много воздуха, много неба, — делается легче на душе и забываешь весь ужас нашего невольного изгнания.

Мы уже начали играть. Сыграли «Три сестры», уехали на 5 спектаклей в провинцию, теперь опять в Праге, через неделю играем «Гамлета». Как-то поможет бог!

А я мечтаю: когда вернусь, мы с Вами будем разбирать письма Антона Павловича, будем печатать… Прекрасно изданы его книжки в Лондоне — мне прислали.

Кончаю письмо 18-го. Завтра оказия в Москву. Я недавно была больна, было около 40°, я бредила: валькирия летела в Москву, и как я страдала, что не могла лететь вместе с ней!.. видела лампады на могилах в Ново-Девичьем монастыре… чувствовала приближение Страшного суда, видела трубящего архангела!..

Ну, милая, Христос с Вами. Не думайте все вы, что хорошо мне здесь, только потому, что сыта и одета. Никогда не было у меня такой тяготы на душе, чего-то беспросветного… При одном слове «Москва» — текут уже слезы. Ах, какая здесь мещанская жизнь!..

Целую Вас нежно.

Ваша О. Книппер-Чехова

Сегодня играем «Гамлета».

Не забывайте меня³⁰⁰.

126 140*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
18 – 19 сентября 1921 г. Прага

18 сент. 1921

Прага

Дорогой, родной, милый, любимый Константин Сергеевич, сколько раз я начинала писать Вам и бросала… Не могу… И сейчас села писать и не знаю, что напишу…

«Порвалась связь времен…». Вся жизнь вышла из колеи, стала сложной, мучительной, непонятной…

Я невыносимо страдаю, что я не с Вами — «моими». Порою делается невыносимо — и как мне было больно читать то, что писала Мария Петровна обо мне в письме к Качалову!

Как я ждала приезда Подгорного³⁰¹! До 1-го августа ни я, ни Василий Иванович не давали решительного ответа группе — остаемся ли мы — и все ждали… Пришло 1-е августа, надо снимать театры, надо репетировать «Гамлета» — так и осталось все по-старому. Как все не мило, как все мещанские блага обесцениваются при том тяжелом душевном состоянии, которое так редко покидает меня. Оживаю, когда слушаю хорошую музыку, оживаю, когда чувствую природу близко, как это было летом…

Сегодня мы играем «Гамлета». Ставит Болеславский, с актерами работала Нина Николаевна³⁰². Играем на холстах, на быстрых сменах картин. Качалов интереснее играет, чем прежде, появилась какая-то устремленность, меньше философствует. Отличный Лаэрт — Берсенев, Офелию сегодня играет Тарасова — прекрасный нерв, лицо, но… неопытна еще. Следующий спектакль — Крыжановская; очаровательная она. Она стала худенькая совсем. Я уже не мертвая королева, какою была, — как будто зажила, и «Спальню» играю с удовольствием. Как-то сегодня поможет бог! Павлов еще не очень познакомился с Полонием. Шаров — Горацио; Комиссаров и Васильев — Розенкранц и Гильденстерн. Я вспоминаю наши золотые палаты, выход актеров, всю красоту… Костюмы все шили Бодулины, и очень хорошо. В «На дне» я играю Василису, от тоски. «Дядю Ваню» уже не играю, играет Германова. Я смотрела спектакль и буквально всем расстроилась — вспоминаю, что то же самое переживала Мария Петровна, когда смотрела другой состав. Не надо смотреть.

Пишу обо всем бегло, — если начать писать подробно, 127 кипу тетрадей пришлось бы исписать. Стараемся делать то, что возможно при условиях нашей скитальческой жизни. «Гамлета» мы репетировали с 10 ч. утра до 4 – 5 час. и ночью, после окончания чешского спектакля.

Кончаю уже утром 19-го — сейчас надо отправлять письмо. Сыграли «Гамлета» вчера при аншлаге. Качалов был прекрасен по внешности, я бы сказала, более юный и гибкий, чем раньше. Он прекрасно сейчас играет сцену с матерью, сцену с привидением отца, «Быть или не быть», хоть Нина Николаевна и говорит, что не все донес, что давал на репетициях. Полоний так был похож на Андрея Желябужского, что я чуть не рассмеялась. Играл лучше, но тянул немного. У нас идет и «Молитва короля», и монолог королевы о смерти Офелии, который я с любовью говорю и с большим волнением. Говорят, что весь спектакль произвел очень серьезное, волнительное впечатление. Занавески и фонари, за которые мы сильно опасались, ходили по команде. Музыку нам здесь написал чех-еврей, юный, но очень талантливый³⁰³. Верхний голос в мадригале и на кладбище пела зиминская певица Вирен, а наши девы вторили, и на фоне низких голосов красиво разливался верхний голос. Шаров — очень хороший Горацио. Тарасова не все наработанное донесла, но не терялась, не мазала куски. Комиссаров готовит карикатуру: Нина Николаевна, сидящая на «кусках». Единственный свободный человек в спектакле — Германова; она смотрела и приходила очень взволнованная. Дай бог, чтоб было хорошо!

Все мысли летят к Вам, все, что есть в нас хорошего, — все от Вас! Если бы Вы знали, с какой любовью все мы думаем и говорим о Вас, о нашем… «Косте», о его прекрасной белой голове, о его красоте и чистоте душевной… Не думайте только дурно о нас, не думайте, что мы отрываемся, что мы не хотим соединения… Все, что случилось, — это рок, и все еще соединится. А я мечтаю, что, когда мы все будем вместе, Станиславский взмахнет крылом и создаст еще театр, какой теперь нужен, и это будет в России! Обнимаю и целую Вас крепко и нежно, как люблю.

Ваша всегда Ольга Книппер

Ничего не написала о большой любовной работе Гремиславского — вообще оба «славские» были на высоте, Ричард тоже³⁰⁴.

128 Написала письмо, и оно кажется таким глупым, и сотой доли не рассказала и не сказала того, что нужно. Простите!

141*. ЛЮДВИГ БАРНАЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³⁰⁵
6 декабря 1921 г. Ганновер

6 декабря 1921

Ганновер

Милостивая государыня!

Как я могу не помнить Вас и всех Ваших милых товарищей по театру!! Ведь мне довелось немного содействовать тому, чтобы ваши выдающиеся высокохудожественные достижения вышли из ограниченной сферы любительства и стали доступны широкой общественности, — это для меня одно из самых прекрасных, самых дорогих воспоминаний³⁰⁶. Об этом я вспоминаю с удовольствием и с гордостью.

А когда я думаю о той большой доброте, которую всегда проявляли ко мне Вы, сударыня, и другие превосходные артисты вашего театра, меня охватывает чувство глубокой благодарности ко всем вам!

От всей души желаю вам встретить в Берлине такой же горячий, восторженный прием, как и в прошлый приезд³⁰⁷.

Сердечно Вас обнимаю.

Преданный Вам и Вашим милым товарищам

Людвиг Барнай

142*. ХЕДВИГ БЛЕЙБТРОЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³⁰⁸
4 января 1922 г. Вена

4/XII-22

Вена

Милостивая государыня!

Редко новогоднее поздравление бывает такой нежданной радостью, какой был для меня Ваш привет. Я его получила вчера³⁰⁹. Тысячу, тысячу раз благодарю Вас. То восхищение, прямо-таки благоговейное, которое внушаете мне все вы, и в особенности Вы лично и Ваше глубокое, зрелое мастерство, трудно выразить словами. Я так мечтала, 129 что мне удастся еще больше насладиться Вашим пребыванием в Вене. Но, к сожалению, я была сверх всякой меры занята в театре, и пришлось с грустью отказаться от своей мечты.

Благодарю Вас за столь лестный отзыв о «Мессинской невесте». Дал бы бог, чтобы поскорее открылся Вам путь на, родину и чтобы на этом пути Вы еще раз побывали в Вене, — где Вас так горячо, сердечно любят и чтут. Мы все испытывали потребность подойти к Вам поближе и в жизни, но, кажется, все мы немножко робели перед Вашим большим искусством и не решались докучать Вам своей симпатией. Но теперь, после Вашего милого письма, я осмелела и буду бесконечно рада, когда Вы опять сюда приедете, не только видеть Вас на сцене, но и побывать в Вашей компании.

Да принесет Вам новый год исполнение всех самых больших желаний и прежде всего, конечно, — возвращение на родину.

Еще раз тысяча благодарностей и сердечный привет

от Вашей Хедвиг Блейбтрой.

Прилагаю маленькую фотографию, и делаю это не из тщеславия, а с тайной надеждой, что, может быть, таким образом получу от Вас подарок на память — Ваш портрет. Это нескромно?

143*. М. ОТТО-МОРГЕНШТЕРН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³¹⁰
13 января 1922 г. Лейпциг

13 января 22

Лейпциг

Глубокоуважаемая госпожа Книппер-Чехова, позвольте сегодня еще раз от всего сердца поблагодарить Вас за Вашу несравненную, великолепную игру, за Вашу Любовь Андреевну³¹¹. Когда меня что-нибудь так увлекает и потрясает, как вот этот ваш недавний спектакль, я не умею это как следует выразить, но поверьте мне, это было самое сильное впечатление, какое я когда-либо выносила из театра (а я видела очень много постановок Рейнгардта в период его расцвета 10 – 12 лет тому назад!). Передайте, пожалуйста, всем Вашим товарищам мое искреннее восхищение. Вместе с моими коллегами я радуюсь тому, 130 что вы скоро к нам приедете и будете у нас играть, — о, мы можем у вас учиться бесконечно многому!

Могу ли я просить Вас передать г-ну Рубинштейну сердечную благодарность за билеты и засвидетельствовать ему мое почтение? Я очень сожалела, что так и не увидела его больше в тот вечер.

Господин тайный советник Никиш заболел тяжелым гриппом, он просит передать привет Вам и господину Качалову.

Почтительно желаю Вам доброго здоровья и светлого будущего.

Преданная Вам Мартина Отто-Моргенштерн

144*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
14 февраля 1922 г. Берлин

14 февр. 1922 г.

Берлин

Дорогой Владимир Иванович.

Только что, вернувшись с «Вишневого сада», я прочла Ваше письмо к Василию Ивановичу, и в первый раз мне захотелось написать Вам… В Вашем письме я наконец услышала то, о чем сама мечтала и мечтаю тайно все время, то есть что наш приезд нужен не для размножения студий и групп, а для воссоздания единого «великолепного» (как Вы пишете) театра, и верю горячо, что и у Вас и у Константина Сергеевича найдутся для этого воссоздания и силы и энергия…

Кто знает, что может дать и породить минута свиданья?.. Может быть, взглянув близко в глаза друг другу, мы без слов поймем, как мы все-таки дороги друг другу, и побежит огонек от сердца к сердцу, как по нитке, охватит нас всех одним чувством большой любви к нашему театру, и снова мы будем жить и мучиться прекрасными волнениями, и опять будем любить и наш «дом» и друг друга, и создадим такую художественную атмосферу, в которой потонут все дрязги, мелочи «театральной» жизни… И кто знает — может быть, эта наша роковая разлука была необходима…

Может быть, это все мечты… но мечтать об этом сладко, от этой мечты тихо замирает, потом бьется сердце, и еще сильнее тянет домой, на родину…³¹².

131 И до боли хочется пожить еще и уйти с головой в настоящую артистическую атмосферу со всеми ее волнениями, фантастичностью, провалами и взлетами, а главное, поменьше сидеть за зеленым сукном «товарищеской» комнаты…³¹³.

Меня больше всего волнует встреча с Вами, именно с Вами…

Ольга Книппер

145*. А. К. ГЛАЗУНОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³¹⁴
4 апреля 1922 г. Петроград

4 апр. 1922

Позвольте мне выразить Вам мою самую горячую признательность за Ваше желание помочь профессорам Петроградской консерватории, которые переживают действительно тяжелые минуты. Вашим участием Вы украсите устраиваемый в их пользу музыкальный вечер³¹⁵.

Искренно уважающий Вас и душевно преданный

А. Глазунов

146*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
6 июня 1922 г. Москва

6 июня

Дорогая Маша, спешу послать тебе хоть несколько строк, так как только вчера поздно, после театра, узнала, что сегодня едет в Крым Евг. Эмил.

Вот я и в Москве после трехлетнего странствия, и пока рада, что я в России; дальше что будет — не знаю. В августе мы с театром уезжаем на год в Америку. Я как-то отвыкаю от оседлой жизни.

Напиши мне, как живешь, как себя чувствуешь. Я тебе писала несколько писем, но, очевидно, они не доходили.

Посылаю тебе 3000 марок в счет авторских от заграничной группы, просил передать Берсенев. Марками у меня только 2500, остальное прилагаю «лимонами»^6*.

132 Если бы я была свободна, я бы сама слетала в Крым. Напиши что-нибудь о гурзуфском домике, снесись с Эфенди, чтобы он написал мне.

Боже, сколько могил выросло!! Приехала — и сразу опять похороны. Умер Вахтангов.

Детишки на Пречистенском бульваре — очаровательные, и Оля и Маринка³¹⁶. Оля с бабкой скоро поедут в Берлин, в мой ненавистный Берлин.

Ну, целую тебя крепко. Получила ли посылку из Швеции?

Целую, обнимаю.

Ольга

147*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — П. Ф. ШАРОВУ³¹⁷
3 августа 1922 г. Москва

3 августа 1922

Пречистенский бульвар 23

Простите, бумага выгорела от солнца.

Дорогой Шаров Петруша — ничего, что я Вас так зову? Не проклинайте меня за мое молчание, во-первых, и примите мою сердечную благодарность за Вашу память, за Ваши две открытки, во-вторых.

Хоть и не пишу, но вспоминать — вспоминаю часто… И, может быть, чем дальше, тем чаще… А почему не пишу?.. По многим причинам. То, что нас всех волнует — и «вас» и «нас», — об этом писать трудно, сложна, и не напишешь ясно, да и мучительно все это. Я сейчас очень отошла от театра, углубилась в работу над письмами Антона Павловича, очень, много нянчусь с малышом, точно нагоняю то, чего не было у меня в жизни, лежу на траве, гляжу и не нагляжусь на нашу милую, трогательную, простую и прекрасную русскую природу. Живу я курьезно — в бараке для рабочих кирпичного завода, который не работает с 15 года. Кругом барака лужайка, без дорог, без троп, овсяное поле с одной стороны и стена дубов — с другой стороны, сосны, есть и березняк, много ржи, чудесные живописные прогулки, которыми я, к сожалению, мало пользуюсь. Сейчас пронеслась здоровая гроза (а вчера-то, в Илью-пророка, и не было!), и опять вылезает солнышко… Стоят чудесные лунные ночи, несет холодком, ночью фыркают лошади в ночном, тишина и покой 133 изумительные, людей ни души, ходи хоть в ночной рубашке.

Живу здесь с моей племянницей Адой и ее девочкой; теперь приехал Лева, который очень просит кланяться Вам и всей группе. Он весь ушел в музыку, работал так сильно, что переутомился, потерял 14 фунтов, и доктор запретил ему всякую работу и велел отдохнуть и наверстать потерянные фунты. Вблизи нас старинное именье (Якунчикова Ник.) Черемушки, бывшее, кажется, Мещерских поместье. Там, на другом уже кирпичном заводе, служил Иван Павлович Чехов, и теперь там его вдова, с которой мы дружим. 11-го я вспоминала Мелник, и с какой тоской мы вечером пели «Вечерний звон»… Была у меня здесь Нина Николаевна³¹⁸, хотела было жить с нами, но, верно, испугалась отсутствия комфорта.

Пишу ужасно, расплываются чернила, руки эти дни опять мертвеют и болят — первый раз за все время: это я съездила в Москву и поволновалась театральными делами. Живу я близко — 5 верст от Серпуховской заставы. Около, то есть недалеко от нашего барака, есть гречишное поле, снежно-белое и благоухающее, и с этого поля чудесный вид на Москву, высится Иван Великий…

Судьба наша дальнейшая пока неизвестна. Где мы будем подвизаться? Ах, дорогой мой, если бы могла годика на два уйти и жить без сцены — раз нет возможности создавать что-либо, играть, жить радостными и мучительными волнениями. Так надоели разговоры о театре, хочется говорить и думать об искусстве.

Очень деятельно и энергично устраивают музей имени Чехова. На Пречистенке в особняке Морозова, где помещается галерея западной живописи, внизу отведены три отличные комнаты, собирается материал, и теперь надо с осени устроить или спектакль, или вечера чеховские для сбора средств. Прислали в музей этюды масляной краской моего милого Гурзуфа, но — увы! — очень нехорошо — ни колорита, ни прелести этого уголка художница не поняла.

Наши многие разъехались. Качалов с Димой где-то под Алексиным, с Эфросами и Грибуниными. Москвины где-то рыбу удят, Коренева на даче, Константин Сергеевич в санатории, Владимир Иванович, кажется, в Карлсбад поехал. Я почему-то с ним совсем не разговаривала и думаю, что это лучше.

134 Смотрела я многие спектакли и из всех «Турандот» поставлю на первом месте³¹⁹. Это полно милой фантазии, легкости, грации, неожиданности. «Ревизор» мне показался тусклым; вероятно, благодаря усталости актеров³²⁰. «Мадам Анго» я смотрела в день похорон Вахтангова, расстроенная и уставшая физически, и, конечно, не увлек меня сей спектакль. Бакланова мила, но знаете, Шаров, что значит смотреть оперетту в стенах Художественного театра? Эти стены обязывают, должно быть какое-то «ах»! А вот и в «Периколе» его нет. Опять Бакланова мило поет, и я бы сказала, поет лучше, чем играет; приятен оркестр; но остальное очень неважно, и я бы сказала — довольно-с!³²¹

Если б возможно было прикончить наше агонизирующее дело и, собравшись, открыть совсем новый театр, чтоб не мешала жить боль по прекрасному прошлому!..

Ну, Христос с Вами, бог даст — свидимся, посидим часок-другой и поговорим о нашей общей болячке. Привет Павлуше и всем нашим «опальным».

Жму Вашу руку
Ольга Книппер-Чехова

148*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
13 – 14 декабря 1922 г. Париж

13 дек. 1922

Париж

Милый, дорогой, далеко не забытый Еликон^7*! Спасибо Вам за упреки — я их вполне заслужила и заслуживаю. Не пишу… А почему? Да потому что живу нехорошо, рассеянно, без мысли, без чувства… Впечатления скользят и не задерживаются. Меняются города, проходят люди, все мелькает, много было милого, изящного, много серого, неинтересного… Мне с приезда в Россию так хотелось другой жизни, более сосредоточенной, осмысленной, может быть, очень одинокой, но с каким-то внутренним светом… Оторвала меня судьба и от России и от жизни, о которой мечталось.

… И я как-то даже злобно бросилась в пустую, легкую жизнь, довольствуясь мимолетными впечатлениями, и 135 даже боюсь оставаться одной и подумать. Ах, как нехорошо… Спасибо Вам, дорогая, за присланные примечания — как и где могла я их оставить? Не бойтесь, не выпущу я письма кое-как. Буду тянуть и тянуть. Гессен пришлет мне гранки в Америку, и я буду оттягивать до лета, а там — что бог даст. Я ему сказала, если он будет гнать меня, торопить, то разорву я копии и договор³²². Ах, как глупо складывается моя жизнь!

Ну, вот мы и в Париже. Много трескотни, болтовни. Принимают отлично. Много вижу людей, много слышу — нельзя сказать, что отрадного; думается о России, о будущем.

Город невероятной красоты. Уже радость — просто ходить по улицам, любоваться силуэтами, размахом линий, чувствовать необычайный нерв жизненный, видеть колоссальное движение… А француз… а француз среди этой красоты все же только мещанин, и узковатый к тому же. 14-го декабря. Писала Вам все это ночью, после первого спектакля «Вишневого сада». Не спалось. Я очень нервничала. Сколько всего должен разбудить в душе — и разворошить душу — этот спектакль, то есть душу наших земляков…

Пресса вообще блестящая, но все какая-то трескотня.

Очень хорошо изданы книжки Антона Павловича на французском языке. Получила наконец деньги и буду искать случая переправить их Марии Павловне.

Борис Григорьев сделал мой портрет в Насте — интересно.

Лизочка, подумайте обо мне 27-го, когда мы сядем на пароход и будем видеть удаляющийся берег Европы. Я еще не знаю, что это зрелище пробудит в душе…

Милая, узнайте, если будет время, о моих фотографиях на Кузнецком, у бывш. Фишера, и в Столешниковом, у бывш. Трунова. Посмотрите их и, если есть хорошие, попросите Елену Юльевну переслать мне хоть парочку.

А пока обнимаю Вас и целую и желаю праздников хороших и приятных. Привет Анне Николаевне и Вашей матушке.

Ваша Ольга Книппер

А мечта сильнее жизни…

Вышлю Вам фотографии и американский адрес.

136 149*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Ф. Н. МИХАЛЬСКОМУ³²³
19 января 1923 г. Нью-Йорк

19 янв. 1923

Нью-Йорк

Дорогой Федор Николаевич,

во-первых, здравствуйте и примите хотя запоздалые пожелания радости и счастья в Новом году. Всем, всем в театре низко кланяюсь, так и скажите.

Во-вторых, примите, дорогой, деньги, которые я посылаю для Марии Павловны Чеховой и которые я вытащила за постановку пьес Антона Павловича за границей, то есть во Франции, и за переводы. 3 925 франков превратились в 259 долларов 35 центов. Очень прошу часть этих денег, хотя бы долларов 60, передать в Москве Софии Владимировне Чеховой, через брата моего Константина Леонардовича Книппер (Пречистенский бульвар, д. 23, кв. 3).

Остальные я очень прошу переслать как можно скорее в Ялту — Марии Павловне. Посоветуйтесь с Юстиновым³²⁴; я думаю, придется их выменять на наши в Москве; не знаю, возможно ли это в Крыму. Может быть, пересылать частями, не сразу, только известив Марию Павловну, какую сумму она должна получить. Надеюсь на Вас как на стену…

Ой, какая здесь трескотня, шумиха, все летит, скачет, нагоняет, перегоняет, через каждые два дома dancing (танцулька), кино, ресторан, масса концертов, театров, а в самой нации ни капли артистичности… Царство невероятной рекламы: выйдешь вечером и глазам не веришь — у нас, бывало, по торжественным дням не было такой иллюминации — не знаешь, куда глядеть. Море света, все прыгает, двигается, мелькает, все надписи огненные, на небе вырастают головы, птицы, люди, меняющие позы, льются синие, красные, зеленые фонтаны, «едут» огромные надписи сверху вниз, справа налево… Идут женщины, закутанные в великолепные меха (нигде таких нет), в тончайших светлых чулках и туфлях, и это в мороз, когда я и в гетрах зябну! Здесь очень резкие перемены, и наши многие простужены. Вчера была паника перед «На дне» — Качалов захворал, а Ершов встал с постели, чтоб играть Барона, а то пришлось бы отменить спектакль³²⁵.

137 Сегодня два спектакля — вечером Москвин играет 400-й раз Луку. Я утром сыграла, а завтра тоже, верно, не смогу, болит тело, слабость, и горло царапает, а с понедельника придется в 6 дней сыграть 8 раз «Вишневый сад» — во какой темп! А как это будет — неизвестно. У нас успех огромный (но, между нами, противный). Про «Дно» пишут, что это Рембрандт, Хоггарт, сам Шекспир восхитился бы такой законченностью! По пятницам днем приходят все артисты смотреть нас.

Очень интересный здесь негритянский театр — мы все в восторг пришли. В обозрениях вам не дают вздохнуть — один номер вытесняет другой, масса трюков технических, поражает количество людей, превращений, невероятный теми, но с искусством, конечно, это не имеет ничего общего. Вся сцена превращается в колоссальный бассейн, идут бесчисленные шеренги женщин прямо на вас и прямо в воду и… не возвращаются больше… Я, как провинциалка, даже вскрикивала.

Ну вот, разболталась… А мысленно я часто хожу по скверным тротуарам с Пречистенского бульвара в Камергерский и с любовью вспоминаю каждую колдобину… И дверь в нашу контору, и все… все… Ну, Христос с Вами. Сердечно Вам кланяюсь и всем, всем.

Ольга Книппер

Прилагаемый записей перешлите Марии Павловне и Софии Владимировне Чеховым.

150*. МАРГАРЕТ СПЕРИ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³²⁶
4 февраля 1923 г. Нью-Йорк

4 февр. 1923

Дорогая госпожа Чехова,

я видела Вас в «Трех сестрах» в субботу утром. Я должна Вам написать. Пусть это покажется смешным, — мне все равно, я не могу не написать Вам. Это гораздо больше, чем «искренняя благодарность и глубокое восхищение». Не буду и пытаться выразить свои чувства каким-то одним словом; буду писать так, как чувствую, может быть, разбросанно и бессвязно. Очень возможно, что этим письмом 138 я доставляю себе чисто эгоистическое удовольствие. Признаю свою вину.

Никогда не забуду Ваше прощание с Вершининым, эту страшную боль крушения любви. «Почему, почему так должно быть?» — спрашивала я себя, совершенно так же, как спрашиваю себя и в жизни: почему? почему? В эту минуту Вы были не только Машей. Да и в течение всего спектакля Вы воплощали многих и многих из нас… от сотворения мира. Я не имею в виду никакой «социологии». Просто Вы показали в Маше, что это значит — быть женщиной, в чем весь ее пафос, чудо, красота и горечь. Ваша сцена с Вершининым, когда вы сидите и оба что-то напеваете, была такая изящная, трепетная, прекрасная. Оба вы были в ту минуту не от мира сего. Вы были совсем одни, такие веселые, светлые, сияющие! Что можно еще сказать? И, наконец, последняя сцена, у калитки, когда три сестры остаются одни, самая трагичная. Будет ли когда-нибудь ответ на то, о чем Ольга спрашивает в конце спектакля? Не знаю. А если ответ придет, поможет ли он нам хоть в чем-нибудь преодолеть свое серое, скованное бездействие?

С большой благодарностью
Маргарет Спери

151*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
27 февраля — 5 марта 1923 г. Нью-Йорк

27 февр. 1923

Нью-Йорк

Попробую писать — не знаю, умею ли еще, дорогая, далекая Лизочка! Что хотите, то и думайте обо мне, но не пишу, потому что не могу писать. Я одеревенела, я отупела от невероятного количества спектаклей. Начинаю с этого, чтоб Вы меня не кляли.

Всю Европу я играла бессменно, только в Париже вечера два освободилась, когда играли «Федора» Качалов и Пашенная³²⁷. Здесь играем восьмую неделю. Каждую пьесу играем по неделе, причем по пятницам и субботам по два раза — чувствуете? «Федора» и «На дне» мне сравнительно легче, так как есть подмога, а чеховские пьесы я играла, значит, две недели подряд и по 8 раз в 6 дней! Когда утренники, я не уходила из театра, ложилась на койку, 139 которую вдвигали в душную уборную, и в 7 час. опять начинала снова. Я потеряла здесь смысл жизни. Я ничего не могу делать, я не читаю, не пишу писем, так как трудно связать мысли. Премьеру «Вишневого сада» и всю неделю играла больная, слабая. В театре нет артистического фойе, уборные все на 3-м этаже, — кто же это может?! И мы ютимся втроем в единственной уборной внизу: Коренева, Пашенная, иногда Шевченко и я. Ой, как это утомительно! Вот видите, как я жалуюсь! И хочется пожаловаться.

Не очень я понимаю и чувствую эту страну. Какой-то заведенный организм, все катится, все идет колесико в колесико, и такое чувство — не дай бог сорвется. На лицах не прочтешь ничего — все благополучно! С такими лицами они идут по улице, идут по делам, идут за покупками, идут и сидят на five-o’clock^8*, идут в театр, идут на ужин и танцуют, ой, уж эти мне танцы! На каждой улице есть театр, есть dancing-hall^9*, кинематограф, и все всегда полно. В опере и вообще везде сидят в манто и шубах, и потому здесь масса чудесных мехов. В опере весь партер — сплошь дорогие манто, и из них вылезают голые спины, плечи, бюсты и молодые и старые (старухи оголяются очень). Весь бельэтаж — сплошной «ню», но на лицах все то же благообразие и, по-моему, скука… Но после наших «Трех сестер» и «Вишневого сада» приходили за кулисы, лица заплаканные и очень взволнованные. Нас здесь полюбили…

Климат поганый, у нас ежеминутно все простужены — то бронхит, то испанка. Я уже второй раз сиплю, хожу слабая, а вчера в таком состоянии играла первый раз «Провинциалку»³²⁸, и теперь жарим опять 8 раз подряд в 6 дней. Идут еще три отрывка из «Карамазовых»: «Кошмар», «Lise с Алешей» и «Снегирев». Две недели мы играли «Вишневый сад», одну неделю «Три сестры». Ох! Я хожу как побитая, последний «Вишневый сад» играла с помертвелыми руками, и даже губы немели. Сон потеряла. Пока уляжешься — уже 2 часа, заснешь на час, два, а потом бодрствуешь часов до 8-9 утра, а затем опять сон объемлет на час или два, и я просыпаюсь разбитая, измученная — я ведь не привыкла спать по утрам поздно. Послезавтра 140 радость: буду слушать Рахманинова, он завтра приезжает на несколько дней, мы его еще не видели…

… Слушала я русскую музыку, оркестр под управлением Коутса — знаете, петроградский. Слушала «Петрушку» Стравинского, «Шехеразаду», симфонии Чайковского, которые терпят теперь гонение в Париже. Здесь масса концертов, и все иностранцы. Улицы вечером — точно иллюминация, у нас при торжественных случаях так бывало. Все сияет, все блестит, все прыгает, мелькает, вырастают гигантские надписи, картины огненные, одно сменяет другое, — и это все рекламы! Магазины всегда открыты, и ночью тоже. В аптеке можете есть бутерброды, пить всякие напитки, купить калоши, если хотите, фрукты…

Упоение здесь — это grapefruits^10*: помесь апельсинов с лимоном, огромные, сочные, ем по утрам; второе упоение: при каждой комнате ванна с удобствами. Я купила длинную кишку, которая прилаживается к крану в ванне, и вы имеете душ, какой желаете, горячая вода всю ночь, и я после каждого спектакля ночью вся мылюсь и обливаюсь, — мечта моей жизни была. Третье упоение: театр негров — талантливо, музыкально, ритмично, весело, курьезно. Содержания, конечно, никакого, да и не надо.

Рестораны здесь через каждые два дома, то есть lunch’и^11*.

5 марта. Вот-с, а письмо лежало и глядело на меня. 7-го идет хороший пароход в Европу, надо завтра опустить письмо. Милая моя, на днях получила письмо Ваше и письмо от братьев и Ады и ревела в два приема, так что не знала, как загримироваться на «Провинциалку», — так на меня пахнуло Москвой. Иногда подкрадывается тупая тоска, но я гоню ее в этом business-town^12*. Сыплю по-английски вовсю, даже недавно в концерте, в большом женском (о!) Colony-Club^13* читала два рассказа Чехова по-английски и, с новой для меня наглостью, спросила после первого абзаца: do you understand mе^14*? Причем зал зааплодировал. Через три недели устраиваю matinée^15*, где буду подвизаться я одна — 141 читать по-английски свои воспоминания и рассказы Чехова, вот-с!

Пишу Вам вечером — 9 час., а в 11 час. идем все ужинать к Рахманиновым³²⁹, возьму Ваше письмо и прочту ему некие строки…

… Мысленно посидела с Вами и с шефом и с милыми Игнатовыми в Вашей комнате, и на минуту снизошло на меня какое-то спокойствие и умиление. Спасибо за строки о могиле Антона Павловича, и там посидела мысленно. Большой здесь интерес к нему. Если бы он мог это чувствовать!

Вчера слушала Гофмана³³⁰, играл только Шопена. Я чуть не ахнула, когда увидела его: маленький, толстенький, седой господинчик. Ой, ой! Играет изумительно, и хотя и с силой и с нежностью, но все же скорее великолепный инструмент, чем живой человек. Но было чудесно. С. В. Рахманинов сильно изменился, худой, острый, и какое-то страдание на лице, безумная усталость. Слушала только его 2-й концерт. Он меня мучает чем-то, что есть в нем сейчас.

О состоянии моих нервов судите по тому, что я в одиночестве у себя выкурила три папиросы уже, а я не курящая. Простите за почерк, руки немеют…

… В апреле нас вторично повезут в Чикаго, Бостон, Филадельфию.

Мою «Машу» здесь полюбили, и многие очень, очень понимают и чувствуют ее.

Милая, простите за сухое, неинтересное письмо. Спешу кончить, валяю. Пришлю Вам хорошую свою фотографию. Снялась.

Устаю от английского языка, иногда приходится очень много говорить. Знакомлюсь с писателями и писательницами и актрисами, но времени нет часто видеться с ними, да и скучно.

Пишу вот и с ужасом думаю, когда дойдет это письмо до Вас?..

… Ради бога не забывайте меня.

Мне так мучительно думать о Камергерском, о нас всех, о будущем. Как приятно будет переживать всю Америку в Москве, да и вообще все пережитое. Не думайте, что нам здесь легко. Лето, может быть, будем играть в синематографе «Царя Федора», но пока молчите и знайте про себя³³¹.

Ну, Христос с Вами, целую и обнимаю Вас.

142 Милая, зайдите к нашим на Пречистенский бульвар, расскажите, что письма я получила и долго плакала над ними; скоро им буду писать; не забудьте сходить, прочтите им из этого письма.

Ваша заокеанская Ольга Книппер

Писала, писала, а главного как будто не написала.

152*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО³³²
9 мая 1923 г. Бостон

9 мая 1923

Бостон

Дорогой Владимир Иванович, с нетерпением буду ждать Вашего приезда в Берлин³³³.

Как-нибудь, может, общими силами, удастся направить наше выбившееся из колен дело, удастся создать хоть приблизительный рисунок. Невыносимо так жить. Влачишь, влачишь, и все молчишь, и все ждешь…

Или уж разбежаться, что ли, всем в разные стороны. Уж очень длительная агония.

Мне хочется спросить у Вас, не найдете ли Вы время, когда будете в Германии, посмотреть со мной письма Антона Павловича. Я получила корректуру, и хотя «Слово» хочет издать книгу весной, я напишу в Берлин, что раньше августа, сентября никак не справлюсь. Ведь надо вступительную статью написать, надо придать определенный характер примечаниям, а я сейчас такая усталая внутренне от этой невероятно тяжелой театральной лямки, такая тупая, что не вынимаю корректуру из чемодана и боюсь взяться за нее. Одновременно пишу помощнице своей в Москву, Елизавете Николаевне Коншиной, чтобы, если возможно, она приехала бы в Берлин помочь мне докончить это трудное дело. Но, во-первых, не знаю, возможно ли ей будет уехать, во-вторых, мне это будет стоить, конечно, много лишних денег. Но с Вами я бы непременно хотела просмотреть письма.

Когда мне хочется писать Вам или хочется говорить с Вами, то кажется, что надо для этого много времени и надо что-то много со дна поднимать, — и кончается тем, что я не говорю с Вами и не пишу, и, может быть, от этого скопляется какое-то раздражение в душе… Не знаю.

143 Но мне тяжелы и неприятны установившиеся между нами отношения…

Может быть, Вам и не хочется сейчас думать об этом и неприятно то, что я пишу, но я прошу Вас, походите по своему кабинету и подумайте о том, что я не так себе написала сие.

Передайте мой искренний привет Екатерине Николаевне.

Ольга Книппер

153*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ³³⁴
18 ноября 1923 г. Нью-Йорк

18 ноября 1923

Нью-Йорк

… Зачем-то я опять в Америке³³⁵, опять смотрю на всю эту суету, на все это железо, бетон, машины, прыгающие ослепительные огни по вечерам, разодетых женщин…

Завтра начинаем играть. Не думаю, чтобы мы имели успех. Америке нужна только новинка, а мы уже не новинка. Первая неделя мне легка: «Карамазовы» (без меня) и «Трактирщица», где играю маленькую роль. Вторая неделя труднее: «Иванов» и «У жизни в лапах».

Смотрела Дузе и измучилась душою. Прекрасная, усталая, слабая старая женщина, которую хочется унести на руках со сцены, ходить за ней, окружить заботой и лаской, только чтоб она не играла. После спектакля Константин Сергеевич и я подносили ей цветы на сцене и К. С. сказал чудесную речь по-французски. Она держала меня за руку и дрожала вся… На другой день прислала много чудесных цветов с подписью: Augurio di ogni bene nell’arte e nelle vite^16*. Сборы у нее полные, играет днем, два раза в неделю³³⁶.

Слушала Бетховенский концерт. Гофман играл. Слушала «Соловья» Стравинского, слушала сына Никиша — пианиста (не очень). Сегодня были на открытии выставки Бориса Григорьева, где много наших портретов. Качалов и Москвин в «Федоре», Подгорный в Пете, я — Настёнка и много рисунков карандашом³³⁷. Пробыла минут 10 — нельзя было дышать, такая теснота в маленьких двух комнатках.

144 Была вчера у Рахманинова. Было уютно сидеть за большим семейным чайным столом и говорить и вспоминать. Сергей Васильевич все-таки выглядит неважно. Летом его мучила невралгия в лице. Он как-то трогательно говорит и просит рассказывать об Антоне Павловиче — как-то лицо у него загорается. Он уже уехал опять в турне. …

154. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ТРУППЕ МХАТ³³⁸
21 ноября 1923 г. Нью-Йорк

Элеонора Дузе просила меня передать всем участникам вчерашнего спектакля «Карамазовых» свой привет, русский поклон (причем поклонилась, трогая пол рукой) и благодарность за чудесный вечер. Она взволнованно говорила о Достоевском, который душу человеческую опускает на дно, поднимает на небо и ищет бога в аду… Большое впечатление произвел на нее кошмар Ивана и чистая страсть Мити и Грушеньки в сцене «Мокрое». Говорила взволнованно о серьезности нашего театра, скорбела, что сама не может играть с такой труппой. Хвалила за репертуар, за то, что нет у нас театральных пьес, таких обычных в любом европейском театре, за то, что нет у нас парижского жанра. Просила передать Константину Сергеевичу и всей труппе, что, если бы позволило здоровье, она сидела бы каждый вечер у нас, что вчерашний вечер научил ее многому и она сегодня сидит с Достоевским и перебирает и вспоминает… Говорила, что ей не следовало бы быть на сцене теперь, но… времена такие, когда все вышло из колеи³³⁹. …

Ольга Книппер

155*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ³⁴⁰
14 декабря 1923 г. Нью-Йорк

14 декабря

… На днях я опять выступала с своей lecture^17* о Чехове и, pardon, имела успех³⁴¹. Вы чувствуете — 50 минут читать на чужом языке? И затем прочла рассказы: «Студент», 145 «У предводительши», «После театра» и «Злой мальчик» — in English^18*.

Играю много, но все же легче, чем в прошлом году. Приятно играть Островского (Турусина в «Мудреце»), приятно говорить его языком.

Собираюсь вскоре с Москвиным и Лужским читать Чехова Рахманинову, он ведь нежно любит Чехова.

Когда это мы будем сидеть и говорить, говорить!!. …

156*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ³⁴²
17 апреля 1924 г. Чикаго

17 апр.

… На душе у меня пакость. Нерадостно кругом. Я измельчала, живу интересами каждого дня или, по крайней мере, кажется, что живу этим. Играю без всякой радости… Мечтаю только о каком-то курорте, где я буду одна и поживу несколько недель, чтобы привести свое нутро в порядок, наладить себя на новую жизнь. Я ужасная стала, все делаю, обо всем говорю только по привычке, а не по сути. Все прежнее, дорогое кончилось, умерло, и вот надо опять что-то создавать, во что-то поверить… Вот приеду, будем говорить, философствовать…

Послезавтра читаю по-английски рассказы Чехова за 100 долларов в богатом американском доме-особняке на берегу Мичигана, вот до чего дошла, ха-ха-ха! Недавно в одной рецензии писалось, что Чехов плох по конструкции и жаль, что он не выучился сему у Ибсена — ха-ха-ха!

Играю, и ужасно хочется бежать со сцены. …

157. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³⁴³
27 июня 1924 г. Карловы Вары

27 июня

Karlovy Vary

Villa Misnon

Милая Ольга Леонардовна! Благодарю за книжку писем Антона Павловича. Читаю их с волнением. Мне мало приходится отдаваться воспоминаниям вообще — некогда, 146 некогда и некогда! А тут невольно вспоминаются «дни минувшие»…

Останавливаюсь, стараюсь припомнить, как это все было, почему было так, а не иначе…

Ай-ай-ай, сколько прожито! Как давно все это было! Вы — тогдашняя, Вы — «Чайки», «Дяди Вани» и «Трех сестер» как сейчас передо мной. Вы были очень пленительная.

Мне иногда кажется, что я живу пятую или шестую жизнь. Не считая детства! А все еще дела много, все еще я нужен многим.

Хорошо бы только не пропустить, когда действительно перестану быть нужен, стану лишним, в тягость, да еще знаменитым — возитесь со мной! И поступить, как высокоумно поступил А. Стахович³⁴⁴.

Кто-то мне говорил, что Вы иногда впадаете в мерехлюндию насчет своей артистической дороги. А я думаю наоборот. Молодые роли от Вас ушли, и Вы начнете новую, отличную актерскую жизнь. Ведь сил у Вас много, слава аллаху.

А больше сейчас и делать нечего, как заниматься искусством.

Нет, «мы еще повоюем»!

Я только что сдал боевую работу. Словно бомба разорвалась в оперном мире. Рецензии — от резко враждебных до ярко восторженных. И почти все сводятся к «новой эре в оперном искусстве»³⁴⁵. …

Жаль, что в драме нельзя так продуктивно работать, как в музыкально-сценическом деле…

Отдыхайте и приезжайте. Пора подойти к жизни посерьезнее, чем делалось это вашей группой вот уже пять лет!

15 августа назначена репетиция «Ревизора». Вы будете городничиха? Или и Вы?..³⁴⁶

До свидания.

Целую Вас.

В. Немирович-Данченко.

Если хотите написать мне, пишите сюда до числа 18-го. А потом спросите у Бертенсона адрес.

147 158*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
5 июля 1924 г. Фрейбург

5 июля 1924

Спасибо Вам, дорогой Владимир Иванович, за милое письмо и за теплые строки о книжке писем Антона Павловича. Невероятно, сколько прожито и сколько пережито!.. И все же, несмотря на то, что столько позади, я с большим волнением и с верой возвращаюсь в Россию… И главное, в театр… Совсем не с таким сентиментом и волнением, как два года назад, совсем по-другому.

Не могу в нескольких словах высказать, какая невероятная тягота была на душе эти годы скитаний — особенно два американских сезона, — точно я сидела придавленная кирпичом… Увидимся, — может, поговорим, да Вы, я думаю, и сами чувствуете, как это было³⁴⁷.

Я мечтаю быть опять в дисциплинированном театре, работать, играть, а не показываться, и постараюсь быть опять пленительной, только, конечно, уже по-другому.

Набираюсь сил в великолепном санатории, спускаю все нажитые фунты, которые мне не давали жить, и надеюсь еще прожить хороший кусок жизни, думаю, что интересный, а впрочем… Городничиху с радостью буду играть.

По-видимому, Вы довольны постановкой «Кармен» — чувствую, что Ваш успех. Отдыхайте хорошенько. Передайте мой привет Екатерине Николаевне.

Обнимаю Вас.

Ольга Книппер

159*. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
10 октября 1924 г. Ялта

10 окт. 1924 г.

Милая, дорогая Оля, я получила твое письмо, и если бы ты знала, как я была счастлива! Я не могла ответить тебе вскоре же — была занята годовым отчетом и, что называется, кипела как в котле; но тебя я все время носила в своем сердце и радостно думала о тебе. Еще раньше, когда 148 я прочла письма Антоши к тебе, мне невыносимо хотелось повидать тебя и написать тебе, но я боялась, не знала, как ты примешь мое письмо. Теперь как будто наши отношения налаживаются, и мне хорошо.

Я рада, что ты в России и, может быть, даже увидимся в недалеком будущем. Хочется говорить, говорить с тобою по-старому. Ведь ты же близка мне, и я хочу тебя видеть! Быть может, и жить-то осталось мало, и так бы хотелось рассеять тот мрак, который так жестоко окутал меня.

Писать много не буду, пока не получу от тебя второго письма, в котором, быть может, и сговоримся о свидании. Ты, конечно, знаешь, что я на советской службе — заведующая Домом-музеем А. П. Чехова в Ялте. Принимаю посетителей, пишу и отписываюсь без конца. Устаю. Полинька — моя сотрудница, и мы обе скорбим, что в кабинете пахнет потом и плохими духами.

Решалась участь Чеховского дома, и я пережила несколько тяжелых дней, теперь все рассеялось и будет легче! Ну, будь же здорова и богом хранима. Не забывай меня и пиши о себе почаще. Нежно тебя целую и горячо обнимаю.

Кланяйся Леве и скажи ему, что он занозил сердца здешних барышень, они никак не могут его забыть. Людмиле Александровне кланяюсь и благодарю за письмо, я ей обязательно напишу, как только управлюсь с делами.

Еще раз целую.

Твоя Маша

Напиши мне, как прошел вечер 20-й годовщины — памяти Антона Павловича. О чем читал Луначарский и как осветил деятельность Ант. в связи с современным положением?

160*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
24 октября 1924 г. Москва

24 окт. 1924

Дорогая Маша, обнимаю тебя за твое милое письмо — я ждала его долго.

Где же мы можем увидеться? Я хоть и мало играю, как говорится, не у дел, но все же трудно думать даже о поездке 149 в Крым. Может, ты надумаешь приехать в Москву? Подумай.

Я живу тихо и вообще как-то не знаю, как взяться за жизнь — за последнюю главу… Непокойна я и кляну себя за это.

… На днях ездила в Ленинград с нашими читать в концерте. Ездила простуженная, и поэтому было не очень приятно.

Город прекрасен. Разрушения от бедствий везде еще чувствуются. Странно, что люди живут там в квартирах, а не на конках, как у нас.

Вечер памяти Антона Павловича прошел, по-моему, неуютно. Колонный нарядный зал, публика — два мира, резко противоположных друг другу: что нравилось одним, то возбуждало недоумение у других. Мне было трудно читать в этом праздничном помещении и этой разношерстной публике.

Мои воспоминания — только для тех, кто знал и понимал и любил Антона Павловича, характера интимного и понятны только в аудитории, приспособленной к литературным выступлениям. Теперь на все мои доводы отвечают: невыгодно такую программу показывать в маленьком помещении. Луначарский читал долго, но… я его не слушала, так и сказала ему, что не буду слушать. Кажется, говорил о дурно понятой «чеховщине», — никто толком мне не мог передать содержание.

В театре у нас пойдет пьеса Тренева «Пугачевщина», репетируют. Я не занята, так как там всё бытовики — народ, казачество.

Наш «Вольдемар» все еще упивается музыкальной студией, а сборов она не дает. Захотелось ему звуков сладких под старость — забавляется. К. С. на все молчит, работает. Вчера читал нам свою пьесу А. Толстой — много есть интересного, сочный язык, но 4-й акт слаб…

Через кого ты получила письма А. П. ко мне? Их не пропускают в Россию, а я с собой привезла только две книжки и еще не смогла тебе послать.

Пока кончаю, целую, обнимаю тебя и очень рада, что завязалась связь с тобой.

Полиньке привет сердечный.

Твоя Оля

150 161*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Ф. Н. МИХАЛЬСКОМУ
23 ноября 1924 г. Москва

23 ноября 1924 г.

Поздравляю, обнимаю дорогого именинника, далекого, но всегда близкого, милого…

Когда же заулыбается наш театр? Вы, Федя, улыбка нашего театра… Сколько людей вспоминают Вас и любят и ждут!!!

Как Вас не хватало всюду: на приеме Малого театра у нас в Камергерском! Писали Вам о торжестве^19*?

Я лично отдыхаю от театра. Играю невероятно редко, не работаю ничего, но не думаю, чтоб это было хорошо³⁴⁸.

Присоединяю поздравления и пожелания возможных радостей от Льва Константиновича и отсутствующей Ады Константиновны, — знаю, как она Вас любит и ценит и будет рада, что я от нее послала привет…

Я радуюсь как ребенок зиме — московской нашей зиме… Скорее бы только побольше снега!.. Пою Вам фразу из романса Глинки: «Минует печальное время, мы скоро обнимем друг друга!..»

Будьте таким же светлым и радостным.

Ольга Книппер

162*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ³⁴⁹
3 мая 1925 г. Тифлис

3 мая

Милая Лизавета, мы на юге, солнце, цветы, рыжие горы, белый Давид (церковь) с могилой Грибоедова — вижу из окна…

Приехали 1-го мая — весь город в зеленых и цветочных украшениях, с утра лезгинка на улицах… Мы все ехали цугом в автомобилях, украшенных цветами — в вагон внесли мне охапку ландышей, я так и погрузилась лицом в эту свежесть. Приезд был радостный. Вчера уже попарилась в серных банях, и там была встреча с Эгоном Петри³⁵⁰ и его женой, — не смешно? От путешествия утомились, много пели дорогой хором. Всюду барабанный бой, трубы, шествия. 151 Вчера сыграли «Смерть Пазухина»³⁵¹. Все продано. Чуть театр не разнесли. Целую, привет маме, сестре, Nathalie.

Ваша Ольга Книппер

163*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
16 мая 1925 г. Баку

16 мая

… Мы в Баку — серо, торгово, приятен лишь ресторан на крыше нашего отеля, видно море, манит даль, иногда свежестью несет с Каспия. Курьезен пейзаж бакинский, знаменитые «вышки» керосиновые… «Кушаю» икру и рыбу на вертеле. Весь Тифлис не спала, однажды даже не раскрывала постель, только съездила в серные бани и дальше жила. Был один очень красивый кутеж за городом, с грузинами, восточная музыка, кругом белая акация, я, на старости лет, носилась в лезгинке и не устыдилась — грузины одобряли. К тому же я была одна женщина и критики не боялась. Тифлис — красота и очарованье. …

164*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. В. ЛУЖСКОМУ³⁵²
2 августа 1925 г. Гурзуф

Дорогой Василий Васильевич,

будьте милым, напишите мне несколько слов с севера на юг, с моря серого к морю лазурному: если я приеду к 1 сентября, — от этого существенно никто и ничто не пострадает? Вы знаете, что я никогда не пользовалась пролонгациями, разрушать дисциплину не намерена, отпусков у меня никогда не было, и, принимая все сие к сведению, Вы, вероятно, не огорчитесь моим письмом, тем более что я свободна по всем пьесам. Я только с половины июля в Гурзуфе и пользуюсь солнцем и морем. Мне делают прокол в носу, и надо пожарить себя, чтобы рассосалась накопившаяся гадость где-то в голове.

152 Как Вы отдыхаете, как Перета Александровна?³⁵³ Целую ее крепко и сердечно благодарю за ее милое и внимательное отношение к С. В. Чеховой.

Я счастлива, что много солнца, неба, моря, воздуха; хожу по горам, дышу, жарюсь и купаюсь.

Здесь Титова, Кедров³⁵⁴, Н. В. Петров. Писал мне Тренев; он думал, что Вы здесь, и очень хотел с Вами поговорить о «Пугачевщине», так как он ни на репетициях, ни на спектакле быть не может³⁵⁵.

Сергеев-Ценский привез мне пьесу свою «Поэт и чернь»; сюжет: Лермонтов в Пятигорске, 1841 г. Только начала читать. Написала в Берлин, чтоб выслали мне одну пьесу Ведекинда. Буду ждать Вашего краткого ответа по адресу: Гурзуф Таврич. губ. дом О. Чеховой. А пока отдыхайте, набирайтесь силы.

Обнимаю Вас.
Ольга Книппер

165*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
27 сентября 1925 г. Москва

27 сент. 1925

Москва

… Днем с Лизаветой ходили смотреть «Пугачевщину» с Леонидовым — очень он интересный и декоративный Пугачев³⁵⁶.

… Играю пока только «Горе от ума». Хлёстову переделала, и грим, и платье, и все довольны, и мне удобнее. «Пугачевщина» не нравится, автора затравили. Бедный! Не очень справедливо. Раза два ходила на репетиции «Прометея» — у меня там небольшая роль Фемиды³⁵⁷.

Провожали мы Немировича³⁵⁸. Устроен был обед на 70 человек в нижнем фойе — только труппа и несколько человек из МХАТ 2-го, и Миша был³⁵⁹. Было очень приятно, не официально. Поднесли ему коробок вологодский, с чайкой, чтобы не забывал России и с этим коробком ездил. Там русское полотенце, ложки деревянные, конфеты… Константин Сергеевич сказал прекрасную речь, Владимир Иванович отвечал и говорил целый час. Даже я произнесла небольшой спич. Ездили провожать на вокзал, с цветами, с криками «ура». Очень трудный сезон предстоит…

153 Маша, на днях я была на заседании Общества А. П. Чехова и его эпохи. Председатель — Телешов. Тебя и меня выбрали почетными членами. В ноябре хотят устроить вечер из произведений Ант. П-ча; хотелось бы в нашем театре, в один из понедельников. Мне бы хотелось, чтобы наши прочли III акт «Чайки».

… Малютин³⁶⁰ пишет мой портрет; кажется, будет интересно. Горела недавно ремонтировавшаяся Школа живописи и ваяния, горела библиотека, а она там богатая; я видела, как разбирали крышу. Москва наряжается и чистится. Университет стал невероятно красив, бывшее Александровское училище тоже, густого желтого цвета с белыми орнаментами. Многие церкви выглядят чудесно. …

166*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
12 октября 1925 г. Москва

12 окт. 1925

Москва

… Писала ли я тебе о том, что был Мейерхольд у нас на «Горе от ума», заходил к Константину Сергеевичу, и я с ним разговаривала. Очевидно, у него поворот, собирается с нами дружить, говорит, что все пути ведут к Станиславскому³⁶¹. …

167*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — И. М. КУДРЯВЦЕВУ³⁶²
1926 г. Москва

Дорогой Иван Михайлович.

Мне хочется поговорить с Вами — не согласитесь ли Вы поработать с нами в Софокле («Трахинянки»)³⁶³. Драма жизненная, земная, музыка большею частью написана. Роль, предназначающаяся Вам, — роль вестника. Во вторник в 1 ¹/₂ ч. на Тверской (помещение) Шервинский будет, читать первый акт, и очень хочется, чтобы Вы были и прослушали и поговорили бы. Приедете, да? Наверное?

Привет Вам.
Ольга Книппер-Чехова

154 168*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Г. САХНОВСКОМУ³⁶⁴
Апрель — май 1926 г. Москва

Очень прошу многоуважаемую коллегию³⁶⁵ дать возможность в продолжение мая месяца поработать ежедневно недели полторы-две и подготовить для просмотра работу над «Трахинянками» Софокла. Для этой работы нужны Орлов, Яров, Кудрявцев, Тихомирова. Также прошу назначить кого-нибудь из опытных помощников, чтобы возможно было назначать и аккуратно вести репетиции. Для нескольких последних репетиций потребуется хор.

Константин Сергеевич в частном разговоре высказал предположение — не будет ли возможно пустить в один вечер «очищенного» «Прометея» и «Трахинянок».

Ольга Книппер

169*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. Л. БЕРТЕНСОНУ³⁶⁶
21 июня 1926 г. Москва

Милый Сережа, как я хотела бы посидеть с Вами и много, много говорить! Есть о чем, правда? Знаю, что у Вас на душе грузно и неласково, потому-то и хочется говорить, а не писать — хочется видеть Ваше лицо — и тогда знаешь, как и что надо говорить.

У меня стоит березка высокая, горит лампадка, Духов день сегодня. Я сижу в тихой нашей квартире, шаркает наша старуха тяжелыми шагами, Нина копошится у себя, и больше никого… Небо облачное, бульвар стоит кудрявый. Мне кажется, мы никогда не уедем… Я брежу Гурзуфом.

В театре давно не играю и, не будь моей работы (Софокл), давно могла бы уехать. А работу свою показывали Константину Сергеевичу, и он остался доволен, хотя показывали только отрывки; только музыка вся написана — и она прекрасна³⁶⁷. Я все больше увлекаюсь и стихотворным размером и тем, что надо говорить и чувствовать полной грудью, звонко… Без этой работы я бы, кажется, не прожила сезона в скуке нашего репертуара. …

155 170*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. В. ЛУЖСКОМУ
8 ноября 1926 г. Ялта

8 ноября 26 г.

Ялта

Дорогой Василий Васильевич.

Я исцеляюсь понемногу. Чувствую себя лучше, крепче, кажется, все понемногу приходит в норму. Очень способствует сему изумительная погода. Крым прекрасен осенью. Я первый раз вижу его таким прозрачным, легким, красочным. Солнце греет, тепло. Утром можно выходить в ночной рубашке на балкон. Живем с Марией Павловной тихо, хорошо.

Теперь, после лиризма, поговорим о деле. Если я выеду отсюда 15-го, 16 ноября — сие будет ладно? А если можно, если я не очень нужна, — может, и подолее можно? Будьте добры, продиктуйте Вашему секретарю телеграммку — до каких пор я могу остаться здесь.

Если бы я могла всем вам привезти этого южного волшебного солнца!

Буду ждать извещения, пока сердечно кланяюсь Вам и благодарю за отпуск мой.

Ольга Книппер-Чехова

171*. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
24 ноября 1926 г. Ялта

24/XI-26 г.

Проснулась я на другой день твоего отъезда, дорогая моя Олечка, и с грустью посмотрела на опустевшее местечко — на твою союзную коечку и жалобно проговорила: исчезло мое эхо!

Хорошо мне было с тобой, уютно! Даже избаловалась я от безделья… И теперь, когда снова привалило много работы, уж не хочется сиднем сидеть у стола, макать и писать скучные бумаги…

… Сейчас без четверти двенадцать, готовлюсь отойти ко сну. Сирена кричит, уже два дня непроглядный туман; какой-то пароход не может подойти к молу и свирепо 156 гудит. Странно, никогда еще осенью не было таких туманов!

Привет всем твоим домочадцам, и будь здорова и богом хранима, целую тебя несчетное число раз.

Твоя Маша

172*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
31 декабря 1926 г. — 1 января 1927 г. Москва

31 дек. 1926

1 янв. 1927

Поздравляю всех «новообрученных» с Новым годом!

Да пошлет он и старикам «Чайки» и молодежи «Зеленого кольца» радости, успехов, бодрости и веры…³⁶⁸.

Дорогого Константина Сергеевича обнимаю и кланяюсь низко. Грущу, что не могу быть среди вас при встрече 1927 года.

Ольга Книппер-Чехова

173*. ТОРКИЛЬД РООЗЕ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³⁶⁹
27 января 1927 г. Копенгаген

27 янв.

Копенгаген

Дорогая госпожа Чехова!

Я начну и кончу свое письмо одним и тем же словом: благодарю! Горячо благодарю Вас за Вашу необыкновенную доброту. Будьте уверены, что я буду хранить Ваши прекрасные фотографии как сокровище.

Как часто перед глазами вновь возникает Ваше лицо, такое благородное, такое доброе, а в ушах все еще звучит Ваше прощание в «Трех сестрах». Для всех нас это было нечто возвышенное. Вы навсегда покорили сердца датских зрителей, это останется навсегда. Я никогда не преувеличиваю; это — правда. Русские спектакли останутся в памяти как самая высокая поэзия драматического театра нашего времени.

Как летит время! Уже годы прошли после ваших коротких и незабываемых гастролей в Копенгагене³⁷⁰. Я теперь снова актер Королевского театра и только что отпраздновал 157 свой юбилей (25-летие); играл Просперо в «Буре» Шекспира. Г-жа Ипсен играет в Folksteater^20*, но думаю, что она скоро перейдет в Королевский театр.

Спектакль «Три сестры» выйдет у нас не раньше сентября, — что Вы на это скажете, сударыня? Присланные Вами фотографии будут у меня в полнейшей сохранности; я прекрасно понимаю, как они Вам дороги.

Позвольте на прощанье крепко пожать Ваши руки и передать Вам самый сердечный привет от моей жены и от Вашего преданного

Торкильда Роозе

Благодарю!

174*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ³⁷¹
1 июня 1927 г. Ленинград

1 июня

… Как здесь хмуро, прохладно и какая мертвая тишина. … Играли «Федора» — прием чудесный, овационные вызовы; выходил наш живописный старик много раз³⁷². Играли с нервом. Вишневский не давил меня и не душил, зато царь прижимал мою голову к груди, вонзая мне в щеку крест нагрудный, который перевернулся; я не помню, как я у него вывернулась. Затем были у Ходотова³⁷³, очень людно, дымно, и я ушла в 4 часа. …

175*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО³⁷⁴
25 июля 1927 г. Гурзуф

25 июля 1927

Гурзуф

Дорогой Владимир Иванович.

Очень обрадовалась Вашему письмецу. Какое-то оно задумчивое! И как раз вчера (я была в Ялте) мы ездили на Исар вечером, влезли на остатки Генуэзской крепости, и сидели там долго в тишине, и дышали чудесным сосновым ароматом, и смотрели, как ползли вечерние тени… И это похоже на Калифорнию³⁷⁵?

Я давно хотела писать Вам. Очень только трудно после всего, что положил океан между нас…

158 И как Вы, такой прозорливый, такой дальновидный, не приехали сами устраивать дела Музыкальной студии?! Нельзя было никому поручать, надо было самому приехать, и не было бы этой сети обид, а главное, непонимания, которые легли камнем и на нас и на Вас. И всего этого могло бы не быть, если бы Вы сами были здесь. Права я³⁷⁶?

Я живу в своем уцелевшем гурзуфском домике. Если бы Вы знали, как здесь хорошо! Просто, наивно… Море так близко, что раза по три в день бросаюсь в его прозрачную глубь. Живешь как-то вместе с морем. Каждую неделю приезжает к нам усталая Мария Павловна и наслаждается Гурзуфом, радуется как ребенок. С каждым годом растет количество посещающих наш ялтинский дом. До ста человек в день, а то и больше. Мария Павловна водит только большие экскурсии. В этом году тихо у меня, живет у меня только Елизавета Николаевна Коншина. Лева остался в Москве, у него большая работа — пишет музыку на «Кандида» Вольтера для Мариинского театра; он сдал часть весной и должен кончать, а здесь у нас нет пианино. В прошлом году здесь жило у нас много: и Павел Марков, и Ершовы, и Качаловы, и Половинкины, — было шумно невероятно³⁷⁷.

Я понемногу занимаюсь «Дядюшкиным сном». Меня интересует устремленность, неисчерпаемая фантазия этой дамы, ее смелость. Трудная роль³⁷⁸. Хотелось бы побольше писать Вам о театре, да…

Мария Павловна просила Вам кланяться, и прошу передать наш привет Екатерине Николаевне.

Будьте здоровы. Что же будет дальше? Всего Вам лучшего — скоро день Вашего ангела.

Ольга Книппер-Чехова

176*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО³⁷⁹
28 октября 1927 г. Москва

Телеграмма

В памятный день четырнадцатого октября старики, собравшись у меня после спектакля, с любовью вспоминают Вас, приветствуют и ждут³⁸⁰.

Книппер

159 177*. В. А. ОРЛОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³⁸¹
6 ноября 1928 г. Ялта

Ялта 1928-6/XI

Дорогая, глубокоуважаемая Ольга Леонардовна!

Мое поздравление — запоздалое, но опоздание его извинительно, потому что я сознательно приберегал его до того момента, когда стихнут фанфары, аплодисменты и овации³⁸². Они стихли. Вы на свободе, отдыхая от шума, примите это поздравление и вспомните того, кто от всего своего чистого сердца желает Вам здоровья и еще и еще работы. В газете написали верно: Вы не только в прошлом сцены, но Вы в будущем ее. Желать Вам этого будущего я очень хочу, а для него у Вас есть все. Везде и всюду, где только заходит речь о нашем театре и, в частности, о стариках и молодежи, я всегда беру себе слово и говорю о Вас. Вам с Вашей молодостью, с удивительным стремлением к работе и тем огнем, которым Вы заражаете и других, — вспомнить хотя бы, к сожалению, проваленных (не нами) «Трахинянок», — Вам нельзя быть без будущего. От души радуюсь, что Вас наградили этим почетным званием, и от чистого сердца желаю Вам будущего, здоровья и сил. Ура!..

В Ялте Ваше производство вызвало массу разговоров, радостен, продолжающихся еще до сих пор. Я, к сожалению, не мог присоединиться к общему гулу телеграмм и голосов, потому что врачи посадили меня на трехнедельное заключение, а это время совпало как раз с торжеством. В эти дни мне было очень грустно и тяжело. В самый день Вашего торжества у меня были Михаил Павлович и Ванда Станиславовна³⁸³. Долго пили чай. Вспоминали Вас, весь театр — все горели желанием быть в это время в Москве, но, увы, — в этот же день поездку отложили. Мария Павловна очень горевала (а я ей подтягивал), что отказалась от Вашего приглашения. Но теперь и она успокоилась…

Я не знаю, как мне Вас благодарить, милая Ольга Леонардовна! Вы ввели меня в такое изумительное общество, в среду таких прекрасных людей, что мне иногда кажется: не родные ли это мои? Внимание, желание облегчить мое теперешнее заточение, помочь чем кто может, все это вызывает во мне ответное чувство к Вам, и я с бесконечною 160 благодарностью кланяюсь Вам низким поклоном и еще раз желаю Вам здоровья, сил и радостей.

Целую Вашу руку, всегда Вас помню, люблю.

Искренне Вам преданный
Василий Орлов

178*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. Л. БЕРТЕНСОНУ³⁸⁴
16 – 23 (?) декабря 1928 г. Москва

16 декабря 1928 г.

… Жизнь идет тихо. Самое интересное для меня — это работа над «Дядюшкиным сном», которая ведется теперь довольно энергично Сахновским, с которым мне приятно работать. Он чувствует, любит и понимает Достоевского. Вероятно, этот спектакль окажется никому не нужным по теперешним временам, но все равно приятно работать, приятно думать о нем, и то слава богу.

Ну-с, о юбилее вы, наверное, уже наслушались³⁸⁵. Было очень торжественно, по-хорошему и со вкусом. Очень волнительно. За юбилярами ездила молодежь в автомобиле. За мной приехали Ершов и Массальский³⁸⁶, как женихи, с цветами. Около театра стояла толпища народа, двор весь освещен, гремела музыка, встречали аплодисментами, вся молодежь — это все было очень волнительно, до слез… За кулисами суета, приготовления, чаепитие, нарядные женщины, ожидание. Конечно, Луначарский опоздал чуть не на час… Но вот мы забрались по лесенке наверх на середину сцены и стали за занавесом… Загремели фанфары, занавес раздвинулся, и мы стали спускаться по широкой белой лестнице, устланной золотым ковром. По бокам огромные вазы с большими красными цветами. На сцене амфитеатром сидела вся труппа и весь организм театра, налево президиум, а направо разместились юбиляры. Впереди шла Раевская, налево Лилина, направо я, затем все дамы — юбиляры. Когда показались наши «два»³⁸⁷, весь театр встал. Начал длинную речь Луначарский, затем приветствия, подношения длились до 12 часов. Целая комната в музее занята подарками. В час сели за ужин, который целиком погиб от невероятного наплыва людей, оставшихся сверх комплекта. С Алексеем Александровичем³⁸⁸ сделался сердечный припадок от волнения, даже доктора призывали, 161 во! Было тесно, распорядители растерялись, — одним словом, не вышло, хотя сидели потом, и танцевали, и пили до утра.

На другой день было открытие выставки в музее. Да, после всех приветствий накануне были ответные речи наших «двух». Не очень вышло. Константин Сергеевич слишком много благодарил и кланялся и слишком длинно говорил. Вообще, хотя «они» и обменивались любезностями и называли друг друга мужем и женой, но сквозившая пикировочка не ускользнула от публики.

29-го был юбилейный спектакль. Шла сцена примирения из «Федора», сцена с актерами из «Гамлета», две сцены из «Карамазовых», первый акт из «Трех сестер» и «Колокольня» из «Бронепоезда». Была сплошная овация. После «Трех сестер» занавес не закрывался. Кончился вечер печально — был еще в театре сердечный припадок у К. С.³⁸⁹, так что вся неделя торжеств прошла, увы, без него. Это грустное обстоятельство отняло много радости у всех нас. Был прием в Академии и Обществе российской словесности, куда мы попали почетными членами. Там хорошо говорил Н. Д. Волков³⁹⁰ и Сахновский, говоривший очень горячо, но не совсем ясно о чем. Были мы на «файв о’клоке» в Обществе культурной связи с заграницей, где пела Зоя Лодий, где был милый Бранко Гавелла, приехавший только к 29-му. Ах, как я была ему рада³⁹¹!

[23 (?) декабря]. Видите, за всю неделю не было возможности кончить письмо — я три раза за короткое время целые дни проводила в театре — по две репетиции в день плюс спектакли и концерты, и я начала сильно уставать. И когда случается быть дома — лежу на своем коротеньком диванчике, а по воскресеньям лежу в постели до трех часов. Прибавились репетиции «Вишневого сада», в который вводится Ершов — Гаев. Лужский и Качалов отказались. 4 января начинаем играть.

Болезнь К. С. внесла смятение в сезон. Он должен был выпускать и работать «Дядюшкин сон» и «Плоды просвещения». Мы должны были [ехать] за границу, и из этой поездки, увы, теперь ничего не выйдет без него.

Владимир Иванович работает теперь «Блокаду» Вс. Иванова и будет заниматься пьесой «Бег» Булгакова, которую ведет пока Литовцева. «Квадратура круга» Катаева имеет огромный успех на Малой сцене. Декорации к «Дядюшкиному сну» делает Зандин, ваш петербургский³⁹². Настроение 162 в театре очень рабочее, я бы сказала. Есть еще пьеса «Три толстяка» Олеши, о которой мечтает К. С. и которую заготовляет Горчаков. Пьеса очень интересная. Читал у нас недавно свою пьесу Ал. Толстой с фигурами Петра Первого и Алексея, но ничего не сказал, а язык его блестящий, красочный³⁹³. Не знаю, как Вл. Ив. справится с сезоном. Еще отдает силы и в свой Музыкальный театр. Читал Киршон, очень приятный, молодой, пьеса хорошая, с лирикой, сентиментализмом, но… опять меньшевики, большевики, социал-революционеры и т. д.³⁹⁴.

Гавелла обедал у нас два раза, я была в Обществе культурной связи с заграницей на его лекции. Он уезжал, полный впечатлений. Очень вспоминал и расспрашивал про Вас.

Возвращаюсь к юбилею: принимали нас в Консерватории писатели и артисты. Очень смешил Пантелеймон Романов своими рассказами, танцевала Гельцер в черных газах, Саня Яблочкина читала Татьяну с большим волнением, […] читала Пашенная. Чудесный вечер был в Малом театре — замечательно было радушно, заботливо, уютно, весело, все театры подносили нам по прекрасно сделанному, с подходящим текстом, отрывку.

Очень было печально, что К. С. всюду отсутствовал. Были бесконечные консилиумы. Сейчас ему лучше. Думают отправлять его за границу, но ему, кажется, это не улыбается. Я это лето решила ехать в Берлин — не смейтесь, прошу Вас. Вчера пришла Ваша открытка с апельсиновой рощей — спасибо! И особенно ценю, что ни одного упрека, ни укора за мое непонятное молчание. Поздравляю Вас с Новым годом! Рождества, по-моему, нет, по крайней мере у нас — все учатся. Наша елка будет 6 января. Наши домочадцы все Вас вспоминают и всегда радуются весточке от Вас. …

179*. В. В. ЛУЖСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ³⁹⁵
6 июля 1929 г. Германия

Открытка

Германия

Милая и дорогая Ольга Леонардовна!

Вы так много дали мне внимания в Москве, так сердечно и тепло отнеслись к моему заболеванию, так старались внушить мне ободрение в улучшении моего здоровья, 163 что я не могу в первом моем небольшом письме не поблагодарить Вас за все перечисленное добро, которое Вы — старый мой товарищ — сделали для меня! Тут Вы до корня, до глубины любите человека, как любил его и прощал его недостатки покойный любимый Антон Павлович! Я пишу Вам уже сюда, в Берлин, полагаю, что Вы уже выехали?

… Милая и дорогая, если черкнете мне, буду Вам очень благодарен, мой искренний привет Михаилу Александровичу и его супруге, а также Ольге Константиновне, если она меня еще помнит!³⁹⁶ Перета Вас и целует, и благодарит, и кланяется! …

В. Лужский

180*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЛИЛИНОЙ³⁹⁷
5 ноября 1929 г. Москва

5 ноября 1929 г.

Милая, дорогая Мария Петровна, не знаю, что Вы обо мне думаете, только об одном прошу — не думайте дурно, мне было бы это очень больно. Не толкуйте дурно мое молчание. Не пишу, во-первых, потому, что приехала из Гурзуфа (после двух блаженных недель) — так в тот же день была на двух репетициях, а начиная со следующего дня играла семь дней подряд, а там пошли репетиции, плюс осенняя утрамбовка в доме, — ну, так и пошло… Вы сами знаете театральную линию, когда попадешь в нее как следует; а потом пошли всякие осложнения, очень мучительные в театральной жизни, о которых писать и трудно и невозможно.

Затем у меня совсем расстроилась моя Марья Александровна³⁹⁸ и не желает сочетаться со мной тем замечательным тайным браком, который дает так много радостей на сцене. Это меня очень огорчает и убивает, и потому тоже тяжело писать. Вся ненормальная, затянувшаяся неприятная атмосфера работы над «Дядюшкиным сном» очень меня утомила, охладила, и теперь, когда надо подбирать вожжи и подводить итоги, у меня как будто и нет самой сути. К тому же одно время я очень ослабела физически: температура ниже 36°, и я, без всяких осенних простуд, чувствовала себя ужасно. Сейчас как будто лучше. Владимир 164 Иванович прекрасно занимается «Сном», но одновременно ведет и репетиции «Воскресения», так что когда мы разродимся — аллах ведает. Две премьеры почти сталкиваются.

Я уже начала репетировать Ваше наследие — графиню Чарскую³⁹⁹. В «Бронепоезде» я поскандалила, когда меня дважды заставили играть его вместе с «Вишневым садом» (особенно было тяжело еще после «Вишневого сада»), и тогда быстро ввели Сластенину, а я уже давно просила это сделать⁴⁰⁰.

Владимир Иванович меняет все мизансцены, и уже от этого одного пьеса становится на рельсы. Прекрасно выправляет Зину, вышибает всякую истерическую нотку и слезу у Лидии Михайловны⁴⁰¹.

Со мной все та же история, по его словам: гонюсь за красками, а рисунок не ясен. А, по-моему, я рисунок знаю, но несогретый рисунок меня не волнует, по своей нелепости в работе залезаю вперед, прыгаю, падаю духом, и теперь мне кажется, что я ничего не умею⁴⁰².

Хмелеву очень трудно; он волнуется, путается, но, кажется, теперь ухватил что-то в князе⁴⁰³. Декорации тоже нам не улыбались — какая-то грязная Рязань. Теперь подправляют, подживляют. Все так трудно и нерадостно. В такой исключительно трудной и острой пьесе необходимы и режиссерский замысел и лепка сцен и актов, помимо выполнения хорошего ролей. А это отсутствовало. Я не виню Ксению Ивановну — она еще совсем неопытна и зелена как режиссер, и эта работа ей не под силу; она и с актерами не умеет обходиться — чутья нет⁴⁰⁴. Эх, кабы сам Константин Сергеевич был бы с нами в этой трагической главе нашей театральной жизни, — как бы он «сделал» этот «Сон»!!

В театре глумятся, подсмеиваются над «Дядюшкиным бай-бай», называют «товаропассажирским»…

В день юбилея думали собраться у меня остатки «стариков», но захворал Грибунин (инициатор), я ослабела — и расклеилось все. В этот вечер я читала во Втором университете (Чеховский вечер), а потом все же поехала к Качаловым, захватила бутылочку «Абрау» и фруктов, и мы втроем, плюс Пыжова, тихо посидели. Разве не чудесно, что Василий Иванович не пил водки, только налил Пыжовой и мне по рюмочке? «Абрау» выпил немного. Я тогда же сказала, что напишу об этом Вам и Константину 165 Сергеевичу. И вчера я была с Марковым у них после собрания и концерта у нас на Малой сцене (12-я годовщина), и опять Василий Иванович пил только немного белого вина. Вот-с.

Василий Иванович играет молодцом; стал тихий, точно про себя живет. Ему и Подгорному поручено обмозговать нашу поездку⁴⁰⁵.

Обо всех переменах в театральном правлении Вы, конечно, осведомлены официально. Много наших нервов пошло на это дело. Тяжелая была операция.

Осень стоит чудесная. Тепло до сих пор. Сегодня пришел ящик с цветами из нашего ялтинского сада. С какой радостью я вынимала душистые цветы из мокрого мха, и теперь они все расправились, точно только что сорваны. В Крыму купаются, в море 18°, жара. Маша утомлена, слаба, ей трудно.

Хорошо, что Марина в Берлине — Адин муж лежит, был опять удар⁴⁰⁶.

Лева в нервах, работает над своей оперой, уже идут репетиции. Люба переехала, и так приятно, что там в комнате нет Саввиной берлоги: получилась милая, свежая комната, с рабочим столом, с чертежами⁴⁰⁷. Как-то уютно и серьезно.

Кончаю, чтобы не застрять, спешу отослать письмо. Целую, обнимаю и люблю и Вас, и Константина Сергеевича, и всю семью.

Ваша О. К.

У меня осталось изумительное воспоминание о Баденвейлере и о большом прекрасном белом человеке sous les châtaigniers^21* 408.

181*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ⁴⁰⁹
18 декабря 1929 г. Москва

18 дек. 1929

Москва

Милый, дорогой Константин Сергеевич. Каждый день хочу писать Вам, но накопилось так много, что необходимо было бы иметь побольше свободного времени, чтоб говорить и рассказывать, и вот все 166 ждала этого свободного времени, а оно что-то не очень приходит, ну вот наконец я присела — не придется если кончить сегодня, кончу завтра.

Главное, конечно, хочется поговорить о неблагополучных родах «Дядюшкина сна». Сегодня днем был последний общественный просмотр, прошла и премьера… Конечно, напишу сначала о себе, простите. Хотя роды были трудные, но ребенок вышел хороший. Когда пришел к нам, несчастным, брошенным, Владимир Иванович, для меня начался ужасный период работы⁴¹⁰. Была ли я сильно утомлена, изверилась ли, что у меня вообще что-нибудь выйдет из всего того материала, который я накапливала, но вдруг почувствовала, что ничего нет, ничего не умею, ничего не понимаю, не умею сделать того, что должна уметь каждая молодая актриса, дошла до холодного отчаяния и сказала на тихих тонах Владимиру Ивановичу, чтоб он предоставил меня самой себе, чтоб не тратил на меня сердца и энергии. На это он мне резонно ответил, что не может выпускать спектакля, не зная, как пойдет главная роль. А про себя я чувствовала, что роль должна пойти, что я все понимаю, как будто все знаю.

Пришла первая генеральная адовая. Я волновалась, как всегда, все красила, а толку было мало, и удовлетворения никакого. Все не то и не то. Очевидно, мешало и смущало имя Достоевского, казалось, что надо что-то невероятное раздувать в себе, не верилось в свои данные. Когда мы собирались читать пьесу за столом, Владимир Иванович предложил мне ничего не играть, а четко и логично подавать текст. И на следующей генеральной мне на сцене стало легко и увлекательно. И с каждым разом я все больше и больше овладевала ролью и, представьте, не устаю от нее, несмотря на огромный текст. И чувствую, что никогда или очень давно не было у меня такой большой радости сценической.

Прежде я любила «чувствовать» и не очень любила или не ценила слов, а сейчас я с наслаждением «говорю», и чувствую, как это меня увлекает, и я не пыжусь, темперамент идет легко, влезает в определенную форму — и… я счастлива. Со всех сторон слышу похвалы. И все время думаю о Вас — что бы Вы сделали из этого спектакля!

Конечно, он недоделан, настоящей формы нет. Владимир Иванович очень внимательно и хорошо доделывал 167 его и помогал нам вылезть в люди и под конец даже увлекался, но, конечно, в такой короткий срок ничего нельзя было сделать фундаментального. Спектакль вышел короткий, всем очень нравится, говорят, что «звучит» хорошо, прекрасно подан текст. Москвин говорит, что я развиваю пулеметную энергию в двух первых актах.

Какая-то осечка выходила в сцене деревни, но теперь и ее я подвожу под ту же энергию. «Деревню» Владимир Иванович перенес в начало III акта, а мне все кажется, что лучше ею кончать II акт. Но там очень эффектна сцена с Мозгляковым для конца. Декорации вышли унылые, неинтересные⁴¹¹. Очень приятен и хорошо играет Синицын⁴¹². Он мог бы быть хорошим Хлестаковым.

Хмелеву роль князя далась очень трудно, он много работал, терзался. Он просто очень молод для этой роли. Общее мнение — что он слишком утрирует его «на пружинах» и что мало обаяния в образе князя⁴¹³. Коренева в период работы с Владимиром Ивановичем как будто что-то начала находить, смягчилась, сошла с высоты, а теперь опять все и всех только презирает и получается злой Зиной.

Она очень хорошо, как опытная актриса, читает монолог в последнем акте, но это все не из этой пьесы. Она очень хорошо одета, очень стильна, но «Зины», которой мать говорит — «ты плоть и кровь моя» или «горячая головка» — этой Зины, конечно, нет. Я думаю, она могла бы сделать, если бы забыла, что это Достоевский, и взяла бы за основу — характерность молодости. Может быть, я неправа.

Дамы III акта не имеют успеха; находят, что они вносят безвкусную буффонаду, между тем как солисты играют очень серьезно, так что III акт должен подняться до настоящего Достоевского. Костюмы карикатурны и безвкусны. Владимир Иванович думает их перерабатывать для Большой сцены.

Карпухину играет Кнебель. Я два сезона трубила, чтоб не водили за нос Зуеву, что она просто физически не сможет осилить эту роль, не говоря о том, что эта роль не в ее средствах артистических. Очень хотела ее играть Котлубай и как-то показывала, когда мы остались втроем с Владимиром Ивановичем. По рисунку верно, но как 168 будто какая-то показательная игра. Владимир Иванович сказал ей, что все верно, а играть ее она только сможет, чтоб спасти спектакль в случае болезни актрисы. Я думаю, ей было горько. У Кнебель отличный темперамент, острота, и, подумайте, она ведь с двух репетиций пошла. Все дорабатывает теперь. Прямо молодчина. В III акте почти всегда уходит с аплодисментами. Воображаю, что бы Мария Петровна натворила тут⁴¹⁴. Ужасно, ужасно обидно, что ее нет в «Сне», она так боролась за этот спектакль! Ксения Ивановна⁴¹⁵ сияет, что наконец этот спектакль увидел свет. Добросовестно каждый спектакль ходит и записывает и делает замечания. Я хотя часто злюсь, но все выслушиваю и принимаю.

… Очень грустно играть на Малой сцене, как-то нет чувства, что спектакль пущен на публику, точно всё репетиции с публикой идут. Ну вот, хоть немножко наболтала Вам о «Дядюшкином сне». Вам не скучно? Когда спешишь писать, то бывает так, что написала много, а главного не сказала.

Вводят новых исполнителей в «Вишневый сад», то есть чтоб чередовались составы. В «Фигаро» уже два раза играли Тарасова и Прудкин⁴¹⁶. Я еще не видела, так как идет в один день с «Дядюшкиным сном».

Мне очень хочется, чтоб к 30-му января (Чеховский день) мы бы подготовили «Чайку» — для чтения, конечно, не по книгам. Всем участвующим этого очень хочется, и, может быть, мы общими усилиями и любовью к Чехову и «Чайке» сдвинем ее. Хмелев и Тарасова — Треплев и Нина, Кедров и Тихомирова — Медведенко и Маша, Шамраева согласился Москвин, Полина — ? Тригорина — пока Ершов (Качалов еще не поправился).

«Воскресение» пока остановилось за болезнью Качалова. Мне кажется, это будет очень интересный спектакль.

Дорогой Константин Сергеевич, обнимаю Вас нежно, поправляйтесь, отдыхайте и приезжайте.

Целую Марию Петровну, благодарю за письмо, скоро буду ей писать.

У нас началась зима, мягкая и приятная. А у Вас тепло, солнечно?

Всей Вашей семье привет и поклон. Еще раз обнимаю и целую Вашу голову.

Ольга Книппер

169 182*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ⁴¹⁷
14 июня 1930 г. Баку

14 июня 1930

… Вчера играла «На дне» и «Вишневый сад», окончившийся в третьем акте катастрофой: кончился монолог Ани, а занавеса все нет, я рыдаю, а занавеса все нет, — так Аня и увела меня плачущую. Оказывается, рабочий у занавеса уснул. Это было страшно… Сегодня как разбитая… Спасибо Москвину и Качалову, которые посидели у меня после спектакля. Завтра мы (старики) едем с концертом, верст за 15.

Я читаю большой отрывок из «Полтавы», уже читала с успехом в Тифлисе, наизусть, — сцена матери с Марией, казнь Кочубея, возвращение Мазепы и исчезновение Марии⁴¹⁸. …

183*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ⁴¹⁹
3 июля 1930 г. С дороги

3 июля 1930

… Подъезжаем к Харькову… Вчера было чудесно ехать. Проезжали Дагестан, Осетию, Кабарду, Чечню — все это на фоне снеговых вершин Кавказской цепи. Необычайно ясный день был, и нельзя было оторваться, и без конца упивалась видом Казбека вдали, а вблизи необыкновенно уютные селения, в сочной зелени, травы пышные, цветы, — хотелось бросить все и остаться там. …

184*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. В. ЛУЖСКОМУ⁴²⁰
Начало декабря (?) 1930 г.

Дорогой Василий Васильевич.

Султанова⁴²¹ просит устроить в клубе Дома ученых, где нас будут угощать чаем и вином (стариков), чтение «Чайки», кто-то будет читать о А. Чехове, Качалов обещает почитать из «Вишневого сада». Всех участвующих, конечно, 170 будут приглашать. Это будет совсем закрытое собрание, бесплатное и без афиш. Возможно ли? Как я жалею, что не могла сегодня пойти с Вами.

Привет.
О. Книппер

185*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ⁴²²
4 июня 1931 г. Ленинград

4 июня 1931

… «Дядюшкин сон» сошел — и я жива. Спектакль сошел с большим успехом, говорят, как никогда, шел звонко, легко и увлекательно⁴²³. Значит, жив Курилка. …

186*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
26 июня 1931 г. Ленинград

26 июня 1931

… Играю с удовольствием. «Вишневый сад» битком набит каждый раз, прием сильный. «Дядюшкин сон» также.

Я не устаю. …

187*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
3 июля 1931 г. Ленинград

3 июля 1931

Лизавета. Умер Лужский. Как оно остро и трудно воспринимается. Во всем теле точно кол стоит, боль какая-то. Хочется плакать, чтобы разрешилась как-то боль, а слез нет. Милая, наверное, Вы будете на проводах нашего «старика», — не поленитесь, напишите мне обо всем. Меня не пускают⁴²⁴. Сегодня уезжает делегация. Семейка наша дрогнула; Жду от Вас письма. …

171 188*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. Л. БЕРТЕНСОНУ⁴²⁵
1931 г. Москва

… За всю зиму у меня была одна художественная радость: вечер в Ленинграде в Филармонии памяти Пушкина болдинского периода. Вступительное слово — Щеголев⁴²⁶. Участвовали Леонидов, Лужский, я и Вербицкий⁴²⁷. Мы готовились, репетировали всю программу. Леонидов читал письма болдинские, а мы соответственные стихотворения. Я читала «Осень» и «Безумных лет угасшее», Леонидов — «Пир во время чумы» и другие мелкие. Очень хорошо Вербицкий читал «Мчатся тучи». Потом Лужский читал «Домик в Коломне» и «Выстрел», Леонидов «Скупого рыцаря», Вербицкий из «Путешествия Онегина» — «В Одессе пыльной». Я читала «Разлуку», «Для берегов отчизны дальней» и «Заклинание» и потом финал «Онегина» от «Дни мчались. В воздухе нагретом…» И все мы и всё читали наизусть, кроме «Выстрела». Еще полуиграли сцену из «Дон Жуана»: Вербицкий, Лужский и я, хотя я очень отказывалась изображать Дону Анну с седыми кудрями вместо черных. Платье мне Ламанова сделала чудесное, длинное. Читалось мне на редкость «вкусно». Мне нравилась огромная зала, свет, масса народу, серьезность вечера. Успех был огромный.

… Пушкинский вечер мы повторили в Народном Доме Паниной. 30 января был большой вечер Чехова в Филармонии, я приготовила «Даму с собачкой» наизусть, конечно, с купюрами… и не поехала из-за болезни. Ах, как мне было обидно! …

189*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ⁴²⁸
19 апреля 1932 г. Ялта

19 апр.

Dear^22* Лизавета, вот я и в южной весне. Вчера и сегодня солнышко, хотя перепадает слегка дождичек, тепло, днем на набережной даже очень. Цветут деревья, цветут 172 примулы, распускается лакфиоль, фиалки кончаются, пирамидами стоят голые какие-то деревья, выпускают бледно-желтые листочки, все вместе — какое-то тонкое, золотистое кружево; очень красива яркая айва — коралловая. Миндали осыпаются. Вчера была в городе, сегодня ходила выше нас — совсем сухо и тепло. Наслаждаюсь тишиной. Маша погружается в свои страшные книги⁴²⁹, сегодня уже я два раза снималась с двумя экскурсиями — Маша меня выдала. Ночи лунные. Я днем засыпаю как убитая — верно, здоровое утомление внутри. …

190*. М. П. ЛИЛИНА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 января 1933 г. Москва

25-го января 1933 года

Москва

К 600-му представлению «Вишневого сада»!

Олечка, дорогая! Вы же единственная, носящая на этом пути эту громадную, почтенную цифру. Ура, ура, ура!

Когда Вы первый раз играли эту чудесную роль, я была Вашей дочкой Аней — и соответствие было признано. Через несколько лет я стала Вашей преданной Варей!

А теперь, когда Вы продолжаете быть той же обаятельной и трогательной (я настаиваю на трогательной, ибо трогательность один из главных и лучших элементов Вашей роли) Раневской, я могу мечтать быть только Вашею старой слугой — Полюшкой, — появляющейся в 3-м акте на балу. Честь Вам и Слава!

Я жалею, что поздно узнала об этом юбилее, я с восторгом вышла бы в этой безмолвной роли в честь дорогого, незабвенного великого нашего Антона Павловича и в честь Вашу, милая, дорогая Ольга Леонардовна и столь же милая, дорогая Любовь Андреевна⁴³⁰. От души желаю Вам не сдаваться и много еще лет благоухать в весеннем аромате прекрасного «Вишневого сада».

Живите, здравствуйте, обогащайте искусство, радуйте людей!!!

Ваша Мария Лилина

P. S. Не дорог мой подарок, но дорога любовь, чистая, крепкая, без горечи, как этот сахар.

173 191. ИЗ ПИСЬМА К. С. СТАНИСЛАВСКОГО УЧАСТНИКАМ 600-ГО СПЕКТАКЛЯ «ВИШНЕВЫЙ САД»
25 января 1933 г. Москва

1933-25-I

… Первый мой поклон нашей дорогой и неувядающей Раневской — Ольге Леонардовне. Она пережила во всех странах мира шестьсот раз трагедию женского сердца и всегда жила ею от искреннего чувства и увлечения. Это — пример и своего рода подвиг, за который я кланяюсь ей низко, восторженно приветствую и поздравляю. …

К. Станиславский

192*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
26 января 1933 г. Москва

26 янв. 1933 г.

Дорогой наш и любимый Константин Сергеевич.

Мне хочется сказать Вам самые нежные, самые благоуханные слова за Ваше необыкновенно трогательное, теплое письмо ко дню нашего 600-го «Вишневого сада», которое так умилило и согрело душу воспоминанием о нашем прекрасном и мучительном прошлом, так оно всколыхнуло всю нашу прожитую жизнь и все то прекрасное и суровое, что Вы вносили в наше искусство, в наш театр, и что мы по мере сил стараемся донести до конца.

Я пишу, а у меня слезы на глазах, слезы любви и благодарности к Вам, могучему и дорогому, и далекому и близкому.

Если бы Антон Павлович мог видеть вчерашний спектакль и умиленные лица актеров и публики! Если б ему при жизни прикинули такую фантастику, как 600-й «Вишневый сад», — он бы не поверил и улыбнулся своей милой улыбкой.

Вы, Владимир Иванович и Антон Павлович живут неразрывно в моей душе.

174 … Низко, низко кланяюсь моим незабываемым: Гаеву, Вершинину, Астрову, Шабельскому⁴³¹. …

Обнимаю Вас, целую нежно и люблю.

Ваша всегда Ольга Книппер-Чехова

Спасибо за прелестные цветы. А у рампы после «Вишневого сада» стоит сплошь молодежь и долго не уходит — это хорошо.

193*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. П. ЛАМАНОВОЙ⁴³²
77 мая 1933 г. Москва

11 мая 1933 г.

Дорогая Надежда Петровна.

От всей души, нежно благодарю Вас, обнимаю и целую за Ваши чудесные создания, которые так помогают мне в моей трудной роли⁴³³.

Ваша О. Книппер-Чехова

Только воротничка никакого не надо, портит вкусное платье.

О. К.

194*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
12 августа 1933 г. Гурзуф

12 авг.

О, Лизавета дорогая, уверяю Вас, что нет времени, живя на этом мысу, писать письма, и хочется часто поболтать с Вами, а никак не присядешь. Природа все съедает. То морем займешься, то на горы смотришь, то на пристани развлечение, то розы почистить, обрезать, то дать направление «французской картошке» по стене, то гулять, то купаться, то кто-нибудь пришел. А то просто блаженное состояние, когда ничего не в состоянии делать…

Дни чудесные, но каждый день не совсем похож на другой. Я занимаюсь переводом⁴³⁴, кончила второй акт. Два раза читала в концертах, раз в Буюрнусе — Дом ученых Украины, читала я одна — Пушкина и «Даму с собачкой». 175 Было очень приятно. Проходят лунные ночи, и луна светит уже утром перед домом, а солнце уже готово вылезти из-за скал и освещать бархатную гору. …

195*. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
31 октября 1933 г. Москва

31/Х 1933 г.

Москва

Дорогая Ольга Леонардовна!

Когда я узнал, что третьего дня Вы при таких исключительных обстоятельствах выручили спектакль «Дядюшкин сон», я испытал чувство радости и большого удовлетворения от мысли, что и сейчас, после 35 лет Вашей работы в МХАТ, вы сохраняете все ту же высокую преданность нашему делу, ту же верность благороднейшим его традициям, ту же способность с исключительной готовностью и редким самообладанием прийти на помощь спектаклю. За эту совершеннейшую неизменность Вашего отношения к театру я горячо Вас благодарю.

Вл. Немирович-Данченко

196*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЛИЛИНОЙ⁴³⁵
2 января 1934 г. Москва

2 янв. 1934 г.

Москва

Дорогая моя Машенька, только что Вы меня похвалили, а я вот, свинка, так долго не писала и вовремя не поздравила Вас с Новым годом. Обнимаю Вас и дорогого всегда и неизменно Константина Сергеевича и всей душой желаю вам обоим, главное, здоровья, бодрости духа и — поскорее нам свидеться в этом году.

Проезжая мимо Вашего дома в Филиал, грустно каждый раз, что не стоит у ворот Ваша фигурка, непременно с пакетами, и ждет машины.

Я под конец года полежала дней пять с прострелом, но и все время «гриплю», к вечеру маленькая температура. Вот и сегодня побоялась идти на похороны Луначарского, смерть которого как-то затронула всех. Ушел человек значительный, в высшей степени культурный, а таких 176 людей мало. Вчера мы стояли почетным караулом у гроба, но когда мы уходили, то двери внизу были открыты и уже тянулась вереница людей, так что все залы и большую лестницу, до раздевалки, пришлось идти точно по улице, такой был холод. Вечером играла «Воскресение»; был у меня Иверов⁴³⁶, велел ставить горчичники к затылку и на ночь ноги ставить в горячую воду с горчицей. Ни больна, ни здорова, — кислота.

Стояли сильные морозы, в комнатах 10°, даже Андрюшка дня четыре не гулял⁴³⁷. Он делается все интереснее, прелестно болтает, много стихов знает, очень любит танцевать, вообще — утешение. Люба его мало видит, целый день на работе. Лева тоже мечется как угорелый. Новый год молодые встречали в Вахтанговском театре, а мы — по-семейному, дома. В 12 ч. горела елочка у меня в комнате, выпили шампанского, вспомнили всех отсутствующих, потом поужинали.

Владимир Иванович встречал Новый год в своем театре. Я вчера говорила с ним по телефону. Он сообщил, что «приходится» ставить «Враги» Горького, спрашивал, буду ли я играть одну роль. С голодухи, конечно, буду, но пьеса какая-то старая и, по-моему, малоинтересная, выехать можно только на актерах. Она, говорят, хорошо идет в Малом театре. Пойду смотреть⁴³⁸.

Нашему театру очень надо подтянуться и поменьше говорить ежеминутно о нашей мировой славе. Другие театры выбрасывают очень интересные спектакли. Недавно смотрела «Оптимистическую трагедию» Вишневского в Камерном — прекрасный спектакль, волнующий, очень хорошо сделанный, и очень хорошо играют. Алисе, конечно, трудно играть Комиссара, нет у нее значительности, внутренней убежденности, и непонятно, чем она приводит в повиновение дикую орду, в которую она попадает. Окружающие очень хорошо ее «обыгрывают»⁴³⁹. Успех очень большой. В антрактах у Таирова⁴⁴⁰ был грандиозный прием всех властей.

Очень хвалят «Двенадцатую ночь», — я пропустила по болезни, но иду 4-го. Говорят, прекрасный художник, хорошо играют Азарин, Готовцев, и очень хорошо поставлено⁴⁴¹. В Театре сатиры я смотрела «Чужой ребенок» и так хохотала, что все нутро устало. Пьеса отлично сделана, без нажима, все легко, остроумно, заразительно, — с удовольствием пойду еще раз смотреть⁴⁴².

177 Да, я попала в председатели месткома — один из анекдотов моей жизни. Я была удивлена и тронута единодушным моим избранием, таким доверием. Посмотрим, как это будет; меня волнует. 31-го меня вытребовали в 10 ч. утра в Филиал на торжественное собрание перед «Турбиными» по поводу подписания договора с Военно-политическими курсами, над которыми мы шефствуем. И вдруг мне говорят, что я должна председательствовать, то есть открывать собрание, вести его; я было отказалась — говорят: нельзя. Тогда я, смеясь, говорю своему помощнику Саврасову: садись и пиши… И вот я вела собрание: открылся занавес — я одна на сцене, все сказала, потом «Интернационал»; дальше-то легко было, командир меня даже отметил в своей речи — аплодисменты, и я кланялась — вот Вам мои подвиги. Когда я лежала, вызывала Саврасова, он мне два часа докладывал, что делалось. Константин Сергеевич небось посмеивается?

Под Новый год по телефону говорила с Берлином, и так ясно было слышно, точно в Москве разговариваешь; даже Андрюша в телефон сказал: здравствуй, баба.

Ольгу Лазаревну порядочно уже не видела, на днях пойду к ней. Жаль ее ужасно⁴⁴³. Похоронили мы жену Савельева, еще в прошлом году цветущую женщину; мертвую я ее не могла узнать, так она изменилась.

Василий Иванович, кажется, ничего себе, играет. Леонидова тоже не видела последнее время. Булычев, кажется, будет очень хороший⁴⁴⁴. Старые спектакли что-то, говорят, разваливаются, особенно «Страх». Хворает Яншин. Лида наша все трепыхается.

Ну вот и поболтала с Вами, дорогая. Целую Вас, спасибо Вам за ласковые слова. Обнимаю Константина Сергеевича. Гуляйте, дышите южным воздухом. Кире с дочкой привет.

Ваша О. Книппер

197*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЛИЛИНОЙ⁴⁴⁵
22 – 25 февраля 1934 г. Москва

22 февр. 1934

Милая, дорогая Машенька, я ужасный поросенок, что долго не пишу Вам. И хочется писать, и думается о Вас и Константине Сергеевиче — и почему-то трудно присесть 178 и взяться за перо: каждый день несет какие-то работы, мелочи, да и плохо я дисциплинированна, все как-то откладываешь…

Вам писать легче, чем Константину Сергеевичу; серьезно писать о делах наших боюсь, хоть я теперь и допущена принимать какое-то участие в них. Ну и заседаем, и говорим, говорим. Меня лично интересует только то, чтоб из этих разговоров была польза нашему злосчастному театру, но как это трудно! Всё что-то не то. Я слушаю, и у меня все время мысль, что, если бы у нескольких очень энергичных наших людей хватило бы мужества выработать новый устав, профильтровать труппу, закрыть театр и тут же открыть его на новых началах, то есть произвести операцию, — это было бы, по-моему, очень полезно. Но эту мою мысль, вероятно, нелепую, пишу только Вам. Вспоминаются слова Гаева из «Вишневого сада»: «Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима». Вот-с, так и у нас.

Продолжаю уже 25-го — эти дня два невозможно было присесть. 23-го утром было «Воскресение», а вечером в Большом зале Консерватории шла первый раз Левина 5-я симфония: «Поэма о бойце-комсомольце», очень монументальное произведение и очень эмоциональное. Вы представляете себе мое волнение! Я не судья, но от многих слышала серьезные отзывы, и писали о нем как о мастере и трепетном художнике. В этой симфонии есть чудесная песня «Поле, полюшко», которую уже поют в концертах с большим успехом. После концерта, в котором играли, в первом отделении, Вагнера и Берлиоза (это соседство меня пугало, но книпперовская музыка не пострадала и имела очень хороший успех), у нас ужинало человек двадцать пять — было очень оживленно, весело, и разошлись в 5 ч. утра.

На другой день было рождение Андрюши — ему три года, — и опять целый день суета, а под вечер набралось детей и взрослых изрядное количество. Андрея засыпали буквально игрушками, с детьми он плясал как угорелый, играл и был в восторге. Он очаровательный мальчишка, умница, изящный, но начинает уже хулиганить. Очень хорошо разговаривает, легко запоминает стихи, ритмично пляшет. Очень вырос.

Вечером опять играла «Воскресение». Сегодня репетировала 179 классическую пьесу «Враги», а потом заседали до восьмого часа.

28-го наконец состоится праздник Н. А. Соколовской, который откладывался уже раза два⁴⁴⁶.

Репетируем мы с Кедровым. Он очень терпеливо и настойчиво идет по внутренней линии и старается все насытить и поднять…⁴⁴⁷.

… Кажется, мы будем играть несколько пьес в Парке культуры и отдыха — в июне; там пойдет и «Вишневый сад» и «Дядюшкин сон», который мы давно, давно не играли, милейшая Софья Петровна⁴⁴⁸.

Недавно смотрела «Эсмеральду» с Семеновой и восхищалась ею — какая трепетная, смелая и очаровательная балерина.

Поздравляли мы Мейерхольда с 60-летием, у него на дому; был большой прием с шампанским. Были Авель Софронович, Литвинов⁴⁴⁹. В марте готовлюсь смотреть у него «Даму с камелиями», очень интересно.

Смотрела нашего «Булычева»; хорошо играют вообще. Леонидов и Степанова — хорошая пара. Ангелина мне очень понравилась, куда лучше Мансуровой⁴⁵⁰. Фаина, по-моему, мало оттеняет, где она игуменья и где просто баба⁴⁵¹. У Вахтангова спектакль для массы, вероятно, интереснее, много выдумок, трюков, — у нас проще и ближе к Горькому.

Ну, Машенька, кончаю. Целую Вас нежно, обнимаю Константина Сергеевича, Киру. Набирайтесь бодрости, грейтесь на солнышке, и поскорей бы нам увидеться.

Ваша О. Книппер

198*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ⁴⁵²
14 июля 1934 г. Берлин

Дорогой Константин Сергеевич.

Добралась я до Берлина вполне благополучно. Ада встретила меня. У нас дома все, все благополучно, как было при моем отъезде, без всяких изменений.

Я как-то радостно вспоминаю мое пребывание в Париже и все мои мытарства и волнения, сопряженные с 180 отъездом. А главное, что я видела Вас, всю семью — Леонтьевский переулок в Париже!! Видела Вас не в четырех стенах, а в Bois de Boulogne, в Café Marignan, на Champs-Elysées^23*, видела Вас прежнего, большого, живописного, с прекрасной фигурой — и так радостно увезти с собой это воспоминание. А беседу в Bois de Boulogne никогда не забуду.

Передайте Алексею Алексеевичу мой сердечный привет и что я очень благодарна ему за то, что он проводил меня на вокзал и напутствовал⁴⁵³.

Попросите его дать знать Аде, когда Вы будете в Берлине.

Здесь жары нет, даже прохладно. И тут я все в бегах, и мечтаю, мечтаю о Гурзуфе, где можно тихо и спокойно пожить и отдохнуть и пережить все европейские впечатления.

Обнимаю Вас и целую нежно. Приезжайте сюда совершенно покойно.

Как я рада, что я Вас видела!

Ваша О. Книппер-Чехова

199*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. Л. БЕРТЕНСОНУ⁴⁵⁴
7 января 1935 г. Москва

7 января 1935 г.

Я так рада была услышать о Вас, захотелось написать Вам хоть несколько строк пока. Почему-то наша переписка прервалась, конечно, по моей всегдашней вине. Простите! Ну-с, мы живем, работаем, здоровы, иногда хвораем, но в общем все идет хорошо. Живу бодро, треплюсь много, сейчас работаю две роли — «Враги» Горького и фру Альвинг в «Привидениях»⁴⁵⁵. Есть и общественная работа. Я председатель месткома. Много юбилеев. На днях праздновали 20-летие Камерного театра. Было пышно.

Сейчас много Чеховских вечеров, ездила в Ленинград, читала свои воспоминания, письма Ант. Павл. и рассказы.

181 … Летом была в Берлине и Париже. У нас жизнь кипит в Москве.

Вы бы не узнали Гурзуфа теперь, так он стал культурен и красоты невероятной. Это уголок, где я с утра и до ночи хожу и улыбаюсь, и полный воспоминаний. Пока кончаю, откликнитесь, буду ждать⁴⁵⁶. …

200*. В. А. ГИЛЯРОВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁴⁵⁷
21 января 1935 г. Москва

21-I-35

Дорогая Ольга Леонардовна!

С большим вниманием, душой и сердцем, прочел я первый том Вашей переписки⁴⁵⁸.

Но этого мало — хотелось бы иметь ее своей настольной книгой, сделать несколько комментариев, припомнить кусочки старой Москвы, так ярко очерченные Вами, вроде маскарада у Калужского.

Но вот беда: я слышал, что она не поступила в продажу! Научите, как ее достать!

С сердечным приветом
Влад. Гиляровский

201*. ГОРДОН КРЭГ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
2 апреля 1935 г. Москва

2 апреля 35

Гостиница «Метрополь»

Дорогой Храм.

Это ведь старое имя, — помните ли Вы меня? Я был в 1909 г. молодым человеком, энтузиастом, не очень умным, с добрыми намерениями, звали меня

Крэг.

Можно мне повидать Вас на днях, не хотите ли совершить со мной небольшую приятную прогулку?⁴⁵⁹

Г. К.

182 202*. ГОРДОН КРЭГ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
5 мая 1935 г. Москва

5 мая 1935

Гостиница «Метрополь»

Дорогой мой Храм,

хотел сегодня прийти к Вам попрощаться, так как завтра уезжаю в Италию. Но вчера я сильно простудился, сегодня совсем не выхожу и уж до отъезда на вокзал выходить не буду.

Погода ужасная, берегите себя.

Как все это было необыкновенно, — снова встретиться с Вами здесь и повидать все старые места!

За время моего пребывания в Москве у меня были две-три длинные интересные и полезные беседы, я увожу с собой много хороших впечатлений и одну скверную простуду.

Все были ко мне так добры, что я, право, пока еще и говорить не могу об этом.

Ваш старый любящий друг и поклонник, каким был всегда,
Гордон Крэг

203*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
5 июля 1935 г. Санаторий «Узкое»

5 июля

Мне здесь хорошо. Веду регулярную жизнь, вегетарианствую, а сегодня целый день пью одно молоко, даже без сухариков. Беру углекислые ванны и электрические ванны для рук и ног. Упиваюсь чудесным воздухом, много бегаю. Чувствую себя здесь чем-то вроде intruse^24* — кругом сплошь академики, ученые, профессора, и все парочками, с женами, это необыкновенно умилительно… Я давно не жила в нашей средней полосе, и дышу, и любуюсь, особенно при закате солнца, прудочками, в конце парка, так хорошо, что даже волнует. Брожу по лесу, слушаю шум деревьев. Скоро зацветут липы. Хожу гулять на 183 открытое место — откуда видна Москва. Понемногу прихожу в себя. Читаю по-английски, подумываю о фру Альвинг⁴⁶⁰. …

204*. ГОРДОН КРЭГ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
1 сентября 1935 г. Генуя

Via delta Costa

di Serreto, 17.

Genova. Italy

20-го июля я имел удовольствие послать Вам маленькую книжку об Эллен Терри⁴⁶¹.

Если эта книжка до Вас не дошла, — пожалуйста, известите меня об этом.

Сегодня 1-е сентября, а я, сударыня, — Ваш старый Друг

Гордон Крэг

205*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ И М. П. ЛИЛИНОЙ
3 октября 1935 г. Москва

3 окт. 1935 г.

Дорогие мои Константин Сергеевич и Мария Петровна.

Нежно Вас обнимаю и от всего сердца благодарю за милый, теплый привет к 700-му «Вишневому саду». Вспоминаю с любовью моего первого и неповторимого брата Леонида и мою первую «юную» дочку Аню. Страшно подумать — 700 раз!!!⁴⁶²

Я волновалась весь день, и было такое чувство, будто я впервые играю Раневскую. Всколыхнулась и вся прожитая артистическая жизнь и моя личная жизнь. Я долго не могла успокоиться после этого спектакля. Почувствовала я в этот вечер, что есть у меня еще запас сил и радости жить на сцене.

Всегда, всегда помню и чувствую, что Вы мне дали, Константин Сергеевич. Редко приходится говорить Вам это, но Вы должны это знать.

Целую и обнимаю Вас обоих.

Ваша О. Книппер

184 206. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
Конец февраля 1936 г. Москва

Дорогой Владимир Иванович!

Начну с самых горячих поздравлений по поводу того, что Партия и Правительство ознаменовали высокой наградой Ваши большие заслуги в искусстве⁴⁶³, а потом хочу сказать, что этот знаменательный для Вас день заставляет мысленно прожить длинный-длинный ряд годов нашей совместной артистической работы, начиная с первой встречи с Вами в Филармоническом училище на Б. Никитской улице, затем первые репетиции в Пушкине моей первой роли — царицы Ирины, незабываемый день основания нашего театра, созданного Вами с Константином Сергеевичем, и кончая моей последней работой с Вами — «Враги»…

«Прошлое связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекающих одно из другого», — говорится в одном рассказе А. П. Чехова. Вот и мне кажется, что я вижу оба конца этой цепи: дотронешься до одного конца, как дрогнет другой.

Кончаю горячими пожеланиями видеть Вас бодрым, мудрым, со всем Вами накопленным опытом, в нашей новой здоровой и радостной жизни.

О. Книппер-Чехова

207*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
19 апреля 1936 г. Москва

19 апреля 1936

… Вчера я была наконец у Качаловых, уютно сидели с Ниной и Васей, любовались огромным псом (волк) Изорой и каплюшкой ангорским котенком… а потом нашел народ, начался разговор о формализме, о театрах. Говорят, Василий Иванович замечательно ведет сцену с Василием Шуйским (Тарханов) и сцену смерти⁴⁶⁴. Смотрел Владимир Иванович два акта «Карениной» и остался доволен, и Лорд говорил, что Тарасова очень эмоциональна, волнует⁴⁶⁵. Интересно. А я сижу голодная и завидую без 185 злобы (плохо) людям, увлеченным работой. Сегодня собираемся опять у Константина Сергеевича — беседа о работе режиссеров и актеров⁴⁶⁶. …

208*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. П. ЛАМАНОВОЙ⁴⁶⁷
8 июня 1936 г. Киев

Дорогая Надежда Петровна,

не знаю, как Вас благодарить за чудный, чудный костюм.

И платье без пальтошки знаменито сидит, просто очаровательно. Целую Вас.

Киев красив, зелен, хороший воздух; много гуляю и немного отдыхаю от московской толчеи⁴⁶⁸.

Скоро ли Вы вздохнете?

Шлю Вам большой, большой привет.

Обнимаю и целую.

Ваша О. Книппер-Чехова

209*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
10 июня 1936 г. Киев

10 июня 36 г.

… Ну-с, а мы играем в Киеве. Спектакли хвалят, но бума нет. Большие овации вызвал «Федор» с Москвиным. Сегодня в первый раз идет «Вишневый сад», а я с огромным ячменем и потому очень нервничаю.

Город упоительный, хожу, брожу, любуюсь.

Труппа почему-то скучает. «Приема» особенного нет, посмотрим, что дальше будет.

Слушала негритянскую певицу Мариан Андерсон и давно так не наслаждалась: она пела Баха, Шуберта, Шумана, Бизе («Agnus Dei»), негритянские гимны; я давно не слышала такого прекрасного, значительного камерного пения.

Корнейчук (автор «Кречета»)⁴⁶⁹ катал нас по чудным окрестностям Киева. …

186 210*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. И. БАКЛАНОВОЙ
30 сентября 1936 г. Москва

30 сент. 36 г.

Софа дорогая, что мне Вам сказать? Крепко обнимаю Вас, целую, да не угасает сердце Ваше доброе, отзывчивое, понимающее⁴⁷⁰. Целую.

О. Книппер-Чехова

211*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — И. М. МОСКВИНУ
12 октября 1936 г. Москва

12 окт. 1936 г.

Дорогой Иван Михайлович.

Не думай, что легко мне приветствовать тебя: мы с тобой кипели 38 лет в одном котле и делили все его радости и горести, и потому как-то трудно посмотреть на тебя со стороны.

Все знают, кто ты и что ты, и не мне говорить тебе об этом. Скажу только что в такие дни, как 40-летие твоей артистической жизни⁴⁷¹, невольно глядишь хоть одним глазом на ушедшие года. Тебе оглянуться на прошлое — не страшно. Жизнь дала тебе много, и много и хорошо ты ее изжил.

Жизнь — вечное движение по круговой линии, от самого дня рождения и до последнего. Двигаешься по этой линии, и жизнь влечет и кажется все шире, все богаче, все более содержательной и насыщенной, и прошлое приобретает все более определенную цельную форму, и ценишь жизнь больше, чем в молодости, — правда? Радостей в своей артистической жизни ты видел много, и если достигал их страданием, то это страдание только сильнее оттеняло радость достижения.

Желаю тебе от всей души, чтобы жизнь твоя и после 40-летня так же «звучала», как и раньше, а ты мастер на это «звучание».

Ольга Книппер-Чехова

187 212*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО⁴⁷²
29 декабря 1936 г. Москва

От всей души поздравляю дорогого Владимира Ивановича с премьерой «Любови Яровой». Прошу передать всем участвующим мой привет и поздравления с окончанием успешным.

Огорчена, что до сих пор лежу и не могу быть сегодня со всеми вами.

О. Книппер-Чехова

213*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
24 мая 1937 г. Москва

24 мая 37 г.

Дорогой Владимир Иванович.

Примите мою самую сердечную благодарность за Вашу книгу «Из прошлого». Читаю с большим волнением и интересом и переношусь мыслями во все пережитое.

О. Книппер-Чехова

214*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
22 июля 1937 г. Гурзуф

22 июля 1937

Милая Лизавета, послезавтра я покидаю «Синюю калитку», море, солнце, розы, олеандры, кипарисы, запах инжира и моря — vous comprenez?⁴⁷³ Еду с тяжелым сердцем, меня пугает и Москва и парижская поездка⁴⁷⁴. Я за это время как-то оторвалась от жизни, на которую обречена, что-то ничего не радует, ничего не волнует, даже пугает меня это мое состояние. Может, рассосется, когда попадешь опять в людскую толчею. Поневоле завертишься. Не думается ни о ролях, ни о поэзии. Как-то страшно окунаться. Может, я вся опустела? Физически чувствую себя хорошо, купаюсь ежедневно; утром, до кофе, гуляю около часу. Вчера после ужина ходила — с Софой⁴⁷⁵ в «долину 188 мертвых», тишина, покой, фантастичные очертания скал, строгие кипарисы, и было хорошо — и все залито лунным светом.

… Перечли с Софой «Обрыв», читаю вслух по-французски, чтоб «накатать» себе язык. …

215*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
18 января 1938 г. Москва

18 янв. 1938 г.

Дорогого, любимого Константина Сергеевича обнимаю, поздравляю и благодарю судьбу за то огромное счастье, которое она дала мне, — прожить в общении с Вами 40 лет моей артистической жизни⁴⁷⁶.

Низко Вам кланяюсь.

Навеки Вам преданная и крепко любящая

Ольга Книппер-Чехова

216*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
13 марта 1938 г. Москва

13 марта 1938 г.

Дорогой Владимир Иванович.

Я была очень взволнована и тронута Вашими строками. Я никак не думала, что в такую тяжелую полосу Вашей жизни Вы могли вспомнить обо мне и о моем «стремлении» сказать Вам что-нибудь⁴⁷⁷. Какие могут быть утешения? Только знайте, что все те трудные дни я мысленно жила с Вами, в памяти прошла вся Ваша жизнь с Екатериной Николаевной… И всегда меня волновало и трогало Ваше совершенно необыкновенное отношение к человеку, прошедшему с Вами длинный, длинный ряд годов… И в память ушедшей от нас Екатерины Николаевны, которая так любила жизнь, — надо и Вам жить и любить жизнь… Вы и любите жизнь, только совсем по-другому.

Я рада, что повидала Вас.

Обнимаю Вас и благодарю.

Ваша О. Книппер-Чехова

189 217*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
5 июня 1938 г. Ленинград

5 июня 1938

Дорогая Лизавета, я каждый день вспоминаю Вас и хочу написать Вам, а тут и Ваши письма подоспели. Хотеть — хотела, а присесть — не присела, ибо все удираю на воздух, на скверы, на Неву, пока дни стоят солнечные. Я точно вырвалась из надоевшей мне Москвы и упиваюсь Ленинградом — Петербургом. Когда я первый раз вышла из «Астории» и пошла направо мимо Исаакия и когда увидела сквозь кружево молодой зелени заходившее солнце и дымку вечернюю над Невой, — у меня дрогнуло сердце и я умилилась почти до слез и обрадовалась, что я еще живой человек, после этой тяжелой зимы. Постояла на Неве, потом обернулась и увидела внушительную шапку Исаакия, поднимавшуюся над пышной весенней зеленью, увидела Петра на вздыбленном коне и опять заволновалась, и стало радостно внутри. И чудные здания, и лужайки изумрудной зелени, усеянные желтыми одуванчиками, и силуэты того берега на светлом небе — и вспомнила Вас…

Как бы Вы все это восприняли. Ах, какой чудный город! И как я его не любила, когда Москва была Москвой, любимой и оригинальной! И каждый день я брожу по бульварам и смотрю на пышные деревья и среди этой зелени — красные деревья, — не пойму, кто и что они, но это все равно — это прекрасно… Пока солнце и хорошие дни, не тянет в музеи.

Сыграла четырех «Врагов» и один «Вишневый сад» в этих неуютных Домах культуры.

В свободные вечера была на «Бахчисарайском фонтане» с чудесной Улановой — Марией, была на «Трубадуре» с великолепной Азученой — Преображенской. Опера идет, как она шла во времена царя Гороха, и это мне даже понравилось…

Были у Радлова на «Гамлете», с 7; 30 до 12.30 — Вы чувствуете? Неплохо. Гамлет, по-видимому, очень переживает свой образ, но не доносит его до зрительного зала, бубнит сам для себя, но не плох. Идут сцены, которые вообще никогда не идут. Полоний плох, привидение 190 говорит бытово и с сентиментом. Очень приятный Лаэрт, Офелия красива, приятна в сцене сумасшествия, но не очень девушка. Очень хорошие могильщики⁴⁷⁸. …

218*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ВЛ. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
7 декабря 1938 г. Москва

7 дек.

Дорогой Владимир Иванович.

Мне хочется, чтобы в этот день стояли у Вас мои цветы. Обнимаю Вас.

Ваша О. Книппер-Чехова

219*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ
25 мая 1939 г. Сталино

25 мая 39

Милая Лизавета, вот я и в Донбассе. Интересно и как-то необычно. Город вырос в несколько лет. Чудный проспект, возводится прекрасный театр, строения, магазины получше Москвы. 29-го собираюсь в шахты. Был торжественный митинг на площади, речи, горняки поднесли лампочку шахтерскую.

… Завтра утром играю 800-й «Вишневый сад». …

220. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — ТРУППЕ МХАТ
25 мая 1939 г. Москва

Телеграмма

Мысленно слушаю эту чудесную лебединую песню Чехова. Вспоминаю всю великолепную работу над «Вишневым садом» Станиславского и шлю горячий привет так крепко держащей наше художественное знамя Ольге Леонардовне.

Немирович-Данченко

191 221*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. И. БАКЛАНОВОЙ
31 мая 1939 г. Киев

31 мая 39

Киев

Дорогое семейство, сегодня утром прибыла у Киев. Не жарко, небо сияет, акации цветут…

Живу в том же номере, как и три года назад — очень приятно. Со всех сторон едут наши, кто летит, кто поездом. Сейчас прибывает последняя партия из Москвы. Я ехала из Сталине с семейством Тархановых и с Фаиной⁴⁷⁹. Международного не было, хотя были забронированы пять мест. Поезд стоит в Харцызске четыре минуты, еле втиснулись в мягкий вагон. Мне с Фаиной уступили нижние места два милых военных. Тарханов бродил без места до Харькова — часов восемь — сие было неприятно.

От Сталине осталось неизгладимое впечатление. 29-го мы были за 12 клм., на Макеевском металлургическом заводе имени Кирова — чугун и сталь: это фантастично, подавляет. Доменные, мартеновские печи, блюминг, колоссальные огненные болванки, которые сверху схватывают подъезжающие клещи и опускают в вагонетку, и эта болванка едет. Прокатный цех — ползут огненные змеи разной толщины, огненные ленты, летящие фестонами, — картины ада. Принимали, конечно, с цветами, речами, обедом и выпивкой, даже я «говорила». Симпатичные люди, было очень весело. Накануне сидели ночь, после посещения цирка, с журналистами…

Сейчас разобралась, приняла ванну и пишу Вам, цените.

Я рада, что месяц посижу на месте. …

222. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
Июль 1939 г. Барвиха

Телеграмма

Если для полного выздоровления в чем-нибудь нуждаетесь, телеграфируйте мне, санаторий Барвиха. Сердечный привет.

Немирович-Данченко

192 223*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. И. КАЧАЛОВУ
26 августа 1939 г. Гурзуф

26 авг. 89 г.

Вася, дорогой, нежно тебя обнимаю за твое письмо и за память.

Я как в тумане вспоминаю весь ужас того, что я пережила.

Это было страшно, когда этот мистический карбункул грыз мой затылок, а я думала и мечтала только о смерти — и к чему я очутилась опять в живых, не знаю. Мне и до сих пор не хочется возвращаться в жизнь нашу.

Я все еще с забинтованной головой. Сестра из РККА⁴⁸⁰ ходит ежедневно. Дня через два-три ездит хирург из Ялты. Рана почти или скоро затянется. Думаю в половине сентября тронуться в Москву, а там велят еще месяц санатория.

Ты, наверное, хорошо отдохнул.

Дмитриевы на днях уехали. Приехали Волков, Лева и тоже на днях уезжают. Лева рассказывал о своем безумном вторжении в твою тихую жизнь. Сумасшедший. Ты мне это расскажешь. Ну, устала, будь здоров и дыши вовсю.

Целую тебя.
Ольга

224*. В. И. КАЧАЛОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
9 декабря 1939 г. Москва

9/XII 1939

Дорогого друга радостно приветствую с возвращением к жизни.

«Мы еще повоюем, черт возьми!» и пусть пожар способствуют нам к украшенью!

Нежно целую.
Василий

193 225*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. И. КАЧАЛОВУ
12 февраля 1940 г. Москва

12 февр. 1940 г.

Дорогой, любимый Василий Иванович. Так много великолепных по существу слов написано тебе в день твоего шестидесятипятилетия, что мне остается только крепко обнять тебя и сказать тебе, что я тебя очень, очень люблю как художника и как человека люблю нежно…

«Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность»⁴⁸¹

Сохраняй на долгие годы все свое обаяние, и силу, и красоту.

Прими мой поклон и любовь мою.

Ольга Книппер-Чехова

226. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
20 марта 1940 г. Москва

20 марта 1940 г.

Что же ты молчишь, дорогая Машенька? Когда наконец назначишь день приезда ко мне? Пора, пора…

Очень хочется повидаться и — поговорить и поглядеть друг на друга.

В Баку мы, слава богу, не едем, а едем в Ленинград, где будем играть с 26 мая по 1 июля. Пожалуйста, приезжай, пока я в Москве. В апреле будет премьера «Трех сестер», на которой ты обязана быть, — vous comprenez?

… В театре репетирую каждый день «Кремлевские куранты». В «Тартюф» вступлю, когда сдадут «Три сестры», а то сцену не дают сейчас⁴⁸². Езжу по концертам, воспроизвожу «Месяц в деревне» и «Дядюшкин сон».

Похоронили мы Булгакова; было тяжко. Думалось о его таланте и его неудачливой жизни. Он очень мучился и думал о смерти и ждал ее⁴⁸³.

… Маша, как я буду бояться смотреть «Три сестры»! Как-то не пойму, с каким чувством буду смотреть. …

194 227*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Н. КОНШИНОЙ⁴⁸⁴
11 июня 1940 г. Ленинград

11 июня

… Жду с нетерпением газет, волнуюсь и не могу привыкнуть к тому, что происходит в Европе, содрогаешься всем нутром. …

228. М. П. ЛИЛИНА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁴⁸⁵
3 (4?) июля 1940 г. Москва

Олечка дорогая, зачем, зачем такие дорогие подарки?⁴⁸⁶ Но тут же вспомнила «Чайку»: «а какие чувства… чувства, похожие на нежные, изящные цветы!» — И вот сегодня я окружена этими чувствами, в 74 года; ну чего же мне желать большего! Я могу воскликнуть, как Кулыгин: я довольна, я довольна, я довольна…

Портрет Ваш изумительный и, конечно, дороже еще цветов. Страшно похож, et vous êtes charmante^25*, как бы его оценил наш милый С. М. Зарудный⁴⁸⁷.

Целую, обнимаю, люблю Вас и Марью Павловну и хватаюсь за Ваше обещание побеседовать и показаться моим ученикам⁴⁸⁸. Вы мне этим страшно поможете; нельзя же всё теорию и технику, надо и крылья, с которыми можно летать. Вот Вы-то их и окрылите! Я этому верю!

Верно и вечно любящая Вас, оставшаяся в живых половина Станиславского —

Мария Лилина

229. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
3 (?) сентября 1940 г. Москва

Пожалуйста, прочтите, что я пишу Кедрову и что касается и Вас⁴⁸⁹.

Нельзя Горького играть в таких хотя и мастерских, но прохладных приемах. Идти на сцену надо с тем, что Ваша 195 Полина попадает в атмосферу, где идет смертельная борьба за существование! Это не значит, что я призываю пыжиться, наигрывать. Но я приглашаю думать именно о том, что Вам грозит катастрофа, а не о тонких актерских приемах для рисования бытовой фигуры. Извините!

Ваш Вл. Немирович-Данченко

230*. ВЛ. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО И КОЛЛЕКТИВ МХАТ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 сентября 1940 г. Москва

21/IX-40 г.

Дорогая, родная наша Ольга Леонардовна!

Мы знаем, что Вы не любите юбилеев, что Вы не собирались отмечать особо сегодняшний день⁴⁹⁰. Но мы, Ваши товарищи по Художественному театру, все, от мала до велика, не можем не выразить Вам сегодня нашу огромную любовь, нашу нежную привязанность к Вам — замечательной актрисе и прекрасному, благородному, светлому человеку.

Перечислять Ваши заслуги перед Художественным театром — это значило бы вспоминать громадные куски истории Художественного театра, русского театра вообще, и еще шире — русской художественной культуры. Театр, который Вы, вместе с группой Ваших старейших товарищей и учредителей, создали 42 года тому назад, театр, которому Вы служите столько всей своей жизнью, всей кровью сердца, всем талантом, гордится Вами и благодарит Вас.

Ваша слава неотделима от славы МХАТа. Ваше артистическое благородство, скромность и чуткость большого художника, Ваша преданность искусству — это воплощение самых лучших, самых чистых и глубоких основ Художественного театра.

Что значат годы перед лицом такой неувядаемой жизненной силы, такого приятия жизни, такой готовности работать и нести своим творчеством радость людям, какую Вы сохранили в себе по сей день? Вот великолепный пример, на котором стоит учить и воспитывать молодое поколение актеров. Вот что наполняет радостью, беспредельным 196 уважением и благодарностью к Вам каждую нашу будничную или праздничную встречу. Мы счастливы видеть Вас по-прежнему во главе труппы Художественного театра, любимицей советских зрителей, всегда бодрой, оживленной, творчески взволнованной, всегда бесконечно обаятельной, словом — настоящей Книппер!

Долгих, долгих лет, здоровья, счастья желает Вам сердечно Ваш Художественный театр.

Неизменно любящий Вас
Вл. И. Немирович-Данченко

[Далее следуют подписи артистов, режиссеров и сотрудников театра.]

231*. А. Г. КООНЕН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁴⁹¹
21 сентября 1940 г. Москва

Дорогая Ольга Леонардовна.

К большому огорчению, только сейчас, вернувшись из санатория, я и Александр Яковлевич⁴⁹² узнали о праздновании Вашего 70-летия. Примите, дорогая, наш очень горячий привет, самые хорошие пожелания, примите нашу искреннюю неизменную любовь к Вам.

Мне, дорогая Ольга Леонардовна, хочется особо сказать Вам очень много хороших, теплых слов.

Ведь все мое творческое «детство» тесно связано с Вами. В годы гимназии Вы были моей любимой актрисой. Когда я поступила в МХТ, Вы стали не только любимой Актрисой, но и самым обаятельным, самым близким для меня человеком в театре. Я никогда не забуду Вашего Теплого участия ко мне во все «трудные минуты» моей жизни в МХТ. Никогда не забуду Вашего трогательного «благословенья» на мой уход из театра⁴⁹³. (Как оно меня поддержало тогда!)

Целую Вас, дорогая, очень горячо, обнимаю изо всех сил. Сегодня Александр Яковлевич будет Вас приветствовать без меня, один, к большому моему огорчению! (У меня трахеит, а на носу премьера «Бовари» — приходится отсиживать дома.)

Я очень грущу, но надеюсь скоро увидеть Вас и вспомнить вместе многое-многое чудесное, вместе пережитое.

197 Будьте счастливы, дорогая, будьте здоровы, непременно храните Ваш замечательный оптимизм и еще Вашу милую, лукавую улыбку, которую я так люблю с давних дней и которая учит никогда не сдаваться, верить в хорошее и сохранять бодрую поступь на трудной дорожке, которая называется — жизнью.

Ваша преданная любящая
Алиса.

P. S. Наш сердечный привет — всему семейству во главе с Левой.

232*. А. А. ФАДЕЕВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
22 сентября 1940 г. Москва

22/IX 40 г.

Милая Ольга Леонардовна!

Нежно тебя целуем и обнимаем. Линушка⁴⁹⁴ намерена пуститься, по поводу дня твоего рождения, в пьянство и разврат, а я…

«Мертвящий стих не в силах скрыть кручины!..»

(кажется, из Байрона)

… а я должен писать длинную докладную записку, которая должна быть сдана не позже 10 ч. утра в понедельник, и выхода мне нет.

Будь здорова, счастлива, милая Ольга Леонардовна. Продолжай удивлять Марью Петровну⁴⁹⁵. Целую твою руку.

Глубоко завидующий людям, погрязшим в пьянстве и разврате

Ал. Фадеев (эсквайр)

233*. З. С. СОКОЛОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁴⁹⁶
6 октября 1940 г. Москва

6/Х-40 г.

Сегодня из газеты «Советское искусство» узнала я о Вашем 70-летии, дорогая Ольга Леонардовна, и мне грустно стало, что прозевала этот день, и хоть задним числом хочется Вас поздравить и пожелать Вам еще долго 198 украшать сцену МХАТ, поддерживать славу не только свою, но и дорогого для всех театра.

Сколько радости давали Вы мне и моей молодежи! Сколько мыслей и новых переживаний! Ваши образы заставляли любить Человека и многое переоценить.

Меня притягивало к Вам и еще притягивает и теперь отсутствие в Вас отрицательного — «актерского» и, что редко бывает, трогает такое благожелательное отношение к молодым, начинающим, «новеньким» в театре. Наблюдала и вынесла это впечатление и в 1912/13 г., когда играла Ваши роли⁴⁹⁷, помню Ваше отношение к молодежи того сезона: Бирман, Гиацинтовой, Дурасовой, Марк и пр. и пр. И теперь слышу от моих бывших учениц, работающих в МХАТ, о тех же редкостных товарищеских, бодрящих отношениях Ваших к молодежи.

Вот за все это, высказанное с горячей любовью и благодарностью, обнимаю Вас и желаю всего наилучшего на долгие года.

З. Соколова

234*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — И. С. КОРОВКИНУ⁴⁹⁸
15 октября 1940 г. Москва

15 окт. 1940

Очень долго я не отвечала Вам, добрейший Иван Семенович. Сразу после лета я попала в работу, в московскую суету, да еще выдумали мой 70-летний юбилей, — а я и не чувствую эти семь десятков.

Спасибо Вам за очень приятный Омский альманах, за все вырезки, за Ваши милые стихи, которые Вы мне присылали. По-моему, Вы там, в далеком Вашем совхозе, больше чувствуете жизнь, чем мы, живущие в нашей московской толчее, где дня не поймаешь.

Летом я прекрасно отдыхала в своем Гурзуфе, у синего моря, наслаждалась солнцем, морем, горами, далеким горизонтом и чуть не со слезами покидала этот радостный уголок.

Осень здесь стоит вполне приличная, много дней ясных и не холодных.

Была я первый раз на Сельскохозяйственной выставке, так как в прошлом году я приехала в Москву, когда 199 она была уже закрыта. Была и восхищалась, — как она прекрасно распланирована, красиво устроена, масса цветов, и видишь, какие богатства в нашей стране, какие возможности!

Вы теперь тоже уже в работе с Вашими ребятами. Мне кажется, Вы с любовью относитесь и к детям и к своему делу, правда?

И природу Вы любите, это очень хорошо.

Ну, будьте здоровы, примите мой искренний привет.

О. Книппер-Чехова

235. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. И. КАЧАЛОВУ⁴⁹⁹
Октябрь 1940 г. Москва

Драгоценный Василий Иванович!

Сорок лет пролетело с нашей первой встречи на Бронной, в зале Романова, где мы репетировали «Снегурочку» и где первый раз я услышала твой голос, «ласковый и нежный».

За эти сорок лет много было всяких переживаний в нашей артистической жизни. Скажу словами мудрого старика из чеховского рассказа «В овраге»: «Жизнь долгая, было и дурное, было и хорошее. Вот и помирать не хочется, еще бы годочков двадцать пожил: значит, хорошего было больше».

И мне радостно сказать тебе после сорока лет, что я тебя очень люблю — весь твой артистический облик и всего тебя.

О. Книппер-Чехова

236. М. П. ЛИЛИНА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
15 ноября 1940 г. Москва

15-го ноября 1940 г.

Лучше поздно, чем никогда!

Празднование Вашего юбилея, милая, дорогая, прекрасная моя Ольга Леонардовна, было для меня неожиданностью; я была в санатории, узнала о нем задним числом — и никак не могла в нем участвовать!

200 Я об этом очень, очень искренно жалею, потому что могла бы воспользоваться этим знаменательным днем, чтобы всенародно выразить Вам мою любовь и восхищение многими созданными Вами образами, особенно в пьесах Антона Павловича, где мы с Вами шли рука об руку и где у нас создавались свои особые сценические — дружеские, родственные или враждебные — отношения. Можно ли забыть наш тесный, дружеский контакт в Соне и Елене? Дружба, смешанная с завистью и восхищением!⁵⁰⁰

Любовь Андреевна и Аня; бесконечная нежность, жалость и страх потерять мать навсегда!⁵⁰¹

Маша и Наташа: зависть, ревность и злобная радость в последнем действии!⁵⁰² Как все это было полно, насыщено самыми живыми переживаниями и главным образом любовью к Антону Павловичу, к дорогому тогда нам Театру и нашим руководителям.

Дорогая моя, не только театральный путь, но ведь и весь наш жизненный путь — пройден вместе.

Горе, болезни, радости и страшные смерти — все обоюдно пережито. Пускай мы об этом не говорим или говорим очень редко, но я не могу перевернуть ни единой страницы моей личной жизни, чтобы не встретить на ней Вашего имени. Это имя вызывает у меня всегда радостную улыбку, умиление и благодарность!!!

Обнимаю Вас, дорогая моя Олечка, крепко, крепко — юбилейно и нежно, нежно — дружески!

Неизменно Ваша
Машенька

237*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Ф. Н. МИХАЛЬСКОМУ
17 августа 1941 г. Долинск

17 авг. 1941 г.

Дорогой Федя.

Вот мы и в ссылке⁵⁰³. Разместилась вся разношерстная публика.

Не понимаю, как уехал Владимир Иванович — один⁵⁰⁴. Что-нибудь надо сделать, чтобы кто-нибудь был при нем. Мы живем в 3 ¹/₂ километрах от Нальчика. Владимир Иванович 201 поселился здесь, но через день переехал в Нальчик, в гостиницу.

Федя, прилагаю записочку и деньги, пошлите курьера купить сие и при первой возможности переслать мне — очень буду благодарна и тронута.

Спасибо Вам за все хлопоты и заботы, наш вечно милый Федя. Василий Иванович чувствовал себя неважно, сейчас ничего, поправился⁵⁰⁵.

Обнимаю Вас и прошу передать всем товарищам большой привет. Пусть нам не завидуют.

Ваша О. Книппер-Чехова

238*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Ф. Н. МИХАЛЬСКОМУ⁵⁰⁶
16 ноября 1941 г. Тбилиси

16 ноября 1941 г.

Тбилиси

Дорогой Федя — не знаю, с чего и начинать! Ничего о вас не знаем: дойдет ли мое письмо до Вас?! Сведении слышала от Владимира Ивановича — из письма Ольги Сергеевны⁵⁰⁷. Видела Яншина⁵⁰⁸, и он порассказал.

Мы, значит, в Тбилиси, собираемся начать работать. Как это будет — не знаю⁵⁰⁹.

Уехали мы из милого Долинска 8-го ноября в Орджоникидзе — целым караваном: 2 автобуса, 2 «зиса», одна «эмка», 2 грузовика с вещами; ехали целый день, с остановками, с авариями, с блужданием, приехали только к 11 ч. вечера, день передохнули и 10-го утром двинулись по Военно-Грузинской в двух чудесных военных автобусах («зис»), и сопровождал, нас военный. День был чудесный, на перевале большой снег и красота волнующая. После перевала, в Пассанаури, «покушали» шашлыков и харчо и к 7 час. были здесь. Частные квартиры для многих оказались неудачными. Я с Софой⁵¹⁰ сбежала на другое же утро, и пока мы в гостинице, — очень хорошо, но дорого. Все дорого, но всё в городе есть.

Очень живем в тревоге за Москву — Вы это понимаете.

Федя, дорогой, ответьте мне — где моя пенсионная книжка? Захватили Вы ее или она в Москве? Если здесь, то Постарайтесь переслать, так как я могу получать здесь, это было бы замечательно. Адрес: Тбилиси, пр. Руставели, гостиница «Тбилиси».

202 Как-то вы все живете? Как устроились? Передайте всем мой самый горячий привет. Ольгу Сергеевну, Кнебель и всех женщин крепко целую.

София Ивановна «нанялась» в помощники режиссера. Она Вам очень и очень кланяется. С нами Марина Семенова с дочкой, Климовы, Варвара Массалитинова, Рыжова, Васенин; Вишневских привезли, Леонидовых, Тарасовых⁵¹¹.

Вчера выпал сильный снег, холодно. На столе стоят фиалки душистые.

Из Москвы, в день отъезда из Долинска, получила от брата открытку от 24 окт. — больше ничего не знаю⁵¹².

Когда и где мы увидимся? Соединимся ли? Ох. ох!..

Федичка, будьте здоровы и бодры, не забывайте нас — «Фирсов», ответьте поскорее. Обнимаю Вас и целую.

Ваша О. Книппер-Чехова

239*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Я. ВИЛЕНКИНУ⁵¹³
29 января 1942 г. Тбилиси

29 янв. 1942 г.

Спасибо, дорогой Виталиус, за ласковое письмо. Спешу ответить хоть несколькими строками. Я должна была вчера ехать в санаторий, где Владимир Иванович⁵¹⁴, да звонили, чтоб подождала — там не топят и нет света. Отправлюсь сегодня или завтра — на всякие исследования. Целый месяц я воюю с гриппом и бронхитом, и все перемогаюсь и не могу выздороветь. На душе, конечно, тяжесть, беспокойство.

Съездили в Ереван на четыре вечера, я в последнем не выступала, слегла. Два дня писал меня Сарьян⁵¹⁵.

Что дальше будем делать, не знаю. Вот приедет Владимир Иванович, — обсудим.

Василий Иванович⁵¹⁶ пользуется большим успехом. Сегодня его вечер, и 26-го он с оркестром читал Эгмонта. Я очень рада за него, и здоровье хорошо, а я вот сдрейфила (не знаю, как писать).

София Ивановна шлет привет сердечный. От Марии Петровны⁵¹⁷ получила печальную открытку…

Обнимаю Вас и мечтаю поскорее увидеться и много, много говорить…

Ваша Ольга Леонардовна

203 240*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Я. ВИЛЕНКИНУ
4 июня 1942 г. Тбилиси

4-е июня 42 г.

Милый Виталиус, очень хочется посидеть с Вами и поговорить. Уезжают наши (). Тревожно. Василий Иванович и я решили не трогаться, пока Владимир Иванович здесь. Как-то жутко уезжать от него в такое грозное время. Он так маялся всю зиму, и сейчас еще слабость есть⁵¹⁸. Хорошо ли я делаю, — не знаю, но решила твердо. Что будет, то будет.

Василий Иванович иногда читает нам выдержки из Ваших писем, я с жадностью слушаю. Вас. Ив. здесь молодцом, но Нина совсем извелась; очень трудно с ней. Итак, живем и ждем. Вы хоть дело делаете, а я — ничего за всю зиму, не могу сосредоточиться ни на чем, да и болела я всю зиму⁵¹⁹.

София Ив. шлет Вам привет — наш пом. реж. Обнимаю Вас, не забывайте «Фирсов».

Ваша О. Книппер-Чехова

241. М. П. ЛИЛИНА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
5 июля 1942 г. Москва

5-е июля 1942

Москва

Дорогая моя, любимая Олечка, да, резвой трудно быть; прежде всего этому мешают годы: вчера, 4 июля, мне минуло 76 лет. Грустно произносить такую цифру, так как ясно, что все пройдено, прожито; но грустить об этом никак нельзя, так как грустью отравишь себе то немногое, что осталось. Наоборот, я иногда нахожу утешение в ощущении своей старости: в прожитой жизни я принимала деятельное участие, сейчас я имею право на отдых, на безделие, я могу наблюдать, а не действовать. Это утешение. Но ни Вы, ни я не можем сказать, что мы сидим сложа руки и отдыхая. Вы — всю зиму выступали, я занималась с учениками и, хотя иногда выходила из строя по нездоровью, все же много с ними проработала. Познакомилась с эстрадными выступлениями, с бригадными; столкнулась со вкусом современной публики; поняла требования 204 фронта, госпиталей, концертных зал; начинаю понимать, что кому нужно. Если бы могла пользоваться машиной (моя разорена), охотно бы ездила в госпитали и читала бы для раненых; концертные выступления с одеванием мне не под силу!

Занятия с учениками меня очень бодрят, утешают, интересуют, и я так занята ими, что легче реагирую на все окружающее.

… Передайте Василию Ивановичу, что вчера я весь день вспоминала, как они прошлое лето приходили с Леней⁵²⁰ меня поздравлять и принесли мне чудный букет роз. Еще вспоминаю клубнику и малину из огородов Качалова, сладкая, крупная, сочная. А еще больше вспоминается тишина «Сосен», воздух и природа. Не знаю, бывали ли Вы в «Соснах» и помните ли тамошнюю местность; глядя из окон на панораму, которая стелется во весь горизонт, вспоминаются стихи Лермонтова:

«Но я люблю, за что не знаю сам,
Ее полей холодное молчанье,
Ее лесов дремучих колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям…»

Да, из окон «Сосен» видна ширь да гладь и божья благодать! Д-р Васильев, которого, к сожалению, уже больше там нет, отвечал на вопрос нервнобольного: а нервы Вам вылечит Ваш вид из окна.

Поехать, конечно, это лето никуда не придется: чтобы добраться до железной дороги, нет машины, в поездах — теснота, а санатории только для раненых. Пока у нас в Москве вполне терпимо, много дождей и ночи прохладные. Наша последняя студия⁵²¹ в Коканде, и оттуда мне пишут, что началась ужасная жара: в тени 50 гр., а на солнце 70, — Вы подумайте. Надеюсь, что в Тбилиси до этого не дойдет, а то, пожалуй, многим из вас и не вынести такой жары, я бы умерла! — Пауза —

Прибегала Киляля⁵²², несет в свой институт Союза писателей, куда она перешла из вуза, свой двухлетний труд — «Розу и Крест» А. Блока, переведенную ею на французский язык. На днях она была у Щепкиной, читала им; Татьяна Львовна очень хвалила, а Маргарита Николаевна даже плакала; они обе любят Килялю и балуют ее⁵²³. Но правду сказать, Киляля по стихотворному делу — талантлива и сильно увлекается, я за нее рада! — Убежала 205 в свой институт. — На этом веянии весны кончаю свое письмо и горячо обнимаю Вас, моя дорогуша-Книпперуша; давайте бодро жить, раз судьба нас балует и жизнь дарует. Главное, не ворчать, а терпеть.

Обнимаю горячо Вас, Василия Ивановича, Нину Николаевну, Вишневских, Софию Ивановну, Сонечку Халютину, — как она? Прелестной, очаровательной Марии Тимофеевне сердечный привет⁵²⁴.

Пожалуйста, передайте мой глубокий привет Владимиру Ивановичу, если он еще не уехал.

Всем сердцем любящая Вас М.

242*. Н. П. ХМЕЛЕВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵²⁵
24 июля 1942 г. Тбилиси

24 июля 1942 г.

Тбилиси

Дорогая моя, глубокоуважаемая Ольга Леонардовна!

Не умею выразить Вам мое преклонение пред Вами, мою любовь к Вам и мою признательность за Ваше доброе расположение и внимание ко мне!⁵²⁶

Я так хочу, чтобы Вам было хорошо, что и слов моих не хватает…

Пусть сегодняшний день Ваш принесет всем нам счастье⁵²⁷!

Любящий Вас Н. Хмелев

243. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Ф. Н. МИХАЛЬСКОМУ
16 сентября 1942 г. Москва

Федичка дорогой, скоро мы увидимся, говорят, — очень радуюсь встрече. Прошу передать всему нашему коллективу самый сердечный привет, — пришел конец разлуке⁵²⁸. Тархановых обнимаю, Ольгу Сергеевну, Кнебель, одним словом, всех. Будьте здоровы и встречайте нас, «Фирсов».

Обнимаю и целую.

Ольга Леонардовна

206 244. М. П. ЛИЛИНА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
7 июня 1943 г. Москва

7 июня 1943 г.

Олечка дорогая, товарищ дорогой, — я сейчас рассчитала, что мы с Вами товарищи 45 лет уже. А отношения наши не изменились, и когда я увидала Вас и Софью Ивановну под воротами, легкие, радостные слезы навернулись на глаза, и весело стало, и я подскочила на одну свою ногу и приняла и поняла Ваш поклон. 45 лет между Вами и мной не было ни зависти, ни ревности, ни единой ссоры, я думаю, что это редкость в истории театра⁵²⁹. Спасибо за чудные весенние ландыши. Жду Вашего письма, а пока крепко Вас и Софью Ивановну целую.

Ваша Машенька

245*. Ю. Н. КАРАБЕКОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
12 ноября 1943 г. Действующая армия⁵³⁰

12.XI.43 г.

Добрый день, дорогая Ольга Леонардовна!

Кажется мне, что это было много, много лет тому назад. А ведь Ваша гастрольная поездка к нам в г. Сталино (Донбасс) была сравнительно недавно. Я вспоминаю все до мельчайших подробностей… Вот показался вдали поезд. Мы ждали Вас на перроне ст. Харцызск. Грянул оркестр. Я знал, в каком Вы едете вагоне. Помог Вам сойти по ступенькам. Я тогда отрекомендовался корреспондентом газеты. Помните, Ольга Леонардовна, как, сидя в авто перед отъездом в Сталино, мы беседовали (я и Вы) о новом Донбассе, об Антоне Павловиче. Помните, вы тогда сказали: да, если бы жив был Антон Павлович теперь, — он не узнал бы широких донбасских степей.

А потом тысячи людей угля, металла восхищались Вашей игрой, игрой МХАТа. Разве можно забыть Ваш тысячный спектакль «Вишневого сада»⁵³¹. Жизнь, правдивость веяли со сцены. Я, присутствуя на нем, забыл об окружающем.

И вот, как тогда Вы нам доставляли игрой истинное наслаждение, так теперь наши бойцы, после тяжелых боев, 207 в землянках читают сборничек рассказов Антона Павловича «Лошадиная фамилия». Читают, хохочут, отдыхают за чтением.

Дорогая Ольга Леонардовна!

Я теперь — не корреспондент. Я уже третий год — на фронте. Защищал Сталинград, тяжелые, трудные дни тогда были для нас. Но мы выстояли, мы спасли город от нашествия фашистских вандалов. Теперь мы здесь продолжаем гнать врага на Запад, освобождая города и села родной Белоруссии.

Дорогая Ольга Леонардовна! Я часто и очень много рассказываю своим бойцам о Вас, об А. П. Чехове. Как был бы я несказанно рад, как были [бы] рады наши бойцы, если бы Вы ответили мне хотя бы коротеньким письмецом. Я ни от кого не получаю писем. И я хорошо знаю, что теплое, задушевное письмо здесь, на фронте, — драгоценная посылка. Теплое, задушевное письмо активизирует нас на новые подвиги во имя любимой Родины и в самые тяжелые дни воодушевляет, окрыляет нас.

Вот почему я так жажду получить Ваше, хотя бы коротенькое письмецо, за которое я буду очень и очень благодарен. Мы опубликуем его в газете нашей части, и его тогда прочтут тысячи защитников нашей любимой Родины, которые, не щадя жизни своей, сражаются и уничтожают трижды проклятых немецко-фашистских поработителей.

Жду ответа.

Желаю Вам от души и сердца счастья и здоровья для Вашей благотворной работы на поприще сценического искусства.

С ком. приветом
Карабеков

246. В. Г. САХНОВСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
Ноябрь (после 15-го) 1943 г. Москва

Милая и дорогая Ольга Леонардовна!

Я никогда не забуду концерт 15 ноября в ВТО⁵³².

Все там было, все самое замечательное, что я в Вас знал, чем наслаждался всю свою жизнь. И тонкость того, 208 что заключено в Тургеневе, и постигновение правды и сатиры Толстого, и Чехов! Как изумительно Вы говорили слова Сарры. Такая свежая, юная, несчастная, оставленная! Может быть, я забыл, но мне казалось, это было еще лучше, чем в 1904 году. Я все видел, я все слышал, я все узнал. Как я Вам благодарен! Именно по преимуществу за Сарру! Замечательная актриса, чудный художник, умница, тонкий человек! Вся моя жизнь связана с Вашим творчеством. Вы сделали меня человеком. Какой дар!

Извините, что не пришел на официальную часть, но я был так потрясен!..

Ваш Вас. Сахновский

247. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
20 апреля 1944 г. Ялта

20 апр. 44 г.

Милая моя, дорогая, родная Олечка!

Русские воины здесь⁵³³. Я услышала от них, что ты жива и здорова. Слава богу! Теперь ты мне напишешь о себе и обо всех.

… Очень тяжко мне было жить эти последние три года — много хворала, томилась и тосковала невыносимо. Обо всех думала в своем плену и рыдала, когда узнала о смерти Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Не представляю себе Художественного театра без него⁵³⁴.

… Твой домик стоит. Роман и Капитолина по-прежнему там. Колька женился, и у него уже ребенок⁵³⁵. Поздравляю!

После бомбежки мой Дом-музей ремонтируется уже. Я так рада, что смогу хотя немного отвлечь наших бойцов и дать им отдохнуть и забыть ужасы фронта, слушая наши рассказы и воспоминания о Чехове. Якова⁵³⁶ все время была со мной и сейчас очень хлопочет о восстановлении музея.

Оля и Софочка милая, когда я вас увижу? Пожалуй, вы меня теперь и не узнаете, — худая, старая и больная стала я. Боюсь, умру и не повидаюсь с вами. Хочется поговорить, ох как хочется! Напиши же, голубушка, о моих 209 родных и о своих также. Как установится и наладится жизнь, я напишу тебе поподробнее и обстоятельнее. Неужели я увижу тебя!

… Крепко, крепко обнимаю и целую тебя и Софу.

Жду ответа с нетерпением.

Маша

248. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
2 мая 1944 г. Москва

2-е мая 44 г.

Дорогая моя Машенька, какая радость была сегодня увидеть твой почерк, читать твое письмо! Сколько времени волновалась и мучилась мыслями о тебе! Все мы живы и здоровы.

… Ну, а мы с тобой должны скоро увидеться и говорить без конца. По-моему, тебе надо при первой возможности приехать в Москву. Буду ждать известий.

Целую и обнимаю.

Оля

249*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — И. М. МОСКВИНУ
18 июня 1944 г. Москва

18-го июня 1944 г.

Дорогой Иван Михайлович,

очень хотелось мне хоть ненадолго заехать в театр, чтобы лично тебя обнять и поздравить и в эти несколько минут вспомнить и пережить все то, что связывало нас с тобой за все эти годы, 1898 – 1944.

Боюсь — еще не окрепла и нервы неважны, чтобы быть на народе в такой значительный и торжественный день для тебя⁵³⁷.

Низко кланяюсь и обнимаю.

Ольга Леонардовна

210 250*. А. Г. КООНЕН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵³⁸
Июль (до 15-го) 1944 г. Москва

Дорогая, любимая Ольга Леонардовна.

Очень жалею, что не могу прийти с Александром Яковлевичем к Вам — у меня сегодня вечером репетиция⁵³⁹.

Очень прошу Вас, моя родная, благословить меня, как когда-то в давние годы, на этот раз — на «Чайку».

Работаем с большим трепетом, вспоминаю свои детские годы в Художественном театре и нежно вспоминаю Вас, дорогая, когда, помните, я, девчонкой, сидела на корточках у диванчика в Вашей уборной и, затаив дыханье, слушала Ваши чудесные рассказы об Антоне Павловиче.

Целую Вас с неизменной любовью и очень прошу прийти посмотреть нашу работу.

Ваша Алиса

251*. И. М. МОСКВИН И В. Е. МЕСХЕТЕЛИ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁴⁰
15 июля 1944 г. Москва

15.VII.1944

Москва

Дорогая Ольга Леонардовна!

В день 40-летия со дня смерти Антона Павловича, когда весь Художественный театр с особенной нежностью и благодарностью ощущает свою близость к Вам и оценивает все то, что Вы для него сделали в прекрасном, непрекращающемся своем творчестве, — примите в подарок от МХАТа это Собрание сочинений Антона Павловича в знак нашей общей горячей любви.

И. Москвин
В. Месхетели

252*. Ю. Н. КАРАБЕКОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
22 ноября 1944 г. Действующая армия

Действующая армия

22 ноября 1944 г.

Добрый день, моя далекая и в то же время близкая сердцу моему Ольга Леонардовна!

Сколько долгих месяцев прошло с тех пор, как я получил 211 от Вас последнее письмо. И вот наконец в руках нашего письмоносца я вновь увидел небольшой конвертик со знакомым мне почерком.

Мне трудно писать Вам о том, сколько настоящей радости приносит мне каждое Ваше письмо. Я несколько раз перечитываю его содержание, а иногда (да простите мне Вы эту вольность) собираю своих близких боевых друзей и громко зачитываю те места, в которых Вы передаете им свой пламенный привет…

Родная моя Ольга Леонардовна!

Скоро, очень скоро разразятся события, наступят последние грозовые дни. От нашего последнего решающего удара вдребезги разлетится потрепанная фашистская машина воины, и вечное небо мира очистится, как и земля, от гитлеровской скверны.

Как счастливы будут из нас те, кто доживет до исторического дня всенародного торжества: водружения над Берлином нашего знамени победы.

Я лично меньше всего думаю о смерти, но коль и придется расстаться с жизнью, так теперь уже не жаль, ибо каждый из нас теперь знает: мы победили черную, страшную чуму человечества — фашизм, мы избавили Европу от ужасов средневековой гитлеровской инквизиции, мы своей утраченной жизнью дали жизнь сотням миллионов людей.

А если минет меня пуля гитлеровского бандита и меня отпустят после войны к семье, — я хоть на часок, хоть на несколько минут заеду к Вам, чтобы лично выразить свою глубокую признательность и благодарность за то теплое Ваше слово, которым Вы поддерживали меня в грозовые дни Отечественной войны.

Ваши письма стали для меня реликвиями не только потому, что они писаны Вами, но и потому, что каждое из них звало нас на подвиги, на беспощадную борьбу с врагом во имя торжества нашей победы, расцвета нашего созидательного труда, литературы, искусства.

Целую Вашу руку.
Ваш Юрий

Сердечный привет Софии Ивановне.

Ольга Леонардовна! Если есть возможность — осчастливьте меня своей маленькой фотокарточкой.

Юрий

212 253*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. И. КАЧАЛОВУ
12 февраля 1945 г. Москва

12 февр. 1945 г.

В такой для тебя значительный день⁵⁴¹ рука моя не пишет «Вася дорогой», а чертит «Василий Иванович дорогой» — услышь и мой голос, хотя больной…

Много писать не могу, скажу только, что за все длинные, длинные годы нашей жизни ты, по-моему, крепко сидишь в моем сердце. Не знаю — люблю ли я тебя, люблю ли впечатление от тебя, люблю ли всю твою сущность сложную — но… люблю…

Поправляйся скорее — и давай поживем еще, — может, еще сыграем «Лес», а?⁵⁴²

Обнимаю тебя и целую.

Ольга Книппер-Чехова

254*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. Н. ЛИТОВЦЕВОЙ
31 августа 1945 г. Ялта

31 авг. 1915 г.

Ялта

Нина дорогая, сот мы и на юге, на солнце, в тепле — а в Москве, говорят, дождливо. Потихоньку начинаю поправляться, но из сада еще не выхожу, а первые дни лежала. Ехали мы очень хорошо, без жары и пыли, и очень было покойно, что рядом в купе едет доктор⁵⁴³. Крым встретил хмурым небом и как-то не радостно. В Симферополе, когда из Обкома грузились на машину, полил дождь, и под сильным ливнем так и ехали почти до Алушты, а у моря уже ни капли дождя, солнце, все сверкает. Доктора укачивало на машине, а я, напротив, ожила. Мария Павловна встретила нас в добром здравии, выглядит гораздо лучше, чем в прошлом году. С доктором очень подружилась и кстати подхворнула — чем-то отравилась. Доктор, пользуя нас всех трех, даже Софе уколы делает. Он, кажется, очень доволен нашей атмосферой, очень внимателен и предупредителен.

А я свой переезд начала анекдотом… Провожал нас В. И. Приказчиков с двумя сержантами, на вокзале встретил Валентинов (Вам известный). Провели нас в комнату 213 правительства, чтобы не идти подземным ходом. Я, как пришла, плюхнулась на стулик и вдруг вижу в воздухе свои две ноги — оказывается, стул был ненадежный, и я сразу опрокинулась и ударилась затылком — посмейся вместе с Василием Ивановичем. И смех и грех. Иверов сейчас же влил мне валерьянки. Вот-с.

Живем тихо, я все время в саду, и дышу, и дышу, точно я из клетки вырвалась. На Машины именины 28-го был народ, пироги, торты, вино, было шумно.

Собираемся, как окрепну, в Гурзуф, посмотреть, что там и как.

Читаю добросовестно «Форсайтов»⁵⁴⁴. Иногда брожу по саду, вспоминаю Блока, Есенина… Кедры и кипарисы благоухают, и замечательны их движения при ветре… Любуюсь на море, далекое как мечта. У меня такое чувство, что мне больше ничего не надо — была бы только природа, воздух, небо, земля и тишина — надолго ли, не знаю. О Москве думать не хочется.

С Машей сидим, болтаем, она много говорит о прежней жизни…

Она тебе просит передать сердечный свой привет, также и Василию Ивановичу. Будь добра, не поленись, напиши о себе, о жизни… Целую тебя, будь здорова и бодра духом. Софа обнимает и целует. Васю от нас поцелуй.

Ольга

255*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — А. К. КНИППЕР⁵⁴⁵
14 сентября 1946 г. Ялта

Писала 14-го сентября

… Ты пишешь о наших отношениях с Антоном Павловичем.

Да, эти шесть лет, что я его знала, были мучительны, полны надрыва из-за сложившейся так жизни. И все же эти годы были полны такого интереса, такого значения, такой насыщенности, что казались красотой жизни. Ведь я не девочкой шла за него, это не был для меня мужчина, — я поражена была им как необыкновенным человеком, всей его личностью, его внутренним миром — ох, трудно писать все это… Поговорить бы с тобой.

214 Теперь уже жизнь к концу идет…

И эти мучительные шесть лет остались для меня светом и правдой и красотой жизни. …

256*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Я. ВИЛЕНКИНУ⁵⁴⁶
29 мая 1947 г. Барвиха

29 мая 47 г.

Барвиха

«Цветы забытые мне говорят: прощай,
Головками склоняясь низко.
Уж как ты, молодец, себя не извиняй,
А позабыл, что было близко…».

Простите неизвестную Вам крымскую поэтессу за такое обращение к Вам, известному «писателю».

Утро пасмурное, накрапывает дождичек, а нужен земле дождь, большой, с размахом, чтобы поля и огороды утолили жажду.

Сегодня месяц, как я здесь. Вчера ходила вечером, часов в девять — в лесу было чудесно: перекликались птицы, укладываясь на ночлег, но солиста-соловья не было слышно. А кругом зеленая кружевная глубина леса, и я почему-то волнуюсь, ощущая всю эту красоту. «Tout passe, tout casse, tout lasse»^26*…

Ну вот и ладно, а за сим — до свиданья, я 5-го вечером буду уже дома.

Привет Вашей матушке. Shake hands, my dear^27*, и до приятного свиданья.

О. Книппер-Чехова

257*. А. А. ХОРАВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁴⁷
Июнь 1947 г. Москва

Москва 1947 г. Июнь

Глубокоуважаемая, дорогая Ольга Леонардовна! Приношу сердечную благодарность Вам за изумительно теплое письмо, которое я получил от выдающихся работников 215 МХАТа, среди которых была Ваша подпись, подпись выдающейся актрисы нашего времени, замечательного человека, талант, обаяние и безукоризненное служение театру которой является образцом не только нашего поколения, но и последующих поколений.

Это письмо для моей актерской биографии является историческим.

Спасибо, дорогая Ольга Леонардовна, за Ваше ко мне теплое отношение, которое я всегда ощущал еще с Тбилиси.

Спасибо за бодрящие меня Ваши высказывания о моей работе⁵⁴⁸.

Желаю Вам здоровья и радостей.

Низко кланяюсь Вам за ту честь, которую Вы мне оказали.

Искренне любящий, ценящий Вас
Акакий Хорава

258. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
16 августа 1948 г. Ялта

16 авг. 48 г.

Ялта

Милая моя невестушка, пишу тебе, и душа моя скорбит, что увижу ль я тебя? Тяжело я перенесла прошедшую зиму, и единственной отрадой у меня было свиданье с тобой.

… Но увы! Сие не сбылось!..⁵⁴⁹ И эта единственная моя отдушина исчезла… Осталась моя многотрудная работа, подчас не под силу.

Конец зимы, весна были изумительные! Июль совершенно не жаркий, и только недавно стало жарковато. Если бы ты с Софой приехали, то успели бы до жары уехать.

Впрочем, Виленкин тебе расскажет обо всем.

15 июля было отмечено нашим музеем торжественно. Народу было как никогда! Двор был полон, на мой опытный взгляд — тысячи полторы, мы сумели пропустить только 800 человек. Мне пришлось действовать и за тебя, так как расчет был повидаться и с тобой… Цветы сыпались на меня, тянулись ко мне руки, и ласкам не было 216 конца, фотографы хлопали аппаратами. Трогательна была молодежь, она особенно показала в этом году свою горячую любовь к Чехову… Горько мне было твое отсутствие! Принимаем по 300 чел. в день, и это утомительно. Тропа не зарастает!..

13 авг. мне исполнилось 85 лет, и думается мне, что я недаром прожила свою жизнь, хотя отчасти посвятив ее любимому брату, и ты для меня огромный кусок его жизни, и для меня всегда радость видеть тебя.

… Спасибо за письмо и телеграмму.

Целую тебя и Софу.

Маша

259*. Ю. Э. КОЛЬЦОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁵⁰
28 сентября 1948 г. Ростов-на-Дону

Уважаемая Ольга Леонардовна, сейчас слушал по радио передачу, посвященную Вашему творчеству, и очень захотелось написать Вам.

С большой радостью вспоминаю то время, когда мне выпало счастье работать вместе с Вами. В дни сорокалетия МХАТа работа над «Чайкой» осталась радостным воспоминанием моей жизни⁵⁵¹. Уже десять, лет прошло! Помню также репетиции «Привидений», где также пришлось с Вами встречаться⁵⁵².

Желаю Вам, дорогая Ольга Леонардовна, здоровья и радости в жизни. В Вашей замечательной жизни! В жизни, в которой столько большого и плодотворного творчества.

Я сейчас в Ростове-на-Дону, работаю уже два месяца в государственном Ростовском театре им. Горького. Как бы вновь начинаю свою жизнь. Не все гладко, поскрипывает, но память о Художественном театре до сих пор является как бы двигательной силой в моей скромной работе.

Эти годы работал на Дальнем Востоке и Севере, много читал рассказов А. П. Чехова: «Ионыч», «Невеста», «Шведская спичка» и много других; к сожалению, играть не пришлось в пьесах А. П. Чехова.

217 Примите мою большую любовь и уважение к Нам, замечательная Ольга Леонардовна.

Еще раз желаю Вам здоровья и счастья.

Юрий Кольцов

Ольга Леонардовна, очень мне хочется иметь Вашу фотографию, в «Чайке» — особенно. Если будет возможность прислать мне — буду бесконечно благодарен.

260*. А. Т. ГРЕЧАНИНОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁵³
3 октября 1948 г. Нью-Йорк

3 октября 1948

Дорогая и глубокоуважаемая Ольга Леонардовна, Вы, вероятно, будете очень удивлены, увидав подпись, этого письма. Да, Гречанинов. Тот самый Гречанинов, с которым Вы, смешно сказать, однажды выступали когда-то на домашнем спектакле в водевиле «Не зная брода, не суйся в воду» и с которым Вы через несколько лет встретились на первой репетиции в Каретном ряду, где начинал свою работу Художественный театр.

— Ты почему здесь? — увидав меня, Вы спросили.

— Мне заказана музыка к «Царю Федору», отвечал я, — а почему ты здесь?

— Я приглашена в труппу нового театра, — с гордостью Вы ответили.

Так возобновлено было наше знакомство, начавшееся в детстве, когда мы с Вашим братом Костей учились вместе в гимназии и когда я довольно часто бывал у Вас на Новинском бульваре.

О, какой длинный и какой содержательный жизненный путь пройден нами с тех пор, дорогая Ольга Леонардовна! Сколько воспоминаний, связанных главным образом с нашим обожаемым театром…

Я только что получил скорбную весть о смерти Василия Ивановича, нашего Прекрасного Берендея, и мне захотелось написать Вам. В этой роли он дебютировал в Художественном театре, и образ сказочного царя-художника так для меня неразрывно связан с этим гениальным артистом. Вместе с ним у меня тотчас же встает другой прекрасный образ — певца Леля, тоже художника и народного 218 творца, дивно воплощенного Вами с непередаваемой простотой и талантом, достойными великой артистки.

С уходом от нас Качалова кто же остался из той великолепной плеяды артистов, гордости русского искусства? Одна Вы. Если же вспомнить «Снегурочку» с гениальнейшей постановкой в Художественном театре, но к сожалению, не удавшейся в техническом отношении, можно вспомнить и написавшего для этой дивной сказки, кажется, неплохую музыку⁵⁵⁴, вспомнить и Вас, прекрасного Леля.

И Вам и мне лет не мало. Встретимся ли мы с Вами когда-нибудь? Едва ли. Но это не важно. Важно то, что и Вам и мне до конца наших дней всегда будет что вспомнить: так много было у нас прекрасного в этой прекрасной жизни.

От всей души желаю Вам еще много, много радостных, счастливых дней.

Ваш большой почитатель
А. Гречанинов

261*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Ю. Э. КОЛЬЦОВУ
11 октября 1948 г. Москва

11-е окт. 1948 г.

Если бы Вы знали, милый Юра (можно Вас так называть?), как мне было приятно получить Ваше письмо. Мы так много говорили о Вас последнее время с Виталием Яковлевичем⁵⁵⁵ и Василием Ивановичем⁵⁵⁶, которого уже тоже нет теперь — я одна осталась из основателей МХАТа. Раньше не могла Вам ответить, тяжело было на душе.

Последнее время мы как-то всё были вместе: месяц в санатории Барвиха, потом я жила на даче под Москвой у Качаловых, так как меня не пустили в Гурзуф после моей длительной болезни.

Как он хотел жить! Он много новых вещей готовил…

И я теперь совсем мало играю и как-то отдалилась от театра, и театр-то весь другой стал.

Может, придется увидеться с Вами, — поговорим о многом.

Вы знаете — у меня никогда не было фотографии 219 «Чайки», почему-то тогда не снимались, есть только в музее два групповых снимка. Но пришлю Вам какую-нибудь поприличнее.

Будьте здоровы, примите мой самый сердечный привет. Помню о Вас всегда с хорошим чувством и с любовью и желаю Вам радостной успешной работы.

О. Книппер-Чехова

262*. ЧЕБЫШЕВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁵⁷
27 октября 1948 г.

27/IX 48 г.

Глубокоуважаемая, необыкновенная, прекрасная и дорогая Ольга Леонардовна!

Мне очень давно хотелось написать Вам письмо, но не решалась это сделать. Но вот в связи с юбилеем Художественного театра, а следовательно, и с Вашим юбилеем, я наконец обрела в себе смелость присоединить свой скромный голос к великолепному хору славословий в Вашу честь и в честь Художественного театра. Согласитесь, что надо иметь много мужества, чтобы осмелиться поздравить Вас с Вашим прекрасным юбилеем. Я не сомневаюсь, что мое письмо потонет в тысяче поздравлений, полученных Вами к этому дню, и ровно ничего Вам не скажет, кроме разве того, что это письмо — голос рядовой зрительницы, голос из толпы. Я буду бесконечно счастлива, если мое письмо доставит Вам хотя бы самый маленький кусочек радости.

Я знаю Вас давно, с 1903 года. Я видела Вас почти во всех ролях и, кроме того, встречала Вас на улице, на Петровке, у «Мюра»⁵⁵⁸, и всегда испытывала счастье, что вот увидела Ольгу Леонардовну в жизни. Через всю свою жизнь я пронесла трепетную любовь к артистке Книппер, жене Антона Павловича Чехова. Меня всегда поражала Ваша внешность, Ваш костюм, манера держаться, весь Ваш облик. Вообще тогда нас всех поражал вид артистов Художественного театра, особый стиль интеллигентных, скромных, но значительных людей искусства, людей умственного труда, не похожих на артистов других театров. Мы все тогда, молодежь, любили Художественный театр трогательной нежной любовью, любили, как весну, как цветы, как первую любовь, как свою юность. Ведь это 220 было такое необыкновенное явление, Художественный театр, другого такого не было!

Вам лично я хотела сказать, что я видела Вас почти во всех пьесах дореволюционного периода и что никто не мог и не может сравниться с Вами и передать так, как передавали Вы, трагедию женской осени. Во всех своих ролях Вы были так обаятельно прекрасны, так много было в Вас женской, чарующей, змеиной прелести, что никто не мог устоять перед Вами, перед Вашими чарами. Это был особый талант, талант притягательной женской силы, и этим талантом Вы владели в совершенстве. Ваша Елена Андреевна в «Дяде Ване» была именно такая женщина. Сила Вашего обаяния, таланта, Вашей игры были таковы, что, помню, идя из театра, я ужасно досадовала на нас за то, что Вы не поддались соблазну, не поехали в лесничество в духе Тургенева, не сошли с ума, не бросились, очертя голову, в объятия Астрова, как будто все это было не в спектакле, а в настоящей жизни. Да, и этим талантом, талантом настоящей жизни на сцене, Вы тоже владели в совершенстве. Вместе со Станиславским Вы умели заставить зрителя верить этому… А Ваша Маша в «Трех сестрах»! Боже мой, прошло больше 40 лет, как я видела Вас в этом спектакле, но у меня до сих пор перед глазами стоит Ваш образ, и я слышу Ваш смех, такой интимный и нервный, чуть слышный, и я чувствую всю Вашу радость, все счастье Вашей любви к Вершинину. Те спектакли, где Вашим партнером был Станиславский, можно было бы назвать поэмой, так все в них было гармонично, естественно, правдиво и просто. Ваш дуэт со Станиславским в 1-м акте в «Месяце в деревне», где Вы сидите с рукодельем, а он читает Вам вслух, забыть нельзя. Вообще все Ваши роли, все женщины Ваши — «цветок неповторимый».

И сегодня, в день юбилея, мы были счастливы, услыхав Ваш голос по радио в спектакле «Вишневый сад», в волнующей сцене ожидания судьбы вишневого сада. Мы плакали от Вашей игры и от всего того, что заключено в ней, плакали об ушедшей молодости и обо всем том, чего не выразить словами…

Слава Вам и многие лета, великолепная и единственная Ольга Леонардовна!

С глубочайшим уважением и любовью

Чебышева

221 263*. В. А. МИЧУРИНА-САМОЙЛОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁵⁹
27 октября 1948 г. Ленинград

27 октября 1948 года

Глубокоуважаемая и дорогая Ольга Леонардовна!

Вас особенно хочется поздравить, обнять и расцеловать в этот знаменательный день — пятидесятилетнего юбилея Вашего Театра.

Да, это действительно Ваш юбилей, одной из создательниц этого замечательного Театра.

Желаю Вам от всей души еще долгие годы украшать Ваш родной Театр.

Болезнь помешала мне присутствовать на Вашем торжестве, но издалека кричу Вам: «Держитесь! Не сдавайтесь, вечно юная, вечно обаятельная, чудесная Ольга Леонардовна!»

Ваш друг
В. Мичурина-Самойлова

264*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Ф. ВАСИЛЬЕВУ⁵⁶⁰
16 ноября 1948 г. Москва

16 ноября 1948 г.

Наконец-то я собралась написать Вам хотя несколько строк, добрый Евгений Федорович. Прошли юбилейные дни, и у меня такой упадок сил, такая депрессия, что трудно приняться за что-нибудь, а 18-го опять повторяем сборный спектакль, который 24-го октября вызвал такой взрыв, и все говорят, что это был настоящий юбилей театра. Шел 5-й акт «Любови Яровой», две первые картины «Царя Федора» и 3-й акт «Вишневого сада» с моим участием. Я долго не могла опомниться — таков был прием, и после конца полчаса публика стояла, и в конце концов чуть не столько же времени не пропускали мою машину выехать из ворот…

Вот-с. Очень волнительно прошла раздача нашего почетного знака «Чайка» труппе и близким друзьям, которые прошли с нами весь длинный путь. Раздавала «Чайки» я — как последняя из основателей театра. 27-го днем принимала делегации и подарки, причем казахи поднесли 222 мне чудный халат, подарков театру было много. Вечером я открывала торжественное заседание, затем доклад и приветствия. Во 2-м отделении показывали отрывки наши национальные республики, но все покрыл привет Большого театра. Это было изящно, остроумно, красиво. На сцену вышел хор, в котором пели все солисты, очень хорошо был сделан текст Михалковым. Когда наши два тенора, Козловский и Лемешев, запели из «Онегина» — «Я люблю вас, Ольга», — тут уже все зарычали от восторга. Все шло под музыку из «Онегина», и когда зазвучал полонез и из глубины зрительного зала показалось шествие и в первой паре Нежданова с Головановым, вслед за оперными шел балет, и в первой паре Гельцер, — это было грандиозно.

Ну вот, хоть бегло написала Вам, что было, да всего и не опишешь, Спасибо Вам за все Ваши приветы и пожелания; вчера получила фельетон Рабиновича о Чехове, и за это спасибо⁵⁶¹.

Примите сердечный мой привет.

О. Книппер-Чехова

265*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — А. К. КНИППЕР⁵⁶²
5 – 14 декабря 1948 г. Москва

5-е дек. 1948 г.,

а кончила 14-го дек.

Дорогая моя, милая Адуша, как я обрадовалась твоему письму, если бы ты знала! Последнее время волновалась, что не было от тебя весточки; всякое думалось…

Хоть ты и пишешь, что «идешь с жизнью в ногу», но все же я в ужас пришла, как ты себя перегружаешь. Подумай немножко о себе, о своих силах.

Да, смерть Качалова — это было тяжело. Последний ушел… Уже летом, когда я жила у них, мне казалось, что он не поправится, но, конечно, гнала эти мысли. Он так хотел жить. Смерть избавила его от сильных страданий, ведь у него был рак легких.

Да, в мае скончался Володя Дмитриев, в сентябре — Василий Иванович, — таких два близких мне друга и художника.

… Наш юбилей праздновали размашисто и торжественно. Целую декаду показывали самые интересные спектакли. 223 Я было подумала сыграть весь «Вишневый сад», Да убоялась и ограничилась 3-м актом.

В этот вечер шел акт из «Любови Яровой», две картины «Царя Федора» и «Вишневый сад». Когда я вышла после «grand-rond», весь зал встал и долго, долго аплодировал — до слез было волнительно. И когда кончилось, больше получаса публика стояла, кричала, и без конца вызывали, я еле на ногах стояла. Вся уборная была в цветах. Так много я видела искренней любви и к себе и к театру. Я ведь никогда не ощущала себя единицей, а только как часть нашего незабываемого коллектива, и вот пришлось мне — последней — принять этот восторг зрителей к памяти пройденного пути нашего театра.

Когда мы уже в машине должны были выехать со двора, то, когда открыли ворота, хлынула громадная толпа молодежи и с полчаса не давала выехать машине, ор стоял невероятный; свет внутри почему-то погас, — так кругом зажигали пачками спички и не уходили. Дома посидели, набралось порядочно наших, — на всякий случай подготовили. На другой день я, конечно, лежала.

Начала писать 5-го, а сегодня 14-е — не могла присесть, то недомогала, то народ, а тут подоспело 12-е: в Доме ученых был мой творческий вечер, и волновалась, и с текстом возилась, — сыграла четыре сцены: «Месяц в деревне» — сцену с Верочкой, «Вишневый сад» — с Петей и Варей, «Дядюшкин сон» — сцену с Мозгляковым, «Воскресение» — с Нехлюдовым и Mariette. Между сценами и в начале — музыка. Нового у меня ничего нет, а публика валит, и такой опять вышел праздник, и в конце поднесли, поставили к моим ногам огромную «чайку» из живых белых цветов — от неизвестных поклонников. Вот видишь, — я немножко жива еще. …

266*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. С. ПИЛЯВСКОЙ⁵⁶³
20 – 21 июля 1949 г. Ялта

20-е июля 49 г.

Ялта

Зося дорогая, милая, хорошая, золотая, каждый день сажусь писать, и непременно кто-нибудь пожалует и помешает.

Наконец сижу одна, утром, на балконе и погружаюсь взорами в пышную гущину чудесного сада. Хочется взять 224 краски и мазками набросать все оттенки зелени… Громадная магнолия стоит вся в цвету — белые бутоны как свечи, а на другой день уже из бутона получается красивая белая чаша. Сливами засыпан весь сад, над балконом свисают отягченные плодами ветви чуть не до земли. Пальмы стоят огромные… Гудит теплоход… Жарко, хорошо, дышу ничего себе.

Софа с Еленой Филипповной уехала в город за тюфяками и подушками. Софа уже была в Гурзуфе, приготовила домик — приехали Рихтер и Нина⁵⁶⁴, в восхищении от моего уголка… Съезжу на днях, а о переезде пока молчу — очень огорчается Мария Павловна.

Думается о тебе, Зося, как наладилась твоя жизнь, как все уложилось. Не теряй только хорошего настроения, не очень реагируй на необходимые будни.

Доехали мы очень хорошо. Открыли соседнее купе, и мы распространились. В Симферополе встретил нас Сысоев⁵⁶⁵ с машиной; военной (по Кириной протекции) не было. Только я вышла из вагона, уже стояла группа пионерок из Артека, с директором, цветами и приглашением посетить Артек — все, как было. Дождь ехал с нами. Вообще только третий день крымская погода, а то все дожди перепадали. Свидание с Марией Павловной произошло у калитки, но, увы, при большом наплыве посетителей и под щелканье фотоаппаратов, это было весьма неприятно. Затем обед с шампанским, и начались сбивчивые разговоры — когда долго не видишься, не знаешь, с какого конца начинать.

 

21-е. Зося, с утра дождь, гроза — чудесно. Вчера не удалось кончить, а вечером прибыли две машины: Тургенев, Козловский с женой и двумя девочками⁵⁶⁶ и еще двое мужеска пола, — задумали нас увезти на знаменитый теплоход «Россия» пить ликеры, пиво, вообще всякий «экзот». Конечно, мы их отговорили; осматривали музей, затем на нижнем балконе была сервирована закуска с водкой и шампанским. Козловский был очарователен. Маша от него в восторге. Он был тамадой, говорил, шутил, пел «многая лета» Марии П-не, пел «Я встретил вас…», пел из «Онегина», даже за Полиньку⁵⁶⁷ тост произнес … вот-с.

15-е прошло торжественно. Народу на площадке перед крыльцом, на котором происходил «высочайший выход», было более 1 500 человек — плечо к плечу стояли. Были речи, подношения цветов и приветствия и потом 225 съемка — о!! Маша выдержала весь парад, я слегла среди дня и под вечер ушла от гостей.

Софа ездила в Гурзуф на разведку, устроила там Рихтера и Нину, которые в восхищении… Софа тоже восторженно говорила о нашем райке. Теперь есть четыре тюфяка и подушки — урра!

Были здесь О. Фрид и Т. Гулевич⁵⁶⁸.

Козловский обещал приехать в Гурзуф с гитарой.

Пока писала, дождь перестал, — птицы чирикают весело, деревья блестят дождевыми каплями, на столе чудесные букеты роз, — чего же вам еще? Хочется в Гурзуф, да не знаю, как начать разговор — М. П. огорчается…

Софа, конечно, по хозяйству хлопочет, а мне пора кончать. Прости за пачкотню второй половины письма, чужой ручкой писала.

М. П. целует тебя и своего кавалера Колю⁵⁶⁹. Марину⁵⁷⁰ поцелуй, — не знаю ее адресов, ни Пестова, ни номера московского дома. Софа целует, будет писать. Обнимаю вас обоих. Очень хочу знать план твоей жизни.

Твоя О. Л.

267*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. Н. ЛИТОВЦЕВОЙ
15 сентября 1950 г. Гурзуф

15 сент. 1950 г.

Гурзуф

Дорогая Нина, все собираюсь писать тебе, да, по правде сказать, нерадостно на душе от моего полуинвалидного состояния. И тут прихворнула, пролежала две недели в Ялте, — опять плеврит, очаг воспаления и сердце ослабело. Я думаю, что я из Москвы больная уехала; был бы Иверов в Москве, — не пустил бы меня. До дня отъезда я лежала, а Зося укладывалась за меня.

Как нарочно, все это время здесь стоит чудесная, не жаркая погода, море ни разу не бушевало, только иногда беспокойно ворчало. Розы никогда так поздно и так обильно не цвели. Я вот сижу сиднем, читаю, и все на окружающую меня красоту любуюсь как дура. Очень хорошо мы пожили с нашими двумя милыми кавалерами⁵⁷¹.

… Сейчас у нас гостит Мария Павловна. Я пишу на террасе, а она пасьянс раскладывает и очень просит передать тебе сердечный привет. Недели три жила у нас Е. Н. Коншина. 226 Сегодня уезжает Мария Павловна, и мы остаемся одни, и я очень жалею, что никто не приедет отдохнуть в моем райском уголке.

Буду ждать от тебя письма. Напиши мне, что творится в театре, какие пьесы в работе, нет ли нововведений. Очень меня взволновала статья в «Советском искусстве» о «наследии» Константина Сергеевича⁵⁷². Много думается о ней… какой резонанс она имела, что говорят, как обсуждают? У тебя глазок острый, напиши, что сама видишь и что слышишь… Попроси и Виталия не полениться и мне написать. Он что-то замолчал. Софа тебя целует, ей хлопот много сейчас и с Марией Павловной и со мной, хотя я только тумбой сижу и мало двигаюсь, не доставляю много хлопот.

Здесь, в этой солнечной чудесной природе, я еще сильнее чувствую, pardon, свой возраст и трудность дыхания.

Пожалуйста, передай мой нежнейший привет и поцелуй Диме — море ему кланяется. Лелю обнимаю и целую, и Машеньку поцелуй в попку. Будь, Нина, здорова, бодра. Целую.

Ольга

Читаем Пушкина — «Онегина» всего вслух читала.

268*. С. Г. БИРМАН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ И М. П. ЧЕХОВОЙ⁵⁷³
26 октября 1950 г. Сочи

Сочи, 26-е октября

Не удивляйтесь, дорогие Ольга Леонардовна и Мария Павловна, этому письму от меня: оно вызвано тем светлым волнением, которое сметает с человеческой души пыль и копоть ежедневных забот.

Я получила письмо из Москвы, что Ольга Леонардовна хворает и что она в Ялте, у Вас, Мария Павловна, и что вы обе «на даче Чехова».

Я сама клонюсь к вечеру жизни, не к раннему вечеру, и потому так остро вспоминаю утро жизни и ее полдень — как свой, так и дорогих мне людей.

Вот я вспомнила, как очень молодой шла я по Моховой мимо здания архива (там сейчас Библиотека Ленина). Была весна, на тротуарах лежали сережки берез или 227 тополей. Они расплющивались подошвами прохожих. Я шла после «Трех сестер». И плакала от нежности к Вершинину и Маше. Больше я не плачу слезами восторга — слезы стали на подобающее им место: скорби, печали, обиды, пустоты… Но слезы восторга никогда не забываются, они живут неостывающей благодарностью к тем, кто вызвал их.

Мои радостные слезы вызвал Антон Павлович Чехов, кумиры моей театральной юности — Станиславский и О. Л. Книппер-Чехова. Я не знала тогда того, что знаю теперь о Марии Павловне Чеховой, о ее человеческом великом таланте — быть хранительницей таланта, опорой его.

И мне захотелось нарушить будни и разрешить себе отослать Вам на этом листке бумаги чувства «нежные и прекрасные, как цветы», — я знаю, уверена, что Вы не откажетесь их принять.

Я слыхала, что Мария Павловна будто пересылала мне привет? Я как-то не поверила этому. Может ли это быть?

Дорогие, желаю Вам здоровья и много-много солнечных весен!

Любящая и благодарная Вам
Серафима Бирман.

P. S. Театр им. Ленинского Комсомола в трехмесячной поездке по Кавказу. В начале ноября мы возвращаемся в Москву⁵⁷⁴.

269*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Ф. Н. МИХАЛЬСКОМУ
10 ноября 1950 г. Ялта

10 ноября 1950 г.

Дорогой Федя, вчера доктор разрешил первые шаги по комнате, но лечение все остается по-прежнему. Федя, я к тебе пристаю. Мне трудно писать многим, прошу тебя, увидишь Орлова Василия, — скажи, что его нежно обнимаю за трогательное письмо, очень жду его Дядю Ваню, чтоб не ленился⁵⁷⁵. Увидишь Грибова Алешу⁵⁷⁶, — скажи, что всегда помню его приезд в Гурзуф, как он восхищался моим маленьким раем, и что все мне в нем приятно (кроме его ржанья в Яшке в «Вишневом саду»). Обнимаю его и благодарю за милое письмо. Изольде привет от меня⁵⁷⁷. Еще 228 Яншину привет, и как он доволен новой пьесой?⁵⁷⁸ Я слышала хороший отзыв.

Вот видишь, сколько поручений, прости. Передай в точности, как написано. Привет маме, тебя обнимаю.

Твоя Ольга Леонардовна

Передай Зосе, что разрешили сделать несколько шагов по комнате — о! У нас солнце.

270*. В. А. ОРЛОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
29 ноября 1950 г. Москва

1950 г. 29 ноября

Дорогая, добрая и милая Ольга Леонардовна!

Здесь природа такова, что сказать, что теперь осень, — невозможно, а уж о зиме и говорить не приходится; то слякоть, то мороз, то оттепель, то дождь, то изморозь, за барометром невозможно угнаться, от ужаса я все жду, когда он со стены упадет. Однако ученые умы утверждают, что зима будет — настоящая расейская, с морозами, со снегом, с метелями, с сугробами по нашим переулкам — и, стало быть, с хорошим воздухом. Говорю Вам все это потому, чтобы Вы не рвались пока в Москву, а дышали бы ялтинским воздухом, с тем чтобы, как только трахнут морозы, приехать на улицу Немировича-Данченко, где Вас будут рады видеть все, начиная от спящей на лестнице дежурной в очках и с книгой на коленях до всей шумливой оравы, которая наполняет Ваши комнаты во все праздничные дни. Погода наделала много больных, главным образом грипп, но, слава богу, быстропроходящий… В театре тоже есть больные, поэтому репертуар скачет.

«Дядю Ваню» работаю и не ленюсь, к Вашему приезду будет готово настолько, что можно будет Вам показать. Во всяком случае, два акта репетирую уже с исполнителями, и даже Ливанов сказал одобрение⁵⁷⁹. Но я не обольщаюсь, а стараюсь делать то, что требует роль. Вообще же почему-то в театре скучно и пустовато. Чего-то не хватает, об этом хочется поговорить с Вами, когда приедете. Что-то словно потеряно, а может быть, эти мысли и такое ощущение — от дурной погоды.

Часто собираемся у Феди в конторе⁵⁸⁰, где так же тепло и уютно и где живет настоящий МХАТ, и обсуждаем дела 229 и случаи, а их много!.. Спектакли (во всяком случае, где я играю, а стало быть, и вижу) идут хорошо, и в первую очередь «Три сестры»⁵⁸¹.

Новый спектакль «Вторая любовь» я до конца так и не посмотрел⁵⁸². Теперь в театре такой закон, что билеты на генеральные репетиции получают служащие Комитета по делам искусств, а свои ведущие актеры, которым и нужно-то знать и видеть, не получают. По-моему, роман гораздо лучше, чем инсценировка. Хорошо играют Хромова и Чернов, а остальные — как-то незаметно. Правда, хорошо играет Аня Комолова, но она вообще одаренный человек. Как будет посещать публика?

Недавно был на фабрике звукозаписи, видел Акимова, и опять он напоминал об «Иванове»⁵⁸³. Я сказал, что в январе запишем.

На спектаклях и при встречах вспоминаем Вас и радуемся, получая известия о Вашем здоровье. Очень хотим, чтобы окончательно окрепли Вы и не рвались в Москву сейчас. Я бесконечно благодарен Вам за Ваше письмо к Феде, в котором мне было отведено столько прекрасных слов! Я вообще Вам благодарен за все, и прежде всего за то, что Вы так прямо били меня по моим недостаткам. Я исправился или, во всяком случае, исправляюсь!

Моя жена просит передать Вам горячий привет! Я в свою очередь прошу Вас передать привет от нас обоих Марии Павловне и Софье Ивановне, а от меня и Марии Ивановне⁵⁸⁴. Хочется, чтобы Вы чувствовали себя отлично, хочется, чтобы красавица Ялта выпустила Вас от себя здоровой, бодрой, веселой, жизнерадостной, во что я глубоко верю и ни минуты не сомневаюсь!

Позвольте мне от всей души поцеловать Вас и сказать Вам, что я Вас крепко люблю.

Искренне Ваш В. Орлов

271*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — КОЛЛЕКТИВУ МХАТ
Осень 1950 г. Ялта

От всей моей согретой души благодарю театр, дирекцию, всех, всех за приветствия, за радость и поддержку во время моей тяжкой болезни, за возможность выделить 230 близких мне друзей для свидания со мной. Это было неожиданно и замечательно.

С своей стороны хочу поздравить весь коллектив с вступлением в 53-й год и горячо желаю театру пережить еще раз дни, полные пафоса вдохновения и влюбленности в зарождающийся театр и в любимого автора.

О. Книппер-Чехова

272*. Г. Ю. ПАВЛОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
6 марта 1951 г. Москва

6/III 51

Глубокоуважаемая Ольга Леонардовна,

Вы, быть может, будете удивлены этим обращением незнакомого лица, притом без какого-либо из тех «оснований», какие могли бы в известной степени оправдать или хотя бы объяснить такую смелость. Перед Вами — письмо человека, который счастлив и горд тем, что, думая о Вас, он обращается не в мертвое прошлое, а в живое «сегодня», что он дышит воздухом той же эпохи и видит перед собой ту же действительность, что и Вы.

… Письмо это обращается не к славной артистке, одной из плеяды незабываемых мастеров русской сцены, уже давно вписавшей свое имя в ее почетную летопись. На сцене я Вас видел давно, видел мало и притом в таких ролях, которые Вы сами, наверное, не считаете для себя этапными, как, например, Королева в «Гамлете». К сожалению, ни в «Дяде Ване», ни в «Трех сестрах» видеть Вас мне не пришлось. Но сыгранные роли, даже самые блестящие — ведь это только памятники минувшего. Мне же хочется говорить о настоящем.

Я обращаюсь к тому непреходящему, что создано Вами, — к переписке с А. П. Чеховым⁵⁸⁵. «Книга писем» — так называю я ее и верю, что она будет жить так же долго, как «Книга песен» Гейне, и, может быть, еще дольше.

В предисловии к этой книге говорится, что она служит драгоценным источником для познавания истории Художественного театра. Да, это правда. Если такая история, объективная и полная, будет когда-нибудь написана, она 231 подберет до последней крупинки все богатства, так щедро разбросанные по страницам Вашей переписки, от устных высказываний давно замолчавших Деятелей до подробностей какой-нибудь проходной репетиции, одной из тысяч — все, все! Верно также, что об А. П. Чехове, о котором написано столько статей и книг, до сих пор не сказано ничего более трогательного, более живого еще сейчас и, стало быть, более вечного. Все это так, но значение Вашей книги не только в этом.

Не думая об этом, сами не сознавая. Вы создали самую, быть может, вдохновенную поэму любви, каких мало знает мировая литература. Не легко быть женой большого человека; еще труднее это, если являешься большим человеком сам, — и эта двойная тяжесть преодолена здесь так легко, так свободно и радостно… Из мельчайших штрихов, из заботливых расспросов о мимолетных мелочах жизни, из оброненных капель ласки и нежности создана грандиозная эпопея прекрасной, умной, все понимающей и все прощающей женской любви. Вся эта книга — дуэт, но дуэт, в котором ведущая партия принадлежит женскому голосу. …

«Сочинить» подобную книгу не мог бы никакой гений: она неминуемо вышла бы надуманной, неубедительной. И не только в том заслуга, что Вы написали эти письма: ведь в них Вы были только самою собой и не могли написать иначе. Главное то, что Вы санкционировали появление в свет этой книги, не сделали ее достоянием наследников, а позволили прозвучать теперь — и стать еще теперь доступною всем.

 

Но как ни прекрасна, как ни возвышенна эта поэма любви, все же она говорит о кратковременном, слишком кратковременном отрезке жизни, давно отошедшем в прошлое. Со смертью Антона Павловича над «продолжением» опустился занавес, и ни один звук из-за него не долетает до нас больше. И невольно возникает вопрос: ведете ли Вы какие-либо записи Ваших трудов и дней за эти долгие годы? Сколько событий произошло с тех пор, сколько людей прошло перед Вашими глазами, такими зоркими, умеющими проникать так глубоко, — и каким новым светом могли бы осветить такие мемуарные записи многое, чего мы не знаем совсем или представляем себе неверно! Вам веришь — вот главное. И эта вера, которую Вы умеете 232 внушать слушателю, придает Вашим воспоминаниям особую ценность.

В какой-то степени интерес представляют всякие мемуары. Но всегда в них прошлое более или менее окрашено светом глаз летописца, которые на него смотрят. Вот почему мемуары больших людей, людей зоркого глаза, ума, тонкой культуры, обостренной чуткости, интересны вдвойне. И так хочется верить, что книга таких воспоминаний — Ваших воспоминаний — накапливается понемногу, и мое горячее желание — быть одним из тех, которые ее увидят и прочитают.

И когда такой труд будет завершен, он вместе с «Книгой писем» ляжет в основу еще одной, третьей книги, книги о Вас, которая должна быть написана не историографом только, но и настоящим поэтом.

Георгий Павлов

273*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. С. ПРОКОФЬЕВУ
23 апреля 1951 г. Москва

Телеграмма

Дорогой Сергей Сергеевич,

моим большим поклоном кланяюсь Вам в торжественный день Вашего шестидесятилетия, и пусть долетят до Вас самые мои горячие пожелания, чтобы день этот был солнечно радостен Вам и Вашему большому таланту и чтобы солнце и радость освещали и дальнейший Ваш творческий путь.

Книппер-Чехова

274*. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
27 апреля 1951 г. Ялта

27 апр. 51 г.

… Ты пишешь, чтобы я с твоим приездом не считалась. А с чьим приездом прикажешь мне считаться? Для меня на этом свете нет никого ближе тебя, и ты отлично знаешь это. В твоей комнате, пока я жива, никто не будет останавливаться. Ты такая же хозяйка в ялтинском доме, как 233 и я, даже больше. Конечно, дом этот — учреждение, но мы в нем будем жить и должны жить, пока мы живы, прочие же родственники — по особому разрешению твоему и моему.

… Спасибо за письма.

Маша

275*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. И. ДОРОХИНУ
5 сент. 1951 г. Ялта

Дорогой Коля, зная твои деловые таланты, обращаюсь к тебе с серьезным и срочным делом: меня очень волнует и беспокоит судьба моего гурзуфского домика. Приехав сюда, я узнала от Ирины Ник. Томашевской, что она должна освободить свое помещение к ноябрю — оно переходит во власть Гурзуфского курортно-поселкового совета, якобы как квартира для учителей, но к весне они думают устроить там ресторан, и сие есть погибель красоте всего мыса.

Я хочу обратиться к кому-нибудь из крупнейших наших (ты мне посоветуешь, к кому?), описать красоту, которой оделила природа этот живописный мысок, и просить передать домик, арендуемый Томашевскими⁵⁸⁶, Художественному театру, которому я еще при жизни передаю свой домик. В моем владении есть довольно большой незастроенный участок, на котором можно построить из местного камня двухэтажный простой дом с печами, для зимнего отдыха актеров, так как оба маленьких домика годны для летнего и осеннего пребывания, — и весь мыс был бы во владении Художественного театра, плюс еще малый Левин участок⁵⁸⁷.

Поговори, с кем ты найдешь нужным из Худож. театра. Призови Болдумана, Грибова, Тарасову, Ершова, Михальского, Диму, которые знают и очень оценили очарование этого мыса. Возьмет ли театр это дело в свои руки? Если нет, можно обратиться к Рабису, как думает Софа, или к Союзу писателей. В бумаге можно упомянуть, чтобы пристань перевели на прежнее место (этот план уже существует, но надо подтолкнуть).

Конечно, мое желание — чтобы этот чудесный мыс перешел 234 к Художественному театру, как память об Антоне Павловиче Чехове и об актрисе Книппер-Чеховой⁵⁸⁸.

Совершенно не знаю, в каком состоянии и дирекция нашего театра и ее финансы. Домик, арендуемый Томашевскими, оценен в 20 000 рублей.

Я спешу отправить письмо, — надеюсь, тебе понятен мой план? Пожалуйста, прости, что я обращаюсь к тебе; я знаю, как ты занят, но, может, найдешь времечко обсудить это дело и ответить мне. А я буду ждать, ибо очень волнуюсь за судьбу моей хаты — большой кусок моей жизни прошел в этой хате на берегу синего моря.

Очень крепко целую Зосю и поджидаю весточки от нее. Очень я была тронута, что моя телеграмма не утонула в пустоте, и мне не хотелось послать пустопорожнее поздравление. Передай привет составителям ответной телеграммы и всем вообще. Здесь чудно, ровная, солнечная, не очень жаркая погода. Живем тихо.

Будь здоров, обнимаю тебя, не серчай на меня. От всей души желаю, чтобы театр встал на правильные рельсы. Так бы хотелось о многом поговорить.

Желаю тебе всего радостного.
Ольга Книппер-Чехова

276*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. С. ПИЛЯВСКОЙ
2 – 3 ноября 1951 г. Ялта

2-е ноября 51 г.

Дорогой Зёзик — говорить мне с тобой хочется, а не писать.

Ты, значит, репетируешь «Идеального»?⁵⁸⁹ Очень хорошо. Помни, что говорила тебе: не мельчи образ ни обычным кокетством, полуулыбкой, ни интонацией вкрадчивой. Ход ее смелый и прямой, без ужимок. Внешне — конечно, спокойствие и самообладание и уверенность в себе, и глаза чтобы далеко смотрели. Она — зверь крупного калибра, смело шагает через все. Наблюдает за партнером как-то незаметно, но не выпускает его из поля зрения. Торжествующей улыбки бойся.

Ну вот, Зося, прости. Может, то, что я пишу, старо? Может, все это ты сама знаешь. Я ведь отжитая живу…

235 После праздника начну думать об отъезде.

Стоят чудесные солнечные дни, по утрам 3-5°, потом тепло и хорошо. Воздух прямо целебный, много лучше летнего. Я вся как-то окрепла, но… дышу, как было. Может быть, алоэ уже помогает — как раз половина уколов.

Продолжаю уже 3-го: вчера была в саду, засиделась и не кончила письма.

В юбилейный вечер читала наизусть Пушкина, проверяла память — наши три дамы слушали. Я ведь в саду, сидя на солнышке, все это последнее время про себя проверяла стихи, глядя в яркую синь неба. А на днях обедали у нас Тренева, Алигер и некто Левин (который пишет о Павленко), просили прочесть, и я тут же, сидя за столом, только закрывши глаза рукой, прочла все, что знала, без аварий, и представь, мне самой было как-то приятно.

Буду тебе рассказывать про академика Филатова и его жену, — были у нас раза три, — чудесная пара, есть что порассказать.

Как-то ездили с Марией Павловной и Софой в Мисхор…

Софа в своей тарелке — заправляет всем хозяйством, кормит бездомных кошек, хорошо себя чувствует. Ей просто скучно зимовать со мной одной, и хиреет, глядя на мою кислоту. Надо будет устроить, чтобы каждую неделю приходили бы ко мне по нескольку человек наших актеров, — идёть?⁵⁹⁰

Пишу у открытого окна, а в окно-то солнце, и сад весь зеленый еще перед окнами, а дальше уже облетает. … Целую тебя крепко. Мужайся и будь здорова.

О. Книппер-Чехова

277*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. Н. ЛИТОВЦЕВОЙ
3 ноября 1951 г. Ялта

3-е ноября 1951 г.

Дорогая Нина, очень, очень благодарю тебя за твое обстоятельное письмо. Не сразу ответила без особой причины, просто стоят чудесные, солнечные дни, очень свежие, воздух прямо целебный, и я все больше сижу и брожу 236 по саду. Общее состояние (боюсь сказать) как будто покрепче. Сидя в саду, перебираю в памяти стихи Пушкина, которые знала наизусть, а то и думать не хотелось о прошлом. Проверяла память. Недавно домашним читала и… без аварий.

Нина, ты скучаешь без дела? Надо родить дело, ты такая мастерица фантазировать. Скоро увидимся — поговорим на эту тему. А то, что предлагает тебе Радомысленский, по-моему, не отказывай, попробуй, дело нужное⁵⁹¹. А с педагогами по-товарищески обсуждай дело. Как-то в Москве слушала по радио о Маяковском, и вдруг какой-то молодой голос очень бойко все рапортует, но слышу: вместо поэт — «паэт»; поэзия — «паэзия». Оказывается, наша Хромова. Я ей сказала; она поблагодарила мило и говорит, что «мы привыкли так говорить», — вот-с, и никто не поправляет.

Скоро буду собираться в Москву. Трудно будет с Марией Павловной прощаться. Никого в Ялте нет. Павленко — ее приятель — умер. Тренева с ней дружит, но скоро уезжает в Москву. Ее спутница, которая еще при мамаше была сиделкой, сейчас в больнице — лечат ноги ее, другая старуха померла.

Софа здесь вовсю заправляет хозяйством. Не устроена Мария Павловна.

Пишу у открытого окна, гляжу в зеленый еще сад, солнце…

Ну, Нина, авось скоро увидимся — наговоримся. Целую тебя, будь бодра, Диме и Леле передай привет. Мария Павловна просит принять ее поклон.

Твоя Ольга

278*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Я. ВИЛЕНКИНУ⁵⁹²
10 ноября 1951 г. Ялта

10 окт. 1951 г.

Виталий, дорогой, кончились солнечные дни, пасмурно, с утра все дождь, и я уже не сижу часами в саду. Сад облетел, грустно…

Думаю около 20-го выбраться на север…

У меня как-то начало подниматься настроение. Сидя на солнце, я про себя стала говорить стихи Пушкина. 237 В день юбилея сама напросилась прочесть нашим дамам, понимаете, — важно, что «захотелось», я ведь все отгоняла от себя. Как-то обедали у нас вдова Тренева, М. Алигер и Левин, пишущий о Павленко; попросили читать, и я с аппетитом прочла то, что знала наизусть, и без ошибок. Может быть, алоэ помогает — уже 25 раз кололи.

… Виталий, зрение мое ухудшилось, — скорее в Москву, надо стекла менять. Академик Филатов⁵⁹³ смотрел мои глаза, но помутнение левого глаза, конечно, это склероз. А о Филатове буду Вам рассказывать. Кончаю, простите, что плохо пишу. Авось скоро увидимся. Привет Анне Яковлевне⁵⁹⁴.

Обнимаю Вас.
О. Книппер-Чехова

Софа и Мария Павловна передают Вам привет. …

279*. О. Н. АНДРОВСКАЯ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁹⁵
31 декабря 1951 г. Москва

31/XII-51 г.

Дорогая, любимая

Прекрасная женщина и

Человек — Ольга Леонардовна!

В наступающем новом году хочется сказать Вам — живите и здравствуйте на радость тем, кто любит и ценит прекрасное и тонкое в жизни.

Вы один из тех людей и художников, о которых с гордостью говоришь себе: а все же жизнь ласковой рукой погладила меня по голове, что дала возможность работать и знать этого Человека. Вот за это спасибо и жизни и Вам, дорогая, Прекрасная. Вся моя семья с низким поклоном присоединяется ко мне, чтобы пожелать Вам в новом году только радости.

Не сердитесь на бедную рабу Ольгу, что не захожу — больно нехорошо себя чувствую и жду лучших для себя времен, чтобы прийти к Вам и поговорить по душам.

Передайте дорогой Софье Ивановне мои самые искренние поздравления и пожелания здоровья и счастья в новом году. Крепко, крепко Вас целую и люблю.

Ваша Ольга Андровская

238 280*. И. Н. ТОМАШЕВСКАЯ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁹⁶
29 января 1952 г. Ленинград

Ленинград

29/1-1952 г.

Глубокоуважаемая и любимая Ольга Леонардовна!

Так обрадовалась, услышав от Нины Львовны⁵⁹⁷ рассказ о том, как Вы читали восьмую главу «Онегина». И как читали! Непременно надо это обнародовать. Надо сделать целую программу, Вашу, особенную. Как Вы смотрите на то, чтобы вокруг Татьяны (которая у Вас, говорят, чудно получается) сосредоточить несколько лирических стихотворений: в «Онегине» — «Она любила на балконе предупреждать зари восход»; «Редеет облаков летучая гряда» и др. Надо это обдумать. Дело в том, что Пушкин создавал вокруг главных героев своих поэм целые циклы лирики. Это легко проследить. Есть демонический, разочарованный цикл вокруг Онегина, вокруг Кавказского пленника и др. Татьяна — это высокая элегия. Судя по замечанию Пушкина в одном из предсмертных писем — Гурзуф был колыбелью «Евгения Онегина». Вероятно, это надо понимать так, что первоначальный замысел героев связан с Гурзуфом, то есть с Раевскими. Меж строк об Ольге и Татьяне в рукописях — рисунки, изображающие Марию Николаевну Раевскую (14-летнюю толстушку) и Екатерину Николаевну Раевскую (строгую, элегическую красавицу). О последней Пушкин отзывался восторженно, по словам А. Тургенева, был влюблен в нее, ей посвятил «Редеет облаков…» и др. Это, впрочем, не важно. Важен цикл элегий, связанных с обликом Татьяны. Может быть, выбрать 2-3 элегии.

Не сочтите эти предположения вмешательством в Вашу творческую лабораторию. У мастера, конечно, все идет своими путями, не по схемам и планам, заранее обдуманным. Но, может быть, кое-что из моих размышлений Вам и приглянется.

Так грустно, что нынче зимой я не вижу Вас, хотя, может быть, в марте буду в Москве и тогда мечтаю к Вам попасть.

Завтра еду с Борисом Викторовичем⁵⁹⁸ в Вильно с целью поглазеть на старый город и побродить по его закоулкам. В прошлом году мы так были в Таллине, и очень 239 хорошо. Правда, нынче у Б. В. командировка, и нельзя будет предаться чистому искусству бродяжничества, но попытаемся.

Только что отслушали концерты С. Т. Рихтера и Н. Л. Дорлиак. Цикл «Любовь поэта» произвел огромное впечатление, и Н. Л. пела дивно. Ужасно, что не услышим больше концертов Рихтера, ведь этим живешь потом долго. Но ехать надо сейчас, так как кончатся университетские каникулы.

Оба мы с Б. В. шлем Вам лучшие пожелания и просим не забыть о преданности бывших соседей.

И. Томашевская

281*. А. Д. ПОПОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁵⁹⁹
12 апреля 1952 г. Архангельское

12 апреля 1952

«Архангельское»

Глубокоуважаемая и дорогая Ольга Леонардовна!

Примите мою горячую благодарность за то внимание, которое Вы мне оказали своим приветствием и поздравлением.

Я никогда не говорил Вам о том, какое место Вы занимаете в моем душевном хозяйстве как человек и художник.

Вы для меня Художественный театр — давший мне жизнь, Вы представитель того великого русского искусства, которое я еще застал и которым до сих пор измеряю все, что вижу в театре и что делаю сам.

Работая с молодежью, считаю главным долгом хоть частично передать дыхание того большого искусства, которым было так богато начало нашего века.

И в этом вижу хоть частичную возможность оплатить тот долг, который лежит на мне перед всеми Вами, воспитавшими меня.

Еще раз бесконечно благодарен Вам, дорогая Ольга Леонардовна, будьте здоровы и бодры.

Ваш неоплатный должник
Ал. Попов

240 282*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — АНДРЕЮ КНИППЕРУ
11 августа 1952 г. Ялта

11 авг. 52

Ялта

Андрюша дорогой, пишу тебе, потому что хочется связь с тобой установить. Я каждый день думаю о тебе, и тоже ночами, когда не сплю.

Как ты устроился? Как приступил к работе?⁶⁰⁰ Мне каждая мелочь интересна. Будь я в Москве, я бы от мамы знала о тебе⁶⁰¹.

Получил ли мое первое письмишко? Как освоился на новом месте? Каков пейзаж?

Мария Павловна и Софа очень тебе кланяются. Здесь началась жара, но хорошо. Собираюсь навестить Гурзуф.

Прости мои каракули — не вижу, что пишу.

Целую тебя, будь здоров и береги здоровье.

О. Л. Кн.-Чех.

283*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — АНДРЕЮ КНИППЕРУ
16 сентября 1952 г. Гурзуф

16 сент. 1952

Андрюша, друг мой, мне очень хочется иметь с тобой связь, хотя бы письменно. Может, тебе это не интересно, но все равно. Пишу тебе из Гурзуфа, пишу и слушаю прибой морской, и мне хорошо на душе. Думаю о твоей «Ривьере», о палатке, о всем строе твоей жизни и завидую тебе, и чувствую, что ты понимаешь и любишь и природу и работу.

Сколько еще настрелял? А вкусно?

Здесь Журавлев — чтец⁶⁰², приехал с нами в Гурзуф, на днях уезжает. Рассказывал. Он совсем не курортный чтец. Он читает Чехова, Мопассана, Маяковского и, где публика интеллигентная, имеет успех. Недавно он приехал в Симеиз, где был объявлен «концерт», то есть пение, пляс, музыка, и представь — вся публика уходила и уходила, осталось человек двадцать! Такому чтецу нельзя выступать на эстраде под открытым небом.

241 Погода вдруг переменилась, и стало холодновато, — посмотрим, что будет дальше.

Был два раза налет гостей, здешних властей, — конечно, под режиссурой Козловского и обязательно с баяном и скрипкой.

Сколько дней лежит это письмо, и не могу кончить: по утрам все заходят посетители. Это пятое письмо.

Для меня большая радость получать от тебя весточки. Не заставляй себя писать много, пиши хоть совсем коротко, здоров ли, а если есть время, пиши о работе, о природе.

Мама мне писала, что Паша пошел в школу — событие!⁶⁰³ Софа все хозяйничает и меня опекает. В Ялте заходил к нам Хачатурян. Пишет музыку для кино: «Ушаков»⁶⁰⁴.

Целую тебя, дорогой мой.

Твоя Тата⁶⁰⁵

Листик лавра и розмарин⁶⁰⁶. Пиши в Ялту.

284*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. Л. ДОРЛИАК
19 октября 1952 г. Ялта

19 акт. 1952 г.

Ялта

Ниночка, дорогая, спасибо за письмецо. Хочу нацарапать тебе несколько строк о том, как я живу изо дня в день — под ясно-голубым куполом неба, в которое стремятся кипарисы с своими мечтами и мольбами; как кедр своими лапами как бы охраняет иноземную американскую сосенку, как пальмы разворачивают свои веера, горят на солнце блестящие листья магнолии; весь сад стоит зеленый, густой, на лиственных нет еще желтизны, — ну, одним словом, рай, и блуждаю я целый день по саду, сижу, думаю…

На вид я дочти здоровая, а внутри — инструмент попортился.

Как живешь? Как Слава⁶⁰⁷, куда влечет его упрямый подбородок? Работаете? Мне хочется в Москву, да очень 242 плохо у вас с осенью. Как сошли ваши концерты? Я, подслеповатая, любовалась в «Огоньке» Славиным элегантным силуэтом в роли молодого Листа⁶⁰⁸.

Передай привет всем, кто меня помнит.

Погода стоит удивительная, тепло.

Мария Павловна и Софа передают Вам и Славе нежный привет.

Целую крепко, люблю.
Твоя О. Л. К.-Ч.

285*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — АНДРЕЮ КНИППЕРУ
12 сентября 1953 г. Ялта

12 сент. 1953 г.

Андрей дорогой, на днях пришло твое письмо вместе с письмом от Левы — и я была очень довольна.

Вы, значит, работаете на новом сернистом безводном месте, а ты опять скачешь то за бензином, то за овощами — сие весьма хорошо, если достал у корейцев. Ты как-то неясно, хотя и с юмором пишешь о своем ружье, и я не поняла, как ты к нему относишься, знаю только, что убито столько-то коз, — ну и хорошо. В аптечке вашей есть чем помочь расстройству желудка? Побереги свое молодое здоровье.

Заносишь ли на бумагу хоть изредка о своих странствиях и работе?

Отец твой прислал мне афишу и полную рецензию о спектакле Новосибирского театра в Москве «Чайка», отзывы о котором так волновали и интересовали меня, за что я ему очень благодарна⁶⁰⁹. Он похудел, весел, доволен отдыхом, вообще стал немного походить на прежнего Леву.

Я еще не была в Гурзуфе, собираюсь на днях, съезжу на денек, осмотрюсь и, может, поживу там хоть недолго. Маша и Софа шлют тебе добрый привет, также гречанка Елена Филипповна.

Хоть коротенькое письмишко, да пришли. Мои мысли и пожелания всегда с тобой.

Тата

243 286*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В ПРЕЗИДИУМ ТОРЖЕСТВЕННОГО ВЕЧЕРА ПАМЯТИ В. И. КАЧАЛОВА
26 сентября 1953 г. Ялта

26/IX-53

Ялта

Василий Иванович Качалов не ушел от нас, он встает как живой в нашей благодарной памяти, и мы ощущаем всю красоту и значительность этого громадного художника, мы слышим его незабываемый голос, передающий всю сложность и тонкость человеческих переживаний и все то богатство, которое он собирал в своих мыслях и своем сердце.

Дорогой Василий Иванович, ты всегда будешь среди нас.

Книппер-Чехова

287*. А. Д. ПОПОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
12 ноября 1953 г. Москва

12 ноября 53 г.

Глубокоуважаемая Ольга Леонардовна!

Я был глубоко взволнован и растроган Вашим поздравлением⁶¹⁰.

Вы для меня живое олицетворение Художественного театра — моего дома, моих великих учителей, и поэтому слова теплого привета не могут не радовать, не ободрять меня в моей жизни и работе.

Сердечное спасибо Вам — до последнего вздоха, до последнего шага буду стараться с честью нести высокие идеалы моих учителей, моего МХАТа, воспитавшего меня.

Буду рад, если Вы прочтете мои литературно-теоретические эскизы в 10-м номере журнала «Театр»⁶¹¹.

Еще раз благодарю и желаю Вам здоровья, сил и бодрости.

Ваш Ал. Попов

244 288*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — КОЛЛЕКТИВУ МХАТ
2 мая 1954 г. Москва

2 мая 1954 года

Дорогие товарищи!

Пусть Майский весенний праздник проникнет в сердца и умы и скажет вам, как в сущности красиво и радостно можно и надо жить.

Сердечный привет всем
Книппер-Чехова

289. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶¹²
1954 г. (?) Ялта

Июль

Больна и я, дорогая моя, золотая моя Оля!

Замучили меня сквозняки и корреспонденты проклятые! Ты думаешь, мне приятно было говорить по радио? Не жутко?

Я чувствую, что скоро умру, и боюсь, не повидаюсь с тобой. Так бы хотелось поговорить!

Пишу лежа и тоже быстро утомляюсь — сердце своими перебоями не дает мне покоя. По ночам плохо бывает!

Я лежу уже больше двух недель; конечно, работать приходится и лежа.

… Олечка, я тоже тебя люблю, и ты мне самая родная, близкая — ближе никого нет… Теперь, к концу жизни, хочется тебе сказать так много нежного и что я глубоко предана тебе…

Ты обо мне не заботься и не беспокойся, у меня все есть, острота прошла, с Библиотекой наладилось⁶¹³.

Целую тебя крепко и нежно.
Твоя Маша

245 290*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — УЧАСТНИКАМ СПЕКТАКЛЯ «ВОСКРЕСЕНИЕ»
1 сентября 1954 г. Ялта

1 сентября 1954 г.

Дорогие Товарищи!

Первое сентября, первый спектакль «Воскресение» на сцене старейшего театра⁶¹⁴. Пусть все эти незаметные мелочи помогут вам собрать все, что есть лучшего, правдивого, искреннего в ваших артистических душах. Сделайте из этого спектакля праздник — начало сезона.

Сердечный привет всем участникам спектакля.

О. Книппер-Чехова

291*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В ПРЕЗИДИУМ СОБРАНИЯ КОЛЛЕКТИВА МХАТ
4 апреля 1955 г. Москва

4 апреля 1955 г.

Кремлевская больница

Я всю жизнь прожила с глубоким убеждением, что искусство только тогда прекрасно, когда оно служит взаимному пониманию и единению людей. Поэтому я считаю борьбу за мир во всем мире благороднейшей, самой возвышенной задачей искусства нашего театра⁶¹⁵.

Радостно сознавать, что эта великая цель объединяет нас, актеров Художественного театра, воспитанных в идеалах гуманизма, с миллионами лучших людей, защитников мира. Я уверена, что дело мира одержит победу, потому что это правое дело, и я с радостью ставлю свою подпись под обращением Всемирного Совета Мира.

Ольга Книппер-Чехова

292*. МАДЛЕН РЕНО — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶¹⁶
23 апреля 1955 г. Париж

23 апреля 1955

Сударыня!

Вы и представить себе не можете, как Ваше письмо взволновало, потрясло меня! Как Вы ко мне добры, какой это бесценный для меня подарок! С глубокой радостью, 246 с трепетным восторгом работали мы над чудесным «Вишневым садом». Роль, которую Вы, сударыня, создали, — одна из самых прекрасных в моей сценической жизни, потому что она так человечна, так правдива, так женственна. Мой муж, который ставил этот спектакль, стремился следовать великой традиции Станиславского⁶¹⁷.

Еще раз благодарю Вас, сударыня, примите мою признательность и самый сердечный привет.

Мадлен Рено

293*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — АНДРЕЮ КНИППЕРУ
19 июля 1955 г. Москва

19 июля 1955

Андрюша, спасибо за письмо. Рада, что все у вас как будто хорошо.

Я понемногу выправляюсь. 15-го, в 52-ую годовщину смерти Антона Павловича, я была в его зарождающемся Музее на Кудринской Садовой — домик, в котором жил А. П. в конце 80-х годов, где из Антоши Чехонте он стал Ант. Чеховым, домик, в котором созрело его творчество и из которого он предпринял труднейший по тем временам путь на остров Сахалин, — так нужен был его душе этот подвиг.

Сегодня были в Новодевичьем, где лежит вся моя театральная семья, с которой я открывала Художественный театр, и мать моя, и два брата — один из них твой дед.

Вот тебе и прошлое…

Я пока в Москве. Зося нам каждый день читает очень интересную книгу Брянцева: «Это было в Праге» — вся борьба чехов с оккупантами и предателями.

Отец твой 9 июля полетел с Татьяной Алексеевной⁶¹⁸ в Гурзуф. Если я окрепну, мечтаю тоже поехать к синему морю…

Как у вас с климатом?

Хорошо ли идет работа?

Мама твоя ни разу не позвонила — мне жаль.

15-го вечером у нас немного посидели; были Журавлев с женой, Рихтер, Павел Марков, Зося. Рихтер даже поиграл 247 Шопена. В музее было к вечеру до 400 посетителей, и Журавлев читал Чехова.

В Ялте тоже был, как обычно, отмечен этот памятный день.

Меня волновал приезд и вся личность Неру⁶¹⁹.

Ну кончаю, глаза устали.

Будь здоров, дорогой. Софа шлет тебе привет.

Кланяйся своей компании.

Твоя О. К.-Ч.
Обнимаю.

294*. Н. Н. ЛИТОВЦЕВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ И С. И. БАКЛАНОВОЙ⁶²⁰
22 июля 1955 г. Москва

Дорогие мои Оля и Софочка!

Завтра или послезавтра пошлю Вам поздравительную телеграмму с днем Твоих именин, но так как их, то есть телеграмм, будет очень много, я боюсь, что она затеряется, а мне этого не хочется.

Я хочу поздравить Тебя отдельно и отдельно пожелать вам обеим радости и здоровья. Я имею на это право: ведь с тех пор, как в зале нашего Филармонического училища ко мне подошла незнакомая мне до того черноволосая девушка., подала мне руку, энергично пожала ее (не как все) и так же энергично сказала: «Книппер!», — я ясно помню этот момент. Почему? Не знаю. Но помню⁶²¹. А других не помню. И дружны с Тобой мы не были долго, вплоть до знаменитой поездки в Харьков и скитаний по чужим странам⁶²². А вот момент знакомства нашего помню необычайно ярко. Кто мог тогда подумать, сколько и тяжелого, и страшного, и по-настоящему радостного и волнительного суждено было нам пережить вместе и какая крепкая связь (для меня по крайней мере) соединит нас в будущем.

И видимся мы теперь очень редко, и очень многое разделяет нас и в смысле положения, и в смысле окружающих людей, и в смысле личных интимных переживаний, но все же, для меня по крайней мере, связь эта, завязавшаяся в Харькове и не разорвавшаяся в течение 38 лет⁶²³, не может рассматриваться как обычное знакомство, затянувшееся 248 благодаря общему месту работы или близости адресов. Может, и ни к чему я все это написала, но мне захотелось, и я не стала себя одергивать.

Я пишу вам обеим, потому что Софа тоже крепко и прочно вошла в мое существо, если не количеством лет знакомства, то силой и яркостью пережитого вместе.

Поэтому я горячо, нежно и крепко обнимаю вас обеих, независимо от поздравительной телеграммы.

Душой ваша
Нина Литовцева (бывшая Левестам)

Простите за почерк и мазню, но я, увы, очень плохо вижу, а диктовать это мне не хотелось.

Нина

295*. В. К. БЯЛЫНИЦКИЙ-БИРУЛЯ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶²⁴
26 июля 1955 г. Московская область

26 июля 1955

«Чайка»

Глубокоуважаемая и, конечно, для всех нас, любящих искусство, дорогая Ольга Леонардовна!

Дни, годы нашей жизни проходят порой с быстротой нашей мысли, порой обрадовав нас, дав надежду, мечту. Все мы помним, любим и нам дороги слова нашего восторженного поэта, еще с дней золотой юности. Это слова: «Мечтам и годам нет возврата».

Работая над книгой моих воспоминаний, просматривая письма друзей, я вновь был обрадован, перечитывая Вашу телеграмму к дню моего восьмидесятилетия. В моей памяти возникают чудесные зарницы, которые были в дни встреч в моей мастерской у Москворецкого моста, где к моей радости бывали Вы, Ольга Леонардовна, Василий Иванович Качалов, Иван Михайлович Москвин, Леонид Витальевич Собинов, Антонина Васильевна Нежданова, Николай Семенович Голованов и многие другие.

Я перенес тяжелую болезнь, которая меня не убила, лишь покалечила. Сердце мое бьется, и в памяти живут все те, кто мне дорог. Я живу вдали от Москвы, на своей даче «Чайка»; с этим именем связаны Вы, дорогая Ольга Леонардовна, как и все Ваши друзья.

Будучи несогласен с тем, что сказал поэт — что мечтам и годам нет возврата, я все же неисправим и продолжаю 249 мечтать увидеть тех, благодаря коим радостно и благодарно билось сердце.

Если в Вашей памяти еще живы те часы, в кои я был счастлив видеть Вас с друзьями у себя в мастерской, дорогая Ольга Леонардовна, я буду счастлив, если Вы вспомните и найдете слова, которые помогут мне осветить то чудесное пережитое.

Целую Вашу руку, желаю здоровья, а это значит — счастья.

Витольд Бялыницкий-Бируля

296*. В. Т. ВАРТАНЯН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶²⁵
3 октября 1955 г. Ереван

3.Х.55

Дорогая Ольга Леонардовна!

В день Вашего 85-летия шлю Вам из далекой солнечной Армении горячие поздравления.

Я никогда не забуду дни, когда Вы, в грозные дни Отечественной войны, посетили нас и нашу столицу — Ереван со своими товарищами как из МХАТ, так и Малого театра. Как много оптимизма было у Вас, как много веры в нашу победу. Нас всегда вдохновляла Ваша приподнятость, Ваша искренняя, высокая оценка нашего армянского искусства, которое Вы имели возможность видеть.

В сердцах деятелей армянского театра Вы живете как пример высокого служения искусству. Вся Ваша жизнь и жизнь Ваших товарищей по МХАТу — больше чем служение искусству. Это я бы назвал подвижничеством. Я вспомнил Некрасова — «Твою любовь, твои святые муки, твою борьбу, подвижница, пою».

Я как дорогую память о Вас свято храню Ваше письмо, написанное непосредственно после отъезда, где Вы пишете о Вашем чудном пребывании в Ереване.

Сегодня, в день Вашего 85-летия, я был взволнован и от глубины сердца хотел Вам направить письмо, чтобы выразить Вам мои искренне глубокие слова о том, что помним Вас… любим Вас… и никогда не забудем Вас…

Народный артист Армении
Вавик Тигранович Вартанян

250 297*. А. Д. ПОПОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
5 октября 1955 г. Москва

5 окт. 55 г.

Москва

Глубокоуважаемая Ольга Леонардовна! Разрешите и мне присоединить свой голос ко множеству людей, выражающих Вам свою глубокую признательность и великую благодарность за Ваш изумительный талант, за то оставшееся на всю жизнь наслаждение, которым Вы дарили зрителей Художественного театра так много лет.

Одна из утешительных радостей для Вас должна быть радость сознания того, что Ваше тончайшее и благоуханное искусство продолжает жить в сердцах многих тысяч людей.

Хочу Вас немножко порадовать тем, что я слышал на конференции историков театра в Лондоне; там было представлено 26 стран, и многие (Англия, Франция, Италия и др.) говорили о том, что сейчас по Европе триумфально шествует Антон Павлович Чехов, — его пьесы вновь «открывают».

Мы с С. Я. Маршаком привезли и показали для конференции фрагменты спектаклей, заснятых на пленку («Царь Федор», «На дне» и «Вишневый сад»). И когда Вы с Василием Ивановичем прощались с домом и вишневым садом, я посмотрел на притихший зал, ни бельмеса не понимающий по-русски, и увидел, что у многих блестят на глазах слезы, слезы изумления перед подлинным человеческим искусством. Я тоже всплакнул, как когда-то плакал на приступочках в бельэтаже, и мне захотелось рассказать Вам об этом — ведь для этого Вы жили, этому отдали лучшие чувства души. Вам не может быть не приятно такое торжество искусства — Вашего и Антона Павловича. Передайте, пожалуйста, мой почтительный поклон Марии Павловне, хотя я с ней и не встречался никогда.

Со своими приветствиями я сильно запоздал, но три недели мне не давали газет, нахожусь в госпитале, и я не мог быть аккуратен.

С глубоким уважением к Вам
Ал. Попов

251 298*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — КОЛЛЕКТИВУ МХАТ
8 октября 1955 г. Москва

8 октября 1955 г.

Дорогие друзья!

Мне хочется сказать вам многое в ответ на ваше хорошее письмо. Мне хочется поговорить с вами, чтобы еще глубже почувствовать ту связь с театром, которая не оборвалась, несмотря даже на мою болезнь.

Эту связь я постоянно ощущаю, потому что театр был и будет мне всегда очень дорог. Уже не выступая на сцене, я чувствую такую заботу и внимание от театра. Мои ежегодные отъезды и приезды из Крыма, юбилейные даты — все это театр заботливо отмечал, и эта заботливость, внимание помогали мне переносить мою оторванность от театра, помогали в трудные дни по-прежнему чувствовать свою связь с ним.

Вот и в день моего 85-летия я снова с волнением почувствовала вашу любовь и ваше искреннее теплое отношение, так значительно он был отмечен.

Я очень мечтала встретить новый сезон вместе с вами — к сожалению, болезнь помешала. Но в этот день мне хочется еще раз сказать, как я люблю всех вас — вас как одно целое.

Люблю и обнимаю вас одним объятием.

О. Книппер-Чехова

299*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. Ф. ВАСИЛЬЕВУ
6 декабря 1955 г. Москва

Евгений Федорович, голубчик, Вы все ждете письма от меня, но мне ведь очень трудно писать. Хочется что-нибудь описать — то ли природу, то ли дела людские; хочу, но глаза не хотят.

Живу тихо, похварываю, стараюсь быть оптимисткой, мои ближайшие навещают меня, рассказывают о жизни, газеты мне читает Софья Ивановна. Выезжала только на английского «Гамлета», спектакль мне очень понравился⁶²⁶. Они имели шумный успех, хотя некоторые остались 252 недовольны. В сентябре (день моего рождения) театр трогательно и скромно меня почествовал, а я лежала в постели; приходили делегации, пили шампанское и закусывали за обильным и разнообразным столом.

В октябре ВТО устроило мой вечер, но тоже без меня, но при помощи какой-то «динамики» я все до единой буквы слышала, и все обращались ко мне — невидимой. Ну вот и кончаю, будьте здоровы, киснуть стыдно. Всего доброго.

О. Книппер-Чехова

300. ГОРДОН КРЭГ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
1 января 1956 г. Ванс

1 января 1956

Vence

Дорогая madame Книппер, дорогой Храм.

Пишу таким крупным и круглым почерком, чтобы Вы могли прочесть это письмо, не напрягая глаз.

Я читал в английских газетах, что Вы были в Вашем театре и смотрели два акта «Гамлета» в исполнении английской труппы. Я еще не видел моего молодого друга м-ра Брука и потому еще ничего не слышал о Вас. Этот молодой человек в области театра — гениален, но постановка «Гамлета» оказалась ниже его возможностей.

Надеюсь, что Вы (как и я) отдыхаете теперь после долгой трудовой жизни. Если бы можно было начать жизнь сызнова, я бы не стал работать вовсе: работать глупо. Я бы выучился петь, чтобы доставлять радость всем вокруг, пел бы на улицах, пел бы в подвалах, и у реки, и в лодке, и в поле во время жатвы, но только не в театрах.

Чувствую я себя не очень хорошо, ведь я очень стар, гораздо старше Вас. Мне 84, ну разве это не обидно?

Я говорил м-ру Бруку, что мне хочется поехать в Москву и сыграть там Призрака, потому что я могу сделать это очень хорошо. Но он не захотел меня взять. Подумаешь!..

Живу я на побережье между Ниццей и Каннами (там, где улетела Айседора⁶²⁷). Сейчас тут очень холодно, но обычно очень тепло. Последние четыре года живу в одной комнате. Было бы лучше иметь две.

253 Сергей Образцов навестил меня здесь в 1953 г. Это было с его стороны очень мило.

Так как я не знаю Вашего адреса, посылаю это письмо с Образцовым⁶²⁸.

Часто вспоминаю Вас, Театр Чайки, Станиславского и других.

Какую чудесную жизнь Вы сумели создать из жизни.

Да благословит Вас бог.
Гордон Крэг

301*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — СВЯТОСЛАВУ РИХТЕРУ
10 февраля 1956 г. Москва

Телеграмма

От всей души приветствую выступление Славы Рихтера. Сегодня буду слушать Вас дома, а хочется большого освещенного зала и радостной толпы⁶²⁹. Обнимаю.

Книппер-Чехова

302*. Б. А. ЛАВРЕНЕВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶³⁰
16 апреля 1956 г. Гурзуф

16 апреля 1956 г.

Дорогая Ольга Леонардовна!

Должно быть, во мне как в потомке «кровавых помещиков» живет часть души Гаева, и я не могу равнодушно взирать на гибель «Вишневого сада», хотя бы в нем не было ни одной вишни, а только олеандры и агавы. Поэтому я вытянул из Худфонда три больших прочных ящика и пересадил в них два олеандра и одну агаву из совершенно развалившихся бочонков. Иначе им грозила преждевременная кончина, потому что совершенно обнажились корни. Теперь лет пять они могут жить без печали. А кроме того, я выжал душу из майора, который начальствует над строительством набережной военного санатория, и он дал своих солдат и цемент, чтобы зацементировать стенку дома с улицы, а то из нее стали вываливаться камни.

254 Может быть, это неприличное самоуправство, но, честное слово, зрелище всякого разрушения действует мне на нервы, хотя бы это разрушение и не имело отношения ко мне. А тем более не могу перенести разрушения Вашего домика. Сделав что возможно для предотвращения его распада, я только внес малую долю благодарности Вам за предоставленную возможность отдохнуть в этом чудесном уголке.

Погода с 10-го апреля установилась крымская, весенняя. Днем 15-18°, на небе ни одного облачка, все распускается, зацветает миндаль и прочие прелести. Я просто помолодел на 20 лет, литературой не занимаюсь, переменил профессию и с утра до вечера малюю этюды под наблюдением и руководством маститых маэстро живописи. Утешен тем, что они находят у меня талант при отсутствии школы и техники, обещая к 70-ти годам принять меня в Союз художников. Вот-то будет радость на старости лет.

Сердечно желаю Вам, дорогая Ольга Леонардовна, сил, бодрости и здоровья. И не сердитесь за мое хозяйничанье, которое порождено моим давним и глубоким уважением к Вам и всему, что связано с Вашим именем. Все это впитано мной с давних студенческих лет, когда я зимними ночами мерз у подъезда МХАТ, чтобы всеми средствами получить хоть какой-нибудь билетик на «Три сестры» или «Дядю Ваню» с участием О. Л. Книппер-Чеховой⁶³¹.

Искренне Вам преданный
Борис Лавренев

303. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ⁶³²
15 – 21 июня 1956 г. Николина гора

Николина гора

15 июня 1956 г.

Дорогая Машенька, вечер очень жаркий сегодня, сижу на балконе качаловской дачи, тишина, птицы поют по утрам, соловьи заливаются, но, увы, я их уже не слышу.

Софа вчера уехала в Москву, чтобы с Варей укладывать зимние вещи и, конечно, многое закупить. Завтра приедут Дима с Лелей⁶³³ и Софа — ждем всяких новостей.

… Дима и Леля еще в работе, приезжают по субботам. Живем хорошо. Я ковыляю тихо по саду, задыхаюсь, презираю себя за все свои недуги.

 

255 21 июня. Николина гора.

Холодно, сижу с закрытыми окнами, в теплом костюме — обидно; главное, такие контрасты… Завтра приедет Дима, придут вести, узнаю что-либо о судьбе моего бедного покинутого Гурзуфа.

Софа мне читает книгу о Левитане — переживаю все молодое, пережитое в вашем доме, вспомнила чудесные глубокие глаза Левитана и как я была с тобой в его мастерской, — как ты могла забыть сие?

Я живу с печальными мыслями о том, что все живущее приходит к концу.

А жизнь я люблю со всей ее непонятной иногда кашей и жду все лучшего.

Прости за отступление. …

304*. А. К. ТАРАСОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶³⁴
Лето 1956 г. «Сосны»

Дорогая Ольга Леонардовна!

Как меня заволновало и тронуло Ваше письмецо!

Я редко вижу Вас, но сколько неповторимых полос жизни в театре связано с Вами лично и с нашими дорогими «стариками».

Это чудесное незабываемое прошлое МХАТ.

Несмотря на великолепие «Сосен», где я сейчас, все же лучше было бы, если бы я была на гастролях; но чтобы еще что-то сделать в театре, я решила долечиться. Это очень скучно, и я не очень к этому положению привыкла.

Да, признаться, сейчас как-то странно в театре, я еще не могу понять, но чувствую, что надо какие-то большие настоящие творческие силы, чтобы сделать театр опять интересным и значительным.

Дорогая Ольга Леонардовна, крепко Вас обнимаю, целую и благодарю за то, что в эти трудные для меня минуты думали обо мне.

А. Тарасова

Мой сердечный привет милой Софии Ивановне.

256 305. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
18 сентября 1956 г. Москва

18 сент. 1956

Дорогая Машенька, я так испугалась твоих слез, решила, что случилось что-то, но, когда я сообразила, что эти твои слезы вызваны близостью неожиданного моего голоса, — сама очень заволновалась и долго не могла успокоиться по окончании переговоров.

Как и что сделать, чтобы повидаться? Я было помечтала съездить хоть ненадолго в Ялту, но наше переселение на Николину гору в начале июня, когда стояло несколько очень жарких дней, показало мне, что я плохо переношу машину, даже «ЗИМ», а езды всего 50 минут, а до тебя 100 клм. — вот-с. Глаза мои плохи; это не болезнь какая-нибудь, а просто сетчатка износилась, стерлась. Я ведь вижу буквы, но они друг на друга лезут, и я, как Петрушка Чичикова, даже не могу по складам их разобрать.

… Лето было холодное, дождливое до отчаяния, но я мирилась, потому что воздух чудесный, и жили мы очень хорошо, а 15-го и 24-го июля к нам приезжали: Рихтеры были раза два, наши — после гастролей в Югославии⁶³⁵, Михальский посещал нас, Волков приходил, Журавлев, Аносовы были и др.⁶³⁶.

… Я бродила по саду даже без палочки. Мне трудно писать, но рассказывать, ах, как бы я хотела!

… Маша милая, не могу больше. Целую тебя, не плачь, прошу тебя. Еще напишу.

Твоя Оля

306*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Л. ЕРШОВУ⁶³⁷
29 сентября 1956 г. Москва

Телеграмма

Дорогой друг, славный мой товарищ, Владимир Львович. Я счастлива, что могу приветствовать тебя в такой значительный день шестидесятилетия и сорокалетия твоей творческой жизни, где мы нередко встречались. В такой день хочется тебя обнять и сказать, что всегда любила тебя за твою человеческую душу. Поговорим еще в Москве. Привет всем. Будь здоров.

Книппер-Чехова

257 307. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
25 октября 1956 г. Москва

25 окт. 1956 г.

Дорогая Маша, последний раз, когда ты говорила со мной по телефону, голос твой звучал так молодо, ясно, — словно тебе что-то улыбнулось, а?

… Пишу тебе почти накануне 58-го сезона (27 октября) нашего театра.

23 октября открылась главная сцена «Кремлевскими курантами» и филиал показал американскую пьесу «Осенний сад», где много женских ролей и мужья бегут от жен⁶³⁸.

Я тебе давно не писала, потому что отвечала на залежавшуюся переписку из Праги и Югославии. Я получила несколько писем от людей, которые помнят наш первый блестящий приезд в 1906 г. в Прагу и помнят всех моих покойных товарищей, основателей Художественного театра, и меня живую в Маше («Три сестры») вспоминают. И на днях была у меня пожилая актриса из Праги с подарочками и все вспоминала Машу, а мне-то как приятно!

… Писала ли я тебе о моем дне рождения?

Сейчас живу — никуда не выхожу, лежу до 12 или до обеда, потому что, когда лежу или сижу, не задыхаюсь и не болит темя.

Все адово заняты, и потому мало кто заходит днем.

Кончаю, устала, целую.

Оля

308*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — ЧИТАТЕЛЯМ ГАЗЕТЫ «ЛЕНИНСКИЙ ПУТЬ», ЧЕХОВСКИЙ РАЙОН САХАЛИНСКОЙ ОБЛАСТИ
12 декабря 1956 г. Москва

12 декабря 1956 года

Москва

Дорогие друзья!

Поздравляю Вас с Новым годом, и пусть этот год принесет вам успех в вашей работе; успех, который бодрил бы вас и открывал бы вам путь радостного творчества.

258 Старайтесь хранить, как оститу нашего жизненного пути, память такого человека, каким был Антон Павлович Чехов⁶³⁹. Он всем своим любящим сердцем, своим светлым умом понимал жизнь каждого человека. Он всегда говорил, что не человек плох, а жизнь еще не в силах создать условия для проявления всех качеств человека.

В одном рассказе Чехов говорит, что «призвание всякого человека — в духовной деятельности, в постоянном искании правды и смысла жизни».

Антон Павлович, несмотря на свое слабое здоровье, обладал необычайной силой духа и верил всем сердцем в будущую прекрасную жизнь человечества.

Антон Павлович был скромным человеком, не любившим говорить много, но иногда среди спора он умел короткой, меткой фразой вызвать улыбку и разрешить спор.

Он очень любил разные выдумки, шутки, любил посмеяться своим детским смехом над сметными рассказами и очень расстраивался, когда в былые времена его называли пессимистом.

В своих небольших рассказах Антон Павлович глубоко вскрывал самую сущность того или иного жизненного факта, вскрывал истинную картину всей неприглядной жизни старой России.

Антон Павлович был в высшей степени воспитанным человеком, чем всецело был обязан только самому себе, и людей воспитанных очень ценил.

Своему брату, очень талантливому художнику, но весьма слабохарактерному, не дорожившему тем, что ему было дано природой, Антон Павлович, когда ему было всего 25 лет, писал (это письмо опубликовано) о том, каким ему представляется истинно воспитанный человек. Смерть любимого брата очень сильно подействовала на Антона Павловича и была одной из причин, побудившей его раньше задуманного срока осуществить труднейшую поездку на Сахалин.

С надеждой и верой в самое лучшее встречайте Новый год!

Примите мой самый сердечный привет.

Народная артистка Союза ССР
О. Книппер-Чехова

259 309. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — М. П. ЧЕХОВОЙ
31 декабря 1956 г. Москва

Телеграмма⁶⁴⁰

Машенька, обнимаю тебя, целую и шепчу на ухо нежные ласковые слова к Новому году. Елене желаю всего, что сердце успокоит, сотрудникам желаю весело, бодро встретить Новый год.

Оля

310. М. П. ЧЕХОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
Конец декабря 1956 г. — начало января 1957 г. Ялта

Открытка⁶⁴¹

Дорогая моя, родная моя Олечка, я безумно по тебе соскучилась. Хочу тебя видеть, говорить, говорить без конца, жаловаться на судьбу и так далее и тому подобное. Все время хвораю и жду конца, а умирать все-таки не хочется, не повидавшись с тобой. Тебя и Софочку крепко целую и желаю здоровья. Пожалуйста, весной приезжайте обязательно. Целую тебя и Софочку. Будь же здорова и почаще вспоминай меня.

М. Чехова

С Новым годом!

311*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — А. П. ЗУЕВОЙ⁶⁴²
22 февраля 1957 г. Москва

22 февраля 1957 г.

Уважаемая Анастасия Платоновна!

А попросту, милая Настенька!

Приношу Вам сердечное поздравление с значительным днем Вашей жизни, громогласно возвещающим о том, что настала пора с приятностью оглянуться назад и с улыбкой ожидать будущего.

Это есть цифры 60 + 40, Вам известные!⁶⁴³

Советую Вам в этот знаменательный день вызвать в памяти галерею созданных Вами женских портретов и пообщаться 260 с ними — довольны ли они Вами и как оцениваете Вы их.

А теперь, милая Настенька, скажу Вам, что Вы вправе гордиться тем, что Вами создано на сцене Художественного театра, и мне хочется пожелать Вам навсегда сохранить свою добрую отзывчивую душу и так же талантливо сыграть еще много хороших ролей.

Обнимаю Вас.
О. Книппер-Чехова

312*. ЕЛЕНА ВЕЙГЕЛЬ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁴⁴
Май 1957 г. Москва

Дорогая, глубокоуважаемая г-жа Книппер-Чехова!

Мы с большим огорчением узнали, что Вы больны. Мы очень надеялись видеть и приветствовать Вас на своих спектаклях. Желаем Вам скорейшего выздоровления.

Ваш «Берлинер ансамбль».
Елена Брехт-Вейгель

313*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — С. С. ПИЛЯВСКОЙ
19 июня 1957 г. Москва

19 июня 1957 г.

Дорогая Зося, Зазулинька тож!

Наконец-то я села за стол, чтобы моим непонятным почерком напомнить о себе.

Я рада, что голос твой по телефону звучит мягче, — значит, немножко пришла в себя после московского сезона. А я вот уже счет неделям потеряла моему домашнему сиденью. И Софу замучила и себя.

Вчера заходил к нам Иверов, сидел долго, много рассказывал о делах своих.

Был недавно молодой человек из Информбюро, с тем чтобы я рассказала ему о себе, как я живу, что делаю, — был запрос из Парижа, — ну вот и говорили, и писали, и вчера был фотограф — вот!

261 Побывали у меня и Паша Марков и Виталий, измученный и работой и дачей. С ними отвела душу беседами о театре. Зуева была, и я улыбалась на ее рассказы.

Кот Тимка блестящ. Все три его дамы находят, что он очень умен.

Сидим с Софой и думаем, что дальше будет. И вот я и устала, прости. Буду ждать тебя и твоих рассказов.

Целую крепко.
Твоя О. Книппер-Чехова

Привет всем. Софа целует.

314*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Н. О. МАССАЛИТИНОВУ⁶⁴⁵
22 августа 1957 г. Москва

22/VIII 1957

Дорогой друг Николай Осипович!

Ваше письмо я получила, увы, через много дней; виной тому наш развалившийся, невнимательный театр — не сообщили мне, что есть письмо.

Спасибо Вам огромное, огромное за Ваше чудесное письмо и за газету с Вашей статьей, которую мне еще не перевели.

Если бы Вы знали, как взволновало меня Ваше письмо, сколько воспоминаний разбудило. Я всегда любила Вас как человека и прекрасного актера. И вот я отлично помню, когда Вы в первый раз играли роль Лопахина в «Вишневом саду». Когда Вы в первом акте присаживаетесь к маленькому столику и обращаетесь к Раневской так проникновенно, так душевно, у меня появились слезы и я заплакала от какого-то теплого, теплого чувства. Помню, как сейчас, и благодарю Вас. После этого много я играла Раневскую с разными Лопахиными, но никогда не грели меня эти слова, написанные Антоном Павловичем. Не стану Вам писать о всех Ваших прекрасных сценических образах, и знайте только, что я Вас очень, очень ценила как артиста, как хорошего товарища.

Напишу несколько слов о себе. 50 лет я прожила в нашей чудесной артистической семье. Сейчас я в преклонном возрасте, доживаю последнюю главу. Очень много 262 болела и сейчас плохо вижу, писать мне самой трудно, ибо очки не помогают. Слух слабеет. Дыхание трудное (эмфизема). Хожу тоже с трудом, по городу вообще не хожу, выезжаю на машине за город и там немного брожу. Вообще чувствую себя неважно.

Живем мы вместе с моей приятельницей Софьей Ивановной Баклановой, которая ходит за мной, читает мне и пишет Вам под мою диктовку.

Я уже несколько лет не выступаю. Про себя, в бессонные ночи переживаю все созданные мной образы и нахожу, что, если бы сейчас играла, было бы лучше и тоньше. Иногда, в тесном кругу, читаю стихи Пушкина, Блока etc.

Прислушиваюсь, разбираюсь в нашей жизни. Наш театр меня совсем не радует, такое блестящее начало и такой плачевный конец. Я ведь одна из создательниц его и была членом нашего блестящего коллектива, и потому мне трудно примириться с этим. Надо создавать новый театр, другая пошла эпоха.

Каждый год ездила в Крым. Последние три года врачи не пускали меня. В январе этого года, без меня, скончалась мой близкий друг Чехова Мария Павловна. Из всей моей семьи остались племянник — композитор и сын его — геолог.

Вот все Вам изложила.

Обнимаю Вас с любовью.

Ваша О. Книппер-Чехова

315*. Н. О. МАССАЛИТИНОВ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁴⁶
29 августа 1957 г. София

29-VIII-57

София

Дорогая Ольга Леонардовна,

не нахожу слов, чтобы выразить Вам мою благодарность за Ваше чудесное письмо. Как дорого для меня Ваше мнение о моем Лопахине. И до сих пор я не перестаю повторять эту любимую для меня роль, учить моих студентов — как надо понимать ее; и теперь еще, хотя мне уже 78-й год, я иногда с успехом выступаю в концертах с монологом из 3-го действия. Я понимаю Ваше огорчение от теперешнего МХАТа. После смерти Константина Сергеевича 263 и Владимира Ивановича и после того как из состава коллектива выбыли покойные И. М. Москвин, В. И. Качалов, Л. М. Леонидов и др., и после того как Вы перестали играть на сцене, — а Вас я считаю самой замечательной артисткой-художницей, — как же было не упасть нашему любимому театру?!

Когда я в 1952 и 54 г. был в Москве и смотрел спектакли МХАТ и когда театр гастролировал в Софии, — и для меня была видна разница между бывшим Художественным театром и теперешним.

… И все же какие-то семена, посеянные нашими великими учителями, еще чувствуются даже и в таком состоянии МХАТа.

Дорогая, бесценная Ольга Леонардовна, еще раз благодарю Вас за письмо и желаю Вам еще долгих дней и счастья в жизни.

Благодарю и Вашу компаньонку и приятельницу Софью Ивановну за письмо.

Ваш Н. Массалитинов

316*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — КОЛЛЕКТИВУ МХАТ
4 сентября 1957 г. Москва

4 сент. 1957 г.

Дорогие друзья!

Сегодня встреча перед началом 60-го сезона, и мне хочется вас приветствовать и вспомнить вместе с вами те мысли, которые высказал Антон Павлович в своем рассказе «Студент».

«Прошлое… связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой». Он думал, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь когда-то, «продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле».

Сердечный привет всему коллективу.

В добрый час…

О. Книппер-Чехова

264 317*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — В. Я. ВИЛЕНКИНУ⁶⁴⁷
6 июня 1958 г. Москва

6 июня 1958 г.

Дорогой Виталий, я не пишу тебе, и ты не сердись. Я каждый день знаю, слышу и думаю о тебе.

… Сейчас кончает Майя Туровская защиту своей диссертации, очень волнуется⁶⁴⁸.

Я последнее время неважно чувствую себя, двигаться не могу, глаза похуже стали, задыхалась очень, не знаю, как дальше пойдет. Наша гурзуфская Капитоша⁶⁴⁹ ругается на «презренную старость», — вот и я так.

Слушала по радио много музыки, на народ не могу ходить.

Увидимся — так поговорим, а сейчас уже устала, прости.

Обнимаю тебя, дорогой, — пожалуйста, поскорей поправляйся.

Мне очень скучно и пусто без тебя.

Ольга Леонардовна

318*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — А. А. АРИАН⁶⁵⁰
27 июня 1958 г. Москва

27 июня 1958 г.

Дорогая Ася Абрамовна.

Во-первых, не удивляйтесь моему неровному почерку: я вообще пишу по памяти — я не слепа, но уже третий год не читаю и пишу с трудом — у меня из хрусталика выпал какой-то малюсенький кусочек, очки не помогают, а пишу неровно.

Очень рада, что узнала наконец, где Вы существуете, да еще что Вы и бабушка, и мать, наконец, и теща, — очень порадовалась, так как знала, как Вы тосковали по дочери.

Я была актрисой полвека, покинула сцену без драмы, так как театр наш разменялся, как-то рассыпался, а я начала с ряда воспалений, плевритов, а главное — страшная усталость и слабость, и было уже не до создания образов, 265 и вот до сих пор мало двигаюсь, дышу очень трудно — вот Вам «житье-бытье»…

Вспоминаю и я с большой радостью все наши встречи и беседы с таким интересным, светлым человеком, каким я Вас помню. И очень хорошо, что Вы теперь окружены семьей, и Вы должны быть чудной бабушкой.

Я не всегда могу писать, и потому простите мой запоздалый ответ.

Ваша О. Книппер-Чехова

Софья Ивановна сердечно Вам кланяется.

319*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Е. З. БАЛАБАНОВИЧУ⁶⁵¹
9 августа 1958 г. Москва

9 авг. 1958 г.

Дорогой Евгений Зенонович.

Если бы Вы знали, какую радость Вы мне доставили, наполнив этот милый домик-комодик жизнью молодой семьи Чеховых⁶⁵².

Я сама как-то помолодела.

Вы сумели показать радостное восприятие жизни молодой сплоченной семьи, несмотря ни на что.

Я чувствовала, как бродил Антон Павлович по кабинету, как встречал посещающих его писателей, актеров и как умел участвовать в разговорах, в веселии. Все в Вашем описании ожило.

Спасибо Вам за это.

Крепко жму Вашу руку.

О. Книппер-Чехова

320*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — Т. И. КОНШИНОЙ⁶⁵³
13 августа 1958 г. Москва

13-е авг. 1958 г.

Дорогая Татьяна Ильинична.

Вы вправе обвинять меня в лености — ибо я долго не отвечала Вам на Ваше чудесное описание Вашего одинокого хуторка, который я бы с удовольствием навестила, 266 но верьте мне, что, несмотря на полное мое бездействие, у меня много времени уходит на полное изнеможение, невозможность собрать хотя бы кое-какие мысли, а тут заходят корреспонденты — все записывают что-то ненужное, а тут еще длилась продажа моего, милого сердцу моему, Гурзуфа, и ездила смотреть, каковы финские домики, чтоб пожить поближе к Москве, раз Крым мой теперь кончен для меня со смертью Марии Павловны, да и здоровье не позволяет.

Наступили холода, надолго ли — не знаю.

А Вы еще долго пробудете среди Ваших холмов и озер?

Кончаю, так как глаза устали, хотя рисую буквы по памяти. Софья Ивановна передает Вам свои привет. Сегодня ждем Елизавету Николаевну⁶⁵⁴; не так давно были у нее.

Будьте радостны и любите природу, я на себе испытала ее благотворную силу.

Обнимаю Вас.
Ваша О. Книппер-Чехова

321*. Е. П. ПЕШКОВА — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁵⁵
15 октября 1958 г. Москва

15-Х-1958

Дорогая Ольга Леонардовна!

Сегодня, в день чествования Вашего 90-летия, мне хочется сказать Вам, что Вы всегда для меня та молодая, обаятельная Ольга Леонардовна, с которой я познакомилась впервые в далекие девятисотые годы.

Хорошо помню Вас, Вашу мать, всю Вашу веселую и дружную семью. Вспоминается чудесный Лель. До слез всегда трогала сцена из «Дяди Вани», когда вы — Елена Андреевна и Соня — подходите к буфету, достаете сыр… Все в Вашем исполнении дышало правдой жизни. А какая Вы чудесная Маша в «Трех сестрах».

Когда Вы стали женой Чехова, моего любимого писателя и человека, мне всегда казалось, что именно такая жена и нужна Антону Павловичу. Каждое пребывание вместе — как праздник, без мелочей ежедневной жизни… 267 Быть может, все это не юбилейные слова, но эти мысли пришли в голову сегодня, и захотелось сказать их Вам. А как врезалась в память последняя встреча с Антоном Павловичем и Вами в Берлине⁶⁵⁶.

Когда о Вас думаю — встает Ольга Леонардовна в разные периоды жизни, но всегда милая, с дружелюбной улыбкой.

Позвольте Вас крепко обнять и пожелать здоровья и здоровья!!

Екатерина Пешкова

322*. К. А. ФЕДИН — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁵⁷
17 октября 1958 г. Москва

17.Х.1958 г.

Еще раз хочется поздравить Вас, уважаемая, милая Ольга Леонардовна, с большим Вашим юбилеем и сказать, как удивительно хорошо было позавчера в Музее Чехова на Вашем празднике! Как чудесно прочитала свои воспоминания о Вас С. В. Гиацинтова и как слушала ее аудитория. Да и сама аудитория была необыкновенно хороша по душевности и особому чуткому единству своего настроения. Было очень интимно и в то же время торжественно. Каждый был с Вами — старый и молодой, и очень убедительна была любовь к Вам. Я не помню ни одного такого юбилея, и, по-моему, все были рады за Вас, что так все славно получилось.

Сейчас я прочитал статью Лидии Сейфуллиной — «Прекрасная дама» — в ее сборнике «О литературе», только что вышедшем. И вечер в Чеховском музее для меня словно бы продолжается, и я все вижу Вас, так сказать, разностороннее, полнее, и к своему знанию Вас прибавляю восприятия других.

А мое знание Вас счастливым образом сложилось из актрисы Книппер на сцене (еще со времен фру Гиле с Качаловым⁶⁵⁸) и Ольги Леонардовны, какой я увидел Вас в середине 20-х годов у Алексея Толстого в Ленинграде. Вы помните, конечно, этот вечер художественников, этот пир, шум, смех, танцы на Ждановке Петербургской стороны?

268 Я все думаю записать о своих встречах, знакомствах с художественниками, которые начались на том вечере, в ту куралесную ночь, откуда у меня начали складываться представления о всех вас, мхатовцах, — как живых людях нашей культуры, нашего покоряющего русского таланта. Наверно, как-нибудь и запишу.

Будьте здоровы, дорогая Ольга Леонардовна!

Ваш Конст. Федин

Дочь моя Нина низко Вам кланяется.

323*. Ю. А. ЗАВАДСКИЙ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁵⁹
24 октября 1958 г. Москва

24.Х.1958 г.

Дорогая, дорогая, чудесная Ольга Леонардовна!

Мне бесконечно горько, что по болезни я не смог быть в театре в день Вашего праздника⁶⁶⁰, поцеловать Вашу руку, передать Вам мои чувства ни с чем не сравнимого восхищения Вами и благодарности Вам за то, что Вы пронесли сквозь всю свою жизнь Вашу удивительную мудрую жизнерадостность, мужество…

Вы для меня (и, вероятно, не только для меня) олицетворяете Старый МХАТ в его самом незабываемом, самом дорогом, нам полюбившемся. Настоящих слов тут и не найдешь для тех гораздо более емких чувств и мыслей, которые переполняют нас сегодня. Но пусть несовершенно их изложение такими обычными, неточными словами и выражениями. Я надеюсь, что Вы здесь прочтете нечто больше слов. Так хочется дать Вам почувствовать всю правду и силу наших чувств, нашей к Вам благодарности. Самим своим существованием Вы многое освещаете в нашей жизни. Спасибо Вам, спасибо!

Ваш Ю. Завадский

Мама (Вы ведь ее помните!) шлет Вам самые лучшие свои чувства.

Ю. З.

269 324*. А. Б. ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕР — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁶¹
3 ноября 1958 г. Москва

Москва. 3/XI 58 г.

Дорогая Ольга Леонардовна, позвольте мне, хотя и с опозданием, поздравить Вас с девяностолетием и шестидесятилетием Вашей чудесной артистической жизни.

Я, еще юношей, знал Вас, когда нередко выступал с Вашей матушкой Анной Ивановной — одаренной, культурной певицей. На моих глазах прошел весь Ваш славный артистический путь. Никогда не забуду я наших встреч в Новом Мисхоре на даче у дорогой, недавно ушедшей Марии Павловны. Вспоминаю я наши встречи в Нальчике и Тбилиси в эвакуации. За последние годы мы, к сожалению, почти не встречались, но «память сердца» не умирает…

Нас, свидетелей далекого прошлого, осталось уже мало. Я буду счастлив, если Вы не забыли меня, как не забыл Вас я — жену чудесного, неповторимого, удивительного писателя — человека Антона Павловича.

Любящий и глубоко уважающий Вас
А. Гольденвейзер

325. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — УЧЕНИКАМ ШКОЛЫ-СТУДИИ ИМЕНИ ВЛ. И. НЕМИРОВИЧА-ДАНЧЕНКО
19 декабря 1958 г. Москва

19 декабря 1958 г.

Всей душой хотела я сегодня прийти к вам, на вечер, посвященный Владимиру Ивановичу⁶⁶². По болезни не смогла.

В голове теснятся воспоминания об этом великом учителе сцены. Он вместе с Константином Сергеевичем вырастил наш Художественный театр и создал его мировую славу. А сколько артистов он угадал, выдвинул, воспитал, скольким из них помог стать художниками! Сколько внес мудрого и яркого в театральное искусство!..

Хочу пожелать вам, будущим актерам нашей школы, научиться впитывать в себя то огромное богатство, которое 270 нам завещал Владимир Иванович, и всегда помнить, что это наследство требовательное и что успокоенности оно не терпит.

Пусть облик и творческие уроки Владимира Ивановича Немировича-Данченко навсегда войдут в вашу жизнь и помогут вам строить театр будущего.

Народная артистка СССР
О. Книппер-Чехова

326*. ЯПОНСКИЕ АКТРИСЫ — О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ⁶⁶³
7 января 1959 г. Токио

7 января 1959

Токио

Наша уважаемая и любимая Ольга Леонардовна!

Такому обращению Вы, вероятно, удивитесь! Но дело в том, что Вы не являетесь для нас незнакомым человеком.

Больше 30 лет прошло с тех пор, как мы начали работать на сцене. Первое актерское воспитание мы получили в театре «Цукидзи Сёогекидзио» (Малый театр в Цукидзи), который был основан Осанаи Каору, и работали под его руководством. На сцене этого театра ставили пьесы разных зарубежных стран. Когда Осанаи Каору вернулся из России, познакомившись с Московским Художественным театром, он всячески старался прививать нам методы работы К. С. Станиславского. Поэтому можно с уверенностью сказать, что наше актерское воспитание проходило под исключительным влиянием Московского Художественного театра. Нет ничего удивительного и в том, что с самого начала нашей карьеры нам стало известно имя Антона Павловича Чехова и его жены, Ольги Леонардовны.

Не только все японские артисты и артистки любят А. П. Чехова, но и японские театральные зрители обожают его. Надо сказать, что до сего дня мы ставим почти все чеховские пьесы по многу раз.

Мы, шесть актрис, являемся старейшими актрисами японского «нового театра» и до сего времени работаем в 271 первых рядах японского театрального мира. Мы, все шесть, воспитывались в одной и той же труппе, но так как теперь мы принадлежим к разным театральным труппам, то мы организовали «Кружок шестерки» с целью время от времени собираться и беседовать на интересующие нас темы.

Несколько времени тому назад в кинофильме мы, «Кружок шестерки», видели Вас, исполняющую роль Раневской, и пришли в неописуемый восторг.

О Московском Художественном театре и работающих там актерах мы знаем хорошо.

Теперь, когда приехали к нам в Японию те люди, видеть которых мы так мечтали, мы просто вне себя от радости. Упиваемся их мастерством.

Если бы к тому же еще и Вы приехали! При одной такой мысли у нас душа переполняется таким восторгом, что нам становится трудно дышать.

Как мы мечтали видеть Вас!

Антон Павлович Чехов и Вы, его жена, — это наши отец и мать, наши воспитатели.

Мы от всей души желаем Вам сказать большое, большое спасибо.

Мы счастливы передать Вам хоть капельку нашего чувства благодарности.

Наша уважаемая и бесконечно любимая Ольга Леонардовна!

В знак любви к Вам мы преподносим Вам скромный подарок, надеясь, что он украсит Ваше помещение⁶⁶⁴.

Еще прилагаем к этому письму наши карточки, где мы сняты без грима и в гриме. При одной мысли, что Вы увидите их, мы чувствуем себя удостоенными большой чести и глубоко счастливыми.

Находясь под далеким от Вас японским небом, от души желаем Вам здоровья.

«Кружок шестерки»
Ямамото Ясуэ, Тамура Акико,
Хигасияма Тиэко, Киси Тэруко,
Мурасэ Сатико, Сугимура Хируко

272 327*. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА — АНДРЕЮ КНИППЕРУ
24 февраля 1959 г. Москва

24 февр. 1959 г.

Андрюша, поздравляю тебя, желаю успеха и в твоей работе и в жизни.

Очень грустно, что я не повидалась с тобой в твой день 24 февраля⁶⁶⁵.

Будь здоров.

Тата

273 ВОСПОМИНАНИЯ ОБ О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

275 Т. Л. ЩЕПКИНА-КУПЕРНИК⁶⁶⁶

Ни одно большое явление, ни одно большое имя никогда не стоит в нашем представлении особняком: рядом с ним всегда возникают ассоциации, без которых оно утратило бы для нас значительность и свой внутренний смысл. Отдельно от этих ассоциаций оно как бы теряет свой индивидуальный лейтмотив, свое звучание.

Когда я произношу имя Ольги Леонардовны Книппер, рядом с ним немедленно встают две ассоциации: Художественный театр и Чехов. Я ставлю их в этой последовательности потому, что Художественный театр раньше появился в жизни Ольги Леонардовны и определи ее судьбу.

… Я хорошо помню один весенний вечер в Москве, в далекие годы. Помню мою маленькую столовую, за чаем кругом стола — молодые лица, мои товарищи и подруги. И вот входит молодая девушка — она только что была на экзаменационном спектакле в Филармонии, по классу Немировича-Данченко — и, едва успев поздороваться, оживленно восклицает:

— Какую я сейчас очаровательную актрису видела, если бы вы знали!

276 — Где же это? — удивилась я. — Ведь вы были на ученическом спектакле.

— Да, она еще ученица, но уже готовая актриса и, повторяю, очаровательная. Запомните ее имя: ее зовут Ольга Книппер.

В то время уже года два-три, как по Москве в театральных кругах, словно стрижи по небу, стали носиться какие-то беглые фразы, какие-то рассказы, которые заинтересовывали и давали предчувствовать значительность явления.

Важный голос Федотовой с характерной московской оттяжкой:

— Костя Алексеев… энтузиаст: далеко пойдет… Если не сойдет с ума.

Чье-то насмешливое:

— «Отелло» ставят… Из Венеции настоящий «средневековый» меч привезли.

Восторженный голос молодого студента:

— Видали Андрееву? Какая красавица!

— Слышали?

— Видели?

По поводу постановок в Охотничьем клубе вспоминали мейнингенцев…

Потом рассказы о намерении Станиславского и Немировича-Данченко основать новый, общедоступный театр… О репетициях в Пушкине, о том, что они набрали труппу, главным образом из любителей, игравших в Охотничьем клубе, и из учеников Немировича-Данченко в Филармонии, только что окончивших.

В числе других новых имен упоминалось имя Ольги Книппер. Я вспомнила восторг моей знакомой. Мне недолго пришлось ждать, чтобы проверить ее впечатление: после этого прошло немного времени — впервые поднялся занавес Художественного театра. Шла трагедия А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович», и я увидела Книппер.

Это была пьеса, в которой в первый раз увидел Книппер Антон Павлович Чехов, и она произвела на него огромное впечатление. Он многим сообщал об этом впечатлении и, между прочим, в одном из писем к Немировичу-Данченко прямо спрашивал его: «Отчего не пишут об Ирине — Книппер? Разве вышла какая-нибудь заминка?.. — Ирина казалась необыкновенной; теперь же о Федоре говорят больше, чем об Ирине».

Москва сразу отметила молодую артистку.

277 После Ирины всем стало ясно, что Книппер действительно будет настоящей, большой актрисой.

… Следующим этапом в ее жизни была «Чайка» Чехова. Она играла Аркадину.

… Это было для нее огромным испытанием. Молодая девушка должна была играть стареющую актрису — и именно стареющую, а не старую. Та задача была бы легче: совершенно отойти от себя, исказить свое лицо старческим гримом, притушить огонь в глазах, сгорбиться, замедлить движения — и можно было бы поверить в старость. Но артистически восполнить эту еще мало чувствительную разницу между своим возрастом, наружностью, голосом, жестами и обликом Аркадиной, которой, по словам ее сына, при нем сорок три года, а без него «только тридцать два», которой «хочется жить, любить, носить светлые кофточки»… Этого впечатления она достигала какими-то неуловимыми нюансами, полутонами. Я не могла бы теперь по явлениям, по фразам разобрать ее игру, — слишком много времени прошло с тех пор, как я видела ее. Но, очевидно, исполнение было незаурядным, если и теперь отдельные места роли ярко и незабываемо встают передо мной. Помню ее сцену с Машей, которую изумительно играла Лилина, — когда она предлагает ей стать рядом и спрашивает у Дорна, кто из них моложе выглядит — Маша ли, которой двадцать два года, или она, которой «почти вдвое»? В жизни артистки были почти одного возраста, а вместе с тем вы не могли ни на минуту усомниться в том, что Маше — двадцать два, хотя она и распущенна, и плохо одета, а Аркадиной — за сорок, хотя она и подтянута, стройна и может, как она говорит, «хоть пятнадцатилетнюю девочку играть». Ее поза, ее жест, когда она горделиво прохаживается перед Машей, слегка подбоченясь и торжествующе закинув голову, и сейчас перед моими глазами. Вся «несложная сложность» натуры Аркадиной была выражена ею в совершенстве. Проникновенное чувство нежности к сыну позволяло поверить, что эта женщина может играть «Даму с камелиями» и заставить публику плакать и что она способна, как вспоминает Треплев, ухаживать за больной прачкой и мыть ее детей в корыте. А переходы от этой нежности к вульгарной брани торговки и опять к раскаянию и любви — эти переходы поражали зрителя, как, вероятно, поражали бы в жизни. Замечательно вела она сцену с Тригориным. Ее унижение, 278 ее лесть, то самозабвение, с которым она бросается на колени перед ним, и, когда он соглашается уехать, — глубокий, тяжкий вздох, как будто она только что избавилась от страшной опасности. Короткая пауза — она вся дрожит еще, как, вероятно, Аркадина дрожала на сцене в кульминационном пункте драматической роли, — и вдруг меняющаяся маска, спокойный голос, полный: самообладания: «Впрочем, если хочешь, можешь остаться», — с торжествующим сознанием своей победы.

И тут же прощание с домашними, изумительная интонация: «Вот вам рубль — на троих…» — и настойчивое деловое повторение: «Я дала рубль повару — это на троих», подчеркивающее ту скупость, о которой говорит ее сын.

В последнем акте у Аркадиями совсем нет так называемых «выигрышных моментов», и все-таки Книппер умудрялась так играть, что она казалась центром пьесы и приковывала к себе внимание, несмотря на то, что играла премьеру с повышенной температурой и после этого долго хворала. Правда, на этом замечательном спектакле почти все артисты играли так, что их сцены казались в данную минуту самыми значительными: это объяснялось тем поразившим зрителя, необычным для театра настроением, произведенным Чеховым, когда в игре артистов и постановке пьесы сказались, по выражению Станиславского, «приемы, основанные на завете Щепкина и на новаторстве Чехова». Так или иначе, Книппер в этой пьесе получила свое боевое крещение как артистка чеховских пьес.

Публика интересовалась молодой артисткой, приобретались поклонники и поклонницы, отмечала пресса. Н. Е. Эфрос — тончайший знаток Художественного театра — считал эту роль лучшей ролью Книппер «по характерности».

Следующей чеховской пьесой в Художественном театре был «Дядя Ваня»; Ольга Леонардовна играла роль Елены. В этой пьесе нет «героев» и «героинь», как в любой обычной пьесе: в ней одна героиня, приковывающая к себе внимание с первой фразы пьесы и до последней; имя этой героини — жизнь. Жизнь того времени, приглушенная, с отсутствием цели, устремления, волн, жизнь — драма современного человека, которому хочется жить, а жить 279 нечем и нельзя. Воплощением этой драмы и может служить Елена Андреевна. Красавица, умница, самоотверженно несущая крест своего тяжелого замужества — последствие ее благородной ошибки, когда ограниченного профессора она приняла за «полубога». И как нельзя ей играть на рояле, в то время как вся душа ее жаждет звуков и она хочет «играть и плакать, плакать» — нельзя потому, что ее мужу это мешает, — так нельзя ей и жить.

Это «нельзя», которым кончается второе действие пьесы, перекликается со вторым действием «Трех сестер», когда Наташа запрещает принимать ряженых в доме; только Чехов умел так символизировать требования и запреты грубого, пошлого мещанства, которые гнетом ложились на людей и не давали им дышать свободно.

Книппер любила роль Елены Андреевны. Она писала Чехову: «Как мне хочется опять пожить в “Дяде Ване”». Она именно не столько играла чеховские пьесы, сколько жила в них. Она сыграла много других пьес, но в чеховские пьесы она всегда возвращалась как «домой». Большая разница была в этих двух чеховских образах — Аркадиной и Елены. Та — вся четкая, энергичная, хищная «делательница своей жизни», эта — благородная, нежная и безвольная. В этой роли ей, как я уже говорила, приходилось отходить от себя. Она давала ленивую грацию этой «бархатной» женщины, в которой иные ощущают «русалочью кровь» и которая на самом деле застенчива, женственна и проста душой. Эту женственность подчеркивали ее мягкие, волочащиеся платья, такие непохожие на модные туалеты Аркадиной.

И в этой пьесе оставались в памяти некоторые сцены, запечатлевшиеся благодаря своей значительности. Например, ее сцена с Соней, где дуэт Книппер и Лилиной производил огромное впечатление. Он мог бы служить контрастом к замечательной сцене ночного разговора Наташи с Соней в «Войне и мире»: там — весна, здесь — осень, там — две женские души, раскрывшиеся навстречу жизни, здесь тоже две женские души, но тщетно старающиеся вырваться из когтей повседневности в ту поэзию, которая еще так недавно жила в них, как в толстовских героинях, но заслонена скудостью и прозой уже наполовину свершившейся жизни. И трагически звучала фраза Елены, обращенная к мужу: «Погоди, имей терпение: через пять-шесть лет и я буду стара».

280 Окончательное признание Книппер большой актрисой пришло в пьесе «Три сестры». В роли Маши Книппер достигла вершин своего таланта; лучше, полнее, правдивее она не раскрыла ни одного образа, хотя и сыграла много ролей, и сыграла превосходно. Но в Маше она всецело проявила ту щепкинскую простоту и правду, которым страстно учил Станиславский. Эта роль, в которой так немного слов, была самой красноречивой ее ролью.

Когда я была совсем юной девушкой и готовилась к сцене, мне выпало счастье хорошо знать артистку Н. М. Медведеву — любимую ученицу М. С. Щепкина. Она часто давала мне наставления, помогала проходить роли. Ее мысли теперь получили права гражданства и являются как бы азбукой драматического искусства, но тогда они были новыми и очень запомнились мне.

Она говорила:

«Когда ты пришла на сцену, ты помни, что ты не потому пришла, что так заблагорассудилось автору: нет — ты помимо него пришла, из какой-то живой жизни, ты что-то делала за сценой, чем-то жила. Может быть, ты читала интересную книгу и пришла захваченная чтением, деятельная, увлеченная, чтобы из шкафа достать ее продолжение; может быть, ты лениво валялась на диване и пришла скучающая, шлепая туфлями, от нечего делать; может быть, тебе взгрустнулось и ты хочешь приласкаться к матери, и т. д. Но надо, чтобы при взгляде на тебя зритель угадал бы, чем ты жила за кулисами, из какой ты обстановки пришла на сцену…»

Я вспомнила эти слова Н. М. Медведевой, когда увидела Книппер в роли Маши. Глядя на ее Машу, вы как будто видели все: и ее неуютную, предоставленную равнодушной прислуге квартирку, где наводит порядок педантичный, добродушный Кулыгин и где ей милы разве только валяющиеся в беспорядке книги. Вы видели и ее жизнь с нелюбимым мужем — такую же ошибку, как у Клены в «Дяде Ване», — брак, основанный на том, что он ей, девочке, показался «ужасно ученым, умным», а оказался только «добрым». И ее жалость к этой доброте, мешающую ей порвать с ним, решиться уйти из этой беспросветной скуки, в которую превратилось ее существование. И полное отсутствие интереса к своей внешности, выражающееся в вечном черном платье. Весь рассказ о ней уже написан в одной ее фигуре, и с первой минуты эта черная фигура, молчащая 281 над книгой, приковывала к себе внимание, и вы чувствовали, что недаром она молчит, в этом молчании таится возможность готовящейся драмы, и оторваться от нее было нельзя.

Странно отозвалось в душе — «У лукоморья дуб зеленый», какой-то порыв Маши к сказке, к мечте, не дающей ей покоя… Ее слезы, дрожащие под смехом, чтобы не расстроить сестру, ее неподражаемая интонация, с которой она насмешливо говорит Соленому: «Ужа-асно страшный человек!» — все помню, как сейчас. И вот — встреча с Вершининым. Ее глаза, когда она на него смотрит во время его монолога о том, что «через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной», и тот жест, с которым она снимает шляпу и говорит: «Я остаюсь завтракать», — все это говорило о неудержимом порыве к счастью, ярко вспыхнувшем от встречи с Вершининым. Сразу становилось ясно, что тут не будет мимолетной интриги, провинциального флирта, но тут сошлись две людские души, как две искры, зажженные в бесконечности для того, чтобы гореть рядом, и что, конечно, жизнь загасит их, разъединит, и они исчезнут во тьме, не вспыхнув одним пламенем.

Именно такие не повседневные, не домашние мысли вызывала встреча этих людей и когда, в дальнейшем, вы видели расцвет их любви, прекрасной, торжествующей в той «песне без слов», какой казался их необыкновенный разговор: «трам-там-там», их дуэт — иначе трудно назвать это полное слияние двух артистических эмоций на сцене. Когда вы видели сияние ее глаз, неспособность скрыть радость и любовь, у вас сжималось сердце при мысли, что жизнь помешает этой любви, что она, как прекрасный корабль, обрастающий раковинами и моллюсками до того, что не может двигаться, — тоже обречена на бездействие, на гибель. Но корабль можно топором освободить от излишнего груза, обрубить наросшие тяжести, а жизнь в то время слишком трудно было освободить от налипших предрассудков, традиций и правил. Их чувство было обречено на гибель. И эту трагическую обреченность Книппер передавала в последнем акте незабываемо. Она сама рассказывала мне, что, когда перед сценой прощания с Вершининым она шла из уборной на сцену, она закрывала глаза и только молила внутренне, чтобы никто не подошел к ней с какими-нибудь словами, не спугнул тоски, переполнявшей 282 ее, как чашу, которую боишься расплескать. Когда она прощалась с ним — почти без слов, — я не преувеличу, если скажу, что в зале не было ни одной женщины, которая не плакала бы вместе с ней; может быть, и без слез, скрывая рыдания, но захвачены были все без исключения веянием этой настоящей любви и отчаяния.

Великая Ермолова, когда в первый раз смотрела «Три сестры», пришла к Ольге Леонардовне за кулисы и в слезах обняла ее, не находя слов для того, чтобы высказать, какой отклик в ее творческой душе нашла игра молодой артистки;

Последней пьесой, написанной Чеховым для Художественного театра, был «Вишневый сад». Чехову казалось, что он написал «веселую пьесу». Он написал, как всегда, кусок жизни, в котором было и веселое, было и глубоко печальное, а кроме того, было пророчески звучащее, бодрое, обещающее настроение. Многим казалось странным, что одним из представителей этого настроения являлся в пьесе Петя Трофимов, «вечный студент» — какой-то «недоделанный», как его определял сам Чехов. Но теперь только стало возможно расшифровать, что крылось под этой «недоделанностью». Чехов писал: «Ведь Трофимов то и дело в ссылке, его то и дело выгоняют из университета — а как ты изобразишь сии штуки?» И действительно, при тогдашней цензуре немыслимо было даже намек на это дать, и выходил Петя не совсем понятным, и непонятно было, что влечет к нему Аню, — только теперь мы это знаем. Расшифрованная, вся пьеса получила новое звучание, и сейчас она смотрится по-новому…

Тогда, начиная пьесу, Чехов, между прочим, думал сделать главную роль «старухи», для которой ему мерещилась артистка вроде О. О. Садовской, которую он ставил чрезвычайно высоко. А для Книппер он предполагал роль Шарлотты, — ему хотелось, чтобы в Шарлотте «было настоящее веселье», и он сам не заметил, что Шарлотта жалкая и жуткая.

Но постепенно его героиня все молодела и, наконец, дошла до такой стадии, в которой ее могла уже без колебаний играть Книппер.

Ольга Леонардовна играла эту роль несколько десятков лет, и все виртуознее и виртуознее. Тип обычный для той эпохи: барынька из помещиц, легкомысленная, легкодумная, уже утратившая связь с родной землей и превратившаяся 283 в «космополитку», каких сотни наводняли модные курорты и салоны парижских отелей и которые гордились, когда их не принимали за русских. Но у Раневской большой багаж в душе. Наряду с ее легкомыслием, перемежающимся взрывами раскаяния, которые заставляют ее искать утешения у католических патеров, в ней еще не исчезла сентиментальная любовь к родине, к родному углу, к той «детской», в которой она — так недавно еще! — спала ребенком, к той аллее, в которой она видит свою покойную мать, в белом платье. Это отличает ее от тех «космополиток», для которых уже ничего святого нет. И это умела подчеркнуть Книппер.

В этой роли в ней было много обаяния — прелесть осенних роз, которые «прекрасны уж тем, что жить им недолго осталось…». Изящество в костюме, прическе, милое кокетство со всеми, не исключая старого Симеонова-Пищика и начальника станции; но и порывы искреннего чувства при воспоминании о ее утонувшем мальчике, о ее детстве. Слезы и смех, отчаяние и радость — все перемешивается в ней, и видно по каждому ее жесту, каждому взгляду, так легко переходящему от слез к улыбке, что драма Любови Андреевны не подкосит ее. По-прежнему легко будет она скользить по жизни, пока не проживет пятнадцати тысяч, присланных богатой бабушкой на выкуп «Вишневого сада», а там — будь что будет. К обманувшему, обобравшему ее человеку она возвращается со своей легкомысленной добротой и жалостью так же радостно, как Аня идет навстречу новой жизни.

Последний порыв любви к старому дому, прощание с братом не звучит безнадежно, глубины в ее страдании нет, и зритель спокойно следит за ее уходом из старого дома, от которого она, в сущности, давно уже отошла.

 

Незадолго до своей смерти Чехов мечтал о новой пьесе. Он скупо, как всегда, делился своими мыслями: знали только, что действие пьесы будет где-то в краю молчания, на Северном полюсе, что там будет странный корабль и люди, любящие одну и ту же женщину, и что видение этой женщины будет представляться им в последние минуты. На первый взгляд кажущееся несколько мистическим звучание этой только еще намечавшейся пьесы, собственно, имело другую подкладку.

284 Чехов, как врач и психиатр по призванию, как он сам мне говорил, отлично знал о тех психических явлениях, которые вызываются иногда обстановкой Крайнего Севера.

Он предвидел и поездки туда (которые так полно осуществила наша эпоха) и, несомненно, дал бы своей пьесе ту реальность, без которой она была бы только поэтическим сном. Но судьба не дала ему написать ее: он сам ушел в край вечного молчания, ушел навсегда. Театр осиротел без него. И необыкновенно патетической была постановка «Иванова» уже после его смерти. Как после смерти любимого человека не хватает сил расстаться с оставшимися после него вещами, книгами и их перебирают с любовью и тоской, так театр взялся за единственную пьесу Чехова, которую он еще не ставил, пьесу, написанную тогда, когда Художественного театра еще и не было. Наименее совершенную из всех чеховских пьес, в которой он еще не нашел своих путей и не выразил себя вполне. Но нельзя было с ним расстаться, и театр поставил «Иванова». Артистам было тяжело играть, зрителям — тяжело смотреть: все впечатления заслоняла мысль о недавней утрате.

Роль Сарры Книппер играла особенно проникновенно.

… От нее осталось огромное впечатление несказанного одиночества, трогательные, какие-то извиняющиеся интонации в сцене, когда она пытается оживить в муже прошлую любовь, и то, как она точно съеживается под ударами, и еще безнадежная фраза, долго потом преследовавшая и звучавшая как тихий реквием:

«Цветы повторяются каждую весну,
А радости — нет».

Отличительное свойство чеховских персонажей — их необыкновенная синтетичность. Почти каждый из них — синтез, и некоторые в этом смысле доходят до гениальности. Но почти все чеховские герои каждому из нас, людей той эпохи, когда писались его пьесы, встречались в жизни. Не каждый из нас мог бы сказать, что он встретил в жизни князя Мышкина или старика Карамазова и т. п., но каждый в свое время знал и встречал и Раневскую, и трех сестер, и Кулыгина.

А в первое время после революции мы часто задавали себе вопросы, что теперь делают — не «делали бы», а именно 285 делают — Ирина, Маша, Ольга, Андрей… Так они у нас неотъемлемо связались с русской действительностью нашего времени. Так живы для нас и сейчас Гаев, Петя, Раневская, с ее «столиком, шкафиком», с ее легкими слезами, с ее легкодумностью.

 

Как-то в молодости Чехов полушутя писал одному из своих корреспондентов, что если он и женится, то только с тем условием, что жена будет в его жизни, как луна на небе: не пребывать постоянно, но появляться по временам.

Но то, что казалось так просто в шутке, оказалось много сложнее в жизни. Чехов, не мысливший жизни без работы, разумеется, не представлял себе возможным оторвать жену, в которой высоко ценил артистку, от ее деятельности. Но из-за театра она должна была оставаться в Москве, а ему все усиливавшаяся болезнь мешала жить рядом с ней, и все больше времени ему приходилось проводить в Ялте.

Переписка их открывает трагические страницы их жизни. Под шутливой формой писем, обычной для него и невольно передающейся ей, кроется очень много сдержанной боли у него, очень много тоски — у нее.

Чехов очень ценил Художественный театр, он как-то писал Немировичу-Данченко: «Художественный театр — это лучшие страницы той книги, какая будет когда-либо написана о современном русском театре», и шутя прибавлял, что, когда состарится, непременно будет при этом театре хотя бы сторожем, чтобы помогать делать это прекрасное дело, и уверял, что «завидует мыши, которая живет под полом в театре».

Увы, ему не только не удалось состариться при театре, но даже часто бывать в нем и видеть в нем свои пьесы.

Он писал: «Не видеть моих пьес — это моя судьба». И, живя в Ялте, он мысленно не расставался ни с театром, ни с Ольгой Леонардовной. Большая горечь была для него в этом вынужденном отсутствии. В зимние вечера в Ялте, когда завывал в трубах жестокий норд-ост и кипарисы стонали и плакали, как люди, а внизу море грозно бухало о скалы, одиноко и неуютно бывало Антону Павловичу в его белом доме.

286 Сидя в кабинете один, он наблюдал, «как гнутся деревья, как ветер обрывает листья на магнолиях…» — и видел в это время освещенный театральный зал, раздвигающийся серый занавес, свою пьесу, свою жену в этой пьесе, красивую, трепещущую волнением творчества… Скупо намекал он на это, когда писал: «Мне нужно жить в Москве, около тебя… мне так скучно без тебя… Я точно в ссылке, в городе Берёзове», вспоминая Меншикова в ссылке на картине Сурикова… Но, однако, всегда отвечал на ее полные какого-то недоуменного раскаяния жалобы, что театр вынуждает их жить розно, — определенно и мужественно: «Ни разу за все время, пока я женат, я не упрекнул тебя за театр, а, напротив, радовался, что ты у дела, что у тебя есть цель жизни…»

Она же, при всей страстной любви к театру, не могла не сознавать, что их семейная жизнь не сложилась. Она писала ему: «Я знаю, что я тебе нужна — и должна бросить сцену… а между тем привязана к ней…» Иногда ее письма — прямо вопли отчаяния: то ей казалось, что разлука неизбежно приведет к охлаждению, то просто она тревожилась о его здоровье и, когда ему становилось хуже, рвалась душой, вместо того чтобы ехать в театр, туда, в белый ялтинский дом, в его одинокую комнату. Она вырывалась и прилетала к нему. Требовала, чтобы в это время «каждую минуту дня и ночи» он был с ней и «чтобы все другое не существовало…». Но эти свидания урывками, постоянная тревога друг за друга стоили обоим дорого. И часто приходилось ей вспоминать пророческие слова Немировича-Данченко: «Театр все съест без остатка…» Иногда она радовалась, убеждая себя, что у нее есть другая жизнь, кроме всепожирающего театра, — жизнь в нем. Но быстро пролетели годы их супружества, и в 1904 году она привезла его в Москву, о которой он мечтал, куда рвался, как его «три сестры», но привезла мертвого.

Борьба кончилась…

Когда после смерти Чехова она осталась одна в своей просторной квартире, она с недоумением спрашивала себя: зачем мне эта квартира? Мне только койка здесь нужна, вся моя жизнь — в театре!..

С той минуты для нее действительно театр оказался всем.

287 Занавес с чайкой, уютное артистическое фойе, уборная, которую она когда-то обставляла с такой любовью на 75 рублей, выданные на этот предмет молодым театром, а теперь такая строгая, элегантная — вот был ее дом, настоящий дом.

 

Если бы Книппер в своей жизни сыграла только роли в пьесах Чехова, этого уже было бы довольно, чтобы признать ее большой артисткой. За свою жизнь она сыграла больше сорока ролей. Сравнительно небольшое количество объясняется тем, что Художественный театр ставил очень немного пьес за сезон, что было его нововведением, тогда как в то время во многих других театрах было принято ставить по новой пьесе каждую неделю.

Многие ее роли и теперь стоят «перед души моей очами», вызывая в памяти ощущение, испытанное, когда видела их впервые: ощущение чего-то ясного, свежего и глубоко культурного, что не часто встречалось в ту пору на наших сценах. Но писать о других ролях, кроме чеховских, не входит в задание этого очерка.

… Годы были благосклонны к Ольге Леонардовне. Может быть, потому что в молодости она часто играла стареющих женщин (Аркадина, фру Юлиана, Раневская), очень долго не ощущалось разницы с прошлым. Помню, несколько лет назад, на юбилее Чеховского музея, она сыграла сцену из «Дяди Вани». Она пришла в белом кружевном платье, с красными розами. Она волновалась и воодушевилась, глаза ее сияли, и прежняя улыбка играла на губах.

Улыбка Книппер запомнилась мне с первых лет нашего знакомства. Тонкая, умная, немного таинственная улыбка чуть оттененного легким пушком рта, улыбка, словно скрывавшая что-то радостное, ей одной известное, какую-то никому не открытую загадку.

С годами все меньше радости чувствовалось в этой улыбке, но таинственность не покидала ее.

Заканчивая очерк о Книппер, я могу сказать: роли в чеховских пьесах — лучшая драгоценность в ее сокровищнице, в ее вкладе в историю русской сцены, и ими может гордиться, и по праву гордиться, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.

288 М. А. АНДРЕЕВА-ОЛЬЧЕВА⁶⁶⁷

Среди воспоминаний о МХТ совершенно особняком и на почетном месте у меня стоит О. Л. Книппер-Чехова. Помимо огромного и разнообразного дарования это человек несравненного обаяния и искренности захватывающей. О ней как об артистке очень много писали, пишут и будут писать, наверное, интереснее и талантливее меня. Мне хочется только отметить в ней как в артистке и как в человеке то особенное, что так очаровывало многих, приходивших с ней в соприкосновение и на сцене, и в театре, в доме и в жизни. Прежде всего, пусть это не покажется сентиментальным, мне хочется сказать о глазах Ольги Леонардовны, сперва только Книппер, потом Книппер-Чеховой. Вот ее глаза в Леле, в «Снегурочке» Островского: озорные, лукавые глаза, так и сверкавшие лучами солнца и жаждой жизни. Рядом с Лелем стоит Майя в «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» Ибсена. Какие это молодые, смелые глаза — два черных бриллианта, как верится по этим глазам, что такая женщина не погибнет, что она пробьет себе путь в жизнь и возьмет от нее все радости, какие только можно взять от нее. Вспомним теперь две яркие звезды глаз в Регине («Привидения» Ибсена), и как эти две звезды превращаются в два злых уголька жестокой мещанки, когда она понимает, что она сводная сестра Освальда и что все ее планы рухнули, и какие два бездушных камня смотрят на вас, когда она, бросая равнодушное «adieu», уходит в притон для моряков Энгстранда.

А светящиеся, гипнотизирующие очи Лоны Гессель в «Столпах общества», и как в этих бездонных, чистых очах Берник черпает всю силу для исповеди перед народом, пришедшим чествовать его. Тут же не могу обойти молчанием два слова, которые произносит Ольга Леонардовна, и как она их произносит. Вначале Берник не находит в себе сил для публичного покаяния, и у него прорываются слова: «Лона, ты меня презираешь?» И Лона отвечает: «Нет, — и после паузы: — еще!» Эти маленькие два словечка так произносятся, что они действуют на Берника, как удар хлыста по лицу. Тут у Лоны и неизменная любовь и вера в порядочность любимого человека, который может еще спастись. И какое же лицо у Лоны во время героического самобичевания Берника! Мне казалось, что у 289 Ольги Леонардовны внутри солнце и что сияние идет от ее лица в зрительный зал. А лицо и глаза Маши в IV акте «Трех сестер»… Кажется, что Маша, прощаясь с Вершининым, навсегда унесет в своих глазах его образ. Кстати хочется сказать про незабываемые дуэты О. Л. Книппер и К. С. Станиславского и в «Дяде Ване», и в «Трех сестрах», и в «Столпах общества». Очень хороши были и дуэты ее с В. И. Качаловым во всех пьесах, где они вместе играли, но флюиды полной художественной слиянности со Станиславским ощущались публикой прямо-таки физически. Такой пары больше быть не может.

А лицо Раневской — О. Л. Книппер в 3-м акте «Вишневого сада», в трагическом вальсе. Я помню ее еще в светло-шоколадном легком платье, в котором ее написал Ульянов, — в нем она особенно была похожа на ночную бабочку с бархатными крылышками, которая вьется, вьется вокруг огня, пока не упадет в него и не сгорит. И в этих опустошенных, страшных по силе скорби глазах все можно прочесть: и «камень на шее», все же любимый, и гибель вишневого сада, и собственную недалекую гибель Раневской. Я помню каждый ее жест в этом вальсе: сперва кладет свою руку не на плечо, а на грудь около плеча Симеонова-Пищика, тогда В. Ф. Грибунина, потом глазами и головой улавливает ритм вальса, за головой следует корпус, и медленно ее кружит В. Ф. Грибунин — чуткий партнер.

А какие злые, сверлящие буравчики вместо глаз были у Ольги Леонардовны в роли королевы Гертруды. Достаточно было взглянуть на это лицо, увидеть жест, которым она на секунду прижимала к себе локоть рядом сидящего короля, и без слов возникал перед зрителем образ преступной, чувственной, бездушной женщины.

Наконец, глупые, круглые гляделки городничихи в «Ревизоре».

Если бы зафиксировать одни только эти глаза в разных ролях артистки, какая возникла бы галерея талантливых сценических воплощений.

… Я вспоминаю выступление Ольги Леонардовны много лет спустя, на концерте-утреннике в память Л. Н. Толстого в Доме ученых. Она читала за столом главу из «Анны Карениной», в которой описывается свидание Анны с сыном, и читала так, что публика забыла, что это чтение, не видела ни стола, ни эстрады, ни актрисы, а видела мать — Анну, постельку, «Кутика», и вдруг стало так понятно, 290 почему Анна не любит хорошенькой и здоровой дочки от любимого человека, а жить не может без этого худенького мальчика, сына ненавистного ей теперь Каренина. И так ощутимо было ее предчувствие неминуемой гибели. Я сейчас передаю не только свое впечатление — многие из публики в антракте подходили ко мне ошеломленные. Кто-то сказал: «Да что же это такое? Ведь это же полное перевоплощение».

… И такая же яркая, талантливая и разнообразная Ольга Леонардовна в жизни. Чего только она не умеет: поет, играет и на рояле и на фисгармонии, плетет всевозможные кружева, делает художественные вышивки, интересуется всеми видами искусства, знает несколько языков — никогда не выносила переводов. Замечательно остроумный, умный и чуткий собеседник. Самая ее очаровательная черта, по-моему, это ее полная отдача себя данному моменту — необычайная сила и искренность переживания. Мне рассказывала Мария Павловна Чехова, как Бунин приехал к ней читать свои воспоминания об А. П. Чехове. Она сидела на своем диване. Он перед ней на стуле. Вначале Ольга Леонардовна реагировала вслух на его чтение, потом все реже, тише и, наконец, смолкла совсем. Озадаченный Бунин приподнялся, взглянул пристально на нее — она была без сознания.

Раз я застала Ольгу Леонардовну за игрой в карты («дурачки» или «короли» — уж не помню) со своими тремя тогда еще очень юными племянниками. Детвора играла с увлечением, но без всякого азарта, а у Ольги Леонардовны был такой вид, так горели глаза и в таком она была возбуждении, точно она в Монте-Карло проигрывала состояние в рулетку. Мне было жаль, что я оборвала игру — так интересно было смотреть на Ольгу Леонардовну. Такое же наслаждение было смотреть на нее, когда она слушала хорошую музыку или читала хорошую книгу: по ее лицу можно было читать все ее переживания…

В. В. ДМИТРИЕВ⁶⁶⁸

Для интеллигенции начала XX века имя Книппер было почти именем нарицательным. Среди самых близких для передовой интеллигенции понятий, среди имен, ставших понятиями, как Чехов и Горький, возник и стал сильно 291 привлекать к себе артистический облик Книппер. Это была не громкая слава актрисы, подобная славе Комиссаржевской или Ермоловой, не популярность жены Чехова — что-то другое в ее творческой личности делало без Книппер ощущение времени неполным для современной интеллигенции.

Книппер появилась с Художественным театром и стала типичной выразительницей его эстетики. Сама Книппер говорит, что она не представляет себя в другом театре, а еще меньше — в разных театрах. Для нее игра на сцене всегда была не только работой актрисы, а каким-то ответом на запросы века, некиим «служением», общественной обязанностью.

Ольга Леонардовна рассказывает: «Когда мы, актрисы Художественного театра, появились в Петербурге, все удивлялись: кто это — актрисы или учительницы?..» В самом внешнем облике актрис Художественного театра было нечто новое, необычайное. Как будто сознательно отказавшись от ослепительности нарядов, от приподнятой «театрализованной» элегантности традиционных актрис, они ходили суровыми весталками в высоких воротничках. Но все же это были актрисы, а не «синие чулки». Только эти актрисы были «от интеллигенции», и Книппер среди них была самым ярким выражением этого нового типа. И уже поэтому врачи, учителя, инженеры, студенты говорили о Книппер с оттенком личным, полуродственным, в других театрах они поклонялись Ермоловой, Савиной, Комиссаржевской, в Художественном театре интимно беседовали со «своей» Книппер.

Как у всех актеров Художественного театра, несмотря на долгую жизнь, у Книппер значительно меньше ролей, чем у актрис «нормальных». Но эти немногие роли проходят сквозь всю жизнь, и в этой однотипности, повторяемости творчества есть глубокое своеобразие и глубокий смысл.

С Машей, а потом с Раневской в чеховских пьесах Книппер прожила всю свою большую жизнь.

Но для актрисы Художественного театра у нее было очень много ролей. Здесь были и Чехов, и Горький, и Тургенев, и Достоевский, и символисты. Были и разные приемы постановок — простота и скромность чеховских спектаклей сменялись декадентским вычурным аскетизмом «Драмы жизни» К. Гамсуна. Потом приходил утонченный 292 психологический рисунок тургеневского спектакля. Но при всем разнообразии стилистических приемов Художественного театра, актерский облик Книппер создался один, свой, только ей присущий. Может быть, он начался от Чехова. Во всяком случае, на нем не отразились вовсе символистические сложности Гамсуна и Андреева.

У Чехова в рассказе «В овраге» старик батрак говорит: «Жизнь долгая, — будет еще и хорошего и дурного…» — и, рассказывая свою несчастную жизнь, кончает так: «Скажу тебе: потом было и дурное, было и хорошее. Вот и помирать не хочется… значит, хорошего было больше». Ольга Леонардовна очень любит вспоминать эти слова. Вот это восприятие жизни как счастья прежде всего, несмотря на все возможные бедствия и катастрофы, вероятно, главное в Книппер. Она неутомимо рада жизни. Ее может огорчить только пропущенный в жизни час. Это содержание конкретной жизни ощущает она каждую минуту и в своем искусстве, и в театре, и в природе, и в быту. Шум моря, цветы и запахи Крыма явственно повторяли для нее голоса жизни, в то время как в узком, вседневном быту она «ничего не понимала». Быт для нее не жизнь, а маленькая несуразность: не может же человек всерьез страдать из-за «пайков».

Книппер всегда перенасыщала жизнью образы своих героинь на сцене. Ее же современники, люди ее непосредственного окружения, часто уходили от жизни — в вымыслы, как символисты, в черные будни разочарований и отчаяния или в пропаганду голых идей. Поэтому никакие позы и причуды стилизации, никакие хитоны, маски и мантии не задели ее. Она рассказывает про этих своих современников с легкой улыбкой, как про забавных и несчастных людей. По сути же, вероятно, все это было ей чуждо и в общем неинтересно.

Из переполненного чувством живого восприятия мира выходит прежде всего театр Чехова — Книппер. Маша — Книппер счастлива даже своей неудавшейся любовью. Раневская — Книппер так полна ощущениями жадно прожитой жизни, что даже разорение, продажа имения, будущая бесперспективность мерещатся ей где-то на втором плане. Она наивно никак не может ощутить эти беды как свою катастрофу. Все пройдет и образуется. А вот Петя Трофимов рассуждает высокопарно и неестественно, и ее это раздражает.

293 Там же, где необходимо реальнейшее выражение непосредственного чувства, сама кровь подсказывает Книппер средства выражения. В Машином объяснении с Вершининым («трам-там-там»), в объяснении без слов, Книппер находила те сверхслова, которые даны только посвященным в высшие тайны жизни.

Критика тех времен часто обвиняла Книппер в том, что в ее исполнении больше женщины и любви, чем идеи, чем обобщенного образа. Так, о ней писали, что в «Драме жизни» она «не превращалась в надмирную отвлеченную символическую фигуру», оставаясь фигурой чувственно-жизненной, что она «убивает то мистическое, что есть в Терезите». Так же недовольна ею пресса в «Росмерсхольме» Ибсена. Символика «белых коней» смерти, трагедия смерти и обреченности повернута Книппер в «прозаическую», но мнению критиков, сторону. Но отмечают, что Ребекка — Книппер идет «на подвиг смерти ради ценности жизни». Сейчас, через тридцать семь лет, мы думаем, как права была Книппер, не соблазнившаяся этими символистическими рассуждениями. Она искренно помогла понять, к чему еще рассуждать и что-то разъяснять, когда голос чувства глубже и полнее может передать загадку жизни. Книппер, рассказывая про Айседору Дункан, всегда недоумевала, зачем, при ее необыкновенном внутреннем чувстве жизни, так воспринятом всем ее телом, — зачем еще дополнительная придуманость античных поз, хитонов, всей системы внешних эффектов. Ей это казалось модничаньем, манерностью, излишней при природных данных Дункан.

У Книппер нет и не было надрыва. Даже остронадрывные жизненные обстоятельства приобретают для нее другой смысл. У Чехова есть рассказ «Володя большой и Володя маленький», где после кутежа у Яра компания заезжает к утрене в Страстной монастырь. Можно легко трактовать это как угар и бред кутежа, как экзальтацию покаяния опустошенных душ. Когда Книппер читает этот рассказ или вспоминает реальные обстоятельства, при которых он создавался, весь излом получает свое жизненное оправдание. То вечно взволнованное ощущение восторженности, которое есть в жизни и в природе, Книппер переносит в восприятие цыганского пения, и троек, и заутрени, очищающей и возвышающей душу. И рассказ превращается опять в гимн бытию.

294 Книппер трудно было бы играть мещанок, ибо мещанская, ограниченная, не жизненная, а бытовая реальность противоположна широкой теме Книппер. Но образы мещанок в пьесах Горького как бы разворачиваются Книппер вширь. Это прежде всего носительницы мечты о лучшей жизни. Настя в «На дне», с ее ставшей почти реальной мечтой о «настоящей» любви — не «надрыв», не отчаяние тоски и неверия. Настя — Книппер опять же убеждена, как и мужик («В овраге»), что жить лучше, чем не жить, что нужно только уйти, изменить жизнь, и станет лучше.

Вероятно, эти жизнеутверждающие черты Книппер и: делали ее близкой широким массам интеллигенции, так же, как они сближали ее с Чеховым. Именно от этой передовой интеллигенции, а не от трагических фигур вождей символизма идет обаяние имени Книппер. Эти же свойства помогают Книппер и по сие время находить единый ритм с эпохой.

И поэтому, хотя, может быть, в России было несколько равноценных Книппер актрис, но одна Книппер сохранила свое место в эпохе как выразитель лучших мечтаний русской интеллигенции.

С. В. ГИАЦИНТОВА⁶⁶⁹

Был весенний день. Все таяло. Москва была какая-то новая, веселая, и весенняя грязь и, главное, ручьи по бокам тротуара были для детских ног неизъяснимо привлекательны.

Мальчишки пускали бумажные кораблики, и это поглощало мое детское внимание. Как вдруг над моим ухом, обращаясь к своей спутнице, моя мать сказала: «Вот идет Книппер, она теперь Книппер-Чехова». Я подняла глаза. По улице (это было на углу Б. Дмитровки и Охотного ряда) шла в чем-то светлом стройная женщина с двумя мужчинами. Оба они держали ее под руки. Все трое смеялись. Меня обдала волна духов, и они прошли мимо, — вернее она «прошелестела». Теперь женщины так не шелестят. Мне запомнился ее остренький профиль и Шляпа с перышками: она была похожа на какую-то радостную, беззаботную птичку.

Прошли годы, и я гимназисткой попала за кулисы Художественного театра. Шел «Вишневый сад». Было необычайно 295 тихо, чисто, торжественно. За кулисами все жило для сцены. Все готовились к чрезвычайно важному. Мимо меня прошла красивая высокая женщина — Мария Алексеевна Гремиславская. Она несла на вытянутой руке чей-то парик и окинула меня строгим взглядом. Говорили мало, приглушенными голосами.

Попав в атмосферу чистоты и строгости искусства, не хотелось уходить из этого волшебного мира. Открылись двери одной из гримировальных уборных. На фоне яркого света лампочек, в белом капоте с кружевами, появилась Книппер — Раневская. Близко, близко я увидела ее лицо, и опять охватила волна духов, шелеста, женственности.

Когда я потом смотрела «Месяц в деревне», я повторяла мысленно, обращаясь к Книппер: «Ваши душистые платья», — это было впечатление не внешней, а какой-то внутренней благоуханности. Так дважды промелькнула она мимо меня — актриса-женщина. Может быть, самое для меня драгоценное ее качество и есть глубокая ее женственность. Я не берусь описать и объяснить существо дарования актрисы Книппер-Чеховой. Это сделано и еще будет сделано не раз людьми более компетентными, искусствоведами и критиками. Я хочу только поделиться своими впечатлениями.

 

В те времена существовал особый тип, особый образ женщины — актрисы Художественного театра. Ольга Леонардовна могла служить эталоном этого типа актрисы. Что же было характерным, что отличало от других этих прелестных женщин? Слишком общим словом «интеллигентность» не объяснить их поведения. Необыкновенная скромность, сдержанность, образованность — все вместе имело силу обаяния.

Когда через столько лет я вспоминаю свой приход в Художественный театр, мне начинает казаться, что это был поистине театральный рай. Я постараюсь объяснить это. У ведущих актеров, тогда уже знаменитых, было одно забытое сейчас правило — они несли в театр лучшее, что в них было. Не свои характеры, не привычки, болезни, беды, недостатки — а все лучшее, готовое для работы в театре. В людях столько хорошего, что, казалось бы, отобрать его от всего, что нанесло в душу, — просто. Но это не так — это трудно. А вот они могли. Переступая порог 296 театра, они умели отбросить обыденность, войти в него праздничными, готовыми к работе. И, вспоминая Ольгу Леонардовну, веселую, темпераментную, я вижу ее на репетиции в строгой готовности, подтянутую, уважительную даже к тому месту, где ведется репетиция.

… Репетиция. Мы, театральная молодежь, сидим сзади у стены на скамейках, тихие как мыши. Тишина не наше свойство, но мы уже умели войти в атмосферу работы. Собираются актеры за десять минут до прихода режиссера — таково было правило. Входит Ольга Леонардовна. Она в светло-серой блузке с высоким воротом, темная юбка плотно охватывает ее стройную, изящную фигуру. Волосы зачесаны наверх. Ее горячие лукавые глаза серьезны. Она садится к столу. В ее позе, женственной и свободной, есть и та гордая скромность, которая была так привлекательна в актрисах Художественного театра. Чем они гордились? Своей профессией, своим театром, своими режиссерами. За эту гордую скромность они были уважаемы. Я не описываю вместо театра монастырь. Были и драмы, и увлечения, и жизненные катастрофы, но театр был над этим. И старшие требовали от младших такого же отношения к театру. Не только внешней дисциплины. Интеллигентные актеры Художественного театра жили широкими интересами, и от младших они ждали готовности воспринимать окружающий мир широко и по-своему.

Однажды Ольга Леонардовна, которая ко мне была нежно внимательна, увидела меня идущей под руку с одной ученицей и деликатно спросила меня: «Вы с ней подружились? Она интересная девочка? Мне что-то сдается, что вас соединяет только болтовня. Болтать, конечно, бывает и очень забавно и увлекательно, но ведь не все время, правда? Ведь не на этом строятся отношения. Мне кажется, что вы очень разные». Она была, конечно, права. Соединяла болтовня, были мы разные, и эта девочка вскоре исчезла из театра. Если б не болтовня соединяла актрис! Как-то умели эти актрисы Художественного театра и поболтать при случае, а отношения строить на общем понимании театра, искусства, жизни.

 

Первая встреча в работе с Ольгой Леонардовной — «У жизни в лапах». Я играла свою первую в жизни роль — служанки у фру Гиле. Репетиции были полны той 297 волшебной атмосферы, которую я вдохнула, попав впервые за кулисы. Для актеров репетиции были праздником и самым важным событием дня. В этих чудесных актерах Художественного театра не было ни надменности, ни фамильярности. Было большое достоинство и свободное доброжелательство. Благодаря их обаянию мы, молодые, однажды попав на репетицию, попадали во власть сцены, чтобы никогда уже не иметь сил оторвать от нее сердце.

Ольга Леонардовна не легко находила образ фру Гиле. Я помню, как иногда она говорила, что не любит ее, и враждебно восклицала: «Да что с ней, в самом деле? Зачем она делает это!..» На следующий день опять она ее любила.

Меня поразила в Книппер одна черта. Она умела как-то остро и весело иронизировать над самой собой. Умела самое себя не любить и удивительно беззаботно и щедро переходила из одного настроения в другое. Как-то раз мы стояли за кулисами. Репетиция шла на сцене. Ольга Леонардовна вышла взволнованная, с крупными слезами в глазах, бледная. Остановилась на секунду, что-то прошептала, потом вдруг сердито, по-мальчишески плюнула, взглянула на нас и засмеялась. «Я на себя плюнула, — объяснила она. — Мне противно». В этом была и искренность, и строгость к себе, и присущая ей веселость. Часто на репетиции она смеялась своим грудным добрым смехом и над собой и над другими, а иногда смеялась и насмешливо: как только ей казалось что-нибудь фальшивым или нелогичным в тексте пьесы. Это вызывало ее резкий протест.

Все нескромно-эффектное, имеющее целью произвести исключительно внешнее впечатление в этой пьесе («У жизни в лапах»), ее сердило и смешило. Она старалась снять с этой своей роли показную, мишурную раскраску.

Насколько я теперь понимаю, вся ее работа шла по углублению образа. Ясная, простая, гармоничная, с легким темпераментом, она вступала в борьбу с ненужной усложненностью, со всем, что могло бы противоречить строгому вкусу и мере чувств. Мне кажется, она не выносила никакого «стиля декаданс» в искусстве. В дни разочарований Ольга Леонардовна, пожимая плечами, говорила: «Не знаю, не знаю, что это за дама. По-моему, препротивная». А в дни увлечения: «Она страстная, безумная, 298 но совсем не плохая женщина. Женщина с большой внутренней трагедией».

Весь конфликт Книппер с автором, а впоследствии и с некоторыми критиками в этом и заключался — для нее важно было чрезмерно эффектные чувства пересоздать в чувства сдержанные и глубокие. Мне же кажется, что в этом и была прелесть ее игры… Фру Гиле можно было бы сыграть эффектнее, шумнее и вульгарнее, даже ярче. И актриса, играющая таким образом, была бы по-своему права. Но в Книппер-Чеховой прекрасно то, что она никогда себе не изменяла. Она играла так, как верила. Играла всегда правдиво и строго. Она удивительно русская актриса. То есть я хочу сказать, что она хорошо понимает силу и цену глубокого и при этом скромного чувства. Это не значит, что это чувство лишено театральности, но оно не раздуто излишне, не подчеркнуто, ничем сентиментальным не украшено. На сцене прежде всего проходит история человеческой души с ее глубокими извилинами, мыслями и даже получувствами и полумыслями. Выявление и воплощение внутренней человеческой жизни — вот богатство русского театра. А Ольге Леонардовне и самой, в ее актерской индивидуальности, присущи еще и скромность выражения и сдержанность, иногда доходящая до замкнутости. Все это облагородило фру Гиле. Но я бы сказала, что она сыграла эту кафешантанную певицу, пожалуй, чересчур талантливой. У ее фру Гиле из жизни ушли не только женские победы и очарование успеха, но и нечто большее, драгоценное. Ее Юлиана должна замолкнуть, когда в ней еще дрожат творческие силы. Они еще душат ее, рвутся наружу. Но постаревшее лицо, но мода на других, молодых «Юлиан» вытесняют ее из привычного ей мира сцены и успеха. Фру Гиле — Книппер страдает от не выраженных ею сценических образов, может быть, сильнее, чем это написано у Гамсуна. Его «Король Юлиана» терзаема больше всего забвением, тяжестью лет и концом своей любви.

В третьем акте, когда Книппер — фру Гиле стояла среди пестрых подушек на грандиозном диване во всю сцену (на который почему-то обрушивались критики, хотя он был очень красив и гармонировал со всей постановкой), когда она точно ловила свой прежний голос, свой прежний задор, — в ней почти ничего не было жалкого, а все глубоко трагично. Она старалась петь: «И украшалась, и украшалась 299 булавочкой из янтаря». Никто ее не слушал. Пили шампанское, переговаривались, смеялись, влюбленно смотрели друг на друга — а она пела для самой себя, почти вдохновенно, но бессильно. Это был своеобразный диалог с самой собой. Она как бы спрашивала себя: жива ли она еще, а ответ был страшный: «Нет, я умерла». Как она была красива на этом диване, и какое темное отчаяние таилось в ее глазах!

Музыка, написанная Сацем, всегда привлекала в театр молодежь и не занятую в спектакле. В третьем акте эти молодые актеры стояли на лестнице, идущей со сцены, и молча слушали необычайно страстную, бурную, мятежную музыку Саца. Мы же — две служанки — стояли в кулисах и с замиранием сердца смотрели на эту одинокую женскую фигуру на диване. Книппер делала упор в роли не на зависть к молодости, а на это начинающееся одиночество старости. Вернее, на ужас приближения старости. Но до старости этой великолепной женщине было еще очень далеко.

Я помню ее платье зеленое, с черными длинными перчатками, и громадную шляпу. Что-то почти наглое в туалете, вызывающее, походка королевская, точно она безжалостно и привычно топчет что-то ногами. И, несмотря на эту наглость, глубокая печаль во всем, отцветание, умирание, одиночество. У Пера Баста (у необыкновенного, блистательного, обаятельного Качалова) есть фраза: «Для всех живущих путь один — вниз, вниз, вниз». С первого появления фру Гиле, несмотря на излишнюю самоуверенность манер кафешантанной звезды, на ее пышную красоту, казалось, что она идет вниз, вниз, вниз. Удивительно, как избегала она в этой роли малейшей вульгарности. Ни тени пошлости, тривиальности, а легко было бы сыграть эффектно и вульгарно. Правда, это редкое качество — вкус — было мало оценено тогдашними критиками. Оно ведь очень тонко. Даже иной раз в роли нельзя указать точного места. Вот здесь, мол, оно имеется, именно здесь отсутствие вульгарности. Книппер вообще совершенно чужда вульгарности. Такова природа ее творчества. И благодарность за это отсутствие вульгарности очень глубока у зрителей. Ольгу Леонардовну в этой роли любили. Может быть, в диалогах с Блуменшеном она была слишком мягка. Сильнее всего в ее словах звучала мольба о любви, жажда этой любви. Меньше всего было озлобления, мстительности. 300 Но жизнь толкает фру Гиле под гору, и она катится вниз.

Я помню ее в последнем акте. Полутьма. Она сидит у камина. Она совсем одна. Я — служанка — входила и докладывала о приходе негра. Я не сразу говорила, кто именно пришел. На ее вопрос я отвечала: «Это… это…» И сзади меня вырастал стройный негр — Подгорный. В этот свой ответ: «Это… это…» я, в наивности своей артистической молодости, вкладывала сложнейшие переживания, никак не доходившие до зрительного зала по той простой причине, что никто не смотрел на служанку, а все смотрели на Книппер. Но меня это мало смущало, потому что после каждого спектакля, с добротой и лаской, так свойственной ей, Ольга Леонардовна, обняв меня за плечи, серьезно говорила: «Очень хорошо вышла и вовремя ответила».

Я хорошо помню ее одинокую фигуру в кресле. Я смотрела в ее глаза и видела умирающую женскую душу. Удивительно была она при этом чиста. Кто-то написал: «Это был последний акт женской жизни». Да, умирало что-то страстное и мятежное. Но именно потому, что оно было пламенно, страстно, оно было чисто. В Книппер никогда не было холодной рассудочности, расчетливости. Глядя на нее, я себе представляла, как жила «Король Юлиана», как она объездила весь свет, как засыпали ее цветами, как искренне и бездумно она любила, изменяла, как привыкла к вызовам, огням, словам, к парадности жизни. И вот все умерло. Все ушло. Впереди — одиночество, ужас.

Немирович-Данченко сказал о Книппер, когда она была ученицей Филармонии, что в ней есть «изящество игры». Это качество стало ее особенностью. На сцене она любит бурно и чисто, выражает самые сильные чувства сдержанно и изящно. Такой она была и в образе фру Гиле, и такова же она для меня с этими неизменными качествами еще в двух моих любимых ролях: в Раневской («Вишневый сад») и в Маше («Три сестры»).

Боже мой, какой мир женской безмятежности, какое легкомыслие в грусти и какая неуловимая прелесть во всем поведении, даже в поступках, собственно, и несимпатичных! Это — Раневская. В каждом движении привычка к радости, но и печаль ее и лиризм искренни и трогательны. «Посмотрите, покойная мама идет по саду». Она стояла у окна с носовым платком в руке. Я в первый раз видела «Вишневый сад» из бельэтажа. Сидела с подругами 301 по гимназии. Одна из них восторженно вздыхала: «Вишневые деревья настоящие. Их привозят из сада». А мы, остальные, более чувствительные к искусству, обливались слезами над… — не знаю как назвать — над ее женственностью. Мы даровали Раневской отпущение всех грехов.

Весь следующий день в гимназии мы выдумывали причины и основания, по которым мы прощаем ей все. К концу дня я предложила формулу, которая была с восторгом принята: «Она беспомощная».

В Раневской — Книппер охвачен еще и целый мир дворянства, таинственное понятие — стиль. Она — помещица, дворянка. На ней, на очень русской, очень, в сущности, простой и бесхитростной женщине — налет Парижа. Все это передается тонко, почти незаметно.

Самое женственное создание из всех ролей — это Маша в «Трех сестрах». «Великолепная женщина», да, именно великолепная. Она великолепна в своей любви, в отчаянии, в каком-то бунте против своей жизни. В ней есть смелость, отчаянность, она — широкая, разливная. «Эх-ма… где наша не пропадала», — она говорит это с неподражаемой ширью. Маша — не выразивший себя до конца человек. Ей не легко, потому что не удалось раскрыть себя. Да она и сама себя хорошенько не знает. Но ей тесно, душно, она томится и ждет.

Незабвенна ее сцена со Станиславским в третьем акте. Радость страсти; она полюбила, что называется, сломя голову. И затем — прощанье с этой любовью. Прощанье со всей своей жизнью, с радостью и надеждой. Все ее тело сотрясалось от глухих рыданий.

Я вспоминаю образец женственности — Лешковскую. Она была некрасива, очень скромна на сцене, но то, что она знала о женщинах, то, что она рассказывала о них своей игрой, никто другой не мог бы рассказать. Точно со дна морского доставала она драгоценные камни и показывала их зрительному залу. Она бывала злой, бывала смешной, нежной, лиричной, но самую грубость она играла изящно, страсть — целомудренно, кокетство — не вульгарно.

Лешковская и Книппер — разные по своей индивидуальности актрисы, но роднит их именно эта женственность. В той и другой нужная мера женской замкнутости, я бы сказала — женской таинственности. Лешковская была некрасива, но хорошела на глазах. Книппер и хорошеть не 302 надо было. Ей надо было оправдать доверие зрителя к ее стройной грации, низкому голосу, лукавому смеху. Она оправдывала это доверие, превосходила все ожидания.

 

Редко пишут о Книппер последнего периода ее сценической деятельности. В этих последних ролях отразился великолепный дар вечного движения и развития, которым она обладала. Иными словами, она обладала вечной молодостью. То новое, что родилось в ней органически, без чего она уже и не могла бы играть, — это способность обобщить образ и найти силу социального обличения.

Две ее последние роли — графиня Чарская в «Воскресении» и Полина во «Врагах» Горького. Много уже лет было ею прожито и на сцене и в жизни; казалось, что должна же наступить и усталость. Но она не наступила. Живой ее темперамент не ослабевал, не умирал. Ее женственность при огромном такте, который не позволял ей ни молодиться, ни перенапрягаться, все еще наполняла радостью и многоцветностью ее появление на сцене.

В графине Чарской, петербургской даме, сквозь это обаяние проглядывал жестокий сарказм актрисы. От нее, элегантной, беспечной, веяло какой-то фальшивой жизнью. И невольно рождались мысли о социальном типе, о целой эпохе, о судьбе такого сорта людей. В короткой роли — рассказ о многих и о многом.

Во «Врагах» — Полина. До чего же была она самоуверенна, спокойна, убеждена в своей порядочности, до чего слепа, глуха к действительной жизни. Это была безнадежно тупая и вместе с тем уютно-милая буржуазная дама.

Книппер через Полину сумела рассказать о целом обществе, о том, что могло создать такую Полину, но игра ее, как всегда, была сдержанна, реалистична, легка, изящна. Мы теперь часто говорим и раздумываем, что такое характерность, как выразить характер на сцене. Книппер не делала себе подчеркнутого грима, не меняла голоса, фигуры, но все ее движения органически принадлежали Полине. Как она брала лорнет! Трудно объяснить это движение. В нем и привычка, и избалованность, и небрежность, и вместе с тем грация. Бездумная, безмятежная. Вокруг землетрясение, катастрофа — а она «кушает» и рассуждает. Играла она очень серьезно, просто, а была невыносимо смешна. Вероятно, больше всего тем, что «пребывала» 303 в каком-то своем мире, не соответствующем происходящему. Трясется земля, а на ее холеном лице беспечная улыбка. Кипят страсти — она внимает добродушно, уверенная в своей правоте, доброте, даже в уме своем. Она ровно ничего не понимает. Ей кажется, что ее мир вечен. Это толкование, эта манера игры говорили о вечном движении и углублении таланта, о высокой профессиональности актрисы.

 

Когда я узнала Ольгу Леонардовну, только что придя в театр, я поняла, что ее не надо бояться, ее должно уважать. Бояться не надо, потому что она «веселый человек». В ее сердце всегда пела какая-то радостная, победоносная песня. Было впечатление, что она с утра встает веселая, что она всегда радуется новому дню, как это бывает в детстве. Она долго продолжала ждать от жизни счастья, вероятно, часто дожидалась его. Счастье любит таких людей.

Всегда подтянутая, одета изящно, просто, с какой-то любовью к наступающему дню, с любопытством к нему — она всю себя посвящала этому новому дню и жила его интересами и радостями. Эта веселая струя сказалась и на ее творчестве — оно молодое.

И я хочу поблагодарить чудесную актрису за радость, молодость, женственность, за первые мои встречи с ней, за благоуханный облик счастливой женщины, залитой весенним московским солнцем, и за нежную ее доброту к нам, театральным «неродившимся душам». В начале трудного сценического пути ласковый голос такой актрисы, ее ободряющее: «Очень хорошо вышла» — стоит многих рецензий и указаний.

В. А. ОРЛОВ⁶⁷⁰

Вероятно, в жизни каждого человека бывают встречи, которые запоминаются навсегда. Я считаю, что моему поколению мхатовцев особенно повезло: мы знали Станиславского и Немировича-Данченко, Качалова, Москвина и Леонидова, знали людей, ставших ныне легендой. Правда, легенда порой начинает так плотно окутывать образы корифеев МХАТ, что за ней скрывается от наших глаз живой 304 облик человека. Легенда заслоняет жизнь, мешает увидеть прошлое таким, каким оно было на самом деле.

А «старики» МХАТ должны жить в нашей памяти — незримо жить рядом и вместе с нами, оставаясь нашими учителями, старшими товарищами и судьями. Ведь их творчеством мы проверяем наш нынешний труд, их жизнью, полной самоотвержения и любви к искусству, мы измеряем сегодня наши жизни. Предать их забвению — для меня это значило бы не только отказаться от прошлого, это было бы изменой будущему МХАТ. Для того чтобы не отдаляться от традиций Художественного театра, надо помнить тех, кто стоял у их истоков. Помнить такими, какими они были.

В Московском Художественном театре — и в моей памяти — Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой принадлежит особое место. В мхатовское искусство она внесла неповторимую, истинно чеховскую тему безграничной и требовательной любви к человеку. Жизнью своей Ольга Леонардовна воплотила мечты Антона Павловича Чехова о человеке, в котором «все прекрасно», о гармонической личности.

Говорить о Книппер-Чеховой как о художнике и человеке, не соединяя одно с другим, невозможно, ибо жизнь Ольги Леонардовны неотделима от ее искусства, ибо вне театра она жила для людей точно так же, как и на сцене.

Я не беру на себя смелость нарисовать портрет Книппер-Чеховой. Попытаюсь рассказать о том, какой она запомнилась мне — в жизни и на сцене. О том, чем была Ольга Леонардовна для меня и, думаю, для всех мхатовцев моего поколения.

С Ольгой Леонардовной я «познакомился» в раннем детстве. Надо сказать, что в нашей семье имя Чехова было окружено особой любовью и почитанием. В 1904 году в нашем семейном «поминальнике» прибавилось имя Антон — настолько благоговейно относились мы к великому писателю при его жизни и к его памяти после смерти. И все, что окружало Чехова, было нам дорого. Дорогой стала для нас и жена писателя — Ольга Леонардовна Книппер.

Мы знали, что Книппер — актриса Московского Художественного театра, не раз слышали рассказы о ее игре в «Трех сестрах», «Чайке», «Вишневом саде». Но для 305 меня она еще не стала тогда актрисой Книппер, а была просто человеком, близким Чехову. Тем не менее именно ее имя впервые связало для меня любимого писателя с театром, ставшим «театром Чехова».

В те годы я уже смутно мечтал о сцене, о Художественном театре. Мог ли тогда я думать, что мечтам моим суждено исполниться, что моя жизнь навсегда будет слита с жизнью МХАТ? Что я стану партнером Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой по «Вишневому саду» и «На дне», во «Врагах» и «Царе Федоре Иоанновиче»?

«Старики» МХАТ всегда внимательно следили за первыми шагами молодых актеров. Быть может, больше и чаще других свою помощь, свой опыт предлагала нам Книппер-Чехова. Мое знакомство, моя дружба с Ольгой Леонардовной Началась именно так — с дружеской ее помощи, с поддержки.

В сезон 1924/25 года в Москве гастролировал знаменитый немецкий трагик Сандро Моисси. 7 января 1925 года в МХАТ состоялся «Вечер в честь Сандро Моисси» при его участии. Он сыграл вместе с актерами Художественного театра сцены из «Гамлета» и «Живого трупа». Мне, тогда еще ученику Школы МХАТ, посчастливилось выступить во второй сцене, в роли художника Петушкова.

Нет нужды говорить о моих страхах: шутка ли сказать, первое выступление на Большой сцене МХАТ, да еще с таким актером, как Моисси!

Окончилось действие, и ко мне в артистическую уборную пришла Ольга Леонардовна, игравшая в «Гамлете» королеву Гертруду, и похвалила меня. Ее слова прозвучали так просто и сердечно, так деловито и доброжелательно, что я понял — мое актерское крещение состоялось. Большая актриса МХАТ говорила со мной как равная с равным, как с товарищем по искусству. В тот момент я поверил в себя, в свое призвание. И за это благодарен Ольге Леонардовне по сей день.

Однажды взяв молодого актера «на прицел», Ольга Леонардовна уже не выпускала его из поля зрения. Она пестовала молодежь неустанно и ненавязчиво, так, что через некоторое время не только ее помощь, ее советы, но и критика становились необходимыми. Наверно, многие из моих товарищей помнят беседы с ней после спектаклей, помнят ее прямоту, честность, подчас суровость ее оценок 306 и благодарны ей за «абсолютный слух» в искусстве, за нетерпимость к фальши, к ремесленничеству, в чем бы они ни проявлялись, и за удивительный такт, с которым она говорила с нами и о нас.

В ее требовательности к людям искусства было что-то от самого Станиславского. Как и он, Ольга Леонардовна душой болела за свой театр, как и он, умела быть жестокой, когда этого требовали интересы театра. И она имела право быть требовательной, ибо в своем творчестве, в своей жизни была готова на любые жертвы ради искусства.

Я не могу себе представить Ольгу Леонардовну в бездействии, в праздности. Помню, как она страдала, когда временами оставалась без работы в театре, когда перед ней не возникали новые цели и перспективы. Тогда она бывала непривычно раздраженной и даже придирчивой. Но мы-то понимали, отчего все это с ней происходит, и еще больше уважали и любили ее за неуспокоенность, неуемность.

Но Ольге Леонардовне не приходилось долго ждать работы, потому что она сама всегда ее находила: занималась с нами, пробуя себя в режиссуре, записывала спектакли на радио, возобновляла и готовила заново свой концертный репертуар. И тогда к ней возвращалось ее обычное самообладание и спокойствие.

Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, я понимаю, чего стоило Ольге Леонардовне быть всегда подтянутой, бодрой, сильной. Тогда я не задумывался над этим — Книппер-Чехова просто не могла быть иной. Она была всегда чем-то занята, энергична, готова к творчеству, к художническому риску. Она была со всеми ровной, открытой окружающим, доброжелательной. Такой Ольга Леонардовна, наверно, запомнилась многим.

Но мало кто знает, что в ее творческой жизни были периоды мучительные, требовавшие от нее не просто выдержки, но мужества.

Я помню, как Константин Сергеевич Станиславский незадолго до премьеры снял Ольгу Леонардовну с роли Клары в афиногеновском «Страхе» и передал эту работу Н. А. Соколовской. Она перенесла этот удар необычайно стойко. Она не подала и виду, как трудно ей давалось внешнее спокойствие. А когда спустя много времени я как-то спросил Ольгу Леонардовну об этом инциденте, она ответила мне, что Станиславский был прав, что она сыграла 307 бы Клару хуже Соколовской, что замены требовали интересы театра. Потом, помолчав, словно припоминая весь свой путь в театре, словно думая вслух о чем-то очень важном, выстраданном, нелегко давшемся, добавила: «Театр бывает и жестоким. Даже безжалостным».

В самом облике Ольги Леонардовны была какая-то целомудренная строгость. В день спектакля она бывала как бы отрешенной от всего, не касающегося театра, а играла она так, как будто служила литургию.

Глядя в такие минуты на Ольгу Леонардовну, мы невольно вспоминали выражение «театр — это храм» и понимали, что оно означает. Нет, Книппер-Чехова воспитывала нас не только тогда, когда разбирала с нами только что прошедший спектакль; она нас воспитывала всем своим обликом, своим отношением к искусству, самим своим творчеством.

Я не назову, за исключением Станиславского, другого художника, который создавал бы вокруг себя такую атмосферу преданности театру, так умел бы воздействовать на окружающих своей верой в театр, как Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Ее воля передавалась нам, как и ее требовательность к самой себе. Рядом с нею мы любили театр чище и возвышеннее. И не только театр — мы и вне его стен становились чутче и отзывчивее, ибо удивительно чуткой и отзывчивой была сама Ольга Леонардовна, а нам хотелось ей подражать.

Вероятно, среди мхатовцев моего поколения немало тех, кому Книппер-Чехова помогла добрым словом, добрым делом. Я же обязан ей особенно. В очень трудное для меня время, когда я опасно заболел и был вынужден срочно уехать в Крым, в Ялту, Ольга Леонардовна приняла участие в моей судьбе. Она снабдила меня письмом к сестре Антона Павловича, Марии Павловне Чеховой, которая приняла меня необычайно сердечно, помогла устроиться, познакомила с лучшими докторами в городе.

Вспоминать об этом случае Ольга Леонардовна не любила — она не вела счет своим добрым делам; однако внимание к себе окружающих ценила очень высоко. Но все же однажды она с укором напомнила мне о Ялте, о Марии Павловне. Когда я выздоровел, вернулся в Москву, с новой энергией окунулся в театральную жизнь, суматоха дел и впечатлений оторвала меня от Марии Павловны, от человека, ставшего вместе с Ольгой Леонардовной моим 308 спасителем, от ялтинского дома Чеховых. Ольга Леонардовна это заметила. Она подарила мне тогда свою фотографию с надписью: «Помни и никогда не забывай». Я понял смысл этих слов — Ольга Леонардовна стыдила меня за мой эгоизм, напоминала о том, о чем забывать было нельзя…

Мы любили Ольгу Леонардовну не только за доброту ее и справедливую требовательность — мы видели в ней хранительницу традиции Художественного театра. И действительно, Книппер-Чехова была живой историей театра Станиславского и Немировича-Данченко, Чехова и Горького. Мне памятны ее рассказы о том, как ожил, забурлил Художественный театр с приходом Горького, и о том, как увлечен был Станиславский Студией на Поварской, куда уходил экспериментировать, искать. В ее рассказах оживали люди, с их достоинствами и недостатками, — Санин, Сулержицкий, Марджанов, — оживали и целые спектакли. Оживало прошлое.

Прошлое всегда жило в памяти Ольги Леонардовны и было для нее чем-то связано с настоящим, но острее всего оно припоминалось ей в трудные для Художественного театра дни. Помню нашу гастрольную поездку в Ленинград в мае 1938 года. В это время Константин Сергеевич Станиславский был прикован болезнью к постели, и все мы со страхом и надеждой ожидали сообщений о его здоровье.

Мы с тревогой, неохотно покидали Москву. Стоя у окон в коридоре вагона, долго вглядывались в мерцавшие уже где-то позади московские огни, не хотелось расходиться по своим купе. Ольга Леонардовна вдруг заговорила о том, к кому были обращены мысли всех, — о Станиславском. Она говорила как будто бы для себя, припомнила свою первую встречу с молодым Станиславским, свое участие в «Царе Федоре» и в «Чайке». Она говорила, что жить рядом со Станиславским и работать вместе с ним тяжело и прекрасно, что такое счастье дается не всякому и уж если оно выпало на долю, то мы должны быть благодарны судьбе… Она не говорила, что мы, мхатовцы, все вместе, обязаны сохранить театр Станиславского и продолжать его дело. Но именно об этом думала. Думала точно так же, как и все мы. В тот момент Ольга Леонардовна была поистине прекрасна своей великой любовью к Художественному театру, к Станиславскому, к тем, кто стоял тогда рядом 309 с ней, даже к тем, кто должен был прийти в МХАТ завтра. Она верила в искусство МХАТ, в его будущее.

Но в то же время Ольга Леонардовна очень чутко реагировала на новое, внимательно присматривалась к тому, что происходит вне стен Художественного театра. Она говорила о Мейерхольде, Таирове и — странное дело — говорила об этих художниках, за которыми укрепилась репутация противников МХАТ, тепло и доброжелательно. Она была мудрее многих и ясно видела значительность и закономерность их творческих путей.

Ольга Леонардовна любила новое в искусстве, любила молодежь, и молодежь платила ей тем же. Она могла вдруг неожиданно позвонить и пригласить к себе в номер ленинградской гостиницы на импровизированный пушкинский вечер: «Приходи, Василий, у меня Василий Иванович, Лина Степанова». А потом чуть не до утра читать пушкинские стихи — вдохновенно и с упоением. И так же вдохновенно, с тем же упоением слушать чтение Качалова.

Она умела зажечь молодежь стойким огоньком дерзания. Так было, когда осенью 1925 года мы приходили в ее квартиру на Гоголевском бульваре и репетировали «Трахинянок» Софокла. Здесь собиралась вся мхатовская молодежь. Ведь Ольгу Леонардовну одинаково горячо любили все столь непохожие друг на друга, молодые тогда актеры — Борис Ливанов и Юрий Завадский, Лина Степанова и Нина Тихомирова, художник Володя Дмитриев. Любили и подчинялись — не столько ее авторитету, сколько ее обаянию, энергии, вере, чистоте ее и таланту. Авторитет! О нем мало кто думал в те незабываемые вечера, а талант — он был во всем, что ни делала, за какую работу ни бралась Ольга Леонардовна.

Я не буду подробно описывать игру Книппер-Чеховой — это дело тех, кто смотрел на нее из зрительного зала. Я же был ее товарищем, ее партнером и воспринимал искусство Ольги Леонардовны не как зритель, а как соучастник великого театрального чуда.

Ольга Леонардовна не даром прожила свою жизнь в театре рядом со Станиславским — она владела всеми секретами его «системы». В каждом ее создании присутствовала частица ее самой и представал всегда новый, интересный человеческий характер. В каждой новой роли Ольга Леонардовна была она и одновременно не она.

310 Играть с Ольгой Леонардовной было необычайно легко и в то же время трудно.

Легко, потому что она вела партнера за собой, помогала мгновенно найти правильное сценическое самочувствие, верный тон. Она играла для партнера, а не для зрителя, и в общении с нею как бы сама собой рождалась правда переживаний.

Трудно, потому что каждый раз я присутствовал при абсолютном слиянии актрисы с образом, при котором неподдельно правдивую ее игру уже невозможно было и назвать игрой: искусство обращалось в жизнь.

Мне не забыть ту внутреннюю дрожь, которая охватывала меня, когда Книппер — царица Ирина обращалась ко мне — князю Шуйскому в «Царе Федоре Иоанновиче»:

«Князь-государь, моим большим поклоном
Прошу тебя, забудь свою вражду!»

В этот момент от Ольги Леонардовны, от ее тихой и мудрой сердцем героини, казалось, и вправду веяло «тихим летом».

В «Царе Федоре Иоанновиче» Ольга Леонардовна играла не благостную царицу, но преданно любящую, глубоко несчастную, тоскующую по миру и справедливости женщину, русскую женщину.

Ее Настёнка в «На дне» — о, это был совсем иной человек, в котором все было дисгармонично, искорежено чудовищной жизнью, все — и это было неожиданно смело — кроме веры в возможность счастья, внутренней энергии, к достижению его направленной. Настя Книппер-Чеховой принадлежала к числу натур, которые и на дне жизни не были сломлены. В ней жило какое-то озорство, бунтарское начало, казавшееся сродни монологам Сатина — Станиславского.

Ольге Леонардовне вообще была близка тема нелегкой женской судьбы, тема гибели человечески прекрасного в столкновении с жизнью. Должно быть, этот мотив звучал в ее Маше из «Трех сестер», в ее фру Юлиане из гамсуновской пьесы «У жизни в лапах». Но я хочу рассказать о том, что видел или, вернее, пережил сам, — об артистической вершине, на которую взошла Ольга Леонардовна, сыграв Раневскую.

Я играл в спектакле МХАТ Петю Трофимова. Я знал Раневскую Книппер-Чеховой, как знают человека давно 311 знакомого и очень дорогого. Я жил рядом с ней на сцене, но, клянусь, мне недоставало этого. Я уходил со сцены и прятался в кулисах, откуда неотрывно смотрел на Раневскую, боясь упустить малейший оттенок игры актрисы, ловя каждую ее фразу.

Раневская была для Книппер-Чеховой, наверно, тем же, чем был Астров для Станиславского. Этот образ стал исповедью художника; Ольга Леонардовна вложила в Раневскую свою душу.

О, как я не любил ее Раневскую за безволие! И как боготворил за человечность, общительность, глубокую внутреннюю интеллигентность! Как жалел я эту женщину, прекрасную и беззащитную в мире зла, зараженную его пороками!

Ольга Леонардовна поднималась в этом спектакле до высот подлинного трагизма, но трагизм этот был особенный, мхатовский. Весь драматический третий акт она проводила необычайно легко — ее Раневская все время смеялась. Но что это был за смех! В нем звучал ужас перед надвигающимся несчастьем. Резкое чередование света и тени создавало ощущение растущей напряженности, и оно определяло весь ритм акта, его внутреннюю архитектонику.

Ольга Леонардовна отыскала одно приспособление и им раскрыла жизнь своей героини, ее душевное состояние. Чудо? Нет, удивительное богатство оттенков чувств, гармония переживаний и выразительных средств. (Это вообще было свойственно нашим «старикам». Ведь умел же Василий Иванович Качалов произносить слово «да» пятьюдесятью различными способами!) А потом — трагическая развязка, правдивый до жути финал акта. Книппер-Чехова проводила его на одной бесконечной паузе.

«Я купил!» — кричал Ермолай Лопахин — Леонидов. Раневская зажимала рот платком. Отворачивалась в глубь сцены. Медленно опускалась на стул. Подперев голову рукой, сидя вполоборота к зрителям, беззвучно плакала. Чуть заметно вздрагивали ее плечи — ничто более не выдавало ее переживаний…

Эффект этой сцены был поразителен. А между тем актриса не только не «рвала страсти в клочки», но, напротив, всю волю свою направляла к тому, чтобы скрыть ее. Ольга Леонардовна нашла здесь золотую соразмерность внутреннего содержания и формы. Она безжалостно отбросила все лишнее и сыграла кульминацию образа и пьесы 312 легко и изящно, но с громадной внутренней напряженностью, раскрывая глубочайшую сущность событий и характера. В ее Раневской горе, отчаяние были лишь намечены, но их можно было продолжить до бесконечности. Поэтому казалось, что она может буквально затопить сцену чувствами.

Книппер-Чехова жила вместе со своим временем. Вместе с ним развивалось и ее искусство. Оно становилось все мужественнее, обогащалось новыми мотивами, резче вторгалось в действительность. Нам, актерам МХАТ, эти изменения были особенно заметны. Таким новым для Ольги Леонардовны образом явилась Полина Бардина во «Врагах».

Невозможно забыть ее Полину, эту внешне импозантную и на диво недалекую женщину. Полина предстала перед зрителем во всем блеске своего легкомыслия и глупости — Книппер рисовала свою новую героиню с прежней правдивостью, но осветила образ светом иронии. Ее Полина воплощала мир, который Ольга Леонардовна ненавидела не только на сцене, но и в жизни, — мир мещанства, фальши, бессердечия.

Тема образа на этот раз была выявлена актрисой резче, игра была безжалостней, отношение к характеру более подчеркнутым. Оно подчинило весь рисунок роли, на этот раз почти гротесковый. Ольга Леонардовна сумела отыскать главное в Полные через блестящую деталь, которая прекрасно выразила «внутреннюю стойку» ее героини. Когда Полина чего-либо не понимала или возмущалась, она… фыркала. Фыркала, резко оттопырив нижнюю губу. В этой мимической находке была самая сущность «барыни» Бардиной, рассуждающей о социализме в России.

Другим созданием этого последнего периода жизни Книппер-Чеховой стала Сарра в чеховском «Иванове»; Ольга Леонардовна, Качалов (Иванов), я (доктор Львов) записывали сцены из этой пьесы на радио. Ольга Леонардовна сама говорила, что теперь воспринимает этот чеховский образ иначе, чем прежде. Ее Сарра не просто тосковала — она была одержима жаждой жизни, жаждой осмысленного и полного бытия и одновременно сознавала обреченность борьбы с обстоятельствами. Протестующее начало, жившее в Ирине, Настёнке, Маше, в этой работе Ольги Леонардовны вырвалось наружу, зазвучало в полную 313 силу. Тончайшие переживания уступили место открытой страсти. Именно так говорила Сарра — Книппер об Иванове, о своей любви к нему в сцене с доктором Львовым.

Мне кажется, что в этой роли Ольга Леонардовна Книппер-Чехова говорила от своего имени и о своей безграничной и неисчерпаемой любви. О любви к театру и к жизни. Эта встреча стала для меня как бы завещанием Ольги Леонардовны, полученным из первых рук. Не случайно Ольга Леонардовна в последние годы так часто обращалась к строкам чеховского «Иванова». Она думала мыслями Чехова и до самого конца не изменила своему призванию человека, влюбленного в жизнь.

До последнего дня своего, уже угасая, Ольга Леонардовна расспрашивала нас о Художественном театре, о его новых людях, о том, что происходит за стенами ее дома и ее родного театра. И горевала, если мы огорчали ее. И радовалась, если мы одерживали победы.

Она ушла от нас. Ушла, чтобы навсегда остаться с нами. Ибо, как сказал Метерлинк в своей «Синей птице»: «Умершие, о которых помнят, живут так же, как если бы они и не умирали».

М. О. КНЕБЕЛЬ⁶⁷¹

Однажды я навестила Ольгу Леонардовну в Гурзуфе. Она поправлялась после тяжелой болезни. Окна были завешены темными шторами. Ей было запрещено читать. Она обрадовалась мне. «Вот так весь день лежу и думаю», — сказала она, грустно улыбаясь. «О чем, Ольга Леонардовна?» — «О Маше». Я подумала: о какой Маше? И тут же решила, что речь идет о Марье Павловне Чеховой. Но из следующей фразы я поняла, что речь идет о Маше из «Трех сестер». Эта Маша жила в ее душе, в ее мыслях, может быть, реальнее, чем многие люди, с которыми ее сталкивала жизнь. Она рассказывала о ней, о Кулыгине, о Вершинине, о сестрах с такой прозрачной грустью, лирикой и умной чеховской иронией, что у меня сжималось горло от преклонения перед чудом искусства. Пушкинское «над вымыслом слезами обольюсь» оборачивается для актера сложным и длительнейшим процессом. Уже давно актер не играет той роли, которая возбудила в нем новые, неведомые чувства, уже забыл ее слова, а в душе 314 живет какой-то слиток давно добытого драгоценного вещества, и стоит только дотронуться до него мыслями, как он оживает. Значительно позже, когда Ольга Леонардовна уже совсем не играла, я однажды сидела у нее дома. Старость брала свое, отразилась на слухе и на зрении, но не коснулась живой, эмоциональной памяти этой чудесной актрисы и до конца своих дней обворожительной женщины.

Я спросила: «Ольга Леонардовна, что из всей вашей жизни в театре вам дороже всего?» Она задумалась. Мелькавшие мысли легкими тенями ложились на ее прекрасное лицо.

— Чувства, — ответила она. — Чувства, которые я испытала. Но из всех пережитых чувств я, кажется, больше всего помню то, что я испытывала, играя Сарру в «Иванове», — помолчав, тихо сказала Ольга Леонардовна. — Дуэт свой со Станиславским — Шабельским помню, как будто это было вчера, и как серенада Брага входила в душу помню, и тоску, когда пела «Чижик, чижик, где ты был?» — она чуть слышно напела «Чижика» и вздрогнула… Вздрогнула так, как вздрагивала когда-то, играя Сарру.

Вспоминая сейчас этот вечер — неизменно красивую, нарядную Ольгу Леонардовну и гостеприимную Софью Ивановну Бакланову, умевшую так ласково принять всех любящих Ольгу Леонардовну, я вспоминаю и то, как постепенно в мою жизнь входили образы, созданные Книппер, и обогащали ее, как всегда нас обогащает соприкосновение с высоким искусством — будь то музыка, поэзия, живопись или театр.

В первый раз я увидела Книппер в «Вишневом саде».

Мне было десять лет, и впечатления были, конечно, детские, но интенсивность их и сила остались в памяти на всю жизнь. Я тогда, разумеется, не понимала всего значения Станиславского, Книппер, Москвина, Леонидова, Лилиной, Качалова — я просто впитывала все тонкое, еще непонятное, но уже властно сжимающее сердце своей истиной. Я плакала, но это не были слезы горя. Это было потрясение детской души от соприкосновения с искусством.

Навсегда вошли в мою жизнь смешной и грустный Москвин — Епиходов, и Фирс — Артем, с его шаркающей походкой и дрожащим голосом, который теряется в стуке топоров по деревьям вишневого сада, и Шарлотта — Муратова, 315 в клетчатой драповой пелерине, держащая на поводке шпица, и Раневская — Книппер, которая заставила меня навсегда запомнить, что быть легким человеком для других — совсем не так просто. Я поняла, что уметь прятать слезы и горе трудно и этому надо учиться.

А потом, когда я стала старше, я поняла еще, что Раневская — Книппер любит какого-то человека, и удивилась тому, что актриса может сделать реальным чувство к кому-то, кого мы на сцене не видим.

Через несколько лет после «Вишневого сада» я испытала новое потрясение: я увидела «Три сестры».

Сейчас многое наслоилось на те первые впечатления, но некоторые сцены я помню отчетливо. Третий акт — «Пожар». На сцене два блаженно счастливых человека — Маша — Книппер и Вершинин — Станиславский. Вершинин сидел в одном конце комнаты, а Маша стояла в другом и отстукивала пальцами на маленьком столике: «Трам-там-там…»

Все было странно и вместе с тем не казалось странным. Никаких внешних выражений любви, и при этом — ощущение полноты человеческого счастья, счастливой любви, пусть короткой, но всепоглощающей. Я видела, как зрители, отклонившись от спинок кресел, с напряженным вниманием смотрели на сцену, и на лицах было какое-то удивительное выражение — отблеск сияния, которым светились лица Станиславского и Книппер.

«Дядю Ваню» я увидела значительно позже и была поражена: Ольга Леонардовна была здесь совсем другой. Как будто бы та же мягкость, обаяние, женственность, но внутри — пустота, и когда Астров говорил о том, что душа и мысли Елены Андреевны пусты, это казалось бесспорным, но вместе с тем такой естественной казалась власть ее над Войницким, Астровым и даже Соней.

Самым таинственным в театральном искусстве для меня всегда остается способность актера сыграть в роли то, что как будто и невозможно сыграть. Войницкий говорит о Елене Андреевне — «чудная», и Астров, обращаясь к ней, говорит: «Какая чудная, роскошная…», «хищница Милая…» А ты смотришь из зрительного зала и всей душой понимаешь: «Да, это так. Книппер — Елена Андреевна и “чудная” и “хищница”».

Прошло много лет, и постепенно я узнавала Ольгу Леонардовну все ближе. Узнавала ее ласковое поощрение, когда 316 меня вводили в «Вишневый сад» и «Дядюшкин сон», ловила ее мимолетные замечания. Они никогда не возникали по ее собственной инициативе, а рождались в ответ на заданный вопрос и выражались чаще всего в каком-то жесте, еле уловимом движении бровей или губ. Но всегда все было понятно, и я неизменно искала ее глаза после встреч на сцене.

В «Дядюшкином сне» эти встречи мне особенно памятны. Я играла Карпухину, «ходячую газету», как называет ее Достоевский. В первом акте Карпухина приходит к Марье Александровне Москалевой, «первой даме города Мордасова», и обрушивает на нее городские новости. Князя К., гостя Москалевой, на которого та возлагает свои самые честолюбивые надежды, заманили к себе ее соперницы, и вот Карпухина в «благородном» порыве мчится к «первой даме», чтобы посоветовать ей поспешить, пока не поздно, и «перехватить его на дороге», когда он поедет на званый обед.

Сцена большая. У Карпухиной длинный монолог, который прерывается всего несколькими репликами Марьи Александровны. Не было ни одного спектакля (а играли мы вместе много лет), чтобы, уйдя со сцены, я не вспоминала глаза и интонации Ольги Леонардовны. По тому, как она слушала, я всегда знала, «зацепила» ли я ее или нет. А «зацепить» ее было необыкновенно легко, потому что она всегда внутренне готова была заинтересоваться партнером. И какие же у нее были умные, хитрые глаза, когда она давала мне — Карпухиной выболтать все до конца, ничего не приоткрывая в ответ из своего коварного замысла.

«Quelle horreur!»^28* — говорила Книппер, и я до сих пор слышу, как она это говорила: то с ужасом, то со смехом, то как бы конфузясь за тех, кто способен на такое безобразие, то словно отталкивая от себя пошлость, с которой она не может примириться, то с нескрываемым интересом. Наверное, в такой свободе и многообразии красок и проявляется талант!

Ольга Леонардовна, которая всегда казалась воплощением женственности и изящества, в роли Москалевой была абсолютно неузнаваема. Смелая, горячая, резкая, она неслась на всех парусах к осуществлению своего замысла. 317 В ней был тот «дьявол», о котором говорил Вл. И. Немирович-Данченко, когда он работал над «Дядюшкиным сном».

Достоевский пишет, что «Марью Александровну увлекал ее гений. Она замыслила великий и смелый проект». И зрительный зал, затаив дыхание, следил, с каким мастерством Книппер — Москалева его осуществляла.

О какой бы сцене я ни вспоминала — будь то сцена с Зинаидой — Л. М. Кореневой, у которой она вырывала согласие, на брак с выжившим из ума князем, или сцены с князем — Н. П. Хмелевым, блистательно игравшим эту роль, или с мужем (И. И. Гедике), о котором Марья Александровна говорила не иначе как «мой дурак», или сцена с мордасовскими дамами — всюду, всюду эта нечеловеческая энергия, умная, злая, в каждую секунду готовая найти новый выход, новый поворот, новое приспособление.

Красивая, гордая голова, великолепная прическа, обнаженные белоснежные плечи, шуршащее зеленое платье — и взгляд победительницы и королевы, когда она объявляла князя женихом своей дочери Зинаиды. А потом, когда все ее хитроумные расчеты наталкивались на неожиданное сопротивление, с каким яростным неистовством бросалась эта величавая королева в последний беспощадный бой! Книппер-Чехова и прекрасный, так рано погибший актер В. А. Синицын, игравший роль отвергнутого жениха Зинаиды — Мозглякова, действительно боролись не на жизнь, а на смерть в кульминационной сцене спектакля.

Долгие годы играли мы вместе с Ольгой Леонардовной «Дядюшкин сон». Бывали спектакли, на которые она приходила усталая, порой горько шутила, что пора бы уже ей бросить эту роль. Но каждый раз происходило чудо. Энергия образа как бы вливалась в нее, голос становился сильным, она двигалась легко и свободно. После спектакля, помолодевшая, веселая, она, бывало, звала нас к себе домой — ей не хотелось ложиться спать, не хотелось расставаться с тем артистическим подъемом, который был смыслом ее жизни.

Помню я мгновение, которое навсегда осталось в моем сердце. Это было в день премьеры «Трех сестер». Машу играла А. К. Тарасова. Я пришла в театр, чтобы поздравить товарищей. Приближался конец спектакля. В пустом темном коридоре я увидела Ольгу Леонардовну. Она стояла, прижавшись лбом к стене. Она плакала. Я уже подошла слишком близко, и уходить незамеченной было поздно. 318 Она меня увидела. «Все прошло, все прошло», — сказала она, утирая слезы и улыбаясь. Вот она, чудная чеховская женщина, подумала я. А за кулисами Ольга Леонардовна заходила к актерам и ласково поздравляла всех. И если кто-то из желания сказать ей приятное говорил, что старые «Три сестры» были лучше, она протестовала. Она защищала право на новое звучание того, что было ей бесконечно дорого.

Единственный раз в жизни я испытала счастье режиссерской встречи с Ольгой Леонардовной. Л. М. Леонидову и мне была поручена постановка пьесы Н. Ф. Погодина «Кремлевские куранты». Ольге Леонардовне предстояло сыграть роль жены инженера Забелина. Этой роли она немножко стеснялась и с трудом находила себя в ней.

Прошел какой-то период, и в работу над спектаклем вошел Вл. И. Немирович-Данченко. Создав многие свои роли под руководством Владимира Ивановича, она прекрасно знала максимализм его требований.

— Он будет ругать меня за Забелину, — говорила она, как будто даже весело. — Мне хочется играть, потому что играть лучше, чем не играть, но, Мария Осиповна, поймите, я никак не могу себя по-настоящему увлечь, а техники у меня никакой нет, я это знаю, мне об этом тысячу раз говорили и Константин Сергеевич и Владимир Иванович. Что делать?

За внешней веселостью крылось, конечно, беспокойство.

Действительно, все видели, что Ольга Леонардовна репетировала, как всегда, обаятельно, просто, но какой-то «изюминки» не хватало. Тем не менее в репетициях она участвовала всей душой, — иначе не могла, такова была ее актерская натура.

Интересно было наблюдать ее во время сцены Маши — Пилявской и Рыбакова — Боголюбова. Она сидела молча, как будто просто ожидая своего выхода, но ее актерская природа не могла быть пассивной и живо реагировала на сценическую ситуацию. Насколько трудно ей было поставить себя в положение Забелиной, настолько легко она заражалась чувствами молоденькой Маши. Любовь Маши, ее гордое своенравие, юмор, лукавство — все это было близко Ольге Леонардовне.

Боже мой, до чего же прелестна была Ольга Леонардовна, активно проживавшая в течение всей репетиции все внутренние ходы, все психологические нюансы, возникавшие 319 в этой своеобразной любовной сцене у Маши. Она, конечно, не замечала, что мы ловим в ее глазах озорных чертиков, восхищаемся тонкостью и изяществом ее безмолвных внутренних переходов из одного куска роли в другой. Иногда мы просили ее показать какой-нибудь кусок — она отказывалась и действительно не умела этого. Ей и в голову не приходило, что, сидя в кресле, она играет Машу, это делалось бессознательно.

В отношении Немировича-Данченко она оказалась права. Владимир Иванович не принял ее в Забелиной. Их диалог после прогона был своеобразным.

— Владимир Иванович! Браните меня? — спросила Ольга Леонардовна, спускаясь со сцены в зрительный зал.

— Браню, — ответил, улыбаясь, Вл. И. Немирович-Данченко. — Вы же знаете, мне мало на сцене очаровательной Ольги Леонардовны. Я хочу увидеть Книппер — Забелину.

Владимир Иванович разговаривал с Ольгой Леонардовной как-то особенно. Не помню, чтобы он так еще с кем-нибудь разговаривал в театре. В его тоне сквозил какой-то тонкий аромат ушедшей чеховской эпохи.

Он действительно бранил ее, ласково посмеиваясь над тем, что Ольга Леонардовна в этой роли «снисходительно» относится к драматургическому материалу, — это всегда за себя мстит.

— Что вы, господь с вами, Владимир Иванович, — махала на него руками Ольга Леонардовна, — у меня просто не выходит. Спросите Марию Осиповну, какая я послушная.

— Вот это-то и плохо, что послушная. Выходит, вы играете по подсказке, а человека, образа, зерна за всем этим нет. Есть кусочки: здесь любезная, здесь встревоженная, здесь недоумевающая. Правдивая? Да. Интеллигентная? Да. Еще бы! Но куда направлен темперамент? Не понимаю. После такой победы во «Врагах», после такой смелой и жесткой характеристики Полины — вы в Забелиной немножко кокетничаете, немножко балуетесь. Я, Ольга Леонардовна, которую все любят, буду говорить очень правдиво все, что написано, а там…

Тут Владимир Иванович неожиданно сделал великолепный жест рукой, будто развевая по воздуху все трудности. Это был один из привычных жестов Книппер. Пришел ли он к ней от Раневской из «Вишневого сада» или 320 был ей свойствен раньше, не знаю. Все засмеялись, и Ольга Леонардовна первая.

На следующий же вечер мы с ней входили в кабинет Немировича-Данченко. Он вежливо поздоровался с нами, но глаза его почти невидяще скользнули мимо. Он был, по-видимому, глубоко погружен в свои мысли. Ни тени вчерашней элегантной шутливости.

В его тоне звучала тревога, беспокойство. Он сразу сказал, что в нем вчера заговорило «писательское чувство», которым он дорожит, что ему стало обидно за Погодина, за то, что Ольга Леонардовна отнеслась к нему «свысока».

Никогда не забуду эту горячую защиту автора. Режиссер защищал его не от равнодушного критика, а от еле-еле заметного холодка со стороны человека, с которым его связывала жизнь, общие эстетические привязанности, взаимное глубокое уважение. Он защищал новое, потому что, по его убеждению, только новое может двигать искусство вперед.

И тут же Немирович-Данченко начал рисовать портрет Забелиной. Он ни разу не употребил ни одного «рабочего термина». Он не говорил ни о физическом самочувствии, ни о внутреннем монологе, ни о «зерне». Он рассказывал о женщине, которая, однажды полюбив, любит глубоко, преданно, деятельно всю жизнь. Она знает, что ее сила не в уме, не в широте взглядов, а в глубокой преданности. С юных лет все огорчения, все радости — вместе. Постепенно стерлись интересы, не связанные с интересами мужа. Он — ее гордость, стимул ее жизни. Но жизнь с ним нелегкая, это характер сложный, то экспансивный, то замкнутый. Семья создавалась ее усилиями, ее волей. Дочь похожа на отца — тоже нелегкая.

Немирович-Данченко, рассказывая, уже обращался к Ольге Леонардовне. Уже говорил не «она», а «вы».

— Дом держится вашей волей, вашим талантом, вашей любовью и глубокой уверенностью в том, что вы нужны человеку, которого полюбили юным студентом и который стал теперь известнейшим ученым.

Ольга Леонардовна слушала. Взгляд ее то останавливался на Владимире Ивановиче, то обращался внутрь себя, и там, внутри, зарождалось какое-то еле заметное движение. А Немирович-Данченко видел, что она уже в его власти. Он перешел к рассказу о моменте, когда Забелин взбунтовался и жена потеряла над ним власть.

321 Как он их знал, этих интеллигентных дам, профессорских жен! Дом, семья и легкая либеральная критика самодержавия за чайным столом, когда собирались родственники и знакомые. Так живет и Забелина, но главное для нее — всепоглощающий интерес к тому, что произошло за сегодняшний день у мужа на службе.

— Ну, рассказывай!.. — внезапно сказал Владимир Иванович, присаживаясь к Ольге Леонардовне и пристально, ласково и внимательно заглядывая ей в глаза. Это был уже не Немирович-Данченко, а какое-то совсем новое существо. Это была Забелина.

— Владимир Иванович! Она у вас смешная, — улыбнулась Ольга Леонардовна.

— Наверное, смешная. Но она у меня внутренне крепкая, мужественная. Она не растерялась в условиях холода и голода. Крупа, мука, дрова — все это заняло непомерное место в жизни, что делать! Ответственность перед семьей придает ей силы, которых она в себе даже не предполагала. Революция? Она и не пытается в этом разобраться. Антон Иванович считает, что к власти пришли варвары, — значит, это так. Муж всегда во всем прав. Неужели сейчас, в дни, когда никто ничего не понимает, она будет искать какой-то отдельной, самостоятельной точки зрения? «Мы думаем», «мы считаем», «мы это любим», «мы этого не хотим» — она и не помнит, когда у нее создалась такая форма мышления.

Владимир Иванович рассказывал, иногда показывая, легко касаясь именно тех струн актерской души Ольги Леонардовны, которые, он твердо знал, отзовутся…

— Владимир Иванович! Теперь скажите мне главное слово, с которым бы я ушла домой.

— Беспокойство, — немедленно ответил Владимир Иванович. — Мне кажется, это главное. Вами завладело беспокойство. Вы достаете продукты, готовите обед, убираете квартиру, чините, стираете, делаете тысячу дел, которых не делали раньше, но это все не главное. Вас гложет беспокойство за мужа, которое приходится скрывать, потому что он изменился, его нетерпимость с каждым днем растет, он становится все труднее и труднее.

— Беспокойство. Это я понимаю, то есть по-женски понимаю. Но как это связать с тем, что она готовит мужу узелок с бельем на случай ареста? Это как-то комедийно, это все снижает.

322 — Комедийно? Да, конечно, но я убежден, что это ничего не снижает, если мы доберемся до зерна, до жанра пьесы.

Знаете, о ком я сейчас подумал? О Софье Андреевне Толстой. Могла она приготовить на всякий случай узелок для Льва Николаевича? Могла. Несмотря на то, что считала себя почти равной ему по интеллекту. Главным для нее было то, что она живет для него. На всякий случай пускай будет узелок. Это не мешало ей заботиться о Толстом и гораздо глубже. Я думаю, «узелок» натолкнет вас на что-то очень своеобразное в ее характере.

Владимир Иванович уже простился с нами, но ему явно не хотелось кончать беседу. Он хорошо знал, что Ольга Леонардовна сегодня «берет» полной горстью. И он продолжал говорить.

— А второй план роли — огромная выдержка. Все кругом потеряли голову, а вам нельзя. Муж с кем-то подрался у Иверской, дочь влюбилась в большевика, ходит к нему в «Метрополь». Значит, только вы можете и должны взять на себя ответственность и вмешаться в эти нелепые отношения.

Владимир Иванович разговаривал с Ольгой Леонардовной как близкий знакомый забелинской семьи, знающий все тонкости ее жизни. Он требовал от Книппер — Забелиной каких-то определенных, для него самого совершенно естественных решений. Это был еще один педагогический ход, и я видела, насколько он был эффективным.

— Пойдите в «Метрополь», — убеждал Владимир Иванович, — скажите, что вы — теща. Пусть он поймет, что вы теща, а не просто знакомая. Значит, Маша — его невеста, его будущая жена, а не просто девица, приходящая к нему в гости. Одно слово «теща», и вы сразу все поставите на место.

— Пойду, Владимир Иванович, может быть, действительно все станет на место, — полушутя вздохнула Ольга Леонардовна. Она говорила и о себе и о Забелиной.

Выла ранняя весна, мартовский вечер. Я провожала Ольгу Леонардовну домой. Она шла удивительно легко и быстро. Чувствовалось, что у нее хорошо на душе.

— Ольга Леонардовна, он всегда так работал?

— Всегда. И всегда после репетиций с ним я чувствовала себя счастливой. Он что-то поворачивает в душе, 323 роль вдруг становится человеком. Он колдун, — сказала она улыбаясь.

Она рассказала, как однажды Немирович-Данченко, прервав в самом начале прогон пьесы, оставил на сцене одну Германову, сел на стул против нее и пять часов подряд тихо разговаривал с ней — «колдовал». И сколько раз так бывало и с Качаловым, и с Леонидовым, и с Москвиным. Каждый в Художественном театре знал эти особенные, интимные репетиции, когда Владимиру Ивановичу приносили на сцену стул и он часами «налаживал» что-то в актерских душах.

Интересно было наблюдать, как изменил Ольгу Леонардовну тот разговор с Владимиром Ивановичем.

Впервые она поразила нас в сцене у Иверской, в которой Забелина приходит за мужем и пытается увести его домой. Когда репетировали в фойе, Ольга Леонардовна обычно перед своим выходом тяжко вздыхала, а потом успокоительно кивала мне головой — мол, все будет хорошо, она возьмет себя в руки. Так она и играла в дальнейшем, когда уже репетиции были перенесены на сцену. Великолепная актриса дисциплинированно выполняла задачу.

А тут уже в том, как она молча из глубины сцены следила за возникающим скандалом Забелина с «духовным лицом», было что-то новое.

Ее глаза остро смотрели на Тарханова, рука мягко, но властно остановила его поднятую для удара руку. Но как только они остались одни, вместо уже привычной для нас драматической интонации во фразе: «Антон Иванович, шел бы ты домой, у тебя руки застыли», мы услышали слова, произнесенные легко, почти весело до такой степени искренне, что Тарханов на секунду растерялся и задержал свою реплику.

— Продолжайте, Михаил Михайлович. Продолжайте, Ольга Леонардовна, — раздался из зала спокойный голос Немировича-Данченко.

Все, что делала Книппер, было освещено опытом умной, любящей женщины, которая умеет «укрощать» по-своему, по-женски. Она уводила мужа домой, его раздражение она как бы тушила своим покоем, добродушной иронией. Только один раз, когда Тарханов зло бросил ей в лицо: «Я бы советовал тебе внимательнее смотреть за дочерью. Если она завтра сделается уличной девкой, я не 324 буду удивлен», — она как-то вся съежилась, зажмурилась и быстро подняла руки, будто спасаясь от удара. А потом опять овладела собой и продолжала мягко, но настойчиво уводить его домой. И только перед самым уходом раздался ее полный драматизма низкий голос: «Тяжело мы стали жить, Антон Иванович, горько!»

«Вся Россия живет теперь горько», — тоже совсем по-новому ответил ей Тарханов. Он подчинялся ей, он позволял ей увести себя, и эта реплика звучала как отдаленный раскат только что прошедшей грозы.

Владимир Иванович пошел на сцену. Он был взволнован. Как всегда, когда был доволен актерами, он щедро и благодарно хвалил их.

— Вы думаете, Ольга Леонардовна могла бы рассказать, как ей удалось так повернуть сцену? — сказал он, отпустив актеров. — Нет! Вся прелесть, все своеобразие ее индивидуальности в том, что ей нужно что-то по-человечески понять в роли, и тогда рисунок, краски, приспособления рождаются у нее сами собой. И тогда уже она великолепно фиксирует все найденное.

Он долго молчал, о чем-то думал.

— Вот в чем мы всегда расходились с Константином Сергеевичем. Его всю жизнь больше всего привлекала молодежь. Я его понимаю — ему важно было высказываться самому. Эту радость всегда приносит встреча с молодыми. Кроме того, у них учишься свежести. Но я больше всего любил и люблю работать с актерами, я люблю яркие, сформировавшиеся индивидуальности, люблю их самостоятельные озарения. И, пожалуй, больше всего признаю актера, способного внести изменения в роль после короткого замечания, после одного разговора, а не только после длительных репетиций. Тогда это мой актер! Мой актер тот, который способен на самостоятельный творческий процесс. Тогда я, глядя на него, думаю: это сделали мы. Не я и не он, а мы.

Ольга Леонардовна расцветала в роли с каждым днем. В том, как она репетировала, все яснее возникал образ легкого человека, живущего в трудных условиях и обладающего даром не преувеличивать сложности.

Она великолепно, блестяще играла сцену в «Метрополе». «Разрешите же мне войти», — говорила она так, будто была убеждена, что ее визит ничего, кроме радости, принести не может. Тут было все — и воспитанность, и 325 привычка к тому, что ее присутствие в любом месте всегда желательно, и мудрость пожилой женщины, матери семейства, понимающей, что ее приход, естественно, сконфузит молодежь, и поэтому желающей как можно скорее ликвидировать неловкость.

Открытая, женственная, она протягивала руку растерявшемуся Боголюбову — Рыбакову и просто, без малейшего нажима, говорила: «Здравствуйте, молодой человек, вот видите, какая у вас будет теща». Потом спокойно усаживалась и одним взглядом оценивала и Рыбакова и комнату, заваленную книгами, бросала веселый, но неодобрительный взгляд на окурки и газеты, сваленные в огромном количестве на тахту, на подоконник и на пол.

«Комната хорошая, но как вы ее запустили. Плохо живете», — говорила она деловито, спокойно, по-хозяйски. И так же просто приглашала Рыбакова к себе в дом, чтобы познакомить его с мужем. Легкость, с какой она вмешивалась в жизнь дочери, в сопоставлении с тем, как драматично в предыдущей картине она воспринимала то, что ее Маша ходит к кому-то в «Метрополь», создавала прелесть образа. Безнадежных положений нет — надо находить выход из них. Она и находила, — это создавало в ней какой-то замечательный жизнерадостный тонус, который делал ее Забелину неотразимо обаятельной.

И вдруг — новая драма, арест мужа.

Ольга Леонардовна вначале увлеклась именно драматизмом ситуации, ее захватила глубина переживания, захотелось в полную силу сыграть этот кусок. «Возьмите и меня, возьмите и меня», — слова, которые Забелина кричит вслед уходящему мужу, казались ей ключом сцены. Играла она это место сильно, искренно.

Владимир Иванович решительно запротестовал.

— Неверно! Совсем неверно! И чем лучше сыграно, тем хуже. Это вносит полную путаницу в авторский замысел. Это драма другой женщины. Это не Забелина. Неужели вы не чувствуете этого?

Немирович-Данченко столкнулся здесь с неточностью ощущения авторского образа, а этот вопрос был для него одним из самых кардинальных. В решении этого вопроса он был несгибаем.

«Арест» Забелина — это недоразумение. Внутри драматургического конфликта заложено комедийное решение. 326 Надо искать точный подход к атому куску. Драма? Нет. Это было бы вне стиля и вне сверхзадачи.

— В зрительном зале вы не встретите сочувствия. Чем искреннее вы будете играть драму, тем меньше сочувствия вам удастся вызвать.

Владимир Иванович попросил всех участников сцены в зрительный пал, к режиссерскому столу.

— Я опять и опять возвращаюсь к обычному моему примеру. Я могу рассказывать, как один молодой человек полюбил молодую девушку, родители были против, они были очень взволнованы возможностью предстоящей свадьбы. Что я рассказываю? Драму. И я стараюсь возбудить в вас сочувствие. А сейчас я вам расскажу другой случай. Один молодой человек полюбил молодую девушку. Родители были против, они были очень взволнованы возможностью предстоящей свадьбы. Что я рассказываю? Комедию, а может быть, даже водевиль. Я вызываю в вас совершенно иные эмоции. Ведь все дело в том, какой жанр, какой стиль. Родители и первой и второй пары волнуются, может быть, горько плачут. Чем искреннее, тем лучше, но где-то в мозжечке актера сидит: играю комедию, а не драму. И дело всегда в том, какова личность, которая испытывает то или иные чувства.

На гостей Забелина — на Даму испуганную. Скептика, Даму с вязаньем, Оптимиста — я, зритель, смотрю с улыбкой, какую бы драму они ни испытывали. И актеры должны это понимать, их искренность должна чем-то отличаться от искренности, которой они будут добиваться в чистой драме. В этой сцене только одни Забелин — как личность — имеет право на драму, а его жена — нет. Так построена пьеса.

— Может быть, тогда вообще отказаться от крика, от этой реплики «Возьмите и меня»? — предложила Ольга Леонардовна.

— Нет, и крик нужен, и реплика нужна, — возразил Немирович-Данченко. — Нужно только сказать себе: я играю комедию. Попробуйте рассказать, как Забелина кричала. Вы знаете, это один из моих любимейших приемов. Не выходит какое-то место — надо попробовать его рассказать.

— Не могу сейчас, — взмолилась Ольга Леонардовна. — У меня сейчас опять все запуталось.

327 — Я попробую сейчас крикнуть за нас. «Возьмите и меня с собой!» — негромко, но с громадной внутренней драмой крикнул Владимир Иванович. — Я показал сейчас то, что вы играете. Теперь разберемся. Ведь вы не хотите, чтобы зрители, возвратясь домой, рассказывали: «Как она кричала, эта несчастная женщина, когда уводили ее мужа». Вы не можете этого хотеть. Ведь у вас в роли уже есть такие великолепные, настоящие куски, рожденные сущностью пьесы, а не «вообще» драматической ситуацией!

Послушайте, я крикну так, как мне представляется.

— «Возьмите и меня, возьмите!» — крикнул Владимир Иванович с такой же искренностью, но это кричал другой человек. Это кричала женщина трогательная, но в то же время немножко смешная, ничего не понимающая вообще в происходящем, но очень трезво понимающая, что никто и никуда ее не «возьмет».

Этот показ Немировича-Данченко запомнился мне особенно ярко. Владимир Иванович касался того «чуть-чуть», которое в искусстве порой решает все. Он не предлагал облегчить ситуацию, не предлагал Ольге Леонардовне затрачивать меньше эмоциональных сил, не подсказывал ни одной внешне комедийной черточки. Он предлагал только рассматривать каждый кусок роли в комплексе всех предлагаемых обстоятельств.

Прошло несколько дней. Ольга Леонардовна, по-видимому, пыталась «переболеть» происшедшее, но это давалось ей не легко. Мы назначали сцены, в которых она не была занята, но она приходила в театр, сидела в зрительном зале, шутила. А потом просила еще на несколько дней отодвинуть ее репетиции. Владимир Иванович предложил назначить еще одну встречу, я сказала ей об этом, но Ольга Леонардовна запротестовала.

— Ну что вы, у Владимира Ивановича столько работы. Он же устает. А я все поняла. Что-то там внутри… — и она опять сделала совсем непонятный жест, который, однако, все объяснял. — Хотелось чего-то большего, но… Владимир Иванович прав, — закончила она этот полумимический разговор.

Наконец репетиция назначена. С самого начала картины, когда Забелина рассказывает о том, что приготовила на случай ареста узелок с бельем, можно было заметить, что в ней что-то изменилось. Появилась какая-то бóльшая ясность, какая-то обоснованность своей точки зрения. 328 По еле заметным взглядам, обращенным то на Машу, то на дверь, стало понятно, что, пригласив Рыбакова, она сделала что-то очень важное и теперь напряженно ждет результатов. После прихода Рыбакова, во время его словесной дуэли с Забелиным, она тоже сидела какая-то озорно упрямая, готовая каждую секунду потушить вспыхивающий пожар. Все это не меняло рисунок, это было иным наполнением его. Она нашла в характере Забелиной мостик от «Метрополя» к этой сцене. Она стала и здесь волевой и решительной. Я с большим интересом наблюдала это, но мне было совсем не понятно, как она подойдет к крику: «Возьмите и меня!» Я взглянула на Владимира Ивановича. Он смотрел напряженно, но мне показалось, что и он не угадывает и беспокоится.

Дошли до сцены ареста. И вдруг Ольга Леонардовна, только что такая сильная, волевая, даже самоуверенная, растерялась, заторопилась и вся как-то обмякла. Она стала смешно топтаться на месте, кто-то подвел ее к креслу, она плюхнулась в него и, сидя в кресле, стала кричать: «Возьмите и меня!»

В зале засмеялись. Она всхлипнула, а потом горько заплакала. Во всем ее поведении было что-то чуть-чуть смешное, несмотря на удивительную подлинность переживания.

Владимир Иванович был очень доволен, очень.

— Берегите то, что нашли сегодня, Ольга Леонардовна, — сказал он, подымаясь на сцену. — И слезы настоящие текли, и простота и искренность великолепные, и схвачен крепко авторский замысел.

Я зашла к Ольге Леонардовне за кулисы. Репетиция была в костюмах — она переодевалась.

— Ольга Леонардовна, как случилось, что вы пришли к этому?

— Не знаю, — с улыбкой сказала она. — Вы спросите Владимира Ивановича. Он ведь уверен, что я не умею работать, и Константин Сергеевич тоже так думал. Я действительно, наверно, не умею работать, но мне все-таки нужно, чтобы мне по-своему стало все ясно.

— Ну как началось, расскажите, — пристала я к ней.

— Когда Владимир Иванович показал — я подумала: наседка, и почему-то мне стало обидно. А потом стала думать — конечно, наседка! Ведь я живу для них! А раз наседка, попробую себя распустить, затрепыхаться, когда придет большое горе.

329 — А как произошло, что до момента ареста вы стали гораздо сильнее, чем на предыдущих репетициях? — продолжала спрашивать я.

— А я все время внушала себе, что все обязательно будет хорошо, все должно быть хорошо, я устрою так, что в результате все наладится. Я даже так решила: если приготовлю узелок, он не понадобится, все обойдется. Мне казалось, что я этим отвожу горе, спасаю мужа, и в душе крепла уверенность, что туча пройдет мимо. А потом неожиданность: за мужем все-таки приходят — тут я и распустилась.

Ольга Леонардовна, как всегда, говорила нескладно, что-то договаривая жестом, мимикой, глазами, но я навсегда запомнила суть этого разговора. Он приоткрыл мне то таинственное и прекрасное в актере, что приходит в результате общей работы, но идет обязательно из тайников его собственной души. Ольга Леонардовна обиделась на Владимира Ивановича за свою Забелину, а потом постепенно обидевший ее образ «наседки» завладел ее душой, и она сама, уже без всяких подсказов, нашла совсем неожиданные ходы в этой роли.

П. А. МАРКОВ⁶⁷²

Я застал Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову во всех ее знаменитых ролях. В дни моей театральной юности она была одной из самых блистательных и популярных актрис. Никто с такой глубиной не воплощал образы Чехова. Ее темперамент, прорывавшийся через сдержанность, точно выражал сценический характер чеховского творчества. Она совпала с Чеховым в его строгих и требовательных взглядах на искусство и никогда им не изменяла.

Она постигла сложный, многогранный и тонкий образ чеховской женщины, с ее женской тоской, парадоксальностью и лукавством, умом и неистребимым обаянием. Она читала Чехова и на концертах, никаких других авторов она обычно с эстрады не читала.

В Ольге Леонардовне, как и в Чехове, полностью отсутствовала сентиментальность. Она бесстрашно воспринимала жизнь и ее красоту. Многим Книппер на сцене сначала казалась излишне строгой, даже суховатой, но одним из 330 свойств ее дарования была некая скрытность. Если в жизни многие знавшие ее не замечали этого ее качества, плененные ее легкостью, расположенностью к людям, прелестной иронией, то на сцене она долго не допускала зрителя в «тайное тайных» играемых ею с таким совершенным изяществом женщин.

Сдержанность внешнего выражения доходила порою почти до скованности, когда казалось, что Ольга Леонардовна не нуждалась ни в одном лишнем движении, что достаточно одного взгляда или одной фразы — «У лукоморья дуб зеленый», фразы, за которой скрывается богатая и незнакомая внутренняя жизнь, — для неожиданного взрыва, когда с такой силой обнаруживалась трагическая женская тоска. Темперамент Ольги Леонардовны потрясал сидевшего в зале именно человека, а не просто зрителя, перед которым открывалась пропасть запутанных и сложных переживаний. Так бывало в тоскливом монологе Юлианы («У жизни в лапах») под щемящую музыку Ильи Саца, так было в третьем акте «Месяца в деревне» и особенно в признании Маши сестрам. Она рассказывала, что в последнем акте «Трех сестер» она сидела в своей артистической уборной на втором этаже, не допуская к себе ни одного посетителя, как бы внутренне в одиночестве готовясь к последней встрече с Вершининым, чтобы стремительно, не видя никого на пути, промчаться вниз к любимому человеку, с которым ей предстояла вечная разлука, а впереди была безрадостная жизнь. Эти взрывы были лишены малейшей доли легко доступного наигрыша: до самой глубины обнажалась большая женская душа. И она же, женщина изощренной культуры, владевшая несколькими языками, с дерзостной яркостью сыграла Настёнку в «На дне». Были в этом ее образе и вульгарность и подавляемая человеческая мечта.

… Вернувшись из Америки, где она играла, и играла ежедневно по восемь раз в неделю, свои любимые роли — Машу в «Трех сестрах», Ирину в «Царе Федоре», Раневскую в «Вишневом саде», — Ольга Леонардовна очутилась перед проблемой своего дальнейшего актерского существования. И решить ее она могла только со всей присущей ей требовательностью и благородством.

Из всех чеховских ее ролей ей оставалась теперь одна Раневская. При всем артистическом мужестве Книппер ей не хватало сил расстаться с этой ролью, которая обозначала 331 для нее всю жизнь, ибо с ней были связаны ее самые большие успехи. Ольга Леонардовна человечески совпадала с образом — и в легком отношении к деньгам, в пренебрежении жизненными и материальными благами и в чувстве поэзии. Каждый понимал бросающееся в глаза возрастное несоответствие, но Книппер так схватила зерно роли, так передавала благородное легкомыслие, душевную легкость, скрываемую тоску, что ни одна актриса в дальнейшем не могла с ней состязаться в этой роли.

В том, как она теряла деньги и всей душой сопротивлялась одной мысли о продаже своего Вишневого сада, как плакала в последнем акте, прощаясь с Гаевым, — заключалось все зерно «грешной жизни» Раневской. Зритель принимал возрастное несоответствие как необходимое, естественное «условие игры», отдаваясь охватившему его чувству Чехова.

Она охотно пробовала себя и в других ролях. Но такие явно сатирические роли, как Живоедиха в «Смерти Пазухина», лишенные иронии, у нее получались плохо. Она чувствовала себя в них лишенной артистической художественной опоры. Для нее нужно было и в них найти близкое себе человеческое начало, как она нашла в Настёнке. Просто «осмеять» она была не в состоянии — и, например, Анна Андреевна в «Ревизоре» так и осталась ей чуждой, не затронув ее в какой-либо степени; ее сценический такт изменял ей, она очень старалась и явно чувствовала себя неуютно. Она сознательно отвергала мысль о возобновлении таких прославивших ее ролей, как Варвара Васильевна в более чем посредственной пьесе Сургучева «Осенние скрипки», о которой она вспоминала пренебрежительно и где только ее талант и обаяние преодолевали мелкую слезливость драматургии. Возобновление для юбилея А. Л. Вишневского «У жизни в лапах», где она играла Юлиану, не возбудило нового интереса к этой очень эффектной, но поблекшей мелодраме.

По должности заведующего литературной частью я был обязан заботиться о репертуаре для «стариков» театра. Самым трудным было найти роли именно для Ольги Леонардовны. Все ее существо требовало прежних ролей, хотя она и понимала, что играть их не может и не должна. Наши страстные беседы на эту больную тему проходили зачастую бурно, порою кончались ссорами, я убегал. Она останавливала меня на лестнице, относясь ко мне почти как 332 Раневская к Пете Трофимову, иронизируя над собой. Кто знает, сколько слез и страданий стоило ей снятие с роли Клары в «Страхе» Афиногенова, в которую она вложила столько труда и волнений. Но она сумела убедить себя в жестокой справедливости этого решения Константина Сергеевича. Вся ее легкая стремительность не гармонировала с образом Клары, не помогла и характерность, которую она тщетно искала, и папироса в ее изящных руках казалась, скорее, игрушечной пахитоской. Довела она роль до генеральной. Решение Константина Сергеевича она приняла без споров. Через день-два она вновь появилась в театре, строгая, доброжелательная, в который раз в жизни подавив в себе жадную актерскую неудовлетворенность.

Возникало много новых репертуарных предположений. Здесь была и фру Альвинг в «Привидениях», и любопытнейший образ королевы Елизаветы в одноименной пьесе современного австрийского драматурга Брукнера, и инсценировка какого-то иностранного, весьма пряного романа «Мадам Дора». Группа актеров во главе с ней начала работу над «Трахинянками» Софокла. Но все эти предположения и начинания быстро отпадали. Или из-за того, что не умещались в репертуарный план, или не подходили по идейным, всегда очень важным для МХАТ соображениям. Книппер как за соломинку хваталась за всякую возможность появиться на сцене. Она с жадностью участвовала в «Бронепоезде 14-69», тоскуя, что роль ограничивается одной картиной, с какой-то легкой недоумевающей иронией играла довольно ходульную роль графини де Линьер, несчастной жены и матери, в имевшей шумный успех мелодраме «Сестры Жерар», внося и в нее свое утонченное благородство. Ольга Леонардовна вновь нашла себя как актрису, великолепно сыграв Марью Александровну в «Дядюшкином сне», графиню Чарскую в «Воскресении», Полину во «Врагах», Надежду Львовну в «Бронепоезде». Здесь-то и пригодилась та ироническая характерность, которой она владела в совершенстве.

Она поняла, что сатира Достоевского требует такой же эмоциональной насыщенности, как его трагедия. Такой всепоглощающей борьбой за свои жизненные интересы Ольга Леонардовна наполняла Марью Александровну. Ее Марья Александровна была действительно первой дамой в Мордасове, самой импозантной, темпераментной, с «наполеоновскими» замыслами и нечеловеческой энергией; и чем сильнее 333 себя тратила Марья Александровна, тем беспощаднее разоблачала себя. Как нужна была здесь эта сохранившаяся красота Ольги Леонардовны — кстати, более красивой старости я не знаю.

Во «Врагах» был великолепен ее дуэт с Качаловым. Ее Полина была из тех милых, воспитанных дам, которые держали салон, издавали либеральные журнальчики, возмущались жандармами — и тем не менее звали жандармов на помощь, опасаясь за свое благополучие. Подобных дам Ольга Леонардовна много перевидала в дни своей молодости. Она нанизывала одну фразу за другой с тонкостью, элегантностью необыкновенной, так прелестен был ее артистизм, с которым она точно обнажала пустоту, ничтожество своей либеральной Полины. С какой-то вдумчиво жизненной интонацией она произносила: «Это что-то у тебя новое, Захар!»

Так же с уничижительной иронией, как бы недоумевающе, она играла бестолковую даму из «Бронепоезда». И хотя «Враги» она сыграла значительно позже, растерянно энергичная, докатившаяся до берега океана дама как бы завершала биографию Полины Бардиной.

У Ольги Леонардовны были чрезвычайно развиты чувство красоты и поразительная наблюдательность. Меня удивляли точность ее оценок людей, ее вкус и при этом полное отсутствие актерского наигрыша. Не только на сцене, но и в жизни. Умный юмор, большие чувства без тени сентиментальности отличали ее. Подобно вкусу к жизни, ею владел вкус к искусству. Она любила бывать на концертах, читала много, но медленно, вчитываясь в суть произведения и удивляясь мастерству автора. С каким-то удивительным и строгим вниманием, полуприкрываясь своей благородной формы рукой, вся отдаваясь звукам музыки, она любила слушать Рихтера, когда он в ее небольшой столовой-гостиной садился за пианино, как часто бывало у нее на легких, веселых вечеринках.

Она говорила, что вся ее жизнь прошла в театре. Утром театр — вечером театр. Когда она стала женой Чехова — молодая и едва ли не самая знаменитая актриса Москвы, — она, естественно, не могла бросить театр, хотя и не раз в отчаянии поднимала этот разговор. Но в силах ли был Чехов этого от нее потребовать? Непреодолимую сложность их встречи не следует объяснять упрощенно. Мучительная трагедия заключалась в полной невозможности быть вместе. 334 Люди, бесконечно близкие и нужные друг другу, жили в разлуке, вынужденные находиться месяцами вдали друг от друга. Могла ли Ольга Леонардовна, совершенная воплотительница чеховских образов, бросить театр, пьесы, о которых она мечтала еще в Филармонии, и поселиться в Ялте? Сам Чехов не принял бы этой жертвы. Чехову Ольга Леонардовна была необходима такой, какой она являлась в самом глубоком своем существе. Он не смог бы терпеть возле себя жену, отказавшуюся от своего призвания, превратившуюся в «душечку». Им обоим была чужда чувствительность, но Ольга Леонардовна ежедневно писала Чехову, прося прощения за каждый пропущенный день, казавшийся ей и ему чуть ли не вечностью, и старалась изо всех сил пополнить его жадный интерес к московской недоступной жизни.

Подлинная дружба соединяла последние десятилетия Ольгу Леонардовну с Марией Павловной Чеховой. С течением времени Мария Павловна становилась, или нам так казалось, все более похожей на брата — по юмору, широте интересов, глубине замечаний, полуироническому тону. Во всяком случае, я сквозь нее как бы видел Чехова. Между этими родными по духу женщинами в эти годы не было и не могло быть мещанских недоразумений, они стояли над мелочами быта, сохранив даже в старости любовь к розыгрышам и какое-то особое озорство. Они старели вместе. Но старели с каким-то предельным жизнелюбием. Это был особый мир — чеховский Дом-музей в Ялте и гурзуфская дача Ольги Леонардовны. Никогда никто не слышал ни от Ольги Леонардовны, ни от Марии Павловны каких-либо высокопарных слов о Чехове, хотя обе постоянно, особенно в Крыму, часто короткими замечаниями возвращались к нему, как к живому, существующему среди них человеку. И даже в самом стиле их разговора, зачастую ироническом, всегда немногословном, даже афористическом, звучало нечто чеховское.

Мария Павловна от души подтрунивала над Ольгой Леонардовной, когда та, тонкая ценительница литературы и поэзии, была застигнута в утренние часы в ялтинском саду за чтением многотомного «Фантомаса». И обе они не меньше веселились, когда Ольга Леонардовна, гостившая в Ялте, принимала визиты местных дам и доставляла немало удовольствия Марии Павловне, разыгрывая роль знаменитой актрисы.

335 Ни Книппер, ни Качалов не участвовали в управлении театром, не умели и не любили заниматься административными и хозяйственными делами. Но одно их присутствие в театре заставляло актеров становиться лучше, благороднее и требовательнее к себе. Как-то Ольгу Леонардовну выбрали председателем месткома, и даже в эту должность она внесла веселую и бодрую одухотворенность. Плохо разбираясь в делах, она распространяла вокруг себя атмосферу благородства, что так необходимо для решения бытовых вопросов.

Я очень любил встречи Качалова и Книппер. Они удивительно подходили друг другу своим душевным строем. Серьезные разговоры возникали среди шуток, розыгрышей, милых пустяков. И грусть и горечь и у той и у другого были спрятаны глубоко. Но побеждало умение взять от жизни заключенную в ней большую настоящую радость.

Я помню лето двадцать шестого года в Гурзуфе, когда там собралась большая веселая компания. Центром ее был расположенный на каменистом мысу подаренный Чеховым Ольге Леонардовне маленький татарский домик с плоской крышей, крошечным садиком, где росли несколько раскидистых деревьев и яркие цветы. Семья Качаловых, Пыжова, Ершов, Кемарская, композитор Половинкин и племянник Ольги Леонардовны, Лев Книппер, устраивали всевозможные пикники, прогулки, розыгрыши, и Ольга Леонардовна принимала в них самое живое участие, становясь душой нашей актерской ватаги. Но по вечерам часто ей хотелось побыть одной. Я видел ее задумчивой, от всего отрешенной. Она выходила за свою синюю калитку, смотрела на ночной Гурзуф, на мигающие огни, на отражение звезд в темном море и стояла там долго, как бы отдаваясь тишине и охватившей ее грусти, ощущая красоту мироздания. Часто эта ее спрятанная тоска прорывалась среди веселья на вечерах в ее доме, когда она уже под утро по установившейся традиции пела любимый свой романс «Глядя на луч пурпурного заката»…

В последние годы она не изменяла традициям веселой шумной встречи Нового года в ее доме: в два часа ночи, в три к ней заезжали ее близкие друзья.

К девяноста годам она стала терять зрение. Но напряженного интереса к жизни не утратила. Любила слушать рассказы о театральных событиях не только в МХАТ, но и в других театрах. Постепенная потеря зрения была для 336 нее катастрофой. Она лишала Книппер ее любимой радости — медленного чтения. Но она переносила это со свойственным ей мужеством. Чтение она заменила тем, чем могла его заменить лишь большая актриса и большой человек. На вопрос, чем она теперь заполняет свой вынужденный досуг, она задумчиво ответила: «Я играю про себя все свои чеховские роли», и вздохнув: «Только теперь я понимаю, сколько я сыграла не так».

Ольга Леонардовна обладала редким даром — она не знала противоречий между тем, как она жила и кем была, и тем, что она делала на сцене и в театре.

Ее великая роль в театре, единство ее духовной и артистической индивидуальности навсегда сохранится в театре, в особенности для тех, кто имел высокое счастье видеть ее на сцене и встречаться с ней в жизни. Она была человеком, понявшим жизнь в ее силе, в ее печалях, в ее радостях — замечательной личностью, внесшей огромный вклад в русскую культуру.

В. В. ШВЕРУБОВИЧ⁶⁷³

В нашем, качаловском, доме часто слышалось слово «Книппер». Мне было четыре года, когда я очень этим словом заинтересовался. Дело в том, что моя бонна несколько раз при мне говорила, что мужчина без усов и бороды — не мужчина. А у нас в те годы бывали почти исключительно бритые люди. Мне страшно хотелось, чтобы пришел кто-нибудь с усами, чтобы пришел «настоящий мужчина». Кто-то при мне сказал о прелести «книпперовских усиков». И вот, уверенный, что Книппер — это мужчина, да еще, наконец, с усами, я стал просить, чтобы мне увидеть «Книппера», просил так долго и упорно, что мать, удивленная моей настойчивостью, стала допытываться, зачем мне это так уж приспичило. Я сказал: «Потому что у него усы». Наши много смеялись по этому поводу (у нас в те поры вообще любили смеяться и рады были каждому поводу к смеху), но просьбу мою выполнили…

Какое же было разочарование, а главное, полное недоумение, когда оказалось, что Книппер не мужского рода, не он, а она… Да еще ласковая, веселая и без всяких усов, так, темный пушок…

337 Это было мое первое впечатление от нее. Разочарование, смущение от общего смеха и немедленное очарование от ее белозубой улыбки, от маленьких, но прекрасных своей радостью, смешливых и излучающих веселье глаз. Очарование навсегда.

Бывала она у нас редко, и я почему-то стеснялся о ней спрашивать — видимо, не мог забыть конфуза, когда выяснилась моя глупая ошибка. Но когда слышал «Книппер», почему-то краснел и на сердце делалось горячо. Потом, в юности, так же бывало при упоминании имени девушки, тайную любовь к которой я боялся выдать краснением и потому обязательно краснел.

Я видел Ольгу Леонардовну на генеральных репетициях в Художественном театре, встречал на улице, но у нее не было привычки приласкать, посюсюкать, а для серьезных разговоров я был слишком мал, очень уж глуп и болезненно застенчив.

Через несколько лет, когда театр был в Одессе, Ольга Леонардовна пригласила мою мать к себе в номер «Лондонской гостиницы». Мать взяла меня с собой. Сидели на балкончике верхнего этажа, пили чай и смотрели на запруженный гуляющими Приморский бульвар. Дамы о чем-то, совершенно мне неинтересном, оживленно говорили, спорили, по каким-то поводам негодовали, кого-то бранили, кем-то восхищались… А я молча смотрел на бульвар и ел «пьяные вишни» в шоколаде. Вдруг голова у меня закружилась, черная толпа налезла на море, море поднялось выше крыш, голоса слились в какой-то однообразный и качающийся рокот. Оказалось, что, съев штук двадцать проконьяченных вишен, я совершенно опьянел. Я приложил лоб к железным перилам балкона и напрягал все силы, чтобы побороть и не показать свое состояние… В это время Ольга Леонардовна протянула руку к коробке с этими подлыми конфетами; пошарив в пустой коробке, пошелестела гофреными бумажками. На этот шелест я поднял голову и встретил ее недоуменный, смешливый и в то же время успокаивающе-ободряющий взгляд. Она ни слова не сказала, незаметно убрала пустую коробку и подвинула на ее место другую. По тому, как незаметно она это проделала, было ясно, что она спешила выручить меня, чтобы я избежал замечаний матери, а мать не испытала неловкости за невоспитанного сына.

Она продолжала беседу, только на губах ее мелькала 338 скрываемая смешинка, отнюдь не связанная с темой… От стыда, благодарности, от волнительности и прелести ощущения какой-то крошечной и глупой, но все же тайны между нами я мгновенно отрезвел.

На другой день посыльный в красной шапке принес нам в номер большую коробку конфет от «Жоржа Бормана». На коробке было большими печатными буквами написано «Вадиму» и маленькими, тоже измененным почерком: «Не всё сразу!» Это были «пьяные вишни». Я один не удивился посылке. При встрече Ольга Леонардовна улыбнулась и, наклонившись к моему уху, когда я красный как рак целовал ей руку, чуть слышно шепнула: «Ешь на здоровье и молчи».

Зачем я пишу, зачем вспоминаю сам и ради чего делюсь с людьми воспоминаниями о таких пустяках? Потому что это не пустяки, в этом сказалась такая тонкая, такая нежная и умная благовоспитанность, когда эта скучная добродетель становится признаком глубины и благородства, становится таким же определяющим человека качеством, как доброта, чуткость, щедрость души.

Прошло еще несколько лет. Мы жили в Кисловодске в модном тогда пансионе Ганешина. Компания была интересная: актеры, музыканты, околотеатральные и окололитературные юристы. После обеденных и ужинных табльдотов засиживались за долгими беседами об искусстве, литературе, политике. Центром компании был Константин Сергеевич Станиславский. Не столько с ним, сколько ради него, ради того, чтобы произвести на него впечатление, бесконечно спорили по самым различным поводам. Много говорилось прекрасных и высоких слов, много высказывалось глубоких и многосторонних знаний, изысканного вкуса, оригинальных и утонченных воззрений. Много было и искренних увлечений, но основным, мне кажется (и казалось тогда), во всем этом было стремление проявить себя, создать себе интересный облик в глазах людей. Важнее было казаться, чем быть…

И вот в разгар лета появилась Ольга Леонардовна. Она приехала из Минеральных Вод, куда пришла пешком после двух или трех недель хождения по горам. Она прошла и Военно-Грузинскую, и Военно-Осетинскую, и, кажется, Сухумскую дороги. Выла она похудевшей, посвежевшей, загоревшей, весело и бодро усталой и, главное, очень довольной своими спутниками, встречами, впечатлениями, 339 очень наполненной близостью с простой, прекрасной и могучей природой Кавказа, надышавшейся воздухом снежных вершин.

За первым же послеобеденным сиденьем на заданный ей кем-то изысканно глубокий вопрос из области психологии творчества, на который все ожидали от нее (премьерши МХТ, вдовы Чехова) чего-нибудь такого же сложного, полного глубокой эрудиции, утонченно-мудрого, она ответила: «Глупости какие-то! Ничего этого я не понимаю, ничего этого мне не нужно. Как чувствую, так и делаю». Я не помню (потому, вероятно, что тогда ничего не понял № 3 предмета дискуссии), о чем шла речь, не помню и что именно и какими словами говорила она, — помню ясно только то, что это было честно и правдиво; она не хотела ничем казаться. И вдруг обнаружилось, вдруг будто свет зажгли и стало ясно, что «все эти умники такие глупые», что все они бутафорские и плоские, как будто они были двухмерными рядом с трехмерной, настоящей и ясно-простой Ольгой Леонардовной.

Константин Сергеевич весело и радостно захохотал и сказал: «Браво, браво, Ольга Леонардовна!» Он, видимо, был очень доволен переводом беседы из плана схем и словоиграния в живую конкретность правды. В этом плане собеседники его были немощны и скудны доводами. О правде нельзя и не нужно было говорить заумно, надо было говорить искренне, а при этом труднее блистать эрудицией и оригинальностью построений.

Самым сильным, самым отличительным свойством Ольги Леонардовны была абсолютная настоящесть, редкостная цельность. Она не думала о производимом его впечатлении, не смотрелась в зеркало чужих мнений. Всегда была такой, как есть, и другой быть не могла. Она могла только быть и не могла, не хотела казаться. Она не была неизменной, однообразной, нет, она была изменчива и бывала в разных образах, но все изменения были истинными, все образы целостными ликами, а не личинами.

В то время, на Кавказе, она была в спортивном облике: строгие, как тогда говорили, английские костюмы, полотняные блузки с галстуками, плотные чулки, обувь на низком каблуке. И все это не было «костюмом», все сидело на ней так, что в чем-нибудь другом ее и представить себе было трудно. И вещи ее до такой степени приобретали ее облик, что, казалось, не могли принадлежать никому другому. 340 У нее, например, была простая трость с загнутой ручкой, с острием на конце. С ней она ходила в горы. Как-то я увидел эту трость в руках одной молоденькой и хорошенькой девушки. Руки были красивые, молодые, но сочетание их с палкой Ольги Леонардовны было противоестественно — это раздражало и беспокоило, была насущная потребность, необходимость видеть на ручке этой палки руки Ольги Леонардовны: в ее широких, грубоватых, крепких и ловких руках предметы жили своей, подчиненной Ольге Леонардовне, зависимой от нее одной жизнью.

Как-то я слышал, как Владимир Иванович Немирович-Данченко говорил: «Вот у Ольги Леонардовны руки ведь некрасивые, но они какие-то симпатичные, смешные… милые руки», — с нежной улыбкой добавил он. Они были милы тем, что всегда были заняты хорошим, нужным в данный момент делом, в них были грация деловитости, ловкости, умелости. Изящество мастера.

Когда весной 1919 года, во время поездки так называемой «Качаловской группы» по Югу России, мы поселились в загаженной харьковской гостинице «Россия», Ольга Леонардовна вместе с моей матерью с пылким и стойким азартом взялись за уборку наших номеров. Под их энергичными и умелыми руками исчезала вся многомесячная пыль, копоть и грязь. Все тусклое становилось сверкающим, все мутное делалось прозрачным, все смрадное начинало благоухать. Ольга Леонардовна достала откуда-то белоснежные салфетки, кружевные накрахмаленные дорожки: ванная, предварительно отмытая до ослепительной белизны, украсилась душистыми и пушистыми полотенцами, губками, мочалками и флаконами; туалетный стол, тумбочки у кроватей, письменный и обеденный столы — все приобрело свое, особое, неповторимо книпперовское лицо. Все стало изящным, благоуханно-чистым, женственно-элегантным и свежим, как она сама.

В Харькове, после голодной московской зимы, нас увлекали и соблазняли щедроты украинского рынка — сало, масло, сметана, творог, яйца, ранняя зелень. Как удивительно красиво умели наши дамы подать, сервировать все это. Но у Ольги Леонардовны все выглядело как-то особенно вкусно; моя мать без борьбы уступала ей первенство в этом. У нее были руки художника, скульптора; накрытый ею стол, несмотря на случайность посуды, выглядел как установка для натюрморта. По краскам, фактурам 341 и формам все составляло прелестную композицию. Вкус и талант, абсолютное чувство равновесия и соразмерности (как абсолютный слух) и, главное, стремление нести радость людям, уменье наслаждаться удовольствием других — всего этого ей было отпущено богом в сверхизобилии…

Продолжая вспоминать, я ясно вижу теплушку в Новороссийске. Февраль 1920 года, свирепо завывает норд-ост, настроение у обитателей вагона мрачное, все лежат на своих вещах или просто на полу, закутавшись во все имеющееся тряпье; кто спит, кто просто уныло смотрит в одну точку… И в резком, поражающем контрасте со всеми — она, наша дорогая «герцогиня»: она сидит в центре теплушки, она не ищет угла, не жмется к стенке, как другие. Ей не свойственно стремление к опоре, к укрытию, нет в ней никакой улиточности. Сидит прямо, ни к чему не прислоняясь (она так сидела и на 91-м году жизни), на своем чемодане, а на поставленном рядом «на попа» другом чемодане расстелена белоснежная салфетка, на ней свечка в фарфоровом подсвечнике и книга в сафьяновом золоченом футляре-суперобложке, в книге заложен разрезной нож слоновой кости. Колени Ольги Леонардовны прикрыты одеялом из лисьих шкур, на плечах белый пушистый оренбургский платок. Кругом грязь, доносится стрельба, какие-то вопли (это последние дни деникинской власти), ветер бросает вихри пыли в стены теплушки, но она не поддается дикости, грубости, к ней не пристает никакая грязь. В теплушке она та же, какая была бы в каюте-люкс океанского лайнера или в номере роскошнейшего отеля. Благоустройство не вне ее, а в ней самой. Это удивительное, только ей одной свойственное душевное благоустройство, поразительная ритмичность всего ее душевного строя. Это прекрасная симметричность (не мещанская симметрия — правильность развески плохих картин), классический абсолютный ритм колоннад Парфенона; это чистота и строгость благоустройства души, которая продлила ее дивную жизнь до десятого десятилетия и которая делала ее артисткой, способной к восприятию и отражению всего истинно прекрасного, как воспринимает и, не преломляя, не искажая, отражает идеальное, ничем не замутненное зеркало.

Я не знаю, можно ли о ней сказать, что она была хорошая актриса… Она была чем-то другим, что не покрывается, 342 не определяется этим наименованием профессии. Хорошая актриса должна была бы быть и состоянии работать и в другом театре, быть на месте в любой труппе. А можно ли себе представить Ольгу Леонардовну вне Театра, вне МХАТ? У нее не было никаких ремесленных навыков, а ведь без них нет профессионализма. Она не умела работать — учить роли, «разделывать» их. Только в последние годы жизни, когда она ушла со сцены и к ней часто обращались за советами, она стала понимать, что значит работать над ролью. В 1956 году она мне сказала, что совсем недавно ее вдруг осенило, она поняла, как надо думать о пьесе, о роли, об образе; поняла, что ничего этого она не только не умела, но не знала, что это нужно знать, уметь. Я спросил ее, как же она играла? Может быть, потому так хорошо и играла, что ничего не «умела»? Она сказала: «А ведь я никогда и не играла, я была…» И ведь это действительно так. Она была Машей. Она становилась Раневской. А если не могла быть или стать, то… Но я не осмеливаюсь и не хочу говорить о тех ролях, где она не «была». Сейчас не хочется даже и думать о них, хочется вспомнить о том, что было прекрасно, о том, в чем она была гораздо больше, чем хорошей актрисой, о том, в чем она была воплощением (в самом прямом смысле) самых глубоких мыслей и самых тончайших чувств гениального писателя.

Ведь никакая актриса по смогла бы сделать (даже не хочу пользоваться словом «сыграть») то, что происходило с Машей, когда после первого впечатления от Вершинина она снимала шляпу и говорила: «Я остаюсь завтракать». Видеть и слышать это было гораздо больше, чем театральное впечатление, — это было прозрение, озарение, счастье от возможности на мгновение проникнуть в чужую душу. Почти всегда это было, как будто при вспышке света увидел сквозь оболочку человека то, чего нельзя увидеть: как в человеке все переродилось, как началась любовь. Пусть потом она «хулиганит»: «Черт подери»… «выпью рюмочку винца! Эх-ма, жизнь малиновая, где наша не пропадала!» — уже полностью, наглухо не закроется тот просвет, сквозь который видно было, как она приняла Вершинина, как в ней вспыхнуло что-то совсем новое, небывалое, как в ней началась новая жизнь…

А «говорите, говорите!» второго акта — как она все отталкивала, отряхала, все хотела отбросить, забыть и город этот и нелепый брак, чтобы быть свободной для новой, 343 иной жизни, открыть себя для мечты. Как понятен и оправдан был ее гнев, грубость ее вспышки и с няней и за столом: это письмо жены Вершинина столкнуло ее с крутого края подъема — вниз, в канаву. Какое упоение тоской было в ее вальсе в одиночку: «Барон пьян, барон пьян». А «мне хочется каяться, милые сестры» третьего акта — какое блаженство отваги, гордость победы над «общественным мнением», над властью этого города, радость освобождения от этой власти мещанства над ее душой, особенно когда она говорила: «Люблю этого человека… Ну, да что там. Одним словом, люблю Вершинина…» И завершение всего — прощание четвертого акта. Как она смотрела на него, как бросалась к нему на грудь… Каким страшным смехом смеялась над Кулыгиным с привязной бородой: «В самом деле, похож на вашего немца». От этого смеха, такого неожиданно-звонкого, чистого, влажного от слез, горло перехватывало, рыдание душило. Это, конечно, не было актерским искусством, это было неизмеримо большим — это звучал в ней, в женщине, в Ольге Леонардовне, и неродившийся «немчик» и последняя ночь Баденвейлера. Все, что было трагичного в ее жизни, находило выход в Маше. В этот образ она вкладывала себя всю и поистине перерождалась в Машу, была ею вся до последней молекулы. Она даже физически менялась — ее сущность входила, вмещалась в плоть другого человека.

На моих глазах, после полуторагодового перерыва, вновь совершалось это таинство вхождения ее в образ Маши. Совершалось оно трудно. Это было в поездке. Репетировать начали в Тифлисе, выпускали спектакль в Софии. С рядом новых партнеров Ольга Леонардовна смирилась сравнительно быстро. Труднее всего она принимала М. Н. Германову — Ольгу. «Не любит она никого, не интересен ей никто, кроме нее самой, какая же это Ольга, ведь Ольга вся в любви, вся в жертве…». Были трудности и с оформлением, хотя И. Я. Гремиславский сделал все возможное, чтобы все было «как дома», по-московски. Но Ольга Леонардовна смирилась и с этим и с костюмами, которые копировали московские, но все-таки были не они, не те, к которым она за двадцать лет привыкли как к своим собственным, нет, гораздо больше, чем к своим.

Целая драма вышла с музыкой. За эти двадцать лет, что Ольга Леонардовна была Машей, мелодия марша, под звуки которого уходит артиллерийский дивизион Вершинина, 344 стала ей органически близкой, необходимой, кровно связанной со строем чувств и мыслей Маши при прощании. Пока шли репетиции, И. Я. Гремиславский наигрывал на рояле все музыкальные куски пьесы — и скрипку Андрея, и вальс Тузенбаха, и всю музыку четвертого акта, в том числе и марш; играл он его очень приблизительно, и Ольга Леонардовна мучительно морщилась и с нетерпением спрашивала, когда же будет наконец оркестр.

И вот, на генеральной репетиции (уже в Софии) появился военный оркестр. Музыканты были в парадной форме, мордастые, раскормленные. Капельмейстер носил могучие усы и яркие шевроны на рукавах. По сигналу помощника режиссера они заиграли. Но что это было! Рявкнули они какой-то тупо-мажорный прусский военный марш. Ольга Леонардовна, которая репетировала в полном костюме, как раненая черная птица промчалась через сцену, сначала в сторону музыкантов, что-то отчаянно-жалобное, мучительно-гневное крикнула им, потом так же пролетела обратно и исчезла в своей уборной. Мы застали ее там рыдающей, прислонившись лбом к краю стола. «Ну как же можно так, ну что же это, какой ужас, ведь так умереть можно…» — говорила она всхлипывая. Растерянный С. Л. Бертенсон (это он выбирал музыку и прослушивал ее накануне) пытался убедить Ольгу Леонардовну, что оркестр это царский, гвардейский, лучший в стране, что она привыкнет, что того марша они не знают… «Привыкать к этому я не буду, и Машу под этот галоп я играть не смогу», — говорила плача Ольга Леонардовна. В дверях уборной стоял заведующий музыкальной частью театра, молодой болгарский композитор, а за его спиной смущенно шевелил усами нарядный капельмейстер. Все поняли драму Ольги Леонардовны, для нее все были готовы на все: композитор, которому В. И. Качалов насвистал марш, за два дня записал его и оркестровал, а капельмейстер с оркестром разучил и еще через день с увлечением, со всеми нюансами дирижировал московским маршем.

Может быть, в меньшей степени, но тоже изумительна она была в Раневской. Я не очень любил (не «не очень», а не так) первый и второй акты, но зато обожал весь третий с его заглушенной тревогой, когда все внутри у нее дрожало от безумного волнения и на этом фоне шла сцена с Петей, с телеграммами. Тут опять хочется вспомнить ее руки — как по-разному они обращались с телеграммами. 345 В первом акте они рвали их решительно, категорически… Пальцы говорили яснее слов: «С Парижем все кончено». И как нежно, страстно, любовно она гладила эти квадратики бумаги теперь — «Этот дикий человек опять заболел… он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним… кто даст ему вовремя лекарство?.. Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу». А пальцы ласкают, дрожат от любви, от страстной жалости… Этого, вероятно, не видела публика, но я всегда находил отверстие в стенке или между стенкой и портальным сукном и с наслаждением, а иногда и со слезами слушал эти слова, глядя на ее руки. Вот они почему были «милые руки»! И, наконец, какая актриса могла так прощаться с домом, с садом: «В последний раз взглянуть на стены, на окна… По этой комнате любила ходить покойная мать…»

Видел я много хороших актрис и у нас и за границей, но такого не было и не могло быть. Не было, и вряд ли когда будет. Это неповторимое совпадение звука и отзвука, луча и цвета, Чехова и Книппер. Только в ней мог так отозваться он. Только отраженный ею, засверкал его свет.

Елену Андреевну я не могу сравнить с этими двумя образами, хотя много прекрасного было и там. Совсем не видел Аркадину и совсем не любил Сарру. Вот ее она играла, выполняла режиссерский рисунок, была искренна, волновалась, страдала… Все было, что должно быть у прекрасной актрисы. Если бы не было Маши и Раневской, может быть, и Сарра по-другому бы воспринималась, но я видел и так полюбил тех двух, что не могу уже сравнивать. Там, особенно в Маше, было творение, созидание, здесь — исполнение.

Но ведь я не хотел писать о Книппер-актрисе, я хотел только вспомнить и рассказать не знавшим или мало ее знавшим об Ольге Леонардовне, о милом, ясном, светлом человеке, так многим из нас осветившем, украсившем, облегчившем жизнь. В память которого мы дружим друг с другом и любим людей.

У Ольги Леонардовны было очень своеобразное отношение к людям. Нельзя сказать, что она была просто и прямо человеколюбива. Я думаю, что людей, которых она не любила, было больше, чем тех, кого она любила. Так же нельзя просто сказать, что она была добра. Сказать о человеке, что он добр, — значит по большей части сказать, 346 что он проявляет свою доброту, то есть как-то обнародует ее (не хочется говорить «покалывает», потому что это уже другое). Ольга Леонардовна доброту не только не показывала, но и не проявляла. Она несла, творила добро, делая это для себя. Ей это нужно было, ей самой; она получала радость, удовольствие, может быть, даже наслаждение от радости, веселья, удовольствия других…

Собирая людей у себя, она совсем не думала о доставлении радости тому или иному из них; у нее была у самой потребность видеть людей, видеть их довольными. Делая добро, она ни одной секунды не была «добродетельна» — поэтому все ею делаемое было так радостно людям. Она была бескорыстна в отношении к людям, — бескорыстна в самом глубоком смысле: она не искала той корысти (удовлетворения), какую дает сознание своей доброты.

Так же как о ее доброте, не хочется говорить и о ее уме. Княжна Марья Болконская спрашивает Пьера о Наташе: «Умна она?» и Пьер отвечает: «Я думаю — нет… — а впрочем, да. Она не удостаивает быть умной…» Мне кажется, что и Ольга Леонардовна тоже не удостаивала быть умной, как она не удостаивала быть доброй. Она творила, созидала добро, — это выше, чем быть доброй. Она будила мысли — это выше, чем быть умной. Никогда не демонстрируя ума, никогда не утверждая его у себя, она вела себя, она поступала в серьезнейшие минуты жизни более чем умно.

Мало кому известна и совсем никем не оценена, например, вся огромность ее значения как полпреда русской, советской культуры. Все четыре года (1920 – 1924), которые она провела с театром за границей, она блистательно вела эту роль. Отлично владея тремя европейскими языками, будучи вполне «по-европейски» воспитанной, совершенной «дамой общества», она с такой любовью и увлечением рассказывала актерам, режиссерам, композиторам, художникам об успехах и достижениях нашего искусства, нашей литературы, что это не могло не внушать глубокого доверия, не могло не производить огромного впечатления. Она и как актриса и как собеседница была убедительнейшим пропагандистом высоты и глубины нашей культуры. Я не видел ни в ком такого удивительного сочетания светской женщины и актрисы. Говорила она и с увлечением, часто даже с пафосом (когда речь шла о Театре, о Станиславском), и с готовностью к юмору, легко и весело реагируя 347 на шутку, на неожиданные обороты разговора. Но в то же время была готова отразить любое нападение на все наше, а нашим для всех русских становится, особенно когда они за пределами родины, все советское, даже такое, с чем дома спорим. Впрочем, в присутствии Ольги Леонардовны редко кто и осмеливался непочтительно отозваться о чем бы то ни было нашем — такое почтение, такое уважение вызывала она сама и то, что она представляла.

Еще одним из прелестнейших ее свойств было легкое, молодое любопытство ко всему в жизни — к книге, картине, спектаклю, танцу, животному, растению, морю, звездам, к запахам и краскам и, конечно, к человеку. И все это она любила в разнообразии проявлений: книги она читала и серьезные — в том числе глубокие исследования, и воспоминания, и занятную «бульварщину», море любила наблюдать тихое, сонное, но и залетавшая к ней в ее гурзуфское окно пена, сорванная с гребней бурных волн, ее радовала и весело волновала; с людьми она могла, не стесняясь этого и не стесняя их, молчать долгими часами, но и споры, доходившие до криков ярости, если они велись о чем-нибудь стоящем, увлекали ее и радовали. В Мелнике (Чехословакия), где мы жили летом 1921 года, она два часа смотрела на уличного фокусника, ходила за ним с места на место, никак не могла уйти. Спектакли, концерты, музеи, выставки увлекали ее, и она посещала их не из снобизма, но для удовлетворения своей глубокой потребности в прекрасном, а также из вечного своего любопытства.

В печальное для нас лето 1948 года, когда Ольга Леонардовна жила с нами на Николиной горе, мы с Л. М. Спасским однажды решили свалить мертвую, высохшую сосну. Мы боялись, что и вид ее (она была похожа на скелет) и, главное, самое падение неприятно подействует на наших стариков, и поэтому срубили ее, когда их не было дома. Как же мы удивились, когда они оба обиделись, а Ольга Леонардовна даже рассердилась на нас за то, что мы это сделали без них. «Свинство, мальчики, это просто свинство — мне так хотелось увидеть, как вы ее срубите, я никогда не видела, как рубят большие деревья. А нельзя ли еще какую-нибудь срубить? Если, конечно, есть высохшая. Мне так интересно!»

Как она понимала, как умела ценить юмор животных! Наш белый пудель Люк как-то зимой набрал снегу между пальцами ног и, войдя в дом, не мог стоять — ноги на 348 ледышках разъезжались, и он перебирал ими, оттанцовывая по полу какую-то нелепую чечетку. Мне пришлось выгнать его в другую комнату, — Ольга Леонардовна так хохотала, что я испугался за ее здоровье.

Как она умела веселиться! Как-то нехорошо, вроде как непочтительно, вспоминая об умершем старом человеке, рассказывать о его шалостях, озорстве, но как не вспомнить ее танцев на крышке рояля, ликера, вылитого на пышную шевелюру очень важного, очень глупого и очень ответственного господина, ее участия в «подвигах» ее новогодних гостей… О них действительно лучше в таком контексте не вспоминать, но и не вспомнить нельзя, — без этого она не она.

Жила она долго, плодотворно, хорошо, весело, со вкусом. Умела радоваться жизни, умела и радовать всех вокруг себя.

За две недели до ее конца она ехала на машине с загородной прогулки, сидела впереди с шофером. Вдруг она обернулась к нам и сказала:

— Давайте петь!

И вот ее молодой шофер Анатолий, моя девятилетняя дочка и она сама во все горло затянули: «Расцветали яблони и груши…» Потом еще что-то, потом еще…

Так мы и въехали в Москву, и машина несла по снежным улицам в песне, в радости ее, нашу «герцогиню», как иногда ее звали друзья, нашу царицу радости.

349 КОММЕНТАРИИ

¹ 351 Послано в Верею, Московской губ., имение «Вышегород».

Савицкая Маргарита Георгиевна (1868 – 1911). До поступления в драматическое училище при Филармонии была народной учительницей в Казани.

² Летом 1896 года М. Г. Савицкая и О. Л. Книппер перешли на второй курс училища при Филармонии. Их педагог Вл. И. Немирович-Данченко ставил себе целью выявить дарование будущих актеров на самом разнообразном драматургическом материале, не торопясь с определением их амплуа. Часто ученики младших классов участвовали в отрывках и спектаклях старших.

В училище, как и позднее в МХТ, Савицкую и Книппер постоянно сравнивали. Немирович-Данченко находил, что у Савицкой темперамент сильный, «но больше в смысле горячности». Он направлял темперамент Савицкой в русло глубоких жизненно-драматических настроений. У Книппер, по его словам, уже на втором курсе определился «жизненный яркий тон, несомненное присутствие темперамента и непринужденность на сцене». (Архив Филармонического училища. — Музей МХАТ.)

В «Царе Борисе» А. К. Толстого Ольга Леонардовна сыграла роль жены Бориса Годунова, Марии Григорьевны.

Савицкая исполнила роль Марин Федоровны Нагой, в иночестве Марфы, вдовы Иоанна Грозного.

³ «Дармоедка» (из семейной хроники рода Фронтасьевых), комедия в пяти действиях И. Салова. (См. «Артист», 1890, книга 8. Приложения.)

⁴ Вл. И. Немирович-Данченко писал Ольге Леонардовне 5 июля 1896 г.: «Из Вашего списка выбираю: 1) “Звезду Севильи” и 2) “Майоршу”. Мильфорд мне не улыбается…». (Архив О. Л. Книппер-Чеховой. — Музей МХАТ.)

⁵ 352 В 1894 году умер отец Ольги Леонардовны. Для того, чтобы содержать семью, мать сдавала комнаты студентам.

⁶ Дата устанавливается по фразе: «Генеральная “Шейлока” назначена на завтра…» (то есть в субботу 17 октября 1898 г.).

Санин (Шенберг) Александр Акимович (1869 – 1956) — актер и режиссер; в Художественном театре с 1898 по 1902 г. и с 1917 по 1919 г. Был режиссером в Александринском театре (с 1902 по 1907 г.). Старинном театре (1911), Свободой театре (1913), Малом (с 1919 по 1923 г.). В 30 – 50-х годах ставил оперные спектакли в Европе и Америке.

⁷ 14 октября 1898 г., в день открытия Московского Художественно-общедоступного театра, Ольга Леонардовна сыграла роль царицы Ирины в трагедии А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович». Одновременно она готовила роль Аркадиной в «Чайке» и небольшую роль служанки Нериссы в «Шейлоке». Премьера «Венецианского купца» («Шейлока») состоялась 21 октября 1898 г.

⁸ «Собор» — «Перед Архангельским собором» — финальная картина в «Царе Федоре Иоанновиче».

⁹ А. А. Санину казалось, что его труд в Художественном театре недооценивают. 19 сентября 1898 г. К. С. Станиславский писал М. П. Лилиной: «Народные сцены (конечно, в грубом еще виде) все готовы. Шенберг утомлен, но, мне кажется, он усиливает, конечно, свою болезнь, чтобы его пожалели и облегчили его действительно трудную черновую работу. Я его поощрил, и он очень остался доволен и ожил». (К. С. Станиславский, Собрание сочинений, т. 7, М., «Искусство», 1960, стр. 150.)

¹⁰ Подлинник хранится в ГЦТМ имени А. А. Бахрушина. Отдел рукописей, № 21661.

Год устанавливается по 25-му представлению «Царя Федора Иоанновича» (3 декабря 1898 г.).

Флёров (Васильев) Сергей Васильевич (1841 – 1901) — театральный критик.

¹¹ Письма М. П. Чеховой к О. Л. Книппер-Чеховой публикуются по подлинникам, хранящимся в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Сохранилось 500 писем М. П. Чеховой, около 900 писем О. Л. Книппер.

Год устанавливается по упоминанию репетиций «Дяди Вани».

Чехова Мария Павловна (1863 – 1957). См. о ней: «Хозяйка чеховского дома. Воспоминания. Письма», Симферополь, «Крым», 1969.

¹² Телята кусаются — шутливая приписка А. П. Чехова.

¹³ Год устанавливается по связи с предыдущим письмом М. П. Чеховой.

¹⁴ М. П. Чехова нарисовала в своем письме руку, сжатую в кулак.

¹⁵ 353 Мария Федоровна Терентьева — учительница мелиховской школы.

¹⁶ Год устанавливается по пребыванию О. Л. Книппер на Кавказе (Мцхет).

¹⁷ Из монолога Нины Заречной в «Чайке».

¹⁸ Речь идет о фотографии спектакля «Чайка», которая и сейчас висит в Доме-музее А. П. Чехова в Ялте.

¹⁹ Лика — Мизинова Лидия Стахиевна. О Л. С. Мизиновой см. прим. 6 к письму 125 первой части настоящего издания [В электронной версии — 319].

²⁰ Часть письма, написанная А. П. Чеховым, публикуется впервые.

²¹ Послано на Кавказ.

Дата устанавливается по возвращению К. С. Станиславского в Москву — 23 нюня 1899 г.

²² Роль Ганны Шель в драме Г. Гауптмана «Возчик Геншель».

²³ «Возчик Геншель» одновременно готовили три театра. В театре Корша премьера состоялась 31 августа 1899 г.; в Малом — 2 сентября, в Художественном — 5 октября 1899 г.

²⁴ Роль Ганны Шель исполняли сестра К. С. Станиславского А. С. Штекер (по сцене Алеева) и М. Л. Роксанова.

²⁵ Послано в Ялту.

²⁶ Марьюшка — Мария Дормидонтовна Беленовская. Кухарка в доме Чеховых.

²⁷ «Смерть Иоанна Грозного» А. К. Толстого.

²⁸ На других московских сценах эта пьеса Гауптмана успеха не имела. В одном из своих писем М. Н. Ермолова писала о спектакле Малого театра: «“Извозчик Геншель” провалился от скуки. Туда ему и дорога».

²⁹ В «Двенадцатой ночи» Шекспира Ольга Леонардовна играла Виолу. Виола является к герцогу, переодетая в мужской костюм.

³⁰ «Кланяйтесь очаровательному Владимиру Ивановичу», — просила Мария Павловна в своем письме.

³¹ Дата устанавливается по упоминанию премьеры «Дяди Вани» в МХТ (20 октября 1899 г.). О. Л. Книппер исполняла роль Елены Андреевны.

Такого рода замечания и советы Немирович-Данченко обычно посылал актерам после генеральной репетиции или после первого представления. В архиве Книппер сохранились также его замечания по «Трем сестрам», «Вишневому саду», «Иванову». На этот раз Немирович-Данченко подчеркивает необходимость актерских «ударов», то есть эмоциональных акцентов, в роли Елены Андреевны. Они должны были, по мысли Немировича-Данченко, избавить исполнение от «сценической тягучести» и еще более оттенить спокойное, «нудно-тоскливое» отношение Елены Андреевны ко всему, что происходит вокруг нее.

³² 354 Дата устанавливается по фразе письма: «“Курьер” сегодня очень верно говорит…» Статья о спектакле МХТ «Дядя Ваня» была напечатана в «Курьере» 29 октября 1899 г.

³³ «Счастливец» — пьеса Вл. И. Немировича-Данченко. Шла на сцене Малого театра в Москве и Александринского театра в Петербурге в сезоне 1887/88 г.

³⁴ О том, должна ли Елена Андреевна петь романс в финале второго действия «Дяди Ванн», долго спорили на репетициях. Сначала Немирович-Данченко не возражал против пения, потом счел, что оно «засоряет» второй акт, нарушает лаконизм финала. В письме к А. П. Чехову он рассказывал, что О. Л. Книппер против пения, «упиралась все 20 репетиций». На премьере Ольга Леонардовна пела, но в конце концов от пения отказались.

Н. Г. Александров — помощник режиссера по спектаклю «Дядя Ваня».

³⁵ Год устанавливается по пребыванию И. И. Левитана в Ялте.

³⁶ «У нас Левитан, — писал Чехов Ольге Леонардовне. — На моем камине он изобразил лунную ночь во время сенокоса. Луг, копны, вдали лес, надо всем царит луна».

³⁷ Послано в Ялту.

³⁸ 7 июня 1900 г. в грузинской газете «Иверия» сообщалось: «Выдающиеся русские писатели Антон Павлович Чехов и Максим Горький (А. Пешков) в настоящее время находятся в Тифлисе. Они остановились в “Северных номерах”. Там же остановился художник Васнецов».

7 июня Чехов вместе с В. М. Васнецовым, Л. В. Срединым и А. Н. Алексиным выехал в Ялту через Батум. В поезде Тифлис — Батум они встретились с О. Л. Книппер. Ехали вместе шесть часов до станции Михайлове, где Ольга Леонардовна с матерью пересели в поезд, идущий на Боржом.

³⁹ Послано в Ялту.

⁴⁰ В драме Г. Ибсена «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» Ольга Леонардовна репетировала роль Майи.

14 августа 1900 г. Немирович-Данченко писал Станиславскому: «С Ольгой Леонардовной на второй репетиции сильно поцарапались. Начала упираться, соскакивая в рутину, тогда я поднял тон, чуть поссорились. Затем имел с ней разговор и сказал, что против ее воли не позволю так мало работать, как она работала в прошлом году, потому что не хочу, чтоб у нас пропадала хорошая актриса. И потому буду придираться к ней, как черт». (Вл. Н. Немирович-Данченко, Избранные письма, М., «Искусство», 1954, стр. 200.)

⁴¹ Ольга Леонардовна уехала из Ялты 5 августа 1900 г. Чехов проводил ее до Севастополя.

⁴² «Кстати, Вам я должен сообщить этот маленький секрет: она мне сказала, что брак ее с Антоном Павловичем дело решенное…». 355 (Из письма Немировича-Данченко к Станиславскому. — «Избранные письма», стр. 200.)

⁴³ «Вчера выжал от Чехова: он завтра уезжает в Гурзуф, писать, и через неделю собирается приехать в Алупку читать написанное. Он надеется к 1 сентября сдать пьесу, хотя оговаривается: если окажется удачной, если быстро выльется и проч.». (Из письма Станиславского к Немировичу-Данченко 9 августа 1900 г. — Собр. соч., т. 7, стр. 185.) Речь шла о «Трех сестрах».

⁴⁴ Подлинник этого письма (а также писем 16 и 99) хранится в Архиве А. М. Горького при ИМЛИ Академии наук СССР.

Дата устанавливается по фразе: «Антон Павлович приехал?» А. П. Чехов приехал в Москву 23 октября 1900 г. 28 октября Чехов вместе с Горьким были в МХТ на спектакле «Чайка».

⁴⁵ Мать Ольги Леонардовны — Анна Ивановна Книппер — была учительницей пения.

⁴⁶ Дата устанавливается по связи с последующим письмом Горького.

⁴⁷ Дарственная надпись Горького на первом томе его рассказов (издание товарищества «Знание»).

⁴⁸ Дата устанавливается по почтовому штемпелю.

⁴⁹ О том, как Ольга Леонардовна играла Маню в пьесе Ибсена «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» см.: М. Туровская, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, М., «Искусство», 1959, стр. 159 – 163. Там же приводятся отзывы газет.

⁵⁰ Премьера «Мещан» состоялась 26 марта 1902 г. во время гастролей МХТ в Петербурге. Леонид Андреев, видевший 19 февраля 1902 года генеральную репетицию, писал о «здоровой и стойкой жизнерадостности» Елены, которой претит «мещанская связанная жизнь». Его рецензия в «Курьере», напечатанная со значительными цензурными сокращениями 31 марта 1902 г., заканчивалась словами: «Яркий и художественный образ Елены дает г-жа Книппер». («Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка», М., «Наука», 1965. стр. 479.)

⁵¹ Дядя Ольги Леонардовны — Александр Иванович Зальца. Горький ошибочно называет его дядя Яша. «Будучи в Москве, — писал Горький Чехову, — был я у Марии Павловны, был и у Книпперов. Понравились мне все они — ужасно! Дядя-офицер — такая прелесть! просто восторг, ей-богу. И мать тоже, и студент». (М. Горький, Собрание сочинений в 30-ти томах, т. 28, М., Гослитиздат, 1954, стр. 131.)

⁵² А. П. Чехов познакомился с профессором М. М. Ковалевским и художником В. И. Якоби в 1897 году. В записной книжке Чехова: «29 сент. Обед. Якоби. Ковалевский. Соболевский. Смех». «Это тот самый М. Ковалевский, который был уволен из 356 университета за вольнодумство и в которого, незадолго до своей смерти, была влюблена Софья Ковалевская. Это интересный, живой человек; ест очень много, много шутит, смеется заразительно — и с ним весело. Готовится к лекциям, которые будет читать в Париже и Брюсселе». (Из письма А. П. Чехова к М. П. Чеховой 29 сентября 1897 г.)

⁵³ Год — по пребыванию А. П. Чехова в Ницце.

⁵⁴ Дата — по почтовому штемпелю.

Щепкина-Куперник Татьяна Львовна (1874 – 1953) — писательница и переводчица.

⁵⁵ Дата устанавливается предположительно — по пребыванию И. А. Бунина в Лукьянове.

Бунин Иван Алексеевич (1870 – 1953).

⁵⁶ Тирбушон — шутливое прозвище Бунина (tire-bouchon по-французски — штопор).

⁵⁷ Послано в Ялту.

⁵⁸ Володя — брат Ольги Леонардовны, В. Л. Книппер.

⁵⁹ Зейферт Федор Иванович — студент-юрист; Алексеев Дмитрий Викторович — студент-химик.

⁶⁰ Иван Павлович — брат А. П. Чехова.

⁶¹ «Из тюрьмы меня выпустили под домашний арест… — сообщал Горький Л. Н. Толстому. — Быть “под домашним арестом” — ужасно смешно! В кухне — полицейский сидит, на крыльце — другой, на улице — еще. Гулять можно только в сопровождении полицейского и лишь около дома, а на людные улицы — не пускают». (Собр. соч., т. 28, стр. 163 – 164.)

⁶² Телеграмма А. П. Чехова в день венчания, 25 мая 1901 г.: «Милая мама, благословите, женюсь. Все останется по-старому. Уезжаю на кумыс. Адрес: Аксеново, Самаро-Златоустовской. Здоровье лучше. Антон».

⁶³ Дроздова Мария Тимофеевна — художница. Училась вместе с М. П. Чеховой в школе живописи и ваяния. Часто бывала в семье Чеховых. См. М. Дроздова, Из воспоминаний об А. П. Чехове. — «Новый мир», 1954, № 7.

В архиве Ольги Леонардовны хранятся письма М. Т. Дроздовой 1907 – 1959 гг.

⁶⁴ В августе происходил сбор труппы Художественного театра перед началом нового сезона.

⁶⁵ «В старые годы» — драма И. В. Шпажинского.

⁶⁶ 357 Николай Павлович Чехов, брат А. П. Чехова, художник. Умер в 1889 г.

⁶⁷ О. Л. Книппер и А. П. Чехов приехали в Ялту 8 или 9 июля 1901 г. — Ольга Леонардовна пробыла в Ялте до 20 августа.

⁶⁸ Осенью 1901 г. Вл. И. Немирович-Данченко закончил свою пьесу «В мечтах».

⁶⁹ Год устанавливается по связи с письмами А. П. Чехова.

⁷⁰ 21 декабря 1901 г. Ольга Леонардовна впервые выступила в роли Широковой («В мечтах»). Артистка МХТ В. П. Веригина находила, что эту роль Книппер исполняла блестяще. См «М. Ф. Андреева», М., «Искусство», 1968. стр. 466.

⁷¹ Личной жизнью Ольга Леонардовна здесь и в других письмах называет свою работу в театре.

⁷² В январе 1902 г. Сулержицкий приехал к Горькому в Олеиз. Горький писал о нем: «Живет теперь у меня один черт — великолепный экземпляр свободного человека! Объехал весь земной шар, поет тенором, гол, наг, бос, ловок, силен, умница, — ох, я могу целый том написать похвал ему!» («Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка», стр. 137.)

Сулержицкий пишет Ольге Леонардовне на правах друга. Они подружились зимой 1901 г.: «Ольга Леонардовна и я часто об Вас говорим, когда видимся, и обоим от этого делается хорошо; она верит, что я искренно Вас люблю, а я знаю то же самое про нее, и поэтому хорошо». (Из письма Л. А. Сулержицкого к А. П. Чехову. — «Леопольд Антонович Сулержицкий», М., «Искусство», 1970, стр. 398.)

⁷³ Во время весенних гастролей в Петербурге Ольга Леонардовна опасно заболела. Она была при смерти.

⁷⁴ Письмо Немировича-Данченко к Книппер опубликовано в «Ежегоднике МХТ» за 1953 – 1958 гг., М., «Искусство», 1961, стр. 189 – 190.

⁷⁵ M-lle Ernestine — Эрнестина Карловна Дюпон — воспитательница детей Станиславского, француженка.

⁷⁶ У Л. Н. Толстого было два печатных варианта четвертого акта «Власти тьмы». С согласия Л. Н. Толстого Станиславский соединил два авторских варианта в один.

⁷⁷ В 1902 г. по проекту архитектора Ф. О. Шехтеля строилось нынешнее здание Художественного театра.

⁷⁸ 358 Год устанавливается по фразе письма: «Начали вчера “Власть тьмы”».

⁷⁹ «Столпы общества» Ибсена начали репетировать в отсутствие Ольги Леонардовны. «Роли распределены так, — сообщал ей Немирович-Данченко в начале мая. — Берник — Лепковский, Бетти — Савицкая, Лона — Вы (репетирует до Вас — Муратова), Марта — Желябужская, Дина — Качалова… Пьеса умная и сценичная, но в художественном отношении слабая и мелодраматичная».

⁸⁰ Лепковский Евгений Аркадьевич был принят в Художественный театр в 1902 г. и пробыл в нем один сезон. В «Трех сестрах» играл Вершинина, в «Царе Федоре» — Бориса Годунова.

Роль Берника от Лепковского перешла к Станиславскому.

⁸¹ В новом здании МХТ была огромная глубина сцены. Вращающийся круг и другие новшества театральной техники позволяли показывать фиорды, пожар и т. п.

⁸² Актер Художественного театра А. Л. Вишневский взял на себя заведование хозяйственной частью; В. В. Лужский заведовал труппой.

⁸³ Румянцев Николай Александрович (1874 – 1948) — актер МХТ с 1902 г.; с 1909 по 1925 г. ведал административно-финансовой частью театра.

⁸⁴ Датируется по содержанию, по «вечному календарю» и по ответному письму Ольги Леонардовны.

⁸⁵ Старая госпожа Фокерат — в драме Гауптмана «Одинокие». Занковская — персонаж из пьесы Немировича-Данченко «В мечтах».

⁸⁶ Послано во Франценсбад.

⁸⁷ 17 июня А. П. Чехов уехал с С. Т. Морозовым в Нижний Новгород, а оттуда на пароходах по Волге и Каме — до Перми. Несколько дней Чехов провел в имении Морозова близ Усолья.

⁸⁸ Послано во Франценсбад. 5 июля по новому стилю. В дальнейшем двойная датировка связана с одновременным обозначением старого и нового стиля.

⁸⁹ Дети К. С. Станиславского.

⁹⁰ компонует пьесу — будущий «Вишневый сад».

⁹¹ Письмо писалось два дня, 17 и 18 июля. Полностью опубликовано в «Ежегоднике МХТ» за 1953 – 1958 гг.

⁹² «Моя мать, Елизавета Васильевна Алексеева, но отцу русская, а по матери француженка, была дочерью известной в свое 359 время парижской артистки Варлей, приехавшей в Петербург на гастроли, — вспоминал Станиславский. — … Мать проводила свою жизнь в детской, отдавшись целиком нам, ее детям, которых было десять человек». (Собр. соч., т. 1, стр. 7, 8.)

⁹³ Об А. С. Алеевой (Штекер) см. прим. 3 к письму 7 [В электронной версии — 24].

⁹⁴ Доктор А. Н. Алексин лечил Горького, был с ним дружен. Алексин привез Чехову пьесу «На дне».

⁹⁵ Письмо написано вскоре после того, как А. А. Санин, не удовлетворенный своим положением в Художественном театре, перешел на режиссерскую работу в Александринский театр.

⁹⁶ Женой Санина была Лидия Стахиевна Мизинова.

⁹⁷ Дата устанавливается по связи с перепиской Горького и Пятницкого, по пребыванию Горького в Петербурге.

⁹⁸ Л. А. Сулержицкий был всю жизнь душевно расположен к Ольге Леонардовне. 19 – 20 октября 1902 г. он писал Чехову: «… Кланяйтесь ей низенько, низенько и скажите, что так же ее крепко уважаю и люблю, как и Вас — об одном только и жалею в Москве, — о друзьях, которых бог знает когда и как увижу».

⁹⁹ 22 декабря 1902 г. Ольга Леонардовна послала письмо Сулержицкому, отбывавшему ссылку в Новоконстантинове:

«… Когда он [Чехов] уехал, началась нервная работа над “Дном”. Готовились здорово к этому спектаклю, ждали, и вот дождались. Все счастливы — и автор, и артисты, и весь театр, и вся публика. Это было удивительно. Таких оваций и такого торжества мы даже не ждали. Максимыч выходил на двух спектаклях после каждого акта много раз, и если бы Вы видели это море голов, аплодирующих рук! Прямо что-то стихийное. Автор, конечно, довольно курьезно кланялся, ежился, убегал при открытом занавесе, мы его держали и не пускали. Он доволен был спектаклем. Сам присутствовал на репетициях, делал указания, нервился очень, волновался». («Леопольд Антонович Сулержицкий», стр. 419 – 420.)

¹⁰⁰ «Ах ты жизнь, жизнь! Так вот и живешь все урывочками. Тоскливо и пусто мне без Антона Павловича. … А как полна была жизнь, когда он был здесь! У него было все время такое хорошее настроение, и не хворал он, и острил без конца». (Там же, стр. 420.)

¹⁰¹ См. первую часть настоящего издания — письма Ольги Леонардовны к Чехову (1903 г.). где она рассказывает о том, как трудно давалась ей роль Лоны в «Столпах общества».

¹⁰² и уже обливаю ее слезами — это относится не только к роли Раневской, но характеризует обычное начало работы Ольги Леонардовны над ролями, всегда необходимый ей своеобразный эмоциональный «толчок».

¹⁰³ 360 Эберле Варвара Аполлоновна была певицей, а впоследствии режиссером в Русской частной опере С. И. Мамонтова. Близкая подруга М. П. Чеховой.

¹⁰⁴ В Художественном театре В. А. Эберле пробыла с 1903 по 1905 г.

¹⁰⁵ Вишневский Александр Леонидович (1861 – 1943) — актер Художественного театра с 1898 г. до конца жизни.

¹⁰⁶ Гликерия Николаевна — Федотова. См. комм. к письму 125 [В электронной версии — 264].

Г. Н. Федотова лечилась в Крыму. Позднее она писала актеру М. И. Лаврову: «Получила невыносимую болезнь… — неврит с ревматическими осложнениями; года четыре болезнь все усиливалась, и дошло до того, что я уже совсем лишилась ног, возят в кресле». (Приведено в книге: Георг Гоян, Гликерия Федотова, М., «Искусство», 1940, стр. 242.)

¹⁰⁷ Здесь и далее телеграммы датируются по штемпелю.

¹⁰⁸ «Вишневый сад» был опубликован в сборнике товарищества «Знание», 1904, книга вторая.

¹⁰⁹ Написано после генеральной репетиции «Вишневого сада», накануне премьеры, состоявшейся 17 января 1904 г.

¹¹⁰ Браз Иосиф Эммануилович — художник. В 1898 г. написал портрет А. П. Чехова.

¹¹¹ Александр Иванович Зальца находился в это время в действующей армии.

¹¹² Володя — брат Ольги Леонардовны, учился пению в Дрездене.

¹¹³ «… я обрадовался весточке с милой, далекой родины. До глубины души тронула маленькая, но сердечная приписка не мне одному дорогого лица… Как бы мне хотелось повидать его, побеседовать, а ведь есть о чем, и даже очень. Мы теперь постоянно на разных позициях на востоке от Ляояна. Спим, не раздеваясь, в палатках; подстилкой — каулях: немного помягче бревен. … Что тебе непонятно, что я не был под Тюренченом? Да ведь с 13 по 24 апреля я пробыл в госпитале. … Наконец желание мое исполнилось, и я 16-го июня получил первое боевое крещение, из которого вышел невредимым». (Из ответного письма А. И. Зальца от 28 июня 1904 г. Архив О. Л. Книппер-Чеховой. — Музей МХАТ.)

¹¹⁴ Слова из финального монолога Сони («Дядя Ваня»).

¹¹⁵ Из ответного письма матери:

«Дорогая моя, милая Оля! Безумная моя тревога о тебе разрешилась ужасно. Хоть я все время мучилась, но всегда отгоняла 361 мысль такого конца! Мне казалось это невозможным, и я страшно надеялась на поправление здоровья дорогого Антона! Но судьбе неугодно было продлить жизнь этого наиблагороднейшего, дивного человека!»

И в другом письме: «Моя душа так болеет за тебя, твою молодую жизнь. … Жалко Антона! Нет у меня слов выразить всю скорбь страшно глубокую! А что за тебя чувствую и как страдаю, про это и говорить не буду. Страдаю за мамашу, за Марию Павловну, которая так боготворила брата. Страдаю за Россию и за весь образованный мир, за ту потерю и утрату, которую все понесли».

¹¹⁶ К. С. Станиславский сопровождал больную мать.

¹¹⁷ Послано в Дрезден.

¹¹⁸ Первое представление «Иванова» в Художественном театре состоялось 19 октября 1904 г.

¹¹⁹ Второй инициал корреспондента и место отправления письма не установлены.

¹²⁰ Послано в Дрезден.

¹²¹ Премьера пьесы П. М. Ярцева «У монастыря» состоялась 21 декабря 1904 г. Ольга Леонардовна исполняла роль Ольги.

¹²² Инсценировки чеховских рассказов шли в один вечер с пьесой Ярцева.

¹²³ Год устанавливается по связи с письмом Ольги Леонардовны к брату 2 декабря 1904 г.: «… а за последнюю неделю еще Ульянов по утрам ходит, пишет меня теперь из 3-го акта “Вишневого сада”, выходит очень хорошо, мягко и интересно. Хочет выставить на “Союзе”, здесь».

Ульянов Николай Павлович (1875 – 1949) — художник. Незадолго до смерти А. П. Чехова писал его портрет с натуры. Портрет Ольги Леонардовны в роли Раневской см. в первой части настоящего издания, на фронтисписе.

¹²⁴ В. А. Серов был учителем Ульянова; Ульянов работал в его мастерской в 1900 – 1903 гг.

¹²⁵ Л. Я. Гуревич была инициатором сборника памяти Чехова. См. о ней — комм. к письму 86 [В электронной версии — 182].

¹²⁶ с мамашей поговорите — с матерью А. П. Чехова.

¹²⁷ В пьесе Чирикова «Иван Мироныч» В. В. Лужский исполнял роль инспектора гимназии, верноподданного обывателя. В газетных рецензиях отмечалась злободневность созданного Лужским характера. Немирович-Данченко находил даже, что «фигура Ивана Мироныча в замечательном исполнении Лужского приобрела почти историческое значение. Она отражала целую эпоху, и Чириков 362 исполнением артиста поднимался почти до Гоголя». (Л. Фрейдкина, Дни и годы Вл. И. Немировича-Данченко, М., изд. ВТО, 1962. стр. 201.)

М. А. Самарова в пьесе Чирикова исполняла роль Боголюбовой.

¹²⁸ Послано в Дрезден.

¹²⁹ Элла Ивановна Рабенек-Книппер — жена В. Л. Книппера.

¹³⁰ Ведь настоящая основательная ré…tion — опасаясь цензуры, слово «революция» Ольга Леонардовна пишет сокращенно и по-французски.

¹³¹ 9 февраля 1905 г. Леонид Андреев предоставил свою квартиру для нелегального заседания ЦК РСДРП.

«9 февраля в 1 час дня в квартиру Леонида Андреева явилась полиция, где застала несколько посторонних лиц. Сам хозяин был нездоров, лежал в спальне и читал. Полиция заявила, что должна обыскать всех присутствующих. После обыска отдельных лиц полиция заявила желание произвести обыск квартиры, на что Андреев потребовал показать ему предписание об обыске. Жандармский офицер должен был ехать за этим предписанием. В начале четвертого он вернулся с разрешением, и обыск начался. Между тем всех лиц, приходивших к Андрееву, обыскивали и задерживали, чему подвергся, между прочим, и Скиталец.

… У Андреева ничего не было найдено. Только в мягкой мебели и камине были найдены некоторые нелегальные издания и шифрованные письма. … Так прошла вся ночь и следующий день; в квартире оставались три околоточных и три городовых, а вокруг квартиры целая засада из сыщиков». («Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка», стр. 260.)

Леонид Андреев был выпущен из Таганской тюрьмы 25 февраля под залог в 10 000 рублей, внесенный С. Т. Морозовым. Скитальца освободили на несколько дней раньше.

12 февраля 1905 г. Общество любителей российской словесности постановило: «Выразить глубокое негодование… по поводу участившихся за последнее время случаев ареста и заключения без всякого суда и следствия русских писателей, в том числе и больных его сочленов А. М. Пешкова (М. Горького) и Л. Н. Андреева». («Летопись жизни и творчества А. М. Горького», т. 1, М., Изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 516.)

¹³² Дункан Айседора (1878 – 1927) — известная танцовщица, противопоставившая искусству классического балета так называемый «свободный танец» — пластическую импровизацию на музыку Бетховена, Брамса, Шопена, Вагнера, Глюка, Чайковского, Скрябина. Традиционный балетный костюм Дункан заменила античной туникой. Считая, что балетные туфли мешают естественным движениям «раскрепощенного тела», она танцевала босая.

¹³³ Выставка Союза русских художников в Москве.

Ольга Леонардовна была постоянным посетителем выставок. В январе 1906 г. она сообщала брату: «Скажи Эле, что у нас славная акварельная выставка, я дружу со всеми художниками, с самыми курьезными, приеду, расскажу. Сейчас иду к Срединым. где их орава сидит».

¹³⁴ 363 Россолимо Григорий Иванович (1860 – 1928) — профессор-невропатолог, товарищ Чехова по Московскому университету. Общественный деятель.

¹³⁵ Ольге Леонардовне были близки эти настроения. 11 апреля 1905 г. она писала брату: «Читаешь ли все, что происходит у нас в России? В консерватории Петербургской? Всюду смуты, во что то все это выльется?! С жадностью ждешь газет по утрам».

¹³⁶ Лулу — Елена Юльевна, жена К. Л. Книппера — брата Ольги Леонардовны.

¹³⁷ Роль Меланин Николаевны, вдовы, купчихи в пьесе М. Горького «Дети солнца».

¹³⁸ Сцена Меланин с Протасовым.

¹³⁹ Премьера «Драмы жизни» Гамсуна состоялась лишь через два года. Все это время Ольга Леонардовна внутренне была поглощена ролью Терезиты. В декабре 1906 г. она писала брату: «Терезита моя, кажется, мне удается. Очень я мучилась с ней. Для меня это очень новосильная, темпераментная роль после наших чеховских полутонов… Играть старое надоело. Оживу, когда выйдет “Драма жизни”».

¹⁴⁰ Бари Альфред (1873 – 1926) — артист Дрезденской оперы, драматический тенор.

¹⁴¹ На репетициях «Детей солнца».

¹⁴² «Варвары» Горького были запрещены цензурой.

¹⁴³ Роль Треплева В. Э. Мейерхольд исполнял недолго. С 14 ноября 1905 г. она перешла к В. В. Максимову.

¹⁴⁴ «Студия на Поварской». См.: К. С. Станиславский, Собр. соч., т. 1. стр. 278 – 287.

¹⁴⁵ На репетиции «Детей солнца».

¹⁴⁶ Ольга Леонардовна придавала большое значение театральному костюму. Она говорила, что от хорошего, верно найденного костюма в большой степени зависит сценическое самочувствие. Она сама подбирала ткани для костюмов Аркадиной и Меланин. См. далее письма к М. В. Добужинскому и Н. П. Ламановой.

¹⁴⁷ Трубецкой Сергей Николаевич (1862 – 1905) — молодой профессор Московского университета. В июне 1905 г. входил в состав делегации земских и городских деятелей к Николаю II и выступил перед ним с либеральной речью.

Внезапная смерть Трубецкого взволновала московскую интеллигенцию.

¹⁴⁸ Роль Лизы в «Детях солнца» давалась М. Ф. Андреевой с трудом. 28 августа 1905 г. она писала Станиславскому: «У меня сейчас время ужасного сомнения в себе, мне кажется, что я никуда 364 не гожусь как актриса, что я ничего не могу, не умею, что я неуклюжа, что все, что я делаю на сцене, банально, неинтересно, никому не нужно, — и я с ужасом смотрю на других. … А тут еще пьеса такого близкого мне человека, как Алексей Максимович. Я уже заранее знаю: он приедет… И прежде всего — я никуда не гожусь, я совершенно не отвечаю тому представлению о Лизе, которое у него уже есть, и я заранее мучаюсь этим, что я его огорчу. Вы поймите, что я смотрю на Качалова, Книппер, Москвина и чувствую — я никогда так бы не сумела, я так не сыграю. Я читаю — и у меня все внутри дрожит слезами, у меня голова кружится от волнения, а впечатление я произвожу — фальши, и я это чувствую, понимаете?» («М. Ф. Андреева», стр. 103 – 104.)

¹⁴⁹ Лето 1905 года Ольга Леонардовна провела в Норвегии.

¹⁵⁰ Племянницы Ольги Леонардовны — Ада и Ольга.

¹⁵¹ Еще в апреле 1905 г. Ольга Леонардовна сообщала брату: «Ждут общей забастовки в мае. Живем точно на порохе».

«14 октября [1905 г.] в 4 часа и в 8 час. вечера и 15 октября утром — заседания труппы, на которых решено присоединиться с сочувствием к забастовкам, но не объявлять мотивов, так как с этим опоздали». (Из записной тетради Немировича-Данченко 1905 – 1906 гг. — Музей МХАТ.)

¹⁵² П. Н. Дурново (1844 – 1915) — министр внутренних дел, жестоко подавлявший революционное движение.

¹⁵³ Бауман Николай Эрнестович (1873 – 1905) — профессиональный революционер, выдающийся деятель большевистской партии. Похороны Баумана вылились в небывалую в Москве политическую демонстрацию, на которую правительство ответило стрельбой и арестами.

¹⁵⁴ «… И теперь Вы создали Меланию: Вам исключительно обязана она тем, что из нее не вышло грубой комической фигуры, но что и в ней Вы нашли и ярко оттенили те трогательные черты, которые эту чувственную, низменную женщину превращают в чувствующего человека. Но, несмотря на Вашу чудную игру, мне все время было ужасно жаль… Вашего чудного голоса, всего Вашего внешнего облика, который должен был поневоле превратиться во что-то грубое и неизящное. … Искренно сожалеем, что в нашем четвертом абонементе подобралась такая замечательная публика, что не умела даже отличить внутреннего трагизма под его иногда комической оболочкой и позволила себе, как вчера, хохотать во время Вашей сцены с Протасовым». (Из письма зрительницы Завьяловой от 29 октября 1905 г. Архив О. Л. Книппер-Чеховой. — Музей МХАТ.)

¹⁵⁵ Послано в Дрезден.

¹⁵⁶ Напуганный всеобщей октябрьской забастовкой царь выступил 17 октября 1905 г. с манифестом. В манифесте народу были обещаны «незыблемые основы гражданской свободы: действительная неприкосновенность личности, свобода совести, слова, собраний и союзов». Обещано было созвать законодательную думу, привлечь к выборам все классы населения.

¹⁵⁷ 365 Роль Анны Мар в драме Гауптмана «Одинокие» Ольга Леонардовна исполняла с 1899 г. В атмосфере революционных событий 1905 г. реплика Анны Мар: «Мы живем в великое время» обретала особый смысл.

¹⁵⁸ Послано в Дрезден.

¹⁵⁹ В Театральной библиотеке им. А. В. Луначарского (Ленинград) хранится цензурный экземпляр драмы Л. Андреева «К звездам». На заглавном листе резолюция: «К представлению признано неудобным. СПб., 3 января 1906 г. Цензор драм. соч. О. Ламкерт». «Драма заканчивается настоящим гимном в честь погибшего сына — революционера», — этим мотивировал Ламкерт цензурный запрет.

7 января 1906 г. Главное управление печати сообщило Вл. И. Немировичу-Данченко о запрещении пьесы Л. Андреева.

¹⁶⁰ Ф. В. Дубасов (1845 – 1912) — московский генерал-губернатор. В 1905 – 1906 гг. подавлял вооруженное восстание в Москве.

¹⁶¹ Делле Константин Васильевич — инспектор Музыкально-драматического училища при Филармонии.

¹⁶² А. Л. Вишневский был послан в Германию для организации заграничных гастролей МХТ: «Мы отправляем [его] за границу на разведку — можно ли нам двинуть с театром в Европу», — писала Ольга Леонардовна.

¹⁶³ В репертуар первой заграничной поездки вошли: «Царь Федор Иоаннович», «Дядя Ваня», «Три сестры», «На дне» и «Доктор Штокман».

¹⁶⁴ Начало письма утеряно. Дата устанавливается по упоминанию предстоящих гастролей МХТ в Берлине.

¹⁶⁵ Южин (Сумбатов) Александр Иванович (1857 – 1927) — выдающийся театральный деятель, актер, драматург. В Малом театре — с 1882 г. до окончания жизни. С 1909 г. — управляющий труппой. После революции — директор и руководитель Малого театра.

¹⁶⁶ 10 февраля 1906 г. спектаклем «Царь Федор Иоаннович» открылись гастроли МХТ в Берлине.

¹⁶⁷ В одном из своих берлинских писем Станиславский рассказывал: «Здесь более 100 газет… Все без единого исключения, поместили огромные статьи, захлебываясь от восторга. Таких рецензий я никогда не видал. Точно мы им принесли откровение». (Собр. соч., т. 7, стр. 335.)

¹⁶⁸ «Апогея успеха (тонкого) достигли в “Дяде Ване”. Гауптман ревел как ребенок и последний акт сидел с платком у глаз. В антракте он (известный своей нелюдимостью) выбежал демонстративно в фойе и громко, на весь зал крикнул: “Это самое сильное из моих сценических впечатлений”». (Собр. соч., т. 7 стр. 335.)

¹⁶⁹ Екатерину Николаевну Немирович-Данченко.

¹⁷⁰ 366 Послано в Берлин.

Текст по-французски.

¹⁷¹ Станиславский и Немирович-Данченко по-разному понимали задачи исполнения роли Терезиты. (См письмо 82.)

Немирович-Данченко «поощрял Ольгу Леонардовну играть Терезиту (1-й акт) в тонах кающейся Магдалины, что ей не подходит», — записал Станиславский 15 февраля 1907 г. в своем дневнике.

У самой Ольги Леонардовны толкование роли не во всем совпадало с режиссерским замыслом Станиславского, отчего и возникали на репетициях творческие споры.

¹⁷² Письмо отправлено после премьеры «Драмы жизни».

¹⁷³ И. М. Москвин исполнял роль Отермана, А. Л. Вишневский — роль телеграфиста Енса Спира, В. Е. Егоров писал декорации к 1-му, 2-му и 4-му действиям (декорация 3-го действия принадлежала Н. П. Ульянову).

Ольге Леонардовне тоже нравились декорации Егорова: «Егоров написал оригинальные, чудесные декорации к “Драме жизни”, и хочется в них играть как-то иначе, пробуем, не знаю, что выйдет».

¹⁷⁴ Дата — по почтовому штемпелю.

Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874 – 1940). Учился вместе с Ольгой Леонардовной в драматическом училище при Филармонии. В Художественном театре с 1898 по 1902 г.

¹⁷⁵ Синклит синода запретил постановку «Каина» Байрона.

¹⁷⁶ Ребекка — в «Росмерсхольме» Г. Ибсена.

¹⁷⁷ Подгорный Николай Афанасьевич (1879 – 1947) — актер Художественного театра с 1903 г. до конца жизни.

¹⁷⁸ Подгорный был партнером Ольги Леонардовны по «Драме жизни». Он исполнял роль Тю.

¹⁷⁹ В 1907 г. Подгорный опасно заболел туберкулезом. Молодого актера отправили в Клоран (Швейцария).

Коллективное письмо подписали Станиславский, Мчеделов, Москвин. Немирович-Данченко, Сулержицкий, Качалов, Коонен и другие: «Милый Бакуля, — писал Станиславский 10 сентября 1907 г., — очень нам скучно без Вас, но знайте: если Вы приедете раньше времени, мы все Вас разлюбим, не только как бесхарактерного человека, но и как артиста. Чтобы быть артистом, нужно здоровье…» (Архив Н. А. Подгорного. — Музей МХАТ.)

¹⁸⁰ Художественный театр готовил постановку пьесы Л. Андреева «Жизнь Человека».

¹⁸¹ 367 Н. А. Подгорного в роли Тю временно заменил Н. А. Знаменский.

¹⁸² Гуревич Любовь Яковлевна (1866 – 1940) — писательница, литературный и театральный критик, автор многочисленных статей о Художественном театре.

¹⁸³ «Театр. Книга о новом театре», СПб., «Шиповник», 1908.

¹⁸⁴ В 1909 г. книга была переведена и издана: Д-р К. Гагеман, Режиссер, СПб., 1909.

¹⁸⁵ Статья («фельетон») Л. Я. Гуревич о постановке «Росмерсхольма» в МХТ была опубликована в петербургской газете «Слово» 16 мая 1908 г. Фельетоном в прессе 900-х и 10-х годов иногда называли критическую статью.

¹⁸⁶ Послано в Дрезден.

¹⁸⁷ В октябре 1907 г. Ольга Леонардовна писала брату: «Буду играть Ребекку в “Росмерсхольме” Ибсена, это для меня очень интересно, хотя и очень трудно, — пьеса с большой внутренней трагедией, но не эффектная, вообще спектакль не для толпы большой».

¹⁸⁸ 28 ноября 1906 г. скончалась от послеродовой горячки жена Л. Н. Андреева (урожд. А. М. Велигорская), «Дама Шура», как называл ее Горький. 11 февраля 1908 г. Андреев писал Горькому: «Милый мой Алексеюшка! Сейчас я сижу тихонько в СПб., отдыхаю во всевозможных направлениях и чувствую себя так, будто год просидел где-нибудь в Порт-Артуре или, по примеру Данте, год путешествовал по аду. И когда оглядываюсь назад, на истекший 1907 год, то думаю: воистину живуч человек! … Теперь я не пью и, по-видимому, собираюсь жить. Что-нибудь изменилось? Нет. Так же одинок, так же нет женщины, которую бы любил, так же пуста и по-больничному звонка квартира. И нет ни одного друга, кроме тебя, такого далекого и такого ненадежного. Просто совершился, очевидно, какой-то перелом, и жизнь начинает брать верх и обнаруживается то мое свойство, за которое Шура называла меня Ванькой-Встанькой». («Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка», стр. 302.)

¹⁸⁹ Дата — по почтовому штемпелю.

¹⁹⁰ Жена В. И. Качалова, Н. Н. Литовцева, тяжело заболела в Риге. В. И. Качалов уехал к ней. Их сын, которому было тогда семь лет, оставался в Москве.

¹⁹¹ 6 апреля 1908 г. Л. Н. Андреев обвенчался в Крыму с Анной Ильиничной Денисович.

¹⁹² Письмо написано по-итальянски.

Авторская дата расшифровывается предположительно; очевидно, 9 означает сентябрь.

368 Балтрушайтис Юргис Казимирович (1873 – 1944) — литовский поэт, примыкавший к русскому символизму, был связан дружескими отношениями с Ольгой Леонардовной, В. И. Качаловым, И. М. Москвиным, Н. А. Подгорным и другими актерами старшего поколения МХАТ.

¹⁹³ Через два года после смерти отца семья Книппер сняла квартиру в Мерзляковском переулке, где проживала с 1896 по 1900 г.

¹⁹⁴ В «Синей птице» Метерлинка Ольга Леонардовна исполняла роль Ночи.

¹⁹⁵ Ольга Леонардовна репетировала роль Анны Андреевны.

¹⁹⁶ Выдающийся артист и режиссер Малого театра А. П. Ленский скончался 13 октября 1908 г.

¹⁹⁷ С. В. Рахманинов, находившийся в Дрездене, прислал Станиславскому письмо, переложенное на музыку:

«Дорогой Константин Сергеевич, — пел Шаляпин, — я поздравляю вас от чистого сердца, от самой души. За эти десять лет вы шли вперед, все вперед и нашли.

“Си-и-ню-ю-пти-цу”, — торжественно прозвучал его мощный голос на церковный мотив “Многие лета”, с игривым аккомпанементом польки Саца из “Синей птицы”. Церковный мотив, сплетенный музыкально с детской полькой, дал забавное соединение». (Собр. соч., т. 1, стр. 477.)

¹⁹⁸ «Ревизор» шел в декорациях В. А. Симова.

¹⁹⁹ Н. Ф. Балиев был одним из инициаторов знаменитых «капустников» Художественного театра, в программу которых входили всевозможные пародии и импровизации на театральную «злобу дня», в том числе и на модный тогда «театр кабаре». Из этих представлений в 1908 г. родился театр миниатюр «Летучая мышь» под руководством Н. Ф. Балиева.

²⁰⁰ Савина Мария Гавриловна (1854 – 1915). В Александринском театре с 1874 г. до конца жизни.

²⁰¹ 17 декабря 1908 г. М. Г. Савина впервые сыграла роль Марии Павловны в драме Д. Я. Айзмана «Жены».

Когда артисты МХТ приезжали на гастроли в Петербург, Савина была к ним неизменно внимательна: «Савина обворожила нас всех своей любезностью», — писал Станиславский Лилиной.

В архиве Ольги Леонардовны сохранилось еще два ее коротких письма, точные даты которых трудно определить:

«Дорогая Ольга Леонардовна,

Будьте добры, дайте ответ моей посланной или по телефону (29-79), могу ли я ждать “Москву” сегодня? Мария Петровна говорила, что ранее девяти она не может, но это безразлично: когда угодно, только приезжайте. Передала ли она Константину Сергеевичу, что решили на сегодня? Беспокою Вас этими вопросами, потому что ее не застаю никогда.

Целую и жду. Ваша Савина».

369 «22/IV.

Ложа на сегодня к Вашим услугам, милая Ольга Леонардовна. Перед началом пошлите какую-нибудь карточку в мою уборную, а если пожелаете заглянуть ко мне во время спектакля, то скажите полицеймейстеру, чтобы он Вас проводил. После 2-го, 3-го и 4-го актов я свободна.

Крепко целую всех. Ваша Савина».

²⁰² Дорошевич Влас Михайлович (1864 – 1922) — журналист, редактор «Русского слова».

Ежов Николай Михайлович (1862 – 1942) — реакционный беллетрист, журналист, сотрудник «Нового времени». Его статья «Антон Павлович Чехов (Опыт характеристики)», появившаяся в «Историческом вестнике», 1909, № 8, вызвала возмущение писателей, знавших Чехова.

²⁰³ В 1910 году в книгоиздательстве «Современное творчество» вышло «Собрание писем А. П. Чехова, под редакцией и с комментариями Вл. Брендер, том 1-й».

²⁰⁴ Ольга Леонардовна репетировала в это время роль Натальи Петровны в «Месяце в деревне».

²⁰⁵ Ольга Николаевна Чюмина.

²⁰⁶ Год устанавливается в связи с репетициями пьесы «Месяц в деревне».

²⁰⁷ См. воспоминания Ольги Леонардовны о К. С. Станиславском на стр. 98 – 106 в первой части настоящего издания.

²⁰⁸ научными словами — специальными терминами системы Станиславского.

²⁰⁹ Работу над ролью в то время Станиславский начинал с того, что намечал в тексте пьесы «куски» действия и соответствующие «задачи». Намечая конкретные психологические задачи каждого куска, он разрабатывал партитуру и «перспективу» роли. Так, во взаимоотношениях Натальи Петровны с Верочкой устанавливались различные стадии, связанные с внутренним развитием образа: «Она искренно любуется Верочкой, ее молодостью, свежестью — никакого намека на подозрение и ревность Ей приятно, что Верочка говорит о Беляеве… Словом: в доме все благополучно, уютно — много жизни и семьи. В 1-м акте Наталья Петровна любуется молодостью Веры. Во 2-м акте она будет раздражаться этой молодостью, а в 3-м акте она будет ненавидеть эту молодость». (Режиссерский экземпляр «Месяца в деревне». Архив К. С. — Музей МХАТ.)

²¹⁰ Год устанавливается по связи с предшествующим письмом.

²¹¹ Дата устанавливается по почтовому штемпелю: Капри, 15 февраля 1910 г. (по новому стилю).

²¹² Письма Чехова к Горькому нужны были для сборника «Слово». В сборнике, вышедшем в 1910 году под редакцией М. П. Чеховой, были опубликованы письма к Чехову от А. Н. Плещеева, 370 Д. В. Григоровича, Н. К. Михайловского. Тогда же М. П. Чехова начала собирать письма своего брата для шеститомного издания. В этом издании и были впервые опубликованы письма Чехова к Горькому.

²¹³ М. Ф. Андреева.

²¹⁴ Москвин Пеан Михайлович (1874 – 1946), как и Ольга Леонардовна, закончил драматическое училище Филармонии. В Художественном театре со дня основания до конца жизни.

²¹⁵ И. М. Москвин, В. И. Качалов, О. Л. Книппер и многие другие артисты МХТ часто выступали в концертах в пользу неимущих студентов. Такого рода «студенческие» концерты стали своеобразной традицией Художественного театра.

²¹⁶ 10 января 1910 года по распоряжению министра внутренних дел спектакль «Анатэма» был запрещен к представлению.

«Бранд» Ибсена, поставленный в декабре 1906 г., был снова введен в репертуар.

²¹⁷ В «капустнике» 1910 г. исполнялась пародия на «Прекрасную Елену» Ж. Оффенбаха. Характерен отклик брата Ольги Леонардовны: «Спасибо тебе за описание капустника. Завидно было читать, как вы там умно и талантливо веселиться умеете. А ты-то, курица, Прекрасную Елену распевала, вот, должно быть, хороша была». (Из письма В. Л. Книппера от 8 апреля 1910 г. Архив О. Л. Книппер-Чеховой. — Музей МХАТ.)

²¹⁸ Добужинский Мстислав Валерьянович (1875 – 1957) — живописец, график, театральный художник — принадлежал к группе «Мир искусства». МХТ поставил в декорациях и костюмах Добужинского тургеневские пьесы «Месяц в деревне», «Где тонко, там и рвется», «Нахлебник», «Провинциалка»; инсценировки произведений Достоевского: «Николай Ставрогин», «Село Степанчиково»; «Горе от ума» (возобновление 1914 г.); «Будет радость» Мережковского (1916).

²¹⁹ его диваны (Диваны и кресла в «Месяце в деревне» были обтянуты материей с вышивкой во вкусе 1840-х годов).

²²⁰ В драме К. Гамсуна «У жизни в лапах» Ольге Леонардовне предназначалась роль фру Гиле.

²²¹ К. С. Станиславский полагал, что роль королевы в «Гамлете» больше подходит М. Г. Савицкой. «Лучше бы Савицкая, — писал он Крэгу, — но если Вы настаиваете…»

См. на стр. 126 письмо Ольги Леонардовны от 18 – 19 сентября.

²²² Хотите по психологии и кругам?.. — К. С. Станиславский предлагал Ольге Леонардовне проводить упражнения по системе с исполнителями «Гамлета».

²²³ 371 В Кисловодске К. С. Станиславский опасно заболел. В августе 1910 г. Художественный театр направил в Кисловодск Ольгу Леонардовну. Она сменила Е. П. Муратову и Н. А. Румянцева, помогавших М. П. Лилиной в уходе за больным.

²²⁴ Написано по возвращении из Кисловодска.

²²⁵ Болезнь К. С. Станиславского смяла все репертуарные планы Художественного театра. Репетиции «Гамлета» были приостановлены. Началась напряженная и спешная работа над «Братьями Карамазовыми». Вл. И. Немирович-Данченко инсценировал роман Достоевского и вместе с В. В. Лужским и К. А. Марджановым приступил к репетициям.

«Мокрое» — одна из центральных сцен спектакля. Репетиция «за столом» — то есть одна из первоначальных, аналитических, без мизансцен.

²²⁶ А. А. Стахович заменял Станиславского в роли Ракитина («Месяц в деревне»).

²²⁷ Ольга Леонардовна была среди тех, кто не верил в успех «Братьев Карамазовых».

²²⁸ Владимир Сергеевич Алексеев — брат К. С. Станиславского.

²²⁹ С 1909 по 1911 г. Е. Н. Рощина-Инсарова была в труппе театра Незлобина. «Тайфун» — драма М. Лангиеля. «Анфиса» — пьеса Л. Андреева.

²³⁰ Впервые за 12 лет новый сезон Художественного театра открылся без Станиславского.

²³¹ Генеральная репетиция «Братьев Карамазовых».

²³² «Братья Карамазовы» шли два вечера подряд.

²³³ Л. М. Леонидов играл роль Дмитрия Карамазова.

²³⁴ «Бесенок» — так называется глава «Братьев Карамазовых», в которой главное действующее лицо — Lise Хохлакова.

²³⁵ Гзовская Ольга Владимировна (1889 – 1962) — актриса Художественного театра с 1910 по 1917 г. Она была приглашена в МХТ К. С. Станиславским, который возлагал на нее большие надежды и сам проходил с ней основы своей системы.

Мнение Ольги Леонардовны о спектакле во многом совпадает с отзывом актрисы МХТ В. Н. Павловой. 21 октября 1910 г. она писала М. Ф. Андреевой: «Владимир Иванович вел с небывалой энергией все репетиции, работали буквально с утра до ночи и приготовили в два месяца 23 картины. Согласитесь, что для нас это необыкновенная работоспособность. Теперь пьеса прошла, часть прессы хвалит до небес, другая часть рвет в клочки… Чудесно играл Леонидов — Митю, сцены в Мокром (кутеж и первый допрос) имели колоссальный успех. Грушенька — Германова — никакая. Красива, цветиста, как всегда, но ни “обаятельницы”, ни “инфернальницы”, ни души Грушеньки, конечно, не могло быть. Ругает и вся пресса. Катерину Ивановну играла Гзовская, играла, 372 как могла, но ее маленькая, хрупкая фигурка и хорошее дарование настоящей комедийной актрисы никак не подходят к Катерине Ивановне, где нужна настоящая большая драматическая сила… Василий Иванович Качалов играл Ивана Карамазова, играл его кошмар чудесно, жутко до галлюцинаций… Ив. Москвин всю осень провозился с пальцем (засорил какую-то ранку и довел до заражения крови). Он чудесно играл в “Карамазовых” роль капитана Снегирева…» (ЦГАЛИ, ф. 2052, ед. хр. 23. — Цит. по сб. «М. Ф. Андреева», стр. 697.)

²³⁶ «Орлом» в труппе называли К. С. Станиславского. Чтобы не волновать больного Константина Сергеевича, ему долго не сообщали о постановке «Братьев Карамазовых».

²³⁷ В телеграмме да имя Немировича-Данченко говорилось: «Восхищаюсь гигантским трудом театра… Хвала Вашему директорскому гению, наполеоновской находчивости, энергии. Любуюсь, горжусь и люблю Вас всем сердцем». (Полный текст см.: Собр. соч., т. 7, стр. 474 – 475.)

²³⁸ Бравич (Баранович) Казимир Викентьевич (1861 – 1912) — в это время вел переговоры о вступлении в труппу МХТ.

Грузинский Алексей Евгеньевич — историк литературы, профессор. С 1909 по 1921 г. был председателем Общества любителей российской словесности.

²³⁹ Званцев Николай Николаевич (1871 – 1923) — артист МХТ с 1903 по 1911 г., затем режиссер театра Незлобина. В спектакле «Братья Карамазовы» играл роль чтеца. Был мастером остроумных стихотворных экспромтов.

²⁴⁰ Марджанов Константин Александрович (Котэ Марджанишвили, 1872 – 1933) был режиссером Художественного театра с 1910 по 1913 г. В 1911 г. он поставил в МХТ пьесу К. Гамсуна «У жизни в лапах».

²⁴¹ Алиса — А. Г. Коонен.

²⁴² В. И. Качалов был введен в спектакль «Месяц в деревне» на роль Ракитина.

²⁴³ «Любовь — всё» — под таким названием была переведена в России драма шведского драматурга Яльмара Седерберга «Гертруда». В 1910 г. Малый театр осуществил постановку этой пьесы.

²⁴⁴ Дата устанавливается по данным биографии Г. Крэга. На открытке — панорама Флоренции. Письма Крэга переведены с английского В. Я. Виленкиным. Ему же принадлежит перевод всех остальных иноязычных писем, включенных в эту книгу.

Крэг Эдвард Гордон (1872 – 1966) — английский режиссер, художник и теоретик театра. 19 января 1909 г. Художественный театр пригласил его для постановки «Гамлета». (См.: Н. Чушкин, Гамлет — Качалов, М., «Искусство», 1966.)

Дружеские отношения Ольги Леонардовны с Крэгом зародились весной 1909 г. в Петербурге. Тогда Ю. К. Балтрушайтис шутливо писал ей: «Ведь Вы, конечно, живете теперь по Крэгорианскому календарю да еще под созвездием исступленной Дианы — Isador’ы (Дункан), вовлекающим в свой вихрь наиболее [неразб.] сердца».

²⁴⁵ 373 Обычным обращением Крэга к Ольге Леонардовне в письмах было «Храм-Книппер» или просто «Храм» (Temple-Knipper).

²⁴⁶ Дата устанавливается предположительно — по новому распределению ролей в «Гамлете» (конец марта 1911 г.).

²⁴⁷ Дата устанавливается предположительно — по связи с премьерой «Гамлета», состоявшейся 23 декабря 1911 г.

²⁴⁸ Дата устанавливается по связи с последующим письмом.

Письма Ландовской переведены с французского языка.

Ландовска Ванда (1877 – 1959) — польская пианистка, клавесинистка. Артисты Художественного театра любили ее игру на клавесине, посещали ее концерты, дружили с ней.

²⁴⁹ Датируется по связи с письмом Ландовской к К. С. Станиславскому от 10 января 1912 г.

²⁵⁰ Коншина Елизавета Николаевна (р. 1890) — литературовед, текстолог. Преданный друг Ольги Леонардовны на протяжении многих лет.

²⁵¹ Мария Павловна Чехова продолжала работу над шеститомным собранием писем А. П. Чехова.

²⁵² Дата — по почтовому штемпелю.

Письмо без подписи.

²⁵³ В эти годы К. С. Станиславский увлекался учением йогов, стремясь использовать его для своей системы. Какую именно книгу о йогах послала Ольга Леонардовна Москвину, установить не удалось.

²⁵⁴ Письма А. П. Чехова к Ольге Леонардовне за 1899 г. вошли в пятый том вышеупомянутого издания.

²⁵⁵ Один из любимейших актеров А. П. Чехова, А. Р. Артем, был смертельно болен. Скончался 16 мая 1914 г.

²⁵⁶ Дата устанавливается предположительно, по 45-летию сценической деятельности М. Н. Ермоловой. (От празднования юбилея в дни войны М. Н. Ермолова отказалась).

²⁵⁷ 374 Оригинал письма хранится в ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Отдел рукописей. № 15148.

Год устанавливается по упоминанию «Осенних скрипок».

²⁵⁸ «Осенние скрипки» Д. Сургутова были тогда новым спектаклем МХТ. Ольга Леонардовна исполняла роль Варвары Васильевны, А. Л. Вишневский — роль Лаврова. М. А. Жданова — роль Верочки.

²⁵⁹ Артисты Художественного театра нередко навещали больную Г. Н. Федотову.

²⁶⁰ Датируется по фразе: «Ровно десять лет тому назад».

Максимов (Самусь) Владимир Васильевич (1880 – 1937) — актер театра и кино. Педагог. В 1904 – 1905 гг. служил в Художественном театре, играл Дмитрия Шуйского в «Царе Федоре Иоанновиче» и Треплева в «Чайке». С 1900 по 1909 г. и с 1911 по 1918 г. — актер Малого театра; с 1919 по 1924 г. — в Ленинградском Большом драматическом театре, в 1925 – 1926 гг. — актер театра «Комедия».

²⁶¹ Зайцев Борис Константинович (р. 1881) — прозаик и драматург. Умер в эмиграции.

²⁶² Первое представление «Трех сестер», которое вспоминает Зайцев, состоялось 31 января 1901 г.

²⁶³ Эфрос Николай Ефимович (1867 – 1923) — театральный критик, автор книг о Художественном театре.

²⁶⁴ Федотова Гликерия Николаевна (1846 – 1925) — артистка Малого театра с 1863 г. до конца жизни.

²⁶⁵ Каллаш Мария Александровна — литературный критик. В архиве Ольги Леонардовны хранятся многочисленные письма М. А. Каллаш, которая постоянно посещала «книпперовские» спектакли.

²⁶⁶ 17 февраля 1916 г. состоялся 250-й спектакль «Вишневого сада».

²⁶⁷ Новое распределение ролей в «Дяде Ване» тогда не состоялось; оно осуществилось лишь в сезоне 1920/21 г. Роль Елены Андреевны перешла к Л. М. Кореневой.

²⁶⁸ Василий Васильевич — Лужский.

²⁶⁹ Пчельников Павел Михайлович — управляющий Московской конторой императорских театров.

Черневский Сергей Антипович — режиссер Малого театра с 1879 по 1901 г.

²⁷⁰ 375 Год устанавливается по пребыванию в Ессентуках.

²⁷¹ Ольга Леонардовна гастролировала с группой актеров в Киеве, Харькове, Одессе.

²⁷² Год устанавливается по связи с письмами К. С. Станиславского 1916 г.

²⁷³ Ольга Леонардовна продолжала работать над ролью Ребекки в «Росмерсхольме». 9 сентября 1916 г. Е. Н. Коншина писала ей: «А Ребекка Ваша мне не дает покоя. … Мне кажется, Вы в первом действии уже не Ребекку почти чувствуете и дать хотите, а Гильду Вангель из “Сольнеса”. Ребекка такой была до этого года совместной уединенной жизни с Росмером. А ведь год-то прошел! Знаете, по-моему, в Ребекке первого действия должна чувствоваться и та, которая откажет Росмеру стать его женой. Ведь не один же этот день преломил ее?»

²⁷⁴ Так Вы теперь, значит, Рудин? — письмо Е. Н. Коншиной, объясняющее эти слова, не сохранилось. Е. Н. Коншина вспоминает, что в это время у нее была ученица, на которую она часто «по-рудински» пыталась влиять.

²⁷⁵ В Москве Ольга Леонардовна выступала в концертах в пользу раненых. Характерно также письмо, полученное ею от А. А. Стаховича:

«Милостивая государыня Глубокоуважаемая Ольга Леонардовна!

Члены Комитета по заведованию лазаретом Моск. Худ. театра, осведомленные о Вашем щедром пожертвовании на нужды названного лазарета, поручили мне, как их председателю, выразить Вам их сердечную почтительную благодарность.

Ваш покорный слуга

А. Стахович».

Москва 3/III-916 г.

²⁷⁶ Бутова Надежда Сергеевна (1878 – 1921) — артистка Художественного театра с 1900 г. до конца жизни.

²⁷⁷ Летом 1917 г. Ольга Леонардовна жила в Крыму.

²⁷⁸ М. П. Чеховой.

²⁷⁹ М. А. Чехов.

²⁸⁰ М. Н. Шубинская (Зеленина) — дочь М. Н. Ермоловой.

²⁸¹ Ольга Леонардовна сыграла роль Ребекки в «Росмерсхольме» Ибсена 26 апреля 1918 г. Этот спектакль Первой студии ставил Е. Б. Вахтангов. Работа над «Росмерсхольмом» началась в августе 1916 г. Спектакль рождался в обстановке трудностей и лишений, которые переживала тогда вся страна. Репетиции (их было более двухсот) часто проходили на дому у Ольги Леонардовны и затягивались до поздней ночи.

²⁸² «Росмерсхольм» оформлял художник и актер Первой студии МХТ Либаков Михаил Вадимович.

²⁸³ 13 апреля 1918 г. состоялась первая генеральная репетиция «Росмерсхольма».

²⁸⁴ 376 Из финального монолога Ольги в пьесе «Три сестры».

²⁸⁵ о кончине мамаши — матери А. П. Чехова.

²⁸⁶ Вероятно, Вера Николаевна Павлова, артистка МХТ с 1898 по 1919 г. Жена профессора Цингера.

Лева — Л. К. Книппер, племянник Ольги Леонардовны, композитор.

²⁸⁷ Ольга Леонардовна вошла в состав так называемой «Качаловской группы», которая летом 1919 г. уехала из Москвы на гастроли по югу России, была затем отрезана деникинскими войсками и вплоть до весны 1922 г. скиталась по странам Западной Европы, играя спектакли из репертуара Художественного театра.

²⁸⁸ Племянницы Ольги Леонардовны.

²⁸⁹ Иван Яковлевич — Гремиславский.

²⁹⁰ Александров Николай Григорьевич (1870 – 1930) — играл в Обществе искусства и литературы с 1896 г. В Художественном театре со дня его основания, актер и помощник режиссера. См. о нем: К. С. Станиславский, Собр. соч., т. 6. стр. 306 – 308.

²⁹¹ А. К. Тарасова в «Вишневом саде» должна была исполнять роль Ани.

²⁹² М. М. Тарханов — в то время известный актер русской провинции, с 1920 г. присоединился к «Качаловской группе» (Лука и «На дне», Кулыгин в «Трех сестрах»), а в 1922 г. был принят в Художественный театр. М. М. Тарханов — брат И. М. Москвина. Талант Тарханова в полной мере раскрылся позднее в спектаклях «Горячее сердце», «Мертвые души», «В людях», «Смерть Пазухина», «Враги». Но уже в 1924 г. Станиславский писал о нем: «Есть еще хорошее приобретение в лице Тарханова. Он премилый, пределикатный и талантлив. Гениально играет Кулыгина в “Трех сестрах”».

²⁹³ Юлия Гремиславская — жена И. Я. Гремиславского.

Бодулин Петр Семенович — портной-костюмер.

²⁹⁴ Сураварди Шахед — индус, студент Кембриджского университета, избравший темой своей диссертации историю русской литературы XIX в. Часто посещал спектакли Художественного театра, дружил с его актерами. В 1920 г. присоединился к «Качаловской группе».

²⁹⁵ Мистерия Байрона «Каин» была поставлена К. С. Станиславским. Премьера — 4 апреля 1920 г. Роль Каина играл Л. М. Леонидов.

²⁹⁶ По-видимому, Ольга Леонардовна имеет в виду спектакль Музыкальной студии МХТ «Дочь Анго» Ш. Лекока (первое представление — 16 мая 1920 г.).

²⁹⁷ Письмо не окончено, не отправлено. Дата устанавливается по словам: «Недавно узнали о смерти Бутовой…» Н. С. Бутова умерла 21 января 1921 года.

377 Место отправления — Загреб («Хорваты нас залюбили»).

²⁹⁸ Павлов Поликарп Арсентьевич — актер Художественного театра с 1908 по 1919 г.

Коккинаки Вера Мильтиадовна — жена П. А. Павлова.

Берсенев Иван Николаевич — артист МХТ с 1911 по 1919 г.

Скульская Елизавета Феофановна, жена М. М. Тарханова. В МХАТ с 1922 по 1954 г.

Васильев (Секевич) Василий Иванович — артист МХТ с 1910 по 1919 г.

²⁹⁹ Александр Блок умер 7 августа 1921 г. в Петрограде.

³⁰⁰ К письму приложена фотография Ольги Леонардовны в роли Маши с надписью:

«Как-то мы проживем нашу жизнь, что из нас будет…» («Три сестры», III акт). На обороте:

«Вот Вам Маша. Хорошо или нет?

… А с Качаловым — Вершининым стало играть легче Машу, чем с К. С.

Ну, целую —

Ваша О. Книппер.

Вспоминайте хоть изредка!

Прага

1921. сент.»

³⁰¹ Н. А. Подгорный должен был приехать в Прагу, чтобы договориться с «Качаловской группой» о возвращении в Москву.

³⁰² Нина Николаевна — Литовцева.

³⁰³ Музыку к «Гамлету» написал Яромир Вейнбергер.

³⁰⁴ Ричард — Р. В. Болеславский.

³⁰⁵ Оригинал письма на немецком языке.

Барнай Людвиг (1842 – 1924) — знаменитый немецкий актер и театральный деятель.

³⁰⁶ Вспоминая свою работу в Обществе искусства и литературы, Станиславский писал Людвигу Барнаю: «Мы не забыли, что во время Ваших триумфальных выступлений в Москве Вы уделили внимание маленькой труппе, которая в то время из последних сил пробивала себе путь. Слова Ваши привлекли к нам внимание, помогли двигаться вперед и создать наш теперешний театр».

³⁰⁷ В 1906 г., будучи директором Берлинских императорских театров, Людвиг Барнай посещал все гастрольные спектакли Художественного театра и неоднократно заявлял, что учится у русских.

³⁰⁸ Послано в Берлин.

Оригинал письма на немецком языке.

Блейбтрой Хедвиг (1868 – 1958) — известная австрийская актриса. С 1893 г. в труппе «Бургтеатра» (Вена). В 1931 – 1950 гг. снималась в кино.

³⁰⁹ 378 Блейбтрой ошибочно датирует письмо 4 декабря. Оно явно написано 4 января.

³¹⁰ Послано в Берлин.

Оригинал письма на немецком языке.

Отто-Моргенштерн Мартина — артистка, жена известного дирижера Артура Никиша.

³¹¹ Любовь Андреевна Раневская («Вишневый сад»).

³¹² Об этом же на другой день Ольга Леонардовна писала К. С. Станиславскому: «Я хочу быть в России… что произойдет из нашей встречи, но знаю… Я еду точно на новую жизнь. Еду с большим волнением. Мне чудится, что мы, несмотря на преклонный возраст и на усталость, проживем еще какой-то чудесный кусок жизни… что Станиславский взмахнет еще раз крылом». (Письмо не окончено. Архив О. Л. Книппер. — Музей МХАТ.)

³¹³ Ольга Леонардовна говорит о комнате, в которой происходили заседания Товарищества МХТ, по ее мнению, чрезмерно многочисленные.

³¹⁴ Глазунов Александр Константинович (1865 – 1936) — композитор. С 1905 по 1928 г. был директором Петроградской консерватории.

³¹⁵ Концерт из произведений Глазунова в пользу Петроградской консерватории состоялся 11 апреля 1922 г.

³¹⁶ Оля и Маринка — внучатые племянницы Ольги Леонардовны.

³¹⁷ Шаров Петр Федорович — артист МХТ с 1917 по 1919 г. Когда «Качаловская группа» вернулась в Москву, он остался за границей вместе с Германовой, Массалитиновым, Павловым и другими.

³¹⁸ Нина Николаевна — Литовцева.

³¹⁹ «Принцесса Турандот» — постановка Е. Б. Вахтангова в Третьей студии МХАТ.

³²⁰ В 1921 г. Станиславский осуществил новую постановку «Ревизора». Хлестакова играл М. А. Чехов, городничего — И. М. Москвин, Анну Андреевну — М. П. Лилина. Художник — К. Ф. Юон.

Первое представление состоялось 8 октября 1921 г.

³²¹ «Дочь Анго» и «Перикола» — спектакли, поставленные Вл. И. Немировичем-Данченко в Музыкальной студии МХТ.

³²² Договор с берлинским книгоиздательством «Слово» на книгу «Письма А. П. Чехова к О. Л. Книппер-Чеховой». (Вышла в 1924 г.)

³²³ 379 Михальский Федор Николаевич (1896 – 1969) — с 1918 г. инспектор МХТ, позднее — главный администратор и помощник директора МХАТ; директор Музея МХАТ.

³²⁴ Юстинов Дмитрий Иванович заведовал финансовой частью Художественного театра с 1917 по 1928 г.

³²⁵ Ершов Владимир Львович (1896 – 1964) — артист Художественного театра с 1916 г. до конца жизни.

³²⁶ Оригинал письма на английском языке.

Спери Маргарет — одна из нью-йоркских зрительниц Художественного театра.

³²⁷ Артистка Малого театра В. Н. Пашенная была женой артиста МХАТ В. Ф. Грибунина. На время зарубежных гастролей МХАТ Пашенная оставила сцену Малого театра. В «Царе Федоре Иоанновиче» она исполняла роль царицы Ирины; в «Трех сестрах» — роль Ольги.

³²⁸ В «Провинциалке» Тургенева Ольга Леонардовна, заменяя М. П. Лилину, исполняла роль Дарьи Ивановны. М. П. Лилина вместе с заболевшим сыном жила в это время в санатории на юге Германии.

³²⁹ Должно быть, с этими посещениями Рахманинова связаны воспоминания Е. К. Сомовой: «К Сергею Васильевичу приехали в гости Шаляпин, Москвин, Книппер и Лужение. После обеда все артисты, вдохновленные Сергеем Васильевичем, его заразительным смехом, дали целое представление. Одна за другой шли блестящие, мастерски исполняемые сценки». (См. «Шаляпин», т. 1, М., «Искусство», 1957, стр. 770.)

³³⁰ Гофман Иосиф Казимирович. Ольга Леонардовна помнила его давние гастроли в России.

³³¹ Съемки «Царя Федора» в кино не состоялись. См. письма К. С. Станиславского из Америки. (Собр. соч., т. 8.)

³³² Послано в Москву.

³³³ В июне — июле 1923 г. Вл. И. Немирович-Данченко лечился в Берлине и Карловых Барах.

³³⁴ Послано в Москву.

³³⁵ Летний отпуск труппа Художественного театра провела в Европе, после чего гастроли в США возобновились.

³³⁶ Об этом же Станиславский писал сыну 11 ноября 1923 г.: «Сегодня было торжество на спектакле Дузе. Утром в 2 часа вся труппа пришла в театр. Старушка, старая-старая, с ужасной астмой. Едва ходит. Больно смотреть. Играть уже не может, но какая-то музыка в ней есть. После спектакля я и Книппер пошли на сцену, поднесли ей корзину. Я говорил очень длинную речь по-французски. Ее то и дело прерывали аплодисментами. Дузе 380 была очень растрогана и благодарила. Жаль ее». (Собр. соч., т. 8, стр. 71.)

³³⁷ Портреты актеров МХАТ — воспроизведены в книге Б. Григорьева «Visages de Russie» (Париж, 1923).

… Подгорный в Пете — портрет Н. А. Подгорного в роли Пети Трофимова в «Вишневом саде».

³³⁸ Дата устанавливается по спектаклю «Братья Карамазовы», сыгранному в Нью-Йорке в честь Элеоноры Дузе.

³³⁹ В письме К. С. Станиславского к М. П. Лилиной от 27 ноября 1923 г.: «Дузе была на открытии, так как спектакль был в ее честь, но после 1-го акта уехала (так как на следующее утро играла), оставив мне записку со всевозможными похвалами “Карамазовым”. Я счел, что это слова обычной любезности. На следующий день, т. е. 20 ноября утром, она играла, а вечером мне звонят, что она приехала и сидит в задних рядах, досматривает спектакль “Карамазовы” (это после своего утреннего спектакля). Я пошел в театр, сидел с ней. Она говорила, что выше ничего не знает, что это не театр, а церковь, что мы единственная труппа в мире. Кто же может сыграть эту сцену (кошмара), кроме Качалова. Хвалила Тарасову. Потом была у нее Книппер, она развивала ту же мысль и сказала, что она в последнем спектакле многому научилась. Будь она здорова, она не пропустила бы ни одного нашего спектакля и т. д.» (Собр. соч., т. 8, стр. 74.)

³⁴⁰ Послано в Москву.

³⁴¹ Впервые со своими воспоминаниями о Чехове Ольга Леонардовна выступила еще 29 мая 1923 г. в Филадельфии, на литературном вечере памяти А. П. Чехова.

³⁴² Послано в Москву.

³⁴³ Год устанавливается по ответному письму Ольги Леонардовны от 5 июля 1924 г.

³⁴⁴ А. А. Стахович кончил жизнь самоубийством.

³⁴⁵ В 1924 г. Вл. И. Немирович-Данченко поставил в Музыкальной студии МХАТ спектакль «Карменсита и солдат». (Трагедия на сюжет Мериме. Текст К. Липскерова. Музыка оперы Ж. Бизе «Кармен».)

³⁴⁶ Ольга Леонардовна играла роль Анны Андреевны в «Ревизоре» наряду с М. П. Лилиной.

³⁴⁷ Лето 1924 г. Ольга Леонардовна провела в Германии, во Оренбурге, где лечилась и отдыхала после трудных «американских сезонов».

Незадолго до конца гастролей К. С. Станиславский писал в Москву Вл. И. Немировичу-Данченко:

«Путешествие, конечно, деморализовало всех, за исключением отдельных лиц, вроде Лужского, перед поведением и работой которого 381 преклоняюсь, Книппер, больше всех обиженной материально, меньше всех ропщущей, на все всегда согласной, и некоторых других» (12 февраля 1924 г.).

³⁴⁸ «Не знаю, пишет ли Вам кто-нибудь о том, как она отошла от театра, а, пожалуй, правильнее было бы сказать — театр отошел от нее, — писала в это же время Е. Н. Коншина Ф. Н. Михальскому. — Не пойму я, в чем дело. Она не любит о таких вещах говорить, скрытная она. А она нервничает. Две роли — городничихи и Живоедихи не удовлетворяют ее, иногда срывается фраза, что “так хочется своим голосом со сцены заговорить!” Ее пьес нет, кроме “Федора”, но там все играет 2-й состав, Шевченко. Готовит Хлёстову, но и это — жанровая, не ее роль. И грустно мне за нее. Вчера встречали все Новый год в театре, она не пошла. И, чувствую, у нее ощущение откинутой, ненужной. Не хочется цепляться, где, ей кажется, нет ответного встречного движения. А ведь она сектантка театра. Жизнь и любовь свою отдала сюда, и сейчас для нее трагедия в этой ненужности. И не поймешь тут, кто прав, кто виноват». (Из письма Е. Н. Коншиной к Ф. Н. Михальскому от 3 января 1925 г. Архив Ф. Н. Михальского. — Музей МХАТ.)

³⁴⁹ Год устанавливается по гастролям МХАТ и Тифлисе.

³⁵⁰ Петри Эгон (1881 – 1962) — известный пианист, неоднократно гастролировавший в СССР.

³⁵¹ В «Смерти Пазухина» М. Е. Салтыкова-Щедрина Ольга Леонардовна исполняла роль Живоедовой.

³⁵² Год устанавливается по репетициям «Пугачевщины» К. А. Тренева.

³⁵³ Перета Александровна — жена В. В. Лужского.

³⁵⁴ М. А. Титова и М. Н. Кедров — тогда молодые актеры МХАТ.

³⁵⁵ В. В. Лужский был одним из режиссеров спектакля «Пугачевщина» в МХАТ.

³⁵⁶ Роль Пугачева исполняли И. М. Москвин и Л. М. Леонидов.

³⁵⁷ «Прометея» Эсхила ставил режиссер В. С. Смышляев. Состоялось 249 репетиций, но спектакль не удовлетворял К. С. Станиславского и остался неосуществленным.

³⁵⁸ Музыкальная студия МХАТ во главе с Вл. И. Немировичем-Данченко отправлялась на гастроли в Европу и Америку.

³⁵⁹ Миша — М. А. Чехов.

³⁶⁰ Малютин Сергей Васильевич — художник-станковист, график, декоратор.

³⁶¹ О встречах Станиславского с Мейерхольдом рассказала Е. Н. Коншина в письме к Ф. Н. Михальскому от 22 октября 1925 г.

382 «… Станиславский был в театре Мейерхольда! Первоначально Мейерхольд был в МХАТе на “Горе от ума” и “Пугачевщине”. Так расшаркивался перед К. С. Говорил, что все театральные жизненные пути исходят от Станиславского. Очень звал к себе и в прошлое воскресение прислал auto — повез Константина Сергеевича, Ольгу Леонардовну и Качалова. Смотрели, конечно, “Мандат”. Ольга Леонардовна смеется, что зрителям в тот вечер было два спектакля — один на сцене, другой — смотреть, какое впечатление произвело на Станиславского. А впечатление было хорошее. Всем понравилось». (Личный архив Ф. Н. Михальского.)

³⁶² Дата устанавливается по работе над «Трахинянками».

Кудрявцев Иван Михайлович (1898 – 1966) — актер МХАТ с 1924 г. до конца жизни.

³⁶³ Работа над «Трахинянками» Софокла в переводе С. В. Шервинского, самостоятельно начатая группой актеров МХАТ по инициативе Ольги Леонардовны, не была включена в репетиционный план театра и осталась незавершенной.

³⁶⁴ О В. Г. Сахновском см. комм. к письму 246 [В электронной версии — 532].

³⁶⁵ В Репертуарно-художественную коллегию МХАТ входили П. А. Марков, Н. П. Баталов, М. И. Прудкин, И. Я. Судаков, Н. П. Хмелев.

³⁶⁶ Бертенсон Сергей Львович (1885 – 1962) — работал в Художественном театре с 1918 г. Был секретарем дирекции, заведовал труппой. Во время пребывания Немировича-Данченко в Америке был его секретарем. Умер в Америке.

³⁶⁷ Музыка В. А. Оранского.

³⁶⁸ молодежи «Зеленого кольца» — молодым артистам Художественного театра — выходцам из Второй студии. Вторая студия открылась 24 ноября 1916 г. спектаклем «Зеленое кольцо» З. Н. Гиппиус.

27 декабря 1926 г. на торжественном утреннем заседании в честь 10-летия Второй студии К. С. Станиславский выступил с речью. (См. Собр. соч., т. 6, стр. 217 – 218.)

³⁶⁹ Послано в Москву.

Оригинал на немецком языке.

³⁷⁰ Речь идет о гастролях «Качаловской группы» в Копенгагене.

³⁷¹ Послано в Москву.

Год устанавливается по гастролям в Ленинграде.

³⁷² выходил наш живописный старик много раз — К. С. Станиславский.

³⁷³ 383 Ходотов Николай Николаевич (1878 – 1932) — артист Государственного академического театра драмы имени А. С. Пушкина.

³⁷⁴ Послано в Лос-Анджелес.

³⁷⁵ Вл. И. Немирович-Данченко писал Ольге Леонардовне, что Калифорния напомнила ему Крым.

³⁷⁶ Старейшие актеры МХАТ возражали против того, чтобы Музыкальная студия работала в здании Художественного театра. Отказ в репетиционном помещении был вынужденным, но Немирович-Данченко не считал театр правым. В апреле 1927 г. он писал А. В. Луначарскому: «… я до сих пор то и дело проснусь и ворочаюсь среди ночи с тем чувством обиды, которое бессилен утишить. И не знаю, какая рана сильнее, — моральная или артистическая, — потому что я должен был поставить крест на созревших замыслах…» («Избранные письма», стр. 367.)

³⁷⁷ Марков Павел Александрович (р. 1897) — известный театральный критик, автор книг и статей о Художественном театре, заведовал тогда Литературной частью МХАТ.

Половинкин Леонид Алексеевич (1894 – 1949) — композитор, дирижер, педагог.

³⁷⁸ Ольга Леонардовна была назначена на роль Москалевой.

³⁷⁹ Послана в Лос-Анджелес.

³⁸⁰ Телеграмма свидетельствует о примирении Немировича-Данченко со «стариками» МХАТ.

21 сентября 1927 г. Владимир Иванович послал телеграмму Станиславскому: «… протягиваю Вам руку на полное примирение и полное забвение всех взаимных обид».

Ольга Леонардовна была среди «стариков» МХАТ, подписавших ответную телеграмму: «Безгранично счастливы полным примирением».

³⁸¹ Послано в Москву.

Орлов Василий Александрович (р. 1896) — артист Художественного театра с 1924 г. В. А. Орлов подружился с Ольгой Леонардовной во время совместной работы над «Трахинянками» Софокла. См. воспоминания В. А. Орлова на стр. 303 – 313.

³⁸² В связи с 30-летним юбилеем МХАТ 26 октября 1928 г. Ольге Леонардовне было присвоено звание народной артистки республики.

³⁸³ Михаил Павлович — Чехов (брат А. П. Чехова); Ванда Станиславовна — его жена.

³⁸⁴ Послано в Америку.

³⁸⁵ О тридцатилетнем юбилее Художественного театра.

³⁸⁶ Массальский Павел Владимирович (р. 1904) — в труппе МХАТ с 1925 г.

³⁸⁷ наши «два» — К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко.

³⁸⁸ 384 Алексей Александрович — Прокофьев, заведующий цехом общественного питания. В МХАТ с 1898 г. до конца своей жизни.

³⁸⁹ На юбилейном вечере К. С. Станиславский исполнил роль Вершинина (1-й акт «Трех сестер»). Это было его последнее выступление на сцене Художественного театра.

³⁹⁰ Волков Николай Дмитриевич (1894 – 1965) — историк театра, драматург, театральный критик.

³⁹¹ Гавелла Бранко (1885 – 1962) — югославский режиссер. В 1922 – 1926 гг. был директором драматической труппы в Загребе. Друг Художественного театра.

³⁹² Зандин Михаил Павлович (1882 – 1960) — театральный художник. С 1907 г. — помощник декоратора петербургских театров. Писал декорации по эскизам А. Я. Головина.

После «Дядюшкина сна» (1929 г.) Зандин оформлял «Пиковую даму» в Оперном театре им. К. С. Станиславского (1930 г.).

³⁹³ Пьеса Л. Н. Толстого «Петр I» была поставлена в МХАТ 2-м.

³⁹⁴ В. М. Киршон читал в МХАТ пьесу «Город ветров». По предложению Немировича-Данченко он написал потом оперное либретто на основе этой пьесы. Опера Л. К. Книппера о двадцати шести бакинских комиссарах получила название «Северный ветер» и была поставлена в Музыкальном театре имени Вл. И. Немировича-Данченко.

³⁹⁵ Дата — по почтовому штемпелю.

Лужский Калужский Василий Васильевич 1869 – 1931 — артист Художественного театра со дня основания до конца жизни.

³⁹⁶ Ольга Леонардовна приезжала в Берлин, чтобы повидаться со своей племянницей Ольгой Константиновной. О. К. Книппер в 1914 г. вышла замуж за артиста Михаила Чехова. Впоследствии уехала за границу. В середине 20-х годов стала известной киноактрисой.

³⁹⁷ Послано в Баденвейлер (Германия), где жила в это время семья Станиславских.

³⁹⁸ моя Марья Александровна — Марья Александровна Москалева из «Дядюшкина сна».

³⁹⁹ Первоначально роль графини Чарской в «Воскресении» предназначалась М. П. Лилиной.

⁴⁰⁰ В спектакле «Бронепоезд 14-69» Книппер-Чехова была первой исполнительницей роли Надежды Львовны, матери Незеласова.

⁴⁰¹ Лидия Михайловна Коренева репетировала и играла роль Зинаиды в «Дядюшкином сне».

⁴⁰² 6 января 1930 г., вскоре после премьеры «Дядюшкина сна», Немирович-Данченко писал Бертенсону: «Наибольший успех имеют Книппер и Синицын. Ольга Леонардовна давно ничего так не играла. Это выше “Осенних скрипок”, и “Жизни в лапах”, и “Вишневого сада”. Ее можно очень поздравить…» (Архив Н.-Д. — Музей МХАТ.)

⁴⁰³ Роль князя в «Дядюшкином сне» со временем стала творческим достижением Н. П. Хмелева.

⁴⁰⁴ 385 Котлубай Ксения Ивановна (1890 – 1931) — актриса, режиссер, педагог, помощница Е. Б. Вахтангова в Третьей студии. Вела режиссерскую работу в МХАТ и в Музыкальном театре имени Вл. И. Немировича-Данченко.

⁴⁰⁵ Зарубежная гастрольная поездка МХАТ, о которой пишет Ольга Леонардовна, не состоялась.

⁴⁰⁶ Марина — дочь Ады Константиновны Книппер. Внучатая племянница Ольги, Леонардовны.

⁴⁰⁷ Люба — Залесская Любовь Сергеевна, жена Л. К. Книппера, архитектор.

⁴⁰⁸ о большом прекрасном белом человеке — о К. С. Станиславском. Ольга Леонардовна приезжала к Станиславскому в Баденвейлер, где он лечился.

⁴⁰⁹ Послано в Баденвейлер.

⁴¹⁰ Вл. И. Немирович-Данченко выпускал спектакль «Дядюшкин сон». Он принял участие в этой работе на последнем этапе репетиций.

⁴¹¹ Позднее, в 1941 году, спектакль был возобновлен В. Г. Сахновским в декорациях В. В. Дмитриева.

⁴¹² В. А. Синицын исполнял роль Мозглякова.

⁴¹³ Такого рода отзывы удивляли Станиславского. Он писал М. С. Гейтцу: «Удивляюсь, что случилось с Хмелевым. У него хорошо намечалась роль, когда я ее как-то просматривал». (Собр. соч., т. 8, стр. 215.)

⁴¹⁴ О том, как М. П. Лилина играла роль Карпухиной, см. статью Ольги Леонардовны «О М. П. Лилиной» в первой части настоящего издания, а также статью В. Виленкина «М. П. Лилина» («Ежегодник МХТ» за 1943 г., М., 1945.)

⁴¹⁵ Ксения Ивановна — Котлубай.

⁴¹⁶ М. И. Прудкин исполнял роль Фигаро, А. К. Тарасова — роль Сюзанны.

⁴¹⁷ Послано в Москву.

⁴¹⁸ В тридцатые годы Ольга Леонардовна подготовила большую программу из произведений Пушкина. Вместе с Качаловым, Леонидовым, Лужским, Вербицким она участвовала в вечерах, посвященных «Болдинской осени». Читала в концертах лирику Пушкина, главы из «Евгения Онегина» и письма Пушкина, а также воспоминания В. И. Даля о последних часах жизни поэта.

⁴¹⁹ Послано в Москву.

⁴²⁰ Дата устанавливается предположительно — по связи с концертом 5 декабря 1930 г., который состоялся в Ленинграде с участием О. Л. Книппер-Чеховой, В. В. Лужского. В. И. Качалова, Л. М. Леонидова, В. А. Вербицкого.

⁴²¹ Султанова (урожд. Леткова) Екатерина Павловна (1856 – 1937) — писательница, старый друг Художественного театра.

⁴²² 386 Послано в Москву.

⁴²³ «Дядюшкин сон» был впервые показан ленинградской публике.

⁴²⁴ Ольгу Леонардовну не отпустила на похороны В. В. Лужского дирекция театра, так как никто не мог заменить ее в «Вишневом саде» и «Дядюшкином сне».

⁴²⁵ Год устанавливается по содержанию письма.

⁴²⁶ Щеголев Павел Елисеевич (1877 – 1931) — историк, литературовед, автор книг и статей об А. С. Пушкине.

⁴²⁷ Вербицкий Всеволод Алексеевич (1896 – 1951) — артист МХАТ с 1916 по 1950 г.

⁴²⁸ Послано в Москву.

⁴²⁹ Мария Павловна Чехова в течение многих лет вела все финансовые книги и отчеты ялтинского Дома-музея А. П. Чехова.

⁴³⁰ Любовь Андреевна Раневская («Вишневый сад»).

⁴³¹ Гаев, Вершинин, Астров, Шабельский — роли, в которых К. С. Станиславский был партнером Ольги Леонардовны в «Вишневом саде», «Трех сестрах», «Дяде Ване» и «Иванове». В его чеховский репертуар входил, как известно, также Тригорин в «Чайке».

⁴³² Ламанова Надежда Петровна (1861 – 1941) — известная московская портниха-художница. В МХАТ под руководством Ламановой были выполнены костюмы к спектаклям «Безумный день, или Женитьба Фигаро», «Враги», «Тартюф», «Школа злословия» и др. С 1932 по 1941 г. Н. П. Ламанова была консультантом МХАТ по костюму.

⁴³³ Ольга Леонардовна благодарит Н. П. Ламанову за костюм к спектаклю «У жизни в лапах», возобновленному 11 мая 1933 г.

⁴³⁴ Ольга Леонардовна переводила пьесу австрийского драматурга Фердинанда Брукнера «Елизавета Английская» («Elisabeth von England»), изданную в 1931 г. в Берлине.

⁴³⁵ Послано в Ниццу.

⁴³⁶ Иверов Алексей Люцианович с 1923 г. до конца жизни (1967) был заведующим Медицинской частью МХАТ.

⁴³⁷ Андрей Книппер — сын Льва Константиновича Книппера и Л. С. Залесской, родился в 1931 г.

⁴³⁸ 387 Вл. И. Немирович-Данченко высоко ценил пьесу М. Горького «Враги» (см. «Избранные письма»), но он сомневался, вызовет ли эта пьеса интерес зрителей после того, как она была недавно поставлена Малым театром и Театром имени МОСПС. Эти сомнения оказались неосновательными: постановка «Врагов» (1935) стала замечательным режиссерским достижением Немировича-Данченко и важнейшим этапом в развитии актерского искусства МХАТ. В частности, роль Полины Бардиной открыла новые, сатирические грани таланта Ольги Леонардовны.

⁴³⁹ Алиса — А. Г. Коонен. Оценка, которую дает Ольга Леонардовна исполнению роли Комиссара, расходится с отзывами прессы.

⁴⁴⁰ Основатель и руководитель Камерного театра А. Я. Таиров был режиссером «Оптимистической трагедии».

⁴⁴¹ «Двенадцатая ночь» в МХАТ 2-м была поставлена С. В. Гиацинтовой и В. В. Готовцевым. Художник — В. А. Фаворский. А. М. Азарин исполнял роль Мальволио, В. В. Готовцев — роль сэра Тоби.

⁴⁴² «Чужой ребенок» — комедия В. В. Шкваркина.

⁴⁴³ Ольга Лазаревна Мелконова — жена Н. А. Подгорного, преданный друг МХАТ, в это время была неизлечимо больна.

⁴⁴⁴ Л. М. Леонидов репетировал роль Булычева в пьесе Горького «Егор Булычев и другие». Премьера спектакля состоялась 6 февраля 1934 г.

⁴⁴⁵ Послано в Ниццу.

⁴⁴⁶ 28 февраля 1934 г. Московский Художественный театр отмечал пятидесятилетие сценической деятельности Н. А. Соколовской.

⁴⁴⁷ М. Н. Кедров был режиссером спектакля «Враги».

⁴⁴⁸ милейшая Софья Петровна — так обращается в спектакле «Дядюшкин сон» Мария Александровна Москалева к полковнице Карпухиной (роль М. П. Лилиной).

⁴⁴⁹ Авель Софронович — Енукидзе; член Президиума и секретарь ЦИК СССР, возглавлял Комиссию по руководству ГАБТ и МХАТ.

Литвинов Максим Максимович — один из старейших деятелей Коммунистической партии, выдающийся советский дипломат.

⁴⁵⁰ Ангелина — А. О. Степанова; исполняла роль Шуры. В Театре имени Евг. Вахтангова эту роль играла Ц. Л. Мансурова.

⁴⁵¹ Фаина — Ф. В. Шевченко.

⁴⁵² Послано в Париж.

⁴⁵³ Алексей Алексеевич Шелагуров — врач, постоянно лечивший Станиславского и ездивший с ним за границу.

⁴⁵⁴ Послано в Голливуд.

⁴⁵⁵ Роль фру Альвинг в «Привидениях» Ольге Леонардовне так и не удалось сыграть. Репертуарные планы театра изменились.

⁴⁵⁶ Из ответного письма С. Л. Бертенсона: «… Когда Вы мне написали про Ваш Гурзуф, то у меня даже сердце защемило: до 388 чего бы хотелось мне там пожить! Я как сейчас вижу и синюю калитку, и помидоры на Ваших грядках, и даже могу почувствовать запах гурзуфского воздуха. А здесь и климат как будто тот же, но все мертво, олеографично и не имеет никакого запаха. И цветы не пахнут, и воздух пресный, и фрукты вкуса не имеют, только красивые, как хорошо сделанная бутафория. … Здесь все мне чужое, ненужное, безвкусное и мишурное. Моя жизнь сера и монотонна и не согрета ни личными интересами, ни успехами. Даже материально еле-еле свожу концы с концами и не уверен в том, что будет завтра. Несмотря на вечное многолюдье — я совершенно одинок. … Театров тут настоящих нет никаких, и потому я уже около двух лет не видал ни одного спектакля, не желая смотреть на гнусную халтуру бездарных промышленников сцены. … Таирову я послал приветственную телеграмму вместе с Софи Тредуэл, чью пьесу “Машиналь” я перевел».

⁴⁵⁷ Гиляровский Владимир Алексеевич (1853 – 1935) — писатель, автор известных очерков и рассказов о старой Москве. Был в добрых отношениях с Чеховым, переписывался с ним, оставил заметки и воспоминания о Чехове.

⁴⁵⁸ «Переписка А. П. Чехова и О. Л. Книппер», т. 1, М., «Мир», 1934.

⁴⁵⁹ О приезде Гордона Крэга в Москву в 1935 г., его встречах и впечатлениях см.: Н. Чушкин, Гамлет — Качалов; Серафима Бирман, Судьбой дарованные встречи (М., «Искусство», 1971, стр. 228 – 242.)

⁴⁶⁰ См. прим. 1 к письму 199 [В электронной версии — 455].

⁴⁶¹ Gordon Craig, Ellen Terry, London, 1931.

Знаменитая английская актриса Эллен Терри — мать Гордона Крэга.

⁴⁶² К. С. Станиславский и М. П. Лилина послали из санатория в Стрешневе приветствие участникам «Вишневого сада»: «Милый “Вишневый сад” 700 раз расцветал в продолжение 30 лет во всех странах мира. … Шлем всем чадам и домочадцам Раневской… выражения радости по поводу благоденствия теперешних прекрасных исполнителей во главе с бессменной, талантливой, обаятельной нашей милой Раневской — Книпперушей». (Собр. соч., т. 8, стр. 414.)

⁴⁶³ 25 февраля 1936 г. Вл. И. Немирович-Данченко был награжден орденом Трудового Красного Знамени в связи с пятнадцатилетием Музыкального театра его имени.

⁴⁶⁴ В. И. Качалов в это время репетировал в МХАТ роль Бориса Годунова в одноименной трагедии Пушкина (неосуществленная постановка).

⁴⁶⁵ 389 Лорд — так Ольга Леонардовна в шутку звала Н. Д. Волкова. Он был автором инсценировки «Анны Карениной». А. К. Тарасова репетировала и играла роль Анны.

⁴⁶⁶ 13 и 19 апреля 1936 г. на квартире К. С. Станиславского состоялись две встречи с режиссерами и актерами МХАТ. Станиславский ознакомил их со своими новыми исканиями в области артистической техники. Стенограммы этих бесед были подготовлены к печати Г. В. Кристи и опубликованы в журнале «Театр». 1952, № 2; см. также: К. С. Станиславский, Статьи. Речи. Беседы. Письма, М., «Искусство», 1953, стр. 653 – 688.

⁴⁶⁷ Послано в Москву.

⁴⁶⁸ Летом 1936 г. МХАТ гастролировал в Киеве.

⁴⁶⁹ Пьеса А. Е. Корнейчука «Платон Кречет» была поставлена Художественным театром в 1935 г.

⁴⁷⁰ Бакланова Софья Ивановна — преданный друг Ольги Леонардовны на протяжении почти тридцати лет. С 1938 г. жила вместе с ней, взяв на себя все заботы о ее здоровье и быте наряду с обязанностями личного секретаря. Особое доверие и уважение к С. И. Баклановой разделяли с Ольгой Леонардовной Вл. И. Немирович-Данченко, В. И. Качалов, М. П. Лилина, И. М. Москвин и многие другие виднейшие деятели МХАТ.

С. И. Бакланова скончалась 14 января 1967 г.

⁴⁷¹ В сентябре 1896 г. И. М. Москвин вступил в антрепризу З. А. Малиновской в Ярославле.

⁴⁷² Дата — по премьере «Любови Яровой».

⁴⁷³ Французское «vons comprenez?» (вы понимаете?) — любимое присловье Карпухиной в «Дядюшкином сне».

⁴⁷⁴ Парижские гастроли МХАТ открылись 7 августа 1937 г. спектаклем «Враги».

⁴⁷⁵ Софа — Софья Ивановна Бакланова.

⁴⁷⁶ 18 января праздновалось 75-летие К. С. Станиславского.

⁴⁷⁷ 25 февраля 1938 г. скончалась жена Вл. И. Немировича-Данченко.

⁴⁷⁸ В постановке С. Э. Радлова роли, упоминаемые Ольгой Леонардовной, исполняли: Гамлет — Д. М. Дудников, Лаэрт — Б. А. Смирнов, Офелия — Т. И. Певцова, Гертруда — В. В. Сошальская, Полоний — С. И. Федоров, 1-й могильщик — К. М. Злобин, 390 2-й — А. Д. Дергаев; Призрак отца Гамлета — Г. И. Еремеев. Художник — В. В. Дмитриев.

Премьера состоялась 15 мая 1938 г.

Ольга Леонардовна, В. И. Качалов, В. С. Соколова после спектакля прошли за кулисы и беседовали с актерами.

⁴⁷⁹ Фаина — Ф. В. Шевченко.

⁴⁸⁰ Сестра из РККА — медицинская сестра из военного санатория в Гурзуфе.

⁴⁸¹ Строки из стихотворения Ф. И. Тютчева «Последняя любовь».

⁴⁸² В «Кремлевских курантах» Н. Ф. Погодина Ольга Леонардовна репетировала роль Забелиной; в «Тартюфе» — роль г-жи Пернель.

⁴⁸³ Булгаков Михаил Афанасьевич (1891 – 1940) — писатель, драматург, творчество которого с 1926 г. («Дни Турбиных») было тесно связано с деятельностью Художественного театра.

⁴⁸⁴ Год — по почтовому штемпелю.

⁴⁸⁵ Число указывается предположительно, по связи с днем рождения М. П. Лилиной.

⁴⁸⁶ Реплика из «Трех сестер».

⁴⁸⁷ Близкий друг старейших артистов Художественного театра, юрист по образованию и страстный театрал, С. М. Зарудный скончался в 1940 г. В последние годы жизни он был сотрудником Государственного Эрмитажа в Ленинграде.

⁴⁸⁸ показаться моим ученикам — в Оперно-драматической студии имени К. С. Станиславского, которой М. П. Лилина целиком посвятила последние годы своей жизни.

⁴⁸⁹ В начале сезона 1940 г. Немирович-Данченко после просмотра спектакля «Враги», поставленного в 1935 г., написал ряд писем участникам спектакля: О. Л. Книппер-Чеховой, М. Н. Кедрову, В. А. Орлову, В. К. Новикову (См. «Избранные письма»).

Из письма М. Н. Кедрову от 3 сентября 1940 г.

«Ваш Бардин из другого спектакля. Так же, как из другого спектакля Ольга Леонардовна. Оба вы мастерски ведете диалоги из пьесы, где разыгрываются те или другие личные комедийно-драматические столкновения, даже преимущественно комедийные; рисуется быт меткими, живыми чертами, но не образы из огромной, насыщенной страстями и гневом атмосферы».

391 Немирович-Данченко напоминает Ольге Леонардовне задачу, поставленную в период создания спектакля: социальное раскрытие характера либеральной барыни, живущей в атмосфере «смертельной борьбы» двух политических лагерей накануне революции 1905 г. «Все участвующие во “Врагах”, — писал Немирович-Данченко в статье “Зерно спектакля”, — должны быть охвачены сильнейшим чувством враждебности двух лагерей». (Вл. И. Немирович-Данченко, Статьи. Речи. Беседы. Письма, стр. 159.)

⁴⁹⁰ 21 сентября 1940 г. Ольге Леонардовне исполнилось 72 года, в паспорте же ее ошибочно значилось 70. Театр воспользовался этой ошибкой, чтобы устроить интимное товарищеское чествование Ольги Леонардовны за кулисами, в антракте спектакля «Тартюф», зная, что на официальный юбилей она не согласится. Тем не менее сведения о «юбилее» проникли в прессу.

⁴⁹¹ Дата — по связи с предшествующим письмом.

⁴⁹² Александр Яковлевич — Таиров.

⁴⁹³ В 1913 г. А. Г. Коонен перешла в Свободный театр, а затем, в 1914 г. — в Камерный театр, основанный А. Я. Таировым.

⁴⁹⁴ Линушка — артистка МХАТ Ангелина Осиповна Степанова, жена писателя А. А. Фадеева. Оба они дружили с Ольгой Леонардовной и часто бывали у нее в доме.

⁴⁹⁵ Марья Петровна — Лилина.

⁴⁹⁶ Соколова Зинаида Сергеевна (1865 – 1950) — сестра К. С. Станиславского. Режиссер оперных спектаклей. В Оперно-драматической студии вела занятия по системе Станиславского.

⁴⁹⁷ На сцене Художественного театра З. С. Соколова играла под псевдонимом Миртова-Алеева роли Гертруды в «Гамлете», Либановой в комедии «Где тонко, там и рвется» Тургенева.

⁴⁹⁸ Коровкин Иван Семенович (р. 1919) — учитель из совхоза Меркутлы, Тюкалинского района, Омской области (преподавал и в других районах). В 1938 г. он прислал письмо Ольге Леонардовне, получил ответ. Завязалась переписка.

⁴⁹⁹ Написано в связи с 40-летием артистической деятельности В. И. Качалова в Художественном театре. Опубликовано в газете «Горьковец» 19 октября 1940 г.

⁵⁰⁰ «Дядя Ваня», второй акт.

⁵⁰¹ «Вишневый сад». М. П. Лилина играла Аню, дочь Любови Андреевны Раневской.

⁵⁰² «Три сестры».

⁵⁰³ 392 В начале войны, 9 августа 1941 г., Советское правительство эвакуировало старейших актеров МХАТ в Нальчик. Разместились они в помещении Долинского санатория. Вскоре переехали в Тбилиси.

⁵⁰⁴ Владимир Иванович — Немирович-Данченко.

⁵⁰⁵ Василий Иванович — Качалов.

⁵⁰⁶ Послано в Саратов, где тогда находился Художественный театр.

⁵⁰⁷ Из письма секретаря дирекции МХАТ О. С. Бокшанской к Вл. И. Немировичу-Данченко.

⁵⁰⁸ Яншин Михаил Михайлович (р. 1902) — артист МХАТ с 1924 г.

⁵⁰⁹ Еще в Нальчике Вл. И. Немирович-Данченко задумал постановку «На всякого мудреца довольно простоты» с актерами Малого и Художественного театров. Ольга Леонардовна репетировала роль Турусиной. Работа не была доведена до конца.

⁵¹⁰ Софья Ивановна Бакланова.

⁵¹¹ Марина Семенова — прима-балерина Большого театра; актер Малого театра М. М. Климов и его жена Р. Р. Рейзен; В. О. Массалитинова, В. Н. Рыжова. А. В. Васенин — артисты Малого театра; А. Л. Вишневский с семьей, семьи Л. М. Леонидова, А. К. Тарасовой.

⁵¹² От В. Л. Книппера (Нардова).

⁵¹³ Виленкин Виталий Яковлевич — тогда заместитель заведующего Литературной частью МХАТ. Друг Ольги Леонардовны.

⁵¹⁴ Немирович-Данченко.

⁵¹⁵ Портрет Ольги Леонардовны работы Мартироса Сарьяна хранится в Армянском музее литературы и театра в Ереване.

⁵¹⁶ В. И. Качалов.

⁵¹⁷ М. П. Лилина.

⁵¹⁸ М. М. Тарханов, Е. Ф. Скульская, Ф. В. Шевченко, Б. Л. Изралевский уехали из Тбилиси и присоединились к труппе МХАТ в Саратове.

⁵¹⁹ Болезнь Вл. И. Немировича-Данченко длилась почти пять месяцев.

5 июля 1942 г. в письме к О. С. Бокшанской Вл. И. Немирович-Данченко писал: «Мы тут позанялись “Лесом” — Качалов и Книппер. Новые горизонты открываются, когда берешься за пьесу не от знакомых, старых сценических образов, а от жизни, психологии и пьесы».

Ольга Леонардовна репетировала роль Гурмыжской, В. И. Качалов — роль Несчастливцева. См. письмо 253.

⁵²⁰ Леонид Миронович Леонидов. Он умер 6 августа 1941 г.

⁵²¹ Оперно-драматическая студия имени К. С. Станиславского.

⁵²² 393 Киляля — внучка К. С. Станиславского и М. П. Лилиной — Кира Робертовна Фальк, переводчица.

⁵²³ Татьяна Львовна Щепкина-Куперник и Маргарита Николаевна Шубинская (Зеленина).

⁵²⁴ Мария Тимофеевна — роль М. П. Лилиной в спектакле «Николай Ставрогин», которую дублировала С. В. Халютина.

⁵²⁵ Хмелев Николай Павлович (1901 – 1945) — в МХАТ с 1924 г. до конца жизни.

⁵²⁶ Хмелев, исполнявший во время войны обязанности художественного руководителя МХАТ, приезжал в Тбилиси к Немировичу-Данченко для обсуждения творческих планов театра.

⁵²⁷ Письмо послано в день именин Ольги Леонардовны, вероятно, вместе с цветами.

⁵²⁸ Предполагалось, что Ольга Леонардовна и Качаловы переедут из Тбилиси в Свердловск, где находился в то время МХАТ. Но «конец разлуке» пришел в Москве, куда вскоре вернулся Художественный театр.

⁵²⁹ Это последнее письмо М. П. Лилиной к Ольге Леонардовне.

12 мая 1943 г. Ольга Леонардовна писала Н. П. Ульянову: «Дорогая моя Мария Петровна Лилина опять в Кремлевке, осенью ей ампутировали ногу, а сейчас отняли руку. Саркома. Надо придумать такой ужас в конце такой светлой жизни. Страшно! И за что!» В августе 1943 г. М. П. Лилина умерла.

⁵³⁰ Во время войны Ольга Леонардовна получала много писем из Действующей армии.

⁵³¹ Ю. Н. Карабеков ошибается: это был 700-й спектакль «Вишневого сада».

⁵³² Сахновский Василий Григорьевич (1886 – 1945) — режиссер, театровед, педагог. В МХАТ с 1926 г. до конца жизни. С 1932 г. был заместителем директора МХАТ по художественной части. С 1937 г. заведовал Художественной частью театра.

15 ноября 1943 г. в Доме актера ВТО состоялся творческий вечер Ольги Леонардовны. В программе были сцены из «Месяца в деревне» Тургенева, из «Воскресения» Толстого и финал первого акта «Иванова» (прощание Сарры с Ивановым). Роль Иванова, как и в 1904 г., исполнял В. И. Качалов. Присутствовало много актеров московских театров и учащейся театральной молодежи. Вечер прошел с огромным успехом.

⁵³³ Как только Ялта была освобождена от фашистских оккупантов, М. П. Чехова послала Ольге Леонардовне это письмо.

⁵³⁴ 394 Вл. И. Немирович-Данченко умер 25 апреля 1943 г.

⁵³⁵ Семья Трегубовых. Роман Корнеевич и Капитолина Николаевна в течение многих лет сторожили и содержали в порядке гурзуфский домик Ольги Леонардовны.

⁵³⁶ Янова Елена Филипповна — сотрудница Дома-музея А. П. Чехова, близкий друг и помощник М. П. Чеховой.

⁵³⁷ 18 июня 1944 г. торжественно отмечалось семидесятилетие И. М. Москвина. Утром в газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении артиста вторым орденом Ленина.

Вечером с участием Москвина в 822-й раз шел спектакль «Царь Федор Иоаннович», после которого состоялось чествование на сцене при открытом занавесе.

⁵³⁸ Датируется по репетициям «Чайки» в Камерном театре.

⁵³⁹ А. Г. Коонен готовила роль Нины Заречной. Генеральная репетиция состоялась в день 40-летия смерти А. П. Чехова — 15 июля 1944 г. Режиссер спектакля — А. Я. Таиров.

⁵⁴⁰ Месхетели Владимир Евгеньевич (1902 – 1957) — директор МХАТ с 1942 по 1949 г.

⁵⁴¹ День рождения В. И. Качалова; ему исполнилось 70 лет.

⁵⁴² Ольга Леонардовна надеялась, что работа над «Лесом», начатая в Тбилиси, будет продолжена. «Лес» был поставлен Художественным театром в 1948 г. Но роль Гурмыжской играла уже не Ольга Леонардовна, а Ф. В. Шевченко. Не довелось и В. И. Качалову вновь сыграть роль Несчастливцева, которой когда-то он начинал свою актерскую жизнь в студенческом любительском спектакле.

⁵⁴³ Ольгу Леонардовну сопровождал в Крым доктор А. Л. Иверов.

⁵⁴⁴ Роман Дж. Голсуорси «Сага о Форсайтах».

⁵⁴⁵ Послано в Берлин.

Книппер Ада Константиновна (р. 1896) — племянница Ольги Леонардовны. Педагог, переводчица. Живет в ГДР.

⁵⁴⁶ Письмо послано из санатория «Барвиха» под Москвой.

⁵⁴⁷ Хорава Акакий Алексеевич (р. 1895) — артист и режиссер Государственного драматического театра имени Руставели.

⁵⁴⁸ Ольга Леонардовна, как и Немирович-Данченко и Качалов, высоко ценила А. Хораву в роли Отелло.

⁵⁴⁹ 395 В 1948 г. врачи не разрешили Ольге Леонардовне ехать в Крым.

⁵⁵⁰ Дата — по почтовому штемпелю.

Кольцов Юрий Эрнестович (1909 – 1970) — учился в 1926 – 1930 гг. в Школе-студии имени Ермоловой. С 1933 по 1938 г. — артист МХАТ. В 1942 – 1948 гг. работал в Магаданском театре, в 1948 – 1956 гг. — в Ростове-на-Дону; в 1956 г. вернулся в МХАТ, где работал до конца жизни.

⁵⁵¹ В программу творческого вечера Ольги Леонардовны накануне 40-летия МХАТ были включены сцены из «Чайки», роль Треплева исполнял Ю. Э. Кольцов.

⁵⁵² Ю. Э. Кольцов репетировал роль Освальда.

⁵⁵³ Гречанинов Александр Тихонович (1864 – 1956) — композитор, дирижер, музыкальный педагог. С 1922 г. жил в США.

⁵⁵⁴ А. М. Горький писал, что музыка Гречанинова к «Снегурочке» «колоритна до умопомрачения».

⁵⁵⁵ В. Я. Виленкин.

⁵⁵⁶ В. И. Качалов.

⁵⁵⁷ Инициалы автора и место отправления письма установить не удалось.

⁵⁵⁸ у «Мюра» — магазин Мюра и Мерилиза в Москве.

⁵⁵⁹ Мичурина-Самойлова Вера Аркадьевна (1860 – 1948) — артистка Государственного академического театра драмы имени А. С. Пушкина (бывш. Александринского) с 1886 г. до конца жизни.

⁵⁶⁰ Послано в Омск.

Васильев Евгений Федорович (р. 1908) — омский врач-гигиенист.

⁵⁶¹ Рабинович Марк Соломонович — профессор, хирург, автор брошюры «Чехов и медицина», Омск, 1941.

Статья М. С. Рабиновича называлась «А. П. Чехов о Западной Сибири». — Газ. «За медицинские кадры», 1948, 6 – 7 ноября.

⁵⁶² Послано в Берлин.

⁵⁶³ Пилявская Софья Станиславовна (р. 1911) — артистка МХАТ с 1931 г. Друг Ольги Леонардовны.

⁵⁶⁴ 396 Рихтер Святослав Теофилович — пианист; Дорлиак Нина Львовна — певица, профессор Московской консерватории, жена С. Т. Рихтера.

⁵⁶⁵ Сысоев Николай Александрович — научный сотрудник Дома-музея А. П. Чехова.

⁵⁶⁶ Тургенев Василий Кузьмич в 1946 – 1950 гг. — главный врач курортного управления ВЦСПС на южном берегу Крыма.

Козловский Иван Семенович (р. 1900) — артист Большого театра СССР.

⁵⁶⁷ Полинька — Диева Пелагея Павловна — техническая работница в Доме-музее. (В прошлом — сиделка при Е. Я. Чеховой.)

⁵⁶⁸ Фрид Ольга Юльевна и Гулевич Татьяна Ильинична — в то время молодые актрисы Центрального детского театра. Окончили Школу-студию МХАТ. Ныне — педагоги Школы-студии.

⁵⁶⁹ Дорохин Николай Иванович (1905 – 1953) — артист МХАТ. В последние годы заведовал труппой Художественного театра, муж С. С. Пилявской.

⁵⁷⁰ Пастухова-Молчанова Марина Владимировна — в то время актриса Центрального театра Советской Армии. Была замужем за художником В. В. Дмитриевым.

⁵⁷¹ В Гурзуфе гостили В. В. Шверубович и В. Я. Виленкин.

⁵⁷² 22 августа 1950 г. в газете «Советское искусство» появилась большая редакционная статья: «Глубоко изучать и творчески развивать наследие К. С. Станиславского». Статья эта послужила началом длительной дискуссии.

⁵⁷³ Бирман Серафима Германовна (р. 1890). См. ее кн. «Путь актрисы», М., изд. ВТО, 1962.

⁵⁷⁴ В это время С. Г. Бирман — актриса и режиссер Театра имени Ленинского комсомола.

⁵⁷⁵ После смерти Б. Г. Добронравова роль Войницкого в «Дяде Ване» репетировал В. А. Орлов. Премьера — 17 апреля 1951 г.

⁵⁷⁶ Грибов Алексей Николаевич (р. 1902) в МХАТ с 1924 г.

⁵⁷⁷ Апинь Изольда Федоровна — помощник режиссера в МХАТ.

⁵⁷⁸ В это время М. М. Яншин ставил пьесу С. Ермолинского «Грибоедов» в Драматическом театре имени К. С. Станиславского.

⁵⁷⁹ Б. Н. Ливанов — Астров в «Дяде Ване».

⁵⁸⁰ У Ф. Н. Михальского.

⁵⁸¹ В. А. Орлов в «Трех сестрах» играл роль Кулыгина.

⁵⁸² Инсценировка романа Е. Ю. Мальцева «Вторая любовь» была сделана Н. А. Венкстерн. Режиссеры — В. Я. Станицын и С. К. Блинников. Первое представление — 7 ноября 1950 г.

⁵⁸³ Ольга Леонардовна и В. А. Орлов исполняли сцены Сарры с Ивановым и доктором Львовым в концертах. Предполагалось записать их на пластинку.

⁵⁸⁴ Мария Ивановна — Розанова. Медсестра из Медицинской части МХАТ.

⁵⁸⁵ 397 «Переписка А. П. Чехова и О. Л. Книппер» в двух томах. Автор предисловия и редактор А. Б. Дерман.

⁵⁸⁶ домик, арендуемый Томашевскими — рядом с домом Ольги Леонардовны у самого моря. Теперь в нем живут гурзуфские учителя.

Об И. Н. и Б. В. Томашевских см. комм. к письму 280 [В электронной версии — 596].

⁵⁸⁷ Домик композитора Льва Книппера, у той же бухты, чуть выше.

⁵⁸⁸ Желание Ольги Леонардовны не сбылось. Ее дом принадлежит теперь Художественному фонду СССР, куда он перешел после смерти купившего его художника В. В. Мешкова.

⁵⁸⁹ С. С. Пилявская репетировала и вскоре сыграла роль миссис Чивли в «Идеальном муже» О. Уайльда. Ольга Леонардовна играла в этом спектакле роль леди Маркби. Это был последний созданный ею сценический образ (премьера состоялась 6 февраля 1946 г.).

⁵⁹⁰ «У меня есть фельдшер, — говорит Астров, — который никогда не скажет “идет”, а “идёть”» («Дядя Ваня»).

⁵⁹¹ Директор Школы-студии имени Вл. И. Немировича-Данченко при МХАТ В. З. Радомысленский приглашал Н. Н. Литовцеву возобновить занятия по актерскому мастерству. Н. Н. Литовцева была профессором этого Театрального института с 1945 по 1952 г. Среди ее учеников — ныне известные актеры О. Ефремов, А. Михайлов, Л. Золотухин, Е. Хромова, Е. Ханаева, В. Коршунов, Г. Печников, Ю. Пузырев и другие.

⁵⁹² В авторской дате описка.

⁵⁹³ Академик В. П. Филатов.

⁵⁹⁴ Анна Яковлевна Виленкина — сестра В. Я. Виленкина. Крупный специалист по глазным болезням. Ольга Леонардовна неоднократно обращалась к ней за консультацией.

⁵⁹⁵ Андровская Ольга Николаевна (р. 1898) артистка Художественного театра с 1924 г.

⁵⁹⁶ Томашевская (Медведева) Ирина Николаевна — литературовед, автор книг «Таврида», «Екатерина Семенова».

⁵⁹⁷ Нина Львовна — Дорлиак.

⁵⁹⁸ Томашевский Борис Викторович (1890 – 1957) — филолог и литературовед, известный исследователь творчества А. С. Пушкина, автор многочисленных фундаментальных трудов по истории и теории литературы.

⁵⁹⁹ 398 Попов Алексей Дмитриевич (1892 – 1961) — с 1912 по 1918 г. был актером МХТ и Первой студии. С 1924 по 1930 г. — режиссер Третьей студии, позднее Театра имени Евг. Вахтангова. Возглавлял Театр Революции. С 1935 по 1960 г. руководил Центральным театром Советской Армии. В 1961 г. был художественным руководителем ГИТИСа.

⁶⁰⁰ Андрей Книппер — внучатый племянник Ольги Леонардовны, геолог.

В 1952 г. А. Л. Книппер находился в геологической экспедиции в Казахстане.

⁶⁰¹ Мать Андрея Книппера — Л. С. Залесская (Аносова).

⁶⁰² Мастер художественного слова Д. Н. Журавлев писал: «Посещая Марию Павловну, я часто встречал у нее замечательную артистку, вдохновенную исполнительницу ролей в чеховских пьесах — Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову. … Я бесконечно благодарен судьбе, обстоятельствам, позволившим мне близко познакомиться с этими прекрасными русскими женщинами нашего времени — талантливыми, мужественными, трудолюбивыми, благородными, скромными, простыми…» («Хозяйка чеховского дома», стр. 95.)

⁶⁰³ Паша Аносов — брат Андрея Книппера, теперь художник.

⁶⁰⁴ Хачатурян Арам Ильич — композитор, писал тогда музыку к фильму «Адмирал Ушаков».

⁶⁰⁵ Так в детстве Андрей звал Ольгу Леонардовну.

⁶⁰⁶ Засушенные листья были вложены в конверт.

⁶⁰⁷ Слава — Святослав Рихтер.

⁶⁰⁸ С. Т. Рихтер снимался в роли Листа в фильме «Композитор Глинка». Сценарий П. Павленко, Н. Треневой, Г. Александрова. Режиссер Г. Александров. Фильм вышел 1 октября 1952 г.

⁶⁰⁹ Летом 1953 г. Новосибирский государственный драматический театр «Красный факел» гастролировал в Москве. «Чайка» была поставлена режиссером В. П. Редлих.

⁶¹⁰ В 1953 г. А. Д. Попов был награжден орденом Ленина.

⁶¹¹ Алексей Попов, Некоторые вопросы режиссуры (опыт постановки народных сцен).

⁶¹² Дата устанавливается предположительно — в связи с 50-летием со дня смерти А. П. Чехова, вызвавшим многочисленные обращения к М. П. Чеховой.

⁶¹³ Речь идет о взаимоотношениях Дома-музея А. П. Чехова с 399 Государственной библиотекой СССР имени В. И. Ленина, в ведении которой находится этот музей.

⁶¹⁴ 1 сентября 1954 г. спектакль МХАТ «Воскресение» шел в помещении Малого театра.

⁶¹⁵ Будучи в Кремлевской больнице, Ольга Леонардовна продиктовала это послание С. И. Баклановой.

⁶¹⁶ Рено Мадлен (р. 1903) — французская актриса.

Письмо написано по-французски.

⁶¹⁷ Известный французский актер и режиссер Жан-Луи Барро поставил «Вишневый сад» в Париже (1954 г.). Мадлен Рено играла Раневскую, Барро исполнял роль Трофимова.

⁶¹⁸ Татьяна Алексеевна Гайдамович — жена Л. К. Книппера, преподаватель Московской консерватории.

⁶¹⁹ Неру Джавахарлал (1889 – 1964) — премьер-министр Индии.

⁶²⁰ Дата устанавливается по связи с телеграммой, отосланной 23 июля 1955 г.

Литовцева Нина Николаевна (1878 – 1956) — в Художественном театре с 1901 г.

⁶²¹ Н. Н. Литовцева, как и Ольга Леонардовна, была ученицей Вл. И. Немировича-Данченко в Филармоническом училище.

⁶²² Н. Н. Литовцева вспоминает здесь скитания «Качаловской группы» в 1919 – 1922 гг.

⁶²³ Н. Н. Литовцева ошибочно пишет 38 лет вместо 36.

⁶²⁴ Бялыницкий-Бируля Витольд Каэтанович (1872 – 1957) — художник. Ольга Леонардовна любила его пейзажи, один из них висел у нее в столовой.

⁶²⁵ Вартанян Вавик Тигранович (р. 1900) — артист, режиссер.

⁶²⁶ В декабре 1955 г. английский режиссер Питер Брук привозил в Москву поставленный им спектакль. Роль Гамлета исполнял Пол Скофилд.

⁶²⁷ В 1927 г. Айседора Дункан погибла во время автомобильной катастрофы. Ее шарф, развеваемый ветром, затянуло в колесо машины.

⁶²⁸ Образцов Сергей Владимирович (р. 1901) — артист, режиссер, 400 театральный деятель. См. его кн.: «О том, что я увидел, узнал и понял во время двух поездок в Лондон», М., «Советский писатель», 1956.

⁶²⁹ В архиве Ольги Леонардовны хранятся программы концертов Рихтера, которые она часто посещала.

⁶³⁰ Лавренев Борис Андреевич (1891 – 1959) — писатель.

⁶³¹ 21 апреля 1956 г. Ольга Леонардовна отправила Б. А. Лавреневу ответную телеграмму: «Как Вы меня тронули Вашими поэтичными письмами, дорогой Борис Андреевич…»

⁶³² Послано в Ялту.

⁶³³ В. В. Шверубович (р. 1901) — заведовал Художественно-постановочной частью МХАТ, ныне — руководитель постановочного факультета Школы-студии МХАТ. Его жена Е. В. Дмитраш — солистка балета Большого театра, позднее — педагог-репетитор.

⁶³⁴ Дата устанавливается предположительно, по пребыванию А. К. Тарасовой в «Соснах».

Тарасова Алла Константиновна (р. 1898) — артистка Художественного театра с 1916 г. С 1951 по 1956 г. была директором МХАТ.

⁶³⁵ С 8 мая по 7 июня 1956 г. МХАТ гастролировал в Югославии.

⁶³⁶ Дача театрального критика и драматурга Н. Д. Волкова тоже была на Николиной горе.

Аносов Николай Павлович — дирижер и его жена — Л. С. Залесская.

⁶³⁷ День шестидесятилетия В. Л. Ершова — 28 сентября 1956 г. Послано в Архангельск, где гастролировал МХАТ.

⁶³⁸ «Осенний сад» — пьеса Лилиан Хеллман, шла в МХАТ с 6 февраля 1956 г. Постановка Н. М. Горчакова и Г. Г. Конского. Художник — Л. Н. Силич.

⁶³⁹ Редакция газеты «Ленинский путь» просила Ольгу Леонардовну написать новогоднее приветствие читателям, содержащее рассказ об А. П. Чехове.

⁶⁴⁰ Последняя телеграмма Ольги Леонардовны к Марии Павловне Чеховой.

⁶⁴¹ 401 На обороте открытки надпись Ольги Леонардовны: «Последняя открытка от Маши». М. П. Чехова скончалась 15 января 1957 г.

⁶⁴² Зуева Анастасия Платоновна (р. 1897). В Художественный театр пришла из Второй студии МХТ в 1916 г.

⁶⁴³ 60 лет со дня рождения, 40 лет творческой деятельности; 22 февраля 1957 г., в свой юбилейный вечер, А. П. Зуева выступила в роли Глафиры Фирсовны («Последняя жертва» А. Н. Островского).

⁶⁴⁴ Письмо написано на немецком языке.

Вейгель Елена (1900 – 1971) — немецкая артистка. Вместе со своим мужем, драматургом Бертольтом Брехтом, основала в 1948 г. театр «Берлинер ансамбль». Поело смерти Брехта возглавляла этот театр. Во время майских гастролей 1957 г. в Москве исполняла роль мамаши Кураж в пьесе Брехта «Мамаша Кураж и ее дети».

⁶⁴⁵ Послано в Софию.

⁶⁴⁶ Массалитинов Николай Осипович (1880 – 1961) — русский и болгарский театральный деятель; актер, режиссер, педагог. С 1907 по 1919 г. — актер Художественного театра. С 1925 г. жил и работал в Болгарии.

⁶⁴⁷ Послано в больницу во время болезни адресата.

⁶⁴⁸ Майя Иосифовна Туровская избрала темой своей диссертации творчество О. Л. Книппер-Чеховой. В. Я. Виленкин был ее руководителем. В 1959 г. в издательстве «Искусство» вышла книга М. Туровской «Ольга Леонардовна Книппер-Чехова». Увидеть эту книгу Ольге Леонардовне не довелось.

⁶⁴⁹ Старуха сторожиха, Капитолина Николаевна Трегубова. Ольга Леонардовна очень ценила ее самобытный ум и юмор.

⁶⁵⁰ Послано в Бирмингем.

Ариан Ася Абрамовна — знакомая Ольги Леонардовны. Еще в Петербурге в 1906 – 1907 гг., будучи студенткой, посещала гастрольные спектакли МХТ.

⁶⁵¹ Балабанович Евгений Зенонович — старший научный сотрудник Государственного Литературного музея. Один из деятельных работников Музея А. П. Чехова в Москве.

⁶⁵² Из ответного письма Е. З. Балабановича: «Меня глубоко взволновал и обрадовал Ваш отзыв о книге “Дом А. П. Чехова в Москве”. Получить от Вас, самого близкого Антону Павловичу человека и великой русской артистки, такое письмо — это высочайшая 402 награда для пишущего о Чехове. Какая большая, умная и тонкая душа у Вас». (Архив О. Л. Книппер-Чеховой. — Музей МХАТ.)

⁶⁵³ Коншина Татьяна Ильинична — историк, музейный работник.

⁶⁵⁴ Елизавету Николаевну — Коншину.

⁶⁵⁵ Пешкова Екатерина Павловна (1876 – 1965) — жена А. М. Горького.

⁶⁵⁶ В 1904 г. Е. П. Пешкова лечилась за границей.

⁶⁵⁷ Федин Константин Александрович (р. 1892) — писатель.

⁶⁵⁸ К. А. Федин вспоминает спектакль «У жизни в лапах»: Ольга Леонардовна — фру Гиле, В. И. Качалов — Пер Баст.

⁶⁵⁹ Завадский Юрий Александрович (р. 1894) — артист, режиссер, театральный деятель. В МХАТ с 1924 по 1931 г.

⁶⁶⁰ 22 октября 1958 г. в МХАТ состоялся торжественный вечер по случаю 90-летия Ольги Леонардовны. С речью о ее творчестве выступил П. А. Марков; от Всероссийского театрального общества ее приветствовала А. А. Яблочкина, от московских театров — С. В. Гиацинтова. Далее следовали многочисленные театрализованные приветствия и концерт.

⁶⁶¹ Гольденвейзер Александр Борисович (1875 – 1961) — пианист, композитор, профессор Московской консерватории.

⁶⁶² Ольга Леонардовна часто бывала на студенческих вечерах в Школе-студии имени Вл. И. Немировича-Данченко при МХАТ. Она постоянно интересовалась всей жизнью Школы-студии, принимала студентов у себя дома, приезжала к ним, чтобы почитать им чеховские рассказы и письма, рассказать о Чехове, о юности Художественного театра, о спектаклях, в которых она играла.

Несколько лет подряд Ольга Леонардовна была председателем Государственной экзаменационной комиссии.

⁶⁶³ Письмо написано по-русски.

⁶⁶⁴ Актрисы японского театра прислали Ольге Леонардовне куклы, одетые в старинные японские костюмы.

⁶⁶⁵ Послано в день рождения А. Л. Книппера.

⁶⁶⁶ 403 Воспоминания впервые опубликованы в «Ежегоднике МХТ» за 1945 г., т. I, под названием «О. Л. Книппер-Чехова в ролях пьес А. П. Чехова», М.-Л., «Искусство», 1948. Печатаются с сокращением ряда страниц биографического характера, которые в данном издании дублировали бы автобиографию Ольги Леонардовны.

⁶⁶⁷ М. А. Андреева-Ольчева была актрисой Художественного театра в 1904 – 1908 гг. Рукопись ее воспоминаний хранится в Музее МХАТ (архив О. Л. Книппер-Чеховой). Фрагменты этой рукописи публикуются впервые.

⁶⁶⁸ Воспоминания художника В. В. Дмитриева написаны в 1944 – 1945 гг. Публикуются впервые.

⁶⁶⁹ Воспоминания впервые опубликованы в «Ежегоднике МХТ» за 1945 г., т. I, под названием «О. Л. Книппер-Чехова. Из ранних воспоминаний». В 1960 г. они были несколько дополнены автором для настоящего издания.

⁶⁷⁰ Воспоминания впервые напечатаны в журнале «Театр» за 1969 г., № 12, под названием «Бриллиантовый дар оптимизма».

⁶⁷¹ Воспоминания вошли в состав книги «Вся жизнь», М., изд. ВТО, 1967.

⁶⁷² Воспоминания напечатаны в журнале «Театр» за 1970 г., № 11; представляют собой отрывок из книги «История моего театрального современника».

⁶⁷³ Воспоминания публикуются впервые.

404 УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М
Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Щ   Э   Ю   Я

Авилова Л. А. — 1: 31

Адашев (Платонов) А. И. — 1: 130, 190, 191, 205, 304, 307, 410; 2: 88

Адурская (Дурасевич) А. Ф. — 1: 142, 355, 357, 370, 399, 432

Азагарова А. Я. — 1: 164, 405

Азарин А. М. — 2: 176, 387

Айзман Д. Я. — 2: 368

Акимова С. П. — 2: 42

Аксаков И. С. — 1: 58, 431

Алексей Александрович (вел. кн.) — 1: 373

Александров Г. В. — 2: 398

Александров Н. Г. — 1: 122, 233, 264, 316, 359, 421, 426, 432; 2: 13, 102, 122, 354, 376

Александровский — 1: 352

Алексеев В. С. — 2: 100, 371

Алексеев Д. В. — 2: 22, 356

Алексеев И. К. — 2: 41, 99, 104, 357, 358

Алексеев К. С. — см. Станиславский К. С.

Алексеева Е. В. (маманя) — 1: 165, 283, 298, 405; 2: 42, 43, 60, 358, 359, 361

Алексеева М. П. — см. Лилина М. П.

Алексеева (Полянская) О. П. — 1: 263, 321, 421; 2: 36

Алексеева-Фальк К. К. — 2: 41, 104, 177, 179, 357, 358

Алексеевы (Станиславские) — 1: 132, 139, 190, 212, 241, 250, 256, 260, 274, 307, 315, 355, 412; 2: 42, 67, 69, 75, 106, 107, 384

Алексин А. Н. — 1: 56, 169, 185, 187, 198, 230, 231, 367, 409; 2: 29, 44, 354, 359

Алигер М. И. — 2: 235, 237

Алферов А. П. — 1: 308, 428

Альбов В. П. — 1: 194, 196, 200, 410, 412

Альтшуллер И. Н. — 1: 63, 131, 133, 162, 179, 182, 189, 197, 206, 217, 223, 224, 230, 236, 241, 242, 277, 285, 287, 289, 292, 295, 298, 322, 345, 396, 411, 414; 2: 29, 30, 33, 39

Амфитеатров А. В. — 1: 366, 372, 376, 436 – 438, 440

Амфитеатровы — 1: 376

Андерсон Мариан — 2: 185

Андреев А. И. — 1: 172, 298, 355, 356, 406

Андреев Л. Н. — 1: 24, 135, 147, 148, 151, 152, 154, 156, 163, 204, 216, 219, 221, 232, 261, 296, 313, 314, 359, 400, 404, 407, 410 – 412, 414; 2: 66, 74, 76, 84, 85, 292, 355, 357, 362, 365 – 367, 370, 371

Андреева А. М. (Велигорская) — 1: 156, 163, 296, 313; 2: 367

Андреева М. Ф. — 1: 70, 122, 134, 143, 159, 181, 185, 188, 198, 205, 210, 216, 231, 233, 240, 244, 250, 258, 296, 308, 312, 316, 321, 324, 327, 328, 332, 333, 337, 347, 349, 350, 353, 358, 362, 369, 376, 377, 397 – 399, 403, 414, 419, 424, 426, 431, 432, 434; 2: 16, 35, 70, 94, 276, 357, 358, 363, 370 – 372

Андреева О. М. — 1: 128, 205, 395, 413

Андреева-Ольчева М. А. — 2: 288, 403

Андреевы — 1: 148, 152, 156, 175, 315

Андреевский С. А. — 1: 228, 417

Андровская О. Н. — 2: 237, 397

Аносов Н. П. — 2: 256, 400

Аносов П. Н. — 2: 241, 398

Антуан (Antoine) Андре — 1: 146, 399

Апинь И. Ф. — 2: 227, 396

Арабажин К. И. — 1: 363, 366, 370, 436

Аренский А. С. — 1: 52

Ариан А. А. — 1: 18; 2: 264, 401

Артем А. Р. — 1: 122, 210, 218, 233, 240, 249, 273, 300, 317, 336, 351, 432, 437; 2: 36, 109, 314, 373

405 Архипов Н. Н. — 1: 173

Асланов Н. П. — 1: 281

Афиногенов А. Н. — 1: 13, 17; 2: 306, 332

 

Бабель И. И. — 1: 17, 82, 83

Баженов Н. Н. — 1: 145, 153, 204, 412

Байрон Джордж Гордон Ноэль — 1: 7, 250, 401; 2: 197, 366, 376

Бакланов Г. А. — 2: 88

Бакланова С. И. (Софа) — 1: 4; 2: 4, 134, 186 – 188, 191, 201 – 203, 205, 206, 208, 209, 211 – 213, 215, 216, 224 – 226, 229, 233, 235 – 237, 240 – 242, 247, 248, 251, 254, 255, 259, 260 – 263, 265, 266, 314, 389, 392, 399

Балабанович Е. З. — 2: 265, 401

Балиев Н. Ф. — 2: 89, 102, 368

Балтрушайтис Ю. К. — 1: 210, 413; 2: 86, 368, 372

Бальмонт (семья) — 1: 210

Бальмонт Е. А. — 1: 128, 163, 192, 210, 213, 214, 348

Бальмонт К. Д. — 1: 152, 160, 168, 192, 193, 199, 208, 210, 213 – 215, 330, 348, 355, 383, 413

Баранов Н. А. — 1: 157, 161, 162, 165, 240

Бари Альфред — 2: 68, 363

Барнай Людвиг — 2: 128, 377

Барро Жан-Луи — 2: 246, 399

Бастунов Э. Д. — 1: 373, 439

Баталов Н. П. — 2: 382

Батюшков Ф. Д. — 1: 73, 154, 155, 156, 175, 177, 179, 203, 207, 213, 216, 402, 408, 410, 412

Бауман Н. Э. — 1: 28; 2: 72, 364

Бах Иоганн Себастьян — 2: 185

Беленовская М. Д. (Бабушка, Марьюшка) — 1: 131, 201, 223, 303, 337, 354, 396; 2: 11, 24, 26, 120, 353

Белоусов И. А. — 1: 313, 429

Вельская С. А. — 1: 176, 407

Беляев Ю. Д. — 1: 361, 437

Беранже Пьер — 1: 152

Берлиоз Гектор — 2: 178

Бернар Сара — 1: 87; 2: 89

Бернштейн А. Б. — 1: 194, 411

Берсенев И. Н. — 2: 124, 126, 131, 377

Берсон Янина — 1: 329, 332, 408, 432

Бертенсон С. Л. — 2: 146, 154, 160, 171, 180, 344, 382, 384, 387

Бетховен Людвиг ван — 2: 143, 362

Бизе Жорж — 2: 185, 380

Бирман С. Г. — 2: 198, 226, 227, 388, 396

Бларамберг П. И. — 1: 192, 410

Блейбтрой Хедвиг — 2: 128, 129, 377, 378

Блинников С. К. — 2: 396

Блок А. А. — 1: 6, 7, 24, 38, 114; 2: 125, 204, 213, 262, 377

Боборыкин П. Д. — 1: 145, 153 399

Богданович П. К. — 1: 265

Боголюбов Н. И. — 2: 318, 325

Бодулин П. С. — 2: 123, 376

Бойто Арриго — 1: 398

Бокшанская О. С. — 2: 201, 202, 205, 392

Болдуман М. П. — 2: 233

Болеславский Р. В. — 2: 103, 126, 127, 377

Бонье С. П. — 1: 31, 134, 155, 170, 173, 284, 301, 308, 316, 329, 332, 333, 377, 397, 424; 2: 24

Бородулин В. А. — 1: 367

Боярский Я. О. — 1: 84, 392

Бравич (Баранович) К. В. — 2: 102, 103, 372

Брага Гаэтано — 1: 352, 315; 2: 314

Враз И. Э. — 2: 54, 360

Брамс Иоганнес — 2: 362

Брендер Вл. — 2: 90, 369

Брехт Бертольт — 2: 401

Брук Питер — 2: 252, 399

Брукнер Фердинанд — 2: 332, 386

406 Брюллов К. П. — 1: 309

Брюсов В. Я. — 1: 163

Брянцев Г. М. — 2: 246

Будкевич Н. А. — 1: 73

Булгаков М. А. — 1: 17; 2: 161, 193, 390

Бунин И. А. — 1: 24, 146, 156, 160, 167, 221, 238, 244, 259, 279, 284, 294, 296, 305, 312 – 314, 318, 342, 356, 398, 400, 406, 412, 415; 2: 19, 20, 51, 290, 356

Бунин Ю. А. — 1: 204, 296, 313, 412

Бурджалов Г. С. — 1: 173, 183, 205, 208, 276, 307, 308, 310, 367, 407, 408; 2: 34, 102

Буренин В. П. — 1: 216, 227, 232, 361, 362, 414, 416, 417, 422, 436

Бутова Н. С. — 1: 173, 250, 256, 262, 275, 276, 282, 283, 320, 381, 384, 424; 2: 36, 103, 117, 118, 124, 375, 376

Бьернсон Бьернстьерне — 1: 432

Бялыницкий-Бируля В. К. — 2: 248, 249, 399

 

Вагнер Рихард — 2: 178, 362

Варавка С. М. — 1: 166, 201, 405; 2: 26

Варламов К. А. — 1: 175, 266, 361

Варлей Мари — 2: 359

Варнек Л. Н. — 1: 223, 415

Вартанян В. Т. — 2: 249, 399

Васенин В. А. — 2: 202, 392

Васильев (Секевич) В. И. — 2: 124, 126, 377

Васильев Е. Ф. — 2: 221, 251, 395

Васильева О. Р. (Ольга Родионовна) — 1: 201, 412

Васнецов А. С. — 1: 173

Васнецов В. М. — 1: 52, 56, 173, 409; 2: 354

Вахтангов Е. Б. — 1: 71; 2: 132, 134, 179, 375, 378, 385

Ведекинд Франц — 2: 152

Вейгель Елена — 2: 260, 401

Вейнберг П. И. — 1: 267, 421, 422

Вейнбергер Яромир — 2: 377

Величко В. Л. — 1: 422

Венкстерн Н. А. — 2: 396

Вербицкий В. А. — 2: 171, 385, 386

Вересаев В. В. — 1: 296, 313, 318

Веригина В. П. — 2: 357

Веселовский А. Н. — 1: 429

Виленкин В. Я. — 2: 202, 203, 214, 215, 218, 226, 236, 237, 261, 264, 372, 385, 392, 395, 396, 397, 401

Виленкина А. Я. — 2: 237, 397

Винокуров-Чигарин Н. А. (учитель) — 1: 150, 175, 178, 179, 184, 185, 189, 193, 221, 232, 341, 361, 407

Вирен Н. Р. — 2: 127

Вишневские — 2: 202, 205

Вишневский А. Л. — 1: 48, 50, 70, 97, 122, 123, 129, 132, 135, 137, 139, 144, 151, 152, 157, 162, 165, 168, 174, 184, 185, 190, 200, 201, 209, 212, 214, 215, 217, 218, 221, 224 – 226, 228, 233, 240, 251, 252, 256, 258, 260, 262 – 264, 266, 269, 273 – 276, 278, 279, 281 – 284, 286 – 288, 295, 297, 299, 304 – 308, 310 – 312, 317 – 319, 321 – 324, 326, 328, 344, 355, 360, 376, 383, 388, 390, 393, 398, 405, 409, 416, 422, 423, 427, 434; 2: 34, 36 – 41, 44, 47, 51, 52, 64, 75, 79, 103, 111, 157, 202, 331, 358, 366, 374, 392

Вишневский Вс. В. — 2: 176

Вознесенский Ал. — 1: 428

Волков Н. Д. — 2: 161, 184, 192, 256, 384, 389, 400

Волков Н. Н. — 1: 215

Вольтер (Франсуа-Мари Аруэ) — 2: 158

Воронина (Самсонова) И. Г. — 1: 130, 312, 313, 396

Врубель М. А. — 1: 395

Вульф (баронесса) — 1: 250

 

Гавелла Бранно — 2: 161, 162, 384

Гагеман (Hagemann) К. — 2: 83, 367

407 Гайдамович Т. А. — 2: 246, 399

Галина (Эйнерлинт) Г. А. — 1: 260, 266, 420

Галяшкина — 1: 218

Гамсун Кнут — 1: 12, 26, 68, 74, 76, 390; 2: 89, 99, 103, 104, 291, 292, 298, 310, 363, 370, 372

Ганзен П. Г. — 1: 81, 226

Гаршин В. М. — 1: 128 – 130, 395

Гауптман Герхарт — 1: 13, 79, 322, 323, 391, 416; 2: 76, 353, 358, 365

Гедике И. И. — 2: 317

Гейне Генрих — 2: 230

Гейтц М. С. — 2: 385

Гельцер (семья) — 1: 190, 199

Гельцер Е. В. — 1: 208, 218, 373, 413; 2: 162, 222

Гельцер Л. В. — 1: 190, 324, 373, 410; 2: 36

Германова М. Н. — 2: 101, 103, 119, 126, 127, 343, 371

Гессен — 2: 135

Гете Иоганн Вольфганг — 1: 427

Гзовская О. В. — 2: 102, 371, 372

Гиацинтова С. В. — 2: 198, 267, 294, 387, 402, 403

Гиляровский В. А. — 2: 181, 388

Гиппиус З. Н. — 2: 382

Глаголь (Голоушев) С. С. — 1: 163, 204, 238, 254, 296, 313, 404

Глазунов А. К. — 2: 131, 378

Глинка М. И. — 1: 336; 2: 150

Глюк Христофор Виллибальд — 2: 362

Гнедич П. П. — 1: 158, 403

Говердовский Е. А. (Егор) — 1: 343, 433; 2: 38, 40

Гоголь Н. В. — 1: 172, 248, 309, 418, 436; 2: 362

Голованов Н. С. — 2: 222, 248

Головин А. Я. — 2: 384

Голоушев С. С. — см. Глаголь С. С.

Голоушева Е. И. — 1: 238, 242, 254

Голсуорси Джон — 2: 394

Голубкина А. С. 1: 221, 222, 415

Гольденвейзер А. Б. — 2: 269, 402

Гольдони Карло — 1: 78, 99

Гольцев В. А. — 1: 141, 153, 163, 198, 199, 204, 211, 232, 293, 319, 409, 412, 413, 425, 436

Гончаров Д. Д. — 1: 355, 435

Гончаров И. А. — 1: 6

Гончарова (Пушкина) Н. Н. — 1: 43

Гончаровы — 1: 43, 355, 435

Горев А. Ф. — 2: 88

Горева Е. Н. — 1: 176, 407

Горчаков Н. М. — 2: 162, 400

Горькие — 1: 152, 251

Горький А. М. — 1: 13, 14, 21, 22, 24, 25, 30, 33, 52, 55 – 57, 86, 92, 113 – 122, 132, 134 – 136, 139, 143, 147 – 149, 152, 154 – 157, 161, 162, 165, 168, 173 – 175, 180, 182, 183, 185, 186, 192, 198, 199, 204, 205, 211, 219, 230 – 232, 234, 239, 246, 249, 259, 260, 269, 290 – 294, 303, 306, 310, 313, 318 – 320, 325, 329, 332, 342, 350, 352, 353, 362, 364, 363, 369, 371, 374 – 377, 394 – 401, 403, 404, 408 – 411, 415 – 417, 420 – 422, 425, 434, 440; 2: 15, 17 – 19, 21, 23, 29, 44 – 46, 53, 68, 70, 74, 94, 176, 179, 180, 194, 290, 291, 294, 302, 308, 354 – 357, 359, 362 – 364, 367, 369, 370, 387, 395, 402

Гославский Е. П. — 1: 163

Готовцев В. В. — 2: 176, 387

Гофман И. К. — 1: 195, 411; 2: 141, 143, 379

Гоян Г. И. — 2: 360

Гремиславская М. А. — 2: 295

Гремиславская Ю. Н. — 2: 123, 376

Гремиславский И. Я. — 2: 122, 123, 127, 343, 344, 376

Гречанинов А. Т. — 2: 217, 218, 395

Грибов А. Н. — 2: 227, 233, 396

408 Грибоедов А. С. — 2: 150

Грибунин В. Ф. — 1: 129, 139, 144, 147, 205, 265, 300, 310, 311, 316, 317, 321, 323, 327, 396, 432; 2: 36, 64, 88, 103, 164, 289, 379

Грибунина А. Ф. — 1: 143

Грибунины — 2: 133

Григорович Д. В. — 2: 370

Григорьев Борис — 2: 135, 143, 380

Григорьева (Николаева) М. П. — 1: 122, 256, 420

Гриневский Ф. А. — 1: 260, 420

Громов М. А. — 1: 129, 130, 317, 396, 432; 2: 64

Громов М. М. — 1: 86, 392

Грузенберг О. О. — 1: 174, 175, 407

Грузинский А. Е. — 1: 313, 429; 2: 102, 372

Гулевич Т. И. — 2: 225, 396

Гуревич Л. Я. — 1: 393, 411, 425; 2: 4, 65, 80, 82, 83, 90, 110, 361, 367

Гутхейль К. А. — 1: 210

Гюго Виктор — 1: 172

 

Давыдов В. Н. — 1: 175, 361

Давыдова Н. Я. (Наталья Яковлевна) — 1: 308, 315, 428

Далматов В. П. — 1: 361

Даль В. И. — 1: 16; 2: 385

Данилин С. А. — 1: 86, 392

Д’Аннунцио Габриэле — 1: 296, 352, 434

Данте Алигьери — 2: 367

Даргомыжский А. С. — 1: 336

Дарская О. М. — 1: 262

Дарские — 1: 262, 265

Дарский М. Е. — 1: 262, 421

Дарьял (Демидова) А. В. — 1: 372, 438

Дарьялова В. К. — 1: 372, 438, 439

Дейкарханова Т. Х. — 2: 103

Делле К. В. — 2: 75, 365

Денисевич А. И. — 2: 367

Дергаев А. Д. — 2: 390

Дерман А. Б. — 1: 126; 2: 397

Диева П. П. (Полинька) — 2: 148, 149, 224, 235, 396

Дмитраш Е. В. — 2: 226, 236, 254, 400

Дмитриев В. В. — 2: 222, 290, 309, 385, 390, 396, 403

Дмитриевы — 2: 192

Добронравов Б. Г. — 2: 396

Добужинский М. В. — 2: 95, 96, 98, 363, 370

Дорлиак Н. Л. — 2: 224, 225, 238, 239, 241, 242, 396, 397

Дорохин Н. И. — 2: 225, 233, 234, 396

Дорошевич В. М. — 1: 174, 407; 2: 90, 369

Достоевский Ф. М. — 1: 16, 23, 81, 390, 409; 2: 32, 36, 67, 100, 144, 160, 166, 167, 291, 316, 317, 332, 370, 371

Дроздова М. Т. — 2: 25, 356

Дудников Д. М. — 2: 389

Дузе Элеонора — 1: 24, 72, 73; 2: 82 – 84, 143, 144, 379, — 380

Дункан Айседора — 1: 72, 73; 2: 66, 252, 293, 362, 372, 399

Дурасова М. А. — 2: 198

Дурново П. Н. — 2: 72, 364

Дыгас Игнацы — 2: 116

Дымов (Перельман) О. И. — 1: 363, 364, 369, 437

Дюпон Э. К. — 2: 33, 41, 357

Дягилев С. Л. — 1: 164

 

Еврипид — 2: 117

Егоров В. Е. — 2: 79, 366

Ежов Н. М. — 2: 90, 369

Елизавета Федоровна (вел. кн.) — 1: 163, 404

Елпатьевский С. Я. — 1: 130, 204; 2: 25

Енукидзе А. С. — 2: 179, 387

Еремеев Г. И. — 2: 390

Ермолинский С. А. — 2: 396

Ермолова М. Н. — 1: 24, 52, 127, 170, 171, 186, 212, 221, 224, 320, 339, 342, 355, 409, 425; 2: 42, 77, 110, 282, 291, 353, 373, 375

Ершов В. Л. — 1: 15; 2: 136, 160, 161, 168, 233, 256, 335, 379, 400

409 Ершовы — 2: 158

Есенин С. А. — 1: 7; 2: 213

Ефремов О. Н. — 2: 397

 

Жданов Л. Г. — 1: 263, 421

Жданова М. А. — 2: 111, 374

Желябужские — 1: 183, 185

Желябужский А. А. — 1: 159, 168, 250, 403; 2: 127

Жирон — 1: 209, 214, 413

Журавлев Д. Н. — 1: 24; 2: 240, 246, 247, 256, 398

 

Завадский Ю. А. — 2: 268, 309, 402

Завьялова — 2: 364

Загаров А. Л. — 1: 73, 143, 432

Зайцев Б. К. — 1: 296; 2: 112, 374

Залесская (Аносова) Л. С. — 2: 165, 176, 240, 241, 246, 385, 386, 398, 400

Зальца А. И. (дядя Саша) — 1: 42, 131, 158, 240, 368, 378, 382, 384, 397, 438, 440; 2: 18, 20, 22, 55, 56, 75, 88, 89, 355, 360

Зальца К. И. (дядя Карл) — 1: 42, 129, 131, 158, 368, 396

Зандин М. П. — 2: 161, 384

Зарудный С. М. — 2: 194, 390

Званцев Н. Н. — 1: 352; 2: 89, 102, 372

Званцева Е. Н. — 1: 185, 195, 203, 206, 251, 409

Зейферт Ф. И. — 2: 22, 356

Зеленина (Шубинская) М. Н. — 2: 118, 204, 375, 393

Зилоти А. И. — 1: 401

Зимин С. И. — 2: 103

Златовратский Н. Н. — 1: 204, 413

Злобин К. М. — 2: 389

Знаменский Н. А. — 2: 367

Золотухин Л. Ф. — 2: 397

Золя Эмиль — 1: 415

Зудерман Герман — 1: 78; 2: 76

Зуева А. П. — 2: 167, 259 – 261, 401

 

Ибсен Генрик — 1: 11, 21, 23, 57, 68 – 72, 81, 83, 113, 188, 226, 231, 266, 356, 390, 401, 403, 405, 4177 421, 435; 2: 10, 65, 82, 145, 288, 293, 354, 355, 358, 366, 867, 370, 375

Иваненко А. Л. — 1: 303, 427

Иванов А. А. — 1: 309

Иванов Вс. В. — 1: 14, 17; 2: 161

Иванов И. И. — 1: 183

Иверов А. Л. — 2: 176, 212, 213, 225, 260, 386, 394

Игнатов И. Н. — 1: 144, 145, 153, 399, 416

Игнатовы — 2: 141

Игумнов К. Н. — 1: 429

Изралевский Б. Л. — 2: 392

Икскуль В. И. — 1: 155, 156, 402

Ильинская М. В. — 1: 376, 440

Ильинский А. К. — 1: 171, 406

Иоллос Г. Б. — 1: 63, 67, 380, 388; 2: 60

Иоллос (сын) — 1: 68

Ипсен Бодиль — 2: 157

 

Калитович И. Ф. — 1: 352

Каллаш В. В. — 1: 321, 430

Каллаш М. А. — 2: 113, 374

Калужская П. А. — 1: 266, 421; 2: 152, 163, 381

Калф-Ленорман Мария — 1: 86, 87

Карабеков Ю. Н. — 2: 206, 207, 210, 211

Карабчевский Н. П. — 1: 181, 250, 282, 408

Карпов Е. П. — 1: 376, 378

Катаев В. П. — 1: 17; 2: 161

Качалов В. И. — 1: И, 13, 14, 17, 23, 26, 112 – 114, 121, 130, 142 – 144, 147, 156, 167, 185, 186 188, 205, 210, 226, 248, 278, 280, 282, 283, 286, 288, 296, 300 – 302, 304, 306, 310, 312, 327, 328, 330, 331, 335, 339, 340, 342, 343, 367, 368, 373, 381, 390, 393, 410 396, 405, 409, 416, 424, 427, 432; 2: 4, 62, 85, 89, 91, 103, 105, 126, 127, 130, 133, 136, 138, 143, 161, 164, 165, 168, 169, 177, 184, 192, 193, 199, 201 – 205, 212, 213, 217, 218, 222, 243, 248, 250, 263, 267, 289, 299, 303, 309, 311, 312, 314, 323, 333, 335, 340, 344, 364, 366 – 368, 370, 372, 376 – 378, 380, 382, 385, 388 – 395, 399, 402

Качалова Н. Н. — см. Литовцева Н. Н.

Качаловы — 1: 183, 220, 248, 295, 360, 371; 2: 158, 164, 184, 218, 335, 336, 393

Кебке И. Г. — 1: 375

Кедров М. Н. — 2: 152, 168, 179, 194, 381, 387, 390

Кемарская Н. Ф. — 2: 335

Кемпе А. А. — 1: 253, 254, 419

Кемпе Б. А. — 1: 253, 419

Кизеветтер А. А. — 1: 313, 429

Киршон В. М. — 2: 162, 384

Киси Тэруко — 2: 271

Климентова-Муромцева М. Н. — 1: 148, 401

Климов М. М. — 2: 392

Климовы — 2: 202

Клодт Н. А. — 1: 366

Ключевский В. О. — 1: 204, 398, 412

Кнебель М. О. — 2: 167, 168, 202, 205, 313, 318, 319, 403

Книппер (семья) — 1: 403, 406, 418; 2: 266, 355, 368

Книппер А. И. (мама) — 1: 21, 41 – 43, 56, 129 – 131, 158, 183, 219, 234, 248, 250, 251, 255, 274, 307, 336, 337, 353, 382, 396; 2: 6, 12, 17, 18, 20, 22, 39, 40, 44, 56, 59, 69, 72, 75, 87, 246, 266, 269, 352, 354, 355, 360

Книппер А. К. — 2: 71, 121, 124, 133, 140, 150, 165, 179, 180, 213, 222, 364, 385

Книппер А. Л. — 2: 176 – 178, 240 – 242, 246, 247, 262, 272, 386, 398, 402

Книппер (Нардов) В. Л. — 1: 27, 42, 67, 128, 131, 158, 160, 164, 274, 280, 395, 404, 423, 439; 2: 20, 22, 56, 60, 62, 64, 65, 68, 73 – 76, 83, 86, 88, 89, 140, 202, 246, 356, 360, 362, 363, 364, 367, 370, 392

Книппер (Бартельс) Е. И. (Элла, Эля) — 1: 67, 128, 131, 158, 228, 274, 275, 395, 404, 436; 2: 60, 65, 66, 74, 88, 362

Книппер Е. Ю. (Лулу) — 1: 350, 361, 434, 436; 2: 51, 67, 135, 363

Книппер К. Л. (Костя) — 1: 42, 205, 228, 234, 270, 272, 277, 280, 284, 287, 293, 296, 300, 306, 316, 333, 340, 361, 370, 381, 382, 413, 423, 425, 426, 433, 434, 436; 2: 51, 56, 136, 140, 217, 246, 363, 364

Книппер Л. — 1: 41 – 43, 116, 186; 2: 352, 368

Книппер Л. К. — 1: 346, 433; 2: 121, 133, 148, 150, 158, 165, 176, 178, 192, 197, 233, 242, 246, 262, 335, 376, 384, 386, 397, 399

Книппер О. К. (Ольга Чехова) — 2: 71, 121, 163, 364, 384

Ковалевская С. В. — 2: 356

Ковалевский Е. Е. — 1: 423

Ковалевский М. М. — 1: 401, 403; 2: 19, 356

Кожевников П. А. — 1: 261, 313, 421

Козловский И. С. — 1: 24; 2: 222, 224, 225, 241, 396

Коккинаки В. М. — 2: 124, 377

Кольцов Ю. Э. — 2: 216 – 219, 395

Комиссаржевская В. Ф. — 1: 98, 148, 171, 176, 196, 197, 211, 218, 222, 359, 401, 403, 407, 411, 439; 2: 291

Комиссаров С. М. — 2: 126, 127

Комолова А. М. — 2: 229

Кондратьев А. М. — 1: 163, 320, 404

Коновицер Е. З. — 1: 171, 204, 406

411 Коновицер Е. И. — 1: 144, 146, 171, 204, 248, 406; 2: 67

Конский Г. Г. — 2: 400

Константин Константинович (вел. кн.) — 1: 373

Коншина Е. Н. — 1: 387; 2: 108, 115, 116, 124, 125, 134, 135, 138 – 145, 150 – 152, 157, 158, 169 – 171, 174, 182, 184, 185, 187, 189, 190, 194, 225, 226, 266, 373, 375, 381, 402

Коншина Т. И. — 2: 265, 266, 402

Коонен А. Г. — 2: 103, 176, 196, 197, 210, 366, 372, 387, 391, 394

Коренева Л. М. — 1: 262; 2: 88, 102, 103, 116, 133, 139, 164, 167, 177, 317, 374, 384

Корнейчук А. Е. — 2: 185, 389

Коровин К. А. — 1: 366, 373, 398

Коровкин И. С. — 2: 198, 199, 391

Короленко В. Г. — 1: 132, 397

Корсов Б. Б. — 1: 307, 312

Корш Е. Ф. — 1: 242, 418

Корш Н. Ф. — 1: 269

Корш Ф. А. — 1: 132, 284, 303, 418, 430, 438; 2: 10, 353

Коршунов В. И. — 2: 397

Косарева М. В. — 1: 320

Косминская Л. А. — 1: 326, 352, 355, 357, 361, 364, 366, 432, 434; 2: 103

Коссович В. С. — 1: 187, 207, 212, 413

Котлубай К. И. — 2: 164, 167, 168, 385

Котляревская (Пушкарева) В. В. — 1: 248, 251, 355, 418

Котляревские — 1: 256

Котляревский Н. А. — 1: 248, 355, 418

Коутс Альберт — 2: 140

Кошеверов А. С. — 1: 406

Кошиц Н. П. — 2: 116

Крестовская (Картавцева) М. В. — 1: 186, 409

Кригер В. А. — 1: 430

Кристи Г. В. — 2: 389

Крыжановская М. А. — 2: 126

Крылов В. А. — 1: 428

Крэг Эдвард Гордон — 1: 3, 24, 72, 73; 2: 99, 104 – 106, 181 – 183, 252, 253, 372, 373, 388

Кторов А. П. — 1: 390

Кубелик Ян — 1: 148, 186, 187, 409

Кугель А. Р. — 1: 230, 308, 363, 365, 367, 372, 439

Кудрявцев И. М. — 2: 124, 153, 154, 382

Кундасова О. П. — 1: 146, 156, 381, 398, 400

Куприн А. И. — 1: 175, 180, 259, 369, 407; 2: 25, 68

Куркин П. И. — 1: 161, 228, 274, 281, 290, 404, 423

Кюи Ц. А. — 1: 336

Кякшт Е. Г. — 1: 250, 296, 419

 

Лавренев Б. А. — 2: 253, 254, 400

Лавров В. М. — 1: 148, 400, 425

Лавров №. И. — 2: 360

Ладыженский В. Н. — 1: 163, 404

Лазаревский Б. А. — 1: 170, 243, 244, 340, 341, 377, 406, 440

Ламанова Н. П. — 1: 365, 438; 2: 171, 174, 185, 363, 386

Ламкерт О. — 2: 365

Лангиель М. — 2: 371

Ландовска Ванда — 2: 106, 107, 373

Левин Л. И. — 2: 235, 237

Левинский В. Д. — 1: 279, 423

Левитан И. И. — 1: 6, 24, 50, 51, 90, 433; 2: 14, 255, 354

Ледницкий А. Р. — 1: 204, 412

Лекок Шарль — 2: 376

Лемешев С. Я. — 2: 222

Ленин В. И. — 1: 397

Ленский А. П. — 1: 170, 278, 320, 339, 391, 406; 2: 42, 87, 368

Леонидов Л. М. — 1: 26, 132, 240, 251, 280, 282, 283, 288, 310, 412 316, 318, 327, 335, 351, 359, 364, 419, 426, 432; 2: 88, 101, 124, 152, 171, 177, 179, 204, 263, 303, 311, 314, 318, 323, 371, 376, 381, 385, 387, 392, 393

Леонов Л. М. — 1: 17, 82

Лепешкина Л. В. — 1: 332, 432

Лепковский Б. А. — 2: 34, 358

Лермонтов М. Ю. — 1: 250, 433; 2: 152, 204

Лешковская Е. К. — 1: 278; 2: 301

Либаков М. В. — 2: 375

Ливанов Б. Н. — 2: 228, 309, 396

Ливен А. А. — 1: 195, 206, 411

Лилина (Перевощикова) М. П. — 1: 14, 15, 23, 26, 70, 108 – 112, 122, 130, 136, 137, 144, 146, 170, 183, 199, 200, 202, 209, 210, 213, 218, 226, 233, 238, 239, 243, 255, 256, 258, 262 – 264, 266, 283, 298, 299, 310, 315, 316, 318, 323, 327, 329, 332, 344, 357, 358, 360, 364, 366, 374, 393, 396, 398 – 400, 406, 414, 416, 420, 423, 426, 430, 432; 2: 4, 11, 32, 33, 35 – 37, 39 – 41, 50, 67 – 70, 89, 99 – 101, 103, 104, 116, 121, 126, 160, 163 – 165, 168, 172, 175 – 179, 183, 194, 197, 199, 200, 202 – 206, 277, 279, 314, 352, 368, 371, 378, 380, 384, 385, 387 – 393

Липскеров К. А. — 2: 380

Лисенко Н. А. — 1: 432

Литвинов М. М. — 2: 179, 387

Литовцева (Качалова) Н. Н. — 1: 77, 114, 244, 264, 320, 350, 353, 360, 418, 432, 434; 2: 124, 126, 127, 133, 161, 184, 203, 205, 212, 213, 225, 226, 235, 236, 247, 248, 336, 340, 358, 367, 377, 378, 397, 399

Лодий З. П. — 2: 161

Лорд Андре де — 1: 398

Лось А. П. — 2: 69

Лужские — 1: 139, 183, 190, 253, 255, 262, 263, 275, 302, 307, 376; 2: 379

Лужский В. В. — 1: 122, 141, 149, 233, 240, 266, 273, 275, 280, 283, 296, 300 – 302, 304, 305, 319 – 322, 326, 328, 330, 348, 381, 390, 399, 401, 421, 426, 431; 2: 4, 11, 36, 62, 64, 65, 88, 102, 103, 114, 145, 151, 155, 161 – 163, 169 – 171, 181, 358, 361, 371, 374, 380, 381, 384, 385, 386

Луиза Тосканская — 1: 209, 214, 413

Луначарский А. В. — 2: 148, 149, 160, 175, 383

Львовская И. Л. — 1: 439

Любошиц С. Б. — 1: 279, 423

 

Макаров С. О. — 1: 364, 437

Маклаков В. А. — 1: 250, 261, 278, 282, 419; 2: 71, 121

Маклакова М. — 1: 253; 2: 121

Маковский Вл. Е. — 1: 42

Маковский С. К. — 1: 433

Максимов (Самусь) В. В. — 2: 111, 363, 374

Малиновская З. А. — 2: 389

Малкиель М. С. — 1: 176, 187, 193, 225, 407

Малкиель С. С. — 1: 176, 187, 225

Малов К. — 1: 424

Мальцев — 1: 67, 68

Мальцев Е. Ю. — 2: 396

Малютин С. В. — 2: 153, 381

Мамин-Сибиряк Д. Н. — 1: 204, 206 – 208, 413

Мамонтов С. И. — 1: 283, 424, 432; 2: 68, 360

Мамонтов С. С. — 1: 330, 432

Манасевич А. Ф. — 1: 279, 423

Мансурова Ц. Л. — 2: 179, 387

Маныкин-Невструев Н. А. — 1: 281

Марджанов К. А. — 1: 390; 2: 103, 308, 371, 372

Марк Е. В. — 2: 198

Маркевич Б. М. — 1: 376, 439

Марков Б. Л. — 1: 184

413 Марков П. А. — 2: 158, 165, 246, 261, 329, 382, 383, 402, 403

Марке А. Ф. — 1: 45, 132, 137, 140, 174, 175, 177, 192, 198, 303, 306, 310, 325, 328, 396 – 398, 407, 410, 414, 429, 431; 2: 45

Маршак С. Я. — 2: 250

Маршева Е. А. — 2: 103

Массалитинов Н. О. — 1: 19; 2: 261 – 263, 378, 401

Массалитинова В. О. — 2: 202, 392

Массальский П. В. — 2: 160, 383

Массне Жюль — 1: 427

Махотин В. А. — 1: 168

Маяковский В. В. — 2: 236, 240

Медведева Н. М. — 2: 280

Мейер Е. К. — 1: 135, 136, 141, 146, 397 – 399, 402

Мейерхольд В. Э. — 1: 22, 24, 44, 73, 77 – 80, 168, 188, 302, 391, 406, 424, 427, 434, 435; 2: 11, 68, 70, 80, 153, 179, 309, 363, 366, 382

Мелконова О. Л. — 2: 177, 387

Меншиков А. Д. — 2: 286

Меньшиков М. О. — 1: 266

Мережковский Д. С. — 2: 370

Мериле Проспер — 2: 380

Месхетели В. Е. — 2: 210, 394

Метерлинк Морис — 1: 153, 353, 383, 384, 391, 402, 403, 411, 415, 434; 2: 313, 368

Метерелинк-Леблан Жоржет — 1: 194, 410

Мешков В. В. — 2: 397

Мешков Н. В. — 1: 290, 423

Мещерский В. П. — 1: 139, 402

Мещерские — 2: 133

Мизинова Л. С. (Лика) — 1: 31, 232, 361, 417; 2: 9, 45, 353, 359

Минский Н. М. — 1: 267, 422

Миров — см. Миролюбов В. С.

Мирович В. — 1: 418

Мирович Н. — 1: 408

Миролюбов В. С. — 1: 223, 243, 244, 257, 365, 411, 415

Михайлов А. А. — 2: 397

Михайловский (Гарин) Н. Г. — 1: 277, 280, 281, 300, 306, 340, 423; 2: 51

Михайловский Н. К. — 2: 370

Михалков С. В. — 2: 222

Михальский Ф. Н. — 2: 136, 137, 150, 200 – 202, 205, 227 – 229, 233, 256, 379, 381, 382, 396

Мичурина-Самойлова В. А. — 1: 266; 2: 221, 895

Моисси Александр (Сандро) — 2: 305

Мольер Жан-Батист — 1: 86

Мопассан Ги де — 1: 7; 2: 240

Морозов С. Т. — 1: 156, 157, 165, 176, 183, 200, 206, 214, 231 – 235, 250, 290, 302, 304, 317, 319, 362, 370, 374, 402, 412, 416, 417, 423, 426, 430, 431; 2: 86, 133, 358, 362

Морозова В. А. — 1: 134, 204, 397

Морозова З. Г. — 1: 298, 317, 430

Морозовы — 1: 317

Москвин И. М. — 1: 8, 11, 23, 26, 30, 48, 122, 123, 130, 139, 143, 156, 162, 181, 183, 186, 198, 205, 210, 233, 240, 265, 300, 302, 304, 307, 310, 316 – 318, 321, 327, 336, 353, 355, 358, 373, 383, 384, 396, 410, 426, 432, 435 – 437; 2: 4, 62, 64, 88 – 91, 95, 100 – 103, 109, 119, 123, 124, 137, 143, 145, 167 – 169, 185, 186, 209, 210, 248, 263, 303, 314, 323, 364, 366, 368, 370, 372, 373, 376, 378, 379, 381, 389, 394

Москвины — 1: 188, 190, 208; 2: 133

Моцарт Вольфганг Амадей — 1: 6, 187

Мунт Е. М. — 1: 73, 78

Мурасэ Сатико — 2: 271

Муратова Е. П. — 1: 255, 256, 315, 320, 322, 325, 329, 330, 332, 333, 336, 347, 351, 359, 371, 419, 426, 432; 2: 34, 36, 100, 103, 314, 315, 358, 371

Муромцев С. А. — 1: 148, 401

414 Мусина-Пушкина (Озаровская) Д. М. — 1: 373, 377, 439

Мусоргский М. П. — 1: 336; 2: 103

Мчеделов В. Л. — 2: 366

Мюллер Рихард — 1: 423

 

Найденов (Алексеев) С. А. — 1: 52, 145, 146, 148, 152, 156, 167, 238, 240, 279, 296, 312 – 314, 318, 350, 353, 399, 400, 406, 418, 430; 2: 50, 65

Нежданова А. В. — 2: 88, 222, 248

Незлобин К. Н. — 1: 350; 2: 100, 371, 372

Некрасов Н. А. — 1: 150, 401; 2: 249

Неметти (Линская) В. А. — 1: 421

Немирович-Данченко Вас. И. — 1: 348, 434

Немирович-Данченко Вл. И. — 1: 8, 14, 15, 17 – 19, 22, 24, 27, 43, 44 – 46, 48, 49, 55, 70, 71, 74, 78, 79, 84 – 85, 91 – 99, 102, 107, 121 – 123, 130, 132, 134, 137, 141, 144, 149, 153, 157, 159 – 163, 167, 171, 175, 185, 187, 190, 192, 194, 197, 202, 204, 205, 210 – 212, 214, 217 – 219, 224, 226 – 228, 230 – 235, 246, 249, 251, 252, 254 – 256, 261, 264, 266, 273 – 276, 278, 280, 284, 288, 290, 293, 299, 301 – 307, 309, 311, 312, 314, 315, 319 – 328, 330, 335 – 337, 339, 340, 342 – 344, 348, 352, 353, 356, 358, 360, 364, 367, 369, 372, 374, 377, 382, 390 – 392, 396, 397, 402, 407, 411, 413, 414, 417 – 420, 424, 426 – 428, 430 – 432, 434, 437, 440; 2: 4, 5, 10, 12 – 15, 17, 28, 33, 34, 36, 40, 42, 48 – 50, 52, 53, 70, 77 – 79, 84, 93, 99, 100, 102, 103, 107, 109, 113, 114, 124, 130, 131, 133, 142, 143, 145 – 147, 149, 152, 157, 158, 160 – 164, 166 – 168, 173, 175, 176, 184, 187, 188, 190, 191, 194 – 196, 200 – 203, 205, 208, 263, 269, 270, 275, 276, 285, 286, 300, 303, 308, 317 – 329, 340, 357, 353 – 355, 357, 358, 361, 362, 364 – 366, 371, 372, 378 – 385, 387, 389, 390 – 395, 399

Немирович-Данченко Е. Н. — 1: 190, 204, 256, 263, 264, 266, 283, 307, 364, 413, 437; 2: 36, 77, 102, 103, 143, 147, 158, 188, 365, 389

Неру Джавахарлал — 2: 247, 399

Нечаева С. М. — 1: 320

Никитская З. А. — 1: 158, 159, 274, 403; 2: 22, 40

Никиш Артур — 1: 144, 399; 2: 130, 143, 378

Никиш (сын) — 2: 143

Николаев В. А. — 1: 355, 435

Никулин В. И. — 1: 402

Новиков В. К. — 2: 390

Нотович Е. О. — 1: 260, 420

Нотович О. К. — 1: 260, 420

 

Оболенский Л. Е. — 1: 308

Образцов С. В. — 2: 253, 399

Обухова Н. А. — 1: 24

Ожье Эмиль — 1: 423

Озаровский Ю. Э. — 1: 373, 439

Оленина-д’Альгейм М. А. — 1: 336

Олеша Ю. К. — 1: 17; 2: 162

Оранский В. А. — 2: 382

Орленев П. Н. — 1: 354, 356, 359, 435; 2: 29

Орлов В. А. — 1: 11; 2: 154, — 159, 160, 227 – 229, 303, 309, 383, 390, 396, 403

Осанаи Каору — 2: 270

Островский А. Н. — 1: 14, 43, 78, 172, 301, 430; 2: 145, 288, 401

Островский И. И. — 1: 376

Остроумов А. А. — 1: 287, 414

Отто-Моргенштерн Мартина — 2: 129, 130, 378

Оффенбах Жак — 2: 370

Павленко П. А. — 2: 236, 237, 398

Павлов Г. Ю. — 2: 230 – 232

Павлов П. А. — 2: 124, 126, 134, 377, 378

415 Павлова В. Н. — 2: 119, 371, 376

Пальерон Э.-Ж.-А. — 1: 78

Панов Н. З. — 1: 280, 281, 424

Парадиз Г. — 2: 13

Пастернак Б. Л. — 1: 6, 24

Пастухова-Молчанова М. В. — 2: 225, 396

Пасхалова А. А. — 1: 278, 279, 284, 423, 424

Пашенная В. Н. — 2: 104, 138, 139, 162, 379

Певцова Т. И. — 2: 389

Первухин М. К. — 1: 291, 425

Переплетчиков В. В. — 1: 152, 163, 401

Петри Эгон — 2: 150, 381

Петров Г. С. — 1: 357, 436

Петров Н. В. — 2: 152

Петрова В. А. — 1: 136, 146, 226, 253, 398, 416

Петрова-Званцева В. Н. — 1: 302; 2: 89, 103

Печников Г. М. — 2: 397

Пешков М. А. — 1: 394; 2: 23

Пешкова Е. П. — 1: 139, 152, 192, 198, 244, 246, 284, 398, 401; 2: 17, 18, 23, 266, 267, 402

Пилявская С. С. — 1: 16; 2: 223 – 225, 228, 234, 246, 260, 261, 318, 396, 397

Писемский А. Ф. — 1: 242

Плевако Ф. Н. — 1: 162, 404

Плещеев А. А. — 1: 308, 428

Плещеев А. Н. — 1: 428; 2: 369 – 370

Погодин Н. Ф. — 1: 17; 2: 318, 320, 390

Подгорный Н. А. — 2: 81, 126, 143, 165, 300, 366 – 368, 377, 380, 387

Поленц Вильгельм — 1: 327

Половинкин Л. А. — 2: 335, 383

Половинкины — 2: 158

Полонская В. В. — 1: 390

Полонский Л. П. — 1: 376

Поляков С. А. — 1: 355, 435

Помялова А. И. — 1: 295, 322, 432; 2: 36

Попов А. Д. — 2: 239, 243, 250, 398

Потапенко И. Н. — 1: 319, 320, 430

Потресов С. В. — 1: 416

Правдин О. А. — 1: 204, 413

Преображенская С. П. — 2: 189

Приказчиков В. И. — 2: 212

Прокофьев А. А. — 2: 160, 384

Прокофьев С. С — 1: 24; 2: 232

Прудкин М. И. — 2: 168, 382, 385

Пузырев Ю. Н. — 2: 397

Пушкарева Л. Н. — 1: 245, 246, 248, 418

Пушкин А. С. — 1: 6, 7, 16, 43, 173; 2: 171, 174, 226, 235, 236, 238, 262, 313, 385, 386, 388, 397

Пчельников П. М. — 1: 152, 279, 283, 423; 2: 114, 374

Пыжова О. И. — 2: 164, 335

Пятницкий К. П. — 1: 130, 132, 140, 144, 175, 187, 192, 194, 198, 199, 204, 261, 365, 369, 376, 396, 398, 401, 407, 408; 2: 45, 94, 359

 

Рабенек Л. Л. — 1: 66, 67, 382, 383; 2: 60

Рабинович М. С. — 2: 222, 395

Работнова М. — 2: 5

Радлов С. Э. — 2: 189, 389

Радомысленский В. З. — 2: 236 397

Раевская Е. М. — 1: 205, 248, 263, 275, 278, 279, 300, 306, 313, 360, 366, 381, 413; 2: 160

Раевская Е. Н. — 2: 238

Раевская М. Н. — 2: 238

Раевские — 2: 238

Рахманинов С. В. — 1: 24; 2: 87, 89, 116, 117, 140, 141, 144, 145, 368, 379

Рахманиновы — 2: 141

Редлих В. П. — 2: 398

Рейзен Р. Р. — 2: 392

Рейнгардт Макс — 1: 418; 2: 129

Рейсе Н. — 2: 72

Рембрандт Харменс ван Рейн — 2: 137

Рено Мадлен — 2: 245, 246, 399

416 Рихтер С. Т. — 1: 6, 24; 2: 224, 225, 239, 241, 242, 246, 253, 333, 396, 398, 400

Роден Огюст — 1: 87

Розанова М. И. — 2: 229, 396

Роксанова М. Л. — 1: 97, 350, 434; 2: 353

Роллан Ромен — 1: 86

Романов Н. — 2: 62, 63

Романов П. С. — 2: 162

Роозе Торкильд — 2: 156, 157

Росинский — 1: 296

Россов Н. П. — 1: 306, 428

Россолимо Г. И. — 2: 66, 67, 363

Ростоцкий Б. И. — 1: 424

Рощин-Инсаров Н. П. — 1: 284, 424

Рощина-Инсарова Е. Н. — 2: 100, 103, 371

Румянцев Н. А. — 2: 36, 100, 358, 371

Рыбаков К. Н. — 1: 278, 320

Рыжова В. Н. — 2: 202, 392

 

Савина М. Г. — 1: 175, 188, 209, 361, 362, 365, 366, 376, 410, 438; 2: 90, 291, 368, 369

Савицкая (Бурджалова) М. Г. — 1: 44, 73, 78, 132, 166, 178, 253, 282, 283, 332, 384, 405, 416, 424, 432; 2: 5, 6, 11, 35, 69, 70, 351, 358, 370

Садовская О. О. — 1: 146, 400; 2: 282

Сазонов Н. Ф. — 1: 372

Салов И. А. — 2: 351

Салтыков-Щедрин М. Е. — 1: 14; 2: 381

Самарин И. В. — 2: 42

Самарова М. А. — 1: 122, 139, 143, 144, 147, 149, 166, 233, 266, 353; 2: 34 – 36, 39, 65, 362

Санин (Шенберг) А. А. — 1: 44, 122, 160, 175, 202, 265, 272, 361, 362, 373, 403, 407, 417, 431; 2: 6, 7, 11, 45, 308, 352, 359

Сарьян Мартирос — 2: 202, 392

Сахновский В. Г. — 2: 154, 160, 161, 207, 208, 385, 393

Сац И. А. — 1: 390; 2: 299, 330, 368

Седерберг Яльмар — 2: 372

Сейфуллина Л. Н. — 1: 37; 2: 267

Селиванова А. Л. — 1: 230, 361

Семенова М. Т. — 2: 179, 202, 392

Серафимович А. С. — 1: 398

Сергеев-Ценский С. Н. — 2: 152

Сергеенко П. А. — 1: 132, 140, 174, 192, 199, 397

Сергей Александрович (вел. кн.) — 1: 163, 404

Серов В. А. — 1: 398; 2: 64, 361

Силич Л. Н. — 2: 400

Симов В. А. — 1: 176, 233, 251, 258, 273, 327, 390, 396, 398, 412, 419, 420; 2: 35, 368

Синани И. А. — 1: 52, 115, 220

Синицын В. А. — 1: 15; 2: 167, 317, 384, 385

Скворцов В. М. — 1: 415

Скирмунт С. А. — 1: 192, 198, 398, 410

Скиталец (Петров) С. Г. — 1: 148, 152, 154, 156, 157, 160, 164, 165, 177, 182, 193, 221, 232, 398, 400, 403, 404; 2: 18, 66, 362

Скофилд Пол — 2: 399

Скрябин А. Н. — 2: 362

Снульская (Тарханова) Е. Ф. — 2: 124, 377, 392

Скуратов П. Л. — 2: 27

Сластенина Н. И. — 2: 164

Слонов А. А. — 1: 185

Смирнов Б. А. — 2: 389

Смирнова М. С. — 1: 261, 293, 420; 2: 104

Смирнова Н. А. — 2: 104

Смирнова Наталья — 2: 42, 44

Смышляев В. С. — 2: 381

Снегирев Б. М. — 1: 73

Собинов Л. В. — 1: 185; 2: 88, 89, 103, 248

Соболевский В. М. — 1: 153, 290, 397; 2: 355

Соколова В. С. — 2: 390

417 Соколова З. С. — 1: 176, 198, 407; 2: 197, 198, 390, 391

Соколовская Н. А. — 2: 179, 306, 307, 387

Соколовский Н. Н. — 1: 248, 418

Соловцов Н. Н. — 1: 438

Соловьева О. М. — 1: 128, 140, 155, 170, 173, 211, 248, 252, 255, 280, 292, 311, 329, 338, 343, 358, 395, 402, 425

Сомова Е. К. — 2: 379

Сорин С. А. — 1: 408

Софокл — 2: 153, 154, 309, 332, 382, 383

Сошальская В. В. — 2: 389

Спасский Л. М. — 2: 347

Спери Маргарет — 2: 137, 138, 379

Средин А. В. — 1: 146, 163, 169, 185, 193, 214, 251, 254, 275, 281, 400, 404, 409, 424

Средин А. Л. — 1: 216

Средин Л. В. — 1: 52, 134, 160, 367, 397; 2: 26, 29 354

Средина М. Г. — 1: 146, 163, 168, 193, 213, 214, 404, 414

Средина Н. И. — 1: 146, 152, 201, 214, 276, 286, 400, 412, 423, 424; 2: 18, 122

Средина С. П. — 1: 134, 341, 368, 375, 397

Средины — 1: 52; 2: 12, 25, 362

Станиславский К. С. — 1: 3, 8, 9, 11, 13, 17 – 19, 21 – 24, 26, 27, 44, 45, 48, 49, 55, 70, 71, 78 – 80, 93, 95, 96, 98 – 106, 109 – 111, 122, 123, 129, 130, 141 – 143, 156 – 160, 162, 166, 174, 176, 177, 183, 187, 195, 198, 202, 205, 208, 210, 212, 214, 215, 218, 221, 224, 226, 227, 230, 233, 237 – 240, 252, 255, 256, 258, 261, 264, 266, 273, 278, 282, 283, 286, 290, 295 – 298, 300, 301, 304 – 307, 310, 311, 315, 318, 319 – 321, 325 – 328, 330, 333, 335 – 337, 339 – 343, 349, 359, 360, 361, 364, 366, 368, 369, 373 – 376, 383, 391 – 394, 396, 397, 400, 403, 405, 407, 408, 414 – 420, 422 – 426, 428 – 433, 435 – 440; 2: 4, 8 10, 11, 32, 33, 35 – 40, 43, 46, 49, 50, 57, 60, 61 67 – 69, 77 – 79, 83, 84, 91, 93, 99 – 104, 109, 114, 116, 119, 122, 123, 126, 127, 130, 133, 143, 144, 149, 152 – 154, 156, 157, 160 – 162, 164 – 169, 173 – 175, 177 – 180, 183 – 185, 188, 190, 194, 220, 226, 227, 246, 253, 262, 263, 269, 270, 276, 278, 280, 289, 301, 303, 306 – 311, 314, 315, 318, 324, 328, 332, 338, 339, 346, 352 – 355, 357 – 359, 361, 363, 365 – 393

Станицын В. Я. — 2: 396

Стасов Д. В. — 1: 290, 293

Стахович А. А. — 1: 171, 198, 233, 251, 256, 278, 279, 283, 307, 366; 2: 100, 120, 146, 371, 375, 380

Степанова А. О. — 1: 15; 2: 179, 197, 309, 387, 391

Стороженко Н. И. — 1: 156, 402

Стравинский И. Ф. — 2: 140, 143

Суворин А. С. — 1: 35, 58, 89, 140, 158, 167, 175, 180, 209, 211, 217, 219, 220, 223, 231, 260, 265, 376, 388, 399, 408, 410, 415, 421, 422, 431; 2: 90

Сугимура Харуко — 2: 271

Судаков И. Я. — 2: 382

Судьбинин С. Н. — 1: 143, 159, 403; 2: 36

Сулержицкий Л. А. — 1: 24, 148, 159, 168, 294, 324, 328, 331, 333, 335, 342, 343, 357, 400, 403, 425; 2: 30 – 32, 45 – 48, 81, 308, 357, 359, 366

Султанова (Леткова) Е. П. — 2: 169, 386

Сураварди Шахед — 2: 123, 376

Сургучев И. Д. — 1: 12; 2: 331, 374

Суриков В. И. — 2: 286

Суриц Я. И. — 1: 85

Сысоев Н. А. — 2: 224, 396

Сытин И. Д. — 1: 294, 357, 425, 435

 

418 Таиров А. Я. — 2: 176, 196, 210, 309, 387, 388, 391, 394

Тамура Акико — 2: 271

Тарасов С. М. — 2: 103

Тарасова А. К. — 2: 121, 123, 124, 126, 127, 168, 184, 233, 255, 317, 376, 380, 385, 389, 392, 400

Тарасовы — 2: 202

Тарнани И. Е. — 1: 177, 407

Тартаков И. В. — 2: 116

Тарханов М. М. — 1: 390; 2: 123, 124, 184, 191, 323, 324, 376, 377, 393

Тархановы — 2: 191, 205

Татаринова Ф. К. — 1: 55, 167, 169, 173, 181, 188, 197, 218, 366, 368, 406

Таубе Ю. Р. — 1: 62, 209, 322; 2: 39, 41, 54, 56, 59

Тезавровский В. В. — 2: 103

Телешов Н. Д. — 1: 148, 163, 244, 296, 313, 318, 398, 400; 2: 153

Телешовы — 1: 146, 153, 187, 204, 210, 312

Теляковский В. А. — 1: 365, 438

Терентьева М. Ф. — 2: 8, 353

Терри Эллен — 2: 183, 388

Тизенгаузен Е. С. — 1: 258, 260, 266, 420

Тимирязев К. А. — 1: 204, 412

Тимковский Н. И. — 1: 152, 224, 279, 284, 313, 415, 423

Титов И. И. — 2: 87

Титова М. А. — 2: 152, 381

Тихомиров Д. И. — 1: 163, 398, 413

Тихомиров И. А. — 1: 135, 182, 198, 240, 290, 293, 298, 317, 408, 411, 425; 2: 49

Тихомирова А. А. — 1: 239, 316, 334

Тихомирова Н. В. — 2: 154, 168, 309

Токаревич (Токарская) М. А. — 1: 251, 418, 419

Толстая С. А. — 1: 216, 219, 221, 337, 414; 2: 322

Толстой А. К. — 1: 78, 391; 2: 276, 351 – 353

Толстой А. Н. — 2: 149, 162, 267, 384

Толстой Л. Л. — 1: 291, 425

Толстой Л. Н. — 1: 6, 14, 15, 114, 121, 148, 396, 397, 400, 401, 405, 409, 414, 415, 425, 436; 2: 33, 208, 289, 322, 356, 357, 393

Толстой С. Л. — 1: 337

Томашевская И. Н. — 2: 233, 238, 239, 397

Томашевский В. В. — 2: 238, 239, 397, 398

Трахтенберг В. О. — 1: 421

Трегубое Р. К. (Роман) — 2: 208, 394

Трегубова К. Н. (Капитолина, Капитоша) — 2: 208, 264, 394, 401

Тредуэл Софи — 2: 388

Тренев К. А. — 2: 149, 152, 237, 381

Тренева Н. К. — 2: 235 – 237, 398

Трепов Д. Ф. — 1: 404

Трубецкой С. Н. — 2: 70, 364

Труханова Н. Э. — 1: 373, 439

Тургенев А. И. — 2: 238

Тургенев В. К. — 2: 224, 396

Тургенев И. С. — 1: 6, 12, 100, 109, 210, 231, 238, 242, 249, 256, 312, 390, 405, 409, 417, 419, 426; 2: 43, 208, 220, 291, 370, 379, 391, 392

Туровская М. И. — 2: 264, 355, 401

Тэзи А. — 1: 410

Тютчев Ф. И. — 1: 6; 2: 390

 

Уайльд Оскар — 1: 16; 2: 397

Уланова Г. С. — 2: 189

Ульянов Н. П. — 1: 355, 435; 2: 64, 289, 361, 366, 393

Уралов И. М. — 2: 88

Урусов А. И. — 1: 421, 422

 

Фаворский В. А. — 2: 387

Фадеев А. А. — 1: 24; 2: 197, 391

Фальк К. Р. — 2: 204, 177, 393

Фальковский Ф. Н. — 1: 260, 420

419 Федин К. А. — 2: 267, 268, 402

Федина Н. К. — 2: 268

Федоров А. М. — 1: 154, 224, 251, 259, 415

Федоров С. И. — 2: 389

Федотов А. А. — 1: 43, 312, 355, 429

Федотова Г. Н. — 1: 276, 278; 2: 42, 51, 52, 111, 113, 276, 360, 374

Фейгина Е. Э. — 1: 185, 408

Филатов В. П. — 2: 235, 237, 397

Филитисы — 1: 398

Философов Д. В. — 1: 405

Флеров (Васильев) С. В. — 2: 4, 7, 352

Фокины — 2: 116

Фрейдкина Л. М. — 1: 126; 2: 362

Фрид О. Ю. — 2: 225, 396

 

Халютина С. В. — 1: 172, 356, 358, 359, 370, 432; 2: 36, 103, 205, 393

Ханаева Е. Н. — 2: 397

Харкеевич В. К. — 1: 133, 137, 232, 244, 245, 248, 258, 341, 348, 397; 2: 24

Харламов А. П. — 1: 139, 142, 143, 399

Хачатурян А. И. — 2: 241, 398

Хеллиан Лилиан — 2: 400

Хемингуэй Эрнст — 1: 7

Хигасияма Тиэко — 2: 271

Хитрово Л. А. — 1: 313, 429

Хмелев Н. П. — 1: 14, 15, 23, 24, 106 – 108, 393; 2: 164, 167, 168, 205, 317, 382, 384, 385, 393

Хоггарт Уильям — 2: 137

Ходотов Н. Н. — 2: 157, 383

Холмская З. В. — 1: 230

Хомяков А. С. — 1: 256, 419

Хорава А. А. — 2: 214, 215, 394

Хотяинцева А. А. — 1: 210, 221, 413

Хромова Е. А. — 2: 229, 236, 397

 

Цингер В. Я. — 1: 410

Цингер И. В. — 1: 188, 410

 

Чайковский М. И. — 1: 249, 250, 252, 265

Чайковский П. И. — 1: 50, 249, 250, 429; 2: 140, 362

Чебышева — 2: 219, 220

Чемоданов М. М. — 1: 232, 240, 250, 254, 417

Черневский С. А. — 2: 114, 374

Чернов П. Г. — 2: 229

Чехов Ал-др. П. — 1: 218, 348, 362, 368; 2: 60

Чехов В. В. — 1: 202, 210, 412

Чехов Г. М. (Жорж) — 1: 131, 221, 397; 2: 57

Чехов И. П. — 1: 66, 88, 218, 255, 281, 303, 317, 333, 340, 342, 356, 380, 382, 388, 411, 419, 424, 430; 2: 22, 28, 56, 60, 90, 122, 133, 356

Чехов М. А. — 1: 24; 2: 107, 118, 152, 163, 375, 378, 381, 384

Чехов М. П. — 1: 158, 225, 256, 265, 375, 420, 421, 439; 2: 60, 159, 383

Чехов Н. П. — 2: 27, 258, 357

Чехов П. Е. (отец) — 1: 45, 206, 210, 413, 416; 2: 22

Чехова В. С. — 2: 159, 384

Чехова Е. М. (Женя) — 1: 258

Чехова Е. М. (Леля) — 1: 221, 256, 415; 2: 22

Чехова Е. Я. (мамаша) — 1: 34, 35, 51, 128, 129, 131, 132, 136, 140, 147, 149, 154, 160, 161, 168, 178, 184, 194, 210, 217, 220, 230, 241, 242, 251, 253, 260, 270, 277, 291, 301, 308, 318, 332 – 335, 338, 339, 343, 346, 349, 351, 359, 371, 383, 388, 403; 2: 8, 11, 14, 16, 21, 22, 24, 26 – 29, 38, 55, 57, 58, 60, 66, 67, 71 – 73, 75, 80, 120, 236, 356; 2: 361, 376, 396

Чехова М. П. (Маша) — 1: 9, 21, 27, 35, 45, 50 – 52, 54, 65, 89, 90, 128, 131, 133, 135 – 140, 143 – 146, 149 – 152, 154, 155, 157, 159, 163, 165, 167, 168, 173, 175; 177, 420 179, 181 – 183, 185, 186, 190, 193, 194, 198, 199, 201, 204 – 206, 208, 210 – 215, 217, 221, 229, 230, 239, 242, 244, 245, 247, 251, 253, 254, 259, 260, 270, 280, 284, 285, 287, 289, 295 – 297, 299, 301, 303, 305, 307, 311, 313, 316, 319, 320, 325, 335, 340, 343, 344, 350, 355, 359, 365, 380, 382, 383, 388, 395, 398, 399, 407, 408, 418, 432; 2: 4, 7 – 9, 11, 12, 14 – 17, 19 – 30, 32, 41, 48, 50, 54, 56 – 58, 60, 67, 69 – 73, 75, 76, 80, 83, 90, 107 – 109, 117 – 122, 131, 132, 135 – 137, 147 – 149, 152, 153, 155, 156, 158, 159, 165, 172, 193, 194, 208, 209, 212, 213, 215, 216, 224 – 227, 229, 232, 233, 235 – 237, 240, 242, 244, 250, 254, 256, 257, 259, 262, 266, 269, 290, 307, 313, 334, 352, 353, 355, 356, 360, 361, 369 – 370, 373, 376, 386, 393, 397, 398, 400, 401

Чехова О. Г. — 1: 256

Чехова С. В. — 1: 88, 281, 380, 382, 388, 424; 2: 16, 56, 122, 133, 136, 137, 152

Чеховы — 1: 50, 56, 256, 388, 396, 397, 400, 406, 407, 411, 413, 417, 427; 2: 118, 265, 308, 353, 356

Чириков Е. Н. — 1: 140, 231, 279, 293, 325, 329, 342, 353, 364, 369, 417, 418, 437; 2: 65, 361, 362

Чирикова Н. Е. — 1: 293

Членов М. А. — 1: 130, 144, 145, 146, 157, 326, 431

Чуковский К. И. — 1: 406

Чушкин Н. Н. — 1: 424; 2: 372, 388

Чюмина О. Н. — 1: 202, 207, 210, 213, 248, 258, 260, 366, 369, 374, 412; 2: 82, 91, 369

 

Шакина М. Т. — 1: 172, 204, 406; 2: 24, 52, 108

Шаляпин Ф. И. — 1: 24, 136, 137, 143, 148, 185, 186, 398, 401; 2: 87, 89, 368, 379

Шанкс М. Я. — 1: 218, 313

Шаповалов Л. Н. — 1: 170, 195, 202, 204, 208, 411; 2: 15

Шапошников А. К. — 1: 268 – 272, 276, 280, 422, 425

Шаров П. Ф. — 2: 124, 126, 127, 132 – 134, 378

Шаховской С. И. — 1: 432

Шверер — 1: 63, 65 – 67

Шверер (Живаго) Е. В. — 1: 67

Шверубович В. В. — 1: 114, 220, 295; 2: 85, 133, 226, 233, 236, 254, 255, 336, 367, 396, 400, 405

Шевченко Т. Г. — 1: 429

Шевченко Ф. В. — 2: 139, 179, 191, 381, 388, 390, 393, 394

Шекспир Уильям — 1: 81, 286, 288, 302, 407, 430, 434; 2: 137, 157

Шелагуров А. А. — 2: 180, 387

Шелли Перси Биши — 1: 414

Шенберг Е. А. — 1: 232, 417; 2: 118

Шервинский С. В. — 1: 153, 382; 2: 153

Шехтель Ф. О. — 1: 261, 421; 2: 357

Шиллер Фридрих — 1: 409; 2: 104

Шкваркин В. В. — 1: 387

Шлиппе (семья) — 1: 247, 366, 398

Шлиппе Н. Г. — 1: 139, 220, 247, 398

Шмидт В. О. — 1: 398

Шнейдерман И. И. — 1: 436, 438

Шницлер Артур — 1: 296; 2: 76

Шолохов М. А. — 1: 82

Шольц Август — 1: 240, 244

Шопен Фридерик — 1: 195; 2: 141, 247, 362

Шопенгауэр Артур — 2: 34

Шостаковский П. А. — 1: 391

Шпажинский И. В. — 1: 279, 423; 2: 356

Штекер (Алеева) А. С. — 1: 338, 432, 433; 2: 10, 44, 353 359

Штиглиц А. Л. — 1: 263, 421

Штраух М. А. — 1: 223, 362, 436; 2: 39, 43

421 Шуберт Франц — 2: 185

Шубинский Н. П. — 1: 127, 128, 145, 181, 395

Шуман Роберт — 1: 401; 2: 185

 

Щеголев П. Е. — 2: 171, 386

Щедрина М. А. — 1: 290, 293, 423

Щепкин М. С. — 2: 278, 280

Щепкина-Куперник Т. Л. — 1: 371; 2: 20, 118, 204, 275, 356, 393, 403

Щербаков А. Е. (Арсений) — 1: 55, 130, 131, 157, 159, 182, 201, 208, 213, 215, 222, 303, 345, 359, 371, 383, 396; 2: 25

Щуровский В. А. — 1: 223

 

Эберле В. А. — 2: 50 – 52, 360

Эвальд — 2: 57

Эйхлер Вл. — 1: 67

Эмбер Тереза — 1: 148, 401

Эмбер Фредерик — 1: 148, 401

Эсхил — 2: 381

Эфрос Н. Е. — 1: 109, 135, 136, 141, 146, 150, 154, 169, 172, 173, 176, 227, 229, 230, 278, 279, 286, 297, 299, 305, 310, 314, 318 – 320, 324, 326, 330, 334, 393, 398, 399, 406, 416, 417, 426, 430, 431; 2: 112, 278, 374

Эфросы — 2: 133

 

Юдина М. П. — 2: 36

Южин (Сумбатов) А. И. — 1: 176, 278, 320, 339, 433; 2: 42, 76, 77, 89, 365

Юмашев А. Б. — 1: 86, 392

Юон К. Ф. — 1: 163; 2: 378

Юрьев Ю. М. — 1: 175

Юстинов Д. И. — 2: 136, 379

Юшкевич С. С. — 1: 364, 369, 437

 

Яблочкина А. А. — 2: 116, 162, 402

Яворская Л. Б. — 1: 356, 435

Якоби В. И. — 2: 19, 355

Якобсон (врач) — 1: 260, 366; 2: 32

Яковенко В. И. — 1: 152, 401

Яковенко Е. В. — 1: 152, 401

Якунчиков Н. — 2: 133

Якунчикова (Мамонтова) М. Ф. — 1: 163, 177, 199, 208, 210, 220, 308, 407

Якунчиковы — 1: 428

Ямамото Ясуэ — 2: 271

Янова Е. Ф. — 2: 208, 224, 242, 259, 394

Яншин М. М. — 2: 177, 201, 228, 392, 395

Яров С. Г. — 2: 154

Ярцев Г. Ф. — 1: 213, 230, 414

Ярцев П. М. — 2: 361

Ярцева А. В. — 1: 213, 230, 414

 

ПОСТРАНИЧНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

 

^1* Свекрови (франц.).

^2* Вся Москва (франц.).

^3* Блекло-голубой (франц.).

^4* Сиреневое (франц.).

^5* Выздоравливающих (с франц.).

^6* «Лимонами» в те годы называли денежные ассигнации.

^7* Так в шутку Ольга Леонардовна называла Елизавету Николаевну Коншину.

^8* Чай между вторым завтраком и ободом (англ.).

^9* Дансинг (англ.).

^10* Грейпфрут (англ.).

^11* Завтраки (англ.).

^12* Деловой город (англ.).

^13* Колониальный клуб (англ.).

^14* Понимаете ли вы меня? (англ.).

^15* Утренник (франц.).

^16* Наилучшие пожелания в искусстве и в жизни (итал.).

^17* Лекцией (англ.).

^18* По-английски (англ.).

^19* 27 октября 1924 г. торжественно отмечалось 100-летие Малого театра.

^20* Народный театр (датск.).

^21* Под каштанами (франц.).

^22* Милая (англ.).

^23* Булонский лес, кафе Мариньян, Елисейские Поля (франц.).

^24* Незваной гостьей (франц.).

^25* И Вы очаровательны (франц.).

^26* Букв.: Все проходит, все разрушает, все утомляет… (франц.).

^27* Жму руку, дорогой (англ.).

^28* Какой ужас! (франц.).